КНИГА В ЭПОХУ ПЕТРА I
События первой четверти XVIII в.
были подготовлены всем ходом развития русской государственной жизни. На общем
фоне исторического процесса они выделяются темпами своего развития.
За 27 лет, с 1698 по 1725 гг.,
было выпущено свыше 600 книг, не считая многочисленных гравированных листов.
Рукописная книга потеряла прежнее значение. Время, когда она могла
конкурировать с книгой печатной, прошло. Резко изменилось содержание книг: за
эти 27 лет было издано всего 48 книг духовных. Основную массу печатной
продукции представляли новые гражданские книги, которые были нужны для обучения
корабельных мастеров, инженеров, моряков. Начали регулярно издаваться
«Ведомости» – первая русская газета. Были
открыты новые гражданские типографии в Москве и Петербурге. И хотя
Петербургская типография занимала в то время всего один домик в три окна на
Троицкой улице, но в ней печатались и «Ведомости», и календари, и книги. Петр I часто
бывал в типографии, смотрел пробные оттиски, читал корректуру. Была составлена
первая гражданская азбука. С 1708 г. исторические и мануфактурные книги, по
повелению Петра, печатались гражданским шрифтом. «Прекрасна была сия самая
первая печать: кругла, мерна, чиста»[1],
– писал позже об этом шрифте
В.К. Тредиаковский.
Рис. 10. Гражданская азбука с правкой
Петра I
В Москве, недалеко от Спасского моста, открылась первая публичная библиотека. Во время одного из московских пожаров здание это сгорело, но чертеж его сохранился. На фасаде здания видна надпись: «Всенародная публичная библиотека».
Значительно пополнился
новыми словами язык. Новые термины вошли и в издательскую терминологию. Так,
термин «сигнал» (сигнальный экземпляр) впервые встречается в переписке Петра I с И.А.
Мусиным-Пушкиным, который с 1701 г. заведовал Московским печатным двором.
Главной отличительной чертой книги Петровской эпохи была ее подчиненность
общегосударственным целям. Уже от первого своего типографа Яна Тессинга Петр
требовал, «чтобы те чертежи и книги напечатаны были к славе нашему, великого
государя, нашего царского величества превысокому имени и всему нашему
российскому царствию меж европейскими монархи цветущей, наивящей похвале и ко
общей народной пользе и прибытку... а пониженья б нашего царского величества
превысокой чести и государства наших в славе в тех чертежах и книгах не было»[2].
На протяжении всей первой четверти XVIII в. эта тенденция отчетливо видна в книгоиздательстве,
которое и юридически было подчинено государству. Если по соображениям
государственным книгу надо было скорее издать, принимались самые срочные меры,
отыскивались переводчики и все необходимые специалисты.
Большую роль в развитии книжного дела сыграла
заинтересованность в нем Петра I. Сотни
документов подтверждают это. Петр сам намечал книги для перевода, указывал,
какими рисунками и чертежами ее снабдить. Многие книги просмотрены Петром во
время издания, дополнены им, появились по его приказанию. Он придавал большое
значение языку, заботился о внешнем виде книги. Не было ни одной подробности в
издании, куда бы ни вмешивался царь.
«Господин Мусин-Пушкин! – писал
Петр в 1709 г. – Письмо ваше купно с книжками римплеровыми[3]
и боргздорфовыми[4] дошли, також
и азбука; но печать в оных книгах зело перед прежней худа, нечиста и толста, в
чем вам надлежит посмотреть гораздо, чтоб так хорошо печатали, как прежния, а
имянно против кумплементальной и слюзной; також и переплет против оных же, ибо
нынешней присылки переплет очень дурен, а паче всего дурен от того, что в
корене гораздо узко вяжет, отчего книги топорщатся и надлежит гораздо слабко и
просторно в корне делать, також и в купорштрихгсе знать, что совершенно не
гораздо чисто.
В римплеровой чертежи вели впредь приплетать к задней
доске все, также как и у боргздорфовой»[5].
Правка Петра есть в корректурных экземплярах
«Геометрии словенски землемерие», в «Книге Марсовой», в сочинении Лопатинского
«Благодарственная всенощная за победу при Полтаве», в «Объявлении, коим образом
асамблеи отправлять надлежит» и многих других книгах.
