Кузнецов Г.В. Так работают журналисты ТВ. ЧАСТЬ 1

В последнее время мне чаще приходится давать интервью, чем брать. Дело близится к закату, а в кадре-то работает другое поколение – молодое, сильное, уверенное в себе. Но чего-то мы им не объяснили про нашу профессию...

Вот, к примеру, живем третий день в бывшей дворянской усадьбе, среди сосен над речкой возле города Борисоглебска. Здешней телекомпании в 1999 г. исполнилось пять лет, и отметили это коллеги всероссийским телефестивалем «Моя провинция». Аж двенадцать телекамер работали на открытии фестиваля. А потом журналисты с этими камерами отлавливали участников и гостей поодиночке и брали у них интервью. На третий день и до меня добрались. Устроились мы с корреспонденткой над обрывом, над бегущей водой, и спрашивает она меня как члена жюри, в чем я вижу смысл подобных фестивалей.

А в том, говорю, чтобы смотреть на работы друг друга и вместе помаленьку расти. Постигать критерии профессионализма. Сейчас на телевидение пришли хорошие люди, работавшие прежде инженерами и лесниками, историками... Вы, наверно, учительницей были? Ага, я по интонации угадал. Так вот, каждый из вас, получив скромный фестивальный диплом или приз, может раскрепоститься, стать самим собой. Мне об этом космонавт Виталий Севастьянов рассказывал. Слетал в космос – поверил в себя, раскрепостился. Высвободил свои душевные силы. Так и вы – может быть, теперь в передачах и фильмах заговорите своим собственным голосом, не прячась за казенными штампами, не давая много места в передаче скучным начальникам – может, они и не скучные на самом деле, а ваша камера и ваша серьезная личность делают их такими? Попробуйте делать то, что вам действительно интересно.

Моя собеседница задумалась, еще больше наморщив лоб, и со всей серьезностью спросила:

– Значит, главное – эмоции в передаче?

– Это, знаете ли, из разряда вопросов: кого ты больше любишь, маму или папу. Что важнее – левая рука или правая нога. К эмоциям хорошо бы еще интеллект добавить. И волевые качества. Нас ведь на экране по этим трем параметрам оценивают: интеллект, воля, наличие совести – отсюда и эмоции получаются. А эмоции без интеллекта – это будет глупость одна, не так ли?

– Так вы журналист? – вдруг изумилась моя интервьюерша.

Я, признаюсь, изумился не меньше. И стал как-то неловко оправдываться: дескать, ежели мне дали в этом году премию за журналистское мастерство, то, смею надеяться, принадлежу еще к пишущей братии и сюда призван не только в качестве ученой обезьяны... Расстались. Побрел я над водой, солнцем палимый. Ну, в самом деле, кто я такой, почему эта девушка должна была знать мою биографию? Готовиться к встрече со мной? Не много ли чести?

Они теперь с налета задают всем одинаковые вопросы. И даже теоретическое обоснование нашли: ведь и зритель тоже ничего не знает. «Мы – как зритель».

На следующий день, уже на официальной встрече членов жюри с участниками фестиваля под теми же соснами, я опять уловил отношение к себе как к «теоретику», «оторванному от жизни». У нас, дескать, бензина нет, камеры плохие, операторы нас не слушаются, а вы что-то требуете высокохудожественное. Денег платят мало. Вот если бы платили как в Америке, мы бы тогда...

– Хоть миллион вам дай – вы будете гнать ту же халтуру, к которой привыкли – иначе ведь не умеете. Сознайтесь, коллеги. Даже для фестиваля, один раз в год – не смогли интересно сработать.

– А вы сами попробовали бы. Критиковать из Москвы легко.

Ну ладно, думаю. Надо для пользы дела заняться саморекламой.

– Вы думаете, я прямо на кафедре родился? Я такой же провинциальный репортер, как и вы. Только мне всегда хотелось немного большего – и риска, и удовольствия. Журналистика позволяет жить нескучно. В Самаре – тогда это был город Куйбышев – поручили мне однажды написать текст выступления для секретаря обкома. На радио. Дело было во времена косыгинской реформы в экономике, надежда на жизнь по правде и совести была примерно такая же, как потом в горбачевскую перестройку. Написал я текст, пришел секретарь и прочитал его в студии. И тут я говорю: а давайте попробуем без текста поговорить, ну почему вы должны читать то, что я написал? Вы же в сто раз больше меня знаете, вот и расскажите. Подаю знак звукооператору и задаю первый вопрос... Короче говоря, вышли мы из студии через полтора часа. Главный редактор радио расплылся в улыбке: Виталий Иванович, вы так замечательно говорили, разрешите сделать из этой записи две передачи по 30 минут. Секретарь на меня кивает: это Кузнецов виноват, он на меня смотрит, ему интересно – вот я и рассказал. Фамилия секретаря была Воротников. Потом он разрешил мне побывать на разных важных объектах и заседаниях бюро – только тогда я понял, как эта партийная власть была устроена. Но какой-то ресурс, видимо, был у меня в двадцать семь лет, если смог удержать внимание высокого собеседника своей скромной персоной. Уроки старых журналистов гласили: ты должен доказать любому собеседнику, что ты личность, а не подставка для микрофона. Вы же, ребята, простите, очень часто ограничиваетесь ролью подставки, да еще и важничаете при этом.

– Да с нами наш губернатор разговаривать не станет!

– А вы знаете, чем кошка отличается от собаки? Нет? Тем, что кошка умеет себя поставить. И гуляет, как известно, сама по себе. Учитесь у кошки. В том числе и падать из любого положения на четыре лапы.

◙

По-моему, главная задача всевозможных фестивалей и телефорумов, а также краткосрочных школ «Интерньюса» и Владимира Познера – в том, чтобы молодые люди точнее определились в профессиональном мире. Кому-то надо быть раскованнее, а другому, наоборот, стать поскромнее, не переоценивать свою роль в истории современности.

Есть в Хабаровске хороший парень. Пишет песни, на этом я его и «зацепил»:

– Ну, представьте, что Юра Визбор делал бы ваш фильм. Неужели вы думаете, что он задавал бы такие же суконные вопросы? Вы прошли по реке в отрогах Сихотэ-Алиня на лодках вместе с другими ребятами, ваша камера поработала неплохо. Но что за вопросы вы им задавали в конце? «Чем запомнился данный поход?», «Что было самое сложное?», «Чем эта речка отличается от других?». Да такие вопросы могла задать любая дурочка с микрофоном. Вы же были с ними – к чему прикидываться, разве нельзя было спросить: «А помнишь, старик, тот перекат» или признаться: «А мне страшно было вот в такой-то момент...». В самом деле, если бы на вашем месте был Юра Визбор – уж он нашел бы живую интонацию.

– Так то Визбор! А я кто такой?

– Вот именно. Визбор был тихим столичным человеком, студентом пединститута. И он вполне осознанно делал из себя супермена – друга альпинистов, летчиков, полярников и подводников. Поставьте и вы перед собой такую цель – задатки для этого есть!

Разговор наш происходил на фестивале «Вся Россия» в апреле 1999 г., а в мае состоялся еще один фестиваль прессы – экологический. Плыли на теплоходе «Рылеев» и газетчики, и телевизионщики. Вдруг догоняет нас «Ракета» – это московское «Народное радио» опоздавшую корреспондентку прислало. Знакомимся. Говорю что-то про Остапа Бендера и Кису Воробьянинова – они примерно в этих местах на пароход садились.

– А я не читала эту книгу, – с вызовом заявляет «Народное радио».

Опять же смущаюсь, произношу что-то из Маяковского...

– А я не читала Маяковского. Его теперь не заставляют читать, – с видом превосходства говорит девица.

Может, она права? Многое знание умножает скорбь, а она так мила в своей уверенности. Вот другая девушка позвонила мне из Новороссийска: меня, говорит, после ваших курсов с работы уволили. Ты, сказали, теперь очень умная стала, нам такие не нужны. И ушла я с телевидения на радио, на «Европу плюс».

Как Окуджава пел: «Умным быть хлопотно, дураком плохо, нужно что-то среднее, да где же его взять?».

На корме теплохода тем временем назревала пресс-конференция. Пришли важные газетчики из поволжского города. Я давно понял, что заниматься телевидением в таких редакциях поручают людям, которые ни о чем другом писать не могут, – пробовали, не получается. Вот и бросили их ругать телевизор – дело беспроигрышное. Взгляды сверху вниз. Вопрос: «Что вы для себя узнали нового, сидя в жюри этого фестиваля?». А ведь рассказал я уже про состав участников, что необычные это журналисты, экологи-подвижники. Вот Михаил Житько и Александр Блинов из московской студии «Пеликен» с большим риском проникли в тот район, где ежегодно совершается убийство бельков – новорожденных детенышей тюленей. Фильмы об этом вышли такими потрясающими, что я теперь такую тюленью шапку не то что носить – видеть не могу. Павел Царьков из Дудинки ходил по Таймыру с экологической экспедицией. Три дня приучал к себе редкую розовую чайку, чтобы снять ее крупные планы на гнезде. На чистом энтузиазме выходит в республике Коми еженедельная экологическая программа, адресованная, прежде всего школьникам. Для всех этих людей впервые пройти на теплоходе по Волге, пообщаться с единомышленниками и коллегами – вот главный приз. «Золотую Нику» мы послали во Владивосток, в тюрьму, Григорию Пасько. Он поставил интересы планеты Земля выше интересов собственного начальства, он стремился рассказать правду о той опасности, которую накопила наша страна за 70 лет противостояния с остальным миром. Пасько был в тюрьме, темные силы из прошлого пока правят бал, и наша премия – прямой вызов этим силам и поддержка Пасько.

Местные короли прессы слушали невнимательно. Вот если бы мы про какую-нибудь звезду эстрады говорили, а еще лучше привезли бы с собой Сюткина или Пенкина – вот это был бы им подарок.

Каждый день телевизионщики-экологи собирались в салоне теплохода, ставили кассеты в видеомагнитофон – и конкурсные, и просто привезенные с собой. Обменялись адресами. И вот я уже вижу знакомые фамилии в программе международного телефорума. Роберт Хисамов из Казани. Сколько споров было вокруг его работы о слабоумных детях – имеет это отношение к экологии или нет? Роберт создал «спровоцированную ситуацию» – дети-дебилы на концерте, смотрят на выступления своих нормальных сверстников. Это был сильный удар по зрительским нервам. За кадром автор говорил: вот так природа отвечает нам за то, что мы с нею делаем. Дебилов среди наших детей все больше. Так природа защищает себя. Ведь дебилы не будут преобразовывать природу...

В этом фильме не было ни одного интервью. Не было их и во многих других программах на экологические темы. Не было журналистов – подставок для микрофона. Были проповедники и борцы, четко знающие, за что и против чего они выступают. Впечатляющие кадры и взволнованная авторская речь... Значит, можно без интервью?

Можно и нужно, если самому журналисту есть что сказать людям.

... А у меня самое интересное интервью состоялось в городке Козьмодемьянске. Мы сидели в подвальчике с молодым сотрудником краеведческого музея. Пили пиво и съели по две порции пельменей – рукотворных, не комбинатских. Мой собеседник рассказывал, как делал для музея фигуру стрельца в полный рост, как шил для него костюм. Сам он из горных марийцев, имеет гектар земли, сажает на нем картошку. Он единственный мужчина в доме, кроме него три женщины. Выращивает картошку и пишет диссертацию на соискание степени кандидата исторических наук.

Это было не интервью, поскольку рядом с нами не стояла телекамера. А была бы камера – это называлось бы интервью.

Потому что интервью – это нормальный человеческий разговор, одинаково интересный для обоих собеседников. Такой вот у меня на это дело ненаучный взгляд.

◙

Интервью – непременная часть почти любого репортерского сюжета для новостей. Проблемные передачи выявляют разные точки зрения опять же методом интервью. Наконец, интервью как жанр большой самостоятельной передачи расцвело в связи с именами У. Отта, А. Караулова, Д. Диброва. В годы «перестройки и гласности» они успешно освоили жанр, принесший славу многим зарубежным коллегам.

Процитируем одного из них – англичанина Б. Мейджи: «Нехватка хороших интервьюеров в ТВ настолько велика, что ни один человек с подлинным талантом интервьюера не встретит серьезных трудностей, если захочет испытать свои силы. Но интервью – не продукт интуиции. Подобно игре на музыкальном инструменте, которой, несмотря на врожденный талант, всегда приходится учиться, овладение мастерством интервьюирования требует времени. Оно превратилось в полноправную профессию со своими сложными приемами, со своей профессиональной этикой и высокими стандартами».

Существует несколько основных разновидностей интервью, знать которые необходимо хотя бы для того, чтобы не оказаться в роли известного русского народного персонажа, который плакал на свадьбе и плясал на похоронах. Есть информационные интервью, есть портретные и проблемные. Есть уличные типа «вокс-поп» («глас народа – глас божий», у нас их называют «интервью-анкета»). Разумеется, физическое изображение человека присутствует в любом из вариантов, но портретное интервью отличается от информационного или «вокс-попа» так же сильно, как произведение фотохудожника от моментальной фотографии на пропуск.

Просматривая интервью, изготовленные на новых студиях, убеждаешься: некоторые журналисты полагают, что набор одних и тех же стандартных вопросов («что вам нравится?», «что не нравится?», «что цените в мужчинах?», «... в женщинах?», «над чем сейчас работаете?», «расскажите что-нибудь о...», «что больше всего запомнилось?», «что вы цените в искусстве?» и т.п.), выученный раз и навсегда, позволяет обращаться к любому человеку, причем безапелляционно, словно сам-то интервьюер знает правильные ответы на любой вопрос. Придется разочаровать начинающих коллег. Настоящий серьезный интервьюер придумывает вопросы всякий раз новые – исходя из того, с кем предстоит беседовать и в какой ситуации. Хороший вопрос – вещь одноразовая.

И еще разочарование для молодых лиц, важничающих с микрофоном в руке: микрофон лучше куда-нибудь спрятать или подвесить сверху, чтоб не мешал. Он, конечно, придает уверенности, когда в руке – так пьяный маляр держится за кисточку, чтоб не упасть. Но давайте посмотрим, каков журналист без микрофона, сам по себе! Можно ли сказать, что на экране две личности – он и его герой? Что они интересны друг другу? Что между ними завязался интересный разговор? Если так – перед нами интервью. Если нет – школярские опыты, детская игра в журналистику из репертуара ШЮЖ (школы юного журналиста).

Информационные интервью делятся на два основных вида: есть «интервью-факт» и «интервью-мнение». Надо хорошенько понять, что именно вы должны получить, скажем, на месте происшествия. Например, репортер ищет свидетелей того, как загорелся дом или как машина сбила человека. Рядом окажется немало любителей порассуждать о пожарной безопасности или о том, как гоняют «новые русские». Если ваша задача – раздобыть факт, вы от таких собеседников отказываетесь. Если же, наоборот, вам нужны мнения – тогда другое дело. Бывает досадно, когда вместо выяснения фактов увлекается эмоциями ведущий «Сегоднячка» или иной передачи, куда зрители звонят по телефону. Еще не выяснена суть дела, – а у ведущего уже на устах дежурная шуточка, уже едем дальше...

Репортер, берущий информационные интервью, занимает определенную позицию: он добывает документальный материал по поручению и от имени зрителя. Сложнее роль интервьюера в больших диалогах (программы Ольги Кучкиной, к примеру, записываются по два часа, для эфира оставляется час). Тут интервьюер может выступать как заботливый друг, если имеет дело с человеком, не очень уверенным в себе. Эта роль предполагает, что журналист оказывает значительную помощь собеседнику. Тип взаимоотношений – сотрудничество. Можно заранее договориться о круге вопросов, не определяя, впрочем, точных формулировок.

Острее и интереснее бывает соперничество, когда журналист выступает в роли скептика, подвергает сомнению позицию собеседника, приводит аргументы противоположной стороны (не «от себя», а «говорят, что...»). Если журналист располагает фактами, которые собеседник хотел бы скрыть, он выступает как некий разоблачитель – но делает это корректно, не превращая интервью в допрос.

Иногда полезно сыграть наивного человека, «валять дурака», прикидываясь незнающим (таковы, к сожалению, на самом деле многие интервьюеры), а потом уже выложить свои «козыри».

Таким образом, интервьюер сочетает в себе таланты исследователя и актера. Интервью основано на тщательной подготовке и мгновенной импровизации. Для разработки программных вопросов журналист знакомится с досье на своего героя, если таковое имеется в справочной службе телекомпании, с его предыдущими выступлениями в прессе. До основных вопросов могут быть заданы контактные, это некий камертон, настраивающий собеседника на разговор. Контактный вопрос может быть связан с последними событиями, с окружающей обстановкой, если эфир прямой – можно спросить, кто из знакомых и родных сейчас у телевизора и т.п. Уточняющие вопросы, как видно из названия, необходимы тогда, когда собеседник не раскрывает каких-либо неясных для аудитории вещей, считая их само собой разумеющимися, или намеренно уклоняется от разъяснений. Надо реагировать на прозвучавшие слова собеседника, а не просто задавать следующий программный вопрос. То есть вести себя, как в нормальном разговоре. Это и будет «высший пилотаж». Общее впечатление от интервьюера должно быть таким: этот человек знает многое, но хочет узнать еще больше; это человек воспитанный, грамотный, словом, – личность, а не подставка для микрофона. На лице – заинтересованное внимание и уважение к собеседнику. Кивать головой, подобно китайскому болванчику, не обязательно.

И еще два профессиональных совета начинающим интервьюерам.

Первый. Если есть возможность выбирать место проведения интервью – подумайте, где лучше всего будет выглядеть ваш разговор с собеседником: в студии (здесь журналист – хозяин и принимает гостя «на своей территории»), на службе у собеседника (здесь уже журналист «в гостях»). Встреча может состояться дома, на даче, на рыбалке и т.п. – если разговор со службой не связан и хочется получить информацию о частной жизни, пристрастиях, увлечениях собеседника.

Можно сочетать все эти варианты: одни вопросы задать на работе, другие – дома или на отдыхе, таким образом, ваш собеседник предстанет и официальным лицом («в галстуке»), и раскрепощенным обстановкой.

Часто случается, что интервью посвящено воспоминаниям о каком-то важном событии в жизни вашего собеседника. Лучше всего поехать с ним на место, связанное с событием. Так, в фильме «Год 1936» из цикла «Наша биография» для интервью с участницей автопробега специально достали старый автомобиль и поставили к воротам Парка культуры, откуда пробег стартовал много лет назад. Женщина-водитель, увидев машину, первым делом открыла капот. Она стала вспоминать детали, связанные с пробегом в Каракумы: машина помогла вызвать в памяти давно забытое, взволновать, придать разговору конкретность и эмоциональность.

Понятно, что у провинциальных интервьюеров таких возможностей, как у московских тележурналистов, нет. Но все равно надо стремиться найти ситуацию, которая хоть как-то подтолкнула бы эмоциональную память героя. Это может быть, например, газета, в которой о нем писали, какое-то забытое фото, где он был запечатлен, опять-таки место, где произошло памятное событие. Да мало ли какую зацепку можно отыскать, если не гнать интервью «с колеса», а подготовиться к нему.

И второй совет. Трудный момент в каждом интервью – вводные, начальные фразы. Плохо поступает журналист, когда начинает, обращаясь к зрителям, давать характеристики собеседнику: он-де замечательный, выдающийся, интересный и т.п. При этом герой не знает, куда девать глаза. Гораздо лучше совместить представление и первый вопрос. Произнеся первую фразу на камеру («У нас в студии Иван Иванович Иванов» или «Мы в гостях у Ивана Ивановича Иванова»), развернуться к собеседнику и вместе с ним развивать разговор («Вы уже тридцать лет руководите этим театром, удалось ли реализовать то, что хотелось когда-то?..»). Все плохие интервью начинаются одинаково:

– У нас в студии выдающийся... Скажите, пожалуйста... Еще вариант плохого интервью:

– Представьтесь, пожалуйста. – Василий Петров.

– Ваша профессия?

– Сварщик.

– Сколько вы зарабатываете?

– Примерно тысячу в месяц.

– У вас есть семья?

– Да.

– Сколько у вас детей? – и т.д.

Вместо этого лучше сказать на крупном плане собеседника:

– Я разговариваю со сварщиком Василием Петровым, который содержит жену и троих детей на тысячу рублей в месяц. Скажите, Василий, в чем вы видите выход из этого сложного финансового положения?

Итак, удачное представление – начало разговора – сразу придаст вашему интервью нужный темп и «упругость», а занудство заставит зрителя, не раздумывая, переключиться на другой канал.

Настоящих интервьюеров очень немного. Поэтому их работа высоко ценится во всех телекомпаниях.

в начало

ПОРТРЕТ ИЛИ ГОВОРЯЩАЯ ФОТОКАРТОЧКА?

Чернышевский как-то заметил, что есть портреты, похожие на оригинал до отвратительности. Мелочные подробности лица переданы отчетливо, а главного недостает. Что главное в портрете? Духовный облик. Характер, темперамент, образ чувств и мыслей. «Твой лик, о человек, есть зеркало твоей души и отражение твоего духа, на котором Господь собственным перстом начертал, что ты есть пред ним и перед всяким творением, живущим на Земле, чтобы каждый узнавал – кто ты в Добре и Зле». Так написано в одной старинной книге, и верно ведь: взглянув на лицо, мы начинаем его «расшифровывать». И чем больше нам говорят с телеэкрана, что, мол, чиновник такой-то – светоч нашей эпохи, воплощение Добра, мы-то видим барственность в облике, неискренность, замашки опытного номенклатурщика.

Коварная вещь – телевизионный портрет. Причем не только для «портретируемого», но и для автора-телевизионщика. Во-первых, рядом с собеседником выявляется и масштаб авторской личности, во многих случаях весьма ограниченный. Во-вторых, многие авторы, берясь за портрет, даже не представляют себе трудностей этого предприятия и возможных методов достижения успеха.

«Если вы делаете фильм о каком-то конкретном человеке, то самое примитивное, что приходит в голову: поскорее задать ему вопрос. Это дурной вкус. Я не верю ни одному слову, произносимому человеком перед камерой. (Между прочим, может быть, я тоже сейчас вру.) Гораздо точнее – наблюдать за тем, как человек работает, но это требует времени и терпения». Это слова Ричарда Ликока, придумавшего когда-то легкую синхронную камеру и сам жанр «вокс-поп» – летучие уличные интервью.

«И теперь, когда я вижу, как репортер заставляет очередного несчастного человека глотать микрофон, я думаю: о Господи, что же я наделал», – говорит Ликок. Словно он посмотрел кое-какие работы, присланные на Евразийский телефорум-99 в номинацию «Телепортрет».

Возьмем, к примеру, одну из лучших программ – самарский «Портрет на фоне». Вероника Савостьянова и Дмитрий Яранцев, несмотря на молодость, опытные интервьюеры, свободно держатся, не задают собеседнику банальных вопросов, высказывают свои суждения, заставляющие думать, иногда возражать. Собеседник – ректор коммерческого вуза – принимает их в кабинете и угощает коньяком. Вроде бы все хорошо. Но чего-то не хватает. Именно – заявленного «фона». Чем «перебивается» сорокаминутный разговор? Сценками с участием той же троицы: два интервьюера и ректор прохаживаются по улице. Вот уже, кажется, он их приглашает в машину, прощание... Ан нет, опять сидят в кабинете, выпивают, дружески беседуют. А мне хочется посмотреть, каков этот ректор в общении со своими преподавателями, как его слушают студенты, кто его друзья... У врага спроси и у друга, у вина и у сабли, у золота и у женщины, а уж потом у него самого, – повторяет Расул Гамзатов кавказскую мудрость. Хочешь узнать человека – спроси у семерых. А если по-телевизионному – покажи человека в разных обстоятельствах. Ни один из авторов и режиссеров не использовал такой давно известный прием, как «спровоцированная ситуация» (более благозвучно – «спроектированная», но суть не меняется: придумать и снять эпизод, в котором герой раскроет свою духовную сущность).

Наблюдение за героями, наряду с интервью, применила автор и режиссер Наталья Гугуева в фильме «Двое и одна». Эта работа выделяется нестандартностью героев – цирковых артистов, их необыкновенной откровенностью в рассказе о превратностях любви. Но представьте, как проиграл бы фильм, если бы не была передана атмосфера цирка! Если бы остались только «слова, слова, слова».

Чтобы проверить себя, свое восприятие картины «Двое и одна», я прокручивал эту кассету в двух компаниях. Первая – что называется «простые телезрители» – были полностью поглощены сюжетом, любовными коллизиями героев. Вторая компания – опытные телевизионщики – нашли немало недочетов: неточные порой вопросы Гугуевой, микрофон в кадре, опять же наблюдений маловато, хотелось бы больше материала для собственных умозаключений. Выяснилось, что мое восприятие ближе к «простым зрителям». Хотя я тоже против микрофона в кадре, в данном случае он почему-то не мешал исповедям двух героинь, репликам главного героя. Лобовой, примитивный вопрос музыканту «что для вас музыка?» резанул, конечно, но потом я все эти тонкости отбросил, следя за развитием событий.

Значит, так. Свердловский музыкант полюбил заезжую циркачку. Она, соответственно – его, хоть и старше он намного. Вспоминает, повзрослев, что был он ей кем-то вроде папы, давал читать хорошие книги, учил жизни. Влюбился музыкант так, что часто бросал работу и летал самолетами «Аэрофлота» в те города, где гастролировала его Галя. Разлука была невыносима, и вот Василий – немолодой уже человек – совсем оставляет музыку и осваивает профессию... воздушного гимнаста! Вот уже мы видим их семейный номер под куполом цирка. Разлуки прекратились, теперь семейная пара гастролировала вместе. Уже не пара даже, а трое – ребенок, плод счастливой любви, появился вскоре.

Счастливый финал? Как бы не так! Редкий в телекино случай: неожиданный поворот сюжета. Василий делает предложение другой женщине, звукооператору Тане. Таня рассказывает, как это было. И мы, зрители, разглядываем всех троих. Живет Вася теперь с Таней и работает под куполом с Галей. (В финале, правда, титром поясняется, что этот номер прекратил-таки свое существование.). Оказывается, пламенная любовь Васи и Гали не выдержала испытания... чересчур тесной близостью, постоянным присутствием друг друга – на работе, в гостинице, посреди бродячего циркового быта.

Признанный мастер телефильма Алексей Погребной любит повторять, чем отличается фильм от передачи: «Фильм – это про всех нас, а передача – про них, про тех, кто на экране». Прикосновение к вечным тайнам человеческой личности – вот что такое фильм-портрет.

Сам Погребной блистательно продемонстрировал фильм «про всех нас», снимая на протяжении десяти лет семью фермера Орловского. Про «Лешкин луг» написано и сказано немало, грустная это телеповесть. Герои постарели, дети выросли и утратили былую непосредственность, корыстные подсчеты начались, да еще по судам Орловских затаскали... Похоже, уникальный семейный сериал, который был интереснее всех «мыльных опер», движется к закономерному финалу. А Погребной – параллельно наблюдает за жизнью еще нескольких семей. Только «про нас» уже не получается. На сей раз мы отстранение смотрим информацию «про них». Вот, например, вторая серия фильма «Деревенская жизнь Владимира и Татьяны». Первая была снята в 1982 году, ее мало кто видел. Теперь Владимир умер, жена вспоминает, какой он был, как тосковал по городу, оставленному ради нее. Вроде бы трогательно, – а не трогает, не включаешься в сопереживание. И поскольку все познается в сравнении, понимаешь, как точен был выбор в герои именно Орловского – с его умением рассуждать, с его открытостью, пусть порою показной, чуточку «на публику». Большая удача документалиста – встретить героя, который осознанно играет сам себя.

Наблюдением за героиней отлично дополняется интервью с нею в фильме Геннадия Шеварова из цикла «100 портретов» екатеринбургского «4 канала». Вот она с пафосом распевает сочиненный ею «Гимн Урала», а вот уже... колдует. Да, она колдунья, или по-нынешнему экстрасенс. Автор относится к героине по-свойски, с мягкой иронией, что само по себе редкость.

«Высший пилотаж» профессионализма показала, как всегда, студия «1 + 1» города Киева, прислав очередную серию «Версии Ольги Герасимьюк. Монсеррат Кабалье». За время однодневных гастролей звезды в Киеве авторы сняли не только интервью с ней, но и тот самый «фон». Как известно, короля играет свита. Король на сцене ничего не делает, идет себе. Придворные расступаются и кланяются. Так и здесь. Мы видим обстановку на репетиции, про Кабалье почтительно говорят члены ее «свиты» – сами люди мирового уровня. Только зря прибедняется в кадре Ольга Герасимьюк: мол, вы такие знаменитые, а мы такие бедные. Не такие уж бедные – фильм сделали прекрасно, героиню показали многопланово, использовав упомянутый выше принцип «спроси у семерых».

Для сравнения посмотрим, как работали с другой заезжей знаменитостью в Тольятти на ТВК «Автоваз». Сидит в кадре, положив ногу на ногу, важный Валентин Юдашкин и важно рассуждает. На «перебивках» маршируют его длинноногие манекенщицы.

Вот и все. Словно фотография на паспорт рядом с работой фотохудожника.

Особого разговора заслуживает работа «Сокровенные люди» («ТВ-фонд») под руководством Оскара Никича, ныне покойного. На Телефорум представлено 24 фильма по 15 минут. Каждый фильм посвящен двум героям: одному – жившему давно, например, Екатерине Дашковой или изобретателю телевидения Борису Розингу. Второй герой – ныне живущий. В дуэте с Дашковой – матушка Феофила, возрождающая заброшенную обитель. Судьбу Розинга, погибшего в архангельской ссылке, продолжает судьба бабушки Марии, перенесшей все тяготы той же ссылки.

Не всегда духовная связь героев присутствует так явно, порой подбор «пары» кажется несколько искусственным, но не в этом дело. Сама идея показа того, как Россия, «которую мы потеряли», – вовсе не потеряна, а продолжается в лучших людях – великолепна. Мы смотрим на сегодняшнюю жизнь, примеривая ее к вершинам духа прошлых лет. Не всегда сравнение в нашу пользу. Не всегда хватает пятнадцати минут для проникновения во внутренний мир героев. Что делать, таков наш торопливый век. Но я уверен: эти фильмы будут смотреться как откровения для многих. Вспомним, какой сенсацией стали в свое время «Исторические миниатюры» Валентина Пикуля, какие неизвестные советскому человеку страницы благородства открылись тогда. Проект Оскара Никича – из того же ряда. Собраны лучшие творческие силы – от «зубров» экранной документалистики Льва Рошаля и Дмитрия Лунькова до молодых авторов и режиссеров провинциальных студий: тут Алтай и Удмуртия, Ростов и Новгород Великий, Тува и Калининград. Чувствуется жесткая рука продюсеров: все фильмы приведены к достаточно высокому стандарту, все отличаются четкостью, внятностью авторского подхода к истории и современности – качествами по нынешним временам редкими. Не хотелось бы писать об откровенно слабых работах или о тех, что попали в «портретную номинацию» случайно. В том и смысл фестивалей и форумов, чтобы молодые деятели ТВ смотрели работы друг друга, сравнивали, устанавливая для себя критерии профессионализма, постигая приемы мастерства.

в начало

ТЕЛЕНОВОСТИ – ВРЕМЯ МЕСТНОЕ

Телеконкурс под девизом «Новости – время местное» проходил с ноября 1998 г. по сентябрь 1999 г. по восьми зонам Российской Федерации (с финалом в Москве). Главная цель организаторов – способствовать профессиональному росту сотрудников новых региональных телекомпаний. Местные новости выпускают сейчас около 500 государственных и негосударственных компаний. Некоммерческая общественная организация "Интерньюс", Фонд развития российского ТВ, Национальная Ассоциация Телерадиовещателей и члены жюри конкурса получили сотни кассет с новостями из больших и малых городов. Это обширная видеопанорама российской жизни, сильно отличающаяся от того, как отражается эта жизнь в новостях столичных каналов.

Я люблю смотреть новости местных телестудий. Конкурс – единственная возможность увидеть их. В наши дни на многих домах стоят антенны-тарелки, принимающие сигналы, казалось бы, со всего света, – но только не из российской глубинки. У себя на кафедре я могу видеть 25 европейских каналов – от Польши до Португалии, – но не Саратов, не Воронеж и тем более не Торжок или Сергиев Посад.

И одной из своих задач на конкурсе я считал такую: познакомить молодых коллег со сложившимся международным стилем новостей, с некоторыми профессиональными стандартами, основанными на объективных законах зрительского восприятия.

Некоторые слушатели семинаров и мастер-классов, проходивших в рамках конкурса «Новости – время местное», воспринимали информацию о мировом опыте благожелательно. Другие отвергали с порога: «У нас свой менталитет, у нас особые условия, ни Европа, ни Москва нам не указ».

Но так было всегда. Каждое новое поколение телевизионщиков считает, что история ТВ начинается только сегодня. Такая уж у нас профессия. Телевизионные журналистские передачи исчезают «как сон, как утренний туман». И приходят новые поколения – с тем же необходимым для профессии куражом, с той же абсолютной уверенностью, что вот сейчас и начинается настоящее ТВ.

Конкурс – дело очень хорошее. Бог с ними, с нашими мастер-классами. Важнее было молодым коллегам друг на друга посмотреть, работы друг друга обсудить. Сколько городов – столько стилей, самородных правил, а то и надуманных «табу». И находок, между прочим, тоже немало! Некоторые телекомпании интуитивно выходят на тот самый международный стиль подачи телеинформации – тактичный, доброжелательный, не назидательный, человечный.

В телекомпании города Переславль-Залесского, что в Ярославской области, поняли, что любую тему выигрышнее всего подавать через человека, через участника событий, с которым может отождествить себя зритель – и тогда возникнет сопереживание, и теленовости в чем-то сравняются с волнующими произведениями искусства. Вот открывают в городе дом для престарелых. Как сняли бы это – в девяноста случаях из ста? Митинг, перерезание ленточки, обитатели чинно отдыхают, благодарят за заботу. Так? А в Переславле-Залесском сняли иначе. Пришли домой, на старую квартиру, к 85-летнему ветерану, посмотрели на его житье-бытье. Оператор снял прекрасную «перебивку» к разговору: две ветеранские медали, приколотые к цветной картинке, к двум котятам. Ветеран, значит, с юмором: своими медалями котят наградил. Кадр многого стоит – это ведь телевидение (а на многих других студиях, увы, телеслышание, экран можно выключить без потери смысла). И вместе с этим пожилым героем, проникнувшись его нелегкими проблемами, мы входим в новый дом. И та же ленточка, те же слова градоначальников воспринимаются уже совсем по-другому...

Хорошие новости показала Кострома (ГТРК). Не в том смысле, что о хороших событиях – вовсе нет. В Костроме конфликтов хватает. Но дело в том, что показаны они сбалансирование, что телекомпания не подстрекает, не становится на одну какую-то сторону, не берет на себя функции высшего судьи (чем грешат, увы, весьма многие молодые коллеги!). Вот пример. Прошел в области референдум – строить или не строить атомную электростанцию. Большинство высказалось против строительства. Решение обжалуют через суд... жители ближайших к будущей АЭС сел! Им плевать на ядерную опасность, была бы завтра работа, стройка сможет многих прокормить. И телевизионщики, рассказывая о таком необычном конфликте, удержались от морализаторства – как того и требуют принятые во всем мире правила.

Дальше в выпуске информация: на заводе «Текмаш» уволили 200 человек, задержка зарплаты достигла 23 месяцев. И вслед репортаж с другого завода, где зарплату платят вовремя, а продукция идет на экспорт. Умные люди осуществляют информационную политику в Костроме! Это, конечно, не коммерческая, а государственная компания, ей на роду написано быть сдержанной и осмотрительной, «не раскачивать лодку». Но и так называемым «независимым» надо бы подумать: ну ладно, свергнем эту «антинародную власть», и где вы назавтра будете?

Разговор на эту тему я вел с одной молодой женщиной, и ответственной за подбор новостей и ведущей крупной телекомпании. Беседовали мы, кстати, в скромном трехэтажном жилище ее шефа. Мне хотелось узнать, почему 40-минутный выпуск новостей эта дама составила исключительно из криминальной хроники, пожаров и прочих неприятных происшествий. Сюда же были подверстаны полученные через спутник сюжеты о заграничных катастрофах. Неужто ничего больше в регионе не произошло?

– Во-первых, – ответила прекрасная собеседница, – на НТВ считают, что хорошая новость – это не новость. А во-вторых, знаете... день был такой.

И тут меня осенило.

– Если вам лично в этот день не повезло – с любимым, к примеру, поссорились, – то это не повод вгонять в депрессию весь Урал!

– Но мы же должны иметь личную позицию, – возразила телеведущая.

Нет уж, братья и сестры, свои личные эмоции мы должны оставлять за порогом студии. А все же интересно знакомиться с жизнью современного местного ТВ! Нарочно, как говорится, не придумаешь, и чего только тут не увидишь на экране!

Прелестные молодые женщины – ведущие – не только читают новости, они еще и ведут некую психотерапевтическую работу. Вот «Провинциальные новости» из Ступино (Московская область). Сюжеты обычные и зачем-то с музыкой, как в 50-е годы. Но ведущая Нонна Денисова так поздоровалась и улыбнулась, такое от нее излучение шло доброе, такой она была домашней и спокойной – что жюри выдало программе приз. А вот в Щелково и Подольске – тоже ведь Подмосковье – ведущим улыбаться не велено. Мы, говорят, лица официальные. Ну что с ними поделаешь, раз «ментальность» такая. Бюрократ живуч при любом общественном строе, и мертвящая эта серьезность ненавистна мне с тех еще пор, когда мы выступали за «социализм с человеческим лицом». Сегодня я – за ТВ с добрым человеческим лицом. За то, чтобы сохранять местный колорит и отнюдь не во всем равняться на НТВ и прочих «больших братьев».

НТВ, например, не справилось с широко разрекламированным «проектом 89» – не смогло выдать по одному репортажу из каждого региона России. Репортеры НТВ искренне не понимают, чем отличается Пензенская область от Тамбовской и как показать на экране эти различия. Посмотрели бы они местные новости! Нет, не станут. Им это неинтересно. Они на свою страну смотрят свысока. А местные журналисты, выдав репортаж в эфир, должны будут назавтра посмотреть в глаза своим героям – живут-то вместе, рядом. И это создает совсем иные отношения между экраном и зрителем.

Тем непонятнее стремление некоторых местных коллег – тех, что без улыбки – отгородиться каким-то барьером, словно чиновник из жилконторы. Нет, мы со зрителем должны быть добрыми друзьями.

Позвонили на НТВ из Щербинки, пожаловались на коммунальные безобразия: воды горячей нет, со светом перебои. А железная дорога у вас есть? – спросили энтэвэшники. Есть, конечно. Главная магистраль из Москвы на Юг. – Так выйдите на рельсы, перекройте движение, вот тогда мы и приедем. Это будет событие.

Так и сделали наивные жители-телезрители.

Щербинское ТВ рассказало об этой провокации «старшего брата» на кадрах, где прокурор через мегафон увещевал освободить рельсы, напоминая об ответственности за такие действия. Хорошо, что в этом конфликте не оказалось пострадавших, – если не считать убытки железной дороги и нервотрепку пассажиров. Нет, говоря о мировых стандартах телеинформации, я вовсе не за сенсацию любой ценой. «Там» господствует правило: переводить любой конфликт в план дискуссии, быть «сводником» в поиске истины, которая, как известно, рождается в спорах, но ни в коем случае не провоцировать, не обострять социальные, расовые, национальные и прочие противоречия.

Критиковать начальство – если за дело, если без хамства – очень даже можно и нужно. Так, например, поступают в городе Иваново, смело, взявшись разоблачать милицейское начальство. Но просто ворчать – мол, все они в грязи, а я один в белом жабо – недостойно журналиста.

«Важно, чтобы все, кто сегодня делает новости, ясно осознавали свою гражданскую и профессиональную ответственность перед обществом, перед зрителем, перед личностью. От того, какими будут местные новости, во многом зависит будущее России», – сказано в обращении организаторов конкурса к его участникам.

И если хотя бы некоторые из них задумались теперь над вопросами «Кто я перед зрителями? С какой целью вышел я на экран?» – то встречи и «разбор полетов» были не напрасны.

◙

– Перед вами два лидера, которые, вполне возможно, летом следующего года будут конкурировать в борьбе за пост Президента Российской Федерации: Геннадий Зюганов, лидер КПРФ, и Григорий Явлинский – партия «Яблоко».

Этими словами Савик Шустер, директор московской редакции «Радио Свобода», открыл первые президентские дебаты – учебные, для финалистов всероссийского конкурса «Новости – время местное», собравшихся в Москве. Дебаты посвящались свободе слова и ее перспективам в случае победы того или иного кандидата на выборах 2000 года. Дебаты плавно перешли в пресс-конференцию, задать свой вопрос политикам получили возможность присутствовавшие в зале Президент-отеля журналисты региональных телекомпаний. Всю ночь видеоинженеры «Интерньюса» – главного организатора конкурса – делали копии, получилось сто кассет, которые «регионалы» увезли с собой для показа в местном эфире. Так журналистская учеба стала фактом политики. Аудитория региональных телестудий огромна, столичные лидеры поняли это и стараются использовать возможности местных СМИ.

А руководители столичных телеканалов – все как один, словно сговорившись – в Президент-отель не пришли, хотя их загодя пригласили на дискуссию «Региональные журналисты о столичных новостях». Неинтересно нашим телемагнатам мнение глубинки о них. Подробно и аргументированно журналисты из Томска, Екатеринбурга, Нижнего Новгорода и других городов ставили «диагноз» столичным коллегам: в их выпусках нет «чувства страны», новости превратились в «мыльную оперу» с присутствием давно известных персонажей политических игр, преобладает катастрофизм, а любая предлагаемая с мест хорошая новость отвергается как «джинса», то есть незаконная реклама под видом информации.

Виктор Мучник, руководитель томской независимой телекомпании «ТВ-2», рассказал, что получил письмо с предложением о сотрудничестве от ОРТ. Выйти на «первую кнопку», конечно же, лестно, Мучник позвонил в Москву и сообщил, что скоро в Томской области состоится праздник – пуск в эксплуатацию открытого недавно крупного месторождения газа. Настоящий праздник, даже с фейерверком. Газ поможет решить многие проблемы области. – Нет, это неинтересно, «заказуха», – ответили из Москвы и поинтересовались: у вас там, кажется, наводнение назревает, может быть, для нас наводнение снимете? На НТВ для хорошей новости тоже не оказалось места. Мотивировали тем, что не до вас сейчас, надо следить за перемещениями Березовского.

– Вот как в Москве понимают, что важно, а что нет, – сказал Мучник. – Мы бы хотели видеть в столичных новостях панораму того, что происходит в России. Событие – как камень, брошенный в воду: от него расходятся круги. Кого и как на этих кругах закачало? Как событие в одном месте отражается на жизни в других регионах? Если показывать это – вот и будет в программах чувство страны.

В России неплохо развивается дорожное строительство, сейчас в любой пункт Нижегородской области можно доехать за два часа, а раньше требовалось пять. Рассказав об этом, Нина Зверева посетовала, что новые дороги не интересуют коллег из «Вестей» (РТР) так же, как и новые модели автомобилей, и высокий уровень рентабельности, на который вышел завод «ГАЗ».

Открылась новая школа в одной из северокавказских республик. Москвичам неинтересно: «ее же не взорвали». В Волгодонск после взрыва звонили днем и ночью, спрашивали, каков счет погибших. А потом отвергали сюжеты о судьбе оставшихся в живых, но бездомных, брошенных властями людей.

В дискуссии о новостях столкнулись две концепции. Одна, близкая столичной практике: новости должны показывать из ряда вон выходящие события, о хорошей работе завода можно рассказывать только в том случае, если это необычно, если все остальные заводы стоят. Вторая концепция: новости должны быть моделью жизни, средством консолидации общества, дающим ценностные ориентации, а не только «голую информацию».

Эти две точки зрения присутствовали даже внутри конкурсного жюри. Споры при определении победителя – лучшей новостной программы – дошли до такой непримиримости, что организаторы приняли поистине соломоново решение: выдать не один «Гран-при», а два. Наиболее профессиональными «воплотителями» первой концепции, «энтэвэшного» стиля новостей, были признаны журналисты екатеринбургского «Четвертого канала». Лучшими представителями второго направления – с преобладанием «мягких», «домашних» новостей, которые, возможно, интересуют только жителей данного региона и никого больше – признаны журналисты томской телекомпании «ТВ-2».

Принимая решение о двух «Гран-при», члены жюри (А. Гурнов, М. Дегтярь, И. Петровская, В. Познер, Е. Рассказова, В. Флярковский, Г. Шевелев, С. Шустер и другие) согласились с тем, что выделять одно направление было бы неправильным. «Гран-при» такого масштабного конкурса – это ориентир, «маяк» для всех региональных телекомпаний. Так пусть же развиваются оба направления – зрители от этого будут только в выигрыше.

Пока члены жюри обсуждали конкурсные программы, спорили о призах и концепциях, в зале Президент-отеля продолжалось профессиональное общение и учеба. Замминистра по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций М. Сеславинский, секретарь Союза журналистов России М. Федотов, директор Центра «Право и СМИ» А. Рихтер познакомили журналистов с особенностями и «подводными камнями» нового Закона о выборах. Мастер-класс провел В. Познер. Мнениями о российских теленовостях поделились зарубежные коллеги, работающие в Москве.

Шеф бюро Датского телевидения Поль Хансен отметил, что творческий рост регионального вещания в России очевиден: «вчера и сегодня – как земля и небо». Хансен видел, как одна из малых телестудий работала, не имея даже монтажной: все, что снято, шло в эфир, корреспондент наговаривал текст одновременно с работой оператора на событии. Теперь такого не встретишь. Датское ТВ рассказывает о том, что близко человеку: жизнь, здоровье, дети, деньги. Сюжет в национальных новостях длится в среднем сто секунд, в региональных – 4–5 минут. В региональных телекомпаниях работают 4–5 журналистов, 2–3 оператора, то есть в 4 раза меньше, чем в национальных.

По поводу отбора новостей датчанин рассказал такую притчу. На одном корабле штурман постоянно пил, капитану это надоело, и он записал в бортжурнале: «Сегодня штурман был пьян». Назавтра в том же журнале штурман записал истинную правду: «Сегодня капитан был трезв». И это выглядело как необычайное событие.

Роберт Парсонс, корреспондент Би-би-си, рассказал, что в Британии, как и в России, за последние годы произошло повышение статуса регионального ТВ. Зрителя больше интересуют теперь местные новости, нежели то, что передает журналист из Москвы или Вашингтона. Но британские новости строятся на «визуальной идее», на «рассказе картинками», российские же – вероятно, в силу традиций – больше уповают на слово. «У вас должны быть откорректированы отношения между корреспондентом, оператором, монтажером, между ними нет взаимодействия, – что и когда снимать, куда поставить тот или иной кадр, чтобы создать нужную последовательность зрительных образов. Операторы не вкладывают достаточно мысли в то, что они делают. Когда смотрю их наезды и отъезды, начинается головокружение».

Анна Гелинек представляет в Москве германскую компанию ЦДФ (Цвайте дойче фернзее – Второе немецкое телевидение). Как и ее коллеги, Анна считает, что российские теленовости чересчур политизированы и тенденциозны. Это отражается на профессиональных качествах московских журналистов, с которыми ЦДФ иногда работает. «Когда посылаешь репортеров на «вокс-поп» (выступления прохожих на улице), они спрашивают меня: А что ты хочешь услышать? Что они должны говорить? – Например, что они думают о Раисе Максимовне. – А что они должны думать?» Еще одна российская беда, по мнению Анны – то, что нет реакции властей даже на самые острые выступления прессы. Ничего не меняется. Отсюда чувство беспомощности даже у лучших журналистов.

Дискуссию в зале вызвала такая мысль западных коллег: надо объяснять вашим губернаторам и мэрам, что свобода информации для них выгодна. Благодаря журналистам они будут знать истинное положение вещей, ведь их подчиненные частенько их обманывают. Для политика свободная пресса – хороший инструмент, прижимать прессу выгодно только жуликам. «Вы должны объяснить это вашим политикам, ведь среди них есть люди честные, не так ли?»

Наши возразили: я могу объяснить редактору, но он зависит от своего начальника, а тот – от магната-хозяина, пройти эту цепочку журналисту невозможно.

Поль Хансен высоко оценил красноярский репортаж о противостоянии местных властей и рабочих города Ачинска. «Но я понял, что эту станцию финансируют враги Лебедя. Если бы финансировал сам Лебедь – это было бы великолепно». Тут же сахалинцы привели свой пример: они показали своего губернатора не в лучшем виде – он распекал журналистов после пресс-конференции с американским послом, зачем, мол, спросили о Курильских островах. Показали этот «разнос» в эфире – и ничего, губернатор зла не затаил на телекомпанию. Могут быть, значит, цивилизованные отношения с властью.

За этот сюжет Южно-Сахалинская телекомпания «АСТВ» была награждена специальным призом. А красноярцы, «ТВК-6 канал», получили приз за лучший репортаж. Три года валялся на улице баллон с аммиаком, стали ремонтировать забор и баллон откатили. Он начал дымить. Если бы это случилось ночью, в районе многие не проснулись бы. Репортер чувствовал запах нашатырного спирта даже за милицейским оцеплением, но проник с оператором к самому баллону, который поливали водой. Специалисты спорили, как обезвредить баллон – вывезти, расстрелять. Наконец один из них, работник хладокомбината, взял кувалду и как следует шарахнул по баллону, тут же отскочил, окутанный белым облаком мощного выброса. Чисто русское решение проблемы! И – все это в кадре, мы видели это собственными глазами.

На церемонию награждения победителей приехал председатель Госдумы Геннадий Селезнев. Руководителей главных телеканалов опять не было. Но ничего, сказал кто-то из журналистов, еще спохватятся. Президент Ельцин сказал не так давно этим трем теленачальникам: «Вы – силовики». Теперь и о местных телекомпаниях можно сказать то же самое. «Пока мы были по отдельности, нас можно было легко хватать и душить. Надо на основе нашего конкурса создать союз вещателей России, – если в одном городе будут кого-то притеснять, другие сообщат об этом». Такое предложение внес Петр Федоров, участник всех этапов конкурса «Новости – время местное», ведущий воскресной передачи «Реноме» на «Рен-ТВ».

В 2000 году этот конкурс прошел в шести городах, по крупным российским зонам. Приглашались все телестудии – вплоть до районных и поселковых. Финалистам понравилась высказанная организаторами мысль: последнее десятилетие XX века назовут временем телевизионной революции, потому что каждые 3–4 дня в России появлялась новая телекомпания. Вместе они – сила, развивающая демократию.

в начало

ТОК-ШОУ: НЕИЗВЕСТНЫЙ ЖАНР?

В конце августа 1998 г. в Москве проходил первый межгосударственный телефорум стран СНГ. Флаги, пресс-конференции, просмотры, обсуждения. Наконец, объявление результатов. В номинации «ведущий ток-шоу» премию... решено не присуждать никому. Ибо ни одна из представленных передач, по мнению отборочной комиссии, не соответствовала жанру ток-шоу. В дальнейшем от этой номинации пришлось отказаться вовсе.

Каждый день под рубрикой «ток-шоу» на десятках и сотнях радио- и телестанций выходят в эфир самые разные передачи. Вот «Эхо Москвы», солидная фирма. Два человека общаются между собой – хозяину студии «маловата» роль интервьюера, он острит, хохмит, в прямой эфир включаются телефонные звонки. И все это обозначено как ток-шоу. Хочется возразить: да это ведь старая добрая знакомая под названием «беседа»! И тут же вспоминаю: беседой в теории радиожурналистики именуется разговор... одного человека. Якобы он «беседует» со слушателями. А «кадр» на радио – это то, что в ТВ именуется «сюжет». Ладно, Бог с ним, с радио. Посмотрим, что подразумевают под ток-шоу наши западные коллеги-телевизионщики – раз уж мы позаимствовали их термин.

Ток-шоу – значит «разговорное представление». Появился термин применительно к эстрадному жанру, где один конферансье-затейник развлекает публику разговорчиками, иногда вовлекая в общение зрителей из зала. И на ТВ первыми признаками жанра считаются: легкость разговора, артистизм ведущего, обязательное присутствие аудитории.

Возьмем, к примеру, популярную в США программу «Шоу Опры». Опра Уинфри, обаятельная полноватая негритянка, очень живая, заразительно смеющаяся, считается самой высокооплачиваемой журналисткой Америки. Ее ток-шоу – это именно журналистика, мастерски подготовленное общение с популярным человеком, сопровождаемое показом на большом экране фотографий и другого материала. Темы сугубо конкретные – о фактах личной биографии: что, когда, с кем, какие были чувства и т.п. В студийном павильоне полно народа. Народ ахает, аплодирует, смеется, восторгается, удивляется – словом, создает атмосферу. И – все. Никаких выступлений с мест. Опра не бегает по студии с микрофоном и помощников не посылает. В этом могут убедиться те, кто принимает передачи канала «Рен-ТВ», шоу Опры передается по субботам и воскресеньям. (Как это по-русски: ток-шоу по уик-эндам?)

«Донахью-шоу», как помнят многие, строится совсем по-другому. Аудитория активно участвует в обсуждении темы. Там чаще всего тоже есть «гость» – главный собеседник. Бывают и люди, разбирающиеся в предмете разговора – эксперты. Процитирую кое-что из пресс-релиза:

«Пользующаяся в США широкой популярностью программа Донахью передается пять раз в неделю и специализируется на спорных или информативных темах и встречах с интересными людьми. Для каждой своей передачи, которая длится ровно час, Донахью выбирает только одну тему или одного человека, но освещает их живо и разносторонне... Зрители прямо с мест задают свои вопросы гостям, комментируют их мнения, выступают с собственными и подчас спорят друг с другом, что придает программе спонтанный характер и делает ее разнообразной... Острополемические программы дают зрителю новую информацию и одновременно развлекают его... Передачи транслируются изо всех уголков страны и даже с пароходов, которые совершают круизы по Миссисипи». Сам Донахью говорит о своей работе так: «Я встречался с лидерами государств, с профессиональными спортсменами, с артистами, учеными. С теми, кого собираются посадить в тюрьму, и с теми, кого собираются из тюрьмы выпустить. С гомосексуалистами, с лесбиянками, с хирургами. С соратником Гитлера и с летчиком, который сбросил бомбу на Хиросиму. Такие встречи не обязательно способствуют накоплению мудрости, но обязательно способствуют появлению множества вопросов».

Национальная академия искусств и наук США восемь раз присуждала Филу Донахью премию «Эмми» как «выдающемуся ведущему в номинации развлекательно-воспитательных программ». Стало быть, развлекательный элемент для ток-шоу необходим – отсюда популярность жанра на коммерческом ТВ. Мы же прочно забыли девиз, сформулированный еще Екатериной Второй: «Поучать, развлекая». Русское ток-шоу – штука необыкновенно серьезная, хотя и плохо подготовленная. Донахью, помнится, приезжал в нашу страну с командой из шестнадцати человек, в США ему помогают тридцать. Между прочим, жаловался, что ему трудно работать с русской аудиторией: «Они прочитали длинные романы Толстого и Достоевского и хотят раскрыть перед микрофоном свою душу, рассказать сразу все, что знают». Появление в телевизоре для нас – политический, а не артистический акт. Вот и терпим мы пока неудачи с легким жанром. Не будем о Познере, его грустные глаза к веселью не очень располагают, но остальные признаки ток-шоу налицо: гость, аудитория в студии, эксперты и «железный» сценарий. Импровизацию собеседников Познер направляет в нужное ему русло – воспитательный результат просчитан заранее. Безусловно, отвечают всем критериям жанра: «Тема» (ОРТ), «Акулы пера» и «Сделай шаг» («ТВ-6»), «Моя семья» (РТР) и некоторые другие программы.

Но оказывается, у нас возможно ток-шоу не только без развлечения, но и без публики в студии. Вот в программе объявлено ток-шоу Татьяны Комаровой «12 решительных женщин».

Сразу скажу: передача интересная. Полукругом сидят 12 дам и обсуждают проблему смертной казни. Начали с конкретного случая, в студии мать убитого матроса. Тема – одна, линия поведения Комаровой четко выстроена, логика у нее, прямо скажем, не женская. Пришли к выводу: по закону смертная казнь не должна допускаться, однако отомстить за родного человека, убить убийцу хотелось бы половине из присутствующих. «Какой пример даем населению?» – возмутилась одна из дам. «А мы никогда не ставим точку, хотим, чтобы люди думали», – ответила ведущая. Хорошая получилась передача. Налицо наша раздвоенность и желание вершить самосуд, не надеясь на государство. Но можно ли считать это «разговорным представлением», ток-шоу? Или это совсем другая передача, не шоувумен Татьяна Комарова, а – модератор? Что это за роль такая, редкая пока у нас? Впрочем, о модераторе чуть позже. А пока посмотрим, что же присылают в номинацию «ток-шоу» наши коллеги из регионов.

Из Екатеринбурга на конкурс «Вся Россия» было прислано ток-шоу Евгения Енина (телекомпания «Четвертый канал»). Рубрика «Стенд», тема «Погорельцы». На стенд, как известно, можно вывесить объявление или плакат. На стендах испытывают приборы. Но как же надо не чувствовать смысл слов, чтобы приглашать на стенд живых людей, да еще несчастных погорельцев, потерявших жилье?! Хотя задача, в общем, благородная: Евг. Енин обсуждал с позвонившими в студию зрителями, как можно было бы погорельцам помочь. Назвать это развлекательно-воспитательным зрелищем никак нельзя. И вот на Евразийском Телефоруме вновь фигурирует его «Стенд». «Сегодня у нас на стенде директор департамента здравоохранения Руслан Хальфин». Да что он, в самом деле, экспонат, что ли? Стенд бывает выставочный. Бывает еще стрелковый – стендовая стрельба.

Мишень на сей раз, оказалась крупной: новый областной закон о частичном переводе здравоохранения на коммерческие рельсы. Минут двадцать шло обычное интервью, потом была включена телефонная линия. Зрителям – не до веселья. Они сообщили начальнику, что уже давно вынуждены платить деньги за лечение детей. А он: не хотите платить – стойте в очереди на бесплатное лечение. Двое, правда, умерли, не дождавшись. Весело? Еще как! Енин вообще-то неплохой интервьюер, за последние слова «зацепился», начальник утратил лоск. Все правильно, но при чем тут ток-шоу? Перед нами давно знакомое проблемное интервью.

