ЧАСТЬ II

 

ЧЕМ ВЫДЕЛЯЕТСЯ ЖУРНАЛИСТСКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ В РЯДУ ДРУГИХ ТЕКСТОВ МАССОВЫХ ИНФОРМАЦИОННЫХ ПОТОКОВ

 

ГЛАВА 1. В ЧЕМ СОСТОИТ ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ЖУРНАЛИСТСКИХ МАТЕРИАЛОВ

Беседа седьмая. Можно ли сравнивать «медного всадника» и метеосводку!

Беседа восьмая. В чем секрет актуальности?

Беседа девятая. Как слово наше отзовется!..

 

ГЛАВА 2. КАК УСТАНАВЛИВАЮТСЯ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ФОРМОЙ И СОДЕРЖАНИЕМ

Беседа десятая. Что нам стоит текст построить!

Беседа одиннадцатая. Как ЭВС «уживаются» в тексте!

 

ПРЕДЛОЖЕНИЯ И ВОПРОСЫ ДЛЯ ТЕХ, КОМУ ВАЖНО ОСВОИТЬ ОСОБЕННОСТИ

ЖУРНАЛИСТСКОГО ТЕКСТА

 

ГЛАВА 1.

В ЧЕМ СОСТОИТ ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ЖУРНАЛИСТСКИХ МАТЕРИАЛОВ

 

Беседа седьмая

 

МОЖНО ЛИ СРАВНИВАТЬ «МЕДНОГО ВСАДНИКА» И МЕТЕОСВОДКУ!

– Значит, мы начинаем разговор об особенностях собственно журналистского творчества... Но почему Вы хотите сначала остановиться на текстах? Ведь произведение – продукт творчества, его результат, в котором «умирает» творческий процесс. Мне кажется, было бы логично так и построить беседу: от начала работы – к ее результату.

– Не на текстах, Алеша, я намерена сейчас остановиться, а на их характерных чертах – тех, что образуют порождающую модель журналистики как определенного вида творческой деятельности. Вы забыли, что мы говорили о порождающих моделях?

– Почему же? Помню: «взлетное поле», с которого «стартует» творческий процесс...

– Да это образ, метафора. А, по сути, порождающая модель есть именно представление о характерных чертах произведений, создаваемых тем или иным видом творческой деятельности. Именно это представление и руководит творческим поведением человека. Для того чтобы поступить на наш факультет, Вы должны были представить в приемную комиссию несколько публикаций, так?

– Да, конечно. У меня, их было около двух десятков, и статьи и радиосюжеты. До сих пор помню, как я возился с их оформлением.

– А перед тем как оформлять, их надо было подготовить – это посерьезней! Так почему у Вас получились газетные и радийные материалы, а не стихи или рисунки? – они ведь тоже печатаются в газете...

– Ну, как «почему»? Я так хотел, мне так было нужно...

– ...и у Вас в голове был определенный образ журналистского материала. Он мог сложиться стихийно, мог формироваться направленно, специально – этого я не знаю, но факт тот, что он был. Без него Вы никак не могли бы написать текст, который бы редакция приняла.

– Да, конечно. Я занимался в Московском городском дворце творчества детей и юношества, где мы обсуждали журналистские материалы, у нас даже практика была.

– Вот видите... А у большинства людей представление о журналистском тексте складывается стихийно – хотя бы потому, что они время от времени читают газеты и смотрят телевизор. Но из-за того, что в средствах массовой информации встречаются разные произведения, не только журналистские, это представление может быть размытым, не очень точным. Чаще всего такая неточность – следствие слияния представлений о трех видах текстов: рассказе – продукте художественного творчества, публицистическом выступлении и журналистской публикации. Это очень заметно на творческом конкурсе, когда знакомишься с письменными работами абитуриентов.

– Следовательно, наша задача – помочь студенту сделать более профессиональными его представления?

– Именно так. Надо помочь ему уточнить стихийно сложившиеся представления о характерных чертах журналистского произведения, потому что свои профессиональные действия он будет совершать исходя из того, как представляет себе эти черты.

– Легко сказать – уточнить! А где мерило точности?

– В отношении мерила Вы, конечно, правы. Математический аппарат в нашей науке пока не в ходу. Но ведь тексты, если их внимательно рассматривать, и сами способны уточнять то, что мы о них думаем. Попробуйте сопоставить, допустим, ярко выраженные тексты трех видов, упомянутых выше: беллетристический рассказ, публицистическую статью, принадлежащую перу политика, экономиста или учителя, и произведение профессионального журналиста. Вы увидите, что...

– Но как их сопоставлять-то? Не по количеству же строк!

– Разумеется. Для этого наукой о текстах как знаковых системах разработан специальный инструментарий. Если предметы вещного, материального мира сравнимы по длине, ширине, высоте и материалу, из какого они состоят, то информационные продукты помимо того, что сравнимы по материалу, в котором овеществлены, поддаются сопоставлению по семантике, прагматике и синтактике.

– Эти термины мне известны: в курсе «Введение в теорию журналистики» мы использовали их для описания трех аспектов «текстовой» деятельности журналиста.

– Но вообще-то они применимы не только к журналистике, поскольку обозначают три типа отношений с действительностью любого текста. Смотрите: все тексты, как мы знаем, есть результат переработки информации – сведений, получаемых их создателями от действительности. Соответственно они и отражают в знаках действительность: тот или иной ее аспект, с той или иной мерой точности, полноты, глубины. Поэтому можно сказать, что они состоят с действительностью в семантических отношениях – как обозначающее с обозначаемым. Фокусируются эти отношения в хорошо известном понятии «тема». Помните, как оно раскрывается в словарях?

– Суть – да. Может быть, не дословно, но... Предмет описания, изображения, исследования – круг жизненных явлений, отражаемых в произведениях.

– Да. Это понятие само по себе акцентирует связь обозначающего с обозначаемым в ее самом общем виде.

Теперь вторая сторона дела. Все тексты, будучи предназначены для удовлетворения тех или иных потребностей общества, имеют определенное социальное и культурное значение, то есть представляют собой в некотором роде ценность. В силу этого любой из них оказывается включен в прагматические отношения с действительностью, которые реализуют себя через использование произведения потребителем. Фокусом таких отношений является идея произведения, понимаемая обычно как главная мысль, вытекающая из его целостного восприятия. Проявляя коммуникативные намерения автора, она-то и определяет в решающей степени нужность, полезность текста для адресата.

– Если коротко: тема – то, о чем произведение, а идея – то, что автор по этому поводу хочет сказать.

– Согласна, только такой нюанс: не что хочет сказать, а что говорит. Между намерениями и воплощением их бывают несовпадения.

Идея – откровение автора, его открытие, которое он через свое произведение делает достоянием людей...

– ...в благородном стремлении их осчастливить!

– Может быть; в каждой шутке, скажу я Вам, есть доля правды. Мотивы творческой деятельности весьма разнообразны есть в их ряду и такой...

Третий тип связи информационных продуктов с действительностью проявляется в том, что любой из них обладает достаточно сложным строением – объединяет в себе организованное с помощью определенных правил так или иначе упорядоченное множество элементов разных уровней. В силу этого он становится носителем синтактических отношений, возникающих между ним как единым целым и отдельными его элементами. Синтактические отношения фокусируются в представлениях о диалектике содержания и формы произведения, о его структуре и организации.

– А причем тут действительность? Ведь получается, что это отношения внутри произведения.

– Ну, во-первых, разве само произведение не часть действительности? Во-вторых, разве не часть действительности те правила, которыми задается его организация? И, наконец, в-третьих: синтактика произведения всегда ориентирована на восприятие аудитории, которой оно предназначено, то есть на действительность!

– И, по всей вероятности, рассматривать семантику, прагматику и синтактику текстов нужно, говоря языком математики, которую я, честно говоря, недолюбливаю, – как величины переменные...

– Мне очень нравится Ваше стремление к математической точности, даже если вы математику не любите. Это, действительно, величины переменные – так же, как высота, ширина и длина. Только там различия – количественные, а в нашем случае – качественные. Одно дело, например, – семантика управленческого решения, и совсем другое – семантика лирического стихотворения. А прагматика?.. Сравните идею рекламного объявления с идеей научно-популярного очерка о тайнах психики. И в синтактике то же самое. Сопоставьте, скажем, сложную архитектонику пушкинского «Медного всадника» и тоже сложную, но совсем иную – телепередачи «Итоги». Я уж не говорю об архитектонике метеосводки... Все это вместе взятое приводит к разному воздействию текстов, к выполнению ими разных функций.

– Значит, семантика, прагматика и синтактика – это и есть параметры, по которым могут сопоставляться тексты массовой информации, производимые самыми разными родами творчества?

– И не только массовой информации. Все тексты, вся социальная информация! Выявить специфику этих параметров для того или иного вида творчества – значит сделать очевидной его порождающую модель.

– Теперь я, пожалуй, мог бы попытаться решить задачку, которую Вы предлагали...

– Насчет сравнения текстов трех видов?.. Пока не стоит. Давайте сначала четко определим своеобразие этих параметров в журналистском произведении.

– А кстати, произведение, информационный продукт, текст... У Вас все эти слова звучат как синонимы. Так оно и есть?

– В общем-то, да, хотя и не вполне. Каждое из них родилось в своей «системе отсчета», имеет свою стилистическую окраску, живет в своем ареале. Но для обсуждения наших вопросов эти достаточно тонкие различия принципиального значения не имеют. Поэтому мы будем употреблять их как понятия взаимозаменяемые.

в начало

 

Беседа восьмая

 

В ЧЕМ СЕКРЕТ АКТУАЛЬНОСТИ?

– Итак, что бы Вы могли сказать насчет основной особенности журналистского произведения?

– Раньше бы я ответил, не сомневаясь: актуальность, злободневность! А теперь вот задумался...

– И хорошо, что задумались. Разве научная статья не должна быть актуальной? А дипломатическая нота?.. А метеосводка?..

Актуальность, действительно, важное свойство журналистских материалов, однако оно присуще многим видам текстов. К чертам специфическим, на мой взгляд, его относить ошибочно. Но главное в том, что оно является производным от семантики, от семантических и прагматических особенностей того или иного вида произведений, а это значит: в каждом из них секрет актуальности свой.

– И в журналистике есть такой секрет?..

– А как же! Вот до него мы и должны добраться.

