Глава
1
СОЦИОПОЛИТИЧЕСКИЕ
ФАКТОРЫ МЕДИАПОЛИТИКИ ВЛАСТИ
§ 1.
Легитимность, легитимация и политическая коммуникация
§ 2.
Медиатизация политики и медиалегитимация власти
§ 3.
Социальное влияние СМИ и медиалогика
§ 1. Легитимность, легитимация и политическая коммуникация
Социум можно рассматривать как
интеграцию социокультурных структур, социальных
субъектов и их функциональных взаимодействий, сопровождаемых социальной
коммуникацией как обменом сообщений. Цель любого актора
– реализовать коммуникативное намерение, связанное с его собственными инструментальными задачами в конкретной социетальной сфере. В общем случае имеется в виду серия
взаимных социальных воздействий как попыток изменить знания, мнения или
поведение других социальных субъектов в своих
интересах и/или для поддержания взаимопонимания. Достижение социального
консенсуса подразумевает адекватное осознание социальными субъектами
приоритетности конкретных социальных проблем и согласие по поводу методов их
решения. По мнению Парсонса, "... общество
является самодостаточным в той мере, в какой его институты легитимированы
ценностями, которые разделяются его членами с относительным согласием и
которые, в свою очередь, легитимированы благодаря соответствию членов общества
другим компонентам культурной системы, в особенности ее конститутивному
символизму" [Парсонс
1997, 22].
Как известно, полный цикл
социального конструирования реальности завершается стадией легитимации, где
социально конституированные реалии получают оправдание и обоснование на уровне "символического
универсума" как "матрицы всех социально объективированных и
субъективно реальных значений" [Бергер, Лукман 1995, 158].
Легитимация не только объясняет основания существующего институционального
порядка, но и задает индивидам мотивы для совершения правильных (должных)
действий, поскольку скрывает или наоборот открывает реальные феномены [Бурдье 1993].
-22-
Неизбежность существования разных
способов восприятия и интерпретации социальных феноменов объясняется тем, что
даже их устойчивые признаки комбинируются вероятностным образом, а сами они
изменяются во времени. В частности, образцы поведения социальных субъектов не
находятся в однозначных отношениях с их социальными профилями. Эта
расплывчатость и многозначность порождает разнообразие мировоззрений и условия
для символической конкуренции, в ходе которой социальные агенты не только борются
за доминирование отвечающих их интересам социальных представлений, используя "символический
капитал", но и пытаются влиять на формирование и воспроизводство
социальных групп [Бурдье
1993]. Согласно теореме Томаса, "если люди определяют ситуации как реальные,
то они реальны по своим последствиям…, которые вынуждают людей изменять
интерпретации ситуаций" [Thomas,
Thomas 1928, 572]. Однако этот произвол
ограничен свойствами перцептивной реальности [Бергер 1996].
В политической сфере высшая цель
легитимации – воспроизводство и укрепление существующих властных отношений за
счет соотнесения политической системы с "космическим порядком власти и
справедливости", который воплощается в деятельности власти [Бергер, Лукман
1995, 169]. Тем не менее, "бюрократической власти никогда, даже при
поддержке научных авторитетов, не удается достичь полного господства и добиться
абсолютного права формировать и навязывать легитимное видение социальной
реальности" [Бурдье
1993, 148].
Рассмотрим специфику политической
системы.
Политическая система воплощается в институтах власти и борьбы за власть, политико-правовых
нормах, законах, политических ценностях, формах политических взаимодействий, а
также в деятельности органов государственной власти и местного самоуправления,
политических лидеров и политических партий. Группы интересов конкурируют за
общезначимые критерии идентификации и ранжирования социальных проблем и
продвигают выгодные для себя способы их решения. Они ориентируются и на
объективные "индикаторы реальности" [McCombs 1981] как статистические сведения о
состоянии и динамике развития социальной проблемы и ее корреляции с другими
социальными проблемами, и на субъективные представления об идеальном положении
дел.
-23-
Политическая система, будучи
подсистемой целеполагания, включает в себя процедуры принятия решений,
стандартизации целей и мобилизации ресурсов на достижение целей в рамках
социальной системы как внешней среды. Политическая система адаптируется к
внешней среде, определяет иерархию и мобилизацию ресурсов, поддерживает
координацию и единство компонентов и сохраняет равновесие. Иначе говоря, она
подвержена влиянию внешней среды и одновременно влияет на внешнюю среду,
предоставляя органам власти мандат граждан на принятие решений и формирование
политики от их имени.
Истон рассматривал политическую систему
как совокупность видов деятельности, связанных с принятием и исполнением
решений. На "вход" системы поступают требования граждан по поводу их
экономических, культурных и других интересов, а также сигналы их согласия или
несогласия с властью по различным вопросам. Далее правящая элита вырабатывает
конкретные решения и передает их на "выход" системы, где они
воплощаются в законы и действия. Самоконтроль и саморазвитие политической
системы он объяснял "обратной связью", т.е. коррекцией принятых
решений с учетом реакции граждан [Истон
2000].
Алмонд и Верба относили к функциям "входа"
политическую социализацию, привлечение граждан к социальной активности,
агрегирование и артикуляцию интересов граждан, а к функциям "выхода" –
разработку норм и законов, применение норм и законов, а также контроль над их
соблюдением. При этом они полагали, что главная функция политической системы –
обеспечение легитимности властного принуждения для стабилизации власти и
социальной интеграции [Алмонд,
Верба 1992].
В интерпретации Дойча
политическая система представляет собой организованную совокупность
информационных обменов, направленных на управление и регулирование политических
субъектов. Она состоит из четырех зацикленных "обратной связью"
блоков: получение информации, оценка и отбор информации, принятие решений,
реализация решений и достижение поставленных целей [Дойч 1993].
-24-
По мнению Шварценберга,
политическая система "состоит из элементов, объединенных отношениями
взаимозависимости", а "система реагирует как единое целое на внешние
раздражители и на изменение своих внутренних элементов" [Шварценберг 1992, 107].
По Парсонсу,
власть "является обобщенной
способностью обеспечивать выполнение связывающих обязательств элементами
системы коллективной организации, когда обязательства легитимированы их
соответствием коллективным целям и где на случай непокорства предусматривается
презумпция принуждения с помощью негативных ситуационных санкций, вне
зависимости от того, кто бы ни был агентом подобного принуждения" [Парсонс 2002] [16]. Вместе с тем постоянное
использование властью репрессивных механизмов "сопряжено с практическими
трудностями, а кроме того неэффективно, поэтому официальные органы социального
контроля больше опираются на сдерживающее влияние всеобщего знания о средствах
насилия" [Бергер 1996,
69]. Более того, "само насилие не является ее целью", поэтому
использование властного ресурса требует "постоянного балансирования между
демонстрацией силы и избеганием применения санкций" [Луман 2005, 229].
Миссия власти как ядра политической
системы состоит в том, чтобы выбрать конкретные варианты реализации принимаемых
большинством генерализованных ориентаций как принципов реагирования
на реальность. При этом дееспособность власти во многом обеспечивается степенью
ее легальности и легитимности [Вебер 1990]. Иногда
выделяют третье качество власти, а именно, справедливость
как адекватное распределение в обществе благ и обременений среди "морально
значимых социальных субъектов". При этом указывают на то, что степень
легитимности и степень справедливости не зависят друг от друга [Riker 2008].
_________________________
[16] Необходимо подчеркнуть, что "структурные
системы, в которых все пути социального действия строго институционализированы,
невозможны. Любая жизнеспособная система должна содержать область, в которой
индивид свободен в своем выборе и может манипулировать системой в свою пользу"
[Leach 1962, 133].
-25-
По мнению Рикера,
"политическая легитимность относится к праву или полномочиям государства
использовать силу, чтобы принудить граждан подчиняться законам" [Riker 2008, 79].
Для Ховата
"легитимность есть способность системы вызывать и поддерживать веру в то,
что существующие институты наилучшим образом подходят для данного общества",
поскольку "удовлетворяют потребности его членов" [Howat 1977, 211].
Липсет полагает, что легитимность – это "способность
системы создать и поддержать у людей убеждение в том, что существующие
политические институты являются наилучшими из
возможных для общества" [Lipset
1959, 77].
Баркер заявляет, что политическая
легитимность есть "вера в правомерность государства, в его полномочия
издавать приказы с таким расчетом, чтобы эти приказы выполнялись не просто из
страха или корыстных побуждений, но поскольку они основаны на моральном праве,
в силу чего люди должны верить, что они обязаны подчиняться" [Barker 1990, 11].
Линц понимает под легитимностью
убеждение граждан в том, что "несмотря на все их промахи и недостатки,
существующие политические институты являются наилучшими, чем какие-либо другие,
которые могли бы быть установлены и которым следовало
бы подчиняться" [Lintz
1988, 65].
Из всего вышеизложенного следует,
что легитимность является важнейшим политическим
ресурсом власти.
В теории о типах легитимного господства,
понимаемого как вероятность повиновения приказу, Вебер с учетом мотивов
подчинения различает рациональную, традиционную и харизматическую легитимность
[Вебер 1990].