Основным направлением книгоиздательства стало издание
сочинений о «художествах», как называли тогда математику, медицину, военное
дело, позже – историю, географию и прикладные дисциплины.
Печатная техническая книга стала при Петре
необходимой. Количество произведений художественных было по сравнению с книгами
практических знаний ничтожно мало. Академик Д.С. Лихачев писал: «Эпоха Петра – творческая эпоха. Замедление в развитии литературы
произошло потому, что силы нации были поглощены государственным строительством,
развитием науки, техники. Эта эпоха была остановкой перед прыжком. После прыжка
литература продолжала развиваться, и при этом ускоренными темпами»[6].
Само восприятие действительности людьми того времени
было специфичным, в большинстве случаев –
реалистическим. Образное осмысление событий было не в моде. Отправляя молодых
русских дворян за границу, Петр требовал, чтобы они постигали там науки и
привезли всякий по два человека мастеров (везти их за собой до Москвы надлежало
на «своих проторях», т.е. за свой счет), и привезли бы записки, в которых
должно было быть все, что покажется им достойным внимания. Литература
путешествий, которая сложилась из этих записок, характерна для того времени.
Так, стольник Петр Андреевич Толстой побывал в Польше во время избрания нового
короля. Запись в его дневнике никак не отразила это событие, но читатель узнал,
что есть в Варшаве «одна палата высокая, которую поляки называют изба
сенаторская; в той палате у поляков бывает сейм; у которой палаты окна великия
и окончины были стекольчатыя все повыломаны и окна разбиты от нестройного
совету и несогласия во всяких делах пьяных поляков, а покоевыя королевские
палаты от той палаты далеко»[7].
В Генуе русских путешественников поражали «фонтаны превеликие: три лошади, на
них мужик стоит, у средней лошади из языка вода течет, а у тех из ноздрей;
кругом тех лошадей ребятки маленькие из мрамора высечены, сидят и воду пьют»[8].
Потребность в учебнике, в книге практических знаний
привела к выработке специфических приемов изложения материала, его компановки,
оформления, – приемов, которые помогали сделать изложение доступным
для понимания и облегчали запоминание практически важных
сведений. Это обращение к диалогическому построению книги, к форме бесед,
распространенной, как мы видели, в грамматиках и букварях XVII в.
Часто материал излагался от имени определенных лиц. Изложение было
персонифицировано даже в книгах по технике. Построение книги в форме вопросов и
бесед позволяло сделать изложение занимательным и одновременно служило
средством организовать материал.
При Петре I книги
стали снабжать аппаратом. Он любил предисловия, послесловия и всевозможные
объяснения. Ими Петр приказывал сопровождать не только книги практических
знаний, но даже книги духовные, издание которых в то время было немаловажным
политическим делом. Когда по его приказанию готовили к изданию Требник, куда
были включены 10 церковных заповедей и описание трех главных добродетелей, он
приказал написать к нему предисловие, «в котором разные толкования неправые
ханжеские все выяснить, дабы читающий перво свой порок узнал и потом пользу
прямую и истинную». А книгу в конце снабдить короткой выпиской, «дабы мог на
память оное иметь»[9]. Эти
короткие положения нужно было заучивать наизусть.
Необходимой частью учебников и книг практических
знаний стали различные приложения – словари,
таблицы, рисунки.
Сильно изменился общий вид книг. Гражданский шрифт был
значительно убористее полуустава. Формат книг уменьшился. Сам Петр был
любителем книг, которые «в кармане мочно носить». Не стало двухцветной печати – заглавных красных букв, исчезли почти совсем
заставки. В прежних изданиях Московского печатного двора обязательным элементом
заставки был четырехконечный крест, он отличал эти книги от книг последователей
старой веры. Представить такую заставку в книге по кораблевождению или горному
делу было невозможно[10].
Все эти изменения – новые приемы
в организации материала, проведение отчетливой линии в развитии
книгоиздательского дела – достигались на ступени
подготовки книги к печати, на редакторском этапе работы над ней. Новые приемы
работы были приемами редакторскими. Они были найдены в соответствии с теми
задачами, которые были поставлены перед книгой, и развиты людьми, которых мы
можем назвать специалистами своего дела. Имена многих из них известны.
