Хачатуров К.А. Три знака времени. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (окончание)

Только порывы ветра обнажают изломанный овал кратера действующего вулкана, названного местными жителями «адской пастью». В дымке горизонта – очертания никарагуанской столицы Манагуа, разрушенной почти до основания землетрясением десятилетней давности.

Но ни землетрясения, ни извержения вулканов не причинили народу Никарагуа стольких бед, как семья Сомосы, почти полвека тиранившая страну. Эта некоронованная династия держалась на троне с помощью американского империализма.

Вашингтон всегда рассматривал Никарагуа – эту небольшую центральноамериканскую страну с населением 2,5 миллиона человек – как одну из своих ключевых баз в Западном полушарии. Страна не раз использовалась империализмом США для агрессивных вылазок против соседей. Так, президент Д. Эйзенхауэр превратил в 1954 году Никарагуа в плацдарм вооруженной интервенции против Гватемалы и свержения там конституционного правительства. Президент Д. Кеннеди в 1961 году использовал Никарагуа для агрессии против Кубы. Президент Р. Никсон послал Сомосе морских пехотинцев в качестве личных телохранителей. Если бы не военно-политическая помощь президента Дж. Картера последнему диктатору Анастасио Сомосе, он не смог бы так долго держаться у власти. Поддержка США позволила Сомосе совершить массовое истребление мирного населения, фактический геноцид, превративший многие деревни и города в груду развалин. 50 тысяч погибших, 100 тысяч раненых, 40 тысяч детей-сирот – такую жертву заплатил народ, свергнувший 19 июля 1979 г. под руководством Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) террористический режим.

Национально-демократическая, антиимпериалистическая революция в Никарагуа – значительная веха в истории освободительного движения Латинской Америки. Развиваясь в русле мирового освободительного процесса с его универсальными, основополагающими принципами, никарагуанская революция продемонстрировала своеобразие путей и форм национального и социального освобождения.

В ходе революции произошла морально-политическая консолидация всех патриотических сил страны – от представителей рабочего класса, крестьянства и студенчества до национальной буржуазии и служителей культа. Массовые зверства опричников Сомосы вызвали справедливую ненависть всего народа.

От Манагуа около часа езды до тихоокеанского побережья. По обе стороны прямой дороги – кофейные, хлопковые и сахарные плантации. Эти плодородные земли и сельскохозяйственные машины, работающие на них, были личной собственностью семьи Сомосы. Ей же принадлежала и закрытая для всех прочих дорога, мощенная восьмиугольной брусчаткой. Плиты, которыми покрыты улицы и площади Манагуа, изготовлялись на цементном заводе, также являвшемся собственностью Сомосы. Из этой брусчатки восставший народ строил первые баррикады. А теперь словом «Баррикада» названа центральная сандинистская газета.

Революционная власть, не затронув интересов средней и мелкой национальной буржуазии и конфисковав лишь собственность Сомосы и его бежавших приспешников, создала основу государственного сектора экономики, которая действует наряду со смешанным и частным секторами. На государственных предприятиях сейчас занято около 60 процентов промышленных рабочих. Банки и внешняя торговля национализированы.

Большая часть населения занята в сельском хозяйстве, продукция которого дает стране три четверти всех валютных поступлений. До революции основой землевладения являлся латифундизм, а половине собственников принадлежало лишь два процента всей обрабатываемой земли.

Своеобразием отличается политическая структура страны. Авангардом никарагуанского народа является СФНО, который осуществляет власть совместно с Руководящим советом правительства национального возрождения и Государственным советом. В рамках Патриотического фронта действуют различные партии и общественные организации. Возрастает роль профсоюзов.

СФНО возглавляет национальное руководство в составе девяти человек, каждый из которых, пройдя суровую школу вооруженной борьбы, имеет высшее военно-политическое звание «команданте де революсьон». Их возраст – один из признаков молодости революции. Коллективное руководство чтит своих павших лидеров. Единственный орден, учрежденный революцией, назван именем основателя СФНО Карлоса Фонсеки Амадора. В глазах молодежи этот павший в бою патриот выглядит патриархом.

Недавно в Манагуа издана книга «Никарагуанец в Москве». Ее автор – участник Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Авторское предисловие к книге заканчивается словами: «Мое самое горячее стремление – мир и прогресс человечества». Эта книга написана Карлосом Фонсекой Амадором. Большой любовью окружено в стране имя Аугусто Сесара Сандино.

...Сквозь густые пальмовые заросли проселочная дорога ведет в городок Никиномо. На центральной площади – одноэтажный каменный дом с внутренним двориком-патио. В этом доме, где родился Сандино, недавно создан музей. На полотнище красно-черного знамени партизанской армии Сандино начертаны гордые слова: « Лучше умереть патриотом, чем жить рабом. Свобода или смерть!» На одной из фотографий Сандино изображен рядом со своим секретарем и членом штаба партизанской армии Фарабундо Марти, именем которого назван теперь Патриотический фронт национального освобождения Сальвадора. Тесные морально-политические узы, связывающие национально-патриотические силы Центральной Америки, – давняя традиция народов этого района.

Сегодня против СФНО активно выступают три контрреволюционные силы: осколки сомосистского режима, окопавшиеся в соседних странах – Гондурасе и Гватемале, проимпериалисгическая буржуазия и «ультралевые».

Главная угроза революционным завоеваниям идет со стороны американского империализма. Вашингтонская администрация вопреки фактам и логике пытается отождествить справедливую национально-освободительную борьбу народов Центральной Америки, их требования о невмешательстве во внутренние дела с «международным терроризмом». Американские политики и пропагандисты клеветнически твердят о вмешательстве страны в сальвадорские дела, о превращении Никарагуа в «уязвимое подбрюшье» США. Под аккомпанемент этой лжи империализм США использует против законного правительства Никарагуа методы политического и экономического шантажа, аннулирует займы, в том числе на закупку продовольствия.

Империализм открыто посягает на национальный суверенитет Никарагуа. Недавно вице-президент «Международной консультативной группы» с центром в Вашингтоне и бывший ответственный сотрудник ЦРУ К. Ди Джиованни подготовил конфиденциальный доклад под устрашающим названием «Политика Соединенных Штатов и марксистская угроза в Центральной Америке», в котором дал следующую рекомендацию Белому дому: «Будет невозможно свергнуть нынешнее правительство Никарагуа без вооруженных действий».

Для вооруженных провокаций против Никарагуа, бандитских налетов сомосистских последышей Вашингтон использует территорию Гондураса. Недавно на площади революции в Манагуа десятки тысяч людей прощались с молодыми бойцами, зверски убитыми бандитами. В Афганистане я был свидетелем аналогичных преступлений басмачей, окопавшихся в Пакистане. Разные страны, различные пути революционного процесса, но до чего же одинаковы кровавый почерк контрреволюции и методы ее хозяев! Это и есть проявления того самого международного терроризма, который Вашингтон пытается приписать кому угодно, но только не империализму и его агентуре.

На угрозу национальной независимости, завоеваниям революции народ Никарагуа отвечает сплочением своих рядов, повышением бдительности, созданием народного ополчения. Никарагуанский народ искренне стремится к миру, к нормальным отношениям со всеми странами, в том числе с США. Как сказал нам член национального руководства СФНО, министр внутренних дел Томас Борхе, «мы хотим проливать пот, а не кровь». Народ Никарагуа нуждается в таких внешних условиях, которые обеспечили бы ему решение насущных задач независимого развития.

Сложность решения этих задач определяется тем, что революция получила в наследство разграбленную диктаторским режимом нищую страну. Так, внешний долг составил почти 2 миллиарда долларов. Однако то, что мне удалось увидеть, убеждает: за короткий срок революционная власть добилась впечатляющих результатов. Только за один год безработица сократилась с 40 до 17 процентов, были установлены твердые цены на товары первой необходимости, остановлена инфляция. В результате массовой кампании по ликвидации неграмотности она сократилась более чем втрое.

Разумеется, перед революцией стоят немалые трудности в деле возрождения страны. Например, раньше из США ввозились основные продукты питания – фасоль, кукуруза, сорго; ныне страна должна рассчитывать на свое собственное производство. Значительная часть валютных поступлений идет на закупку нефти. Иногда возникают неожиданности. По статистике Никарагуа занимает пятое место в мире по потреблению сахара. А бойцы добровольной армии по ликвидации неграмотности обнаружили на севере страны районы, где население и не знало вкуса сахара. Теперь он вошел там в рацион, и плановым органам пришлось сократить экспорт.

...Напряженный темп революции требует лаконичности, краткого языка. Дружественное обращение «компаньеро» заменено сокращенным словом «компа», никарагуанец – словом «ника».

Газета «Правда», 23 марта.

в начало

1982

Мексика: нефть и надежды

Пасео де ла Реформа – центральный проспект бурно растущей мексиканской столицы, которая по числу жителей обогнала Нью-Йорк и Токио и вышла на первое место в мире. Тысячи людей собрались перед беломраморной скульптурной группой, ставшей для всех мексиканцев символом мужества в борьбе против «северного соседа». Более ста лет назад американские интервенты вторглись в Мексику и аннексировали свыше половины ее территории, включая Техас и Калифорнию. Вот тогда-то горстка юношей – курсантов военного училища, оборонявшая возвышавшийся над столицей дворец Чапультепек, совершила бессмертный подвиг. Юные патриоты отвергли позорную капитуляцию. Когда кончились патроны, они обернули себя национальными флагами и бросились в пропасть. Ныне в годовщину их гибели с бесстыдным цинизмом американский посол в Мексике возлагает к подножию памятника цветы...

Тысячи людей двинулись по широченной Пасео де ла Реформа. Их шестикилометровый марш проходил мимо здания американского посольства до памятника «отцу нации» Бенито Хуаресу. Манифестанты, представлявшие самые широкие слои мексиканской общественности, гневно скандировали: «Куба – да, янки – нет!», «Американцы, руки прочь от Никарагуа, вон из Сальвадора!», «Рейган, ястреб, помни о Плайя-Хирон!». Такой была реакция на визит государственного секретаря США Александра Хейга.

В канун своего визита Хейг грозил всеми земными и небесными карами Кубе и Никарагуа. К кампании, начатой главой дипломатического ведомства США, активно подключились и органы американской пропаганды. Крупнейшая американская телевизионная компания взяла интервью у президента Мексики Хосе Лопеса Портильо. Уже сами вопросы, обращенные к главе мексиканского государства, свидетельствовали, что интервью – еще одна попытка опорочить независимый внешнеполитический курс Мексики.

«Почему Мексика так упорно поддерживает Кубу и Никарагуа? Откуда поступает оружие сальвадорским партизанам? Как вы относитесь к предложению Хейга о военной операции против Кубы и ее полной блокаде? Почему Мексика противится политике США перед лицом советской угрозы?» – сыпал вопросами корреспондент.

Американского интервьюера постиг конфуз. Президент спокойно, с достоинством ответил, что «Куба и Никарагуа – братские страны, и мы не вмешиваемся во внутренние дела друг друга». Он подчеркнул, что любая военная акция против Кубы «была бы колоссальным просчетом перед лицом истории».

Интервью президента многократно транслировалось по местному телевидению именно в годовщину начала революции. Сразу же после окончания военного парада и красочного спортивного праздника увенчанный широкополым сомбреро, перетянутый пулеметными лентами ведущий телепрограммы исполнил куплеты с выразительной концовкой: «Руки прочь от Кубы, Никарагуа и Сальвадора!» Начавшийся через несколько дней после годовщины революции визит Хейга вызвал бурную реакцию всех слоев мексиканской общественности, протестовавшей против агрессивной политики империализма США.

Пожалуй, ни одно событие последних лет не вызвало в Мексике такого редкостного единодушия, как отношение к визиту государственного секретаря США. Напомнив слова американского госсекретаря о том, что «есть вещи поважнее мира», мексиканские газеты назвали Хейга «мистер Хайль». Газета «Вашингтон пост» так комментировала реакцию на визит Хейга: «Расхождения между двумя странами в настоящее время гораздо серьезнее, чем когда-либо в прошлом».

] ] ]

Близость «великого северного соседа» накладывает зримый отпечаток на экономические (да и иные) аспекты жизни сегодняшней Мексики.

Штат Нижняя Калифорния (южная) – один из самых необжитых районов страны. Диковинные мексиканские кактусы в этом краю выглядят вообще фантастическими. Их буйному росту не мешает и острый недостаток пресной воды. Вблизи центра штата города Ла-Пас гранитный шар указывает, что именно здесь проходит незримая географическая межа – тропик Рака. Пустынный и безлюдный край. Перед въездом в один из городков придорожный щит предупреждает: «Осторожнее, водитель, здесь нет лишних детей».

Но в городке нет ни детей, ни взрослых. Брошенные дома зияют пустыми оконными глазницами. Здесь был рудник, потом запасы серебра иссякли, и все жители покинули городок, словно в насмешку названный Триумф. А когда-то легенды «о сокровищах Эльдорадо» влекли сюда корсаров Дрейка. И сегодня здесь бесчинствуют современные пираты. К набережной Ла-Паса пришвартовались мексиканские сторожевые корабли, которым приходится отгонять разбойничьи стаи американских тунцеловов. Местные воды дают стране четвертую часть всего рыбного улова.

Многолико американское влияние в штате Нижняя Калифорния. Экономически он очень слабо связан с остальной частью Мексики, и его развитие, а точнее – застой, во многом определяется корыстными интересами воротил из Лос-Анджелеса. Поистине райские пляжи буквально оккупировали американские туристы. Больше всего их – в городке Лас-Лукас, живописно раскинувшемся на границе Калифорнийского залива (здесь его называют морем Кортеса) и Тихого океана.

Патриархальный уклад городка Лас-Лукас разрушен контрабандой, торговлей наркотиками, проституцией. Здесь много безработных. Управляющий местным отделением государственной организации по развитию туризма Асдрубал Гутьеррес рассказывает о том, какое благо мог бы принести этому краю туризм. Но побережье уже занято фешенебельными частными отелями и виллами, большинство владельцев которых проживает в Лос-Анджелесе и Лас-Вегасе.

В день моего пребывания в Нижней Калифорнии этот штат посетил президент X. Лопес Портильо. К нему местные овощеводы обратились с коллективной петицией, с просьбой оградить их жизненные интересы от незаконной и хищнической конкуренции американских монополий. Экспорт овощей традиционно давал Мексике половину всей валюты, вырученной от продажи сельскохозяйственной продукции. Сейчас по этой статье доходов, как и по развитию сельского хозяйства страны в целом, американские монополии наносят тяжелые удары.

– Соединенные Штаты стремятся навязать Мексике свою сельскохозяйственную продукцию и сосредоточить внимание нашей страны исключительно на добыче и экспорте нефти, – заметила в беседе со мной Сокорро Диас, главный редактор близкой к правительственным кругам газеты «Эль Диа». Кстати, первая женщина в Мексике, возглавившая крупную ежедневную газету. – В последние годы в нашей стране, – сказала она, – наблюдается нефтяной бум, мы вышли на шестое место в мире по запасам «черного золота».

Мексика была первой страной Западного полушария, установившей дипломатические отношения с молодым Советским государством, и добрые традиции нашего взаимовыгодного сотрудничества развиваются по восходящей линии, обогащаются новым содержанием. Об этом говорил в интервью со специальным корреспондентом АПН президент X. Лопес Портильо[1].

А на следующий день X. Лопес Портильо принял участие в церемонии открытия в Мехико бюро агентства печати «Новости». Он внимательно ознакомился с деятельностью представительства советского информационного агентства и сделал запись в книге почетных посетителей: «За мир и дружбу между народами». Столь необычный визит президента широко комментировался местным телевидением, радиовещанием и прессой как свидетельство глубокого уважения мексиканского народа к народам Советского Союза.

Через несколько дней в помещении ассоциации иностранных корреспондентов состоялась пресс-конференция кандидата в президенты от правящей партии Мигеля де ла Мадрида Уртадо. Это была первая встреча с иностранными журналистами вероятного преемника нынешнего президента. Отвечая на мой вопрос, он подчеркнул: «Наша внешняя политика не подвержена конъюнктурным колебаниям. Мы – за развитие отношений со всеми дружественными странами, в том числе с Советским Союзом».

«Литературная газета», 17 февраля.

в начало

1983

Изнанка израильского «рая»

Мы в деревне Умм эль-Фахм. Деревня находится в Израиле, но ее жители – исключительно арабы, составляющие 15 процентов населения государства. В помещении муниципального совета нас принял мэр Абу Али Мохамед.

– В нашей деревне практически нет ни одного крестьянина, – сказал мэр. – Израильские власти конфисковали всю пригодную для обработки землю, и потомственные крестьяне превратились в пролетариев. Они строят дома для тех, кто конфисковал нашу землю. Вы спрашиваете, почему Умм эль-Фахм с населением в 22 тысячи человек называется деревней? Населенные пункты со значительно меньшим количеством жителей-евреев стали городами. Будь Умм эль-Фахм городом, властям пришлось бы увеличить бюджетные ассигнования на его развитие. Но власти этого не хотят, и мы получаем сущие гроши. Вот почему наша деревня находится в таком запущенном, антисанитарном состоянии.

Муниципалитет ведет упорную борьбу за элементарные права жителей. В арабских деревнях не хватает школьных помещений, и они зачастую являются каморками без окон. Дети вынуждены штудировать учебники, фальсифицирующие историю Палестины. Разумеется, сионисты умалчивают о том, что в соответствии с решением ООН на территории Палестины должны были быть созданы два государства – еврейское и арабское.

Арабское население упорно борется за свои права. Ежегодно 30 марта жители Умм эль-Фахм, как и других арабских деревень, отмечают День защиты земли. В этом году, в канун традиционного Дня защиты земли, в Умм эль-Фахм были стянули бронетранспортеры и танки, мирную демонстрацию разгоняли слезоточивым газом.

Дискриминации подвергается и крупный арабский город Назарет. Заместитель мэра города инженер Рамез Джеранси рассказал, что бюджет города составляет не более 20–30 процентов тех средств, которые получают другие города с таким же количеством жителей. Узкие улицы древнего города с ветхими домами – таков облик Назарета, в котором нет ни одного промышленного предприятия. А рядом на конфискованных арабских землях ускоренными темпами сооружается Верхний Назарет. Рамез Джеранси привел такие данные. 50-тысячное население Назарета сосредоточено на территории почти в пять раз меньшей, чем территория Верхнего Назарета, в котором проживают менее 20 тысяч жителей. В Верхнем Назарете построены машиностроительный завод и текстильная фабрика, современные многоэтажные дома и виллы, плавательные бассейны и отели. Даже по своему названию Верхний Назарет воспринимается как «элитарный» город, но главная цель властей состоит в том, чтобы «элитарным» Назаретом подменить тот библейский город, где, по преданию, проповедовал Христос. Именно с этой целью был уничтожен один из памятников раннего христианства и на его месте построен доходный дом. В провозглашенный Рейганом «год Библии» святотатство его «стратегического союзника» воспринимается особенно кощунственно. Дискриминация пронизывает все стороны жизни государства. Из Хайфы, который когда-то называли «красным городом», было изгнано большинство его коренного населения – арабов. Но и сейчас Хайфа – самый крупный город Израиля со смешанным населением. В 30-этажном здании университета Хайфы состоялась беседа с его ректором Е. Шилдом. Среди шести тысяч студентов есть небольшое количество арабов. Как и в других университетах, все дисциплины они могут изучать только на языке иврит. За обучение взимается плата, которая не по карману большинству арабов.

Нельзя не упомянуть, что из числа факультетов университета Хайфы (по изучению кибуцев, по изучению Библии, Талмуда) самые многочисленные – факультеты социологии и психологии. Для чего нужно Израилю столько социологов и психологов? Дело в том, что они, прежде всего, используются для психологической обработки израильских солдат.

Для обработки армии в духе агрессии пригодны любые средства. Об этом напомнила случайная беседа в кафе города Анко, расположенного вблизи ливанской границы, куда потоком идет военная техника. Собеседница – офицер израильской армии. Она окончила консерваторию и уже шесть лет служит в армии. Служит она, как и ее муж, в оккупационных войсках в Ливане. Офицер получила краткосрочный отпуск, но рвется назад – «к моим солдатам», как она сказала. Ведь организаторы геноцида и массовой резни так нуждаются в занятиях по эстетике! Ее привлекательное лицо пылает гневом. Она искренне убеждена в том, что Бегин[2] – это «голубь мира», а все беды – от арабов и Советского Союза.

Дискриминация арабов в Израиле, политика их «выживания» с веками насиженных мест воспринимается чуть ли не как гуманизм в сравнении с подлинным геноцидом на оккупированных землях. 1,3 млн. арабов уже лишены более половины принадлежавших им земель, притом наиболее плодородных.

Ежегодно с оккупированных земель вынуждены бежать до 20 тысяч арабов. Но руководителям Израиля этого мало. В рамках программы Бегина по иудаизации оккупированных территорий предполагается депортация каждого, кто противится этой политике колониализма. Но противятся все, поэтому правящие круги вынашивают планы изгнать для начала половину арабского населения.

Даже беглый взгляд на пирамиду расового угнетения не был бы полным, если не упомянуть о дискриминации, которой подвергается фактическое большинство еврейского населения Израиля. Речь идет, прежде всего, о выходцах из арабских стран (в отличие от «стопроцентных евреев» ашкенази их именуют сефардами). Доход пасынков Израиля на 40 процентов ниже доходов ашкенази. Восточные евреи, выходцы из стран Азии и Африки, составляют немногим больше десяти процентов всех студентов в Израиле. Каждому, кто въезжает в Тель-Авив, мозолят глаза трущобы квартала Хатиква, который, словно в насмешку, означает на языке иврит «надежда». Вот как обратился один из учителей к школьникам-сефардам: «Вы – отбросы квартала Хатиква. Ваши родители копались в грязи и привезли смрад из арабских стран». Другой «педагог» так напутствовал ученицу начальной школы: «Ты будешь такой же шлюхой, как и твоя мать». В ответ на стенах богатых особняков, где живут ашкенази, появляется изображение свастики. Даже правая газета «Джерузалем пост» вынуждена признать, что страна «расколота пополам».

Ненависть раздирает больное расизмом израильское государство.

Как смог убедиться автор, современный Израиль – единственное государство в мире, которое одновременно проводит политику агрессии, колониализма, геноцида, классового и расового угнетения и диктатуры иудейского духовенства. В Израиле церковь не отделена от государства, и вся жизнь подданных-евреев от момента рождения и до смерти жестко регламентируется могущественным рычагом религии. Власть раввината особенно велика над женщинами – еще одним объектом дискриминации в Израиле. В священную для иудейской религии субботу жизнь во многих местах замирает и религиозные фанатики забрасывают камнями даже автомашины. Это не помешало фарисеям расстреливать в Ливане мирных жителей в течение всех дней недели, включая, разумеется, субботу.

Одна из характерных тенденций современного Израиля – глубочайший экономический кризис, который местная печать называет не иначе, как подлинной катастрофой. Вот какой статистикой «радует» израильтян пресса. Внешний долг страны достиг 28 млрд. долларов – самый большой в мире в расчете на душу населения. Страна давно была бы полным банкротом, не имей она щедрых внешних субсидий, прежде всего из США. Но, несмотря на возрастающие долларовые инъекции, экономические трудности усугубляются. Непрерывно растут цены, прежде всего на товары массового спроса. Только в апреле общий индекс цен возрос более чем на 13 процентов: рекорд со времени образования Израиля.

Главная причина экономического кризиса, а точнее – глубокого кризиса всей структуры государства, – субсидирование агрессивных войн. Фактические военные расходы составляют более 70 процентов бюджета. Единственная процветающая отрасль – это военная индустрия. Ее символы – опоясанные колючей проволокой бетонные громады израильского Пентагона.

Экономический кризис и, прежде всего непрерывный рост цен усиливают выступления трудящихся в защиту своих жизненных интересов. Уже три месяца бастуют врачи. Готовятся ко всеобщей забастовке учителя. В Западном Иерусалиме напротив кнессета прямо на земле расположился разбитый параличом молодой израильтянин. Он объявил голодовку, требуя пособия по инвалидности. Но никому нет дела в этом сионистском «рае» до бездомного инвалида. А в нескольких десятках метров от него, напротив резиденции Бегина, был убит гранатой бывший «защитник» сионистского «рая», капитан десантных войск Эмиль Гринцвайг. Участник агрессии в Ливане, он выступил против преступной политики Бегина. И за это поплатился жизнью.

Нельзя не сказать о совершенно новом для Израиля явлении – росте массового антивоенного движения. Его главная пружина – «послеливанское похмелье», понимание того факта, что кончились времена молниеносных «блицкригов», когда оккупанты безнаказанно терзали арабские земли. Теперь и в Израиль стали приходить похоронки. Теперь зарыдали и израильские матери, проклиная тех, кто бросил жизни их сыновей в костер агрессивной войны. Немалая часть населения Израиля была потрясена масштабами зверств своих соотечественников. Слова «Сабра и Шатила» стали паролем для тех, кто устоял перед бешеным натиском разнузданной шовинистической пропаганды.

В сегодняшнем Израиле много свидетельств «послеливанского похмелья». 45 офицеров публично отказались принять медаль за агрессию против Ливана. В Тель-Авиве организовали слет три тысячи юношей и девушек – активистов движения «Мир – сегодня». Один из участников слета спросил генерала Эли Гева, который в последний момент отказался бомбардировать и давить танками беззащитных женщин и детей Бейрута: «Я спрашиваю тебя, как жить с сознанием того, что мы угнетаем другой народ?» Сегодня подобный вопрос задают многие, в том числе часть беспрецедентной в истории Израиля 400-тысячной демонстрации, которая на Площади царей в Западном Иерусалиме выступила за прекращение преступной агрессии.

] ] ]

Наше пребывание в Израиле совпало с подписанием израильско-ливанского соглашения. Официальная пропаганда пытается представить этот акт как «ключ для достижения мира» на Ближнем Востоке. Но есть и прямо противоположные голоса, в том числе из лагеря, весьма далекого от симпатий к арабам. Депутат кнессета Амнон Лин заявил, что соглашение было подписано «под дулами израильских автоматов». Соглашение несправедливо, а следовательно, и не жизнеспособно. Даже официальная пропаганда несколько умерила крикливо-воинственный тон, стали глуше радиофанфары, трубившие, сколько километров отделяют израильские войска от Дамаска. Мало кто из собеседников, представлявших различные политические течения, мог отрицать тот очевидный факт, что все действия властей диктуются из Вашингтона.

Автор этих строк посетил Израиль в качестве руководителя делегации Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Прибыли мы по приглашению «Движения дружбы Израиль – СССР». Активисты этой организации разъясняют, что Советский Союз принципиально по-разному относится к израильскому народу и к политике сионистских руководителей Израиля.

Мы присутствовали на многотысячном традиционном митинге в честь годовщины победы Советского Союза над гитлеровской Германией[3]. На покрытых соснами холмах звучали голоса вечной признательности советскому солдату, который спас народы Европы от гитлеровской чумы, спас евреев от полного физического уничтожения.

«Известия», 29 марта.

в начало

1984

Горечь Острова пряностей

Дугой изогнулась часть Малой Антильской гряды – созвездие Наветренных островов. Дуга подобна волнорезу, отделяющему Атлантический океан от Карибского моря. Словно капля на конце дуги – Гренада. И еще остров своей конфигурацией напоминает человеческое сердце. Кровоточащее сердце, после того как в него вонзили американский штык.

...Деревянный сарай – единственное строение на территории старого аэропорта Пирлз. Красочно разрисованный диковинными плодами транспарант гостеприимно приглашал: «Добро пожаловать на Гренаду – Остров пряностей». Короткая взлетно-посадочная полоса способна была принимать лишь маломестные самолеты. Поэтому перелет с одного острова на другой в пределах Карибского архипелага занял столько же времени, сколько прыжок через всю Атлантику, из Восточного полушария в Западное. Гренаду автор этих строк посетил вскоре после победы революции.

Путь наш лежал с северо-востока, из аэропорта и второго по численности города Сент-Андрес, на юго-запад, в сторону Гренады. Понадобилось почти два часа, чтобы преодолеть полсотни километров, а заодно и пересечь весь живописный остров по узкой шоссейной дороге с немыслимо крутыми поворотами.

Недаром пейзаж Гренады очаровал Христофора Колумба, когда он почти пять веков назад открыл этот остров. Он напомнил ему Андалузию, откуда началось третье по счету путешествие великого морехода. Вокруг – холмы с вечнозелеными лесами, безмятежные вершины вулканов, источники и ручьи с отливающей серебром водой. По обе стороны дороги – королевские пальмы и гроздья спелых бананов, плантации какао, кофе, мускатных орехов. В буйную растительность как бы вкраплены крестьянские общины и одинокие фермы. В веселые цвета окрашены скромные и аккуратные крестьянские жилища – дощатые домики, некоторые с верандой, некоторые вознесенные на сваях.