-26-
Истон в рамках концепции "политической
поддержки" определяет легитимность как убеждение граждан в том, что
правильно и должно подчиняться власти и придерживаться требований режима [Истон 1990]. В зависимости
от объекта и стабильности политической поддержки различается диффузная
легитимность как устойчивая позитивная оценка принципов политического режима и
специфическая легитимность как ситуативная удовлетворенность результатами
деятельности политических акторов. Недовольство
действиями конкретных акторов
со временем может привести к падению доверия к политическим институтам в целом.
В соответствии с источниками определяются три типа легитимности. Идеологическая
легитимность представляет собой убежденность большинства граждан в правильности
ценностей и норм политического режима. Структурная легитимность – это доверие к
структуре распределения властных ролей в политическом режиме. Персональная
легитимность есть оценка гражданами соответствия личностных характеристик
политического актора требованиям возлагаемой на него
властной роли.
Везерфорд выявляет два уровня легитимности.
На макроуровне она подкрепляется подотчетностью и
эффективностью власти, процедурной и ресурсной справедливостью, а на микроуровне – политической вовлеченностью граждан, верой в "отзывчивость"
политической системы и убежденностью в значимости межличностных отношений при
коллективных действиях [Weatherford
1992].
Макаренко подчеркивает: "Легитимность
можно сравнить с кредитом доверия, который подвластные дают властвующим и
государству как форме социальной организации… Если
кредит постоянен и достаточно велик, власть имеет большую свободу действий,
может совершать больше ошибок, предлагать непопулярные решения и даже выдержать
внешнее давление без опасности социальной напряженности, конфликтов, восстаний
и революций" [Макаренко 1993, 90].
Напомним, что деятельность с целью
укрепления легитимности обозначается термином "легитимация" (или "легитимизация) [17].
По Липсету,
легитимация есть "... совокупность усилий, которые предпринимает
политическая система с целью выработать и удержать убеждение в том, что
существующие политические институты являются наиболее соответствующими и
подходящими для данного общества" [Lipset 1959, 77].
_________________________
[17] Однако
согласно Бурдье, легитимность социального порядка
есть скорее следствие адекватности объективных структур и габитусов социальной
реальности, а не результат целенаправленного символического воздействия агентов
[Бурдье 1993].
-27-
Согласно Далю, легитимация – "...культивирование
убеждений в том, что политические структуры, процессы, действия, решения и
направления, а также руководители и чиновники обладают свойствами "правоты",
компетентности и моральной ценности и должны поддерживаться с учетом этих
свойств" [Dahl 1965,
19].
Хайслер рассматривает легитимацию как "...передачу
и внедрение действительных или приписываемых идеалов и ценностей, с точки зрения которых определенная группа людей признает
социальный строй в целом, а его политическую систему считает достойной
одобрения и поддержки" [Heisler
1984, 81].
Легитимация как наращивание
легитимности осуществляется органом власти, чтобы "силы демократического
контроля и внутриполитическое давление не стреножили его и не помешали ему
проводить внятную, последовательную и достаточно эффективную долгосрочную
политику" [George 1989,
584]. Бурдье предупреждает, что власть часто
предпринимает попытки либо создать новую социальную реальность за счет
реконструкции прошлого в соответствие с требованиями настоящего, либо
конструировать будущее для приглушения
чувства настоящего [Бурдье
1993]. Хадсон подчеркивает, что даже диктатуры стремятся укрепить свою
легитимность [Hudson 1977].
Макаренко относит к числу объектов легитимации политическую
систему, политический режим, политические институты, политических лидеров,
стратегии развития, а также решения, действия и планы органов государственной
власти и местного самоуправления [Макаренко 1993].
Применительно к органу власти легитимация включает в себя легитимацию органа
власти самого по себе (автолегитимацию
как формирование позитивного имиджа) и легитимацию политического курса как убеждение
граждан в его осуществимости (когнитивный аспект) и желательности (нормативный
аспект) [George 1989].
Легитимации власти как института
осуществляется посредством взаимосвязанных инструментальных и коммуникативных
стратегий, в частности:
•
совершенствование
законодательства и государственного управления;
•
оптимизация
деятельности органов власти во всех социетальных
сферах;
-28-
•
формирование
политических институтов для согласования интересов различных социальных групп;
•
адаптация
политической системы к социокультурным традициям;
•
обеспечение
законности и правопорядка;
•
создание
условий для повышения уровня жизни граждан;
•
регулирование
политической социализации граждан;
•
согласование
ценностей и действий элит, поскольку их раскол "к расщеплению общества
вдоль идеологических линий" [Zaller
1992];
•
активизация
политического участия граждан;
•
включение
в структуры власти компетентных лидеров и формирование их позитивных
политических имиджей, поскольку персонификация является основанием для
различного отношения граждан к конкретным событиям, субъектам и институтам
политики (персональный компонент легитимности) [Никифорова
2003];
•
непрерывное
информирование граждан о деятельности и планах власти;
•
массовое
социально-психологическое воздействие для демонстрации компетентности и
справедливости власти ("символическая легитимация").
При неэффективной реализации этих
мер наступает "кризис легитимности" [Хабермас 1993], вплоть до делегитимации,
когда власть утрачивает поддержку со стороны общества.
-29-
Результативность легитимации зависит
не только от эффективности предпринимаемых властью инструментальных действий,
но и от степени соответствия реализуемых ею символических воздействий
объективным структурам социальной действительности и субъективным структурам восприятия и оценки. Иначе говоря, агенты "стремятся
произвести видимость соответствия (в действиях или намерениях) универсальному
правилу, даже если их практика противоречит правилу или не имеет в своей основе
подчинения правилу" [Бурдье
1993, 323]. Таким образом, степень легитимности власти существенно
обусловлена эффективностью ее участия в политической
коммуникации: "Существенным для идеологической борьбы с целью
установления и поддержания легитимности существующего политического порядка
является производство смыслов и ценностей культурными институтами, включая
церкви, школы и масс-медиа" [Iri,
Arcan 2007, 22]. Некоторые исследователи даже
утверждают, что толкование политических феноменов "полностью зависит от
вербальных символов", которые доминируют в политическом дискурсе [Burke 1966, 5]. Луман предупреждает: "Современная техника политической
коммуникации, заключающаяся в том, что пропагандируются лишь благие намерения,
отражает уже долгосрочную инфляцию, а обесценивание символов происходит за счет
того, что слова политиков с самого начала воспринимаются со скидкой. В этой
связи неплохо время от времени напоминать политикам о том, что одни боги в
силах изменять положение дел словами" [Луман 2005, 227].
Информирование позволяет "достигать
искомых целей, минимально расходуя ресурсы власти; убеждать людей в их личной
заинтересованности в этих целях; превращать противников в союзников" [Тофлер 1992, 114],
поскольку контроль над распространением информации как обязательное условие для
осуществления, удержания и завоевания власти [Грачев
2000] позволяет оказывать на политическое поведение индивидов такое
влияние, которое "не воспринимается ими как внешнее принуждение и
встречает меньшее сопротивление [Пугачев 1999].
Называя политическую коммуникацию атрибутом политической деятельности, Грачев и
Соловьев встраивают ее в социальную коммуникацию в целом [Грачев 2004], [Соловьев 2002].
-30-
Политическая коммуникация, с одной
стороны, представляет собой "циркуляцию информации в сфере политической
деятельности" [Гончаров 1991, 55], а с
другой – "информационное воздействие политических акторов
друг на друга и окружающую социальную среду (общество) по поводу власти,
властно-управленческих отношений в обществе" [Грачев
2000, 63]. Соловьев называет политическую коммуникацию "эпицентром
политики, ключевым условием и одновременно источником репродуцирования"
политики как формы социальной жизни [Соловьев 2002,
10], а Дойч – "нервной системой
государственного управления" [Дойч
1993, 69]. Утверждая, что политическая коммуникация является "способом,
средством существования и передачи политической культуры", Грачев
подчеркивает их внутреннюю содержательную связь [Грачев
2004, 294].
Сопровождая политические
взаимодействия, политическая коммуникация влияет на развитие политической
системы в целом, а тип коммуникации является одним из параметров политического
режима: "При авторитаризме информационные процессы берутся под строгий
контроль, тогда как демократический режим предполагает, что политически
значимая информация широко и свободно распространяется между различными членами
общества. Особое значение при этом имеет не только свобода политических
убеждений, но также право и возможность беспрепятственно выражать свое мнение,
свободно искать, получать и распространять всякого рода информацию и идеи независимо
от государственных границ, если они не противоречат гуманистическим принципам"
[Грачев 2004, 293].
Представительная демократия
предполагает, что граждане могут доносить свои мнения до политических акторов и получать от них информацию о текущей деятельности
и планах. Как сказал Пай: "Политическая коммуникация подразумевает не
одностороннюю направленность сигналов от элит к массе, а весь диапазон
неформальных коммуникационных процессов в обществе, которые оказывают самое
разное влияние на политику" [Pye
1987, 442]. Грачев настаивает: "Во всех проявлениях политической
коммуникации, преследующей достижение некоей цели – либо путем управления
одного политического актора действиями другого или
других, либо путем взаимного согласования их позиций на основе консенсуса –
общим моментом является двусторонний информационный обмен, или обратная связь"
[Грачев 2004, 131].