Феофан Прокопович был главой кружка, объединявшего
образованнейших людей из числа приближенных Петра I. По поручению царя Прокопович просматривал и
исправлял многие книги. Эти обязанности сохранились за ним и при Анне
Иоанновне. Все произведения на русском языке, предназначавшиеся к печати,
посылали на предварительный просмотр к Прокоповичу. Он же просматривал описания
фейерверков и иллюминаций, составлявшиеся по приказанию двора Академией наук.
Прокопович участвовал в создании «Истории императора Петра Великого от рождения
его до Полтавской баталии». На 20 листах рукописи правка сделана рукой
Прокоповича. В конце XVIII в. князь
Щербатов издал эту книгу, указав Феофана Прокоповича как автора. По приказу
Петра Прокопович написал предисловия и объяснения ко многим книгам.
О том, что Прокопович отчетливо представлял себе
трудности редакторской работы, свидетельствует его стихотворение «К сложению
лексиконов»:
Если в мучительския осужден кто руки,
Ждет бедная голова печали и муки,
Не вели томить его делом кузниц трудных,
Ни посылать в тяжкие работы мест рудных:
Пусть лексики делает: то одно довлеет,
Всех мук роды сей один труд в себе имеет[11].
Осмысливая факты, из которых слагается история
редактирования, нельзя не отметить, что Феофан Прокопович интересен для нас не
только как редактор, практически подготовивший большое количество изданий, но и
как теоретик, применивший, правда, только по отношению к литературе церковной,
исторический метод, начавший филологическое изучение текстов, а его трактат «De arte poetica» («О поэтическом искусстве») способствовал развитию
теории поэзии.
Прокопович стремился изменить манеру проповедей,
освободить их от приемов внешней аффектации: «Не надо проповеднику шататься
вельми, будто в судне веслом гребет. Не надобно руками вспляскивать, в боки
упиратися, смеятися, да не надобе и рыдать...», учил обращаться к слушающему
«умеренным голосом и простыми речами»[12].
Проповеди Прокоповича –
явление для своего времени выдающееся: они злободневны, в них нет
отвлеченности, сухих рассуждений. Прокопович отказался от традиционных
приступов [вступлений. – К.Н.] и длинных
периодов. Это была блестящая и стройная речь. Проповеди оказали заметное
влияние на литературную манеру того времени, в какой-то степени определили
критерии, которыми руководствовались редакторы при подготовке печатного текста.
Был известен своими редакторскими трудами и Федор
Поликарпов – ученик греков Лихудов, учитель
Славяно-греко-латинской академии, переводчик с греческого, литератор,
впоследствии управляющий типографией Московского печатного двора. Он перевел
такие значительные сочинения, как «География генеральная» Варения, составил
«Букварь треязычный», написал предисловие и дополнение к «Грамматике»
Смотрицкого. Поликарпов брался за самые различные литературные работы, даже
слагал силлабические вирши – подписи к гравюрам,
издававшимся Московской типографией.
Все книги по военному делу проходили через руки Якова
Вилимовича Брюса, приближенного Петра I. Брюс
возглавлял Артиллерийский приказ, куда входило военно-инженерное управление. По
артиллерии было велено числить и Московскую гражданскую типографию. Многие
книги Брюс перевел сам, другие отредактировал.
Рис. 11.
Я.В. Брюс. Портрет
работы неизвестного художника
Издание книг при Петре I приобрело такой размах, что издательская работа потребовала
четкой организации. Были созданы даже редакторские коллективы. Один из таких
коллективов готовил к изданию книги по военному делу при Артиллерийском
приказе. Сам царь и Брюс руководили их работой[13].
Народ прозвал Брюса колдуном за ученость и астрологические
познания. Больше всех других изданий, подготовленных Брюсом, был популярен
календарь, который известен по имени составителя как «Брюсов календарь».
Рис. 12.
Титульный лист «Брюсова календаря»
Рис. 13. Страница
«Брюсова календаря»
Календарь
издавался в 1709–1715 гг. и
пользовался большим спросом. Печатала его Московская гражданская типография.
