РАЗРАБОТКА ОСНОВ РЕДАКТИРОВАНИЯ В XVIII ВЕКЕ

 

С XVIII в. мы наблюдаем в книжном деле такие процессы, развитие которых прослеживается вплоть до наших дней. Именно тогда закладываются те логические и лингвистические основы теории редактирования, те традиции в работе над текстом, многими из которых мы руководствуемся и по сей день, происходит дальнейшее формирование различных типов книг, вырабатываются приемы, посредством которых редактор проявляет свое отношение к содержанию книги.

Три имени должны, прежде всего, привлечь наше внимание, когда мы говорим о первых ступенях в развитии научного подхода к редакторской работе над авторским текстом, над подготовкой книги к изданию. Это А.Д. Кантемир, В.К. Тредиаковский и М.В. Ломоносов.

XVIII в. – время, когда благодаря развитию книгоиздательского дела книга, литературные произведения, делаются доступными всем грамотным людям. Складывается понятие общенациональной языковой нормы. Писатель начинает писать для читателя, которого, правда, еще не всегда представляет себе точно, но все же он пишет для читателя, для печати. Этот писатель уже заботится о том, как привлечь и удержать внимание читателя, стремится заинтересовать, в чём-то убедить или переубедить его.

 

 

Рис. 20. А.Д. Кантемир

Парадный портрет

 

А.Д. Кантемира называют первым русским писателем в современном смысле этого слова, хотя при жизни он напечатал только переводы Горация и Фонтенеля. Но его читали. Сатиры Кантемира ходили по рукам в списках. В Сатире VIII Кантемиром изложены мысли о языке, о труде писателя: слово должно точно выражать понятие, ценность слова – в содержании.

Сличение редакций сатир Кантемира показывает, как этот принцип воплощался в творческой практике писателя. Сравним два дошедшие до нас варианта Сатиры III.

 

Вариант первый:

 

Мудрый первосвященник, ему же Минерва

Откры вся сокровенна и все, что исперва

В твари быть и днесь яже мир весь исполняют,

Показа, изъяснив ти, отчего бывают...

 

Более поздний вариант:

 

Мудрый первосвященник, которому сила

Высшей мудрости свои тайны все открыла

И все твари, что мир сей от век наполняют,

Показала, изъяснив, отчего бывают!

 

Это один из самых ранних дошедших до нас примеров авторедактирования, явной целью которого было освободить текст от славянизмов, сделать его понятнее и доступнее читателю, приблизить язык сатиры к языку разговорному, сблизить речь книжную и речь разговорную.

Кантемир оставил нам и образцы научной прозы, в частности, в своих переводах. Предисловие к «Разговору о множестве миров» Фонтенеля свидетельствует, что проблемы перевода серьезно занимали его[1]. «Мы до сих пор недостаточны в книгах философских, потому и в речах, которые требуют к изъяснению тех наук»[2], – писал он. В переводах Кантемира мы впервые встречаем термины теории литературы: аллегория, критиковать, лирический, метафора, роман, эпическое стихотворение. Эти новые для русского читателя термины требовали объяснений. И Кантемир дает их, основываясь на правилах логики, «Есть же романц баснь, в которой описуется острыми выдумками какое любовное дело по правилам эпического стихотворения, для забавы и наставления читателей». Содержание нового понятия раскрыто при помощи понятия, уже известного, – «баснь» [быль. – К.Н.], перечислены признаки, характеризующие содержание романа, приемы изображения ситуаций, цель автора. «Изъяснения», которыми Кантемир снабжал свои переводы, вводили в литературный обиход новые понятия, обогащали читателей новыми знаниями. Привлечение знаний из области логики оказало в дальнейшем влияние на формирование теории и практики редактирования.

Интересны теоретические положения, касающиеся перевода, которые сформулировал Кантемир. Задача переводчика – точно передать подлинник. Отступления от него возможны только в нескольких случаях: если на своем языке можно сказать короче и лучше, если описываются непонятные и незнакомые читателю предметы (в этом случае в сравнениях и метафорах допускается замена незнакомого знакомым), если выражения неприемлемы в их буквальной передаче и, наконец, в тех случаях, когда текст совсем не поддается буквальному переводу. Эти правила нашли подтверждение в переводах самого Кантемира и оказали заметное влияние на литературную практику своего времени, в частности на практику редакторской работы.