Прочитаем для начала конкретный журналистский материал – информационную заметку, опубликованную в «Известиях» под рубрикой «Тревога»:

 

«Призрак Чернобыля промелькнул над Волгоградом

Четыре с половиной тревожных часа пережили на Волгограде, ком предприятии "Титан-изотоп", где готовят к захоронению радио активные отходы, занимаются наладкой радиоизотопных приборов и перезарядкой дефектоскопов. И вот на "Титан-изотоп" прекратили подачу электроэнергии в наказание за долги. Отключили внезапно, без предупреждения. А на предприятии с особой спецификой как раз в этот момент в так называемой «горячей камере» с уровнем в 1000 кюри шли работы с радиоактивными материалами. Стало не до работы. Следовало немедленно принять меры безопасности загерметизировать "горячую камеру". Но при обесточенных механизмах сделать это было невозможно. На "Титан-изотопе" были сразу же парализованы все системы, которые должны постоянно находиться в рабочем состоянии. В том числе (что, по мнению специалистов, самое страшное) система противопожарной безопасности. Вспыхни в то время пожар, радиационный "джинн" мог бы вырваться на свободу... Потребовалось вмешательство не только городского штаба по делам гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям, но и заместителя прокурора Волгограда, чтобы только спустя четыре с половиной часа возобновили подачу электроэнергии. Призрак Чернобыля лишь промелькнул над Волгоградом...»

 

Зададимся вопросом: о чем тут речь?

– Ну, понятно: о ситуации, сложившейся на волгоградском предприятии «Титан-изотоп» из-за отключения электроэнергии.

– Можно, конечно, ответить и так. Однако нетрудно заметить, что это неполное, а потому и неточное обозначение предмета сообщения. Согласитесь, происшествие в Волгограде привлекло внимание журналиста фактом крайне опасного совпадения: электроэнергию на предприятии с особой спецификой отключили в момент, когда шли работы с радиационными материалами. Угол зрения на случившееся определило именно это: проблема радиационной опасности, одна из острейших для общества на сегодняшний день. Автор описывает ситуацию через призму данной проблемы, подробно останавливаясь на фактах, имеющих отношение именно к ней. Следовательно, полный ответ на вопрос, о чем материал, должен включать в себя указание не только на ситуацию, но и на проблему, в свете которой она раскрывается. Так?

– Наверное...

– И как в этом случае должна звучать тема заметки?

– Видимо, таким образом: «Ситуация радиационной опасности, возникшая на «Титан-изотопе» из-за внезапного отключения электричества».

– Чувствуете, какое существенное уточнение?

А теперь давайте подумаем: могла бы данная ситуация стать основой иного тематического решения материала?

– Не уверен. Мне кажется, что обстоятельства тут сами за себя говорят.

– Говорят-то говорят, однако... Любая жизненная ситуация складывается из множества фактов и связана со множеством проблем. Например, имел ли автор заметки возможность рассмотреть происшедшее через проблему финансовой несостоятельности предприятия, ставшей причиной всех неприятностей?

– Да, конечно.

– А через проблему незащищенности людей от произвола энергетиков, позволяющих себе отключать электричество без предупреждения независимо от специфики предприятий?

– Тоже мог. Между прочим, в «Известиях» был материал на подобную тему: о ситуации в одной из дальневосточных больниц, когда погибла женщина из-за такого же произвола энергетиков. Там вопрос ставился именно так.

– Помню его, он назывался «Мрак»...

Так вот, при таком изменении угла зрения неизбежно изменился бы и состав фактов, отобранных журналистом для воспроизведения ситуации. В фокусе его внимания оказались бы прежде всего те факты, которые связаны уже с этой проблемой!

– А может, мы уточним содержание понятий «факт», «ситуация», «проблема»? Как-то интуитивно их понимаешь, но хочется уверенности...

– Очень хорошо, самое время! Дело в том, что они-таки действительно многозначны и потому употребляются в разных смыслах – и в науке, и в практике. Уточнить в данном случае – значит договориться о том их значении, которое будет для нас основным.

Слово factum в латинском языке означает «сделанное, совершившееся». От него и происходит первоначальное значение понятия «факт», зафиксированное в словарях русского языка: «действительное, вполне реальное событие, явление». Ученые усмотрели серьезную необходимость различать онтологический и гносеологический смыслы этого понятия. В онтологическом смысле факт – «единица реальности, доступная наблюдению, но существующая независимо от сознания человека»; в гносеологическом — «фрагмент сознания, отражающий единицу реальности». И вот какая интересная закономерность: затмение Солнца как факт реального мира (онтологический) и затмение Солнца как факт сознания (гносеологический) не тождественны, не равны по объему вмещаемых в них связей. Реальность всегда богаче того, что мы знаем о ней.

– А с какими же фактами имеем дело мы, журналисты? Я думаю, и с теми и с другими.

– Да. Но даже когда журналист соприкасается с фактом реальности, этот факт сразу превращается в факт сознания – сначала его собственного, потом общественного. Иного пути познания нет. Другое дело, что нужно стремиться к максимальному соответствию нашего представления о реальности – ей самой. Препятствий тут много. Едва ли не главное из них в том, что факт реальности не поддается рассмотрению один, сам по себе. Выхваченный из системы существенных связей, он легко может превратиться в нашем сознании в картинку, искажающую действительность. Это объясняется тем, что в силу своей творческой природы сознание, не отразив реальных отношений факта, способно включить его в систему иных связей – несущественных, малосущественных, а то и вообще кажущихся.

– Вот так, наверное, и появляются пресловутые «жареные факты», за которые нередко ругают прессу.

– Ну, тут все несколько сложнее... Хотя это всегда свидетельствует о нарушении важнейшего профессионального требования: даже если журналист хочет рассказать об одном факте, он должен изучить ситуацию, то есть увидеть и проанализировать его в связи с другими фактами, совместно с ним характеризующими данный фрагмент действительности.

– Да об одном факте никогда и не получается написать. Только в официальной хронике: имярек освобожден от занимаемой должности... А так обычно – минимум три факта.

– А это уже ситуация! Вот Вам ее определение из словарей: «(от позднелат. situatio – положение), сочетание условий и обстоятельств, создающих определенную обстановку, положение». Эта обстановка, положение как раз и проявляется через факты – своего рода атомы действительности – и через их связи. Вот почему оказывается возможным определить ситуацию как совокупность взаимосвязанных между собой фактов, характеризующих в том или ином отношении положение на объекте.

Как и факт, ситуация может быть понята в онтологическом и гносеологическом смыслах, и закономерности здесь те же: отражаясь в сознании, реальная ситуация как бы теряет часть своих связей. Зато в ней становятся отчетливее видны главные факты, главные связи, если, конечно, воспринимать ее внимательно и непредвзято.

– Вы назвали реальные факты атомами действительности. Тогда реальные ситуации – молекулы!

– Ну, если Вам так хочется... Только по поводу этих «молекул» надо еще кое-что иметь в виду.

– И наверное, даже не кое-что, а много чего...

– Да, много... Так, ситуации неизбежно различаются по величине – это связано с тем, что различаются по величине и характеризуемые ими объекты. Причем нельзя забывать о системности мира: любой его объект может рассматриваться как самостоятельная система и в то же время входить как элемент в другую, более широкую систему. Точно так же и ситуации: ситуация в городе есть часть ситуации в области, ситуация в области – составляющая ситуации в стране и т. д., и т. п.

Различаются ситуации и по времени: одно дело – положение на объекте сегодняшнее (ситуация текущей реальной действительности), другое – его вчерашний день (ситуация вчерашнего дня).

– Можно говорить и о ситуациях прошлого.

– Вполне!

Наконец, есть еще один критерий для различения ситуаций – глубинный, невооруженным глазом его и не разглядишь. Поэтому, прежде чем его сформулировать, нам придется разобраться с понятием «проблема».

– Проблему объясняют по-разному: и как задачу, и как трудность. А в расхожей присказке «Нет проблем!» она вообще звучит как «Пустяк!».

– Ну да, пустяк, ничего сложного... Значит, если проблемы есть – есть сложности. И смысл такой не с потолка берется!

Мир движется противоречиями – это знает сегодня каждый школьник. Закон единства и борьбы противоположностей, лежащий в основе развития действительности, ее движения к прогрессу и регрессу, проявляет себя повсеместно и повседневно. И эти проявления показывают, что в своем развертывании диалектическое противоречие проходит разные ступени. «Молодое» противоречие практически незаметно: оно существует как равнодействие противоположностей, пребывающих еще в единстве, взаимопроникновении, и объект, отмеченный им, выглядит спокойным, благополучным. На следующей ступени развертывания противоречия противоположности заявляют о своем различии, поляризуются, начинаются столкновения, и объект благополучным быть перестает: он испытывает их разрушительное воздействие.

– Ну, прямо как люди! Складывается любой новый коллектив – никто никого толком не знает, все друг другу нравятся тишь да гладь. А поработали полгода – и пошли, как круги по воде возмущения: то один повод для разногласий возникнет, то другой...

– Вот это и есть пример развивающегося противоречия. Любой коллектив – объект действительности. Законы мироздания на кривой козе не объедешь!

Обострение противоречия ведет к конфликту противоположностей, эта ступень отмечена их антагонизмом – тут объект может испытать и серьезные потрясения. А вот разрешится противоречие – и наступит качественно новое состояние объекта. Оно может быть более высокой стадией в его развитии, может быть падением, регрессом, но в любом случае это будет новое состояние, когда противоположности как бы угаснут, перейдя друг в друга. И начинай сначала...

В социальной действительности все связано с человеком, и он не может не чувствовать пульсации ее противоречий. Если где-то в «зоне досягаемости» идет нарастание противодействия между противоположностями, оно переживается людьми как трудности – реальные трудности, из которых надо найти выход и которые оборачиваются для них задачами, требующими решения, то есть творческими задачами. Вот эти творческие задачи и принято обозначать понятием «проблема». Греческое слово problema, от которого происходит данное понятие, так и переводится – «задача».

– То есть проблема восходит к противоречию. Она как бы является его отражением в сознании человека, верно?

– Не противоречия в целом, а определенной ступени в его развертывании – ступени противодействия противоположностей. Причем это такое отражение, в котором присутствует и опережающий, прогностический момент: ведь постановка задачи есть одновременно предвидение возможностей ее решения. Чем точнее предвидение и надежнее средства, избираемые в соответствии с ним, тем больше вероятность преодоления трудностей, разрешения противоречия.

– Но тогда, я Вам скажу, если очень постараться, можно снимать противоречия, не давая им дойти до конфликтной стадии!

В принципе это возможно (хотя и трудно), а потому желательно!

Ну, а теперь вернемся к разговору о глубинном критерии различения ситуаций.

– Я уже понимаю, к чему Вы клоните: этот критерий – ступень противоречия, переживаемая объектом. Так?

– Почти так. Дело в том, что объект всегда одновременно испытывает влияние многих противоречий. А потому я бы говорила о ведущем противоречии: этот критерий – переживаемая объектом ступень в развитии его ведущего, то есть наиболее существенного в данный момент, противоречия.

– Раз ступеней три, то, видимо, придется выделить и три типа ситуаций?

– Бесспорно. Первый тип – позитивные ситуации, те, что соответствуют первой ступени в развертывании ведущего противоречия.

Второй тип – проблемные ситуации; они характеризуют состояние объекта на второй ступени развертывания его ведущего противоречия.