Хорошо
сохранившийся экземпляр календаря находится в кабинете Петра I в Эрмитаже[14].
Напечатан он на шести больших листах. Текст заверстан в две таблицы,
разделенные на двенадцать вертикальных столбцов. Вверху каждого столбца – знак зодиака и
картинка, изображающая, чем занимаются люди в этом месяце. В календаре указаны
церковные праздники, перечисляются «предзнаменования времени по планетам». Так,
Сатурн оказывал влияние на все времена года. Под его знаком весна
предсказывалась «сухая, студеная, мразная, цветы и траву поздно порождает, в
весне грады вредят» и т.д. Один из листов давал «предзнаменование действ на
каждый день». Можно было узнать, чему «сегодняшний день благоприятствует».
Особое место было отведено таблицам часов со склонением на московский горизонт
и таблицам астрономическим. По календарю делались предсказания относительно характера
и судьбы человека, в нем были сведены вместе все планидники, звездочетцы,
стодневцы и другие «отреченные книги». Издавать календарь Брюсу помогал Василий
Киприянов, участвовавший в свое время в издании «Арифметики» Леонтия
Магницкого. Свои прошения Киприянов подписывал: «раб математических наук». В
1705 г. он получил звание библиотекаря. Звание было почетно, а обязанности
широки, включая и книгопечатание, и собирание книг, и цензуру, и книжную
торговлю. Одновременно Киприянов был назначен главой Московской гражданской
типографии.
С основания
Петербургской типографии ее цейх-директором был Михаил Аврамов. До этого он
служил в Посольском приказе, учился в Голландии, служил в Оружейной палате. Он
сумел хорошо поставить дело, типография выполняла самые разнообразные заказы.
Аврамову Петр поручил составление полной истории своего царствования. Михаил
Аврамов был широко образованным человеком, одновременно с издательскими делами
он руководил и Берг-коллегией. Ему принадлежат проекты нескольких нововведений,
в частности проект учреждения Академии иконного, живописного и другого
художества.
Многие книги,
изданные в первой четверти XVIII в., были
переводными. Разработка и осмысление основных принципов перевода стали в то
время необходимыми.
Первыми
переводчиками были жившие в России иностранцы – толмачи Посольского приказа. Басни
Эзопа перевел поляк Ловзинский, много переводил и по поручению Петра I просматривал переводы, сделанные другими, голландец Андрей
Виниус. Но не все иностранцы достаточно хорошо владели русским языком.
Много
переводчиков вышло из стен Славяно-греко-латинской академии: Иван Коровин – переводчик при
Академии наук, Иван Поповский, Степан Барсов, Иван Ильинский, служивший
переводчиком у князя Дмитрия Кантемира, Иван Кременецкий – переводчик Петербургской
типографии. Переводчиками были также духовные лица из Киевской и Московской
академий – братья Лихуды,
Федор Поликарпов, ректор Московской академии Феофилакт Лопатинский.
Одной из главных обязанностей петербургских академиков
Петр считал перевод. Много переводили дворяне, которых царь посылал учиться за
границу. Так, Конон Никитич Зотов, учившийся в Лондоне, был автором и
переводчиком нескольких книг по морскому делу. В 1714 г. Петр пишет ему во
Францию: «Все, что ко флоту надлежит, на море и в портах сыскать книги; также,
чего нет в книгах, но чинят от обычая, то помнить и все перевести на славянский
язык нашим штилем, а за штилем их не гнаться»[15].
Рис. 14. Руководство по геометрии
Поручение перевести ту или иную книгу было не менее
ответственным, чем любое другое поручение быстрого на расправу царя. Трагически
окончилась жизнь посланника в Константинополе, Париже и Венеции Григория
Волкова, которому по возвращении царь приказал перевести с французского
«Огородную книгу» – руководство по агрономии. Этот труд оказался Волкову
не по силам: в тексте было слишком много французских технических терминов,
неизвестных в русском языке. Волков побоялся признаться царю, что не может
перевести книгу, и покончил с собой.