-31-
Однако Римский подчеркивает, что в
большинстве случаев политики не вступают с гражданами в равноправный диалог, но
просто навязывают им свои оценки и мнения [Римский
2005]. Соловьев замечает, что часто "власть
просто информирует массу пассивных и занятых своими частными проблемами
индивидов либо политически "продавливает" решения, реализация которых
не ассоциируется в сознании людей с их собственными интересами",
вследствие чего "интерпретация гражданами пущенных в публичное обращение
текстов, смысловой "ответ" общества на послания власти функционально
безрезультатны, т.е. не нужны последней, и, следовательно, не включаются в
структуру корректировки имеющихся планов и не используются для
диагностики политических процессов" [Соловьев
2002, 7]. Пугачев даже говорит о "видимости демократии" как
социальном господстве организованного меньшинства, которое обладает
экономическими и информационными ресурсами, над большинством при их формальном
согласии [Пугачев 1999, 118]. Гайблер выражает эту мысль еще более резко: "Манипулирование
означает видимость демократии, тоталитаризм в маске демократии. Формально право
принятия решений имеет народ, в действительности же, напротив, народ настолько
управляется, что он поддерживает решения властвующей элиты и формально
демократически легитимирует их" [Geibler 1973, 87].
Существующее положение дел
объясняется тем, что в политическом дискурсе, цель которого – "не описать,
а убедить, пробудив в адресате намерения, дать почву для убеждения и побудить к
действию" [Демьянков 2003], обнаруживается
"примат ценностей над фактами, преобладание воздействия и оценки над
информированием, эмоционального над рациональным"
[Шейгал 2000, 46].
Хотя, по мнению Чудинова, "язык политики"
характеризуется смысловой расплывчатостью, иррациональностью, эзотеричностью и театральностью [Чудинов 2001] [18], планирование политическим актором политического дискурса
все же предполагает знание социокультурного фона,
ожиданий, скрытых мотивов, предпочитаемых сюжетных и логических схем целевой
группы аудитории [Демьянков 2003]: "Типичная
политическая стратегия состоит в том, чтобы соединить предложение с позитивной
идеей или ценностью, которая доминирует у населения" [Chong, Druckman
2007, 116].
_________________________
[18] Гудков говорит о суггестивности,
виртуальности, ритуализации и примате коннотативности
[Гудков 2003].
-32-
Ускорение темпов информатизации
влечет за собой трансформацию социальной коммуникации в целом, а именно,
появляются новые информационные акторы и новые
коммуникативные технологии. Грачев обращает внимание на противоречивость
соответствующих последствий: "С одной стороны, они способствуют расширению
"видимости", открытости осуществления власти, с другой – создают
потенциальную возможность концентрации управления информационными потоками в
руках достаточно узкого круга лиц, ставящих перед собой задачу направленного
воздействия на массовое сознание или, если угодно, манипулирования им в
политических целях" [Грачев 2004, 181]. По
мнению Тофлера, "любое государство занято тем,
чтобы быть у власти. Чего бы ни стоила экономика для остальных людей, оно будет
искать пути к обузданию последних революционных перемен в области коммуникаций,
желая использовать их в своих целях, и оно будет создавать преграды свободному
течению информации" [Тофлер
2001, 448]. Нэйсбитт и Абурден
видят и позитивные эффекты информатизации: "На нашей планете сегодня
меньше диктаторов потому, что они уже не способны контролировать информацию"
[Naisbitt, Aburdene 1990, 302–303], хотя располагают
возможностями внутри своих государств использовать пропаганду в качестве "молота
и наковальни общественной солидарности", тем самым превращая сограждан в
единую "амальгамированную массу ненависти, веры и надежды" [Lasswell 1927, 221–222].
Политическая коммуникация выполняет
четыре функции:
1. информационная функция обеспечивает
циркуляцию политической информации, к
которой причисляются любые сведения, относящиеся к вопросам власти [Грачев 2004] или имеющие общественную значимость,
как внутри политической сферы, так и между политической и другими социетальными сферами [Шварценберг 1992];
2. регулятивная функция нацелена на
оптимизацию взаимодействий политических акторов и
других социальных субъектов;
3. функция политической социализации
заключается в массовом внедрении норм политического поведения;
-33-
4. манипулятивная функция обслуживает формирование
общественного мнения, под которым понимается множество разделяемых в
фиксированный период времени большим количеством членов конкретной
административно-территориальной общности (или местного сообщества)
представлений, оценок и суждений по поводу спорных вопросов из общественной
повестки дня [Пономарев 2008].
В политическую коммуникацию в разной
степени вовлечены государственные и корпоративные информационные структуры,
консалтинговые и рекламные агентства, средства массовой информации,
собственники СМИ, крупнейшие спонсоры, рекламодатели, политически активные
граждане [Соловьев 2002]. Соответствующие
коммуникативные технологии наряду с другими политическими
технологиями [Анохин 2000] включаются либо в политический маркетинг, состоящий
из электорального маркетинга, политического пиара и имиджелогии
[Алтухова 2006], либо в политический
менеджмент, осуществляемый политическим актором при отсутствии легитимного права
прибегнуть к санкциям за нарушение гражданами обязательных норм [Пушкарёва 2002]. Политическая коммуникация богаче по
содержанию и связей с общественностью
в политической сфере, и массовой
коммуникации, поскольку сопровождает также непубличные и межличностные
формы политических взаимодействий.
В зависимости от типа акторов, политической периодизации и конкретных целей
различают электоральные коммуникации, предвыборные коммуникации, рутинные
политические коммуникации, персональные коммуникации, депутатские коммуникации,
партийные коммуникации, лоббизм и коммуникацию органов власти [Пономарев 2008].
-34-
Итак, органы власти наряду с другими
политическими акторами "плетут паутину
информационных дотаций во благо себе" [Pan, Kosicki 2001], ибо
осознают, что "идеологические противники, которые тратят значительные
ресурсы на пропаганду и манипуляции и посылают достаточно сильные сигналы,
могут всегда доминировать в определении контекста [общественной] дискуссии"
[Chong 1996, 222]. Энтман осторожно предполагает: "Элиты, по-видимому,
беспокоятся о том, что люди думают, поскольку они хотят, чтобы люди вели себя
определенным образом, поддерживая или, по крайне мере, терпимо относясь к
деятельности элиты" [Entman
2007, 165]. Траут подчеркивает, что в основе
легитимации лежит "процесс формирования образа внешней среды в поддержку
данной политики в данное время" [Trout 1975, 256]. Вместе с тем Домхофф
предупреждает, что, хотя "отличительным признаком этого [идеологического]
процесса считается свободная и открытая дискуссия, опыт прошлого показывает,
что лидеры будут использовать обман и насилие, чтобы бороться с индивидами и
организациями, которые угрожают "сильным" и привилегиям правящего
класса" [Domhoff 1979,
169].
Далее мы рассмотрим феномены
медиатизации политики и медиалегитимации власти.
§ 2. Медиатизация политики и медиалегитимация
власти
По Гудмену,
любой дискурс о реальности предполагает выбор одной из систем координат и
невозможно ничего сообщить о мире вне конкретной системы координат [Гудмен 2000]. Это
утверждение в полной мере относится и к деятельности политических акторов, которые при формировании собственных политических
повесток дня после отбора (из так называемого "первичного политического
супа" [Kingdon 1984])
конкретных проблем представляют общественности в ходе публичной политической
коммуникации специфические решения.
-35-
Граждане не в состоянии самостоятельно ранжировать по социальной
значимости многочисленные затруднения в своей жизнедеятельности, поскольку не
располагают исчерпывающей информацией. Согласно Далю, "A интерес или благо
личности есть все то, что эта личность выбрала бы, максимально полно понимая
опыт, проистекающий из этого выбора и релевантных альтернатив" [Dahl 1989, 180]. Мэнсбридж определил интересы как "просвещенные
предпочтения" т.е. предпочтения, которыми бы люди руководствовались перед
принятием решения, обладая полными знаниями об альтернативах и их последствиях [Mansbridge 1983, 25]. В
силу этого граждане вынуждены доверять выбору, оценкам и "рецептам",
которые предлагают им влиятельные акторы [Schroder, Phillips
2007]. Такого рода редукция знаний к выгодным для акторов
картинам и фрагментам реальности составляет суть политического дискурса.
При этом "большинство публичных
арен находится под мощным влиянием господствующих политических и экономических
групп", вследствие чего "определения социальных проблем,
соответствующие их пристрастиям, имеют более высокие шансы на успех" [Хилгартнер, Боск
2000, 43]. Этим объясняется, "почему одни условия определяются как
проблемы, приковывая к себе самое серьезное общественное внимание, тогда как
другие, одинаково пагубные или опасные, остаются без подобного определения"
[Хилгартнер, Боск 2000, 18]. Иначе говоря, "определение
альтернатив – высший инструмент власти" [Schattschneider 1960].