Внезапно открылась панорама Карибского моря. К напоминающей подкову бухте сбегали извилистые улочки раскинувшейся на склоне холма миниатюрной гренадской столицы Сент-Джорджес. Вечером Куинси-парк сотрясали бурные африканские ритмы, уходящие своими корнями и в фольклор, и в языческий культ бога грома и молний Шанго, зажигательные песни и танцы калипсо. Виртуозы-музыканты били в барабаны, изготовленные из нефтеналивных бочек. А выступление молодой театральной труппы рассказало в художественном ключе об истории Гренады. Скорбно и мужественно звучали слова песни: «Сыновья и дочери тьмы, в крови вы пробирались сквозь ночь».

Долгим и тяжким был путь к свету. В начале 50-х годов на острове состоялась всеобщая стачка, застрельщиками которой выступили поддержанные профсоюзами батраки. Когда трудящиеся одержали победу, Лондон решил пойти на мизерные уступки. Прошло еще два десятилетия, и бурные народные выступления вылились во всеобщую политическую забастовку. Опасаясь за потерю своей «карибской жемчужины», Лондон десять лет назад предоставил Гренаде формальную политическую независимость.

Излюбленная тактика империализма – сохранять в формально суверенной стране былое колониальное владычество с помощью местных марионеток. На амплуа главной марионетки был избран прослуживший почти четверть века в британской колониальной администрации Эрик Гейри.

Бессменный премьер-министр Гейри стал для гренадцев символом жестокой тирании, политического коварства, лихоимства, национального позора. Гейри домогался созыва на Гренаде международной конференции по летающим тарелкам. Он объявил, что регулярно общается со Всевышним и «послан Богом управлять Гренадой». Гейри самолично написал текст молитв и предписал читать их в храмах Божьих всех многочисленных в Гренаде религиозных культов.

Экстравагантные выходки Гейри, сменившего английских хозяев на американских, явились ширмой для проведения проимпериалистической, антинародной политики. В страну с поистине райскими природными условиями ввозились основные продукты питания, хрупкая экономика полностью развалилась, каждый второй трудоспособный житель являлся безработным, уголовники в мундирах полицейских подавляли любое инакомыслие. Ужас на население наводили военизированные банды секретной полиции – «мангусты», очевидно, обязанные своим названием ведущим ночной образ жизни хищникам. В результате массовой эмиграции и без того небольшое население Гренады сократилось в два раза и составило 100 тысяч человек.

Своими лучшими друзьями Гейри объявил расистов ЮАР и тогдашней Родезии, реакционные диктатуры Гаити и Южной Кореи и особенно режим Пиночета. Гренадские офицеры обучались в Чили, а чилийские инструкторы натаскивали «зеленых дьяволов» – солдат и «мангуст». В личных друзьях Гейри ходили американские мафиози. Они помогали закупать в США и транспортировать на Гренаду военное снаряжение. Но, прежде всего Гейри не забывал самого себя. Только за два последних года своей власти он прикарманил около пяти миллионов фунтов стерлингов – сумму астрономическую по масштабам тощего гренадского казначейства. Такова была суть режима, проклятого гренадцами словом «гейризм». Куда более осторожно высказалась американская газета «Крисче сайенс монитор». По ее оценке, «кое-кто утверждал, что правление Гейри носило характер диктатуры». Нельзя не подчеркнуть, что «кое-кто» – это весь гренадский народ.

Для гренадцев антиподом Гейри стал стойкий патриот, лидер оппозиции Морис Бишоп.

В памяти – молодой смуглый гигант с бородкой, проницательным взглядом темных глаз, с обаятельной улыбкой. Морис Бишоп родился в семье торговца, учился в католической школе, потом – в колледже. Его способности были отмечены стипендией Лондонского университета. Бишоп покидает солнечную Гренаду и несколько лет проводит в туманной британской столице.

Колонизаторы нуждались в толковых «туземных» администраторах, которые помогли бы предотвратить в послевоенный период дальнейший развал Британской империи. Бишопу предложили изучать юриспруденцию. Молодой гренадец не только знакомился с учебниками по римскому праву, он жадно читал актуальную политическую литературу, внимательно следил за развитием событий в «горячих точках» планеты.

У Бишопа проявились качества признанного вожака. Его избирают руководителем землячества студентов Вест-Индии. Бишоп гневно протестовал против расовой дискриминации, которой подвергали «цветных» в Англии. Уже тогда Бишоп ясно понял, что протест против национального гнета неразрывно связан с борьбой против социального рабства. И тогда же колонизаторы поняли, что они просчитались в выборе своего стипендиата.

Бишоп получает диплом, возвращается на Гренаду и занимается там адвокатской практикой. Его клиенты – представители трудовых слоев. Но не адвокатура занимает Бишопа, он посвящает себя борьбе против тиранического, антинародного режима: основывает газету, руководит выступлениями против колониальных властей и их прихвостня – Гейри, возглавляет массовую политическую организацию «Движение за народные собрания». Тогда же в сельской местности под руководством друга Бишопа – Юнисона Уайтмэна, впоследствии погибшего вместе с ним, создается движение ДЖУЭЛ – «Совместные усилия за благосостояние, образование и освобождение». Вскоре обе организации сливаются в Новое движение ДЖУЭЛ, которое под руководством Бишопа становится авангардом освободительной борьбы на Гренаде.

«Мангусты» охотятся за Бишопом, его неоднократно арестовывают, подвергают жестоким пыткам. «Мангусты» убивают его отца.

Сподвижники Бишопа еще питают иллюзии о возможности свержения диктатора Гейри с помощью избирательных бюллетеней. Сам Бишоп – лидер парламентской оппозиции. Гейри забавляет наивность его оппонентов. Очередные выборы, которые гарантировали оппозиции верную победу, диктатор превращает в фарс. За него «голосуют» по меньшей мере 10 тысяч «мертвых душ». Возмущенные фальсификацией выборов, гренадцы публично предъявляют Гейри обвинительный документ. Пункт за пунктом точные юридические формулировки (не зря Бишоп изучал в Лондоне право) обвиняют режим Гейри в коррупции, насилии, в том числе в организации политических убийств. От Гейри потребовали передать власть подлинным народным представителям. Профсоюзы готовятся к общенациональной забастовке. Накануне ее проведения на «инакомыслящих» обрушиваются невиданные по жестокости репрессии. Тот день гренадцы назвали «кровавым воскресеньем». Окончательно выветрились иллюзии о возможности избавления от диктатуры с помощью избирательных урн. Но понадобилось еще несколько лет до того памятного дня, когда бескровная революция свергла тиранию.

...1979 год. Март. Прогнивший режим пытается любой ценой отсрочить свою гибель. 10 марта Гейри приказывает произвести аресты руководителей оппозиции. Несколько человек, в том числе Морис Бишоп и Юнисон Уайтмэн, уходят в подполье, непрерывно меняют свое местонахождение. Мера более чем своевременна: Гейри улетает в Нью-Йорк, а в свое отсутствие приказывает физически уничтожить руководителей оппозиции. Только тогда патриоты решаются на вооруженное восстание.

В полночь 12 марта Бишоп и его товарищи стали собираться на ферме в окрестностях столицы. Пароль: «Яблоко». Цель – захват близлежащей казармы и разоружение солдат. По цепочке шепотом передавали слова приказа: «Стрелять только в того, кто оказывает вооруженное сопротивление». На рассвете начался штурм казармы, где мертвецким сном спали более 200 солдат. Полетели бутылки с зажигательной смесью, запылала казарма. Солдаты в нижнем белье прыгали из окон с поднятыми вверх руками. Хныкавших солдат отпустили на все четыре стороны. Вскоре повстанцы захватили радиостанцию и полицейскую школу.

Утром Морис Бишоп характерным для него глуховатым голосом зачитал обращение к народу о свержении диктатуры и создании Революционного правительства. Оставался еще оплот диктаторского режима – форт Джордж, воздвигнутая в колониальном стиле массивная крепость с испанским двором-патио. Там засела отборная жандармская часть. Но и она вскоре подняла палку с белой сорочкой в знак поспешной капитуляции. В крепости обнаружили дары Пиночета – доставленное на самолете чилийских военно-воздушных сил оружие и военное снаряжение.

Белые флаги капитуляции на зданиях полицейских участков сменились белыми полотнищами с кругом алого цвета – партийными знаменами Нового движения ДЖУЭЛ.

Половодье народного ликования захлестнуло Остров пряностей. Ненавистный ранее «человек с ружьем» стал героем дня. Ему владельцы ресторанов бесплатно предлагали пищу. Обладатели автомашин добровольно предоставляли транспорт для поиска беглых «мангуст». На радиостанцию, переименованную в «Свободная Гренада», в эту импровизированную штаб-квартиру новой народной власти, крестьяне добровольно отправляли продовольствие. Тысячи гренадцев просили оружие, они еще не до конца верили, что диктаторский режим рухнул.

Гренада наглядно продемонстрировала, что в стороне от магистральной дороги социального прогресса не может оставаться ни один народ, каким бы малым он ни был по своей численности, какие бы специфические условия ни сопутствовали победе антиимпериалистической, национально-освободительной революции.

За короткий срок революция, победившая в первой англоязычной стране Западного полушария, добилась впечатляющих результатов. Первый год народной власти гренадцы назвали «годом освобождения», второй – «годом образования и производства», третий – «годом сельского хозяйства». Эти вехи как бы символизировали главные цели революции: освобождение от оков эксплуатации и иностранной зависимости, экономическую самостоятельность, просвещение трудящихся и их материальное благосостояние.

В Сент-Джорджесе у нас состоялась продолжительная беседа с министром сельского хозяйства, лесоводства и туризма Юнисоном Уайтмэном, занявшим вскоре пост министра иностранных дел. Невысокого роста, с седоватой бородкой, он показался старше остальных руководителей Гренады. Наш собеседник предпочел язык сухой, но зато весьма убедительной статистики:

– До революции на Гренаде, как, впрочем, во всех отсталых карибских странах, главным социальным бичом являлась безработица. Нам удалось в четыре раза сократить ее. Другое наше достижение – ликвидация неграмотности. Почти каждый сотый житель страны стал профессиональным учителем. Сегодня все дети и подростки посещают школу. А недавно неграмотным был каждый второй гренадец.

– Даже наши враги вынуждены признать, что Гренада опережает все остальные карибские страны по темпам экономического развития и подъема жизненного уровня населения, – продолжал министр. – Мы установили контроль над ценами на товары массового потребления, осуществляем программу жилищного строительства. Наша смешанная экономика включает в себя государственный, кооперативный и частный секторы. Особое внимание уделяется государственному сектору, который развивается на плановой основе. Государство уже имеет свой национальный банк, агропромышленный комплекс, рыбный промысел. До революции из-за отсутствия судов мы большую часть рыбы ввозили из Канады. Государственная организация туризма стала управлять отелями, в том числе конфискованными у прожорливого клана Гейри. Согласитесь, что Гренада – обетованный остров для самого капризного туриста.

Трудно было не согласиться с гордым утверждением Юнисона Уайтмэна. В окрестностях Сент-Джорджеса – обширный и поэтому малолюдный пляж Грэнд-Анс. Волны Карибского моря, то зеленоватого, то лазурного цвета, лениво набегают на светлый мелкозернистый песок (тогда трудно было поверить, что через несколько лет этот пляж заполнят «рейганавты», оккупанты из 82-й американской авиадесантной дивизии). В отелях – и солидных зданиях, и бунгало, в зависимости от вкуса состоятельного туриста, – отличный сервис и вышколенная прислуга. Нельзя не сказать и о том, что на Гренаде не видно нищих, убогих лачуг, которые мозолят глаза в подавляющем большинстве других стран Латинской Америки. В отличие от этих стран не было на Гренаде и организованной преступности. Мирный чужеземец мог чувствовать себя спокойно среди доброжелательных, гостеприимных гренадцев. Даже естественная в этих краях бедность казалась опрятной, бедность не с протянутой рукой нищих, а исполненная гордого человеческого достоинства. И это мне показалось самым главным, самым важным завоеванием революции.

– Вы правы, революция окрыляет людей труда, – задумчиво произнес Юнисон Уайтмэн. – Каждый должен чувствовать уверенность в завтрашнем дне, ощущать себя полноправным членом свободного общества. Впервые гренадцам реально гарантированы гражданские права. Ликвидирована дискриминация женщин. Вы послушайте, с какой гордостью они поют свою любимую песню, свой негласный гимн «Наконец мы свободны!». Смертный бой объявлен коррупции и казнокрадству. Велика социальная активность подавляющего большинства населения. Душой преобразований является партия Новое движение ДЖУЭЛ.

Наш собеседник рассказал, что партия взыскательно подходит к приему новых членов и одновременно укрепляет связи со всеми слоями населения, прежде всего с трудящимися массами. Но будь все так гладко, то вряд ли вскоре в руководстве партии произошел бы раскол с роковыми для судьбы Гренады последствиями.

Провокационные вылазки последышей Гейри были бы мышиной возней, не имей внутренняя реакция опоры на Вашингтон и зависимые от него режимы карибских стран.

В беседе с нами Морис Бишоп аргументировано заявил, что в первую же неделю после победы революции американский империализм начал необъявленную войну против Гренады. Империалистический план включал транспортную блокаду и экономический бойкот, физический террор и «психологическую войну», попытку создать «санитарный кордон» вокруг Гренады и натравить против нее соседние государства и, наконец, организацию вторжения.

Вооруженная интервенция против Гренады, о которой подробно писали газеты всего мира, – проявление невиданной даже по латиноамериканским меркам агрессивности Вашингтона. Там тщетно пытаются оправдать агрессию, затушевать тот очевидный факт, что еще никогда в современной истории крупная держава не совершала вооруженной интервенции против такого маленького государства. Израненная земля Гренады обвиняет официальный Вашингтон в терроризме, ставшем составной частью государственной политики.

«Неделя», №11.

в начало

1985

Роботы и люди

Демонстрационный зал компании Эн-ти-ти, специализирующейся на получении, обработке и передаче информации. Из окон открывается панорама растущего и вверх, и вширь на отвоеванной у моря суше и без того гигантского Токио. А на телеэкране мгновенно возникают ответы на вопросы и простейшие и каверзные. Услугами компании через целую систему научно-исследовательских лабораторий и конструкторских бюро, мощного компьютера и искусственного спутника «Сакура» пользуются, в том числе с помощью телефона, 60 миллионов абонентов, то есть половина населения страны.

Первыми клиентами компании стали банки, затем торгово-промышленные предприятия. Например, рыбный порт в Симоносеки только через Эн-ти-ти может учесть заказы на дары моря, поступающие от всех магазинов страны. Или другой пример, как из области практики безналичной оплаты в розничной торговле, так и из уголовной практики в связи с ростом преступности: покупатель вместо иен предъявляет кредитную карточку, и продавец, самый вежливый в мире, не меняя выражения лица, тотчас выясняет, не является ли кредитная карточка фальшивой.

В компании обширные планы. Факсимильное получение информации предполагается через десяток лет заменить телесюжетом. Планы планами, а будни буднями. До последнего времени Эн-ти-ти была крупнейшей государственно-монополистической корпорацией. Но финансовые неурядицы, связанные с огромными затратами на исследовательские работы, а главное – курс на всевластие частного капитала привели корпорацию к денационализации. И сразу появились пять новоиспеченных однородных частных компаний по информатике, вступивших в жестокую конкурентную борьбу.

Практически полностью лишенная сырьевых ресурсов и пережившая шок нефтяного кризиса, Япония, как ни одна другая страна, форсированно развивает наукоемкие отрасли индустрии. В капиталистическом мире из каждых десяти роботов девять выпускают в Японии, причем половину из них делают сами роботы. В ближайших планах – производство пятого поколения роботов с искусственным интеллектом. Японцы горько шутят, что скоро роботы будут командовать живыми людьми или выплачивать им пособие по безработице.

В США и в странах Западной Европы бьют тревогу по поводу роста конкурентоспособной японской продукции. Она не только дешевле, но и качественнее американских или европейских товаров. Сделав в год 12 миллионов автомашин, Япония обогнала США и попутно пустила по миру владельцев нескольких американских автомобильных компаний.

«Экономическим Перл-Харбором» гневно именуют американские монополисты действия своих более энергичных конкурентов. Сами американцы в свое время надеялись поживиться за счет «диких азиатов» и сейчас пожинают плоды близорукой политики. Ожидается, что к концу года дефицит США в торговле с Японией достигнет астрономической суммы – 50 миллиардов долл. Это подстегивает дурно пахнущую расизмом волну антияпонских настроений в США. Другое дело, что торговый дисбаланс с Японией американский империализм с лихвой окупает на грабеже развивающихся стран.

Американская и западноевропейская пропаганда стращают свою аудиторию японской экономической угрозой. Вот что, например, писала газета «Нью-Йорк таймс»: «54 процента новых химических патентов во всем мире в настоящее время принадлежат Японии. Она превратилась в крупнейшего производителя аминокислот, важной отрасли биотехнологии. Компании «Фудзици» и «Хитачи» стремительно развивают проекты компьютеров, которые по мощности превзойдут все существующие в настоящее время ЭВМ... После десятилетий пренебрежения японскими научными исследованиями руководители американского бизнеса уже не смотрят на японцев свысока, как на «имитаторов» и «подражателей» американской технологии. Совсем наоборот, Япония переходит от имитации к нововведениям и превращается в грозного конкурента. Вполне возможно, что на карту поставлена конкурентоспособность американской промышленности».

Разгневанному Уолл-стриту вторит лондонское Сити. Рупор британского капитала «Файнэншл таймс» мрачно констатирует: «В ходе бесконечных торговых споров, затрагивающих Японию, возникает кошмарная мысль: Япония сейчас сама производит почти все, что ей нужно, и делает это гораздо лучше, чем любой из ее конкурентов». Ошарашенным партнерам Япония лишь напоминает истину о неистребимых антагонистических противоречиях между империалистическими странами, лидеры которых, лобызая друг друга, держат камень за пазухой.

Приоритетное развитие наукоемких отраслей экономики приводит и к изменению структуры японской промышленности, и к росту социальной напряженности, прежде всего к увеличению безработицы, составляющей 1,5 миллиона человек. Более десяти лет назад автор этих строк видел, как в Хиросиме со стапелей, словно по конвейеру, сходили супертанкеры, украшенные рекламным знаком монополистического спрута «Мицубиси» – тремя алыми лепестками традиционной японской хризантемы. Тогда на долю Японии приходилось около половины всех строящихся в мире судов. Прошли годы, и хризантема увяла, судостроение в капиталистических странах, особенно производство танкеров, вступило в полосу острого кризиса.

...С поросших яркой зеленью склонов горы Иноса открывается живописный вид на Нагасаки. Этот город, ставший вслед за Хиросимой полигоном для испытания американской атомной бомбы, был когда-то единственным портом, связывающим Японию с внешним миром. Там в середине прошлого века обосновался английский купец Томас Гловер, которому несправедливо приписали роковое амплуа коварного соблазнителя прелестной Чио-Чио-сан. На горе Иноса, недалеко от дома Гловера, сооружен миниатюрный бронзовый памятник певице Тамаки Миура – лучшей японской исполнительнице роли мадам Баттерфляй. Туристские путеводители утверждают, что звуки журчащих у подножия памятника ручьев похожи на мелодию оперы Пуччини.

Томас Гловер опроверг нелестную для него молву образцово-показательным поведением женившегося на японке примерного семьянина. Да и известен он не амурными похождениями, а железной хваткой матерого дельца, заложившего первую в Японии судостроительную верфь. Сейчас верфи Нагасаки принадлежат «Мицубиси».

На прогулочном катере мы объезжаем бухту. Пустует самый большой в мире сухой док Хояги, бездействуют и остальные доки, кроме одного, где ремонтируется танкер. Застой в судостроительной промышленности сделал безработицу в городе серьезной социальной проблемой. В отличие от США и Западной Европы Японию в меньшей степени затрагивают циклические кризисы мировой капиталистической экономики. Это определяется не трудолюбием, смекалкой японцев (хотя их достоинства бесспорны), а редкой способностью местной монополистической буржуазии к социальному маневрированию.

Однако в последние годы экономическая конъюнктура в Японии меняется, причем не в лучшую сторону. Завершается смягчавшая кризисные явления модернизация производства. Разоряются мелкие компании. Угрожает рост безработицы, растет инфляция. Как деликатно признает «Белая книга», опубликованная управлением экономического планирования, «в последние десять лет доходы японских семей, живущих на заработную плату, в среднем уменьшаются».

Похоже, что трудности подкрадываются даже к наиболее процветающим отраслям. В Моригути, городе-спутнике Осаки, расположен закрытый для посетителей с улицы музей техники «Мацусита дэнки» – одного из ведущих мировых концернов в электронной и электротехнической промышленности и производителя потребительских товаров этих отраслей. Историю концерна относят к разряду наиболее сладкозвучных сказок капиталистического предпринимательства. Основатель концерна Мацусита начал дело, имея в кармане 100 иен, на что сегодня не купишь и пачки дешевых сигарет. А в прошлом году «Мацусита дэнки» продал продукцию на 16 миллиардов долл. Однако в том же году впервые за десять лет экспорт товаров упал.

В здании музея расположен научно-исследовательский центр, где трудятся 13 тысяч человек – каждый десятый служащий концерна. У входа посетителя дружелюбно приветствует загробным голосом и стальным рукопожатием робот. Экспозиция демонстрирует образцы новейшей бытовой техники. Есть немало пустячков, казалось бы, бесполезных, с точки зрения практичных японцев. Например, меня пригласили поимпровизировать на напоминающем пианино музыкальном инструменте.

Одним пальцем было исполнено жалкое подобие «чижика-пыжика». Но вот к фортепиано подключились звуки скрипки, флейты, саксофона и еще невесть каких инструментов. А через несколько секунд выползла бумажная лента со сложной партитурой под названием «медленный рок».

Однако большинство экспонатов имеет весьма полезное прикладное значение. Например, казалось бы, обычная школьная грифельная доска. Любое изображение на ней мелом воспроизводится на дисплеях. Предназначено это для использования в учебной аудитории, когда преподаватель находится на значительном расстоянии от слушателей, – каждый из них снабжен дисплеем.

Пояснения нам давала Рэйко Маэно, выпускница факультета русского языка университета. Экскурсия затянулась, и она незаметно бросила взгляд на наручные часы. Оказалось, они наши, марки «Полет». Возможно, это была неведомая нам форма особо утонченной вежливости. Впрочем, концерн «Мацусита дэнки» налаживает торговые связи с Советским Союзом. Связи эти взаимовыгодные, и у «Мацусита дэнки», как и у всей Японии с ее высокоразвитым научно-техническим потенциалом, нам есть чему поучиться.

ТОКИО – НАГАСАКИ – ОСАКА

«Советская культура», 28 ноября.

в начало

1986

На грани прошлого и будущего

На центральной площади Лимы, рядом с президентским дворцом, установлен громоздкий памятник всаднику. Закованный в бронзовые латы, с открытым забралом пышного шлема он, казалось, захлебнулся в победном кличе. Пришпоренный конь готов сорваться с пьедестала, барельеф которого украшен купидонами с бесстрастными индейскими ликами. Всадник сжимает пику, нацеленную на кафедральный собор. Там, в первой построенной в Перу католической церкви, завершил свой грешный путь знаменитый авантюрист. Надпись на саркофаге гласит: «Здесь нашел вечный покой маркиз дон Франсиско Писсаро, завоеватель Перу и основатель Лимы». Фреска на церковной стене изображает Писсаро с напутствием своим подручным: «Тот, кто хочет разбогатеть, пусть следует за мной в Перу».

Писсаро сдержал слово истинного кабальеро – он не только щедро одарил свое воинство, но и буквально озолотил корону колониальной Испании. В пригороде Лимы под сенью оливковых деревьев расположился частный Музей золота Перу. Там собрана коллекция оружия, в том числе охотничья винтовка и дуэльный пистолет Наполеона, но главная музейная достопримечательность – редкостные по красоте золотые идолы, украшения, многометровые златотканые ковры. Главный приз Писсаро – золото инки – владыки могущественного и обширного теократического индейского государства, растоптанного и разграбленного при помощи огнестрельного оружия, а пуще всего – коварства горстки головорезов Писсаро, который вместе с завоевателем Мексики Кортесом и богомольными североамериканскими отцами-пилигримами явился организатором первого в истории геноцида, поголовного истребления коренного индейского населения.

Если в Бразилии в основном обитают мулаты – потомки португальских колонизаторов и африканских рабов, в Аргентине – белое население, то в остальных странах Южной Америки – по преимуществу люди с индейской кровью. Больше всего чистокровных индейцев в Перу и соседней Боливии. И каждая латиноамериканская страна подобна громадной голове – столице на хилом теле – провинции. Обращенная к Тихому океану Лима с неповторимыми резными деревянными балконами на гранитном фасаде зданий сконцентрировала значительную часть почти 20-миллионного населения Перу. На просторах безжизненных Анд раскинулась перуанская глубинка.

Высокогорный Куско олицетворяет историю страны и ее жгучие современные проблемы. Куско и его окрестности по праву считаются музеем материальной культуры под открытым небом, археологическим центром всей Южной Америки. Сохранились брусчатка улиц, массивный фундамент, на который взгромоздили современные дома, развалины языческих храмов. На месте самого известного, разграбленного колонизаторами храма солнца Саксауаман (там были «посажены» деревья в натуральную величину из золота высшей пробы) орден доминиканцев отгрохал католический собор. «У моих соотечественников похитили даже память о прошлом», – горько заметил сопровождавший нас местный журналист.

От Куско самая высокогорная в мире железная дорога может доставить к главной достопримечательности – археологическому комплексу города-крепости Мачу-Пикчу, последнему инкскому оплоту. На горизонте – снежная гряда Анд. Мощные крепостные стены из, казалось, припаянных друг к другу гигантских гранитных монолитов. Каменные лабиринты с нишами. Мосты и дороги. Предназначенные для сельскохозяйственных культур террасы с доставленной из дальних мест плодородной землей. Ритуальные постаменты и мавзолеи. Образец инженерного и архитектурного искусства – наглядное опровержение злостного расистского вымысла об «извечной примитивности» индейцев-кечуа.

В Перу оглушает не просто бедность, а беспросветная нищета и безмерное человеческое горе. Главный редактор перуанской газеты «Република» Рауль Варгас привел такую устрашающую статистику: за 5 последних лет инфляция увеличилась на 5 тысяч процентов, реальная заработная плата сократилась на 50 процентов, за этот же срок в два раза возросла детская смертность, особенно из-за вызванного хроническим голодом туберкулеза: каждую минуту умирают двое детей. Лишь один из трех трудоспособных имеет работу.

Перу находится как бы на распутье, в ожидании перемен. В последние десятилетия Перу испробовала самые разнообразные формы буржуазной политической власти: олигархический гражданский режим, военно-полицейская диктатура. Опять конституционная власть консерваторов, первое в истории Латинской Америки революционно-демократическое правительство военных и снова консерваторы в цивильном платье.

Страна, подарившая миру картофель и кукурузу, ввозит основные продукты питания.

В Перу можно увидеть надпись, которая воспроизводит традиционную форму приветствия индейцев-кечуа: «Не будь праздным, не будь вором, не будь лжецом». Простые люди Перу следуют заветам предков, дополняют их опытом дня сегодняшнего, они по праву достойны лучшей человеческой доли.

«Советская культура», 22 февраля.

в начало

1987

С Пабло Нерудой

Его привел в АПН, в новорожденное информационное агентство, в помещениях которого еще сохла олифа, руководитель службы международной информации Карл Непомнящий. В то время, в начале 60-х годов, помочь агентству выполнять его девиз: «Информация на благо мира, на благо дружбы между народами» – вызвались как корреспонденты, так и мастера культуры с мировым именем – кубинский поэт Николас Гильен, английский романист Джеймс Олдридж, датский карикатурист Херлуф Бидструп. В этом созвездии ярко светило и имя человека, в служебном удостоверении которого было написано на испанском языке: «Корреспондент агентства печати «Новости» Пабло Неруда».

Что побудило известного поэта нести тяжелую журналистскую ношу? Думаю, был это не столько политический долг члена ЦК Компартии Чили, создавшего «Песни любви Сталинграду», сколько общечеловеческий долг борца «первого призыва» за безъядерный мир.

В те годы Латинская Америка трудами Вашингтона и его ставленников – доморощенных диктаторов была превращена в самый обширный на планете ледниковый массив антисоветизма. Нести советским людям правду о «континенте надежды» (название одного из очерков Неруды) взялся корреспондент АПН по странам Латинской Америки и великий поэт. И делал он это блистательно почти десять лет.

Казалось, что Неруда часто посещал АПН, но было это, конечно, не так. Просто мне, отнюдь не близко знавшему «нашего собкора» (я не обольщался автографами на его книгах, подписанных неизменно чернилами зеленого цвета: «Дорогому другу...» и расценивал обращение как великодушный жест), навсегда запомнился каждый штрих общения с поэтом.