Петр I составил
специальные требования, которыми должны были руководствоваться переводчики. В
1724 г. вышел его «Указ труждающимся в переводе экономических книг». Петр
требовал, чтобы «книги переложены были без излишних рассказов, которые время
только тратят и чтущим охоту отъемлют»[16].
В Синод он даже послал образец правки перевода, в котором «лишние разговоры»
были сокращены. Петр понимал, что доброкачественный перевод может сделать
только тот, кто знает иностранный язык, знает русский и знает само
«художество», т.е. предмет, которому посвящена книга: «понеже никакой
переводчик, не умея того художества, в котором переводит, перевесть то не
сможет».
В учебных книгах Петр приказывал оставить лишь то, что
необходимо для пользы дела. Он забраковал первый вариант перевода «Географии
генеральной» Варения, сделанный справщиком Московского печатного двора Федором
Поликарповым, потому что Петру I не понравился
«штиль» – «высокие слова», неуместные в книге по физической
географии, где требовалась точность и ясность определений.
Рис. 15. Титульный лист книги
«География генеральная»
После исправления «География генеральная» вышла в свет
в 1718 г. Поликарпов предпослал ей предисловие, где объяснил те принципы,
которыми руководствовался при переводе. Он указывал, что книгу переводил «не на
самый высокий славянский диалект», а «многие гражданского посредственного
употреблял наречия», но стремился сохранить смысл оригинала иноязычного.
Греческие и латинские термины он оставлял непереведенными, «ради лучшего в деле
знания», а если переводил, то заключал перевод в скобки. Многие термины писал
«переменно» «ради лучшего учащимся вразумления». Например, вместо ангуль – угол, вместо
екватор – уравнитель. Так,
разнообразными приемами решалась сложная проблема введения новых слов и
терминов в русский язык.
Переводчики и редакторы критически относились к
тексту. Они исключали малозначащие места, дополняли текст примерами из
отечественной практики.
Требование краткости перевода не следует понимать
упрощенно. Краткость была необходима для определенного типа книги – книги технической, учебника. Петр I, например, потребовал, чтобы протектор Петербургской
типографии архимандрит Гавриил Бужинский восстановил в своем переводе книги
«Введение в историю европейскую через Самуила Пуфендорфа» выпущенные места, где
весьма нелестно говорилось о русском духовенстве: «Зазорны же русские и
невоздержаны суть, свирепы и кровожаждущи человецы...» История Пуфендорфа была
предназначена для обучения царевича Алексея Петровича, и Петр, видимо, хотел
лишний раз обличить своих политических противников.
Петр очень взыскательно относился к качеству перевода.
«Прошу, дабы не по конец рук переведена была, но дабы внятно и хорошим стилем»[17],
– писал он Бужинскому о переводе книги Пуфендорфа. Его
совсем не удовлетворил перевод «Дружеских разговоров» Эразма Роттердамского:
«За скоростию времени или за неискусством переводчиков переведены гораздо
плохо, того ради... более печатать их не велите, – писал
он И.А. Мусину-Пушкину. – Велите хорошенько выправить и
выправя, одну пришлите нам письменную»[18].
Существенным указанием Петра I переводчикам было: «Не надлежит речь от речи хранить
в переводе, но точию сии выразумев, на свой язык уж так писать, как внятнее»[19].
Гораздо менее требовательным к изложению был Петр,
когда переводились книги, не имевшие непосредственного отношения к
«художествам». Он не внес никаких поправок в книгу «Приклады, како пишутся
комплементы разные», выдержавшую при нем три издания. Полное ее название
«Приклады, како пишутся комплементы разные на немецком языке. То есть писания
от потентатов к потентатам, поздравительные и сожалетельные и иные; такожде
между сродников и приятелей». Это первый русский письмовник, содержащий образцы
писем, резко отличавшихся по манере от того, как было прежде принято писать.
Например: «Женишка твоя Дунька много челом бьет до лица земного». Этот образец
«хорошего тона» взят из переписки родственников с князем Голицыным.
Переводчиком «Прикладов» предположительно называют Шафирова. Ему же, видимо,
принадлежит составление некоторых дополнительно включенных туда писем. Всего в
книге 101 образец. В «Прикладах» впервые введена форма вежливости «Вы», хотя
при ней глагол до конца XVIII в.