Согласно гипотезе "зависимость от меню",
граждане делают политический выбор, исходя из наличного "меню опций",
и политическая элита маркирует как социальные проблемы те вопросы, которые
волнуют граждан, но интерпретирует их выгодным для себя образом [Sniderman, Bullock
2004]. Значит, статус социальной проблемы, который приобретают сбои в
социальной жизни, в значительной степени есть продукт коммуникативной
деятельности конкретных акторов [Спектор, Китсьюз
2001], каждый из которых продвигает "единственно верные варианты"
их решения [Шматко 2001].
Любой спорный вопрос может
рассматриваться в разных аспектах, в силу чего любая публичная политика должна
иметь и имеет много измерений. Баумгартнер и Махоуни подчеркивают: "То, какие измерения будут
доминировать в коллективных политических дебатах в данный момент, определяется
не только эндогенным фактором лоббирования, но и экзогенным фактором случайных
событий, кризисов, научных открытий, а также событиями в сообществах,
затрагиваемых политикой" [Baumgartner,
Mahoney 2008, 435]. Хотя "защитники
конкретных политических курсов выбирают аргументы в выгодном для себя
измерении, они ограничены в выборе действиями других политических акторов" [Baumgartner,
Mahoney 2008, 435].
-36-
В фокусе внимания любого актора может одновременно находиться ограниченное число
вопросов, и повышение ранга одного ведет к снижению ранга другого [Walgrave, Nuytemans
2004]. Следовательно, и орган власти вынужден формировать представляющую
собой конечный список ранжированных по значимости вопросов фактическую повестку
дня, которая по сути дела является его проблемным полем деятельности в
фиксированный период времени, или политическим курсом. Спиллер
с коллегами [Spiller et al. 2003] называют
следующие параметры оптимального политического курса:
•
долговременная
стабильность для институционализации новых правил;
•
гибкость
для внесения необходимых корректировок при появлении новой информации или обстоятельств;
•
согласованность,
или координация действий разных политических акторов
на разнообразных стадиях процесса принятия решений;
•
капиталовложения
в бюрократические структуры для реализации политического курса;
•
продвижение
идеи общественного блага, а не выгоды для индивидов, фракций или регионов.
Выделяют три эндогенных фактора [Walgrave, Nuytemans
2004], влияющих на формирование фактической повестки дня.
Во-первых, это рентабельность
инвестирования ресурсов влиятельных чиновников в решение проблемы. В более
общем виде: "Политика X в большей степени отвечает
интересам A, чем политика Y, если A, располагая возможностью ощутить
последствия X или Y, выбрал бы X как предпочтительное для себя самого" [Connolly 1972, 472].
Во-вторых, это наличие опробованных технологий решения сходных проблем [Protess et
al. 1987]. Как образно выразился Кингдон, "ресурсы ищут проблемы, для разрешения
которых они могут быть использованы с выгодой для чиновников" [Kingdon 1984, 91].
В-третьих, это трансформация управленческой структуры, создающая возможность
для решения новых проблем [Пономарев 2008].
Экзогенные
факторы распадаются на четыре группы:
1.
фиксируемые
посредством "индикаторов реальности" социальные проблемы как сбои в социетальной системе ("рельефные вопросы" [Soroka 2002]);
-37-
2.
экстраординарные
ситуации ("фокусирующие события" [Cobb, Elder 1971]);
3.
лоббистская
деятельность групп интересов;
4.
давление
устойчивого общественного мнения;
5.
подстройка
под медиалогику.
Рассмотрим некоторые факторы более
подробно.
Как известно, внешней средой
политической системы является публичная
сфера, представляющая собой совокупность автономных образований граждан как
основы существования гражданского общества, противостоящего централизованной
власти [Хабермас 1993].
В общедоступной публичной сфере протекает публичный дискурс, в котором разнообразные социальные субъекты вырабатывают
по поводу общезначимых вопросов общественное мнение, руководствуясь (в идеале)
убедительностью эксплицитных доводов, а не объемом властных полномочий [Трахтенберг 2006].
По мнению Фукса, степень чуткости
органов власти к общественному мнению, с одной стороны, является
демократической нормой, а с другой – рациональной необходимостью для удержания
власти [Fuchs 1996]: "В
свете центральной значимости народа в демократии... общественное мнение и его
влияние на политические решения должны рассматриваться как оценка степени
демократичности любой политической системы" [Finifter 1995, 1027]. Более того, "режим
взаимодействия власти и общественного мнения" [Гавра
1998] должен рассматриваться как критерий степени включенности граждан в
принятие политических решений. Общественное мнение является базой легитимности
власти и в то же время ограничивает ее возможный произвол, а борьба за власть
есть не только борьба за собственность на средства материального производства,
но и борьба за "средства производства общественного мнения" [Грачев 2005]. Пфеч
считает, что публичное информирование необходимо власти для легитимации своей
деятельности в глазах общественности: "Пытаясь сохранить и усилить
общественную поддержку с учетом перспективы следующего электорального
состязания, высшие должностные лица намеренно влияют на общественное мнение в
политических целях" [Pfetsch
1999, 4].
-38-
Роджерс и Диэринг
пришли к выводу: "Общественная повестка дня, однажды установленная
посредством СМИ или отраженная в медиаповестке,
влияет на политическую повестку принимающей решения элиты, и, в некоторых
случаях, исполнителей политических решений" [Rogers, Dearing 1988, 579].
Однако Энтман не усматривает прямой зависимости политической повестки от общественных
настроений: "Ничто не попадает в политическую повестку дня без согласия
восьми человек – главных редакторов "Ассошиэйтед Пресс", "Нью-Йорк
Таймс", "Вашингтон Пост", "Тайм", "Ньюсуик", Эй-Би-Си, Эн-Би-Си и Си-Би-Эс… Эти ключевые политические акторы
неоспоримо являются частью медиа-элиты, которая не
представляет собой поперечный разрез граждан США" [Entman 1993, 52]. Лински
продемонстрировал, что в США политики часто отождествляют медиаповестку
с общественным мнением и ошибочно оценивают приоритеты общественности,
ориентируясь на СМИ, а не на социо-логические
опросы [Linsky 1986].
Луман назвал реагирование политической
системы на общественное мнение как "реального властелина, намекающего на
разные шансы переизбрания" [Luhmann
1986, 175], "политическим
резонансом".
Вышеупомянутая фактическая повестка
дня предъявляется гражданам в виде декларируемой
повестки дня, содержание которой выявляется при анализе распространяемых
органом власти в публичном информационном пространстве сообщений. В
декларируемую повестку дня отбираются вопросы, которые либо касаются большого
числа граждан, либо успешно решаются, либо легко поддаются медиации, т.е.
трансформации в новости [Пономарев 2008].
Декларируемая повестка дня напрямую
или опосредованно (через средства массовой информации) предъявляется гражданам,
чтобы повлиять на локальную общественную
повестку дня как верхушку ранжированного списка вопросов, рассматриваемых
большинством членов конкретной административно-территориальной общности (или
местного сообщества) как приоритетные в фиксированный период времени. Так
осуществляется настройка
политического резонанса.
-39-
Декларируемая повестка дня состоит
из ресурсных вопросов (вещественных вопросов) и символических вопросов.
Ресурсные вопросы требуют для своего решения выделения значительных
материально-финансовых ресурсов, в силу чего "как правило, политическая
повестка правительства [по сравнению с парламентом] менее гибкая, больше
сцементирована предыдущими договоренностями и искусно сбалансированными
соглашениями [Walgrave, Van Aelst 2004, 20]. Символические вопросы продвигаются
прежде всего в медиаповестку дня, чем в общественную
повестку: "В действительности, цель всей "символической политики"
– вставить сообщение в СМИ" [Walgrave,
Van Aelst 2004, 9].
Например, публичные высказывания или поступки высших должностных лиц адресованы
журналистам и "по большей части носят символический характер" [Walgrave, Nuytemans
2004, 13], ибо всего лишь сигнализируют об их намерении решать социальные проблемы. Впрочем, затраты на
продвижение символических вопросов иногда сопоставимы с расходами на решение
социальных проблем.
Поскольку публичный
дискурс осуществляется в первую очередь с участием средств массовой информации,
то публичная сфера существенно пересекается с медиасферой
[Rutherford 2000]: "Ввиду
того что социальная реальность является реальностью дискурса,
способы ее существования оказываются в значительной мере зависимыми от средств
масс-медиа" [Бушмакина
2005, 56].
Возрастание роли СМИ повлекло за
собой "медиатизацию политики"
[Thompson 1995],
содержание и форма которой во многом стали определяться правилами, целями,
логикой и процедурами СМИ [Altheide,
Snow 1979]. Медиатизация политики – это "процесс,
при котором политическая жизнь перемещается в символическое пространство
средств массовой информации" [Засурский
1999, 29]. Таким образом, рост доли символических вопросов в
декларируемой повестке дня есть одно из следствий преимущественной ориентации
публичной политики на медиалогику в ущерб
политической целесообразности.