...Массивный немолодой человек с величественными манерами аристократа, похожий на римского сенатора (он и был сенатором, только чилийским, но был и подпольщиком), бесстрастен, как Будда (сравнение принадлежит Эдинбургу). Тяжелые веки скрывают по-детски удивленный и немного лукавый взгляд шутника и острослова. Редактор торжественно вручает Неруде ворох советских газет – «Правду», «Известия», «Комсомольскую правду», республиканскую и областную прессу, в которых опубликованы его очерки и корреспонденции. Деловито объясняет, почему что-то «пошло в корзину»: письма идут долгие недели, и многие факты морально устаревают. Дремлющий Неруда снисходительно кивает.

Начинается обсуждение привезенных Нерудой и уже прочитанных в АПН рукописей. Автор уступчив, но до какой-то черты. Вот редактор, не избалованный изяществом слога, споткнулся о слова: «На дне колодца истории мерцают мертвые глаза поэтов».

– К чему нам колодец, – страдает редактор, – давайте заменим его изумительной фразочкой: «Великие поэты бессмертны», так ведь будет лучше, ну пожалуйста, камарада, амиго, маэстро.

Покладистый автор пробуждается, он смотрит на редактора с изумленным сочувствием, и его обычно монотонный голос звенит: «Но, сеньор, но!..» После недолгого препирательства и при численном преимуществе апээновцев, которых редактор призывает в свидетели, автор сдается, и обе фразы выкидывают. Несколько лет назад за рубежом вышла книга с неопубликованными записями Неруды, там среди россыпи слов-жемчужин оказалась и напугавшая редактора фраза. Память мастера совершеннее литературного вкуса подмастерья.

Реакционные путчи сотрясают континент, в его крупнейшей стране – Бразилии свергается конституционное правительство. Но Пабло Неруда прозорливо видит и другое. В странах Южного конуса, как именуют оконечность континента, назревают радикальные перемены. Неруду больше всего занимает судьба самой любимой части Латинской Америки – Чили. На своей родине Неруда неустанно распространяет правду об СССР. В Сантьяго выходит первый номер журнала АПН «Энфоке» («Точка зрения»), который украшает написанное Нерудой эссе-призыв «Несущему правду», по всей стране распространяются листовки с этим текстом. Это лучшая реклама советского издания. Журналу «Энфоке» Неруда предоставляет право первой публикации своей драмы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», которая обойдет многие театры мира.

В трагические дни «черного сентября» 1973 года журнал «Энфоке» вместе с книгами Неруды будет гореть на кострах инквизиции, о которых итальянский журнал «Эуропео» обронит: «Свет этих костров освещает страну, как во времена Средневековья». Но до того Чили и Неруда познали звездный час: на выборах победил блок Народного единства во главе с его другом Сальвадором Альенде. Наш постоянный корреспондент вынужден сложить свои полномочия: впервые в истории Елисейского дворца в Париже вручает верительные грамоты в качестве посла коммунист – посланец Запада. Впервые коммуниста – представителя Запада избирают лауреатом Нобелевской премии по литературе.

Фашизм свел в могилу тяжелобольного Неруду ровно через две недели после штурма путчистами президентского дворца Ла Монеда. Но он все же успел чеканным стихом заклеймить узурпаторов и их вашингтонских вдохновителей.

Неруда – знамя передовой культуры всей Латинской Америки, а для чилийцев еще и символ национального самосознания и человеческого достоинства. Несколько лет назад первые массовые манифестации протеста в Чили начались в годовщину гибели Неруды.

Будем откровенны: в нашей стране гражданский подвиг Неруды известен гораздо больше его неповторимой поэзии. Как все неординарное, поначалу его нерифмованные стихи с их эмоциональной образностью воспринимаются с трудом. Но проявите терпение, и они будут притягивать, как магнит. Революция культурой, к которой зовет Андрей Вознесенский, предполагает приобщение духовно взрослеющего человека и к поэзии Неруды. Он, как избранные корифеи, будет завтра восприниматься глубже, чем сегодня «на самой горькой планете», где, верует Неруда, все же найдут радость люди, «задубленные от страданий и смертельно уставшие от уходов и возвращений».

«Московские новости», 20 сентября.

в начало

1988

Плоды самоуспокоенности и бездействия

Несколько дней в Нагорном Карабахе

В окруженный снежными хребтами и уютный Степанакерт – центр Нагорного Карабаха – я прибыл через неделю после того, как орган местной власти – Совет народных депутатов созвал внеочередную сессию и принял решение с ходатайством о переходе НКАО в состав Армении.

Этот беспрецедентный в практике национальных отношений акт не сопровождался предварительной разъяснительной работой, публично высказанными мотивами. ЦК КПСС посчитал, что действия и требования, направленные на пересмотр существующего национально-территориального устройства, противоречат интересам трудящихся двух республик, наносят вред межнациональным отношениям.

В Азербайджане в районах с преимущественным армянским населением еще в 20-е годы были созданы два национальных формирования с различными прерогативами – Нахичеванская Автономная Советская Социалистическая Республика (имеет свою Конституцию, обеспечивает комплексное экономическое и социальное развитие на своей территории) и Нагорно-Карабахская автономная область – НКАО. К сожалению, ни Конституция СССР, ни конституции союзных республик не оговаривают прав автономных областей.

В атмосфере всеобщей эйфории принято было считать, что в Советском Союзе национальный вопрос решен раз и навсегда. А коли так, то к чему утруждать себя заботой о внимательном отношении к нуждам каждой нации, дабы не допустить ни малейшего перекоса, дабы вовремя заметить даже микроскопический изъян. В связи с этим поучительны события в Нагорном Карабахе, в честь национальных отношений в котором еще недавно звучали бравурные марши.

В чем проявились внешние приметы, не свойственные ранее Степанакерту? Бездействовал ряд немногочисленных предприятий и учебных заведений. На просторной площади перед зданием областного комитета партии и многометровым памятником Ленину круглосуточно находилось несколько тысяч человек. По ночам в горах холодно и горели костры. Крестьяне из близлежащих сел подвозили продовольствие для его бесплатной раздачи. Неформальные лидеры обеспечивали четкий порядок. Вот сообщение Министерства внутренних дел Азербайджана: «26 февраля текущего года в республике зарегистрировано 13 преступлений, в том числе: тяжких телесных повреждений – 4, краж – 7, прочие – 2. В НКАО преступлений не зарегистрировано».

Итак, никаких эксцессов, хотя карабахцам свойственна повышенная эмоциональность и воинственность в благородном смысле этого слова. Маленькие народы особенно любят подсчитывать своих героев: по данным карабахцев, они держат всесоюзный рекорд на душу населения по количеству полководцев и увенчанных наградами воинов. Многие тысячи жителей Карабаха защищали Родину в годы Второй мировой войны, каждый второй из них не вернулся в осиротевший дом.

Могу засвидетельствовать: в Степанакерте я не видел ни одного военнослужащего, почти не было также и работников милиции. На алом кумаче лозунги: «Один народ – одна земля!», «С русским народом – на вечные времена!», «Да здравствует дружба между армянским и азербайджанским народами!», «Да здравствует ленинская национальная политика!», «Ленинская дружба народов – наше великое достояние!», «Дружба!», «Москва!», «Горбачев!», «Ленин, партия, Горбачев!». Последний лозунг особенно часто и громко скандируют. Все ли делают это от чистого сердца?

А тем временем бездействуют предприятия и школы. К событиям в Нагорном Карабахе подключается Армения, и прежде всего Ереван. Взбудоражено население Азербайджана. Возникает феномен, который здесь называют системой сообщающихся сосудов. Опасный феномен, чреватый непредсказуемыми последствиями при остроте и драматизме ситуации.

Причина конфликта

В считанные дни у меня состоялось множество бесед и дискуссий с представителями разных слоев населения. Они выдвигали, по существу, однотипные аргументы. Подчеркивали, что ныне речь идет о восстановлении справедливости, ибо в 1920 году Нагорный Карабах был объявлен неотъемлемой частью Советской Армении. Они же подчеркивали уникальность ситуации в НКАО как единственном в Советском Союзе автономном образовании при наличии союзной республики с аналогичным и преобладающим по численности национальным составом. Но возникает и контрдовод: несколько поколений жителей Азербайджана не соглашаются с подобной точкой зрения. Кроме того, НКАО не имеет общей границы с Арменией и интегрирована в народнохозяйственный комплекс Азербайджана.

Одновременно нельзя отмахиваться от демографической проблемы в НКАО (2,6 процента населения и 5 процентов территории Азербайджана), где, по данным переписи, за два десятилетия (1959–1979 гг.) удельный вес армян сократился с 84,4 до 75,8 процента, а азербайджанцев – возрос с 13,8 до 22,9 процента. При этом ссылаются на судьбу Нахичеванской автономной республики, где с начала века армянское население, составлявшее почти половину жителей Нахичевани, сократилось менее чем до двух процентов.

Причину такого положения берусь усматривать не столько в более высоких темпах роста народонаселения среди азербайджанцев, сколько в деформации социально-экономических и культурных условий жизни населения автономной области. Статистики уготовили НКАО место под солнцем по всем показателям. Но есть веские основания сомневаться в этих оптимистических расчетах. Ущемлены, а порой и фиктивны права автономии. Назначение на работу даже врача или учителя санкционируется республиканским министерством. Глухой занавес воздвигли между НКАО и Арменией, откуда хотя бы могли поступать книги на родном языке. Ведь в учебных программах даже гуманитарного факультета педагогического института Степанакерта – единственного высшего учебного заведения НКАО – отсутствует курс по истории и географии Армении.

Особенно запущена социальная сфера. Давно ржавеют конструкции запланированного спортивного комплекса. Годами не выполняются обещания о строительстве дома пионеров, других детских учреждений.

К сожалению, не всегда лучший пример демонстрируют ученые двух республик, перетягивающие канат в доказательствах об историческом первородстве.

К чему, например, Фариде Мамедовой в изданной в 1986 году Институтом истории Академии наук Азербайджана монографии для утверждения явно неверной версии предостерегать от «переоценки сведений античных авторов» Плиния, Аппиана, Диона Кассия, Плутарха, Помпея, ибо «информация их носила случайный, противоречивый характер и могла быть неточной». К чему, например, хачкары – священные для армян со времен Средневековья кресты-камни, делать ритуальными атрибутами чуждой им материальной культуры? Грешат антинаучностью, националистическими вывертами и иные ученые круги Армении. Все это убеждает лишь в одном: «логика» взаимного поношения иррациональна, она разобщает народы.

Обо всем, что десятилетиями копилось в Нагорном Карабахе, люди говорят с горечью и обидой, возлагают ответственность на бывшее руководство Азербайджана и Нагорного Карабаха. Политическим банкротом оказался возглавлявший свыше полутора десятков лет партийную организацию Карабаха Б. Кеворков. Коммунисты избрали первым секретарем обкома партии Генриха Погосяна.

Встретился я с ним ночью, когда срок его секретарства измерялся четырьмя днями. Коренной житель Нагорного Карабаха. Выпускник Московского института механизации и электрификации сельского хозяйства. Как первый заместитель председателя исполкома областного Совета народных депутатов возглавлял аграрно-промышленный комплекс. Моложав и подвижен для своих без малого 60 лет. Технократ, обнаруживший задатки трибуна. Пользуется высоким авторитетом. «Сегодня главное – сосредоточиться на решении конкретных экономических и социальных задач в духе политики перестройки и обновления», – говорит он сиплым голосом, который сорвал в ходе митингов и дискуссий.

Час разума и твердых решений

В тревожные дни февраля – начала марта народы Карабаха, всего Азербайджана, Армении ощущали пульс Москвы, заботу ЦК КПСС.

Решающее значение для нормализации обстановки имело обращение Михаила Горбачева к трудящимся, к народам Азербайджана и Армении. Не раз я видел затертые на сгибах газетные вырезки с текстом обращения, бережно хранимые в нагрудных карманах. Разве могут кого-нибудь оставить равнодушными такие слова: «Ни одна мать не согласится с тем, чтобы ее детям угрожали национальные распри взамен прочных уз дружбы, равенства, взаимопомощи – поистине великого обретения социализма».

События в Нагорном Карабахе при всей специфике – лишь один из обнаружившихся в последнее время невралгических узлов в национальных отношениях. По моему мнению, один из важных вопросов – гарантия социально-экономических и культурных прав автономной области от антиконституционных, противоправных действий.

...Сегодня Степанакерт, поселки и деревни Нагорного Карабаха живут нормальной трудовой жизнью. На предприятиях, к сожалению немногочисленных, и в учебных заведениях наверстывают простой. А крестьянин всегда в поле, бережно пестует будущий урожай, гонит по пастбищу отары овец. Бережно прикасается к земле, обильно политой кровью интернационалистов, борцов за победу социалистической революции в этом горном и гордом крае.

Столица Азербайджана Баку, дававшая сто лет назад около половины мировой добычи нефти, сформировала великолепные традиции интернационального братства рабочего класса. Первым полномочным органом Советской власти на Кавказе стало Бакинское правительство во главе с соратником Ленина Степаном Шаумяном – именно в его честь названа столица Нагорного Карабаха. Советскую власть свергли англо-германские интервенты и азербайджанские националисты. 20 сентября 1918 г. в песках Закаспия были злодейски расстреляны 26 членов Бакинского правительства, в том числе его руководители. Напомним их имена: армянин Степан Шаумян, азербайджанец Мешади Азизбеков, грузин Алексей Джапаридзе, русский Иван Фиолетов. Подвиг их – не столько память о прошлом, сколько напоминание нынешним поколениям, для которых наступил час разума и трезвых решений.

СТЕПАНАКЕРТ – БАКУ

«Московские новости», 20 марта.

Корреспонденция вызвала многочисленные отклики. Первым, еще до выхода в свет основного русскоязычного издания еженедельника, откликнулось агентство Франс Пресс пространным сообщением под заголовком «Советская газета признает «фиктивность» автономии Нагорного Карабаха». Партийная газета столицы Азербайджана на русском языке «Бакинская правда» отвела полосу гневной статье под заголовком «Правда и домыслы». В таком же духе были выдержаны «коллективные» письма-доносы представителей интеллигенции Баку, адресованные в том числе ЦК КПСС, потребовавшего у автора корреспонденции «объяснений».

в начало

1989

Власть Советов и внешняя политика

Идеи и суждения

Автор этих строк был выдвинут кандидатом в депутаты Советским комитетом солидарности с народами Латинской Америки и официально зарегистрирован после пленума, проведенного Советским Фондом мира совместно с восьмью советскими комитетами, выступающими за мир, солидарность и международное сотрудничество. Сейчас мы представляем не «свои» организации с их специфическими, «цеховыми» интересами (советские комитеты «Врачи за предотвращение ядерной войны», «Педагоги за мир», «Архитекторы, дизайнеры, планировщики мира за предотвращение ядерной войны» и др.), а единый блок, или, точнее, список. Мы – это 17 человек. Согласно Закону о выборах, на нашу группу кандидатов приходится 7 мандатов в пределах 750 народных депутатов, избираемых от общественных организаций. Свою предвыборную программу адресую той пока неизвестной семерке, которая соберет наибольшее число голосов. Но прежде всего – читателям «За рубежом».

Итак, каким мне представляется главный смысл деятельности в высшем органе власти страны группы депутатов – представителей «народной дипломатии»? В последние годы это массовое движение стало более весомым фактором общественной жизни в интересах перестройки внешнеполитической деятельности Советского государства. Однако определенная ущербность «народной дипломатии» состоит в том, что общественная активность «низов» не смыкается с верхним эшелоном власти. Между тем пока еще мало задействованный потенциал народного движения за мир, солидарность и международное сотрудничество может быть с максимальной пользой реализован именно на уровне законодательной власти.

Резолюция XIX Всесоюзной конференции КПСС «О демократизации советского общества и реформе политической системы» определила в перечне первоочередных задач необходимость отладить механизм демократического выявления и формирования интересов и воли всех классов и социальных групп, их согласования и реализации во внутренней и внешней политике Советского государства. Известно также, что I Съезд народных депутатов СССР должен внести коренные изменения в механизм функционирования центральных органов власти. Одна из несущих опор этого механизма – внешнеполитическая.

Аксиоматичен порожденный перестройкой исторический прорыв во внешнеполитической деятельности Советского государства при решающей роли партии и ее лидера. Все мы – свидетели активности и гласности в работе МИД СССР, хотя и не осведомлены о его неиспользованных резервах. Ну а остальные ведомства, особенно в сфере внешнеэкономической деятельности, продолжают оставаться кантовской «вещью в себе», если перевести на философский язык серые будни времен застоя.

Маловыразительной выглядит внешнеполитическая деятельность высшей законодательной власти и ее структур. Почему, во всяком случае для непосвященных, комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР ограничены протокольными и фиксирующими функциями? Почему так уныло похожи друг на друга иностранные комиссии Совета Союза и Совета Национальностей? Почему, если судить по телеэкрану, так безлики «парламентские дискуссии» по внешнеполитическим вопросам, которые могли бы привлечь цвет нашей державы? Можно еще множество раз повторить слово «почему». Но что следует сделать, дабы придать законодательный импульс нашей дипломатии, создать действенный конституционно-полномочный механизм делового и квалифицированного обсуждения вопросов международной политики?

Вот как представляется мне внешнеполитическая деятельность работающего на постоянной основе Верховного совета СССР, который будет избран I Съездом народных депутатов. Я вижу достаточно многочисленный, а главное – компетентный и заинтересованный состав комиссий по иностранным делам обеих палат с дифференцированным кругом основных задач. Например, комиссия Совета Союза концентрирует внимание на таких глобальных вопросах, как разоружение, экология, экономическая безопасность, осуществляет законодательную инициативу в отношении основополагающих проблем, держит в поле зрения связи с ведущими зарубежными странами, поддерживает необходимые контакты с центральными советскими министерствами и ведомствами. Комиссия по иностранным делам Совета Национальностей специализируется в области региональных проблем, международных организаций, способствует вовлечению союзных республик во внешнеполитическую сферу. Последняя функция, несомненно, возрастет в ходе следующего крупного этапа политических преобразований, когда будет рассмотрен статус союзных республик.

Пожалуй, самая ответственная задача иностранных комиссий – обсуждение наиболее важных внешнеполитических проектов, требующих законодательной поддержки. Как мне представляется, перечень вопросов, входящих в компетенцию Верховного Совета СССР и его рабочих органов, должен расширяться, чтобы методом дискуссии, сопоставления точек зрения, альтернативных вариантов можно было бы найти оптимальное решение. Такая процедура в правовом государстве – нормальное явление, она не только не ущемляет прерогатив министерств и ведомств, прежде всего МИД СССР, но, наоборот, повышает как их ответственность за разработку высококачественных предложений, так и авторитет принятых решений, не говоря уже о том, что практически сводит к нулю возможный просчет или ошибку.

Хотя история не знает сослагательного наклонения, невольно вспоминается ввод наших войск в Афганистан. Выскажу отнюдь не еретическую мысль: как решился бы девять лет назад афганский вопрос, если бы его судьба зависела не от узкой группы руководителей, а от Советской власти в лице ее полномочных органов? Могут возразить, что в то время исключалась сама возможность постановки такого вопроса на страницах печати. Верно. Но верно и то, что применительно к Афганистану фактор внезапности исключался. Поэтому было время поинтересоваться мнением историков, и они напомнили бы, что британские колонизаторы поглотили половину афро-азиатского мира и поперхнулись лишь афганской костью (милейший доктор Ватсон не зря жаловался Шерлоку Холмсу, что его ногу прострелили не где-нибудь, а в Герате). Была возможность поинтересоваться мнением специалистов, и они дружно ответили бы, что национальный характер, менталитет афганцев не приемлет никакого вооруженного чужеземца, какими бы благими намерениями он ни руководствовался.

Афганское решение, как и многие другие, например о размещении ракет «СС-20», было принято по канонам командно-административной системы, «в рабочем порядке», а точнее, ретивым аппаратом без оглядки на законодательную власть. На Советскую власть. Правовое социалистическое государство несовместимо с подобным противоправным механизмом принятия решений, затрагивающих жизненные интересы Отечества.

Вижу еще одну архиважную функцию будущего Верховного Совета – контроль за деятельностью соответствующих министерств и комитетов, ликвидацию созданных ими «белых пятен», когда покров псевдосекретности – не оправданная забота об охране подлинно государственных тайн, а лишь камуфляж для привычно келейного удовлетворения ведомственных амбиций. Этим особенно продолжает грешить сфера внешнеэкономических связей.

Чтобы не быть голословным, сошлюсь на такую острейшую международную проблему, как внешняя задолженность. Из материалов советской печати мы досконально знаем, кому и сколько до последнего цента, притом в динамике, должны все зарубежные страны – от Аргентины до Ямайки. Но наши держатели «тайн вкладов» – Госплан, Министерство внешних экономических связей, Внешэкономбанк, Госкомстат СССР – стыдливо умалчивают, сколько каждая зарубежная страна должна Советскому Союзу.

Наша страна выразила готовность установить длительный, вплоть до 100 лет, мораторий на выплату задолженности наименее развитым государствам, а в целом ряде случаев – списать ее полностью.

Но какие конкретно страны – наши должники – наибеднейшие? А сколько Советский Союз должен другим государствам? Никакой статистики на этот счет нет, что порождает обывательские сплетни о мнимых виновниках наших экономических бед – странах «третьего мира», которых мы облагодетельствовали фантастическими суммами. Между тем каждая страна – наш должник и каждая страна – наш заимодавец отлично знает, а часто и оглашает точную сумму наших и своих долгов.

Депутатский корпус вправе затребовать от руководителей финансово-экономических ведомств, осуществляющих деятельность за рубежом, исчерпывающую информацию по вопросам внешней задолженности и употребить ее на пользу перестройке.

В предоставлении экономической помощи зарубежным государствам сложилась в корне неправильная система, в том числе в чем-то даже оскорбительная для нашего руководства. Именно ему адресуют обиды, если не выделяется запрашиваемый кредит, не сооружается высотная плотина, не предоставляется новейшее вооружение. Однако претензии или признательность следовало бы адресовать нашим парламентариям, которые – и только они – должны иметь право утверждать или отвергать целевую программу экономического сотрудничества с зарубежными странами.

Мы приучили себя кивать только в сторону руководства: ему виднее. Это, конечно, так. Во всяком случае, пока. Но по мере углубления процесса демократизации виднее всех должно быть коллективному органу верховной власти, корпусу законодателей. Виднее по всем статьям, в том числе внешнеполитическим.

«За рубежом», №7.

в начало

1990

Центральная Америка: время собирать камни

В этот день в сальвадорской столице шли наиболее ожесточенные бои за все долгие годы гражданской войны. Бойцы Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти (ФНОФМ) впервые прорвались к центру столицы и овладели отелем «Шератон». Со своей стороны правительственная авиация наносила бомбовые удары по рабочим кварталам города.

А в аэропорту Сан-Сальвадора коротала время в ожидании рейсового самолета делегация Советского комитета солидарности с народами Латинской Америки, совершавшая поездку по странам, вовлеченным в региональный конфликт. На взлетно-посадочную полосу садились с короткими интервалами военно-транспортные самолеты США.

Волею судьбы мы оказались свидетелями наибольшего обострения за последние годы ситуации в Сальвадоре, этом бешено пульсирующем нерве всего центральноамериканского конфликта. Каковы его истоки, причины, а главное – перспективы замирения? Цель нашей поездки в том и состояла, чтобы получить ответы на эти вопросы, а заодно изложить позицию советской общественности о путях урегулирования региональных конфликтов.

Наиболее расхожая версия состоит в том, что конфликт в Центральной Америке породила десять лет назад победа сандинистов в Никарагуа, которые провозгласили «революцию без границ» и дали импульс вооруженной борьбе в Сальвадоре. Жизнь, однако, показала, что антагонизм в Центральной Америке спровоцировала не революция в Никарагуа. Она лишь доказала возможность независимого от воли «великого северного соседа» альтернативного пути развития.

«Не Советский Союз, Куба или Никарагуа породили нищету и социальную несправедливость в Центральной Америке», – говорил пресс-секретарь президента Гватемалы Карлос Анлеу. Аналогичная мысль прозвучала во время встречи с руководством Университета мира при ООН, расположенного в городе Колон, в окрестностях столицы Коста-Рики. Компетентные научно-исследовательские группы моделируют здесь актуальные социальные и внешнеполитические программы.

По обоснованной оценке автора программы в области мирного урегулирования конфликта в Центральной Америке Фабио Кастильо, его ключевое звено – кризис власти в Сальвадоре, классовый эгоизм олигархии, упрямое нежелание правительства сесть за стол переговоров с представителями ФНОФМ без ультимативных требований о предварительной и безоговорочной капитуляции повстанческого движения.

Председатель совета Университета мира и его основатель, бывший президент Коста-Рики Родриго Карасо напомнил: статья 85 действующей конституции Сальвадора санкционирует право народа на вооруженную борьбу, если не удовлетворены его чаяния. В стране же олигархия и военщина попирают элементарные права народа, подвергают его варварским репрессиям. Недавно были убиты шесть священников, ранее был застрелен глава католической церкви страны.

В Сальвадоре насилие подвластного военщине режима, бесчинства головорезов из «эскадронов смерти» разжигают костер гражданской войны. На террор властей, его ультиматумы активно действующие в значительной части департаментов страны бойцы ФНОФМ отвечают вооруженным сопротивлением.

Глубинные причины социального противостояния в каждой центральноамериканской стране, являющиеся ее внутренним делом, не должны препятствовать мирному решению регионального конфликта. Выстраданное осознание этой истины дало жизнь не имевшему прецедента в истории Латинской Америки Контадорскому процессу[4]. Сами нейтральные латиноамериканские государства – в том числе и ведущие – включились в этот процесс на основе компромиссного национального и межгосударственного диалога конфликтующих стран. А затем восемь стран – участниц Контадорского процесса передали эстафету президентам пяти государств Центральной Америки, создавших механизм переговоров, в том числе в форме регулярных встреч на высшем уровне.

...Президент Коста-Рики Оскар Ариас принял нас в домашней обстановке. Лауреат Нобелевской премии мира, увенчанный этой наградой за свой план политического урегулирования в Центральной Америке, был подавлен, как он выразился, предельной поляризацией сил в регионе. «Торпедированы многолетние усилия в поисках диалога. Это и мое личное поражение как поборника мира, – с горечью говорил президент. – Насилие рождает только насилие, и оно на руку лишь ультраправым, сторонникам решения конфликта силовыми методами». Пессимистические прогнозы, к счастью, не оправдались, возобладало чувство разума, и вскоре после упомянутой беседы гостеприимная Коста-Рика стала местом проведения встречи президентской пятерки, подписавшей торжественную декларацию о сотрудничестве с целью умиротворения в Центральной Америке.

Нельзя не видеть, что США попытались извлечь максимальные дивиденды из обострения напряженности в регионе, совпавшей по времени с советско-американской встречей на Мальте. Реакция Вашингтона на обнаружение в Сальвадоре партии оружия якобы «советского происхождения» была, мягко говоря, не адекватна эпизоду, хотя он и действительно не соответствовал взаимным обязательствам центральноамериканских стран. Но вряд ли этот эпизод мог дать основание государственному секретарю США Дж. Бейкеру называть Центральную Америку «самым большим препятствием на пути к улучшению советско-американских отношений». Тем более что советская сторона проявила понимание интересов США в регионе.

Все познается в сравнении. В те самые дни, когда Вашингтон и его региональные союзники негодовали по поводу посылки в Сальвадор партии оружия, завершилась детальная разработка плана американской вооруженной интервенции против Панамы. «Сальвадорское дело» должно было служить дымовой завесой, призванной скрыть подготовку в США к самой крупной десантной операции после Второй мировой войны.

Беспримерная агрессия против Панамы реанимировала, казалось, списанные в архив методы политики «большой дубинки» и «дипломатии канонерок». Имперский инстинкт, однако, проявил поразительную живучесть. Не сговариваясь, наши собеседники в разных странах подчеркивали, что ныне именно Соединенные Штаты проводят в отношениях со своими союзниками ту самую политику «ограниченного суверенитета», о которой говорили в годы застоя на Западе, имея в виду отношения СССР с союзниками по Варшавскому пакту. Сальвадорский узел должен быть развязан, ибо нет альтернативы мирному решению конфликта с учетом законных интересов противоборствующих сторон. А пока в Сальвадоре обильно льется кровь и, как всегда, наибольшие жертвы несет гражданское население.

Другая ключевая проблема центральноамериканского урегулирования – разоружение и роспуск формирований окопавшихся в Гондурасе никарагуанских контрас. Их не менее 10 тысяч, и они – ударный кулак потенциальной агрессии, источник напряженности в Никарагуа, отвлечения материальных и людских ресурсов на оборонительные нужды. «Контрас должны понять, что военные действия в Никарагуа ставят под угрозу выборы в этой стране», – говорил нам в беседе Оскар Ариас. Для автора, который знаком с ситуацией в Афганистане не понаслышке, американские военные базы с расквартированными там контрас можно условно сравнить в миниатюре с душманскими гнездами в Пешаваре.