продолжал употребляться в единственном числе. В «Прикладах» нет больше
самоуничижения, но зато много напыщенности даже тогда, когда сообщается о самых
простых вещах, как было принято в немецких образцовых письмах: «Мой господине!
Еликое желание, еже я от вас радостное уведомление вашего счастливого состояния
получить имею, есть причиной, что я вас письменным уважением утруждаю».
Редакторской руки здесь не чувствуется.
Рис. 16. Образец «Поздравительного
послания» из книги «Приклады, како пишутся комплементы разные...»
Типичной для своего времени была книга Блонделя «Новая
манера укреплению городов»[20],
которую по поручению Петра I перевел с
французского Иван Никитич Зотов. 12 сентября 1708 г. Зотов писал Петру: «По
указу вашему книгу о новой манере укрепления с французского на славенский язык
перевел и, исправя по возможности моей, посылаю и покорно молю милостиво ее
принять».
В ответе Петра содержатся указания, характерные для
его требований к переводам: «Г. Зотов! Книгу о фортификации манеры Блонделевой,
которую вы переводили, мы оною прочли; и разговоры зело хорошо и внятно
переведены, но как учить оной фортификацию делать? Такоже в табеле не
именовано, футы ли, или тоуазы? То зело темно и непонятно переведено, которой
лист переправя, вклеили в книгу, а старый вырезан...»
Редактируя эту техническую книгу, предельно конкретную
по содержанию, Петр проявил себя как политик. Рассматривая «манеры звычайныя
наших фортификаций», автор рассказывал об укреплениях, которые видел в
различных странах. Описывает он и укрепления русские: «А по Днепру, крепости,
кои я сам видел, таковы ж, и для того зело удивляются мужеству народа сего, как
они в таких некрепких городах, Киеве, Могилеве, Смоленске, могли выдержать
долговременные осады и погубить много тысяч неприятелей, обороняя себя».
Перевод с французского здесь дословный, но слова «мужеству народа сего» вписаны
Петром I.
Книга составлена в форме разговоров. Этим достигалась
популярность изложения. В первую часть входит два разговора: «Новая манера
укрепления мест» и «Новые обычаи укреплению городов».
Назначение книги – сообщить
практические знания, служить, по сути дела, учебником фортификации – подчеркнуто всеми способами организации и оформления
материала и, прежде всего, четкостью его группировки. В первом разговоре
содержатся сведения о новой манере укрепления городов, во втором – сформулированы три правила фортификации: все части города
должны быть «взаимно одна от другой обороняемы», линия оборонительная «да не
превосходит выстрела мушкетного», все укрепления должны быть довольно крепки,
«чтобы устоять против пушек неприятельских». Значение, которое придается этим
правилам, подчеркнуто шрифтом.
Второй части – «Како
поступать в строении фортификации по новой манере» – в соответствии с указаниями Петра придан практический
характер. Здесь переводчик значительно отошел от текста оригинала. «Учить
фортификации делать» надлежало с самых азов. Именно для этого понадобились
новые рисунки, которых не было в оригинале. На фигуре первой показано, как
строить простейшие углы, стороны которых равны между собой: «Когда приучитца
укреплять на примере угол абв... тогда сочиняй сам последующим образом...»
Идущие за этим указания столь же конкретны: «Пункт угла а возми в центр, и
напиши круг, сколь великим изволишь...».
При подготовке книги строго выдержан принцип «от
простого к сложному». Начатая рисунками, которые показывают, как построить
простейшие геометрические фигуры, книга постепенно готовит читателя к пониманию
сложных чертежей, изображающих укрепления городов Дюнкерка и Мастрика
[Маастрихта. – К.Н.], которые возведены по новой
манере господина Блонделя. На рисунках – образцы
крепостей с различным числом укреплений – углов. Число
этих углов доходит до двадцати. Отдельно изображены детали укреплений.
