ПЕРЕДАЧИ

 

КАМУШКИ – С ПОВЕРХНОСТИ И ИЗ ГЛУБИНЫ

ПАФОС ПУБЛИЦИСТИКИ И АЗАРТ ТУСОВКИ

АТАКУЕТСЯ ТАЙНА

ПЕТРУШКА ЭЛЕКТРОННОЙ ЭРЫ

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ОРТ

АКУЛЫ? ПИРАНЬИ? ЛАСТОЧКИ?

ИЗ БУДУЩЕГО – В ПРОШЛОЕ

ПРЕДПОСЛЕДНИЙ МИФ

СОВЕТЫ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ

ТАКОЙ ХОККЕЙ НАМ НЕ НУЖЕН!..

МНОГО ЛИ МЯСА В КОТЛЕТАХ?

ОКТЯБРЬ ТРЕВОГИ НАШЕЙ

 

КАМУШКИ – С ПОВЕРХНОСТИ И ИЗ ГЛУБИНЫ

Программе «Времечко» здорово не повезло по сравнению с другими новыми телепередачами. Существуя уже более года, она так и не дождалась серьезного к себе отношения. Сначала, когда Лев Новоженов, известный по сатирическим обозрениям в «Московском комсомольце», вместе с немногочисленной командой появился в эфире Четвертого канала, профессионалы-телевизионщики восприняли это как самоубийственный трюк дилетантов, не понимающих, за какое по сложности дело они взялись.

В самом деле, была предпринята попытка создать альтернативную господствующим в эфире почти на всех каналах новостям информационную программу. Вернее даже, не столько сообщающую о некоторых фактах, сколько дающую к ним язвительный комментарий. Выворачивающий случившееся наизнанку. Обнаруживающий в нем ту успевшую стать ненавистной казенщину, которой всегда полна была официальная государственная телепрограмма «Время», бессмертное изобретение брежневской эпохи.

Те, кто помнит материалы Л. Новоженова в «МК» (как, впрочем, и манеру подачи новостей в этой газете, в особенности, в нижней половине первой полосы), легко поймет возникновение замысла новой передачи. Это была попытка перенести на ТВ ироническую, пересмешническую манеру давать сообщения, присущую популярной молодежной газете.

Впрочем, устанавливая генеалогию телепередачи, я ни в коем случае не хочу быть понятым так, будто «Времечко» – откровенная калька с «МК». Нет, конечно: создавая новую программу, ее авторы придумали много такого, что в газете никогда не было, да и быть не могло: работа в прямом эфире, с телефонной связью со зрителями, звонящими в студию, расположение четырех журналистов, ведущих одновременно программу в пространстве кадра, денежные призы зрителям за лучшую новость недели, сообщенную ими по телефону.

О последнем хотел бы сказать особо. В шутливом предложении, обращенном к зрителям, таилась, наверное, самая главная с точки зрения канонов информационного жанра неожиданность, и главный парадокс. Известно ведь, что все новостные программы – это сообщения, идущие от органа прессы (в нашем случае – электронной) к публике. А тут все наоборот: источником информации становилось частное лицо. Побуждаемый не столько даже денежной премией (она очень не велика по нынешним ценам, всего сто тысяч рублей), сколько возможностью услышать свое имя и свой голос в прямом эфире, да и сообщить то, что никак не пройдет по официальным государственным телеканалам, обычный зритель садился на телефон, чтобы прорваться по двум названным номерам и рассказать сначала журналистам, а затем и всем зрителям нечто интересное.

По первоначальному замыслу Л. Новоженова и его товарищей предполагалось, что новости эти будут принципиально отличными от тех, к которым мы привыкли. Шутливые, странные, может быть, даже нелепые. Такие, что станут мячиками в игре-перекидке остротами между журналистами и зрителями. Надо сказать, люди, находящиеся в студии (в особенности, И. Воеводин и, конечно же, сам Л. Новоженов) вполне освоили эту манеру взаимного общения. За год существования программы ее руководители старались привлечь к работе, прежде всего, тех, кто хорошо чувствует игровую стихию «Времечка». Так, в команду на редкость удачно вписалась О. Грозная: ее бесстрастно-ироничная манера сообщать о погоде назавтра в каком-нибудь никому не известном местечке со странным названием, стала одним из заметных фирменных знаков передачи.

Еще одно отличие программы, которое позволяет называть ее как бы «антиновостями», было найдено сразу же. Состояло оно в том, что ведущий «Времечка» с самого начала заявлял, что в их программе зритель «не узнает о...», после чего следовал набор главных новостей дня, которые прошли по всем государственным теле- и радиоканалам. Этой остроумной формулой авторы «Времечка» убивали сразу нескольких зайцев. Во-первых, напоминали зрителю об основных событиях (если он не успел вечером познакомиться с одним из «нормальных» выпусков новостей). Во-вторых, программно заявляли об отличии своей передачи от всех остальных. В-третьих, слегка ироническим перечислением этих самых «главных» новостей отмежевывались от них и по существу, по заключенной в них философии жизни.

Это вот «не узнаете о...», найденное, очевидно, на стадии заявки новой программы, оказалось очень удачным ходом. Однако и не менее ответственным. Ведь, заявив таким образом, авторы «Времечка» брали на себя обязательство выдавать в эфире информацию принципиально иного рода. Не похожую на все то, что – в виде изрядно поднадоевшей жвачки – с утра до вечера распространяется по каналам телевидения и радио.

Я недаром сказал насчет заявки, потому что эта идея – замечательная сама по себе (ибо в каждом из нас – и журналистов и зрителей – живет ярая ненависть к той системе лживой и казенной информации, которая существует в стране с 1917 г.), – оказалась чрезвычайно сложной в воплощении в жизнь. В самом деле, на советскую концепцию дозированной информации в течение десятилетий работала целая армия агитпроповцев, теоретиков журналистики, номенклатурных редакторов, шлифовавших и доводивших до совершенства всю ту дребедень, которой забивали головы миллионов наших соотечественников. Л. Новоженов сотоварищи, подобно наивным донкихотам, вознамерились разрушить эту систему. Им казалось, что достаточно показать (даже в форме перечисления того, что не будет фигурировать в их выпусках новостей), вернее, назвать сюжеты официальной информации, как колосс на глиняных ногах рухнет.

Блажен, кто верует! Если можно, в какой-то мере, говорить о сокрушении былой системы подготовки информации (хотя, пока живет тассовская структура, полагаю, такие разговоры явно преждевременны), то почти без перемен остаются ее жанры и формы, типичные, ставшие уже шаблонными профессиональные ходы, а, главное, стереотипы массового сознания, те привычки и ожидания, которые питают традиционные принципы информации.

Говоря иными словами, косвенная критика существующей информационной практики, содержащаяся в существовании «Времечка» оказалась более эффективной, нежели их позитивная программа, то есть создание альтернативной информации. Она у них нередко раскрывалась по принципу «от противного». Получив, скажем, многочисленные звонки о скверной работе сантехнических служб в городе, И. Воеводин отправился в одну из столичных квартир в облике эдакого слесарюги-рвача и алкоголика – и замечательно точно разыграл типичную сценку общения с обескураженной немолодой хозяйкой квартиры. Однако очень скоро сюжеты антиновостного характера стали повторяться, а то и иссякать, а, главное, «Времечко» все чаще обращается к тем проблемам и сюжетам, которыми обычно занимается государственное телевидение. Скажем, репортажи о том, как многострадальный Дом Российской прессы, изгнанный с Пушкинской улицы, подвергается гонениям и на Новом Арбате. Ничего экстравагантного или ироничного в этом сюжете нет. И таких вот тем во «Времечке» становится все больше и больше. В особенности, с тех пор, как программу стали нещадно критиковать за поверхностность и пустоту.

Я смею утверждать, что многие из критиков программы были к ней несправедливы. Они попросту не поняли своеобразия этой необычной передачи. Причем, если это было простительно на первых порах, когда только появилось «Времечко» и многие из нас оценивали ее по привычным критериям, то непонимающие суждения в дни, когда за плечами Л. Новоженова и его коллег был уже год работы в эфире, выглядят тенденциозными. В одном июльском (1994) номере «Известий» «Времечку» были нанесены два чувствительных удара. Сначала оно было причислено к «рекордно глупым программам», затем в статье «Телевидение на обочине» объявлено (вместе с «Воскресеньем с Дмитрием Дибровым») явлением «маргинального телевидения». Статья завешается суровым выводом: «Строго и точно выверенное телевидение НТВ никак не совпадает со стихией некомпетентности и случайности, которую несут в себе „Времечко" и „Воскресенье с Дмитрием Дибровым"».

Уважая мнение автора, тем более, что оно принадлежит одному из наиболее проницательных и строгих наших телекритиков, хочу сослаться на суждение других коллег. НТВ за три недели до публикации в газете, в середине июня, собрало свой Экспертный Совет и поставило перед ним вопрос о судьбе названных выше программ. Судя по «Резюме», выпущенному НТВ по итогам Круглого стола критиков, суждения по двум программам были весьма несхожими. Если Д. Диброву все критики, до единого, подписали «смертный приговор», то про другую программу сказано, что она «может вписаться в структуру канала НТВ, даже выбиваясь из стиля канала». В постоянных исследованиях зрительской аудитории НТВ, которые проводит Фонд «Общественное мнение», «Времечко» занимает очень высокие позиции. Так, в «Мониторинге» за март 1994 г. можно прочесть, что к Л. Новоженому доверие испытывает больше зрителей, чем, скажем, к Н. Сванидзе или А. Шараповой с РТР. Причем, если в феврале «Времечко» отставало в популярности от «Воскресенья» («Останкино»), то в марте обошло его. В Отчете за следующий месяц можно прочесть еще более впечатляющие цифры. Кроме продолжающегося роста популярности программы, там фиксируется еще и ее превосходство перед «Намедни» и – даже! – перед лучшей информационной программой нашего ТВ «Сегодня». И это при том, что «Времечко» выходит в эфир в 23.30, в гораздо менее удобное для зрителей время, нежели любая другая передача.

То, что названо «маргинальностью» в «Известиях», я бы квалифицировал как сложную смесь политического эпатажа и эстетического дурновкусья. Первое, как уже говорилось выше, представляется мне достаточно плодотворным: очень уж неприглядна модель политических новостей, бытующая на нашем ТВ. Со вкусом дело сложнее. Л. Новоженов и на газетных страницах не отличался особой строгостью вкуса. Как, впрочем, и большинство его коллег, считающихся писателями-сатириками. Вульгарность эстрадных подмостков, для которых они работают, стремление любыми средствами вызвать гогот аудитории, недостаточная требовательность к себе в сочетании с не бог весть каким дарованием, определяют невысокий уровень этого вида творчества.

Л. Новоженов привнес в передачу атмосферу «хохмачества», причем, нередко импровизационного, сиюминутного. Вспоминаю знаменитого эстрадного конферансье М. Гаркави, который считался мастером импровизаций. Лучшие из них, как известно, были приготовлены заранее, а те, что получались спонтанно, оказывались, по большей части, невысокого вкуса. То же самое можно сказать и об авторах «Времечка», в особенности, когда к этой непростой форме юмора обращаются не только Л. Новоженов и И. Воеводин, но и другие, менее способные авторы.

Хотел бы сравнить для большей наглядности моих суждений два типа острот, звучащих в эфире. Скажем, заранее сочиненная (прозвучала в одной из самых первых передач): «Времечко собирать камушки». Получилось хорошо, в особенности потому, что в то время чуть ли не каждый день в газетах, по радио и на ТВ звучали известное библейское изречение. А теперь – другие остроты. Вот, скажем, сообщение о том, что президенты трех стран – Казахстана, Узбекистана и Киргизии – собрались на берегах озера Иссык-Куль, с тем чтобы поесть шашлычка и выпить бутылочку... консенсуса. Или неловко сочиненная «шутка» о некоем Владимире, которому за 40, обещавшему своей возлюбленной столько раз удовлетворить ее, сколько будет забито голов в матче Россия-Камерун на Чемпионате мира по футболу в США, а потом опозорившемуся, ибо счет, как известно, был 6:1.

За подобные перлы пошлости в приличном обществе приходится извиняться. Иногда даже – по дипломатическим каналам: особенно, если учесть, что в мусульманских странах, в отличие от нашей, возлияния преследуются церковью. Кстати, иногда программе приходится и в самом деле извиняться. Однажды, например, в эфире было сказано, будто американская девочка Саманта Смит в свое время прославилась тем, что написала письмо М. Горбачеву. На следующий день пришлось поправить свое сообщение: факт этот имел место в андроповскую пору.

Вообще, если бы у меня возникло желание предъявлять строгий счет «Времечку», то вслед за очень часто нарушаемым хорошим вкусом, следующим упреком стало бы немалое число неточностей в программе, претендующей на звание информационной. Прошедшую по всем каналам ТВ и нашедшую отражение на страницах солидных газет (напомню большую публикацию в «Сегодня») историю с кайманом Самми, которая в течение нескольких дней будоражила всю Европу, «Времечко» ухитрилось переврать. Выйдя в эфир через два часа после «Новостей» («Останкино»), где сообщалось о поимке крокодила, оказавшегося в озере, и передаче его в кёльнский зоопарк, «Времечко» устами А. Ухова поведало нам, будто крокодил, проведший несколько дней в непривычно холодной воде, простудился и умер.

Постыдную для москвича неточность допустил и Л. Новоженов. Рассуждая в эфире о названии строящейся станции столичного метрополитена, он обратил внимание на то, что название одной из них, проектировавшееся как «Достоевская», было заменено на «Суворовская». Это дало повод журналисту посокрушаться по поводу победы всесильного фельдмаршала над беззащитным писателем. Таким пассажем руководитель «Времечка» расписался в том, что в последние годы ни разу не спускался в московскую подземку. Иначе бы, он, конечно, знал (об этом сообщают планы станций метро, расклеенные в каждом вагоне), что обе станции будут построены, только, как это нередко бывает на пересечении кольцевой линии с радиальными, находящиеся в одном месте города, будут носить разные названия.

Тот же Л. Новоженов не раз говорил, открывая программу, слова благодарности зрителям, которым журналисты обязаны всеми получаемыми новостями. Слова – искренние, потому что четыре номера телефона – два в редакции, а два в прямом эфире студии – не умолкают, судя по всему. В первое время, правда, мы гораздо чаще, нежели теперь, слышали голоса зрителей. Но впоследствии оказывалось нередко, что сообщаемая по телефону информация, которую журналисты доверчиво тиражировали в миллионах экземпляров, не всегда была точна. То ли потому, что зрители могли что-то случайно спутать, то ли из-за сознательной дезинформации (хотя бы в целях розыгрыша).

Кроме того, однажды произошел случай, который обрел характер мирового скандала. Какой-то зритель позвонил в эфир программы и, представившись офицером из президентской охраны, сообщил, будто у Б. Ельцина обострилась болезнь позвоночника. Эту новость немедленно подхватили дотошные иностранные корреспонденты и стали донимать пресс-службу президента вопросами. Поскольку была пора острого противостояния хасбулатовского Верховного Совета и президента, то ельцинский радикулит обрел неожиданно остро-политическое звучание. И люди из его команды, и он сам довольно резко напустились на мало кому в ту пору известную телепередачу с обвинениями в легковерии.

Понятно, что при работе с телефонными звонками в прямом эфире очень велика возможность ошибок, как непроизвольных, так и умышленных. Трудно себе представить реальную страховку от подобных проколов. Разве что телефон с определителем номеров, но и он вряд ли поможет всерьез: мало ли кто может сегодня прийти в дом к соседу или знакомому и позвонить, куда ему вздумается. Говоря иными словами, после истории со звонком по поводу болезни президента «Времечко» оказалось в нелепом положении дезинформатора, не способного никаким способом доказать хотя бы относительную справедливость высказанных в эфире фактов.

Самое занятное в этой истории то, что сведения, сообщенные звонившим анонимом из «президентской охраны», оказались верными. Но это обнаружилось не сразу, а через несколько недель. Причем, мало кто вспомнил пророческое сообщение телепрограммы и, тем более, никто не решился воспеть ей хвалу за умение, несмотря на препятствия, добыть информацию. А вот тот «выговор с последним предупреждением», который прозвучал осенью 1993 г., остался в «личном деле» передачи. Когда она вместе с Четвертым каналом перешла под эгиду НТВ, груз этой промашки довлел над авторами «Времечка». И над теми, кто стал ею руководить. В том Резюме о встрече критиков-членов Экспертного Совета НТВ за Круглым столом 14.06.94, о котором писал выше, есть такие знаменательные слова: «Сейчас „Времечко" стало гораздо информативней, в нем меньше сырых репортажей, благодаря консультациям информационной службы НТВ. Если с „Времечком" работать, то оно выправится, хотя журналисты слабые и не очень знают, как и какую информацию подавать».

Возможно, я выдаю секрет телекомпании, публикуя этот документ. Однако за ним стоят довольно расхожие суждения в профессиональной телевизионной среде, которые ничуть не отличаются от приведенных не очень ловких формулировок. Если оценивать «Времечко» с позиций привычных стандартов информационных, новостных телепрограмм, то оно действительно неуклюже, нескладно и непрофессионально. Никто из авторского коллектива – а в него, кроме названных ранее, входят еще и И. Васильков, О. Журавлева, А. Эйбоженко и др. – не смог бы работать ведущим теленовостей, как он делает это здесь. Мало того, будто бросая вызов своим недоброжелателям, коллектив программы постоянно меняет амплуа (места в студии) отдельных журналистов. Четыре основных поста – ведущего, сидящего возле телефона, освещающего экономические новости и рассказывающего о погоде – не закреплены жестко за тем или иным человеком. От постоянных перемен исполняемых ролей авторы «Времечка» быстро набираются опыта и, кроме того, не коснеют в однажды определенных и найденных формах.

Вместе с тем, в этой круговерти, на мой взгляд, заключена сознательная установка на некий дилетантизм. На ту его разновидность, которая процветает в XX веке и означает свободу от профессиональных штампов и шор. К сожалению, начатый эксперимент – создание антиновостной информационной (не смущайтесь звучащего тут абракадаброй противоречия) программы – в целом не удался. Да и не мог, если говорить начистоту. Согласитесь: в наше нелегкое время лишь ничтожная доля аудитории способна была включиться в ту игру, которую им предлагали авторы передачи. Большинство, как показала практика, звонили (и продолжают звонить) в студию «Времечка» с тем, чтобы рассказать о своих неурядицах, поведать о злоупотреблениях властей, о преступлениях, о разваливающихся от ветхости домах.

В тех случаях, когда авторы программы пытаются найти в этих обстоятельствах близкие им краски иронии и парадокса (как, скажем, в рассказе, где ванная провалилась в квартиру нижнего этажа), зрителям, знакомым с нашей действительностью, не очень-то хочется смеяться, Скорее, они цепенеют, понимая, что, возможно, завтра их ждет нечто подобное.

В поисках пути, в котором бы можно было миновать Сциллу хулы критиков за поверхностность и пустоту и Харибду вторичности и сходства с другими программами, «Времечко» мечется из стороны в сторону, дает серьезные, проблемные репортажи (вроде закрытия школы-интерната В. Столбуна), светскую хронику (демонстрация моделей одежды), сообщает о конфликтах в столице (митинг москвичей, обманутых некоей фирмой, обещавшей поставить недорогой сахар), повторяет газетные рубрики (новости Ю. Безелянского, родившиеся и живущие в «Вечернем клубе»).

Все это, вроде бы, неплохо и свидетельствует о том, что журналисты «Времечка», как принято было раньше говорить, прислушались к голосу общественности и сделали выводы. Но мне, признаться, не по душе дрейф передачи в направлении «нормальных теленовостей». И, напротив, приводит в восторг каждый раз сделанная по-новому финальная часть программы, где лукавая О. Грозная сообщает нам о том, какая будет назавтра погода в городах и поселках с невообразимо-нелепыми названиями. И завершает свои метеоизыскания каким-нибудь пассажем типа: «Если вы думаете, что мы ни бельмеса не понимаем в погоде, то завтра в городе Бельмесе, в Испании, будет...»

И так после услышанного хочется оказаться в этом самом Бельмесе!

1994

в начало

 

ПАФОС ПУБЛИЦИСТИКИ И АЗАРТ ТУСОВКИ

Собирать материал для этой статьи я начал задолго до создания Академии Российского телевидения. Писать сел, когда в газетах был опубликован список произведений, прошедших отбор и допущенных к итоговому голосованию на присуждение премии «ТЭФИ». В разряде «Передача об искусстве» первой среди номинантов была названа программа «Намедни». Поставил точку я, когда решение академиков было обнародовано.

Но вне зависимости от вердикта APT «Намедни» является заметным явлением на телевизионном небосклоне нынешней поры. Уж больно многое – и по форме, и по содержанию – связывает ее с тем периодом нашей жизни, который получил не очень определенное название постперестройки.

22 апреля 1995 г. православная Пасха совпала с днем рождения основателя Советского государства. Ироничный ведущий «Намедни» Леонид Парфенов не преминул, использовав цитату из «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи» заметить, что Ленин, мол, и Пасха – близнецы-братья.

Продолжая ёрническую стилистику «Намедни», хочу предложить анализ «трех источников и трех составных частей» программы. Поскольку ее трудно понять до конца, не проследив то, что оказалось положенным в ее основу.

Итак, источники. Первым, самым общим, являются программы о культуре и искусстве, которые традиционно были всегда хороши на нашем ТВ. Я имею в виду не столько те передачи, которые посвящены одному какому-нибудь виду искусства – от почившего ветерана – «Кинопанорамы» до молодого «Театр + ТВ». Речь идет о тех передачах, в которых используются отдельные сюжеты-репортажи на культурно-художественные темы. На самых ранних этапах существования ТВ в нашей стране, когда только складывался жанр теленовостей, непременной составной частью их были сюжеты о культуре и искусстве. Тогда же возникли журнальные телеформы, такие как «Искусство» (ежемесячный журнал) и «Музыкальный киоск» (открываемый в эфире еженедельно).

В условиях предельной идеологизации телевещания сфера искусства была своего рода отдушиной для талантливых журналистов. Тут можно было обходиться без партийных квалификаций, или, по крайней мере, сводить их к минимуму. Традиции высокой духовности, живущие в нашей интеллигентской среде, сказывались на качестве разработки этих тем. Сюжеты об искусстве, непременно присутствующие во «Времени» (а теперь еще и в «Вестях», и в «Сегодня»), всегда были выше того среднего уровня, который характерен для телеинформации в целом.

Сказанное свидетельствует о почти безграничном выборе тележурналистов, которым располагал Л. Парфенов для своей программы. И о том, что высокий уровень составляющих «Намедни» сюжетов вполне предсказуем.

Однако манера, в которой работали в те далекие времена, когда выходил в свет тележурнал «Искусство», была весьма серьезной. По нынешним понятиям даже чрезмерно пафосной. Сегодня новое поколение журналистов, к которому принадлежат Л. Парфенов и его сотрудники, предпочитает ироническое отношение ко всему и вся: серьезное, тем более пафосное, им кажется излишне сентиментальным, старообразным, идеологизированным.

Не надо думать, будто первым телеиронистом стал Л. Парфенов. Перестроечная пора, которая, с одной стороны, раскрепостила журналистов, и, с другой, привела к самостоятельной работе в эфире большое количество молодежи, выплеснула на экран то, что уже сформировалось на страницах некоторых газет («Московский комсомолец», «Комсомольская правда»). Если говорить собственно о ТВ, то нельзя не вспомнить тут программу А. Кнышева «Веселые ребята», в которой поиски в области электронных средств выразительности шли рука об руку с иронией, отчаянным выворачиванием наизнанку привычных понятий.

Поскольку в «Веселых ребятах» подчас присутствовали мотивы политической сатиры, то программе доставалось от осторожного телевизионного начальства. Каждый выпуск выходил (если выходил) с громадным трудом. Судьба этой передачи в какой-то степени повлияла на журналистов следующего поколения, к которым принадлежит и Л. Парфенов. Они очень скоро потеряли всякий интерес к политическим темам. Иронический стиль, тщательно культивируемый ими, отныне разворачивался исключительно на далеком от политики материале. Так, к примеру, работали два режиссера Д. Дибров и А. Столяров: начав с поисков выразительности в работе электроники, они вскоре соединили их с материалом, в котором присутствовали абсурд и ирония. Их программы (из которых наиболее известен «Монтаж») в значительной степени повлияли на складывание авторской манеры Л. Парфенова. Поэтому я с полным основанием вторым источником «Намедни» называю направление иронического телетворчества (к ним можно прибавить еще и такого автора, как И. Угольников, который, правда, доводит иронию до откровенного гротеска).

Ну, и, наконец, третьим источником анализируемой мною программы являются ее непосредственные предшественники в творчестве самого Л. Парфенова. Тем более что почти все – начиная от названия, кончая творческой манерой – автор не придумал здесь наново, а продолжил. Еще в 1990 г., в составе появившегося тогда Авторского телевидения, которое имело еженедельно время на втором канале ЦТ, среди прочих рубрик были «Намедни», ее вел молодой, мало кому известный Л. Парфенов. Так же, как и в нынешней своей программе, журналист вел рассказ не сидя, как это делает почти каждый его коллега, а стоя. Причем, стоя за пюпитром, подобным тому, каким пользуется Президент США, когда выступает на свежем воздухе. Ну, и, наконец, материал, которым была заполнена парфеновская рубрика. Это – нечто важное, происшедшее в минувшую неделю, увиденное, однако, не в традиционно-серьезном ключе, а в ироническом, отстраненном.

На первых порах, кстати, Л. Парфенов не гнушался политических тем. Так, в выпуске от 12.11.90 он довольно едко прошелся по тому, как отмечалось весьма чтимое тогда 7 ноября. Ирония программы «Намедни» оказывалась вполне созвучной времени: в политизированные годы она касалась всех сторон прежней, отринутой перестройкой идеологии. Притом, что партия коммунистов внешне до августа 1991 г. сохраняла свою силу, возможность критики многого из того, что было создано и вдохновлено КПСС, появилась. И журналисты охотно пользовались ею.

Но вскоре – то ли потому, что настала пора критиковать новую, демократическую власть, то ли из-за желания выделиться из общего хора политизированных журналистов – Л. Парфенов отказался от возможности иронически комментировать события, происходящие в политической сфере. Эта перемена в нем совпала с переходом от кратких комментариев по поводу происшедшего за неделю к новому для Л. Парфенова жанру (впрочем, новому и для всего нашего ТВ). Я имею в виду его «Портреты на фоне», где главной целью тележурналиста стал рассказ о человеке.

«Портрет на фоне» – одна из самых интересных телепрограмм последнего десятилетия. К сожалению, просуществовавшая не очень долго. Потому, наверное, что была весьма трудоемкой, дорогостоящей в производстве, изнурительной для работы без смены одного человека. Она достойна специального разговора. Здесь же, в качестве источника нынешней передачи «Намедни», я хочу отметить ряд ее качеств, нашедших продолжение.