В Тегусигальпе – столице Гондураса – мы оказались в канун обусловленного договоренностью президентов пяти стран начала разоружения контрас и роспуска их формирований. «Как собирается Гондурас реализовывать это обстоятельство?» – спросили мы президента страны Хосе Аскону, принявшего нас в своей рабочей резиденции.

Президент, ссылаясь на сальвадорский кризис, был склонен ограничить беседу оценкой положения в другой стране. «В Сальвадоре царят законы войны и правительство нарушает права человека, – говорил он. – Усиливается американское влияние в этой стране, но Сальвадор для США – тупик, ибо горы оружия не решат социальных проблем». Доводы президента резонны, но как обстоит дело с демобилизацией контрас?

– Контрас в действительности – мирные крестьяне, которые хотят спокойно трудиться, – утверждал Хосе Аскона. – Пусть они добровольно разоружаются, а сандинисты создают условия для их возвращения и безопасного существования. Ни я, ни мой преемник не прольют и капли солдатской крови для насильственного разоружения контрас.

О своем преемнике Хосе Аскона упомянул не зря. В канун нашей беседы состоялись выборы, и партия сторонников президента потерпела поражение. В том числе по причине потворства превращению Гондураса в крупнейшую после Панамы военную базу США в регионе. Это, однако, не помешало послу США публично поздравить с победой соперника Хосе Асконы еще до вынесения избирательной комиссией своего вердикта.

Одна из трех несущих опор мирного центральноамериканского дома – назначенные на 25 февраля всеобщие выборы в Никарагуа. В Манагуа заместитель председателя Национальной ассамблеи Летисиа Эррера напомнила, что более 20 политических партий добиваются расположения почти двух миллионов избирателей. Основные силы оппозиции сформировали блок и выдвинули кандидатом в президенты Виолетту Чаморро. Ее сын, главный редактор официального органа сандинистов газеты «Баррикада», сказал: «Цель выборов – достижение долгожданного мира».

Сандинисты заинтересованы в том, чтобы создать максимально благоприятные условия для проведения выборов. На дорогах Никарагуа можно видеть автомашины с опознавательными знаками ООН и ОАГ. Есть и группы независимых наблюдателей, одну из них возглавляет бывший президент США Дж. Картер. Настораживает, однако, опасная тенденция. Белый дом заранее отказывает в кредите доверия результатам выборов в Никарагуа в соответствии с известной присказкой, употребляемой явно не к месту: выборы-де не могут быть «чистыми», потому что такими они не могут быть никогда. В то же время США вмешиваются в избирательную кампанию, открыто финансируют оппозицию, провоцируют контрас, используют их как инструмент давления на сандинистское правительство. Недавно было отказано во въезде в Никарагуа группе конгрессменов для наблюдения за подготовкой к выборам.

Со всей очевидностью в США просматривается и другая тенденция: стремление свести комплекс центральноамериканского урегулирования лишь к «чистым» – и то по оценке Вашингтона – выборам в Никарагуа, игнорируя, например, обязательство о разоружении контрас. Между тем процедура установления мира в Центральной Америке – единый пакет обязательств, каждое из которых должно неукоснительно выполняться.

Что касается сандинистов, то они вступили в честную избирательную борьбу с верой в победу. Мы присутствовали на открытии предвыборной кампании сандинистов, а на следующий день – на первой встрече вновь выдвинутого кандидатом в президенты Даниэля Ортеги со своими избирателями в городке Камоапа, примерно в 100 километрах от столицы.

В странах Центральной Америки никто из наших собеседников, включая президентов, не ставит под сомнение победу сандинистов. Как, например, считает председатель комиссии по международным делам Законодательного собрания Коста-Рики Альфонсо Эстеванович, «победа сандинистов гарантирована, и она укрепит их международный авторитет, усилит их поддержку»[5]. Предстоящие выборы в Никарагуа – не только проверка на прочность народной власти, но и крупный вклад в урегулирование затяжного конфликта в Центральной Америке мирными, политическими средствами. Добрая воля должна быть проявлена каждой стороной.

К нашей стране, к перестройке проявляется большой и доброжелательный интерес. Около тысячи студентов и преподавателей Национального автономного университета Тегусигальпы до отказа заполнили актовый зал, чтобы получить у советских людей ответы на самые разнообразные вопросы, прежде всего касающиеся судеб перестройки. Другое дело, что он прямо пропорционален неинформированности аудитории. Даже представитель телевидения Мексики чистосердечно поинтересовался у члена нашей делегации, архиепископа Ярославского и Ростовского Платона, как ему удается совмещать религиозные убеждения с «принадлежностью к коммунистической партии».

Растущий интерес к Советскому Союзу – часть новых веяний в Центральной Америке, перед странами которой – множество сложных, часто схожих по своей остроте жгучих социальных проблем. Решать их – народу каждой страны. Но есть у стран Центральной Америки одна общая задача – мир в регионе. Такой мир, когда каждому гарантирована равная безопасность, равное право на выбор пути развития.

МЕХИКО – САН-САЛЬВАДОР – САН-ХОСЕ – ГВАТЕМАЛА –

ТЕГУСИГАЛЬПА – МАНАГУА – МОСКВА

«Известия», 15 января.

в начало

1991

«Встреча двух миров»

500-летие первого плавания Христофора Колумба – повод для размышления о драматической истории и нелегкой судьбе народов Латинской Америки и стран Карибского бассейна, этого обширного района мира, где окутанный романтическими легендами первооткрыватель положил начало колониальному, а затем и полуколониальному гнету. Крещением в кровавой купели язычников, идеологической конкистой Ватикан брал реванш за теснившую его протестантскую «еретическую» Реформацию. Европейским «католическим монархам» (вначале Испании, а затем Португалии и Франции) Ватикан «даровал на вечные времена» исключительное право на покорение и обращение в христианскую веру населения заморских земель. Словно в насмешку, колыбель неофитов освящал тогдашний папа Александр VI (Борджа), уличенный во всех смертных грехах.

Фрески великого Диего Риверы, украшающие галереи президентского дворца в Мехико, запечатлели преступления против коренного населения Америки. Вот почему в противовес позиции Испании, рассматривающей день открытия Америки как требующую пышных церемоний юбилейную дату, государства со значительным индейским населением акцентируют внимание на организованном колонизаторами геноциде, разрушении существовавших общественных структур и отчуждении коренного населения от культурного наследия как на следствии конкисты.

Но, как часто бывает, истина находится где-то посредине. В результате дискуссий на официальном уровне всего мирового сообщества было решено «отмечать», а не «праздновать» 500-летие первого плавания Колумба. Сам термин «открытие Америки» весьма сомнителен. И не только потому, что лавры первооткрывателя Нового Света оспариваются у великого генуэзца и заслуга эта приписывается викингу Эйрику Рыжему и другим отважным мореходам. Открытая земля может быть пустынной и безлюдной, подобно Антарктиде. Но открытая европейцами Америка – осязаемая реальность для ее аборигенов, многие из которых – наследники высочайшей материальной и духовной культуры. «Встреча двух миров» – таково официальное название юбилейного события. В сентябре 1990 года Советское правительство учредило одноименную комиссию, призванную координировать мероприятия нашей страны, поддерживать контакты с национальными комиссиями заинтересованных стран и с международными организациями. В октябре 1990 года советская делегация приняла участие во II международной конференции «Встреча двух миров», проходившей в чилийской столице Сантьяго.

Закономерен вопрос: чем вызван интерес нашей общественности к истории открытия Америки, когда перед многими миллионами советских людей стоят острые экономические, социально-политические, национальные проблемы, когда общество занято мучительными поисками выхода из глубокого кризиса, охватившего все сферы жизни?

Не хлебом единым жив человек, и наш интерес к далекому прошлому – это прежде всего историческая память как непременный признак принадлежности к мировой цивилизации, как утверждение нашего человеческого бытия в едином, целостном и взаимозависимом мире.

Но кроме универсального подхода интерес в Советском Союзе к юбилейному событию определяется фактом открытия Америки россиянами: походами Дежнева и Попова, экспедицией Беринга и Чирикова, путешествиями сибирских промышленников и купцов. Июль 1991 года – 250-летняя годовщина экспедиции Витуса Беринга и Алексея Чирикова, положившей начало открытию и практическому освоению северо-западной части Америки. Нельзя забывать, что на территории Северной Америки наряду с Новой Англией, Новой Испанией, Новой Францией существовала и Русская Америка.

На западном побережье Северной Америки – в Калифорнии и Орегоне – сошлось несколько колонизационных потоков: русский – с севера, испанский – с юга, американский и английский – с востока. Учрежденная в 1799 году Российско-Американская компания с центром в Форт-Россе (недалеко от Сан-Франциско) владела земельной собственностью. «Испании и России выпала в чем-то схожая роль в эпоху великих географических открытий. Носители духа искателей и первооткрывателей, испанцы шли на запад, россияне – на восток», – констатировал в Мадриде в октябре 1990 года президент М.С. Горбачев, подчеркнувший, что в Советском Союзе достойно отметят 500-летие первой экспедиции Колумба.

Примечательно, что 250-летие открытия российскими путешественниками северо-западной части Америки, история Аляски и Российско-Американской компании в Калифорнии были рассмотрены участниками конференции в Сантьяго в контексте мероприятий, посвященных 500-летию «Встречи двух миров». Это нашло отражение и в итоговом документе. Для всех участников конференции стал неожиданностью тот факт, что Россия – первая европейская держава, добровольно отказавшаяся от колоний в Америке.

В связи с юбилейной датой советские издательства, в том числе и «Международные отношения», планируют выпустить серию книг советских авторов, которые дадут нашему читателю широкое представление о юбилейном событии, его месте в истории цивилизации, об истории народов и стран Западного полушария. Хочется надеяться, что книги эти не только дойдут до советского читателя, но вызовут интерес зарубежных издательств и тем самым станут достоянием читателя всемирного.

Предисловие к книге В.И. Гуляева

«Доколумбовы плавания в Америку: мифы и реальность».

в начало

1992

Сальвадорский урок, который не помешало бы извлечь политикам СНГ

Семь десятилетий «исповедывания» марксизма-ленинизма как государственной идеологии, похоже, прошли для нашей страны даром. Диалектикой мы так и не овладели: разъединяемся, когда в Европе объединяются, начинаем всерьез поговаривать о гражданской войне, когда в других странах находят мирные развязки внутренних конфликтов, как, например, в Сальвадоре. Быть может, сегодня стоит пристальней взглянуть на такие страны – как там начинались гражданские войны и чем они заканчивались.

В связи с подписанием 16 января соглашений о прекращении гражданской войны в Сальвадоре мы попросили прокомментировать это событие председателя Российского комитета сотрудничества и солидарности со странами Латинской Америки доктора исторических наук К. ХАЧАТУРОВА.

Заранее была разработана программа церемонии. Ее место проведения – мексиканская столица, дворец Чапультепек, у стен которого, кстати, полтора века назад горстка кадетов приняла неравный бой с североамериканскими интервентами. Выбор места подписания мирных соглашений – признание роли Мексики в урегулировании конфликта. Действующие лица – руководители правительства Сальвадора и повстанческого Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти (ФНОФМ), президенты и представители многих латиноамериканских государств и США, нынешний и бывший генеральные секретари ООН.

Торжественная церемония вполне соответствует значению самого события. Прекращен последний региональный конфликт в Западном полушарии, окончена длившаяся 12 лет кровопролитная гражданская война, стоившая маленькому Сальвадору с 5-миллионным населением 80 тысяч жизней.

У каждого регионального конфликта своя «биография». Неповторима и сальвадорская драма. Диктаторский режим на службе «кофейных баронов» в нищей стране вызвал ответную реакцию в форме партизанской войны под руководством ФНОФМ. Обстановка холодной войны способствовала предельной идеологизации конфликта. Только что пришедшее к власти сандинистское правительство сделало Никарагуа тыловой базой для сальвадорских партизан. В свою очередь, США превратили Гондурас в свою главную военно-воздушную базу на перешейке. А ведь не так давно Сальвадор и Гондурас обменялись отнюдь не мирными ударами в ходе скоротечной войны.

Возникла реальная угроза интернационализации конфликта. Под предлогом борьбы с «международным терроризмом» США оказывали сальвадорским властям крупномасштабную поддержку. А когда в Сальвадоре появились американские военные советники, в мире стали говорить о вероятной «вьетнамизации конфликта». Два года назад американский журнал «Тайм» писал: «Прошло почти десять лет, было истрачено 4 миллиарда долл., но мира все еще нет. Сальвадорские вооруженные силы, вскормленные на американские деньги, несут главную ответственность за скандальное положение с правами человека в стране».

Действительно, гражданская война сопровождалась карательными акциями и репрессиями властей: массовым истреблением крестьян, похищениями, пытками и зверскими убийствами политических противников. В одной из самых религиозных стран, нареченной именем Христа (на испанском языке Сальвадор означает «Спаситель»), жертвами террора стали даже священники. Цель всех террористических акций – устрашение населения и бравирование собственной безнаказанностью.

Один кровавый год сменял другой, и бессмысленность гражданской войны становилась очевидной каждой стороне. Но война велась как бы на равных, и соблазн победы питал неуступчивость каждой стороны. В итоге же страдал народ, разорялась страна.

Главный урок сальвадорской трагедии состоит в том, что в гражданской войне не может быть победителя. Этот урок универсален во все времена и для всех народов. Другой сальвадорский урок: гражданская война взвинчивает взаимную ненависть, доводит ее до патологии, превращает солдат и офицеров в убийц и мародеров. Наконец, такая война обостряет взаимную подозрительность в регионе и далеко за его пределами.

Долог и труден был процесс мирного урегулирования. В итоге на высоте положения оказались и лидеры ФНОФМ, и правительство во главе с Альфредо Кристиани. Плодотворно способствовали диалогу лидеры ведущих латиноамериканских стран, представители ООН. Конструктивным явилось взаимодействие нашей страны с США.

Соглашения предусматривают такие радикальные меры, как сокращение численности армии, ее «очищение» от тех, кто запятнал себя преступлениями, гарантии безопасности вчерашним партизанам, право их семей владеть землей, занятой с начала гражданской войны, контроль за выполнением договоренностей. В стране, десятилетиями раздиравшейся самоедством, обескровленной братоубийственной смутой, кажется, впервые появилась надежда на достижение гражданского мира.

Сальвадор – урок и для нас, более того – урок нам как обществу с недопустимыми тенденциями в общественном развитии. Неужели понадобятся годы, мучительные испытания и посреднические услуги зарубежья, чтобы осознать это?

«Красная звезда», 17 января.

в начало

1993

Учиться у Бабояну

Состоялся официальный визит румынского президента Иона Илиеску в Аргентину, Чили, Уругвай и Венесуэлу – по классическому маршруту, который неофит совершает хотя бы раз в жизни в течение недели для своего открытия Южной Америки. Для разнообразия иногда нефтеносная Венесуэла заменяется соседней кофейной Колумбией или гигантом-Бразилией.

В испытывающем информационный взрыв мире визит Илиеску комментировался скупо, с учетом скромной роли для латиноамериканского континента самой Румынии. Президент произносил дежурные фразы, впрочем, ритуальные и для его коллег, о стремлении к диалогу с принимающей страной, развитию с ней всесторонних связей, особенно торгово-экономических. Изюминка содержалась в декларациях о том, что Румыния – единственная страна романского происхождения среди бывших социалистических государств Старого Света. Как бы дальняя родственница Латинской Америки, нуждающаяся в штучном внимании. Собеседники, утомленные историческими экскурсами по поводу недавней фиесты – 500-летия открытия Америки, вежливо внимали. Вряд ли визит Иона Илиеску, вписывающийся в послевоенную внешнюю политику «всех азимутов», существенно изменит позиции Румынии в Латинской Америке, как и других восточноевропейских государств с их кризисной экономикой и скудными валютными ресурсами. Я же невольно вспомнил первые шаги румынской дипломатии на «пылающем континенте», чему был свидетелем три с половиной десятка лет назад в Уругвае.

Наши отношения с Уругваем были как бы второго сорта, на уровне не посольств, а миссии во главе с посланником. Такие отношения еще существовали у нас с Новой Зеландией, которая вместе с Уругваем – самые отдаленные от Москвы почти на одинаковую дистанцию страны. Приятный географический фактор сочетался со сходными природными и климатическими условиями двух стран, с традиционным пастбищным хозяйством и астрономическим количеством скота на душу населения, включая советскую душу. Мне это казалось то ли капризом кремлевских властителей, то ли знаком добрых ангелов.

Судьба забросила молодого журналиста в Уругвай на роль заместителя представителя Совинформбюро – предшественника АПН. Через несколько лет об этом преобразовании нашего главного внешне-пропагандистского ведомства, действовавшего, как правило, под «крышей» посольств в качестве пресс-отделов, я узнал из местных газет. И только позднее на неторопливых волах дипкурьеры известили о перемене статуса моей организации. И моего лично.

По приезде в далекую страну меня ждала малосимпатичная неожиданность, отравлявшая насыщенные интересной работой будни в «американской Швейцарии», как уважительно называли маленький Уругвай за его давнюю приверженность демократии. В океане сотрясавших континент бурь-революций, дворцовых переворотов, жестоких преследований хмурыми генералами малейшего инакомыслия Уругвай представлял мирный и процветающий островок с просвещенными и доброжелательными белолицыми аборигенами.

Угнетала осязаемая, как местная пампа, реальность: моим шефом в главной роли представителя Совинформбюро оказался представитель совсем другого ведомства, ветеран известной службы на Лубянской площади. Тогда в организациях, гнездившихся в советском посольстве и вокруг него, действовали в служебной связке «чистые» и «нечистые». Мой патрон, будучи прирожденным филоном и почти с таким же стажем пьяницей, несказанно обрадовался моему приезду, но докучал дурацкими советами по воспитанию широких трудовых масс уругвайцев в духе коммунистической идеологии с регулярными реляциями в Москву, разумеется, за его подписью о каждодневных викториях.

К счастью, так продолжалось всего несколько недель, а потом разразился грандиозный скандал. Мой шеф сотоварищи завербовал как наиболее ценного агента столоначальника экспедиции местного МИД. Почтмейстер «засветился», но самой комичной стороной скандала оказалось, что за регулярную мзду он снабжал наших рыцарей плаща и кинжала ерундовыми депешами уругвайских послов. Информация, не имевшая ничего конфиденциального, превращалась в таковую перед ее отправкой в Москву. На этом основании ловкач-почтмейстер добился почетной отставки с пенсионом, тем более что в Уругвае государственная измена каралась общественным порицанием. Хуже сложились дела у моего шефа. Его с остальными представителями «конторы» объявили «персонами нон грата» и под шум многочисленных уругвайских газет выслали в 24 часа.

Можно было только догадываться: наша резидентура, развращенная терпимостью властей, доброй рыбалкой и беспошлинным ввозом шотландского виски, попала у московского начальства в полосу немилости, что непосредственно отразилось на моей судьбе. Была сделана рокировка. Меня назначили представителем Совинформбюро, выдали дипломатический паспорт второго секретаря (при том, что следовавшее за посланником по старшинству лицо было первым секретарем в единственном числе) и возложили обязанности пресс-атташе. Заместителем мне прислали немолодого и пугливого служаку из «конторы», впервые попавшего за рубеж.

Рокировка, дабы усыпить бдительность уругвайцев, оказалась «секретом Полишинеля» в соответствии с бытовавшим тогда журналистским штампом. Каждое утро я покидал скромное здание пресс-отдела миссии с двумя жилыми комнатами и направлялся к дряхлому мотоциклу, чтобы снабдить редакции вечерних газет поступившей из Москвы по телетайпу информацией. Обычно в это время мой заместитель любовно драил новенький «шевроле», а дебил-мусорщик ждал советскую пару, чтобы шумно ее приветствовать, делая метлой «на караул», разумеется, не в мою честь. Потом мы разъезжались в разные стороны, я – в органы информации, мой заместитель – к своим информаторам. О несоответствии наших транспортных средств в местных журналистских кругах ходили веселые анекдоты.

Никогда не забуду первого дня моего сказочного возвышения. Помню, что напевал брошенные по случаю бессмертным Скалозубом слова:

Довольно счастлив я в товарищах моих,

Вакансии как раз открыты;

То старших выключат иных,

Другие, смотришь, перебиты.

Мечтательное настроение было прервано первым утренним визитом незнакомца – сверстника, который на сносном испанском языке отрекомендовался «румынским товарищем Бабояну». Он поведал об учреждении первого латиноамериканского посольства своей страны в блистательном Буэнос-Айресе и об аналогичных планах в отношении Монтевидео. Бабояну прибыл как коммерсант, представитель торговой палаты, прихватив в Бухаресте грамоту о «давних дружеских связях» боярской Румынии с Уругваем.

Вскоре после нашей первой встречи, за которой последовали регулярные визиты «румынского товарища Бабояну», меня поразил непривычный в тогдашней практике союзных с СССР государств метод поэтапного «вползания» в другую страну. Бабояну радостно сообщил о своем превращении из бизнесмена в консула, а затем уже в ранге атташе открывал с прибывшим из Бухареста шефом – временным поверенным в делах румынскую дипломатическую миссию. Румынский посол в Аргентине по совместительству был аккредитован посланником в соседней стране, где особенно часто появлялся с декабря, с началом лета в Южном полушарии, когда тысячи людей устремлялись на несравненные уругвайские пляжи вдоль Ла-Платы, переходящей на фешенебельном курорте Пунта-дель-Эсте в Атлантический океан.

Только трудяге Бабояну было не до утех. Редко доводилось встречать такого любознательного собеседника, как губка, впитывавшего информацию по любому вопросу. Выходец из села, он был по-провинциальному нахрапист, самодоволен и удачлив в промыслах. Бабояну успевал продвигать статьи о «счастливой и процветающей социалистической Румынии», провожать в Бухарест делегации, проезд которых был предварительно оплачен Москвой или Прагой, мелькать в газетной светской хронике и заниматься Бог знает чем еще. На приемах в посольстве он любил вклиниваться между собеседниками, часто мало знакомыми, и прерывать их короткими репликами с наводящими вопросами. «Румынский товарищ» обрел популярность. На ежедневных летучках посланник часто воспитывал: «Надо учиться у товарища Бабояну».

Такие рекомендации считались легким вольнодумством, ибо учиться следовало у старшего брата по общему лагерю, а не наоборот. В рамках установки я, сдерживая раздражение, старался насытить непомерное любопытство Бабояну, в том числе в сфере быта, каковой в немногочисленной советской колонии в Уругвае с жесткой дипломатической квотой был весьма безрадостен.

– Тебя интересует разница между нашим посланником и его чехословацким содругом? – переспрашивал я. – Так вот, у первого зарплата меньше, чем у шофера-чеха.

Для сотрудников посольств и других совучреждений каждой страны был установлен неведомо кем и как свой «прожиточный минимум», включавший набор от ежедневного потребления котлет до приобретения каждые три года верхней одежды. У валютного управления МИД Уругвай ходил в пасынках. Правда, страну регулярно посещали его ревизоры.

Перед их очередной инспекцией каждому из нас общественные организации (для конспирации партийная именовалась профсоюзной, профсоюзная – месткомом, а комсомольская – физкультурной) в обязательном порядке поручали покупку одного дорогостоящего товара с предъявлением чека. Мне неизменно поручалось приобретение галстука, стоимость которого тянула на недельную зарплату. Пара нелюдимых ревизоров лично инспектировала торговые точки. Обходила стороной салоны модной одежды, универмаг «Лондон – Париж» на проспекте 18 июля и находила занюханные лавки в портовой части города. Потом ревизоры, пренебрегая нашими чеками и тратами кровных денег, составляли собственную калькуляцию потребительской корзины. Все оставалось по-прежнему.

Самыми информированными людьми по торговой части являлись наши дежурные коменданты. Их нехитрые обязанности заключались в том, чтобы при появлении у ворот миссии посетителя впускать его и приглашать дежурного дипломата. По странной прихоти мидовские кадровики находили дежурных комендантов в одном из московских автокомбинатов. Те по приезде в Уругвай спешно покупали два негнущихся, подбитых овчиной кожаных пальто (одно – себе, другое – на продажу) и готовились к встрече с родиной: после нашей интервенции в Венгрии уругвайские власти время от времени обсуждали вопрос о разрыве с СССР дипотношений.

Но вернемся к Бабояну. Он исчез так же таинственно, как и появился. Вскоре наступило охлаждение между нашими странами. Румыны рекламировали себя как «подлинно независимое социалистическое государство». Такая деталь игнорировалась латиноамериканцами, не видевшими особого различия между «сатанинскими племенами». Чаушеску почтил своим вниманием лишь те страны далекого континента, где была предварительная договоренность о выдаче ему очередного ордена. В Уругвае орденов нет, и страна, впустившая Бабояну, была неблагодарно проигнорирована его властелином.

С крахом социалистической системы испарился эфемерный довод об «особом румынском пути» и в глазах латиноамериканцев страна утратила свой экзотический шарм. Образ Румынии надо лепить заново. Мне же визит президента Иона Илиеску напомнил те далекие годы, когда Румыния начинала свое открытие Южной Америки.

«Независимая газета», 21 августа.

в начало

1994

Воспоминание о будущем

Кавказский дневник поручика Л.Б.

В питерской публичной библиотеке обнаружен рукописный дневник брата моей матери Леона Георгиевича Башинджагяна. Он, боевой офицер русской Кавказской армии, а после провозглашения независимости Армении – сотрудник разведслужбы ее национальной армии, свидетельствует на протяжении двух лет о ситуации в Закавказье вслед за октябрьским переворотом: войне с Турцией – союзницей Германии, межнациональных конфликтах, положении армянских беженцев, судьбе российского офицерства. После октябрьского переворота и ухода с турецкого фронта российских войск их место заняли армянские воинские формирования. Дневник написан на русском языке, отдельные фразы – на армянском и французском. Хроника перемежается лирическими стихами. Сохранены авторская орфография и пунктуация.

Несколько слов об авторе. Он – сын основоположника армянской пейзажной живописи Г.З. Башинджагяна, сам талантливый художник; учился в Тифлисе – центре Кавказа, а затем в Петербурге, где его застала Первая мировая война. Впоследствии он стал крупным лингвистом-востоковедом, ученым секретарем Института языка и мышления АН СССР. А. Краснов-Левитин в своих воспоминаниях «Лихие годы» писал о Башинджагяне как о «блестящем эрудите, делавшем погоду в языкознании» (Париж: ИМКА-Пресс. – 1977. – С. 319). В 1938 году беспартийный профессор пополнил жертвы ГУЛАГа, впоследствии реабилитирован. Сохранилась справка ОГПУ Ленинграда (за три с лишним месяца до убийства Кирова), в которой Башинджагян назван одним из руководителей контрреволюционной группы, вознамерившейся с помощью созданного ею академического «Словаря русского языка» сокрушить «яфетическую теорию Марр Н.Я.».

В январе 1994 года исполнилось 100 лет со дня рождения Леона Башинджагяна.

Профессор Карэн Хачатуров

Ст. Баязет. Понед. 5-го февраля (1918).

Ровно неделя как мы выехали из Тифлиса. Встречаемся за день с разнообразными людьми. Инженеры, солдаты, рабочие, офицеры, всевозможные чиновники – и все одеты почти одинаково. Полушубки, шапки, сапоги, валенки... Общественная атмосфера несколько сгущается. Идет глухая напряженная борьба партии «мирного содружества народов» с истерическими националистами и провокаторами, сеющими рознь и вражду между армянами, мусульманами, русскими и пр. и пр. Попадаются изредка барышни. Общая картина местных нравов напоминает мне романы Джека Лондона. Именно его описания Клондайка.

Вчера были в самом городе Баязете[6]. Представились местным властям. Между прочим, нам посчастливилось попасть на чрезвычайно интересное заседание. Множество главарей курдских племен явились с целью мирных переговоров в местный армянский комитет. Они, собственно, не главари, а только представители племен. Сами же «вожди» еще молодые люди, с мужественными, полными экспрессии лицами. Одеты по-своему богато и сплошь увешаны патронами. На поясах – кинжалы, но винтовки они оставили за дверью. Держатся с достоинством и независимо, говорят громко, внимания на нас и наши аксельбанты обращают весьма мало.

Баязет. Вторн. 18 февр.

В сопровождении одного из стражников Эмир-Тумана поехали верхом в Килиса-Кянды, резиденцию хана. Через полчаса мы уже въезжали в Килиса-Кянды, сравнительно благоустроенное персидское селение. Эмир живет в небольшом двухэтажном домике. Толкнули какую-то дверь и, не раздеваясь, вошли в приемную. Навстречу нам встали несколько персов. Первый из них, с которым поздоровался шедший впереди меня чиновник, и оказался известным Эмир-Туманом, Али Кули ханом. Кроме него в комнате находились – брат Эмира – Салар, директор таможни и его делопроизводитель. Нас пригласили сесть. Только мы расселись, в комнату быстро вошел человек, резко отличавшийся от встретивших нас персов. Вошедший оказался правой рукой Эмир-Тумана – есаулом Обуховым.