Другая екатеринбургская телекомпания, на сей раз государственная, прислала на фестиваль «Вся Россия» в номинацию «ток-шоу» весьма странную передачу «Электрический стульчик» – монолог «нового русского».

Еще более «безразмерным» вышло так называемое ток-шоу «У костра» – у самого натурального костра, зажженного на Театральной площади. Заранее объявили: в таком-то часу костер, приходите, кто хочет. И пришли. Журналистка Е. Апарина задавала вопросы: с каким цветком, временем года или зверем ассоциируется подросток, ученик? Какие вы любите слова?

Кто-то пришел к телекамерам, чтобы поздравить родственников с годовщиной свадьбы. Кто-то просто «потусоваться». Забавно, конечно. Поток жизни. Но никак не представление. Оно ведь всегда готовится заранее и потому имеет зачин, развитие, кульминацию и развязку. Возможны заготовленные сюрпризы для героев – как в передачах «От всей души» и «Старая квартира». Вот где драматургия, вот где выстроенность – и при том простор для самовыражения участников!

Конечно, Валентина Леонтьева не была автором программы «От всей души» (как и ведущие «Старой квартиры»). Она – диктор, народная артистка СССР. Готовили сценарий, разрабатывали ситуации совсем другие люди, как «команда» Фила Донахью или Владимира Познера – безымянные герои, журналисты за кадром. Однако в жанре ток-шоу актерское мастерство, умение общаться выходит на первое место. Недаром имя ведущего во всем мире давно выносится в название передачи.

Сценарная разработка «разговорного представления» – некое русло, приготовленное для того, чтобы точно направить поток мыслей приглашенных людей, обозначить постановку проблемы и линию поведения ведущего, продумать возможные выводы. Чем серьезнее тема – тем труднее обеспечить легкость, популярность да и логическое развитие действия. Мне даже представляется, что не всякая тема годится для этого жанра. Вот Кира Прошутинская в своем «Пресс-клубе», возродившемся на канале «ТВ-центр», ставит на обсуждение «судьбоносные» вопросы. И что из этого получается? Как говаривали раньше, «сумбур вместо музыки». Расчет на то, что соберем, мол, в студии три десятка умных людей, дадим каждому по минуте – авось да что-нибудь получится – такой «расчет», увы, не оправдывается.

Вот взялись недавно в «Пресс-клубе» обсуждать проблему, нужна ли России сильная рука. Хоть обозначили бы вначале, что значит эта самая рука. А то половина передачи ушла на выяснение: диктатура это или авторитарный режим? А чем, собственно, отличается одно от другого? Кого-то на месте будем расстреливать или все-таки судить какой-нибудь чрезвычайной тройкой?

Как быть с парламентом? Так и ставили все новые вопросы. Сама ведущая, кажется, не очень понимала, за какую про6лему взялась. Вывод сделали осторожный: нужна не столько сильная рука, сколько умная голова. Одна, что ли, на всю Россию? Сколько можно надеяться на умного царя или генерального секретаря? Участники передачи расходились недовольные; каждого оборвали на полуслове, время – минута – истекло. Иногда ведущая ставила человека в полный тупик таким, к примеру, милым вопросом: «А у вас рука сильная?»

Нет, дамы и господа. Такое содержание в форму ток-шоу никак не укладывается. Образ Киры давно ассоциируется у меня с пионервожатой. Надо бы и темы выбирать, соответственно, полегче.

Для серьезных проблем и форма есть серьезная: теледебаты или дискуссия. Ведущий такой программы – уже не искрометный шоумен, а вдумчивый модератор. Наиболее ответственные дебаты – конечно же, перед президентскими выборами в США или у нас. Кое-что общее с ток-шоу тут имеется – например, наличие аудитории, создающей некий наэлектризованный воздух, атмосферу публичности. Наш видный публицист Станислав Кондрашов недаром называл американские выборы одним большим шоу: тут все подготовлено и рассчитано на публику.

У меня есть видеозапись двух передач с участием Рональда Рейгана, в обоих принимает участие знаменитая журналистка Барбара Уолтерс. В одном случае она интервьюер, в другом – модератор. Это роли совершенно разные. Модератор следит за справедливым распределением времени. Если один кандидат в чем-то обвиняет другого, тут же модератор дает слово для возражений. Ну, а если высокий гость уклоняется от ответа – модератор может напомнить ему о вопросе, заданном интервьюером. Одного только не может модератор: выразить свое мнение по существу обсуждаемых проблем. Главное правило, принятое в мире: ведущий дискуссии не является ее участником. И это относится не только к предвыборным передачам, а и к самым обыкновенным, будничным дебатам, коих на телеэкранах мира великое множество.

◙

«Вот за этим порогом я оставляю свое мнение», – сказал входя в павильон французского телевидения, наш гид. Сказал по-русски, поскольку до того работал корреспондентом в Москве. Мы, советские журналисты-пропагандисты (была поездка по линии Союза журналистов СССР), откровенно посмеялись. Нас в те годы приучили к тому, что надо, просто необходимо говорить в эфире от первого лица, высказывать собственное мнение. Например, так: «Лично я считаю, что наша родная партия есть ум, честь и, не побоюсь этого слова, совесть всей нынешней эпохи». То есть такое мнение, которое странным образом совпадает с мнением Старой площади.

И никуда мы от этой привычки не делись. Мнение товарища Доренко совпадает с мнением господина Березовского... ну и так далее.

Вот поэтому и не дается нам профессия модератора.

Потому что модератор оставил свое мнение за порогом студии, но остался живым, энергичным, интересным – распорядителем дебатов. Арбитр, как известно, в споре не участвует. У него задачи другие. Модератор превращает дебаты в динамичное зрелище – хотя выполняет, вроде бы, чисто диспетчерские функции. В роли модератора на Западе выступают самые известные телевизионные журналисты.

Первый блин – комом. Ни в малой степени не хочу бросать камешек в Савика Шустера, этот человек глубоко симпатичен мне, мил в общении, хотя мог бы важничать – возглавляет ведь в Москве солидную службу «Радио Свобода». Я переживал за него, когда Савик оказался в большом зале Президент-отеля перед десятком телекамер и двумя сотнями журналистов в роли модератора президентских теледебатов.

Дебаты были, понятное дело, учебными. Президентская предвыборная кампания еще не началась. Но кандидаты сидели на сцене самые настоящие: Геннадий Зюганов и Григорий Явлинский. Они пришли по приглашению Мананы Асламазян, руководительницы «Интерньюса», на учебное мероприятие, приуроченное, как уже было сказано, к финалу телеконкурса «Новости – время местное». В Москву съехались победители восьми зональных конкурсов (Екатеринбург, Орел, Иркутск, Владивосток, Казань и т.д.) – региональные телезвезды, действующие журналисты.

Учимся, значит, на ошибках. Да простит меня Савик Шустер, взявшийся за роль модератора.

При капитализме, как говорили раньше, существует эксплуатация человека человеком. А при социализме все наоборот.

В США два участника теле дебатов непременно стоят. А модератор сидит в кресле за пультом. Кресло удобное, стол-пульт широкий. Иногда модератор один управляется с кандидатами (за его спиной, правда, зал в тысячу человек, которые дышат, реагируют – создают обстановку публичности). Иногда модератор сидит на сцене слева, вполоборота к кандидатам, и «дирижирует» сидящими справа журналистами-интервьюерами в количестве трех-четырех. Без его разрешения они не вправе задавать вопросы. Есть разные форматы дебатов (формат – не хронометраж, как полагают у нас, а набор постоянных признаков и правил телепередачи). Но в любом случае кандидаты в президенты или в вице-президенты США стоят. Все 90 минут передачи. Стоял перед сидящим модератором Барбарой Уолтерс президент Рейган и его соперник Мондейл. Перед ней, перед сидящими интервьюерами (их называют «панелисты»), перед зрительным залом и перед страной. Президентские дебаты транслируются одновременно всеми национальными телесетями.

А у нас все наоборот. Савик Шустер стоял в центре сцены, чуть сзади столов и кресел, в которых вальяжно расположились Явлинский и Зюганов. На первых американских дебатах в 1960 г. Джон Кеннеди и Ричард Никсон тоже сидели, по воспоминаниям очевидцев. Вроде бы Никсон ерзал ногами, поправлял носки, смотрел мимо партнера, а Кеннеди своим лучистым взглядом «пробивал» экраны телевизоров и сердца зрительниц. Те, кто слушал тогда эти дебаты по радио, голосовали за Никсона – как-никак он был вице-президентом США, опытным политиком: его речь казалась более серьезной и аргументированной. А телезрители «голосовали сердцем», уж больно хорош был молодой Кеннеди. Так телезрители победили радиослушателей.

Но с той поры сложился стиль, когда политик говорит стоя. Это считается уважением к нации, да и голос звучит темпераментней. И нет соблазна носки поправлять – нижняя часть тела прикрыта изящной трибункой с лампочками сигнализации, видными только кандидату. Модератор нажимает кнопочку, намекает: время кончается. С самого начала модератор вслух, для всех, объявляет условия: скажем, 90 секунд ответ на вопрос, 60 секунд – ответная реакция соперника, еще 30 – дополнения. Темп, ритм! Зрелище.

У нас же кандидаты не спеша разглагольствовали, сидя в своих креслах, а Савик переминался с ноги на ногу, не решаясь их прерывать. Потому что с самого начала он допустил роковую ошибку: не сказал о регламенте.

Приведу выдержки из стенограммы.

Шустер: Перед вами два лидера, которые, вполне возможно, летом следующего года будут конкурировать в борьбе за пост президента Российской Федерации. Насколько он важен – мы все убедились, особенно в последнее время. Эти люди могут оказаться наделенными огромной ответственностью перед страной и перед нами. Мы, журналисты, посредники между властью и обществом. Мы защищаем общество от власти – возможно, от этих людей. Геннадий Зюганов – лидер КПРФ. У этой партии есть прошлое, есть позиция и есть особое отношение к информации, это мы знаем из истории. Геннадий Зюганов должен нас убедить, что свобода слова останется в этом государстве, что мы не станем безработными. Григорий Явлинский должен доказать, что в случае его победы капитал и власть не будут нагло навязывать нам их желания. Способен ли он добиться этого?

В этом вступительном монологе допущены по крайней мере две неточности. Никто в дебатах никому не должен. И не надо называть человека в третьем лице – «он» – в его присутствии.

Была и третья неточность – при предоставлении слова Зюганову.

Шустер: Первое слово Геннадию Андреевичу Зюганову, и вот почему – все же это партия большинства в парламенте.

Зюганов не без ехидства поправил модератора: нет, большинства в Думе у нас нету, 205 голосов – это не большинство. Если б было большинство, голосование по многим вопросам выглядело бы иначе.

Просматривая видеозаписи зарубежных дебатов, я обратил внимание на то, что журналисты – и панелисты, и модераторы – не стесняются обращаться к своим записям, к бумагам. Барбара Уолтерс, «выстреливая» глазами в объектив, то и дело опускает их к заранее написанным четким вопросам. Савик Шустер в нашей отечественной манере понадеялся на авось – на импровизацию. И напрасно. Текст в руках журналиста – свидетельство серьезности подготовки к передаче. Отсутствие текста у политиков – свидетельство их компетентности и готовности к любым неожиданностям.

Савик Шустер не объяснил «условия игры» – могут ли претенденты общаться друг с другом? В США это не положено, хотя краткими репликами это правило иногда нарушается. Зюганов квалифицированно бранил ельцинский режим, Явлинский откровенно скучал, но вдруг, вскинувшись, обратился к партнеру: вы бы хоть название партии сменили, стыдно ведь быть наследниками сталинских преступлений. Модератор не вмешался – как призывать к соблюдению правил, если они заранее не объявлены? Зато уточняющие вопросы Шустер задавал активно.

Например, так:

– Геннадий Андреевич нам сказал много, но многое и не прояснил. Я так и не понял, буду я иметь работу или нет.

– Вы сказали, что знали многое из газет при советской власти, но знали ли вы точное количество узников ГУЛАГа?

Предоставляя слово Явлинскому, модератор опять допустил неточность и получил замечание. Ох, непростая это должность!

Шустер: Григорий Алексеевич Явлинский, как вы будете гарантировать свободу слова?

Явлинский: Вы, кстати говоря, меня спрашивали не о свободе слова, вы меня спрашивали о том, как сделать так, чтобы в России не было бандитского капитализма, вот о чем вы меня спросили.

Если вернуться к началу дебатов, к постановке вопроса – легко убедиться, что и Шустер, и Явлинский существенно отошли от предлагавшейся темы. Вывод: надо точнее, ответственнее формулировать вопросы, фиксируя их на бумаге – лучше заранее, но можно и по ходу дела. У модератора должна быть не трибуна, а рабочий стол.

В одном из вопросов к Явлинскому Шустер выразил недовольство тем, что Госдума ограничила свободу журналистов ТВ, запретив им показывать интервью с Басаевым. Журналист международного класса должен был бы знать, что и в свободной Великобритании запрещают синхронные интервью с террористами.

Не хочу больше перечислять «проколы» Шустера, потому что не знаю, как я сам провел бы подобную передачу. Меня пригласили в 1995 году быть модератором платных дебатов на канале ОРТ, но ни одна из 43 партий не захотела платить деньги за риск. Риск в дебатах есть всегда – наши горе-политики предпочли заученные монологи с остекленевшим взором. Эти передачи не обсуждались в «малых группах» – в семьях, на производстве и т.п. А теледебаты могли бы стать, как в Америке, общенациональным событием. Мы с режиссерской группой разработали для ОРТ следующий формат дебатов.

Общий хронометраж – 45 минут; участвуют представители трех партий. Каждая оплачивает 14 минут, но фактически имеет все 45 – ведь камеры показывают и слушающих, и реагирующих политиков. По две минуты даем каждому на предварительное выступление-монолог, потом предлагаем каждому задать вопрос конкурентам. Это большое искусство – задать вопрос! Это должна команда партии продумать заранее – как поставить конкурента в сложное положение, какие уязвимые места найти в его программе!

И, наконец, модератор задает всем трем вопросы от имени зрителей. Предполагалось, что мы соберем зрительские вопросы, объявив номера телефонов заранее, как и фамилии участников дебатов. В тот раз не сложилось. А теперь правилами Центризбиркома прямо предписано, что одну треть из предоставляемого бесплатного времени кандидаты должны провести в форме «круглого стола» или дебатов, т.е. в компании с конкурентами. Тем важнее осваивать журналистам искусство модератора, который дискуссию ведет, но в ней не участвует. Личное мнение – за порогом студии. А в ней – живой, остроумный, динамичный распорядитель, превращающий скучных политиков в участников азартного состязания.

Очень важен финал – кто выскажется последним. «Правило края»: запоминается последняя фраза. Это еще Штирлиц нам поведал. Кто в дебатах выступит последним – объявляется заранее. Дело решает жребий – подброшенная монета: орел или решка?

В теледебатах, в работе модератора нет мелочей. Освоение этой профессии – наш очередной шаг в постижении демократических норм общественной жизни.

Казалось бы, эксперимент в Президент-отеле мог кое-чему научить наших телевизионщиков. Но вот начались реальные теледебаты (перед выборами в Думу) – и что же? Евгений Киселев буквально повторил основные ошибки Савика Шустера.

«Помогли» Киселеву создатели роскошного, по их мнению, интерьера новой студии НТВ, ее сразу прозвали «пирамидой» из-за обилия треугольников. На двух треугольниках в огромных креслах восседали Явлинский и Чубайс, затем Жириновский и Немцов (камеры особенно охотно давали в эфир средние планы – с раздвинутыми ногами претендентов, с почесываниями, с неловким положением рук). А Киселев – вроде бы по должности хозяин дебатов – переминался с ноги на ногу, стоя в каком-то проходе, словно бедный родственник у порога. Поначалу модератор заявил о регламенте, но первый же выступавший – Явлинский – грубейшим образом его нарушил. На красивые часы никто не обращал внимания, дебаты, особенно с участием лидера ЛДПР, быстро превращались в обыкновенную перебранку. Киселев был выше Добра и Зла, не замечая ни превышения регламента (а потом и вовсе о нем забыв), ни прямых оскорблений типа «лжец», «подлец», звучавших из уст Явлинского.

В преддверии президентских выборов следовало бы подумать о выработке оптимального формата дебатов. Только тогда аудитория ТВ смогла бы в полной мере оценить упомянутые главные параметры личности каждого из кандидатов на главную должность в России: интеллект, воля, нравственность. Представители кандидатов могли бы, как это делается во Франции и США, заранее принять участие в выработке правил телепередачи – кто сидит, кто стоит, какова расстановка телекамер и света, как сигнализировать о регламенте, общаться ли претендентам напрямую – или только через модератора.

В этом деле гораздо больше «подводных камней», чем кажется нашим телевизионщикам и политикам. Так, перед дебатами Рейгана с Мондейлом Лига женщин-избирательниц, выступившая спонсором, предложила сто – целых сто! – кандидатур журналистов прессы и ТВ, которые могли бы выступить в роли интервьюеров-панелистов. Команды претендентов сошлись лишь на трех из них. Остальные подозревались в необъективности, в подыгрывании одной из сторон.

А на последних дебатах в США, как президентских, так и вице-президентских, панелистов не было вовсе. Вопросы задавал сам модератор, его голова торчала словно из суфлерской будки между трибунами Клинтона и его соперника. Это было, увы, скучно. Американские телевизионщики поняли, что после таких дебатов надо «закрутить», выдать в эфир дополнительное действие – так сказать, дебаты о дебатах: впечатления очевидцев, мнения экспертов и т.п. И если сами дебаты прерывать рекламой не принято, то шумная «посткоммуникативная» суета принесла телевидению США немалую прибыль.

Умеем ли мы учиться на чужих ошибках, или нам непременно надо наделать побольше собственных?

в начало

ПЛАНКУ СНИЖАТЬ НЕЛЬЗЯ

Два мнения, как две чаши весов, то одна перетянет, то другая. Два мнения о продукции провинциального ТВ.

«Ах!» – умиляются критики и критикессы, увидев на экране после столичных тусовок и приевшихся «звезд» нечто из народной жизни, с бездорожьем, деревенским говором, простоватостью.

Ах, какая прелесть эти местные студии! Они ближе к народу, к подлинной духовности!

– Спору нет, – криво ухмыляются режиссеры, матерые волки с федеральных телеканалов, исколесившие сами всю эту простоватость, ходившие в народ, еще до эпохи видео, с лимитированной кинопленкой. – Спору нет, к сермяге ближе. Как любая самодеятельность. Профессионалов на местных студиях – раз, два и обчелся. Ну, Авдеев с Погребным в Вятке, Луньков в Саратове, Герчиков в Воронеже. Кто еще?

До 1998 года на конкурсах ТЭФИ была даже специальная номинация, а точнее, резервация для местных программ. Вот там и получили свои призы Герчиков с Погребным. Теперь региональные программы соревнуются с федеральными. На федеральных, надо полагать, уже все заметные люди стали лауреатами ТЭФИ, все академики сами себя наградили – теперь можно и провинцию на простор пустить...

Но затаенная обида на «ярмарку тщеславия» (как назвал в эфире праздничную лестницу ТЭФИ репортер ОРТ Андрей Малахов) привела к созданию параллельного конкурса с вызывающим названием «Вся Россия». Российская ассоциация региональных телекомпаний (РАРТ) проводит третий фестиваль «Вся Россия» с особенным размахом и шиком. В пику снобистской ТЭФИ провинциалы прислали на фестиваль аж 682 телепрограммы!

На таком обширном материале можно строить кое-какие обобщения, высказываться о местном ТВ как о явлении, делать выводы.

Вывод первый. Сотни местных телестудий, куда хлынули энтузиасты, никогда не слышавшие о журнале «Журналист», о телекафедре в МГУ, не учившиеся во ВГИКе – эти студии «делают погоду» на рынке телезрелищ в своих регионах. Во всем облике ведущих и репортеров какого-нибудь 12-го канала в Новосибирске – абсолютная уверенность, что у них есть своя, верная, большая аудитория, которая в данный момент смотрит именно 12-й канал. В Ростове некая компания «Пульс» прямо заявляет в эфире: до Останкина далеко, а мы рядом со своим зрителем, спешим на помощь. Какая именно помощь – об этом после.

И в то же время провинциальная задиристость соседствует с неумеренным пиететом перед «столичными штучками», залетевшими в провинцию. Даже Петербург дает немереное место в эфире Абалкину и Попову, при виде которых рука тянется к кнопке переключателя. Хватит, надули нас со своей перестройкой и советуют что-то с обочины истории. Питерская студия «Пионер» прислала на конкурс нечто ужасное: ведущий с битой физиономией и кровоподтеками на носу, с ватной нашлепкой на черепе. Избили, говорит, за то, что пригласил в студию Льва Рохлина. Рохлин тут же солидно кивает: боятся его враги, да, именно так.

В Пензе приютили в эфире московского репортера Александра Политковского, Спросили о нынешнем состоянии российских СМИ. Саша с видом эксперта заявил: двумя главными каналами ТВ руководят евреи (режиссер услужливо дал два портрета с подписями). И коли так, то ему, Политковскому, не выступать ни на ОРТ, ни на НТВ. Рассказал бы мне кто-то про такую передачу – я бы не поверил. Но вот она, на кассете, прислана в расчете на премию «Вся Россия». Ну и Саша, просто великолепная уверенность в себе. Россия многое теряет, не имея счастья лицезреть его не только на 6-м, но еще и на 1-м, и на 4-м каналах. Просто ходячая духовная ценность. Но пензяки-то куда смотрят? За такие штуки можно серьезный штраф заплатить по суду. Национальная рознь, не так ли?

В общем, как я мог убедиться и в Школе Познера, куда прибывают шлифовать свое мастерство провинциальные телезвездочки, они находятся в метаниях между комплексом неполноценности и манией величия по отношению к оторвавшейся столице. Вывод второй. Процесс первоначального накопления мастерства подходит к концу. Если раньше было много откровенно слабых передач, а электронные эффекты выглядели игрушкой в руках дитяти, то нынче – много передач нормальных. Просто – нормальных. Не больше, но и не меньше. С электроникой наигрались, стали задумываться о смысле своего выхода в эфир.

В номинации «общественно-политические программы» журналисты местного ТВ представили множество программ, которые – в отличие от бесстрастных, объективистских, столичных – по нашей старой российской привычке норовят вмешаться в жизнь с целью ее улучшения. Стремление, на мой взгляд, похвальное. Организаторскую функцию не надо отменять вместе с коммунизмом.

Лучшей программой из всех представленных на конкурс считаю нижегородскую: «Дом, который построил я». Ведущие признались, что поначалу тоже снимали столичных звезд (идет мелькание – Старовойтова и другие узнаваемые лица), а потом поняли, что «звезда в своем гнезде» – слишком далекий образец для подражания. И пригласили для участия в своей рубрике тех, кто строит себе «фазенду» не дороже, чем 1,5 тыс. рублей кв. метр.

Вообще-то я разлюбил интервью. Вымученные фразы героя чаще всего останавливают плавное течение авторской речи и мелькание кадров. Но когда интеллигентный человек показывает свой дом и гордится своими небольшими изобретениями и находками – это больше, чем интервью. Это человек в расцвете своих возможностей. Физик ли, учитель, другой специалист. Журналисты нижегородской телекомпании побывали у них дома, а потом показали эти кадры по ходу конкурса, когда на сцене все герои дружно строили... скворечник. С применением самого совершенного электроинструмента, о каком на «фазендах» только мечтали (спонсор – фирма электроинструментов? В добрый час). С ультрамодной крышей (продавец кровли – тоже спонсор? И, слава Богу). Люди строят свои дома. Значит, строят Россию. Нижегородское ТВ объявило о намерении сделать конкурс всероссийским.

Вывод третий. Что будет следующим этапом, что надо осваивать в первую очередь? Что пока не дается? А вот что. Две и более точки зрения на один предмет. Точка зрения у нас была истинно верная – своя. Единственная. Прежде она совпадала с партийной, потом стали смело лепить «от себя», но все равно без диалектики: «с одной, мол, стороны, а с другой стороны...». Не по-нашенски это. Вот под Ростовом обидели огородника. Он продавал свою капусту, подошел майор милиции: ты, говорит... – Не ты, а вы, – перебил огородник. Ах, так? Пошло-поехало, и теперь огородник по решению суда должен продать свой дом, чтобы выплатить штрафы. На протяжении целой передачи телевизионщики, естественно, защищают огородника, пространно беседуют с ним и с его соседями. В суд зайти, спросить, за что такие строгости – не догадались или не захотели. Что нам суд, мы сами – четвертая власть. И к майору не наведались, хотя милиционер тоже человек и мог бы открыть свою сторону правды в том инциденте, в ссоре, достойной гоголевского пера.

Драма покрупнее показана удмуртскими коллегами. Щемящая душу церемония – прощание со знаменем воинской части. Ракетный полк ПВО расформировывается. Лейтмотив разговоров с офицерами: мы защищали небо республики, а теперь, если американцы устроят не «Бурю в пустыне», а бурю над Россией – все, конец. К тому же 54 семьи остаются в лесу без дела. После передачи остается впечатление, что полк ликвидируют враги народа, американские шпионы. Правда, в одном из кадров мелькнули проржавевшие, сосульками покрытые, старинные ракеты – такими сбили Пауэрса в 1961 году. Спросить бы у командования округа, пострадает ли наша обороноспособность, если эти ракеты перестанут нести боевое дежурство. Наверняка ведь есть другой, более современный шит над Удмуртией и сопредельными регионами. Успокоить бы народ, а не вгонять в панику. Есть среди принципов социальной ответственности журналиста такой: переводить конфликт в план дискуссии. Не умеем. Не привыкли. Правда, дескать, одна, и мы – ее носители.

Про 54 семьи в лесу мог быть особый разговор. Не в лесу ведь – в домах. Есть опыт использования бывших военных баз для других целей, коллеги из Красноярска присылали передачу об этом на ТЭФИ. Передовой социальный опыт – благодатнейшее поле деятельности для нас. Найти, поддержать, всем рассказать, научить – вот и будет от нашей работы польза России. Проще всего подхватить заунывно: беда пришла, отворяй ворота.

В Свияжске закрыли психушку. ТВ Зеленодольска сделало передачу «Страдающий остров», с экскурсом в прошлое. Остров отнюдь не страдал, пока там был лагерь ГУЛАГа. Потом психушка – тоже хорошо. Теперь закрыли, персоналу нечем заняться. Что предлагает ТВ? Может, опять зэков на остров пригнать, диссидентов в психушку посадить? А ничего не предлагает. Мы теперь не пропагандисты и организаторы. Мы – бесстрастные информаторы.

Жизнь российская и региональное ТВ открывают порой такое, что и впрямь ахнешь от изумления. В Оренбургских степях население долго и упорно разворовывает высоковольтную электролинию. Она бездействует, энергосвязь с соседним Казахстаном более не нужна. За километр провода можно купить двое «Жигулей». Тема! Но почему безысходной скукой веет с экрана? Вместо своего остроумного исследования журналисты Оренбурга ставят микрофон перед косноязычными чиновниками. Они думают, что ТВ изобретено именно для этого. Они не знают, что можно, например, самим «украсть» – перед телекамерой – бухту провода, срезать прямо с опоры, и с этим проводом поехать потом к чиновникам. Ежели не нужна линия – пусть официально ее разберут. А еще можно бы показать в тюремной камере настоящих злоумышленников – если они пойманы. И те «Жигули», что куплены на шальные деньги. И много чего можно придумать, если владеть профессией. Вместо этого гостелевидение Оренбурга выдает унылую передачу с названием «Тупик». Да какой же тут тупик, тут простор для творчества! Столько возможных точек зрения на проблему!

Недоисследованность, «недожурналистику» мы видим, к сожалению, в очень интересной, заслужившей спецприз программе Удмуртского ТВ «Люди в низинах». Проблема страшная, новая для нашей страны. В удмуртской деревне нарастает волна самоубийств. Из жизни добровольно уходят работящие мужики в самом расцвете сил. Только в одной деревне за полгода девять таких смертей. В чем причина? Молодые вдовы плачут и не могут ничего объяснить. Журналист Кузьма Куликов выдвигает гипотезу: дело в том, что на холме по соседству возник поселок новых русских, или новых удмуртов. Коттеджи, асфальт, телефон, иномарки. И мужик, живший в среднем достатке, с тоской понимает, что ему никогда, никаким честным трудом на скудной ниве не достичь такого уровня. Слово «зависть» в передаче не произносится. Не спросил автор у молодых вдов, не посматривал ли перед смертью муж на тот холм с коттеджами, не говорил ли чего по поводу новых соседей. Не пошел журналист и к удачливым соседям. Не пошел, наконец, и к тем, кого можно считать кандидатами (простите, конечно) стать десятым – к мужикам в расцвете сил. За подтверждением своей смелой версии автор обратился... к сельским старикам. И они согласно закивали: да, ханы новые явились, да, баи. Да, наши дети батраками у них будут. Вот такая информация. Передача окончена. Вечный русский вопрос, – что делать – остается. Два выхода налицо: брать топоры и вершить вторую октябрьскую революцию – или гасить конфликт (если он есть), придумывать общие дела для людей в низине и на пригорке, наводить мосты, знакомить друг с другом... Может, на пригорке вовсе не жулики городские, а те же физики с учителями, что ладят дома в нижегородской прекрасной передаче «Дом, который построил я»?

В наших журналистских традициях – реальная помощь людям. Не ставят такой задачи очень многие современные телеавторы. Скажем, дорогого стоит разговор в Приморье на сельской улочке с пацанами, у кого родители или сидят, или умерли. И – опять остается вопрос: «что делать?». Журналист Т. Шеметова ответа не предлагает.

Такая же милая журналистка брала интервью у меня. Она приехала из Самары к знаменитому земляку Сысуеву и прямо из Белого дома заглянула ко мне на кафедру. Говорит, что вместе с оператором должна посетить всех самарских телевизионщиков, осевших в Москве, таких человек двадцать набирается. Юбилей студии – 40 лет. Мне, конечно, лестно. Нашли уголок поуютнее, оператор расчехлил камеру, дама взяла микрофон. Я, говорит, не знаю, когда вы работали у нас в Самаре, и какие передачи вели, вы уж сами расскажите... Рассказал. Добавил, что завидую нынешним самарским журналистам. В мое время было наглухо засекречено самое интересное в Самаре, а теперь можно и про ракеты, и про бункер Сталина. Признался, что состою в жюри, и буду голосовать за призовое место для самарских передач из цикла «Моя губерния», автор Александр Князев. Хорошо работает!

Собеседница моя уважительно пояснила, что Князев нынче их начальник, председатель ГТРК, и работает с целой бригадой журналистов. Ну это уж совсем замечательно. Его команда перечислена в документах фестиваля: журналисты Оксана Сержантова, Елена Корнева, Ольга Христенко, режиссеры Светлана Мамонова, Александр Кузьмин, операторы Василий Колдашов, Владимир Гречкин. Телевидение вообще дело коллективное, не только при большевистской власти. Вспомним, как хорош был Владимир Молчанов в окружении команды (Ирина Зайцева, Алексей Денисов, Александра Ливанская) и как они поблекли, разбредясь в эфире по разным каналам и рубрикам. В Самаре есть команда, у команды есть свой стиль, на фестиваль «Вся Россия» прислано их семь передач – не случаен, стало быть, творческий поиск и успех. Жизнь колонии для малолетних преступников или бывшего «Дома-коммуны» в Чапаевске, или художников разных направлений исследуется достаточно подробно, всесторонне. Если берется тема «Цыгане» – то представлены три клана: бедный, средний и богатый.

Хороша также программа, где Князев бредет по знаменитым самарским подземельям. Тут не только бункер Сталина, но и какие-то хоромы под загородным санаторием Приволжского военного округа, и туннели под городом, и штольни в Жигулевских горах. Недаром столько внимания этим местам уделил Суворов-Резун в своих полуфантастических повестях. Одну из самых жутких тайн первым поведал своим зрителям Князев (прошу прощения, если где-то об этом написано, но Князев ни на какие источники не ссылается). В строительстве военных подземелий участвовали солдаты из армии Паулюса, плененные под Сталинградом. Большинство здесь в Жигулях и погибло. Кого расстреливали, кого хоронили взрывом скалы... Жаль, к этому сюжету приплюсовали в передаче еще два – про француженку в русском селе и про целебный источник. Подземелий, ей-богу, хватило бы на все 30 минут, а то и на несколько серий. Если – подробнее. Скажем, неохваченным остался подземный авиазавод в Управленческом поселке, там тоже пленные немцы поработали, помогая нашим конструкторам. И – гигантское хранилище продуктов в Сокольих горах. Даже с шоссе видно, как в гору уходят железнодорожные составы. Когда я жил в Самаре, об этом говорили шепотом, а теперь можно и показать: есть порох в пороховницах. «Моя губерния» – с гордостью произносится, хоть порой и о страшных вещах рассказ.

В противоположность самарскому «бригадному методу» исследователь тайн Центрального Черноземья Александр Никонов работает один, лишь иногда приглашая оператора. Его боль, его объекты – дворянские гнезда, усадьбы, оазисы погибшей цивилизации. Тексты Никонова блестящи, чувствуется профессиональный литератор.

И Князев из Самары, и Никонов из Воронежа определили свои работы в номинацию «общественно-политическая программа», а нижегородец Юрий Немцов прислал свой «Дом, который построил я» как передачу «просветительскую». Надо, вероятно, организаторам фестиваля «Вся Россия» точнее обозначить критерии, основания разбивки телепрограмм на роды и виды, а то в номинации «информационные программы» вдруг встречаешь длинный рассказ о производстве ваты в мещерских болотах, в аналитических – обычную серию интервью о проблемах одного большого завода и его приватизации.

Если бы меня спросили, какие критерии предложил бы я для номинации «общественно-политические программы» я бы сказал так: это программы, где ставятся и обсуждаются проблемы развития общества, затрагивающие интересы миллионов людей. Пусть рассматривается лишь один аспект какой-либо проблемы, как в нижегородской программе о строительстве частных домов. Но – непременно с выходом на обобщения. На то она и «общественно...» – для всех нас, значит, важная.

И антиприз можно бы придумать – за извращение вышеизложенного. Я дал бы антиприз Наталье Михайловой из Братска за программу «Здравствуйте, президент». Издерганная житейскими невзгодами журналистка едет на село, к тем, кому «еще хуже». Так и показано. Вначале игровые моменты: у журналистки замок не запирается, лифт не работает, зонтик сломан и в семье проблемы. Едет она в машине к сельским жителям. Те, в общем, спокойны, но взвинченная журналистка пристает к ним с вопросом: что бы вы сказали президенту России? И «натаскивает» на ответы типа: «живем хуже некуда», «народ злой стал», «за что страдаем», «перспектив никаких», «распродали Россию, разрушили», «масла нет», «ну что это за жизнь». Протяжный вопль, на 20 минут. Вера в доброго царя, генсека, президента – это тоже наше. Пора бы самим дом свой строить. А вопли такие кому на руку? Раньше сказали бы – международному империализму. Сейчас скажу – тем, кто хочет возврата к прошлому. В Москве символ его – колбаса по 2.20 за килограмм. В Братске, понятно, колбасы не было. С чего затосковала ведущая программы, она же режиссер и редактор Наталья Михайлова? Разрушенные деревни я видел в тех краях лет 20–30 назад. Брошенные дома с заколоченными окнами. Погубленная пожарами, полчищами насекомых, неразумными лесоразработками тайга. Не «при демократах» это все появилось.

Ох, не надо заигрывать с прошлым! Грешат этим даже молодые. Несколько передач посвящено 80-летию комсомола. Постаревшие активисты ВЛКСМ рассказывают, как было замечательно. Про обстановку всеобщего политического контроля, про карьеризм – ни слова. «В их уставе не было ничего плохого», – утверждает ведущий – он же режиссер и редактор С. Сиденко из Владивостока. Чудо-города в тайге, песни Пахмутовой... Опять одномерность, опять отсутствие взгляда «с другой стороны». Из Салехарда прислали программу «Престижная профессия» – о чекистах. Что они нынче делают в сибирских болотах – не раскрывают. Тайна. Зато вдоволь о «светлом прошлом». 80-летию революции посвятили передачу питерцы, 5-й канал. Они не согласны с переименованием праздника в «День согласия и примирения». Не может быть, говорят, согласия палача и жертвы. Причем имеются в виду не чекисты и расстрелянные, а ... нынешняя власть и народ. Даже г-н Зюганов, приглашенный в передачу, урезонил авторов: нельзя слишком круто менять курс, вон в 17-м слишком резко повернули, надо извлекать уроки. Зюганов – за мир в обществе, он против того, чтобы слишком раскачивать лодку. Что ж неймется автору, редактору, ведущему из Питера Иннокентию Иванову?

Такие передачи не то что премировать – их в эфир нельзя выпускать. К цензуре, скажете, член жюри призывает? Нет, к здравому смыслу. К нормальной редакционной политике, если уж беретесь за номинацию «общественно-политическая».

Первейшее дело политика – предвидеть последствия своих слов и действий, социальный эффект. В этом не сильны многие современные российские политики, им лишь бы погромче выкрикнуть что-то, чтоб запомниться. Не будем на них похожи. Не будем снижать планку требовательности к себе – пусть сегодня можно работать плохо, но это ведь, в конце концов, неинтересно. Лучшие передачи, присланные на фестиваль «Вся Россия», дают надежду на скорый приход настоящего профессионализма. В этом и цель фестиваля: в создании нормальной творческой конкуренции среди местных телестудий, ставших значительной силой в России.

в начало

НАША ЦЕЛЬ – ВСЕГО ЛИШЬ ПРИЗ...

Телевизионная теория, доложу я вам, довольно неблагодарное занятие. Вот предложили мне разложить телепродукцию по полочкам, обозначить родовые и видовые признаки. А то на одном поле играют и в футбол, и в баскетбол, и тут же художественной гимнастикой занимаются, а судьи должны решить, кто победитель. Но они-то играют, как умеют, – то есть работают, заполняя эфирное поле. А теоретик сидит и размышляет. Как и любой другой зритель, ради которого, собственно, и стараются телеигроки. По идее – ради зрителя, не так ли?

Практики ТВ дружно восстают против каких-либо ограничений – а любая классификация, любое правило всегда в чем-то ограничивают творца. Оттого и неприязнь к теоретикам. Вот представьте ситуацию. Посреди Японского моря, на белом теплоходе в довольно душном небольшом зале сидят люди и спорят о передачах и фильмах. Так проходил телефестиваль «Человек и море», одну из творческих дискуссий довелось вести мне. Для затравки я припомнил слова, присутствовавшего тут же телеакадемика Игоря Беляева из его книжки «Спектакль без актера»: «Некоторые наши фильмы и от публицистики ушли, и к искусству не пришли». Свежих примеров из фестивальных картин, просмотренных тут же на теплоходе, – сколько угодно.

Стояла, скажем, московская дама под зонтиком на главной улице Токио и задавала вопросы: какие у вас проблемы, сколько у вас детей? Японцы в ответ вежливо улыбались. Дама попала в Японию явно случайно, не успев прочитать про эту страну ровно ничего. «Но и зритель ничего не знает», – оправдываются такие авторы. И вновь отправляются на спонсорские деньги в дальние края. Сделали, например, цикл «Неизвестные реки России» – Обь, Енисей и Амур. В том смысле, что дамам эти реки были неизвестны, а теперь они кое-что о них узнали и зрителям показали. Так делается сегодняшнее ТВ. Никто ни к чему не призывает – публицистика не в моде, да и куда звать, если все заблудились? Вот и текут картинки, и произносится нечто философское: мол, жизнь, как река, а река, как жизнь, все течет в одну сторону.

Впору открыть номинацию «путевой очерк» и дать главный приз Дмитрию Крылову с его «Непутевыми заметками». Нам дают поглядеть, что творится за горами, за морями – и на том спасибо, что вырвались за пределы коридоров власти. Кто талантливее видит – вот в чем надо бы состязаться. Невежественные вопросы плохо уживаются с философскими притязаниями...

– А кто сказал, что в искусстве должны быть какие-то границы? Художник вправе творить по своим законам! – прервал мою критику один из слушателей. Ну что же, давайте все дружно запишемся в Художники. Ежели «взгляд и нечто» – ты художник. А ежели сообщаешь некие сведения, говоришь с героями «по делу» – это всего лишь информация.

Академик Беляев полагает (и справедливо), что телевидение должны делать Художник, Публицист и Хроникер. Все трое нужны! Я бы добавил к этой троице еще мастера развлечений, некоего Скомороха. Главное, чтобы зрителю с самого начала было ясно, кто предстал перед ним на сей раз. А то смотришь картину – и непонятно, кто и зачем ее снимал, и зачем на нее тратить время. Стилевое единство должно присутствовать всякий раз.

На конкурсах ТЭФИ в одну номинацию сводят несопоставимые вещи. Скажем, дама, читающая по суфлеру, соперничала с другой, претендовавшей на духовное наставление россиян, и еще с джентльменом, берущим интервью у московского начальства. Вот уж точно – футбол, баскетбол и гимнастика на одном поле. На мой взгляд, каждая номинация должна бы в первую очередь определяться четкой целью той или иной экранной работы.

Цель Хроникера благородна и понятна – предъявить нам факты, сделать это ярко, доступно, обстоятельно, ничего важного не упустить и не вдаваться в собственные размышления. Хроника – это не только новости, это может быть и большой фильм. Факты и только факты, а вывод зритель сделает сам.

Цель Художника – эмоциональное впечатление через художественный образ. Пусть спорят члены жюри, есть он в конкретной работе или его нет. Образ – штука тонкая.

И, наконец, нелюбимые нынче Публицисты. Их передачи по целям (или функциям) можно различать так:

– политико-аналитические («Итоги», «Зеркало» и др.);

– культурно-просветительские (при всем различии творческих методов сюда относятся и «Старая квартира», и программы Э. Радзинского);

– проблемные, исследовательские (по западной терминологии – «инвестигейторские», у нас их практически нет, ибо дело это дорогое и опасное).

В особую категорию можно выделить программы о персоналиях (фильм Би-би-си о возвращении Солженицына, цикл А. Карпова о первых лицах разных стран, «Обыкновенный президент» Ю. Хащеватского и даже простые портретные интервью А. Караулова; лучшими образцами считаю «Портреты на фоне» Л. Парфенова и «Лешкин луг» А. Погребного). Через всесторонний показ значительной личности реализуются все мыслимые функции ТВ – от информационной до интегративной, объединительной, превращающей мир (по М. Маклюэну) в «глобальную деревню», живущую одними интересами и переживаниями. Что может лучше сблизить людей, чем общий интерес к одному из них, к его семье?

Некоторые социологи в своих анкетах пытаются ввести такую категорию передач, как «рекламные», относя туда и «Смак» А. Макаревича, и те же «Непутевые заметки» Д. Крылова. Надо признать: элементы рекламы присутствуют почти повсеместно, не только в «Итогах» и «Времени». Даже в последней серии питерской «Контрольной для взрослых» подросшие дети задавали вопросы известному бизнесмену Березовскому. Словно только для этого и росли. Но если мы возьмем главную, основную, определяющую функцию (чем ценна программа зрителям, во имя чего мы смотрим ее – ведь не для того, чтоб кто-то заработал деньги), то «Смак» вместе с «Непутевыми заметками» и «Контрольной для взрослых» пойдут у нас по категории культурно-просветительских публицистических программ.

Телевизионный Скоморох резвится в основном в конкурсах, в различных ток-шоу. Но и то, и другое может нести также познавательную, культурно-просветительскую функцию. Было бы, мне кажется, ошибкой ставить во главу угла жанр передачи. Тем более, что жанр легко спутать на ТВ с методом. Рассмотрим это на примере «самых телевизионных» передач – репортажа и интервью.

Для Хроникера репортаж о событии – основной жанр, он же метод. Действие репортажа диктуется логикой события.

Для Публициста репортаж о том же событии – повод для анализа проблемы, для рассуждений, почему оно произошло и каковы будут последствия. Репортаж публициста оснащен массой подробностей, образных деталей, сравнений, иногда вводится старая хроника, документы.

Художнику то же событие может послужить поводом для лирических воспоминаний, для показа одного из участников. Репортажные «куски» входят в фильм-очерк не по хронологии, а по авторской логике.

В этих трех случаях совершенно различен стиль операторской работы, монтажа и стиль текста. Лирические отступления так же противопоказаны Хроникеру, как штампованные телеграфные строчки Художнику.

Та же картина и с интервью. Сказать просто «интервью» – значит, ничего не сказать.

Интервью в хронике – это способ узнать факт или мнение.

Интервью в публицистике – один из методов исследования проблем.

Интервью в художественной программе – это раскрытие характера.

Конечно, характер приоткрывается даже в уличном интервью-мнении, но мы говорим о глубине, о главной цели вопрошателя-журналиста. В развлекательных программах тоже встречается интервью как повод посмеяться, репортаж «спроектированной ситуации», выставляющий кого-либо на смех. И футбол, и прилет делегации – все репортаж. Нет, ни жанр, ни метод не годятся для классификационной основы телепрограмм. Основная цель авторов приводит их к избранию определенных методов и выразительных решений – того, что называется стилевым единством. Только тогда появляется произведение, которое можно поставить в определенный ряд, классифицировать. Такова человеческая, зрительская психика: необходим определенный камертон, чтобы настроиться на волну автора, понять, кто он таков и чего от нас хочет.

... На борту «Михаила Шолохова» мне припомнился эпизод из рассказов Михаила Ромма о Сергее Эйзенштейне. «Стилевое единство есть единственный критерий искусства», – заявил Эйзенштейн на обсуждении фильма «Аршин мал алан». Вся комиссия посчитала, что фильм посредственный, но Сергей Михайлович нашел в нем стилевое единство. Это, говорит, четко выдержанный стиль парижской порнографической открытки, правда, в бакинском издании.

– Нам в провинции некогда думать о жанрах, стилях и функциях, нам работать надо, цель у нас одна – деньги делать, – сказал в ответ один сибирский телемагнат. На этом творческая дискуссия закончилась.

◙

В России открывают вещание десятки новых телекомпаний, в нашу профессию приходят сотни новых людей, имеющих самое разное образование и различные представления о своей роли на экране, о творческих задачах и методах их решения. Поэтому оправдано появление «школ для взрослых людей» – Нины Зверевой в Нижнем Новгороде, Игоря Шадхана в Санкт-Петербурге, Владимира Познера в Москве. Молодые журналисты, по их признанию, получают в этих школах представление не только о том, «что такое хорошо и что такое плохо». У них меняется сам подход к работе, философия профессии.

А как быть с опытными журналистами, с теми, кому в школу поступать поздновато, да и несолидно? С теми, кого на местах считают асами эфира? В каждом городе, в каждой телекомпании есть такой «репортер № 1». Со своим почерком. Со своими штампами. С гордыней, конечно. Таким людям тоже необходима творческая учеба. Когда-то в Институт повышения квалификации всех посылали по разнарядке. И попадал такой «№ 1» в группу, набранную из совсем других людей, в кадр не рвущихся, озабоченных больше московскими магазинами, нежели профессиональным ростом.

Между тем еще в середине 60-х годов кому-то пришла в голову счастливая мысль: собирать раз в год лучших «телеперсонажей» местного эфира на турниры репортерской чести. Чтобы каждый сделал по одному репортажу, показал себя в деле, без ссылок на осторожное начальство. И разбирались бы эти репортажи «по гамбургскому счету». В Гамбург, если кто не знает, съезжались когда-то раз в год цирковые борцы, чтобы без зрителей выяснить, кто из них на самом деле сильнее других. В нашем случае надо было говорить не о гамбургском, а о таллинском счете: встречи честолюбивых и гордых «номеров один», корифеев местных студий происходили в Таллине и назывались СЕМПОРЕ, то бишь семинары по репортажу. Всякий раз приезжало по двадцать участников, и примерно столько же бывало научно-творческой «обслуги» – социологов, психологов, лекторов по истории документального кино. Репортеров «гоняли» по тестам, как космонавтов перед полетом. Интеллектуальный коэффициент, эмоциональная подвижность, траты организма в эфире, устойчивость к стрессам – каждый получал свой, так сказать, портрет. И про русский язык, конечно же, выдавалось нелицеприятно специалистами по стилистике. И реакция аудитории фиксировалась в виде кривых вертикальных линий рядом со столбиком текста. Реакция простых людей и реакция специалистов. Увы, кривые не совпадали: масса хотела не совсем того, что нравилось «элите».

«Первые номера», «короли репортажа», частенько возмущались, они не привыкли быть объектами критики. Но потом признавали: да, хорошего ежа запустили нам под череп! Харьковчанин Самарий Зеликин, петербуржец Виталий Вишневский, уралочка Элла Эркомайшвили, Нинель Касьянова из Минска, Борис Максименко из Владивостока, волжанин Андрей Богданов, да и автор этих строк причисляли себя к одной профессиональной школе – школе СЕМПОРЕ. «Семинаристы», наши люди, были во всех союзных республиках, переписывались, следили за выходами друг друга во всесоюзный эфир. Мы делали то, что позже стало называться «спецрепортажами», – не событийные, а «тематические» или «проблемные» репортажи по 5–8 минут. Поводом служило чаще всего само появление репортера на объекте и нестандартный взгляд на вещи.

В учебных репортажах, в Таллине, мы воровали кирпич со стройки (под скрытой камерой) и общались с трубочистами, вели опросы на улицах и в кабинетах первых лиц, показывали, как делают пиво и экскаваторы, посещали детский приют и кафе. В обсуждении этих репортажей складывался тот неписаный кодекс, свод норм, принципов и правил, которого сейчас так не хватает «спецрепортерам».

Возродить бы такие семинары-турниры! Пригласить на них, для начала, тех людей, чьи работы присылались на конкурсы «ТЭФИ» и «Вся Россия». Разобрать эти работы в своем кругу, опять же «по гамбургскому счету». Ведь главное – понять, кто ты есть, что ты умеешь, какова та мера личности, которую надо нести на экран. А то одна, как Гюльчатай, боится личико показать, другой унылостью и значительностью показывает, что не развлекаться вышел... Наставники мы нашим зрителям? Друзья? Посланцы на объектах? Или просто деньги да популярность зарабатываем? Спорили об этом тридцать лет назад – да не доспорили. Пусть новое поколение продолжает.

Организаторами СЕМПОРЕ были Союз журналистов, Союз кинематографистов и Гостелерадио. Сейчас у нас есть не менее авторитетные Фонд развития телевидения, Ассоциация региональных телекомпаний и т.д. и т.п. На фестивалях и смотрах, честно признаемся, слишком мало времени для творческих дискуссий и мастер-классов. Докопаться до философии профессии – не два часа нужно, а две недели с утра до вечера – как бывало у нас в Таллине во время белых ночей. Последняя неделя мая и первая неделя июня. Заключительным аккордом каждого дня был просмотр одного из шедевров документальной киноклассики. Однажды пожаловал к нам патриарх французского кино Рене Клер, в другой раз документалисты из Германии, Латинской Америки. Заряда идей хватало на целый год. В своем, местном эфире старались работать, как на СЕМПОРЕ – в противостоянии начальству, лени, косности, – чтоб не стыдно было перед собратьями-репортерами, ведь они где-то у себя тоже помнили о каждом из нас, незримо поддерживая друг друга.

в начало

РЕТРО НА ПУТИ К БУДУЩЕМУ

Как встретишь Новый год – так его и проведешь. ТВ всех каналов развлекало нас в новогоднюю ночь старыми песнями в исполнении новых певцов. Вроде и усмешливо, и ностальгически.

– Ретрокультура в такой же степени наша, как мы дети и внуки своих отцов и дедов. Надоело делить культуру на поколения, – заявили авторы зрелища.

Дмитрий Крылов в новогоднем «Телескопе», намекая на второе пришествие коммунистов, советовал изучать опыт Гостелерадио.

Продолжая в том же духе, посмотрим, как возвращаются мотивы и приемы ретро в нашу телевизионную журналистику.

Александр Политковский закрыл свое «Политбюро» на канале ОРТ, достал прежнюю клетчатую кепочку и отправился репортерствовать в глубинку для «ТВ-6». Возврат к самому себе, к естественному амплуа можно только приветствовать.

На канале РТР с блеском возродил старый метод «спровоцированной ситуации» воронежский журналист Владимир Герчиков. Два черно-белых телевизора местного завода стали яблоком раздора среди деревенских старушек. Кто спел, станцевал – тому телевизор. Кто поленился – теперь ворчит, завидует, злится.

Больше других ностальгические ассоциации рождают передачи телерадиокомпании "Мир", идущие по каналу ОРТ.

Прежде всего, потому, что напоминают о тех связях, которые были у нас с Алма-Атой и Кишиневом, с Ташкентом и Ереваном – летишь куда хочешь, и везде ты как дома.

Может быть, передачи «Мира» имеют вполне определенный, в чем-то консервативный характер потому, что с самого начала компания ввела для своих сотрудников этический кодекс, некие ограничения:

«При любом плюрализме мнений и свободе слова общество обязано защищать себя от разрушительных воздействий. Не так-то просто уравновесить противоречивые умонастроения... при том, чтобы не лавировать, не подстраиваться, не утаивать в угоду тем или иным правительствам те или иные факты. «Мир» – место равноудаленное от вершин власти и честолюбия».

Рано или поздно этические кодексы придется принимать всем телерадиовешателям. Мне кажется, есть смысл подробнее посмотреть, к чему ведут самоограничения творческого пространства на примере передач «Мира» – как прошедших в эфир, так и не допущенных к эфиру.

Первой строкой в редакционных планах ТВ лет двадцать назад стояли эпические полотна типа «От съезда к съезду» или «Республика рапортует». Выступление первого лица, кое-что об экономике... Нет, не кое-что, а непременно достижения. Новостройки пятилетки, соревнование в промышленности, борьба за высокий урожай на селе. И под занавес немного о культуре. Отчего это сегодня вспомнился самый помпезный, навсегда и без сожаления похороненный жанр? А оттого, что просмотрел я две большие передачи «Мира»: «Беларусь сегодня» и «День республики Казахстан». И понял: жанр обозрения не виноват, если не превращать его в похвальбу и показуху. И даже выступление первого лица может содержать некий «момент истины». Для меня, например, откровением прозвучали слова президента Назарбаева:

– Наконец, я должен выразиться более определенно. Создавать национальную буржуазию – я имею в виду казахстанскую – надо приступить самым настоящим образом: полным протекционизмом и полной поддержкой. И хватит стесняться в выражениях.

Никогда от постсоветских политиков я не слышал столь определенно сформулированной задачи. Что-то плетем о «рыночной экономике», а «буржуазию» по-прежнему воспринимаем как ругательство. Анекдотики рассказываем про «новых русских». В Казахстане же, оказывается, строят капитализм «самым настоящим образом» – с буржуями, то есть, простите, с уважаемой буржуазией, просвещенными и богатыми людьми. Назарбаев так развивает свой тезис:

– Я надеюсь только на будущую национальную буржуазию, которая прежде всего будет думать об интересах этого государства. Надеюсь, им не безразлично, что надо поделиться сегодня, когда трудно, с бедными. Надеюсь, поймут, что в этих условиях мы должны срезать большие доходы, чтобы не возмущался народ, чтобы мы продвигали реформы. И они не будут хапать, как дальнее зарубежье и ближнее, те, которые хотят только использовать дешевую рабочую силу, вывезти сырье, нажиться. Они будут надолго капитально работать, поэтому мы должны полностью повернуться к частным структурам в Казахстане и сделать все, что мы можем в этих трудных условиях. Вас это устраивает?

Президент обращался как раз к молодой буржуазии, которую мы затем смогли рассмотреть более подробно. Сюжеты телеобозрения посвящались людям, на которых надеется Назарбаев. К концу передачи возникло ощущение, что его надежды не беспочвенны. Нагляднее всего вышла новелла о руководителе стройтреста, ныне акционерного общества. Что делают остальные в своих холдингах и лизингах – не знаю, они ведут беседы с корреспондентом, не выходя из-за письменных столов, однако впечатление благоприятное: умные лица, хороший русский язык, здравые мысли. К примеру: лишь бы люди не уезжали, на этой территории нужно большое население, чтобы ее освоить как следует. Имеем 16 миллионов, нужно бы 50–60. Сначала мы, – казахстанцы, а потом уже казахи, русские, немцы, евреи, не всеми это осознается, к сожалению.

Кстати, в одном из коттеджей, построенных героем передачи, то есть представителем буржуазии, справляет новоселье русская семья. А коттеджи тянутся аж за горизонт. А герой посещает стройку 12-этажного дома, монолитного, значит, надо бетон подавать круглые сутки. Ей-богу, стройка эта на экране показалась мне ближе и роднее, чем тусовки и презентации. В Москве по поводу строек принято только ворчать: мол, все разрыли, не проехать, лучше бы по десятке к празднику раздали. В Москве не принято показывать Москву на экране. Как-то стесняются: всюду реклама, витрины, новые особняки. Буржуазия! Не показали, а было бы любопытно, как «ограбленное антинародным режимом население» тащит с бывшей ВДНХ телевизоры, видеомагнитофоны, микроволновые печи, как их продают с грузовиков, словно картошку.

Вот и в белорусском обозрении не поймешь, капитализм там строят или социализм, у населения денег не хватает «семью кормить», как сказала одна гражданка на улице, или микроволновку купить. Вроде бы, все в передаче присутствует – и новое производство инсулина, и нищий музыкант, приехавший с Украины, и школьники, пишущие сочинение, и предсовмина с рассуждениями об «управляемой инфляции», и даже социологические данные – а понять решительно ничего невозможно. Ну, как бы вы ответили на такой, к примеру, вопрос:

С каким из суждений вы более согласны? (так в титрах).

– Правительство отвечает за благополучие своих граждан и их уровень жизни – 77%.

– Люди сами отвечают за свое благополучие и сами решают свои проблемы – 23%.

Правительство в самом деле отвечает? Тогда 77% – высокая оценка его деятельности. Но, скорее всего, это суждение о том, что правительство по идее должно бы отвечать за граждан. Во всяком случае, мне кажется, опрашиваемые не совсем поняли, чего от них хотят. О зрителях я уж не говорю.