-40-
Введем различение "медиалогики" и "политической логики" [Stromback 2008]. Под медиалогикой понимается система принципов и технологий
масс-медиа для отбора и интерпретации событий как новостей. Иначе говоря, медиалогика – это стратегия деятельности, включающая в себя
медиаформат
как набор специфических рамок для презентации и интерпретации событий [Altheide, Snow
1979]. Социальные ситуации рассматриваются журналистами, прежде всего,
как сырье для генерации новостей в виде увлекательных историй в конкуренции с
другими СМИ за привлечение внимания аудиторий. При этом используются "техники
рассказывания", включающие как минимум упрощение, поляризацию, усиление, персонализацию, визуализацию и стереотипизацию
[Mazzoleni 1987]: "Медиатизация
обозначает процесс, благодаря которому ядерные элементы социальной или
культурной деятельности (работы, досуга, игры и т.п.) принимают медиаформы" [Hjarvard 2004, 48].
Политическая логика – это принципы и
технологии, которые политические акторы используют
для отбора приоритетных проблем и вариантов их решения [Patterson 1993].
Стрёмбек выделяет четыре фазы медиатизации
политики [Stromback 2008]:
1.
Масс-медиа
становятся доминирующими источниками информации о по-литике и обществе, важнейшим каналом коммуникации
между правителями и управляемыми. СМИ генерируют в картинах мира адресатов "медийные когниотипы" как структуры познания и представления
реальности [Рогозина 2003] и в конечном итоге
формируют символическую среду [Липпман 2004], на сигналы
которой адресаты реагируют как на объективную реальность.
2.
Масс-медиа
наращивают ресурсы и вырабатывают медиалогику как
критерии отбора новостей, используемые "стражами ворот" [Littlejohn 2002].
-41-
3.
Медиалогика начинает восприниматься другими акторами
как совокупность требований, которым должно
соответствовать сообщение для попадания в медиасферу,
что провоцирует разработку технологий менеджмента новостей и спин-контроля. При принятии
решений политические акторы как минимум учитывают требования медиалогики:
"Сегодня все социальные институты – это медиа-институты"
[Altheide, Snow 1991, ix] и далее: "темы, организации и
вопросы, о которых журналисты сообщают, сами по себе являются продуктами медиаформата и журналистских критериев" [Altheide, Snow
1991, x]. Однако на этой стадии политические акторы еще отдают приоритет политической логике.
4.
Подобно
тому как публичная сфера "колонизируется"
крупными корпорациями [Хабермас
1993], политическая сфера подвергается "колонизации"
средствами массовой информации [Meyer
2002], политическая деятельность превращается в ряд "непрерывных
политических кампаний" [Blumenthal
1980], а ориентация на медиалогику
превращается в одну из главных стратегий управления: "Новостные стандарты
становятся главными критериями для оценки вопросов, политических курсов и
политики" [Cook 2005,
168].
Кепплингер утверждает: "Из-за растущей
зависимости от освещения в СМИ политики, партии, парламенты и правительства
адаптируют свое публичное поведение к потребностям масс-медиа даже тогда, когда
это противоречит их текущим целям" [Kepplinger 2007, 13]. Стратегию отказа от действий,
рассматриваемых актором как необходимые, из-за
опасений их негативного освещения во влиятельных СМИ он называет стратегией "политического
отсекания" [Kepplinger
2007]. В результате власть часто принимает неоправданно рискованные
решения, поскольку, согласно "теории перспективы" [Kahneman, Tversky
1979], большинство индивидов (включая чиновников) больше озабочены
реальным уроном, чем потенциальной выгодой [Jervis 1989]. С еще большей вероятностью на деле успешный политический курс может
подвергнуться реформированию, если он негативно представлен в информационном
пространстве [Ellwood 1988].
Ширальди и Макаллэр
напомнили о том, как власти Сан-Франциско отказались от программы борьбы с
юношеской преступностью под давлением масс-медиа, которые изобразили эту
программу как предвыборные манипуляции политиков [Schiraldi, Macallair 1997].
-42-
По существу, доминирующие в СМИ
схемы интерпретации определяют границы легитимных действий политиков. Например,
если снижение налогов необходимо с экономической точки зрения (реальной
повестки дня), но критикуется большинством влиятельных СМИ как несправедливое,
то политики с большой вероятностью откажутся от этой меры: "Итак, масс-медиа
действуют как "ограничитель" политических акторов"
[Kepplinger 2007, 10].
Энтман высказывается жестче: "Медиасистема побуждает элиты приспосабливать риторику и
предпринимать действия, которые скорее соответствуют журналистским ценностям и
ограничения, чем чуткой публичной политике" [Entman 1989, 20]. Опасения политиков вполне
оправданы, ибо согласно гипотезе "экономического голосования",
граждане награждают или наказывают действующую власть,
основываясь как на реальном состоянии экономики, так и на ее освещении в СМИ [Hetherington 1996].
Известно, что с ростом числа криминальных историй в СМИ усиливается
обеспокоенность граждан своей безопасностью вне зависимости от реального
положения дел [Walgrave et. al. 2008].
Маклюен подчеркивает другие негативные
последствия медиатизации: "Во всяком случае, нарастающая медиатизация
публичной сферы значительно уменьшает шансы для рядового обывателя когда-либо
оказаться полноправным участником рациональной дискуссии, хоть как-то
критически оценить реальное положение общественных дел" [Маклюэн 2003, 10]. Калхоун с сожалением отмечает: "Публичная сфера стала
скорее ареной для рекламы, чем для рациональных/критических дебатов.
Законодатели ставят спектакли для избирателей. Организации с особыми интересами
используют паблисити для усиления престижности собственных позиций, игнорируя
темы настоящих дебатов. Массовая коммуникация используется как повод, чтобы
дать потребителям возможность солидаризироваться с публичными позициями или
имиджами других. Все это равносильно возвращению версии репрезентативной
публичности, на которую общественность реагирует скорее шумным одобрением или
отказом одобрять, чем критическим дискурсом" [Calhoun 1992]. Кац с горечью подчеркивает: "Политические институты
ослаблены, а сама публичная сфера (как она воплощена в масс-медиа, по крайней
мере) подвержена коммерциализации, обращаясь к аудитории скорее как к
потребителям, чем гражданам... Свирепствуют эгоизм и материализм, гипермаркеты
вытесняют общественные скверы, собрания граждан, легислатуру и политические
партии. Люди больше доверяют коммерческим, а не политическим организациям,
включая журналистику... Сегодня даже лидеры потеряли моральный авторитет" [Katz 2000, 129]. И более
-43-
того: "Представляется донкихотством искать в
современных политических институтах необходимый для демократической
легитимности минимум. В этих институтах нельзя найти примеров реального
обсуждения, и они скорее возвращают принципам демократической легитимности их контрфактический статус. Стандарты дискурсивной этики
скорее срывают с политических практик массовых демократий демократический флёр,
чем находят в них свою поддержку" [Коэн, Арато 2003, 505]. Более того, гражданским активистам
крайне сложно повлиять на официальный политический курс, если он поддерживается
масс-медиа.
Итак, для легитимации самого
института власти, автолегитимации и легитимации
политического курса любой орган власти должен предпринимать меры, чтобы
сблизить содержание медиаповестки и общественной
повестки с собственной фактической повесткой за счет ее презентации в публичной
сфере как набора социальных проблем [Spector, Kitsuse 1977]. По
мнению Томсона, присвоение действиям или событиям публичного статуса медиафакта
коренным образом изменяет саму природу происходящего [Thompson 1990]. Следовательно, медиалегитимация является одной
из главных стратегий легитимации.
Медиалегитимация власти представляет собой комплекс
реализуемых органами власти во взаимодействии со средствами массовой информации
пропагандистских кампаний для укрепления собственной легитимности [Березняков 2002], [Вертешин 2009]. Базовая коммуникативная стратегия медиалегитимации – установка повестки дня, в ходе которой
органы власти частично или полностью инкорпорируют декларируемые повестки в медиаповестки дня. Иначе говоря, они навязывают средствам
массовой информации "дискурсивные рамки" описания реальности [Дьякова 2005]. Однако при этом средства массовой
информации "могут взять вопрос из политической повестки дня, но
использовать для его освещения противоположный сценарий" [Van Gorp
2007, 71].
-44-
Средства массовой информации
формируют пространство публичной деятельности акторов,
которые "придавая своим утверждениям драматичную, лаконичную форму,
используя новые символы или классические театральные тропы, формулируя свои
утверждения в рамках политически приемлемой риторики" [Хилгартнер, Боск
2000, 43] и тем самым влияя на общественное мнение. Иначе говоря, "уже
нельзя рассматривать масс-медиа как пассивное зеркало, в котором общество
смотрит на себя" [Valentini
2006, 8] или считать масс-медиа "поставщиками летописи социальных
событий" [De Fouloy 2005]. В силу этого следует признать
информационное пространство публичным форумом, на котором социальные субъекты
конкурируют друг с другом за расширение зоны социокультурного
или идеологического влияния, выдвигая на первый план выгодные для себя вопросы
и приписывая им выгодные для себя интерпретации.