Сам Эмир произвел на меня довольно хорошее впечатление. По-русски Эмир говорит очень плохо. Но на языке «фарси» говорил много, охотно и умно. Несколько раз в беседе подчеркивал, что он друг русских и гордился знакомством с русскими генералами и самим вел кн. Николай Николаевичем[7]. Имеет несколько русских боевых орденов и от души ненавидит Сарлара Макинского[8]. Два других перса ничем не привлекли моего внимания, но зато есаул Обухов заинтересовал меня особенно. Говорит тихо, несколько даже вкрадчиво... Кстати, характерная черточка, по персидскому обычаю он шапки с головы не снимал и именовал себя Лезгин-беем. Разговор касался почти исключительно политики и велся то на русском, то на фарсийском языках.

За обедом продолжали говорить... Поглощая все эти сытные блюда, мне невольно приходило на ум, что прославленная восточная лень и восточная чувственность многим обязаны жирному плову и барашкам под кислым, пряным соусом. Да и брюшки почтенного Эмира и его брата – не того ли благородного происхождения?

Суб. 17 февр.

Сегодня уехали все железнодорожники. Мы – одни из немногих застрявших в Баязете. И, вероятно, единственные, застрявшие добровольно. Жутковато все же немного. Дом наш, как фонарь – весь в огнях и открыт со всех четырех (даже пяти) сторон. Кроме того, он стоит на отлете, первым по так называемой «укрепленной линии» и простреливается пулями во всех направлениях.

Воскр. 18 февр.

Только что комиссариату сообщили по телефону, что на ст. Допчур-Чала, верстах в 15 от Баязета, напали курды и сейчас там идет бой. С нашей стороны уже пять убитых и четыре раненых. Среди убитых называют Айламазова, знакомого нам командира роты. Весть ужасно неприятная. А ведь какие дерзкие курды! Нападают среди бела дня! Уже, вероятно, чувствуют за собой силу!

20-го февр. Сафали.

Из Баязета выехали утром, часам к десяти. С нами – пять верховых, армяне, недавно призванные. Дороги никто не знает. Наша «охрана» настроена пессимистически. Все пятеро в один голос утверждают, что ехать сейчас в Сафали – безумие. На днях по этой самой дороге напали курды на отряд из 30 человек и перебили всех. А нас всего только 8. Вместе с ними. Да еще патронов у нас совсем мало – по 100 на каждого.

Вдруг близь одного поворота спутники мои останавливаются и окружают что-то, что лежит на земле... Подъезжаю ближе. На снегу близ дороги лежит навзничь, раскинув ноги, труп солдата. Он, по-видимому, армянин. Убит холодным оружием. Судорожно сведенная правая рука вся в огромной резаной ране. Один глаз вытек, другой, огромный, стеклянный, уставился в небо.

Вдруг на смежной с нашей дорогой показывается отряд верховых. Кто такие?.. Оказалось, армяне-милиционеры из Сафали. Сообщили нам, что дорога до Сафали совершенно безопасна... Ни одного курда! Сразу всем становится весело. Забыты страхи! И бодро пускаемся в путь.

21 февр.

Я в гостях у Эмир-Тумана. А сам Эмир-Туман приглашен на свадьбу в соседнюю деревню. Вокруг обычная турецкая деревня. На плоских кровлях и узеньких улочках – талый снег, кое-где голые тополя. А там далеко – горы и холмы. За столом – Эмир-Туман, Салар, есаул Обухов, подпоручик Высотский и подпоручик Ермолаев[9]. Разговор, конечно, касается Макинской железной дороги, каких-то денег, Сардара, охраны и пр. и пр.

Так как хану Аваджинскому приходится платить долги, он напустил на себя серьезность и держится с большим достоинством. Заверяет нас в том, что понес массу всевозможных убытков, помогая русским, и на прескверном русском языке ругает Сардара Макинского. Иногда есаул Обухов переводит наиболее трудные места беседы.

Четв. 22 февраля. Сафали.

Пишу в столовой лазарета. У Эмир-Тумана вечер провели недурно. После ужина вся компания села за польский банчок. Карты у Хана весьма и весьма заиграны. Поразило меня одно обстоятельство. Партнеры наши, приближенные Эмир-Тумана, Хана Аваджинского, в его присутствии и, по-видимому, с его ведома (horribile dictu!)[10]... шулерничали. И при том очень неловко и потому явно до наглости.

21 марта. Игдыр[11]. Комната офицеров у этапного коменданта.

Дорога от Мосуна до Игдыря трудная. Первую половину пути до Зорского или Каравансарайского перевала поднимались все время бесконечными каменистыми холмами. Вторую половину спускались по еще более каменистым холмам. И конца-краю нет этим проклятым перевалам. Доедешь до одного, думаешь: «Ну, конец, сейчас увидим равнину...» Глядь, за этим перевалом другой, за ним третий, четвертый, десятый... Счету нет.

На дороге масса трупов павших лошадей и быков. Вся окрестная местность усеяна ими. Здесь прошли беженцы. И путь весь усеян следами их шествия. Сломанные оси, половинки колес, выброшенные грязные отрепья. Отвратительное впечатление производят попадающиеся изредка трупы людей.

Одиноко, всегда в стороне от дороги, лежат они, все навзничь, полуодетые, босые.

Эривань. 24 марта.

Дорогой из Игдыря в Эчмиадзин остался доволен. Все время ехали армянскими деревнями, где нас отлично встречали благодаря «Дервишу».

«Дервиш» – командир одного из батальонов Сурп-Карапетского конного полка. Личность весьма примечательная. Один из «хмбапетов»[12]. В Русской Армении его, видно, отлично знают.

В Эчмиадзине меня приютил военный комендант – прапорщик Джагаров, гроза всех эчмиадзинских солдат. Несмотря на «революционный порядок» и декларацию прав солдата, он рукоприкладствует вовсю, бьет и колотит под сердитую руку здоровенной нагайкой что есть мочи и без всякого стеснения. И при этом ругается охрипшим от крика голосом на всех известных ему языках.

Эривань – довольно большой (для Кавказа) город, немножко больше и лучше Елисаветполя[13], неопрятный, вульгарный, но зато весь в садах и виноградниках. Дома в два и даже в три этажа, тротуары, извозчики, конка, настоящие городские барышни.

Вечером в женской гимназии был какой-то вечер. Я почел своим долгом пойти на этот вечер. И отлично сделал. Гимназистки, гимназистки... Вспомнил сразу Сызрань. Тоже женская гимназия. Тоже много офицеров. И среди нас трое шикарных «павлонов»[14] в коричневых новехоньких кителях, с золотыми погонами, в старательно начищенных Ермолаем сапогах и с легким намеком на «пробор». После юнкерства такие еще коротенькие волосы!

Понед. 26 марта. Вагаршапат (Эчмиадзин).

Только час назад приехал верхом из Эривани. Наш «пункт» в Баязете ликвидирован. Везу с собой телеграммы о переводе «пункта» в Эривань. Все бы хорошо, только одно досадно и печально – в штабе генерала Силикова получены известия, что Баязет покинут нашими войсками и населением и горит.

Вторн. 27 марта. Игдыр.

Повидался с полковником Багдасаряном и узнал от него, что наши уже тронулись из Баязета. Так что, по-видимому, будет лучше, если я останусь здесь, в Игдыре, дожидать их.

Четв. 29 марта.

Пишу, сидя в санитарной двуколке. В голове и груди ощущение боли и тяжести, как наутро после пьяной ночи. Только что Левон, сафалийский комиссар, сообщил мне, почти плача, что Высотский, Ермолаев и женщина-врач Корсак убиты...

Не верю, не верю!

Пятн. 30 марта.

Как во сне. За сегодняшний кошмарный день буквально с ног сбился. Завтра хороним Виктора Стефановича, Ивана Павловича и Марию Фердинандовну.

Ужас!

Живу, живой... А они мертвые.

Над дверью покойницкой большой черный крест.

...После тяжелого и долгого пути, когда мы уже подъезжали к тому месту, где лежали убитые, пошел сильный дождь с градом. Отвратительная, каменистая дорога круто подымалась в гору. Лошади выбивались из сил, стараясь тащить двуколку и, в изнеможении, поминутно становились. Но стоять им не давали. Вечер быстро надвигался, и надо было спешить.

Я сошел с двуколки и пошел пешком немного впереди ее. Конная охрана, взятая нами, вместе с Левоном Ованесяном была впереди еще версты на полторы. И когда мы были уже совсем близко, она, забрав с собой двоих, Высотского и Корсак, шла уже нам навстречу. Трупы перекинули через седла.

Сердце мое сжалось.

Подошел вплотную к Высотскому. Глаза полуоткрыты. Каменные рука и нога. В одном белье, мокром от дождя и крови. Сразу признал и Марию Фердинандовну. Только волосы сбились и рот неестественно полуоткрыт, обнажая ровные белые зубы. Лицо в ссадинах.

С трудом уложили обоих в одну двуколку.

– А Ермолаев? Где он?

Я сам пошел искать его с двумя солдатами. Один из них вел в поводу большую гнедую лошадь. Шли прямо по холмам, сплошь усеянным острыми камнями, и страшно крутым. Долго-долго. Бесконечно. Я задыхался под тяжестью мокрой шубы, патронташа и револьвера. Шел дождь.

...Он лежал на самом перекате усеянного острыми камнями холма, навзничь, в одном белье. Рубаха на животе вся в крови. Волосы от дождя сбились и свалялись. Глаза закрыты. Губы точно усмехаются и тоже закрыты. Борода сильно отросла и точно порыжела. Лицо спокойно, без всяких ссадин, но похудело и даже как будто уменьшилось. Да, это он.

Мы осторожно подняли с земли тяжелое тело и положили его поперек седла. Один солдат повел лошадь, а мы поддерживали с обеих сторон труп, чтобы он не соскользнул вниз.

Я держал Ивана Павловича за руку. Недавно полученная им гимнастерка была насквозь мокрая от шедшего с утра дождя, пальцы рук забрызганы кровью. Держал руку у кисти и смутно удивлялся, отчего она такая холодная?

Близко-близко качалась голова Ивана Павловича, лицом вниз, такая знакомая и в то же время чужая. Из раны на животе ручьем бежала темная кровь. Она окрасила все седло и капала и струйками лилась на землю.

Шел рядом, крепко держал за руку и до слез больно и жалко было мне Ивана Павловича. Ведь так недавно, еще десять дней назад, я видел его веселым, здоровым, жизнерадостным. Вот в этой самой гимнастерке. А теперь вот... И невольно подступали к горлу рыдания.

Подлецы! Подлецы!

Что они сделали с Виктором Стефановичем и Иваном Павловичем! И с бедной Марией Фердинандовной!

По дороге тянулись вереницы беженцев, быки, арбы, тележки, навьюченные донельзя лошади и буйволы, вооруженные люди, еле передвигающие ноги женщины с детьми на руках. Мы обгоняли их. Они сторонились и любопытно заглядывали в лицо убитому. Многие тяжело вздыхали и крестились.

Дождь почти перестал. Где-то шла частая, непрекращающаяся стрельба. Вот и двуколки наши...

Ивана Павловича положили в нашу двуколку.

И мы тронулись обратно. Все молчали. Возница что-то спросил меня об убитых. Но я не мог говорить. Чувствовал, что начну рассказывать и расплачусь.

Сегодня целый день бегал. Заказывал гробы, разыскал батюшку, добыл деньги, нашел места на кладбище, просил провести вскрытие.

До сих пор не отдаю себе отчета, что произошло.

И не надо. Слишком страшно. Мне кажется, что всю жизнь будут преследовать меня тени убитых товарищей.

Понед. 2 апр. Игдыр.

Все кончено. 31 марта 1918 г. предали земле на Игдырском приходском православном кладбище тела убитых офицеров: Высотского и Ермолаева и женщины-врача Корсак. Я сам написал на деревянных дощечках чернилами их имена и фамилии. И думал, как зла и насмешлива Судьба! Могло ли прийти кому-нибудь из нас в голову, когда я уезжал из Баязета, что десять дней спустя я буду хоронить обоих товарищей моих в Игдыре? В наскоро сколоченных гробах, без сапог, непричесанные. Фотограф направил на открытые еще гробы свой объектив.

Готово...

Вторн.

Говорят, Баязет взят. И турки уже угрожают Тифлису. Что за чертовщина!

Четв. 4 апр. Александрополь[15]. Ресторан «Яр».

Через столик от меня сидит большая компания т. наз. «героев тыла». Вольноопределяющиеся, маменькины сынки, устраиваются при различных штабах.

Понед. 16 апр.

Я часто вспоминаю одно случайное предсказание, выпавшее мне во время какой-то веселой игры в Петрограде: «Этому человеку суждено переиспытать все страдания».

Среда 15 мая (н. ст.).

Живем все странной раздвоенной жизнью. С внешней стороны жизнь в городе (Эривани) течет совершенно нормально. Но сквозь это внешнее спокойствие повседневно угадывается что-то совершенно иное. Жуткое и гнетущее.

По последним сведениям, турки перешли Арпачай и бомбардируют Александрополь. Значит, мирные переговоры ни к чему не привели. И тоска у всех на душе. Неужели опять начнутся ужасы войны! Опять тысячи беженцев, сотни раненых, трупы без конца.

Зарик[16] опять пошел вдело. Его батарея (5-я) стояла в Мал. Караклисе, в пяти верстах от Александрополя.

Вторн. 21 мая.

С утра в городе испуг и тревога. Оказалось, что шли беженцы. Шли весь день до самого позднего вечера. Арбы, повозки, лошади, навьюченные ослы и быки, стада овец и коз, коровы, пешие и конные, женщины, мужчины, старики и дети – все это стихийно двигалось вверх по Астафьевской[17]. По обеим сторонам течения идут вооруженные мужчины. Многие одеты в солдатскую форму.

Целый день все лавки были закрыты. Люди ходят испуганные и растерянные. С тревогой спрашивают друг друга о последних новостях и, узнав, безнадежно машут руками.

Среда 22 мая.

Неожиданно подавленное, трусливое настроение сменилось в городе праздничным одушевлением. Вчера были получены телеграммы о победе нашей под Сардарабадом. И мгновенно все армянское население Эривани встрепенулось и вздохнуло свободней. В Эчмиадзине запись добровольцев идет успешно. Из Джульфы еще вчера сообщили, что англичанами занят Реван-Дуз. Все это заставило большинство вновь обрести потерянную веру и надежду на успех в этой неравной борьбе.

А все же мы, армяне, не понимаем всего значения того, что сейчас творится. Не понимаем, что ведь от исхода этой кампании зависит жизнь и смерть всего армянского народа. Победим мы – и у нас будет будущее, будет Свободная Армения. Побьют нас турки – и на свете станет одним народом меньше.

Вторн. 18 июня Н. Ахты[18].

Из Эривани сюда доехали на нашей «санитарке» ровно за 12 часов. Во всех попадавшихся деревнях останавливались ненадолго. Картина поистине безотрадная. Ужасное положение беженцев действует на нервы угнетающе. Помощь оказывается им в чрезвычайно скромных масштабах. Грязные, оборванные, уставшие, скитаются они по всем дорогам, по полям и горам, сами не знают, куда и зачем идут. Народ армянский вернулся к первобытному образу жизни. После того как наши войска покинули Ван, Баязет, Эрзерум и Карс.

Среда 19 июня. Еленовка[19].

Подходит какой-то солдат и нерешительно осведомляется: «Правда, что Константинополь взят?»

– Кем взят?

– Кто знает... Говорят, взят.

Достойно удивления, как быстро распространяются подобные нелепые слухи среди беженцев. И не только среди беженцев, но и среди местного населения...

Константинополь пал...

Эривань взят турками...

Национальный совет прислал на каждого беженца 20 фунтов муки...

Англичане в Джульфе...

Русские уже в Тифлисе...

И еще, и еще...

К нашей шедшей шагом двуколке подбежали два человека. Один из них держал в руках три сорокарублевки («керенки») и обратился к нам с вопросом, хорошие ли это деньги? Другой, перебивая его, утверждал, что лучше их сейчас никаких денег нет. Доктор уверил первого, что деньги хорошие, и оба беженца отошли, продолжая громко спорить о чем-то.

Четв. 3 октября.

Думаю – удрать куда-нибудь? Куда-нибудь, где ни войны, ни голода, ни ежедневных, ежечасных тревог. В Австралию, что ли, в Чикаго, или прямо к эскимосам. Надоела война до тошноты, до остервенения.

Четв. 14 ноября.

Сегодня убит Корчикян, наш бывший министр финансов. Город явно терроризован, и каждый гражданин боится быть убитым совершенно неожиданно. Боится, что за ним подглядывают или подслушивают его обывательские беседы.

Когда я вошел в комнату (канцелярию), где был убит Корчикян, там было уже много народа – два-три министра, врачи, судебная власть и еще несколько неизвестных мне лиц. Убитый лежал на спине в луже крови, прямо на полу.

Воскр. 1-го декабря.

В прошлом году в начале декабря я был в Елисаветполе. Это были тревожные дни армяно-татарских столкновений, когда обе части города представляли собой вооруженный лагерь. Не только мужчины, но и женщины, и дети-армяне вооружались возможно лучше и скорей. Каждый час мог возвестить начало резни, и поэтому все находились в тревожном ожидании.

Дерзость моя доходила до того, что я нередко преспокойно переходил знаменитый Елисаветпольский мост через «Гянджинку» и ходил далеко в татарскую[20] часть города за виноградом.

Понед. 26 мая (1919).

Довольно ярким пятном в прошедшем месяце оказалась для меня поездка в Нахичевань с Ал. Ив. Хатисовым[21]. Выехали в чудный майский день, 13 мая, вторник. На станциях от Эривани до Шахтахты – парады в честь министра-председателя. Солдаты наши имеют уже довольно приличный вид. Одеты, обуты (правда, не все), сыты.

Особенно интересен был парад двух конных сотен. Сотни эти набраны сплошь из добровольцев, турецких армян (сасунцев). Ни одного офицера. Ал. Ив., ген. Дэви[22] и Дро[23] обходят строй. Ал. Ив. приветствует их, объявляет о занятии Карса и Нахичевани нашими войсками и поздравляет с ближайшим возвращением всех беженцев в родные деревни. На лицах большинства – радостные улыбки. Некоторые даже крестятся.

Потом – церемониальный марш, по командам (на армянском языке) – «Справа по три!» Марш, переходящий впоследствии в дикую скачку без всякого равнения, с молодецким гиком и с такими же детски-радостными улыбками на суровых, усталых лицах. Мы все тоже улыбаемся. Поезд отходит, а Дро из окна подзывает одного из всадников и отдает ему какие-то приказания.

Но самое интересное ожидало нас в Нахичевани.

Именно – депутация от мусульманского населения, долженствующая приветствовать... кого? Я так и не мог понять. Центральная фигура в депутации – Кербалай-Хан Нахичеванский, молодой человек с мягкими, довольно крупными чертами лица, упрямым ртом и выразительными глазами.

Он весьма неохотно согласился пройти в салон-вагон министра-председателя и только тогда, когда сказали ему, что его просят «министр-председатель Хатисов и Генерал Дэви».

В салон-вагоне – комедия.

Ал. Иванович произносит речь, в которой старается доказать, что Республика Армения является в Нахичевань только потому, что это приказано нам союзниками, что наше единственное желание – расселить поскорее наших беженцев и жить в мире с мусульманами, что в Карсе армяне и татары уже великолепно ладят меж собой и пр., и пр. На эту речь Кербалай-Хан весьма коротко ответил, что правительства армянского они не признают и только временно передают управление областью армянам, так как это приказание союзников, которых они всегда слушаются. Население же нахичеванское ни в коем случае не желает иного правительства, кроме татарского.

На это Ал-др Ив. в свою очередь, тоном намного холодней, ответил, что сейчас ни они, ни мы, не можем решать никаких политических вопросов, а должны заняться чисто хозяйственной стороной дела, и он надеется, что руководители татарского населения, и особенно ханы нахичеванские, постараются употребить все свое влияние на население для безболезненного занятия края армянским правительством.

Несколько слов сказали и другие представители Нахичев. национального совета, прося о том, чтобы турецкие армяне-беженцы не расселялись в их область, чтобы за поля армян, засеянные татарами и теперь подлежащие возвращению хозяевам, – было заплачено по справедливости и пр., и пр.

На все это, конечно, Ал. Ив. отвечал в утвердительном смысле, добавив, что губернатором в Нахичевани будет назначен г-н Варшамян, которого многие татары отлично знают и любят и который имеет соответствующие данному положению дел инструкции от арм. пр-ва.

Во все время беседы Кербалай-Хан, быв. улан Его Величества полка, заметно нервничал и страдал. Ему стоило, вероятно, огромного труда сдерживать себя и не разразиться проклятиями против представителей извечно ненавистного им племени армян, пришедших теперь отнимать у них неотъемлемую (!) собственность, ханство нахичеванское. И пальцы его все время нервно сжимались, и глаза избегали встретиться с нашими. И когда, наконец, члены депутации поднялись и стали прощаться, он был расстроен и лицо его было все в красных пятнах. А когда он вышел в коридор, то на миг потерял себя и схватился за голову. Он страдал, и мне стало его жалко.

Переночевав в вагоне на ст. Нахичевань, утром к 11 часам поехали в город мимо небольшого пестрого базара, извозчик домчал нас на площадь перед зданием национального совета, где выстроен караул. Джафар-Кули Хан – небольшой, слегка сутулый старик с крутым лбом, острым взором и седыми усами, в черном бешмете – пригласил нас войти. В зале уже собрались члены национального совета и все местные видные деятели. При нашем входе все встали. Когда наступила тишина, Ал. Ив. сказал несколько слов на ту же тему, что и вчера, напирая главным образом на то, что мы приходим к ним не как завоеватели, а для мирного содружества, при котором не может быть различия между армянами и татарами.

Потом встал секретарь совета Мирза Джабар и от имени совета просил министра-председателя задать три вопроса:

1) Для чего нужно было пр-ву Армении являться в Нахичевань?

2) На каком основании в армянских газетах было напечатано, что все население Нахичеванского района согласно подчиниться Республике Армении?

3) Известно ли армянскому пр-ву, что мусульмане Нахичевани повинуются воле союзников, но пр-во Армении не желают?

После него встал один из членов совета, густобровый, неприятный пожилой Аджи и стал явно протестовать против нашего появления в Нахичевани. Тон его был страшно резкий и вызывающий. Впечатление от него – удручающее.

Ал. Ив. отвечал ему и первому протестанту корректно, но тоже резко, раза два упомянув о «бунтовщиках». «Бунтовщики» весьма обиделись и не преминули поставить в известность нас, что это не их мнение, а мнение «народа», а народ «бунтовщиками» обозвать никак невозможно!

Среда 28 мая.

Сегодня торжественный день провозглашения единой и независимой, свободной Армении[24]. Часам к 12 прибыл католикос в автомобиле и начался молебен. К началу молебна подоспели американцы, генерал Дэви, татарский молла, персидский консул и пр. Было ужасно жарко, и каждый, вероятно, только о том и думал, как бы поскорее кончился молебен.

Наконец, вот он и кончился. Министр-председатель произносит речь солдатам о значении настоящего дня, и войска проходят церемониальным маршем. Командует парадом подполк. Каракешишев, принимает – ген. Назарбеков[25]. Солдаты одеты хорошо и идут прилично, только вот отвечают очень нескладно.

За войсками промаршировали гимназисты, за ними – гимназистки, потом детишки из различных школ и приютов. Еще за ними – автомобили с аллегорическими изображениями скорбящей и возрожденной Армении, разукрашенные цветами фаэтоны и пр., и пр. По окончании шествия толпа направилась к зданию парламента, где должна была пройти торжественная церемония объявления независимости Армении. Вход – только по билетам. Я был в числе счастливых приглашенных, а потому поспешил занять свое место.

На эстраде, за столом, накрытым красным сукном, – совет министров. В центре – Г.П. Мелик-Каракозов (председатель Комиссии по устройству торжества), справа – председ. парламента, слева – председ. сов. министров. В ложах – различные миссии и католикос с сопровождающими его епископами.

По прочтении актов министром-председателем на армянском и французском языках министр юстиции объявляет об амнистии, министр народного просвещения – об издании какого-то сборника памяти героев-воинов армян, а различные иные председатели и представители читают и произносят приветственные речи, говорят все об одном и том же, но каждый своими словами. Говорит и католикос. Потом играют союзные гимны и церемония считается оконченной. Ничего похожего на грандиозные национальные торжества, конечно, нет. Но их и не надо. Слишком много еще у нас на улицах умирающих и шатающихся от голода людей.

В Игдире (без даты, предположительно 19 августа).

Через два часа быстрой езды по пустынным дорогам уже здоровались с начальником отряда, полковником Мелик-Мурадовым. Он – невысокий, седенький старикашка с неестественно черными усами, в засаленном строевом кителе и таких же штанах. Долго, шамкая, рассказывал, водя пальцем по карте, историю занятия Голлюджи, точно оправдывался в чем-то, но не терял своего достоинства. В общем, положение наше в Игдире вовсе не так скверно, как об этом рассказывали «очевидцы» и доносили официальные телеграммы. И солдаты, и командный состав чувствуют себя отлично. Обедали в «Собрании» 2-го Добровольческого полка, командует которым знакомый мой – Т. Багдасарян.

После обеда я прошел на кладбище, но тщетно искал дорогие мне кресты. Их, вероятно, выдернули и сожгли на дрова прошлой зимой. Не нашел даже могил. Итак – потеряно все. Судьба захотела, чтобы сама память о товарищах моих стерлась. И если сейчас есть еще один человек на земном шаре, который помнит их и знает постигшую их трагическую участь, – это я. И кто знает, может быть, я встречу когда-нибудь мать или вдову Ивана Павловича или Виктора Стефановича и расскажу им о проведенных в Баязете днях.

Вторн. 23 дек.

Должен бы быть день моего рождения, но я придерживаюсь пока старого стиля и буду «праздновать» 23-е декабря ровно через 13 дней. Давно уже не заинтересовывался так книгой, как недавно начатым «Жан-Кристофом» Ромена Роллана. Учусь по ней, как надо писать хорошие романы.

Воскр. 4 января 1920. Тифлис.

Изменю ли себе? Каждый раз накануне дня своего рождения я сажусь за дневник и начинаю мерить и оценивать в уме, что мне принес истекший год и что унесет с собой 1919 год?

Примечания автора предисловия

Независимая газета», 8 сентября.

в начало

1995

С юбилеем, господин Президент

Около полуночи дежурный советской дипломатической миссии в Уругвае сообщил о просьбе посланника незамедлительно приехать. Дистанция от особняка на престижном бульваре Испании, где располагалась миссия, до ее пресс-отдела, под крышей которого действовало представительство Совинформбюро, только что преобразованное в агентство печати «Новости», приличная, и оставалось только гадать о причинах срочного вызова. Обычно невозмутимый Сергей Романович Стриганов был возбужден, протягивая поступившую из Москвы шифрограмму. Депеша руководства министерства иностранных дел, содержание которой помню почти дословно, гласила: в Уругвае с визитом доброй воли находится президент Индонезии Сукарно. В ходе последнего визита в СССР он обещал Н.С. Хрущеву отметить свое 60-летие 6 июня с.г. в кругу советских друзей. Вам надлежит встретиться с Сукарно или с министром иностранных дел Субандрио и лично получить подтверждение. Об исполнении срочно доложите.

– О чем изволите докладывать? Сегодня утром Сукарно улетел в Бразилию, оттуда начнет свое африканское турне, и на всем маршруте, как назло, нет ни одного нашего посольства. А по окончании его визита и времени не будет для принятия решения Политбюро и подготовки к юбилею. Вся надежда только на вас, голубчик, – со слезой в голосе, но торжественно заключил посланник.

Если откровенно, то я недоумевал, каким образом могу заменить Сукарно и юбилеем в честь заморского владыки скрасить суровые будни нашего дорогого Никиты Сергеевича и его славных соратников. «Вы ведь получили долгожданную бразильскую визу и еще можете догнать Сукарно, голубчик», – радовался приятно удивленный моей недогадливостью Стриганов.

Здесь необходимы краткие пояснения. Ночная беседа происходила в апреле 1961 года, тогда во всей Южной Америке наши дипломатические представительства были только в Уругвае и Аргентине. В закрепленный за миссией в Монтевидео так называемый консульский округ входила Бразилия, и мне была поручена информационно-пропагандистская и журналистская работа в этой стране, являющейся континентом на континенте. По запросам многочисленных органов местной печати, прежде всего специализированных журналов, посылались получаемые из Москвы статьи, особенно о науке и культуре, направлялись рукописи для издания книг, готовился информационный бюллетень на португальском языке. Знакомство со страной было заочное, так как все запросы о выдаче въездной визы оставались без ответа.