Третий тип – конфликтные ситуации, складывающиеся на объекте в случае, если противоречие перешло на стадию антагонизма противоположностей.

– Хорошо. Только я прагматик и хотел бы четко представлять, что это знание может дать мне для практической работы. Пока оно для меня – чистая философия!

– А для Вас это слово ругательное?.. Неужели Вы всерьез считаете, что, рассматривая теорию какого-либо вопроса, можно обойтись без философии? Мы с Вами не первый раз затрагиваем философские аспекты творческой деятельности вообще и журналистской в частности. Что же касается практического смысла... Давайте сделаем так: я расскажу Вам эпизод из журналистской практики, а Вы прокомментируете его. Идет?

– Давайте. Почему бы нет, если от этого будет польза...

– Дело было в сибирском городе, где я работала в «молодежке». По случайному стечению обстоятельств мне пришлось разбираться с положением дел в крупном строительном тресте одновременно с коллегой из другой газеты. История была достаточно сложная, длившаяся долго. Люди, обратившиеся в редакции, вызывали симпатию тем, что заботились не о себе лично, а добивались улучшения организации дела. Непорядков в ней хватало. Казалось, надо писать критический материал, – с этим заключением я и пришла к своему редактору, журналисту опытному, видавшему виды (прозвище ему дали Тертый Калач). Он меня выслушал, прогуливаясь по кабинету (привычка была такая: ходит и потирает руки), покивал головой, потом сел за свой стол и сказал: «Считайте, что Вы справились с заданием, но материала делать не надо». В ответ на мое недоумение пояснил: «Вы же обратили внимание – управляющий трестом главный инженер работают там месяц с небольшим. Потому и поменялось руководство, что дела в тресте шли из рук вон плохо. Только разве за месяц они что-то могли успеть?.. Ситуация на переломе, и писать о ней несвоевременно».

А коллега из другой газеты разразился большой и хлесткой статьей, – я читала ее с некоторой завистью. Но, как выяснилось, завидовала напрасно. Через неделю-другую в этом издании появилось письмо группы строителей, подготовленное по поручению производственного совещания работников треста. Главный упрек журналисту состоял в том, что с критическим материалом он опоздал и ответственность за непорядки, по сути дела, возложил на тех, кто начал наводить порядок. Я тогда очень зауважала своего редактора...

– Та-ак. Комментировать тут особенно нечего. Ваш Тертый Калач, Вы сами сказали, был опытнее и понимал что к чему. Хорошо!

– Что хорошо-то?.. Понимаете, я на всю жизнь запомнила эти его слова: «Ситуация на переломе». Ведь они у него не просто так выскочили. В силу опыта ли, образования ли, но он в отличие от нас двоих, тогда еще молодых людей, видел движение действительности, чувствовал в ней смену состояний, отнюдь не очевидную.

– Он был стихийный философ?

– Ну, почему же стихийный?.. Я думаю, он был достаточно философски образован. Так что знание философских постулатов – своеобразный ключ к мудрости. А мудрость в нашем с Вами деле – ох как нужна! Вот Вам и практический смысл.

– Да я уж все понял...

– Ну, а раз поняли, давайте смотреть, какие варианты ситуаций могут быть представлены в журналистском произведении.

– Да всякие! Из каких состоит жизнь, такие и попадают в поле зрения журналистов.

– И все-таки попытаемся их все обозначить и ранжировать.

По времени – это, прежде всего ситуации текущей реальной действительности (то есть сегодняшние, новые, дающие аудитории представление о переменах в мире – очевидных, если они принимают форму событий, или неочевидных, если касаются сущности, непосредственному наблюдению не поддаются и постигаются работой мысли). Однако рассматривают журналисты и ситуации вчерашнего дня – как правило, в связи с необходимостью глубже понять сегодняшнюю ситуацию, ставшую предметом непосредственного профессионального интереса. Особый случай – обращение к ситуациям из далекого прошлого. Чаще всего оно бывает вызвано потребностью заполнить «белые пятна» на исторической карте, которые неизбежно остаются во все времена и на определенном этапе становятся помехой для глубокого понимания настоящего. Так десять лет назад нашу прессу буквально захлестнул вал публикаций о малоизвестных событиях 70-летней истории Советского государства, о ГУЛАГе, о скрытых страницах Великой Отечественной войны. Это было вполне оправданно и сыграло существенную роль в избавлении сознания людей от утопических иллюзий и заблуждений, мешавших процессам оздоровления общества.

– Такие публикации и сейчас еще время от времени появляются.

– Да, но сейчас они уже воспринимаются как некоторая избыточность: повторы пошли...

Важно подчеркнуть: к какому бы времени такие ситуации ни относились, они всегда – из реальности, не вымышленные, не созданные фантазией, а рожденные жизнью.

– Ну, это само собой... Журналистика же – не художественная литература.

– Для кого – само собой, а для кого и нет!

Если принять во внимание размер, масштаб отражаемых в журналистике событий, окажется, что есть самые разные ситуации: от локальных (допустим, ситуация в жизни отдельного человека, семьи, коллектива) до глобальных (к примеру, ситуация экологического кризиса, переживаемого планетой).

И все эти ситуации могут быть любого типа, а именно...

– ...позитивные, проблемные и конфликтные.

– Точно. Позитивные – и тогда рождаются материалы, которые принято называть положительными. Проблемные — ложатся в основу проблемных аналитических публикаций. Конфликтные – вызывают остро критические выступления, в том числе в сатирической форме.

– Между прочим, сегодня сатира пошла на убыль!

– Верно, и об этом нужно вести специальный разговор.

А пока вспомним: как мы с Вами успели заметить, рассматривая заметку о «Титан-изотопе», реальная конкретная ситуация – только одна составляющая темы журналистского произведения. Есть и вторая – масштабная общественная проблема, через которую эта ситуация рассматривается. И здесь чрезвычайно важный момент.

Подумайте: казалось бы, журналистская публикация рассказывает об отдельном случае, непосредственно не касающемся читателя, зрителя или слушателя. А вызывает она широкое обсуждение, часто – споры, нередко и определенные поступки. Почему?

– Задевает...

– Но почему задевает?.. Оказывается, в том-то и дело, что этот «отдельный случай» вовсе не отдельный. Поскольку мир системен и каждая локальная ситуация входит в более широкую, они многим объединены. Из этого «многого» журналист выбирает для отражения более широкой ситуации только одно: назревшую в ней проблему. Рассматривая через нее локальный жизненный материал, он касается обшей для многих трудности, ставит общую творческую задачу. Это и есть причина, делающая отдельную, более или менее локальную ситуацию общезначимой, общеинтересной, волнующей многих, в предельном случае – всех.

– Вот мы и добрались до секрета актуальности журналистских выступлений. Так ведь?

– Ура! Он, действительно, в этом: чем зорче увидел журналист связь конкретной ситуации с назревшей жизненной проблемой, чем глубже понял ее и получил о ней более ценное новое знание, осваивая конкретный материал, тем актуальнее будет его публикация и тем больший резонанс она вызовет.

– Но ведь не каждый журналистский текст проблемный! А информационные новостные заметки? Репортажи о спортивных соревнованиях? Интервью со звездами шоу-бизнеса, наконец?! И Вы же сами сказали: проблемные аналитические публикации рождаются только в том случае, когда журналист пишет именно о проблемных ситуациях действительности.

– Не будем путать Божий дар с яичницей... Тут надо отчетливо понимать весьма важное обстоятельство. Оно состоит в том, что между реальной конкретной ситуацией и более широкой, масштабной проблемой, из которых складывается тема журналистского произведения, существуют разные отношения.

Во-первых, реальная конкретная ситуация может нести в себе данную проблему, быть ее проявлением – и тогда она становится источником нового знания об этой проблеме, о породивших ее причинах, о неожиданных ее воздействиях и о поиске путей ее решения.

Во-вторых, реальная конкретная ситуация может содержать в себе опыт разрешения масштабной проблемы, демонстрировать пути преодоления трудностей, переживаемых многими, а также использованные для этого средства – в таком случае она дает основания для сообщения о полученном опыте.

   В-третьих, реальная конкретная ситуация может проявить конфликтный характер последствий своевременно не разрешенной проблемы – и тогда она становится поводом для урока, для анализа этих последствий, для оценки поведения людей в непростых обстоятельствах жизни.

– Вы хотите сказать, что реальные конкретные ситуации, о которых пишет журналист, бывают разными, а те масштабные, что выступают как их контекст, – всегда проблемны и в материалах отражаются только с этой своей стороны?

– О том и речь. Эти «закадровые» ситуации всегда проблемны однако отсюда вовсе не вытекает, что проблемны все журналистские материалы: ведь непосредственным предметом отображения в них становятся конкретные ситуации, а они связаны с проблемами по-разному.

Еще несколько слов о проблемах. Круг их обширен и разнообразен; одни из них – вечные, они разрешаются и возникают вновь, на новом уровне (скажем, проблемы сохранения жизни, противостояния войне, борьбы со злом); другие – порождаются определенным временем и обстоятельствами (как, например, комплекс экономических, политических и психологических проблем, возникших после распада Советского Союза). Факт тот, что нельзя сводить представление о существующих проблемах к официальным, выдвинутым властными структурами сугубо экономическим или социально-политическим задачам. Они, бесспорно, имеют архиважное значение, но не исчерпывают всех сторон бытия, волнующих человека. Если их не замечать, игнорировать, у аудитории неизбежно возникнет «информационный голод», толкающий на поиски хоть какой-то информации на этот счет, а в результате – снижение требовательности к ее качеству. Пример тому – история с «проблемой секса», а точнее – с проблемой сексуального здоровья, сексуального благополучия людей, которую долгие годы наша пресса «в упор не видела». Чем это обернулось, известно.

– Но всегда ли надо включать реальную конкретную ситуацию в контекст масштабных проблем? Ведь есть, наверное, и такие, которые способны взволновать людей сами по себе. Авиакатастрофа, например, самолет упал на дома, большое число жертв...

– Вы считаете, что эта конкретная ситуация не связана с масштабной проблемой?! Еще как связана, и не с одной. У разных журналистов поэтому рождаются тематически разные материалы. Тут надо понять очень серьезную вещь: «включать» конкретную ситуацию в контекст масштабных проблем не требуется, эта связь существует в реальности, и фокус в том, чтобы ее увидеть.

– А если реальная конкретная ситуация носит глобальный характер?

– Значит, ее границы могут совпадать с границами проблемы, волнующей население (или волновавшей, если она уже разрешилась). Но чем крупнее ситуацию берет автор, тем труднее получить о ней новое знание, и нередко такие материалы оказываются банальным словоизвержением.

С другой стороны, если взята для отображения локальная конкретная ситуация, но автору не удалось обозначить ее связь с масштабной проблемой, его неизбежно будут ругать за «мелкотемье».