Наверное, самым заметным достоинством «Портретов...», обозначенным в названии программы, было умение автора «вживить» характер и поступки, высказывания и дела своих персонажей в то, что происходило и происходит вокруг них. При этом Л. Парфенов проявлял замечательную наблюдательность, определяя в окружающем самое главное. Причем, не столько формулируя его, сколько в присущей ему иронической, несерьезной форме признавая как сущее. Вдруг оказывалось, что многое из того, что представляет собой герой передачи, разлито в окружающем, звучит в тех мелодиях, которые связаны с ним.

Кстати сказать, музыка в создании иронического фона повествования всегда у Л. Парфенова занимает особое место. Это чувствовалось еще в «Намедни-1», когда, скажем, хроника вторжения советских войск в Будапешт осенью 1956 г. дана под кокетливую песенку Эдиты Пьехи «Дунай, Дунай...» (14.07.91). Или в выпуске, посвященном Турции, переживающей экономическое чудо («Намедни-1», 19.05.91), звучат не только «Турецкий марш», но и «Никогда я не был на Босфоре», «Не нужен мне берег турецкий...».

Еще в «Портретах на фоне» Л. Парфенов испытал такое средство рассказа о человеке, как его самораскрытие в процессе рассуждений на вольные темы. Поставленные в определенный контекст они оставляли такое же впечатление, как язвительные, ироничные комментарии автора. Скажем, в портрете писателя В. Белова (4.06.92) можно было слышать серьезные разговоры насчет того, что М. Горбачев – пешка в руках американцев, что можно было удержать доллар к рублю в отношении 1:4, что новую российскую Конституцию пишут по западным образцам, и что вообще более половины руководителей у нас нерусские и т. д. Тележурналист, слушая все эти излияния, ведет себя предельно корректно, воздерживаясь от каких-либо комментариев: и так все становилось ясным.

Но даже в тех случаях, когда Л. Парфенов высказывал на экране свои иронические комментарии, нередко они становились некими парадоксальными «мо», в которых он не столько осуждал своих героев, сколько красовался сам. Таким стало название одного из «Портретов на фоне» – «Гайдар и его команда» (15.10.92) и эффектная (одновременно – не очень по делу) острота: «Ваучер и Чубайс: что тут чек, а что фамилия?»

Беззубость иронических пассажей Л. Парфенова, ирония ради иронии, становились заметными уже в «Портретах», в особенности, когда в них принимал участие М. Соколов из «Коммерсанта», способный в лукаво-иронической форме сказать существенные, важные слова. В той же передаче, где тележурналист скаламбурил насчет Чубайса, он говорил: «У нас принято не прогонять правительство, а опускать его. Как это делают в уголовной среде».

Забегая вперед, могу заметить, что в «Намедни-2», когда Л. Парфенов вернулся к прежнему своему жанру – журналу неполитических (так и хочется сказать: светских) новостей – в качестве основного сотрудника у него оставался М. Соколов, способный язвительно и внешне абсолютно бесстрастно говорить об общественно-важных проблемах. Авторами передачи это обозначалось как неполитический комментарий к политическим событиям. Его манера привлекала зрителей тем, что это были высказывания человека, откровенно далекого от политологии и соответствующей области журналистики. Он рассуждал обо всем с позиций здравого смысла. И иронические парадоксы, которые при этом звучали, высмеивали не только принципы, на которых установлена власть или поступки, ею совершаемые, но и ту «спецжурналистику», которая довольно беспринципно обслуживает политику и политиков.

Через какое-то время М. Соколов покинул программу Л. Парфенова и больше в ней не появлялся. От этого «Намедни-2» полностью избавились от злой иронии, оставшись верными иронии милой, игровой, беззлобной. В определенном смысле расставание с зубастым журналистом было последовательным: теперь уж передача в полной мере становилась светской...

Итак, мы подошли к составным частям телепрограммы, обретшей, наконец, свое нынешнее обличье. Их тоже, как прозорливо заметил вождь, три. Первая – это культурные новости, составляющие значительную часть программы. Как я указывал в самом начале, «Намедни» были выдвинуты на «ТЭФИ-95» по разряду передач об искусстве. Некоторые считали такое выдвижение неправомерным, так как «Намедни» рассказывают не только об искусстве. В самом деле, – не только. Даже – не столько. Их темы (причем, не покрывающие все содержание программы) – новости культуры. Сюда, кроме собственно искусства в его высоких, классических, формах, входят сообщения о разного рода фестивалях, конкурсах, о тех видах творческой деятельности – типа создания музыкальных клипов или новых моделей одежды – которые не всегда относят к миру искусства.

Авторов телепрограммы, собственно, эти вот, не всеми признаваемые виды искусства интересуют больше, чем традиционные. В свое время, сделав четыре подряд передачи «Портрет на фоне», посвященные популярным эстрадным певцам, Л. Парфенов поставил перед собой дерзкую задачу: через личности и искусство исполнителей воссоздать духовный облик десятилетий – M. Магомаева (60-е годы), А. Пугачевой (70-е), Б. Гребенщикова (80-е), Б. Титомира (90-е). Положив в основу часовых программ песенки, исполняемые поп-звездами, нередко трактуемые весьма иронически из-за убожества их содержания и формы, Л. Парфенов показал, как в этих сочинениях воплощается жизнь громадной страны. И замысел, и его решение были, надо признать, впечатляющими.

Однако в «Намедни-2» стало очевидным, что автора не всегда интересует этот, если его можно так назвать, социологический аспект проблемы. На переломе от «Портретов на фоне» к «Намедни-2» определились вкусы ведущего: ему стали интересны не столько собственно художественные или даже социопсихологические аспекты тем, сколько внешние, светские, связанные более с молвой и сплетнями вокруг, нежели с сутью происходящих процессов. Говоря иначе, Л. Парфенова постепенно стало все больше интересовать светское содержание культурных событий.

Поэтому я с полным основанием могу сказать, что второй составной частью «Намедни-2» стало светско-тусовочное, говоря вульгарными терминами, содержание информации. Чаще всего в передаче малозначительные, но эффектные, имеющие отклик в «определенных кругах» события ставились выше других, которые там не очень-то ценятся (потому что, признаться, просто еще не понимаются). Чаще всего от этого ранжира страдала высокая, настоящая культура, те самые традиционные искусства, которые сегодня в глазах нового поколения уступают таким явлениям, как рок- или поп-искусство, видеоарт, хеппенинг и т. д.

Достаточно перечислить сюжеты, которые привлекают создателей «Намедни-2», чтобы понять, в какую сторону направлены их интересы. Возвращение А. Пугачевой из США (30.10.93), соревнование членов правительства и художественной элиты по теннису на приз «Большая шляпа» в рамках «Кубка Кремля» (13.11.93), о валютных проститутках и ценах на них в разных столицах по сравнению с нашей (27.11.93), о посещении Третьяковской галереи женой вице-президента США А. Гора (18.12.93), о дне рождения внука С. Бондарчука, малолетнего сына режиссера-клипмейкера (4.12.93), о предсказании, сделанном бизнесмену В. Неверову, будто он женится в скором времени (12.2.94), о снижении акциза на нашу водку и повышении на зарубежную (19.2.94), о 110-летнем юбилее губной помады (5.3.94), о пейнтболе – стрельбе цветными шариками (12.3.94), о дне рождении Б. Титомира (19.3.94), о ночном клубе, открытом в помещении Союза журналистов России (9.4.94), о поселке под названием «Кремль» в Оклахоме (14.5.94), о прощальном ужине атташе по культуре посольства Швеции в связи с окончанием срока его работы в Москве (11.6.94), о презентации духов «Эдита Пьеха» в Санкт-Петербурге (8.4.95), об открытии супермоделью Клаудией Шиффер и ее двумя подругами кафе (15.4.95), о приезде в Москву другой супермодели Наоми Кэмпбелл (12.4.95) и т. д., и т. п.

Характерно, что привычная парфеновская ирония, когда речь заходит о светских материях, становится не такой язвительной и хлесткой, как обычно. Она оказывается своего рода дружеским подтруниванием, шутливым ободрением героев представляемых на экране сюжетов. Ведущий даже не скрывает своих вполне товарищеских отношений ни к авторам включаемых в «Намедни-2» сюжетов, ни к их героям. Создается впечатление, что это – одна большая компания, которая с вниманием и веселыми розыгрышами отмечает происходящие с ними события, пользуясь для этого, среди прочих, и телевизионными средствами.

В «Намедни-2», пожалуй, в наибольшей среди телепрограмм степени сказались те процессы в журналистике, которые происходят сегодня в связи с переменами в структуре общества. Я имею в виду появление большого числа изданий, откровенно ориентированных на «новых русских», на их вкусы и интересы. Это не только дорогие толстые журналы типа «Она и он», «Андрей», «Империал», «Амадей», «Домовой», «Махаон» или имеющие отныне русские издания знаменитые «Плейбой», «Пентхауз», «Космополитэн», но и журналы потоньше, прежде, кстати сказать, придерживавшиеся совершенно иной, откровенно-политизированной ориентации (в особенности значительна тут эволюция, проделанная «Столицей» от ярорадикального издания, выходящего на плохой бумаге и клеймящего сильных мира сего, к респектабельному, лакированно-рекламному светскому еженедельнику, в штатном расписании которого, указанном в каждом экземпляре, среди пяти основных отделов числится отдел светской жизни).

Нет слов, в стране появился новый класс людей (условно назову его, вслед за другими «новыми русскими», имея ввиду, конечно, то, что во всем мире обозначается как «средний класс»), и ему понадобилась своя инфраструктура – кредитные карточки, шикарные супермаркеты, банки. В числе подобных учреждений оказались и органы прессы. Кроме названных выше, существуют еще десятки, даже сотни, менее известных, выходящих нерегулярно, возникающих и вскоре исчезающих. Исчезающих, кстати сказать, потому, что они оказываются не обеспеченными спросом. «Новые русские» пока что не проявляют особого рвения к чтению: рассчитанные на них издания, по большей части, остаются не распроданными.

Что касается ТВ, то тут пока что нет столь откровенно ориентированных на «новых русских» каналов и программ. Сказывается, видимо, то обстоятельство, что эфир, в отличие от прессы, традиционно рассматривается, как интегрирующий все слои населения, принадлежащий всему народу. Впрочем, полагаю, с развитием сети кабельного ТВ, когда можно будет, как на Западе, подписаться на определенный ТВ канал, появятся специальные программы для богатых. А пока что возникают отдельные передачи, которые своим содержанием и формой стараются ориентироваться на вкусы новой части аудитории. К ним, прежде всего, принадлежат «Намедни-2».

Нетрудно проследить генеалогию этой передачи. Создатели негосударственной частной телекомпании НТВ, строя будущую сетку своего вещания, сделали акцент на новую ситуацию в зрительской аудитории. Это сказывалось даже в том, как было поставлено в компании дело информации: «Сегодня» и «Итоги» откровенно рассчитаны на респектабельного, достаточно информированного, ориентированного на западные ценности зрителя.

Кстати, Фонд «Общественное мнение», проводя исследование телеаудитории, интересовался при опросах идеологической ориентацией респондентов. И всякий раз выяснялось, что «Итоги», скажем, отличались от подобной же еженедельной программы «Воскресенье» тем, что ее зрители в большей степени признавали важность для себя западных ценностей, нежели русских. Из передач НТВ в наибольшей степени эта тенденция проявлялась в «Намедни-2», тем более, что тут сходились воедино две координаты: кроме названной еще и то, что программу (в отличие, скажем, от «Итогов») смотрела более молодая аудитория. А у молодых, понятно, особым успехом пользуются западные ценности.

Третья составная часть «Намедни-2», как нетрудно догадаться, сам Леонид Парфенов, его яркая творческая индивидуальность. Фактически, говоря обо всем в этом очерке, я, так или иначе, рассказывал о нем. Все достоинства (как, впрочем, и все недостатки) программы – это качества ее ведущего. Не потому, что, как традиционно принято в нашей стране, всякий руководитель за все отвечает. Нет, тут другой случай: кроме того, что Л. Парфенов возглавляет коллектив журналистов, а в «Намедни-2», в отличие от «Намедни-1» и «Портретов на фоне» даже сам занимается режиссурой тележурнала, он от первого и до последнего кадра определяет стилистику, во всех сюжетах формирует даже манеру закадрового текста и даже, кажется, самый способ его произнесения. При том, что в финальных титрах идет немалый список журналистов-авторов отдельных репортажей, зритель вполне может быть уверен, что все съемки сделал один человек и все комментарии сочинял и произносил – иногда даже женскими голосами – тоже один человек. Настолько велика степень единства в тележурнале. Полтора десятка человек, говоря молодежным жаргоном, «косят под Парфенова», и это им здорово удается.

Но если говорить всерьез, в «Намедни-2» собралась превосходная команда, которая понимает намерения своего шефа и на высоком профессиональном уровне воплощает их в жизнь. Как бы ни относиться к «идеологии» этой программы, нельзя не признать, что мало на нашем ТВ программ такого класса.

Ну, а что касается этой самой «идеологии», то ее Л. Парфенов формулирует на экране довольно последовательно и бескомпромиссно. Может быть, даже с излишним энтузиазмом и рвением. Не оставляющими места для каких-либо сомнений в том, что делается. Впечатление, будто талантливый журналист торопит время, полагая, что кардинальные перемены в нашем обществе, в сознании подавляющего большинства зрителей уже произошли. Что людям интересна не духовная суть происходящего в культуре, искусстве, жизни, а те эффектные, сверкающие, зазывные блестки, которыми сопровождаются подчас и культура, и искусство, и другие явления многообразной жизни.

Если уж продолжать взятую мною аналогию с четкими, недвусмысленными квалификациями вождя мирового пролетариата и попытаться обнаружить во всем, что проанализировано в эфирной ткани передач « Намедни-1» – «Портрет на фоне – «Намедни-2», некую социально-историческую (идейную, классовую, если определять в категории еще недавно любимого истмата, или духовную, творческую, экзистенциальную, если придерживаться русла популярной в нынешнее, постмарксистское время культурологии) эволюцию, то получатся довольно любопытные результаты.

Станет очевидным, что на наших глазах журналистика начинает терять один из самых главных своих, видоопределяющих признаков, который мы традиционно связывали с понятием «публицистика». Казалось бы, происшедшие в стране перемены, освободившие журналистику от стесняющей ее принудительной обязанности выражать интересы одного класса (одной социальной группы), стали объективной почвой для развития подлинной публицистики, служащей идеалам всего общества, его подавляющего большинства ан нет, после нескольких лет взлета, связанных с началом перестройки, журналистика снова начинает превращаться в «служанку», «приводной ремень», «подсобников» – какие там еще были определения в достославные большевистские времена.

Характерно, что ступени этого процесса выглядят везде почти одинаково. Сначала – бунт против ангажированности, стремление заявить о своей полной аполитичности, доходящей подчас до цинично-анархического «что хочу, то и ворочу». Затем – новая ангажированность, на сей раз – не прежняя, партийно-политическая, а новая – беспартийно-экономическая. Однако оценивая все это даже с позиций древнеримского юридического принципа «Кому выгодно?», нетрудно догадаться, что и тут лежат (вернее стоят дыбом, с торчащими наружу ушами) четко обозначенные социальные интересы.

Можно называть их как угодно, подбирая терминологию более или менее жесткую, в зависимости от позиции анализирующего или его готовности ссориться с теми, кто сегодня «заказывает музыку». Но вне терминологических определений остается суть происходящего. Совершенно очевидной становится трансформация самого корневого понятия «публицистика». Оно как бы вымывается из представления о журналистике, становится ненужным. Мало того, в определенных условиях публицистика оказывается устаревшей, свидетельствующей о принадлежности автора к тому племени троглодитов, которых воспитала еще агитпроповская эпоха.

Из журналистики, обращенной вовне, к людям (экстравертная модель общения) сегодня усилиями многих изданий и, как я пытался показать, отдельных телепрограмм, она все чаще предпочитает стать формой общения узких групп, связанных то возрастом, то музыкальными вкусами, то светскими интересами, то еще чем-то. Тут торжествует интравертная, обращенная внутрь себя модель. Торжествует азарт тусовки, который кому-то может показаться сходным с пафосом публицистики.

Пока что эта вот тусовочная журналистика ведет себя миролюбиво. Ее имидж, создаваемый собственными усилиями, – эдакий молодой, чуть расшалившийся, может быть чуть опьяненный музыкой и танцами, плейбой. Всем остальным – дядям и тетям, предпочитающим традиционные журналистские ценности, они вроде бы пока что не бросают жесткого (или-или) вызова. Однако не следует обольщаться насчет этого миролюбия. Возвращаясь к нашему герою, замечу, что милый, вроде как бы ко всему относящийся лояльно и с юмором, тележурналист показывает подчас зубы. Когда в начале мая 1995 г. его программа, представленная на соискание ТЭФИ, увы, не получила приза, Л. Парфенов отомстил телеакадемикам. Он ни слова не сказал об этом событии в своей программе. Вот так!

1995

в начало

 

АТАКУЕТСЯ ТАЙНА

В каждой крупной телевизионной державе есть подобная передача. Раскрывая тщательно оберегаемые тайны, проникая под покровы политики, экономики, общественной морали, неистовые телерепортеры привлекают к экранам рекордные по численности аудитории, творят сенсации, результатом которых становятся громкие скандалы с отставками, арестами, разводами.

Я начал разговор о программе Российского ТВ «Совершенно секретно» со ссылки на зарубежный опыт не случайно. Создатель и бессменный руководитель СовСек'а Артем Боровик и по образованию, и по предыдущему журналистскому опыту – международник. Читатели «Огонька» периода его наивысшей популярности, уверен, помнят очерки молодого журналиста, написанные в пору, когда он находился в рядах американской армии. Помнят и материалы с фронтов Афганской войны. Творческой манере Боровика, также напоминающей стиль западных изданий, присуща насыщенность конкретными фактами, жесткая, «мужская» форма их подачи, расчет на крепкие нервы читателей.

Прежде чем прийти на ТВ, А. Боровик (вместе с Юлианом Семеновым) начал издание газеты «Совершенно секретно»: передача родилась как ее эфирное продолжение. Подобные «кентавры» – газеты – ТВ-программы – в последнее время стали у нас привычным явлением: напомню издания «Поле чудес» или же «Новый взгляд», появившиеся на гребне популярности одноименных телепередач. Но, замечу, в отличие от названных случаев, где печатные версии откровенно паразитировали на славе эфирных первоисточников, здесь все было иначе. Газета успела заслужить немалую популярность, прежде чем стать основой для ТВ. В ней сложилась профессионально крепкая редакция, которая на первых порах активно участвовала в подготовке телевыпусков. Это, в значительной мере, помогло Боровику не проходить долгого периода раскачки и освоения выбранной темы. Уже с 9 ноября 1991 г., дня премьеры рубрики на молодом Российском ТВ, СовСек обрело уверенную экранную форму. Форму тележурнала, которой затем придерживалось в течение довольно долгого времени.

Впрочем, первый выпуск привлекал не столько стройной жанровой формой, сколько острым политическим содержанием. Даже самому наивному зрителю становилось ясным, что подобная передача не могла появиться до разгрома августовского путча. Судите сами. Тут был подробный репортаж из комнаты № 19 Института мозга, куда прежде не имел доступа ни один журналист. В ней хранится мозг вождя мирового пролетариата, с которым с января 1924 г. работает коллектив ученых. Тридцать тысяч срезов толщиной в двадцать микрон каждый должны были дать ответ на загадку гениальности Ильича. Зрители в начале сюжета затаенно следили за открытием и закрытием массивных дверей суперсейфов с этими самыми срезами. А затем услышали из уст одного из ученых признание, что мозг любого политика мало интересен для исследователей, так как... зауряден, лишен тех отличий, которыми обладает талантливый человек.

Или еще. В первой передаче было интервью с человеком из спецподразделения «Альфа» (лицо его, как не раз бывало в СовСек'е, закрыто каше, а голос изменен), который признался, что в Афганистане они шли напролом, нередко круша и своих, попавшихся под «горячую руку». В продолжение интервью экс-генерал О. Калугин, возвращаясь к сообщению А. Сахарова, вызвавшего бурю возмущения на Съезде народных депутатов, предположил его справедливость, высказав версию, что бомбежки своих могли вести спецчасти КГБ.

И о других «подвигах» чекистов рассказал О. Калугин. Причем, даже в такой деликатной сфере, какой всегда была православная церковь. Назвал высокопоставленных отцов святых, молящихся сразу двум богам. Сообщил и о тех, которые не прочь были послужить и третьему – мамоне. Кстати, тема коррупции, взяточничества проходила красной нитью через первое СовСек. Сегодня этим никого, понятно, не удивишь: тогда же подобные признания звучали сенсационно.

Я, естественно, назвал не все сюжеты первого выпуска. Их было довольно много даже по понятиям тележурнального жанра – девять. Такая насыщенность, сжатость, «густота» материала производила сильное впечатление. Еще заметным было сотрудничество передачи не только с авторами своей газеты, но и с другими изданиями. Тут участвовали журналисты из «Аргументов и фактов», «Литературной газеты», «Нового времени». Возникало ощущение, что передача поставила цель стать телерупором тех авторов, которые в своих редакциях занимаются тем, что получило названием «журналистского расследования».

С самого начала СовСек заняло отчетливо-демократические позиции и ориентировалось на близких им авторов и зрителей. В 1991–1992 гг. это было формулой успеха. Каждый следующий выпуск программы ожидался с большим нетерпением: аудитория знала, что ей расскажут с экрана о чем-то действительно совершенно секретном, больше того, нередко о намеренно скрываемом в течение многих лет Советской власти. Поскольку в нашей стране все это время контроль за соблюдением тайн осуществляла госбезопасность, то, понятно, наибольшее число сюжетов-раскрытий секретов связано в программе с этим именно ведомством.

А. Боровик и его коллеги сразу же начали с сотрудничества с теми, кого в КГБ считали отщепенцами, а то и предателями. О Калугине я уже говорил. Рядом с ним в одном из первых выпусков СовСек'а (1.02.92) оказался «Шпион Советского Союза» А. Шевченко, бегство которого было самой большой сенсацией в эпоху Л. Брежнева. Чуть позже (18.04.92) речь зашла о Викторе Суворове, также заочно приговоренном к смертной казне за измену Родине. Об этом человеке в передаче говорилось еще раз (21.11.92). Его книги уже издавались и становились популярными в нашей стране, а их автор, опасаясь мести российской (или советской, которой формально уже не было?!) госбезопасности, скрывал свое подлинное имя, лицо, даже голос.

Надо заметить, подобные сюжеты производили впечатление, если пользоваться модным ныне термином – амбивалентное, то есть, двойственное, противоречивое. С одной стороны, конечно, каждый новый удар по КГБ, еще недавно всесильной и жестокой по отношению к гражданам страны организации, доставляла зрителям особое удовольствие. Они, эти зрители, в 1991 ликовали, когда толпа, собравшаяся на столичной Лубянской площади, стаскивала с постамента фигуру «Железного Феликса» – первого чекиста-ленинца Ф. Э. Дзержинского. С другой, многим зрителям было известно, что каждый переход на сторону противника крупного нашего разведчика влек за собой выдачу довольно большого числа завербованных – той агентуры, на которой держалась разведка. И нередко разоблачение оборачивалось арестами, а то и казнями этих людей.

Привычные оправдания перебежчиков (то же самое мы слышали позже и в рассуждениях Олега Гордиевского, которого посетил в Лондоне ведущий популярного «Бомонда» Матвей Гонопольский) состоят в том, что они-де были борцами с ненавистным им советским строем. А. Шевченко, скажем, не постеснялся поставить себя в один ряд с А. Сахаровым и даже А. Герценом (!). Он рассуждал всерьез о том, что если бы выбрал путь диссидента, то не смог бы принести пользы в борьбе с режимом, ибо разделил судьбу генерала П. Григоренко, оказавшегося в психушке.

Можно, конечно, попытаться уложить рассуждения А. Шевченко в русло плюрализма и терпимости к инакомыслию, как это происходило год с лишним спустя с А. Зиновьевым (31.7.93). Но, полагаю, сводить ситуацию с А. Шевченко или В. Суворовым к идеологическому спору, забывая их биографию, неверно. Это значит – оттолкнуть от программы довольно значительное количество зрителей, для которых верность Родине и долгу – не пустые слова.

Вообще, я заметил, что для А. Боровика моральные критерии, которые традиционно так много значат для отечественного журналиста, стоят не очень высоко на шкале ценностей. В то же время проявляется его «западничество»: там ведь признаком классного газетчика или телевизионщика является полное равнодушие к идеологическим или же моральным позициям человека, о котором пишут или рассказывают с экрана. Главное – не мнения или самооценки, а поступки, реальные действия, в крайнем случае, те намерения, которые вскоре могут стать таковыми.

Холодновато-отстраненный способ повествования, непроницаемая маска на лице во время довольно бесцеремонных расспросов, жесткие оценки событий и людей – все это стало «фирменным стилем» ведущего СовСек'а. В условиях, когда на экране в большинстве программ продолжает торжествовать российская размягченно-разжиженная манера (по типу пресловутого «Ты меня уважаешь?!»), СовСек'овская жесткость с первых же выпусков стала привлекать к себе внимание, определяла интерес к ней молодой части аудитории. Той, которая уже в значительной степени воспитана в новейшее время – на тех американских триллерах и полицейских лентах, которые в избытке представлены на наших кино- или телеэкранах.

Вполне в духе этой эстетики была на первых порах в программе и разработка материала. Надо отдать должное А. Боровику и его коллегам: они бесстрашно, без всяких оглядок и дипломатических оговорок, разрабатывали самые острые темы. Причем, это касалось не только далекой истории (как скажем, ленинская тема, о которой говорилось выше), но и самой что ни на есть жгучей современности. Так, А. Ярошинская, раскапывая историю Чернобыльской трагедии (16.05.92), обнародовала в эфире секретные протоколы заседаний Политбюро ЦК КПСС, при чтении которых ей, по образному выражению, «хотелось вымыть руки». В самом деле, «отцы народа» уже в горбачевскую, перестроенную пору не только всячески оттягивали срок признания случившегося и пытались приуменьшить размеры бедствия (об этом люди узнали еще в конце 80-х гг.), но и совершенно уж по-бандитски рекомендовали растворять в пропорции 1:10 зараженное мясо в здоровом, произвольно пересматривали медицинские нормы, при которых то, что вчера было свидетельством катастрофы, сегодня становилось вполне приемлемым и т. д. Характерно, что и после августовского путча 1991 г. протоколы партийной верхушки оставались не рассекреченными.