Отношения между нашими странами были установлены в канун окончания Второй мировой войны, через два с половиной года разорваны Бразилией, и в описываемый момент шли интенсивные переговоры, в том числе в Монтевидео, об их восстановлении. Среди выдвинутых бразильской стороной условий – ограниченная жесткой квотой численность посольств, надлежащий уровень торговли и требование принести извинения за мотив разрыва отношений – опубликованную «Литературной газетой» статью известного тогда писателя Бориса Горбатова «Его наградил Гитлер». Речь шла об Эурико Дутре – военном атташе в Германии (его награждение нацистским орденом входило в ритуал), а потом военном министре, настоявшем на посылке единственного латиноамериканского контингента для участия в боях в составе антигитлеровской коалиции, и, наконец, маршале и президенте Бразилии. Как и предполагали бразильцы, на заключительном этапе переговоров это требование было снято за счет увеличения нами объема закупок бразильских товаров и сокращения числа тех, кто старался реализовать в форме долгосрочной командировки хрупкую мечту Остапа Бендера. А пока шел торг, бразильцы придерживали выдачу въездной визы. Мне удалось получить ее только после встречи с бразильским послом в Монтевидео, и я не спеша составлял рассчитанную на месяц программу.

Теперь о виновнике находившегося под угрозой кремлевского торжества. То была эпоха вселенской конфронтации и время людей-символов. Сукарно вместе с Джавахарлалом Неру и Гамалем Абделем Насером олицетворял дружественный нам и одновременно буферный между нами и Западом «третий мир» и Движение неприсоединения. Можно было с уверенностью предположить, что празднование юбилея Сукарно в Москве будет истолковано нашей пропагандой как «новое свидетельство торжества нерушимого союза мирового социализма с развивающимся миром». Получилось, что и от меня зависело укрепление этого союза. Другое дело, что своим визитом в Уругвай Сукарно подтвердил ту истину, что от великого до смешного только один шаг: с миссией доброй воли он прибыл в Монтевидео без официального приглашения и внятной цели, но в самолете, набитом чадами и домочадцами, женами в разрешенном Кораном числе и выведенными за их штат разномастными подругами. О любвеобильной натуре Сукарно ходили легенды, включая гласившую, что именно ему, первому из всех глав государств, КГБ санкционировал ночную «аренду» московской путаны.

Однако всемирная история развивается по своим законам, а советское учреждение – по своим. Сказать, что мой шеф был одновременно и напуган, и горд, значит не сказать ничего и свести к двум примитивным рефлексам всю гамму человеческих эмоций. В самой отдаленной от Москвы стране официальный советский представитель получил не рутинную депешу местечкового пошиба, а нечто эпохально-глобальное. Только одна фраза «Об исполнении срочно доложите» могла доконать даже робота.

– Бога ради, первым же самолетом отправляйтесь в Бразилию и любым способом пробейтесь к Сукарно или к его министру иностранных дел. Я утром попрошу индонезийского посла предупредить о вашей миссии Сукарно через его посла в Бразилии, а сейчас направлю телеграмму в наш МИД, дабы через Варшаву известили польского посланника в Бразилии – он там представляет наши интересы. Получив ответ, отправьте мне обычным способом телеграмму, скажем, такого содержания: «Дядя обещал приехать» либо «Дядя приехать не сможет», – инструктировал меня посланник, с которым мы посмеялись по поводу того, что наша конспиративная фантазия не идет дальше бессмертного кинопароля: «Здесь продается славянский шкаф?» Вечером следующего дня самолет бразильской компании «Вариг» доставил меня в Рио-де-Жанейро. Блистательный город нехотя передавал статус столицы городу Бразилиа, обязанному своей ультрамодернистской архитектуре, казалось, космическим пришельцам. Но пока все столичные атрибуты сохранялись за Рио.

Встретившие меня местные журналисты были удивлены интересом к персоне Сукарно и на нетерпеливый вопрос о его программе и местонахождении весело ответили, что президент «гуляет почище твоего Распутина», что он остановился в самом фешенебельном отеле «Копакабана» и утром собирается улететь в Африку. Забросив чемодан в доступную совкомандированному гостиницу, я с трепетом переступил порог сиявшего огнями громадного, как Казанский вокзал, вестибюля отеля «Копакабана». Ни до, ни после не приходилось видеть такого скопления нетрезвых индонезийцев. Похожий на адмирала портье взглядом представил мне шефа протокольной службы Сукарно, со странной французской фамилией Кузинье, которому я попытался объяснить цель моей миссии. Протоколист, часто икая, увлек меня к коренастому рыжему господину и испарился. Рыжий отвернул лацкан пиджака, скрывавший бляху, и с заметным «нордическим» акцентом представился как «агент федеральной службы расследований», явно не бразильской и тем более не индонезийской. От рыжего я отбился. Оставалось отложить поиски до утра и с невеселой думой об авторах телеграммы из Москвы коротать бессонную ночь.

Вечерний Рио встретил приятным сюрпризом. В аэропорту журналисты уверяли меня, что на всю много-многомиллионную Бразилию я – единственный обладатель советского дипломатического паспорта. Но вот на Копакабане, напротив моего отеля, подвернулся первый праздношатающийся. И оказался он не бразильцем, а добрым старшим товарищем, симпатичнейшим Александром Ивановичем Алексеевым, тогда советником, а вскоре и послом на Кубе. Легендарным Алексеевым, между прочим. «Какими судьбами, Саша?» Выяснилось, что в его недавнюю бытность ответственным сотрудником Комитета по культурным связям с зарубежными странами, именуемого в миру благодаря председателю-правдисту Юрию Жукову «жучком», он подружился с посетившим Москву безвестным тогда нам парламентарием Жанио Куадросом. А тот возьми да и стань президентом Бразилии.

Александру Ивановичу мало было подарить нам Фиделя Кастро – он начал обхаживать Куадроса, по негласному приглашению которого только что прибыл в Рио. Чтобы не отбиваться от назойливых репортеров, он поселился в хлебосольной семье русских эмигрантов, перекочевавших сюда из Харбина. Истины ради замечу, что с Куадросом Александр Иванович промахнулся. Тот пришел к власти с популистскими лозунгами и объявил смертельную войну коррупции. С таким же успехом можно было объявить войну солнечным протуберанцам. Фигуры-статуэтки, часто украшавшие салоны такси, пародировали палкообразного сеньора с густыми усами, угрожавшего казнокрадам карающей метлой. Вскоре экстравагантный президент ошарашил бразильцев своей отставкой. А в ее канун преподнес соотечественникам пару сюрпризов с эффектом политического взрыв-пакета: наградил посетившего Бразилию с официальным визитом Че Гевару высшим орденом «Крузейру ду Сул» – «Южного креста» и велел передать для будущего советского посольства земельный участок, уже полученный тогда призрачной независимой Литвой (в новой столице кипели страсти вокруг земельной собственности). Журналисты утверждали, что и Куадрос, и два его предшественника, и преемник лишились постов во многом из-за козней великого северного соседа. Четверть века спустя я столкнулся с Жанио Куадросом как с префектом «южноамериканского Нью-Йорка» – Сан-Паулу. С прежним азартом он махал метлой.

...Наступило утро последнего для Южного полушария осеннего месяца. Хорошо, что Никита Сергеевич и сотоварищи не имели привычку читать бразильские газеты. Они – кто прозой, а кто и карикатурой – повествовали о художествах Сукарно в закрытом для прочих посетителей шикарном кабаке «Фавела»: президент отплясывал самбу якобы в нижнем белье и даже без оного. У входа в отель почетный эскорт моторизованной полиции готов был сорваться с места по первому сигналу. Утомленный портье-адмирал на правах знакомца доверительно сообщил, что все индонезийцы отсыпаются после трудов праведных, но шеф протокола только что заказал кофе.

В приемной президентских покоев церемониймейстер встретил меня как родного и подтвердил поступившее из Монтевидео уведомление. Прошел томительный час, и меня провели в соседнюю комнату, где я остался наедине с невысоким пожилым господином в халате и феске. Это был «Бунг Карно», «брат Карно» – так президента величали его соотечественники. Сукарно потрепал меня по плечу и пригласил к беседе. Вот тут на память и пришла байка о приеме компартии Индонезии в Коминтерн. Поскольку индонезийский делегат знал только родной язык, к трибуне конгресса подошел Радек и бойко перевел пламенную речь. «Товарищ Карл, вы знаете и индонезийский язык?» – согласно легенде, удивился Ленин. «Нет, Владимир Ильич, я просто знал, что скажет товарищ из Индонезии», – якобы ответил остроумец Радек. Но я-то не знал, что скажет Сукарно и приступил к рекогносцировке его лингвистических возможностей.

Не удовлетворившись утвердительным ответом на вопрос о поездке в Москву, я на листке бумаги изобразил корявый рисунок в манере ранних примитивистов: Спасская башня, зубцы кремлевской стены и надпись: «Presidente Sukarno 6.VI.1961?» Президент радостно закивал головой, по-детски захлопал в ладоши и в знак завершения аудиенции вновь дружелюбно потрепал по плечу. Подмывало попросить расписку, но не рискнул. Прямо из отеля отправил в Монтевидео срочную телеграмму: «Дядя обещал приехать». Подумав, в порядке допустимой импровизации добавил: «Обещал лично». По молодости лет мне показалось, что я успешно выполнил задание первостепенной государственной важности. С легким сердцем приступил я к реализации насыщенной программы установления собственных контактов. Никогда раньше, да и позднее не доводилось ощущать такого внимания к своей скромной персоне как к посланцу сверхдержавы, находившейся на пороге долгожданного восстановления отношений с Бразилией. Минуло меньше месяца после полета Юрия Гагарина, и я буквально кожей ощущал беспредельное уважение к моей Родине, притом повсеместное – от официанта до министра. Когда поздним вечером возвращался в отель, особенно в Рио и Сан-Паулу, меня ждал ворох визитных карточек и телефонных уведомлений не только от журналистов, но и от политиков, деятелей культуры, крупных бизнесменов с приглашением отобедать, отужинать, а главное – помочь наладить контакты с советскими партнерами.

Наивные люди, и я в их числе. Инициативы уходили в песок, письма оставались без ответа, а редкая реакция Москвы напоминала интермедию Аркадия Райкина «Запустить дурочку». Но огорчения компенсировались общением с бразильцами, их дружелюбием.

Через полгода после моего отъезда из Рио были восстановлены отношения между нашими странами.

Ну а судьба юбиляра? Через три года после отставки Хрущева был низложен с кровавой вакханалией его индонезийский друг, которого Никита Сергеевич пережил всего на год. Десять лет спустя после мимолетной встречи с «Бунгом Карно» я посетил его могилу в Третесе, что на юго-восточной оконечности Явы. Там рисовые поля спускаются террасами, как ступени лестницы, и идиллию создают небольшие белые цапли, почти ручные. На Суматре, на берегу горного озера Тоба, в окружении кокосовых пальм и «плачущих деревьев» – каучуконосов-гевей – я постоял около дома, где в годы борьбы против голландских колонизаторов жил национальный герой «Бунг Карно».

А юбилей Сукарно в Москве все же отпраздновали. По свидетельству очевидцев, гульба была знатная и прошла душевно.

Журнал «Латинская Америка», №10.

в начало

1996

Первый барбудо Латинской Америки

Исполнилось 70 лет Фиделю Кастро

Почти невозможно представить Фиделя Кастро 70-летним. Кажется, он всегда должен оставаться молодым чернобородым гигантом в одежде повстанческой армии. Человек огромной физической силы и редкой работоспособности, Фидель недаром получил прозвище «Эль Кабальо» – «Конь».

Фидель доступен в общении, демократ – разумеется, в сугубо латиноамериканском контексте (поскреби любого креольского харизматика демократического окраса и получишь каудильо). Незапятнанный коррупцией и равнодушный к комфорту (разве что охоч до французского камамбера, а в прошлом – до дорогих отечественных сигар), большой мастер бейсбола и подводной охоты. Но прежде всего – один из искуснейших политиков нашей эпохи, имя которого на слуху уже четыре десятилетия.

Раньше Фидель вызывал либо ненависть, либо столь же иррациональную любовь, портрет его рисовали только двумя красками. Сейчас появились и полутона.

Начало

Как любого политика, Фиделя Кастро сформировапи семья, среда, страна и, конечно, время.

Семья Фиделя эмигрировала на Кубу из испанской провинции Галисии. Галисийцы – тугодумы, но, как говорится, себе на уме. Дед Фиделя был солдатом испанской колониальной армии на Кубе, отец (Анхел) выбился из крестьянина-бедняка в богатые землевладельцы. Отец и мать (Лина) – малообразованные самоучки. Их жилище типично для галисийских крестьян. Под домом – коровник, свинарник и курятник. От второго брака с Линой у отца были четыре дочери и три сына, в том числе Фидель и человек №2 на Кубе – Рауль. Свое имя Фидель при рождении 13 августа 1926 г. получил в честь крестного, друга семьи и самого богатого человека в округе.

В пятилетнем возрасте Фиделя отдали в Сантьяго на обучение в семью, с которой он делил полуголодное существование. Рано приобщился к грамоте, на всю жизнь сохранив страсть книгочея. Потом – католические колледжи в Сантьяго и Гаване. Пощечина педеля стала самым большим оскорблением. С тех пор чувство человеческого достоинства для Фиделя – безусловно. Кастро в беседе с бразильским священником Бетто признал, что у него никогда не было призвания к церковной деятельности. Он закончил курс Гаванского университета – этой альма-матер свободолюбивой кубинской интеллигенции – по факультету права и общественных наук, получил степень доктора гражданского и лисенсиата дипломатического права. Активно включился в освободительную борьбу, стал одним из руководителей влиятельной университетской студенческой федерации. Тогда же Фидель познакомился с марксистской литературой.

Фидель Кастро тех лет – яркий представитель поколения революционных демократов. Это чаще всего разночинцы. Их деятельность начиналась в университетских стенах. Острие борьбы было направлено против местных тиранов и их американских покровителей. Верные традициям антиимпериалистической борьбы своих народов, революционные демократы готовы были штурмовать само небо. Лучших из них отличали героизм, готовность к самопожертвованию, романтизм. Революционное насилие, включая вооруженную борьбу, они рассматривали как праведный ответ на государственный терроризм властей.

Освободительную борьбу на Кубе провоцировала имперски высокомерная и агрессивная политика США. В мире найдется мало стран, национальное сознание населения которых было бы так травмировано чужеземным разбоем, как на Кубе. Весь XIX век насыщен борьбой кубинских патриотов против испанской колониальной администрации. Знамя этой борьбы – Хосе Марти. И когда окончательная победа была близка, «испанское наследство» присвоили американцы.

Пресса газетного магната Уильяма Рендольфа Херста вела разнузданную антииспанскую кампанию. Под предлогом защиты жизни американцев в бухте Гаваны бросил якорь крейсер «Мейн». Херстовский корреспондент, не считая войну возможной, попросил о своем откомандировании домой. Ответом явилась историческая депеша: «Гавана Ремингтону точка прошу оставаться на месте точка вы даете фото я даю войну Херст». 15 февраля 1898 г. крейсер «Мейн» потряс взрыв, из 300 членов экипажа погибли 260. США объявляют войну Испании и через год оккупируют Кубу. Дарованная ей независимость – фикция. Еще через два года конгресс США принимает «поправку Платта», которая закрепляет «право» на оккупацию острова.

Руководители США словно специально провоцируют на Кубе антиамериканизм. «Отец» политики «большой дубинки» президент Теодор Рузвельт заявил с трибуны панамериканской конференции: «У меня вызывает такое отвращение эта адская кубинская республичка, что хотелось бы стереть ее народ с лица Земли... У нас нет иного выхода, кроме вмешательства. Это убедит подозрительных идиотов в Южной Америке в том, что при желании мы можем вмешаться и что мы жаждем земель». Газеты всего мира обошел фотоснимок: пьяный американский морской пехотинец мочится на памятник Хосе Марти. Нужны ли еще объяснения почти генетического антиамериканизма кубинцев?

В соответствии с монокультурной специализацией всей Латинской Америки США уготовили Кубе участь сахарницы. Остров давал около половины мирового производства сахара. США произвольно меняли квоту, обрекая на безработицу рубщиков и рабочих сахарных сентралей. И еще одна специальность была у Кубы – негласный дом терпимости для жаждавших экзотики американских туристов...

Взаимовыручка в традиции латиноамериканских революционеров, и Фидель – участник антидиктаторских выступлений в Доминиканской Республике и в Колумбии. Тогда же он создает Партию кубинского народа (ортодоксов). Главные усилия направлены на свержение проамериканских тиранических режимов, и прежде всего сержанта-диктатора Фульхенсио Батисты.

Революция

Все началось с фермы «Сибоней». Отсюда на рассвете 26 июля 1953 г. 135 сподвижников Фиделя отправились в свой боевой путь.

...Мы едем в Сантьяго по той же дороге, по которой двигалась на автомашинах колонна Фиделя Кастро. Нам понадобилось всего 15 минут, чтобы добраться до того массивного здания, которое штурмовали повстанцы – до казармы Монкада.

На противоположном от Сантьяго конце Кубы транспарант аэропорта в городе Нуэва-Херона приглашает: «Добро пожаловать на Остров молодежи!» Такое название несколько лет назад получил знаменитый остров Пинос.

Обширный остров покрыт королевскими пальмами и сосновыми лесами: свое название он получил от испанского слова «пинос» – «сосны». К услугам самого капризного туриста – великолепные пляжи, ловля рыбы и лангустов, изысканное мясо черепах-кагуаме, пейзажи с крокодилами, ящерицами-игуанами и попугаями. Батиста объявил Пинос «порт-франко», или необлагаемой таможенными пошлинами зоной контрабандной торговли. Американские толстосумы из Лас-Вегаса соорудили в бухте Сигуанеа рядом с рощей кокосовых пальм отель «Колонн». Пляж и мелководье бухты покрыты уникальным песком черного цвета. Запланированному торжественному открытию отеля помешала победа кубинской революции.

Но для кубинцев Пинос был не раем, а сущим адом, ибо остров превратили в место каторги. Недаром еще в прошлом веке Пинос называли «кубинской Сибирью» (у подножия холмов Сьерра-де-Касас находится усадьба «Эль Абра», куда был сослан Хосе Марти).

Идиллические пейзажи острова тускнеют, когда видишь четыре круглых пятиэтажных здания со вспомогательными сооружениями. Это «Пресидио модело» – печально известная «Образцовая тюрьма» – копия американского каторжного централа «Синг-синг». Сюда, в каземат для «особо опасных», были брошены оставшиеся в живых участники штурма казармы Монкада. Сейчас в здании тюрьмы – музей.

После фарса суда, приговорившего Фиделя Кастро к 15 годам тюрьмы, он со своими соратниками был вывезен на самолете в «Пресидио модело». В «университете» политзаключенные пополняли свои знания. Фидель «преподавал» философию и историю. Он недолго пробыл вместе со своими товарищами. Пытаясь сломить дух Фиделя, тюремщики бросили его в одиночную камеру. Тусклый свет проникал из маленького окна соседнего туалета, смежная дверь вела в помещение морга. В камере у Фиделя было несколько книг, в том числе «Капитал» Маркса. Малограмотные тюремщики решили, что труд Маркса – пособие по бизнесу, которым узник решил заняться после выхода из тюрьмы. В «Образцовой тюрьме» Фидель Кастро и его товарищи провели полтора года до досрочного освобождения в результате массовой кампании на Кубе за амнистию политзаключенных. Тогда мало кто отступился от Фиделя, но в числе покинувших его оказалась жена.

Фидель учреждает военно-политическую организацию «Движение 26 июля» и эмигрирует в Мексику для продолжения борьбы.

Там приобретается знаменитая яхта «Гранма». Название героического суденышка (ныне это имя основной кубинской газеты) достаточно прозаично. «Гранма» – это «бабушка» по-французски.

2 декабря 1956 г. повстанцы высаживаются на юго-западном побережье провинции Ориенте. Начинается 25-месячная партизанская война в горах Сьерра-Маэстры. Во главе повстанческой армии – Фидель Кастро. 1 января 1959 г. армия овладевает вторым по значению кубинским городом Сантьяго, на следующий день Гавана рукоплещет Че Геваре и Камило Сьенфуэгосу. Революция победила. Фидель Кастро получает звание верховного главнокомандующего вооруженными силами и назначается премьер-министром революционного правительства. Было ему тогда 32 года.

Фидель Кастро и Карл Маркс

Какие изменения претерпевало мировоззрение Фиделя Кастро и его единомышленников за последние четыре десятилетия? Вряд ли стоит принимать всерьез марксистскую закалку Фиделя. Почти каждый латиноамериканский интеллектуал в молодости перенес, как инфекцию, детскую болезнь левизны, что не мешало становиться впоследствии дюжинным либералом и даже замшелым консерватором. В молодые годы Фидель почитывал Маркса и Ленина наряду с другими модными авторами, а образованным марксистом он стал по мере превращения марксизма-ленинизма в государственную идеологию.

Кубинская революция началась как национально-освободительная, народно-демократическая, антиимпериалистическая и аграрная, но уже через каких-нибудь полтора года была провозглашена социалистической. При этом Фидель Кастро обращал внимание на отсутствие барьера между двумя этапами революции.

В трансформации кубинского общества, на мой взгляд, решающую роль сыграл внешний фактор. Именно руководители США грубым поношением харизматического лидера каждодневно толкали Кубу влево. Революционные декреты рождала стихия митинговщины. До миллиона людей проводили своеобразный референдум под открытым небом и принимали законы. Официальный девиз революции «Родина или смерть! Мы победим!» сформулировали не кабинетные аналитики, то был выкрик на похоронах жертв очередной американской диверсии – взрыва парохода «Ла Кувр».

«Тропический социализм» имел свои особенности не только благодаря экзотической атрибутике. Генезис современной социалистической фразеологии относят на Кубе к тираноборческим традициям прошлого века, к антиколониальной борьбе патриотов, прежде всего Хосе Марти.

После победы революции классовую борьбу ослабил тот факт, что большая часть национализированной собственности принадлежала американцам и объявленным преступниками приспешникам Батисты. В сельской местности крупное плантационное хозяйство и предприятия по переработке сахарного тростника превращали крестьянский труд в разновидность фабричного. В совокупности все это, и, прежде всего безграничная власть «человека с ружьем», исключили возможность гражданской войны. Серьезных столкновений удалось избежать и в последующие годы.

Постепенно национальная специфика растворялась в декларированных Москвой общих закономерностях развития мировой социалистической системы. В принятой в 1988 году III съездом Компартии Кубы программе подчеркивалось: «Хотя кубинская революция отличается целым рядом специфических черт, определяющихся историческими условиями страны, конкретными национальными особенностями, а также международной обстановкой в момент ее свершения, она развивается в соответствии с основными законами социально-исторического развития, открытыми марксизмом-ленинизмом». В соответствии с «основными законами» утвердилась общая для всех однотипных стран схема: одна идеология – одна партия – один вождь.

Фидель Кастро задним числом реабилитировал вступавшую в начальный период революции против тактики вооруженной борьбы народно-социалистическую (коммунистическую) партию и вместе с «Движением 26 июля» и революционным директоратом влил ее после серии организационных экспериментов в обновленную коммунистическую партию Кубы. Был проявлен максимум осторожности. Только через 10 лет после создания руководящих органов партии созывается в конце 1975 года I съезд КПК. Фидель в докладе специально подчеркивает, что созыв съезда приурочен к 50-летию рождения «старой», промосковской компартии.

В экономике исповедовался принцип уравниловки, пропагандировалась пристойная бедность как показатель социальной справедливости с учетом полуколониального наследия и блокады. Игнорировались материальные стимулы в угоду моральным. Но больших шараханий, чем в отношении к мелкой частной собственности, пожалуй, не было. Только события последних лет вынудили кубинское руководство перевести окончательно подорванную распадом СССР экономику на рыночные рельсы. Разрешена продажа продуктов сельского хозяйства и изделий кустарных промыслов частными лицами, индивидуальная предпринимательская деятельность. Песо свободно обменивается на доллар. В то же время сохранена уникальная система образования и здравоохранения. В поисках новой экономической модели кубинские руководители все внимательнее приглядываются к Китаю. Именно там побывал недавно кубинский лидер, редко покидающий остров.

Кубинская революция породила иллюзию о возможности победоносной герильи в других странах континента, особенно в Центральной Америке. Теория «партизанского очага» предполагала, что горстка повстанцев быстро измотает правительственные войска и при народном ликовании возьмет власть в свои руки. «Латинская Америка беременна революцией», – утверждали в Гаване. Но второй Сьерра-Маэстры не получилось, выступления жестоко подавлялись, облегчая диктаторам приход к власти. Трагедия Че Гевары в Боливии положила конец иллюзиям о всесилии партизанщины.

Революционное мессианство питалось утверждениями о том, что Куба – оплот социализма в Западном полушарии. Под лозунгом интернационализма кубинские воинские контингенты сражались в Эфиопии и Анголе. Одновременно личный авторитет Фиделя Кастро обеспечил ему лидерство, признанное всем «третьим миром». Кастро первым увязал необходимость установления нового мирового экономического порядка с проблемой гигантского внешнего долга, который ограбленные развивающиеся страны давно выплатили своим ростовщикам. Куба – пионер Движения неприсоединения в Латинской Америке.

По словам Фиделя Кастро, своеобразие Кубы в том, что она одновременно – развивающаяся, социалистическая, неприсоединившаяся и латиноамериканская страна. Особенно акцентируется при этом принадлежность Кубы к Латинской Америке, к сообществу государств, спаянных языковой, культурной, этнопсихологической и исторической общностью.

Конец географического фатализма

Как же встретила Латинская Америка победу кубинской революции?

В рождественской суете кануна 1959 года в Уругвае, где я находился в качестве пресс-атташе советского посольства, весть о победе революции на Кубе поначалу не восприняли как событие, чреватое далеко идущими последствиями.

Газетные полосы, в течение года смаковавшие перипетии бракоразводного процесса итальянского кинорежиссера Роберто Росселини и кинозвезды Ингрид Бергман, запестрели новой сенсацией. Несовершеннолетняя дочь голливудской примадонны Ланы Турнер прирезала кухонным ножом дежурного друга дома – знаменитого гангстера Джони Стампано... Выходил из моды космический блюз «Марсианочка» («Я тоскую на Земле, а ты на Марсе. Сейчас ты худышка, но обязательно потолстеешь, и тогда мы соединимся навеки»)... Завоевывала популярность прилипчивая мелодия «Марша на реке Квай»... Входил в моду обруч «хула-хуп»... Юбка-колокол уверенно побеждала все прочие фасоны дамских туалетов... Словом, «существенных» перемен было достаточно и кроме революции на острове в Карибском море.

Но прошло немного времени, и кубинские события стали главным информационным поводом для прессы континента. Бородачи Фиделя вызывали уважение и как борцы против тирании, и как смельчаки, впервые в истории бросившие вызов великому северному соседу. Был развеян стойкий миф о «географическом фатализме», невозможности сопротивления Соединенным Штатам. Американцы же бездумной политикой третирования Фиделя радикализировали кубинскую революцию. Против острова была развязана подлинная война. Достаточно напомнить о провалившейся интервенции на Плайя-Хирон. Тогда Фиделя сравнивали с Давидом, одолевшим Голиафа.

Забегая вперед, замечу, что специальная сенатская комиссия конгресса США документально подтвердила не менее восьми попыток ЦРУ физически уничтожить Фиделя Кастро, в том числе с помощью кубинской агентуры. А в канун 34-й годовщины смерти Мэрилин Монро в США родилась новая сенсационная версия гибели великой киноактрисы. Возлюбленная двух братьев Кеннеди – президента и министра юстиции, она якобы была убита по наводке Роберта. Тот проболтался о планах ликвидации кубинского лидера. Сейчас уже ушли в могилу все участники драмы, кроме Фиделя Кастро.

Официальный Вашингтон действовал безоглядно, разорвав в начале 1961 года дипломатические и иные отношения с Гаваной, и подвергнув остров, продолжающейся по сей день, торгово-экономической и финансовой блокаде. Под нажимом США Кубу исключили из Организации американских государств. С ней разорвали отношения все латиноамериканские страны, кроме Мексики. Их лидерам мерещился континент, охваченный герильей. Утвердилась доктрина «идеологических границ». Куба стала изгоем.

Свято место пусто не бывает, и во время сессии Генассамблеи ООН Фидель в своей резиденции – затрапезном гарлемском отеле – попал в цепкие объятия Хрущева. Для советского руководителя велик был соблазн заполучить политического союзника в «подбрюшье» США. Позднее по инициативе Москвы на острове разместили ракеты, или, по смачному определению Никиты Сергеевича, «запустили ежа в штаны американцам». Нонсенс последовавшего за встречей Хрущева и Кастро состоял в том, что Куба переориентировала свою экономику на страну, расположенную за тридевять земель от карибского острова.