Так как подготовка гравюр и текста были разобщены и
гравюры заказывались разным художникам, единообразия в оформлении книги
достигнуто не было. На чертеже города Мастрика есть масштаб, причем исчислен он
в саженях. На чертеже города Дюнкерка масштаба нет вообще, а на таблице линий
масштаб дан в туазах. Нет единообразия даже в написании фамилии автора (г-н
Блондель и господин де-Блондель). Очень низок орфографический уровень
гравированных надписей на рисунках, иногда граверы в надписях прибегали к
кириллице с надстрочными знаками, хотя вся книга была напечатана гражданским
шрифтом. Текст рисунков, видимо, не проходил через справщиков.
Конон Зотов был моряком. О себе он писал, что гнев
Петра I ему не страшен, «ибо ни движимого, ни недвижимого у
меня нет: нечего отнять и нет, как потеснить в усадьбах, ибо по государевой
милости испомещен на морях».
Рис. 17. Начальный разворот книги
«Разговор у адмирала с капитаном о команде или полное учение, как управлять
кораблем во всякие разные случаи»
Выполняя приказ Петра, он написал книгу «Разговор у
адмирала с капитаном о команде или полное учение, как управлять кораблем во всякие
разные случаи», изданную Санкт-Петербургской академической типографией в 1724
г.[21].
Это книга форматом в лист. Предисловие от автора помещено на обороте титула. На
развороте – гравюра, изображающая корабль. Здесь же под рисунком – исправление опечатки. Крупно набрано: «описка» и ниже
текст: «Лист 4 в поле, 9 роспускаи грот зеель напечатан на левой стороне, а ему
надлежит быть на правой стороне». Весь текст, представляющий, как это явствует
из заголовка, разговор адмирала и капитана, графически оформлен в виде таблицы.
Вверху первой графы указано: «в сем столпе отметы» (например, «Здесь хочу на
бак борт увалить корабль»). В центральной графе –
капитанский ответ (полная команда): «Матрозы не шуми слушай команды. Штюрман
поставь руль прямо» и т.д. В последней, третьей, графе – краткая команда: «Штюрман стань у руля и правь».
Рис. 18. Страницу книги
«Разговор у адмирала с капитаном...». Графическое оформление ее типично
для книги практических знаний того времени
Книга была предназначена
не для специалистов, а для дворянских детей, «которые ныне обретаются в морской
службе». «Я не думаю ученого учить», – пишет Зотов в предисловии. Кроме команд, знание которых
было необходимо, в книгу входили и другие практические сведения восьми главных
случаев и правил управления кораблем, восьми примет, по которым можно узнать,
«добрый или худой» корабль и т.д. Она иллюстрирована несколькими чертежами и
рисунками чисто практического свойства.
Своеобразное
издание Петровского времени – «Книга Марсова». До нас дошло всего одиннадцать ее экземпляров[22],
и все они отличаются один от другого, так как представляют собой корректурные
оттиски. На них сохранились различные рабочие пометы, в частности, сделанные
рукой Петра I. Работа над текстом этой книги
так и не была завершена.
В 1766 г. в
Петербурге в типографии Морского шляхетского корпуса «Книга Марсова» была
перепечатана с издания первой части в 1713 г.
Мысль издать
книгу появилась у Петра после взятия Нотебурга (Шлиссельбурга) в 1702 г. Текст
предполагался не оригинальный: книга должна была объединять известия о ходе
военных действий и победах русского войска. Эти известия печатались ранее в
виде реляций и специально издававшихся «юрналов». Уже в 1710 г., когда все
Балтийское побережье, от Выборга до Риги, оказалось в руках русских, возникла
необходимость переработать и дополнить изданные ранее материалы. Работа над
книгой началась в 1711 г., ее поручили Аврамову, составлявшему в то время
«Историю царствования Петра». «Книга Марсова» должна была быть частью
«Истории». Самый полный текст ее включает в себя 19 сообщений о победах
русского оружия и фейерверках в их честь. Тексты иллюстрированы 23 планами и
рисунками на отдельных листах.