– Значит, Вы настаиваете на том, что тема как характеристика журналистских произведений имеет устойчивый признак: она всегда есть конкретная реальная ситуация, восходящая к масштабной проблеме общества. Правильно я Вас понял?

– Абсолютно правильно. Я бы даже предложила эту главную семантическую особенность журналистского текста, специфику его темы выразить формулой:

 

Т = РКС / МОП

 

Где: Т – тема, РКС – реальная конкретная ситуация, МОП – масштабная общественная проблема, а символ / – знак связи.

– Почти что математика... Даже не по себе становится.

– И было бы неплохо научиться поверять алгеброй гармонию. А пока подытожим наш разговор.

Найти хорошую тему для журналиста – значит найти яркую реальную ситуацию, которая либо дает новое знание о проблеме, задевающей многих, либо показывает интересный опыт ее решения, либо открывает возможность отразить в тексте проблему новую, еще не осознанную обществом, но уже проявившуюся как реальная трудность, требующая разрешения. И чем неожиданнее или долгожданнее новые сведения, чем большего числа людей они коснутся, тем ценнее материал.

– Я думаю о заметке в «Комсомолке» про автомобиль, преодолевший скорость звука, – помните, мы читали? Действительно, локальная позитивная ситуация, всего четыре факта, а за ней – решение проблемы, с которой люди мечтали справиться уже давно...

– А теперь переключайте свою мысль: пора определять, в чем специфика идеи журналистского текста.

в начало

 

Беседа девятая

 

КАК СЛОВО НАШЕ ОТЗОВЕТСЯ!..

– Исходя из того что мы говорили о теме, Вы можете сами попытаться определить особенности идеи журналистского текста найти ее «общий признак»?

– Сложновато, конечно... Но попытаюсь.

– На всякий случай напоминаю: под идеей понимаем главную мысль произведения, в которой воплощается авторское «открытие» – достигнутое им понимание предмета и цели повествования, представляющее собой для аудитории определенную ценность.

– Думаю, тут надо отталкиваться от проблемы. Если тематическое решение материала предполагает, что адресат будет воспринимать его как близкий, то есть в связи с собственными интересами (а справиться с какой-то трудностью – это непосредственный интерес), – значит, ценность публикации для него должна заключаться в... Должна заключаться в подсказке!

– Великолепная догадка! Осталось только подтвердить ее и довести до логического конца, рассмотрев пример. Давайте-ка еще раз вернемся к известинской заметке о «Титан-изотопе». Читая текст, нельзя не заметить, что автор считает нужным показать читателю два обстоятельства:

а) как, из-за чего возникла на предприятии радиационная опасность и в чем она заключалась;

б) к каким мерам пришлось прибегнуть, чтобы опасность ликвидировать.

Зачем он это делает?

– Ради подсказки! Ради того, чтобы такие ситуации не повторялись. Я же говорил...

– Да. Во-первых, чтобы предостеречь людей от повторения действий, способных привести к подобным ситуациям. А во-вторых, чтобы подсказать шаги, которые в аналогичных условиях могут помочь преодолеть трудности.

 

Итак, наш первый вывод:

 

– характерная черта идеи журналистского произведения заключается в том, что она выступает как указатель пути к решению проблемы, подсказывает тот тип поведения или то отношение к действительности, благодаря которым адресат информации может чувствовать себя в этой жизни несколько уверенней.

 

Эта подсказка, как Вы ее назвали, в разных случаях выражается по-разному, проявляя себя в разной мере и с разной степенью настойчивости. Такая вариативность порождается многими причинами, и, прежде всего тем, что журналистский текст, являясь особым видом информационного продукта, в реальности существует как некоторое множество его разновидностей, именуемых жанрами. Как данный факт сказывается на идее конкретно, надо смотреть, когда дело касается жанровых характеристик материалов. Но суть в том, что при всем при этом направляющий, подсказывающий характер идеи выступает как устойчивый признак журналистского текста.

– Есть еще какая-то причина тому, кроме тематических особенностей?

– Есть. Начать с того, что информация вообще – не только массовая, не только социальная! – обладает свойством управления: в этом ее сущность, она – «управляющая связь», она всегда действует как сигнал к изменению поведения объекта, поскольку несет в себе сведения об изменении его среды. Однако в зависимости от класса информации (природная – социальная), типа (специальная – массовая), рода (экономическая, политическая, эстетическая и т.д.), вида (скажем, в той же экономической информации можно различить фундаментальную и прикладную, или, говоря современным языком, бизнес-информацию) ее сигнальное действие обретает своеобразие: меняется мощность сигнала, его направленность, степень универсальности, императивности. Именно здесь ключ к пониманию природы разного воздействия произведений духовного творчества.

Особенности воздействия журналистского произведения – отсюда же. Вот почему есть основания согласиться с утверждением профессора Е. И. Пронина, что журналистский текст несет в себе особый вид информации – журналистскую информацию. Согласно его исследованиям она характеризуется комплексом свойств, вызывающих определенные типы реакции на публикации. Их зафиксировано три:

1) реакции вовлечения – действия (внешние или внутренние), в которых обнаруживает себя отношение получателя информации к описываемым реалиям;

2) реакции исполнения – действия, которые представляют собой непосредственное осуществление рекомендаций или вариантов поведения, предлагаемых журналистским текстом;

3) реакции социальной гарантии – действия (готовность к действиям), в которых проявляется ответственность определенных социальных сил за необходимые последствия публикации.

– Очень интересно. Только сегодня все говорят о снижении действенности журналистских материалов. Может быть, это означает, что время «реакций исполнения» и «реакций социальной гарантии» прошло?

– Тут есть о чем подумать, действенность в привычном смысле, действительно, снизилась. А если она просто изменила характер?.. Всмотритесь в события, вызванные нашумевшими публикациями. Вышла статья в «Известиях» о Коняхине – помните? Мэр города Ленинск-Кузнецкого... Президент специальным распоряжением направляет туда комиссию Генпрокуратуры для проверки фактов. В «Совершенно секретно» появился материал Ларисы Кислинской о банных приключениях министра Ковалева. Отставка! Александр Минкин своими статьями «выбил из седла» почти всю команду Анатолия Чубайса. Это, так сказать, кадровые вопросы. В них можно увидеть проявление борьбы экономических группировок. Можно сказать – политические интриги. Но суть дела от этого не меняется: есть журналистские материалы – и есть реакции на них. А вот совсем другая область отношений. «Новая газета» выступила с идеей акции «Забытый полк» – и сотни людей включились в нее, помогая майору Измайлову и рублем, и словом, и поступком. Тоже реакция на газетный текст! Реакция исполнения...

– Но насколько часто она сегодня наступает в процентном отношении...

– Да не будем мы сейчас считать в процентном отношении! Это сфера обсуждения плюсов и минусов сегодняшней журналистской практики. А нам надо закономерности выявить. Раз есть перечисленные выше реакции на журналистские материалы, значит, есть и свойства информации, способные эти реакции вызвать. Вот и давайте смотреть, в чем они состоят.

– Но зачем это нам? Если сороконожка будет считать, сколько у нее ног, она с места не сдвинется!

– А человек будет топтаться на одном месте, если он дальше своего носа не видит! Широта взгляда, между прочим, – условие глубины мысли.

– Ну, и какой комплекс свойств у журналистской информации по-вашему?

– Да не, по-моему, а согласно концепции Е. И. Пронина, о которой я уже упомянула. От себя подчеркну только один момент: данный комплекс объединяет в себе специфическое свойство журналистской информации с ключевыми свойствами всей информации и массовой информации, и в этом слиянии суть Конкретно дело обстоит следующим образом.

Во-первых, журналистская информация характеризуется общим для всей информации свойством действительности: будучи воплощением связи человека с окружающим миром, одновременно она есть объективно необходимый действительный инструмент воздействия на этот мир.

Во-вторых, журналистской информации присуще общее свойство всей массовой информации – универсальность. Состоит оно в том, что эта информация «срабатывает» далеко за пределами отдельных ситуаций, вызывая ускорение или торможение социальных процессов. (Это третье свойство массовой информации, два других – общезначимость и общедоступность – нам уже известны. Нетрудно заметить, что универсальность производна от первых двух свойств. С другой стороны, она «снимает» их в себе, давая возможность при характеристике комплекса свойств информации того или иного рода обойтись указанием на нее как на интеграл.)

Третье свойство журналистской информации присуще именно ей, является ее специфической чертой: она отмечена идеолого-этической направленностью, то есть способностью с той или иной мерой императивности поставить адресата информации перед выбором собственной линии поведения (отношения) в контексте соответствующих идеолого-этических ценностей, в частности представлений о добре и зле, о благе, о смысле жизни.

Вместе взятые, эти свойства обусловливают место и роль журналистской информации в массовых информационных потоках в обществе в целом, определяя ее пригодность к использованию в механизмах самоуправления общества: в системе гражданских отношений и общественно-политической деятельности с одной стороны; в механизмах власти – с другой; в личной практике членов общества – с третьей.

С этой точки зрения оказывается, что своеобразие прагматики журналистского произведения есть прямое следствие своеобразия самой журналистской информации, а идея его, в которой прагматические отношения текста и действительности фокусируются, не что иное, как проявление этой информации, определенный уровень средств, с помощью которых она себя выражает. Не случайно идея постигается адресатом текста при целостном восприятии произведения – это и служит свидетельством ее идентичности журналистской информации как таковой.

– Я хотел бы сделать для себя несколько уточнений. Когда в данном случае идет речь о журналистской информации, имеются в виду не информационные продукты, не тексты, в которых они «законсервированы», а сама информация, сама «управляющая связь», возникающая в момент контакта человека с текстом, да?

– Именно так.

– Но тогда получается, что информация, эта «управляющая связь», тоже существует в каких-то вариантах?

– Да. И это становится одним из оснований для возникновения многообразия информационных продуктов.

– С одной стороны, разные потребности у людей, с другой – разные возможности в объективном мире... А какая же разновидность информации тогда закодирована в произведениях музыки или живописи? Эстетическая?

– Думаю, да.

– И значит, идея журналистского произведения в момент ее восприятия срабатывает как особый вид «управляющей связи»? Кажется, понятно...

– А чтобы стало еще понятней, давайте уточним и конкретизируем представление о специфике этой идеи, рассмотрев более подробно тот ее признак, о котором мы уже говорили.

Представьте себе такой эпизод. Глубоко задумавшись, Вы бредете по улице, ничего не видя вокруг. А впереди дорога и красный глазок светофора – запрет идти. Но Вы слепы в этот момент, Вы готовы уже вступить в опасную зону. Вдруг – резкий повелительный крик: «Стой!!! Машины!..» Вздрогнув, Вы автоматически делаете шаг назад.

В данном случае мы имеем дело с информационным воздействием принуждающего характера. Оно вызвано экстремальными обстоятельствами: есть опасность для жизни. Ваш спаситель использовал средства, однозначно диктующие Вам изменение поведения.