В следующем, июньском (27.06.92) выпуске программы был еще более острый сюжет. Журналист из «Московского комсомольца» А. Минкин выступил с открытым забралом против тогдашнего Председателя Центробанка Г. Матюхина. Он раскопал документы о кэгэбэшном прошлом нынешнего банкира: провалившегося в Уругвае агента органы внедрили в финансовую систему. Но это было, как говорится, прелюдией яркой биографии. Журналист с фактами в руках доказывал, что Г. Матюхин на своей высокой должности занимается злоупотреблениями. Причем А. Минкин ставил вопрос предельно остро: если мои данные подтвердятся, арестуйте Г. Матюхина, если они окажутся неверными, арестуйте меня за клевету. Судя по тому, что и журналист, и банкир по сей день, остаются на свободе, прозвучавшая в телепрограмме альтернатива не была принята властью. Впрочем, для большинства телезрителей это означает правоту А. Минкина: заявлений в суд по поводу клеветы не поступало.

В этой программе присутствовало качество, которым обычно небогато СовСек. А. Боровик, как журналист, привыкший пользоваться пером, обычно бывал суховат, почти безразличен, когда речь заходила о зрительном ряде. Изображение в его передачах существовало, чаще всего, как подсобное средство, как иллюстрация к произнесенному слову. А тут вдруг зрители стали свидетелями использования чисто телевизионного приема. Авторы передачи взяли фрагмент из телетрансляции выступления Г. Матюхина на VI съезде народных депутатов России. Там у него была назидательная фраза насчет того, что обманывать нехорошо. Так вот кусочек видеопленки с этой фразой не раз повторяли в течение рассказа А. Минкина. Это, понятно, становилось образным акцентом, усиливающим разоблачительный пафос журналиста. Фарисейство банкира доказывалось не только хлесткими минкинскими текстами, но и чисто пластическими средствами.

Весна и лето 1992 г., к которым относятся две вышеназванные передачи, стали, пожалуй, временем расцвета программы

А. Боровика. В ту пору сохранялись еще свежесть и богатство материала, острота постановки вопросов. По форме СовСек той поры был журналом, в каждом выпуске насчитывалось по несколько сюжетов. Но уже к осени 1992 г. стали наблюдаться признаки некоторой «усталости» передачи. Эти признаки я увидел в том, что авторы СовСек'а, кажется, испытали нехватку тем для очередных выпусков, от журнальной, многотемной структуры перешли к монотемной. Да и темы, на мой взгляд, выглядели либо как самоочевидные (вроде приуроченной к годовщине путча – передача, вышедшая в свет 15.08.92), либо не содержащие в себе особых тайн.

Несколько монопередач в период 1992 – осень 1993 были посвящены проблемам литературы и искусства. О том, насколько они оказались в русле избранного изначально пути, можно судить даже по беглому взгляду на них. Одна из программ (13.02.93) посвящена Александру Есенину-Вольпину, живущему в настоящее время в Бостоне. Рассказ о нем, одном из первых отечественных диссидентов, А. Боровик ведет с помощью его матери, известной переводчицы Н. Вольпиной, друга-математика Ю. Полюсука, даже отрывков из... художественного фильма о Сергее Есенине, где роль поэта исполняет актер С. Никоненко. В растянутой на целый час передаче чувствуется явная нехватка материала, который заменен случайной кинохроникой: кадрами Всемирного фестиваля в Москве (1957), показом встречи творческой интеллигенции с Н. Хрущевым (1963), даже съемками времен принятия Сталинской конституции (1937). Вместе с тем, в этом выпуске СовСек'а не оказалось самого А. Есенина-Вольпина. Его отсутствие А. Боровик объясняет в эфире оригинальным образом, ссылаясь на то, что у СовСек'а (имеется в виду газета) не имеется корпункта в Бостоне.

Мне как-то неудобно давать советы опытному автору, однако у Российского ТВ, по которому выходит в свет программа А. Боровика, в США имеется не менее опытный и явно скучающий от недостатка работы корреспондент Юрий Ростов. Неужто так сложно было дать ему задание встретиться с А. Есениным-Вольпиным и записать с ним интервью для передачи?! Если уж у СовСек'а не нашлось денег на поездку Ю. Ростова из Нью-Йорка, где он обитает, в Бостон (а расстояние там минимальное, около 400 км), то по правилам хорошего журналистского тона нужно было отменить или, по крайней мере, отложить выход в эфир программы, посвященной А. Есенину-Вольпину. Судя по тому, что А. Боровик согласился на повтор этой, явно неудачной программы (см. РТР 11.09.93), можно догадаться, какой серьезный кризис переживал в ту пору СовСек.

Кризис, кстати сказать, не только творческий, но и, пожалуй, этический. Приведу в пример монопрограмму, посвященную наследию Б. Пастернака (24.10.92). А. Боровик позволил втянуть себя в не очень красивую тяжбу вокруг рукописей поэта, подаренных им в свое время Ольге Ивинской. Эту женщину, связанную с Б. Пастернаком в последние его годы, дважды арестовывали за хранение бумаг поэта, причем, во второй раз уже вскоре после его кончины. Когда она вышла из тюрьмы, ей были возвращены отобранные в качестве вещественных доказательств рукописи. Теперь, много лет спустя Центральный Государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ), а также музей Б. Пастернака решили отобрать у этой женщины ее единственное достояние. Суд встал на сторону О. Ивинской, что достаточно красноречиво свидетельствует о ее стопроцентной правоте: известно ведь, что при тяжбах отдельного человека с государством в нашей стране выиграть дело оказывается почти невозможным.

Тем не менее, проиграв в суде, эти люди – я имею в виду директора ЦГАЛИ Н. Волкову, директора мемориального музея Б. Пастернака, журналиста из «Литературной газеты», пишущего на юридические темы, А. Ваксберга, – решили взять реванш на экране. И, к сожалению, нашли в этом своем замысле союзника в лице А. Боровика. Анализируя теперь передачу, можно предположить, что ее автора привлекла, скорее всего, возможность раскрутить историю издания «Доктора Жеваго» за рубежом. Для этого он взял интервью у главного редактора «Нового мира» С. Залыгина: выяснилось, что итальянский издатель Фетринелли, выпустивший в свет книгу, был связан с коммунистами. Это позволило А. Боровику сделать сенсационный вывод, что «Режим в нашей стране существовал и существует в значительной степени (!) благодаря деньгам, полученным от издания "Доктора Жеваго"».

Размышляя над кризисом СовСек'а, я вижу две главные его причины. Первая – творческая. При том, что одноименная газета, редактируемая А. Боровиком, должна бы, казалось, поставлять бесперебойный материал для телепрограммы, – при сравнении сезона 1991/92 гг. со следующим, бросается в глаза резкое тематическое оскудение передачи. Этим именно я могу объяснить появление далеких от жанровых требований выпусков, в которых академик Г. Арбатов трактовал тему отсутствия профессионалов во власти (19.06.93) или бывший Председатель Госкино СССР Ф. Ермаш вспоминал «славные» годы своего руководства советской кинематографией, продолжая вызвавшие в свое время возмущение кинообщественности опубликованные в двух номерах «Советской культуры» рассуждения о помощи А. Тарковскому и другим опальным художникам (22.10.93).

Вторая – организационная. Затеяв часовую программу и заявив, что она будет выходить дважды в месяц, А. Боровик не учел трудоемкости этого предприятия. Нетрудно проследить, как он шаг за шагом, не выдержав напряженности работы, отступал от обещанного. Передача, журнальная (то есть многотемная) по форме, стала монотемной. Выходившая дважды в месяц, стала ежемесячной. Мало того, в 1994 г. он одну тему стал растягивать на два, а то и на три месяца (так стало с передачами, эффектно названными «Тореадор», «Терминатор», «ЧП союзного масштаба», «Мой отец – Лаврентий Берия»).

В какой-то момент А. Боровик, очевидно, понял, что даже в таком, облегченном графике делать передачу дальше не сможет. Однако не отказался от нее вовсе. Нашел неожиданный выход. Пригласил молодых, полных сил и творческих амбиций журналистов из ВиДа, прежде работавших в «Политбюро», А. Калитина, М. Маркелова, Н. Метлину. Дал им карт-бланш, оставив себе лишь сакраментальные вводные и заключительные слова к каждому выпуску.

24 сентября 1994 г. выпуском-дайджестом прежних программ закончился этап СовСек'а, когда его делал коллектив редакции газеты. И уже 8 октября вышла в свет первая передача, сделанная новыми авторами.

На новом своем этапе передача вернулась к двухнедельному циклу выхода в эфир. Ту непосильную ношу, которую не выдержала прежняя команда, решила вынести на себе новая. Пока что ей это удается, но, мне кажется, за счет неимоверного напряжения сил. Тем более, что с возвратом к двухразовому месячному циклу А. Калитин и его коллеги вернули передаче, ставшей было совсем уж разговорной, энергетику экранной пластики. Две эти ноши тянуть одновременно без подключения второй, сменной команды авторов, на мой взгляд, нереально.

Если говорить о творческой «совместимости» нынешних и былых авторов, то тут, надо сказать, А. Боровик сделал верный вывод. А. Калитин, известный по своим публицистическим фрагментам в передачах А. Политковского «Политбюро», отличался такой же жесткостью чеканных политических формул, которые всегда были любы создателям СовСек'а. Так что для широкого круга зрителей, пожалуй, перемены внутри программы остались практически не заметными.

Правда, более пристальный, профессиональный взгляд способен установить некоторые различия, не только с последними выпусками, свидетельствующими о кризисе, но и с теми, что начинали СовСек в 1991 г.

Во-первых, сказалась школа «Политбюро»: в нарушение традиций СовСек'а, А. Калитин и его коллеги обратились к горячей, сегодняшней политической проблематике, стали работать подчас в репортажном ритме. Напомню превосходный выпуск, названный «Неоконченная партия» (3.12.94), где рассказывалась история с операцией (секретной без всяких скидок), проведенной ГРУ против генерала А. Лебедя в Тирасполе. Попытка майора Бутника из ГРУ завербовать местную тележурналистку для получения компромата на генерала окончилась провалом: съемочная камера зафиксировала снятый скрыто на улице арест Бутника, а затем и его допрос А. Лебедем.

Во-вторых, передача, бывшая (или старавшаяся быть) прежде респектабельной, стала работать «на грани фола». За три года предыдущей истории она не имела столько неприятностей, сколько их выпало на первые три месяца новой. Программу в последнее время постоянно лихорадит. То ее запрещает телевизионное начальство, то выпускает с опозданием, то требует каких-то купюр. Пристрастие молодых авторов к эстетике телерасследования явно не по вкусу осторожным телечиновникам.

В-третьих, нынешний СовСек, в отличие от СовСек'а образца 1991–1992 гг., работает в условиях довольно жесткой творческой конкуренции, и это сказывается как на выборе тем, так и на их разработке. Могу сослаться на программы цикла «Эксклюзив», которые снимают супруги Посельские. Могу напомнить некоторые выпуски передачи «Ситуация», которую не без успеха делал В. Антипов (АТВ, «Новая студия»).

Говоря иными словами, на «рынке» телерасследований, где СовСек был если не монополистом, то, по крайней мере, одним из очень немногих грандов, теперь стало довольно многолюдно. И для того, чтобы уцелеть и не потерять зрительского внимания, нужно сегодня каждый раз придумывать что-то новое и новое. В последнее время СовСек пытается, отойдя от тех русел, по которым ныне движутся авторы конкурирующих программ, обратиться к темам довольно далекой истории. В «Тайнах Мадридского двора» (28.01.95) раскручена тема золота Испании, которое республиканское правительство еще в предвоенные годы, во время наступления Франко, отправило в Советский Союз.

Другой новый для СовСек'а поворот – обращение к довольно общим, скорее философским, нежели криминальным, аспектам темы: такой стала «Энциклопедия смерти» (11.02.95), где были поставлены вечные проблемы бытия и небытия. Кстати, в этой передаче постоянно, начиная от предупреждения, произнесенного диктором до ее начала и кончая повторяющимися каждые пять минут титрами – «Программа не рекомендована для широкого круга зрителей» – авторы сознательно нагнетают страсти, хотя людям, привыкшим к каждодневному смотрению американских боевиков, ничего экстраординарного в предложенном на экране не обнаружить.

Судя по перечислению тем, к которым обращаются молодые авторы СовСек'а, легко понять, что передача снова, как и осенью 1991 г., ищет себя, пробует разные пути, пытается определить свое место в той нише, которую занимают сходные телепрограммы. Почтенный по телевизионным меркам возраст цикла не освобождает от необходимости в каждом новом выпуске вновь и вновь держать экзамен перед зрителями. Ведь аудитория не признает былых заслуг.

1995

в начало

 

ПЕТРУШКА ЭЛЕКТРОННОЙ ЭРЫ

Промелькнувшее в конце 1994 г. сообщение, что телекомпания НТВ собирается вскоре начать выпуск передачи «Куклы», наподобие тех, что давно уже с успехом выходят на экраны некоторых европейских стран, большинству ни о чем не говорило. Кукольных программ – французских или английских – мы, понятно, никогда прежде не видели, с новой техникой больших, «человекообразных» кукол, знакомы не были. Так что 14 января 1995 г., в день телепремьеры, многие зрители, если не все, были, что называется, в легком шоке.

На первых порах к передаче многие относились со сдержанным ужасом: непременно произойдет что-то страшное. Автор «Кукол», В. Шендерович, вспоминая эти дни, говорил: «После первых же передач стали звонить и писать люди с предложениями: „Если что-то произойдет – приезжайте. Спрячем так, что никогда никто не найдет"» (АиФ, 1995, № 44).

Сегодня, реконструируя тогдашнее свое ощущение, могу признаться: персонажи показались слишком карикатурными, мало похожими на себя. Даже самые точные – премьера В. Черномырдина и тогдашнего министра внутренних дел В. Ерина. Похожими казались разве что их голоса, в особенности, последнего. Это впечатление сохранялось и вообще на протяжении первых выпусков: голоса главных персонажей были достовернее, нежели их внешние черты. Только позже, когда зрители втянулись в предложенную экраном игру, они стали понимать, что подлинность происходящего надо искать не в отдельных компонентах, а в целом: в драматургии и режиссуре, создании кукольных мастеров и исполнении актеров, работе художников (декорации и костюмы) и композиторов.

В истории «Кукол» отчетливо просматриваются три периода. Первый продолжался с января до конца июня, когда программа ярко и полно продемонстрировала основные свои творческие принципы и заслужила любовь зрителей. Второй начался после выпуска от 8 июля 1995 г., который привлек к себе внимание тогдашнего и. о. генпрокурора А. Ильюшенко, решившего возбудить уголовное дело в связи с оскорблением высших должностных лиц страны. В июле – августе на экране шли повторы старых передач: это, впрочем, можно было бы объяснить и временем летних отпусков. Наконец, третий период начался со 2 сентября, когда стало ясно, что обвинение против телепрограммы рушится: очень уж сильным и единодушным было общественное осуждение поступка лизоблюда-генпрокурора.

О том, что привнесла в эстетику «Кукол» осень, я скажу чуть позже, здесь же хочу очертить те основные свойства программы, которые сложились в первые же месяцы ее существования.

Сразу же отвечу на сомнения тех скептиков, которые отнеслись к ней, как к очередному переносу на российскую почву западных телехитов (вроде «Колеса фортуны», которое у нас стало «Полем чудес» и т. д.). Действительно, в европейских странах не первый сезон существуют юмористические программы с такого рода персонажами. Однако если и можно говорить о чем-то общем с нашей программой, это касается лишь формы. НТВ несколько раз, будто понимая выгодность подобного сравнения, показывало в своем эфире англо-французские образцы, и невооруженным глазом видно было, насколько они мельче и слабее своих российских «потомков».

Если там, чаще всего, все ограничивается милой, беззлобной юмористикой, то наши программы, при всей своей внешней простоватости, нередко звучат глубокой, социально-определенной сатирой. И еще: на Западе нет никакой разницы между печатной и электронной прессой в их отношении к власти – и та, и другая одинаково свободно и сурово, если это необходимо, критикуют ее. У нас же, по традиции, идущей от недавней поры, когда все ТВ было в руках государства и подвергалось нещадной цензуре, печать оказалась гораздо свободнее, нежели ТВ. Последнее же, вместе с тем, занимает несравненно большее место в общественном сознании: такого перекоса в пользу домашнего экрана не знает, пожалуй, цивилизованный мир.

«Куклы» сразу же стали вызывающим оторопь чудом: в стране, где десятилетиями культивировался панический страх перед властью даже низшего, жэковского уровня, миллионам телезрителей вдруг показывают сатиру на первых лиц государства. Правда, хитрость передачи состояла в том, что в ней, в отличие от классической сатиры, нет обобщений, сюжеты, приведенные в большинстве выпусков, построены по калейдоскопическому принципу: это, скорее, отдельные зарисовки, сценки, наблюдения. Чаще всего, поводом для того или иного выпуска становятся события текущей политической жизни: скажем, решение Госдумы об увеличении срока военной службы на полгода (4.11.95), поездка президента по стране (8.04.95), его же полет на вертолете в подмосковный совхоз (10.06.95), события в Буденновске (24.06.95), десятилетие со дня антиалкогольного Указа (27.05.95), двухлетие событий октября 1993 г. (7.10.95) и т. д.

Обо всем этом люди узнавали из сообщений прессы, чаще всего информационных по своему жанру. Лишь в некоторых, наиболее серьезных изданиях журналисты позволяли себе сделать свои комментарии. Чаще всего – очень осторожные или чрезвычайно глубокомысленные, но всегда без тени юмора. А тут с экрана ТВ нам вдруг преподносились некоторые детали, которые принято относить к оборотной стороне событий, их подоплеку, их подлинные цели, логику поведения тех или иных высоких персон, причем, все это в уморительно-смешной форме.

Сразу же скажу, предваряя разговор о судебном преследовании передачи, что самый жанр кукольного представления предполагает некоторые особенности как восприятия его, так и отношения к заключенному в нем содержанию. Во-первых, строго говоря, персонажи тут не могут быть полностью отождествлены с теми политическими деятелями, на которых они похожи. Даже если куклу все вокруг называют «Борисом Николаевичем», если она все время вставляет в свою речь знакомые «понимаешь» и «чта-а», если черты лица и прическа сделаны с портретной похожестью, – все равно ни одно судебное разбирательство не сможет доказать, что тут представлен непосредственно президент России. Поэтому, кстати, хочу предупредить, что и в этой статье куклы для простоты будут называться именами известных политиков, хотя это будет обозначать лишь то, что они напоминают таковых автору (который, конечно же, может и заблуждаться).

Во-вторых, кукольное действо традиционно еще со времен отечественного Петрушки, воспринимается зрителями с определенной психологической установкой на несерьезность, шутейность происходящего. Стать персонажем подобного представления не было постыдным даже в самые суровые времена российского самодержавия: ни цари, ни попы, ни купцы не смели обижаться на кукольников и, тем более, преследовать их. Если б они попытались сделать это, ответом стал бы всенародный позор.

В-третьих, наконец, кукольное представление связано многими своими правилами с общеэстетическими законами, обязательными для всех видов искусства. А они в качестве аксиомы утверждают идущее еще со времен Античности положение: художественный образ не тождествен реальной действительности. Говоря иными словами, любая, самая похожая кукла есть, все-таки, плод создания сценариста, режиссера, актера, а не фотография.

Одним словом, при нормальном отношении к «Куклам» (а наше общественное мнение дало столь единодушный отпор преследованию передачи, что сегодня уже можно говорить об этом), никто не должен обижаться на появление своего «двойника» на экране. Об этом, кстати, некоторые из героев программы сказали еще летом в газетных интервью. А премьер-министр даже оказался как-то во время встречи с телевизионщиками в одном кадре с изображающей его куклой и хохотал от души. «Лидеры одной партии, – признается автор „Кукол" В. Шендерович, – даже большие зеленые доллары предлагали за появление в программе. Было оговорено: „Хлещите как угодно, но пусть появляются не реже двух раз в месяц". То есть люди понимают, что если человек в действующей политике, в первой шеренге, – он присутствует в передаче» (АиФ, 1995, № 44).

Сценарист «Кукол» не называет, естественно, тех лидеров, которые были готовы уплатить большие деньги за возможность появиться в популярной сатирической передаче. Можно догадаться, что это – кто-нибудь из тех, кого наша пресса не милует. Получая каждодневно свою порцию суровой критики, они хотели бы, вместе с тем, иметь в качестве компенсации хотя бы ту публичную известность, которую дает ТВ. Для того чтобы понять проблему в ее истинном масштабе, надо, конечно же, взять тех политиков, которые и без того не обделены известностью: им, в особенности, если они обладают реальной властью, а посему и обласканы льстивым, угодничающим окружением, непривычно слышать в свой адрес даже самую невинную критику. Не то, что видеть себя представленным на миллионнооком телеэкране в уродливом, глупом, корыстном облике.

Если тщательно проанализировать все выпуски «Кукол», то можно, в результате, определить – в самой общей форме, конечно – отношение авторов к своим героям. Сделать это можно не по принципу традиционного деления на положительных и отрицательных героев – все они, в конечном итоге, выглядят далекими от идеала. Пожалуй, единственный критерий – сравнение тех поступков и дурных качеств, которыми обладают политики. Они, подобно персонажам, выступающим в пьесе с множеством актов, через все выпуски проходят, как действующие лица, обладающие своими характерными чертами.

Скажем, Е. Гайдар, фигура которого, кажется, наиболее симпатична создателям передач, исповедующим демократические убеждения, выглядит наивным, прекраснодушным, далеким от реальных обстоятельств жизни. Он говорит мудрено. Не умеет находить общего с «силовиками» (куклы, изображающие А. Коржакова, В. Ерина, П. Грачева), сожалеет о потере своего былого влияния на президента. В общем, все так, как и есть на самом деле. Но слабость героя авторы передают вполне в стиле своей сказочной эстетики. В частности, они его не раз представляют в женском образе – то Офелией из выпуска на шекспировские темы, то древнегреческой пророчицей Кассандрой.

Слабыми, иногда даже лишенными характера, представлены бывший министр иностранных дел А. Козырев и бывший пресс-секретарь президента В. Костиков, позже назначенный послом России в Ватикане. С обоими персонажами, несомненно симпатичными авторам, они обходятся безжалостно, касаясь не только явных, но и скрытых обстоятельств их биографии. Скажем, в столице еще в конце 1994 г. пошли слухи, что во время осенней поездки президента на теплоходе В. Костиков был выброшен своим шефом за борт. В самом первом выпуске «Кукол» (14.01.95) намек на это событие люди, слышавшие о нем, могли угадать. Много позже, когда история эта позабылась, а ее герой надолго исчез из столицы, в выпуске «Записки сумасшедшего» (11.11.95) о случившемся на теплоходе сказано прямым текстом.

Вообще, «Куклы» по своему жанру и лексике, подчас грубоватой, а то и откровенно скабрезной, рассчитаны на широкую, не очень-то отягощенную образованием, аудиторию, а по осведомленности о событиях и взаимоотношениях в высших эшелонах власти – на самый узкий круг тех, кто следит за политикой и всерьез понимает ее. Авторы программы не оставляют своими комментариями в стиле «лирической язвительности» (самоопределение В. Шендеровича) ни одно из крупных событий в Кремле и его окрестностях. То, что находит несколько строк в сообщениях информационных агентств, нередко развертывается в целый выпуск, занимающий на экране около четверти часа. Свободные строить предположения и включать монологи-объяснения своих поступков самих политиков, создатели «Кукол» вскрывают многие пороки, развившиеся в последние годы в недрах самой российской власти.

Во многих передачах зло высмеивается служба президентской охраны, которая, фактически, отсекает главу государства от его сограждан. Не только рядовых (это замечательно показано в двух передачах, где президент отправляется в глубинку, – поездом и вертолетом), но даже и тех, кто является постоянными участниками «Кукол». Тема приближенности к президенту, возможности показать ему свою преданность, борьба за подножье престола власти – постоянная, проходящая через все сюжеты. На ней авторы строят немало смешных коллизий, характеризующих персонажей – одних как тупых лизоблюдов, других как преданных служак, третьих как домогающихся этого самого престола.

Такую обычную для демократического общества форму борьбы за власть, как выборы, авторы, понятно, не оставили без внимания. Они задолго до осенне-зимнего, финального этапа предвыборных баталий стали подбираться к этой теме, благо среди главных героев передачи были представлены все основные партии: и коммунисты, и либеральные демократы, и руководители двух центристских блоков, и главы двух демократических, и даже (появившийся, правда, только в третьем, осеннем периоде существования «Кукол») один из лидеров националистов.

Еще в выпуске (1.04.95), шаловливо названном «Эта штука сильнее, чем „Фауст". Гете» (обратите внимание, как лихо переиначена знаменитая сталинская надпись на горьковском тексте, она не только характеризует каламбурную манеру В. Шендеровича, но и свидетельствует об уровне образованности зрителей, на которую рассчитывают создатели передачи) встала тема предвыборной алхимии, с помощью которой президент стремится узнать, что они ему сулят. В «Будке гласности» (6.05.95), пародирующей некогда весьма популярную телепередачу, политики заявляют о своих программах, а заодно клянутся в верности президенту и уверяют, что никто из них не претендует на его кресло.

Впрочем, меньше чем через месяц (3.06.95) опять-таки предваряя форму будущих телемонологов кандидатов, президент и его приближенные силовики устраивают телесмотрины претендентов на роль главы государства. Этот выпуск назван «Горе от ума?» и написан в стихах, стилизующих грибоедовскую комедию. Претенденты, по правилам той телеизбирательной кампании, которую готовит президентское окружение, взбираются на построенный в студии макет Мавзолея и оттуда произносят свои речи. Чтобы дать представление о работе не только художников-декораторов, но костюмеров, скажу, что В. Жириновский выступает в восточном обличье, Г. Зюганов – в боярском, Г. Явлинский – в королевском, и только Ю. Лужков – в обычном костюме.

Начиная со второй после летнего перерыва, когда в эфире еженедельно повторялись лучшие из до июльских выпусков, премьеры (первая показывала воображаемый суд над передачей), тема грядущих выборов стала постоянной. «Про грибы» (9.09.95) осеннюю избирательную кампанию сравнивают с заготовкой грибов. Одетый в скромный спорткостюм Е. Гайдар с лукошком соседствует с наглым хряком (новая превосходная кукла, появившаяся впервые неделей назад в качестве народного заседателя на суде), прикатившем в лес на «мерседесе» бесцеремонным «новым русским», разговаривающем на колоритной смеси полуобразованного (депутатского) – полублатного (мафиозного) языка. Становится ясным пессимистический прогноз авторов по поводу того, кто же победит в предвыборной гонке. Он подтверждается еще и показом В. Черномырдина, который, пользуясь властью премьера, звонит во все регионы страны с привычным с былых времен требованием обеспечить сбор грибов на местах.