 

В середине XVIII в. теория и практика перевода получила дальнейшее развитие. В 1768 г. Екатериной II было учреждено «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг». Императрица выплачивала Собранию 5 тысяч рублей ежегодно. Во главе его были поставлены директор Академии наук граф В.Г. Орлов, ученый переводчик Г.В. Козицкий и стихотворец граф И.И. Шувалов. Практическим работником был Козицкий, опытный переводчик, знаток русского языка, имевший практику редакторской работы (Козицкий сотрудничал в «Ежемесячных сочинениях» и других журналах). В 1769 г. Екатерина II доверила ему редактирование своего журнала «Всякая всячина». Всего с 1769 по 1783 гг. Собранием было издано 112 названий переводных книг, составивших 173 тома.

Особого подъема работа Собрания достигла в 1773 г., когда изданием переводов занимался Н.И. Новиков. Много для издания переводов сделал академик И.И. Лепехин, видный ботаник. Он не состоял членом Собрания, а был приглашен лишь для рассмотрения переводов. Его обязанностью было давать заключение, могут ли они быть напечатаны. Он же просматривал последнюю корректуру и подписывал переводы в печать. Лепехин именовался «редактор перевода» и получал 4000 рублей в год.

Постоянных переводчиков в Собрании не было. В «Санкт-Петербургских ведомостях» печатались объявления, в которых указывалось, какие книги назначены для перевода. Желающие должны были уведомить цензора и издателя (И.И. Лепехина), какую книгу они берутся перевести, и приложить образец перевода. Взяв для перевода книгу, переводчик должен был сообщать Собранию о ходе работы. Переводчики получали от пяти до восьми рублей за лист – вознаграждение по тому времени щедрое. Переводы делались в основном с французского и немецкого языков. Переводчиков с английского языка было мало. Переводчик с итальянского был один – Я.Б. Княжнин. Переведенные книги в академической типографии печатались медленно, расходились они плохо. Их тираж, сначала установленный в 1200 экземпляров, был впоследствии значительно сокращен. Успехом пользовались лишь некоторые издания, которые выходили по нескольку раз: «Кандид» Вольтера, «Путешествия Гулливера» Свифта, «Древности иудейские» Флавия, книга Амоса Каменского «Свет, зримый в лицах».

 

Поэтическое наследие В.К. Тредиаковского уже при жизни его воспринималось современниками как анахронизм. Это дало повод долгое время пренебрежительно относиться и к его научным изысканиям. В 1750 г. Сумароков поставил при дворе памфлетную комедию «Тресотиниус», где Тредиаковский выведен смешным педантом, занятым спором – как следует писать букву «Т»: с одной или с тремя ножками. В комедию была включена пародия на книгу Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», написанную в 1735 г., которая к 1750 г. уже безнадежно устарела. Но, несмотря на это, невозможно сегодня отрицать заслуги Тредиаковского как ученого-филолога, да и поэзии его мы находим место в истории нашей литературы. Напомним, что в осмеянном современниками труде «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» Тредиаковский писал, что имел «желание сердечное... чтоб и в России развелась наука Стихотворная, через которую многие народы пришли в высокую славу», что Тредиаковский издал первый в России светский роман – перевод «книги сладкия любви», роман П. Тальмана «Езда в остров любви», написанный «самым простым русским словом, то есть каковым мы меж собой говорим».

Написав еще во времена Анны Иоанновны ученое исследование по истории и теории словесности, Тредиаковский много трудился над переводами. Над ним смеялись, но к мнению его не могли не прислушиваться. При поступлении на службу в Академию наук Тредиаковский получил поручение: «Вычищать язык русский, пишучи как стихами, так и не стихами. Давать лекции, ежели от него потребовано будет. Окончить грамматику, которую он начал, и трудиться совокупно с прочими над дикционарием русским. Переводить с французского на русский язык все, что ему дастся»[3].