– К сожалению, у меня было по-другому: глазок был зеленый, машина неслась, а крикнуть было некому, и я-таки угодил на больничную койку...

– Вот видите, как случается. Мы крика не любим, но бывает, что и в нем есть нужда.

Журналистское произведение такого диктата и такой однозначности не предполагает. Его идея адресована человеку как социальному существу, склонному менять поведение на основе собственного решения, которое всегда связано с выбором – осознанием возможных альтернатив и предпочтением одной из них. Поэтому направляющий, подсказывающий характер идеи ни в коей мере не означает принуждения или директивы. В соответствии с семантикой текста она ориентирована на то, чтобы помочь человеку увидеть свою связь с проблемой, к которой восходит описываемая ситуация, и побудить к действиям, адекватным условиям. Однако выбор действий, принятие решения действовать – за личностью и опосредуется системой ценностей данной личности. Тот факт, что журналист, оценивая ситуацию, о которой пишет, опирается на свою систему ценностей, создает для адресата информации возможность сопоставить критерии оценок и тем самым либо упрочить, либо уточнить, либо поменять те или иные из них. Возникает, таким образом, по меньшей мере два практически значимых уровня контакта журналистского текста с потребителем информации: уровень реалий и уровень сознания, а говоря корректнее – социальной практики и массового сознания, поскольку термин «реалия» не может исключать сознания, оно тоже есть факт реальности.

– Но к противопоставлению реалий и сознания в литературе прибегают очень часто.

– Да. Оно восходит к противопоставлению материального и духовного – эти понятия тоже широко употребительны. Однако данная терминология является неточной. Строго говоря, всякое материальное, по крайней мере когда речь идет о живой материи, в обязательном порядке включает в себя помимо вещественно-энергетической информационную составляющую. На стадии человека и общества эта информационная составляющая обретает особый характер, как раз и отражаемый обычно в понятиях «духовное», «идеальное». Но она не перестает быть информационной по существу. Отсюда неправомерность заключения о первичности того или иного во всех случаях, включая теорию познания. Идеальное есть обязательная сторона материального, когда речь идет о человеке, об обществе, о социальной деятельности, – обязательная сторона, противостоящая вешественно-энергетическому как другой его стороне. Между прочим. В. И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» оговаривал относительность противопоставления идеального и материального, однако считал, что в гносеологии оно имеет смысл. Так вот, не имеет!

– Значит, читая журналистский материал, человек как бы включает его в цепь своих внутренних действии и в цепь внешних действий, да? Это стоит за словами «два уровня контакта»?

– Можно сказать – это. Причем сознание его в данном случае задействовано не целиком, а лишь «массовидными», то есть относящимися к массовому сознанию, элементами, куда входят относительно общезначимые знания, нормы и ценности.

– Занятно получается... Похоже, эти два уровня контакта достигаются благодаря тому, что в тексте отражается два уровня реальности: объективная действительность и субъективная действительность, то есть внутренний мир журналиста. Верно ведь?

– Ну... В общем-то, да. Профессор Пронин в этой связи считает целесообразным различать в журналистском произведении опорную идею и рабочую идею.

– Опорную и рабочую?..

– Да-да. В качестве опорной выступает информация о системе ценностей, на которые опирается в материале журналист, побуждая адресата (можно сказать еще «реципиента») соотнести их с собственными ценностями и принять или не принять его оценку ситуации и трактовку проблемы. Вы это назвали информацией о внутреннем мире журналиста. Мне кажется, тут есть некоторый перебор: понятие «внутренний мир» шире, чем понятие «система ценностей». Но направление размышлений точное.

– А рабочая идея, вероятно, то, что мы назвали подсказкой?

– Будем говорить: условно назвали подсказкой... Да, в качестве рабочей идеи выступает информация, выработанная непосредственно в ходе освоения реальной конкретной ситуации и побуждающая к внешним или внутренним действиям во имя разрешения проблемы, то есть собственно журналистская информация.

– Тогда правильнее говорить не об идее журналистского текста, а о системе идей!

– Не думаю. Мне кажется, не стоит лишний раз всуе употреблять понятие «система». Здесь есть более точный ход: можно сказать, что характерная черта идеи журналистского произведения состоит в том, что она складывается из опорной и рабочей идей, и раскрыть смысл той и другой, обозначить, от чего зависит их соотношение.

– А от чего зависит их соотношение?

– Вопрос по существу! Факторов, определяющих соотношение достаточно много. Тут и степень подробности рассмотрения ситуации, и степень развернутости оценок, и варианты обозначения проблемы, и, между прочим, конкретные социально-исторические условия. Из-за тесной связи с социальной практикой журналистский текст реагирует на их изменения всеми своими характеристиками. Это отчетливо просматривается в последнее десятилетие. К примеру, нельзя не заметить то новое, что появилось в тематических решениях материалов всех средств массовой информации: как расширился круг проблем; сколько новых зон действительности, закрытых прежде для журналистики, оказалось представлено конкретными реальными ситуациями; насколько изменился подход к их воспроизведению. Серьезные перемены произошли и в разработке идей.

– Особенно в том, что связано с опорной идеей, верно?

– Не только! Что касается опорной, тут изменения обусловлены в основном отказом от тех идеологических положений, которые исходили из приоритета классовых интересов и до недавнего времени выступали как общепринятые ценности. Сегодня в нашем обществе, и у журналистов в том числе, идет формирование системы ценностей, основанных на общечеловеческих гуманистических идеалах. Поэтому в большинстве журналистских произведений опорная идея заметно меняет окраску, свидетельствуя об определенных сдвигах в сознании журналиста. В то же время некоторая часть работников СМИ обнаруживает приверженность идеологии предшествующего периода, продолжая выдвигать в своих материалах в качестве опорных идей постулаты, вытекающие из коммунистических идеалов. Возникает политическая конфронтация внутри профессиональной общности журналистов, часто усугубляемая экономическими обстоятельствами: в ходе акционирования СМИ возникла зависимость многих из них от тех или иных соперничающих друг с другом финансовых и промышленных группировок. Как следствие в прессе возникает конкуренция опорных идей, существенно усиливающая процессы «брожения» в массовом сознании.

– Вы хотите сказать, что эта конкуренция – явление нездоровое?

– Да нет, сама по себе конкуренция опорных идей – явление естественное, нормальное. Нездоровым оказывается масштаб, который она приобрела. Помните нашу беседу о порогах общезначимости массового сознания? Сегодня мы очень близки к его нижнему порогу, когда конфликт ценностей достигает критической точки и может «опрокинуться» в социальную практику. В этих условиях на прессу ложится большая ответственность: она легко может превратиться в фактор, дестабилизирующий социальные процессы. Чтобы такого не произошло, архиважно оперативно осуществить два комплекса мер. Во-первых, обеспечить принятие и соблюдение законов — как тех, которые гарантируют демократическую организацию производства и распространения массовой информации, так и тех, которые ограничивают его гуманистическими рамками. А во-вторых, укрепить профессиональную солидарность журналистского сообщества на основе глубокого гуманистического понимания профессионального долга и профессиональной ответственности.

– Вы считаете, что это моменты, регулирующие появление в текстах тех или иных опорных идей?! Но они же, простите за повторение, определяются системой ценностей журналиста, то есть вещами сугубо внутренними!

– А Вы полагаете, что законы и положения профессиональной этики на «внутренние вещи», на систему ценностей журналиста влияния не оказывают?.. Оказывают, и еще как. Потому они и рассматриваются как регуляторы поведения. Но, помимо того, они влияют на взаимодействие людей в процессе производства массовых информационных потоков, от чего в значительной степени зависит общий баланс адресуемых аудитории опорных идей разного рода.

– А мне кажется, сейчас в прессе встречаются материалы, вообще не содержащие опорных идей. Журналисты иногда так и пишут: «Я не знаю, хорошо это или плохо, но факт состоит в том-то...»

– Мне тоже не раз попадались подобные публикации. Думаю, что это и есть одно из свидетельств того идеолого-этического кризиса, который мы все переживаем. Но иногда дело в другом: недостает профессионализма, не хватает гражданской смелости для оценки...

– В общем, опорная идея – это кредо журналиста, на основании которого он выносит свои суждения о происходящем. Хорошо сказано?

– Хорошо! Даже замечательно.

А теперь посмотрим, что происходит сегодня в журналистских материалах с рабочей идеей.

В отечественной журналистике 60–70-х годов рабочая идея чаще всего принимала облик развернутой программы деятельности по разрешению проблемы. Естественно, эта программа кардинальным образом отличалась от тех, которые принимаются в качестве официальных документов институтами власти или научными центрами. И все же при анализе в ней более или менее определенно обнаруживались все необходимые элементы про граммы: цель и средства деятельности, исполнители, социальные гаранты, на помощь которых исполнители могли рассчитывать. При этом журналист неизбежно выступал как лицо, берущее на себя ответственность за предлагаемые рекомендации. Очерки, корреспонденции и статьи Анатолия Аграновского сыгравшие огромную роль в пробуждении независимой общественной мысли и осуществлении многих ценных инициатив несли в себе классический пример идеи данного типа. Благодаря таким ярким представителям, как Аграновский, советская журналистика в тот период во многом выполняла миссию арбитра защитника, посредника, толкача, иной раз даже спасителя, пытаясь заставить действовать социальные институты, маховик которых прокручивался впустую. И все-таки очень часто конструктивная, блестяще обоснованная идея не срабатывала, особенно когда она базировалась на взглядах автора, восходивших к тем общедемократическим, общечеловеческим ценностям, которые идеология коммунизма не разделяла. К материалам такого рода партийно-государственная бюрократическая машина либо была глуха, либо откровенно не принимала их, обвиняя журналистов в субъективности, предвзятости, нарушении принципа партийности.

– А Вам лично приходилось с этим сталкиваться?

– Приходилось, и не раз. После одной из критических публикаций секретарь горкома партии по идеологии сказал мне, что я «заняла очернительскую позицию». Раньше-де писала хорошо про людей, тепло, а теперь вот... И когда я в ответ пробормотала, что раньше по молодости смотрела на мир через розовые очки, он, не моргнув глазом, провозгласил: «Так и надо. Это лучше, чем через черные. Видеть жизнь такой, какая она есть, каждый может. Показать же ее в оптимистической перспективе...» А материал, о котором шла речь, назывался, между прочим, «Зачем ломаются копья?» и был посвящен конфликту в театральном коллективе, возникшему из-за ошибок руководства и ставшему причиной творческой несостоятельности театра.

– А как Вы думаете, сейчас такие ситуации возможны?

– Такие – нет. Хотя бы потому, что нет горкомов КПСС и секретарей по идеологии. Однако на смену им пришли коллизии не менее напряженные. На днях корреспондент муниципального телевидения рассказал мне такой эпизод. Приглашает его к себе супрефект округа и предлагает подготовить материал о том, что необходимо ликвидировать «места неустановленной торговли». В ответ на обещание журналиста объективно разобраться с положением вещей возмущается: «Чего разбираться-то?! Идите и делайте».