Уже в этой передаче в телефонные разговоры, которые ведет премьер, вмешиваются технические помехи, которые мешают осуществлению начальственной воли. Тема эта, в образной форме отражающая великую формулу, принадлежащую премьеру, – «хотели как лучше, а получилось как всегда» – развита в следующей передаче, остроумно названной «Ком-мутация» (16.09.95). Дефис в слове возникает на наших глазах, так что зрителю дают понять, что речь пойдет не только о телефонной связи, но и о мутации политиков, имеющей коммунистическое происхождение. Сюжет внешне построен на том, что телефонистка-свинья (та самая кукла, что была в двух предыдущих выпусках) сознательно нарушала телефонную связь, и разговоры от этого обрели бессмысленный характер. (Надо сказать, В. Шендерович и до этого, в «Трех песнях о Ленине» 22.04.95, используют абсурдистскую технику диалога, даже указав при этом на первоисточник – «В ожидании Годо» С. Беккета.)

Впрочем, бессмысленные по форме, разговоры эти весьма определенны по содержанию. В. Черномырдин заботится о том, чтобы набрать в свой блок побольше знаменитых артистов. Г. Зюганов – чтобы склонить в свою пользу восточные регионы страны. Корыстолюбие политиков, их стремление использовать любые методы для достижения победы на выборах, – все это, конечно, не украшает их и льет воду на мельницу широко бытующих представлений о моральной небезупречности этих людей. Тут, пожалуй, краски программы, простирающиеся от легкого юмора до беспощадной сатиры, приближаются к пределу. Более резкими они были, разве что в передаче, рассказывающей о суде над «Куклами» (2.09.95), где служители Фемиды были показаны в отталкивающем облике Козла, Свиньи и Кота.

Но, как известно, чем больше бывает вложено в творчество личных чувств, тем менее гармоничным оказывается художественный результат. Этот выпуск стал, пожалуй, одним из самых неудачных за всю историю «Кукол». Кроме того, он открыл тот период, который я называю третьим: после замечательного старта (январь – июль) и вынужденного летнего простоя (или отпуска), в течение которого шли повторы, авторы возобновили работу, но она, на мой взгляд, была уже не похожей на блистательное начало. Острота тем несколько поубавилась. Сюжеты стали все более вторичными по отношению к происходящим в политической жизни событиям. Образных обобщений стало меньше. Зато больше стало сальностей и скабрезных острот, нередко весьма невысокого вкуса.

Выступление судьи-Козла все было пересыпано непристойностями, которые здесь не хочется повторять. Вульгарности, прозвучавшие в этом выпуске, можно было бы объяснить желанием посчитаться с генпрокурором и его окружением. Но на деле брань оказалась гораздо менее сильным оружием, нежели острая сатира, в которой во внешне незлобивой, улыбчивой форме ведется глубокий анализ сути тех или иных явлений.

К сожалению, в третьем периоде жизни передачи тенденция переноса центра тяжести с политических квалификаций на, если их так можно назвать, эротические, оказалась довольно стойкой. В программе, названной в пандам популярному телесериалу «Элен и ее ребята» (4.10.95) и трактующей предвыборную ситуацию по аналогии с «Илиадой» Гомера, описываются те домогательства, которые происходят вокруг Елены Прекрасной, отождествляемой с властью в России. Похотливые политики-кобели жаждут овладеть девкой-властью, и этим продиктованы все разговоры и поступки. Двусмысленные остроты, непристойные каламбуры, сексуальные аналогии – все неожиданным образом уравнивает состязающихся политиков. От общественных идеалов – пусть наивных и неспособных иметь успех в наше суровое время – не остается и следа.

Сначала мне показалось, что эту струю грубого солдатского юмора в передачу внесла новая кукла, появившаяся как раз осенью, изображающая генерала А. Лебедя. Однако потом, вспомнив его прямолинейные, но не лишенные яркости характера сентенции, вроде: «Если хочешь что-нибудь сказать – стой и молчи!» (9.09.95), понял, что этому человеку менее всего свойственны сальности. Подумал и пришел к гораздо более грустному выводу: видимо, авторам программы, припугнутым генпрокуратурой, показалось нелишним переакцентировать свою сатиру. От критики власти, по существу, перейти к двусмысленным шуточкам с эротическим привкусом. Если раньше им инкриминировалось оскорбление представителей высшей власти, то теперь, коли что, можно будет говорить лишь о той статье УК, которая трактует оскорбление общественной морали. А это, как говорится, две большие разницы...

Мне бы не хотелось завершать свои заметки о необычной и, несомненно, самой яркой из дебютировавших в 1995 г. телепрограмме на такой ноте. Хочу сказать еще об одном направлении, которое было широко представлено у нее, в особенности, в первом периоде. Я имею в виду те выпуски, которые не стремились догнать происшедшие на прошлой неделе политические события. Которые воссоздавали не столько конкретные факты, сколько общую ситуацию нашей жизни, и при этом пользовались образами, формами, персонажами, заимствованными из широко известных, классических произведений искусства – отечественного и зарубежного.

Могу, в связи с этим, назвать передачи, основанные на сюжетах из Шекспира (25.02.95 и 18.03.95), «Робинзона Крузо» (20.05.95), «Шерлока Холмса» (30.09.95), «На дне» (злополучный выпуск 8.07.95), стихов Г. Остера (1.07.95), С. Беккета (22.04.95), наконец, из «любимого фильма всех времен и народов» (так сказано в титрах) «Белого солнца пустыни» (13.05.95). В этих именно выпусках авторы – не только сценарист, но и режиссеры А. Левин и В. Пичул, художники-декораторы и создатели кукол, актеры-кукловоды и актеры, озвучивающие роли – работали с особым блеском, легко и свободно. Здесь же критика понятий и нравов, господствующих в нашей политике, как никогда глубока. Авторы не столько замечают и высмеивают отдельные промахи власти, сколько анализируют ее суть. Смех, которым отмечает зритель попадание создателей «Кукол» в отдельных деталях, затем, по мере того, как понимаешь, насколько серьезно и по делу выступают сатирики, затихает. На смену ему приходят раздумья, скорее грустные, нежели веселые. Приходит понимание несовершенства всей нашей жизни. Фрагменты, зарисовки, беглые карикатуры, которыми выглядят обычно другие, злободневные выпуски программы, здесь обретают высоту и совершенство подлинных произведений искусства.

Кажется, будто смешной и мудрый Петрушка, живущий уже не одну сотню лет в памяти народной, с подмостков фольклорного театра, сделав один громадный шаг, перемахнул сразу на экраны электронного чуда XX века – телевидение.

1996

в начало

 

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ОРТ

Кроме вызывающей гневные филиппики критиков и неудовольствие рядовых зрителей коммерческой рекламы, заполнившей телеэфир с раннего утра до поздней ночи, на экране изредка можно встретить рекламу, получившую название социальной. В отличие от первой, она не расхваливает товар и не призывает приобрести его. Ее цель – пропаганда общественных ценностей.

Один из самых распространенных сюжетов этого типа показывают семью чаек, где рядом со взрослыми особями, хлопочущими возле гнезда, мы видим жадно раскрывших рты птенцов. Диктор за кадром произносит: «Они выросли и забыли своих родителей. А вы помните? Позвоните родителям». Последняя фраза повторяется титром, становясь главной мыслью рекламного клипа.

В дни, когда писалась эта статья, по ТВ показывали новую социальную рекламу, снятую по проекту Международного Красного креста. Она посвящена борьбе с противопехотными минами, от которых становятся калеками множество мирных людей. В дикторском тексте сказано, что их ежегодно бывает сотни тысяч. А в «картинке» показаны конкретные, имеющие собственные имена, персонажи: крестьянка Кандида, водитель грузовика Кэрдосо...

Надо сказать, в короткой истории отечественной телерекламы ее социальная разновидность не получила особого развития. Из немногих достижений этого жанра вспоминается разве что находка режиссера Ю. Грымова в клипе о вреде курения. Получившая немало международных наград, она, вместе с тем, была без энтузиазма встречена на родине: кому-то показалась нарушением нравственных устоев («обнаженка»), другим – ненужным натурализмом («мертвецы»).

Нетрудно представить себе, почему в недрах ОРТ возникло желание создать цельный, объемный проект сюжетов-клипов в жанре социальной рекламы. Замысел возник у генерального продюсера Константина Эрнста, автора «Матадоров», и у режиссера Дениса Евстигнеева, автора «Лимиты». Я специально называю «визитные карточки» двух создателей «Русского проекта», потому что, как показывает дальнейший анализ, в их новом детище довольно ощутимы истоки.

Но не стану забегать вперед. Замысел этот возник не сам по себе, а в качестве воплощения программного положения, сформулированного не раз генеральным директором ОРТ С. Благоволиным. Возглавив телекомпанию, он выдвинул в первых же своих выступлениях лозунг «стабильность», носящий откровенно охранительский смысл. Было лето 1995 г., страна шла к парламентским выборам, оппозиция не жалела сил в критике реформ, проводимых властью. И верное власти ОРТ поспешило заявить о приверженности стабильности, то есть сразу же отказалось от критики проводимой в стране политики.

«Стабильность» в полемических целях вскоре преобразилась в «благополучизм», главной мыслью не только руководителей ОРТ, но и большинства подготавливаемых в телекомпании передач стало удовлетворение (помните: брежневское «чувство глубокого удовлетворения»?!) происходящим вокруг. Поэтому, наверное, первый же сюжет «Русского проекта» выглядел в этом отношении программным. Он показывал двух российских космонавтов, находящихся в невесомости на орбите. Пролетая над родиной, они видят российские города и нахваливают их друг другу (а заодно и нам, зрителям). Увлеченные этим делом, не замечают звучащих в кабине космического корабля запросов с земли, где встревожены их молчанием. А затем, насладившись своими разговорами, отвечают, наконец, земле с самодовольно-благодушной интонацией: «А, что? У нас все в порядке...»

Эта реплика, произнесенная в клипе Никитой Михалковым, который был не только космонавтом, но и № 2 в списке избирательного блока «Наш дом Россия», возглавляемого премьером правительства, сразу же вызвала реакцию в прессе. Телекритики, да и другие авторы, пишущие на предвыборные темы, отметили кичливый смысл, который был заключен в словах поднебесного кандидата в депутаты. Создателям «Русского проекта» пришлось оправдываться, упрекая, в свою очередь, критиков в непонимании образного языка искусства.

Не стану далее останавливаться на политическом смысле тех двадцати микроновелл (десять в «РП-1» и десять в «РП-2»), которые, начиная с осени 1995 г., вышли на экраны Первого канала. Откровенно – а иногда и цинично! – выполняя социальный заказ, авторы «Проектов» оказались весьма неразборчивы в нравственных и эстетических вопросах. О них, пожалуй, следует поговорить подробнее.

Большинство сюжетов, в особенности в первой десятке, построено по принципу назидания. Зрителю рассказывают какую-нибудь трогательную историю, из которой в финале делается однозначный вывод-императив. Некий урок для малодогадливых. Вот, скажем, мы присутствуем при дебюте никому тогда неизвестной певицы Аллы Пугачевой. Она выступает на открытом воздуха, в старенькой «раковине» провинциального парка культуры и отдыха. Зрителей мало, многие из них заняты своими делами, звуковая аппаратура негодного качества, осветительные приборы с грохотом выходят из строя. Все не ладится, молодая певица (в ее роли снималась Кристина Орбакайте, дочь А. Пугачевой) в полном отчаянии: несмотря на то, что в фонограмме звучит превосходное исполнение знаменитого «Арлекино, а дочка с большой точностью копирует впечатляющие мизансцены мамы, номер не имеет никакого успеха.

Мне вспомнились слова И. Ильфа и Е. Петрова из «Одноэтажной Америки» об откровенной условности голливудских лент, посвященных великим певцам, снятых с их участием.

«Обычно разыгрывается такая история. Бедный молодой человек... учится петь, но не имеет успеха. Почему он не имеет успеха – понять нельзя, потому что в начале учебы он поет так же виртуозно, как и в зените своей славы».

Когда после одной фальши звучит другая – уверение молодой А. Пугачевой, что никогда ей не видеть успеха, – у зрителей возникает ожидание третьей. И она не заставляет себя ждать: авторы клипа, рассказав всю эту трогательную историю, завершают ее титром-сентенцией – «Верь в себя». В контексте таким образом выстроенного сюжета она звучит издевкой.

Впрочем, если тут есть, по крайней мере, некая подлинная история, то в других случаях зрителям предлагаются откровенно придуманные сюжеты, похожие не то на сказку, не то на фрагменты какого-то более крупного произведения. Вот, скажем, двое селян – комбайнер и водитель грузовика – перебрасываются малозначащими фразами насчет возможности убрать хлебное поле до дождя. Один спрашивает, другой отвечает. Сначала отрицательно, затем, сразу же, без мотиваций и раздумий, – согласно. А потом садится за руль и уезжает, увозя с собой полученного от комбайнера зайчишку. Видимо, для дочки: ее фотография стоит у него над рулевым колесом. История эта завершается титром «Все у нас получится». Звучит он пустым, безосновательным бодрячеством, от которого за версту несет достославными временами, когда считалось, что советскому человеку любая задача по плечу. Что нет таких преград, которые бы...

А во втором «Русском проекте», отделенном от первого полугодовой паузой, те же актеры разыгрывают, если можно так сказать, «зимний вариант», завершающийся тем же титром. На сей раз мужики, увидевшие парней, лихо гоняющих на снегоходах, решают на обычном грузовике догнать их. На одной из горок машина, явно не предназначенная для таких фокусов, переворачивается. И уже все вместе хлопочут возле искалеченного газика.

Рядом с первым, пафосным решением темы здесь мы видим иное, скорее ироническое. Кажется, авторы в какой-то момент почувствовали, что в первой десятке сюжетов, предварявших декабрьские выборы, они явно хватили лишнего. Там они встали на позицию мудрых пастырей, которые знают ответы на все случаи жизни и, вместе с тем, вполне по-советски «дают установку». Десять сюжетов «РП-1» стали своего рода десятью евангельскими заповедями, заповедями от ОРТ.

Сложно спорить с прописными истинами: они ведь не требуют особых доказательств. Но в том, каким именно образом провозглашаются эти постулаты, обнаруживаются отношения между вещающим их и внимающими им. Заповедям «Российского проекта» свойственны не только безапелляционность, но и сквозящее в каждом кадре высокомерие по отношению к зрителям. Даже те истины, в которых заключены и тысячелетний опыт человечества, и его мудрость, они ухитряются воплотить с немалой претенциозностью. Я бы назвал это неакадемическим термином «пижонство» и отнес его за счет автора «Матадоров». То, что вполне терпимо, когда речь идет о показе Недели высокой моды в Париже и о рассказе о творчестве великих кутюрье, вряд ли подходит при разговоре о вечных истинах бытия.

Некий галантерейный привкус в решении отдельных сюжетов «Российского проекта» можно наблюдать невооруженным взглядом. Вот, скажем, клип, сделанный во славу любви. Тема, ничего не скажешь, беспроигрышная. Но обратите внимание, каким образом она развернута у К. Эрнста и Д. Евстигнеева. Начинается эта вечерняя история с показа группы молодежи, выходящей откуда-то, видимо с выпускного бала в школе. Милые, невинные мальчики и девочки, любящие друг друга и радующиеся жизни. И тут они случайно становятся свидетелями сцены, разыгравшейся между пассажирами шикарного импортного джипа. Элегантная дама (в ее роли снялась Анастасия Вертинская) ссорится со своим спутником (Александр Збруев). Дело доходит до драки, после которой женщина оказывается выброшенной из автомобиля. Вслед за ней из джипа вылетает на асфальт нарядная шляпка. Молодая пара, подобрав ее, пытается вернуть хозяйке. Та, окинув девушку невидящим взглядом, нахлобучивает шляпку на ее голову.

И вот после этой, мелодраматически-светской сцены (она мне напомнила «Безымянную звезду» М. Козакова, где нечто подобное было сыграно той же А. Вертинской, но с изрядной долей самоиронии) идет титр-назидание от авторов: «Берегите любовь». Самое простое – упрекнуть создателей этого клипа в отсутствии хорошего вкуса. Он нередко изменяет авторам «Русского проекта». Но дело тут не только во вкусе. Завершив историю, которую я так подробно пересказал, подобным титром, создатели клипа, кроме того, выразили свои представления о любви и ненависти, красоте и уродстве, добре и зле. И тут выясняется, что все эти понятия существуют для них в форме дешевых суррогатов.

Причем, не только в этом одном клипе, но и во всей серии. Когда благополучная бездетная пара берет в детском доме сироту, они почему-то сразу же отправляются в какую-то харчевню типа «Макдональдса», чтобы накормить ребенка. Нелепица ситуации очевидна: казенную пищу девочка видела и раньше, ее бы угостить чем-нибудь домашним. И, кстати, главная «находка» сценариста – реплика насчет макарон, которые в детдоме считались самым вкусным блюдом, – могла бы сильнее прозвучать в квартире. Но, видимо, авторам более эффектным показался просторный интерьер кафе: сказались пристрастия Д. Евстигнеева, в недавнем прошлом кинооператора, к сценам, где можно показать себя.

Почти в каждом клипе «РП» можно обнаружить «белые нитки» плохо спрятанного в ткани повествования замысла. Чувствуется, что авторы, чаще всего, шли дедуктивным путем: сначала придумывали эффектную, с их точки зрения, идею, а затем уже «одевали» ее в довольно прихотливый сюжет. Вообще, судя по небрежности, с какой сделаны клипы (в особенности, их драматургия) создается впечатление, что «проектанты» не утруждали себя проверкой и перепроверкой первой же, показавшейся плодотворной идеи. Придумав, скажем, историю с солдатиком, стоящим на посту возле мавзолея В. Ленина и не имеющим права даже бровью пошевелить в ответ на появление среди толпы на Красной площади приехавшей из деревни матери, они снабдили ее целым рядом подробностей, забыв, при этом, об одной «мелочи». Дело в том, что Пост № 1 уже несколько лет как не существует.

Этот же «головной» способ сочинения клипов сказался и на продолжении истории двух космонавтов. Их возвращение на землю обставлено в духе любимого автором «РП» сочетания сказочности с конъюнктурой. Спускаемый аппарат приземляется в степи, где живет семья кочевников. Космонавты оказываются в юрте гостеприимного хозяина. Во время угощения обе стороны предаются рассуждениям о любви к своему дому. Вернувшиеся с небес признаются, что мечтают как можно скорее оказаться в родных стенах. Кочевник охотно поддакивает: я, мол, тоже побывал на днях в райцентре и все не мог дождаться, когда снова увижу свою юрту.

И опять – мысль, как будто, совершенно верная: каждый человек любит свой дом и скучает по нему. Но, заметьте, как она развернута? Сколько здесь социальной демагогии, попытки доказать, что гусь свинье – товарищ, что космонавты (в исполнении неспособных скрыть своего барственно-самодовольного вида актеров) – точно такие же трудяги, как и чабан, одиноко живущий в бескрайних степях.

Достаточно чуть-чуть углубиться в структуру и смысл этих клипов, как станет очевидным: по духу своему они стопроцентно советские (даже совковые!), вполне могли появиться в брежневские времена. Концепция «простого советского человека» развернута в них в полном блеске. В особенности это сказывается в сюжете с Пашкой, бригадиром фабрики, на которой печатают деньги (его роль исполняет Леонид Куравлев, создавший тридцать лет назад образ Пашки Колокольникова в «Живет такой парень», здесь нам представляют его, видимо, повзрослевшим и сменившим профессию). Так вот этот Пашка-бригадир представлен бессребреником и люмпеном: у него нет денег даже на кружку пива.

Авторы сопровождают сюжет титром-похвалой: «Будь здоров, Пашка!», – и это, на мой взгляд, звучит демагогически. Умиляясь чужой бедностью, создатели «РП» и в философии своих творений, и в том, как они появлялись, демонстрируют нескрываемое богатство. Мне не удалось узнать конкретную сумму денег, потраченных на двадцать двухминутных сюжетов (она скрывается, и, полагаю, не зря), но достаточно косвенных признаков, указывающих на немалую ее величину.

В середине 1995 г. под «стабильность», которой призваны были служить эти клипы, никто денег не жалел. И они были потрачены предельно эффективно, учитывая, что один из авторов – К. Эрнст – был по совместительству генеральным продюсером ОРТ. Получилось забавно: сам себе заказал «РП», сам утвердил замысел, сам его оплатил, сам снял, сам поставил в сетку вещания (там они стоят сегодня по много раз на дню, вызвав справедливую реплику «Известий» насчет «амбициозного и уже изрядно надоевшего „Русского проекта"»), сам выдвинул на соискание премии ТЭФИ по наиболее престижной номинации – «событие года».

Еще одним косвенным доказательством богатой сметы «РП» стало участие в нем звезд отечественного экрана. В самом деле, достаточно перечислить имена: Н. Михалков и О. Ефремов, Л. Куравлев и Е. Сафонова, А. Вертинская и 3. Гердт, О. Табаков и Л. Дуров, Г. Волчек и А. Збруев, Н. Мордюкова и Р. Маркова, В. Машков и В. Кикабидзе... Большинство из них, в связи с бедственным положением российского кино, не снимается давно и щедрые гонорары, которые выпадают им от вдохновителей-за-казчиков-исполнителей «РП», далеко не лишние. Тем более что с профессиональной точки зрения предлагаемые роли никакой сложности не представляют. И исполняются они, чаще всего, в стиле легкого, необременительного капустника. (Напомню сюжет о четырех любителях хмельного, вдохновенно рассказывающих о своих любимых напитках, а затем грубо прерванных приходом медсестры, приглашающей на анализы – дело, оказывается, происходит в клинике.)

Актеры, судя по всему, обещали хранить молчание по поводу полученных сумм. Однако – опять же косвенно – иногда они не выдерживают и проговариваются. В одном из выпусков «Героя дня» (НТВ), где Е. Киселев встречался с Н. Мордюковой (1.07.96), зашла речь об этом предмете. Состоялся такой, весьма примечательный диалог:

«Н. МОРДЮКОВА: Мне нравится сниматься у ОРТ, там даже долларами платят.

Е. КИСЕЛЕВ: Даже долларами?

Н. МОРДЮКОВА: Да! Бывает и долларами, когда у них есть доллары, а бывает и русскими, тоже хорошо платят... Сейчас опять будем... вот смотрите, какой он Евстигнеев Денис... Я его уважаю очень... И сейчас уже написан третий еще водевиль, ой, вариант! И мы будем с удовольствием работать там у него.

Е. КИСЕЛЕВ: Еще будете сниматься?

Н. МОРДЮКОВА: А как же, будем! У нас там задумка. А потом еще он пишет и нормальный фильм, нормальный, большой, но он сказал, что он все время будет возвращаться на пару дней, чтобы снять очередной... отрывок».

Из этого разговора становится ясно, что создатели «РП» не намерены останавливаться на двух сериях, они подумывают уже и о следующих. Проект, который успел изрядно надоесть «Известиям» (27.07.96), продолжает нравиться его авторам. Ну, а поскольку они, как я уже говорил, оказывают сами себе решительную поддержку, то наивно было бы рассчитывать, что после реплики в газете или моих статей в газете и журнале, это предприятие было бы завершено. Поэтому, исходя из перспективы видеть «РП-3», «РП-4» и т. д., хочу сказать несколько слов о той эволюции, которую переживает «РП» – от первого ко второму.

Сразу же замечу, что не стало того идейно-стилистического единства, которое было присуще «РП-1». Там чувствовалось, что повествование ведет один «евангелист», и проповеди его сохраняли некую стройность. В «РП-2» пришли дополнительно новые авторы, желание «порулить» выразили люди, прежде никогда подобных лент не ставившие. Отдельные выпуски «РП-2» делали, кроме Д. Евстигнеева, еще и специалисты по сугубо рекламным клипам Б. Килибаев и М. Хлебородов, и сценарист П. Луцик, и «матадоровец» К. Эрнст.

От этого получилось «кто в лес, кто по дрова». Если прежде в зрителе авторы видели, чаще всего, слабоумных, которым надо все разжевать и в рот положить, то теперь они нередко предлагают нам авангардистские ребусы, их трудно понять даже после многократных просмотров. Я имею в виду сюжет с концерта Ю. Шевчука, где молодая пара, похожая на глухонемых, обменивается звучащими загадками-титрами, а также клип, где действие происходит в кабине БТРа.

В этой эволюции, с моей точки зрения, еще раз сказалась та бесконтрольность, с какой создается «РП». Никто, видимо, из генеральной дирекции ОРТ, где собрались, к сожалению, дилетанты в области кино, не смеет перечить К. Эрнсту и Д. Евстигнееву.

Это не значит, впрочем, что на ОРТ все в восторге от «РП». Критическое отношение к ним выражается, чаще всего, в закамуфлированной форме. В одном из выпусков «Взгляда с Александром Любимовым» (ВиД по заказу ОРТ, 26.07.96) в рассказе о бедственном положении космодрома «Свободный», который находится в Амурской области, использована буколически-безмятежная музыка-лейтмотив из «РП». Зритель сразу же вспоминает два набивших оскомину сюжета с космонавтами и понимает, насколько далека представленная там благостная картина от подлинной жизни.

И еще один случай. В «РП-1» был сюжет с троллейбусом, который вел по улицам ночной Москвы О. Ефремов. Там мы видели идиллическую картину чистого, залитого электрическим светом, приветливого, я бы даже сказал, нежного города. Недаром, к ефремовскому пустому троллейбусу прицепилась девушка-подросток на роликовых коньках и прокатилась от Арбата до Ленинских гор. Ну, и соответственный был финальный титр: «Это – мой город».

Для жителей столицы, знающих, какой грязной, неприветливой, опасной не только для ночных, но и для вечерних прогулок стала в последние годы Москва, клип из «РП» прозвучал откровенной «липой». Но кому-то из провинциалов, давно не приезжавших сюда (известно, какие нынче дорогие билеты и номера в гостиницах!), эта сказочная красота и покой могли показаться убедительными, и внушить ту самую лживую мысль о благополучии и стабильности, которую пестовал заказной «Русский проект».

Но случились террористические акты в московских троллейбусах, о которых с ужасом узнала вся страна. И вечером того трагического дня, по Первому каналу, как ни в чем не бывало, показали клип с катящим по ночной столице троллейбусом. Более убийственной критики «РП», чем такая, нельзя было представить себе.

Не знаю, заметили ли эту накладку авторы «РП». Уверен, что ее сознательно «просмотрели» люди из группы выпуска программ в эфир. У них, как водится, существуют свои счеты с генеральным продюсером, и они не могли отказать себе в удовольствии подложить ему свинью.

Получилось, может быть, жестоко, но справедливо.

1996

в начало

 

АКУЛЫ? ПИРАНЬИ? ЛАСТОЧКИ?