Речь идет о массовой коммуникации,
состоящей из дискурсов[19] разных акторов,
которые предлагают целевым группам "в форме символически-знаковых
образований (вербальных и невербальных) различные интерпретации феноменов и
процессов", а также осуществляют самопозиционирование,
саморепрезентацию и самоидентификацию [Русакова, Русаков 2008, 5].
Стратегическая цель каждого из этих акторов – воздействовать
на "образы мысли, картины мира, ценностные ориентации, формы и способы
идентификации, мнения, символические и таковые миры" целевых групп для
формирования ментальных образов и "оценочных матриц" социальной
реальности в своих интересах [Русакова,
Русаков 2008, 109].
Поскольку активное участие в
политическом дискурсе при взаимодействии со средствами массовой информации
позволяет власти наращивать собственные ресурсы, далее мы рассмотрим факторы
социального влияния СМИ и специфику медиалогики.
_________________________
[19] "Дискурс в широком смысле слова
является сложным единством языковой формы, значения и действия, которое могло
бы быть наилучшим образом охарактеризовано с помощью понятия коммуникативного
события или коммуникативного акта" [Дейк 1989, 121].
§ 3.
Социальное влияние СМИ и медиалогика
Впервые идею о том, что средства
массовой информации определяют
приоритеты общественности, выдвинул Липпман,
сформулировавший эффект фотографии,
согласно которому медиатексты[20] воспринимаются аудиторией как
зеркальное отражение действительности [Липпман 2004]. Коэн уточнял, что пресса "не
может быть успешной большую часть времени, говоря, что людям думать, но она на удивление успешна в том, чтобы говорить
читателям, о чем думать" [Cohen 1963, 13]. Если Уайт
восхищался могуществом прессы: "Пресса в Америке изначально обладает
могуществом. Она устанавливает повестку дня общественной дискуссии, и эта
всеохватная политическая сила неограниченна никаким законом. Она определяет,
что люди говорят и о чем думают – это власть, которая у других наций
зарезервирована за тиранами, священниками, партиями и мандаринами" [White 1973, 327], то Лазарсфельд и Берельсон были
менее категоричны: "Если средства массовой информации вообще в состоянии
способствовать смене позиций, то это происходит благодаря переопределению
проблем... Проблемы, относительно которых люди думали очень мало или не думали
вовсе, вследствие предвыборной пропаганды могут приобрести особую важность"
[Lazarsfeld, Berelson 1948]. Клаппер
отводил СМИ еще более скромное место: "Массовая коммуникация обычно не
служит необходимой и достаточной причиной воздействия на аудиторию, но скорее
функционирует в связке с другими опосредующими факторами" [Klapper 1960, 8], при этом СМИ являются всего лишь "усилителями"
существующих ценностей и аттитюдов. В попытках избежать крайностей, Берельсон иронично сформулировал знаменитый трюизм: "Определенные
виды коммуникации по отношению к определенным темам, привлекая внимание
определенных групп людей, при определенных условиях способны оказать
определенное воздействие" [Berelson 1951, 122]. Все последующие исследования роли
и функций СМИ по сути дела были посвящены тому, чтобы расширить и
конкретизировать предложенную им схему[21].
_________________________
[20] Мы употребляем термины "медиатекст" и "публикация" (в объектном
значении) как синонимы, но иногда медиатексты
понимаются как сообщения, предназначенные именно для средств массовой
информации [Кривоносов 2002].
[21] История медиа-исследований
подробно излагается, в частности, в обзорных работах Харриса [Харрис 2001] и Брайанта [Брайант, Томпсон 2004].
-46-
Итак, степень социального влияния
СМИ ограничена рядом факторов. Медиатексты, "маскируясь
под реальность повседневной жизни" [Ясавеев 2006], влияют на восприятие аудиторией
событий лишь за пределами "ближнего круга": чем больше дистанция
между медиареальностью и жизненной реальностью
индивида, тем больше эффективность медиавоздействия: "Истина
об отдаленных событиях или сложных проблемах вовсе не самоочевидна, а средства
сбора информации о них носят специализированный технический характер и стоят
больших денег" [Липпман
2004, 319]. В противоположной ситуации медиаэффекты
резко ослабевают [McQuail
1996], особенно если индивид лично участвовал в конкретном событии или
если ежедневно сталкивается с освещаемыми в СМИ проблемами [Zucker 1978].
Усиление социального влияния СМИ во
многом объясняется "социальной виртуализацией" [Иванов 2000], которая частично стирает грань между коммуникацией
с самими социальными субъектами и операциями с их образами или, когда речь идет
о массовой коммуникации, ведет к отождествлению сообщений о событиях с самими
событиями: "Вследствие того, что наши знания о реальности опосредованы
СМИ, стало бессмысленным отличать отображение от отображенного явления... Что
есть тот или иной политик или событие – это вообще можно понять лишь в их
медиальной инсценировке. То, что реально происходит, становится общественным
событием только через свое медиальное отображение" [Bolz 1995, 26]. Если СМИ не сообщили
индивиду о событии, участником или очевидцем которого он лично не был, это
событие нереально для него (и никак не влияет на его картину мира) до тех пор,
пока он не столкнется с соответствующими последствиями в сенсомоторном
пространстве. И, наоборот, реальность медиасобытия как
инсценированного или нереального событие с высоким рангом в медиаповестке
дня не подвергается аудиторией сомнению. Конечно, по силе воздействия медиасобытия уступают событиям с личным участием или
присутствием индивида, но СМИ сводят это различие к минимуму, поскольку "виртуализация
социального пространства посредством СМИ" [Назаров,
Медиков 2001] приводит к тому, что зритель воспринимает себя реальным
участником освещаемых событий. Более того, постоянные зрители тратят на
обсуждение новостей психическую энергию, вследствие чего снижают свою
социальную активность ("наркотизирующий эффект") [Lazarsfeld, Merton
1948].
-47-
Согласно "бардовской
теории" Фиске и Хартли, масс-медиа функционируют в качестве "социального
барда", ретранслируя сообщения членам единой культурной общности и тем
самым обеспечивая их ритуальную "конфирмацию" [Fiske, Hartley 1978].
Масс-медиа вместе с классическими бардами и аудиторией составляют единое
коммуникативное и культурное сообщество, функционируют согласно культурной
логике, обязывающей их говорить с позиции предполагаемого консенсуса, отражая
при этом возможные "трещины" и несообразности. СМИ предназначены для
того, чтобы "… прочерчивать главные линии установленного культурного
консенсуса [и]… обеспечивать практическую адекватность культуры в целом,
утверждая и подтверждая ее идеологии/мифологию", одновременно вскрывая
внутренние несоответствия вследствие изменений во внешнем мире или из-за
внутренних импульсов "для переориентации в пользу новой идеологической
позиции" [Fiske, Hartley 1978, 88]. Иначе говоря, "СМИ играют
роль катализатора коллективного диалога культуры с самой собой" [Schroder, Phillips
2007, 913]. Таким образом СМИ укрепляют
социальный консенсус: "Новости, которые знают все, скрепляют единство
современного общества и легитимируют сложившийся в нем образ мира не менее
успешно, чем легенды и мифы в традиционном обществе" [Дьякова, Трахтенберг 1999, 12].
Для идеальной реализации этой миссии необходимо, чтобы каждая социальная группа
имела доступ к СМИ, а сами СМИ соразмерно отражали все явления во всех социетальных сферах. Проще говоря, средства массовой
информации должны предоставлять всем сторонам для выражения позиций,
интерпретаций, оценок и предлагаемых решений примерно одинаковый объем
редакционного эфира или редакционных площадей, что в принципе невозможно.
-48-
Одновременно СМИ усиливают
социальный конформизм, ибо продвигаемые ими мнения воспринимаются аудиторией как позиция большинства. В результате
инакомыслящие либо воздерживаются от публичного высказывания собственных
взглядов, либо меняют свои мнения из опасения подвергнуться общественному
осуждению: "Не желая оказаться в изоляции, люди постоянно следят за своим
окружением, подробно регистрируя, какое мнение убывает, а какое
распространяется, усиливается" [Ноэль-Нойман 1996, 345]. Эффект "спирали
умолчания" заключается в том, что индивиды, которые рассматривают СМИ как
достоверные и объективные источники сообщений, предпочитают не высказывать
публично свое мнение по спорному вопросу, если это мнение расходится с
доминирующей в СМИ интерпретацией. Иллюзия всеобщности конкретного мнения,
формируемая СМИ или посредством СМИ, может превратить молчаливое большинство в
реальное меньшинство, еще сильнее раскручивая "спираль умолчания".