Тредиаковскому принадлежит первый научный труд по русской орфографии – «Разговор между чужестранным человеком и русским об орфографии старинной и новой и всем, что принадлежит к сей материи», изданный в Петербурге в 1748 г.

 

Ломоносов «стоит впереди наших поэтов, как вступление впереди книги»[4], писал Гоголь. Уже первое полемическое выступление Ломоносова – «Письмо о правилах российского стихотворства» – утверждало самобытность русского стихосложения, самобытность культуры русского слова: «Первое и главное мне кажется быть сие: российские наши стихи надлежит сочинять по природного нашего языка свойству; а того, что ему не свойственно, из других языков не вносить»[5]. Его «Российская грамматика» стала первой русской научной грамматикой и заложила основы изучения нашего литературного языка. «И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному в нем своему искусству приписывать долженствуем»[6], – эти слова Ломоносова и сегодня актуальны для редактора.

Ломоносовская теория трех штилей продолжила разработку им литературного языка, изучение богатства и разнообразия его стилистических возможностей, а «Риторика» Ломоносова была настольной книгой русского читателя на протяжении всего XVIII и начала XIX в.

«Искусство красно говорить» складывалось, по мысли Ломоносова, из трех составляющих: изобретения, украшения и композиции или расположения. Сформулированные им правила, показывающие путь к красноречию, были, если следовать его собственной терминологии, «кратки, порядочны и удовольствованы примерами».

За каждым литературным направлением всегда стоит определенное эстетическое отношение к действительности. В теоретических работах Ломоносова, в его поэтической практике проблема соотношения явлений действительности и способов их выражения решалась с позиций классицизма. В своей «Риторике» Ломоносов стремился к уравнению слова и понятия, к подчеркнуто логической связи между понятиями. Эта книга вооружала пишущих ценнейшим инструментом, не потерявшим своего значения и в наши дни. Умение выявить логические связи в тексте особенно ценно для тех, кто работает в области научной, деловой прозы. Важно оно и для совершенствования культуры речи, необходимо редактору.

Во второй четверти XVIII в. издательским центром России стала Петербургская академическая типография. Деятельность Академии наук определялась конкретными нуждами и требованиями времени. Энциклопедизм, характерный для всей деятельности Академии наук, был присущ и ее издательству. Академическая типография печатала книги, газету «Санкт-Петербургские ведомости», первые русские журналы, календари. Именно академической типографией были закреплены правила русского правописания, которые оставались в силе почти два столетия. Для «исправления языка русского, сочинения грамматики и лексиконов», а также перевода на русский язык лучших иностранных образцов при Академии наук в 1735 г. было образовано так называемое «Российское собрание». «Разговор об орфографии» Тредиаковского был доложен им впервые именно здесь. Постановления собрания, касающиеся правописания, передавались в типографию. Академические корректоры должны были строго следовать им во всех изданиях, служивших образцом для других издательств.

 

 

Рис. 21. Титульный лист «Российской грамматики» Михайла Ломоносова

 

Правил, регламентирующих пунктуацию, в то время не было. Современному редактору, которому приходится работать с текстами XVIII в., следует при подготовке их к печати учитывать это обстоятельство. Принципы русской пунктуации сформулировал М.В. Ломоносов. Знаки препинания, писал он, следует ставить «по силе разума, расположению и союзам». Но эти принципы проводили в жизнь типографские наборщики, которые сталкивались с не менее сильным течением – пунктуацией авторской, стремлением подчеркнуть различные интонационные и смысловые оттенки.

Следует также иметь в виду, что употребление знаков препинания часто отличалось от современного. У Ломоносова вообще еще нет многих знаков (тире, кавычек, многоточия). Двоеточие делило на части сложный период и не несло смысловой нагрузки. Это была так называемая «малая точка».

Обязанностью академиков было составлять для студентов курсы и «экстракты» – сводки о важнейших достижениях в области своей дисциплины, читать публичные лекции. Поэтому в изданиях Академии наук большое место занимали учебники и научно-популярные работы.