Про эту телепрограмму можно, пользуясь выражением классика, сказать: если б ее не было, следовало бы ее выдумать. И странно, что появилась на наших экранах она лишь в январе 1995 г., да еще не на крупнейших каналах – Первом или Втором, а на частном, имевшем в ту пору сравнительно небольшой охват аудитории, – на ТВ-6 «Москва». Появившись однажды, прочно заняла место в эфире, выходя еженедельно. Вскоре обрела такую популярность, что понадобились повторы каждого выпуска. Так теперь она и существует: премьера в понедельник, в восемь вечера, в самое лучшее время, и повтор в воскресенье днем.

Я говорю об «Акулах пера» – передаче, интересной еще и потому, что все ее участники, кроме одного, гостя программы – являются представителями журналистского цеха. Собственно, об этом говорит и название, заимствованное из иронической лексики И. Ильфа и Е. Петрова. В нем есть особый смысл: дело в том, что в студии собираются только молодые, по большей части мало кому известные журналисты, представляющие, в основном, еще менее известные издания. Так что, строго говоря, перед нами, конечно, не гигантские акулы, а гораздо более мелкая рыбка, правда, довольно агрессивная, норовящая если не сожрать, то, по крайней мере, порядком потрепать свою жертву.

Теперь – о жертвах. Ими каждый раз выступают известные музыканты двух самых популярных в молодежной среде жанров: рок- и поп-музыки. Передача строится в форме интервью, которое музыканты – композиторы или исполнители (а иногда и поэты-песенники или даже представители радиостанции «Европа-плюс) – дают собравшимся в телестудии журналистам. Но это – не просто деловой разговор о творчестве, о достоинствах и недостатках отдельных произведений или целых направлений популярного искусства. Рожденная в лоне коммерческого ТВ, программа сразу же взяла курс на то, что сегодня принято называть не очень уклюжим термином «рейтингового ТВ». То есть, стала использовать благодатный материал – встречи со звездами эстрады – для того, чтобы всеми способами возбудить интерес зрителей к происходящему на экране.

Раньше этот интерес было принято называть «нездоровым». Он основан на любопытстве обывателя. Любопытстве разного рода. Самое простое – увидеть «живьем» (то есть, в натуре, на экране своего телеприемника) знаменитость. Второе, еще более желанное: узнать некие, обычно малоизвестные, подробности ее жизни. В особенности, понятно, интимной: на ком женат, с кем встречается и т. д. И третье, в духе нынешнего, рыночного, времени, – быть в курсе благосостояния звезды: сколько зарабатывает, какую (или какие) имеет автомашину, дачу, где проводит отпуск, свободное время, в каких ночных клубах тусуется и т. д.

Все эти темы в последние годы активно освещаются в многочисленных газетах и журналах, расплодившихся в условиях перестроечной свободы прессы. Нередко издания эти прекращают существование после одного-двух первых номеров. Другие продолжают выходить небольшими тиражами. Живут, в основном, за счет рекламы. Печатают материалы, которые представляют собой необременительное, легкое чтиво. В том числе, конечно, о рок- и поп-музыке и ее кумирах.

Кроме того, в радиоэфире (в особенности, столичном) появилось немало станций, которые специализируются исключительно на музыке этих жанров с редкими вставками информации и рекламы. Там также работает немало молодых журналистов: диск-жокеев (ди-джеев, как их называют по буквам английского алфавита), редакторов, менеджеров и т. д.

Короче говоря, людей, связанных сегодня с музыкальным шоу-бизнесом, довольно много. И среди них немало тех, кто пишет или говорит о нем по радио. Поэтому, у ведущего «Акул пера» Ильи Легостаева, работающего в «Московском комсомольце» в отделе «Звуковая дорожка», никогда не было проблем с молодыми, готовыми появиться в телеэфире журналистами. От его выбора зависело то, какой станет передача.

Мизансцена «Акул пера» всегда одинакова: в не очень большой студии стоит столик для гостя (гостей), рядом с ним место, которое занимает ведущий. А перед ними небольшим амфитеатром располагаются журналисты – человек 15–20. Обычно состав интервьюеров постоянный, новичков бывает мало. Передача записывается раз в полтора месяца, по субботам и воскресеньям, когда в день пишется подряд, с небольшим перерывом, по три выпуска. Хронометраж программы 45 минут, в которые, кроме разговора, включены клипы-песни гостя программы, а также обильная реклама.

Кстати, о рекламе. Авторы, мне кажется, недостаточно строги в ее отборе. Во всяком случае, бывает так, что какой-то товар расхваливают песенкой – понятно, пошлой, понятно, с жуткими, убогими словами – и эта, с позволения сказать, «музыка» входит составной частью в передачу, звучит наряду с той, которую приносит гость. (Если б я не был уверен в том, что И. Легостаев и его коллеги достаточно высоко оценивают музыкальный материал своих программ, то мог бы заподозрить это соседство в стремлении таким вот, косвенным, образом, посредством сопоставления, подвергнуть его беспощадной критике.)

Кстати, как ни странно, проблема художественного качества – казалось бы, главная, когда речь заходит об искусстве, почти ни в одном выпуске «Акул» не встает. Ее заменяют те суррогаты таланта, которые выражаются в материальных категориях: количество вышедших в свет альбомов, компакт-дисков, география гастролей, величина гонораров. Фактически, только один из постоянных участников программы, С. Соседов из «Музыкальной жизни», судя по задаваемым им вопросам профессионал-музыковед, чувствует себя свободно в творческих вопросах. Остальные же, фактически, обсуждают околомузыкальные проблемы, скорее из сферы светской жизни, нежели из области высокого искусства.

Весной 1996 г., когда присуждалась престижная премия «Звезда» в области эстрадного искусства, «Акулы пера» получили приз по номинации «лучшая музыкальная телепрограмма», а один из наиболее активных ее участников О. Кушанашвили был признан «музыкальным журналистом года». Я вспомнил об этом факте по ряду причин. Он, во-первых, подтверждает, что крайне беден арсенал телепрограмм, посвященных отечественной легкой музыке. Во-вторых, свидетельствует о том, что жюри предпочло передачу, которая говорит не столько о музыке, сколько о музыкантах. В-третьих, наконец, что звезды рок- и поп-музыки, а они почти все прошли через студию «Акул пера», не обиделись на злые, бестактные, подчас даже оскорбительные вопросы и комментарии, которые им приходилось слышать от похожих на хищных пираний журналистов. Мало того, О. Кушанашвили, получивший высокую награду, в выпусках программы прочно держит первенство по хамству (прошу простить, не могу найти, более приличное слово для обозначения его поведения в эфире).

Судите сами. Журналист считает возможным бесцеремонно воспроизводить при встрече с К. Орбакайте (7.04.96) слухи о неблагополучии в ее семейной жизни с В. Пресняковым-мл. и о браке А. Пугачевой и Ф. Киркорова. Вспоминает какое-то интервью К. Кельми (15.04.96), где тот якобы заявил, что «переспал со всей Румынией» и требует подробностей. Роется в грязном белье отношений между С. Павлиашвили (20.05.96) и И. Понаровской, оскорбляет последнюю и приписывает ей недостойные высказывания о своем возлюбленном. Обзывает И. Саруханова (25.06.95) скупердяем. Науськивает В. Бутусова (18.03.96) на антрепренера Б. Зосимова, сообщив, будто тот якобы пренебрежительно отзывался о «Наутилусе Помпилиусе», а затем натравливает музыканта на поэта И. Кормильцева, считая, что он мог бы и сам писать тексты своих песен. Допытывается у К. Кинчева (8.04.96), кому из коллег, имеющих больший, чем он финансовый успех, тот «набил морду» и т. д., и т. п.

Удивительное дело: то, что возмущает (сужу не только по себе, но и по коллегам, с которыми удавалось обсуждать эту проблему) посторонних зрителей, почему-то оставляет спокойными гостей передачи. Мало того, я заметил, что во вступительном своем слове (И. Легостаев его называет высоким штилем – «заявлением для прессы») многие из них сразу же начинают делать комплименты собравшимся в студии журналистам, будто стремясь задобрить их. Поэтесса Римма Казакова (6.05.96), человек, казалось бы, из другого поколения и из другого цеха, также не удержалась в начале встречи от комплиментов. «Вы – не акулы, – сказала она. – Вы – ласточки. Вы проливаете свет на истину, которая нам так нужна».

Впрочем, среди приглашенных на передачу нашелся один, который не захотел следовать сложившемуся ритуалу. Им стал А. Новиков (25.03.96), который принес на запись письмо, полученное незадолго до того от О. Кушанашвили. Там журналист называл немалую сумму в долларах, которую ему должен дать певец за похвальную статью о нем. В ходе диалога, когда О. Кушанашвили начал привычное истязание жертвы, А. Новиков достал письмо и зачитал его всем присутствующим. Начался скандал, о котором тогда же написали многие газеты. Признаться, прочтя о нем, я тут же решил, что на этом эпизоде биография бойкого журналиста, по крайней мере, телевизионная, закончилась. Но каково было мое (да и, полагаю, не только мое) удивление, когда вскоре передача вышла в свет. И скандал, случившийся во время записи, несколько отредактированный, остался в эфирном варианте.

На недоумения по поводу происшедшего я получил ответ от своей студентки с журфака МГУ, которая является постоянной участницей «Акул пера». Она призналась мне, что авторы передачи рассматривают скандал, как необходимую составную часть того жанра, которые представлен «Акулами». «Когда мы излишне миролюбивы, руководители программы ругают нас: „Почему не нападаете?"»

Еще одно объяснение я получил в опубликованном в «Московском комсомольце» (12.04.96) суждении А. Троицкого, представленного «пионером русской рок-журналистики». Там он пишет об О. Кушанашвили: «Вылизывая интимные места поп-знати, он еще и приятно их пощипывает, создавая маленькие и пикантные скандальчики».

Судя по тому, что за время существования «Акул» у О. Кушанашвили появились последователи (например, А. Клюкин из «Автопанорамы»), можно согласиться с тем, что таковы, очевидно, представления и авторов программы, и звезд эстрады о том, что должно происходить на экране. Видимо, таким им видится мировой, западный стандарт отношений между звездой, с одной стороны, и неистовым репортером, папарацци, с другой. Хотя, мне кажется, что даже лишенные моральных самоограничений, охочие до сенсаций, западные журналисты, попав с улицы на телестудию, меняют стиль поведения. Певица Н. Медведева (18.12.95), прожившая двадцать лет в Париже, очевидно, была шокирована поведением журналистов во время передачи: она в какой-то момент встала и покинула студию...

Не буду продолжать эту тему: надеюсь, читателям, даже тем, кто ни разу не видел «Акул пера», стал ясен основной пафос передачи. Стоит поговорить о том, что дает она тем зрителям, которым интересна сама по себе музыка, кто хочет глубже понять творческую индивидуальность того или иного автора. В уже упомянутой статье А. Троицкий дал беспощадную оценку передаче в целом. «Конечно, к музыкальной журналистике все это имеет отдаленное отношение, но, позвольте, откуда же ей взяться, музыкальной-то? Прикажете писать о полистилистических экспериментах Апиной и Аллегровой? Творческих метаниях Лены Зосимовой и группы «На-на»? Поэтических откровениях Влада Сташевского?..»

Ироническое отношение со стороны поклонника рок-музыки к представителям «попсы» понять можно: для него это вовсе не искусство. Однако, как бы ни относиться к отечественной популярной музыке, в ней все же есть достойные обсуждения темы. И они, понятно, не ограничиваются узким кругом – секс, финансы, разборки в профессиональной среде, – который вышел на первый план в «Акулах пера». Можно проследить те редкие попытки гостей выйти за предел этого «джентльменского набора», которые предпринимались в эфире.

Известный эстрадный композитор Э. Ханок (12.02.96) предложил журналистам выстраданную им теорию «волн» в творчестве каждого музыканта популярного жанра. Согласно ей, длина «волны» – подлинного творческого озарения – ограничена 6–7 годами, затем неминуемо наступает спад. Редкие натуры, спустя какое-то время находят в себе силы на вторую «волну», которая может быть чуть короче. Третьей «волны», согласно этой теории, не может быть ни у кого.

Концепция композитора, как бы к ней ни относиться, довольно любопытна и, главное, основана на громадном конкретном материале, который он перелопатил. Гости других выпусков «Акул» – Р. Казакова и К. Кельми – вспоминали теорию «волн», говорили о ней с уважением. А вот «акулы» подняли ее на смех. Э. Ханка, годящегося им в отцы, заподозрили в том, что этой концепцией он прикрывает свое творческое бесплодие, что хочет таким образом избежать забвения и т. д. При этом никто не удосужился вникнуть в суть этой теории, противопоставить ей, если в этом есть нужда, какие-то иные положения, говоря иными словами, опровергнуть ее. Все ограничились дискредитацией автора.

Этим, конечно, журналисты, прежде всего, продемонстрировали свой собственный уровень. Стало ясно, что они не только не владеют, будучи дилетантами, азами музыкального анализа («полистилистических экспериментов»), но не обладают даже простейшей наблюдательностью поклонников, которые следят за судьбой своих любимых артистов.

Впрочем, они, кажется, не понимают вовсе этих самых артистов. На выпуске, где гостем был Ю. Антонов (20.03.95), ему был задан «сочувственный» вопрос поклонника: не стыдно ли ему за гражданские песни? Надо быть хоть немного знакомым с творчеством композитора и певца, чтобы знать: у него гражданских песен очень мало в репертуаре, а те, что есть, сделаны превосходно, может быть, даже сильнее, нежели лирические. Я имею в виду, скажем, две песни о войне – «Снегири» (слова И. Шаферана) и «Маки» (слова Г. Поженяна), с которыми мало что может сравниться из появившегося в последние десятилетия. Стыдиться таких песен не следует. Скорее, следует стыдиться таких вопросов.

Вообще, я заметил по этой телепрограмме, что интеллектуальное начало в ней воплощают музыканты, представители мира эмоций, а не журналисты, представители мира логики. Когда А. Буйнов (19.05.96) попытался проследить в становлении стилистики нашей поп-музыки цыганские и еврейские корни, никто из присутствующих не захотел поддержать или опровергнуть его откровенно полемические утверждения. Казалось, никому из присутствующих это попросту не интересно.

Интересно им совсем другое. Во время встречи с С. Лазаревой (22.04.96), узнав, что она когда-то выступала на новогодних елках в Кремле в качестве Снегурочки, хотели выяснить, не завела ли она там связи среди власти предержащих. У С. Павлиашвили (20.05.96) допытывались: что он купил в последний месяц? У И. Резника (11.12.95) спрашивали о финансовых отношениях поэта с певицами Л. Вайкуле и Л. Успенской, которым он, находясь в США, передавал слова песен.

Конечно, проще всего на все мои претензии к передаче ответить по схеме: «Сам дурак!». Отфутболить критика к публике, которая-де заказывает именно такую программу, замешанную на скандалах, больших деньгах, сексе и только где-то много дальше и позже – на музыке. Я понимаю, что в такой точке зрения, отражающей нынешнюю суровую рыночную действительность, что-то есть, но душа подобной постановке вопроса сопротивляется. Я вспоминаю увиденные по ТВ сегодняшние аудитории концертов поп-звезд и отмечаю, что подавляющее большинство собирающихся в зрительные залы – люди, давно уже прошедшие возраст тинэйджеров. Это в основном, те, кто был воспитан если не на песнях А. Пахмутовой 60-х, то, по крайней мере, на мелодиях Р. Паулса 80-х. А в них, как бы ни относиться к каждому отдельному композитору или произведению, были не только набор звуков и маловразумительных слов, но и мысль, подлинные чувства, за ними вставали людские судьбы, ощущалось время.

Самая молодая часть аудитории, на которую рассчитаны «Акулы», интересуется рок-музыкой, а также теми модными ритмами (от рэпа до рейва), которые меняются каждый сезон и уходят, не оставив после себя сколько-нибудь серьезных художественных достижений. Люди постарше, мне кажется, хотели бы не только лицезреть любимых поп-звезд, быть в курсе их матримониальных дел, но и чуть глубже проникнуть в обстоятельства творческой жизни. Проверить свои художественные впечатления от новой песни, понять, куда и почему идет творческая эволюция артистов. Размеры гонораров, этажность построенных ими загородных коттеджей, марка и цвет лимузина интересуют, но не так остро, как самых молодых поклонников жанра. И, конечно уж, мало волнуют светские, тусовочные новости из мест проведения ночного досуга.

Все это, и многое другое, составляет особенность социально-психологического климата нашей телеаудитории. Ее, как сейчас принято говорить, менталитет значительно отличается от вкусов англосаксонской публики, на которую почему-то ориентируются создатели «Акул пера». В этой передаче, конечно, весьма ощутим «акцент» «Московского комсомольца», где работает ведущий Илья Легостаев. Сам по себе он производит на экране прекрасное впечатление: корректен, улыбчив, благожелателен. Явно не чета О. Кушанашвили, А. Клюкину и другим агрессивным «пираньям». Но при всем том он воплощает в программе музыкальные вкусы своей газеты, которые, конечно же, разделяются очень небольшой частью общества. Универсальность ТВ, рассчитанного на всех, а не только на подростков, входит в противоречие с замыслом «Акул пера».

Чтобы сказанное не выглядело моим авторским произволом, сошлюсь на объективные данные, а они таковы. «Акулы пера» имеют очень неплохой рейтинг, где-то вокруг 10% аудитории. Но они уступают как другим передачам своего, Шестого, канала, так и другим музыкальным телепрограммам. Я имею ввиду, скажем, женское ток-шоу «Я сама» (ТВ-6, ведущая Ю. Меньшова) или «Угадай мелодию» (ТВ-1, ведущий В. Пельш). Хотя, если судить по всему, «Акулы» могли бы опережать эти передачи, как и многие другие.

P.S. Я коснулся выше обстоятельств присуждения «Акулам пера» почетной премии «Звезда» за достижения в области отечественного шоу-бизнса по номинации «лучшая музыкальная телепрограмма», но не сообщил, из какой группы номинантов сделало свой выбор жюри. Так вот, с «Акулами» соперничали «Угадай мелодию», «Утренняя звезда» и «Кафе Обломов». А на звание лучшего музыкального журналиста претендовали, кроме героя этих заметок, И. Легостаев (!), А. Гаспарян (зав. отделом «Звуковая дорожка» «Московского комсомольца», непосредственный начальник предыдущего номинанта) и А. Троицкий.

Выбор оказался таков, что он не оставил сомнений во вкусах жюри, составленного из эстрадных звезд. Если же говорить об идеологии подобных решений, то их выразил в газетной заметке (см. «Вечерний клуб», 16.05.96) О. Кушанашвили, музыкальный журналист года. «Шоу, – провозгласил он, – должно спасать от безнадеги, в этом назначение шоу, а не, Боже упаси, в духовности».

Лучше не скажешь!..

1996

в начало

 

ИЗ БУДУЩЕГО – В ПРОШЛОЕ

Все меня в этом молодом журналистском коллективе удивляло: их малочисленность – по сравнению с создателями таких же итоговых аналитических телепрограмм на других телеканалах, отсутствие прочных политических связей, тех подпорок, которые позволяют получать необходимую конфиденциальную информацию и проникать в тайную тайных властных структур, дефицит финансовых и даже технических возможностей: давно я уже не видел солидных телеавторов, которые бы признавались, что у них всего одна съемочная камера для выезда на съемку, близкие каждому россиянину проблемы с невыплатой зарплаты: на летучке, на которой мне довелось присутствовать, было объявлено, что в законные сроки денег не будет, но, возможно, удастся получить какую-то их часть в виде аванса – и все отреагировали на сообщение с бурным одобрением...

Создатели стартовавшей в октябре минувшего года программы ТВ-6 «Обозреватель» до того в течение полутора лет (75 недельных выпусков) делали «Прогнозы недели» на том же, Шестом канале. Передача была поменьше размером (26 минут вместо нынешних 40), но, главное, она носила – пусть меня извинят ее авторы! – не очень строгий характер. В самом деле, мало ли что может сказать прогнозист, и кто способен всерьез упрекнуть его в том, что предсказания не сбылись? Журналисты, исходя из календаря политических событий наступающей недели, рассуждали о том, что и как может случиться в ближайшие семь дней. Чаще всего угадывали, иногда, правда, попадали впросак. Но в целом занимались прогностикой, которая не очень ценится в наш прагматический век.

И вот они, проявив неслыханную дерзость, объяснимую разве что их творческой незрелостью, решились делать аналитическую еженедельную программу – наподобие знаменитых «Итогов» и «Зеркала». Тут можно понять руководство ТВ-6: я уж писал как-то, что в беседе с первым президентом телекомпании Э. Сагалаевым сразу же сказал ему, что с моей точки зрения, без подобной передачи канал не может претендовать на звание полноценного. Э. Сагалаев тогда обиделся, но пообещал, что подобная программа будет. И вот, когда сам он уже перешел на РТР, его преемники на ТВ-6 не обманули. Еще 15 сентября, в воскресенье, как всегда в полдень, вышли в эфир «Прогнозы недели», а уже 6 октября, также в воскресенье, дебютировал «Обозреватель». Срок в три недели для выпуска принципиально новой программы, согласитесь, фантастически мал. Тем не менее, команда молодых тележурналистов в течение двадцати дней сумела перейти от передачи, обращенной в будущее, к той, что оценивает прошлое.

Оценить события последней недели, пожалуй, даже сложнее, нежели то, что происходило много лет назад. Тут еще не сложились мнения, не сказала своего слова историческая наука. Все дышит сиюминутными страстями, политическими интересами разных социальных групп и партий, все чревато опасностями промахнуться и оказаться под прессингом властей. Кроме того, в тележурналистике успели сложиться определенные жанровые решения, возникли творческие авторитеты, с которыми, хотят они или нет, вступают в состязание те, кто решился творить в области экранной аналитики.

В отличие от многих других сфер тележурналистского творчества жанр итоговых еженедельных политических программ у нас находится в сравнительно благополучном положении. В этом жанре традиционно, уже в течение ряда последних лет, выходят в эфир наиболее серьезные и стабильно работающие передачи. Мало того, если пытаться искать примеры влияния ТВ на жизнь в стране, на поведение властей, на другие СМИ, то тут в первую очередь (если не в единственную) можно назвать такие программы, как «Итоги», «Зеркало», «Воскресенье» (ныне – субботнее «Время»).

Показательно, что среди политических программ именно эти сложились как программы авторские. Для нашей традиции, отличающейся предельной осторожностью во всем том, что касается высокой политики, подобное выглядит неслыханной смелостью. Так вот, от первого лица рассуждать о государственных проблемах всегда считалось нескромным, недопустимым.

Я коснулся этой темы потому, что «Обозреватель», вступивший на стезю соперничества с названными выше грандами ТВ, программно развивается как неавторская передача. Об этом мне совершенно недвусмысленно заявили участники «триумвирата», который составляет основу «Обозревателя»: продюсер Дмитрий Ворновицкий, ведущий Станислав Кучер и главный редактор Александр Погосов. Дело в том, что все трое появляются в кадре в каждом выпуске в качестве авторов отдельных сюжетов. Ну, а, кроме того, наравне с другими членами на удивление небольшого коллектива (куда входят еще два редактора, режиссер, ассистент режиссера, корреспондент, ну, и от силы еще два человека) обсуждают на летучках-планерках все детали как прошедшего, так и предстоящего выпуска.

Можно, конечно, предположить, что артельная демократия, когда все до одного впрягаются в общую работу, оказалась вынужденной: ТВ-6, в отличие от других крупных каналов, не обладает развитой коррсетью, и все, фактически, приходится делать в столице. В лучшем случае – отправлять спецкора с заданием срочно доставить отснятый сюжет. Так, кстати сказать, работала программа «Итоги» в первое время после ее перехода с «Останкино» на делающую начальные шаги своего существования телекомпанию НТВ.

Решение, конечно, вынужденное. Профессиональный взгляд сразу же замечает небогатый, повторяющийся набор лиц, выступающих на экране. Обращает внимание на использование телефонного рассказа вместо видеорепортажа. Однажды это случилось в особенности неловко. М. Бердникова, названная в титре собкором в США, говорила по телефону о реакции в этой стране на отставку А. Лебедя (20.10.96). При этом, в «картинке» был то портрет журналистки, то безликие городские пейзажи американских столиц – Вашингтона и Нью-Йорка.

Замечу, что на летучке, где обсуждался этот выпуск, А. Погосов без обиняков высказался о телефонном репортаже. «Это – не журналистика», – жестко отреагировал он на увиденное. И, развивая положение, пошел еще дальше, критикуя эфирную структуру, по которой идет постоянное чередование: ведущий – сюжет – ведущий – сюжет и т. д.

Мне, признаться, было весьма любопытно присутствовать при этих рассуждениях. Показалось, будто я нахожусь среди критиков и телеведов, которые на своей теоретической конференции спорят о наиболее эффективных формах экранного воплощения информации. И другое, не менее важное, ощущение: раз в небольшом, прекрасно знающем друг друга творческом коллективе продолжаются дискуссии на достаточно общие темы, значит еще не успели задубеть. Не разделились четко на начальников-носителей истины, и подчиненных, обязанных с молчаливым почтением выслушивать мудрые сентенции своих руководителей.

Как я понял, обсуждение минувшей передачи (а оно проходит каждый вторник вместе с планированием будущего выпуска) превращается в свободную дискуссию, где одновременно высказываются некоторые общие принципы, столь необходимые для работы. Скажем, критика главным редактором монотонного чередования ведущего и видеосюжетов, не ограничивалась суждением вкуса. В ней проглядывала программа, которую А. Погосов тут же сформулировал: надо чтобы в «Обозревателе» было поменьше студии с говорящим ведущим и побольше репортажей. Из сорока минут эфирного времени «говорящая голова» не должна занимать более десяти.

Характерно, что эти рассуждения велись в присутствии С. Кучера, и тот ни одним словом не показал, что воспринимает услышанное как умаление его прав. Не потому, конечно, что проявил выдержку и такт, нет, просто ему, как и всем присутствующим, важнее всего было докопаться до способов наиболее эффективного построения их программы. Тут каждая деталь обсуждалась, потому, как могла оказаться очень важной. К примеру: сколько должно быть в каждом выпуске сюжетов? Если всего четыре-пять, то это позволит более глубоко и обстоятельно коснуться темы, но, возможно, заставит зрителей скучать. Если десять-двенадцать, то, понятно, передаче грозит поверхностность, она утратит свою аналитичность и серьезность.

Глядя, после этих споров, «Обозреватель» в эфире, я обнаруживал и в структуре, и в содержании отдельных «страничек» – сюжетов отголоски услышанного. Судя по тому, что и на экране не было сразу же достигнуто полного единства, чувствовалось, как нелегко, шаг за шагом складывается творческий облик передачи. Действительно, будто не прекращая споры по поводу количества сюжетов в выпуске, создатели программы на протяжении тех недель, что продолжались наши контакты, и писалась эта статья, пробовали разные варианты внутри одного и того же сорокаминутного отрезка времени.