О чем мы спрашиваем приезжего из бывшей братской республики в первую очередь? Об уровне жизни. Прежде, в СССР, одним из «секретов» было то обстоятельство, что белорусы, скажем, живут лучше, чем русские в Поволжье. На Минском тракторном заводе возле проходной не было объявлений «требуются рабочие», на заводской территории действовали, кроме столовых, шашлычная и блинная, а в восемь утра после ночной смены мы со сталеваром Долгопятом выпили, едва выйдя за проходную, по стакану сухого вина. Завершая съемки в девять вечера, заехали в магазин, где можно было купить не только любые продукты, но и предметы быта – от сервиза до электролампочки. Это было в СССР, но рассказывать об этом, чтоб не волновать Поволжье, мы не могли. Может, и сейчас белорусы что-то скрывают от нас, не хотят обижать?

Откровенные разговоры всегда оставались за кадром.

– Черт возьми, когда же у нас в России можно будет в десять вечера купить сервиз и выпить пива! – воскликнул я, потрясенный магазинным великолепием белорусского городка Борисова в середине 80-х годов.

– А никогда, – меланхолически откликнулся белорусский звукооператор.

– Но почему?

– Вас в России слишком много, вот порядка и нет.

Если теперь белорусы хотят с нами воссоединяться, – значит... Что это значит? Передача «Беларусь сегодня» ответа не дает.

Что же Россия показывает на экране «Мира»? Вначале – о «крамольной» передаче, которую в эфир не выпустили.

Сразу скажу – жаль, что не выпустили. Жаль, пропала череда редких по душевной открытости экранных портретов. Перемонтировать бы, расставить акценты. Но автор и режиссер Ратмир Луценко как-либо корректировать свою работу не захотел.

Что же, по его мнению, должны были узнать о России в узбекских кишлаках и в тех же уютных городках Белоруссии?

Мы видим автора, спешащего на поезд. Он едет в Вологду. А там ждет его белая «Волга-31». И на этой машине он, молодой и красивый, в белоснежных брюках, неожиданно появляется перед сельскими ребятишками и пытается заговорить с вологжанами. Поначалу ему не рады, но постепенно скованность исчезает. Ратмир шутит, заставляет людей включиться в игру. Дает, к примеру старушке микрофон: вроде бы не он корреспондент, а она.

– Вы какую телекомпанию представляете?

– Нет у нас никакой компании.

– Как этот поселок называется?

– Наша деревня? Сущево.

– Так и говорите: Сущевское телевидение. Вопросы задавайте, что вы хотели бы от меня узнать.

И тут деревенская жительница блестяще включается в игру, но только на несколько секунд:

– Расскажите, вы-то хорошо, наверно, живете. Да и мы ничего живем, чего обижаться-то больно-то, пенсии хватает на хлеб и молоко.

Снова проезды на машине, а между ними – теперь уже трагические рассказы. О любви к погибшему полвека назад мужу. О том, как человек отсидел ни за что десять лет. Как соседка повесилась. Как дети сгорели заживо. Как пьет и не ночует дома дочь-школьница. Единственные счастливые люди – армянин Овик, прижившийся на вологодчине, и пятнадцатилетняя Жанна, зарабатывающая тем, что раскачивает кабины качелей в городском парке. Она хочет учиться на следователя, потому что жалко тех ребят, которые ни за что сидят.

Все это чистое золото правды. Рассказы волнуют. Это не случайные встречи. По-видимому, отбор героев провели помощники-вологжане, которых автор благодарит в конце, в титрах. Тогда зачем изображать из себя этакого заезжего пижона, который даже не знает, в какой деревне находится? Ведь выходит, что трагедии у нас на каждом шагу. Куда ни поедешь –ничего, кроме трагедий.

Тоже ведь получилось обозрение. И если честно обозначить принцип отбора героев для съемки, если вместо пижонства задуматься и осмыслить людские судьбы – весьма незаурядная вышла бы передача. А так – лишний аргумент моему белорусскому звуковику: вас, мол, там слишком много, и никогда у вас ничего путного не будет.

Передача называлась «Вологодские переезды» из цикла «Не ждали». Изначально неверный посыл. Ждали, ждут и надеются на сочувствие и соучастие. Теперь такого цикла, похоже, не будет. Пожертвовать своим легким стилем автор не захотел, побоялся упреков в старомодном реализме. Быть серьезным теперь на ТВ стыдно. «Публицист» звучит как ругательство. «Публицистика» – синоним занудного морализаторства. И вот задумчивый Ратмир в белых штанах, по-есенински перекинув пиджак через плечо, проходит мимо золотистых скирд, мимо людских судеб.

Другая передача из российской глубинки, в отличие от предыдущей, вышла в эфир, хотя тоже явно требовала тактичного редакторского вмешательства. Интеллигентных авторов, а вернее, посланцев богемы, пробующих себя на ТВ, поначалу смущает требование простоты, даже примитивности в построении очерка, репортажа, эссе. Все должно быть понятно с первого раза, ибо он же и последний! Автор этих строк, в отличие от случайного зрителя в ауле, специально уселся к телевизору для восприятия передачи Е. Дюрич о переселенцах в Борисоглебске. И только на 15-й минуте начал понимать, о чем, собственно, речь.

Слишком просто было бы для Е. Дюрич выйти перед камерой и сказать с самого начала: я приехала в Борисоглебск потому, что здесь укореняются, надеясь обрести родину, русские переселенцы из Средней Азии. В большинстве не привыкшие к сельскому труду люди городских профессий. Местные власти надеются, что они поднимут духовный потенциал города... Нет, это было бы слишком просто. Репортер начинает с опроса прохожих – какая же теперь передача без опроса? И странно звучит ее вопрос: ну как переселенцы, жить не мешают? Выяснила: не мешают. И пошла в швейную мастерскую, чтобы поделиться со зрителями своими школьными воспоминаниями о снах Веры Павловны. Зритель чешет в затылке: что, какая-то Вера Павловна в Борисоглебск переехала?

Словечка не вымолвит в простоте! И это та самая Е. Дюрич, замечательный репортаж которой из выставочных залов я отмечал в «Журналисте». Выходит, говорить о жизни сложнее, чем о ее отражении на полотнах. Судьбы переселенцев в Борисоглебске требовали серьезного подхода, как и судьбы вологжан в предыдущем примере.

Лучше всех среди авторов «Мира» показывает российскую глубинку Сергей Логинов. Он ведет свои теленаблюдения в районе города Рыбинска. Его камера не попрыгунчиком скачет по округе, а поселяется прочно: в библиотеке, в клубе, в доме старой женщины, пекущей хлеб, и молодого предпринимателя. Камера Логинова позволяет нам наблюдать настоящую народную жизнь.

Если вспомнить, что Сергей получал когда-то призы на всесоюзных фестивалях за телевизионные фильмы о героях соцтруда и о бригадном подряде на Калужском турбинном заводе – можно смело записывать и его, и меня в ретрограды.

Как и Герчиков в Воронеже, он тоже использует «спровоцированные ситуации». Логинов делает своими соучастниками жителей Рыбинска. Молодая соседка дотошно расспрашивает старую, как она хлеб печет, а та и рада показать, рассказать. Красивая библиотекарша расспрашивает о житье-бытье постоянных читателей, они, похоже, и не подозревают о телекамере. А в клубе устраивают конкурс телевизионных ведущих – это ли не повод узнать их вкусы, запросы, духовный кругозор! Конечно, их кумиры – Демидов из «Музобоза» и Пельш, конечно, они путают Пушкина с Лермонтовым. Но каждый день идет на работу и участливо общается с читателями красивая библиотекарша, и родниковой чистоты мелодии рождаются у местного композитора, и приглашают ансамбль в Америку, а предприниматель, разукрасивший округу деревянными скульптурами, выпускает отличную мебель и рассказывает байку по мотивам Льва Толстого. Как убрал один мужик сено, а другой поленился, и сгнило оно. У первого дом – полная чаша, второй думает: надо брать топор, идти отнимать, а то с голоду помру. Такая вот революционная ситуация.

Скажете – не модно: пропаганда передового опыта, лениться не надо... Что это – новая информация? Из уст рыбинского предпринимателя, смею утверждать – новая. Конкретная и полезная.

Да, Логинов делает то, что делал и десять лет назад. Стал шире, раскованнее. Основы мастерства – прежние.

А вот запрещенная когда-то к эфиру кассета. О Чечне. В первый раз съемочная группа «Мира» побывала там в 1993 году, во второй – в 1995-м. Праздничная демонстрация по поводу годовщины независимости – и руины того же Грозного. Вот интеллигенция наслаждается звуками классической музыки под сводами прекрасного здания. Вот руины этого здания. Монтажные стыки сделаны мастерски: картины мирной жизни словно бы вспыхивают огнем, красный цвет заливает экран. Невольно вспоминаешь подобный прием в фильмах о мирной жизни советских людей до 22 июня 1941 года где-нибудь в Киеве. «Вероломное» нападение – пламя, кровь, варварство, разрушения, оккупация. Так и здесь. В 93-м свадьбы, в 95-м - смерть.

Запоминается молодой человек из числа беженцев, живущих в железнодорожных вагонах. Он мечтает о том, чтобы на нашу планету напал кто-нибудь из Космоса. Тогда земляне сплотились бы, забыв, кто чеченец, а кто русский. Чеченский имам играет на гитаре, поет песню Окуджавы и рассуждает, что Аллах един, лишь пророки на Земле были разные, Мохаммед, а до него Исса. Авторы фильма выходят к концу на вечную проблему: граница меж Добром и Злом проходит не по карте, а по нашим сердцам. Мне кажется, с этой мыслью надо было приступать к съемкам.

Тогда фильм можно было бы показать в эфире немедленно.

А пока эти художественные наблюдения, будь они показаны, подлили бы масла в огонь кавказской войны. Источник Зла указан однозначно – это Москва. Кроме прочего, такой подход противоречит этическим принципам телекомпании «Мир». Приведу еще одну цитату.

«Основной принцип – объемный, многомерный подход к каждому факту, событию, явлению. При подготовке передач следует учитывать: а) интересы данного объекта (предприятия, города, народа); б) интересы его партнеров по данной конкретной ситуации (других предприятий, городов, государств); в) интересы некоей общей структуры (отрасли, конгломерата народов, содружества стран); г) интересы и законы здравого смысла. Передачи строятся на принципе диалога, конечная цель которого – поиск конструктивного решения».

Если бы авторы поставили задачу найти границы Добра и Зла в чеченской войне и вспомнили бы, почитав кое-что перед выездом, предысторию нынешних военных действий, им, как ни жалко, пришлось бы отказаться от эффектного противопоставления «мирного» 93-го и военного 95-го. Ведь в то самое время, когда они снимали свадьбы и концерты, в Чечне происходило и другое. Например, регулярное разграбление поездов. Нападали на поездные бригады, уносили из вагонов все вплоть до цемента и металла. Целые селения жили этим промыслом. А Москва посылала тогда не карательные экспедиции (оцепление – обыск – арест воров). Москва посылала новые поезда. Грабится десятый поезд, сотый – посылали еще и еще. А истории с «отмыванием» сомнительных денег, с «чеченскими авизо», с нападениями на автобусы в Минводах! Все это осталось за кадром в этнографическом показе 1993 года – едва ли правильной точке отсчета.

Судя по репликам на улицах, режим Дудаева был хорош для всех, даже для русских. Воплощение Добра. А Зло – вот оно: мордастый десантник на броне возмущается, что у чеченцев дома двухэтажные, а в домах ковры, возле домов иномарки. Другой говорит: чеченцы не поддаются перевоспитанию, даже дети берут оружие и стреляют.

– Надо всех чеченцев уничтожить? – уточняет корреспондент.

– Так точно! – подтверждает военный собеседник.

Не стоило уходить сразу от темы чеченского «богатства». Не за счет ли нищих российских деревень оно возникло? Да, но не чеченцы тут причиной, а «ленинская национальная политика», отдававшая приоритет «прежде угнетаемым нациям». Разъяснить бы это – но авторы не ставили такой задачи. Они вроде бы объективны. Наше дело показать, а вы разбирайтесь.

Прочеченская ориентация многих российских журналистов в кампании 95 года была понятна и объяснима, и даже благородна – но до известного предела. Любой первокурсник МГУ мечтал побывать в гостях у Басаева, а третьекурсники уже там были. Басаев имел возможность сказать все, что хотел, и во «Взгляде» Любимова, и на канале НТВ у Елены Масюк. Есть, однако, доля справедливости в упреках ретроградов: брать интервью в штабе Масхадова – все равно, что приехать с микрофоном в бункер Гитлера в 1942 году. Когда слушаешь проникновенного Басаева, забываешь, что он зверски угробил сотню жителей Буденновска. Таких же воинов с зеленой лентой на лбу – «свобода или смерть» – полно в не вышедшем на экраны фильме «Мира». И не надо было предоставлять им слово.

В советские времена всякий факт подавался как частный случай чего-то большого и важного. Меж тем в остальном мире правило подачи информации как раз противоположное: от частного – к общему! Это соответствует характеру предметного восприятия мира обыкновенным человеком. Но репортеры «Спектра» (информационных выпусков «Мира») трудятся по старинке. Поначалу порассуждают о том, о сем, и лишь потом дают факты.

– Итак, наш первый репортаж. Его тема не теряет актуальности вот уже шесть лет. Его с нетерпением ждут журналисты, а еще больше жители республики. Ждут с извечным вопросом: быть или не быть? То, о чем так долго говорили в Армении, свершилось. Атомная электростанция родилась во второй раз.

А надо было сказать: после шестилетнего перерыва вновь пущена Армянская АЭС. Слишком просто? Вот и хорошо. Все понятно.

Уже после сообщения факта, на кадрах пуска АЭС, следовало бы пояснить, о чем же спорили шесть лет, почему сидели без энергии. На протяжении этих лет все репортажи из Армении подчеркивали: нет света, нет газа, нет овощей, ничего нет, сидим и бедствуем. В кадре непременно присутствовала свеча. Даже если съемка днем – зашторивали окна и зажигали свечу. И вот серия репортажей, свидетельствующая: армяне взялись за дело, привычка «бить на жалость» преодолена. Открывают церковь, открывают кинотеатр, придумали смешивать уголь с торфом и топить этой смесью печки. Даже лебедей вернули в пруд в центре Еревана. Такая подборка новостей внушает оптимизм.

Поддерживать разумный баланс в новостях – значит поддерживать в народе уверенность в себе, преодолевать безысходность. Положительные примеры обнадеживают: есть свет в конце туннеля, выскочим, прорвемся. Я – за такое «ретро», как положительные примеры и показ реальных достижений нашего хозяйства – народного ли, буржуазного или какое оно у нас сегодня...

Иначе возникает желание развернуться в туннеле и рвануть назад. На рождество, 7 января, по каналу ОРТ показали будни кремлевской роты. У них там есть макет мавзолейного крыльца, и они тренируются. Тянут ногу, шагая по ступенькам, сменяют друг друга под удары колоколов Спасской башни. В тексте сожаление об утраченном красивом ритуале, а съемки вроде бы сегодняшние. Намек: только прикажите, квалификацию солдаты не утратили...

Нет, не надо такого ретро. Не дай Бог. Только вперед. Не забывая старого и всегда нужного профессионального мастерства.

в начало

СПЕЦРЕПОРТАЖ

Титром «специальный репортаж» предваряется обычно самый большой, обстоятельный материал в телевизионном выпуске новостей. Иногда он приурочен к событию, иногда – к дате, а порой никакого «оперативного повода» нет – просто попал журналист в интересное место и решил показать, что увидел.

Значит, «что вижу – о том пою»? Ей-богу, напрасно некоторые смеются над этим старым восточным принципом. Если взгляд зорок, подмечает яркие детали, а рассказ талантлив, – отчего бы не сделать спецрепортаж с самого, казалось бы, примелькавшегося объекта.

Шли однажды старшекурсники нашего факультета по переходу между станциями метро. Обратили внимание на какие-то странные узкие колонны в стенах, на металлические щиты, что-то прикрывающие под полом. Тысячу раз здесь ходили, а тут решили поинтересоваться «тайнами» метро. В результате по каналу РТР неоднократно был показан поистине сенсационный репортаж. Когда уходят из метро последние пассажиры, раскрываются таинственные ворота и вылезают из стен, из пола металлические щиты, наглухо закрывающие переход. И выходят на перрон люди в белых халатах и в масках, со странными приборами и ранцами... Репетируется чрезвычайная ситуация. Отключен ток, но по рельсам движется каким-то непонятным образом состав из открытых платформ. На одной из платформ едет наш студент, его снимает оператор. Произносятся ключевые фразы репортажа. Второй дубль, третий... восьмой! Потом ни один из этих дублей в репортаж не войдет, режиссеру показалось, что парень слишком уж спокоен, а надо бы раскрыть глаза пошире, подчеркнуть нестандартность ситуации, своим волнением увлечь зрителей. Журналист в спецрепортаже создает и исполняет свою собственную роль – разведчика, посланца аудитории на объекте.

На Первом телефоруме стран СНГ, проходившем в августе 1998 г., в номинации «Репортер» первенство было присуждено Ирине Марининой из пермской телекомпании «Авто-ТВ». Поверьте, свежепроломленная полынья в пруду, куда свалилась набитая подростками «Нива» (а репортер поясняет – десять человек ехали в соседнее село на гулянку) впечатляет больше, чем привычные уже трупы в «Дорожном патруле». Но мало этого. Репортер выясняет, что бороться с пьяными за рулем в здешнем районе сложно: на их стороне... народный судья! Так считает начальник ГАИ. Маринина, естественно, идет к судье. А тот разговаривать не желает, буквально выставляет репортера с оператором на улицу. И уж тут, на улице, репортер выражает свое отношение к судье.

Стоп! Разве может репортер «выражать отношение»? Разве мы не призываем следовать общепринятому правилу «отделения фактов от мнений»? Разве не лишился эфира один из лучших наших репортеров Владислав Флярковский, как только стал комментировать с места события какое-то особо занудное заседание нашего парламента? Мнение было весьма остроумным, но его сочли неуместным в информационной программе.

Вот тут мы и подходим к толкованию смысла термина «спецрепортаж». Это не просто большой сюжет. В одном из западных пособий я прочел термин «позиционный репортаж». Мы говорим – «проблемный» или «тематический», тоже подразумевая, что репортер здесь (в отличие от протокольной хроники) обязан иметь собственную точку зрения, выраженную в отборе и показе фактов, разных мнений и лиц.

Нашей русской душе тесно в европейских рамках. И вот уже репортер из Липецка подводит безрадостные итоги деятельности уходящего в отставку мэра и делает вывод, что городу нужен свой Лужков, деловой мужик в кепке, но нет таких в липецкой мэрии.

Слышать это, конечно, приятнее, чем угрюмую реплику столичного репортера из «Взгляда»: «Не этому мэру принадлежит будущее». Помните, Лужков совершил путешествие по московским подземным ходам, там же дал интервью «Взгляду» – и там же его, отойдя на три шага, обхамили – вежливо, конечно: кто его знает, что такое «будущее», и кому оно вообще принадлежит, кроме господа Бога?

И, тем не менее, липецкий репортер, как и его московский коллега, переступили ту грань, за которой информация превращается в агитацию «за» или «против». Отношение – да, в спецрепортаже его не спрячешь. Но выводы пусть делает не репортер, а зритель.

Пермячка Ирина Маринина за свой выпад против судьи получила небольшие местные неприятности – и, несмотря на это, приз международного телефорума. Потому что остальные ее репортажи были безупречны и непременно остроумны. Например, захотелось ей обратить внимание сограждан на недостроенный концертный зал – сколько можно ходить мимо этих руин в центре города? А иногда и заходить внутрь – по нужде... И вот перед нами репортаж: «В центре Перми вот уже восемь лет существует общественный туалет на две тысячи посадочных мест. Особенно удобно после митинга на площади – многие устремляются сюда, посмотрите, какая удобная дыра в заборе...» Репортер в модных шортах исчезает в упомянутой дыре. Все. Выводы о том, что надо бы закончить стройку, что это позор для города – делает зритель.

Позволю себе напомнить еще один репортерский принцип: за чем пойдешь, – то и найдешь. Выступивший в качестве репортера Владимир Молчанов поговорил на улицах Ярославля с пожилыми женщинами об их несчастной доле. «А мужчины, которые нам встречались, были нетрезвые и неинтересные». Вот так одним махом... Программа Молчанова делалась «на экспорт», с английскими субтитрами, и должна была подтвердить сформировавшийся на Западе стереотип о повальном пьянстве и нищете в российской глубинке. А телекомпания из Кемерово прислала на форум стран СНГ нечто совсем другое: репортаж с сельского праздника. У нас ведь тоже сложился стереотип: Кемерово – значит голодные шахтеры на рельсах. Оказывается, есть еще другая жизнь. Селяне частушки поют: «... говорим уверенно – раз народ еще смеется, то не все потеряно».

На просторах России можно найти примеры для подтверждения любых идей и представлений. Хорошо бы уметь соблюдать баланс. Один из наших выпускников, работающий для западной телекомпании, снял в зимнем подмосковном лесу кулачную драку. Подъезжают «новые русские» на джипах, кладут доллары в меховую шапку, и выходят бойцы – ну совсем как у Лермонтова удалой опричник Кирибеевич и купец Калашников. «И ударил его посередь груди – затрещала грудь молодецкая...» Выпускник пришел к нынешним студентам с «лестным» предложением: написать сценарный план репортажа о ночной жизни Москвы. Студенты отказались, намекнув старшему товарищу, что продавать такую информацию противно.

Зло, конфликты всегда привлекательней Добра. Во всяком случае, на экране. Акцию «89» НТВ, как я упоминал, спустило на тормозах, потому что там не понимают, чем отличаются российские регионы друг от друга... Да ведь настоящий репортер не то что из разных областей – с самого банального события привезет такое, чего неталантливый не разглядит. Даже в советские времена делом репортерской чести было найти нечто оригинальное – «ход», «изюминку», «лауреатский кадр» – такие были у нас термины. И хорошо, что репортажи из России стали появляться на московском («мэрском») третьем канале в программе, названной задиристо: «За Садовым кольцом». Делает их команда Нины Зверевой, которую для этой цели выписали из Нижнего Новгорода – в столице специалистов по России не нашлось. Смотришь на экран и укрепляешься в мысли: нет, не все потеряно!

Спецрепортаж может служить отправной точкой для комментария ученого (так Николай Шмелев в программе Нины Зверевой комментировал репортажи из города Мышкина), для дискуссии (так бывало в лучших выпусках «Пресс-клуба»), может выходить в эфир как самостоятельная передача (доброй памяти «Репортер» Михаила Дегтяря и Игоря Шестакова на РТР), но чаще всего, как уже сказано, он входит в состав выпуска новостей, будучи слегка обособлен, выделен титром. Скажем, Би-би-си вдруг без всякого повода дает в ночном неторопливом выпуске большой репортаж из Сингапура: «Что-то давненько не бывали мы в Сингапуре, а давайте посмотрим, что там происходит...» Конкурирующая Ай-ти-эн посылает репортеров на арабо-израильскую границу, тоже без повода – так, рядовые разборки, женские перебранки. Спецрепортажи, как камешки в телевизионной мозаике, создают картину мира.

Присланные из глубин России (на форумы и фестивали, коих становится все больше, и это залог выработки общих критериев профессионализма – «что такое хорошо и что такое плохо»), специальные репортажи часто страдают типичными недостатками.

Во-первых, не всегда продумана основная идея: для кого и для чего делается репортаж? О чем, собственно, мы сообщаем? Особенно неудачен показ всевозможных заседаний, конференций, собраний. Вместо скучных лиц заседающих лучше показывать дело, объект, проблему, ради которых они собрались. А под конец «отловить» в кулуарах заведомо интересного человека, «блеснувшего» на трибуне нестандартной мыслью.

Во-вторых, даже если появляется в репортаже небанальный человек – интервью с ним разрушает действие репортажа, оно непомерно длинное. Интервью в репортаже, по мировым стандартам, имеет размер «от одной фразы до небольшого абзаца текста».

В-третьих, репортер не всегда задумывается о четкой драматургии, о развитии действия. В спецрепортаже (в отличие от протокольного) кульминация часто попадает на пленку первой, а уж потом к ней придумываются подходы, перипетии. Скажем, группа Би-би-си, сопровождавшая Александра Солженицына, ухватила в объективы момент прощания писателя с охраной в одном из городов – он подписывал охранникам книги, и стоявший тут же бывший зэк сказал что-то про «кэгэбешников», его стали прогонять, Солженицын вмешался... Может быть, репортеры специально нашли «скандалиста» заранее. А может, отстали от поезда, чтобы поснимать его возле тюрьмы, дома, во дворе за колкой дров... Во всяком случае, эти бытовые кадры и высказывания зэка о писателе («выше его только Бог, но... он двадцать лет здесь не был, он потерял нюх») в монтаже оказались предшествующими сцене на вокзале. Как они ухитрились так снять – неважно, важен результат. В спецрепортаже время и пространство зачастую создаются искусственно. Важно лишь не нарушать жизненной правды. Впрочем, этому понятию надо бы посвятить специальную статью. Киноправда всегда более или менее отличается от самой действительности.

В-четвертых, молодые журналисты не владеют правилами сочетания слова и изображения в репортаже. А ведь, казалось бы, все очень просто. Не надо словами называть то, что и так видно в кадре. Дополнить, пояснить – вот задача репортера. Но кое-кто вообще забывает о «картинке», отрывается от нее слишком далеко, торопясь поведать миру охватившие его мысли и чувства. Не дублировать «картинку» словами и не забывать ее – просто?

В-пятых, правило Горация: передавать словами лишь то, что не может быть показано. Не надо расспрашивать человека о том, что можно показать. Вроде бы очевидно, к чему здесь писать об этом, занимать место? Но смотрю репортаж с Дальнего Востока: журналистка расспрашивает хозяйку кафе, какие у нее блюда, да какие цены. Видно, дама привыкла работать на радио и не заботится о «картинке». Сели бы за стол да попробовали – как в свое время Юрий Черниченко с селекционером в передаче о новых сортах картофеля. За дымящимся чугунком с картошкой, за малосольным огурчиком.

В-шестых, тесно связано с предыдущим – репортеры не умеют придумать для себя роль, действие. Нельзя, конечно, вмешиваться в конфликт на одной из сторон, как делал это Невзоров (автомат в руке, тут «наши», там – «не наши»), но почему бы не положить самому кирпич в реставрируемое здание, не вынести на свалку носилки с мусором, не произвести еще сотню действий, столь обычных для репортеров всех стран мира? На телефоруме я с удовольствием смотрел на азербайджанских девушек-репортеров, которые готовили национальные блюда или ловили падающие, столь редкие в их краях снежинки... «Стенд-ап» не надо понимать буквально – стоять по стойке смирно перед камерой.

Репортаж можно смело называть «самым телевизионным» жанром. Это жизнь «в форме самой жизни», происходящее зритель видит собственными глазами, забывая, что существует отбор, что репортер и оператор направили телекамеру не случайно, а в высшей степени продуманно – если, конечно, они профессионалы, если знают, чего ждет от них руководство телекомпании.

Напоследок – об одном понятии из теории ТВ: «персонификация информации». Персонификация – значит олицетворение. Представление в лицах. Какое лицо у репортера – такова, значит, и пославшая его телекомпания. Но вот что еще важнее: каких героев, какие лица мы выберем для олицетворения идеи своего спецрепортажа. Взять ту же несостоявшуюся идею НТВ «89». Неужели нельзя было в каждом регионе найти двух-трех человек, чьи судьбы, чья сегодняшняя жизнь олицетворяли бы жизнь России? Именно так поступает известная своей порядочностью в подходе к жизни, упоминавшаяся здесь телекомпания Би-би-си. В Сингапуре или в Киеве репортер находит несколько персонажей, через которых показывает город или страну. «Наличие главного героя» – один из параметров, по которым оценивают репортаж и в США.

Отсылаю любезного читателя к шкале оценки репортажей, привезенной репортером НТВ Петром Ровновым – нашим дипломником – из университета штата Миссури. До 72 баллов может заработать репортер, выдержав все критерии, записанные в «одиночном листе репортажа». Для сравнения заметим, что шкала оценок, разработанная в Санкт-Петербурге психологом В. Бойко, содержит 74 параметра.

В американском варианте 3 балла можно получить, если есть ответ на вопрос «А кому это все нужно?» (зачем вообще снимался репортаж). В петербургском даются более точные критерии. Передача имеет право на эфир, если отвечает хотя бы одному (а лучше нескольким) из следующих параметров:

– содержит информацию, имеющую для зрителя прикладной, утилитарный смысл, т.е. зритель скорректирует свои дальнейшие действия в зависимости от полученных сведений; сюда относятся новости «от моды до погоды»;

– содержит информацию, повышающую престиж ее носителя («о чем я мог бы рассказать знакомым»), удовлетворяющую любознательность;

– вызывает сопереживание зрителя;

– вызывает соучастие в игровой ситуации (например, репортер на улице задает вопрос: представьте, что вы поймали золотую рыбку и имеете право загадать желание...);

– имеет эстетическую ценность.

В США 19 баллов можно заслужить хорошей операторской работой (горизонтальный уровень камеры, наличие штатива в случае необходимости, наличие резкости, эффектный начальный кадр, эффектные крупные планы, эффектный финальный кадр и т.п.). В этой группе критериев отметим отдельно то, что связано со звуком: «хороший естественный звук» и «отсутствие в кадре микрофона». «Высший пилотаж» репортера – наговорить в микрофон весь будущий закадровый текст на месте съемок. К сожалению, в российской практике такое – великая редкость. Как правило, после «стенд-апа» (стояния в кадре, произнесения вводных фраз) голос репортера резко меняется, и мы понимаем, что все дальнейшие слова он произносил в иных акустических условиях – не на месте действия, а в студии или в аппаратной. Что касается микрофона, он необходим в кадре при оперативных съемках. В иных же случаях микрофон мешает, разрушает эстетику кадра; зритель в большом интервью будет следить не столько за смыслом слов, сколько за страданиями корреспондентки, вынужденной долго держать «грушу» на вытянутой руке и вовремя манипулировать ею между собственным ртом и лицом говорящего человека; собеседнику тоже не просто быть искренним при подобных манипуляциях. Гораздо лучше микрофоны-петлички, прикрепленные к одежде, или микрофон на «удочке» над головами говорящих (за пределами кадра), или спрятанный за краем стола, в торшере, в радиоприемнике, в букете и т.п. Еще в 70-е годы в больших передачах и тем более в телефильмах наличие микрофона в кадре считалось позором для журналиста, которого именовали «подставка для микрофона».

Интересно, что американская шкала оценок не содержит моментов, связанных с отношениями «журналист – собеседник» и «журналист – зритель», петербургский же психолог уделяет этим отношениям значительное внимание («создание благоприятной атмосферы беседы», «наличие реакции на высказывания», «наличие уточняющих вопросов», «поиск общей почвы со зрителем», «учет мнений негативно настроенной части аудитории» и пр.). Видимо, ментальность американцев такова, что им не надо напоминать о необходимости уважения к собеседнику и к зрителям.

За текст американский журналист в штате Миссури может заработать 25 баллов (еще 18 – за хороший монтаж). Текст журналиста ТВ – это миниатюрное литературное произведение, он, как правило, более ярок, нежели высказывания непрофессионалов, и поэтому важно найти верное соотношение интервью и собственного текста. Интервью в телехронике должно быть предельно коротким. Правило американцев: видеосюжет содержит «несколько интервью с выражением разных точек зрения». Как шутят в США, «если кто-нибудь заявляет вам, что Земля круглая, вы должны найти сторонника противоположной точки зрения».

Назовем еще несколько требований к тексту из американского «оценочного листа». «Основная идея материала четко выражена», «хорошая подводка ведущего к сюжету», «доказательность утверждений и выводов», «правильная грамматика», «отсутствие жаргона и штампов», «использование разговорного стиля», «идеальное структурное оформление текста». Под «структурным оформлением», очевидно, имеется в виду драматургия сюжета, наличие завязки (экспозиции), развития идеи (или действия), кульминации и развязки. 3 балла дают в штате Миссури за упоминавшийся «персонифицированный подход – наличие главного персонажа».

Разумеется, высокий балл и наличие всех мыслимых достоинств не помогут вашему репортажу выйти в эфир, если его основная идея противоречит политической линии телекомпании – как говорится, «не соответствует моменту». Так, летом 1998 г. репортеры одного из главных телеканалов получили указание поменьше показывать бастующих, голодающих, протестующих людей. Как бы талантлив ни оказался репортаж на такую тему – он был обречен на то, что в газетных редакциях называют «корзиной». Однако и в газетах, и на ТВ бывает так, что обстоятельства круто меняются, материал достают из корзины и ставят в полосу либо в эфир...

в начало

СПРОЕКТИРОВАННАЯ СИТУАЦИЯ

Что бы такое сотворить, чтоб проявилась человеческая душа, чтоб глаза заблестели, участился пульс – адреналин ударил бы в скучный ритм повседневности... И вот тут, журналист, включай камеру или микрофон, или то и другое – успевай фиксировать настоящий момент истины.

Любое журналистское задание, любую тему мы можем решить через показ ситуации, нами же вызванной.

Телевизионному документалисту Игорю Беляеву поручили снять фильм о юбилее приволжского городка Камышина. Как в те годы выглядел юбилей? Ну, трибуна на площади, митинг, секретарь горкома читает по бумажке. Пяток буфетов с дефицитом – конфеты, а может, и сосиски. Выпивка, конечно. И все. Что тут снимешь, чтоб начальство не разозлить и чтоб зритель перед телевизором не уснул? Пошел Беляев в клуб, нашел местные таланты, обрядил их в белые рубахи и лапти, и заплясали с прибаутками, закувыркались скоморохи по камышинским улицам, по базару – и народ встрепенулся, откликнулся неподдельным весельем. Успел Беляев кое-что снять, да жалеет до сих пор, что не были готовы его операторы к такому эмоциональному взрыву. Был, оказывается, обычай на Руси – одаривать рыночным товаром да домашним припасом того, кто радость несет. Такого поворота съемочная группа не ожидала, не знала, как отнестись. А надо бы заранее прогнозировать варианты – что выйдет, как ситуация может повернуться.

Еще много чего «спровоцировали» телевизионщики в Камышине. Пустили, например, роту солдат мимо девичьего общежития (городок-то текстильный). И, конечно, окна настежь, в окнах девичьи лица – живые портреты, гамма эмоций. Ради эмоций, собственно, любая ситуация и затевается – чтоб неподдельного человека увидеть. Но в те годы Беляева упрекали: мол, нарушил правду жизни. Без съемок и выдумок город совсем по-другому жил бы. Митинг, речи, буфеты. Да, казенный ритуал был нарушен. Но характеры-то выявлены. Правда бывает разная. Есть такое понятие – «желаемый образ».

На Пушкинской площади в Москве Беляев посадил своего приятеля с плакатом: «Ищу веселую компанию встречать Новый год». В плакате спрятан микрофон, в автобусе камера. Начал было народ шутить, философствовать – а тут и дорогие внутренние органы подоспели, и был эксперимент закончен досрочно.

Я вспомнил обо всем этом, листая журнал «Столица» с описанием подобных журналистских «акций». Тридцать сотрудников «Столицы» и радиостанции «Серебряный дождь» вышли на ту же Пушкинскую площадь со своими сапожными щетками, передниками, раскладными табуретками и гуталином. Улыбаясь не хуже скоморохов, стали предлагать прохожим и милиции совершенно бесплатно почистить обувь. У нас, говорят, субботник, не будем забывать хорошие традиции. Начнем наводить чистоту в городе с чистки обуви. Милиция улыбалась ответно и подставляла ботинки. «Серебряный дождь» вел прямые эфирные репортажи, журнал дал материал на пять полос с фотографиями. Только телекамеры не было. Славные разговоры получились: что было и что стало, и чем платить за добрые дела. Сделать тоже что-нибудь хорошее... Простые пенсионеры и служащие, проститутки и школьники, москвичи и «гости столицы» – социологический срез.

Первым «провокатором» среди журналистов был Михаил Кольцов. В 1934 году он три дня проработал в такси, тоже изучал нравы, в том числе и на Тверской, где иностранцы смешно читали вывески: «пектопан». Ресторан то есть. Был и тест на честность, сверток на заднем сиденье. Кто-то протягивал его шоферу – забыт, дескать, сдайте в милицию, кто-то шелестел, изучая содержимое, а два юнца «слизнули пакет гладко и бесшумно».

У Кольцова, между прочим, была завернута в газету та же сапожная щетка, а еще книжка «Записки охотника», ключ и два яблока. У «Столицы» размах совсем другой, хотя «тест» однажды провели тот же самый – на честность. Молодой человек, как бы опаздывающий на поезд, просил случайных людей на Белорусском вокзале отвезти его тете-старушке 250 рублей, или в другом варианте сумку с продуктами. До места назначения добрались пять посланцев из шести. Шестым был вокзальный бомж Новиков Вячеслав Терентьевич. Скрытая фотокамера запечатлела и его, и честных посланцев в цвете. Телекамеры опять-таки не было. Надо сказать, в тех странах, где подобные съемки начинались треть века назад (Италия, Великобритания) есть правило: заручиться согласием невольного участника эксперимента на публикацию его портрета. У нас нормы на сей счет расплывчаты. Считается, если съемка преследует «общественные интересы» – можно публиковать без спроса. Хотя ст. 24 Конституции РФ четко указывает: «Сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются». Так что бомжик с Белорусского вокзала мог бы и в суд подать: репортеры «Столицы» подсмотрели, как он употребил «деньги тети» на феррейновскую водку. Как ни говори – частная жизнь!

Журналистский метод, о котором мы ведем речь, давно перерос первоначальное название «спровоцированная ситуация». Провокация, согласно словарю Ожегова, есть «предательское поведение, подстрекательство кого-нибудь к таким действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые для него последствия». Но где же эти «тяжелые последствия» в фильмах Беляева или в большинстве репортажей «Столицы»? И кто «жертва провокации» в таком, скажем, случае: в подземном переходе той же Пушкинской площади репортеры скупают весь наличный запас лотерейных билетов, усиленно трут монеткой, и выясняется ничтожность выигрыша по сравнению с затратами. Если «провоцируется» улыбка прохожих – это не провокация, а что-то другое.

Самая трогательная операция проведена «Столицей» под Новый год. Каждый год московские дети пишут письма Деду Морозу, просят подарить нечто конкретное. Письма скапливаются на почтамте, потом уничтожаются. Работники «Столицы» прочли эти письма, те, что с обратными адресами. И купили то, что дети заказывали. Само собой, нарядились в Деда и Снегурочку. Поехали по адресам. Фотокорреспондента спрятали под маской Лисички. В пятиэтажку на Шереметьевской привезли конструктор «Лего». В Измайлове перепугали директора базы, он решил, что «через ребенка наезжают». В общем, впечатлений на четыре полосы с фотографиями и много-много радости. На следующий год и ТВ сделало такой репортаж.

Или вспомним истории с ремонтом телевизора, электробритвы, приемника, начатые Анатолием Рубиновым в «Литературной газете» и продолженные кинохроникой в ту пору, когда в каждой государственной мастерской (а других-то не было) висели точные прейскуранты, но мастера заламывали цены по-своему. Что, их провоцировали? Нет, просто проверяли. Сейчас можно такой репортаж сделать? Пожалуй, не пропустят редакторы. Скажут, явная «джинса», кому-то реклама, а конкурентов порочите.

Много трудностей подстерегает журналиста, который решился ставить эксперименты. Первое – финансы: на дед-морозовские подарки или на скупку лотерейных билетов пришлось крупно раскошелиться. Второе – как уже сказано, нечеткость законодательства. Если всегда спрашивать разрешение на публикацию кадров, запечатлевших человека в интересной ситуации, то велики шансы получить отказ, стало быть, весь труд и все затраты пойдут насмарку. Однако зарубежный опыт подсказывает, что люди часто готовы пойти на некоторые моральные издержки, лишь бы показаться на телеэкране – сам факт публикации привлекателен! Вспомним чеховского героя: «И про меня напечатали!». Тут важно опять-таки заранее просчитать реакцию, поведение людей в предлагаемых обстоятельствах. Надо, чтобы планируемая ситуация не затрагивала человеческое достоинство, не унижала бы.

Одна из нынешних наших телезвездочек, еще учась на журфаке, запечатлела телекамерой такой сюжет. Улица перегорожена милицейскими барьерами, связанными проволокой. Люди перелезают через верх. В том числе и пожилая преподавательница журфака. За кадром здоровая молодежная насмешка. Затем на барьер вешается объявление: за проход – штраф. Кажется, тысяча рублей. Тогда это были крупные деньги. И народ потек искать обходные пути. И за кадром опять здоровый молодой смех. Это было показано по первому каналу. И надо же, так совпало, что недели через две толпа сметала милицейские барьеры возле Останкинского телецентра, требуя прямого эфира для «патриотов». «Смотрите, они ваш урок восприняли», – говорил я студентке. «Не хочу никаких уроков, – отвечала будущая звездочка, – хочу посмеяться, и чтобы всем было весело, не занудно».

Муравей в басне Крылова – тоже зануда в сравнении с юной Стрекозой. Не хочу быть этаким Муравьем. Просто вспомню английский телефильм, снятый по заказу тамошнего МВД и призывающий людей... к бдительности! Подходят, значит, два молодых человека к крылечку обыкновенного великобританского жилища и нажимают кнопку звонка. На них фуражки, вроде бы с кокардой. Выходит пожилая леди, и джентльмены вежливо объясняют ей, что они из пожарного надзора, им надлежит проверить качество электропроводки в доме. Один заходит внутрь, другой продолжает беседовать с дамой о том, как опасна неисправная проводка. Домик двухэтажный, минут через пять «инспектор» выходит: «Все в порядке, до свидания». Молодые люди уходят, хозяйка возвращается в дом, но тут же на кнопку звонка нажимает телевизионный репортер, и хозяйка вновь появляется. На этот раз ей сообщают о съемке для ТВ и спрашивают, не пускала ли она кого-нибудь в дом. «Да, были только что пожарные инспекторы». – «А почему вы решили, что они именно инспекторы?» – «Они так представились и, кроме того, были в форменных фуражках, и подробно просветили меня насчет электропроводки. Говорят, в нашем городе некоторые пострадали от неисправных розеток». – «Не знаю, как насчет розеток, но от излишней доверчивости страдали точно». И репортер, заглянув за угол дома, поманил пальцем «инспекторов». Снял с одного фуражку, показал даме, камера укрупнила: вместо кокарды – пробка от молочной бутылки. «Нескольких минут, проведенных в вашем доме, было бы достаточно для знакомства не только с проводкой, но и с вашими драгоценностями...».

И еще два эпизода. Девушку запихивают в багажник большой машины, она срывается с места, и опять появляется репортер. Он спрашивает прохожих, что происходило на улице только что, на их глазах. «Кажется, девушку сажали в машину». – «Вам не показалось, что ее сажали несколько странным образом? Не запомнили ли вы номер этой машины?..» Идет посадка на паром. Возле контролера плакат с фотографией: разыскивается опасный преступник. Паром отчаливает от берега. «Преступник" сначала просто ходит по палубе, затем заговаривает с пассажирами, садится играть с кем-то в шахматы. Его то ли действительно не узнают, то ли не хотят «влипнуть в историю», но никто не спешит к капитану, никто не обращается к полицейским, «случайно» присутствующим тут же на пароме...

Метод «спроектированных ситуаций» позволяет объединить развлечение с просвещением. Наше ТВ редко ставит перед собой подобные задачи, ограничивается зубоскальством. В морозный день на ВДНХ мужичок обнаруживает под слоем льда десятидолларовую бумажку. Ищет, чем бы расковырять лед. Не находит. Присыпает это место конским навозом, через пять минут возвращается с лопаткой, вырубает купюру. Очень смешно. При желании можно сделать и политические выводы, только не хочется. Не Воланды мы все-таки, чтобы искушать население с целью дальнейшего унижения его.

Валерий Комиссаров сейчас известен как ведущий пошловатой передачи «Моя семья». Эти ток-шоу снимаются по шесть штук подряд, чтоб сэкономить на арендной плате за студию. В спешке, в погоне за рублем забыты библейские истины. «Чти отца своего» – как бы не так! Девочка живо обсуждает, за что они с мамой прогнали папу, и как будут подбирать нового. Жаль Комиссарова. Ведь какие у него бывали тонкие, замечательные «спроектированные ситуации». Скажем, опять-таки бомж – любимый персонаж нашей журналистики – был помыт, одет, причесан и отвезен в Париж. А чернокожий актер приехал на «членовозе» «ЗИЛ-114» в город Петушки, где на стадионе состоялся митинг под лозунгом «Анкла Бэнса – в президенты». Еще была летающая тарелка и разговоры о ней с деревенскими жителями. На экране этот сеанс магии сопровождался саморазоблачением: мы видели, как «тарелку», всю в лампочках, утащил в ночное небо вертолет. Вот-вот, скажет читатель, все упирается в финансы, вертолет денег стоит, «членовоз» тоже. Рыться в грязном белье «Моей семьи» легче и прибыльней.

Тут вроде бы не возразишь – действительно, в какую телекомпанию ни придешь, везде разговоры о деньгах, о сметах, о том, сколько дать «на лапу» вещателю, с которым заключается договор.

Вот сидит на экране «новый русский». Скучно ему слушать вопрос журналиста, потому как он его знает заранее, сам заказал и проплатил. «Таковы условия заказчика», – говорят коллеги. Так объясните этому заказчику, что он гораздо лучше будет выглядеть, если его умственные ресурсы заблистают в «спроектированной ситуации». Тут, пожалуй, пригодится наш опыт работы с министрами СССР и первыми секретарями обкомов партии. К этой теме я еще вернусь в одной из следующих глав, здесь же замечу: какие мы им устраивали «ситуации»! То с днем рождения кого-то поздравит, в гости приехав. То на производстве побудет, то на лесной полянке малины с трактористами поест. «Социализм с человеческим лицом». Народ и партия едины. Профессионалы все-таки были на Центральном телевидении! Валентин Зорин, готовя интервью с членом Политбюро, внушал ему: точную формулировку вопроса я вам не скажу, тогда вам неинтересно будет в эфире. Подыгрывая журналисту, Громыко в передаче говорил: «Если вы так ставите вопрос, я вам отвечу следующим образом...». Игра, конечно. Как в фильме Беляева про Камышин. Только скоморохом выступает сам журналист.

И все равно это интереснее, чем «проплаченное» интервью скучного и самодовольного представителя рыночной экономики.

– Чем хуже – тем лучше, – говорят иные коллеги. – Пошли они к черту, стараться для них...

Не для них. Для себя. Чем сложнее ставишь перед собой задачу, тем больше удовлетворения. Не сопьешься, не повесишься на ближайшем микрофоне, не потеряешь квалификацию. Жизнь всяко может повернуться, востребует ваш талант, а он без тренировок угас... «Проектирование» ситуаций перед каждой значительной работой – прекрасная тренировка.

И вовсе не обязательно нанимать вертолет или «членовоз». Вот «Столица», поиздержавшись на первых экспериментах, решила, наоборот, заработать. По метро, по подземным переходам, по набережным пошли «нищие» с плакатиками из гофрированного ящичного картона: «Пропил все деньги на стиральную машину, жена убьет»; «Требуется лечение головы»; «Мой папа захвачен в заложники в Перу, подайте на билет до Лимы и 2 обратно»; «Дайте денег»; «Был килером, раскаялся. Помогите начать новую жизнь». Пять цветных полос со снимками. Заголовок: «Чему Москва верит?» Собранные деньги сдали в церковь.

в начало

ЖУРНАЛИСТ С ВИДЕОКАМЕРОЙ

Выезжая на фронт в качестве корреспондента «Красной звезды», Константин Симонов непременно брал с собой фотокорреспондента, хотя умел фотографировать и сам. Симонов говорил, что процесс съемки (установка выдержки и диафрагмы, забота о компоновке кадра, выбор точки съемки) отвлекает от наблюдения за жизнью, прерывает общение с героями. Практика последних лет показывает: журналисты все чаще берут в руки не только фотоаппарат, но и видеокамеру.

Все чаще в титрах фильмов и передач, присылаемых на всероссийские и международные телефорумы, одно и то же лицо фигурирует в качестве сценариста, оператора и режиссера. Вот уж поистине – авторские фильмы.

Пока это триединство нередко ведет к ухудшению качества операторской и журналистской работы. Симонов был, в общем, прав... Но процесс, как говорится, пошел, причем с двух сторон: операторы учатся писать тексты и разговаривать с людьми (еще недавно они гордились поговоркой «оператор – не оратор»), а журналисты осваивают технику съемки и монтажа. Что же заставляет делать это, несмотря на неудобства и некоторые творческие потери?

Прежде всего, – очевидная экономическая выгода. Каждый час работы профессионального оператора стоит немалых денег, и потому молодые региональные телекомпании, считающие каждый рубль, охотно вручают автору-одиночке современную видеокамеру, управлять которой не намного сложнее, чем фотоаппаратом. Есть и еще одно преимущество: работая в одиночку, журналист с камерой располагает своим временем куда свободней, нежели в том случае, если с ним оператор или целая съемочная группа. Главное же – присутствие одного человека куда меньше нарушает ход жизни, чем работа бригады.

Журналист с видеокамерой может сколько угодно ждать подходящего момента для съемки существенных, интересных проявлений личности героев. В его фильме будет меньше интервью и больше наблюдений – и это прекрасно, потому что экран грешит сейчас многословием и словоблудием, в силу привычной бригадной спешки: приехали, быстро сняли интервью, несколько «перебивок» – и укатили: «смена кончается, водитель торопится в гараж, у осветителя отгул, оператор устал, а кстати, хорошие авторы обеспечивают группу обедом... «Обеспечишь им обед – попадешь в зависимость от принимающей стороны, да и запрещаются такие дела в цивилизованном мире...

Как-то, еще в советские времена, спросили меня в редакции «Правды»: что бы такое написать о ТВ, о чем никто никогда не писал? Я ответил: зависимость журналиста от соавторов. От режиссера, оператора, администратора-доносчика и т.п. На меня посмотрели с праведным изумлением, мол, ты о каких-то ущербных людях говоришь, настоящие советские люди все как один стремятся к наилучшему результату совместной работы. Я им один пример из жизни, другой, третий – и тем усугубил отчуждение. Эти ребята из «Правды» свято верили в нового, совершенного человека, для которого счастье – в труде.

Я благодарен операторам, с которыми сводила меня журналистская судьба: Виктору Щербакову, Роману Кармену, Владиславу Микоше, Юрию Прокофьеву, Всеволоду Гордееву, Юлию Ольшвангу... Еще две-три фамилии за тридцать лет... Но больше впечатлений негативных. Помню реплики операторов: «Я бутылку готов дать – только бы не ехать в командировку на завод», «Ну придумал ты – в метро лезть, в мокрый тоннель! Другие на презентациях сидят...».

С осторожностью поведал об этом миру изгнанный из «Правды» Юрий Черниченко:

«Приведенный обстоятельствами к телевидению, я убедился, какая магия заключена во всякой запечатлевающей аппаратуре. Журналист с блокнотиком, будь он семи пядей во лбу, ни за что не сдюжит против увешанного блицами фотокора, а уж про кинокамеру с магнитофоном нечего говорить. Осветители, звуковики, да и усталые от впечатлений операторы отлично знают эту людскую слабость и идут ей навстречу, не всегда бескорыстно отдавая свое суперменство. Кстати, почему угощение на даровщину у киношников зовется «халявой»?

Да уж, одного осветителя я в жизни не забуду. В доме героя, разматывая провода, он вещал: «А вот в квартире Грызодубовой мы сымали, так там я запитал через форточку из соседней квартиры, а иначе никакого бы фильма не было».

Юрия Черниченко такой же осветитель спросил: «Слушай, старик, а откуда ты это все знаешь про урожай, про картошку?». Писатель ответил: «Твое дело выпить литр и не качаться, а мое – быть умным». И постучал себя по лысине.

Это из личных впечатлений, а в очерке Черниченко читаем: «Проводы очередной ватаги хроникеров с их лампами, треногами и убежденностью, что люди пашут и жнут лишь затем, чтобы попасть в киножурнал».

Или так:

«Послали меня в Рязань снять телепередачу о картошке. На разведку лучше съездить одному, чтоб не пугать киногруппой. Сел в электричку, поехал».

Студенты нашего журфака, прочитав несколько подобных пассажей в очерках Юрия Черниченко, спросили его на творческой встрече: почему он не очень уважительно относится к сотоварищам по съемочной группе? И услышали в ответ (цитирую по магнитофонной записи):

«Я очень ценю их, готов преклонить колени перед режиссером, у которого кадр говорит сам за себя. Текст всегда хуже, чем картинка. Это говорю я, пишущий тексты. Режиссер должен быть талантливее нас, делать то, до чего наш брат не додумается. Но – в том же направлении. И, конечно, бывает трудно, если не совпадают усилия автора с усилиями шести или семи людей, которые хотят снимать красивый закат и тропку во ржи. Я понимаю побуждения оператора или тем более осветителя привлечь внимание окружающих к своей персоне, показать свою важность, но журналисту эта большая декорация стеснительна, часто даже мучительна».

Вот от всех этих мучений и избавляется журналист, освоивший видеокамеру. Крики «Автора!» неслись в мой адрес в командировках, если номер в гостинице кого-то из группы не устраивал, или электрик не приходил вовремя, или столовая не годилась. Автор – в ответе за все. Так не лучше ли обойтись без соавторов?

Это исконно наша, российская проблема. В США вся группа работает на «талант» – так без всякого юмора именуется человек, обладающий способностью работать в кадре. Оператора считают «хорошим парнем», но в дом не приглашают. «Талант» может подбирать группу по своему вкусу. У нас таким правом пользовался в старые времена разве что Валентин Зорин. Не угодил ему режиссер – все, в другой раз в Америку не поедет. Так, и только так можно работать! В журналистике главный – журналист, неужели неясно?

Журналистам из Москвы приходилось иной раз работать с телегруппами местных студий. И вот как-то в Свердловске (Екатеринбург тогда еще носил это имя) захожу к директору завода. А группа – за мной. Директор открывает пачку сигарет – все тянут лапы к пачке, рассаживаются устало. Приучены: творчество – коллективное. К тому же все коммунисты. Большинством голосов могут решить судьбу «таланта» запросто.

И потому я с большим сочувствием смотрел работы воронежца Александра Никонова и голосовал за спецприз ему, бродившему с видеокамерой и штативом по развалинам русских усадеб. «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» пронизывает каждый кадр и каждое слово. Не потому ли, что журналист, помимо одаренности, имел еще и возможность, опустив камеру, посидеть где-то на завалинке, подумать, прислушаться к себе? С группой-то не прислушаешься...

На журфаке МГУ автору-одиночке Сергею Кешишеву вручили премию «Золотая телекамера» за репортажи с таджикско-афганской границы и из Чечни. В небольшом вертолете пограничников было лишь одно свободное место – его и занял человек с камерой. Хотя по прошествии времени Сергей признался: была бы возможность подумать не о камере, а о содержании репортажа – снял бы все точнее. Но в вертолете лишь одно место. Значит, или снял, как снял, или не было бы никакого репортажа вообще.

Такие случаи часты. Пресс-служба ведомства или фирмы сообщает в телекомпанию, что в самолете, вылетающем на событие, «есть одно место для вашего представителя». Поэтому и ценят журналистов, умеющих снимать. И вот уже бюро какой-либо западной телекомпании нанимает стрингера – российского журналиста с видеокамерой – для съемок в наших горячих точках. Ни имя, ни лицо журналиста нанимателю не нужны. Он сам сделает «стенд-ап» на фоне Василия Блаженного и произнесет за кадром текст, написанный на основе стрингеровских впечатлений. Но качество съемок должно быть «на уровне мировых стандартов», а не любительства!

Вне понятий «кадр, план, ракурс» телеизображение не существует. Эти понятия одинаковы для деревянной камеры Люмьера и для «Бетакама». «Картинка» на экране – не что иное, как движущаяся фотография, «светопись». Опытным режиссерам и операторам об этом напоминать не надо – у них развито чувство гармонии, взаимосвязи элементов изображения. Они ощущают себя причастными к великому изобразительному искусству. Андрей Тарковский мог назвать на память расположение картин в залах Третьяковки и композицию каждой из них. К сожалению, многие региональные передачи, сделанные одним автором-оператором, обнаруживают эстетическую, да и техническую малограмотность их создателей.

Кадр: в унылом коридоре стоят несколько тетушек в обвислых кофтах и юбках. Из текста выясняется, что это «в школу приехала комиссия из области». Таким показом, одним лишь кадром – комиссия дискредитирована. А может быть, стоило взять план покрупнее? В меру, конечно, без «расстрела в упор» широкоугольником, искажающим пропорции лиц. Кстати, наши региональные коллеги злоупотребляют как раз широкоугольной съемкой, пишут звук накамерным микрофоном, приближаясь к говорящим на недопустимо близкое расстояние. «У нас нет микрофонов-петличек, штативов и накамерного света, нет складных отражателей-зонтиков...». Если вы такие бедные, но хотите работать хорошо, привяжите микрофон к лыжной палке и попросите кого-нибудь подержать его над головами беседующих, за рамкой кадра, выберите позицию так, чтобы обеспечить «светопись», не уродовать лица. Крупный план можно получить с расстояния 1 метр (широкий угол зрения объектива) или с расстояния 5 метров. Крупность лица будет одинаковой, но его пластика и особенно фон – совершенно изменятся. В новостях Би-би-си, чей профессиональный почерк достоин подражания, людей снимают непременно длиннофокусной оптикой на слегка размытом фоне, отчего «картинка» выглядит рельефной, объемной.

При всем этом работа с камерой – это еще и серьезная физическая нагрузка. Инструментом для обеспечения жесткой статики или плавной динамики кадра служит тело оператора – его плечо, руки, ноги (в тех случаях, когда съемка ведется без штатива). Умение ходить с камерой так, чтобы у телезрителя не возникло неприятных ощущений («морской болезни») при просмотре, дается не сразу. Особенно трудно обеспечить плавное движение легких камер, на них сказывается даже дыхание оператора. Не следует увлекаться трансфокаторными «наездами» и «отъездами» – они противоречат законам восприятия, законам психики. В корпунктах зарубежных телекомпаний перед вручением видеокамеры российскому стрингеру кнопку управления трансфокатором иногда просто заклеивают лейкопластырем – чтобы не возникало соблазна бессмысленно использовать эту техническую возможность.

И еще совет журналисту с видеокамерой. Не надо использовать панорамирование, пока не научитесь делать его грамотно: вначале зафиксировать статичный кадр и лишь затем плавно повести камеру строго по горизонтали, в конце остановиться и опять несколько секунд фиксировать статику. Малейший сбой в этом едином движении ведет к браку.