Элитные масс-медиа очерчивают общие
рамки публичного дискурса, определяя, какие темы,
проблемы и события и в какой интерпретации должны рассматриваться и обсуждаться
масс-медиа нижнего эшелона как новости [Chomsky 1989]. Редактор каждого издания вынужден
сообщать о событиях, которые уже освещаются влиятельными СМИ, из-за опасений
потерять часть аудитории, ожидающей от СМИ информационной адекватности и
оперативности (эффект медиаконформизма
[Пономарев 2008]). Более того, выявлена
устойчивая система медиатопиков как регулярно
воспроизводимых в средствах массовой информации тем [Добросклонская 2008].
-49-
К маргинализации
мнений меньшинств ведет и создающая у граждан иллюзию объективности [Hallin 1994] журналистская
практика "проблемного дуализма" как редукция многочисленных позиций
по спорному вопросу к двум полярным мнениям, которые продвигаются "двумя
известными, предсказуемыми и легитимными группами или акторами"
[Bennett 1984, 119].
Кроме того, масс-медиа могут подвергать маргинализации
диссидентов, постоянно упоминая об их деятельности в негативных символических
контекстах [Entman, Rojecki 1993]. В то же время меньшинство способно
сформировать новое большинство, если возглавляется харизматичным
лидером и настойчиво предъявляет сильные аргументы с моральной окраской [Moscovici et al. 1969], в частности, представляет себя в медиасфере
как влиятельного актора [Brosius 1999].
Итак, будучи и технологическими
каналами коммуникации, и информационными акторами,
СМИ задают контекст дискурса, самим выбором и
интерпретацией событий в виде новостей влияют на общественное мнение, укрепляют
социальный консенсус и одновременно подвергают маргинализации
диссидентов.
Как заметил Хиршман,
идеальный гражданин – это гражданин, который формирует свое мнение на основе
разнообразной информации, терпимо относится к альтернативным мнениям и готов
изменить мнение, получив убедительные
эксплицитные доводы [Hirschman
1989]. Значит, в зависимости от того, чьи интерпретации будут услышаны и
станут доминирующими, существенно зависят политические и экономические
возможности любых социальных групп, ибо общественное мнение и политический курс
во многом формируются под воздействием тех акторов, дискурсы которых "оказались наиболее убедительными,
впечатляющими, эмоционально и интеллектуально заряженными, энергетически емкими"
[Русакова, Русаков 2008, 102]. Поскольку в пространстве
массовой коммуникации подобное доминирование возможно только при взаимодействии
со СМИ, то акторы предпринимают попытки влиять на медиаповестку [Norris
2006].
-50-
Хотя "пресса
всегда принимает форму и окраску тех социальных и политических структур, в
рамках которых она функционирует" [Сиберт, Шрам 1998, 16], новости суть "продукт
организованного производства, которое предполагает практическую точку зрения на
события с целью связать их воедино, сформулировать простые и ясные утверждения
относительно их связи и сделать это в развлекательной форме" [Altheide 1976]. В общем смысле решение осветить
некий вопрос в СМИ принимается под влиянием идеологических, внешних,
организационных, рутинных и индивидуальных стимулов [Shoemaker, Reese 1991]. Чой утверждает: "Освещение в выпусках новостей
определено следующими факторами: правило объективной журналистики вынуждает
журналистов придерживаться профессиональной нейтральности, правило мониторинга
власти поощряет роль "сторожевого пса" по отношению к правительству,
а мотив прибыли вынуждает новостные структуры конкурировать друг с другом на медиарынке" [Choi 2004, 45–46]. Однако собственникам СМИ вовсе
необязательно вмешиваться в процесс отбора новостей или диктовать редакционную
политику: достаточно назначить редактором своего единомышленника или, как
образно выразился Валентини, "они могут
формировать идеологические перспективы репортеров своей властью нанимать,
продвигать и увольнять" [Valentini
2006, 8].
Введем понятие "медиация", понимаемое как "проявление преобразующей
функции СМИ, которые в процессе сбора, обработки ("фильтрации") и
передачи информационных данных о фактах реальности способны их видоизменять
(или искажать), придавая им свои медиатированные
значения, возникающие в ходе фабрикации мнимых образов (событий) реальности"
[Землянова 2002, 84]. Проще говоря, медиация –
это трансформация реального события в коммуникативное событие [Fairclough 1995].
-51-
Левин предположил, что в каналы
массовой коммуникации (в число которых входят СМИ) "встроены" "привратники",
пропускающие информацию со специфическими свойствами [Lewin 1947]: репортеры, авторы и редакторы "действуют
как "стражи ворот" на пути информации, делая выбор о том, что
сообщать и как сообщать. Знания общественностью состояния дел в любой момент
времени есть по большей части продукт их деятельности [Littlejohn 2002]. События или проблемы, которые не
соответствуют этим стандартам, игнорируются, несмотря на свою политическую,
общественную или объективную значимость в реальной
повестке дня как иерархии социальных проблем, определяемой значениями
индикаторов реальности в фиксированный период времени [Пономарев
2008]. Бейтсон иронически замечает: "Мы
все слишком часто автоматически реагируем на газетные заголовки, как если бы
эти стимулы были прямыми объектными маркерами событий в нашем окружении, а не
сигналами, измышляемыми и передаваемыми существами, столь же сложно
мотивированными, как и мы сами" [Бейтсон 2000].
В процессе медиации сообщение постоянно трансформируется по пути от "привратника"
к "привратнику", сохраняя новостное ядро по формуле "что, где и
когда произошло" [McNelly
1959].
Рассмотрим корпоративные принципы
деятельности СМИ и соответствующие социальные последствия[22].
Остановимся на двух комплексных
критериях, которыми руководствуются средства массовой информации при отборе
событий как сырья для новостей.
Во-первых, событие отвечает
редакционной политике как стратегии достижения целей собственников и редакции
СМИ в некоторых социетальных сферах, новостному
формату как корпоративному идентификатору новости, а также графику выхода,
специфике производства и содержания конкретного СМИ.
Во-вторых, источник информации
рассматривается СМИ как легитимный, или как заслуживающий уважения в
доминирующей ценностной системе [Blumler, Gurevitch 1986, 89].
Начнем с первого критерия.
Кобб и Элдер
называют события, которые легко преодолевают медиаконтролёров,
"пусковыми событиями" [Cobb,
Elder 1971],
а Алтейд вводит понятие "формат события" [Altheide 1979], которому в журналистской практике
соответствует понятие "информационный повод".
_________________________
[22] Мы сделаем акцент на том, как
журналисты фактически действуют, а не
на том, что они должны делать [McLeod et al.
1994], [Корконосенко 2009]. В конце концов,
производство и трансляция новостей – это "преднамеренное поведение"
средств массовой информации [Molotch, Lester 1974].
-52-
Информационный повод – это физически и содержательно яркое для журналиста и/или редакции СМИ
событие в актуальном событийном контексте [Entman 2007], поскольку журналисты ориентируются на
массовую аудиторию, которая уделяет внимание только интересным и ярким
сообщениям [Blumler, Katz 1974]. Иначе говоря, "выпуклость"
зависит от свойств самого события, а также от количества и "выпуклости"
одновременно происходящих (и наблюдаемых) событий. Например, военная агрессия
затмевает церемонию открытия Олимпийских игр, а информационный вакуум во время
летних отпусков вынуждает репортеров перерабатывать корпоративные пресс-релизы
в "аналитические обзоры".
К числу идентификаторов
информационного повода относятся следующие признаки события [McNelly 1959], [Galtung 1965], [Jamieson, Campbell 1988], [Луман 2005],
[Прохоров 1995], [Стриженко 2003], [Корконосенко 2009]:
•
событие
строго соответствует или наоборот резко противоречит паттерну новостного выпуска, который представляет собой порядок
следования / размещения, соотношение объемов и степень визуализации единичных
новостей;
•
событие,
один из участников которого ведет себя необычным образом (курьезное событие);
•
событие
соответствует ценностям "привратников";
•
событие
отвечает актуальным информационным запросам аудитории (уместное событие);
•
событие,
главный герой которого достиг значительного успеха (сенсация);
•
событие,
главный герой которого – референтная или статусная
фигура;
•
событие
ведет к негативным социальным последствиям;
•
событие,
которое воспринимается как маловероятное;
•
событие
как конфликтное взаимодействие;
•
событие
с непредсказуемым и стремительным развитием (интрига);
•
событие
c большим количеством участников или охватывающее большую территорию
(масштабное событие);
•
событие
с предполагаемыми серьезными последствиями для аудитории;
•
событие,
участники которого грубо нарушают социальные нормы (скандал);
•
событие
соответствует актуальному социокультурному контексту;
-53-
•
событие
легко вписывается в ряд уже прошедших событий;
•
событие
соответствует медиаформату;
•
событие,
участники которого высказали интересные мнения;
•
событие
поддается однозначной интерпретации.
Таким образом, идеальный
информационный повод – это неожиданное, сенсационное и/или скандальное,
курьезное и/или, зрелищное, драматичное, социально негативное и/или масштабное
событие, которое содержит в себе конфликтное взаимодействие и центрируется
вокруг главного героя.