Однажды (20.10.96), когда случилась громкая отставка А. Лебедя с поста секретаря Совета безопасности, выпуск состоял, фактически, из двух частей: большой, целиком посвященной этому событию, и малой, куда уместились все остальное. На летучке канала (она происходит по понедельникам) дежурный критик неодобрительно отозвался о таком перекосе. На следующий день, во вторник, на летучке «Обозревателя» это мнение было доведено до всех, хотя, мне показалось, не убедило творческий коллектив.

Дело в том, что решение со всей подробностью воссоздать одно за другим, по часам, события этой отставки возникло не случайно. Оно стало полемической реакцией на то, что случилось неделей назад, когда событием, претендующим на остроту сенсационности, была пресс-конференция бывшего главы Службы безопасности президента генерала А. Коржакова. Тогда некоторые еженедельные аналитические программы – в особенности «Время» С. Доренко и «Итоги» Е. Киселева, нарушив все понятия о композиции и ранжире политических ценностей, уделили подковерным интригам в коридорах власти непомерно большое внимание. Из сорока минут доренковской программы этому сюжету было отдано двадцать одна. Причем, автор «Времени» допустил непозволительную для журналиста вольность. Забыв о том, что его задача давать объективную информацию о событиях, он не только занял тенденциозную позицию, но и, вопреки всем журналистским этическим нормам, позволил себе вмешательство в события, организацию их. Я имею в виду признание С. Доренко во «Времени» (12.1.96), что он привез на пресс-конференцию А. Коржакова его злейшего врага Б. Федорова, надеясь на крупный скандал.

Скандал, слава богу, не случился, но впечатление от истерики канала ОРТ, который «имел зуб» на А. Коржакова и не стал скрывать своего к нему негативного отношения, осталось самое тягостное.

Для того, чтобы лучше понять интригу, которая развернулась на телеэкране вокруг этого сюжета, следует учесть последовательность выхода в эфир четырех аналитических еженедельных передач. Первой – в субботу, в 21.00 – оказывается «Время» (ОРТ), вторым идет «Обозреватель» (воскресенье, 19.20), сразу же вслед за ним – «Зеркало» (РТР, воскресенье, 20.00) и, наконец, завершают парад «Итоги» (НТВ, воскресенье, 21.00). Прямых полемик между программами, в последнее время, по крайней мере, – я не заметил, но косвенные идут постоянно.

В выпуске «Обозревателя» от 13.10.96 С. Кучер сразу же, в прологе, заявил, что ему не очень приятно было смотреть телепередачи на этой неделе. Что создатели программы никогда не были горячими поклонниками А. Лебедя, однако оценивают развернутую против него в эфире кампанию как возвращение к худшим временам советской журналистики. Журналист не назвал конкретных передач, однако нетрудно в его критике угадать адресата – коллегу с первого канала. Мало того, С. Кучер, говоря об атаках на А. Лебедя, вскользь указывает, что они, мол, будут продолжены, и в этом я услышал намек на «Итоги», которые, действительно, час спустя, не преминули добавить свою порцию в то варево, которое было опрокинуто двумя каналами ТВ, тесно связанными с финансовыми группами «Лого-ВАЗ» и «МОСТ-банк», на головы А. Лебедя и А. Коржакова.

Подчеркнутое внимание «Обозревателя» к фигуре А. Лебедя, таким образом, носило полемический характер. Проследив события отставки генерала по часам, журналисты ТВ-6 заявили о своей неангажированности. Как выразился на редакционной летучке А. Логосов: «это хорошо, что мы – ничьи». А в качестве ответа дежурному критику канала на той же летучке было сказано, что американская информационная программа Си-Эн-Эн уделила этому событию шесть часов вещания.

Вообще, я заметил, что и при оценке уже сделанного, и при планировании новых выпусков создатели «Обозревателя» внимательно следят за тем, что сделали (или собираются сделать, если есть такая информация) их основные конкуренты. Прежде всего, конечно, три названные выше аналитические еженедельные программы. Но не только они. Я заметил, что на большом редакционном столе лежали самые солидные газеты, их публикации становились поводом к обсуждению: не следует ли в готовящемся выпуске отреагировать на ту или иную тему. В одну из газет, журналист которой, по имеющимся сведениям, только что вернулся из Чечни, где снимал видеосюжеты, было решено тут же отрядить человека (из-за отсутствия курьеров им стал один из редакторов), чтобы посмотреть пленку и, если она устроит, поставить в воскресную передачу. Обо всем этом не только говорилось и обсуждалось на коллективе, но и после общего одобрения шел телефонный разговор главного редактора с газетчиком. Разговор на пониженных тонах, чтобы не мешать продолжению летучки.

Вообще, я заметил, что у телепрограммы существуют постоянные дружеские отношения с газетчиками, и отношения сотрудничества: на летучке, скажем, обсуждалась необходимость разработки такой важной темы, как ВЧК. Попытки с ходу найти формы ее телевизионного решения не удались, и тут же раздались голоса о том, что неплохо бы обратиться за помощью к кому-то из газетчиков. Для меня в таком решении, кроме проявления солидарности и уважения к коллегам, светились еще два обстоятельства. Во-первых, молодость программы, которая пока что не обрела той универсальности, которая бы позволила ей с легкостью раскрывать любые темы. Во-вторых, элементарная нехватка репортеров, которых можно было бы послать на съемку.

На летучках эти мотивы постоянно присутствовали.

Я был свидетелем довольно долгого рассуждения на тему, как с помощью технических средств сделать детский голосок совсем юной корреспондентки звучащим пониже, повзрослее. Специалисты говорили, что такой возможности они не знают. Предлагали не ставить ее сюжеты в начало программы, где они в особенности обращают на себя внимание, запоминаются. На том и порешили, потому что отказаться от «забойных» материалов, сделанных журналисткой, не было никакой возможности. Недаром С. Кучер, завершая обсуждение этой темы, выразил надежду, что, может быть, этот детский голосок журналистки станет со временем фирменным знаком программы.

Или еще сюжет, который был воспринят со всей серьезностью всеми присутствующими. Продюсер (именно он представительствует на еженедельных летучках канала и приносит оттуда пожелания и указания начальства) сообщил приказ: мужчинам в кадре отныне не появляться в джинсах, быть в пиджаках. Женщинам юбки предпочитать брюкам. Приказ обсуждению не подлежал и, к моему удивлению, никто даже не подверг сомнению разумность его универсальности.

Разговоры, которые ведутся на летучках во внешне совершенно необязательной форме (без протоколов и сформулированных решений), как я убедился позже, наблюдая в эфире последующие выпуски программы, оказывают самое серьезное воздействие на эволюцию передачи, находящейся в становлении. Конечно, тут многое идет от этого именно обстоятельства: новое дело требует проверки разных подходов, в нем нет еще закосневших форм, каждая идея тут же подвергается апробации.

Скажем, архаичное решение репортера из США по телефону в соединении со статической фотографией, о котором говорилось выше, через две недели (3.11.96) было заменено на самый современный спутниковый телемост. Ту же самую М. Бердникову мы на сей раз видели «живьем» в одном кадре с С. Кучером, причем, она находилась не в студии (что было бы технически проще и эстетически менее выразительно), а на оживленной нью-йоркской улице. Получилось все по высшему разряду.

Или еще одно, гораздо более принципиальное решение, которое также возникло в результате дискуссий, происходивших на общей летучке. Там, как я уже говорил, высказывалась критика по поводу чрезмерного количества «говорящих голов». Предлагалось резко увеличить долю видеоряда, отказаться от большого количества stand-up'ов (профессиональный англоязычный термин, обозначающий стоящего в кадре журналиста с микрофоном в руках).

Не прошло и месяца после появления в эфире «Обозревателя», как один из его выпусков (3.11.96) поразил внимательного наблюдателя полным отсутствием этих самых stand-up'ов и связанных с ними «говорящих голов». Журналисты, в том числе и участники руководящего триумвирата, все, как один, послушно отправились в закадровое пространство, оставшись в кадре лишь голосом своим. Даже С. Кучер во многих комментариях уступал эфир видеоряду, говоря, тем самым, не вообще, а по конкретному поводу, присутствующему в изображении.

Случившееся в этом выпуске вызывает, как принято говорить, неоднозначные чувства. С одной стороны, привлекательно, что журналистский коллектив делом реагирует на прозвучавшую на летучке критику. Смело меняет стилистический облик программы, жертвуя, при этом, авторскими амбициями создателей отдельных сюжетов, прежде красовавшимися на телевизионных крупных планах. Показывает свою способность преодолевать немалые профессиональные трудности, встречающие каждого, кто намерен всю информацию давать в визуальном ключе. С другой, создает вместо одной крайности другую: отсутствие на экране человеческих лиц, подмена их разными голосами, которые с трудом различаются зрителями, постоянное мельканье кадров с не всегда строго определяемыми деталями, а, кроме того, такое построение программы затрудняет деление между сюжетами, которые в традиционном случае разграничиваются друг от друга появлением «говорящей головы» ведущего.

Как и у всякого творческого решения, у этого, как видим, есть свои «за» и «против». Что вполне нормально. Меня, признаться, в этом очерке интересует даже не тот итог, который обычно привлекает внимание критика: получилось или нет? Гораздо важнее, мне кажется, эволюция телепрограммы, ее способность к «обратной связи», к реакции на внешние обстоятельства, каковыми, несомненно, выступают суждения, высказанные на летучке.

Говоря иными словами, уже в течение первого месяца своего существования «Обозреватель» доказал наличие важных профессиональных качеств, находящихся у него на вооружении. Подобно хорошему музыкальному инструменту, он живо отзывался на желания играющего на нем человека. На репетициях-летучках принимались иногда решения менять важные детали будущего «концерта» – от композиции подачи номеров до главного смысла всего телевизионного действа – и хорошо отлаженная профессиональная структура живо откликалась на подобные желания.

Темой этого очерка было движение журналистских намерений от замысла к экранному воплощению, и коррекция сделанного в зависимости от того, что удалось, а что нет, и мобилизация творческих средств для максимально-эффективного решения вставших задач.

Сказанное здесь может создать у читателя ложное впечатление, будто увлеченные решением формальных проблем создатели «Обозревателя» немногого достигли по части содержания. Отнюдь. Как было сказано выше на примере сенсационных для нашего ТВ сюжетов, посвященных А. Коржакову и А. Лебедю, журналисты с ТВ-6 в пору, когда их коллеги с «больших телеканалов» с легкостью втянулись в подковерную борьбу в коридорах власти, сумели сохранить необходимую независимость и объективность, причем не за счет утраты принципиальности и определенности суждений. Когда ОРТ и НТВ бросились наперегонки, подчас в непристойной форме кухонной свары, отрицать информацию насчет израильского гражданства назначенного заместителем секретаря Совета безопасности Б. Березовского, «Обозреватель» не стал вмешиваться в этот спор. Но заметил о герое скандала нечто, гораздо более компрометирующее его восхождение на важную государственную должность. Он вспомнил о созданном этим человеком Всероссийском автомобильном альянсе – AVVA – и назвал его финансовой пирамидой в духе незабвенного МММ. Многие миллиарды рублей, собранные у доверившихся мечте о «народном автомобиле» людей, сгинули навсегда.

Слова об этом прозвучали за кадром – в том самом выпуске, где, по решению, принятому на летучке, шла борьба с «говорящими головами», но я узнал детский голосок журналистки, произнесший эти смелые фразы, и вспомнил нашу встречу на летучках за большим столом в обшарпанном двухэтажном здании на Большой Спасской...

1997

в начало

 

ПРЕДПОСЛЕДНИЙ МИФ

Ко всяческим звонким юбилеям положено готовить постановки спектаклей, вернисажи выставок, выпускать на экраны фильмы и телепередачи. Эта давняя советская традиция не померкла и сегодня. К 55-летию Победы наше ТВ изваяло восемнадцатисерийный документальный фильм (авторы В. Синельников и И. Шестаков), который стал, пожалуй, самым заметным явлением юбилейного эфира. Во всяком случае, самым скандальным.

У ленты «Последний миф» судьба оказалась нелегкой. Ее создатели долго носились со своим замыслом, не находя поддержки. Затем немало времени потратили на съемки. А потом еще мыкались с постановкой снятого в сетку вещания какого-нибудь из крупных телеканалов. Сначала было государственный Второй канал проявил интерес и обещал показать сериал еще в октябре минувшего года. Затем передумал и дал вместо этого часовую выжимку – в виде пробного шара. Опасения оказались не напрасными: отклики в прессе были очень резкими. Руководство ВГТРК передумало показывать «Последний миф» в полном размере. В итоге он увидел свет лишь в январе – феврале этого года и в эфире частного ТВ-6.

Чтобы объяснить все эти сложности, сопутствовавшие как созданию, так и экранной судьбе фильма, скажу, что он подробнейшим образом излагает концепцию Великой Отечественной войны, какой она заявлена в скандально известной книге Виктора Суворова (Владимира Резуна) «Ледокол». Мало того, сам бывший советский разведчик, сбежавший в свое время за рубеж и проживающий ныне на нелегальном положении где-то под Лондоном, в каждой из восемнадцати серий является главным героем киноповествования. Он ходит в сопровождении одного из авторов фильма по улицам европейских городов, рассказывает во всех подробностях историю своей жизни, со смаком описывает детали побега.

И все время ведет нескрываемую полемику с теми, кто в свое время осудил этот его поступок. С одной стороны, почти хвастает тем, что у него два смертных приговора: один «вышак» он получил как Резун, другой – уже как Суворов. (Именно хвастает, потому что при проверке, проведенной в кадре кинодокументалистами, оказалось, что никаких приговоров у него нет.) С другой, все время твердит о преданной своей любви к родине. Мало того, в одном эпизоде, снятом 9 мая в Берлине, возле Бранденбургских ворот, где наши соотечественники заняты бойкой торговлей советскими орденами и медалями, с искренним пафосом произносит патриотическую филиппику. «Вы можете себе представить, – с праведным гневом восклицает он, – чтобы на Красной площади, возле Спасских ворот, продавали Железные кресты и другие фашистские награды?!»

При этом, Резун-Суворов, работая на снимающую его скрытно камеру, ведет долгие переговоры с торговцами: взяв несколько недорогих, по 20 марок, военных медалей, он все допытывается, Можно ли купить звезду Героя Советского Союза и во сколько она ему обойдется. Специально по несколько раз повторяет довольно крупную цифру, названную в толчее, чтобы мы ее услышали и лишний раз ужаснулись падению общественных нравов в нынешней России.

Признаться, я готов поверить в безраздельную любовь бывшего разведчика к своей родине: такое нередко случается с отверженными. Нет никаких возражений против кадров, показывающих его родителей. Отец-ветеран войны, успевший скончаться за время съемок, не скрывает своего искреннего несогласия с книгой сына: ему, как фронтовику, простому солдату, чужда теория, изложенная в «Ледоколе». Но уже другие подробности в живописании патриотизма предателя способны лишь шокировать зрителя. Скажем, бурные его признания в возмущении, испытанном при вести о том, что летчик Беленко угнал новый, секретный в ту пору истребитель «Миг» в Японию. Оказывается, в сознании Резуна-Суворова существует четкая градация изменников: одно дело, ушел он, взяв с собой только жену и детей, совсем другое – пилот, доставивший врагам суперсовременную военную технику...

Странным образом герой фильма предстает патриотом и в главной своей теме, связанной с историей Великой Отечественной. Сталин у него – гений, который выглядит на голову выше всех своих современников. Страна, по мнению автора «Ледокола», была прекрасно готова к началу войны. Если кто и повинен в некоторых военных неудачах вождя, так это старорежимный маршал Шапошников, которому тот слишком доверял.

Дальше начинаются самые главные – концептуальные – мотивы фильма. Впрочем, читателям книги, вышедшей в России громадным (трехмиллионным, по утверждению кинодокументалистов) тиражом, они известны. Те два самых резких, расходящихся с официальной историографией, положения, которые и в словесном выражении вызывали немалое число вопросов, при их воплощении в кадрах кинохроники и в других зримых экранных аргументах становятся особенно спорными.

На протяжении всей книги (и, соответственно, фильма) нам доказывают, что Сталин собирался первым напасть на Гитлера, но тот коварно опередил его. Буквально на две недели. Среди сонма однотипных аргументов, которые Резун-Суворов повторяет по много раз в каждой серии, лишь один всерьез работает на эту концепцию. Тот, где он замечает, что судя по предвоенной дислокации наших вооруженных сил, расположенных слишком близко к границе, она предназначена была не для обороны, а для наступления.

Все остальные аргументы – в частности, насчет превосходства Красной Армии перед вермахтом в военной технике и выучке, – звучащие за кадром, в словесном ряду, оказываются малоубедительными, когда они воплощены визуально. Хроникальные кадры наших парадов 30-х гг., ни в какое сравнение не идут с подобными съемками немецких кинодокументалистов. К тому же, несмотря на все усилия, автору книги так и не удалось обнаружить документ, согласно которому дата нашего нападения на Германию была назначена на 6 июля 1941 г. Дата, в итоге, осталась не более чем версией, и довольно смахивающей на фантастику.

Это серьезный недостаток ленты, тем более обидный, что хроника, найденная авторами, сама по себе очень хороша. В отличие от приевшихся от частого употребления кадров, хранящихся в Красногорском архиве, тут немало материала, полученного из-за рубежа. И там уж немецкая армия показана во всем ее блеске: рассуждения Резуна-Суворова о нашем военном превосходстве в 1939–1941 гг. звучат неубедительно.

Увлечение создателей ленты документальным материалом не только ослабляет доказательную базу их концепции, но и, кроме того, отвлекает зрителей от главного. Нам зачем-то со множеством кинематографических подробностей рассказывают про индустриализацию в СССР и про летнюю Олимпиаду 1936 г. в Германии. Кадры сами по себе любопытные, но не имеющие прямого отношения к теме, только усиливающие и без того постоянное ощущение затянутости и многословия фильма, который мог бы, без сколько-нибудь значительного ущерба для содержания, быть сокращенным в два, если не в три, раза.

Вообще, «зацикленность» Резуна-Суворова на своих идеях сильно вредит ленте. Он без конца повторяет схожие аргументы, множит их до невероятия, наседает на собеседника. Слушая его, я все время вспоминал мудрую латинскую поговорку qui nimium probat, nihil probat – кто доказывает слишком много, тот ничего не доказывает. Кстати, к чести авторов сериала следует признать: они не скрывают, что у большинства не только российских военных историков, но и немецких специалистов позиция эта не находит поддержки. Видный германский историк, потомок самого Бисмарка, вежливо, но твердо отверг гипотезу, изложенную в книге. Впрочем, и Лев Копелев, прошедший всю войну, а в последние годы живший в Германии, сказал перед камерой, что сочинение Резуна-Суворова, при всей его увлекательности, относится все-таки к разряду публицистики, а не строгой науки.

Кроме фактологической сенсации, автор «Ледокола» предлагает нам еще и психологическую. Он уверяет, будто Сталин воспринимал итог Великой Отечественной войны не как победу, а как... поражение. Для такого смелого вывода, в отличие от привычного многословия, понадобился все лишь один, весьма незначительный, аргумент: то, что вождь... не стал принимать Парад Победы на Красной площади, предоставив это право Жукову. Резун-Суворов применяет, как ему кажется, «железную логику»: всякий победитель непременно должен воспользоваться всеми атрибутами победы, среди которых парад – один из самых первых.

Но дело, в конце концов, не в параде, как таковом. Отказ Сталина от него, по убеждению автора «Ледокола», связан с крахом его стратегических планов. А они, оказывается, состояли в намерении завоевать всю Европу, дойти до берегов Атлантики. Советскому солдату не удалось, говоря нынешним языком, помыть сапоги в океане, и это повергло вождя в уныние. Резун-Суворов упоминает слухи, согласно которым Сталин 24 июня 1945 г., в день парада говорил кому-то о своем намерении уйти в отставку. Впрочем, как и с датой предполагаемого нападения Советского Союза на Германию, никаких реальных подтверждений не представил.

На этом примере видно, что писатель-разведчик не гнушается любыми, самыми невероятными, предположениями в доказательстве своих концепций. При этом, излагая более чем спорные версии, Резун-Суворов не соблюдает приличествующую такому случаю скромность. Он, видимо, полагает, что имеет право изрекать версии под видом аксиом, в особенности, когда авторы телесериала выглядят пассивными трансляторами любых его идей. Один из кинематографистов, В. Синельников все восемнадцать серий ни на шаг не отходит от Резуна-Суворова, но ни разу не только не возражает ему, но и не решается даже задать наводящий или уточняющий вопрос. Скажем, план завоевания всей Европы, довольно популярный в первые годы революции, когда большевики были одержимы мечтой о мировой революции, оказался снятым с повестки дня уже в начале предвоенного десятилетия. Деятельность Коминтерна, гражданская война в Испании – все это свидетельствует о решительных переменах в мире, делающих невозможными планы мирового коммунистического переворота. Тележурналист, разгуливающий вместе с автором «Ледокола» по улицам европейских городов и подобно школьнику внемлющий его разглагольствованиям, мог бы хоть разок спросить того насчет реальности сталинских экспансионистских планов в середине 40-х гг., но, увы, не сделал этого.

Иногда, впрочем, кажется, что авторы фильма даже не ставят вовсе перед собой цели установить истину или, по крайней мере, помочь ее постижению. Их увлекает возможность рассказать подробно о сенсационной концепции минувшей войны, да еще показать близко загадочного автора, которого прежде только читали, но никто не видел. Для этого они прикладывают немало усилий, в основном направленных на создание эффектного антуража, некоего пьедестала для Резуна-Суворова и его книги.

Зарубежная, в основном лондонская часть сериала (по метражу занимающая не менее трех четвертей всего объема) проходила в привычных помещениях – квартирах, номерах отелей, на оживленных площадях и улицах. Московская – в декорации, выстроенной на «Мосфильме». Там в мебельном цеху обнаружился массивный письменный стол, который, по преданиям, вывезен был из кабинета Гитлера. Художники Д. Боровский и Б. Бланк, кажется, шли от этой пикантной детали в решении всего интерьера. Они создали нечто похожее одновременно на кабинеты двух тиранов – Сталина и Гитлера. Для непосвященных поставили у входа их скульптурные портреты, какие-то пылающие тевтонские факелы, с помощью освещения и драпировок обеспечили сумрачную, зловещую атмосферу. Получилось нелепое, отдающее дурным театром, помещение.

В этом сталинско-гитлеровском кабинете располагаются российские военные историки во главе с генералом армии М. Гареевым, президентом Академии военных наук. Они в подавляющем большинстве своем решительно не приемлют теории Резуна-Суворова. Однако сидящие в полутьме громадного, до удивительного похожего на неуютный сарай интерьера, люди кажутся нам некими призраками давно ушедшего прошлого, нафталинными персонажами. Их слова повисают в пространстве, от них у зрителей ничего не остается в душе, – аргументы против книги оказываются не услышанными в прямом и переносном смысле слова.

Резун-Суворов от тусклого многословия этих речей отмахивается с пренебрежением уверенного в своей правоте человека. Кстати, не раз он так и говорит прямым текстом: «Я всегда прав» (см. 13-ю серию ленты). Хотя, если провести подсчет участников ленты, то среди них можно найти, пожалуй, только двоих, кто поддерживает изложенную там концепцию. Это живущий ныне в Англии российский правозащитник Владимир Буковский и немецкий историк Хоффманн.

К ним присоединяют свой голос и авторы восемнадцатисерийной документальной телесаги. Они, понятно, нигде не говорят об этом впрямую. Но всем построением драматургии ленты, откровенной героизацией бывшего советского разведчика, пластической трактовкой его оппонентов – творческими средствами, хорошо знакомыми всякому, кто когда-нибудь имел дело с кинематографом или телевидением, – делают свой выбор.

Уделяя львиную долю экранного времени личности Резуна-Суворова, представляя его проницательным аналитиком, подлинным российским патриотом, превосходящим своей эрудицией и точностью понимания истории минувшей войны всех профессоров и академиков вместе взятых и т. д. и т. п., – теледокументалисты творят свой собственный миф.

Его именно, если рассуждать строго, можно назвать последним мифом. А тот, что излагается в «Ледоколе», следует, уважая хронологию, считать всего лишь предпоследним.

2000

в начало

 

СОВЕТЫ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ

Отшумели парламентские выборы. Стихают политические страсти, а в «сухом остатке» телезрителя нет ничего, кроме нескольких передач-дебатов, проведенных Евгением Киселевым в его «Гласе народа» на НТВ. То, что в мировой телевизионной практике давно уже стало заурядным явлением, присутствующем на всех буквально телевизионных каналах, у нас выглядит диковинным продуктом. Впервые, как не без гордости сообщает закадровый голос, на отечественном ТВ появилось политическое ток-шоу в прямом эфире. (Легко, замечу в скобках, быть первооткрывателем на нашем телеэкране!)

Кроме чисто телевизионных амбиций, которые двигали авторами «Гласа», была тут и содержательная нужда. Никогда прежде позиции вступивших в битву за депутатские мандаты партий и объединений не были внешне так схожи, как в этот раз. Все они критиковали власти и ее политику, все предлагали популярные экономические (вроде решительного сокращения налогов) и социальные (столь же решительное повышение пенсий и зарплат) меры.

Понять по пухлым письменным программам партий (многих телезрителей поразил показанный в эфире «кирпич» Союза правых сил, в котором излагалась лишь экономическая ее часть), чего же они на самом деле хотят, было почти невозможно. Необходимо было докопаться до сути. В этом деле нет средства лучше, нежели публичная дискуссия непримиримых политических соперников.

Довольно просто выбирать дискутантов в США, где политическая жизнь построена по принципу двухпартийной системы. У нас – при соперничестве 26-ти партий (пусть среди них имеющих шанс на прохождение в Госдуму всего 10–12), сложности начинаются уже на стадии определения приглашенных в эфир. Тем более что многие наши политики, не привыкшие к устным спорам, откровенно побаиваются глазка телекамеры.

E. Киселев в ночь после выборов признавался в эфире, что ему никак не удалось вытащить в студию «Гласа народа» самого народного политика Г. Зюганова, и получалось, что в словесных схватках в эфире нередко участвовали те, кто был довольно близок друг другу по своим политическим позициям: В. Рыжков и С. Степашин, Г. Явлинский и С. Кириенко, Г. Боос и Г. Явлинский, С. Говорухин и Б. Федоров.

Настоящего, яростного спора между ними не получалось. С. Кириенко, скажем, благоговейно взирая на лидера «Яблока», признавался, что всегда прежде голосовал за это объединение, даже на прошлых президентских выборах в первом туре отдал предпочтение Григорию Алексеевичу и, вообще-то, считает вполне естественным двум правым партиям сформировать общий фронт.