– То есть он по праву того, кто платит, задает готовую рабочую идею?! И что же корреспондент?

– А корреспондент оказался молодцом: он отказался быть рупором чужой позиции, обстоятельно изучил ситуацию и выработал разумные, аргументированные предложения, как ее нормализовать, не устраняя полюбившихся людям неофициальных торговых точек.

– Выходит, в этом случае «подсказка» журналиста, как и у Аграновского, носила характер развернутой программы ?

– Ну, может быть, она не была столь развернутой и масштабной, однако – да, это тот же вариант идеи. Хотя, справедливости ради, надо сказать; что сегодня он встречается довольно редко. Процессы демократизации, прокатившиеся по всей стране, ориентация на плюрализм взглядов, мнений, форм собственности, форм организации поставили журналистское произведение в контекст новых общественных ожиданий. Отзываясь на них, журналистика должна была:

– резко улучшить информирование общества о событиях, происходящих во всех сферах действительности (включая такие, о которых раньше вообще не было речи, скажем жизнь церкви), о деятельности всех без исключения социальных институтов (в том числе и тех, что прежде были официально закрыты для прессы, например органы государственной безопасности);

– отказавшись от мессианской роли, возложить на себя роль общественного контролера за деятельностью властных структур и одновременно принять посильное участие в пробуждении творческой энергии, предприимчивости, активности членов общества;

– отказавшись от жестко направленного воздействия на массовое сознание, создать возможности для самостоятельных духовных поисков членов общества и стимулировать эти поиски;

– отказавшись от монополии на истину, ведущей к подмене самоопределения общественного мнения его жестко направленным формированием, обеспечить возможность свободного выражения разных мнений как естественной процедуры, опосредующей процесс самоуправления общества; — увеличить посреднические усилия в процессах массового общения, направленных на реализацию межгосударственных, межнациональных, межинституциональных, межгрупповых межличностных контактов, создавая условия для укрепления взаимодействия, сотрудничества, взаимопомощи на всех уровнях.

В результате сложились новые отношения журналистики и общества, в силу чего произошли и серьезные изменения структуре рабочей идеи. Сохранив свой направляющий, побуждающий, подсказывающий характер, она в значительной степени отошла от того варианта «подсказки», который мы наблюдали в предшествующие десятилетия. Сейчас лишь в редких случаях журналист берет на себя заботу о глубокой проработке конкретного пути решения проблем на данных той или иной ситуации. Чаще всего он, обозначив, так или иначе, цель деятельности, которую нужно совершить для разрешения проблемы, предлагает вниманию читателя либо варианты средств, либо пути их поиска, оставляя выбор за непосредственными исполнителями.

– Вот отсюда, я думаю, и снижение действенности... Если уж подсказывать, так подсказывать, как следует. Может, наши современные журналисты просто не умеют это делать? Ведь в последнее время в средства массовой информации пришло много непрофессионалов.

– Возможно, что и так. Признаки снижения профессионализма встречаются, и нередко. Но есть тут и другая сторона дела. Обратите внимание на телевизионные передачи – такие, как «Тема», «Мы», многие другие ток-шоу. Авторы вовлекают в обсуждение проблем и путей выхода из них широкий круг действующих лиц, высказывающих разные точки зрения. Тем самым устраняется диктат одной позиции, и аудитория подключается к общим исканиям, направленным на разрешение проблемы, волнующей многих. Может быть, здесь тот механизм действенности, за которым будущее? Тогда сегодняшний день не основание для огорчений, а момент надежды. Ведь в том, как достигалась действенность, вменяемая в обязанность постановлениями ЦК КПСС, было много искусственного и потому формального.

– Значит, основная «подвижка» рабочей идеи в современный период в том, что она утратила программную основательность и четкость?

– Я считаю иначе. Главная «подвижка», раз уж Вы употреби ли это слово, в том, что рабочая идея журналистских произведений, сохранив свой подсказывающий, побуждающий характер стала вариативной. В целом сегодня в отечественной журналистике можно выявить несколько устойчивых разновидностей рабочей идеи. Пожалуй, наиболее распространены в данный момент пять из них. Обобщенно они могут быть обозначены так:

а) «прими к сведению и действуй по усмотрению» (вариант «и делай выводы»);

б) «действуй, как они, если подходят условия»;

в) «не допускай повторения подобного»;

г) «есть такие-то варианты решения проблемы; исходя из своих условий, определи предпочтительный и действуй»;

д) «решение проблемы неизвестно: подключайся к поискам».

– А у нас в «Опасном возрасте» – так называется газета, где я сотрудничаю, – вариантов рабочей идеи, по-моему, больше. Есть, например, такой: «Верь в себя! Смелее пробуй свои силы!»

– Прекрасно. В этом отражается специфика вашей газеты – она же рассчитана на подростков, да? И, наверное, материалы с такой идеей вызывают много писем?

– Ну, не сказал бы, что очень, но много. Не только из России – из других стран СНГ, где газета иногда оказывается совершенно случайно.

– Значит, есть отзвук, есть «реакция вовлечения», а для такой газеты это крайне ценно!

В некоторых изданиях обозначилась тенденция увязывать рабочую идею с прогнозом развития ситуации. В этих случаях она обретает приблизительно такой вид: «Если действовать так, ситуация повернется так-то; если предпринять нечто иное, она изменится соответственно». Иногда при этом дается развернутая рекомендация по поводу того, что следует предпринять. Однако чаще просто прочерчивается связь конкретных действий и последствий, скажем: «Если Россия снимет ограничения на валютно-товарный трансферт, курс рубля может подняться до 60–80 руб./дол». Понятно, что «подсказка» в данном случае – указание на необходимость снять ограничения на валютно-товарный трансферт...

– Но, согласитесь, адресат такой идеи – не массовая аудитория!

– Ну, почему же? И она тоже. «Исполнитель» здесь, конечно, определенные подразделения федеральной власти, поэтому в первую очередь такая идея адресуется им; однако и роль общественного мнения по этому поводу немаловажна! Надо сказать, идея журналистского текста чаще всего двунаправлена: широкому читателю – и конкретному социальному институту.

– И это предопределяется самой ее структурой ?

– Тут все взаимосвязано: и структура ее, и специфика темы и включенность журналистики в переплетенные контуры общественной саморегуляции... Одно вытекает из другого. А в результате – два проявления результативности журналистских выступлений: действенность и эффективность. Впрочем, для Вас это уже пройденный материал.

в начало

 

ГЛАВА 2.

КАК УСТАНАВЛИВАЮТСЯ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ФОРМОЙ И СОДЕРЖАНИЕМ

 

Беседа десятая

 

ЧТО НАМ СТОИТ ТЕКСТ ПОСТРОИТЬ!

– А теперь я задам Вам провокационный вопрос: как, при помощи каких средств, на Ваш взгляд, материализуются тема и идея журналистского произведения? Или, говоря иначе, как «консервируется» журналистская информация?

– И в чем же тут провокация? Я же понимаю разницу между печатью, радио и телевидением, знаю кое-что о носителях информации в системе СМИ, о звукоряде и видеоряде, о преимуществах синтеза звуковой и визуальной информации...

– Спокойно, мой друг, спокойно! Я не сомневаюсь в этих Ваших познаниях. Провокационность вопроса заключается в том, что он направлен как раз на выяснение общего в средствах, которые используют для воплощения информации печать, радио и телевидение.

– Общего?.. Ну, наверное, слова... Словесный ряд!

– Так ли? Прикиньте: а другие виды творчества к словам не прибегают? Скажем, та же художественная литература или наука?..

– А как же без них?!

– То-то же. Естественный язык – базовая знаковая система для создания всей социальной информации. Так сказать, особый, базовый уровень средств ее выражения, объединяющий самые разные роды и виды информационного производства. Журналистика тоже не может без него обходиться. Однако, для того чтобы передать специфику семантического и прагматического планов журналистского произведения, этого оказывается недостаточно. Потому в ходе развития журналистики на базе естественного языка постепенно формируется еще один, специфический уровень знаков. Это своего рода искусственный язык, посредством которого журналистская информация обнаруживает себя, объективируется, приобретая характер информационного продукта, пригодного к многократному использованию в определенных целях. Обозначается этот язык понятием «элементарные выразительные средства журналистики» (ЭВС), сложившимся в ходе осмысления информационной природы журналистского творчества и его знакового инструментария.

– Никогда не слышал в редакции такого словосочетания...

– Не удивляюсь. Введенное Евгением Ивановичем Прониным, это понятие пока не вошло в обиходную речь журналистов. Однако оно прекрасно служит при анализе структуры текста, поскольку, с одной стороны, объединяет весь используемый «строительный материал», а с другой – позволяет его легко дифференцировать.

– И какой же это «строительный материал»?

– Давайте обратимся к конкретному тексту и определим сообща.

– Может, снова посмотрим «волгоградское происшествие»?

– Пожалуйста! Какие «кирпичики» использует автор этой заметки для того, чтобы воспроизвести ситуацию?

– Те, из которых она состоит, – факты.

– Вот вам и первый ряд элементарных выразительных средств: фактологический или, если коротко, – факты.

Мы с Вами говорили уже о двух смыслах понятия «факт». В данном случае имеется в виду его третий смысл. Можно даже сказать – его третья ипостась. Смотрите:

1. Факт как элемент действительности.

2. Факт как элемент сознания.

3. Факт как элемент текста.

Три «адреса», по которым «прописывается», казалось бы, один и тот же «атом действительности», верно ведь? Но разве так это на самом деле?

– Конечно, нет. «Атом действительности» не просто меняет «прописку». Мы же говорили: меняется объем его содержания. Это, бесспорно, касается и третьего случая.

– Да. Но есть еще одна особенность: каждый новый «адрес» как бы сообщает факту дополнительные функции. В первом своем проявлении он источник информации, объект познания. Во втором проявлении он оказывается и средством познания: мы пользуемся им примерно так же, как моделями любого из объектов реальности, рассматривая их с разных сторон, наблюдая их поведение в разных условиях, и тем самым получаем дополнительную информацию, несколько сближающую по объему содержания факт сознания с фактом реальности.

В третьем проявлении доминирующей функцией оказывается функция выражения и «консервации» информации – сохранения ее в материальном обличий: факт «работает» так же, как цвет и линия у художника, создающего живописное полотно. При этом он сохраняет в снятом виде и первые два ряда функций: они реализуются, когда возникает контакт текста с его адресатом.

– Возникает аналогия с фотографией. Ваш портрет не то же самое, что Вы сами. Но, глядя на него, хороший экстрасенс может дать заключение о Вашем здоровье. А, кроме того, Ваши праправнуки смогут определить, есть ли у них с Вами сходство.