Создание книги, пополнение и изменение текста шло
несколько лет, вслед за событиями, поэтому и отличаются друг от друга
корректурные оттиски книги. Судя по замечаниям Петра на листах, его главной
заботой была точность фактов и полнота сведений. Записи содержат указания
разыскать дополнительные источники к планам, дополнить реляции о взятии Риги и
Ревеля и т.д. Петр точно указывает, какой именно документ следует найти:
«Сыскать письмо Боурово», «сыскать письмо Ностицово», «сыскать письмо Буково»,
«сыскать письмо маршала Шереметева...». Рукой Петра вписаны заголовки к гравюрам,
изображающим фейерверки в честь побед. Эти гравюры были включены в книгу позже
остального материала. Сохранилась запись о порядке расположения планов. Внесена
Петром и некоторая лексическая правка, правда, очень незначительная. В основном
это слова для читателя новые, не все из которых сохранились в русском языке, но
правка наглядно отражает процессы, характерные для языка того времени (баталия
вместо бой, реляция вместо ведомость).
«Книга Марсова» интересна для нас не только как
источник исторических сведений и пример подготовки издания, типичного для
первой четверти XVIII в. Реляции, из которых она
составлена, сохранили для нас язык того времени. Вот как описано в ней
основание Петербурга: «Между тем временем господин Капитан бомбардирской [так
именовали в реляциях и юрналах Петра I. – К.Н.] изволил осматривать близ к морю
удобного места для здания новой фортеции. И потом в скором времени изволил
отыскать единый остров зело удобный положением места, на котором вскоре, а
имянно Майя 16 день в неделю пятидесятницы Фортецию заложили, и нарекли имя
оной Санктпетербург»[23].
Так же как в книге Блонделя, гравированные надписи в
«Книге Марсовой», видимо, не подвергались редактированию. В них нарушен принцип
единообразия, надписи на рисунках не соответствуют подрисуночным подписям.
Описания событий в первой русской печатной газете
«Ведомости», начавшей регулярно выходить с января 1703 г., строились и
редактировались по-иному. Уже первые сообщения «Ведомостей» («На Москве вновь
ныне пушек медных гоубиц и мартиров вылито 400. Те пушки ядром по 24, по 18 и
по 12 фунтов... А меди на Пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью,
больше 40000 пуд лежит...») – позволяют судить о требованиях
к изложению информации – точности фактов, предельной
лаконичности языка. «Не надобно писать реляции, но ведомости, – писал Фёдору Поликарпову, бывшему тогда директором
типографии Печатного двора, статс-секретарь Петра I Макаров. – И ты исправя
печатай и продавай в народ». Задачей «Ведомостей» было извещать о «заграничных
и внутренних происшествиях всех русских людей. Эти известия, по приказу Петра,
поставляли в газету должностные лица Военной Коллегии, Берг-коллегии,
Адмиралтейства и других ведомств, иностранные известия подбирали переводчики
Посольского приказа. Подготовкой их к печати занимался один Поликарпов. На
оригиналах сохранились его пометки: «д» (делать) или крест, если сообщение
подлежало тиснению, и «н» (не делать), а иногда –
категорическое: «Сей статьи меж скобок в народ не печатать». Текст в этом
случае заклеивался белой бумагой или заключался в скобки. В сомнительных
случаях Поликарпов писал на полях: «быть ли сему?», «доложить о сем»,
«спросить». В 1719 г., когда «Ведомости» были переведены в Петербург, их
изданием руководил директор типографии Федор Абрамов. Указом Петра был назначен
первый постоянный сотрудник «Ведомостей» Борис Волков, обязанностью которого
было получать у почтмейстера все иностранные газеты и, «переводя, приличное к
печати отсылать». Вторым постоянным сотрудником газеты стал Яков Синявин,
который должен был «ведомости публичные о всем давать здешнем», т.е. вести
хронику придворной жизни, писать о деятельности коллегий. Петр требовал, чтобы
содержание известий излагалось кратко и было доступно пониманию читателей.
Рис. 19. Страница первой русской
печатной газеты «Ведомости»
Менялся тираж «Ведомостей», их периодичность, не было
постоянным название газеты, наблюдались лишь первые признаки формирования
газетных жанров, изменялись условия редакторской работы, требования к изложению
и обработке материалов. И, тем не менее, первая четверть XVIII в. стала временем становления газеты – нового типа издания, целью которого было оперативно
сообщать читателям о событиях.