Если оператор снимает колонну демонстрации с одного тротуара, нельзя перебегать через дорогу на другую сторону, чтобы снять перебивки (укрупнения, детали, лозунги и т.п.). Иначе получится, что две колонны движутся навстречу друг другу. Пространство деформируется. Лев Кулешов и Дзига Вертов в 20-е годы осознанно монтировали новое, несуществующее пространство: «... Ты идешь по улице Чикаго сегодня, в 1923 г., но я заставляю тебя поклониться т. Володарскому, который в 1918 г. идет по улице Петрограда, и он отвечает тебе на поклон», – писал Вертов. И далее:

«Я у одного беру руки, самые сильные и самые ловкие, у другого беру ноги, самые стройные и самые быстрые, у третьего голову, самую красивую и самую выразительную, и монтажом создаю нового, совершенного человека».

Эта теория оказалась очень удобной для мастеров показухи. Монтажом создавалось не отражение реальности на экране, а некая другая, улучшенная и исправленная жизнь.

В свое время один из наших выпускников, работая в Молдавии над фильмом «От съезда к съезду», показал замечательную сельскую усадьбу: вот как живут наши колхозники! В телестудию стали приходить письма из той же Молдавии: дайте адрес. А телестудия просьбу выполнить не могла, потому что внешний вид дома был снят в одном селе, окружающий пейзаж – в другом, аисты – в третьем, хозяева – в четвертом, «каса маре» (парадная комната) – в пятом... В полном соответствии с методом Вертова. Но зритель не понял, что перед ним художественный, обобщенный образ, он требует: дайте адрес!

Может быть, к «знаменательной дате» такой прием уместен, «датские» фильмы это вообще особый, забытый, к счастью, жанр. Но представьте, что было бы, если бы таким способом кто-то стал снимать ежедневные теленовости. Телестудию немедленно уличили бы в обмане.

Однажды девочке-практикантке поручили подготовить к эфиру кадры отдыха президента Ельцина в Сочи. Она, как водится, сперва начитала тассовский текст, а потом стала «клеить» полученные из Сочи «картинки». Текст оказался длинным, и недостающие 20 секунд изображения студентка взяла из архива. Тот же Ельцин, тоже на отдыхе – какая, казалось бы, разница? На другой день у редакции были крупные неприятности: американское агентство распространило информацию о том, что, поскольку Останкино пошло на явный подлог, использовав прошлогодние кадры, дела Ельцина, по-видимому, совсем плохи.

Американцы оказались столь же далеки от поэтических обобщений, как и молдавские крестьяне. Каждый кадр для них должен иметь адрес – иначе это не журналистика!

Создание экранного пространства и времени – высокое искусство. Принципы и правила не могут научить всему, что следует делать, они лишь предостерегают от недопустимого. Подобно тому, как основные нравственные заповеди начинаются со слова «не» – мы скажем здесь: в монтаже не должна нарушаться жизненная правда.

Это значит, что при монтаже интервью нельзя подставлять к ответу собеседника совсем другой вопрос. Это значит, что в теленовостях нельзя использовать многие достижения игрового и образно-поэтического кинематографа. Это значит, что нельзя инсценировку выдавать за реально происходившие события – а уж если это делаете, то познакомьте зрителя с «условиями игры» (как в американском сериале о службе спасения 911).

Многие наши и зарубежные фильмы 20–50-х гг. сняты, как этот американский сериал, по следам ушедших событий, но зрителей об этом не уведомляют. Просто собрали, скажем, в 1944 году оркестр и публику в Ленинграде, а выдали это за первое исполнение Седьмой симфонии Шостаковича. Никому не пришло в голову, что ленинградцы в 1942 году выглядели совершенно иначе. И Сталин с трибуны мавзолея говорил 7 ноября 1941 года не с той интонацией, с какой обращался сутки спустя к съемочной группе в ночном кремлевском зале, в наспех сколоченной декорации «под мавзолей». И нефтяники Каспия для съемки высаживались на пустынный берег Каспия, наверно, не совсем так, как это было «на самом деле» – ведь к моменту приезда киногруппы нефть давно была найдена... Бывали случаи, когда по просьбе кинохроники, опоздавшей к штурму города, наши войска вторично шли в атаку – специально под съемки. Были, конечно, и подлинно документальные, ценою жизни добытые кадры. Наши операторы бывали в составе морских десантов, летали в задней кабине штурмовика, вели съемку из башни атакующего танка. Где правда, а где инсценировка – еще долго будут спорить историки. Однако доверие к кинодокументу серьезно подорвано.

Только теперь может исполниться мечта первопроходцев документального экрана, стремившихся показать «непреображенного человека». Д. Вертов обозначил такие виды наблюдения:

– наблюдение на фоне события («киноглаз и пожар»);

– наблюдение скрытой камерой («киноглаз и поцелуй»);

– наблюдение с искусственным отвлечением внимания («организовать» ситуацию и зафиксировать поведение людей).

Самому Вертову не довелось применить эти методы. Но в его честь много лет спустя французские документалисты назвали метод вторжения в жизнь с легкой синхронной камерой «синема-верите», т.е. «киноправда». Возможно, мы сейчас на пути к будущей «видео-правде» – если будем четко отделять художественные фантазии от документа, ведь даже Вертов не выдавал одно за другое.

Конечно, настоящие мастера всегда слегка нарушают правила, но это делается с успехом только при условии точного знания правил. В качестве примера приведем несколько эпизодов из фильма Би-би-си.

«Кавендиш, Вермонт, 20 мая 1994 года», – звучит голос за кадром. Камера показывает двух людей на общем плане, они забрасывают мяч в баскетбольное кольцо, укрепленное на стене двухэтажного деревянного дома, находящегося в правой половине кадра. Это Наталья Дмитриевна Солженицына и один из ее сыновей. Начинается тревеллинг – сложное движение камеры, она движется влево и поднимается вверх (можно использовать автовышку электриков или пожарных). На первом плане ветви сосен. Титр: «Александр Солженицын. Возвращение домой». Титр исчезает, движение камеры продолжается. Слева возникает еще одно строение, камера останавливается напротив освещенного окна второго этажа. За письменным столом Александр Солженицын. За кадром сообщается: 27 мая писатель вылетает через Анкоридж во Владивосток с посадкой в Магадане. И тут же (несинхронно) звучит голос писателя, поясняющего ситуацию.

Журналисту, который собирается работать с видеокамерой, надо вот так подробно разбирать образцы профессиональной работы – кадр за кадром. Как стоит свет, как движется камера, как звуком объединяются кадры, снятые в разных местах и в разное время... Несинхронно записанные (возможно, на кассетный маленький магнитофон) высказывания героев часто бывают более искренними, чем «синхроны». В нашем случае это как бы внутренний монолог героя, который расхаживает по веранде своего вермонтского дома. Жена писателя собирает вещи перед дальней дорогой. Снимает со стены портрет Солженицына, сделанный еще в ссылке, бережно упаковывает в гофрированный пластик, потом в картонную коробку, заклеивает скотчем. В конце фильма мы увидим, как Наталья Дмитриевна уже в московской квартире распаковывает ящик и вешает этот портрет на стену. Такие «ходы» требуют, конечно, некоторого сотрудничества журналистов с героями, но «инсценировкой» называть их нельзя. Было бы чувство меры...

Вот Солженицын готовится впервые вступить на российскую землю – самолет совершил посадку в Магадане. Двигаясь по проходу к двери. Александр Исаевич инструктирует жену: «Улыбаться здесь не подходит. Нет, девочка. Задумчивость...» Спускаются по трапу. Толпа встречающих. Кто-то протягивает руку: «Уважаемый Александр Исаевич!» Солженицын отстраняет: «Одну минуточку». Кланяется, касаясь рукой бетонных плит аэродрома, и произносит подготовленный монолог, глядя поверх собравшихся: «Я приношу поклон колымской земле...». Российский автор, с пиететом относящийся к великому писателю, убирает в монтаже эти неловкости (эпизод вошел в юбилейные фильмы тоже). У Би-би-си традиции иные.

Во Владивостоке вышла комедия, построенная на действиях местных фотографов. Здесь откровенно сконструировано экранное время и пространство. Солженицын появляется на крыльце гостиницы – на главной площади города дирижер взмахивает палочкой, звучит танцевальная мелодия (на самом деле от гостиницы до площади далеко). Защелкали затворы фотокамер, засуетились «папарацци». Мелодия сопровождает и морскую прогулку Солженицына, когда люди с камерами кружились вокруг на каких-то моторках и катерах, музыка продолжалась и на кадрах пресс-конференции, где писатель возмущался: зачем столько суеты, столько фотографий? Наконец, поднимаясь в вагон, главный герой иронически прощается с фотокорами. Лязгает вагонная сцепка (крупно – сцепщик). Памятник Ленину указывает рукой на вокзальные часы. Стрелка прыгает к цифре 12. Раздается выстрел морской пушки, падает на лист железа большая гильза. Поезд трогается. Семья Солженицына смотрит в окно, поезд идет по берегу залива. Но если съемочная группа отправляется с поездом, то, естественно, она не может в ту же секунду снимать и часы, и орудие. И вообще, поезд, отходящий как бы в 12.00, при внимательном рассмотрении оказывается... пригородной электричкой. И по берегу – на самом деле поезда идут не сразу после вокзала. Но авторы, опережая возможные упреки, продолжают легкую игру со зрителем: вот мы уже видим состав (какой – неважно) откуда-то сверху, с самолета, а вот под нами порядочный кусок земного шара – от Тихого океана до Байкала. Так можно снять со спутника, но перед нами, конечно, фокусы «виртуальной реальности».

В заключение настоятельно рекомендую журналисту с видеокамерой познакомиться с книгами Сергея Медынского «Компонуем кинокадр» (М., 1992) и «Мастерство кинооператора хроникально-документальных фильмов» (М., 1984). Пусть не смущает вас слово «кино»: изобразительно-выразительные средства экрана едины, независимо от того, какая техника у вас в руках.

в начало

ОТ ЧАСТНОГО К ОБЩЕМУ, НО НЕ НАОБОРОТ

Когда я работал на Куйбышевской студии ТВ, у меня был замечательный главный редактор. Хороший, душевный человек, лечил простуду крапивой, плавал в проруби на Волге, но каждый репортаж в эфире начинал одними и теми же словами: «Добрый вечер, дорогие товарищи! Коммунистическая партия и Советское правительство проявляют повседневную заботу о благосостоянии советских людей». Далее шел пример этой заботы с того места, откуда мой старший друг вел репортаж.

Отчего сегодня вспоминаю об этих, казалось бы, навсегда ушедших временах? Мне кажется, что многие молодые тележурналисты исповедуют ту же манеру ведения передач. Сначала – общие рассуждения, общие посылки: «Каждый человек в своей жизни проходит несколько этапов...». Или: «Человек и природа, это вечное противостояние...». Или: «Река, как время, а время, как люди...». По сути подобные пассажи не отличаются от формулы моего главного редактора.

У меня, как и у всякого среднего телезрителя, рука тянется к кнопке переключателя: а, это мы слышали, давай-ка поищем что-нибудь новенькое.

Я хочу в этой главе сказать о болезни. О подлинной болезни наших молодых журналистов ТВ, которые боятся сказать что-то не похожее на других, выдающееся из ряда. Я просмотрел сотни передач малых телестудий и убедился, к печали своей, в том, что мы с вами до смерти боимся сказать свое собственное слово, которого до нас никто еще не говорил. Мы прячемся за общеизвестные, избитые, истасканные формулы, слышанные сто пятьдесят раз!

Тем самым каждый молодой человек старается встать в общий ряд – при всей внешней независимости и оригинальности. Есть и еще одна причина таких вот «общих» начал в передачах и фильмах. Если сказать просто: «Мы плывем по Оби от Новосибирска вслед за таянием льдов, по весне 1999 года...» – это будет «голая», примитивная информация. А если на тех же кадрах Оби завернуть этакое: «Реки, как время, а время, как люди!» – это вроде как будет произведение искусства. А мы все хотим быть Творцами. С большой буквы. Кто-то нам сказал, что ТВ – искусство.

Но людям у телеэкранов хочется знать и видеть, как живут другие люди. А вовсе не о том, что думает по поводу жизни некий молодой «Т».

Зарубежные профессиональные фильмы начинаются чаще всего с обозначения места и времени действия. Не морочьте людям голову, скажите сразу, что вы решили показать в своем фильме!

Я начал эту главу со слова «когда» по двум причинам. Во-первых, с этого слова начинается множество зарубежных журналистских материалов – и очень мало наших. Во-вторых, на это есть личная причина. Один ученый-математик, когда я принес к нему на визу некий материал (нет ли фактических ошибок, неточностей?), сделал мне стилистическое замечание. Нельзя, говорит, начинать статью со слова «когда». Я ответил: может, математическую статью и нельзя, а в литературе и публицистике тому примеров тьма. Память была хорошая – назвал примеры от Ленина до Твардовского. «Когда» сразу вводит в обстоятельства дела.

Свойства психики человека таковы: он хочет на телеэкране оценивать некий конкретный факт, пример, некую личность, – имея в виду самого себя как эталон, с которым сравнивается другой человек, другой жизненный опыт. Этот очевидный социологический феномен игнорируют многие «Т» современного ТВ. Им бы себя показать.

ТВ как искусство я, принимая на себя любую критику эстетов и недоучек, понимаю как высшую степень мастерства, как простоту и ясность: ради чего мы выходим к человечеству, что мы хотим сказать и показать людям?

Рассказываю это все студентам, а также взрослым людям, получающим второе высшее образование, перед тем, как им садиться в кадр для монолога или интервью. Оператор дает отмашку – и: «Человек и природа, это вечное противостояние...». А речь всего лишь о новом изобретении, об устройстве для очистки воды. Но хочется войти в контекст вечных ценностей!

А вот в кадре милая, красивая, доброжелательная студентка – вице-мисс Москва на конкурсе красоты. Поставлено четкое задание: расскажите, как вы стали «вице-мисской»? Начинает: «В жизни каждого человека бывают периоды...». Прерываю: не надо про каждого, скажите о себе. О себе единственной!

И достаю старые номера «Ридерз дайджест» – вроде бы признанный на этой планете стиль и уровень журналистики, собрание разных, но хороших и понятных человечеству журналистских материалов. Начинаются они так:

«В два года Аллен Бонд частенько подходил к маминому пианино» (а ведь можно бы загнуть о роли музыки в жизни человека).

«Впервые я увидел фильм «Унесенные ветром» во время второй мировой войны», – пишет искушенный кинокритик, а наша кинодама непременно завернула бы про «мейнстрим» или чего еще покруче.

«На первый взгляд, Ной Лоттик из штата Пенсильвания был самым обыкновенным 24-летним парнем». Так начинается статья о сложнейшей проблеме сайентологии – через восприятие человека, попавшего в сети этой псевдорелигии.

«18 месяцев Мэрилин Гиззи страдала от ночных потений, тошноты и слабости. К весне она, 51-летняя директриса школы, с трудом могла проработать два часа в день». Речь в статье вовсе не о директрисе, а об ученом, который нашел вакцину против рака. Через впечатление рядового больного (он же читатель, слушатель, телезритель), а не с высот восприятия некоего «Т».

Почему мы боимся быть простыми и понятными? Почему цепляемся за право писать и говорить плохо, мутно, нескладно?

Привел я на занятиях примеры из «Ридерз дайджест», а мне говорят: это ведь журнал, а не ТВ, ТВ – искусство и живет по законам творца!

Ладно, творцы. Достаю сценарий и дикторский текст фильма моего давнего студента Виктора Онучко (он теперь работает в Брюсселе собкором РИА-Новости) о городе Ростове. Французские контрагенты поставили условие: город показывать через жизнь простой семьи. Виктор нашел для съемки «простую» семью – пожалуйста! Простой советский рабочий играет в драмкружке в пьесах Шекспира... Неужто перед камерой сыграет хуже? Француз-журналист у него на работе и дома задавал всякие вопросы – наш советский человек не сплоховал! А раз он таков – значит, думают зрители, и все они, русские, такие!

Это пример, как мы когда-то дурачили «их». Теперь – пример, как они дурачили «нас». Принцип тот же: от частного – к обобщениям. Фильм шведского ТВ про Московский университет – рана в моем сердце! Сценарий вылизывали кураторы из АПН (читай – КГБ). И все равно получилась мерзкая антисоветчина. В главные герои выбрали студента из азиатской республики. Рядом с ним для съемки попросили пройтись высокого, двухметрового парня. Текст: Уразбай (условное, конечно, имя) не рядовой студент, он выше обычных студентов, ибо член комитета комсомола МГУ. Затем этот Уразбай снят в комнате студенток мехмата, которые поют песни, а он слов не знает и потому молчит... Ладно, вспоминать противно, хотя работа по-своему мастерская. Важен принцип: через конкретную личность – об университете, о стране. Разве что с другим знаком – против «нас».

Вернусь к моей любимой, строгой и корректной Би-би-си.

Приведу строки из текста фильма о городе Киеве (тогда еще не зарубежного, родного каждому – мать городов русских!). Парень из Би-би-си, лет 28, ходил по Киеву в расстегнутой рубашке, садился в троллейбус, спускался в метро и наблюдал за жизнью конкретных семей. В этом принцип: через человека – страна. Фильм вызвал бурю полемики в Великобритании. А ведь не было никаких поползновений к «искусству» – только факты, целый час фактов! А начало такое:

Корреспондент Петтифер: «Во дворце новорожденных в Киеве происходит советский эквивалент обряда крещения. Виктор и Майя Терещенко пришли регистрировать рождение своей дочери. Таким образом младенец Наталья зарегистрирована в качестве гражданки Украинской Советской Социалистической Республики, одной из пятнадцати республик, составляющих Советский Союз».

Английский парень честно говорит, что это его личное впечатление о Киеве, который будет показан через жизнь нескольких семей. Иван Машанук приступает к работе в совхозе, где он служит шофером. Элеонора Стебляк идет на работу вместе с мужем, она балерина, а он балетмейстер. Степан Копыл и его жена работают на заводе «Красный экскаватор».

Через конкретные поступки и события в жизни трех семей показан весь Киев и вся страна.

Упругий стиль и мастерство переходов от одной темы к другой как раз и позволяют говорить об искусстве – т.е. мастерстве журналиста – так же, как столяра-краснодеревщика или слесаря высшего разряда, шлифующего плитки – измерители микронов.

Петтифер платит в кассу тотализатора на ипподроме Киева, как он сказал, «пару рублей» и начинает болеть за коня по кличке Боксит. На трибуне, в окружении нормальной публики ипподрома, он машет руками, смеется, переживает. Текст: «Но Боксит не победил. Он перешел в галоп и был дисквалифицирован. Даже в стране равенства одни лошади способнее других».

Снимаю шляпу! От частного – к общему. И никак иначе.

Не уверен, что все читатели меня поймут. Мы ведь привыкли совсем к другому. Вот с чем вышла в эфир молодая журналистка одной малой телестудии (пример типичный, даже город называть не буду): «Пусть мы не властны над временем, но и время в чем-то не властно над нами. Бег времени в нашем сознании то ускоряется при достижении, то замедляется при ожидании, то вовсе останавливается при угасании стимула к жизни, то прекращается вовсе. Вот, пожалуй, с последним надо бороться. Ведь увидеть, что принесет день завтрашний, – уже стимул. А телевидение поможет вам это сделать».

Попробуйте догадаться, о чем была эта передача и смотрел ли ее кто-нибудь, прорвавшись через вступительные фразы. О колонии заключенных! А могла быть совсем о другом. О работе нашего разведчика за границей. О педагоге или враче. Дополнить это перечисление легко. Но как трудно отказаться многим из нас от выспренней общей фразы!

в начало

ДОКУМЕНТ И ФАНТАЗИЯ

По данным НИСПИ (Национального института социально-психологических исследований), в городах Центральной России информационные программы пользуются устойчивой популярностью, лишь немного уступая художественным фильмам и намного опережая поднадоевшие сериалы. Местная информпрограмма – это ведь тоже сериал, в котором участвуешь ты сам и твои соседи, и постоянные знакомые персонажи – мэр, губернатор, начальник милиции, чудак-изобретатель, энтузиастка-учительница или краевед, ну и сами репортеры, и ведущие ТВ. Каждый со своим характером, с имиджем посланца аудитории, который не упустит ничего интересного.

Как на подробной карте выявляются детали местности, недоступные глобусу, так и информация из Уварова, Ливен, Торжка, Мурома, Обнинска дает более полное, с неожиданными «поворотами» представление о характере сегодняшней российской жизни. Высвечивается житейская философия, нравы, характеры. И предрассудки.

В нескольких работах – вечные наши комплексы по отношению к иностранцам. Нам все кажется, что они хотят нас унизить. И когда отказывают в помощи, и когда помогают. Даже столичное «Времечко» не миновала чаша сия. Вот стоит волосатый репортер возле немецкого кафе, называющегося «Нахтигаль». Он полон благородного негодования: как посмели эти немцы назвать кафе в честь эсэсовской дивизии с тем же названием! А ведь «Нахтигалъ» значит всего-навсего «соловей», или – буквально – «ночная птица». Что же, теперь выбросить это слово из немецкого языка? Те, кто открывал кафе, вряд ли помнят такие подробности, что была на территории России дивизия соловьев-разбойников.

Вот и репортеру Евгению Цыбрину (г. Узловая, Тульской обл.) не понравилось, что в приют умалишенных прислали хорошие серо-оливковые пиджаки. Правда, с нашивками и петлицами. Кители офицерские, времен второй мировой войны. Директор говорит в кадре, что ему все равно, какая это форма, лишь бы больным было тепло, а то с одеждой прямо беда. Но репортер стоит на своем: лучше мерзнуть, чем унижаться! Как на таможне пропускают такую, с позволения сказать, помощь? И куда смотрит принимающая сторона?

– Нет, это не архивные съемки третьего рейха, – говорит журналист за кадром. – Это не германский госпиталь и не пленные армии Паулюса. Это больные Климовского психоневрологического интерната. Сюда пришла вот такая гуманитарная помощь из Германии – офицерская форма времен Великой Отечественной войны. Немецкая форма в Туле и Новомосковске продается на килограммы, и спрос на нее немалый. Нонсенс, абсурд, издевательство? Наверное.

Мы вдвоем с коллегой из Рен-ТВ Петром Федоровым разбирали репортажи, присланные на конкурс информационных программ. Когда ведешь «разбор полетов» с молодыми журналистами, очень важно не обидеть никого, поддержать попытки творчества, постараться развить то хорошее, что при желании можно разглядеть в каждом репортаже. Вот и теперь мы с Петром начинаем с частностей, приберегая главное под конец. Смотрим еще раз первые кадры. «Это не архивные съемки третьего рейха, не германский госпиталь...». Ну, сразу же видно, что никакая это не Германия, а наша черноземная, до боли знакомая лечебница. В центре кадра родная русская старуха, слева сидят скорбные фигуры у подоконника, и лишь справа треть кадра занимает человек в кителе с нашивками, – но китель-то распахнут, под ним рубашка, ну никак эта картинка с третьим рейхом не вяжется. Текст, может быть, сгодился бы для газеты, но в сочетании с телевизионной картинкой эффектный, казалось бы, журналистский «ход» явно «не работает». Петр Федоров сказал: если хотите, чтобы зритель хоть на секунду принял наших больных за немецких офицеров – надо специально организовать кадр. Может быть, если возможно, в виде игры или развлечения попросить больных застегнуться или даже построиться в шеренгу.

Это предложение вызвало бурную реакцию журналистов: нельзя, неэтично, негуманно! Тут все зависит от легких психологических нюансов – кто-то сможет деликатно добиться своей цели, а кто-то полезет напролом. Не могу рекомендовать свой опыт, но мы даже свидания заключенных с родными устраивали для съемок и прочие «сцены из народной жизни», и ничего тут худого нет. Но – ладно, больные есть больные. А сам-то репортер мог бы эту форму надеть и в ней сделать свой «стенд-ап»? Или праведный гнев так захлестнул, что не позволяет к немецкой одежде прикоснуться?

– А зачем? – спрашивают местные коллеги. А затем, что репортеру негоже навязывать зрителям свою точку зрения. Тут нужен эксперимент. Надеваем форму и идем по городу. С такими примерно словами: в сорок третьем году человек, надевший такую форму, мог получить партизанскую пулю. Такую форму носили оккупанты, и ничего кроме ненависти она не вызывала. А теперь? В Германии выросли новые поколения, мало что знающие о войне. В Германии воспитан комплекс вины перед народами, пострадавшими от гитлеровской агрессии. Может быть, посылавшие эту одежду и не подозревали, какие эмоции вызовет она в России. Какие, кстати, эмоции? Давайте проверим. Вот я сейчас пойду по улицам, а видеокамера из машины будет следить за реакцией встречных прохожих...

Скорее всего репортеру удалось бы пройти через весь городок без ущерба для собственного здоровья. Можно было зайти, скажем, на рынок – в зону интенсивного общения земляков. Кстати, ежели форму покупают килограммами – значит, носят ее сами туляки? Можно было бы специально найти и ветерана, который возмутился бы действиями репортера, особенно если тот войдет в роль и выкинет руку в нацистском приветствии. Тогда репортер на крупном плане делает вот что. Он эффектно сдирает черно-серебряные витые нашивки и петлицы (подрезать заранее) – и говорит: а теперь это обыкновенный пиджак. И не надо видеть во всем происки врагов.

– Можно было бы сделать такой репортаж? – спрашиваю. – Не упустив такой любопытный факт, как форма гитлеровцев в дурдоме, – свести дело к шутке, не нагнетать «квасной патриотизм».

– Так это ж фантазию надо иметь, – ответила одна из слушательниц. И мы с Петром Федоровым стали фантазировать, как бы мы сами раскрыли ту или иную тему.

Обнинск, Татьяна Уварова, репортаж «Коза в квартире». Пенсионерка держит козу в городской квартире, приучила ее к чистоте, пьет вместе с двумя кошками козье молоко, готовит простоквашу и творог. Репортер начинает не с козы, а... с торговли картошкой на улицах, с консервных банок на полках. «Этой зимой жизнь калужан будет зависеть от того, какое количество они положили в банки огурцов, помидоров и прочей снеди. Но есть и более оригинальные методы выживания в трудных экономических условиях. Например, купить козу и поселить ее в одной из комнат своей квартиры. Пенсионерка Зинаида Кузъминична так и сделала. Коза Катя заняла место на диване…».

– Надо сразу брать быка за рога, то есть в данном случае козу, – заметил Федоров. – Даем крупно: дойка козы, струйки молока звенят по стенкам кастрюли. Отъезд камеры – и мы видим, что дойка происходит на фоне зеркального серванта. А потом репортера угощают козьим творогом, тут и происходит разговор. Коза на диване смотрит телевизор.

– То, что вы нам предлагаете – это штампы, привычные для вас журналистские приемы, – заметил один из слушателей.

– Совершенно верно. В нашем ремесле, как и в любом другом, существует набор профессиональных приемов. Если хотите, называйте их штампами. У одного репортера их пять, у другого – пятьдесят, в этом и разница. Главный «штамп»: заявлять тему в первом кадре и первой строке, привлекая внимание зрителей. Для этого надо самому понять, что же ты хочешь сказать, в чем суть новости, ее исключительность или сенсационность. А вы, наоборот, прячете новость в потоке общих фраз, думая, что «поднимаете» ее значение.

Вот еще один репортаж из того же Обнинска. Алексей Собачкин, репортаж «Резчик печатей». Я бы начал так: «Майор Юрий Галкин уволен из армии за связь с президентом США Биллом Клинтоном». Нет, надо же по традиции, в Обнинске не могут брать за рога сразу. Диктор говорит многозначительно: «Каких только увлечений нет у людей! Майор запаса Юрий Галкин, например (опять, как и с козой, это «например». – Г.К.) режет такие красивые печати, что ими с удовольствием пользуются главы государств и космонавты».

Сомнительно, чтобы печатями Клинтон действительно пользовался. Получив из России печати – для себя и для супруги, в кадре мы видим эти оттиски с американским орлом – Клинтон велел отправить письменную благодарность умельцу. Руководству воинской части это не понравилось, майор был уволен в запас.

Он, тем не менее, счастлив: над ним нет начальников «никого, кроме Всевышнего», а ремесло неплохо кормит. Галкин режет печати красиво и чисто, не пьет, чтобы рука не дрожала... Интересно, не правда ли?

А вот пример более грустный – не только по содержанию репортажа, но и по неумению выделить главное. Тверское ТВ, репортер Александр Никитин. Ведущая объявляет: вчера в 10 часов вечера на военном аэродроме в Торжке разбился вертолет Ка-50. Туда выехал наш корреспондент. Пошли кадры вертолетов, таких же Ка-50, и репортер начал рассказ: что за вертолет был, какой полет совершал в тот вечер. Подвесного вооружения «Черная акула» на сей раз не имела. Пилотировал вертолет начальник учебного центра, генерал-майор, Герой России Борис Воробьев. Интервью с его заместителем о возможных причинах катастрофы. И только тут, через минуту после начала репортажа, в разговоре выясняется главное: пилот разбился, не успел катапультироваться! Значит, начинать репортаж надо было иначе: в Торжке разбился не вертолет, а генерал, Герой России Борис Воробьев. Неужели, как в советские времена, техника – вертолет или трактор – важнее человека? Так получается, по смыслу работы Александра Никитина. Он говорит о споре военных с конструкторами о причинах аварии, репортер заявляет свою точку зрения, становится на одну из спорящих сторон. Иначе не умеем, не приучены.

А вот репортаж, блестящий по форме, но оставляющий вопросы по содержанию. В дом должны приехать судебные исполнители. В доме заперлись захватившие его люди – несчастные люди. Суд предписал выселить их. Репортер и оператор проникают внутрь и тем укрепляют позиции обороняющихся. Драматургия хороша: исполнители приезжают, грузовик для вещей подгоняют... А куда, собственно, хотели вывозить наших «героев»? Откуда они вообще появились, приехали? Нет ответа. Есть азартное противостояние решению суда. Мы, значит, «4-я власть», нам суд не указ?

Интересно смотреть программы малых телекомпаний – такого ни на ОРТ, ни на РТР, ни на НТВ тем более – не увидишь.

Неожиданная находка на свалке подмосковного Протвино: груда партийных билетов и учетных карточек членов КПСС. Люди возмущаются, говорят: нельзя так расставаться с прошлым. У того, кто вывез эти билеты из горкома на свалку вместо того, чтобы сжечь – нет ни ума, ни чести, ни совести.

За эту «свалку истории» Ирина Роговая, журналистка ТВ Протвино, была премирована на конкурсе в Орле. Премию получил также Владимир Рахманьков из Иванова за репортаж «Дача генерала». Ивановское ТВ взялось показывать дачи-новостройки местных милицейских начальников, один из которых заявил: эта дача – все, что у меня есть, если журналисты найдут другую – могут взять ее себе. И вот Рахманьков стоит на фоне добротного деревянного дома в Плесе – я нашел, держите свое слово, генерал! Радость, впрочем, была преждевременной: высокопоставленный милиционер успел перевести это строение на имя своего сына.

Таисия Бабенко (кабельное ТВ Нововоронежа) начала репортаж, держа в руках ракету «воздух-земля», упавшую во время воинских учений неподалеку от атомной электростанции. Олег Шишкин из Брянска показал горы мешков с сахарным песком на железнодорожном вокзале. Это, так сказать, легальная контрабанда с Украины. Таможня требует огромную пошлину – 48 процентов от стоимости товара и не получает ничего.

В городе Удомля охрану местной больницы взяла на себя организация РНЕ – Русского национального единства. Родственников к больным не пускают, зато молодчики с красными повязками и известной символикой расхаживают по коридорам и палатам. Их шеф, тоже со знаком «коловрата», так похожим на индо-германскую свастику, важно дает интервью в своем кабинете.

В Ржев приехали немцы – те самые, что воевали здесь в 1942 г. Заключен договор с местными властями об установке памятного знака на могиле немецких солдат. В репортаже представлен весь спектр эмоций местных жителей – от объятий с бывшими врагами до проклятий в их адрес.

И в завершение – снова о немцах. Репортаж из Твери. Четыре года городская казна не находит средств на ремонт моста через реку Тверцу, люди рискуют, пробираясь на работу и домой. Немецкая фирма «Золъверк крафт» подрядилась выполнить ремонт с гарантией на 50 лет. Идет «синхрон» с представителем фирмы, масса технических подробностей: углепластик, биосмола... Проезд будет платным, как на европейских автострадах. Когда фирма окупит затраты, мост останется городу. Заместитель главы администрации Твери подтверждает: город получит новый мост, не заплатив ни копейки из бюджета.

Мы с Петром Федоровым стали всерьез обсуждать этот репортаж: надо было дать общий вид моста, чертежи проекта и т.п. Нас остановили: ни черта вы, московские, не понимаете, это была первоапрельская шутка, никаких немцев в Твери нет, а мост, в самом деле, требует ремонта.

Век живи – век учись и удивляйся неисчерпаемости творческих возможностей телевизионной журналистики.

в начало

ФИЛЬМ РОЖДАЕТСЯ ТРИЖДЫ

В предыдущих главах довелось мне порассуждать о важности четкого, крепкого начала передачи или фильма – чтобы зрителю сразу стало понятно, о чем пойдет речь. Иначе, сбитый с толку невнятицей первых минут или общими рассуждениями, человек тянется к кнопке переключателя. Наше ТВ давно перестало быть одноканальным, а некоторые творцы делают свое произведение так, будто у зрителя нет выбора и он должен смотреть все, что ему дают, от начала до конца. Тема композиции фильма или передачи – с учетом законов зрительского восприятия – не менее важна, чем предыдущая. Обычно композицию рассматривают как гармоничное сложение частей, их взаимное расположение. Но мы начнем с другого. Посмотрим, насколько уместны в фильме сами части, компоненты, эпизоды. Сплошь и рядом обнаруживается, что есть в картине что-то явно лишнее, а необходимого – увы, недостает. Это происходит из-за недооценки сценарной работы. От того, что «думать некогда – снимать надо».

На евразийском телефоруме 1999 года, в номинации «Краеведческая программа», запомнился фильм «Алатырский экспромт» ГТРК «Чувашия». В титрах сказано: проект Арсения Тарасова. Режиссер Надежда Клочникова. Оператор Владимир Филиппов. Сразу скажу – оператор отличный. Пейзажи в осеннем тумане, лица горожан сняты художественно. Был бы спецприз за операторскую работу – оператор из Чебоксар имел бы на него все шансы. Авторы и режиссер оказались слабее оператора. В кадре присутствует очаровательная, улыбчивая, интеллигентная ведущая Оксана Васильева. Из дымки возникают золотые купола, спешат утренние прохожие, камера выделяет женщину, несущую сразу шесть десятков яиц в картонных ячейках. Вопрос Оксаны к прохожим звучит так: «Вы сегодня завтракали? Что у вас было на завтрак?» Это повторяется раз десять. Реакция – от нервного смеха и шуточек до подробного отчета: «бутерброд с колбасой, чай, яичко». Попутно Оксана выясняет, куда торопятся алатырцы: на работу, на рынок, в школу. Кто-то ел яичницу и пил чай с пряниками, кто-то чай и два бублика. Бабушка: «А я пока ничего не ела, мне пенсию четыре месяца не дают». И еще одна: «Жить нечем, кусок хлеба не на что купить». Мило улыбнувшись, Оксана завершает эпизод: «Вот так начинается утро в Алатыре». Раз начали с утра – значит, дальше будет и обед, и ужин, не так ли? Но авторы больше не возвращаются к гастрономической теме, к временам суток. А я, зритель, встречаясь с очередным экранным персонажем, думаю так, как меня «зарядили» в начале фильма. Вот краевед пересказывает легенду о названии города. Я же думаю: худой он какой-то, может, не завтракал? И зарплата наверняка маленькая. Слишком долгое, непропорционально долгое интервью с художником-резчиком – такими чудаками каждый город славен. Не иначе, думаю, Оксану обедом угостит. Нет, фильм, в общем, о духовных ценностях. Тогда какого же, извините, черта изначально задавать неверное направление? Нет, вот на рынке предлагаются горячие беляши. Но ведущая их игнорирует, примеряет новую шляпку. Однако не покупает ее, а надевает платочек, ибо следующий разговор – в монастыре. Затем певица, хорошо подсвеченная по контуру, сильным голосом поет романс (эта уж точно позавтракала). Появляется поэтесса – далеко не худенькая. Ну что я могу поделать, если авторы так организовали мое восприятие Алатыря? Завязка подавила развитие темы и стала как бы кульминацией фильма – самым сильным по эмоциональному воздействию компонентом.

Значит, гастрономический зачин надо было решительно убирать – хотя бы на стадии монтажа, если не догадались раньше. Оставить в летучих интервью-«вокс-поп» только: кто куда идет, едет, торопится. Географию города. Сами по себе портреты, повторяю, весьма колоритны.

Давая подобные элементарные советы по перемонтажу (весьма обычные между коллегами в прошлые времена), рискуешь встретить протест молодых творцов: не надо монтировать за нас, мы – так видим! Мы творим не по вашим устаревшим законам, а по своим, современным! Увы, давно известные законы композиции безнаказанно нарушать еще никому не удавалось – если, конечно, иметь целью сделать вещь доступной для массовой аудитории, заинтересовать многих людей, а не только своих знакомых, ценящих «приколы» и «стеб». После интересного начала зритель должен находиться в ожидании все более интересных событий, фактов, встреч, развивающих заявленную тему. Это – как закон регулярного приема пищи, причем от закуски к сладкому, а не наоборот.

Вот по каналу «Прометей-ACT» идет передача о завершении профессиональной учебы в школе Познера. Владимир Владимирович вручает молодому репортеру диплом в рамке, жмет руку. Такой же диплом – длинноногой девушке. И еще диплом в рамке, и еще рукопожатие – шесть или семь раз кряду. Затем – также подряд, встык – шесть или семь репортажей, выпускных работ, за которые и вручались дипломы. Не логичнее было бы поставить сначала репортаж – один, а потом показать вручение диплома – также одного – этому самому репортеру? Зная его работу, мы бы внимательнее вгляделись в лицо, порадовались бы за парня. Потом дать другой репортаж и другое награждение... Традиционно? А нам все хочется поставить с ног на голову, пооригинальничать. «Мы решили сделать так, как сделали», – таков был ответ прометеевских творцов.

Ну ладно, это обычная эфирная передача, и вообще этот канал в Москве пока не виден, хотя амбиции велики. Но вот программа, присланная на конкурс, на евразийский телефорум. Создатели – Калининградская НТРК «Каскад» при финансовой поддержке института «Открытое общество». Называется «Когда сдаются бастионы». Авторы О. Котовская, И. Барсукова. Пролог, четыре главы, эпилог – структура четкая. Показаны четыре военных городка, оставленные нашей армией, брошенные на разграбление местным жителям. Тащат все – оконные рамы и черепицу, батареи отопления и даже добротные немецкие кирпичи. Картина напоминает пригороды Берлина в 1945 году. Та же «не наша» архитектура, те же руины. Каждая часть программы – судьба одного городка, нет попытки объять необъятное. Нам сообщается, что только в районе Черняховска (быв. Инстербург) целых 36 военных городков, семь из них уже оставлены, еще одиннадцать опустеют в ближайшее время. Думаешь, глядя на экран: это какую же мы силищу здесь держали для отпора империализму... или для нападения на него?

Министерство обороны не передает городки местным властям, действуя, как сказано в программе, по принципу собаки на сене: сам не ам и другому не дам. Вот городок Пионерский, бывший Ной-Курен. Оставлены 84 объекта, построенные когда-то для элитной немецкой части. Невдалеке море, тут бы курорт неплохой организовать. Или приспособить дома под жилье, нужда в нем, как и повсюду, велика. Вторая глава передачи – про более удачный вариант. В поселке Колосовка на месте воинской части теперь колония для малолетних осужденных.

И тут передача делает странный зигзаг. Не могли сердобольные авторы пройти мимо детских судеб и задержались в колонии надолго. И задержали развитие передачи, ушли в сторону от темы. Уже не о судьбах брошенных домов речь – а о судьбах детей. Где мама, да кто папа, да за что посадили? Один парнишка говорит, мужчину какого-то ограбил, другой – мужчину убил. Переживаний – ноль, дети бодро вешают лапшу на уши тетенькам, мол, нет проблем в общении с себе подобными (тетеньки явно не в теме зэковской, не знают, какая жизнь тут – да и в армии – начинается после отбоя). Воспитатели подробно рассказывают, как дети овладевают строительными специальностями, да так хорошо, что не надо больше возить их на отсидку в центральную Россию. Явно другая передача! И ставить в эфир все это надо было отдельно, получше разобравшись в тюремно-лагерной специфике. Благие намерения авторов разрушили композицию передачи. Так же, как хозяйственные калининградцы, приспосабливая для себя дверной блок или черепицу, разрушают красивые здания.

Эфирное время щедро отдано детям, его осталось совсем мало, и пошла скороговорка еще о двух городках. Под Багратионовском (быв. Прейсиш-Эйлау) в казармах танкового полка на свой страх и риск разместились казаки. Ладят загородки для свиней, в актовом зале будет конноспортивный манеж. Солидные мужчины в лампасах, в лохматых бараньих папахах. Кто такие, откуда взялись? Авторам это неинтересно, да и время поджимает. Под Черняховском армия бросила не только дома, но и своих военных строителей, жить им негде, существуют на птичьих правах в тех же казармах, где служили. Мельком показан центр отдыха, построенный на базе военного объекта смелым бизнесменом. Значит, можно все-таки? В финале – призыв к далекой Москве – побыстрее крутить бумажную карусель, пока не все еще разворовано, решить вопрос с передачей имущества местным властям.

Интересно, разумно, правильно. Но сколько зрителей (а особенно зрительниц) отвлеклись от второй половины программы, обсуждая тему юных зэков! Можно представить себе эти споры у телевизора. Муж говорит – так им, мерзавцам, и надо, жена – «это ж дети...». Может, кто-то вспомнил, что такие же дети его ограбили и избили. Тут же, наверно, – воспитательная работа с собственным чадом: будешь хулиганить, вон куда попадешь, это они перед микрофоном такие тихие... Надо прогнозировать реакции зрителей на то, что мы им показываем. И понимать, какое существует «последействие» сильных кадров. Не может человек у телевизора переключаться так же быстро, как мелькают кадры и эпизоды.

Мы рассмотрели случаи, когда в фильме или передаче присутствует нечто лишнее, как бы выпирающее, негармоничное. Еще чаще какой-то детали – или даже опорной конструкции – не хватает. Не заложили в сценарий, не подумали на съемках, не придумали решения в монтаже. Студия «Вологда-фильм» широко задумала путешествие по реке в городок Чаронду. Автор идеи Юрий Половников, режиссер Алексей Аренский, оператор Сергей Баранов. Идет катамаран вниз по реке, на борту жарится рыба и кипятится чаек, а впрочем, иногда воду пьют из кружки, черпая за бортом, хотя там и плавают черные змеи, отгоняемые веслами.

Причаливают прямо к порогу непонятной одинокой избушки, хозяин сперва с опаской здоровается, потом отвечает на расспросы о Чаронде: гиблое место, там одни пенсионеры остались да змеи сползлись, погорячились вы, ребята, дня два вам идти, да и то если с погодой повезет. «Ребят» трое, один с камерой, его не видно. Еще двое – кто они? Автор идеи и режиссер? Что-то не очень похоже. Вот даже не поинтересовались, что за одинокий лесной житель попался, вот уже плывут дальше, а он остался на пороге. Может, один оператор ходил в плавание, а соавторы собрали потом из его кадров эту картину?

Фильм, в общем-то, хороший, чуть-чуть ему места не хватило в тройке евроазиатских победителей в той же номинации «Краеведческая программа», что и «Алатырский экспромт». Чуть-чуть, так сказать, на полголовы «Чаронду» обошел фильм, тоже о речном путешествии, «Путем хозяйки Агана» («СургутИн-формТВ»). Зачем вологжане плыли в Чаронду – не очень понятно, таких заброшенных городков немало. Финальная фраза: «Сегодня в Чаронде проживает восемь человек, три лошади, две коровы и теленок, а завтра... да ладно, это будет завтра». Да ладно – и все тут. А в Сургуте на фоне плавания по Агану серьезно ставится проблема сохранения нравов и обычаев коренных жителей, в художественно-публицистической форме показано столкновение двух цивилизаций. «Чаронде» не хватило авторского присутствия, личного взгляда на жизнь.

ТВ не отменило старый закон восприятия:

«Мне случалось наблюдать, что читатель редко вкушает удовольствие от книги, пока не узнает, каков собой написавший ее – темные ли у него волосы или белокурые, кроткого ли он нрава или желчного, женат или холост и прочие тому подобные сведения...».

Это написал в первом номере журнала «Зритель» английский эссеист и романист Джозеф Аддисон. Дело было в 1711 году, но мне кажется, что с тех пор природа человеческого восприятия не слишком изменилась. Мы, конечно, не англичане. Соввласть приучила нас: сидите тихо, не высовывайтесь – это нескромно, да и опасно. Авторы были удобны такие, чтоб их легко можно было заменять. Что кроткий, что желчный... «На моем месте каждый советский человек поступил бы так же». Не забыли эту сакраментальную фразу? Так и живем? Очень многие работы, присланные на телефорум, страдали отсутствием личного взгляда на мир. Фильм «ТВ-центра» под названием «Северные ханты» попал в число призеров именно благодаря такому взгляду, привнесенному автором и исполнителем закадрового текста Самарием Зеликиным. Я подозреваю, что Зеликин у хантов не был, но он рассказал о них лучше, чем многие авторы, проделавшие дальний путь. И не забыл золотое правило пяти элементной композиции: 1) экспозиция (заявка темы, обозначение замысла), 2) заявка действия, интриги, 3) развитие действия, перипетии, 4) кульминация и 5) развязка.

Одна из работ, присланных на форум, выделялась необычным названием: «Васаре, васаре, авасет, иппон». Сделано в Протвино, под Москвой, режиссером-оператором Дмитрием Дроба. Смысл названия разъяснен в финале. Это, оказывается, японский девиз: «полпобеды, еще полпобеды – чистая победа». Герой фильма – тренер по дзюдо, переживший травму позвоночника. Японский девиз можно было «раскрутить» с самого начала картины, показывая одну за другой все «полпобеды» спортсмена. Вот он передвигается с помощью сложных подставок-опор, каждый шаг дается нелегко. Вот он за рулем машины. Вот на руках продвигается к воде, плывет. А где же чистая победа? А она почему-то поставлена в самое начало. Команда «Надежда», которую тренирует наш герой, побеждает на соревнованиях. Тренер сидит в инвалидной коляске, сияет от счастья. Ну, чем не финал, не кульминация? Только надо бы еще показать, как же он ухитряется тренировать ребят? Процесс учебы не показан вовсе, а это, может быть, самое главное.

Фильм, как известно, рождается трижды: на бумаге, то есть в сценарном замысле, затем на съемочных площадках и, наконец, в процессе монтажа и озвучания. Если на каждом этапе добиваться хотя бы «полпобеды» – тогда будет и чистая победа на фестивалях, форумах, конкурсах.

в начало

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ

Раз в год в каком-нибудь не очень большом городе (чтоб не отвлекаться соблазнами цивилизации), в разных краях света, собираются телевизионщики всей планеты – те, кто прошел отбор на национальном, а потом и на глобальном уровне. Так действует международная система ИНПУТ, что расшифровывается как «ТВ в интересах общества». Премий и призов на ежегодных встречах не дают. Это не конкурс, не парадное мероприятие вроде ТЭФИ. Наградой является сама возможность пообщаться в течение пяти дней с коллегами по профессии, установить контакт с вещателями и дистрибьюторами всего мира, заинтересованными в покупке наиболее интересной продукции – как документальных, так и игровых телефильмов.

Режиссеры или авторы отобранных шоп-стюардами фильмов едут в указанную точку мира за свой счет. ЮНЕСКО, под чьей эгидой находится ИНПУТ, оплачивает дорогу и проживание лишь представителям стран с невысоким уровнем жизни – в основном это Африка, а в последнее время еще и СНГ с Балтией, то есть весь бывший «Союз нерушимый».

Первый на нашей территории отбор работ для ИНПУТа произошел в 1994 году в пансионате Телевизионного технического центра на озере Круглое. С нашей стороны распорядителем выступил зам. директора ТТЦ Леонид Золотаревский, от ИНПУТа приехал известный в Италии телевизионный деятель Серджио Борелли. Для России была выделена квота – 12 фильмов, для остальных стран – по 7. И вот в 1995 году в Сан-Себастьян (Испания) повезли свои фильмы Павел Печенкин из Перми и Юрий Шиллер из Новосибирска, поскольку при глобальном отборе (он происходит без присутствия авторов в Турине), из двенадцати российских работ сквозь «сито» проскакивают две – три – четыре.

Принципы отбора и как результат – лицо России на экранах глобального телесъезда – вот тема моих размышлений.

Вообще-то ИНПУТ скромно именует свои праздники «конференциями». В 1996 г. конференция прошла в Гвадалахаре (Мексика). Туда ездили наши известные документалисты Оксана Дворниченко, Самарий Зеликин, Виталий Майский. В 1997 г. в Нанте (Франция) показал первые серии «Лешкиного луга» Алексей Погребной из Кирова. И опять же были там Шиллер и Майский – стала складываться своя компания. Отбор фильмов в России теперь был доверен не критикам, не академикам, а тем, кто уже побывал хотя бы однажды на конференции ИНПУТа и знает тамошние критерии. Фильмы, как сказано в рекламном проспекте, должны быть непременно новаторскими, вызывать на дискуссию. Впрочем, различия между терминами «фильм» и «программа» в мировой практике отсутствуют, и в 1998 г. в Штутгарт (Германия) повезли свою продукцию команды Леонида Парфенова («Намедни») и АТВ («Пресс-клуб»), а также Андрей Осипов («Голоса»), Виктор Косаковский («Среда»), Алексей Учитель («Элита») и Раиса Малова, о чьей работе речь впереди.

И, наконец, в 1999 г. в Форт-Уорте (США, Техас) побывала целая группа «наших»: Сергей Дворцевой, Сергей Лозница, Андрей Шипулин, Александр Гутман, Андрей Осипов, Андрей Анчугов – последний показал фильм «Слава труду», о районной газете, словно бы застрявшей где-то в шестидесятых годах.

Далее – подбираются кандидаты для поездки в Галифакс (Канада). В 2001 г. запланировано собраться близ мыса Доброй Надежды, в Кейптауне, то есть на южной оконечности Африканского континента, в ЮАР, к которой нас приучали относиться нехорошо по причине апартеида. А зря, между прочим. Говорят, красивая и спокойная страна. «В Кейптаунском порту, с товаром на борту» – помните такую песенку наших подворотен и пионерлагерей? Теперь это никакая не экзотика, дело вполне реальное. Теперь кандидаты на поездку отбираются не на Старой площади, а на озере Круглом и еще в Турине – коллеги рекомендуют себе подобных.

С одной стороны, конечно, прекрасно, даже великолепно. Но есть, как всегда, и другая сторона.

Я уже писал, что когда-то мы, репортеры прямого эфира и телекиношники, собирались раз в год в Таллине. Для нас это было «окно в Европу», о большем не смели и мечтать. Ну, еще ездил кое-кто на кинофестивали в Лейпциг и Прагу, а ежели еще западнее – то фильмы возило лично само начальство, в сопровождении представителей «родственного Комитета». Репортерам и режиссерам хотелось показать «человеческое лицо» нашего социализма, показать нашу страну так, чтоб не стыдиться перед Западом. Такой, понимаете ли, пережиток: гордиться хотелось своей Родиной.

Это еще от Пушкина идет, социализм тут ни при чем. Прошу прощения за большую цитату, но без нее не будут понятны мои скорби дальнейшие. Вот что писал Александр Сергеевич одному из ближайших друзей, П.А. Вяземскому, 27 мая 1826 г. из Пскова в Петербург:

«Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда – при англичанах дурачим Василъя Львовича; пред М-те de Staёl заставляем Милорадовича отличаться в мазурке. Русский барин кричит: мальчик! забавляй Гекторку (датского кобеля). Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Все это попадает в его журнал и печатается в Европе – это мерзко. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство».

Сия диалектическая мысль припомнилась мне еще несколько лет назад, когда с подачи Золотаревского я оказался на нашей зональной конференции ИНПУТа в роли шоп-стюарда, то есть одного из «отборщиков» телепродукции для отправки в Турин.

Вначале это напоминало обычную работу в жюри. Я был в восторге, когда Серджио Борелли резко протестовал против рассуждений об «искусстве экрана» – мол, никакое у нас не искусство, наша профессия и ремесло состоит в том, чтобы показывать людям, как живут другие люди. «Прекратите использовать слово «искусство», мы рассказываем истории, чтобы добиться какой-то реакции!» Прелестно. Прекрасный аргумент для общения с останкинской режиссурой. А было нас человек семь – те же режиссеры и еще сценаристы, критики. Мы с Сергеем Муратовым представляли кафедру ТВ и радио Московского университета.

С восторгом мы все приняли фильм о голосовании в СИЗО – в следственном изоляторе, где сидят еще не осужденные, не лишенные гражданских прав, хотя и весьма колоритные персонажи. В день выборов у них тоже урны, списки, комиссии, бюллетени. Только под присмотром надзирателей. Слушать их суждения о президенте, о политиках – одно удовольствие. Каким-то образом в этой ячейке общества отражалось оно все.

В тот раз было представлено немало прибалтийских картин, снятых, как всегда, обстоятельно и со вкусом. О быте взрослых лилипутов. О том, как живут в сердобольных семьях умственно неполноценные дети. Как скрывался много лет в землянке от советских властей бывший полицай, как русские испортили коммуналками большой дом, на который теперь претендуют наследники бывших владельцев.

Российские мастера экрана развлекли нашу комиссию откровениями трех проституток (которые, как выяснилось потом, выполняли актерские задачи и были, так сказать, не вполне проститутками – их заверили, что картину увидят лишь на Западе и никакого ущерба им от этого не будет). Были еще вполне реальные судьбы брошенных детей. Запомнился однорукий деревенский мастер, как он залезает на купол церкви, привязывается веревкой и красит крест. Затем он выпивает, ругается с женой и показывает съемочной группе приготовленный для себя гроб. Да не просто показывает, а вытаскивает на середину двора и ложится в него, и накрывается крышкой.

Где-то на третий день таких просмотров я и вспомнил пушкинскую мысль, и процитировал коллегам по памяти – не стыдно ли, не мерзко ли выставлять Россию-мать в столь неприглядном виде перед заграницей? Нашлось и другое. Предложил я послать в Турин фильм про Николая Травкина – он тогда затевал революцию в отдельно взятом районе, тоже ведь мужик колоритный. И еще уральскую картину «Экспресс “Кукушка”» – репортаж из рабочего поезда, курсирующего по узкоколейке между Европой и Азией. Чем дальше от Москвы – тем спокойней народ живет, такой вывод напрашивался.

Ладно, послали. Травкина и «Кукушку» в Турине отвергли, а зэки, лилипуты и проститутки поехали на всемирную конференцию.

Некоторое время спустя наши мастера стали делать свои работы специально в расчете на ИНПУТ. Я уже цитировал потрясающую фразу Владимира Молчанова (продублированную субтитрами на английском языке), что в городе Ярославле мужчины оказались нетрезвые и неинтересные, и потому было решено делать картину про женщин. А женщины «попались» почему-то все пожилые, не очень счастливые, не очень образованные.

Нищая, чуть не лапотная, пьяная Русь! Бредут от автобуса женщины с кошелками, идет титр: «Русские женщины». Это именно то, что хотят видеть на Западе! И режиссер Раиса Малова попала-таки в Штутгарт-98, хотя трудов ей было – всего лишь Молчанова в Ярославль привезти да камеру на улице поставить.

«Русские женщины» особенно впечатляют, когда сразу же (до или после – все равно) в программе просмотра стоит фильм Алексея Учителя «Элита», он также был представлен в Штутгарте-98. Не наспех, как Малова, а старательно, с высоким кинематографическим мастерством группа А. Учителя зафиксировала в 52-минутном зрелище совсем других русских женщин. О своих мужьях с уважением, любовью и изяществом рассказывают жены политиков Шохина и Авена, вдова Листьева и еще одного коммерсанта, который, как сказано в фильме, ушел на встречу с бандитами и не вернулся. Криминал и политика – рядом. Неплохие жилища (Авены живут в доме, ранее принадлежавшем Алексею Толстому, Листьев построил трехэтажный особняк). Фейерверки, фуршеты, торжественные проходы по лестницам: телезвезда Дарьялова, Парфенов с супругой, Третьяков, Караганов – их, значит, отнесли к элите России. И между ними – интервью с истинно элитарной семьей, не нуждающейся в специальном ярлыке. Жена Владимира Спивакова рассказывает, как он защитил ее от хулиганов ночью в Париже.

В этих двух фильмах – как, и во многих прочих, рассчитанных на «эксклюзивность» материала – параллельные, не пересекающиеся миры. Словно две России. Разница в уровне доходов между десятью «верхними» и десятью «нижними» процентами, по данным Н. Шмелева, в Европе где-то около 10 раз, в России – 20 раз.

К этим крайностям тяготеют работы, представленные на ИНПУТ 2000 года. Я вновь оказался на зональной конференции, на озере Круглое – теперь не в роли шоп-стюарда, а от журнала «Журналист». Знакомых лиц увидел немного. За широкими столами, составленными прямоугольником, внутри которого мерцают экраны – почти исключительно молодежь. Представляясь в первый день, называют, кроме своей фамилии, еще одну: «мастерская Кобрина» или «мастерская Лисаковича». Стало быть, старшекурсники и недавние выпускники ВГИКа. Что ж, закономерно, – сказал Золотаревский, – именно им принадлежит XXI век.