– И Ваши тоже сумеют представить себе Ваш облик... Только здесь не столько аналогия, сколько иллюстрация того, о чем шла речь. Фотофакт – частный случай факта как средства выражения информации, особенность здесь в том, что для воплощения его используются иконические знаки, представляющие собой подобие форм реальности.

– Во всяком случае фотография мне в голову пришла не зря, правда?

– Это хороший пример. Но надо понимать, что факт как одно из ЭВС (не забыли, как расшифровать эту аббревиатуру?) служит не только воспроизведению событий, из которых складывается ситуация, не только воспроизведению облика действующих лиц, но и воссозданию обстановки происходящего – характерных деталей, как принято говорить. Кроме того, посредством фактов журналист может указать на связь реальной конкретной ситуации с масштабной проблемой, прочертить причинно-следственные связи происходящего, продемонстрировать степень своей включенности в ситуацию, обозначить варианты развития событий в условиях, альтернативных сложившимся, и т.д. В зависимости от этого факт в тексте приобретает то меньшую, то большую меру конкретности. Великое искусство для журналиста – научиться «писать фактами».

– Между прочим, заметка про «Титан-изотоп» написана именно так – просмотрите еще разок. Чистая «фактопись»!

– Помню. Однако с тем, что «чистая», не соглашусь. Чтобы раскрыть смысл фактов, приблизить их к читателю, помочь ему понять их и оценить, автор привлекает и другой «строительный материал». Вчитайтесь внимательно: тревога, Чернобыль, призрак, джинн... Что это такое?

– Ну... Я бы сказал – экспрессивная лексика.

– А откуда берется экспрессия? Вдумайтесь в этимологию, в происхождение перечисленных слов.

– Может быть, это как-то сложилось в опыте? Ну, скажем, Чернобыль. Мы так остро пережили несчастье на атомной электростанции, что само название места стало символом катастрофы.

– Вот и весь секрет. Эпизоды из истории общества, фрагменты социального опыта отражены в образах, зафиксированных историей, культурой, лексикой. Многие из них восходят к архетипам – крупицам коллективного бессознательного, которые лежат в основе человеческой символики. Журналист ставит факты текущей действительности в контекст таких образов – и в тексте возникает слой оценочной информации (психологи чаще называют ее рефлексивной – от слова «рефлексия» в его буквальном значении: в переводе с позднелатинского оно обозначает «обращение назад»).

– Ну, да, так и получается: оценка через обращение назад, к опыту... Образы прошлого как бы бросают отсвет на события сегодняшнего дня.

– Так-то оно так, да только анализ ткани различных текстов показывает, что оценочная – лишь один из вариантов рефлексивной информации, есть и другие...

Однако нас в данном случае интересует именно оценочная информация, и именно та, что передается образами, то есть такими смысловыми единицами, которые представимы, имеют конкретно-чувственную природу. Но сказать, что этот ряд ЭВС сводится к образам прошлого, будет неверно. Опыт человечества отражается не только в историческом материале. А разве не содержится он в художественных произведениях, в фольклоре, где подчас рождаются вечные образы? И нет ли его в образных обобщениях науки? Вы только вслушайтесь: Млечный путь, магнитное поле, гравитационное поле, земная ось...

– А почему-то принято считать, что образы – это по части искусства, науке приписываются обобщения в понятиях. Между прочим, даже в литературе по проблемам публицистики я встречал такую... дихотомию: образ – понятие.

– Ну, это вполне законно: есть лексика образная, есть понятийная, обобщения существуют двоякого рода. А вот что касается использования их в науке и в искусстве, то тут, на мой взгляд, дело намного сложнее, чем иногда представляют. Сами подумайте: может существовать художественная литература без понятийной лексики? Даже в поэзии мы находим обобщения в понятиях:

 

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.

Его пример другим наука...

 

Тут образ действующего лица – художественный образ – создается при помощи понятий!

Точно так же и наука, оперируя понятиями, не может обойтись без образов.

– А журналистика, выходит, заимствует эти образы и у искусства, и у науки?..

– Не заимствует – вторично использует для решения той задачи, о которой мы уже говорили. Да, образный ряд ЭВС в журналистике («образы») складывается из прецедентов истории и деяний исторических лиц, из фрагментов художественных произведений и характеров их героев, из фольклорных сюжетов и притч, образных откровений науки, из перлов языковой сокровищницы. Существует много вариантов их применения, мы будем говорить о них далее как о методах предъявления ЭВС в тексте. Но любой из них требует, чтобы журналист, формируя в произведении образный ряд, заботился о контакте с аудиторией: с одной стороны, образы должны быть близки и понятны ей, а с другой – достаточно свежи, не «заезжены» до банальности.

– Первому требованию образы в известинской заметке, пожалуй, отвечают. А вот второму...

– Да, особой новизной они не отличаются, но образуют хорошую базу для нового, уже журналистом созданного образа, вынесенного в заголовок. Не забыли его? – «Призрак Чернобыля промелькнул над Волгоградом». Он становится знаком ситуации, ее меткой; не будь такой конкретности, можно было бы сказать – символом.

– Возникает еще вопрос. Вы сказали «прецеденты истории». Но ведь это тоже факты. Исторические факты.

– В принципе – да. Но они, отдалившись от нас во времени, как бы утратили свою исходную, действительную ипостась. Остались следы от них, их образы, «законсервированная информация» о них – без возможности соотнести ее с реальностью. А поскольку понятие «факт» в журналистике мы употребляем в связи с текущей реальной действительностью, можно сказать, что прецеденты истории не что иное, как «бывшие факты».

Роль образов в журналистском тексте трудно переоценить. Но есть у этого ряда «кирпичиков» особенность, которая делает их как «строительный материал» уязвимыми. Дело в том, что разные представители аудитории могут по-разному воспринимать один и тот же образ в зависимости от собственного жизненного контекста. Возьмите Анну Каренину Толстого. Для многих она символ женственности и самоотверженности в любви. А мне пришлось однажды читать сочинение школьницы, в котором девушка очень убедительно и страстно осуждала эту женщину за предательство по отношению к сыну. Так и написала – предательство...

– И это возможный взгляд!

– О том и речь. Образ всегда оставляет возможность неоднозначного прочтения. Чтобы авторская позиция могла быть воспринята возможно точнее, в журналистском тексте оказался востребован еще один ряд элементарных выразительных средств – нормативы. В сущности, это тоже смысловые единицы, в которых запечатлен социальный опыт. Однако они иного свойства: в отличие от образов, вызывающих у адресата информации конкретно-чувственные представления, нормативы представляют собой суждения, в которых воплощены те или иные установления общества и которые воспринимаются как некая формула.

– Вы хотите сказать, что в заметке про «Титан-изотоп» тоже есть какие-то нормативы?..

– Есть. Правда, в данном случае нормативный ряд ЭВС представлен достаточно скупо и выглядит «сухим», поскольку содержит в себе преимущественно нормы производственного характера. Но для оценки ситуации они играют весьма существенную роль. Судите сами: «Следовало немедленно принять меры безопасности – загерметизировать "горячую камеру"»; «...все системы... должны постоянно находиться в рабочем состоянии. В том числе... система противопожарной безопасности». Названы технологические нормы и названы факты, не позволившие их осуществить; отсюда понимание того, какая чудовищная опасность возникла.

Есть в этом тексте и нормативы этические, хотя выражены они слабо («за долги – наказание», «предупреждать – надо»),

– Значит, нормативы могут быть этические, технологические... Еще какие?

– Правовые, я бы поставила их во главу угла. Но вообще-то этот ряд достаточно развернут. Тут и нормы здорового образа жизни, и правила техники безопасности, и нормы этикета...

И так же, как в случае с образами, они могут быть предъявлены в тексте разными методами.

– Постойте, постойте... Фактологический ряд ЭВС – образный ряд – нормативный ряд... Не они ли определяют появление тех информационных слоев в журналистском тексте, которые профессор Прохоров характеризует как описательную, оценочную и нормативную информацию? Правда, он говорит еще и о предписательной...

– Это очень точное наблюдение. Связь между характером информации того или иного слоя текста и средствами ее выражения мне представляется несомненной. Но в то же время это не тождества! Смотрите: описательная информация может быть выражена не только фактами, но и «эмпирическими обобщениями» – так психологи называют смысловые единицы, в которых факты сознания воплощаются методом типизации, – они суммируют определенные черты многих фактов действительности, постигнутые на основании повседневного опыта («Теперь на прилавках магазинов круглый год самые разнообразные фрукты»).

Что же касается предписательной информации... Как правило, для выражения ее требуется синтез ЭВС, если она нуждается в специальном пространстве текста. Но чаще она передается при целостном его восприятии.

– Вы хотите сказать, что это... идея материала?

– Вы же сами обнаружили, что идея – подсказка, программа... Разве тут нет речи о предписании? Другое дело, что традиция словоупотребления связывает понятие «предписание» с высокой степенью императивности, а журналистская информация ее не предполагает. Но это уже вопрос ее специфики.

– Получается, что курс прошлого семестра и этот курс довольно плотно связаны?..

– Что же тут удивительного? Или такая связь не предполагается, по-вашему, названиями дисциплин?

– Предполагается, но... Впрочем, конечно: объект-то обе дисциплины изучают один, только в разных аспектах.

– И с разными задачами. Так усвоилось ли, что «факты», «образы» и «нормативы» – три ряда знаков, образующих язык журналистики?

– Усвоилось. И хочется порыться в своих материалах – посмотреть, насколько я таким языком владею. Если верить памяти, то, похоже, что все это у меня в текстах есть. Тогда, выходит, я, как молъеровский Журден. Помните, как он воспринял известие, что всю жизнь, сам того не ведая, говорил прозой?..

– Я тоже думаю, что все это в Ваших публикациях обнаружится (принесите к следующей беседе свои тексты). Судя по общению, накоплений «строительного материала» у Вас немало.

– А о чем будет наша следующая беседа?

– О хитростях «сборки» ЭВС!

в начало

 

Беседа одиннадцатая

 

КАК ЭВС «УЖИВАЮТСЯ» В ТЕКСТЕ!

– Под «сборкой», как я понимаю, Вы имеете в виду построение материала?

– В том числе! Хитростями «сборки» я называю особенности организации журналистского текста. А это понятие более широкое, поскольку предусматривает не только «стыковку» элементов, но и создание таких связей между ними, при которых достигается «синтаксическая полноценность» текста: набор элементов, представленных в сознании журналиста, превращается в гармоничное целое, способное при возникновении коммуникативной ситуации не только сообщить «законсервированную» в нем информацию, но и вызвать комплекс определенных отношений к ней, в том числе отношение эстетическое.

– Это происходит по наитию, стихийно или направляется какими-то правилами?

– Пока, скорей, по наитию... Средства организации текста уже осознаны, но используют их зачастую стихийно, путем проб и ошибок, через мучительный поиск, если, конечно, есть на него время. Предполагаю, что Вы знаете это по себе.