В ритме «пачанги»

И тем не менее Гавана никогда не была марионеткой Москвы. Здесь сыграли роль несколько факторов. Кубинская революция победила не по марксистско-ленинским святцам, да и в партизанской армии Фиделя практически не было коммунистов. Бородачи ворвались в Гавану, когда там не было ни одного советского человека.

Фидель критически относился к советам набежавших московских инструкторов. Не было чисток и самоедства по образцам других дружественных Кремлю режимов. И когда в Москве боролись с «формалистами» – на Кубе процветал абстракционизм.

Критически относились кубинские власти и к нашим пропагандистским материалам, главным производителем которых стало агентство печати «Новости». Наши отношения с Кубой были на старте, и руководство нового информационного агентства уделяло большое внимание Гаване.

Мое пребывание в Уругвае затянулось. После настойчивых просьб мне разрешили вернуться в Москву без замены. Начались сборы. И вдруг, как гром среди ясного неба, – предписание срочно выехать не в Москву, а совсем в другом направлении, в Гавану, и принять дела у заведующего бюро АПН в связи с его тяжелой болезнью. Блокада Кубы, в том числе транспортная, уже осуществлялась, и в Гавану проще было добраться из Москвы, чем из Монтевидео. Но начальство рассудило, что раз оба пункта в Латинской Америке, то трудностей быть не может. Однако путешествие продолжалось трое суток: сначала на борту самолета американской компании «Бранифф», а потом, после остановки в Мехико, – местной авиалинией до кубинской столицы.

На Кубе я пробыл три месяца. Основная деятельность АПН заключалась в ежемесячном издании массового общественно-политического и иллюстрированного журнала. Он был преимущественным источником информации о Советском Союзе, который тогда на острове знали немногим лучше, чем в близком моему сердцу Уругвае.

Кубинский потребительский рынок истощался на глазах. Рабочий день я заканчивал поздно, и в этот час в приморском кафе могли предложить только дежурное блюдо – великолепные и безумно дорогие лангусты. Это королевское блюдо, гурманский праздник, но только не примитивное средство утоления накопившегося за день голода.

В отеле «Гавана либре», еще недавно «Гавана Хилтон», вышли из строя кондиционеры, что в тропических условиях превращало номер в кочегарку. А когда я из соображений экономии перебрался на жительство в рабочий кабинет, ночь приходилось коротать на голом диване с пиджаком под головой, к счастью, ненужным в дневное время – из продажи исчезли постельные принадлежности, а опустевшие многоэтажные магазины распределяли по карточкам два-три наименования галантерейных изделий.

Но тогда, в обстановке всеобщего подъема, бытовые трудности отступали на второй план, национальное сознание кубинцев изживало комплекс неполноценности – ведь соседние Соединенные Штаты еще недавно воспринимали остров как один большой бордель. Особенно много сторонников революции было за пределами столицы. В беседе крестьяне с гордостью говорили: мой сын будет инженером, дочь – врачом, внук – офицером. Это был немыслимый массовый скачок низов в престижную общественную страту.

А сама Гавана жила в ритме «пачанги». По-прежнему расхватывали столики в «Тропикане» со знаменитым музыкально-танцевальным шоу. В воспетом классиками баре «Флоридита» по-прежнему можно было заказать ром с «мохито» (похожей на мяту травкой) или излюбленный напиток Хемингуэя «дайкири» (ром с сахаром, лимоном и мелко колотым льдом).

Гавану непрерывно лихорадили слухи о кознях янки, и атмосфера тревоги радикализировала процесс, в начале которого ставились сугубо национально-освободительные идеи.

...Однажды поздним вечером вместе с иностранными журналистами я был приглашен на встречу с Фиделем. После томительного ожидания он появился и сделал сенсационное заявление: Куба становится социалистической.

Гавана – Москва

После этого заявления отношения с Советским Союзом приобрели качественно иную основу.

Через год после возвращения домой я в роли специального корреспондента АПН освещал первый визит Фиделя в нашу страну. Визит продолжался почти месяц, и никогда в журналистской практике мне не сопутствовали такие яркие впечатления. Я стал свидетелем многих любопытных, даже забавных эпизодов.

Никогда еще наши люди так восторженно не встречали ни одного иностранного гостя. Потрясал контраст между престарелым, бездарным окружением Хрущева и молодым победоносным лидером революции.

Фидель жаловался, что он лишен возможности встреч с приветствовавшим его людом, и, прибыв на Красную площадь, решительно двинулся, чтобы «пообщаться с народом». Толпа, прорвав оцепление, была готова смять команданте в восторженных объятиях. Тот побежал под крыло ошалевшей охраны...

Комендант Кремля генерал Веденин перечислял имена лиц, захороненных в Кремлевской стене. Прозвучало, кажется, единственное знакомое Фиделю имя – Джон Рид. Кубинскому лидеру стоило большого труда поверить, что здесь покоится урна с прахом летописца двух революций – русской и мексиканской...

В поездке по стране Фиделя сопровождали либо большие московские начальники, либо местные – Подгорный на Украине, Рашидов в Узбекистане. В Волгограде главным сопровождавшим был тогдашний руководитель отдела ЦК КПСС по связям с социалистическими странами Андропов. Был и хорошо знавший меня лидер уругвайских коммунистов, моложавый красавец и умница Родней Арисменди. Вскоре после Карибского кризиса и возникшего вследствие этого острого конфликта с кубинцами он в роли примиряющего посредника курсировал между Москвой и Гаваной, как до этого – между Москвой и Пекином. На совершавшем прогулку по Волжскому водохранилищу теплоходе «Добрыня Никитич» Арисменди окликнул меня и представил беседовавшим. В это время непрерывно задававший вопросы Фидель интересовался послевоенным демографическим положением и причинами большего роста рождаемости сельского населения по сравнению с городским. «Потому что ночи длинные и карасина нет», – пошутил Андропов и пожалел, что переводчику не осилить слово «карасин»...

Регламент поездки предусматривал посещение Фиделем универмага. Остановились на ташкентском. В многоэтажном магазине, куда в тот день доступ покупателям был закрыт, Фиделя снабдили пятеркой на предмет приобретения кожаного ремня. Место кассира занимал тучный узбек, он не помещался в кассе и оттуда, как бараний курдюк, вываливался его необъятный зад. Почему-то ручку кассового аппарата он крутил в обратном направлении, и почетному покупателю ремень выдали без чека. Оказалось, что роль кассира выполнял сам министр торговли республики...

В Голодной степи какой-то наш генерал бежал по пыльной дороге, жестами умоляя остановиться, но кортеж автомашин по сигналу сорвался с места, бросив на произвол судьбы беднягу, неосторожно отставшего от делегации...

В Самарканде кубинцы впервые увидели верблюда, и сознававший свою неотразимость молодой красавец блондин (заместитель министра вооруженных сил Кубы) пожелал прокатиться на корабле пустыни. Тот взбрыкнул, кубинец судорожно вцепился в его шею и оказался на земле с клочьями верблюжьей шерсти в руках. Второй по значению член кубинской делегации, оргсекретарь недавно созданной партии власти лысый толстяк Эмилио Арагонес, вскоре разжалованный в послы, не мог скрыть злорадства...

На Байкале Фиделю для ночлега отвели строение, напоминавшее стеклянный куб (оно было сооружено для президента США Эйзенхауэра, но поездка того не состоялась после шпионского полета Пауэрса). В холодный майский вечер местные рыбаки угощали Фиделя жаренным на костре хариусом, гость быстро освоил ритуал принятия крепких спиртных напитков без стакана. Откуда-то, как белый рояль в кустах, появился отрекомендовавшийся студентом-животноводом молодой человек. С медвежонком в руках, нарядный, он «пешим ходом двигался по тайге из Иркутска» и «случайно» наткнулся на группу пировавших. Тут же медвежонок был подарен Фиделю, назвавшему его Байкалом...

Из Иркутска в Братск двигались поездом, начальник которого, заместитель министра путей сообщения в тужурке рядового железнодорожника, распорядился подселить Байкала в купе к журналистам. Верхние полки занимали «правдист» Виталий Боровский и я, а пассажир нижней полки – кинооператор Роман Кармен – поспешил со своей неподъемной аппаратурой в другое купе. Вскоре появился Фидель и мы, к зависти коллег, наблюдали за его почти детской игрой с медвежонком. Тот оказался из молодых, но ранних и поцарапал Фиделю палец. От сановного начальника поезда, ужаснувшегося при виде капель крови «такого гостя», паника передалась по эстафете всей бригаде...

О Байкале Фидель вспомнил позднее, в аэропорту Красноярска, в момент утомительной процедуры представления местного начальства. Одно из чудачеств Никиты Сергеевича – разделение структур партийно-советской власти по признаку серпа и молота. Следовал долгий рутинный ритуал: первый секретарь промышленного обкома КПСС имярек, первый секретарь сельского обкома КПСС имярек, председатель промышленного облисполкома имярек, первый секретарь горкома и др. Кроме того, по как-то брошенному Фиделем меткому замечанию, все встречающие – люди одного поколения, отяжелевшие на сидячей работе, с одинаковыми интонациями в голосе и в одежде одинакового покроя и цвета – как братья походили друг на друга. В общем, картина удручала. Так вот в Красноярске во время представления местного начальства выражение лица Фиделя стало отстраненным, и он внезапно спросил переводчика: «А где мой медведь?» Потом возмужавшего Байкала поместили в клетку Гаванского зоопарка.

...А пока поезд катил в Братск. На рассвете Фидель уже на ногах, и по его предварительной просьбе поезд останавливается на станции Зима – «родине Эухенио» – поэта Евгения Евтушенко, первого деятеля советской культуры, посетившего Кубу. Неожиданно возле вагона появляется девица и, представившись корреспондентом местного радио, умоляет дать короткое интервью. Фидель соглашается и, ответив на вопросы, желает послушать звучание собственного голоса на «родине Эухенио».

Скандал – в магнитофоне нет кассеты. Но когда рыдающая девица признается, что провалено ее первое в жизни задание (и какое!), Фидель вызывается дать интервью вторично, и потрясенной журналистке ее коллеги уже протягивают запасные кассеты...

Потом Фидель пожелал размять ноги в тайге и двинулся сквозь бурелом, как танк. Высыпали и остальные пассажиры. На обратном пути за Фиделем едва поспевали галопом давно отвыкшие от таежных прогулок пожилые ответственные товарищи, все они помнили о брошенном в Голодной степи генерале...

Все это уже довольно давние впечатления, но отнюдь не потускневшие.

В 1989 году я был очевидцем визита на Кубу Михаила Горбачева. Принимали его по-царски, но в глазах Фиделя была печаль, как по скорому покойнику. Он даже пытался образумить «старшего брата» и в конце 1989 года на одном из митингов заявил: «Во время визита товарища Горбачева на Кубу <...> мы открыто высказывали нашу точку зрения относительно того, что следует уважать право любой социалистической страны строить капитализм, если она того желает, равным образом мы потребовали строгого уважения права любой капиталистической страны строить социализм».

Горбачев первым бросил камень в Фиделя, а после распада Советского Союза на того обрушился камнепад. Экс-министр иностранных дел Андрей Козырев и его патрон – Геннадий Бурбулис братались с «ястребами» кубинской эмиграции и игнорировали Гавану. Официальные российские представители клеймили Кубу за нарушение прав человека и фактически поддерживали американскую блокаду острова. Средства массовой информации перьями ведущих вчерашних аллилуйщиков Фиделя уличали его во всех грехах, не брезгуя мифическими деталями похождений в стиле Синей бороды. Фидель Кастро при всем своем взрывчатом латиноамериканском темпераменте проявил редкую выдержку и благородство.

В азарте недостойных поношений мы забыли о собственных интересах, о брошенных на Кубе громадных материальных ценностях. Потом уныло чесали затылки, когда к этим бесхозным ценностям потянулись инвесторы Европы, Латинской Америки, Канады.

Подобно любому крупному государственному деятелю, Фидель Кастро совершил немало ошибок, но главная, роковая и непоправимая – выбор единственного исторического союзника-патрона, безоглядная ставка на Москву. Были ли на старте революции альтернативы? Наверное, да, хотя пытаться моделировать прошлое – дело безнадежное. Осколки советской империи ранили Кубу, как ни одну другую страну. Но удивляться надо не увечьям, а тому, что Куба все же выжила. Во многом только благодаря Фиделю. Любого другого лидера оскорбленная и обманутая нация просто отринула бы.

Фидель понимает, что он не вечен, и сейчас присматривается к группе молодых политиков, одному из которых суждено стать преемником Патриарха.

Ушли с исторической арены восемь президентов США – от Дуайта Эйзенхауэра до Джорджа Буша, которые с одинаковым усердием плели козни против Фиделя Кастро, а он и в ус не дует. Особенно туго президенту Биллу Клинтону. Под возмущенные крики правозащитников, и особенно кубино-американцев, он вынужден в канун выборов возвращать беглецов с острова, которые еще недавно находили в США гостеприимный приют. Сегодня главный конфликт между давно восстановившими нормальные отношения с Гаваной латиноамериканскими странами и США – отношение к Кубе. Все латиноамериканские страны – против вмешательства Вашингтона во внутренние дела Гаваны, ибо завтра каждая из них может стать жертвой великого северного соседа. Антикубинские законы Торричелли и Хелмса-Бэртона как никогда рассорили США с их традиционными союзниками в двух полушариях. США грозят кубинским инвесторам карами, а те предупреждают Вашингтон о возможной визовой войне и прочих неприятностях. Тем временем Фидель с помощью простейшего калькулятора подсчитывает, во сколько раз потери от блокады превышают потери американцев от национализации их собственности на Кубе. Он умело, хотя и вынужденно, привил кубинцам синдром осажденной крепости.

Патриарх свою осень встречает не без груды проблем, особенно в сфере экономики. Но в стране начались реальные реформы рыночной ориентации.

Не избежать и разговора о правах человека, однако с оговоркой. При обсуждении проблем прав необходимо учитывать место и время. И потому было бы честнее, если бы правозащитники сравнивали Кубу не со Швецией, а с соседней Гаити, да и со многими иными странами тоже.

Менее двух лет назад я вновь видел и слышал Фиделя Кастро. Седины прибавилось, слегка сутулится, голос стал глуховатым, но оратор по-прежнему способен доводить аудиторию до экстаза. По-прежнему безукоризненно четкая мысль. Может говорить простейшим языком о сложнейших вещах и усложнять прописные истины – все зависит от цели и аудитории. Таков Фидель и сейчас, вступающий в восьмой десяток.

«Независимая газета», 13 августа.

в начало

1997

Приключения Миранды в России

Был ли отец венесуэльской нации фаворитом Екатерины II?

Существуют две версии легенды о российском происхождении государственного флага южноамериканского «нефтяного Эльдорадо» – Венесуэлы. Обе связаны с именем Франсиско де Миранды, искавшего при дворе Екатерины II поддержки в борьбе за освобождение от испанского ига. По одной версии, он увозил из Санкт-Петербурга полотнище российского триколора, чтобы сделать его аналогом флага будущей независимой республики. Но от времени и влажности белая краска порыжела, и на венесуэльском триколоре появилась полоса желтого цвета. Есть другая, более романтическая версия. Она гласит, что пылкий креол выбрал для будущего венесуэльского триколора желтую, голубую и алую краски, дабы запечатлеть цвет волос, глаз и губ российской императрицы и просто женщины. Рыцарский жест, достойный испанского идальго. Как же судьба забросила южноамериканца, ставшего для его соотечественников великим, в далекую Россию, где под гостеприимным кровом он провел почти год? Но сначала кратко о нашем герое.

Испано-американец, или креол в первом поколении, Франсиско де Миранда, в детстве Пакито, родился в 1750 году в Каракасе в семье состоятельного торговца, выходца с Канарских островов. Тщеславный негоциант мечтал видеть себя и своего первенца во дворянстве и на покупку сословной привилегии ухлопал большую часть состояния. Но испанские власти и знать всегда видели в Миранде-младшем парвеню, выскочку и пакостили все те годы, когда он верно служил короне. Талантливый и честолюбивый юноша мог стать законопослушным министром или военачальником, но тупая спесь некогда великой, а теперь дряхлеющей монархии сделала Франсиско ее злейшим врагом.

После окончания местного университета Миранда покидает Венесуэлу (на родину вернется через 40 лет) и высаживается в Кадисе – там он завершит свой жизненный путь. Доступ в университет Мадрида креолу заказан, и он, купив патент, начинает воинскую службу в чине капитана. Молодой офицер не пьет, не курит и все средства обращает на покупку книг по философии, искусству, военному делу. Храбро воюет в Марокко, потом – Куба, где он адъютант своего покровителя – губернатора острова. Воюет против англичан в их восставшей североамериканской колонии, отличается при взятии крепости Пенсакола во Флориде, потом в захвате Багамских островов. Производится в полковники – военный министр не только не утверждает его в этом чине, но огульно обвиняет во множестве преступлений – от контрабанды до выдачи секретов англичанам. Миранда, узнав, что приговорен к десяти годам каторги, бежит в США, там близко сходится с Джорджем Вашингтоном и его сподвижниками. Тогда же впервые решает посвятить жизнь освобождению колоний. Но США не нужны на южных рубежах суверенные республики.

Миранда делает ставку на извечного врага Испании – Англию. Со своим единственным и бесценным капиталом – рекомендательными письмами, неизменно хранившимися в портфеле из зеленого сафьяна, Миранда направляется в Европу. Лондон разочаровывает холодным приемом. Агенты Испании пытаются его арестовать. Он колесит по Европе, пока на Сицилии, в Рагузе, не попадает в дом российского вице-консула. Тот уговаривает обаятельного креола посетить Россию и пишет рекомендательное письмо посланнику в Константинополе Якову Булгакову. Тот – письмо губернатору Херсона, князю Александру Вяземскому. По пути австрийский дипломат продает Миранде паспорт с титулом графа – не являться же в Северную Пальмиру заурядным идальго!

В сентябре 1786 года Миранда морем направляется в Херсон и 40 дней мается на границе из-за карантина: Турция – источник черной оспы. Миранда поселяется в доме губернатора.

Херсон – крепость, и большинство жителей – военные, среди них и новый знакомец креола – Александр Суворов. Миранде выпал счастливый жребий – по пути в Крым в Херсоне останавливается Григорий Потемкин, князь Таврический. Миранда быстро сходится с ним. Спутник Потемкина принц Нассау-Зинген записал: «Мы встретили в Херсоне одного испанца, г-на Миранду, незаурядного и остроумного человека, понравившегося Потемкину».

По возвращении из Крыма после краткой остановки в Херсоне Миранда сопровождает Потемкина в Киев для встречи с Екатериной II. Миранда тяготится цивильным платьем, к тому же обносившимся, он занимает 300 рублей у коменданта Херсона Корсакова и в административном центре Екатеринославского наместничества Кременчуге заказывает расшитый золотыми галунами мундир испанского полковника, приобретает шляпу с плюмажем и шпагу. Там же знакомится с командиром корпуса генерал-майором Михаилом Кутузовым. В своем дневнике Миранда высоко отзывается о русской армии, отмечает такие качества солдат, как храбрость, выносливость, смекалку. Но вольнолюбивый креол подмечает и другое – деспотизм власти, палочную дисциплину, скудный солдатский паек.

В Киеве Миранда останавливается в гостином дворе Киево-Печерской лавры, присутствует там на пасхальном молебне, особенно его восхищает Софийский собор. Де Рибас знакомит Миранду с канцлером Александром Безбородко, министром двора князем Иваном Шуваловым, с «действующим» фаворитом гвардейским офицером Сашей Дмитриевым-Мамоновым. Наконец, 14 февраля Потемкин представляет Миранду императрице. Она благосклонно отнеслась к заокеанскому гостю, приглашает его к столу. Следуют новые встречи. Канцлер Безбородко записывает, что Миранда, «ревностно стенающий о несчастии и угнетениях своего отечества, понравился не только князю (Потемкину. – К.Х.), но и государыне». Екатерина II подробно расспрашивает Миранду о положении дел в испанских колониях Нового Света не из праздного любопытства. Менее чем за 10 лет до рождения Миранды в результате второй Камчатской экспедиции Беринг и Чириков открывают Америку со стороны Азии. За 5 лет до посещения Мирандой России на Аляске учреждается промысловая Северо-восточная компания, инициатор которой – купец Григорий Шелихов – начал распространять в Америке православие. Так формировалась Русская Америка. Годы спустя Верхнюю Калифорнию посещает руководитель первой русской кругосветной экспедиции камергер Николай Резанов. Интересы России сталкиваются с интересами Испании.

Но, конечно, Миранда выдает желаемое за действительное, когда записывает в дневнике, что Екатерина II «в случае успеха первая придет на помощь независимой Южной Америке». Об этом императрица не помышляет – просто креол импонирует ей как яркая личность. Он – энциклопедически образован, изъясняется на английском, французском, итальянском языках, читает в оригинале греческих и древнеримских авторов, виртуозно играет на флейте, хорош собой, обладает изысканными манерами, имеет у дам бешеный успех. Пока Екатерина II и Потемкин в Крыму, Миранда – неизменный участник всех великосветских раутов. Перед поездкой в Тавриду Екатерина II предлагает Миранде поселиться в России. Тот любезно отказывается и просит ссудить «для дела» десятью тысячами рублей золотом, а также дать указание российским послам о содействии. Получает монаршее согласие.

...Из Малороссии Миранда в купленной по случаю кибитке направляется в Москву и через 9 дней, минуя Нежин, Орел и Тулу, въезжает в первопрестольную. Причем добирается проселочными дорогами, столбовую заняли войска, строившие бутафорские деревни, – со дня на день ждали из Тавриды императрицу. В Москве Миранда поселяется, как в собственном доме, во дворце князей Румянцевых, на холме против Кремля.

После месячного пребывания в Москве Миранда – в Санкт-Петербурге. Там он селится во дворце генерала Левашева, с которым сошелся в Киеве. Императрица со всем двором еще в пути, и первое лицо – вице-канцлер Остерман – знакомит в Гатчине Миранду с наследником престола Павлом. Несколько дней они беседуют о военном искусстве. Тем временем глава испанской дипломатической миссии Педро де Маканас плетет интриги, поносит Миранду как самозванца и государственного преступника. Из письма Безбородко Потемкину: «Слышно, что гишпанский король зол на нас безумно за прием Миранды». Российский посол в Мадриде доносит о просьбе испанских властей выдать Миранду или же выслать его. Когда в столицу возвращается Екатерина II, следует демарш представителей трех бурбонских монархов.

Императрица 18 июля принимает в Царском Селе Миранду и вновь заверяет его в своем покровительстве. Чтобы пресечь обвинения в самозванстве, она жалует Миранде чин полковника Екатеринославского кирасирского полка, которым командует сам Потемкин. Миранда щеголяет в новом мундире синего цвета. А Екатерина II реагирует своеобразно: «Как Мадрид от Петербурга находится в неблизком расстоянии, то ее императорское величество не уповает, чтобы граф Миранда мог в таком случае быть его величеству королю гишпанскому опасен». 8 августа состоялась последняя встреча Екатерины II с Мирандой, весь вечер он проводит в Зимнем дворце в личных покоях императрицы. Ему вновь предлагают приют в России, но Миранду зовет долг.

Канцлер Безбородко вручает Миранде обещанные деньги, средства на дорогу, оплачивает долги, а главное – снабжает рекомендательными письмами во все дипломатические представительства в Европе. Письма, а точнее указания, идентичного содержания завершаются фразой: «Рекомендуя вам этого полковника столь настоятельным образом, императрица желает тем самым выразить, сколь она поощряет заслугу там, где встречает ее, и сколь безусловное право на ее благоволение и высочайшее покровительство имеет тот, кто обладает такими высокими достоинствами, как г. граф де Миранда». 7 сентября 1787 г. Миранда, направляясь в Стокгольм через Кронштадт, навсегда покидает Россию, ставшую первой в мире страной, которая фактически поддержала его освободительную деятельность.

За пределами России Миранда каждодневно ощущает ее поддержку. Он неделями гостит в российских дипломатических миссиях, в Гааге от российского посланника получает паспорт на имя «ливонского дворянина г-на де Мерона», в Париже, за месяц до штурма Бастилии, по ходатайству российского посланника становится обладателем паспорта за подписью короля Людовика XVI для беспрепятственного въезда в Лондон. Но тщетны надежды на помощь Питта-младшего, за Мирандой охотятся агенты Мадрида, и выручает его Россия в лице посла Сергея Воронцова. Тот пишет Безбородко: «Вчерась я послал реестр людей, принадлежащих к российской миссии, поместив в оном имя господина Миранды». В порыве признательности Миранда пишет письмо своей августейшей покровительнице, которое завершает словами: «Да продлит навсегда Великое Естество бесценную жизнь Вашего Величества для счастья ваших подданных и для всеобщей пользы человеческого рода». Предусмотрительно пишет письмо и фавориту Мамонову.

Однако участие Миранды во Французской революции вскоре вызвало гнев его недавних покровителей. С Мирандой прекращает связи Воронцов, которому Кочубей пишет: «Все одобрили Ваше поведение по отношению к нему. Императрица была возмущена таким поступком человека, который давно уже сгинул бы в тюрьмах святой инквизиции, если бы не ее заступничество». По отношению к вскоре возникшим молодым латиноамериканским государствам Россия долгое время проводила политику легитимизма, непризнания посягнувших на власть монарха и рожденных революциями республик.

Есть один деликатный вопрос, до сих пор вызывающий дискуссии между биографами Миранды: находился ли он в интимной связи с Екатериной II? Доводы «за» и «против» неубедительны с обеих сторон. Довод о разнице в возрасте – Миранда был почти вдвое моложе императрицы – несостоятелен, у Екатерины II были фавориты куда более юные. Мой покойный друг Иосиф Ромуальдович Григулевич (литературный псевдоним И. Лаврецкий), автор первой монографии о Миранде, рассказывал, что предложил редакционной даме из издательства «Молодая гвардия» оригинал адресованной императрице ее «пробир-дамой» реляции: «Сей креол зело е...в». От документа ханжа отшатнулась, но в переходах метро более трех десятилетий назад нанятые автором мальцы зазывали покупателей, наверное, первым в стране рекламным криком об альковных проказах Екатерины II с латиноамериканцем. Впрочем, известный мистификатор Григулевич мог и переоценить потенции своего героя.

...После России следует самая бурная полоса в жизни Миранды, сделавшая его великим латиноамериканцем. В чине генерала Миранда командует Северной армией революционной Франции, особенно отличается при взятии Антверпена, его имя выбито на Триумфальной арке Парижа. Но за приходом к власти Робеспьера следует угроза гильотины, полтора года тюремного заключения. О Миранде Бонапарт отозвался так: «Это Дон Кихот, с той только разницей, что не сумасшедший». Несколько лет в Лондоне он готовился к вооруженной борьбе. Из США на судне «Леандр», названном в честь сына-первенца, совершает рейс в Венесуэлу. Тогда впервые взвился венесуэльский триколор. Наполеоновская оккупация Испании стимулирует борьбу инсургентов, и они во главе с Симоном Боливаром свергают наместника Мадрида. Восстание в Каракасе – сигнал к началу войны за независимость всех испанских колоний в Америке. Миранда из Лондона спешит на родину. 5 июля 1811 г. Венесуэла провозглашается первой в Испанской Америке независимой республикой. Миранда – главнокомандующий патриотическими силами, генералиссимус. Но испанцы теснят патриотов, и Миранду обвиняют в предательстве вчерашние соратники. По иронии судьбы его арестовывает будущий освободитель Испанской Америки Симон Боливар. Испанцы бросают Миранду в застенок, где он в кандалах, с железным ошейником, по щиколотку в воде. Потом его переводят в тюрьму в Кадис, где после многомесячного заточения он умирает в возрасте 66 лет. Имя Миранды надолго забыто, и только спустя десятилетия к нему возвращается посмертная слава как к первому патриоту, звавшему к свержению колониального ига.

«Независимая газета», 28 марта.

P.S. Московское издательство «Наука/Интерпериодика» выпустило в свет в переводе на русском языке под общей редакцией и с послесловием автора дневник Франсиско де Миранды «Путешествие по Российской Империи», который в мае 2001 г. Владимир Путин подарил президенту Венесуэлы Уго Чавесу во время его официального визита в Россию.

в начало

1998

Некрофилия как составляющая государственной идеи

Абсурдистан – иначе не назовешь страну, где в год, державно нареченный Годом мира и согласия, словно это сезонная затея ГАИ, а не перманентное состояние нормального общества, одни решают, где и как предать земле тело Ленина, а другие – как совершить аналогичный ритуальный обряд в отношении праха царской семьи. И походя подрывают динамитом и мажут непристойщиной монументы идолам-антагонистам. А тут еще подоспел царский указ о сооружении памятника противоборствующим сторонам, участвовавшим в гражданской войне. Сюжет подобного памятника – не священная для всех память о павших в Великой Отечественной.