С. Говорухин, обычно умеющий высказываться размашисто и ярко, никак не мог «завестись», в чем искренне признался в прямом эфире. Б. Федоров, который и сам обладает довольно острым языком, не стал для кинорежиссера достаточным раздражителем. Во второй половине эфира оба они говорили довольно резко, но каждый по своему поводу. Общей дискуссии не получилось.

И вообще, создавалось впечатление, что партии «отряжали» своих лидеров в эфир к Е. Киселеву лишь по крайней нужде. Одни в прогнозах специалистов балансировали где-то в районе «проходного балла» – пяти процентов – и нужно было предпринимать все усилия, чтобы как можно чаще «светиться» на телеэкране. Глядишь, зрители от частых телесвиданий с представителем партии заинтересуются ею. Так было с ЛДПР, Союзом правых сил, НДР. Другие – те, что по предсказаниям шли в лидерах, или, по крайней мере, уверенно преодолевали пятипроцентный барьер, хотели бы упрочить свое положение. Это можно сказать о «Яблоке» или ОВР.

Забегая вперед, скажу, что участие в теледискуссиях не стало пропуском в Думу. Два лидера, решительно оторвавшиеся от остальных – коммунисты и «медведи» – ни разу не появились у Е. Киселева. ОВРовцы и яблочники, которые, напротив, были завсегдатаями «Гласа народа», получили, в итоге, намного меньше голосов, нежели им предсказывалось. НДРовцы набрали всего один процент и остались за бортом. Б. Федоров, который баллотировался в подмосковные губернаторы, оказался за чертой финалистов.

Пожалуй, только правые – дважды С. Кириенко, по одному разу Б. Немцов и И. Хакамада, а также их «серый кардинал» А. Чубайс – сумели из участия в теледиспутах извлечь очевидную выгоду, воплотившуюся в неожиданно высокие проценты. Причина их удачи весьма поучительна. Она, уверен, пригодится на будущих подобных ристалищах. Если говорить о слагаемых успеха, то вот они. Во-первых, вся первая тройка (а не «запасные», как у ОВР, или даже «сочувствующие», как Н. Михалков-НДРовец) прошла через киселевский эфир. Во-вторых, правые выступали концептуально, излагая те основы и принципы, на которых строится их программа. В-третьих, они воздерживались от легкой возможности поносить ныне действующую власть. В-четвертых, наконец, не переходили границ в общении с конкурентом.

Последнее, видимо, было сознательно выработанной тактикой. Иначе трудно понять, как Б. Немцов удержался, чтобы не ввязаться в перебранку со своим давним «приятелем» В. Жириновским. Тот вел себя, как всегда, возмутительно, провоцируя соперника на скандал. Б. Немцов – это видно было всем зрителям – держался из последних сил. Сидел бледный, старался не смотреть в сторону ЛДПРовца, сознательно не замечал грубых выпадов против себя. Продолжал, несмотря ни на что, спокойно излагать свои аргументы. В конце, правда, признался, тяжко вздохнув, что больше никогда в жизни не станет подвергать себя подобным испытаниям.

Нечто подобное же произошло и с А. Чубайсом. Обычно академически ровный Г. Явлинский в диспуте с ним был на редкость агрессивен. Его ярость вызвало прозвучавшее незадолго до их телевстречи из уст А. Чубайса обвинение в предательстве (в связи с предложением вести мирные переговоры с Чечней). Г. Явлинский не жалел гневных, оскорбительных выражений в ответ. Спор получился смертельным, причем А. Чубайс, говоря Футбольными терминами, действовал «от обороны». Он отбивался, сам редко наступал, но, что немаловажно, ни разу не сорвался на ответную грубость.

Характерно восприятие этого спора моими коллегами-телекритиками. «Новая газета» (№ 45) не только справедливо оценила телевизионное качество поединка, но и дала целый разворот-расшифровку передачи. Поскольку это издание не скрывает своих прояблочных позиций, то, понятно, чью победу оно ус­мотрело в «Гласе народа». Главный редактор «Аргументов и фактов» В. Старков в беседе с Г. Явлинским (см. № 45), не скрывая своих к нему симпатий, сказал: «С моей точки зрения вы диалогом управляли неправильно. Это ошибка прилюдная и очень существенная... В том телеэфире, я считаю, вы проиграли, но не хотел бы, чтобы ваши поражения множились».

Е. Киселев мог бы стать моей легкой добычей, если бы я хотел противоположную трактовку его программы обратить против него. Но, я полагаю, что эта двойственность – когда одним зрителям победителем показался один, а другим – другой, относится как раз к принципиальным достоинствам передачи. В ней мы оказались свидетелями схватки равновеликих противников. Каждый из них сражался с полной отдачей сил, у каждого в ход шли принципиальные, а не второстепенные аргументы. А телеведущий ни одним жестом, ни интонацией, ни взглядом не выдал своего отношения к спорящим. Как журналист, исповедующий принципы предельной объективности, он старался ничем не давить на зрителей и их восприятие происходящего.

Наши недостатки, как известно, являются продолжением достоинств. Тактичность Е. Киселева в проведении теледебатов оборачивалась подчас его излишней мягкостью, подчас даже вялостью. Недаром разные газеты в отзывах о передачах писали о том, что он «сник» («Московский комсомолец», 17.12.99), заметили «усталую обреченность на лице» («Новая газета», № 47) телеведущего.

В наших условиях, когда большинство зрителей не очень осведомлено о нюансах взаимоотношений политиков, да и плохо знает, чем они, по сути, отличаются друг от друга, такая филигранная, без указующих перстов, работа оказывается неблагодарной. Аудитория попросту не понимает спора, воспринимает его как скучное умствование, рассчитанное на узкий круг профессионалов.

Характерно, что в последнем, за три дня до даты выборов, выпуске «Гласа народа» такую позицию представлял один из двух спорщиков – актер и режиссер Никита Михалков. Он постоянно укорял С. Кириенко в его склонности к мудрствованиям, рассуждал обо всем с лукавой позиции «простого человека». И еще: не сдерживаемый Е. Киселевым, Н. Михалков настойчиво призывал своего оппонента спеть... «Отче наш». Обескураженный, тот поначалу пытался было уйти от этой темы. Но актер снова и снова возвращался к ней. Даже в какой-то момент затянул мелодию. (В ночь после выборов политолог И. Бунин рассказывал в студии у Е. Киселева, что несколько его друзей, прежде голосовавших за НДР, после этой выходки актера перешли в другой политический лагерь.)

Политкорректность Е. Киселева хороша, нет слов. В особенности, на фоне тех грязных технологий и нескрываемой тенденциозности, которую в предвыборные недели продемонстрировали каналы ОРТ и РТР. Однако в некоторых выпусках «Гласа народа» журналист становится жертвой своей корректности. Скажем, его манера задавать обоим дискутантам один и тот же вопрос – элементарное правило международной политической тележурналистики. Но в наших условиях, когда, как уже говорилось, большинство политиков не обладает неповторимостью и определенностью взглядов, одинаковые вопросы подчас влекут за собой одинаковые же ответы. Видимо, кроме общих вопросов нужно было бы задавать и отдельные, рассчитанные на конкретного человека.

Общим вопросом, проходящим сквозь все теледебаты, было «Ваше отношение к Чечне?» Понятно, что это – важнейшая проблема нынешней российской политической жизни. Однако особенность ситуации состояла в том, что общественное мнение, униженное поражением в первой чеченской кампании 1994/96 гг., жаждало реванша. Никто из политиков не решался в предвыборной ситуации говорить о Чечне ничего, кроме того, что полностью повторяло позицию власти. Г. Явлинский, попытавшийся было сформулировать иную точку зрению, не только получил от А. Чубайса обвинение в предательстве, но и, в итоге, поплатился относительной неудачей «Яблока» на выборах.

Зрителям было не очень интересно выслушивать банальности от политиков, знакомыми словами излагавших концепцию подавления чеченских террористических центров. Хотелось бы услышать от участников диспутов чего-то своего, и, к тому же, относящегося к повседневной жизни миллионов людей, озабоченных невыплатой зарплаты и пенсий, ростом цен, пропажей вкладов в банках и т. д.

Кроме того, публике было интересно узнать кое-что о самих политиках, причем, не всегда о парадной стороне их жизни и деятельности. Но во всех случаях, когда Е. Киселев проводил диспуты в новой студии НТВ в «Останкино», туда приглашали лишь тщательно отфильтрованных зрителей. За все время там никаких неожиданностей не произошло. Все развивалось по строгому, скрупулезно прописанному сценарию. Когда один из присутствующих на трибунах предложил вдруг почтить память погибших в Чечне солдат вставанием, ведущий с крайне неохотой был вынужден отвлечься на полминуты от хода передачи.

Единственный случай – то исключение, которое лишь подтверждает правило, – где жизнь вторглась в размеренное течение теледиспутов, произошел во время последнего предвыборного «Гласа...». Студию в те дни уже готовили к воскресной послевыборной ночи, поэтому зрителей пригласить туда не удалось. Их поместили на улицах двух столиц, связав с «Останкино» телемостом. Молодые парни и девушки топтались на холоде в ожидании, когда им удастся задать вопрос двум спорщикам. И вот тогда-то в эфир прошли темы, откровенно неприятные для находящихся в студии дискутантов.

Никиту Михалкова атаковали дважды: правда ли, что новую его ленту собирается финансировать Б. Березовский? И как он относится к своему поступку, когда он ударил ногой по лицу парня, которого держали за руки дюжие охранники (фотография была широко распространена газетами некоторое время назад)? Артист в ответе на эти выпады не смог найтись: он явно терял лицо. Вообще, в купе с «Отче наш» вечер прямого эфира в «Гласе народа» стал панихидой кинематографиста, вознамерившегося было выказать политические амбиции.

Новый проект Е. Киселева вызвал многочисленные отклики. Не только потому, что был по-настоящему хорош, но и из-за своей новизны. Замечу тут же, новизны на нашем телевизионном небосклоне. Этим он нравился, и этим же вызывал недоверие. В особенности, как ни странно, у самих политиков.

В послевыборную ночь, на которую я уже ссылался, И. Хакамада сетовала в программе Е. Киселева на то, что, мол, те политики и те партии, которые отказались участвовать в теледебатах, выиграли от этого. Она имела в виду двух лидеров избирательной гонки – коммунистов и «медведей». При этом она почему-то скромно умолчала о том, что родной ее Союз правых сил с помощью тех же дебатов здорово увеличил свои проценты. Ну, ладно, Бог ей судья. Интересно другое: отчаянная политикесса выдвинула предложение. Она считает, что на будущее нужно ввести участие в телевизионных дебатах в качестве обязательного условия для всех партий и объединений, которые решат пойти на выборы.

И тогда, полагаю, «первый блин» Е. Киселевы окажется очень важным подспорьем.

2000

в начало

 

ТАКОЙ ХОККЕЙ НАМ НЕ НУЖЕН!..

Я начал писать эти заметки за два дня до открытия Чемпионата мира по футболу в Японии и Южной Корее. Закончил – через два дня после его закрытия. Между этими двумя датами уместилось очень многое для нашего и мирового футбола, для мирового и нашего ТВ. Конечно, всего тут не проанализируешь. Тем более что события, о которых бы я хотел сказать, начались еще до начала Чемпионата. Причем, может быть настолько задолго до него, что, фактически, они требуют особого внимательного анализа и не столько телевизионного, сколько историко-политического.

Для моей темы самым важным обстоятельством является то, что после долгого перерыва национальная сборная России завоевала, наконец, право участвовать в крупнейшем состязании по самому массовому и самому любимому миллионами зрителей виду спорта. И тут вот начался телевизионный марафон, о котором пойдет ниже речь.

За неделю до отъезда в Москве состоялись последние перед отлетом «смотрины» – международный футбольный турнир, организованный известной корейской фирмой электронной техники LG, являющейся главным спонсором российской сборной. В турнире, кроме наших футболистов, приняли участие еще и сборные Украины, Белоруссии и Югославии. Формула подобных турниров очень проста, проведение их – скоротечно. В пятницу, 17 мая было сыграно два матча: Россия – Белоруссия и Украина – Югославия. В воскресенье, 19-го, проигравшие соревновались за третье место, а выигравшие – за победу в турнире.

Наше ТВ в очередной раз продемонстрировало свое пренебрежительное отношение к спорту, вернее, к многомиллионной армии футбольных болельщиков. Начну с того, что трансляции прошедших в пятницу полуфинальных встреч на ОРТ поставили на ночное время. Чтобы посмотреть оба матча, поклоннику футбола нужно было сидеть возле своего телеприемника... до четырех утра. А если учесть, что суббота 18 мая на сей раз, оказалась рабочей, то можно себе легко представить, какому количеству энтузиастов популярной народной игры удалось досмотреть матчи до конца.

Дальше – больше. Телевизионщики на воскресенье наметили лишь один показ – финала, в котором, как они полагали, непременно выступит российская команда. Ведь из всей четверки только ей удалось пробиться на Чемпионат в Японию и Корею. Но случилось так, что в пятницу, во время полуфинала, наши в равной борьбе по послематчевым пенальти уступили белорусам. И в воскресенье оспаривали лишь третье место в игре с югославами, проигравшими, в свою очередь, украинцам. В воскресной сетке вещания было выделено время лишь для одной игры. Надо было принимать какие-то срочные меры. И ОРТ приняло поистине соломоново решение: вместо обещанного финала показало матч неудачников за третье место. Тем самым, подсластив пилюлю российским футболистам, Первый канал в то же время ни с того ни с сего обидел участников финала – наших друзей из Белоруссии и Украины. Заодно и корейцев из уважаемой, всемирно известной компании LG, которая потратила немало средств и на поддержку нашей футбольной сборной, и на проведение этого международного турнира.

Я остановился столь подробно на количестве спортивных показов и времени постановки их в эфир потому, что это – давняя и больная тема. Все разговоры и сетования насчет того, что Россия вымирает со скоростью один миллион душ в год, что лишь десятая часть призывников признается медицинскими комиссиями здоровыми, что мы занимаем второе место в мире после Китая по числу курильщиков и т. д. и т. п. проходят мимо ушей наших телевизионщиков. К спорту отношение – и в прошлом, и сегодня – у них откровенно пренебрежительное.

Особенно заметно это, если обратить внимание не только на собственно трансляции, но и на все, что их должно бы окружать в эфире. Ведь всякое крупное соревнование имеет немало аспектов, требующих к себе внимания со стороны ТВ. Репортажи о приезде команд, их тренировках, пресс-конференции тренеров и руководителей делегаций, интервью с отдельными игроками, беседы с представителями болельщиков, так называемых «фан-клубов»... Да мало ли что можно «заметить» в многообразии событий связанных с Чемпионатом мира по футболу при творческом отношении к спортивной тематике!

К сожалению, в телевизионной среде в последние годы укрепилось мнение, будто спорт на экране изначально обречен на крайне низкий рейтинг. Такое суждение возникло в результате бездарных телевизионных показов футбольных матчей и других соревнований по схеме, описанной выше. Вывод наших телевизионщиков звучит смехотворно на фоне рекордных аудиторий – до трех миллиардов (!) зрителей, которые собирают сегодня трансляции Олимпийских игр и чемпионатов мира по наиболее популярным видам спорта.

Решающей тут становится телевизионная «подача» спортивного события. В том числе и такая «мелочь», как прямая трансляция состязания. За последние десятилетия, начиная с брежневско-лапинской эпохи на ТВ, где прямой эфир всячески истреблялся, зрительскую аудиторию отучили от наслаждения тем фактом, что мы смотрим матч в ту самую минуту, когда он где-то там, за тридевять земель, происходит. В условиях командно-административной коммунистической системы всем средствам массовой информации давался приказ не сообщать раньше времени результата прошедшей игры. Зрители смотрели по ТВ давно завершившийся матч в полной уверенности, что это – «живая» трансляция.

Сегодня подобное невозможно. В условиях свободы слова конкурирующие друг с другом СМИ не отказывают себе в удовольствии поставить подножку коллегам, сообщив результат соревнования, которое стоит в сетке вещания какого-нибудь телеканала. После этого, конечно, интерес зрителей к показанному в эфире резко падает. Недаром в Бразилии, ставшей, в итоге, первой в Японии и Корее, как сообщалось накануне Чемпионата мира по футболу, правительство постановило перенести часы работы учреждений на более позднее время, чтобы многочисленные болельщики могли смотреть матчи в прямом эфире. А они, по местному времени, начинались в четыре часа утра! Уверен (прошу простить за наивную веру в энергетику, передающуюся через время и расстояние), что такое отношение бразильцев и их ТВ к футболу стало немаловажной составной частью замечательной победы сборной этой страны.

Другое дело – наши реалии. Недавним примером того, как отечественное ТВ не сумело в полной мере использовать могучий зрительский потенциал, таящийся в спортивных программах, может служить завершившийся в начале мая Чемпионат мира по хоккею. После футбола хоккей в нашей стране является вторым по популярности игровым видом спорта. Не стану говорить о славной истории побед советских спортсменов на Олимпиадах, Чемпионатах мира и Европы – они у всех в памяти. Скажу о другом. В этой игре, несмотря на былые громкие достижения, наши парни уже девять лет не имели никаких сколько-нибудь заметных успехов.

Может быть, это обстоятельство стало объяснением отсутствия энтузиазма у крупнейших телеканалов страны, когда речь зашла о приобретении прав на трансляцию матчей Чемпионата мира, который на сей раз проходил в шведском Гетеборге. Тот факт, что на недавней зимней Олимпиаде российская хоккейная дружина, ведомая Вячеславом Фетисовым и составленная сплошь из лучших профессионалов американо-канадской хоккейной лиги, заняла всего лишь второе место, тоже подействовал на телевизионщиков расхолаживающе. Они узнали, что на Чемпионат мира поедут, в основном, те игроки, которые выступают в российском первенстве, что суперзвезд среди них не будет: понятно, такие сведения не прибавили энтузиазма. Честь и хвала сравнительно небогатому и уступающему по охвату аудитории трем «грандам» нашего эфира – OPT, РTP, HTB – каналу ТВЦ, что он в этих условиях приобрел права на показ хоккейного Чемпионата.

Судя по всему, на ТВЦ тоже не очень-то верили в российскую команду, в то, что она доберется до финальной части соревнования, выйдет из своей подгруппы. Я сужу об этом по тому, как «голо», одиноко стояли в сетке вещания первые репортажи из Швеции. Впрочем, осторожность телевизионщиков понять можно: если бы российские спортсмены выступили на сей раз так же бесславно, как в последние девять лет, то скромность в освещении спортивного события была бы вполне уместна. И, напротив, раздувать имидж команды-аутсайдера, раздавать ей неоправданные авансы, нагнетать интерес к тому, что интереса не достойно – тоже, согласитесь, не дело. Такова была диспозиция, в которой начинался в Гетеборге и на наших телевизионных экранах очередной Чемпионат мира по хоккею.

Объективные основания для осторожности в подаче события нашли подтверждение и в предварительных играх в группах. Уже первые встречи давались нашей команде с превеликим трудом. Руководитель спортивного отдела ТВЦ С. Ческидов, который вместе со своим напарником А. Шестаковым вел репортажи из Гетеборга, в первую неделю Чемпионата, когда игры шли в подгруппах, не стеснялся в резкой, а порой и грубой, критике российской команды. Он корил хоккеистов за любые ошибки, снисходительно давал в кадре советы тренерам.

(Замечу в скобках, что А. Шестакову, который, в отличие от своего шефа, разбирался в хоккее профессионально, иногда надоедали рассуждения начальника, и он пытался возражать ему. Так случилось во время одного из матчей, когда вратарю понадобилось заменить маску, поврежденную во время игрового эпизода. С. Ческидов, не зная правил, применяемых в этих, довольно редких в спортивной практике случаях, стал спорить с коллегой, чем только вызвал его, да и зрителей тоже, раздражение. Комментатор-начальник в эфире вел себя именно как начальник, который имеет право устраивать всем разнос. Это же качество, мне кажется, сказалось и в том, как была спланирована на канале вторая неделя Чемпионата: закусив удила, С. Ческидов не сумел повести себя вопреки эмоциям, адекватно разворачивающимся в эфире событиям.)

Когда наступила пора финальных игр, выяснилось, что канал на деле не рассчитывал, что российская команда окажется среди тех, кто будет разыгрывать призовые места. В сетке вещания и на вторую неделю не было ничего, кроме трансляций. Не было фильмов-портретов великих наших хоккеистов прошлого и настоящего. Не было лент-напоминаний о былой славе сборной. Не было откликов-суждений специалистов об игре нынешней команды.

Когда наша команда вышла в финальную часть и там, играя по олимпийским правилам, с выбыванием, стала стремительно двигаться к медалям, – выяснилось, что канал не способен извлечь все выгоды из ситуации. Выгоды не только для нашей команды, отечественного хоккея, всей (простите за высокий штиль) России, но и для себя, своего рейтинга. По любым понятиям, вторая неделя Чемпионата, коли она была бы правильно организована на ТВЦ, должна бы стать неделей триумфа канала, его победой если не над всеми, то, по крайней мере, над многими конкурентами. Для этого наверное, С. Ческидову надо было срочно возвратиться в Москву и тут организовать массированное использование в разных, в том числе и информационных, выпусках хоккейной темы. Впрочем, можно было и не возвращаться, если б еще до отъезда был тщательно проработан во всех деталях возможный вариант развития событий.

Пусть бы потом критики назвали эту «раскрутку» агрессивной, назойливой, спекулятивной – победителей, как известно, не судят. Но ТВЦ, увы, не стало победителем. Оно проиграло во стопроцентно выигрышной ситуации. Апофеозом безразличия к тому, как будут отыграны деньги, заплаченные за эксклюзивное право показа Чемпионата, стал день, когда решалась судьба золотых медалей. На экране несколько раз в течение дня мелькал лаконичный неподвижный кадр с текстом-анонсом такого содержания: «Чемпионат мира по хоккею. Финал. В субботу вечером на ТВЦ». И все! Пять секунд экранного времени. А рядом шли долгие, эффектные клипы, рекламирующие грядущие в июне Всемирные юношеские игры, а также прославляющие российско-мексиканский (?!) мелодраматический фильм, заранее названный без зазрения совести «грандиозным».

На деле же грандиозным получился исполненный страсти и высочайшего мастерства финал, где наши уступили соперникам, словакам, из-за одной, нелепо пропущенной шайбы. Российская команда после безмерной – девятилетней – паузы стала серебряным призером Чемпионата. Только что назначенный председателем Госкомспорта великий хоккеист В. Фетисов специально приехал в Гетеборг, чтобы всем членам команды вручить значки заслуженных мастеров спорта. Впрочем, об этом мы узнали из газет: ТВЦ не показало даже церемонии вручения серебряных медалей. Ее мы увидели в экстренном специальном выпуске «Сегодня» на канале НТВ. Конкуренты, возможно сожалея о своей промашке в пору, когда телеканалам предоставлялась возможность приобрести эксклюзивные права на освещение всего, что связано с Чемпионатом мира по хоккею, решили таким вот образом хоть как-то компенсировать ошибку.

Безразличие, которое характеризовало работу нашего ТВ при освещении предварительного московского международного турнира по футболу, сменилось бурной деятельностью, начавшейся с первого же дня Чемпионата мира в Японии и Корее. Видимо, сказалось пущенное не то из Администрации президента, не то из каких-то правительственных или околоспортивных кругов начальственное «мнение» о высоком политическом значении футбольных побед для консолидации народа, для становления той самой пресловутой «национальной идеи», которая так нужна сегодня России.

И тут уж два главных государственных телеканала – РТР и ОРТ – не жалели ни времени, ни сил, чтобы и так, и эдак говорить о футболе, отдельных встречах и тактических концепциях, об игроках и тренерах. Впрочем, все это подчеркнутое, но сильно запоздалое, внимание ничего не изменило в судьбе нашей сборной. Она проиграла. Проиграла по справедливости. В случившемся винили футболистов и тренеров, чиновников из Российского футбольного союза и руководителей детского спорта. Только о телевидении никто не вспомнил...

2002

в начало

 

МНОГО ЛИ МЯСА В КОТЛЕТАХ?

Подводя итоги минувшего (2001–2002) телевизионного сезона, в редакции «Новой газеты» (см.: «Новая газета», 2002, № 50, 15–17 июля) собрались критики, чтобы назвать лучшие программы. В числе немногих открытий сезона, куда, замечу, не вошла ни одна передача государственного РТР, была названа «Культурная революция» Михаила Швыдкого. Выходящая на канале «Культура», она сразу же привлекла к себе внимание, не только впечатляющим интерьером, в котором происходило это ток-шоу, с громадными надувными, находящимися в постоянном движении «человекообразными» фигурами, но и необычными своими темами для обсуждения.

В самом деле, темы эти были принципиально поданы не в форме вопроса-проблемы для обсуждения, а в виде постулата, способного сразу же вызвать целый букет эмоций – раздражение, возмущение, резкое неприятие – у телеаудитории. Сформулированные броско, категорично, эпатажно, они, вместе с тем, и привлекали. Ну, можно ли, скажите, пропустить передачу, названную «Никто не хочет знать настоящую историю» (7.02.2002) или «Цензура необходима обществу» (28.02.2002), «Секс – двигатель культуры» (7.08.2002) или «Все, что мешает строителям, надо снести» (6.06.2002), «Русская литература умерла» (11.04.2002) или «Утечка мозгов полезна для России» (18.04.2002), «Героя нашего времени не существует» (14.03.2002) или «Интернет – конец культуры» (31.01.2002), «Без мата нет русского языка» (14.02.2002) или «Шедевр может создать только мужчина» (21.03.2002).

Кстати, последняя из названных вызвала резкую оценку со стороны представительниц прекрасного пола: более 150 журналисток, писательниц, деятельниц культуры обратились в журналистский суд чести – Большое Жюри Союза журналистов России (их письмо опубликовано в августовском номере журнала «Журналист») «с просьбой вынести принципиальную оценку такому недопустимому явлению, как унижение и дискриминация женщин в СМИ».

Не знаю, собирался ли суд чести по этому заявлению и какое он вынес решение, но, совершенно очевидно, что и по другим выпускам «Культурной революции» вполне могут быть протесты как официальных инстанций (скажем, тема «В России нельзя жить по закону», 16.05.2002, уверен, привела в недоумение депутатов Госдумы, «Образование в России должно быть платным», 25.04.2002 – чиновников из Министерства образования, а «Все лекарства нужно уничтожить», 23.05.2002 – Минздрава), так и рядовых телезрителей (нетрудно догадаться, как отнеслись миллионы людей к выпуску «Все беды в России – от праздников», 2.05.2002 или, в особенности, «Реклама делает жизнь лучше», 4.04.2002).