С чем же идет в мир племя младое, незнакомое? Вот фильм «Демисезон», всего 8 минут. Звучит танго Оскара Строка. На голых ветвях старой яблони производят плавные движения молодые люди в черных нарядах, наподобие летучих мышей. Съемка ведется снизу, на фоне неба. Экран вдруг становится из серого – голубым, яблони расцветают, «летучие мыши» улетают. Типичный учебный этюд, во ВГИКе прежде всего ценится изобразительное решение. Но почему его отобрали для участия в зарубежном туре – кандидатом от России на ИНПУТ? Или такое «произведение»: камера, жестко зафиксированная на штативе, показывает пейзаж в стиле Шишкина – поле, откос, сосны, дорога. Раздается электронный звучок – и сверху вниз замедленно падает тарелка. Еще полминуты созерцания пейзажа, опять электронный «блям» – и мимо объектива, откуда-то с небес проплывает ваза. Потом – миска, потом еще какая-то посуда. Молодые глубокомысленно обсуждали некий подтекст, и что значит название «Четыре важные способности». А кто-то из «взрослых» задал вопрос: на какую, собственно, аудиторию вы рассчитываете? – Ни на какую, – отвечали авторы-вгиковцы. – А по какому телевидению это все можно показать? Ответ аналогичен: ни по какому.

Серджио Борелли не проявлял никакого беспокойства. Выходит, главный принцип ИНПУТа – «ТВ в интересах общества» – оказался забыт, на первый план вышло чистое экспериментаторство.

Еще в одном вгиковском фильме – я уж не буду перечислять названия – автор и режиссер, она же исполнительница главной роли, демонстрирует свои великолепные стати, непринужденно расхаживая по квартире в чем мать родила и переругиваясь с этой матерью (и по роли, и по жизни) как бы в поисках колготок.

Ну, это еще ладно, пусть смотрит весь мир, что есть еще женщины в русских селеньях, не только те несчастные, что показывал Молчанов, и не госпожа министерша из фильма А. Учителя. Но все-таки где она, непридуманная жизнь, документалистика, где основная, глубинная Русь? Не верхние и не нижние 10 процентов?

А вот она. Я уже писал о фильме «Чаронда», выражая недоумение полным отсутствием авторской позиции и хоть какой-нибудь мысли в показе вологодской глубинки.

– Значит, вы ничего не поняли в моем фильме, – заявил молодой автор – тоже, как выяснилось, студент-вгиковец.

– Так он же москвич, чего вы хотите, – сказал, отойдя на десяток шагов, вологодский режиссер Юрий Половников, более известный как Митрич (у него и в титрах, и на визитной карточке Митрич, он же значится как автор идеи «Чаронды»). Оказывается, это он отправил практиканта-вгиковца в плавание по речке Воже до призрачного города Чаронда, который и на карте не сыщешь. Там живут старики, а дети с внуками на лето приезжают, и кое-кто из городов навсегда возвращается – в общем, не так все безнадежно, как в тексте заезжего автора. Он увидел лишь крайнюю бедность, безысходность, даже могилы роют в воде – болота подступают все теснее...

На обсуждении с автора спесь сбивали довольно сурово, причем свои же вгиковцы. Один из них задал тот же вопрос, что был и у меня в статье: а что это был за человек в избе на берегу, возле самой реки, один, причем довольно молодой? Сперва к проезжим с опаской, потом с добрым советом. Это кто такой был?

– Рыбак, – сказал автор.

– Может быть, ты, старик, проплыл мимо главного героя своей жизни, – заметили коллеги.

Нельзя сказать, что киношная молодежь показала отсутствие интереса к реальной жизни среднего человека. Один автор провел видеонаблюдение из окна обычного московского дома. В кадре постоянно присутствует зеленая торцевая стена другого панельного здания – в нем, видимо, расположен магазин, и в тыл бойкого места, за угол к небольшому газончику постоянно заходят разные люди. Кто с детской коляской постоять, кто с ребенком поиграть, кто бутылку распить на троих или выпить пива из горлышка. А кто и нужду справить – большую или малую. Деловито и быстро проделывают это лица обоего пола.

Ну, посмеются на Западе над нашей простотой нравов. Ну и что? Будем смеяться вместе – вроде мы не отсюда, это не наш народ, и сами мы за угол никогда не ходили?

В фильме без слов «Московский ноктюрн» ночная столица предстает как чуждый человеку имперский город, железный стук башенного часового механизма как бы перекликается со стуком копыт Медного всадника над головой бедного Евгения. Это еще одно свидетельство драматического мироощущения входящих в жизнь молодых людей. И оно совпало с ожиданиями устроителей ИНПУТа. Вот – дословно – официальные аннотации отобранных шоп-стюардами и представленных на Запад российских документальных фильмов (помимо уже упоминавшихся):

«СВ № ...» Где-то среди глухих снегов, неподалеку от Соликамска живет пьяница. Пьет он от тоски и для вдохновения – герой фильма пишет стихи. И читает их на фоне пейзажей северной России и за рюмкой.

«Три трейлера». Три друга-шофера. Раньше они перевозили на Байкал построенные на заводе речные теплоходы. Теперь работы нет. Стоит завод, вмерзли в лед корабли на Байкале. А друзья пытаются как-то вписаться в новую жизнь, в новые условия.

«Полина». Бывший вор Борис Кулябин, проведший за решеткой больше 10 лет, стал писать и исполнять песни зоны, чем и прославился среди части московской интеллигенции. Муза Бориса – его жена Полина.

«Леонов с женой Зиной вышли на прогулку». После десятилетий скитаний, в 55 лет Леонов женился и поселился в деревне. Окружающую жизнь он не приемлет. И на телеге вместо мольберта, кистями от козы он рисует страны, которые никогда не видел, цирк, в котором никогда не был, себя и красавицу Зину, идущих в театр или на прогулку.

«Ксения и Илларион». История семьи сибиряков, состоящей из 37 человек: сыновья, невестки, внуки. Они живут в глухом углу Сибири и могут сделать для себя все – и зверя добыть, и валенки свалять. Верующие. Никита Михалков организовал главе семейства и его жене поездку к святым местам в Палестину.

Только в последнем фильме мы видим духовно здоровых людей, да и то явление Михалкова с неба – на вертолете – придает документальному зрелищу некую театральность. Что ж, все перечисленное – документы переломной эпохи, переломавшей многих и многих.

Журналисты и режиссеры – понятное дело, не социологи, они не обязаны давать выверенную, репрезентативную картину жизни общества. Лишь бы только обращение к нашим болевым точкам не превращалось в их смакование, лишь бы не рассматривали мы своих героев как занятных аборигенов в незнакомой, по сути, стране.

Пример бывших братьев-прибалтов свидетельствует: когда жизнь мало-помалу входит в нормальное русло (а у них это происходит быстрее) – интересы кинодокументалистов также смещаются от крайностей к обычным житейским делам. На конференцию ИНПУТа, на озеро Круглое, прибалты на сей раз не привезли никаких лилипутов и путан. Литва: «Прогулка с Антанасом Рекашимасом». Искрометного юмора и таланта музыкант, жизнерадостно показанный! «Магия путешествия» – маленькая труппа кукольного театра из Паневежиса на двух красочных фургонах, на лошадиной тяге путешествует по городам и весям. Эстония: «Мимикрия» – об учителе биологии, который одновременно еще и актер. «Истории Кыуе Лиису» – монологи 95-летней женщины. Латвия: «Новые времена на улице Поперечной». Иварс Селецкис и его группа жили на этой улочке, на окраине Риги, целый год. Фильм вышел замечательный, персонажи не хуже, чем в игровых сериалах, конфликты с соседями без особой злобы, раскрытие характеров – словом, документальное кино в его лучших традициях.

Говорят, есть в Прибалтике и другие фильмы. Только они их за границу не посылают. У малых народов чувство собственного достоинства, говорят, обострено.

в начало

А КТО ТЫ ТАКОЙ?

Этой главой я хотел бы закончить несколько затянувшийся разговор – о фильмах и передачах местного ТВ, присылаемых на различные конкурсы и фестивали.

Пересматриваю кассеты с этими передачами. Победителей и номинантов на конкурсах не так много, но есть ведь и просто хорошие передачи, которые хочется посмотреть еще раз и студентам показать.

Такие просмотры – это прежде всего встречи с хорошими журналистами, работающими на местных студиях, которые называются теперь телекомпаниями, но сохранили, судя по всему, душевную чистоту и энтузиазм, свойственные когда-то «шестидесятникам». Женщины-телевизионщицы из Рязани, Кургана, Самары, Тюмени, скорее всего, незнакомы друг с другом. Но когда смотришь их телевизионные очерки о современной деревне, слушаешь их уважительные и в то же время профессионально-цепкие разговоры с селянами – получаешь истинное удовольствие: они сохранили и несут в XXI век то, чем сильна была русская журналистика от Глеба Успенского до Юрия Черниченко. Сохранили интерес и внимание к простому российскому человеку, живущему на земле. Этот россиянин изменился, у него теперь и телевизор, и связи с городом, в том числе и родственные, – тем интереснее с ним общаться. Как к своим давним знакомым – а порой дело обстоит именно так – приезжают к сельским жителям журналистки близкого им областного ТВ. И экран обретает совсем иную глубину. И уставший от дешевых (в прямом и переносном смысле) студийных тусовок зритель получает возможность прожить пятнадцать – двадцать – тридцать минут там, куда доехала неведомо на каком бензине и энтузиазме съемочная группа из областного центра.

Вот крестьянин, поменявший легковую машину на более нужный в рязанской глубинке трактор «Беларусь», вытаскивает этим трактором из непролазной грязи «уазик» – фургон телевизионщиков. Над грязью возносятся купола реставрируемой церкви. Журналист Елена Александрина считает, что возрождение народного духа начинается с восстановления порушенных когда-то храмов, а будет храм – появится и хорошая дорога к нему. Александрина почти не появляется в кадре, лишь изредка и вроде бы случайно мы видим профиль сосредоточенной молодой женщины в модных очках. Свой цикл Александрина назвала «Своя земля», и я подумал было, что это про фермеров, про частную собственность на землю. Оказалось не так. Своя земля для журналистки и ее зрителей – это вся Рязанщина со времен отпора татаро-монгольскому игу, со всей историей, нравами, привычками и подзабытыми традициями. Люди теперь перестали бояться вспоминать прошлое, и Александрина своим вниманием и расспросами поощряет такие воспоминания, скажем, сельской художницы или отставного офицера. Негосударственная компания «Прио-Эхо» делает в Рязани доброе дело.

В Сибири народ традиционно более сдержанный, не раскрывает душу нежданному гостю. Ольга Ломакина, опытный журналист, так уютно располагается на крыльце сельского дома, так подзадоривает пожилых хозяев, что они, только что не желавшие отвечать, начинают перебивать друг друга, высказывать наболевшее. Общительного, приветливого человека в этих краях называют «незаломливый». Не ломается, значит, не старается возвыситься над ближним. Именно такие журналисты выпускают цикл «Деревенские этюды» в ГТРК «Регион-Тюмень».

Светлана Львова ведет в Кургане цикл передач «От Рождества до Рождества». Она вместе с оператором посещает разные семьи в дни семейных праздников. В дом Окуловских приехали, когда деду исполнилось 95 лет. Виновник торжества рубил дрова, дочь делала ватрушки и попутно давала интервью. Тут даже слово это – интервью – как-то неуместно. Она просто рассказывала давней знакомой про жизнь. Муж ее во дворе демонстрировал охотничье снаряжение и вел охотничьи рассказы. Потом вместе рассматривали армейские фотокарточки – внук, значит, третье поколение. Просто жизнь. Не всем, конечно, эта жизнь интересна, предпочитают виртуальную реальность, своего рода наркотик. А вот Курганское ТВ показывает жизнь. С наркотиками воюет, о будущем беспокоится вполне благополучная с виду, красивая и совсем не пожилая Татьяна Степанова. К чему ей эта боль в сердце? А все, видно, потому же: своя земля, свои люди вокруг.

И совсем уж интересно, когда молодая Ольга Христенко увлеченно рассказывает об особенностях жизни башкирских, украинских, старообрядческих сел Самарской губернии, а также того села, где стоял когда-то полк гренадеров и до сих пор люди там высокие и сильные. Село называется Русское Добрино, находится аж в трехстах километрах от Самары, съемки там велись, видно, не один день – настоящее, хотя и с юмором, историческое исследование. И сама Ольга подстать потомкам гренадеров – что называется, кровь с молоком, таких всегда ценили в русских деревнях. Воду из колодца достает, скотину обхаживает – себя в заставке показывает. Правильно делает.

Телезрители не всегда могут вспомнить, что именно говорил человек с экрана, однако охотно рассуждают о том, каков он, как относится к зрителям и к своим собеседникам на экране.

Уверен, что Ольга Христенко стала призером фестиваля «Вся Россия» в апреле 1999 г. не только благодаря квалифицированной журналистской работе, не только потому, что с ней был отличный оператор-художник, но и внешность ее нестандартную оценило по достоинству фестивальное жюри. Ольга словно немного стесняется, что вот такая она выросла большая и красивая, и лукаво посматривает в объектив. Чувствуется, что собеседники общаются с ней по-доброму, улыбка витает в каждой серии ее «Деревенских историй».

Ольга Никитина из Ростова-на-Дону (ГТРК «Дон-ТР») показала программу «Загар на баррикадах» – о студенческих протестах против строительства АЭС – заняв мудрую позицию «над схваткой», не становясь ни на одну сторону этих баррикад. Ольга Ронзина (Пермь, «Авто ТВ») провела настоящее расследование причин катастрофического разрушения построенных в последнее время дорог. Мы видим ее на трассе возле вспученного, треснувшего асфальта, потом в кабинетах чиновников: дамы – зампреда дорожного комитета и ее супруга, придумавшего дешевую добавку к асфальту. «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной», – укоризненно говорит журналистка. Мы видим, что главное для нее – не себя показать, а разобраться в проблеме, помочь делу. Но тем самым она ведь и себя показывает – причем наилучшим образом.

Телевизионная журналистика становится, как видим, женской профессией. Но не все позиции утрачены «сильным полом». Хорошую передачу «Дай Бог памяти» прислал из Кемерово Владимир Курбатов, увлеченно демонстрирует архивные находки Илья Сахаров в серии «Тайны старого Липецка» – за что и награжден на телефоруме. Продолжает снимать эпопею про село Кучугуры Владимир Герчиков из Воронежа – иногда он заезжает в это село просто так, без камеры, его принимают как своего и делятся новостями. Несколько семей, как уже сказано, сделал постоянными объектами наблюдения Алексей Погребной. Десятисерийный фильм «Лешкин луг», задуманный в 1990 г. как откровенная поддержка фермера против тупого и косного колхозного окружения, обернулся потрясающей документальной драмой. Не о фермерстве – о жизни начинаешь думать, глядя поначалу, как ладно все задумано Орловскими, огорчаясь потом их семейными ссорами, своеволием подрастающего Алешки и тем, что девочки, выросшие на фермерских трудах, оказались так падки к примитивной городской поп-культуре. Получив 22 премии за «Лешкин луг» на всевозможных фестивалях, Алексей Погребной, кажется, не знает, что ему делать дальше со своими героями. Многочисленные судебные тяжбы совсем подкосили их.

Но для меня интересен Погребной как беседчик, как человек, способный «влезть в душу» ближнему. В кулуарах одного из давних фестивалей, когда мы не были еще знакомы и я не знал, что он и есть автор «Лешкиного луга», Погребной с видом абсолютно невинным и заинтересованным, очень скромно спросил: а скажите, в чем разница между передачей и фильмом? Потом я видел, как он задавал этот вопрос еще многим людям, и каждый «покупался» на эту невинную скромность и начинал что-то отвечать, объяснять. Вот эти широко раскрытые глаза, желание услышать ответ (который он сам давно и прекрасно знает) я вижу и в фильмах Погребного. Он спрашивает так, что не ответить ему нельзя. Скромность или – как это в Тюмени – «незаломливость» есть главная отмычка выпускника театрального вуза Погребного. Одна из последних его работ – «Переселенцы». Александр и Азима Поповы, приехав как «русскоязычные» из дальней республики, никак не могут обрести себя на родной русской земле. Не вписываются в окружение. За семейной историей – колоссальная проблема. Погребной давно для себя решил, если на экране показ какого-то факта – это передача. А если возникают при этом раздумья о жизни всех нас – то это фильм. И чем спокойней задает «на голубом глазу» свои вопросы автор-режиссер, тем больше эмоций рождается у нас, зрителей. Этот вятский хитрец спокойно приехал на фестиваль, проводившийся МВД – «Правопорядок и общество» – и увез очередной приз. За серию «Чужие дети» все из того же «Лешкиного луга». В семье Орловских жил мальчик, помогал по хозяйству. Соседи говорили – батрак, мол, нехорошо это. Он ушел от «кулаков» в самостоятельную жизнь. И очень скоро оказался за решеткой. Думайте, люди, думайте – лучше быть «батраком» – или зэком.

Как-то удалось стать свидетелем уговоров: –Приезжайте к нам на передачу, вас увидит вся страна». И едут к этому розовощекому ведущему, вставая ни свет ни заря, едут в его утреннюю передачу академики и губернаторы, актеры и писатели. Действительно ведь – увидит вся страна! И, честно говоря, не имеет значения, какой ведущий сидит в студии. Ему некогда вдуматься, кто же перед ним оказался на сей раз. Он ничего о своих гостях не знает. По его розовому личику видно: ему достаточно того, что его самого регулярно видит вся страна. Известен тем, что известен. Упивается своей неотразимостью и легкостью речи. Это уже совсем другая журналистика – студийная. Он ведь в Русское Добрино никогда не поедет. Это не про него песенка презираемых ныне журналистов-шестидесятников: «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете». Там еще есть такие слова про журналиста: «Он в ночи с радистом слушал вьюгу, версты в поле мерил с агрономом, братом был, товарищем и другом людям, накануне незнакомым». Другом? – удивленно переспросил молодой репортер НТВ. – Нет, мы не сближаемся с теми, с кем работаем. Они для нас... материал, что ли, для наших передач.

Нет, что-то мне не хочется в такой ваш XXI век...

Чтобы не возникло ненужного противопоставления столицы и провинции, скажу, что подобные «племяннички» и «сынки» сидят не только в Останкине, куда их привел за ручку дядюшка или папа. То же самое вижу на местных экранах. Не всем охота грязь месить. Сидишь в чистой студии, все к тебе идут, ты – в центре внимания.

Не буду называть фамилии, но вот программа «Город и горожане», ведет ее красивый молодой человек. Сам себе он очень нравится. К передачам не готовится абсолютно. Заявлена тема «равноправие» – применительно к высшему образованию. Обсуждают проблему лицензирования вузов. Задает наш красавец длинный путаный вопрос уважаемым собеседникам: «Какими документами должен обладать вуз? Если университет существует 60 лет, то об аккредитации, о лицензии речи быть не может – какими документами должен обладать негосударственный вуз, чтобы студент был уверен, что доучится до конца, что это классный вуз?».

– Немного хочу вас поправить, – говорит руководитель вуза, – закон един для всех. Лицензирование, аккредитацию должны проходить все.

– Разумеется! – бодро воскликнул красавец, словно и не он только что утверждал противоположное. И еще полчаса путался между аккредитацией и аттестацией, сбивая с толку гостей вопросами: «А если мне не нравится вуз? Если меня не устраивает программа? А если вуз нарушает стандарт сам?».

Хочется спросить: а кто ты, собственно, такой? И вспоминается фраза из Аксенова:

«Не особенно уверен, но, кажется, в этом есть что-то от современного психологического состояния – наши вьюноши как бы дарят себя восхищенному человечеству, в том числе и противоположному полу». Написано, между прочим, еще в конце семидесятых. Сейчас тенденция стала еще заметнее.

Наш знакомец от своего «Города и горожан» выезжал и в столицу. Брал интервью у Отара Кушанашвили и подобных ему «вьюношей», на которых, видимо, равняется.

Конечно, молодость, как грустно шутят старые ворчуны вроде меня, – это тот недостаток, который с годами проходит. Вот и мальчики перестройки погрузнели, посерьезнели прямо на глазах восхищенного человечества. И Дибров уже ножкой не дрыгает, и даже Кушанашвили обходится без мата. Иногда в региональных программах такое взросление происходит в пределах одной передачи – заботливые сограждане просвещают напористого журналиста, и он теряет свой напор, превращаясь в обыкновенного мальчика или девочку.

Вот в городе Кемерово представителем «четвертой власти» врывается в жилконтору девица в очках, тянет за собой микрофон и оператора с камерой. Спрашивает сурово: скажите, куда расходуются деньги, которые мы платим как налог на собак? Спокойная дама буквально по-матерински объясняет про жетоны и строительство собачьих площадок, а потом говорит как бы, между прочим: вы бы представились, как ваши фамилии? У меня тоже есть знакомый на телестудии, с такой же трубочкой ходит. Тем временем конторская девушка выписывает документы: «Кто владелец собаки? Вы?» «Нет, мама», – лепечет юная репортерша. И уже на вольном воздухе опытный собачник на все наскоки – «А жетоны зачем?» – объясняет девочке, что жетон нужен, если собака, не дай Бог, потеряется.

Смотреть на это было, конечно, любопытно. Этакое укрощение строптивой. Провести бы такую разведку без камеры, не позориться прилюдно. Репортер, понятно, не всезнайка, его дело такое – спрашивать. Но все-таки не с абсолютного нуля начинать расспросы. Казенный микрофон в руках, надо думать, утверждает юное создание в его (ее) общественной значимости.

Подходит молодая дама с микрофоном в кулуарах телефорума и с ходу задает вопрос: какой смысл в Армении показывать передачу о Казахстане, ведь это никому не интересно. Объясняю: наоборот, интересно. Все мы вышли из одного социалистического прошлого и хотим знать, кто как из нынешних трудностей выпутывается: легче врозь или нет? Другая интервьюерша: «Дума хочет ввести цензуру, что вы скажете об этом?». Объясняю разницу между цензурой и Советом по нравственности, но не этого, видать, от меня ждали, рука с микрофоном нетерпеливо подергивается. «А что вы здесь делаете?» – в лоб спросил мой же собственный студент, оснащенный микрофоном. Сразу вспомнился бессмертный фильм с Евстигнеевым «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен». Был там такой персонаж, юный пионер, появлявшийся в разных местах с вопросом: «А чего вы тут делаете?». Ему отвечали: «Иди отсюда, иди...». Вежливость не позволяет ответить так же нашим юным телеинтервьюерам. Человек с микрофоном действует волей пославшей его телекомпании. На уровне информационного интервью он, независимо от личных качеств, принесет в студию какие-никакие ответы. Важно лишь понимать, что это – первый шаг в постижении профессии. Важно не остановиться, самолюбование – губительно.

в начало

НОВОСТИ ОТ АЛЕКСАНДРА ГУРНОВА

Г.К. Высокий потолок, огромный директорский стол... Каково репортеру в этом кабинете? Секретарша за дверью. Табличка: прием по делу и по личным вопросам с 10 до 22 часов. Как чувствует себя репортер в кресле гендиректора?

А.Г. Нормально.

Г.К. Значит, получилось, как у Ростроповича – сам и солист, и дирижер?

А.Г. Занимаюсь я тем же самым, что и всю жизнь. Делаю новости. Организую процесс. Первая ТСН – телевизионная служба новостей, ночные новости как альтернатива официозной программе «Время» – появилась на 1 канале, если помните, в 1989 году. Профессия появилась тогда – «ведущий новостей». Не диктор, а ведущий. Как в Америке. Но структуры такой, как там – чтобы все на него работали – ее не было. Ведущий сам заказывал съемки, сам определял верстку программы, он все делал.

Г.К. То есть не он, а – вы.

А.Г. Да, первые полгода я вел программу «ТСН» один. Потом пришли Миткова и Ростов, мы стали работать через два дня на третий. Здесь я делаю то же самое, причем каждый день. Только мне не нужно вечером гримироваться и идти в кадр.

Г.К. Это все равно, что познакомиться с девушкой, развлечь ее, уговорить – и в последний момент отдать другому. Разве не главный наркотик, кайф, показ мастерства – работа в прямом эфире?

А.Г. Когда взрослеешь, появляется опыт и приходится выбирать. Оставаться просто ведущим новостей, я считаю, не очень интересно для мужчины.

Г.К. Уолтеру Кронкайту только в 65 лет стало неинтересно.

А.Г. Для меня как для мужчины было важно всю жизнь кому-то что-то доказывать. Ради этого мы живем, правда? Я никогда не относился к работе как к повинности. Для меня работа всегда была своеобразной игрой, в которой нужно выиграть, нужно что-то доказать. Мне кажется, что как ведущий новостей я всем все доказал. А доказать свою состоятельность как руководителя информационной службы, причем частной, первой и единственной в своем роде, которую нужно было с первого колышка построить собственными руками – в этом не меньше риска и удовольствия, чем в прямом эфире.

Из меморандума А. Гурнова (директивный документ компании «ТСН»).

Новости – это кайф! Это – кураж. Это весело, черт побери. У нас с вами нет профессии, у нас есть жизнь, под названием «журналистика». У нас есть дело, которое больше, чем сто жизней.

Новости – веселая работа, которую делают молодые, веселые, смешные, сумасшедшие люди. Не дай Бог общаться с человеком, проработавшим в теленовостях больше десяти лет, как с нормальным. Вы не поймете друг друга и, скорее всего, крупно повздорите!

Самое опасное в редакции – скучные, недовольные, озабоченные люди: одного такого достаточно, чтобы подсунуть в нашу программу скучную новость. А скука для нас – это смерть!

Новости – это люди. Это – Люди, рассказывающие о Людях. Так просто...

А.Г. Сейчас у меня работает почти триста человек.

Г.К. Плюс собкоры?

А.Г. Нет, не собкоры, а стрингеры на договоре, человек под сто в разных городах. За границей есть агентства, наши русские ребята там обосновались и делают для нас материалы. При необходимости связываемся с газетчиками, они берут в аренду камеру и для нас делают материалы.

Г.К. Ваша продукция – новости – выходит в эфир на канале «ТВ-6». Нет ли риска, что требования руководства канала – условно говоря, господина Сагалаева или Березовского – придут в противоречие с вашими принципами работы[1]?

А.Г. Новости – они и есть новости, какие принципы? Когда создавались новые телеканалы, многим казалось, что они могут обойтись вообще без новостей. А сейчас поняли, что без новостей канал неполноценный. И мы сейчас стали работать не только на «ТВ-6», но и на «Рен-ТВ», с августа на «31-й канал». Вот 29-й еще лицензию не получил, а уже заключил с нами договор на новости. Конечно, на «ТВ-6» мы работаем в первую очередь, каждый день даем по 10 выпусков, стараемся давать новости в развитии.

Г.К. А завтра они скажут, что не могут платить столько денег, и – конец? Что будет с агентством?

А.Г. «ТВ-6» и сейчас платит меньше себестоимости. Но мы не только на них вещаем, есть и другие заказчики. Ежедневно программа «ТСН-модуль» выходит на спутник в 19 часов. Примерно 60 региональных телекомпаний ее принимают, записывают и используют в своих выпусках новостей. Наши новости обходятся дешевле, чем другие – на НТВ или ОРТ минута новостей стоит тысячу долларов, у меня где-то шестьсот. Потому что у меня меньше людей работает, а технология лучше – все в цифре, нелинейный монтаж, никаких пленок в эфире. Те, кто начинал с пленками – они ведь не могут оборудование выбросить и людей уволить. У нас преимущество в технологии абсолютное.

Г.К. Наверно, дело не только в технологии. Есть какие-то принципы, которые делают новости «ТСН» «отличными от других».

А.Г. Главное: не ударяться в аналитику. Как только начнет прослеживаться какая-то политическая линия – заказчики потеряют к нам интерес. У нас ориентация на тетеньку из трамвая: что интересно всем?

Из меморандума А. Гурнова:

Основой тональности наших сообщений является надлежащая беспристрастность в отношении вызывающих споры политических, экономических и прочих проблем. «Надлежащая» – означает, что «ТСН» не требует беспристрастности в таких вопросах, как торговля наркотиками, жестокость, расовая и религиозная нетерпимость, угроза независимости и престижу нашей Родины и некоторых других, в которых общество практически единодушно.

Новости – это то, что, по нашему мнению, люди должны знать (пример: чиновник X – жулик). Это то, что людям знать необходимо (пример: завтра будет забастовка в метро). Это то, что люди хотят знать (пример: кто получил «Оскара»?). Это то, что интересно – «бульвар», «подверстка» (пример: от кого родила К. Орбакайте?).

Г.К. Как вам удалось отучить журналистов от морализаторства, от оценочных суждений в репортажах? Мы ведь с советских времен подменяем факты мнениями, ради этого многие идут в журналистику – чтобы учить людей жить.

А.Г. Морализаторство – каленым железом! Сейчас найду пример. Вот, смотрите, текст, присланный с чеченской границы. Очень хороший материал. Корреспондент рассказывает, как стукнули по чеченским боевикам, превентивный удар нанесли. Есть интервью с одним, с другим, с министром Рушайло. Но вот заключительная фраза: «Если верить Владимиру Рушайло, российское МВД сдержало слово и, по всей видимости, теперь чеченские боевики будут неуютно чувствовать себя и на своей территории. Но это будет только в том случае, если сегодняшняя акция, будучи первой, не окажется последней». Корреспондент за это получил! Поддерживать убийство людей нельзя в принципе, тем более наших сограждан, коими являются, к сожалению, чеченские боевики. Окружить, арестовать, отдать под суд – тогда бы мы могли это поддерживать. Выражая надежду, что сегодняшняя акция не станет последней, он как бы учит МВД: давайте, ребята, так и надо.

Я говорю: если хочешь поставить хорошую точку в репортаже – дай факт. Например: у убитого лейтенанта остались две дочери, одной три года, другой три месяца. И все, никакого морализирования. Не надо учить Рушайло, что ему следует делать.

Из меморандума А. Гурнова.

Единственным способом самовыражения, проявления творческого подхода к информации является внимание к деталям, умение их подмечать и к месту использовать.

Корреспондент в кадре – причесан, гладко выбрит, в деловом костюме. За исключением экстремальных условий съемки для мужчины обязателен галстук, для женщины нижнее белье, чулки. Крайне нежелательно появление на работе и абсолютно недопустимо на съемке – как в спортивной, джинсовой одежде, так и в дорогих туалетах, украшениях. Оператор также должен быть одет чисто и выглядеть опрятно.

А.Г. Приучаем людей к тому, что запись «стенд-апа» – это непременная часть работы, которую надо сделать. Если не записал «стенд-ап» – не выполнил работу до конца. Его могут отрезать, если ты его плохо сделал, но это другой вопрос. Много стендапов в выпуске – это хорошо, зрителю понятно, что мы были там, на местах событий, а не писали текст под картинку, сидя в редакции.

Г.К. В вашем меморандуме написано, что «стенд-ап» записывается «статичным поясным планом, вполоборота к камере», причем не более 15 секунд. Может быть, ваши корреспонденты заслуживают немного большей свободы? Американцы учат: «Сидите на полуразвалившемся крылечке рядом с работниками службы соцобеспечения и бедняками, стойте в гуще толпы орущих подростков, выходите из-за диковинной статуи, говорите с места на трибуне заполненного стадиона, ведите репортаж из лаборатории на фоне работающих сотрудников и стеклянной посуды, рассказывайте о знаменитости, когда она за вашей спиной что-то говорит или пожимает руки. Будьте визуальной частью сообщения! От этого зависит, примут или отвергнут ваш материал». Вы считаете, такая постановка вопроса для нас преждевременна?

А.Г. Не каждый репортер справится. Но набор правил, я считаю, необходим.

Г.К. Конечно, это обеспечивает программе новостей свой «почерк», свой стиль. Но поговорим о более существенном – о принципах отбора материала для новостей. На некоторых телеканалах существуют специальные люди, которые отслеживают «джинсу» – скрытую рекламу. И так этим увлеклись, что теперь в программах полностью отсутствует информация о новой продукции российских предприятий. Может быть, нужен человек, который посмотрел бы на программу с точки зрения социального оптимизма, что ли. Вот в Нижнем Новгороде выпустили машину «Соболь». По улицам она ездит, но телевидение ее не показывает – как же, реклама!

А.Г. Я не считаю выпуск «Соболя» чем-то революционным. Внешне – та же «Газель». Если такую выпускают на Западе, это не становится темой для новостей.

Г.К. А для нашей страны такой показ, я считаю, важен. Знать, что не все остановилось, не все развалилось – как раз для тети Маши из трамвая это нужно. К тому же «Соболь», хоть и похож на «Газель» – машина совсем другая, комфортабельная. Так получилось, что я возвращался из российской глубинки в Москву один раз на «Соболе», а другой – на «Газели» и почувствовал разницу собственной спиной.

А.Г. В Калининграде «БМВ» начали собирать – я заказал материал. Я не боюсь рекламировать, что вот появляется «БМВ» российской сборки. Но и это не всем интересно. Негативные новости универсальные, а оптимизм у каждого свой. Негатив – это болевые точки. Вы же не приходите на работу и не говорите: слава Богу, я доехал нормально. А если вам на перекрестке «КАМАЗ» снес полморды, то вы всем об этом расскажете, и никто не подумает: вот человек какой негативный! Люди делятся происшествиями. Плохо то, что ко многому мы стали привыкать. Покушение на предпринимателя теперь уже не событие, рядовое дело.

Я всегда прошу своих сотрудников, чтоб в новостях была страна. Когда выпуск получается чисто московский, это мне не нравится и людям не нравится. Хотя у нас страна специфическая, 90 процентов новостей происходит в Москве.

Из меморандума А. Гурнова:

Новости не бывают «хорошими» или «плохими», и называть их так – значит навязывать зрителю нашу оценку, что недопустимо.

Каждый выпуск, вне зависимости от приоритетности новостей, должен быть продуман географически и тематически. В нем должна быть информация из регионов России, ближнего и дальнего зарубежья, а также информация из разных сфер жизни: политика, экономика, культура, спорт и т.д.

В каждом вечернем выпуске новостей должно быть прямое включение или его имитация.

Г.К. Теперь о вашем «интерактиве» – вы приглашаете позвонить за 5 рублей и высказать свое мнение. Например, нравится ли изменение погоды – да или нет? А как я отвечу, если мне похолодание после дикой жары приятно, но машину градом побило?

А.Г. Конечно, это не настоящий интерактив и нет картины общественного мнения, а только мнение зрителей данной программы.

Г.К. Причем наиболее активных. Мягко говоря.

А.Г. На Западе это способ зарабатывания денег. Задают вопрос, условно говоря: как зовут дочку Пугачевой – Марина, Полина или Кристина. 5 тысяч звонков – Кристина! На лохотроне разыгрывают имена – один получает «Мерседес», а компания зарабатывает деньги. И не надо к этому всерьез относиться.

Г.К. Если вы не будете ставить серьезные вопросы – то, конечно... Но народ наш привык действовать «как все». И в серьезной ситуации такой «интерактив» может стать сильнейшей эмоциональной подсказкой.

А.Г. Ну, это из области теории.

Г.К. Ладно, вот вам практика. Во вчерашнем выпуске вы поставили на голосование, как всегда, несколько событий дня и спросили, какое из них считать главным, о каком рассказать подробнее в воскресном выпуске «6 новостей недели».

А.Г. Мы всегда так делаем, зрители сами формируют воскресную программу.

Г.К. Ну, и за что вчера проголосовали? Можно взглянуть, найти в вашем компьютере?

А.Г. Пожалуйста... Вчера было вот что. «Космос» – это про конфликт с Казахстаном, не дают нам ракету запустить с продуктами и запчастями для «Мира»...

Г.К. И ваша ведущая пошутила: не послать ли к космонавтам на «Мир» коммерческую палатку с едой. Юморок так себе.

А.Г. На нас не может не оказывать влияние общий стиль канала «ТВ-6». Он, как известно, молодежный, легкий, отвязанный.

Г.К. Считайте, что я старый скучный человек из вашего меморандума.

А.Г. Дальше что у нас было? Прибалтийский закон о языке. Наши в Косово. Стихия – будет ли ураган. Разоблаченный шпион – обвинения в адрес Калугина. И, наконец, похороны армянского первосвященника – подавляющее большинство зрителей попросило подробнее рассказать в воскресенье именно о похоронах. Остальное, видимо, поднадоело.

Г.К. А по-моему, дружно позвонили все московские армяне. Большие патриоты своей малой родины. Кстати, католикос – через два «о» пишется.

А.Г. А у нас как? КатАликос?!

Г.К. А можно вывести на экран шуточку вашей ведущей про ураган? Кстати, почему она так таращит глаза – брови выше лба? Тоже для молодежной отвязанности?

А.Г. Вот текст: «”РИА-Новости” сообщило, что в Москве будет ураган, мы связались со спасателями, с МЧС – там сказали, что урагана не будет, и если вашу машину все-таки придавит упавшим деревом, за компенсацией обращайтесь к этим ведомствам, которые опровергали».

Г.К. Тоже юморок не высшей пробы. И представьте, как слушали это люди, на которых только что обрушился небывалый град – шайбы летели сантиметра по четыре диаметром. А она тут шутит, понимаешь.

А.Г. Но она права, урагана-то не было!

Г.К. А град вы прозевали. «ТВ-Центр» показал его на десять минут раньше вашего выпуска.

А.Г. Открываем ТАСС. Град в Москве размером от голубиного до куриного яйца. Сообщение поступило в 19.57 – за три минуты до нашего выпуска. У меня уважительная причина – вчера день рождения был.

Г.К. Примите поздравления. Не будем о неприятностях. Во что может вылиться ваша служба, какую следующую мужскую задачу поставит перед собой Александр Гурнов? Создать лучшее в России агентство телеинформации?

А.Г. Оно и так лучшее, потому что единственное. Это в первую очередь бизнес. И то, что сегодня агентство «ТСН» стоит вдвое больше, чем в него было вложено – говорит о том, что дело удалось. Глобальный замысел – сделать свой круглосуточный информационный канал, вроде Си-эн-эн. Сейчас это не очень реально. Это очень дорого. НТВ отказалось от подобного проекта. Минуту новостей может окупить не менее пяти минут дешевого развлекательного вещания, у Тернера кроме Си-эн-эн есть развлекательные каналы, и новости распространяются по подписке. Для нас это нереально.

Г.К. Рано или поздно кто-то в России это сделает, социологи выяснили, что потребность в таком канале есть.

А.Г. Если кто-то сделает, то это будем мы!

Из меморандума А. Гурнова:

Наша обязанность: утверждать демократию, представляя все значительные факты и точки зрения, чтобы обеспечить принятие решения каждым человеком на основе полученной информации.

Наши правила: не врать! Абсолютный приоритет общечеловеческих ценностей. Оппозиционность любым формам тоталитаризма и экстремизма. Уважение ко всем выборным органам власти. Корректность по отношению к коллегам. Доброжелательность друг к другу, к окружающим и зрителям.

Все сотрудники «ТСН» должны избегать конфликта между своими личными интересами и интересами «ТСН». Результатом невыполнения этого требования может быть увольнение.

в начало

ТЕЛЕВИДЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ КРИТИКИ

В кинотеатрах теперь, как известно, продают мебель и автомашины. Кинотеатры чаще упоминаются в прессе не в связи с премьерой фильма, а потому, что на торговцев «наезжают» конкуренты и начинается пальба. Ходить в кино небезопасно. В зале на тысячу человек, заплеванном семечками, два десятка зрителей. Тинэйджеры, прежде звавшиеся уличными мальчишками, самовыражаются, как могут. Это их территория.

Пока мы строили кинодворцы, киноангары, киносараи – в Европе и Америке появились другие заведения. Восемь-девять залов небольших, с фойе, переходами, лестницами, закоулками. Можно провести здесь полдня, переходя из зала в зал, подкрепляясь мороженым и напитками в барах. Не нравится один фильм – перешли на другой, третий. Статистика с начала века до наших дней свидетельствует, что в кино ходят, в основном, молодые люди. Они находят в кинотеатрах не только зрелище, но и свою среду обитания вдали от родительского присмотра.

Для нас появление многозальных киноцентров – пока перспектива. Есть один на всю Россию, на Пресне. Мы идем своим путем, потом спохватываемся, а светлое будущее все время норовит скрыться за горизонтом. Мрачное настоящее кинотеатров подталкивает к выводу: для нас сейчас главная форма существования кино – это телевидение. Из зала, в зал переходя, то бишь от телевизора в кухне к телевизору в комнате, подкрепляясь по дороге, мы знакомимся с классикой мирового экрана, потребляем запретные прежде плоды – не надо больше прорываться в Дом кино вместе с парикмахершами и продавцами, знакомыми наших кинодеятелей. Результаты сегодняшнего творчества, «наше новое кино» тоже приходит к нам с телеэкрана. Творцы, вырвавшиеся из-под редакторского гнета, ведут себя порой, как подростки без родительской опеки, – но это наше кино, уж какое есть.

Теперь премьера кинофильма – не только ритуальный выход творцов на сцену Дома кино с монологом режиссера, волнением актрисы и скромными поклонами остальных. Зенит славы теперь – телевизионный вечер по первому каналу, прямой эфир до и после всероссийского показа, с телефонными звонками в студию, а то и с целым «Пресс-клубом» и телемостами (если вспомнить, как А. Кончаловский презентовал свою «Курочку Рябу»), с ведущим или ведущей, известной зрителям не меньше самых-самых актеров, с отрядом критиков и критикесс, вострящих газетные перья уже не по разделу кино, а на полосах, щедро отводимых телевидению. Критик С. Муратов предрекал когда-то, что кино станет «разновидностью телевидения». Дожили.

И раньше телевизионный приемник покупался в семью, в основном, ради кинофильмов. Социологи, открывшие это, подверглись остракизму: полагалось думать, будто семья всаживает в этот ящик трехмесячную зарплату ради приобщения к «Ленинскому университету миллионов» и «Дневнику социалистического соревнования». Честно исследовать, а тем более критиковать ТВ было в 70-е годы небезопасно. «Это все равно, что критиковать Советскую власть», – рубанул с трибуны председатель Гостелерадио С. Лапин, рассказав, как к нему на прием в первый же месяц выстроились представители двадцати двух организаций, начиная от Союза кинематографистов – «И все хотят указывать, что надо делать телевидению!». Телевизионный министр дал отлуп всем непрошеным советчикам. Он формировал программу без социологов и критиков, по личным указаниям генсека Л. Брежнева. «Больше хороших товаров» – такое название постоянной передачи продиктовал лично Леонид Ильич. Товаров больше не становилось, но передача выходила как свидетельство партийной заботы о народе. Смотрел ли ее кто-нибудь, кроме автора заголовка, история умалчивает. Ибо критиковать – не смели.

Едва зародившаяся на волне оттепели 60-х профессия телекритиков исчезла. Исчез раздел «Телевидение», введенный было в журнале «Искусство кино». Телевизионное начальство поссорилось с кинематографическим, и киножурналу велели игнорировать наличие телевизоров в стране. Напомнили: важнейшим из искусств Ленин назвал кино, а вовсе не телевидение.

А теперь держу в руках целый номер журнала «Искусство кино», посвященный исключительно телевидению. В редакции говорят, что неплохо бы вообще переименовать журнал, назвать, например, «Искусство кино и ТВ». Поскольку кино воспринимается теперь в контексте телепрограмм. Такой поворот солидного журнала можно только приветствовать. Мощнейший, закаленный в боях отряд кинокритиков пробует обратить взоры на малый экран не как на «брата меньшего», а как на обретенный феномен культуры. Телекритика стала делом вполне безопасным – если не вникать, конечно, во внутренние, финансовые дела ТВ. Отражая телепроцесс, критика претендует на почетную роль социального контролера, предъявляющего требования к ТВ от имени общества – как те двадцать две организации во времена Лапина.

Просматривая вырезки из региональной прессы, вижу, что и там стали много писать о ТВ. Московские программы критикуются не столько с эстетических, сколько с политических позиций, ТВ рассматривается по-прежнему как учитель жизни, только сбрендивший за последние годы. Чувствуется, что частенько отдел ТВ поручается журналистам (журналисткам), не справившимся с другой проблематикой. Тон поучающий. Это ж каждая кухарка понимает, какая передача хорошая, а какая дрянь, и требует от лица народа: больше хороших товаров, то есть фильмов и передач. Они стали действительно товаром. От поголовья зрителей зависит стоимость рекламных секунд. Так что сугубо кухонная точка зрения на телевизор имеет полное право на существование. Но мы ведем речь о профессиональной телекритике, которая учитывает, что ТВ существует прежде всего для массовой аудитории, но руководствуется не одним лишь сиюминутным рейтингом, а – по идее – высшими духовными интересами общества.

«Телевидение в зеркале критики» – тема десятка дипломных работ, защищенных на факультете журналистики МГУ. Предмет изучения – статьи ведущих телекритиков, коих по определению не может быть много. Во всех работах студентов один и тот же набор имен. Филологически образованные дипломники пробуют искать корни эстетических пристрастий телекритиков в традициях Герцена и Добролюбова. Наиболее вдумчивые вспоминают еще Стасова и Шкловского, то есть музыкальную, художественную, кинематографическую, театральную критику, чьи традиции должны лежать в основе добротной критики ТВ. Есть и иной подход, заставляющий вспомнить героя А. Вайды, охмуряющего девушку в танце при помощи слов: «Для телевидения специфична специфика телевидения». В мелодраме о московских слезах телевизионный оператор тоже соблазнял девушку, вещая, что ничего скоро не будет – ни кино, ни театра – одно сплошное телевидение. Главный соблазн для юного критика – думать, что и до ТВ не было ничего.

Помимо прочего, телекритики творят историю ТВ. Само оно не сберегает видеозаписей, даже не документирует толком эфирную продукцию.

На страницах «Искусство кино» С. Лаврентьев назвал телекритиков народными контролерами, которые вместо верности политической линии стали требовать от ТВ Большого Искусства. А народ, по мнению Лаврентьева, требует не искусства, а чего-то другого. Зрители «истомились не по Куросаве и Муратовой, а по Джеймсу Бонду, Бэтмену и Индиане Джонсу». И вообще «фильмы снимаются для показа в кинозалах, а ТВ – не родная среда их обитания». Так что пусть, считает Лаврентьев, идут по телевизору мексиканские и прочие сериалы. «Это их дом, в котором героям Алена Рене и Федерико Феллини делать нечего. Пусть царят на малом экране Парфенов от Труссарди и говорливый Шолохов, мелодичный Валдис Пельш и попсовая Ксюша... По информационным каналам Большое Искусство все равно не передать адекватно. Те, кому оно действительно необходимо, отправляются на встречу с ним сами».

Я представил себе С. Рассадина, С. Лаврентьева и других телекритиков в роли реальных контролеров, которым действительно поручена выработка телевизионной вещательной политики. Будто сидят они в некоем совете, решающем, что давать, а что не давать в эфир. Один говорит: долой Ксюшу Стриж! А второй: нет, только Ксюшу и даешь!

Образ некоего общественного совета, или кураториума, возник у меня в ходе чтения статьи С. Муратова в том же «Искусстве кино». Вспомнив тоталитарное ТВ и заклеймив американское, ориентированное на рейтинг, то есть на неразвитую массу, критик очаровывается европейской моделью, которая называется общественно-государственным или публично-правовым ТВ. «Там нельзя, как у нас, указом сверху сместить очередного руководителя или передать канал от одной компании другой. Между государственным ТВ и верховной властью стоит независимый автономный орган (совет управляющих, административный совет, кураториум), избираемый, например, президентом, правительством и парламентом». Этот самый совет и следит за уровнем вещания. Чтобы в погоне за зрителем не утратить «духа нации», чтобы стремление повысить качество передач преобладало над коммерческими соображениями. “Ничего подобного у нас нет и не было”», – заключает Муратов. И вот я представил на минуточку, что заседает у нас такой кураториум и зачислены туда все маститые телекритики.

Выступает, к примеру, хозяйка телеподвала «Литературной газеты» С. Тарощина: «Ну почему в конце концов анпилствующая часть народонаселения должна диктовать остальным свои прокисшие вкусы, точнее, свою убогую безвкусицу?». Я мысленно аплодирую, потому что именно в угоду этой публике сняли с эфира «Киноправду?» – передачу, которую я вел три года с лишним по первому каналу. Внимаю С. Тарощиной дальше, – то есть просматриваю подшивку «ЛГ». Соглашаюсь с идеями и направленностью статей. И – не могу все же представить себе, что данные тексты предназначены для решения судеб ТВ. Скорее они для некоего кружка интеллектуалов, приподнимающих себя на бледном фоне экрана. Язычок-то каков! То «телевизионный мэйнстрим, состоящий из двух потоков», то «оттянуться на фуршете». Сквозит высокомерие к телеплебеям. Вот описывается, как создатели одной из передач, «незнакомые, скорей всего, с теоретическими установками, интуитивно стремятся нащупать тот самый тыняновский второй план, который сквозит, мерцает, различим сквозь текст, преображенный пародией». Эта снисходительная похвала относится к провалившемуся вскоре проекту, когда Л. Якубович пытался из чудесника стать историком и аналитиком («Анализы недели» и «Колесо истории»). Промах критика, да не один. Тут же уничтожаются «Старые песни о главном» – любимая народная передача, растащенная на кассеты, гремящая из видеокиосков. Девочки из хороших семей такие песни не поют. Нет, народ недостоин своих телекритиков.

А ведь было это все, было! Чехов сокрушался, что петербургские критики не оценили Лескова, поскольку господам критикам не понять народной жизни во Мценске. Те же критики высмеивали русские романсы Гурилева и Булахова, всякие там «Колокольчики мои, цветики степные».

Журнал «Искусство кино» в трудах Н. Зоркой просветил нас когда-то по части взаимоотношений кинематографа и лубочной литературы. Самым читаемым автором прошлого века был в России, оказывается, не Пушкин и Толстой, а некий Матвей Комаров. Он предшественник авторов мексиканских сериалов, имен которых мы, впрочем, тоже не знаем, и знать не хотим. Мы изучали литературу по вершинным взлетам духа и мысли, а не по реалиям народного чтения, не по тиражам. Время рейтингов, определяющих судьбы авторов ТВ, заставляет уважительно оглянуться на Матвея Комарова. Его «Повесть о приключении аглинского милорда Георга...» впервые напечатана в 1782 г., а последнее издание конфисковано соввластью в 1918-м. Подсчитано, что только в XIX веке «Милорд» издавался 97 раз! Девятое издание удостоил своим презрением Белинский, но публика презрения не заметила, новые издания продолжали выходить. Некрасов возопил: придет ли времечко, когда народ не милорда глупого, а Белинского и Гоголя с базара понесет? Черта с два, г-н Некрасов! Взглянули бы вы на книжные прилавки конца XX века, заодно и на телеэкран. Все потомки милорда! Народный вкус неизменен.

За что же читатель русский любил милорда аглинского? Сюжет прост и завлекателен. Некая графиня налагает на милорда любовный запрет сроком на шесть лет с условием верности. Разные красотки все шесть лет соблазняют Георга, но тщетно – и он в заданный срок соединяется с возлюбленной графиней. Эротика постоянно маячит на горизонте, но побеждает добродетель. Воспитанные на неистовом Виссарионе, мы Комарова в учебники литературы не допускали. А надо бы изучать этот феномен, если нас интересует истинная потребность народа, если молимся на рейтинг. Более того, смею предположить, что «Милорд...» выполнял, помимо развлекательной, некую культурно-просветительскую функцию, способствуя «исправлению нравов» – задача ныне подзабытая. Я бы на конкурсе «ТЭФИ» давал премию им. Матвея Комарова создателям популярной российской «мыльной оперы», а то у нас с этим жанром плохо. Даже А. Адабашьяна постигла неудача, хотя он препарирует жанр все в том же «Искусство кино»: «Телесериал – это зрелище облегченного типа», «требования к телепродукции коренным образом отличаются от требований к кинематографу». Нет, телевидение высокомерия не прощает! С таким подходом сериал этого режиссера был заранее обречен.

Наши кинематографисты и критики прежде представляли зрителя как сбывшуюся мечту Некрасова и Маяковского: землю попашет – попишет стихи или Тынянова почитает. Или в театр на Таганке сходит. Когда же выяснилось, что не таков массовый зритель – рассердились: «Не стараться ради него – облегченное слопает!» Не давать «по ящику» Феллини – не доросли! Кто дорос – те в Доме кино прекрасно помещаются.

«... И в кинематографе, и на ТВ первый этап теоретического осмысления проблемы массового зрителя отражал не столько реальное положение вещей, сколько общественно-эстетическую позицию авторов. Характерен резкий разрыв между возвышенными эстетическими и просветительскими установками критиков и действительными потребностями массового зрителя. Рано или поздно этот разрыв обнаруживается, и тогда начинается этап изучения публики».

Автор приведенных слов А. Вартанов (хоть сейчас его в кураториум) несколько опередил время. Он написал это для сборника, вышедшего в 1985 г. тиражом 600 экз. Называется книжка «В зеркале критики». А этап изучения публики начался только сейчас, и свидетельство тому – статья Н. Венжер в телевизионном номере «Искусство кино». Результат исследования зрительских предпочтений в Ярославле. В единую таблицу сведены кинофильмы и телепередачи. На первом месте оказался «Час пик» (это все же Ярославль, а не пресыщенная Москва). Первый из фильмов в таблице – рязановская «Ирония судьбы» – разделил пятое и шестое место с кизяковским «Пока все дома».

«Когда ток-шоу или телеигра становятся для зрителя интереснее, чем кино, а комментатор или ведущий игры привлекательнее героев киноэкрана – это симптомы проигрыша в негласном соревновании двух искусств», – резюмирует автор.

Социологическое направление в журнале «ИК» вообще очень интересно. Выясняется, что режиссеры не могут сговориться с теоретиками, какие фильмы входят в число лучших за сто лет, а уж от мнения народного далеки и те, и другие («Броненосец» знаменитый в прокате провалился – это еще Луначарский признавал). Дополнить бы таблицы Д. Дондурея и Н. Венжер живыми наблюдениями хоть за тем же ярославским зрителем. А. Аграновский поднял проблему гласности в 1966 г. на примере одной-единственной семьи Блоковых из города Горького. Очерк назывался «Пустырь». Про информационные пустыри в нашем обществе. Через частное – к общему, это ведь традиционный путь искусства и публицистики.

Так что прежде, чем усаживать телекритиков за длинный стол кураториума, решающего судьбы ТВ, неплохо бы командировать их в дома зрителей, пусть не очень далеко от Москвы. Первый телекритик В. Саппак – может быть потому, что вырос в коммунальной квартире – старался соотносить свои впечатления с реакцией других людей. Узнав о грядущей башне в Останкино, он представил себе этот циркуль с 500-метровой ножкой и с радиусом в 135 км.

«Представил со странной отчетливостью закопченные подмосковные города, дачные поселки в разреженном леске, деревни с избами по обе стороны шоссе, мокрые и пустынные железнодорожные платформы уже километров этак за 70 от Москвы, дощатые бараки с вечно сохнущим бельем и аккуратные, неотличимые друг от друга светлые пятиэтажные дома... Сколько же это человек оказалось вдруг связано одной ниточкой? Кто они?»

Книга Саппака называется «Телевидение и мы». Статьи некоторых современных критиков несут девиз «Телевидение и я», даже наоборот: «Я и телевидение». Индивидуальность критика, конечно, вне посягательств. Но как неловко смотреть на экранного тусовщика, презирающего аудиторию вне его круга, так и читать про «суррогат культуры» которым, дескать, является телевизионная версия театрального спектакля. Критик работает для своего круга – людей, которым достаточно преодолеть лень и сесть в троллейбус, чтобы оказаться в театре и потреблять продукт первой свежести. О дощатых бараках, Ярославле и Мценске и мысли не возникает!

Театроведческий и филологический фундамент В. Саппака сомнений не вызывает, однако писал он не только просто и понятно, но и с практическим прицелом: «где, когда, на каком еще материале может критик, пишущий об искусстве, вмешаться, активно вмешаться в дело, практически касающееся миллионов людей?» (курсив мой. – Г.К.).

Чтобы влиять на дело ТВ, надо стремиться найти с телеработниками общий язык. Не всегда это получается. Напомню «Пресс-клуб», где критики, сбившись кучкой, противостояли ведущим ТВ. Критикам было неуютно и тошно, а телевизионщики купались в своей стихии. Критики говорили о бездуховности ТВ, не приводя примеров и вообще не умея говорить публично. Массовики-затейники торжествовали победу. «Меня встречает на вокзале толпа с цветами в десять тысяч человек, а потому на критику мне плевать» – логика Якубовича. «Моя теща говорит после передачи: отдохнула как никогда», – заявляет Ганапольский. Контраргументов критики не нашли.

Нравятся теще продолжатели дела Матвея Комарова, творцы электронного лубка! Теща имеет право голоса. Тещ таких – легион. Когда-нибудь выделят в эфире специальный канал для тещ. Нынешние проблемы во многом обусловлены наличием у нас всего двух общероссийских телеканалов, как ни дели их – кого-то обделишь. Но вовсе очищать экранное поле от интеллекта и духовности в угоду тещам – это значит не уважать себя, свою страну, свою культуру. Да и тещи разные бывают – кто-то Вульфа и Радзинского предпочитает бойкому зятю.

В одной из комнат стеклянного дома на улице Королева я видел, как в три цвета красят для телевизионного начальства график передач прошедшей недели, с указанием рейтинга и доли. То есть, какой процент семей в Москве (жаль, не в Ярославле) смотрел ту или иную передачу; какая доля включенных в данный час телевизоров была настроена на первый канал, а не на конкурентов. Нормальный рейтинг – клетки передач зеленые. Ниже нормы, но еще на грани допустимого – желтые. Красный цвет означает, что передача не собрала и трети контрольной для данного часа аудитории. Если поставить в такую передачу рекламу – за нее гроша зеленого не дадут, ведь данные о рейтинге получают и рекламодатели. Стало быть, передача, попавшая в красную зону, обречена. «Тропиканка» и «Поле чудес» закрашены зеленым. Программы В. Познера, Л. Филатова – желтым. «Человек при деле» и «В городе N» покраснели, хотя идеолог этой системы В. Вильчек разрешил публицистическим программам иметь рейтинг в полтора раза ниже «развлекаловки». Когда он был простым телекритиком – ратовал за духовные ценности на экране. Теперь – рейтинг, рейтинг... Может, не надо давать критикам реальной власти?

А еще в комнате тихонько шуршит ксерокс, снимает для начальства копии газетных и журнальных статей о ТВ. Эти статьи иногда тоже расцвечиваются при помощи ярких маркеров. Понял я в этой комнате вот что. Бранить в печати высокорейтинговые, приносящие зеленую денежку программы – зря время тратить. Как Белинский зря потратил чернила на критику Комарова. Гораздо важнее поддержать в печати программы, несущие духовный и интеллектуальный потенциал, но попадающие в «зону риска» по рейтингу. Мнения прессы в Останкине все же учитываются. Так что наши телекритики на самом деле составляют некий совет – правда, не с решающим, а с совещательным голосом, в традициях страны советов.