Книги по технике и естествознанию при Петре I были книгами практических знаний или книгами общих сведений. Для тех и других сложились приемы организации и изложения материала, но это не были еще ни научные, ни учебные книги в полном смысле этого слова. Как определенный тип издания они сформировались лишь в середине XVIII в. Если в эпоху Петра I учебники содержали простое описание правил, то в середине века их стали строить как систематические курсы. Изменился в них и характер изложения. Процесс создания типов книг определялся уровнем развития науки и просвещения, формированием читательских коллективов[7].

Представляя отчетливо направление исследования, предметом своим имеющего историю редактирования, мы не можем ограничить наш материал только изданием книг. Многие приемы редакторской работы возникли и были отточены редакторами периодических изданий, которые работали более оперативно, ближе стояли к читателю и острее реагировали на требования времени.

Первым русским научным журналом были «Комментарии Петербургской Академии наук», выходившие с 1728 по 1806 гг. на латинском языке. На русском языке в сокращенном варианте вышел всего один том этого издания. Переводы в нём были явно неудачны. Не нашло распространения и такое научное периодическое издание, как «Содержание ученых рассуждений». Оно было доступно лишь небольшому кругу лиц. Несколько позже появился новый тип периодического издания – «Труды», но все это были издания специфические, предназначенные для специального читателя.

Развитие русской отечественной журналистики продолжил научно-популярный журнал «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие», издававшийся Академией наук. Это был первый русский журнал, который читали не только ученые. Он издавался с 1755 по 1764 гг. За это время вышло 20 томов, состоящих из 6 номеров по 100 страниц. Журнал выходил каждый месяц. Книжка журнала раздавалась из книжных лавок в последнюю почту месяца «по примеру газетов».

Идея издания «Ежемесячных сочинений» принадлежала Ломоносову, но редактором их был назначен академик Герхард-Фридрих Миллер, которого на русский манер величали Федором Ивановичем. Миллера в Академии недолюбливали за наушничество, дурной характер, язвительные реплики. По воспоминаниям современников, «из его маленьких глаз так и выглядывала сатира»[8]. Но в 50-х гг. к Миллеру пришло признание, которым он был обязан своими незаурядными трудами историка. Он участвовал в Камчатской экспедиции, проделал колоссальную работу по сбору и изданию древних русских летописей.

Был у Миллера опыт, и немалый, в издательских делах. Именно он вместе с Шумахером сокращал первый том «Комментариев» для русского издания. Он с 1728 по 1730 г. издавал газету «Санкт-Петербургские ведомости», а также вплоть до 1742 г. – «Примечания на Ведомости» на русском и немецком языках. Миллер писал в своей автобиографии, что при этом «никакого знания в российском языке не имел и не мог усмотреть сделанные при переводе ошибки». Тем не менее редактором «Ежемесячных сочинений» был назначен все-таки он. Надо отдать должное Миллеру, что и здесь он работал со всей добросовестностью, на какую был способен, и дело по-своему любил, хотя пользовался всяким случаем, чтобы напомнить, что труд этот «его должностям несвойственный». За неимением искусных переводчиков Миллер сам поправлял сочинения, многое переводил заново, правил корректуры.

Обязанности Миллера – редактора «Ежемесячных сочинений» – были многообразны. Он заботился о статьях для журнала, привлекая к сотрудничеству как академиков, так и просто причастных к литературе людей. Если не удавалось набрать необходимого количества статей, ему разрешалось дополнить недостающий материал «каким ни есть переводом или стихами, в которых по усмотрению соединено будет полезное забавному»[9]. Из высоких наук (астрономических наблюдений, анатомии и т.п.) решено было ничего в книжки не вносить. Журнал предназначался для широкого круга читателей. Ни одна статья не могла быть напечатана в журнале без предварительной подписи Миллера. Тираж был назначен 1200 экземпляров.