Конечно, Швыдкой мог бы в предисловии к каждому выпуску говорить о том, что он берет для обсуждения некие мнения и предрассудки, широко распространенные в обществе, что они, чаще всего, неверны, а то и вредны, что сам он стоит на совершенно иных, взвешенных позициях, что его ток-шоу – это, по сути, игра ума, упражнение в искусстве спора и т. д. Но, согласитесь, после таких предисловий смотреть его передачу большинству зрителей сразу же расхотелось бы. Она стала бы разновидностью учебно-просветительских программ, которые, при всей своей правильности и полезности, интересом у аудитории, увы, не пользуются: недаром существовавший прежде специальный образовательный телеканал почил в бозе, и никто, кроме педагогов и критиков, о его исчезновении особо не тужил.

Отказавшись от спасительного знака вопроса в конце своих названий-тем, представив их в качестве экстравагантных утверждений, ведущий, конечно, немало рисковал. Такой дерзкий цикл не привлек бы, пожалуй, внимания любого «здравомыслящего» телеканала. Как нетрудно догадаться, при постановке в эфир «Культурной революции» решающую роль сыграли те обстоятельства, что автором цикла является министр культуры, в недавнем прошлом руководитель канала «Культура», а также и всего ВГТРК, опытный телеведущий и проч. и проч. Мало того, необычный, весьма эффектный интерьер, в котором проходит ток-шоу, – это одно из помещений столичного Музея изобразительных искусств, принадлежащего Министерству культуры. А большинство знаменитостей из мира эстрады, театра, кино, которые принимают участие в «Культурной революции», привлекая к ней внимание той части телеаудитории, которую хлебом не корми, но покажи им всенародно известную «звезду», – тоже ведь сотрудники того ведомства, что возглавляет Швыдкой. Даже телезвезды, «густо» представленные в выпусках программы, также в недавнем прошлом были его подчиненными.

Но все же, при явной соблазнительности выстроить концепцию, будто передача стала проектом, на который работало целое ведомство, это, конечно, не так. За помещение, где снималось ток-шоу, ТВ заплатило Музею полновесным рублем (вернее, как ныне положено – долларом), знаменитости охотно соглашались прийти и порассуждать на разные темы, а заодно и покрасоваться на экране, зная, что все сработает на их популярность. И дело, в конце концов, было в том, что споры на острую, парадоксально звучащую тему, оказывались интересными «звездам», они их задевали за живое.

Скажем, в передачу «Массовая культура никогда не станет искусством» (10.01.2002) известный пианист Николай Петров пришел для того, чтобы выразить свое искреннее возмущение тем, что делает на подмостках кумир молодежи беззубый певец Шура. При этом наговорил немало противоречивых, да и просто неверных слов. Он уверял, скажем, что «подлинное искусство никогда не рассчитано на массы», «искусство существует для избранных, для тех, кого отметил Бог», «массовая культура – это не культура, а низкое зрелище». Ведущий-министр, между прочим, доктор искусствоведения и профессор, в недавнем прошлом тонкий и проницательный критик, не только не поправил своего гостя, но и, кажется, был весьма доволен его эстетическим экстремизмом. Ведь такие суждения позволяли спор сделать более жарким.

Н. Петров был одним из двух главных участников спора, которых обычно приглашает Швыдкой в свою программу. Даже, может быть, самым главным, потому что именно он защищал название-тезис, заявленный в эфире. Оппонировал ему Александр Вайнштейн, председатель Совета директоров издательского дома «Московские новости», один из продюсеров нашумевшего мюзикла «Метро». Его суждения были сдержанны и разумны: казалось, он один пытался достичь той гармонии и ясности, которые, согласно замыслу, должны бы возникнуть в результате спора.

Драматургия «Культурной революции» предельно проста. Сначала два гостя высказывают свои позиции, споря друг с другом. Затем присутствующие в студии задают им вопросы. Потом высказываются сами. Все действо периодически прерывается снятыми специально, на тему, видеосюжетами. Ближе к финалу Швыдкой задает двум главным спорщикам традиционный вопрос, изменили ли они свою позицию в результате услышанного. Не помню случая, чтобы кто-нибудь признался в таком результате часового ток-шоу. Это, впрочем, свидетельствует не только о том, что дискутанты остаются, что называется, «при своих», но и об игровой, невсамделишной природе ток-шоу. В связи с этим, мне кажется, Швыдкой не очень-то заботится о том, чтобы главные его спорщики были предельно точны и корректны в выражении своих позиций. В ранжире требований, которые он предъявляет к ним, первые места занимают не компетентность и глубина представлений об обсуждаемом предмете, а всероссийская известность приглашенного, его умение публично спорить, эмоциональность и открытость высказываний.

Поэтому, наверное, большинство выпусков «Культурной революции» мало что могут дать тем зрителям, которые, соблазненные эффектным названием, хотели бы получить решение поставленной в эфире проблемы. Характерно, что и сам Швыдкой обычно не раскрывает свои карты, продолжая с лукавой полуулыбкой на устах на протяжении всего ток-шоу оставаться в роли нейтрального коммуникатора, сохраняя до последней минуты интригу. Мало того, в зависимости от характера идущего на экране спора, он, чтобы «подложить дров» в костер дискуссии, нередко поддерживает (или, по крайней мере, делает такой вид) то одну, то другую сторону. Это тоже подчеркивает игровой, не очень серьезный характер разговора в эфире.

Иногда, впрочем, уже в самой постановке вопроса и в составе главных спорщиков авторы «Культурной революции» откровенно отдают дань главной цели коммерческого ТВ – стремлению любыми средствами «сорвать» высокий рейтинг. Таким стал выпуск «Без мата нет русского языка» с фиглярствующим поэтом В. Вишневским в качестве «забойного» спорщика. Он ястребом налетал на защитницу благопристойности Л. Рубальскую, веселил честной народ сальными шуточками, находил «неологизмы» внутри любимой им матерной лексики. Хотя вся часовая, откровенно подогреваемая ведущим, дискуссия была снята одной репликой психолога в студии: без мата нет языка, сказала она, как человеческого тела – без определенных органов. Однако органы эти не принято обнажать.

В череде занятных, шокирующих, бередящих аудиторию, но довольно поверхностных выпусков было несколько таких, в которых, при эффектном, почти балагурном названии, было заключено серьезное содержание. Скажем, «Телевидение разрушило национальную культуру» (премьера на «Культуре» 28.03.2002, повторена по РТР 25.09.2002), где в споре встретились редактор «Нашего современника» писатель Станислав Куняев и президент телеакадемии журналист Владимир Познер. В студии находились, в основном, телевизионщики: Н. Сванидзе, Э. Сагалаев, Л. Якубович, представители противной стороны оказались в явном меньшинстве – только писатель Ю. Поляков. Другим присутствовавшим во время дискуссии – музыканту Ю. Башмету, артисту В. Ливанову – слова почему-то не дали. Кстати, в этом выпуске был бы очень к месту пианист Н. Петров, который в свое время выступил в «Общей газете» с нашумевшей статьей о «телекиллерах» культуры, но его в студии не оказалось.

В его отсутствие В. Познер ударился, как говорится, «в несознанку». Делал вид, что не понимает, в чем суть проблемы, ловко подменял ее разговорами о том, что в стране, оказывается, по-прежнему пишут книги, ставят спектакли и дают концерты. И выступал откровенным адептом худшей коммерческой американской модели развития ТВ, где судьбу всего, в том числе и культуры, решают деньги, Ему вторили другие «звезды» эфира. Н. Сванидзе вдруг пустился в рассуждения о важной роли ТВ в обществе. Э. Сагалаев стал уговаривать нас, что некоторые телевизионщики, мол, любят своих зрителей. А Л. Якубович сравнил поставленный программой вопрос с тем, как... гинекология разрушила умы в Удмуртии.

Умница, эрудит, руководитель ведомства, лучше других в этой стране знающий, что произошло с культурой в эпоху ТВ, с олимпийским спокойствием внимал всем этим рассуждениям и нигде не только не пришел в ярость от услышанного, но и не привел хоть какой-нибудь известный одному ему, как министру, самый незначительный факт.

Пожалуй лучше всех на тему спора высказались политик Сергей Бабурин и в прошлом прекрасный телеведущий (а ныне, говорят, ресторатор) Михаил Кожухов. Первый справедливо сказал, что речь должна идти не о ТВ, как замечательном техническом средстве, а о конкретной его политике и конкретных программах. Второй образно сравнил нынешнее ТВ с... производством котлет, меланхолически заметив, что в них кладут ровно столько хлеба, не больше и не меньше, сколько позволяют покупающие их люди. Швыдкой, признавший, что тему выпуска подсказали зрители в письмах в Минкультуры, Минпечати и даже к президенту страны, тем не менее, удержался от выражения своей позиции по существу вопроса.

В последнее время программа Швыдкого претерпевает некоторую эволюцию. В нее приходят серьезные, далекие от культуры, темы. В дни, когда писались эти заметки, вышел выпуск

«Русский фашизм страшнее немецкого» (26.09.2002), где в качестве двух основных спорщиков выступили политик Борис Немцов и политолог Глеб Павловский. Чувствовалось, что Швыдкой в политике не очень силен: ему не удавалось направлять разговор с привычной уверенностью. И даже «фирменная» полуулыбка была редкой гостьей на его лице. В итоге, в споре понятие «фашизм» использовалось весьма прихотливо, представ псевдонимом национализма, расизма, экстремизма и прочих политических явлений. И, конечно, не прозвучало ни одного серьезного аргумента, способного хоть как-то подтвердить название выпуска. Все-таки, в стране, пережившей нашествие немецкого фашизма и потерявшей в борьбе с ним почти тридцать миллионов жизней, надо бы поосторожнее использовать эффектные сравнения...

2002

в начало

 

ОКТЯБРЬ ТРЕВОГИ НАШЕЙ

56 часов – с вечера среды до рассвета субботы предпоследней недели октября – очень многое изменили в нашей жизни. Прежде всего – в жизни ТВ. Свидетелями тому стали миллионы зрителей, которые узнавали о всяком новом повороте трагических событий из информационных программ, прерывающих вещание каждые 15–20 минут. Ночью некоторые каналы не прекращали своих передач, чтобы люди могли сразу же узнать о последних новостях.

Эти три дня в жизни российского ТВ, уверен, станут еще предметом специального изучения историков и критиков. Сегодня же, по горячим следам, можно отметить лишь самое главное. В первые минуты и часы захвата чеченскими боевиками Театрального центра на Дубровке во время спектакля первого российского мюзикла «Норд-Ост» телевидение – и ему уже попало за это! – в торопливом желании проявить свою осведомленность о происходящем и максимально помочь власти в борьбе с террористами показало и наговорило немало лишнего. Телевизионщики будто забыли, что их смотрят не только миллионы зрителей, но и полсотни вооруженных до зубов боевиков. В понедельник на следующей неделе, когда, к счастью, все завершилось благополучно, Т. Миткова в эфире НТВ («Сегодня», выпуск в 19.00 28.10.2002) вынуждена была признать справедливость подобного упрека.

Некоторые политики (напомню высказывания депутата Госдумы, главы подкомитета по проблемам терроризма С. Загидулина в пятницу 25.10.2002 в передаче «Дата» на ТВЦ) уверяли, будто бы ТВ своей «болтливостью» помешало спецслужбам провести штурм сразу же после захвата Театрального Центра на Дубровке. Депутат в прямом эфире, который в этот момент вполне могли смотреть и террористы, утверждал: если бы ТВ начало транслировать события не сразу, дав хотя бы два-три часа паузы, штурм мог состояться по горячим следам. Депутат, сам, кстати, в прошлом сотрудник спецслужб, уверял, будто ТВ очень многое подсказало боевикам: в частности, даже сообщение об аварии в теплосети и затоплении подвала здания служило такой подсказкой.

Не стану обсуждать справедливость подобного мнения: о нем, возможно позже, исследовав все обстоятельства, выскажутся специалисты. Тем не менее, уже во второй половине четверга тележурналистов отодвинули подальше от здания Театра. Зрителям теперь приходилось довольствоваться далекими общими планами, где в вечернее и ночное время мало что можно было увидеть в подробностях. В пятницу Госдума активно обсуждала возможность введения временных ограничений (почти цензуры!) на работу ТВ, а Министерство печати, бегущее впереди паровоза, поспешило за провинность подобного рода прекратить вещание телеканала «Московия».

В эти же два дня, дабы восполнить как-то дефицит в информации, каналы обратились к привычной «палочке-выручалочке» – фильмам. В ход шли, в основном, классические ленты, мало чем отвечающие моменту. Лишь очень немногие произведения кино и ТВ полностью «попадали в точку», соответствуя потребности дня. Причем, что немаловажно, речь в них – за исключением разве что талантливой, ставшей финалисткой ТЭФИ, ленты Н. Метлиной «Как взорвали Дудаева» (Первый канал) – шла не о лежащем на поверхности материале, сходном по своему содержанию с происходящим в столице. ТВ, будто заглядывая на шаг вперед, задумывалось над проблемами, которые неминуемо встанут перед обществом в пору осмысления нынешних событий.

Двухчастная документальная лента «Мне снится русский снег» (РТР, 25.10.2002) повествует о четырех иностранцах, в своем прошлом связанных с нашим отечеством. Они когда-то учились в московских вузах, жили вместе с юношами и девушками разных стран в неказистых «общагах», ездили со студенческими строительными отрядами на БАМ. Русский язык и русская культура стали близки им, воспоминания о былом, чувствуется, искренне их волнуют. Кому-то из зрителей главным в рассказе может показаться то, что его герои принадлежат к политической элите: трое – президенты Гайяны Бхарат Джазгео, Мали Амаду Тумани Туре, Румынии Ион Илиеску, четвертый – советник по культуре посольства Греции Димитриас Яламас. Но это, думается, лишь внешние контуры сюжета. Не менее важно тут другое: в четырех жизненных историях людей разных рас и континентов встает тема подзабытого в последние годы интернационализма. Исподволь проводится мысль о неприемлемости в наши дни любой ксенофобии, любого национального высокомерия, любой неприязни к людям другого цвета кожи, религиозных убеждений, образа жизни.

Документальный фильм Юлии Меламед «Плен. Четыре истории» (РТР) тоже о четырех героях, о журналистах, которые еще в первую чеченскую кампанию оказались в заложниках, – Николае Мамулашвили, Льве Зельцере, Николае Загнойко, Юрии Архипове. В ту пору о подробностях их заточения ничего не говорили – сообщили лишь об освобождении, и все. Теперь вот в монологах заложников, снятых в местах, где проходили события тех дней, встают детали их плена. Нетрудно заметить, в рассказах журналистов не видно ненависти к чеченскому народу. Мало того, бывшие пленники иногда даже проговариваются о своих вполне миролюбивых отношениях с рядовыми охранниками, простыми чеченскими парнями, выполнявшими приказы боевиков-лидеров.

Характерная деталь: пленных журналистов бандиты называли кличками, подчеркивающими их национальную принадлежность: «еврей», «грузин», «хохол». К чему бы такое? Вспомнилось в связи с этим: как рассказывал кто-то из побывавших в трагические дни в театре на Дубровке, главарь террористов Мовсар Бараев объяснял свое намерение отпустить кого-то из заложников-украинцев тем, что «Украина сбила русский самолет».

Говорю обо всем этом потому, что в самые последние дни появились тревожные сообщения. О них упомянул недавно президент: в ряде мест компактного проживания чеченцев, в том числе и центральных областях, соседствующих со столичной, возникает реальная опасность межнациональных конфликтов. Не всегда и не все умеют увидеть различие между «лицами кавказской национальности», мирно живущими в наших городах и селах, и террористами. В связи с событиями в Театральном Центре на Дубровке этим настроениям был дан, к сожалению, дополнительный импульс. ТВ, которое более других средств способно разжигать или, напротив, успокаивать общественные страсти, должно было в эти и последующие дни быть чрезвычайно аккуратным в прикосновении к «горячим» проблемам межнациональных отношений.

Заговорить об этом заставляет меня прошедший на следующей после захвата заложников неделе по каналу TBC большой фильм Бориса Соболева «Штурм будет стоить дорого» (27-31.10). Снятый по книге автора, он посвящен истории полувековой войны, которую вела в XIX веке на Кавказе царская Россия. Используя большой и разнообразный материал – дневники, мемуары, документы военного ведомства, включая в ткань ленты фрагменты художественных фильмов и современной хроники, разыгрывая некоторые эпизоды с помощью актеров – автор постоянно проводит неправомочные аналогии между той войной и нынешней.

Журналист с пафосом и, кажется, не без удовольствия цитирует грубые, оскорбительные для национального самолюбия горцев формулировки царских генералов, в особенности А. Ермолова, по их адресу. А накладывая на подобные слова кадры нынешней военной хроники, снятой в Чечне, телевизионщики аналогию, фактически, превращают в тождество. И, возможно, сами того не желая, подливают масла в огонь национальной розни...

Четверг и пятница (24–25 октября) стали второй частью телевизионной драмы в трех актах под названием «Заложники на Дубровке». Но была в нем еще и третья, завершающая часть. Она разыгрывалась в воскресенье 27 октября, когда после благополучного исхода самого массового в истории захвата террористами ни в чем не повинных людей наступила пора первых, еще полных эмоций и шока от случившегося, оценок. Аналитические итоговые еженедельные программы разных каналов – «Времена» Владимира Познера (Первый канал), «Вести недели» Евгения Ревенко (канал «Россия»), «Намедни» Леонида Парфенова (НТВ), «Итоги» Евгения Киселева (TBC) – были, фактически, целиком посвящены одной этой теме.

При том, что я люблю придираться – и считаю главной задачей критика именно придирчивый, «по гамбургскому счету», анализ того, что получилось на экране, – на сей раз, мне кажется, все четыре наших воскресных «гранда» (а накануне еще и «Постскриптум» Алексея Пушкова на ТВЦ) сработали превосходно. Конечно, какие-то претензии к ним предъявлены вполне быть могут. Скажем, «Московский комсомолец» еще в пятницу, 25 октября, вышел с громадной шапкой, расположенной на первой полосе, над названием газеты, где были помещены фотопортреты руководителей ФСБ Н. Патрушева, МВД Б. Грызлова, начальника столичной милиции В. Пронина с нелицеприятным вопросом-лозунгом: «А ВЫ ГДЕ БЫЛИ?» И, соответственно, во вторник 29 октября устами Александра Минкина газета заявила: «Все аналитические телепередачи были переполнены международным терроризмом, шахидами, яркими примерами из истории, но фамилий Патрушева, Грызлова не звучало. О них почему-то забыли. Все сразу, как по команде».

Имен этих в недельных итоговых программах, действительно, не найти. Но, мне кажется, не из-за робости телеканалов и, тем более, не из-за того, что им запретили называть имена руководителей силовых ведомств. В пору, когда заложники находились в руках террористов, все каналы по много раз на дню склоняли эти имена и не стеснялись в эпитетах в их адрес, потому что ТВ, как и другие СМИ, в это время пыталось ответить на вопрос: как случилось, что такая большая группа террористов с вооружением и взрывчаткой беспрепятственно проникла в столицу, а затем смогла захватить театральное здание.

В воскресенье же основной тональностью стала радость победы над террористами, и появились вопросы, в том числе довольно острые, связанные с осмыслением этого события. В частности, все названные итоговые публицистические программы – одни в более мягкой форме, другие в более жесткой – задавались рядом серьезных и очень неприятных для руководителей спецоперации вопросов. О тщательно скрываемом властью составе газа, примененного во время операции освобождения заложников, о промедлении медиков в использования ампул с противоядием, о том, что подавляющее большинство невинных жертв пришлось не на пули террористов, а на действия спасителей.

Творческой особенностью воскресных программ было то, что они, несмотря на большое число вопросов, недоумений, критики, в главном своем, эмоциональном тонусе исходили из ощущения победы над страшной опасностью. От этого во всех передачах присутствовала полузабытая интонация победы. Каждый из авторов разыграл тему итогов 56 часов минувшей недели применительно к особенностям своей программы.

«Времена» В. Познера, как всегда состояли, в основном, из подробных анализов случившегося, сделанных имеющими прямое отношение к событиям «первыми» персонами российской политики. На сей раз это были мэр столицы Ю. Лужков, лидер фракции СПС в Госдуме Б. Немцов, депутат-артист И. Кобзон. Кроме них в студии были продюсер мюзикла «Норд-Ост» А. Цекало, политологи и политики Д. Ольшанский, А. Дугин. А. Джемаль, корреспондент телекомпании «Аль Джазира» А. Хузан.

В. Познер, как всегда, увлекается международным масштабом анализа. На сей раз с помощью «телемоста» он связывался с экс-премьером Израиля Б. Нетаньяху. Мастерство В. Познера-ведущего состоит в том, что выбором собеседников, характером задаваемых вопросов, руслом тщательно регулируемого разговора он исподволь, почти незаметно для неискушенного глаза, проводит необходимую ему (а очень часто – и власти!) тенденцию. На сей раз осторожный В. Познер выбрал для анализа-сопоставления Израиль не случайно. В этой стране, славящейся своей постоянной борьбой с террористами, исповедуется жесткий стиль решения подобных вопросов. Спецслужбы Израиля никогда не соглашаются ни на какие условия террористов, не вступают с ними в переговоры, без долгих размышлений начинают штурм.

Своим выбором В. Познер нейтрализовал упреки всех тех, кто в эти дни говорил о слишком большом числе жертв, об излишней жесткости операции, об отсутствии полномочного представителя президента на переговорах с террористами. В студии был лишь один человек, который продолжал вести подобные разговоры (это также входит в «репертуар» познеровских «Времен» – кто-то у него всегда приглашается в качестве «закваски» острой дискуссии). Б. Немцов, применяя всякий раз присказку «давайте говорить честно», жаловался на введенный в больницах запрет на общение родственников с пострадавшими, на сокрытие истинных цифр жертв и т. д. В. Познер замечательно отыграл реплики своего гостя: «Вы уже трижды призываете нас говорить честно, но мы здесь разговариваем только так».

После такой декларации ведущего политик стал выглядеть популистом не самого высокого пошиба. Кстати, два дня спустя, в прямом эфире, в передаче «Лицом к городу» (ТВЦ, 29.10.2002) столичный мэр, имея в виду эту программу, с едва скрываемым презрением говорил о «джентльменстве» Б. Немцова, который во время посещения с И. Хакамадой логова террористов, «галантно» пропустил даму вперед. И, обобщая, сказал о подобных тому: «одни люди оказались в центре событий, а другие – в центре телекамер».

«Времена» вышли в эфир в 6 вечера. Часом позже стартовали «Итоги» Е. Киселева. Он начал выпуск яркой публицистической формулой: «Нам говорили, что в Чечне все кончилось, а она оказалась на соседней улице». И после такого зачина в его программе, которая по формату своему тяготеет, как и познеровская, к разговорному жанру, пошли репортажи от ворот 13-й горбольницы (туда доставили большинство пострадавших). Несмотря на обещания выписать многих заложников, их не выпускают, а еще, оказывается, допрашивают, полагая, что среди невинных могут затесаться и люди М. Бараева. Тут же было интервью с врачом больницы, который признавался, что не знает от какого газа пытается лечить пострадавших. И тут же Е. Киселев сообщил в прямом эфире последние данные: из 117 погибших заложников лишь один принял смерть от пули, все остальные – от неизвестного газа.

В отличие от Е. Киселева, почувствовавшего родную ему стихию оппозиционного ТВ, Е. Ревенко (его «Вести недели» вышли часом позже «Итогов») был значительно лояльнее в своих выводах. Он сделал акцент на конкретных человеческих судьбах, обнаружив любопытные, неизвестные еще факты. Рассказал, например, об артистах мюзикла, которые, связав предметы своего гардероба в один длинный канат, сумели, подобно персонажам авантюрной литературы, спуститься с третьего этажа и спастись. Дал интервью на больничной койке с Ольгой Черняк, журналисткой Интерфакса, которая, находясь в зрительном зале, сразу же по мобильному телефону сообщила коллегам о нападении террористов, и стала, таким образом, первым источником информации о случившемся. Включил в программу разговор с Алексеем Иващенко, одним из двух соавторов «Норд-Оста». «Мы делали этот спектакль для людей всех национальностей» – лейтмотив его высказываний.

Наконец, «Намедни» Л. Парфенова, которые вышли еще часом позже, в 21.00. Они, если можно так сказать, собрали все лучшее, что было у конкурентов. Соединили в сложном творческом сплаве фактическую и оценочную, аналитическую стороны события, рассказали о людях, причем, как это умеет делать один Л. Парфенов, нередко пользовались в раскрытии предмета яркими, образными средствами, сродни искусству. При богатстве и широте охвата материала, лейтмотивом выпуска стали сюжеты, посвященные ТВ, которое освещало события на Дубровке. Собеседниками Л. Парфенова стали поочередно Марк Франкетти (телерепортер английской «Санди тайме», который дважды был в здании Театрального центра), Сергей Дедух (НТВ), Борис Кольцов (НТВ) – каждый из них побывал там также. Кроме того, рассказано было о работе вездесущего канала Си-Эн-Эн, с эффектным монологом на тему терроризма в жизни современного человечества выступил Савик Шустер (НТВ).

А еще в «Намедни» был интереснейший сюжет молодой журналистки Асет Вацуевой, посвященный чеченкам-камикадзе. Он оказался очень кстати после того, что всю субботу и все воскресенье на разных каналах зрители могли видеть в повторах кадры зрительного зала, где остались сидеть в неестественных позах на своих местах убитые во сне, одетые во все черное и перепоясанные «поясами шахидов», чеченки из команды М. Бараева. В течение трех дней в репортажах, снятых нашими репортерами, мы видели их и живыми, с пистолетами «ТТ» в руках, таинственными, не произносящими ни звука, прячущими свои лица за не принятой у чеченцев чадрой...

Э. Николаева из «Московского комсомольца» (31.10.02) напустилась на этот сюжет: «Перлом нынешней бесплатной терpop-PR-кампании был материал в "Намедни", посвященный заблудшим и обманутым девушкам, которые, обвязавшись взрывчаткой и напихав туда стальных шариков, пришли на спектакль "Норд-Ост" взорваться вместе с его зрителями, виновными в том, что чеченцы воюют с Россией! После этого нам, кстати, звонили разгневанные телезрители, которые от всей души обещали разбить лицо Лене Парфенову».

Пассаж журналистки – в особенности, если сравнить его с укором со стороны А. Минкина – напомнил нам, что тема, еще не успев остыть и превратиться в историю нашего ТВ, продолжает вызывать яростные, вплоть до мордобоя, споры. Но, при всем том, любые, даже самые жаркие споры все-таки гораздо лучше, нежели то, что происходило в течение 56 часов в Театральном центре неподалеку от станции метро «Дубровка».

2002

в начало

 

в оглавление << >> на следующую страницу