Я вовсе не призываю, чтобы критик, пишущий о ТВ, видел перед собой исключительно теленачальника и обращался к нему. Первый и главный читатель – это зритель телевидения, сопоставляющий свое впечатление о программах с высокоразвитым эстетическим вкусом и обостренным гражданским чувством критика. Но есть и читатель-профессионал, и не только в Москве. Мне довелось недавно пообщаться с руководителями новых телестудий Соликамска, Тольятти, Канска, малых уральских городов и закрытых «атомных» поселений. У этих молодых людей чаще всего техническое образование. Они с удивлением узнавали, что существуют учебники по телевизионной журналистике, целые теории экранных искусств, наконец, люди, положившие жизнь в этой сфере. Многие впервые видели журналы «Искусство кино» и «Журналист». Это чуткие и благодарные читатели – если не обращаться поверх их голов к «посвященным» с заумными рассуждениями. Они внимательны к газетным рецензиям на столичные программы. Их собственная продукция, сфера регионального ТВ, столичной критикой пока не тронута.

Еще довелось мне слышать обращение главы президентской администрации к весьма серьезной публике – к председателям краевых и областных телерадиокомитетов России. Он говорил о том, что им, регионалам, теперь верят больше, чем московским телевизионщикам. Что столичное ТВ, замкнувшееся внутри Садового кольца, не ставит перед собой задачи национального сплочения, консолидации России. Что государственное ТВ не может быть лишь средством завоевания авторитета телеведущих. В общем, говорилось то, что мог бы написать и телекритик, обладай он чувством социальной ответственности и желанием вмешаться в дело. Председатели строчили в блокнотах.

... А мне не дает покоя статья «народного контролера» С. Лаврентьева. Вдруг кто-то из неофитов примет ее за руководство к действию. И уберут с телеэкранов «Восемь с половиной» и «Кабаре», «На последнем дыхании» и «Ностальгию». Конечно, следить напряженно за героем О. Янковского, когда трепетно ограждает он пламя свечи в последнем проходе своей жизни, через бассейн святой Катерины, – лучше на широком экране, вовлекающем зрителя внутрь действия. Но что делать, если в кинотеатрах продают автомобили, а двадцатидюймовый кинескоп остался единственным окном в мир большого искусства – в Братске, Канске, Соликамске, в «атомных» городках... В такой большой России.

в начало

ПРО НАХОДЧИВОГО СТУДЕНТА

Дело было в конце экзаменационной сессии на журфаке. Пришел студент сдавать «хвосты» по специальности. Показывает, как положено, реферат «Современное состояние ТВ в России». Краснеет, просит:

– Может быть, сразу прочитаете и оценку поставите? А то меня стипендии лишат, в учебной части не учитывают, что я уже на телевидении работаю.

– А когда полагалось этот реферат сдать? Месяц назад, не так ли?

– Не мог я, работал. У меня своя рубрика музыкальная, неужели вы не видели?

– Извините, не пришлось. Ну, давайте, перелистаем ваш шедевр творческой мысли.

«... Это наглое вторжение рекламных объявлений в программы было нашим первым ярким, шоковым впечатлением. Хотелось выключить телевизор, но надо было смотреть: Пришло желание разобраться, что такое телевизионная реклама для самого ТВ и для телезрителей».

Спрашиваю студента, почему не от первого лица написано, что это за «мы» – группой, что ли, смотрели? – Это же научная работа, – отвечает.

«В этом явлении перекрещивается множество совсем непростых проблем. По-видимому, преследуемая рекламой цель достигается, реклама оправдывает средства, на нее затраченные. Телевизионный эфир обеспечивает самый надежный эффект проталкивания товаров со складов и магазинных прилавков в хозяйственные сумки и автомобильные багажники потребителей. Зритель, кряхтя и проклиная эти осточертевшие, набитые как колбаса шпиком, рекламными вставками телепрограммы, их все же смотрит, а потом покупает в магазине именно то, о чем он слышал, по поводу чего его снабдили информацией. Он – как слепец в новом Вавилоне «общества потребления». И реклама – его собака-поводырь.

Коммерческие отделы телекомпаний, в чью обязанность входит самым наивыгоднейшим образом продавать фирмам-рекламодателям время в эфире, постепенно стали, чуть ли не самыми главными, задающими тон в структуре вещания».

– А это вы откуда знаете?

Студент немного помялся, мол, в Останкине работаю, все знаю про рейтинг.

«Первым и единственным критерием является рейтинг, что переводится с английского как «оценка», «котировка», то есть в данном случае – процент телезрителей, усевшихся перед телевизорами».

Спрашиваю, видел ли студент раскрашенные в три цвета листы с расписанием передач прошедшей недели. Не видел, говорит. Ну, конечно, их же для начальства раскрашивают. Научная подсказка, кого гнать из эфира. Красный цвет – значит, передача недотягивает до некоего контрольного рейтинга по Москве, на остальную же Россию плевать, в Москве главные зрители-потребители. Желтым раскрашены клеточки передач, которые «на грани». Чуть не вся публицистика теперь на графиках желтая. Зеленый цвет – цвет доллара, получаемого за рекламу – свидетельство высокого рейтинга. Тут «Поле чудес» и сериалы. Студент, впрочем, так и пишет:

«Не важность, не полезность, не художественные достоинства, не воспитательные свойства тех или иных программ вступают в соревнование друг с другом, а только одно из главнейших свойств – развлекательность, способность любой ценой собрать у экрана максимальную аудиторию потенциальных покупателей».

«Этим и опасен не подлежащий обжалованию диктат коммерческой рекламы: любой примитивной, банальной, на скорую руку сколоченной программе будет, безусловно, отдано предпочтение, а вместе с ним и лучшее экранное время, а самые первоклассные авторы окажутся в числе отвергнутых, если выяснится, что пошлое эстрадное ревю собрало хоть ненамного больше зрителей, чем талантливейшая постановка «Царя Эдипа». Прежде всего, поражает то, что зритель терпит такое телевидение».

– Тут нелогично. Зритель не просто терпит – он как раз и голосует за «Угадай мелодию» и прочую дребедень. Голосует рейтингом. Или вы имеете в виду интеллигентное меньшинство, которое не хочет, чтобы следующее поколение было способно только угадать «чижик-пыжик»? И так уже абитуриенты не могут назвать десяток современных писателей...

Студент потупился, он сидел на краешке стула и теребил прикрепленный к поясу пейджер, всем видом давая понять, что ждут его дела куда более важные, чем какой-то реферат.

«”Мы показываем телезрителям то, что они хотят смотреть” — эта «откровенная» фраза, слышанная нами во множестве телевизионных редакций, явно претендует на то, чтобы быть высеченной на скрижалях...»

– Какие, к черту, скрижали. Красоты стиля и пафос пропускаем. Куда-то вы торопитесь, молодой человек?

– На съемку. Музыкальный клип снимаем.

– Музыкальный ли, рекламный – невелика разница. А вы без разбора ругаете ролики и сами, оказывается, их делаете.

– Почитайте дальше, там и хорошие слова про рекламу есть.

«Рекламные телевизионные ролики, эти мини-шедевры коммерческого искусства, разыгрывают за 20–30 секунд эфирного времени сценки-представления, смешные, занимательные, драматически безукоризненные. Их ставят опытнейшие режиссеры. Приглашаются самые знаменитые актеры...»

В Останкине из уст в уста передают, как пригласили на съемки клипа одного очень известного исполнителя. А он говорит: в этот день не могу, у меня концерт. «Сколько вам за концерт платят?» – «Двадцать тысяч». – «Ну, так мы вам двадцать одну заплатим». И заплатили – за полминуты такие деньги. Это раньше, при большевиках, гонорары были расписаны и утверждены «в инстанциях», а нынче свобода. Кому по полгода зарплату не платят – пусть, мол, сами спонсоров ищут – а кому иначе.

«Рекламный ролик здесь как своеобразная нервная разрядка, как возможность перевести дух. В персонажах зритель «узнает» себя, свою семью. Для некоторых эти сценки становятся заменителями настоящего большого искусства. Они выглядят как некая модель тех трудностей, проблем и забот, которые одолевают зрителя в реальной жизни: как обеспечить себе успех в обществе, как завоевать расположение начальства (друзей, жены, собственных детей), как заиметь бодрый, здоровый, подтянутый вид. Все эти проблемы, которые так непросто разрешаются в действительном мире, здесь – в «волшебном царстве» рекламы – решаются легко, играючи: достаточно употреблять самое ароматное мыло и курить лучшие в мире сигареты».

Еще прокладки с крылышками и затычки «Тампекс»! Пардон, нашему автору целомудрие не позволило, вероятно, их вспомнить. А дети наши с утра до вечера видят на экране, просвещаясь насчет устройства женского волшебного естества.

Но хватит про рекламу. Перелистаем несколько страничек.

«Однажды мы терпеливо досмотрели вторую половину одной из множества постоянных и, как говорят, очень популярных передач – викторину-соревнование, происходившую на глазах сотен «живых» зрителей и миллионов телевизионных. Ведущий этой передачи, энергичный и находчивый человек, не умолкавший, кажется, ни на мгновение, делал все, чтобы обстановка в зале-студии была максимально накалена. Еще бы, претендентки могли в считанные секунды стать счастливыми обладательницами новейшего холодильника, сверкающей никелем автомашины или просто солидной пачки хрустящих ассигнаций. Эта возможность, сам этот шанс взбудораживал зрителей, приглашенных на передачу. Ведущий предлагал выбрать что-то одно: что находится в большой, перевязанной лентой коробке или нечто скрытое за таинственно шевелящейся занавесью...»

Нет уж, Якубовича трогать не будем, он народный любимец. Что там дальше, про публицистические передачи?

«Когда мы заговорили о целях, которые ставят перед собой журналисты, режиссеры, редакторы телевидения, об очевидности огромной силы воздействия, которой обладает сколько-нибудь популярная телевизионная программа, и о соответствующей этому ответственности людей, делающих такие программы, а следовательно, и необходимости хорошо сознавать, что ты предлагаешь телезрителям, какие ценности утверждаешь, – то услышали в ответ нечто, на наш взгляд, невразумительное, но в то же время чрезвычайно характерное для умонастроений либеральной интеллектуальной элиты. «А кто, собственно, возьмет на себя смелость определять, что следует, и что не следует показывать людям, что будет полезно для них и что – нет?». Значит, можешь свободно выбирать между стезей целомудрия и наклонной плоскостью порока, тебе никто не подскажет, что предпочтительнее».

Очень знакомая точка зрения.

«Нет нужды сколько-нибудь подробно рассказывать здесь о всех обстоятельствах и перипетиях избирательной кампании...».

Да уж, увольте!

«И все же предвыборная кампания при всей своей зрелищности, демагогии и фанфаронстве время от времени врывалась на телевизионный экран суровой неотвратимостью проблем, вставших во весь рост перед уязвленной, изверившейся, обманутой, впавшей в глубокий скептицизм и все еще надеющейся страной. Между тем лишний пар надо выпускать, чтобы котел не разорвало. Вымазав в дегте, вываляв в пуху и перьях одного-двух провалившихся на политической сцене неудачников, и газеты и телевидение с удовольствием особого рода создают миф о некоей «санитарной» функции средств массовой коммуникации, стоящих будто бы на страже интересов народа и готовьте мертвой хваткой вцепиться в каждого, кто покусится на «святость и чистоту» пресловутой демократии».

Распечатка телефонного компромата в газетах, издевательские комментарии Доренко и Киселева вполне укладываются в эту схему.

Теперь о нынешнем телеискусстве. Вот:

«Головокружительные истории с погонями, схватками, шантажом, пытками и прочими аксессуарами изготавливаемых конвейерным способом детективов собирают обширную аудиторию. Зритель потребляет по принципу «бери, что дают». Более того, этот самый «средний» зритель, на примитивные духовные запросы которого так часто ссылаются в уютных кабинетах телевизионных деятелей – этот зритель, как выяснилось, не испытывает особых восторгов по поводу тех программ, которые вынужден смотреть за неимением выбора. Наблюдается тенденция транслировать по всем каналам однотипные передачи – сразу несколько многосерийных комедий или футбольных матчей. Составители программ ощущают нужду в повышении остроты передач, чтобы привлечь и удержать внимание публики, и поэтому аудиторию приучают ко все более и более жестоким формам насилия. Наступает пресыщение, и то, что сегодня воспринимается как жестокость, завтра покажется пресным. И чем подробнее, чем ярче, чем «реалистичнее», чем талантливее, наконец, сделан подобный фильм или передача, тем явственнее и ощущение жуткого ужаса и долгожданное чувство облегчения. Плюс подленькая мыслишка о счастье принадлежать к той – преследующей, бьющей, убивающей – сильной стороне, которая всегда «права», всегда наверху, всегда в выигрыше».

Но, черт возьми, где-то я уже встречал эту мысль. Более того, знакомы мне эти ритмические повторы с нагнетанием эпитетов...

«Таким образом, знаменитую формулу – кредо американской зрелищной индустрии – Страх х Секс х Сенсация – можно дополнить еще одним сомножителем, еще одним «С»: «Соучастие в преступлении». Преступлением – против собственного народа – является позорная практика эксплуатации всего темного, низменного, что загрязняет сознание людей, в том числе эксплуатация эротики, порнографии, или, как острят американцы, – секс-плуатация».

Вот, наконец, и попался хитрый студент. В одном месте оставил упоминание об американцах – и сразу вспомнил я и эту формулу про секс и страх, и откуда взята она. Итак, я перелистывал реферат, а вернее смонтированные абзацы из книги Г. Оганова «TV по-американски». Она вышла вторым изданием в 1985 году. Так что и викторины тут описаны американские, и впавшая в скептицизм страна – не наша, и рекламные клипы тоже. И пресыщение насилием – не про нас...

Не про нас?

Нет с нами Григория Суреновича Оганова, он ушел туда, откуда – увы – не возвращаются. Ни ему, написавшему, ни нам, прочитавшим эту книгу много лет назад, и в дурном сне не могло привидеться, что худшие черты заокеанского ТВ будут радостно скопированы на российской земле. Наши международники критиковали Америку с позиций некоего идеального общества: «на буржуев смотрим свысока». Тем не менее, в книге Оганова есть и похвальные слова об американских коллегах: он отмечал высочайший профессионализм Уолтера Кронкайта, писал про общественное, просветительское телевидение Пи-би-эс, про зарождавшуюся тогда в Атланте круглосуточную информационную службу Си-эн-эн. Кроме серии «Сезам-стрит» (о ней тоже есть доброе слово в книге), мы пока никаких американских вершин не достигли. Зато в том, что ниже пейджера – превзошли намного.

... Захожу в факультетскую библиотеку. Чуть не у порога – стопка знакомых книг в глянцевом коричневатом переплете.

– Списывать, наверно, будем, как всю устаревшую литературу, – говорит молодая библиотекарша. – Преподаватели давно не рекомендуют эти книги студентам. Один только юноша, такой любопытный, взял на днях экземпляр...

Зачет я ему все же поставил. За находчивость.

в начало

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ НА ТЕЛЕЭКРАНЕ

(по материалам выступления автора в Академии МВД России)

Для начала – эпизод из моей журналистской молодости. В прямом эфире шел репортаж из отделения милиции. Из камеры вывели хулигана, зачитали ему обвинительное заключение, грозившее приличным сроком. По моей просьбе перед отправкой в следственный изолятор разрешили свидание с женой. Молодая красивая жена. И хулиган симпатичный. Льются слезы, уверения, что ждать будет – сплошная лирика. А потом выступает майор, хромая на все падежи, и по бумажке читает о вреде хулиганства... Досталось мне за тот репортаж! Дескать, внушили жалость к хулиганам, дискредитировали милицию. Ведь проступок парня не был показан на экране, и рассказано о нем было казенно, сухо – а наказание предстало во всей эмоциональной конкретности.

Я вспомнил этот случай, когда работник пресс-службы МВД отчитывался: в эфир прошло столько-то положительных материалов о милиции. Видел я на днях один такой материал. Сидит журналист у генерала и подхалимским голосом задает явно обговоренные заранее вопросы, генерал его презирает, генералу скучно. А я думаю: что мой коллега получил за десять минут унижения – права выручил, например? И смысл интервью до меня плохо доходит.

Вот такая штука телевидение – здесь эмоции играют порой более важную роль, чем слова.

Чтобы быть убедительным, сошлюсь на опыт телевидения Великобритании. На всех телестанциях – и коммерческих, и государственных, соблюдается предписание министра внутренних дел. Понимал министр специфику ТВ! И – запретил, начиная с 1988 года синхронный показ на экране любых высказываний ирландских террористов и связанных с ними лиц. То есть можно показать, как ирландский Басаев открывает рот, но что он при этом говорит – должен нейтрально пересказать диктор. А у нас главным объектом показа становятся интонации, отношения корреспондентки с этим бандитом, и забывается, что на его руках кровь сотен жителей Буденновска.

Грех и преступление всегда легче «расписать», чем праведное поведение. Даже в басне Крылова дети сочувствуют легкомысленной тунеядке-Стрекозе, а не зануде и труженику, моралисту-Муравью. В одном из рассказов Чехова монах, вернувшийся из города, так красочно рассказывает о грехе, что наутро весь монастырь оказывается пуст: все сбежали в город.

Какой вывод следует из сказанного для работников пресс-центров ведомства? Попробуем рассмотреть это по предложенной здесь схеме работы на трех уровнях: с корреспондентами, с руководителями прессы и с законодателями.

Сформировался определенный стереотип. Для корреспондента работник милицейского пресс-центра – это перестраховщик, не смыслящий в специфике ТВ, желающий видеть свое ведомство «в лучшем виде», т.е. застегнутым на все пуговицы. С другой стороны, журналист для милицейского работника – чуть ли не враг, желающий показать родное ведомство в неприглядном свете. Такие отношения ненормальны, непродуктивны. Вспомнить хотя бы, как очевидцы рассказывали про Буденновск: журналисты здоровались с чеченскими террористами, а у наших бойцов, что называется, руки чесались дать очередь по тем и другим. Почему так получается? Да потому, что пресс-центры стали преградой на пути журналистов к информации, а чеченцы, наоборот, использовали их в своих целях, распространяли через них нужную им информацию. В данном случае неплохо поучиться у чеченцев – вот как надо работать с прессой!

Надо понимать психологию наших корреспондентов. Они люди самолюбивые и не терпят, когда милиция ими командует, когда майор или полковник обращаются свысока, диктуют что-то, чуть ли не допрашивают. Почитайте в «Общей газете» дневник покойной журналистки Чайковой, которая вступила в чересчур близкие отношения с чеченской оппозицией в том числе и по причине бестолкового обращения с журналистами официальных представителей российской стороны. Надо дать журналисту эксклюзивный материал, нашего героя, чтобы он не делал этакого Робин Гуда из Басаева!

Молодому журналисту нужен фон, на котором его скромную персону заметят, оценят, предложат выгодный контракт. Елена Масюк, между прочим, начинала во «Взгляде», маскируясь под валютную проститутку у гостиницы «Националь», а из машины ее снимали скрытой камерой. Потом она делала интервью со старейшей проституткой Москвы по кличке «Шлеп-нога», у нее был цикл передач «Нечистая сила» (для чего редакциям такие репортажи и циклы – другой вопрос). Потом объехала все горячие точки, Чернобыль и прочее, а ее хотели, чуть ли не в строй поставить и инструкции читать? Ну нет, ей должны были предложить что-то романтическое, капитана Жеглова, засаду на разбойников – не знаю что. Упустили – ушла к чеченцам, говорит глупости: мол, уважаю Басаева. Чудовищно! Уважает убийцу. И он ее использует как канал информации. Через нее передал информацию о радиоактивном контейнере в Измайлове. Что будет в следующий раз – можно только гадать. Лишь бы не кончилось, как с Чайковой[2].

Почему руководители телекомпаний дают в эфир высказывания экстремистов всех мастей? Да потому, что стали заложниками неверно понятой свободы слова. Чуть что – демократическая пресса поднимает шум: «цензуру вводят в Останкино!». Не видят разницы между цензурой и редакционной политикой. В телерадиокомпаниях отсутствуют вещательные кодексы, наподобие тех, что приняты на Западе. Словно с цепи сорвавшись, телекомпании погнались за рейтингом, ничем не брезгуя на этом пути. Рейтинг – это деньги за рекламу. Давно ли мы издевались над западным, «буржуазным» ТВ? Но там есть понятие респектабельности, есть сдерживающие факторы, есть чувство достоинства нации, есть упомянутые кодексы. У нас же пока – увы – дикий передел эфира. И, видимо, бесполезно работать с телечиновником, который знает, что пребывать ему на этом посту недолго – ему не до интересов России, успеть бы обеспечить себя и внуков... Но все-таки, если вести работу на этом «втором уровне», надо иметь в виду следующее. Документ под названием «Руководство для создателей передач Би-би-си» (Великобритания) предписывает телевизионщикам тесно сотрудничать с полицией при организации внестудийных передач, ставить полицию в известность о любых съемках на улице, помогать полиции в ее повседневной работе; передачи не должны наделять преступников привлекательными чертами; в случаях угона самолетов, захвата заложников, похищения детей полиция может попросить воздержаться от сообщений, если есть опасность для жизни похищенного. Кодекс американской компании Эн-би-си-ньюс предостерегает от интервьюирования участников беспорядков – такие интервью «могут скорее подстрекать, чем информировать; полезные факты могут сообщить полиция, представители власти, наблюдатели». Кто же запустил у нас «теорию», что журналист не должен сотрудничать с властями, что он – всегда в оппозиции? Как правильно написали наши теоретики еще при социализме, хозяева ТВ в США принадлежат к высшим слоям общества и не заинтересованы в том, чтобы «раскачивать лодку», вызывать социальные потрясения. Репортер, провоцирующий такие вещи, будет уволен. У нас же дестабилизирующая информация принимается с восторгом, идет в эфир, работник высоко оплачивается – все во имя рейтинга. Скандал поднимает рейтинг – да здравствует скандал! Только межгосударственная телерадиокомпания «Мир» набралась смелости и не дала в эфир передачу про чеченских «Робин Гудов», которые много дней кормили, поили, возили по горам съемочную группу – а в эфир вот не попало ничего, и правильно.

Наконец, работа на третьем, законодательном уровне. Людей, подозреваемых в совершении преступлений, показывать синхронно – опасно для общества (потому в Великобритании и существует запрет). Даже «блатная романтика» тюремных камер едва ли оправдана на телеэкране. Не единожды, говоря о мотивах преступления, осужденные говорили: хотел увидеть себя по телевизору. Нужна систематизация этих случаев, накопление материала и предъявление законодателям.

Был бы законодательный запрет на интервью с террористами – телекомпания НТВ не смогла бы бороться за свой рейтинг при помощи показа «мужественного» бандита, стало быть, незачем было бы карабкаться к нему по каменистым тропам высокооплачиваемой репортерше – вся «романтика» оказалась бы подрубленной на корню. И не подходили бы ко мне на факультете во время Дня открытых дверей шестнадцатилетние школьницы: «Пошлите меня в Чечню! Хочу быть как Елена Масюк!». Дожили. Вроде как Зоя Космодемьянская – только совсем наоборот, берущая интервью у гитлеровцев.

Профессия телерепортера, хотя и стала массовой (каналов и программ теперь множество), остается довольно престижной в нашем обществе. Я понимаю, что этот престиж часто обеспечен не столько важностью работы телевизионного журналиста, сколько самим фактом его присутствия на экране. У работников правоохранительных органов все обстоит как раз наоборот: и хочется показать себя обществу, и боязно каждый раз – как бы не сказать лишнее, ведь нельзя умнее начальства выглядеть. Вот и нет на экранах достойного отражения этой деятельности.

В заключение еще два случая из практики. Молодой милиционер, спрашиваю, как в Москве служится? Он отвечает: нарушители уж больно культурные, приходится и мне книжки читать, в театры ходить. С юмором парень. А майор из пресс-службы без юмора – велел это все вырезать, чтоб не подрывать авторитет милиции. Вырезали! В другой раз договорились телеинтервью с генералом делать в тире. Я стреляю и задаю вопрос. Он стреляет – отвечает. В конце подсчитываем очки. Специалисты из пресс-центра убедили, что для генерала это несолидно. Это ведь не только в милиции, так же и у летчиков, и у моряков, везде теперь пресс-службы есть – для лучшего контакта с журналистами.

в начало

ЗАПИСКИ ЛИШНЕГО ЧЕЛОВЕКА

В ноябре-декабре 1995 г. Павел Каспаров и автор этих строк вели утром и вечером получасовые предвыборные телепередачи. Чаще всего объявляли рекламный ролик одного из 43-х избирательных объединений, а от другого выступал с монологом приехавший в Останкино лидер. Иногда один, порой со свитой. С плакатами и предметами: с настоящим яблоком или стеклянной рыбкой, или с пивной кружкой, или с набором экологически нечистых продуктов. Партии, движения, блоки и объединения шли «в связке» по четыре штуки, но никто не хотел выступать вместе с конкурентом – непременно отдельно, положено ему семь с половиной минут четыре раза в течение месяца – отдай, журналист, и не греши перед законом.

Для престижа канала ОРТ и в интересах зрителя порой удавалось уговорить кандидата на диалог с журналистом.

Эфирное время предоставлялось всем кандидатам бесплатно. Как его использовать – решал сам претендент на место в Думе. Торжество демократии. Однако мне вспомнился эпизод почти тридцатилетней давности. Очень уж похожей была роль «подручного», которого хозяин – барин может в любой момент прогнать вон.

Итак, Шаболовка, еженедельное обозрение «Эстафета новостей», год 1967-й. В тот раз барин прибыл для рассказа о 1-й международной книжной выставке-ярмарке. Слуги несли сзади два мешка с политической и художественной литературой. Барин брезгливо осмотрел отведенный для съемок кабинет главного редактора. Все знали: министерская должность в Госкомиздате была для П. Михайлова лишь скромным финалом карьеры, начинавшейся когда-то блистательно: при Сталине он руководил Центральным комитететом ВЛКСМ.

– Никаких интервью, – отрезал Михайлов с порога. – Вы некомпетентны. Я выступлю сам.

Наша «Эстафета новостей» была тогда островком вольнодумства в эфире. Не в том смысле, что мы ставили под сомнение достоинства родной партии и Советской власти. Наоборот, мы старались показать их как можно человечнее (предваряя понятие «социализм с человеческим лицом», появившееся в Праге через год). Мы старались работать в западной раскованной манере. Каждый репортаж должен был содержать некий «ход», «изюминку». Вопросы для интервью заранее продумывались. А выступления-монологи считались дурным тоном. Склонить очередного министра к интервью вместо доклада, было делом чести. Раз мне достался книжный министр Михайлов – выдаю обычный набор аргументации: зритель смотрит нас у себя дома, ему приятнее видеть, беседующих людей, партия учит нас, что пропаганда должна быть задушевной... Давайте обсудим возможный круг вопросов. Ярмарка – международная, значит, мы чем-то можем удивить мир, а чему-то поучиться, не так ли?

– Я покажу новые книги, – сказал Михайлов.

– Но вы же министр, а не продавец книжного магазина!

Сквозь зубы, не глядя на меня, Михайлов приказал включить кинокамеру. Достал из мешка томик Ленина, поднял его на уровень лица и начал выступать. Положил книгу на стол, нагнулся за следующей, выпав из кадра. Книг было много. Оператор едва успевал менять кассеты.

Пленку проявили, показали теленачальству: «к сожалению, выступление министра нельзя использовать, он закрывает лицо книгами и выпадает из кадра».

– Ну, хорошо, – согласился председатель телерадиокомитета Н. Месяцев, – пусть о международной книжной выставке-ярмарке расскажет ведущий «Эстафеты новостей». Кто у вас в этот раз?

В этот раз ведущим был автор этих строк. Сказал в прямом эфире примерно следующее. Все мы компетентны, когда речь идет о книгах. Мы – читатели, главные люди, ради которых работают типографии, о которых думают писатели... Ну и про выставку, конечно. Мое выступление министр оценил по достоинству. Снял трубку «вертушки», позвонил Месяцеву. Результат – отстранение от эфира на полгода.

Положение у нас в декабре 95 года было похуже, чем когда-то с министром сталинской закваски. Его выступление мы все-таки в эфир не дали, а нынче обязаны были давать всю чушь, произносимую националистами, полуфашистами, дремучими «коммунистами за СССР» и вовсе неведомыми демагогами, которым почему-то взбрело в голову, что они могут осчастливить Россию своими идеями.

А ведь как тщательно, с учетом мирового опыта, мы разрабатывали регламент теледебатов! Международный фонд «Культурная инициатива» еще в 1993 году распространил книгу «Телевидение и выборы». Там сказано, что избиратели считают дебаты «моментом истины», позволяющим по-настоящему глубоко узнать кандидатов. Дебаты повсеместно считаются необходимым элементом, ритуалом избирательных кампаний.

«Если кандидат использует общественные деньги для финансирования своей кампании, разве не следует установить правило, по которому он в таком случае обязан участвовать в теледебатах? Или, если кандидату предоставляется бесплатное время в эфире, разве это не значит, что он в долгу у общественности и может “расплатиться”, участвуя в дебатах, которые позволят общественности получить дополнительную информацию?»

В 1995 г. кандидатам разрешалось использовать бесплатное время по своему усмотрению. Каждого очередного гостя я должен был встречать по принципу «чего изволите?» Желаете сами говорить – пожалуйте в студию, а могу интервью у вас взять... Некоторые все-таки сообразили, что журналист вовсе не помеха, а помощник в разговоре перед камерой. И согласились на интервью. Но – чтоб задавал только согласованные заранее, удобные вопросы! Чуть что не так – журналиста долой.

Было обидно за нашу профессию, когда во время прямого эфира на канале РТР кандидаты пренебрежительно обрывали журналистов, пытавшихся что-то спросить. На ОРТ таких ситуаций не возникало, поскольку все записывалось на видеоленту заблаговременно. Но все же некоторые кандидаты, даже разрешившие ведущему представить их зрителям и спросить кое о чем, были в плену своих «домашних заготовок», не реагировали на наши реплики, даже не смотрели в сторону журналиста, считая его досадной помехой в коммуникации ну в точности как министр Михайлов в давно забытые времена. Успеть за семь с половиной кровных минут сказать «самое главное»! Не понимали, что это «главное» у них у всех, в общем, одинаково. И люди выбирают не только программу, но и личность. Телевидение передает не тексты, оно «передает» человека во всем богатстве его личностных проявлений. Остекленевший взор и напористая самоуверенность – не лучшие аргументы в борьбе за избирателя.

В мировой практике давно сложилось правило: «факт священен, комментарий свободен». Это значит, что репортер и ведущий новостей почти никак не выражают своего отношения к сообщаемым фактам – разве что улыбкой, если речь идет о детском празднике, или скорбным сочувствием жертвам катастрофы. Если же речь идет о политике – то взгляды журналиста-информатора должны оставаться загадкой для зрителя. Полная нейтральность! Интервьюеров учат «общаться с политиками на расстоянии вытянутой руки», намекая: политики приходят и уходят, а журналист остается. Ни заискивание, ни панибратство в политических интервью не допускаются. Российские коллеги никак не могут нащупать эту золотую середину в общении с гостями студии. Беспристрастность выглядит у нас как равнодушие. Между тем, если записать в этическом кодексе девиз интервьюера и репортера: «поиск истины от имени зрителя» и не только записать, а впитать в себя, прочувствовать эту роль – то у журналиста возникнет азарт и заинтересованность в теме, столь привлекательные на экране. И он свободно обойдется без раздачи оценок, без «я думаю», «я полагаю».

Эти последние формулировки вправе произносить не репортер и не интервьюер, а совсем другие журналисты: комментатор, обозреватель. К ним относится вторая половина сакраментальной формулы «факт священен, комментарий свободен». Не все телекомпании мира позволяют себе дорогое удовольствие иметь собственных комментаторов и обозревателей – так сказать, мыслителей в штате. Чаще на эту роль приглашаются публицисты из газет, аналитики-политологи.

В нашей стране комментаторами считались все журналисты телевидения, работающие в кадре. Они были обязаны разъяснять зрителям, что такое хорошо и что такое плохо. Они могли «поправить» собеседника, а то и «дать отпор чуждым взглядам». Страсть поучать и сейчас видна у многих. Но предвыборные кампании 1995, а потом и 1999 года со всей очевидностью показали: настоящих комментаторов у нас нет. Никто из журналистов не взял на себя миссию осмысления предвыборных программ, политических позиций разных партий и блоков. Это, повторю, должны были делать не ведущие, не интервьюеры, а совсем другие люди. Во время интервью никакой личной политической позиции высказывать не надо. Иначе случится то, что однажды случилось с тремя публицистами-международниками, решившими обратить в коммунистическую веру не кого-нибудь, а премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Этот позор не скоро забудется. Все-таки пламенные публицисты не должны брать интервью, а интервьюер – сбиваться на публицистику.

Уроки «Выборов-95» показывают, что наиболее интересных результатов удавалось добиться, когда интервьюеры выступали не «от себя», а от зрителя, от того самого «электората», который в значительной части пошел за популистами. Вот, к примеру, фрагменты из предвыборного интервью с Г. Явлинским. Это был его последний выход в бесплатный эфир. Прежде разные журналисты, общаясь с ним, пытались быть «на уровне», проявить себя знатоками экономики – и нарывались на неприязненную реакцию лидера «Яблока». В газете «Известия» даже написали, что напрасно Явлинский воспринимает любой вопрос как вызов. В последнем интервью была применена иная тактика:

– Некоторые зрители пишут нам: вы там все выучились бесплатно при Советской власти, а теперь эту власть хаете. И чем больше вы ее хаете, тем больше люди склоняются к тому, чтобы голосовать за коммунистов. Что бы вы ответили авторам таких писем?

Г. Явлинский очень мягко на сей раз (видя перед собой не «умника», а того простецкого зрителя, от которого вопрос) разъяснил, что «Яблоко» выступает не против коммунистов, ведь членами КПСС были очень многие люди, неповинные в бедах страны, а выступает против нищеты и бедности, которые порождены нынешней экономической политикой.

– Если вас послушать – вы близки коммунистам, они тоже заявляют, что борются с нищетой...

– Да, но разница в том, что они нам свои методы за 70 лет продемонстрировали... Возьмите наши маленькие города – они же не за четыре последних года пришли в упадок. Это лидеры компартии привели к тому, что развалился Советский Союз.

– Я продолжаю задавать вопросы от лица наших избирателей. Они пишут, что Союз развалили три человека, что народы за восстановление Союза, только независимые лидеры против. Что можно сказать по этому поводу?

– Кто не сожалеет о Советском Союзе, не имеет души и сердца. Кто думает, что Союз можно восстановить – не имеет мозгов. 18 октября 1991 года был подписан экономический договор между республиками. Он действовал бы сейчас, если бы не Беловежская пуща. Надо немедленно создавать экономический союз, сделать свободными хозяйственные связи и торговлю...

– Авторы многих писем, да и коммунисты, выступавшие здесь, утверждают, что демократы действуют по указке Международного валютного фонда, ЦРУ и Белого дома – вашингтонского...

– А кто такие демократы? Для меня это те люди, которые хотят, чтобы раз в 4 года могла меняться власть. Это люди, которые хотят контролировать власть. Это те люди, которые считают, что человек имеет право говорить то, что считает правильным, и его нельзя за это сажать в тюрьму или убивать. Это те люди, которые считают, что все в нашей стране должны подчиняться закону – и президент, и любой гражданин. Нынешние люди у власти не выполняют этих условий. С ними связана коррупция, безграмотная экономическая политика. Все они занимали крупные посты в коммунистической партии.

– Тогда возникает вопрос: а где они, ваши демократы? Одного мы перед собой видим – кто еще?

– Люди почувствуют, кто говорит правду. Люди определят это по глазам...

Можно упрекнуть журналиста в том, что он толкнул Явлинского на путь популизма. Однако в необходимости простого и ясного разговора с народом убеждает все – от результатов выборов до писем, продолжавших приходить на телевидение и после 17 декабря. Вот какие советы поступили в адрес одного из демократических кандидатов:

«Я – за вас! Но вижу, что коэффициент полезного действия вашей агитации очень низкий. Смотрят вас по утрам пенсионеры да случайная интеллигенция. Ваши выступления должны строиться с учетом реальной аудитории, а не ученого совета. Резко сократите количество вливаемой в уши информации. Ее избыток так же вреден, как и недостаток».

Мы сильно переоценивали тягу «среднего зрителя» к ценностям демократии, к свободе и правам человека. Судя по письмам (а их пишет та же активная часть публики, что первой спешит к избирательным урнам), многие готовы променять свободу на гарантированный минимум житейских благ. Демократия создает идеальные условия, чтобы с ней покончили вполне демократическим путем – большинством голосов.

После выборов с новой остротой встал вопрос о том, в какой степени, в каких составляющих компонентах приемлем для нас опыт мировой журналистики. Почему-то мы сплошь и рядом ухитряемся использовать то, что предназначено вовсе не для наших условий. Когда Вольтер формулировал свой знаменитый принцип: мол, я не разделяю ваших убеждений, но готов отдать жизнь за то, чтобы вы могли их высказать – он едва ли имел в виду политического оппонента гитлеровского или ленинского типа. И уж точно не к массовой информации относится вольтеровская фраза, с легкостью подхваченная некоторыми журналистами. Не стоит отдавать жизнь или писать кодексы для того, чтобы свои убеждения с экрана мог высказать сторонник расовой или классовой ненависти. Наоборот: вещательные кодексы должны запретить это раз и навсегда. Противники демократии не должны пользоваться ее преимуществами ради ее уничтожения.

Стоит напомнить, как понимал парламентаризм духовный наставник Зюганова и Анпилова.

«Депутаты, простые питерские пролетарии (Бадаев и другие) приезжали к Ленину за границу и говорили: мы желаем заниматься серьезной законодательной работой, нам надо посоветоваться с вами насчет бюджета, обсудить такой-то законопроект. В ответ на это тов. Ленин искренно хохотал. А когда они, смущенные, спрашивали, в чем дело, тов. Ленин отвечал Бадаеву: миляга, зачем тебе бюджет, поправка, кадетский законопроект? Ты, чай, рабочий, а Дума – для зубров. Ты выйди и скажи на всю Россию попросту про рабочую жизнь. Ты брось этой черной Думе в лицо: негодяи и эксплуататоры. Ты внеси им законопроект такой, что через три года мы вас, черносотенных помещиков, повесим на фонарях. Такие уроки парламентаризма давал депутатам тов. Ленин».

Это написано по горячим следам, в 1924 г., тогда же напечатано в траурном ленинском сборнике. Я вспоминал эти строки, слушая иных кандидатов в парламентарии в 1995-м, а затем в 1999 году.

Еще один тезис популярен среди журналистов: интеллигент должен всегда быть в оппозиции к правительству. Позволю себе усомниться в интеллигентности весьма многих коллег, разделяющих эту точку зрения. Ведь не к экранной деятельности относится данный принцип. Брезгливая гримаса, обращенная с экрана к властям и народу – не лучшее завоевание нашей демократии. Обязанность средств массовой информации, согласно американской «теории социальной ответственности», – переводить конфликты в план дискуссий. Но следует иметь в виду, что конфликты между левыми и правыми политическими направлениями в западном мире разнятся не на 180 градусов, как у нас, не носят «судьбоносный» характер, не чреваты гражданской войной. Левые заботятся о социальных гарантиях, правые – об интересах крупных производителей. Сменяя друг друга у государственного руля, они не слишком раскачивают посудину, в которой плывут.

Западные «леваки» активно взялись поучать нас в последнее время, на русском языке вышло несколько книг с проповедью свободы слова как высшей ценности. Германские ученые в книге «Право радио и телевидения в России» уверяют, что «противоположная направленность интересов» – большое благо, так как благодаря ей «устанавливается равновесие в обществе». Тут явно не учитываются российские традиции. У нас противоположность интересов ведет не к равновесию, а к мордобою и танковым залпам. Впрочем, и в ФРГ к рекомендациям прекраснодушных теоретиков не очень-то прислушиваются. Нам пытаются навязать то, что у самих не прижилось. Авторы книги признают: свобода вещания в ФРГ рассматривается не как абсолютная, а как вспомогательная (буквально – «служебная») ценность. Федеральный конституционный суд требует, чтобы вещатели «служили общему благу», «удовлетворяли потребности в ориентации в обществе».

«Ни репортеры, ни писатели не обладают правами свободы слова. Они являются работниками, состоящими на службе у своих работодателей», – констатирует Н. Джонсон, рассуждая о том, как относительны гарантии, предоставляемые американцам знаменитой Первой поправкой к Конституции: «Конгрессу запрещается издавать какие-либо законы, ограничивающие свободу слова или печати». Конгрессу – но не издателям и вещателям, которые вольны у себя в редакциях устанавливать более жесткие правила.

«Защитой Первой поправки пользуются владелец газеты, издатель, – продолжает проф. Джонсон. – Издатель и редакторы (которых он нанимает и может уволить) могут переписать статью репортера, полностью подвергнуть ее цензуре и в конечном итоге уволить такого репортера. Единственный путь для репортера получить в полном объеме права, защищаемые Первой поправкой, – это купить свою собственную газету или станцию вещания».

«Мы разрешаем тем, чей опыт и чувство ответственности, по нашему мнению, оправдывают это, выходить за рамки сообщений о непосредственных событиях дня, объяснять, давать связанную с ними информацию, оценку событиям», – гласит кодекс Эн-би-си ньюс. Кому-то, значит, разрешают, а кому-то нет. Но никто не бежит жаловаться в демократическую прессу: «Караул, цензуру ввели!»

Таким образом, мировая практика ТВ оказывается куда более суровой и прозаической, чем долетающие до нас и охотно подхватываемые обрывки либеральных теорий. Ведь учили нас – еще при большевиках: владельцы телестанций и сетей на Западе принадлежат к истеблишменту и, следовательно, не допускают в передачах ничего такого, что привело бы к их политическому самоубийству. Наши же телевизионщики, приглашая к экранам экстремистов всех мастей, не ощущают даже своих корпоративных интересов. Красная Шапочка, рекламирующая Волка.

С другой стороны, временная отмена свободы – в бесплатных предвыборных передачах – почти не вызвала протеста! Более того, ведущие телекомпании фактически распространили запрет на всю предвыборную тематику, охотно стушевались, ушли в тень. Запрет на выражение собственного мнения о кандидатах и их программах – а, следовательно, о путях развития общества – оказался безразличен по той простой причине, что он не затронул сферу привычных действий наших телевизионщиков: освещение скандалов и «тусовок», катастроф и прочей «чернухи». Серьезный политический анализ, проповедь демократических взглядов лежат за пределами интересов и возможностей наших телекумиров. Они известны тем, что известны, и охотно берут интервью друг у друга по поводу этой известности. Только Национальная ассоциация телевещателей России (куда формально входит и ОРТ, но задают тон несколько провинциальных телестудий) забила тревогу. В полном соответствии с рекомендациями серьезных специалистов (например, авторов упоминавшейся книги «Телевидение и выборы») вещатели заявили в своем меморандуме, что будут служить интересам не политиков и партий, а избирателей, то есть общества в целом. Члены ассоциации «настаивают, что журналисты имеют право быть активными участниками предвыборных передач... В любом случае мы должны оставлять за собою право задавать нелицеприятные вопросы». Далее следует призыв «отказывать в какой-либо рекламе политическим силам, стремящимся дестабилизировать обстановку в обществе, воссоздать условия, в которых заведомо невозможно станет осуществление гражданских прав и свобод».

Лишь несколько небольших местных телестудий решительно отказались допустить на экраны сторонников Анпилова, Зюганова, Жириновского. Либеральная же НТВ поступила наоборот: запретила своим сотрудникам «формировать более позитивный образ одной из сторон путем негативного освещения ее оппонента». То есть напомнить, к примеру, что именно анпиловцы пикетировали Останкино и плевали в лица дикторшам летом 1992 года. Что Макашов командовал у того же Останкина погромщиками в октябре 1993-го.

Ну, хорошо, может спросить читатель, а сам-то автор этих строк как воспользовался той ограниченной свободой, что была у него в общении с кандидатами левых сил на телеэкране 1995 г.?

Коммунисты Анпилова наотрез отказались ответить, чем они отличаются от коммунистов Зюганова («чтобы не делать ему рекламу»). За кадром, конечно, снисходительно пояснили ведущему: зюгановцы слишком законопослушные, они не настоящие коммунисты.

Зюгановские же соратники согласились на присутствие ведущего в кадре, на вопросы любой остроты – но только не о теории марксизма-ленинизма. Ведь если они признают частную собственность – значит, не марксисты. Если не выступают за классовую борьбу – значит, и не ленинцы. Что же остается, кроме названия? Но и Аман Тулеев, и Петр Романов заявили, как, сговорившись: не надо про теорию, давайте про жизнь. Ну ладно, давайте.

– Аман Гумерович, ведь шахтеры начали бастовать еще при власти коммунистов, в 1989 году. Неужели вы надеетесь, что сейчас шахтеры станут голосовать за компартию?

– Петр Васильевич, вы родились в ГУЛАГЕ. Вашего отца отправили в лагерь коммунисты. И вы теперь за эту партию?

– Предположим, пришли коммунисты к власти. Это значит, опять пустые полки в магазинах, централизованное распределение каждой гайки через Госплан?

– Вы директор завода ракетного топлива, и, естественно, у вас ностальгия по тем временам, когда вам давали все, что ни попросите...

В ответах было много эмоций и мало информации. Похоже, что я, подобно многим коллегам, сделал коммунистам неплохую рекламу. Что осталось у зрителя в памяти? Что коммунисты не уходят от острых вопросов!

Один американский интервьюер с гордостью вспоминает, как своей настырностью рассердил кандидата в президенты. «И тогда все увидели, как блеснула сталь, из которой сделан Кеннеди!»

Эмоции правят бал на телеэкране. Кто-то сказал, что разум нужен человеку лишь затем, чтобы найти оправдание его эмоциям.

Несколько зрителей в письмах предложили ряд вопросов для представителей компартии. Увы, я не имел права задать их без разрешения «клиентов».

Как хорошо было бы прочесть такие строки: «Что бы ни ответили коммунисты – не верьте. Ленин сказал: нравственно все, что служит интересам социализма. И ложь в том числе». И это в письме из далекого поселка!

Один из кандидатов захудалой партии то и дело замолкал в эфире, с надеждой глядя на ведущего в ожидании следующего вопроса, который приходилось придумывать на ходу. А потом он потребовал вычесть время, затраченное на вопросы, из своих законных минут. Вернее, прибавить ему то, что «откусил» ведущий, ему же помогавший. Другая не более славная партия делегировала прямо-таки нового Ленина – низенького, в жилетке и дико самоуверенного:

– Ведущий – не нужен! Я выступлю сам и скажу, что наша партия состоит из профессионалов, которые знают, что надо делать.

– Но об этом говорят все партии! Вы не видели наших передач?

– Не видел! А вы не видели, как выступаю я!

Чем хороша работа на телевидении? Самое интересное происходит за кадром. Мне рассказали, как в штаб-квартиру одной партии прибыли гонцы от конкурентов: «Нам для регистрации не хватает 80 тысяч подписей, не продадите ли, у вас ведь лишние. Денег у нас нет, но вон под окном машина, переоформим на вас...» Так сказать, ловцы живых и мертвых душ. Но не эти пикантные подробности интересовали меня, хотелось понять причины раздробленности демократических сил. Откуда взялась эта дикая цифра – целых 43 партии? Снова и снова убеждался: причины – в личных амбициях лидеров. Ничего нового за последнюю тысячу лет. Тарковского бы надо показывать этим лидерам, «Андрея Рублева»: игом такие игры кончаются.

Я видел, как коммунист Петр Романов обнимал националиста Николая Лысенко. Я слышал, как Жириновский командовал охранникам: «Гнать к чертовой матери! Пусть деньги платят». Германское телевидение его хотело снять – как гримируется, как выступает наш лидер.

Видимо, любимая передача думцев – «Будка гласности». Заходишь, строишь гримасы, говоришь слова. Никто не мешает. И вся страна видит только тебя. Народ и партия (партии, 43 штуки) у нас едины. Телезритель Ахмедиев прислал в Останкино такую телеграмму: «Уберите ведущего пусть говорит сам кандидат экономию эфира прошу выслать по адресу Ярославль ул. Папанина дом 7, кв. 78.».

в начало

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЛИДЕР В ЭФИРЕ

Политический лидер и электронные СМИ: необходимость взаимодействия

Формы участия лидера в телерадиопрограммах

Ступени коммуникации – от СМИ к малым группам

Коммуникативные качества лидера

Работа с персоналом телерадиокомпаний

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЛИДЕР И ЭЛЕКТРОННЫЕ СМИ: НЕОБХОДИМОСТЬ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

Лидером мы называем человека, который способен успешно воздействовать на других людей с целью совместного решения какой-либо задачи – разовой (такого лидера называют «ситуативным») или долгосрочной (успешная работа предприятия, министерства или даже государства).

Нередко оказывается, что ситуативный лидер – например, один из пассажиров застрявшего автобуса, организующий и направляющий усилия других – оказывается лидером «по жизни», если не формальным, то авторитетным для своего окружения. В буквальном переводе с английского лидер – значит ведущий. В данном тексте это слово встретится не раз – применительно к журналисту, ведущему радио- или телепередачи. Но функциональное, формальное лидерство этого человека заканчивается с завершением передачи, а в компании своих коллег его «подавляет» кто-либо из находящихся за кадром, его домашний лидер – жена или теща...

Лидерство – понятие сложное. На этих страницах мы встретимся с термином «лидер мнения». Так социологи называют человека, может быть, незаметного – одного из сотрудников отдела в проектном институте или одного из «пикейных жилетов» на лавочке возле дома. Вполне вероятно, что этот человек не способен вбить гвоздь в доску или починить электророзетку. Зато он больше других ориентирован на средства массовой информации и может толково объяснить своим соседям по отделу или по двору современный политический «расклад». Такие люди играют существенную роль в политических процессах демократической страны – так, известный автору лидер мнения, механик грузового речного теплохода, убедил весь экипаж голосовать за партию Жириновского...

Но мы в первую очередь должны говорить о лидерах совсем другого уровня – о лидерах политических.

Слово «политика» родом из Греции – от слова «полис», т.е. город-государство. Совсем небольшой, по нынешним меркам, город. Древние греки считали, что оптимально в городе-государстве должно проживать не более 10 тыс. человек. Не считая рабов, конечно. Почему такое ограничение? А иначе, собравшись вместе на стадионе или на площади, свободные граждане не смогут получить слово, да и оратора, пожалуй, не разглядят. Выступление на общем собрании горожан считалось формой участия в делах государства, т.е. в политике. Участие в политике – долг и право свободного гражданина. Слово «демократия» тоже греческое. Власть в Афинах принадлежала общности граждан, имеющих возраст свыше 30 лет, они собирались вместе примерно раз в месяц. На народное собрание не допускались не только рабы, но и женщины. Мнение, что «политика – не женское дело», оказалось довольно устойчивым.

Главное качество политического лидера – то же самое, что и любого другого: способность успешно воздействовать на других людей для объединения и сплочения их усилий. Только масштабы здесь иные. Если речь идет об участии в управлении нашим российским государством – надо увлечь и консолидировать не тысячи и не десятки тысяч, а миллионы людей. Политику называют и наукой, и искусством («искусство возможного»). Человек, успешно выступающий на политическом поприще, пользуется заслуженным уважением сограждан. Но его же в случае неэффективного функционирования государства делают «козлом отпущения». Политик – человек, готовый взять на себя огромную ответственность, – в том числе и перед историей. Сочетание личностных качеств, способствующих успеху в политике, встречается не часто. В следующих разделах мы будем говорить об этих качествах, сейчас лишь заметим, что в условиях России не всегда пригоден опыт западных демократий – от Греции до США.

Так же, как за пять веков до Рождества Христова в античном собрании, российский политик должен иметь возможность обратиться сразу ко всем согражданам. Сегодня сделать это без телевидения и радио невозможно. Но невозможно и другое: чтобы любой слушатель смог выйти на ту же трибуну с возражениями или дополнениями. Эффективные формы участия общественности в работе СМИ так и не найдены. Это участие активизируется в периоды предвыборных кампаний. А всевозможные «интерактивные опросы» и «свободные микрофоны» являются лишь видимостью «теледемократии», подобно свободе слова, объявленной в Сталинской конституции 1936 года.

Есть, впрочем, и такое мнение, что в области свободы слова мы не достигли уровня зрелости древних афинян: многим из нас эта свобода просто ни к чему. Корней Чуковский записал в своем дневнике еще в 1967 году, «свобода слова нужна очень ограниченному кругу людей, а большинство, даже из интеллигентов – врачи, геологи, офицеры, летчики, архитекторы, плотники, каменщики, шоферы делают свое дело и без нее».

Прежде лидеры государств использовали СМИ только в критических ситуациях. Президент США Франклин Рузвельт, едва заняв этот пост, во время экономического кризиса, приступил к своим «беседам у камина», транслировавшимся по радио. За 12 лет правления он провел около тридцати таких радиобесед. Старшему поколению россиян памятна речь Иосифа Сталина 3 июля 1941 г., когда немцы стремительно продвигались по нашей территории. Людей поразило тогда необычное начало радиовыступления: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей Армии и Флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Теперь политикам приходится выступать не только тогда, когда их вынудят обстоятельства. Им приходится публично состязаться за право руководить страной и постоянно подтверждать это право, находясь у власти – не только принятием разумных и полезных для страны решений, но и личным появлением на экранах телевизоров. «Я могу лишь благодарить Бога за то, что существуют радио и телевидение, само наличие которых способствует несколько большей честности газет», – заявил однажды президент США Ричард Никсон.

При вашингтонском Белом доме аккредитовано 1700 журналистов из разных стран мира. Несколько десятков из них представляют общенациональные и региональные телекомпании США. Публицистам левого толка остается досадовать, что ТВ стало средством политической рекламы президента, что большинство трансляций отсюда – это «репортаж о перемещении в пространстве президентского тела на виду у всех». Интересно, что сказали бы те же левые публицисты, если бы «президентское тело» не появлялось на экране в течение нескольких недель, как это неоднократно случалось в России? Ведь регулярный телепоказ – это, кроме прочего, своеобразная форма социального контроля.

«Если руководитель слышит одни возгласы одобрения и окружает себя льстецами, его политика обречена. Никто не осмелится его поправить даже в случае очевидной нелепости решения», – говорил автору этих строк Николай Месяцев. Добавил, что попал однажды в кабинет к Лаврентию Берия и удивился: «И портреты этого человека мы носим на демонстрациях!» Удивила примитивность личности грозного маршала. Позже, будучи руководителем Гостелерадио СССР, Месяцев был вынужден сделать ТВ средством политической рекламы лидера страны – почти как в США. «Поступило указание о показе Л.И. Брежнева и других высших руководителей в соотношении 3:1, то есть генсека на экране должно быть втрое больше, чем всех остальных. Ревниво следили и за крупностью планов. Помню, от стоявших близко к Брежневу я получил замечание: ну подумаешь, приезжал Косыгин в Лондон, а ты даешь его в эфире на 20 минут. Он там в золоченых креслах сидит, зачем это народу показывать, достаточно было бы трех минут, это вызывает недовольство сам знаешь кого. А Косыгин был председателем Совета министров».

Патологическая ревность к людям, которые могли бы составить конкуренцию дряхлеющему лидеру, была свойственна и Сталину, и более близким к нам деятелям.

Ответственность перед начальством всегда была в России сильнее и важнее, чем ответственность перед народом. Страх перед немилостью начальства и сегодня надо учитывать как весьма существенный фактор российской политической жизни.

Под влиянием этого страха руководители среднего уровня боялись выступать по ТВ: «А что скажет начальство?» В начале 60-х годов, во время хрущевской «оттепели», вышло партийное постановление, обязывающее руководителей выступать по радио и ТВ. Предписывалось сделать пропаганду «задушевной». И хоть еще Петр Первый указывал господам сенаторам «речь в присутствии держать не по писаному, дабы дурь каждого всем видна была» – наши лидеры выступали по бумажке, ибо демонстрация дури не входила в планы партии. Эта проблема была частично решена лишь в 70-е годы. Как создавался тогда позитивный образ первых секретарей и министров, мы рассмотрим в следующем разделе.

Теперь же необходимо разобраться, когда лидеру следовало бы воспользоваться услугами телевидения, а когда ограничиться радио.

Если лидер, подобно Леониду Брежневу, может выступать только по тексту – его не стоит выпускать к телекамерам, ибо чтением сегодня никого не убедишь. И перед микрофоном такого лидера необходимо потренировать, чтобы создать видимость импровизации. И текст написать в разговорной манере. Иногда лидеры «брежневской школы» выступали (и выступают), читая текст на телесуфлере, но этот процесс требует особых навыков, и лучше было бы таких людей по телевизору не показывать.

Вот что писал на сей счет Ираклий Андроников, непревзойденный мастер телевыступлений:

«Если человек выйдет на любовное свидание и прочтет своей любимой объяснение по бумажке, она его засмеет. Между тем та же записка, посланная по почте, может ее растрогать... Плохим лектором считается тот, кто читает, уткнувшись носом в принесенную из дома рукопись. Но если напечатать текст этой лекции, она может оказаться весьма интересной. И выяснится, что она скучна не потому, что бессодержательна, а потому, что письменная речь заменила на кафедре живую устную речь... Написанный текст является посредником между людьми, когда между ними невозможно живое общение. Но если автор здесь и может говорить сам, написанный текст становится при общении помехой».

Во время избирательных кампаний некоторые журналисты говорили, что если человек не готов к теледебатам – значит, он вообще не готов к политической деятельности в условиях демократии. (Автор этих строк до сих пор придерживается такого мнения). Но работники Центризбиркома возразили: может быть, такой деятель не оратор, зато будет хорошо работать в комитетах и комиссиях над составлением документов, законопроектов и пр. Возможно, в составе Госдумы оказалось немало таких, по-своему полезных людей – в особенности среди тех, кто прошел по партийным спискам, кому не пришлось держать экзамен перед избирателями на предвыборных встречах – там бумажкой не отделаешься. Составители бумаг будут нужны всегда. Но им не достичь успеха в условиях настоящей состязательности перед аудиторией избирателей или перед объективами телекамер.