Задуманный памятник может примирить часть общества с прошлым и всех членов общества друг с другом только тогда, когда красный или белый цвет не будет вызывать массовую аллергию. А пока инициатором сооружения бронзово-мраморного многопудья можно только посоветовать совершить смиренный путь к Храму, к покаянию.

Но позвольте, молвит читатель, а как же с памятником примирения в Испании, где шесть десятилетий назад разыгралась гражданская война, сравнимая по потокам крови только с войной в России? И наш президент, и политики всех мастей, и ведущие информационно-аналитических программ всех телекомпаний постоянно напоминают о благом примере Испании, где под сводами одного некрополя произошло посмертное примирение былых заклятых врагов. Но дело в том, что упомянутый памятник не более чем миф, образчик заблуждения. В некрополе – прах франкистов, а за его пределами покоятся в земле политзаключенные-антифашисты, годами долбившие скальную породу. Адский труд. На костях узников испанского ГУЛАГа и возник задуманный самим Франко «памятник примирения». Неужто о таком примирении мечтаем мы? Знаю, найдутся оппоненты, но их единственный аргумент – не факты, а эмоции. При этом сказанное ничуть не преуменьшает исторического значения действительного, а не ритуального национального примирения, в процессе которого главная заслуга принадлежит королю Хуану Карлосу – самому выдающемуся монарху нашей эпохи.

И все же памятник в Долине павших заслуживает упоминания. В Испанию я впервые попал за пять лет до кончины Франко, с этой страной тогда у нас не было дипломатических отношений, и ее из числа советских людей посещали единицы. Причем каждого предупреждали о недопустимости экскурсии в Долину павших. Точно так же годы спустя меня перед командировкой в Израиль напутствовали запретом ступать на оккупированные арабские земли, включая Голгофу.

В Мадрид я прибыл как руководитель латиноамериканской службы агентства печати «Новости» с целью организации его корпункта. Поначалу испанские власти исходили из принципа «все или ничего»: либо отношения в полном объеме, либо никаких. Москва стояла за постепенные шаги. По мере того как дряхлел каудильо, верх брала вторая точка зрения. Началось медленное встречное движение. На родине Сервантеса начинался «советский бум».

С утра до ночи мою скромную персону осаждали визитеры. Пригласил в свой дом Фернандо Мариа Кастиэлья, на протяжении десяти лет служивший у Франко министром иностранных дел. Считая, что льстит, говорил не только об общих для двух народов традициях («На двух концах Европы лишь вы и мы били Наполеона»), но и о тождественности франкистской и советской систем: одна политическая партия, один вождь, парламентарии-назначенцы, государственные профсоюзы, нет стачек и порнографии, зато есть уважение к воинскому мундиру.

Накануне отъезда в вестибюле отеля меня ожидал пожилой, юркий, по-опереточному комичный сеньор с загнутыми вверх усиками, в пиджаке в крупную клетку, панамке и галстуке-бабочке. Отрекомендовался сотрудником протокольного отдела министерства иностранных дел, хотя, по нашим старым кинофильмам, был копией классического филера. Пригласил от лица своей службы совершить культурно-ознакомительную поездку в Толедо. Там я не был и охотно согласился.

Осмотрели Толедо и его окрестности, отдали должное обеду за счет лишенных права на забастовку испанских налогоплательщиков. Мой спутник, цокая языком, смаковал послеобеденный коньяк «Фундадор», пускал затейливые колечки дыма от душистой «гаваны» и ублажал меня байками о подаренной генералиссимусом сабле кафедральному собору, который мы только что посетили ради творений Эль Греко. Каюсь, я расслабился, потерял последние остатки бдительности и позволил говорливому владельцу панамки подложить мне свинью.

Когда под вечер возвращались в Мадрид и до столицы оставалось примерно 50 километров, автомашина остановилась перед мрачным и величественным сооружением, как бы встроенным в гранит хребта Сьерра-де-Гвадаррама. Мрачность пейзажа несколько сглаживали цветущие каштаны. Крест высотой в полторы сотни метров венчал гигантский склеп с надписью: «Пали за Бога и Испанию. 1936–1939».

Конечно, в личной задумке Франко поминал только своих соратников. Организатор путча против законного правительства, милитарист до мозга костей, антикоммунист, культивировавший собственную мессианскую роль как освободителя отечества от «красной чумы», гонитель любого инакомыслия – таков был генералиссимус Франсиско Франко с официальным титулом «каудильо Испании милостью Божьей». И при этом пузатый коротышка с крючковатым носом никак не походил на харизматического лидера. Франко был нетерпим к любому компромиссу – элементарной предпосылке процесса национального примирения. Другое дело, что на закате жизни каудильо оказался неспособен контролировать ситуацию и приструнивать сторонников национального примирения в собственном окружении. Не назовешь компромиссом вынужденное согласие венценосного старца дать убежище юному Хуану Карлосу – законному престолонаследнику и будущему королю. Для Франко этот вариант был безальтернативен.

Кощунственна собственноручно начертанная Франко эпитафия: «Пали за Бога...» Общеизвестно, что республиканцы почти поголовно были атеистами, некоторые – воинствующими, а некоторые, например учинившие резню священников в Барселоне анархисты, в богохульстве доходили до дикости. Ну какая это символика примирения?

...Понукаемый спутником и водителем с выправкой спецназовца, я оказался в огромном гулком зале. Две наглухо закрытые двери вели в пятиэтажную галерею с прахом 60 тысяч солдат. У входа на мраморном полу – прямоугольник с крестом и надписью «Примо де Ривера», в честь крестного отца мятежников и основателя фалангистского движения. Когда ровно через 20 лет я вновь побывал в Долине павших, то напротив могилы Примо де Риверы покоился каудильо: подошвами сапог – к алтарю, челом – к духовному брату.

Прощаясь у входа в отель, мой спутник с торжественной ехидцей поздравил меня с рекордом: по его словам, я оказался первым советским визитером в Долине павших. Злодея в клетчатом пиджаке и бабочке я вновь помянул через несколько месяцев, когда с трибуны проходившего в Гаване конгресса Международной организации журналистов, делегатом которого я являлся, один из руководителей французской газеты «Юманите» заявил, испепеляя меня гневным взором: в то время, когда все честные журналисты пяти континентов неустанно борются против фашистской клики Франко, ее гнусное творение почтил своим вниманием сидящий в зале советский товарищ...

Сейчас ежегодно многие десятки тысяч россиян беспрепятственно посещают Долину павших. До или после Канар они «галопом по Европам» осматривают в Испании многочисленные достопримечательности, в число которых туристские маршруты включают и некрополь. И, разумеется, мало кто из наших соотечественников подозревает, что в России власти предержащие манипулируют чужими ложными символами в заведомо бесплодных поисках национальной идеи.

«Независимая газета», 22 января.

в начало

1999

Электорат вместо гражданского общества

Шумим, братцы, шумим.

По стране – от Москвы до самых окраин, вплоть до медвежьих углов сколачиваются партии, сбиваются блоки. Все на выборы, проголосуем за достойнейших, то есть за наших! В одночасье возникают из небытия таранящие будущий электорат коалиции-полумонстры «Отечество», «Голос России» (чур, плагиат, это же товарный знак вещающей на зарубеж госрадиокомпании), «Вся Россия». Капитальный ремонт в «Нашем доме Россия» с заменой прохудившейся кровли и неработающей сантехники.

Для неискушенного в сходных с манипуляциями Кио избирательными технологиями обывателя все партии и блоки словно близнецы-братья. Их лидеры с интонацией базарных зазывал рекламируют лишь с переменой слагаемых одинаковый товар – рыночные реформы с человеческим лицом, социально ориентированную экономику, заботу о детях и ветеранах и прочие блага. Только если на прошлых парламентских выборах меню калькулировали в основном в пределах столичного Садового кольца, а потом комплексные обеды развозили по городам и весям, то ныне фирменные блюда сочиняют в провинции. Если Москва слезам не верит, то и Москве ныне веры нет.

Опытный избиратель – всегда скептик и вспомнит о мотыльковом возрасте недавних витий. Ну кто, скажите, сохранил память об Иване Рыбкине, которого перед прошлыми выборами в Госдуму президент назначил лидером собственного левого центра? А тогда с телеэкранов не сходил клип: благостный Иван Рыбкин в окружении зажиточных селян, быков-производителей и кур-несушек на фоне молочных рек и кисельных берегов. Сгинул Иван Рыбкин с целлулоидными пейзанами и прочей живностью. Вот Антошку Рыбкина, веселого кашевара и смелого бойца, героя киноленты военных лет, еще помнят, а его живого однофамильца с левоцентристскими задумками начисто позабыли.

Сейчас озвучивается новая президентская причуда: «Стране нужна другая Государственная Дума!». Да где ее взять? Сказал бы без экивоков, что президенту желательно иметь другой народ. Да ведь наш народ и так тише воды и ниже травы. Где вы встречали людей, которые годами не получают зарплату? Нет их ни в сытой Швеции, ни в нищей Верхней Вольте, ни в милом сердцу автора криминально-банановом Гондурасе.

Одним довольна наша власть предержащая – ширится в России демократия, измеряемая, по ее разумению, рекордным в мире количеством партий и избирательных блоков. И словно невдомек, что не демократия это, а охлократия, не власть народа, а толпы. Потому как в нормальном обществе, то есть там, где уважают человека с его неотъемлемыми правами, прочность демократических институтов обратно пропорциональна числу политических партий.

И еще одна непременная принадлежность демократии – зрелое гражданское общество. Оно – как бы основание пирамиды, которую венчают все ветви власти. Гражданское общество – фикция там, где власть отчуждена от населения, где государство сохраняет диктат по отношению к личности. Зрелое гражданское общество так же отличается от традиционного с авторитарными ценностными установками, как тусовка в дискотеке от церемонии церковного бракосочетания.

В демократических странах плотная ткань гражданского общества соткана не из ангажированных и рвущихся во власть политических партий, а из многочисленных и разнообразных неправительственных организаций – НПО, иных объединений людей по профессиональным и самым специфическим интересам.

На Западе после конца холодной войны, когда естественно слабеет давление государственных институтов на гражданское общество, возросла как никогда роль НПО. По оценке эксперта «Фонда Карнеги для содействия всеобщему миру» Джессики Метьюз, «процесс неуклонной концентрации власти в руках государств, который начался в 1648 году с заключения Вестфальского мира, окончился, по крайней мере, на некоторое время». Разительные перемены происходят в последние годы в составе тех действующих лиц, чьими усилиями творится мировая политика. То, что еще недавно считалось исключительной прерогативой правительств, теперь становится сферой исключительно активной деятельности неправительственных организаций. Этот сдвиг, по мнению «Нью-Йорк таймс», представляет собой результат возрастающей сложности международной повестки дня, революции средств связи, позволившей неправительственным организациям мобилизовывать общественное мнение, и повсеместного, начиная с момента завершения холодной войны, снижения амбиций у правительств. Как отмечал в своем исследовании, посвященном сотрудничеству в случаях оказания срочной гуманитарной помощи между неправительственными организациями и специализированными учреждениями ООН, Томас Вейс – руководитель программы исследований по вопросам глобальной безопасности Университета Брауна, – эти организации, по сравнению с учреждениями ООН, являются более гибкими, доступными, быстрее реагирующими и экономичными.

Часто НПО оказывают солидарную поддержку своим правительствам (а еще чаще финансируются последними), особенно в кризисные ситуации. Одно из подтверждений подобной синхронности – поддержка миротворческими, правозащитными, экологическими, гуманитарными НПО стран – участниц НАТО военной акции своих правительств против Югославии. Потому иллюзорны расхожие суждения о неизменном дистанцировании НПО от властных структур.

В России власть словно забыла о существовании общественных объединений, а если и вспоминает, то только с целью приспособить их к сиюминутным сервильным целям. Появилась, правда, первая ласточка. В прошлогоднем послании президента Федеральному Собранию появился обнадеживающий призыв: «Власть слабо помогает общественным объединениям, а порой ставит преграды ... Общественные организации не требуют у государства денег, но им нужны организационное содействие, избавление от бюрократических вывертов, на преодоление которых приходится тратить время, необходимое для социально полезной деятельности». Золотые слова! Только своего продолжения они не нашли.

Хуже всего, что пар, которым было обещано разогреть котел общественных объединений, ушел в единичный президентский свисток. Более двух лет назад «НГ» опубликовала мою статью «Пасынки государства», получившую читательские отклики. Речь в статье шла о полном равнодушии властей к НПО, их бедственном материальном положении. С тех пор ситуация только усугубилась. Один пример. Для каждой НПО трудно выполнимая задача – ежеквартальные расходы за аренду помещения. Возглавляемая автором этих строк организация перечислила плату, сразу возросшую на 70 процентов, службе Москомимущества через обслуживающий нас «Инкомбанк», обладавший тогда лицензией ЦБ. Но банк деньги заблокировал, а Москомимущество потребовало повторной платы. Спорить бессмысленно, ибо в случае отказа следует расторжение арендного договора. А ведь в выданном Министерством юстиции РФ Свидетельстве о регистрации устава нашей организации черным по белому написано, что она призвана осуществлять свою деятельность «в национальных интересах России».

В соответствии с Федеральным законом «Об общественных объединениях» все они, созданные до 19 мая 1995 г., то есть до вступления в силу упомянутого закона, обязаны пройти государственную перерегистрацию не позднее 1 июля текущего года. Недавно представитель Минюста публично сетовал на то, что лишь крайне незначительная часть ранее зарегистрированных общественных объединений прошла перерегистрацию и по причине нерадивости их руководителей предстоит вынужденный аврал.

Дело не в нерадивости моих коллег, обязательности, да и компетентности многих из которых могут позавидовать нынешние государственные мужи. С грустью подозреваю, что дело в другом и аврал не предвидится. Лишенные государственной поддержки и элементарного внимания НПО просто отмирают. Потому как в России не дороги, а направления и не гражданское общество, а население. И лишь в период избирательных кампаний его возводят в превосходную степень электората.

«Независимая газета», 18 мая.

в начало

2000

Власть преподала урок безнравственности

Прощание с национальной идеей в Баренцевом море

Гибель атомной подлодки «Курск» высветила признаки сопереживания людей, воспринявших случившееся как общее горе. И одновременно они, солидарные друг с другом, ощутили отстраненность власти, ее холодное равнодушие. Недоумение, укоры по поводу того, где был и чем занимался президент на протяжении целой недели после катастрофы, идентичны и на национальном, и на универсальном уровнях. Добавлю в общий хор нотку.

Президент резонно заметил, что делу только бы навредила суета в районе катастрофы «разных чиновных лиц». Но ведь президент – не чиновное лицо, он лидер нации, ее, если угодно, отец. Потому в самые критические дни, хотя бы часы, его место там, где пытались спасти подводников, где собрались их близкие.

Кто-то скажет – жест. Да, жест, точнее – поступок. Михаил Горбачев реально ничем не мог помочь своим присутствием жертвам землетрясения в Армении, однако, находясь вблизи Кубы, отменил свой официальный визит туда, чтобы оказаться рядом с горевавшим народом. В 1941 году своим присутствием в Москве Верховный главнокомандующий не мог переломить ход войны, но он оставался в осажденной столице, выступил на традиционном собрании в канун национального праздника, организовал 7 ноября на Красной площади парад. Не было тогда телевидения, «пиара», но жест лидера нации вошел в мировую историю.

Поиск национальной идеи, чем активно занят президент, созвучен помыслам большинства россиян. Национальная идея, не будучи запрограммированной формулой, вырабатывается как единение, солидарные действия сограждан, независимо от их сословных, этнических, конфессиональных отличий и политических пристрастий, прежде всего в знаковые, судьбоносные моменты, в моменты испытаний.

Катастрофа в Баренцевом море напомнила без малого семь десятилетий назад на противоположном конце Северного Ледовитого океана гибель «Челюскина». Научно-исследовательское судно было раздавлено льдами. Погиб один человек, остальные члены экспедиции и экипажа длительное время провели на дрейфующей льдине, пока не были спасены полярной авиацией. Вся страна следила за эпопеей «челюскинцев», на Большой земле их чествовали как национальных героев. «Семеро смелых» пилотов стали первыми Героями Советского Союза.

Мне могут сказать: менее чем через год после спасения «челюскинцев» был убит Киров и развязан Большой террор, тирану понадобилось отвлекающее зрелище. Да, что было, то было, однако, еще дошкольник, я тогда впервые почувствовал единение с неизвестной сотней полярников и с населением одной шестой суши. Убежден, что без такого чувства взаимной солидарности нам не победить в Великую Отечественную войну.

Сегодня, как никогда, жест, поступок, лишенные фальши слова сочувствия способны сблизить президента с народом. Что кроме нравственного примера, искренней веры и надежды он может дать живущим за чертой бедности учителям, врачам, крестьянам, студентам, пенсионерам? Что иное может дать Верховный главнокомандующий уставшему от житейских невзгод офицерскому корпусу, всему воинству, особенно тем, кто жизнью рискует ежедневно?

Стоит повторить, что короля делает свита. В эти дни президентская свита в погонах и в цивильном доказала полную никчемность, наплевательство и на собственный народ, и на остальное человечество. Диалектический закон о том, что сознание отстает от бытия – не марксистская погремушка, а испытанная жизнью истина. Президент многого не знает, да и не может знать выходец из самой закрытой структуры, волей случая совершивший феерический карьерный скачок. Не оправдываю президента, пытаюсь только понять, какими мотивами руководствовалась его многоопытная свита, пальцем не пошевельнувшая, дабы избавить главу государства от позора «морской Ходынки».

В практике руководителей многих стран – обращение по радио и телевидению к своей нации. Пытались приучить к радиоречам Ельцина. Надуманный выбор тем, манера исполнения («ранний» Брежнев в сравнении с «поздним» экс-президентом – чистый Цицерон) обрекли эксперимент на неудачу. Владимир Путин в эти дни изредка мелькал на телеэкране, что-то объяснял, но лишь раздражал аудиторию контрастом своего облика и близких гибнувших моряков.

Полагаю, что обращение к нации, и не одно, разрушило бы растущую стену между президентом и теми, кто его избирал. Случай ведь из ряда вон выходящий. Неизбежная смерть каждого имеет свой градус страдания. Кошмар жертв недавней катастрофы «Конкорда»[26] был скоротечен. Днями и ночами несчастные пленники железного гроба ждали своего конца.

И еще бы свите настоять – а аппаратные возможности безграничны – на немедленной зарубежной помощи. Факт, что она по прямой вине нашей власти поступила лишь через неделю после катастрофы, долго не изгладится из памяти россиян и зарубежной общественности.

Злой парадокс: в массовом сознании диктатор Сталин в моменты потрясений оказывался ближе к народу (пусть даже ради достижения собственных целей), чем в наш «просвещенный век» демократ Путин. Но такой выбор сделала свита. И, конечно, сам король.

«Независимая газета», 22 августа.

в начало

2001

Антитеррористы всех стран, соединяйтесь!

Но чтобы этого добиться, надо избавиться от имперской ментальности

Нью-йоркские теракты раскололи современную историю на две эпохи: предсказуемых войн государств и спонтанных интервенций безродных террористов. В объятых безмерным горем и праведным гневом США сонму государственных мужей и ученых, спецслужб и СМИ предстоит ответить на судьбоносные вопросы: как получилось, что самая могучая в истории человечества держава ткала затейливую паутину противоракетной защиты и напоролась на бандитский нож; предала анафеме «страны-изгои» (власти одной из них – Кубы – заявили, что испытали «боль и ужас» от постигшей США трагедии и выразили готовность предоставить американцам свои аэропорты) и проморгала убийц-одиночек; объявила зоной своих жизненных интересов земной шар и не смогла уберечь сограждан в собственном доме; отслеживала нюансы финансовой и информационной глобализации и проспала вселенскую спайку террористов.

Правда состоит в том, что официальный Вашингтон в годы холодной войны провоцировал терроризм, по инерции поощряет его и сейчас, например отморозков-единоверцев Усама бен Ладена в Косово и Македонии. Так случилось, что день американской трагедии совпал с годовщиной трагедии другого народа – приходом к власти Пиночета, тут же объявившего «внутреннюю войну». Но ведь в свержении законно избранного президента и узурпации власти диктатором во многом повинны Белый дом и ЦРУ. Это был вынужден подтвердить сенат США, равно как и многократно планировавшиеся покушения на жизнь неугодного кубинского лидера. Надо признать, что «рыцари плаща и кинжала» ни одного государства не могут сравниться с ЦРУ по части попрания любых законов и этических норм. Сам бен Ладен и талибы – тоже находка ЦРУ в задумке вспороть «уязвимое подбрюшье» другой сверхдержавы.

Минуло аккурат полтора десятилетия со времени получившего тогда всемирную огласку, но уже порядком подзабытого «Ирангейта». Кроме ЦРУ, к громкому скандалу были причастны два главных «фигуранта». Во-первых, правоверные послешахского Ирана, объявившие США Сатаной и взявшие в заложники персонал американского посольства (операция коммандос по их освобождению позорно провалилась), на что Вашингтон ответил блокадой, включая действующий по сей день запрет на продажу оружия. Во-вторых, «контрас», которых США вооружали в ходе необъявленной войны против сандинистской Никарагуа.

Схема «Ирангейта», подсказанная Тель-Авивом, была проста, как таблица умножения: продажа с ведома Белого дома американского вооружения Тегерану и использование выручки для финансирования, в обход конгресса, «контрас». Их подпитка осуществлялась и путем организованной ЦРУ контрабандной доставки в США и продажи там кокаина. Когда тайное стало явным, разразился грандиозный скандал. Известный американский обозреватель Энтони Льюис с горечью писал в «Нью-Йорк таймс»: «Оглянитесь вокруг, и вы увидите, что наша политика принесла значительные результаты. Она коррумпировала наши собственные институты – разведку, вооруженные силы, Белый дом. Она способствует распространению пренебрежения к демократии и законам».

«Ирангейт» заложил динамит под и без того взрывоопасные очаги конфликтов на Среднем и Ближнем Востоке, в Центральной Америке, усилил и региональную, и международную напряженность. Повинилась ли власть предержащая, нашла она вразумительное объяснение? Тогдашний вице-президент Джордж Буш-ст. узрел главный недостаток в «дурном планировании» операции. Скандал, кстати, пришелся на юбилейный для США год – 200-летие Конституции.

Кроме смертельной угрозы, которую несет поощрение использования терроризма, уже первые, самые черные дни американской трагедии высветили как момент истины опасность любого мессианства, в том числе великодержавного, опасность претензии быть всемирным судьей и шерифом.

Только одна иллюстрация. Буквально за несколько часов до постигшей США беды госдепартамент устами своего официального представителя объявил о непризнании прошедших в Белоруссии президентских выборов.

Оставим в стороне внутреннюю проблему Белоруссии, ее весьма пристрастную интерпретацию Вашингтоном (в отличии от ситуации в бывших советских республиках Южного Кавказа и Центральной Азии), присмотримся к персоне американского посла в Минске г-на Майкла Козака. Он – многоопытный проводник политики «большой дубинки» и «дипломатии канонерок», признанный специалист по замене в Латинской Америке одних режимов другими, более угодными. Планировал сопровождавшуюся многочисленными жертвами среди мирного населения вооруженную интервенцию в Панаме в конце 1989 года, через несколько лет осуществлял дипломатическое прикрытие для высадки американской морской пехоты на Гаити. Единственные зря потраченные годы – четырехлетнее руководство на Кубе отделом интересов США – этим суррогатом посольства при отсутствии дипотношений.

Самая неприглядная страница биографии Майкла Козака – координация по линии госдепа электоральной процедуры отстранения от власти сандинистского президента Даниэля Ортеги. Это – официально, а приватно – координации террористических действий «контрас». Тогда против Никарагуа США бросили все средства агрессии, кроме морской пехоты. Интервенционизм США осудили ООН, Международный суд в Гааге. В Манагуа в канун выборов я подивился подстрекательскому содержанию информационного бюллетеня посольства США – сам я, будучи пресс-аттташе, помыслить не мог о подобном шельмовании властей страны пребывания. Замечу, что выборы Ортега проиграл.

Не стал бы воскрешать (тем паче в эти дни) прошлое г-на Майкла Козака, если бы не одно случившееся в Минске беспрецедентное в анналах современной дипломатии обстоятельство. В канун президентских выборов посол США в письме лондонской газете «Гардиан» похвастался: «Мы делаем в Белоруссии то, что делали в Никарагуа». Уточнил: предоставляем помощь «близким к политическим переменам» в Белоруссии организациям. То же Майкл Козак повторил в интервью газете «Крисчен сайенс монитор», добавив, что США признали бы «легитимной» победу Лукашенко, если бы тот «открыл систему», то бишь прежде всего отказался от приоритетных связей с Москвой. Британская газета «Таймс» назвала откровения посла США «поразительными». А сам он в переданном СМИ заявлении признал, что в Никарагуа и Белоруссии у Вашингтона «цель та же самая и методика во многом похожа».

Об очень многом, к сожалению, говорит метод обращения США с ближайшим союзником России, как с банановой республикой прежних времен. Уже более десяти лет Запад, прежде всего США, тешит гордыню распадом одной из двух сверхдержав, уязвимостью России, поразившим ее всесторонним кризисом. «Империя зла», наводившая на американцев ужас, обернулась деградирующим маргинальным пространством. Чечня – повод для круглосуточного осуждения России, Балканы – предлог для ее предупреждения о возможной каре. Двойной стандарт в политике и морали – для «наших» и «чужих». Опасное заблуждение.

К счастью, Россия придерживается цивилизованных норм поведения, предсказуемой внешней политики, не воспринимает как сигнал бедствия исковерканную постсоветской эйфорией высокомерную имперскую ментальность. Другое дело – бывший «третий мир», из поколения в поколение передававший генетический код зависти – ненависти к государствам «большого миллиарда», который к тому же сжимается до более скромных величин по мере углубления бездны между богатым Севером и бедным Югом. Последний и плодит монстров экстремизма, особенно исламского с фундаменталистским орнаментом. И если в эпоху Советского Союза, которого Запад считал покровителем и заказчиком экстремистов, международный терроризм тушевался на фоне конфронтации двух сверхдержав, то сейчас, когда нет былых сдержек и противовесов, индивидуальный террор уступает место массовому, распространяясь, как метастазы, по телу планеты.

К сопричастности горю американцев примешивается надежда, что после 11 сентября 2001 г. они станут иными, осознают равную хрупкость с нами перед угрозой Большого Террора, для которого нет ни географических преград, ни моральных запретов. Наивен призыв: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке...» Куда как более действен перефраз другого девиза: «Антитеррористы всех стран, соединяйтесь!»

«Независимая газета», 18 сентября.

в начало

◄◄ в оглавление ►►

[1] Это интервью см. в части второй.

[2] Менахем Бегин – тогдашний премьер-министр Израиля. Описываемые события совпадают с последним этапом антиизраильской кампании, активно поддержанной СССР. В немалой степени она была спровоцирована нападением Израиля на Ливан, оккупацией Бейрута, резней палестинских беженцев в лагерях Сабра и Шатила.

[3] Только в 2000 г., после многолетних проволочек, в Израиле День Победы был объявлен государственным праздником.

[4] По названию панамского острова Контадора, где состоялась первая миротворческая встреча лидеров группы латиноамериканских стран.

[5] Несмотря на единодушные прогнозы, в том числе в Москве и Вашингтоне, предрекавшие победу сандинистам, они потерпели поражение.

[6] Догубаязит (северо-восток Турции) известен беспримерной обороной русского гарнизона в 1877 г. в войне с Турцией.

[7] Дядя Николая II, главнокомандующий русскими войсками на Кавказе в Первую мировую войну.

[8] Феодальный правитель района Маку (северо-запад Персии), занятого русскими войсками.

[9] Виктор Стефанович Высотский и Иван Павлович Ермолаев – офицеры-однополчане автора дневника, с которыми он делил кров в Баязете.

[10] «Страшно сказать!» (лат.).

[11] Игдыр – город на северо-востоке Турции, ранее входил в Эриванскую губернию.

[13] г. Гянджа (Азербайджан).

[14] Питомцы петербургского Павловского военного училища, в котором учился Башинджагян, известные в русской армии своей выправкой.

[15] г. Ленинакан, Гюмри (Армения).

[17] Центральная улица Эривани.

[20] Татарами тогда именовались азербайджанцы.

[21] Глава правительства Республики Армении.

[22] Член британской военной миссии.

[23] Армянский военачальник.

[24] Речь идет о Декларации, принятой в первую годовщину провозглашения независимости Республики Армении.

[25] Генерал русской армии, армянский военачальник.

[26] Незадолго до гибели АПЛ «Курск» – крупнейшая во Франции авиакатастрофа.