Первоначально журнал по примеру «Примечаний к Санкт-Петербургским ведомостям» предполагалось назвать тоже «Примечаниями». Но еще до выхода первого номера на очередном заседании Академии Ломоносов заявил, что и «титул сей» и предисловие, написанное Миллером, очень раскритикованы при дворе и надлежит-де оба переменить: «хотя назвать книгу санктпетербургскими штанами, то сие таково ж прилично будет, как имя «примечаний», потому что и стихи вноситься будут, а стихи не примечания»[10]. И журнал был переименован. Предполагалось для издания журнала назначить в распоряжение Миллера всех студентов, переводчиков и магистров, однако на деле переводами для журнала занимались только два студента, за работой которых наблюдал сам Миллер. Корректуры правил корректор Барсов. Миллер писал: «...однако осталось бы много погрешностей, ежели бы я за оными не смотрел...». Он просил назначить ему помощника, «чтобы был российской нации и из профессоров, чтоб совершенно на него полагаться было можно»[11], но помощника этого Миллер не получил и фактически работал один. Он прилагал много усилий, чтобы в свет не появлялись «худые с оригиналами несогласные переводы еще и с прибавкою бесчисленных типографских ошибок». Журнал стремился к доступности изложения, это способствовало его популярности. «Вся Россия с жадностью и удовольствием читала первый русский ежегодник», – указывал библиограф Е. Болховитинов[12]. Через много лет «Современник» оценивал «Ежемесячные сочинения» как один из лучших журналов, какие только издавались в России в прежнее и нынешнее время[13]. Постоянными сотрудниками журнала были А. Сумароков (до 1759 г.), И. Елагин, М. Херасков, А. Мартов, С. Порошин. Тредиаковского Миллер не печатал.

Платить сотрудникам журнала за их труд не было в обычае. Вознаграждением служили оттиски или книжки журнала.

Принимал участие в редакционных делах М.В. Ломоносов, вмешиваясь в них очень активно. Так, он настоял, чтобы в печати не появилась уже набранная статья Григория Полетики «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ в России и нынешнем состоянии оных». «Статью печатать непристойно, понеже в оной с X века после Рождества Христова по XVII век ни о каких школах в России не упомянуто», – доказывал Ломоносов в академической канцелярии, куда затребовали статью для разрешения спора. Президент Академии наук Разумовский встал на сторону Ломоносова, и статью печатать запретили. Ломоносов возражал и против опубликования в журнале статьи «Известия о запорожских казаках». Когда статья все-таки появилась, Миллер получил выговор от императрицы Елизаветы за важные политические ошибки и вынужден был перепечатать один лист, исключив несколько слов.

В журнале печатались и научно-популярные статьи, и сведения прикладного значения. Читатель мог найти здесь самые разнообразные известия о новом способе калить сталь, о новоизобретенной паровой машине и о том, «каким образом потушать огонь в трубе в самой скорости». Авторами статей по технике были М.В. Ломоносов, Г.В. Рихман, H.H. Поповский, Я.Я. Штелин.

Статья Ломоносова «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенных для поддержания свободы философии», была написана им как ответ на статьи в журналах, опровергавших его теорию теплоты[14]. Однако мысли, высказанные Ломоносовым, вышли за пределы полемики в области естественных наук и обязанностей научных рецензентов. На примерах поверхностного и недобросовестного изложения его работ Ломоносов показывает, как опасен невежественный и несправедливый критик. Знание дела, отсутствие предубеждения – качества, необходимые журналисту, цель которого – поиск истины. Суждения его должны быть точны. Прежде чем бранить и осуждать, следует не один раз взвесить то, что скажешь, для того чтобы быть в состоянии, если потребуется, защитить и оправдать свои слова. Малейшие упущения и невнимательность могут повести к опрометчивым суждениям, которые уже сами по себе постыдны, но становятся еще более постыдными, если в них скрываются небрежность, невежество, поспешность, дух пристрастия и недобросовестность. Для журналиста нет ничего более позорного, чем красть у кого-либо из собратьев высказанные последним мысли и суждения и присваивать их себе. Наконец, он никогда не должен создавать себе слишком высокого представления о своем превосходстве, о своей авторитетности, о ценности своих суждений. Так, написанная по конкретному поводу статья Ломоносова формулирует основы этики литературного труда, не потерявшие своего значения и в наши дни.

 

к содержанию << >> на следующую страницу