Для таких людей, а еще для тех, кто имеет какие-либо дефекты внешности, радио более подходит, чем телевидение.

Есть и еще некоторые соображения о преимуществах радио.

Радио гораздо дешевле телевидения – если речь не идет, конечно, о бесплатно предоставляемом эфирном времени.

Зная профиль той или иной радиостанции, можно сделать выступление точно направленным на определенные слои электората. Скажем, «Эхо Москвы» – радиостанция для людей демократической ориентации. У «Народного радио» очень похожий формат – те же беседы в студии с подключением телефонных звонков зрителей, тоже (но не та же) музыка. Но здесь в студию звонят недовольные «антинародным» режимом. И едва ли слушатель «Эха Москвы» настроится на «Народное радио» – тем более, что эти станции работают в разных частотных диапазонах: «Эхо Москвы» – в диапазоне УКВ 4M (FM), которым оснащена в основном зарубежная радиоаппаратура, а «Народное радио» – на средних волнах, к которым нынешние пенсионеры привыкли с тех пор, как были молодыми.

УКВ-диапазоны в последнее время претерпевают серьезные изменения. Раньше, вращая ручку или нажимая кнопки настройки, можно было услышать там лишь зарубежную музыку. Теперь, после оглушительного успеха «Русского радио» (его слушают в магазинах, в конторах и парикмахерских), одна за другой появляются «русскоязычные» эфэмовские радиостанции, хотя и косноязычный «стёб» ди-джеев молодежных станций, ориентированных на западную музыку, как говорится, имеет место. Если политик желает понравиться молодым – ему прямая дорога на такие радиостанции, это будет эффективнее выступления по «взрослым» каналам ТВ.

И, наконец: радио не требует полного сосредоточения внимания. Прослушивание радиопередач можно совместить с другими видами деятельности: с вождением машины или с парикмахерской работой, торговлей и т.п.

Но: глядя на экран, люди воспринимают образ политика. А на радио главную роль играет содержание речи.

Конечно, выступать по радио тоже надо уметь. Едва ли добьется успеха бывший кандидат в президенты Мартин Шаккум, чей вечно обиженный, ноющий голос был слышен каждое утро по «Маяку», а потом звучал на радиостанции «Говорит Москва» – на третьей кнопке кухонных динамиков.

Впрочем, о коммуникативных умениях – в следующих разделах.

Заключая первую тему, подчеркнем: в наше время без участия в передачах радио и телевидения полноценная политическая жизнь невозможна. Теперь даже «серые кардиналы» вроде Березовского считают нужным время от времени «светиться» на ТВ. На его примере особенно хорошо видно, что помимо развитого интеллекта и умения говорить публичному политику нужно еще очень и очень многое.

в начало статьи

ФОРМЫ УЧАСТИЯ ЛИДЕРА В ТЕЛЕРАДИОПРОГРАММАХ

Иногда лидер оказывается на телеэкране не по своей воле – просто ТВ ведет трансляцию или записывает репортаж с какого-либо объекта, и операторы берут в кадр известные лица, выделяющиеся из толпы. Появляясь на публике, политик должен уметь определять поле зрения находящихся там камер и принимать решение о целесообразности демонстрации собственной персоны. Так, Михаил Горбачев, остановив свою машину где-нибудь в нью-йоркской толпе, безошибочно направлялся в сторону работающих камер и, пожимая руки простым гражданам и охранникам, выходил на эффектный крупный план. Борис Ельцин, прибыв в Санкт-Петербург для участия в захоронении останков царя Николая Второго, поступил иначе. Его машина подошла не к тому крылу собора, где ждали телекамеры и репортер НТВ Павел Лобков, оповестивший зрителей, что вот сюда должен подъехать президентский кортеж. Президента провели с другой стороны. Во время церемонии (как все, возможно, еще помнят) Ельцин – единственный – сидел. Видимо, у него были причины по возможности избегать телекамер.

В истории американского ТВ записан день 24 апреля 1981 года. Тогда в Белом доме помощник пресс-секретаря Ларри Спикс объявил журналистам, что президент Рональд Рейган отменяет эмбарго на вывоз зерна в СССР. Тут же Спикс попросил не сообщать об этом до 16.00, а дело происходило в полдень. Он не учел, что к трем общенациональным сетям, записывавшим репортаж для трансляции в вечерних программах, прибавилась четвертая – круглосуточная новостная сеть Си-эн-эн, гнавшая «картинку» и звук в прямой эфир. В том числе все запреты, ограничения и указания Спикса журналистам.

На Западе публичные политики довольно быстро приспособились к новым условиям, диктуемым телевидением, и стали использовать его в своих интересах. В 1977 году, например, состоялась (по инициативе Си-би-эс и ее знаменитого ведущего Уолтера Кронкайта) «телевизионная встреча» (по-нашему – телемост) между египетским президентом Садатом и израильским премьером Бегином. С этого начались переговоры о мире – через головы чиновников, через госграницы лидеры обратились к народам.

А ведь еще в конце 50-х опыт телемоста президента Эйзенхауэра, которому задавали вопросы студенты по обе стороны океана, не прибавил этому лидеру популярности (по мнению Ю. Борева, описавшего эту передачу в книге «Введение в эстетику»). Видимо, Эйзенхауэра вдохновил удачный опыт сенатора Ричарда Никсона, баллотировавшегося в 1952 году в вице-президенты. В своей блестяще подготовленной речи о необоснованности предъявленных ему обвинений он заверил избирателей в том, что всем членам его семьи всегда была присуща скромность: часть собственности заложена, жена не имеет норковой шубы, «зато у нее есть простое респектабельное республиканское пальто, а я всегда говорю ей, что в нем она выглядит прекрасно». Затем Никсон, выдав отрепетированное смущение, признал, что один подарок в ходе предвыборной кампании он все же получил. И – продемонстрировал телезрителям щенка, маленького коккерспаниеля, которого дочери назвали Чекерсом. «Дети так полюбили щенка, – сказал Никсон, – что я намерен оставить его у себя». Так сказать, невзирая на критику. В сознании зрителей сложился имидж не только опытного политика, но и заботливого мужа и отца, главы скромного семейства. (Как не вспомнить тут пример из нашего отечественного мифотворчества: «он как вы и я, совсем такой же, только может быть, у самых глаз мысли больше нашего морщинят кожей, да насмешливей и тверже губы, чем у нас»). Выступление Никсона на Си-би-эс вошло в монографии и учебники как «Чекерс спич» – речь о Чекерсе. Собачка стала персонажем истории ТВ.

Отчего же не заладилась после этого передача с Дуайтом Эйзенхауэром? Он и его команда, по-видимому, не учли, что подготовка к дискуссии со студентами через телемост должна быть совсем не такой, как репетиции простого выступления в студии – пусть даже с собачкой. Методика – иная. Не учел этого, впрочем, и сам Никсон, провалившись в 1960 году на теледебатах с Джоном Кеннеди. Ему удалось взять реванш только в 1968-м, а четыре года спустя, уже, будучи президентом, он разумно отказался от теледебатов с политиком, значительно уступавшим ему в популярности.

Как видим, многое решает опыт, политики учатся на ошибках. Раньше это происходило прямо на публике, теперь они занимаются видеотренингом в собственных студиях под руководством специалистов.

Папу римского тоже можно отнести к публичным политикам. В конце 60-х в рождественскую ночь понтифик сделал эффектный ход. Он поехал на сталелитейный завод, к людям, которые в эту ночь не могли быть со своими семьями из-за непрерывного характера производства. Советские журналисты, видевшие эту прямую трансляцию, удивились четкости, организованности вроде бы неподготовленного показа. «Неужели, – спросили они итальянцев, – вы с папой репетировали?» Коллеги ответили: «папа профессионал, он знает, что благословлять рабочего надо так, чтобы взгляд был направлен в сторону камеры».

Был и у нас в 70-е годы опыт, к которому целесообразно обратиться сегодня. Каждую неделю в эфир выходили 45-минутные программы о республиках, краях и областях. Они носили, конечно, парадный характер, показывали только самое лучшее – в том числе лучших людей, начиная – в обязательном порядке – с первого лица: секретаря обкома, крайкома или ЦК союзной республики. Приезжая в очередную область на две недели для подготовки передачи, московские журналисты отвергали предложения местных товарищей «заснять Ивана Ивановича в кабинете». Ссылаясь на «мнение Старой площади», журналисты ЦТ (и автор этих строк в том числе) говорили примерно так: ну представьте, какое мнение у народа будет о партийных руководителях, если сто первых секретарей в ста кабинетах будут читать сто текстов, подготовленных сотней помощников – и потому одинаково безликих. Мы должны показать симпатичного, умного секретаря в общении с народом.

Эта демагогия действовала безотказно. Первые секретари покорно ехали на тот объект, который им предлагался, и принимали участие в более или менее интересном действии, задуманном журналистами. Эти передачи, как вскоре выяснилось, активно обсуждались при встречах первых секретарей в кремлевской курилке или на той же Старой площади. Появилась даже некоторая ревность – чтобы для следующего придумали экранные обстоятельства не хуже, чем для предыдущих Иванов Ивановичей.

Один из секретарей очень боялся участия в передаче, но – положение обязывало, настала его очередь. Учитывая робость начальника, журналист предложил, во-первых, просто пройти по улице вдвоем, с рассказом о детстве, о матери (секретарь был родом из этого города). А ритуальные фразы про верность долгу и лично Леониду Ильичу мы напишем крупно на бумажке. Бумажку будет держать у своего левого плеча журналист, стоящий вполоборота к собеседнику. Этот «диалог» проведем на центральной площади, у памятника борцам революции. Если чтец собьется, сделаем второй дубль. Для перебивок снимем городские виды – прилегающие к площади улицы.

Во-вторых, секретарю было сказано, что на Би-би-си тем гостям, кто робеет перед выходом в эфир, предлагают выпить немного коньяка. Граммов 20. Ну, раз на Би-би-си так заведено, то и нам можно.

И вот в день съемки первый секретарь пригласил журналиста, вместе с председателем областного телерадиокомитета, пройти через незаметную дверку в комнату отдыха за кабинетом. Там открыл еще более незаметную панель в стене, за ней оказался сейф. Из сейфа была вынута бутылка армянского коньяка и три хрустальных стакана. Двадцатью граммами, понятно, на Руси ограничиться нельзя. Не Би-би-си все-таки. Но съемки прошли удачно.

Такая своеобразная работа требует от журналиста особых дипломатических навыков. Конечно, это не совсем журналистика. Скорее служба паблик рилейшнз. Все мы рекламировали одну корпорацию – руководство ЦК КПСС. Это не шло вразрез с нашими убеждениями, тогда либеральные журналисты мечтали о «социализме с человеческим лицом» и вовсю старались обеспечить человеческий облик партийным начальникам.

В Кировограде, на Украине, приезд телегруппы совпал с 60-летием местного героя, земледельца Гиталова. Первый секретарь приехал за сто километров к нему домой – поздравлять. Одна камера стояла возле точки, где произойдет встреча персонажей (целоваться будут или просто руки пожмут – деловито осведомился оператор), вторая – у лавочки, предусмотрительно развернутой по солнышку, с хорошим сельским фоном. Гиталову подсказали, что хорошо бы спросить секретаря: вот вы сейчас ехали на машине сто километров, как хлеба вдоль дороги, какие виды на урожай? И – пошло-поехало. Никто не смотрел в камеру, оба собеседника, имея большой жизненный опыт, оказались неплохими актерами.

Также за сто километров приехал на съемки секретарь из города Куйбышева (ныне Самара). Возле сборочного конвейера он общался с длинноволосыми парнями, узнавая, как они отнесутся к переменам в графике работы – теперь выходной будет приходиться не на субботу... Был, разумеется, придуман и другой, деловой повод появления высокого гостя на ВАЗе. Еще в одном городе ради съемок рассекретили завод, работавший на космос – секретарь приехал туда вручать ордена, а заодно пообщаться по заранее намеченному сценарию. Телегруппа как бы ненавязчиво подсматривала за этим процессом. В Туле ради приезда первого секретаря заасфальтировали подъезды к Щекинскому химкомбинату – чтобы «Чайку» не качнуло на ухабах. На полуострове Мангышлак слетали с первым секретарем на вертолете к нефтеразведчикам, по пути заглянули в верблюдоводческий совхоз. И так далее, и тому подобное. Работает ли так кто-нибудь с нынешними губернаторами? Едва ли. Между тем в 70-е годы Главная редакция пропаганды ЦТ СССР ничего, по сути, нового не придумала. Был лишь скопирован опыт создания позитивного имиджа власти, наработанный в Соединенных Штатах Америки. И если наша родная компартия могла, в принципе, обойтись без подобных спектаклей (все равно заставят всех прийти и единодушно проголосовать за единственного кандидата) – то в США предстать перед общественностью в лучшем виде было крайне важно для политической карьеры.

«Я не понимаю, что вы называете манипулированием, – заявил как-то видный чиновник из окружения президента США. – В определенном смысле Белый дом является театром, и мы ставим наш спектакль. С появлением ТВ Белый дом становится театром все в большей степени, и вполне естественно, что с годами сотрудники аппарата все больше превращаются в постановщиков». Телевизионные спектакли с Рональдом Рейганом в главной роли ставились и «на выезде» – от палубы авианосца «Констеллейшн» в Тихом океане до свинофермы в штате Айова. В таких же спектаклях участвовал в 1996 г. Борис Ельцин. Имиджмейкеры, умотавшие его до полусмерти, добились главной цели – победы на выборах.

Кампания «Голосуй, или проиграешь», рассчитанная на привлечение молодежи к электоральному процессу, была скопирована с американской. Но если в США колесящие по стране звезды эстрады всего лишь призывают молодежь прийти к урнам в день выборов – то наши впрямую агитировали за Ельцина. Потому что там от смены президентов почти ничего не меняется, даже цены в магазинах. У нас же мог измениться общественный строй. Поэтому наше ТВ и нарушило демократические принципы – во имя самой демократии.

Калькируя заморский опыт, приходится учитывать не только наши ни на кого не похожие условия балансирования между рынком и коммунизмом, не только менталитет зрителей и слушателей, но и возможности «главных исполнителей». Не прижились у нас регулярные радиобеседы Ельцина, явно скопированные с рузвельтовских. Ключевую фразу первой беседы Рузвельта цитировали все газеты, повторяла вся Америка: «Единственное, чего нам следует опасаться – это страх». Рузвельт приятным баритоном выражал уверенность, что нация преодолеет кризис, для этого есть все средства и возможности. Журналисты так писали о радиобеседах Рузвельта: возникает впечатление, что президент заглянул к своим слушателям на чашку чая, решив поделиться своими заботами. Однажды он остановился на полуфразе и попросил стакан воды. Радио донесло до слушателей бульканье наливаемой в стакан воды и фразу президента: «Друзья мои, сегодня в Вашингтоне очень жарко». Для этих «бесед у камина» в Белом доме, действительно в помещении с камином, была оборудована радиостудия. Во время выступлений рядом с президентом сидела его жена, Элеонора Рузвельт, и молча что-то вязала.

Разница между американским и нашим восприятием одних и тех же «режиссерских замыслов» видна хотя бы по негативному отношению советской аудитории к появлению «на людях» первой леди – во времена «перестройки и гласности». Во время зарубежных поездок мужа освещать самостоятельную благотворительную деятельность Раисы Максимовны было доверено специальному тележурналисту – как мы помним по программе «Время», чаще всего это была Татьяна Комарова, а в Японию взяли Сергея Ломакина – в награду за его на редкость хамское интервью с Ельциным, бывшим тогда в опале (чего стоит лишь одна, заключительная фраза Ломакина: «Мне было интересно с вами, Борис Николаевич»). Когда во время предвыборной кампании 1996 г. один из имиджмейкеров предложил более активно подключить к этому делу Наину Иосифовну – чтобы она с дочерьми съездила, к примеру, в Ростов, побыла в госпитале, где лежат инвалиды чеченской войны – это предложение было с гневом отвергнуто. Может быть, потому, что оно буквально повторяло опыт царской семьи – как известно, Александра с дочерьми проводила немало времени в госпиталях во время первой мировой войны. Но скорее был учтен печальный опыт активности в телекадрах предыдущей «первой леди».

в начало статьи

СТУПЕНИ КОММУНИКАЦИИ – ОТ СМИ К МАЛЫМ ГРУППАМ

«Только качеством произведенного на нас впечатления, только через зрителя может быть понята, учтена ценность той или иной передачи», – писал в 1960 г. первый теоретик и критик телевидения Владимир Саппак. Если вы хотите воздействовать на аудиторию с каким-то результатом – вы должны знать интересы, запросы, предпочтения аудитории. А она весьма неоднородна. И мало знать результаты медиаизмерений – рейтинги той или иной передачи. Надо реально представлять себе образ жизни людей, к которым вы и ваш лидер обращаетесь (если вы – член команды, а не «независимый журналист»).

В преддверии выборов 1999 г. многие политологи не без основания считали российский электорат состоящим из трех основных частей, почти равных друг другу. Одна треть – это люди, настроенные на демократические реформы и рыночные отношения – несмотря на разочарование в Ельцине и его окружении, несмотря, может быть, на некоторые личные утраты в материальном плане. Другая треть столь же твердо стоит на том, что настоящая жизнь осталась в прошлом, когда колбаса, хлеб и водка стоили дешевле, чем сейчас. Было бы ошибкой думать, что эта треть сокращается с уходом старшего поколения – они успевают рассказать о своей славной молодости детям и внукам, а среди тех тоже немало неудовлетворенных своим сегодняшним положением, стремящихся к «равенству» путем уничтожения богатых. Свобода слова – вспомним Чуковского – не является ценностью для весьма и весьма многих. Даже для студентов, которые порой готовы сотрудничать одновременно с двумя партиями противоположной направленности – лишь бы деньги платили.

И, наконец, третья треть – самая интересная. Это люди без выраженных идейно-политических предпочтений. Решение проголосовать за того или иного кандидата они могут принять непосредственно перед голосованием (и присутствующие возле урн, порой даже члены избирательных комиссий, в нарушение инструкции готовы оказать им услугу – дать «добрый совет»).

Коммунисты, желая воздействовать на эту часть электората, прибегают к испытанной практике работы по месту жительства – посылают агитаторов по домам.

Поскольку для большей части людей влияние ближайшего авторитета является решающим, приходится вспомнить одну из классических теорий массовой коммуникации, высказанную профессорами Колумбийского университета в США во главе с П. Лазарсфельдом. Целью исследования было изучение реального воздействия газет и радио на решение избирателей в штате Огайо голосовать за того или иного кандидата на президентских выборах 1940 года.

Социологи столкнулись с непредвиденным обстоятельством.

«Всякий раз, когда опрашиваемых просили указать, откуда они получили самые свежие данные о ходе избирательной кампании, политические дискуссии (с соседями, коллегами по работе) упоминались чаще, чем прослушивание радиопередач или чтение печатных материалов». Было подсчитано, что число людей, получавших информацию о выборах в неформальном общении, процентов на 10 превышало число непосредственных получателей информации СМИ. Тогда и возникла у американских социологов теория «двухступенчатого потока коммуникации», выделявшая «лидеров мнения» – тех, кто читает газеты, слушает радио и передает свои впечатления окружающим.

Естественно, что в СССР эту теорию (она дошла до нас в 60-е годы) заклеймили за элитарность, объявили устаревшей, ссылаясь на развитие общедоступного ТВ, на морально-политическое единство советского народа, на жажду каждого приобщиться непосредственно к источнику пропаганды в виде программы «Время».

Но в самом конце 60-х, на излете остатков хрущевской «оттепели», в городе Таганроге было проведено достаточно объективное и обстоятельное социсследование «Человек в системе массовой информации и пропаганды» (термин СМИ считался буржуазным, следовало говорить СМИП). Результаты оказались настолько не совпадающими с легендой о морально-политическом единстве, что публиковать их не стали. Лишь через несколько лет в малотиражных научных сборниках просочились все-таки некоторые данные социологов о восприятии СМИП жителями Таганрога. Так, в первом томе материалов семинара «Семиотика средств массовой коммуникации» И.Е. Кокорев с массой оговорок («надеюсь, названия типов не смутят читателя, ибо они носят условный характер» и т.п.) опубликовал такую классификацию обнаруженных социологами «типов» по их отношению к культуре и СМИ. Приводится в сокращенном виде.

1. Духовно-личностная ориентация. Занятия в свободное время преимущественно индивидуально-творческого характера с известной интеллектуальной нагрузкой. Духовные интересы питаются в значительной мере искусством, массовой информацией и в общем выходят за рамки практических нужд, групповых норм и профессионального опыта. Больше интересуется жизнью планеты, чем событиями в родном городе. Любит музыку, бывает в кино, ходит в театр. Ему дорог престиж: культурного человека.

Трудностей в восприятии языка массовой информации почти не испытывает, но не терпит штампов. Требовательность к качеству текстов повышена, слишком упрощенный материал вызывает резкую критику, поскольку любит и умеет самостоятельно мыслить, анализировать. Отношение ко всем программам и рубрикам в целом доброжелательное, легко настраивается на любую тему, так как обладает широким кругозором. В своих оценках и мнениях больше полагается на себя, сравнительно легко преодолевает устаревшие стереотипы. Хорошо информирован, но лидером мнений стать не стремится, больше отмалчивается. Общественной активностью не выделяется, хотя к общественной работе относится с ответственностью.

2. Профессионально-функциональная ориентация. Активно использует массовую информацию как средство ориентации в окружающей обстановке, считая официальные каналы основным источником норм сознания и поведения, создающим единственно правильную модель мира. Трудовая деятельность связана с организаторскими функциями, руководством или воспитанием людей. Такой человек обычно наделен сильной волей, умеет настоять на своем. В его личной жизни присутствует элемент всеобщности. По радио, телевидению – устойчивый интерес к последним известиям, оперативной информации. Трудностей в восприятии языка массовой информации не испытывает, так как на этом языке говорит и мыслит сам. Выступает лидером мнений как в своей малой группе, так и шире. В кино, театрах практически не бывает («не до развлечений»), не хватает времени на систематическое чтение новинок художественной литературы. Ориентация на газету как наиболее «серьезный» канал.

3. Потребительская ориентация. Занятия в свободное время скорее физические. Человек этого типа не лишен честолюбия, но чувствует себя неловко, если в мыслях и поступках выделяется среди окружающих. В роли слушателя, читателя, зрителя не любит усложнять действительность. Все необходимые новости черпаются в кругу друзей, между делом, в рабочем коллективе, а не путем самостоятельного обдумывания того, что воспринято из СМИ, которые выступают прежде всего в функции оперативной информации и развлечения. На первом месте по значению стоит телевизор. Восприятие пассивное, склонное к стереотипам и с трудом отказывающееся от привычных представлений. Многого не знает. Фамилии, даты, взаимосвязь явлений не запоминаются. Если представить для опознания список имен, на первом месте окажутся спортсмены, теле- и радиокомментаторы, затем политические деятели, потом писатели и художники, известные из школьной программы.

Лидером мнений скорее не выступает. В суждениях ориентируется на свою малую группу,

Как видим, для своего времени очень смелые характеристики! Ведь только тип 2 (назовем для краткости «Функционер») соответствует идеалу «нового советского человека». Впрочем, № 3 («Потребитель») очень удобен для управляющих. Представители № 1 («Интеллектуалы») всегда немногочисленны. К сожалению, в научной статье не приводится соотношение выделенных «типов» в процентах. Не сказано также, в какой степени взаимодействуют представители трех «типов» друг с другом. «Интеллектуал» не стремится быть лидером мнения, отмалчивается – видимо, потому, что простец – «Потребитель» или тем более активный «Функционер» могут тут же накатать письмо в КГБ о его «неправильных» взглядах.

С тех пор изменились социально-политические условия. Было бы интересно повторить подобное исследование. Более того, каждый вступающий на тропу борьбы за голоса электората не имеет шансов на успех, если не будет знать реальные «типы» людей, перед которыми он должен выступать.

Глядя в объектив телекамеры (в его нижнюю половинку, чтобы взгляд не показался высокомерным, направленным поверх голов), ваш лидер должен говорить так, будто он общается с одним человеком. Более или менее представлять себе адресата наши политики часто не умеют даже тогда, когда этот адресат находится не где-то у телевизора, а совсем рядом.

При анализе восприятия телепередачи сначала экспертами-журналистами, а затем рабочими ленинградские социологи во главе с Виктором Бойко отметили существенные расхождения в оценках. Если рабочие высоко ценили показ житейских проблем, то высокие оценки экспертов были связаны с нестандартностью формы изложения. К сожалению, в практической деятельности многие журналисты (как и политики) ориентируются не на реальную аудиторию, а на «малый круг» себе подобных. Не раз приходилось слышать суждения: а мне все равно, что скажут где-нибудь в Урюпинске, мне важно, чтобы меня оценили мои знакомые.

Однажды автору этих строк пришлось побывать на предвыборном собрании в забытой Богом Капотне, возле коптящего завода. Здесь состоялся дополнительный раунд выборов, а потому к жителям приехали звезды первой величины, не прошедшие в других округах. Пришлось только диву даваться, какие непростительные психологические ошибки совершали претенденты. Евгений Евтушенко явился в пестроклетчатом пиджаке, которому явно требовалась химчистка. Говорил что-то глобальное, о перспективах человечества. Выступивший следом адвокат (широко известный в узких кругах) решил быть ближе к жизни и сообщил, что посетил заводскую столовую, где кормят ужасной дрянью. При этом он так натурально сморщился, что по залу прокатился ропот недовольства: ишь, барин, к ресторанам привык... А мы все слопаем, только давай побольше.

В зале сидели пенсионеры обоего пола, претендовавшие, видимо, на роль лидеров мнений в своих подъездах и квартирах. Можно себе представить, как они пересказывали речи претендентов. В тот раз на выборах победил Юрий Власов – его помнили как «самого сильного человека планеты». На второе место вышел телерепортер Виктор Шинкарецкий, чье лицо было известно всем пожилым москвичам как лицо правдоискателя, разоблачавшего нечистых на руку торговцев, проводившего рейды по овощным базам и мясокомбинатам. Оба, как говорится, «раскрученные». Того, кто был известен слишком хорошо – отвергли (это был директор родного завода). Команде поддержки нового деятеля, который рискнет выставить здесь свою кандидатуру, следовало бы хорошенько изучить историю прошлых выборов и особенности электората с его лидерами.

Коммуникативным умениям политика будет посвящен следующий раздел. Здесь же отметим: успех достигается не только и не столько в студии ТВ, сколько в предварительной работе с электоратом. Почему не стали событием для зрителей передачи «Выборы-95»? Потому что их не обсуждали в малых группах. Рейтинг утренних программ составлял всего 4–5 процентов аудитории, вечерних 16–17. Если бы это были лидеры мнений – такие проценты дорогого бы стоили. Как же добиться их привлечения к экранам?

На выборах 1995 года во Франции решался вопрос, кому быть президентом: мэру Парижа Жаку Шираку, премьер-министру Эдуару Балладюру (оба представители правых сил) или лидеру социалистов Лионелю Жоспену. Не правда ли, эта расстановка сил чем-то напоминает российскую?

Похожим на российскую ситуацию было и наличие шести второстепенных кандидатов – Жана-Мари Ле Пена и Робера Ю, не без оснований сравнивали с нашими Жириновским и Горбачевым 1996 года. Ле Пен, выразитель националистических взглядов, в первом туре не намного уступил основным претендентам. Это тоже напоминает Россию. Но речь сейчас о другом: о предкоммуникативной и посткоммуникативной работе команд претендентов, с учетом уже рассмотренного нами явления двухступенчатой коммуникации. Лидер побеждает не столько в студии, сколько в обсуждениях передачи – в печати и в малых группах. Чтобы обсуждение состоялось – нужна работа до передачи.

В воскресенье 2 апреля 1995 года, за 20 дней до первого тура президентских выборов, сторонники Жака Ширака вышли на улицы. Они раздавали прохожим листовки с анонсом предстоящей вечером передачи, в которой их лидер должен был встретиться с популярной журналисткой Анн Синклэр (газетчики звали ее «васильковые глаза»). Не пропустите эту передачу, – говорили агитаторы, – завтра ее будет обсуждать вся Франция. Кто же устоит после такой агитации, кому захочется неловко себя чувствовать, если завтра его знакомые станут обсуждать, как выглядел мэр Парижа, как общался с телезвездой?

Не отставали и активисты штаба другого кандидата правых, премьер-министра Эдуара Балладюра: «Не пропустите в полдень “Час истины с Балладюром!”» Премьер-министр и без того часто присутствовал на телеэкранах – у действующего политика была возможность создавать «оперативные поводы» для теленовостей. Например, открытие большого моста в Нормандии. Образ Балладюра его имиджмейкеры связывали с дорогой вперед, с мостами, с преодолением пространства. Ширак же избрал своей эмблемой яблоню с плодами. Не у него ли, кстати, позаимствовал идею наш Григорий Явлинский?

Незадолго до первого тура Ширак был гостем популярной телепередачи «Марш века». После серьезных вопросов ведущий спросил: «Сколько сортов яблок вы знаете? А какого цвета разные из них? Как вы их отличаете?» Ширак с шутливой серьезностью отвечал. (Интересно, справился бы с такими вопросами Явлинский?) В заключение ведущий с истинно французским юмором, не без доли коварства задал вопрос, заготовленный, видимо, в сценарии: «А знаете ли вы, господин Ширак, что нашим гостем будет через неделю господин Балладюр? И не хотели бы вы пожелать ему успеха?» «Да, конечно, – ответил Ширак. – Я хочу пожелать ему успеха... в вашей передаче».

Понятно, что такие шуточки назавтра оживленно обсуждала вся Франция. Оба претендента от правых сил не были новичками на телеэкранах. От дебатов они отказались в силу того, что политические программы были, по сути, идентичны, кроме того, они слишком давно знали друг друга и не стремились к взаимоуничтожению – что было бы на радость конкурентам из левого лагеря. Вот почему две передачи с участием Ширака и Балладюра, с анонсом в эфире и в листовках, стали событием для страны. Все понимали: надо решать, кто из двоих весьма достойных месье должен выйти во второй тур. За Балладюра изначально была респектабельная часть электората, а молодежь готова была проголосовать за Ширака уже потому, что его кукольный двойник в программе «Гиньоль де л'энфо» (с нее взяли пример создатели «Кукол» на НТВ) был весьма симпатичен. Когда политические взгляды претендентов близки, даже куклы могут сыграть решающую роль – тем более интервью накануне выборов.

Дочь Ширака по имени Клод заботилась о создании благоприятного имиджа отца (это тоже напоминает что-то из российской практики). Она хорошо знает специфику ТВ. На митингах Клод не разрешала ставить телекамеры ближе 12 метров, причем располагала их так, чтобы они находились чуть выше трибуны или сцены (почему так – рассмотрим в соответствующем разделе).

Отчасти сыграл тут роль и недавний исторический прецедент – дебаты не лицом к лицу, а «спина к спине», которые провели перед выборами 1981 года Франсуа Миттеран и Валери Жискар д'Эстен: каждый из них сидел в «своей» телестудии, со своим ведущим, и общение происходило по принципу телемоста (как выступают политики в наших «Итогах» – по отдельности, чтоб не драться и не поливать друг друга соком). Условия проведения тех дебатов были зафиксированы в специальном протоколе, даже изменения позиции телекамеры оператор и режиссер не имели права произвести без ведома советника кандидата. (И это правильно! – как сказал бы Михаил Сергеевич). К тем выборам Миттерану заменили верхние передние зубы, придававшие его облику агрессивность, но он не избавился от скверной привычки нервно двигать ногами под столом. Поэтому и стол, и точки съемки были подобраны соответствующим образом.

Итак, 2 апреля 1995 г. в полдень вышел в эфир «Час истины» с Балладюром. А вечером телезрители наблюдали диалог Жака Ширака с Анн Синклэр. Назавтра эти передачи были главной темой ежедневных газет, затем еженедельники назвали их среди событий недели. В диалоге Ширак был непринужденным, но веским. Раскованным, но убедительным. Спокойным, но в меру эмоциональным. Так говорили даже те, кто не видел передачу.

О коммуникативных качествах лидера – в следующем разделе. Французскими примерами (взятыми из книги Татьяны Лебедевой «Путь к власти») мы завершаем тему о предкоммуникативной и посткоммуникативной работе в поддержку политического лидера.

в начало статьи

КОММУНИКАТИВНЫЕ КАЧЕСТВА ЛИДЕРА

По основным проблемам развития нашего общества, как мы знаем, есть две непримиримые точки зрения. И есть «третья треть», готовая под влиянием эмоций склониться в любую сторону. Видимо, усилия претендентов должны быть направлены на завоевание этой значительной части электората. Как ни странно, от этих эмоциональных людей может зависеть судьба России.

Доктрина коммунистической пропаганды всегда делала упор на рациональную, рассчитанную на разум аргументацию. Труды классиков иной школы – от Гюстава Лебона до Адольфа Гитлера, полагавших, что массы легко поддаются эмоциям, толпа не способна принимать разумные решения и т.п. – объявлялись еретическими. Во время предвыборной кампании 1995 г. автор этих строк, выполняя функции ведущего или распорядителя бесплатного эфирного времени, предоставленного кандидатам в депутаты Государственной Думы на канале ОРТ, мог убедиться, насколько преувеличенными были представления наших современников о роли разума в политике, как недооценивалась эмоциональная сфера! С остекленевшим взором кандидаты произносили наизусть положения своих партийных программ. Все программы сводились к тому, что «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным».

Между тем в странах с давними демократическими традициями давно поняли, что между серьезными политиками нет разногласий по «судьбоносным» вопросам. Оттого там могут всерьез обсуждать цвет глаз политика или покрой его костюма, в газетах пишут о манере завязывать галстук – только стилем, только личностными качествами можно выделиться в этих условиях.

На наших выборах в 1995 и 1999 г. программы претендентов правого (так называемого демократического) толка тоже были похожи одна на другую. Объединиться мешали личные амбиции. В результате распылили свои силы, многие не сумели преодолеть пятипроцентный барьер. Как раз из-за того, что недооценили эмоциональные факторы воздействия на аудиторию.

Первый и главный из этих факторов – персонализация политики партии. Говоря по-русски, олицетворение. К примеру, партия «Яблоко» для нас – значит Явлинский. (Мы говорим Ленин – подразумеваем партия, и наоборот, см. соч. Маяковского). Элла Памфилова создала свою партию вместе с двумя другими партнерами, но на передачи всегда приходила лично. Она прекрасно выбрала имидж мягкой домашней женщины с длинными волосами, в джинсовом сарафане (в противовес феминисткам типа «Я сама») – и хотя ее партия в 1995 г. не добилась успеха, она сама победила, прошла в Думу по одномандатному варианту. (На выборах 1999 г. такое совмещение было запрещено). Другие же партии и блоки поступали по-советски: чтобы всем поровну. Сегодня прислали на передачу одного, завтра другого, невзирая на их имидж и коммуникативные умения. Вроде бы знающие людскую психологию адвокаты оказались тоже из «совка»: однажды на ОРТ прислали рекламный ролик с участием одного из них. «Вожди» партии адвокатов тут же явились с протестом – почему его одного показываете? Надо всех, по справедливости. В результате все адвокаты дружно отправились на свалку несбывшихся надежд.

Другая партия прислала в Останкино такого кандидата, который при соответствующей «раскрутке» не уступил бы генералу Лебедю. Герой Советского Союза, капитан атомной подводной лодки. Свободен, смел, облик мужественный, за дела своего приполярного региона болеет душой. Была возможность четыре раза показать его по каналу ОРТ, еще четыре – на РТР, и еще на местных станциях. Но, увы! От этой партии в указанное время приходили в студию разные люди: космонавты и учителя, чиновники и просто энтузиасты, сливающиеся в сознании зрителя с такими же посланцами других партий.

Своей «совковой» психологией, стремлением показать всех понемногу, наивной верой в высокую ценность программных положений лидеры этой партии обрекли себя на поражение.

Кроме первого фактора – персонализации – эти деятели проигнорировали и второй: «чтобы тебя выбрали – надо отличаться от других». То есть выделиться. А в прежние времена выделяться было опасно. И вот этот страх с советских времен, на генетическом уровне присутствует сегодня.

С одной стороны – выделиться, а с другой – быть похожим на всех. Тот, кто сумеет выполнить эту непростую рекомендацию, имеет шансы победить на выборах.

Слишком выделяющийся – академик Сахаров, например – всегда будет жертвой «агрессивно-послушного большинства» (как сказал на I съезде нардепов в 1989 г. Юрий Афанасьев про своих коллег-депутатов). Слишком интеллигентного президента не может быть ни в США, ни в России. Любой человек, вступивший на путь борьбы за электорат, вынужден модифицировать свое поведение на публике и в телестудии, чтобы понравиться.

В последнее время слово «харизма» стало часто встречаться в политическом лексиконе. Харизма – значит божий дар. Кому-то, получается, на роду написано быть лидером. Так и говорят: харизматический лидер. Мистическое свойство, посланное свыше. Лидер верит в свое призвание, последователи верят лидеру. Такой человек ближе и понятнее, чем политическая программа. Если попытаться «алгеброй гармонию поверить», проанализировать, из каких компонентов сложена харизма – на первый план выступают волевые качества личности. «Спокойная сила», как сформулировал один имиджмейкер. Но это не та сила, которая, если есть – ума не надо. Вместе с волевыми качествами для публичной политики нужен развитый (в достаточной степени) интеллект. И еще одно: наличие некоторой совестливости, нравственные качества.

Психологи выяснили, что по наличию (или отсутствию) этих трех компонентов – воля, интеллект, совесть – человек составляет суждение о ближних. По этим параметрам люди судят о политиках. И от этих же трех величин зависит, оказывается, рейтинг телевизионных ведущих. Нет ничего удивительного в том, что требования к телеведущим и к политикам оказались в чем-то схожими: ведь деятельность политика тоже в значительной части протекает теперь в медиапространстве, а телеведущий, как политик, стремится повысить свой рейтинг у аудитории. Поэтому политическим лидерам полезно познакомиться с рекомендациями, которые американский профессор Голдхабер на основании серьезных исследований вывел для журналистов, работающих в кадре. Отправной точкой он выбрал тот же термин «харизма».

Согласно американскому исследователю, харизма, или личный магнетизм телеперсонажа может быть трех видов. Первый – «герой», смелый, отчасти даже агрессивный, например Джон Кеннеди. Второй тип, по Голдхаберу – «антигерой», т.е. простой человек, «один из нас». Таким был в Советском Союзе популярный журналист программы «Время» Евгений Синицын. Его принимали при встречах за старого знакомого по работе или соседа по району, никак не соотнося встреченного человека с «телезвездой». И, наконец, третий тип – «мистический» – необычный, непредсказуемый. Таким представлялся американцу Генри Киссинджер, мы же можем вспомнить раннего Невзорова.

Независимо от того, к какому из трех видов относится наш телеперсонаж, Голдхабер называет пять элементов его харизмы: 1) внешность – насколько он привлекателен; 2) сексуальность – мужчина должен быть мужественным, женщина – женственной; 3) сходство целей, убеждений, установок с «нашими» – с аудиторией, нечто новое может быть выражено лишь в области, в которой нет определенности; 4) действия – решительность, смелость, т.е. та же воля, о которой уже было сказано выше; 5) мастерство – эффективность использования телевизионных средств выразительности.

Значит, наш лидер должен выглядеть смелым и решительным, но не нарушать сложившихся в обществе представлений о базовых ценностях. Задолго до американского профессора М.Е. Салтыков-Щедрин дал публичному политику такую рекомендацию: вид иметь откровенный и даже смелый, внутренне же трепетать!

Очевидно, что любая деятельность на публике имеет сходство с работой актера. Потому книга К.С. Станиславского «Работа актера над собой» будет полезна если не самому лидеру (по недостатку времени – книга ведь большая), то его пресс-секретарю, который может извлечь оттуда немало ценных советов для шефа. Главное – можно развить в себе то – хотя бы немногое – что дано природой. Можно развить – если знаешь, к чему стремиться. Видеотренинг по «системе Станиславского» может оказать неоценимую помощь.

Один из советников де Голля набрался смелости определить первое выступление генерала по ТВ как «ужасающее» – и объяснил, почему у него сложилось такое впечатление, и посоветовал, как вести себя в телестудии. Благодаря этим советам де Голль отказался от очков и от чтения своих речей без отрыва от текста. Благодаря телевизионным выступлениям он одержал немало побед в политике.

В Вашингтонском Белом доме существует собственная телестудия, имеющая выход на все основные телесети США, дающая, надо полагать, неограниченные возможности видеотренинга. Про Никсона писали так:

«Ой сидит на диете, чтобы его подбородок не казался столь массивным. Он мчится во Флориду или Калифорнию, чтобы получить загар на лице – так лучше для цветного ТВ. Ему шьют костюмы по заказу, чтобы он мог казаться человеком с хорошим вкусом. Он воздерживается от использования записей или текстов в ходе большинства своих выступлений, полагая, что демонстрация знания основных текущих проблем способствует росту доверия к нему. Таким образом, этот человек, входящий в гостиные американцев чаще, чем кто-либо другой, делает это со спокойной компетентностью, пусть не отмеченной особым вдохновением, но создающей впечатление высокой ответственности».

Примерно так же Никсон выступал перед советскими телезрителями. Его госсекретарь Генри Киссинджер прямо считал конкурентами президента – ведущих теленовостей:

«Телевидение тогда только-только начало становиться самостоятельной силой. Регулярные вечерние передачи новостей привлекали аудиторию, состоявшую из десятков миллионов человек... Ведущий теленовостей превращался в политическую фигуру в том смысле, что лишь президент имел одновременный доступ к подобной широкой аудитории, но, уж конечно, не столь регулярно».

Никсон – пример того, как можно развивать скромные природные актерские данные.

Свободное владение речью – важнейшее качество человека, выступающего перед микрофонами радио и телевидения. Подыскивание слов, томительные паузы, бесконечные «м-м-м», «э-э-э» могут быть истолкованы как неуверенность в себе или неискренность. Зрителю трудно воспринимать такую речь, как бы ни была интересна тема. Так, невозможно было слушать диалоги молодого ведущего Андрея Малахова с юристом и психологом о многоженстве в программе «Добрый день». Поскольку «мычание» заразительно, все трое сопровождали свою речь неприличными стонами при подыскании слов, один юноша и две молодые женщины. Возможно, по радио это звучало бы даже сексуально, но у телезрителя рука тянется к кнопке переключателя каналов. Есть понятие «коммуникативное удовольствие» и «коммуникативное страдание». Слушать мычащую личность – значит, обрекать себя на страдания. Не каждый это выдержит.

Грамотная и свободная, не слишком усложненная, но достаточно интеллигентная речь способствует тому, чтобы у зрителя включились механизмы эмоционального восприятия и эмоционального «заражения». К сожалению, ни один серьезный научный труд не раскрывает основного «секрета» включения этих сильнейших механизмов при телекоммуникации. Нам придется обратиться к упомянутому труду К.С. Станиславского. Он не претендовал на звание кандидата каких-нибудь наук, не боялся строгих окриков ученого совета. И потому ввел в оборот совсем «ненаучный» термин: лучеиспускание, или излучение, идущее от человека, когда он общается с другим человеком. Какие лучи, какие материальные частицы – флюиды – объяснить не может никто. Но явление это существует. «Лучеиспускание», идущее через глаза, требует большой энергетической отдачи от человека. У Джона Кеннеди был мощный «генератор флюидов», его лучистые глаза даже на фотографии свидетельствуют об этом. Барбара Уолтерс получает свои миллионы долларов в год, в частности, за то, как она «"выстреливает» своими флюидами из-под ресниц прямо в объектив и в душу телезрителя, «пробивая» стекла объектива и кинескопа. Научиться этому в процессе видеотренинга – задача довольно сложная. Мы видим, как у того же Андрея Малахова или Натальи Эфруси с ТВ-6 вместо излучения происходит таращенье глаз («брови выше лба»). Они слишком заняты собой – как, впрочем, и большинство молодых ведущих, у них нет искреннего посыла к зрителю: «Я хочу рассказать вам...»

Эти четыре слова – «Я хочу рассказать вам» – должны стать внутренней установкой каждого политика и журналиста, обращающегося к аудитории. Ираклий Андроников, использовавший эти слова из неоконченной повести Лермонтова как заглавие своей книги, утверждал, что каждое из четырех слов необходимо и важно. В слове «я» – осознание себя как личности и автора, в слове «хочу» – выраженное желание, стремление, сопровождаемое определенным отношением к «вам» – зрителям. Ну и, конечно, «рассказать» – не прочитать, не доложить, даже не выступить. Рассказать то, что знаешь, что, считаешь интересным и потому хочешь поделиться с другими. Вот тогда и возникнут те самые флюиды, контакт с аудиторией. Научившись рассказывать что-то реальным слушателям, надо перенести этот навык контакта на невидимую аудиторию, представить на месте телекамеры живого человека и обращаться к нему одному, а не к массе «дорогих телезрителей».

Текст или подробные тезисы написать заранее, но не заучивать их механически, помнить лишь последовательность мыслей, чтобы словесное оформление в кадре казалось вдохновенной импровизацией.

На радио дело обстоит проще – там можно слегка подглядывать в текст. Но так, чтобы слушатель этого не заметил. Дикторы и актеры предварительно размечают текст особыми значками, обозначающими паузы, речевые периоды, снижение и повышение тембра, речевой мелодии, которая ни в коем случае не должна быть монотонной, усыпляющей.

Рекомендация Андроникова не писать тексты вообще, «чтобы оратор не выглядел так, будто заглядывает себе под лобную кость в поисках шпаргалки», пригодна в тех случаях, когда выступление неоднократно обкатывалось и шлифовалось перед аудиторией (подобно устным рассказам самого Ираклия Луарсабовича).

И поскольку зритель не только слушает, но и разглядывает выступающего – ничто не должно раздражать в его облике: ни одежда, ни украшения. К множеству рекомендаций по части одежды, изложенных в пособиях по имиджу, следует добавить то, что касается техники ТВ и его специфики. Об этом – в следующем разделе. Здесь же в заключение обратим внимание на столь деликатную составляющую имиджа, как чувство юмора. Если в США улыбка служит флагом политика, знаком его доброжелательности, то у нас существенная часть электората воспринимает улыбку как признак несерьезности человека или того хуже – насмешки над собеседником или над существом дела, о котором идет разговор. Возможно, поэтому наши политики если и шутят, то без улыбки (Черномырдин, Лебедь).

в начало статьи

РАБОТА С ПЕРСОНАЛОМ ТЕЛЕРАДИОКОМПАНИЙ

Насколько коварная вещь – телевидение, можно судить по следующему отрывку из книги Вл. Саппака «Телевидение и мы». Дело происходит в 1961 году, когда все силы пропагандистов были брошены на то, чтобы разъяснить народу, какое счастье его ожидает благодаря заботам партии: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Но вот что видит на экране (именно видит, а не только слышит) телезритель Саппак:

«На экране лектор, кандидат наук. У лектора прекрасный модный костюм и безразлично-профессиональное лицо. Он сравнительно молод, только вот рот... Усталый, слишком много работающий рот. Он говорит, и почему-то все время хочется употребить слово “артикуляция”. Как и все лицо, глаза не участвуют в работе губ. Я невольно начинаю чувствовать в нем сочетание легкой “заводимости” и унылости, еще не иссякший разбег конъюнктурщика и усталость от не приносящей радости карьерной суеты».

Понятно, что при такой «расшифровке» ставится под сомнение правдивость, искренность говорящего.

Если Саппак сумел рассмотреть все это на малом экране черно-белого телевизора, то, что же «читается» сегодня во всех деталях на наших роскошных «Панасониках» и «Шарпах»?

В те годы еще не было в нашей стране бытовых видеомагнитофонов, иначе этого лектора надо было бы хорошенько потренировать. Но уже в те годы оператор и режиссер могли бы не «подставлять» выступающего, не «наезжать» камерой на крупный план. Во время предвыборных кампаний операторы тоже любили показать «во всей красе» несимпатичного им политика. Оператор – первый телезритель, «расшифровка» лиц для него привычна. И вот он угадывает: на лице стремление «попасть в Москву, пожить на халяву и ни за что не отвечать». Оператор угадывает, а чтобы передать свою догадку зрителям – переводит рычажок трансфокатора, показывает лицо во весь экран. Опытный Владимир Вольфович просил для себя исключительно средний, или «американский» план – то есть почти во весь рост, до колен.

Необходимо понимать, как меняется имидж человека на экране при изменении крупности плана, композиции кадра и, наконец, ракурса съемки. Вспомним указание дочери Ширака ставить камеры чуть выше сцены и не ближе 12 метров. Если показать Ширака снизу – не дай Бог, возникнут ассоциации с итальянским дуче Муссолини или с его немецким коллегой. Вождей обычно показывали снизу, демократической Франции нужен был другой имидж – всего лишь иной ракурс съемки.

Более сложно объяснить про 12 метров. Одна и та же крупность лица может быть получена современной телекамерой с расстояния 1 метр (широкий угол зрения объектива) и с 12 метров (угол зрения подобен лучу прожектора). При этом характер изображения радикально меняется. Широкоугольник искажает пропорции лиц: нос вытягивается. Широкий угол дает такую глубину резкости, что лицо и фон составляют одну плоскую картину. Любая розетка на стене или кусок надписи отвлекают внимание, а если съемка происходит на натуре – за спиной политика прохожие, кошки или собаки смогут испортить впечатление, придать происходящему ненужный комический оттенок. Между тем наши операторы любят придвинуть камеру поближе к лицу. Они решают две маленькие эгоистические задачи. Во-первых, можно не заботиться о выносном микрофоне – звук с близкого расстояния запишет микрофон, укрепленный на видеокамере; во-вторых, съемка с дальнего расстояния требует штатива, ибо даже небольшое колебание камеры тут недопустимо. Зато как выигрывает пластика кадра! Фон становится размытым, человек отделяется от фона, пропорции его лица становятся нормальными. Штатив и подсветка со стороны камеры обязательны – чтобы не было теней под глазами (ту же задачу может решить складной «зонтик» – отражатель).

И еще одно немаловажное обстоятельство. 12 метров – это та «граница безопасности», откуда нельзя взять чересчур крупный план, который передает ненужные подробности: поры кожи, капли пота и т.п. Такой план, прямо-таки варварский, можно видеть в передачах Караулова «Момент истины» наряду с некорректными вопросами. «Вы боитесь меня, Тихон Николаевич?» – обратился ведущий к 80-летнему композитору, и камера тут же взяла макроплан со всеми прожилками и морщинками. Если Марина Голдовская написала когда-то статью «О деликатной камере», то камеру Караулова можно назвать «бестактной».

Деликатным или бестактным может быть и такой атрибут телесъемки, как микрофон. Для молодого журналиста микрофон в руке – знак причастности к профессии, собственной значимости. Где-нибудь в кулуарах Госдумы или в аэропорту на летучей пресс-конференции микрофон с маркой телеканала уместен и необходим. Но если речь идет о студийном выступлении или интервью, о специально подготовленном, вроде бы задушевном общении – микрофон страшно мешает, разрушая эстетику кадра, незаслуженно делаясь центром кадра, а движение руки с микрофоном от одного рта к другому отвлекает внимание от смысла произносимых слов. В передачах ЦТ СССР еще в 70-е годы было жесткое правило: прятать микрофон куда угодно, в торшер или висящий на стене футляр радиодинамика, держать его над головами собеседников, прикрывать плечом или краем стола – но чтобы в кадре его не было. Сейчас работать легче: появились миниатюрные микрофоны – «петлички», которые можно прицепить к галстуку или к лацкану пиджака; есть плоские настольные микрофоны, «дальнобойные» – остронаправленные. Но все равно ручной микрофон продолжает доминировать в кадре в весьма многих передачах.

Представьте себе картину: сидят на скамейке в одном из киевских парков двое солидных мужчин и беседуют. У одного в руках гитара, он перебирает струны, говорит с досадой: нет, не получится! Гитара отставлена, начинается беседа на политические темы. Как помешал бы здесь микрофон в кадре! А без него возникло впечатление, что оба собеседника забыли о съемке, что им интересно друг с другом. Передача «Должно получиться» прошла по каналу ОРТ в канун президентских выборов на Украине. Человек с гитарой – нынешний украинский президент Леонид Кучма. Его собеседник – журналист Виталий Вишневский, попросивший перед съемкой всех имиджмейкеров и прочую рать отойти от камеры шагов на сто.

Надо полагать, в официальном кабинете была бы совершенно иная тональность разговора, и гитара там была бы неуместна.

Выбор места, где будет снято на пленку некое действие с участием лидера, требует определенного профессионализма. Ситуация должна быть естественной, роли четко определены. Ирина Зайцева приходит домой к политикам, те принимают ее «без галстука», выступают в роли гостеприимных хозяев. В студии – наоборот, хозяином является журналист. Полное «равноправие» – на нейтральной почве, не случайно его выбрали Кучма с Вишневским.

Но есть и более предпочтительные, более эффективные варианты. Например, выезд на место, с которым у нашего героя связаны сильные эмоциональные воспоминания. Вспоминая, «как это было», он будет вновь переживать события прошлого.

И, наконец, наилучший вариант – настоящее событие, неподдельные сиюминутные мысли и чувства. Руководитель одной германской компании гордится фильмом о предпринимателе, снятом за один день – камера сопровождала его повсюду. Наиболее эмоциональным оказался эпизод, в котором господин капиталист узнал, что лишился выгодного контракта. По нашему телевидению был показан фильм о президенте Азербайджана Гейдаре Алиеве, снятый в трудные для него дни. Дома он добрый дедушка, на работе жесткий руководитель, возле святынь ислама – правоверный мусульманин, в Нью-Йорке – опытный дипломат. Начало этому направлению политического репортажного фильма положил американец Ричард Ликок. В течение получаса он уговаривал – и уговорил Джона Кеннеди разрешить ему присутствовать с камерой возле него, кандидата в президенты США, в решающий вечер подсчета голосов.

Кроме словесной договоренности автора и героя фильма, неплохо иметь и письменный документ – сценарный план, где объясняется смысл каждого из намеченных эпизодов, «желаемый образ» героя и ситуации. «Группа поддержки» лидера может поставить какие-то условия, ограничения – особенно в случае финансирования проекта, обеспечения телевизионщиков транспортом, определенным уровнем комфорта и т.п. Однако в любом случае творческим работникам должен быть предоставлен «режим наибольшего благоприятствования» для лучшего выполнения совместно поставленных задач. Так, не следует требовать дословного текста журналиста (до съемок), текста вопросов интервью – может быть обусловлена лишь тема, круг вопросов, иначе пропадет драгоценный элемент импровизации.

Хотя операторы, как правило, мастера своего дела, журналисты и другие организаторы съемок, разбирающиеся в специфике ТВ, любят лично посмотреть в видоискатель камеры, чтобы убедиться в грамотной композиции кадра. Если позволяют условия съемки, полезно иметь для этой цели контрольный монитор – сразу будет виден результат, при необходимости и возможности можно организовать второй дубль, учесть ошибки.

По договоренности с руководством телекомпании лидер или его представители могут ознакомиться с готовым фильмом или передачей, внести в случае необходимости некоторые исправления. Такое право может быть оговорено или письменно зафиксировано еще до начала совместной работы. Но правом этим не следует злоупотреблять, «вымарывая» из фильма все сколько-нибудь нестандартные черты личности героя, «принижающие» его – по мнению интеллектуальной обслуги. Так, жена Солженицына Наталья Дмитриевна категорически протестует против всего, что не укладывается в канон «святого праведника»: нельзя показывать писателя за обеденным столом – только за рабочим, нельзя показывать его роскошный дом и т.п. Естественно, это не способствует взаимопониманию с работниками ТВ и высокому результату на экране. Юбилейный фильм об Александре Исаевиче получился на редкость пресным – в отличие от других работ, не прошедших жесткого контроля жены.

В советское время автору этих строк пришлось приложить немало усилий, чтобы привезти космонавта Алексея Леонова на место его посадки в пермской тайге (вместо Казахстана) и объяснить, как он и Павел Беляев туда залетели, как долго их не могли найти. Выступавшие за честь мундира (ложно понимаемую) работники политуправления ВВС запрещали такой показ, мотивируя это тем, что советская космическая техника должна работать без сбоев – во всяком случае, на экране. Пресс-секретарь министра Морфлота противился тому, чтобы интервью у его шефа брал писатель Виктор Конецкий, работавший капитаном и написавший такие книги, которые нравились всем, кроме начальства. Интервью состоялось – ценой жесткого конфликта с пресс-службой, не понимавшей «высшего пилотажа» ТВ.

в начало статьи

в начало

КЛАССИФИКАТОР ПРОГРАММ

Летом 1999 года Федеральная служба России по телевидению и радиовещанию (ФСТР) и Национальная ассоциация телевещателей (HAT) приняли решение о том, что выдача или продление лицензий на вещание должны обусловливаться наличием в эфире социально значимых программ. Но как определить эту значимость? По жанрам? По способу производства? По иным признакам? Ответить на эти вопросы поручили автору данного сборника.

Через день после того, как работа «Классификатор программ» была сдана заказчикам, ФСТР перестала существовать, влившись в новое Министерство по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций. Идея, однако, не угасла: «Классификатор» был опубликован в журнале «ТЭФИ-обозрение» для общественного обсуждения (в несколько сокращенном виде). Считаю целесообразным привести его здесь полностью, хотя критика этого документа уже идет, причем с двух сторон. Первая: ни к чему ограничивать свободу телевизионных творцов, они сами знают, что им надо делать. Вторая: нам рано равняться на Би-би-си, нам ближе телевидение Нигерии или Намибии. Что ж, читайте, решайте.

Составители данного документа исходят из того, что вещательные частоты (особенно в телевизионном диапазоне MB) являются ограниченным природным ресурсом, эксплуатация которого должна осуществляться с максимальной пользой для общества.

Вещание – это национальное достояние, используемое на благо всего населения, а не отдельных его групп. Следовательно, оно должно находиться под контролем, обеспечивающим охрану общественных интересов. Такова практика, сложившаяся в Европе.

Не вмешиваясь в повседневную работу телерадиокомпаний, не подвергая их материалы какой-либо цензуре, контролирующий орган (совет попечителей, кураториум и т.п.) определяет параметры качественных, социально значимых программ и необходимый минимум (количество) их присутствия на предоставляемых частотных каналах. Наличие таких программ – даже при относительно невысоком рейтинге – служит фактором национального самосознания, национальной гордости.