Выявлены не всегда осознаваемые
журналистами правила "совместимости
событий" [Funkhouser 1973], [Hart 1996], [Bennett 1984]:
•
негативные
события вытесняют позитивные: сообщения о негативных событиях привлекают у
аудитории СМИ больше внимания по сравнению с сообщениями о позитивных событиях,
что объясняется активаций дискомфорта, от которого индивиды стремятся
избавиться [Pratto, John 1991], [Maheswaran, Meyers-Levy 1990];
•
однотипные
события при повторении игнорируются;
•
неожиданное
событие вытесняет прогнозируемое;
•
из
важного события "вырывается" наиболее яркий эпизод;
•
перформансы затмевают спонтанные события, рассматриваемые аудиторией
как функциональные или неконтролируемые;
•
событие
подается в контексте серии ярких событий;
•
в
описании событий делается акцент на конкретных участниках (персонализация события);
•
социальные
проблемы часто интерпретируются как частные вопросы (нормализация события);
-54-
•
на
первый план выдвигаются те признаки события, которые усиливают его зрелищность,
а не социальную значимость (драматизация
события). В результате при освещении политики часто преобладают скандальные
сюжеты, в то время как технические, нарастающие или хронические проблемы
игнорируются, поскольку с трудом поддаются персонификации или драматизации [Protess et
al. 1991].
•
новости
часто подаются журналистами в виде сжатых и разрозненных сводок (фрагментация события): "Реальность
нельзя упаковать в сюжеты продолжительностью в две или три минуты, подлинная
история состоит из противоречий, острых краев и пороков... В результате любое
событие реального мира, каким бы необычным или отталкивающим оно ни было,
оказывается втиснутым в заранее приготовленные формы" [Abel 1984, 68]. Журналисты склонны осмысливать
драматическое событие как типичный пример уже
признанной социальной проблемы и далее рассматривать его в широком
социальном контексте, связывая с аналогичными, по их мнению, событиями [Snow, Benford 1988]. Однако "новость обычно не
является обособленным единичным событием, хотя телевизионные новости часто
оставляют именно такое впечатление. Новость – это процесс, который начался в
недавнем прошлом, существует в настоящем и будет продолжаться в будущем.
Следовательно, подоплека новости и ее контекст важны в той же мере, что и
последующие сообщения… Новость имеет долгую интересную историю; то, что
является новостью для одного человека, для другого может быть развлечением,
вдохновением, пропагандой или отвлекающим фактором" [Hachten 2001, xviii].
Перейдем ко второму критерию.
Преимущественное право доступа на
редакционные площади или в редакционный эфир (значит, возможность доминировать в публичном
дискурсе) получают те организации (или индивиды), которые обладают максимальной
легитимностью, измеряемой пятью показателями [Shoemaker 1982a]:
•
законность – адекватность целей и средств
организации социальным правилам и нормам;
•
оценка – эмоциональная ориентация
журналистов по отношению к организации;
•
жизнеспособность – объем финансовых ресурсов, опыта,
компетенции, политического влияния, а также количество членов и союзников
организации;
-55-
•
стабильность – корпоративная сплоченность,
последовательность стратегии и коммуникативная активность организации;
•
достоверность – соответствие сообщений
организации реальному положению дел [Yoon 2005].
Институциональные источники журналисты склонны априори рассматривать как легитимные [Hall et
al. 1978]. Однако даже группы меньшинств могут
нарастить свою легитимность за счет активизации медиаполитики
[Miller 1994], а
также "создания альянсов с другими организациями… для совместных усилий по
предоставлению [журналистам] информационных
дотаций" [Yoon 2005,
774].
Регулярное нарушение журналистами прескриптивного требования объективности, порождающее пристрастные новости, объясняется не
только вышеперечисленными принципами и практиками, но и такими факторами как
включение в медиатекст собственного мнения
журналиста, выбор цитируемых экспертов, защита корпоративных интересов, разный
объем новостей с изложением разных мнений по одному вопросу [Tan, Weaver
2007, 8].
Как отмечает Карратерз,
во время войны журналисты сами отказываются от объективности, беспристрастности
и нейтральности, чтобы выглядеть патриотами [Carruthers 2000, 197]. В частности, американские СМИ
концентрируются на "подобающих жертвах" врагов, игнорируя "неподобающие
жертвы" союзников. Первые облагораживаются, а вторые лишь вскользь
упоминаются: "Тогда как освещение подобающих жертв изобиловало кровавыми
подробностями и содержало выражения негодования и требования справедливости,
освещение неподобающих жертв было приглушенным, чтобы скрыть эмоции и вызвать
полные сожаления философские утверждения общего характера о вездесущности
насилия и изначальной трагедийности человеческой жизни" [Herman, Chomsky
1988, 39].
-56-
Выборочно представляя аудитории
информацию, СМИ поневоле или намеренно манипулируют общественным мнением, что
вынудило Лумана подвергнуть сомнению достоверность
новостей: "Вопрос в том, как можно принимать информацию о мире и обществе
в качестве информации о реальности, если мы знаем, как эта информация
производится" [Луман
2005, 215]. И далее: "Мы сопротивляемся их [масс-медиа]
воздействию, подозревая, что нами манипулируют, но по существу это ничего не
меняет, потому что знания, полученные нами из масс-медиа, словно сами собой
складываются в замкнутый каркас, элементы которого укрепляют друг друга" [Луман 2005, 9].
Дьякова и Трахтенберг
подчеркивают противоречивость отношения граждан к деятельности СМИ: "Отношение
общественного сознания к новостям является весьма амбивалентным: с одной
стороны, производство и распространение новостей признается важнейшим элементом
структуры современного демократического общества, а с
другой – постоянно высказываются опасения, что существующие его формы подрывают
самые основания этого общества и сводят на нет идеалы представительной
демократии" [Дьякова, Трахтенберг
1999, 18]. Шелекасова с огорчением замечает,
что лавинообразный рост информационных потоков резко снижает возможности
граждан для его интерпретации и принятия решений [Шелекасова 2002], а концентрация масс-медиа в медиахолдингах и активная деятельность PR-специалистов
минимизируют возможности граждан влиять на редакционные политики, порождая "PR-демократию"
[Davis 2002]. Заллер подчеркивает: "А вот среднеосведомлённая
часть публики подвержена влиянию в наибольшей степени. Она уделяет достаточно
внимания политике, чтобы узнавать о предвыборных декларациях кандидата, но
обладает недостаточными когнитивными ресурсами, чтобы сопротивляться
воздействию СМИ" [Zaller
1996, 59]. Найссер высказывается более
оптимистично: "Вообще каждое новое знание, приобретаемое человеком, делает
его менее подверженным контролю. Образованными людьми, несомненно, труднее
манипулировать, чем теми, кто лишен знаний,… потому что образование...
позволяет… увидеть больше альтернативных возможностей действия" [Найссер 1998, 195].
-57-
Впрочем, нельзя не согласиться с
тем, что "любое событие в сообщении может принимать множество самых
различных форм и приобретать радикально различный облик... не существует одного
единственного верного способа сообщать о событиях... сами события вовсе не
определяют с неизбежностью форму, в которой о них будет сообщено" [Epstein 1973, 258].
Поскольку любое описание ситуации или события неизбежно является его
интерпретацией [Баранов 2003], то самим выбором
и аранжировкой новостей СМИ навязывают аудитории свои когнитивные схемы
интерпретации событий или, по крайней мере, задают критерии для их оценки.
Однако о предвзятости конкретного
средства массовой информации можно говорить лишь в тех случаях, когда в
выпусках новостей выявляются отчетливые паттерны, которые "мобилизуют
пристрастность" по отношению к конкретным акторам [Schattschneider
1960], помогая им регулярно доминировать над другими, либо, наоборот,
создавая им помехи [Entman
2007, 166]. Пристрастные описания утрачивают убедительность по мере
увеличения доступных для граждан альтернативных интерпретаций. К тому же
необъективность серии пристрастных новостей одних СМИ уравновешивается
пристрастными публикациями других СМИ [Chong, Druckman 2007].
Рассел косвенно оправдывает
журналистов: "Вы не можете просто назвать факт. Единственное, что вы
можете сделать, это принять его, или отрицать его, или восхититься им, или
внушить его, или захотеть его, или спросить о нем, но все эти обстоятельства
входят в понятие пропозиции" [Russell
1971, 188], а Базылев указывает на лингвистическую неизбежность порождения "пристрастных" текстов: "Язык
опредмечивает идеологическую сетку, которую та или
иная социальная группа помещает между индивидом и действительностью; она
принуждает его мыслить и действовать в определенных категориях, замечать и
оценивать лишь те аспекты действительности, которые эта сетка задает в качестве
значимых" [Базылев 1994, 183–184]. И более
того: "Всякий текст – если не эксплицитно, то по
крайней мере имплицитно – аксиологичен, он вольно или
невольно манифестирует некую систему ценностей [Лукьянова
2006, 17].
Далее мы рассмотрим когнитивные механизмы, которые
обеспечивают социальное влияние средств массовой информации.
-58-