Кроме того, проводится и качественная оценка всех без исключения выходящих в эфир программ с точки зрения их уровня культуры. Напомним, что культура – это совокупность достижений человечества в производственной, общественной и духовной жизни, а во втором значении – это образование человека или народа, как умственное, так и нравственное. Было бы неверно выделять «культурные» программы и не заботиться об умственном и нравственном уровне всего телерадиовещания – и тут задачу может решить только экспертная оценка.

Электронные СМИ сами по себе есть факт культуры, но максимальная польза для общества будет достигнута при более существенном, чем в настоящее время, вкладе программ СМИ в духовную жизнь России, в повышение культуры народа, в адаптацию людей к резко изменившимся условиям жизни.

Массы сознают, что оригинальные новаторские идеи рождаются в головах меньшинства – интеллигенции, к которой следует относиться с уважением. На ТВ США, по сведениям специалистов Колумбийской школы журналистики, всего 6% интеллигентных лиц, это количество должно быть, по их мнению, увеличено с целью саморазвития нации.

Люди, обладающие развитым интеллектом, нигде не составляют большинства. Но серьезная национальная телерадиокомпания должна опираться на таких людей в производстве и оценке программ, заботясь о развитии общества, о росте интеллектуальной и духовной культуры слушателей и зрителей, а не только о собственном коммерческом успехе. Еще в 1925 году в Великобритании было принято решение о том, что отдавать вещание целиком во власть частнокоммерческой стихии опасно. Тогда же было решено, что оплачивать вещание должны сами слушатели, а не рекламодатели. Би-би-си – это корпорация «с высоким моральным духом сотрудников и чувством социальной ответственности», – чего нельзя, к сожалению, сказать о нынешних российских телекомпаниях.

В дальнейших выводах и рекомендациях мы будем исходить не столько из американского, сколько из европейского опыта, хотя в большинстве европейских стран условия пока серьезно отличаются от российских. «Европейская модель» больше ориентирована на культуру, чем американская – и сами американцы этим обеспокоены. Дело в том, что в ведущих странах Европы расходы на создание и трансляцию телепрограмм оплачивают не рекламодатели, а общество, т.е. сами зрители в виде абонентной платы либо специального налога. Коммерческие каналы этих стран вынуждены равняться на высокие профессиональные стандарты, задаваемые оплаченными обществом вещателями (Би-би-си в Великобритании, АРД и ЦДФ в Германии, РАИ в Италии и т.д.). Коммерческие компании подчиняются также требованиям специально созданных общественно-государственных инстанций, решающих вопросы лицензирования и штрафных санкций за нарушение условий лицензирования. Так что, по сути, и коммерческие вещатели в Европе (в отличие от сегодняшней России) вынуждены ориентироваться на высшие общественные интересы. Там давно поняли, что эти интересы не являются простой суммой интересов индивидов, и рейтинг программы – отнюдь не показатель ее социальной значимости.

Для успешного развития любое общество накладывает ряд ограничений на своих членов. Сошлемся хотя бы на 10 заповедей, большинство из которых начинается со слова «НЕ». Современная теория социальной ответственности прессы также не рассматривает человека как существо, разумно пользующееся неограниченной свободой. В массовом вещании должен быть наложен абсолютный запрет на эксплуатацию низменных чувств и инстинктов – от национализма до смакования сексуальных извращений. И такой запрет нигде в мире не считается цензурой.

«Информировать, просвещать, развлекать» – таковы основные принципы радио- и телепередач Би-би-си. Второй компонент иногда переводится как «поучать» или даже «инструктировать» – но в любом варианте речь идет о публицистике, о пропаганде тех же 10 заповедей, удерживающих человечество от срыва в хаос. Эта вторая составляющая полностью отсутствует в коммерческом вещании, если вести его бесконтрольно.

При высоком профессиональном уровне создателей программ (режиссеров, журналистов) рейтинг публицистики и культурно-просветительских программ (коммерчески важный показатель) может приближаться к рейтингу музыкально-развлекательных программ. Социально значимое вещание требует высокой квалификации исполнителей, без проверки наличия таковых выдача лицензий невозможна. Критерием оценки претендентов может быть наличие (или отсутствие) в их работах известных приемов и методов (репортажное наблюдение, квалифицированное интервью всех видов, анализ документов, в том числе архивной хроники и т.д.).

Социально значимые программы могут одновременно выполнять и рекламные функции, приносить доход вещателям – к примеру, программы о путешествиях, о домоводстве и кулинарии. Нижегородский конкурс «Дом, который построил я» способствовал решению важнейшей социальной задачи и одновременно рекламировал современные материалы и электроинструмент. Утренние программы принятого во всем мире формата («Доброе утро, Британия» собирало до 73 % зрителей) – это «коктейль» из выступлений известных личностей, мультфильмов, полезных советов, в том числе и рекламного характера. Некоторые российские компании, особенно московские, старательно изгоняют из своих программ всякую позитивную информацию, считая ее «рекламой». Это неверно. Сообщение об успехе фермера или о выпуске новой модели автомобиля способствуют появлению социального оптимизма, преодолению уныния и безысходности.

Подобные программы относят к познавательно-развлекательным.

Аудитория полагает, что она всего лишь развлекается, но на деле получает и нечто социально полезное – знания, нравственную ориентацию.

Сплав того и другого весьма перспективен для радио и ТВ. Для «галочки», для отчета можно выпускать скучнейшие «социально значимые» программы, которые никто не будет смотреть – но вспомним, что даже в советские времена в передачу «Ленинский университет миллионов» вводились игровые развлекательные моменты.

Правила британской Комиссии по независимому ТВ предписывают обязательный показ в неделю не менее 1,5 часов качественных информационных программ (новостей), 10 часов детских программ и 2 часов религиозных программ. Ограничена демонстрация насилия и секса. Перед выдачей лицензии комиссия просматривает или прослушивает образцы программ и решает, преодолели ли они «порог качества» – традиционно высокий британский стандарт эфирного профессионализма.

Такой порядок (с корректировкой количества социально значимых программ или их процента в эфире, с исключением обязательности религиозных программ – но принципиально такой подход) перспективен и для регулирования коммерческого вещания в России. Хотя, как уже сказано, условия у нас иные и нет благоприятного «фона» качественных общественно-государственных каналов.

Благоприятный момент для введения в России абонентной платы (как и многих других преобразований) был упущен. Теперь наше государство не способно финансировать даже собственные каналы, они живут за счет рекламы – следовательно, не являются вполне государственными. Рано или поздно к вопросу введения абонентной платы придется вернуться – хотя сегодняшние законодатели справедливо считают такое решение не слишком популярным. Но вскоре сам зритель, быть может, захочет заплатить небольшие деньги, чтобы избавиться от назойливой телерекламы, хотя бы на госканалах. Разрабатываемые условия лицензирования должны быть рассчитаны именно на такую перспективу, должны несколько опережать сегодняшнее состояние дел.

Ничем не сдерживаемая погоня коммерческих вещателей за прибылью чревата вымыванием из эфира социально значимых программ и, в конечном счете, растлением общества, отменой морально-нравственных устоев, выработанных веками с целью самосохранения человечества. Поэтому ограничения и требования, налагаемые на коммерческое РТВ, в конечном счете пойдут на пользу всем, хотя и могут показаться несколько преждевременными (при отсутствии осмысленной вещательной политики даже на госканалах).

Переходя от преамбулы к определениям программ, следует заметить, что в Законе Российской Федерации о СМИ термин «программа» трактуется устаревшим образом, как «совокупность периодических сообщений и материалов», имеющих «постоянное название» и выходящих в эфир «не реже одного раза в год».

В настоящем документе мы используем термин «программа» (в первом значении) как это принято в мировой практике – синоним слова «передача» или «фильм». Программа может быть регулярной (программа «Время», «Итоги» и пр.) либо одноразовой, «специальной».

Итак, телерадиопрограмма – это единица вещания, отдельное законченное произведение журналистики или искусства, обозначенное отдельной строкой в плане вещания, в печатной программе (во втором значении термина), т.е. в расписании передач. Ведь программирование – не что иное, как составление плана вещания.

В отличие от иных классификаторов, невольно смешивающих виды, жанры, формы вещания, мы подразделяем программы по их основной функции и направленности, т.е. по той «работе», которую программа выполняет в обществе.

1. Информационная (новостная) программа – регулярное сообщение о текущих событиях, состоящее из 8–14, иногда до 20 эпизодов («сюжетов»). Набор новостей универсален – от политики до погоды, включая все имеющее прикладное, ориентирующее значение для любого слушателя – зрителя. По мере необходимости присутствует «негатив» – как красная лампочка на пульте управления жизнью. Но баланс «негатива» и «позитива» не должен оставлять ощущения безысходности. Отбор новостей – важный вопрос редакционной политики. Новостные программы – «лицо» любой телекомпании, опорные точки вещательного дня. Они удовлетворяют важнейшую потребность современного человека – быть в курсе происходящих событий в стране и мире.

2. Специализированная новостная информационная программа – набор новостей одного профиля (мода, результаты спортивных соревнований, криминал, автомобилизм, сельское хозяйство и др.).

Сюда же отнесем простые (без элементов драматургии, публицистики) предвыборные передачи с информацией о кандидатах, с их выступлениями и обещаниями.

3. Информационно-аналитическая программа – еженедельное или ежемесячное (а иногда и ежедневное) комментирование событий, имеющих значение для аудитории и откровенно субъективная их трактовка (в отличие от чисто новостных программ, стремящихся к объективности). Функция – формирование общественного мнения.

4. Публицистическая программа – произведение журналистики, ставящее перед аудиторией социальные проблемы на конкретных примерах и призывающие к их решению. Тематика самая широкая – от приватизации до проституции. Подобно предыдущим информационно-аналитическим, формирует общественное мнение, но не обязательно связана с последними событиями. Жанры – от студийной беседы до телеочерка и документального фильма. В период предвыборных кампаний наиболее эффективен жанр теледебатов.

Публицистика – важнейший раздел вещания, где в конечном счете выражается гражданская позиция телерадиокомпании. Признаки качественной публицистической программы следующие:

– новизна и оригинальность не только фактов, но и идей, авторского подхода к действительности;

– стремление реально помочь гражданам России в адаптации к новым условиям общественной жизни;

– утверждение социального согласия, пробуждение добрых чувств, гуманности, перевод конфликтов в план конструктивного обсуждения – поиск истины в сопоставлении точек зрения;

– выдержанность стиля, четкость композиции, логика изложения, литературные достоинства текста;

– образность видеоряда, культура съемок, звукозаписи и монтажа.

5. Познавательно-развлекательные программы, помимо упоминавшихся утренних обозрений, чаще всего создаются в форме ток-шоу, т.е. «разговорных представлений». Ум, находчивость, обаяние, юмор ведущего плюс присутствие аудитории в студии создают необходимую атмосферу. Особого таланта и такта требуют юмористические обозрения текущих событий. Но и обычные утренние либо вечерние «коктейли» во многом зависят от личности ведущего (ведущих). Удерживать необходимый баланс познавательности и развлекательности в любом случае нелегко.

6. Культурно-просветительские программы – отнюдь не лекции, но драматургически выстроенный рассказ или показ духовных ценностей, созданных человечеством. Такая программа может быть посвящена фактам из истории науки или искусства, музыки, а также современным поискам в этих сферах. Сюда же относятся трансляции спектаклей, а также передачи о проблемах семьи, медицины (здоровья), культуры домоводства. По данным социологов, эта группа передач выходит на одно из ведущих мест по популярности. Жанры те же, что в публицистике – вплоть до документального фильма.

7. Детские программы – термин, принятый повсюду в мире. Имеется в виду система направленных программ, адресованных зрителям дошкольного, младшего школьного, подросткового и юношеского возраста. Цель – всестороннее воспитание и образование, социализация подрастающего поколения. Форма – непременно увлекательная. По жанрам и формату детские программы (программы для детей) многообразны: здесь и телеконкурсы типа «Умники и умницы», и информационно-публицистические программы типа «До 16 и старше», и инсценировки сказок, и фильмы – художественные и мультипликационные, юмористические типа «Ералаш», приключенческие, научно-популярные – но непременно адаптированные к возрасту зрителей и слушателей. Сюда же относятся простые формы – от чтения вечерней сказки до трансляции детских праздников, встреч детей с интересными людьми.

8. Религиозные программы отвечают потребностям значительной части аудитории – людям, исповедующим различные религии. Преобладающее присутствие одной конфессии может вызвать неодобрение представителей других конфессий. К передачам этого вида относятся: трансляции богослужений, специальные телевизионные и радиопроповеди, беседы журналистов со священнослужителями и др.

9. Спортивные программы составляют значительный процент вещания во всех странах мира. Есть каналы, показывающие только спорт. Если в пункте 2 («специализированная информация») названы краткие программы с результатами спортивных соревнований, то к пункту 9 следует отнести полные трансляции матчей или подробные репортажи о них, анализ побед и поражений спортсменов и т.п. Надо учесть, что такого рода программы имеют ограниченную аудиторию, хотя и довольно активную в требованиях подробного показа «своего» вида спорта: бокса, плавания и пр.

Детский спорт и рассказы о спорте для детей следует отнести к пункту 7. А если спортсмен становится героем публицистической программы, которая затрагивает общечеловеческие или общероссийские проблемы жизни, показывает нравственную высоту поступков («Сделай шаг» и др.) – такую программу следует отметить цифрой 4.

10. Художественные (игровые) кинофильмы от одной до 4–12 серий могут идти как самостоятельный (в основном развлекательный) элемент телевизионного дня (программы во втором значении термина), либо сопровождаться культурно-просветительской беседой, рассказом – об обстоятельствах создания фильма, о соотнесении с сегодняшним днем – тогда это пункт 6.

11. Многосерийные телефильмы (сериалы, «мыльные оперы») справедливо отделяются социологами от художественных кинофильмов. Функция – дешевое (в прямом и переносном смысле) развлечение. В одних и тех же декорациях разыгрываются стандартные ситуации.

12. И, наконец, откровенно развлекательные программы. Без видимых социально значимых целей. Эстрада, цирк, легкая музыка, игры типа «Угадай мелодию» и «Поле чудес».

На многопрофильных радиостанциях сочетание развлечений и информации – 30 и 70%, на «локальных" музыкально-информационных наоборот: 70% музыки и 30% информации и «культпросвета».

13. Рекламная функция может присутствовать во всех вышеперечисленных программах (кроме новостных), но для собственно рекламных программ (наборов клипов, «сюжетов», кадров) есть особое время, выделяемое иногда специальной заставкой, объявлением. Такой рекламы не должно быть более 15% общего эфирного времени. Не принято прерывать рекламой детские, религиозные программы и некоторые другие виды передач.

Исходя из вышеизложенного, социально значимыми следует признать:

– информационные программы (пункты 1, 2, 3);

– публицистические программы (пункт 4);

– познавательно-развлекательные программы (пункт 5);

– культурно-просветительские программы (пункт 6);

– детские программы (пункт 7).

Все эти программы требуют для своего воплощения серьезных затрат и высокой квалификации исполнителей. Наличие таких программ – основание для решения вопроса о лицензировании телерадиокомпании.

Что касается определения реального процента наличия того или иного вида программ в текущей продукции телерадиокомпаний – настоящий классификатор позволяет это сделать просто и легко. Нужен лишь определенный навык, чтобы расставить соответствующие цифры напротив всех строк печатной программы ТВ или радио. Разумеется, надо представлять себе, что скрывается за кратким названием цикла или серии программ.

Иногда понятия «цикл», «рубрика», «серия» употребляются как синонимы. Более удобна и входит в практику иная трактовка:

– рубрика – постоянный элемент информационной программы;

– цикл – способ организации публицистических, культурно-просветительских и детских программ;

– серия – обозначение однородных, взаимосвязанных художественно-игровых программ, в том числе фильмов. Фильм в данном документе рассматривается как одна из разновидностей программы.

В вещательной практике используется понятие «канал». Оно имеет два значения. Первое – техническое. Канал – это фиксированная стандартная полоса частот (длина волны), на которой работает передатчик радиостанции или телецентра. Числом каналов определяется возможность одновременной передачи соответствующего числа телевизионных программ, отчего слова «канал» и «программа» долгое время употреблялись как синонимы.

Второе значение понятия канал, используемое в современной практике, – это совокупность радио- и телепередач, объединенных творческим замыслом, направленностью на однородную аудиторию, а иногда и личностью ведущего (каналы «Отражение», «Добрый вечер, Москва», «Пятое колесо» и т.п.).

Итак, против названия фильма «Золотой ключик» эксперт ставит цифру 7 (детская программа), а против фильма «Ночной патруль» – цифру 10. «Итоги» НТВ будут обозначены цифрой 3, а «Куклы» НТВ окажутся вместе с непохожей на них утренней программой под номером 5.

Таким образом, подчеркнем еще раз, программы объединяются не по жанрам, не по месту производства или приобретения, а по своей направленности, по социальным функциям, по смыслу воздействия на зрителя.

Точно определить эти направленность, воздействие, смысл можно лишь после ознакомления с образцами той или иной регулярной программы (серии, цикла, канала). Показатели рейтинга и «доли» (т.е. процента включенных на данный момент приемников ко всем имеющимся или ко всем включенным в данное время) имеют в данном случае не решающее, а вспомогательное значение – социально значимая программа должна быть и достаточно популярной.

в начало

Б.Л. РОЗИНГ И В.К. ЗВОРЫКИН – РУССКИЕ ИЗОБРЕТАТЕЛИ ТЕЛЕВИДЕНИЯ

В 1999 г. на международном телефоруме первое место в номинации «Телепортрет» завоевал цикл фильмов «Сокровенные люди». В одном из фильмов рассказано, как погиб в Архангельске профессор Борис Розинг – красивый, благородный, талантливый человек.

Его арестовали «за финансовую поддержку контрреволюции» – дал денег знакомому, которого обвинили в каких-то крамольных высказываниях.

И вот в апреле 1933 года будучи в ссылке в Архангельске едет Розинг в трамвае, держа котелок с пайковым жиденьким супом. Трамвай качнуло, суп пролился на пальто какой-то дамы. Она подняла крик. «Не кричите, я все устрою», – просил ученый. Дама не унималась. Розинга постиг инсульт – или, как писали тогда, кровоизлияние в мозг.

Мы должны больше знать об этом человеке. Если спрашиваешь молодых журналистов, кто изобрел телевидение – в ответ либо молчание, либо – в самые последние годы – фамилия Зворыкина, «русского американца», которого, наряду с писателем Владимиром Набоковым, почтил своим стихотворением Булат Окуджава:

Как хорошо, что Зворыкин уехал

и телевиденье там изобрел!

Если бы он из страны не уехал,

он бы, как все, на Голгофу взошел.

Когда журналисты окрестили Зворыкина «отцом телевидения», он воскликнул: «Я изобрел кинескоп и ни на что другое не претендую!». Изобретение телевидения, по словам Зворыкина, – «это бесконечная лестница, созданная десятками рук». Кроме кинескопа (основного узла современного телевизора) Зворыкину принадлежит разработка иконоскопа, т.е. главного узла телекамеры. Сообщение о том, что схема электронного телевидения создана, что завершена 10-летняя работа, В.К. Зворыкин сделал в 1933 г. на съезде Общества радиоинженеров в Чикаго. И уже осенью этого года его пригласили посетить СССР, куда он поехал не без опаски, хотя и получил заверения, что его «белогвардейское прошлое» не станет помехой в деловых переговорах.

Однако это прошлое мешало нашей стране признать публично, в массовых популярных изданиях, заслуги великого изобретателя. В этих книгах присутствовала как раз «лестница имен», и открывал ее Борис Львович Розинг, профессор Петербургского технологического института, и, конечно, не упоминалось, что Розинг был арестован и погиб в том же году, когда его лучшего ученика Зворыкина с почетом принимали в Ленинграде и Москве. Наша литература с гордостью отмечает, что в 1949 г. Московский телецентр был переоборудован «новой, отечественной аппаратурой». Какая техника работала там с 25 марта 1938 г. (в тот день показали кинофильм «Великий гражданин», оправдывающий репрессии против старых большевиков) – наша история умалчивала. Между тем пуск телецентра на Шаболовке был прямым следствием визита Зворыкина в СССР. Оборудование поставила крупнейшая фирма Ар-си-эй (Радио-корпорация Америки), где и работал Владимир Козьмич Зворыкин под руководством своего земляка, тоже выходца из России, Давида Абрамовича Сарнова. Если Зворыкин, как и его учитель Розинг, изобретали «всего лишь» техническое средство видения на расстоянии, то Сарнов сразу понял коммерческие возможности новинки (ранее он опубликовал меморандум о массовом радио – ведь А.С. Попов тоже изобрел не средство массовой информации, а средство связи).

Сарнова родители привезли в США в 1900 г. Америка заговорила о нем в 1912 г., когда 21-летний радист Сарнов принял сигналы с терпящего бедствие «Титаника», а потом три дня без перерыва принимал и записывал имена оставшихся в живых пассажиров, передаваемые кораблями-спасателями. В 1916 г. он пишет: «Необходим план, который сделает радио домашним прибором, как пианино или фонограф... Данный план особенно мог бы заинтересовать фермеров и жителей отдаленных районов. Приобретя музыкальный радиоящик, они могли бы наслаждаться концертами, лекциями, чтением стихов и т.д.».

Имена Зворыкина и Сарнова в нашей послевоенной массовой печати впервые упомянул журналист «Комсомольской правды» Ярослав Голованов. Он описал встречу с 85-летним почетным вице-президентом компании Ар-си-эй Зворыкиным, упомянув, что тот «эмигрировал в США в конце первой мировой войны». В самом деле, нельзя же было написать, что Зворыкин явился в Америку в 1919 г. с документами полномочного представителя Сибирского правительства Колчака...

До обидного мало знаем мы об этом незаурядном человеке, жизнь которого похожа на увлекательный детективный роман. В США о нем созданы документальные фильмы, а у нас лишь недавно в городе Муроме, что на Оке, появилась мемориальная доска на доме, где Владимир Козьмич родился. Его отец владел пароходством, в доме теперь историко-художественный музей. Интересно, что Зворыкину удалось побывать здесь в 1967 г., несмотря на то, что Муром был закрыт для иностранцев. Оформив интуристскую путевку во Владимир, он оторвался от группы, взял такси и укатил на свою малую родину. Поклонился праху предков на кладбище, постоял на берегу Оки, зашел и в родительский дом. «Об этой авантюрной поездке ученый с удовольствием потом рассказывал гостям в своем принстонском доме. Старый привратник негр Линн приносил водку, грибки и селедку, гости смеялись, им совсем не мешал в речи хозяина сильный русский акцент, от которого тот так и не избавился за шестьдесят лет жизни в Америке», – писал мемуарист.

В 1906 г. Зворыкин поступил в Петербургский технологический институт и после недолгого увлечения политикой, разочаровавшись в лидерах-демагогах, целиком отдался работе в лаборатории профессора Розинга. «Наши отношения вскоре переросли в дружбу, – вспоминает Зворыкин – и я обнаружил, что он является не только талантливым ученым, но и разносторонне образованным человеком. Во время нашей совместной работы он не старался использовать меня только как помощника, но всячески расширял мои знания в области физики. Розинг, по существу, обогнал свое время... Для получения требуемого вакуума нужно было затратить огромное время. Имевшиеся у нас насосы были ручными, и зачастую нам приходилось часами поднимать и опускать тяжелые сосуды с ртутью, чтобы степень вакуума достигла желаемой... И все-таки к концу нашей совместной работы профессор Розинг получил действующую систему, которая воспроизводила смутную картинку на экране».

Другие очевидцы, впрочем, писали о «четкой» картинке, в частности, о изображении «решетки в проходящем свете, помещенной перед объективном передатчика». Это изображение решетки можно назвать мрачным пророчеством судьбы гения в советской России.

Вот ленинградские впечатления Зворыкина, относящиеся к 1933 г. (опуская горестные строки о трудностях быта горожан):

«Программа визита оказалась продуманной, она содержала много лекций, несколько посещений лабораторий и официальных ужинов. Я обнаружил, что являюсь гостем радиопромышленности и, стало быть, правительства, а не университета, как я предполагал... Конечно, я спросил о профессоре Розинге. Большая часть тех, кого я спрашивал, никогда о нем не слышали. Наконец мне сказали, что он был арестован во время революции, сослан в Архангельск и вскоре умер».

На самом деле Розинг, как уже сказано, был арестован в 1931 г., успев выпустить несколько работ по технике телевидения.

Один экземпляр книги Розинга «Электрическая телескопия» попал в руки к другому талантливому человеку, лаборанту Среднеазиатского университета Борису Павловичу Грабовскому, который решил осуществить идею электронного телевидения – причем немедленно! И предъявил усовершенствованный проект «радиотелефота» самому Розингу в Ленинграде. С помощью Розинга были размещены заказы на электровакуумное оборудование, что позволило испытать систему Грабовского в 1928 г. на базе трамвайного треста в Ташкенте. Но в то время умами московского начальства владела идея не электронного, а механического телевидения – хотя и малострочного, с экраном не больше спичечной коробки, зато «дальнобойного», доступного «пролетариям всех стран». Радиолюбители СССР принимали из-за рубежа именно такие передачи. Разочарование наступит позже – тогда и пригласят в Союз Зворыкина, проигнорировав своих умельцев.

Несколько раньше телевизионная установка была построена в Ленинграде В.А. Гуровым (в лаборатории завода им. Коминтерна) – она была выведена из строя в результате наводнения 1924 г. Сотрудник Ленинградского физико-технического института Лев Сергеевич Термен тоже занимался телевидением. Журнал «Огонек» в номере от 21 ноября 1926 г. привел мнение академика А.Ф. Иоффе: «Открытие Л.С. Термена огромно и всеевропейского размаха. Мы видели на экране движение человеческой руки». Затем показывали молоток, паяца и другие предметы. Следы Термена теряются на время в дебрях спецслужб (он работал в резидентуре в США), а в конце 1950-х годов он возникает как артист эстрады, исполнитель на «терменвоксе» – инструменте, меняющем тональность звучания от движения руки возле антенны.

Розинг, Термен, Гуров, судя по всему, работали в тех самых лабораториях, по которым водили почетного гостя из США Зворыкина. Он вспоминает о них так:

«Несколько лабораторий, которые я посетил, не произвели на меня впечатления. Они располагались, как правило, в старых зданиях, были плохо оснащены, резко отличаясь от новых, хорошо оборудованных лабораторий в США. Тем не менее, я увидел много оригинальных экспериментов с новыми для меня результатами».

Видимо, в мемуарах Зворыкина суммировались впечатления от двух визитов в СССР – он побывал у нас в 1933 и 1934 гг. После первого визита «проблему Зворыкина» было приказано решить целому сектору Института телемеханики во главе с Я.А. Рыфтиным, который одновременно руководил кафедрой телевидения в Военной электротехнической академии в Ленинграде. «Комсомольская правда» в номере от 14 марта 1935 г. писала так:

«В августе 1933 г. по приглашению Советского правительства известный американский изобретатель телевидения д-р Зворыкин приехал в СССР и прочел ряд лекций о своем изобретении в московских и ленинградских институтах. О существе изобретения и о его технических деталях д-р Зворыкин ничего не сообщил. В Ленинградском институте телемеханики ничего, кроме внешнего вида иконоскопа, не было. В 1934 г. доктор Зворыкин снова приехал в СССР. Он был поражен тем, что нашел в лабораториях Ленинградского института телемеханики: “В первый раз я приехал ознакомить вас с моими достижениями. Второй раз уезжаю коллегой. Боюсь, что в третий раз мне придется у вас многому поучиться, – сказал доктор Зворыкин перед отъездом “».

Ленинградский телецентр был построен на основе отечественного оборудования и вышел в эфир чуть позже Московского – 7 июля 1938 г. Четкость изображения составляла 240 строк (в Москве «зворыкинское» оборудование давало 343 строки, послевоенное – с 1949 г. по сегодняшний день – 625 строк). Московские передачи имели несколько больший радиус распространения благодаря использованию шуховской радиобашни на Шаболовке высотой 148 м. Эту башню начали строить в 1919 г. по распоряжению В.И. Ленина «для обеспечения надежной и постоянной связи центра республики с западными государствами и окраинами». Советская республика в кольце фронтов, но сотня квалифицированных строителей отвлечена на это «архиважное» дело и получает красноармейские пайки, работая и в стужу, и в зной в надежде на то, что радиоволны будут способствовать мировой революции. Вплоть до 40-х годов самые мощные радиостанции СССР назывались «имени Коминтерна» – т.е. мирового коммунистического правительства. Относительно телевидения планы были аналогичными. В 1925 г., в газете «Правда» за 16 июля, основоположник нашего документального кино Дзига Вертов (Д.А. Кауфман) писал:

«В ближайшее время человек сможет записанные радиокиноаппаратом зрительные и слуховые явления одновременно передавать по радио всему миру. Мы должны готовиться к тому, чтобы эти изобретения капиталистического мира обратить ему же на погибель».

Но жизнь распорядилась иначе, и в Московском телецентре на Шаболовке объединились творческие усилия двух русских гениев, оказавшихся по разные стороны классовых баррикад: Владимира Козьмича Зворыкина и Владимира Григорьевича Шухова. Первоначально Шухов предложил проект башни высотой 350 м (выше Эйфелевой), но в годы гражданской войны металла на такую башню не нашлось и ограничились, по существу, верхней «половинкой», которая тем не менее поражает изяществом и служит символом отечественного телевидения на протяжении многих лет.

Обратимся наконец к самой деликатной стороне биографии Зворыкина, к причинам замалчивания его имени в нашей печати на протяжении послевоенных десятилетий. Хотя в 1956 г. и вышла у нас сугубо техническая книга Зворыкина с соавтором (слишком уж были важны его технические идеи, чтобы можно было умалчивать о них), – в обыденном сознании продолжалось противопоставление: Шухов и Розинг – патриоты, Зворыкин же изменил Родине, да еще и Колчаку послужил. На самом деле Владимир Козьмич не был врагом Советской власти, он всего лишь хотел заниматься техникой, а не политикой. Власть, можно сказать, сама вынудила его эмигрировать. Вот как это произошло – согласно мемуарам Зворыкина, написанным на английском языке и предназначавшимся для публикации отнюдь не в России.

Зворыкин расстался с Розингом вскоре после знаменитого показа решетки на телеэкране. Институтский диплом был получен, предстояла практика в лабораториях Европы. В 1912 г. в Париже началась передача радиосигналов с Эйфелевой башни, и Зворыкин экспериментировал с разными типами приемников. Затем были каникулы в Испании и продолжение работы – уже в Германии, казавшейся Зворыкину более основательной в техническом смысле. Но грянула война. Через Данию и Финляндию Зворыкин добрался до Родины, где был немедленно мобилизован в армию в чине рядового. В районе города Гродно рядовой с инженерским значком заинтересовал командование и был назначен командиром радиостанции – она в разобранном виде находилась где-то на железнодорожных складах. Удалось не только собрать станцию, но и наладить «радиоперехват» – прослушивание немецких служебных сообщений. В 1917 г. примерно так же Зворыкин открывает радиостанцию Временного правительства, ему помогал шофер по фамилии Лушин. Этот же шофер через год спас Зворыкина от расстрела. Работая в милиции, он узнал, что Зворыкин внесен в список как белый офицер, не явившийся на регистрацию, и, подождав возвращения Владимира Козьмича с работы, с радиозавода Маркони, перебазировавшегося вслед за Советским правительством в Москву – Лушин буквально втащил его в машину и отвез на вокзал. В Нижнем Новгороде Зворыкина спасали служащие принадлежавшей его отцу пароходной компании – видимо, уважали бывшего «эксплуататора». На пароходе он добрался до Перми, затем оказался в Екатеринбурге, где и был арестован. К городу приближались восставшие чехи, находившийся поблизости царь был расстрелян вместе с семьей, а Зворыкин и его сокамерники выломали двери и бежали, – потому что охрана и следователи бежали еще раньше. Вместе с «белочехами» Зворыкин прибыл в Омск. Сибирское антисоветское правительство командировало его за радиоаппаратурой в США. После месячного плавания на пароходе вниз по Оби, далее до радиостанции, работавшей в районе Новой Земли для сообщений о ледовой обстановке, Зворыкин на ледоколе добрался до Архангельска, уже оккупированного войсками Антанты. Из революционной России он попал в иной мир: Копенгаген, Лондон и, наконец, Нью-Йорк. Но представления Зворыкина о чести были таковы, что он выполнил поручение, достал необходимую аппаратуру и по маршруту Сиэтл – Иокогама – Владивосток – Омск завершил свое первое кругосветное путешествие. Хаос в России становился все большим, и он принял решение вернуться в Соединенные Штаты, на этот раз насовсем. Адмирал Колчак надеялся, что Зворыкин наладит регулярную поставку радиоаппаратуры – и Владимир Козьмич отправился в США полномочным представителем колчаковского правительства. Едва он успел увидеть статую Свободы, как это правительство пало.

Когда знаменитого американца Зворыкина в 1933 г. принимали в СССР, в программе поездки было немало интересного. В Грузии его ласково принял Л.П. Берия и даже предоставил ему свой самолет для полета к морю, в Сухуми. А в Москве, на спектакле «Дни Турбиных» в Художественном театре, в человеке, сидящем рядом с ним в первом ряду партера, Зворыкин с ужасом узнал... следователя, допрашивавшего его когда-то в екатеринбургской тюрьме. «Вождь всех времен и народов» был мастером на такие шутки. Возможно, и сам он присутствовал на том спектакле – из архивов МХАТа известно, что «Дни Турбиных» Сталин смотрел много раз.

Остается лишь повторить вслед за Булатом Окуджавой: «Как хорошо, что Зворыкин уехал и телевиденье там изобрел...».

Еще один русский изобретатель оказался в США основателем знаменитой, первой в мире фирмы, выпустившей в 1956 г. видеомагнитофоны. Фирма называется «Ампекс». Первые три буквы – инициалы: A.M. Понятов. «Екс» – экселленц – превосходный, блестящий.

Итак, получается, что Россия – родина телевидения. Нам есть чем гордиться. Будем помнить своих земляков. Имя Зворыкина в 1978 г. внесено под № 1 в Книгу Русско-американской славы.

в начало

ДВЕ СТРАНИЧКИ ИЗ ИСТОРИИ ТВ

На лекциях в МГУ я говорю об особом периоде развития нашей тележурналистики – о становлении публицистики ТВ. Понятно, что это шестидесятые годы. Но когда точно начался этот период и когда закончился? По-моему, в чем-то он сродни нэпу: начало обозначено точной датой, а конец растянулся года на полтора...

Итак, факты. В конце 1961 – начале 1962 года в эфир ЦТ выходят одна за другой четыре программы, ставшие постоянными, и более того – определившие лицо нашего ТВ на многие годы. Это «КВН» (8 ноября 1961 г.), «Эстафета новостей» (3 декабря 1961 г.), «Рассказы о героизме» С.С. Смирнова (21 февраля 1962 г.) и «Голубой огонек» (первоначальное название – «Телевизионное кафе», 6 апреля 1962 г.). Почему вдруг такой всплеск сугубо разговорных передач – импровизационных, небывало раскованных, сообщавших такое, о чем раньше не говорили публично? Временно отступили даже цензоры, до того требовавшие дословных текстов и репетиций всех передач.

Я задавал вопрос о причинах взлета нашей публицистики начала 60-х разным людям, работавшим в ту эпоху на ТВ. Почему это произошло? Одни отвечали: это связано с полетом Гагарина в космос, с охватившим страну восторгом по этому поводу. Другие говорили так: было принято постановление ЦК КПСС «О дальнейшем развитии ТВ», вот оно и стало развиваться. Да, было постановление – но в январе 1960-го. Отчего так запоздала реакция на него? Сергей Муратов, один из создателей первых передач «КВН», сказал: «Нам редакторы предложили возродить наш старый проект, ранее закрытый «ВВВ», за который в 1957 году пострадало руководство телевидения. А тут вдруг решили вернуть, позвали нас всех троих – Яковлева, Аксельрода и меня...».

С чего бы это – вдруг решили вернуть прежде считавшуюся вредной, крамольной телепередачу?

«Голубой огонек» – «Телекафе» придумал Алексей Габрилович. Как-то его остановил в коридоре Шаболовки некий редактор и сказал: «Слушай, старик, придумай нам передачу. Все уже откликнулись, а мы в музредакции никак не раскачаемся». И Габрилович с ходу предложил ему поставить столики под Шуховской телебашней. Так, экспромтом, родилась ставшая популярной на долгие годы передача.

С чего это все редакторы так стали жаждать передач, в которых люди общались бы между собой?

А потому, на мой взгляд, что с октября 1961 года возникла социальная потребность в общении. Как известно, новая телепрограмма, или рубрика, или даже канал возникают при двух условиях: технические возможности и социальная потребность. Причем второе важнее. Скажем, технические возможности проводить телемосты существовала давно, но расцвет этого тележанра пришелся на 1986–1990 гг. Тогда они были остроактуальны в связи с горбачевской перестройкой, сегодня же нам по телемосту нечего сообщать другим странам и континентам.

Так отчего же в конце 1961 года у людей возникла потребность в публичном обмене мнениями?

Наши самые демократические теоретики морщатся, когда я называю главную причину: XXII съезд КПСС. Не модно сейчас упоминать партсъезды. Когда я говорю дальше: это тот самый съезд, где была открыто сказана большая часть правды о преступлениях сталинской эпохи, мне отвечают: мы знали это и раньше. Вы-то знали, но народ не знал. Памятники Сталину стали сносить именно во время проведения XXII съезда. И самого его вынесли из Мавзолея именно тогда, если говорить точно – 31 октября 1961 г. Народу было что обсудить. И Солженицын, между прочим, решился отправить своего «...Ивана Денисовича» в «Новый мир» только в ноябре 1961-го, и он не стеснялся вспоминать и писать о том, что сделал он это именно под влиянием XXII партсъезда.

Мало того. Именно на XXII съезде Н.С. Хрущев заявил, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме. Именно тогда была принята пресловутая Программа КПСС, обманувшая нас на 20 лет. Но это был сладкий обман. Мы упоительно фантазировали о близком времени всеобщего изобилия и счастья. Вот чем были наполнены передачи «КВН», «Голубой огонек» и «Эстафета новостей»: мы подводили черту под прошлыми бедами и мечтали о светлом будущем.

Поскольку с коммунизмом ничего не вышло, о XXII съезде вскоре постарались забыть. Забыли так прочно, что сегодня никто и не вспоминает о причинах взлета публицистики 60-х годов. Стоит перечитать стенографический отчет съезда, чтобы понять корни этой публицистики.

Конечно, когда ТВ выходило за обозначенные съездом границы разоблачения прошлых преступлений и глупостей, следовал суровый окрик сверху. Общеизвестный пример – передача Ленинградского ТВ, транслировавшаяся на всю страну, в которой В. Солоухин, Д. Лихачев, О. Волков, Л. Успенский и другие писатели рассуждали об ошибочности переименования старых волжских городов. Как было сказано в документе ЦК КПСС, принятом специально по этому поводу, они «в развязном тоне потребовали вернуть прежние наименования городам Куйбышеву, Кирову, Калинину, Горькому». Директора ЛСТ Б. Фирсова отстранили от работы, и пришлось ему пробыть полгода вдали от Родины – на Би-би-си, осваивая науку социологию.

Мне, молодому тогда человеку, было доверено вести «Эстафету новостей» как одному из сменных ведущих наряду с Ю. Фокиным, А. Хазановым, И. Казаковой, А. Мелик-Пашаевой, Л. Золотаревским – правда, в последний период ее существования, с 1966 по 1970 гг. Так что я был свидетелем удушения той гласности, той хрущевской «оттепели». Вел я вместе с другими журналистами и «Голубой огонек» 7 ноября 1968 г., и «Пресс-центр» на 4-м канале в 1968–1969 гг. и могу со всей ответственностью заявить: начало конца нашей «золотой поры публицистики» – 21 августа 1968 г., день вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию.

Некоторые весьма уважаемые авторы считают таким рубежом 1970-й год, а конкретнее – приход С. Лапина на пост руководителя нашего ТВ и радио. Роль личности в истории, конечно, велика, но Лапин был всего лишь талантливым исполнителем воли руководства ЦК. Именно руководство ЦК в 1968 г. осознало, как опасно неподконтрольное ТВ. Ведь в Праге революция началась именно с телевидения. Не надо было захватывать мосты, почту, телеграф – достаточно было иметь в своем распоряжении ТВ с десятком журналистов, отстаивавших идею «социализма с человеческим лицом». Не скрою, идея эта и для меня оказалась весьма привлекательной. Приведу в пример лишь одну передачу, которую мы, члены делегации Союза журналистов, – видели в Праге летом 1968-го года.

Сюжет ее был таким: из заключения выходит чешский коммунист и решает с помощью ТВ разобраться, за что же все-таки его посадили. Вместе с репортером он идет к судье, затем к прокурору – все фиксируется на пленку. Прокурор ссылается на указания высоких инстанций. Репортер и бывший зэк поднимаются по ступенькам судебно-обвинительнои системы все выше и выше, что, собственно, и составляет содержание целого фильма. Наконец высокопоставленный чиновник признается: это было распоряжение генерального прокурора республики. Такова была политическая ситуация. Не только ваш герой, но и многие другие были отправлены в места заключения во имя идеи социализма. Финальный эпизод: женщина-репортер набирает номер телефона генпрокурора ЧССР и обращается к нему с тем же вопросом: за что, собственно, пострадал герой ее телепередачи? Прокурор отвечает, что не дело журналистов соваться в то, чего они не понимают. Журналистка кладет трубку на рычаг, смотрит прямо в телекамеру, в глаза всем зрителям и спрашивает: «До каких пор на руководящих постах в нашей стране будут находиться люди, замешанные в преступлениях?».

Ясно, что такая публицистика опасна для правящего режима. Это уже не «подручные партии». «ТВ должно стать средством контроля народа за деятельностью властей», – слышали мы в Праге.

Эта идея была подавлена. В Праге – танками, на Шаболовке – жесткой редактурой. Подавление началось осенью 1968 г. и завершилось с приходом С. Лапина. Но еще долго по всей стране на местных студиях в эфир выходили аналоги «Эстафеты новостей», «Голубого огонька» и «КВН».

В том году к праздничному ноябрьскому «Голубому огоньку» начали готовиться задолго, еще в начале лета был утвержден сценарий (авторами его были те же Аксельрод и Яковлев). Весь «Огонек» был задуман ими как состязание репортеров – таким был сценарный ход. Но вдруг осенью начальство велело все переделать, резко сократив присутствие журналистов в кадре. А по поводу «Пресс-центра» тогдашний гендиректор ТВ П. Шабанов спросил меня: «У вас что там, одни журналисты собираются?». И добавил: «Порочная, неправильная идея». Передача была закрыта. До прихода Лапина оставался еще год.

Итак, начало расцвета публицистики на телевидении – 31 октября 1961 года, начало заката – 21 августа 1968 года.

7 января 1969 г. было принято совсекретное постановление секретариата ЦК КПСС «О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политический уровень публикуемых материалов и репертуара». В переводе на простой язык это означало: чуть что – снимем с работы. Страх охватил начальство. Из передач стали вырезать любую мало-мальски живую мысль. Крамольным оказалось даже упоминание имени Марины Цветаевой в выступлении писателя Леонида Жуховицкого в одной из телепередач – ее имя просто заглушили, стерли. А поскольку видеомонтажа в те времена не было, наверное, всем зрителям одновременно показалось, что у них забарахлили телевизоры.

Все годы, которые мы называем «застойными», страх присутствовал в останкинских коридорах и студиях почти осязаемо. Он был, так сказать, одним из компонентов творчества. Режиссеры и журналисты осваивали «эзопов язык» и учились обходить острые углы, в чем грешен и автор этих строк, принимавший участие, например, в создании 60-серийной видеоэпопеи «Наша биография».

А потому необычайно ярким и неожиданным оказался прорыв к свободному слову – к прямому эфиру в 1986 году, когда Горбачев провозгласил наступление эры «перестройки и гласности». Поскольку в данный период у штатных телеработников страх сидел уже где-то на генетическом уровне (Лапин только-только ушел на пенсию), была сделана ставка на новую генерацию телеведущих, которые определяли бы на ТВ облик «социализма с человеческим лицом». На первом канале ими стали журналисты, пришедшие с Иновещания – там давно и упорно гнали на Запад «человеческий» вариант. Это Владимир Познер, Владислав Листьев и другие. Во «Взгляде» развивал смелые идеи Марк Захаров, однажды прилюдно, в прямом эфире, спаливший над тарелкой свой партийный билет. Приняли наконец-то на ТВ Владимира Молчанова – раньше не брали, потому что там уже работала его сестра, а семейственность при Лапине запрещалась категорически. Тогда-то и появилась интеллигентная, с командой молодых репортеров, программа «До и после полуночи». Все эти имена и передачи до сих пор на слуху, но вспомните, как ярко светили эти телезвезды на фоне тогдашнего эфира!

Впрочем, об этом писалось неоднократно, нет смысла повторяться. Гораздо меньше помнят и знают о том, что происходило на «третьей кнопке». Тем более что за полтора десятка лет московский канал претерпел столько «модернизаций», пережил столько начальников! И каждый вновь приходивший считал своим долгом облить помоями предшественников!

«Самый коррумпированный канал, самые безынициативные люди, мы это все поломаем, наполним духом творчества», – говорил Анатолий Лысенко. Я ему как-то напомнил, что была и светлая полоса на «третьей кнопке» – «Добрый вечер, Москва!».

– Ах, да! Конечно! Извини, старик, но я пришел в такое...

На такое вот «нетворческое» место пришел в 1986 году Михаил Огородников. Московский горком КПСС требовал от городского канала соответствовать смелым новшествам в управлении столицей и тому стилю, который принес первый секретарь МГК КПСС Борис Ельцин. Он тогда как раз начал совершать поездки в троллейбусах и неожиданные набеги на магазины (что у них там на прилавке и под прилавком?). И вот тогда-то сменивший Лапина бывший партработник и дипломат Александр Аксенов рекомендовал, а горком утвердил на посту главного редактора передач для Москвы Огородникова М.А. – проверенного партийца, пять лет несшего трудную вахту вдали от Родины, в самом логове империализма – в городе Нью-Йорке, в Организации объединенных наций. Правда, Миша успел к тому времени еще и поработать в передаче «Служу Советскому Союзу», где они вместе с режиссером Дмитрием Зенюком, очень полюбив дальние командировки, облетели чуть ли не все границы вплоть до Сахалина и Камчатки. На экране в этих передачах все по уставу – не придерешься!

Но не зря пел Галич про «растленное влияние Запада». Привык Огородников за пять американских лет просыпаться к программе «Доброе утро, Америка!». Так вот, чуть ли не на первом собрании он заявил притихшему коллективу: «Будем делать «Добрый вечер, Москва!» – И после паузы добавил диковинное слово: Видеоканал!».

Что такое видеоканал? Раньше каждая комната на 13 этаже – верхнем этаже останкинского террариума – жила самостоятельной жизнью. Каждый отдел в отведенный ему 15–30–45-минутный отрезок эфира, в определенный день и час, выпускал свою, никак не связанную с другими передачу. В одной команде «лудили» (был такой термин в ходу) про социалистическое соревнование и передовые методы труда, в другой комнате – про успехи здравоохранения, в третьей – про заботы исполкомов о благоустройстве своих районов. Видеоканал – это когда все идет вместе единым потоком, с одним ведущим. Дается материал на злобу дня, показываются текущие события, чередуясь по степени важности. И – никаких 15–30–45! Максимум пять минут на видеосюжет! Совершенно иной ритм программы. Между сюжетами – концертные номера и гости в студии. Они беседуют с ведущим тоже минут пять – и до свидания! Если гость особо интересный, его приглашают как бы соведущим какой-то части канала. Обязательны прямые включения с мест – с городских улиц, из театров, из аэропортов, со стройплощадок или из цехов.

– Наша позиция, – говорил Огородников, – быть на стороне интересов простого москвича, который не так уж прост. Он и хитроват, и включен в мировой ход событий, но вместе с тем заинтересован делами своего двора, района, всего города. Он и требователен, и великодушен. Такими должны быть и мы на экране.

Конечно, проблему ведущих Огородников решил так же, как это сделали на первом канале: пригласил людей со стороны. (Справедливости ради отметим: первый выпуск «ДВМ» вышел в эфир в ноябре 1986 г., молчановская «До и после» в марте 1987 г., «Взгляд» – еще на полгода позже.)

Вести канал пригласили Игоря Арбузова – радиожурналиста, бывшего десантника, немало поколесившего по стране; писателей Георгия Долгова и Вячеслава Шугаева, а также автора этих строк. Позже к нам присоединился доцент МГУ Борис Ноткин и некоторые дамы; из научно-популярных программ перешел сын одного академика.

Ведущим были даны немалые права: редактировать, а то и сокращать репортажи штатных корреспондентов, импровизировать в эфире, высказывать свое мнение, держаться на равных с приглашенными в эфир начальниками, артистами, академиками, модными публицистами и политиками-демократами. Разумеется, ведущие участвовали в планировании и верстке программы.

Какое же это было восхитительное время! Конечно, «четвертой властью» мы в то время не являлись, редакция была включена в систему первой и единственной – партийной власти города. Но с приходом Ельцина наши кураторы – это стало заметно по встречам в горкоме – сами толком не знали пределов объявленной гласности. Они разрешили критиковать даже «святая святых» – так называемую «наглядную агитацию», примитивные лозунги на улицах.

Вымести накопившийся в укромных уголках «образцового города» мусор и пропагандировать новые начинания – такова была задача программы «Добрый вечер, Москва!». Мы ее решали творчески...

«Как можно начинать программу с пожаров на новогодних елках, когда главное сейчас – госприемка!» – искренне возмущалась одна редакционная дама. Что такое госприемка – едва ли сейчас кто вспомнит, а елочные пожары продолжаются. Стало быть, что важнее? Дама, кстати, благополучно пережила все превратности судьбы и процветает на «третьей кнопке», давно забывшей принципы «ДВМ».

Андрей Скрябин сделал первый в Москве репортаж о забастовке на заводе, безоговорочно поддержав забастовщиков. Виктор Шинкарецкий проникал на овощебазы и в цеха мясокомбинатов, а затем в прямом эфире вываливал на стол ведущего свои трофеи и ехидно меня спрашивал:

– Скажите, какие огурцы я купил у бабуси возле метро, а какие в госмагазине?

– Неужели эти – государственные? Скрюченные какие! За державу обидно! – парировал я в присутствии овощного начальства города.

При Ельцине – секретаре горкома – мелкие и средние начальники трепетали за свою судьбу и безропотно являлись в студию по первом зову. Нас воспринимали, повторяю, как доверенных лиц партии. В стиле шестидесятников (коими и были ведущие) канал «ДВМ» полагал, что надо лишь исправить «отдельные недостатки», а вообще социализм – вещь хорошая.

Криминальную рубрику стала вести Тамара Каретникова, медицинскую – Елена Пральникова.

Бывал у нас в студии и зампред горисполкома Ю.М. Лужков. Когда я вижу, как подхалимски ведет сегодня с ним передачи «Лицом к городу» Павел Горелов, тоска берет. Ну зачем сажать мэра действительно лицом – но не к городу, а к камере? Должна быть позиция «глаза в глаза», тогда разговор пойдет по-другому. А сейчас мэр силится найти глазами нужную точку в объективе, ведущий же сбоку льстиво задает вопросы. На него мэр и не смотрит. Да ведь и смотреть-то не на что, тьфу, прости господи! Не журналистская это роль! Нас хоть и называли «подручными партии», но не унижали до такой степени в перестроечные годы. «Неужто все возвращается к временам страха? – думаю я, глядя на Горелова. – Неужели Лужков не понимает, насколько он был проще, человечнее, умнее в том нашем видеоканале, не знавшем излишнего почтения к высоким персонам?».

«ДВМ» был необыкновенно популярен в городе, потому что впервые за много лет на телеэкране шел разговор о реальной жизни москвичей, а репортеры и операторы показывали то, что раньше оставалось за кадром. На улице к ведущим и корреспондентам подходили люди, благодарили, предлагали новые темы...

В коллективе Гостелерадио наши шуточки по поводу государственных огурцов или просьба к Алле Пугачевой, отъезжающей на гастроли, поинтересоваться наличием в Италии запчастей для «Жигулей», воспринимались с ужасом. А когда кусочек «моего» канала с репликами в адрес Политбюро ЦК КПСС несколько раз прокрутили по CNN как свидетельство свободы слова в СССР, меня стали опасливо обходить в останкинских коридорах. Но из эфира не убрали – Огородников защищал нас перед властями.

– Только не копай под кремлевскую стену, – выговаривал он мне после очередных неприятностей.

Тогда были еще в столице Ждановский и Ворошиловский районы, и я на улицах затеял разговор об отношении людей к этим названиям. Я обращался к прохожим через «телемосты», которые стали повседневным инструментом нашей работы. Душой таких программ был Дмитрий Зенюк, назначенный главным режиссером «ДВМ», а заодно и выбранный секретарем парторганизации. Мы с ним были знакомы лет двадцать – чуть ли не с «Эстафеты новостей», где тоже был прямой эфир, а «телемосты» назывались перекличками. Как все быстро забывается на ТВ!

– Почему у нас больше нет телемостов? – спрашиваю недавно кого-то из уцелевших с тех времен на «третьей кнопке».

– А ты знаешь, сколько стоит выезд ПТС? – последовал ответ.

– Конечно, теперь эти деньги можно положить в свой карман, – заметил я и посмотрел, как мой собеседник сел в неплохой автомобиль. Между прочим, столько личных машин, как сейчас, тогда возле «Останкино» не было. Для дела вполне хватало разгонного «Москвича».

Убрали из горкома непредсказуемого Ельцина, а вскоре перевели на другую работу Огородникова. В его кабинете появился осторожный бесцветный субъект, с самого начала давший понять, что вольница кончилась. Кончался и январь 1990 года. По

Москве поползли слухи, что на ближайшем Пленуме ЦК, в феврале, снимут Генсека Горбачева. В партии это делалось просто – большинством голосов, еще не забылось смещение Хрущева подобным способом. Доцент ГИТИСа Игорь Чубайс, энтузиаст обновления компартии, пришел ко мне в эфир с идеей:

– Давайте позовем москвичей выйти на улицы на митинг в защиту демократии, то есть Горбачева.

– А митинг разрешен?

– Пока нет, но добьемся...

Терять мне было особо нечего, а тут такой прекрасный повод уйти, громко хлопнув дверью. Но как привязать митинг к сегодняшней передаче?

Выход подсказала моя редакторша, которая потом, разумеется, от всего открестилась:

– Сделайте это как ответ на вопросы телезрителей! Вот, смотрите, – и она протянула несколько записок, принятых стенографистками. Тогда в каждой передаче у нас был вот такой «интерактив».

Далее цитирую по расшифровке текста, прошедшего в эфир.

«Кузнецов: Вопрос товарища Сидорова из Строгина: «Проведена была встреча с депутатами. Они говорят, что в феврале готовится резня обществом “Память”. Так ли это? Вообще, принимаются ли какие-то меры, контролируется ли обстановка в городе? Стало страшно ходить по Москве». Та же тема в вопросе товарища Антоняна из Ясенева: “Ходят слухи, что в Москве будет резня, можно ли членораздельно ответить об этом, все ходят какие-то взволнованные”. Ну, видимо, тут волнения увеличились после того, как в программе «До и после полуночи» Молчанов вместе с депутатом Щекочихиным чуть ли не сроки погромов обозначили...

Чубайс: Вы знаете, этот вопрос волнует и моих соседей, моих друзей и знакомых. Если мы ничего делать не будем, такое может произойти. А чтобы этого не произошло, я призываю всех москвичей в воскресенье в 12 часов собраться перед выставочным залом на Крымском валу. Мы начнем большую демонстрацию демократических сил и заявим о наших интересах, о наших взглядах, о наших позициях...»

Митинг состоялся, да какой – невиданный! Народ шел во всю ширь Крымского моста, а затем Садового кольца. Ведь Чубайс повторил про время, место и цели его проведения еще два раза, а я уточнил, что мой гость не диссидент какой-то, а представитель Московского клуба КПСС и Демократической платформы в партии, которая насчитывает 60 тысяч коммунистов.

По мнению ряда обозревателей, митинг у стен Кремля оказал влияние на расстановку сил на февральском Пленуме ЦК. Мы вышли в эфир 30 января сразу после программы «Время» (а ее были обязаны транслировать по всем каналам, в том числе и на нашей «третьей кнопке»). Митинг прошел 4 февраля, за день до Пленума, но еще раньше мы с Чубайсом в том же эфире получили ярлыки экстремистов и провокаторов. По мнению горкома, мы призывали... к еврейским погромам! И мой бывший студент, делавший карьеру, озвучил этот бред в эфире, а представители милиции и прокуратуры заверили москвичей, что сведений о готовящихся погромах у них нет, Люди из КГБ тоже приглашались в эфир, но не пришли. Несколько раз повторялся зловещий титр: «Слухи, провокации, факты». Случись это лет на шесть раньше – сушить бы нам с Чубайсом сухари. А тут обошлось. Только 10 февраля в эфире «сменщик» Ельцина, первый секретарь горкома Юрий Прокофьев, отвечая на вопрос ветеранов, почему экстремистам разрешают выступать по телевизору, ответил, что Московская редакция дала отпор вылазке Кузнецова и Чубайса.

И все-таки эти годы, эта перестроечная эйфория, когда казалось, что вот-вот начинается настоящая жизнь, жизнь по правде, и ты принимаешь активное участие в становлении этой жизни – остались в памяти как подарок судьбы. Коллега с кафедры, посещавший все демократические (а после – коммунистические) митинги, рассказал, что на первомайской демонстрации 1990 года в числе прочих транспарантов несли по Красной площади и такой: «Прямой эфир прогрессивным журналистам Сагалаеву, Тихомирову, Кузнецову!». Возмущенный лозунгами Горбачев, если помните, с трибуны ушел.

А с Мишей Огородниковым мы и сейчас работаем рядом. Я на Моховой, он на Волхонке. Руководит службой информации в Храме Христа Спасителя.

в начало

к содержанию << >> на следующую страницу

[1] С октября 1999 г. новости «ТСН» исчезли из эфира телекомпании «ТВ-6». Но диалог с А. Гурновым по-прежнему актуален – как осмысление принципов работы в «Новостях».

[2] Позже Е. Масюк была захвачена чеченцами в заложники и выкуплена из плена.