– Да. Потому и спрашиваю. Хочется как-то упростить процесс, рационализировать, что ли... Бывает, найти композицию материала – все равно, что отыскать дорогу в джунглях. А иногда вдруг возникает уверенное чувство этой дороги, и ты по ней идешь с удивительной радостью...

– Знаете, какое обозначение есть у меня для таких состояний? «Само себя пишет». Но дело тут не только в том, что тебе как бы дается композиция...

Вы ничего не читали о дитексе?

– Слышал. Но...

– Это изобретение психологов. Полное название – «диаграмма текстовых смыслов». Она была разработана Игорем Федоровичем Неволиным в целях обучения смысловому (глубинному) чтению. Однако оказалось, что дитекс обладает свойствами, которые делают его пригодным к использованию и за пределами области первоначального предназначения, в частности при изучении структуры и организации текстов.

– А в чем его суть?

– Он являет собой передаваемую через систему координат относительно объективную картину текста как выраженного в знаках, отграниченного, организованного единства некоторого множества микросмыслов. Последовательность микросмыслов, определяемых автором методики как текстовые элементы, обозначается на оси абсцисс, отражая семантическую длину текста. Последовательность смысловых слоев, объединяющих микросмыслы одного информационного уровня, обозначается на оси ординат, отражая семантическую глубину текста. Координатой отдельного текстового элемента оказывается точка пересечения перпендикуляров, восстановленных из данных абсциссы и ординаты. Соединяя координаты текстовых элементов прямыми линиями, мы получаем графическое изображение смысловой динамики текста, «заложенной» в него его создателем. При этом становятся наблюдаемыми (и в принципе даже доступными измерениям) важнейшие качества текста, обычно определяющиеся «на глазок»: его глубина, плотность, целостность, логическая полноценность, доказательность.

– Хорошо бы посмотреть, как выглядит такая картинка.

– Не проблема! Я сделала дитекс одного из Ваших материалов, так что...

– Покажите, ведь интересно!

– Всему свое время.

Пока я хочу обратить внимание на важное для нас обстоятельство: дитекс делает видимыми связи внутри текста. Тут-то и обнаруживается, что специфика организации журналистского произведения определяется тремя типами связей. Первый из них поверхностные связи, обеспечивающие «сцепление» элементов (можно сказать в данном случае микросмыслов), превращая их в некую последовательность, претендующую на то, чтобы восприниматься как целостность. Так вот, поверхностные связи журналистского текста примечательны по меньшей мере двумя особенностями: они носят монтажный характер и отличаются высокой «проникающей способностью».

– Одну минуточку! Возникли большие сложности... Поверхностные связи – это не ругательство? Речь о внешних связях?

– Не о внешних! Внешние для текста – те отношения, о которых мы уже говорили: семантические, прагматические... Связи с внешним миром, с действительностью! А в данном случае имеются в виду отношения в тексте. Но наиболее очевидные, те, которые отграничивают его от иного и потому доступны наблюдению в первую очередь.

– Значит, форма? Внешняя форма?

– Вы сказали это так, что у меня сразу возникла ассоциация, с которой я воюю со школьных времен: форма – сосуд, в который «наливается» содержание... Взгляд распространенный, но в высшей степени примитивно представляющий единство содержания и формы. Знаете, как рассуждал по поводу этого единства академик Алексей Федорович Лосев?.. Он выдвинул тезис: выражение сущности, или форма, по своему бытию ничем от самой сущности не отличается и потому есть сама сущность. Противопоставил ему антитезис: выражение, или форма, сущности отлично от сущности, так как предполагает нечто иное, что есть кроме сущности. И вывел синтезис: выражение, или форма, сущности есть становящаяся в ином сущность; она – потенция и залог всяческого функционирования сущности; она – твердо очерченный лик сущности, в котором отождествлен логический смысл с его алогической явленностью и данностью...

– Глубоко!

– Еще как! Лосев был одним из самых ярких и самобытных мыслителей нашего века...

Так вот, поверхностные связи текста и есть способ становления сущности в ином. Не форма, но то, что образует форму, то, что предопределяет «твердо очерченный лик» становящейся в ином сущности.

– И Вы говорите, что в журналистском тексте эти связи своеобразны?..

– Да, это можно сказать наверняка, хотя изучение их только начато. Две из особенностей – те, что названы выше, – дитекс обнаруживает вполне отчетливо.

– Монтажный характер, Вы сказали, и...

– ...высокая «проникающая способность». Но давайте сначала разберемся с первым. У Вас есть опыт сотрудничества на радио значит, о понятии «монтаж» Вы наверняка слышали.

– Разумеется. Это этап работы, когда из записанного...

– ...а на телевидении – отснятого...

– да... из записанного или отснятого материала отбираются и склеиваются в единое целое нужные куски.

– И этот этап работы (как и все другие, впрочем) «умирает в продукте», позволяя увидеть ее результаты. Оценивая радийный или телевизионный сюжет, мы говорим: хороший монтаж... плохой монтаж... Так ведь?

– Так. Или еще: «Отрицательные монтажные эффекты!» Это значит, монтаж стал причиной нежелательного для авторов, не соответствующего их замыслам воздействия на адресата информации.

– Ну, вот Вы невольно и определили суть связей монтажного характера: они задаются не столько объектом действительности, который отражается в произведении, сколько субъектом деятельности – его замыслами, предопределяющими опосредованность отражения.

– А разве может быть по-другому?

– Подойдите к зеркалу. Вы увидите свое отражение, но эта «становящаяся в ином сущность» зависит только от Вас как объекта реальности. От Вас как субъекта творчества – ни чуточки! Тут поверхностные связи «текста» носят естественный характер.

– Понял. И есть виды деятельности, где порождающая модель творчества предписывает ориентироваться именно на связи, задаваемые объектом! Например, создание истории болезни и стратегии ее лечения.

– Думаю, да. А в журналистике поверхностные связи текста, будь это текст радийный, телевизионный или печатный, в значительной степени задаются замыслом субъекта и осуществляются с помощью монтажа. Поэтому монтаж можно рассматривать как средство организации текста, выступающее в виде некоторых правил «стыковки» элементов с точки зрения их последовательности. Эти правила не диктуют конкретных вариантов сочетания в произведении элементарных выразительных средств. Их цель — сориентировать творческий поиск журналиста в области формы как становящейся в ином сущности на максимальное соответствие назначению журналистского текста и ожиданиям аудитории. Потому и оказывается, что вариантов монтажа множество: от простых, как в информационном сообщении, до сложнейших, когда материал предстает в виде последовательности главок или сюжетов, отмеченных и собственными монтажными эффектами. Но все эти варианты, если текст выполнен профессионально, служат достижению прозрачности и точности смысла, доказательности и эстетической целесообразности материала.

– Объяснение тому, видимо, как раз в правилах?

– Да, но мы о них поговорим чуть позднее, когда уясним, в чем, собственно, заключается вторая особенность поверхностных связей журналистского текста – высокая «проникающая способность».

– Слушаешь – и становится как-то не по себе: проникающая радиация вспоминается...

– Что Вы! В нашем случае речь о вполне безобидных вещах. Дело просто в том, что поверхностные связи журналистского текста одинаково легко «проходят» через разные информационные слои. Иначе говоря, они с равным успехом «стыкуют» друг с другом текстовые элементы из разных рядов. Взгляните, пожалуйста, на дитекс Вашего материала «Вытащу сай из волос гейши...»!

Вот текст:

 

«Вы знаете, что такое "тонфа"? Это дубинка с ручкой, которой сейчас с большим удовольствием пользуются милиционеры и разнообразные охранники. А появилась тонфа на Окинаве как сельскохозяйственное орудие местных крестьян, использовавших ее в качестве рычагов для вращения жерновов.

А что такое "сай"? Это трезубец, который те же крестьяне использовали для уборки сена и навоза, гейши почитали высшим шиком применять уменьшенный вариант сая вместо элегантной заколки. А воины стали использовать как грозное оружие.

Ну, а уж что такое "нунчаки", все наверняка знают по многочисленным кинофильмам, где главные герои по поводу и без такового используют короткие палки, скрепленные металлической цепью. Окинавские селяне предпочитали применять это орудие для того, чтобы молотить рис.

Сейчас сельское хозяйство Японии использует более совершенную технику, а перечисленные мной инструменты сохранились и получили прописку в нашей стране как оружие, применяемое при изучении каратэ.

Бои с применением каких-либо видов этого оружия – большая редкость, потому что требуют от участников поединка очень высокого уровня мастерства.

Как знать, появилась ли бы у нас возможность бесплатно насладиться столь уникальным зрелищем, если бы не 850-летие Москвы. Ведь именно к юбилею российской столицы приурочен фестиваль боевых искусств Юго-Западного округа, в рамках которого и прошли эти бои.

Ребята от 5 до 20 лет много и интенсивно тренировались и репетировали: ведь им предстояло поразить зрителей техникой каратэ, таэквондо и ушу, навыками работы с оружием – тонфой, саем, нунчаками, посохом, алебардой, копьем, мечом. Конечно, оружие дали в руки только самым подготовленным, а их с 1990 года (время основания спорткомплекса) немало.

Некоторые из этих мальчишек и девчонок уже участвовали в подобных мероприятиях – каждый День города и в некоторые другие знаменательные даты юные спортсмены и их инструкторы проводят показательные выступления. Но многое из того, что многочисленные зрители увидели в этом году, демонстрировалось впервые.

Я поинтересовался у организатора фестиваля, заместителя директора спортивного комплекса "Центр единоборств", президента клуба каратэ-до "Северное Бутово" Алексея Николаевича Кузнецова, каких результатов хотели бы добиться организаторы и участники фестиваля. Вот что он мне сказал:

– Во-первых, мы старались сделать приятное всем, кто пришел на наш фестиваль. Во-вторых, мы ставили своей целью пропаганду здорового образа жизни и привлечение молодежи к занятиям восточными единоборствами. Если зрителям понравится наше выступление и молодые ребята, посмотрев на своих сильных, ловких, дисциплинированных сверстников, бросят сигареты и бутылки и придут из темных переулков в спортивный зал, – мы будем довольны».

 

А теперь посмотрите дитекс (рис. 1).

 

Рис.1. Дитекс материала «Вытащу сай из волос гейши»

Ф – факты; ЭО – эмпирические обобщения; Т(Н) – теория (номативы); Р – рефлексия (на Ф, ЭО, Т(Н) и Р)

 

– Ну-ка, ну-ка... Забавно! Черные кружочки – это текстовые элементы?

– Да. Большая часть их – видите? – приходится на слой описательной информации и представлена эмпирическими обобщениями, а не фактами. Но много здесь и оценочной информации. Нормативной – минимум: только два элемента.

– А прямые, которыми соединяются кружочки, – они как раз и символизируют...

– Правильно: символизируют поверхностные связи. Вон как они резвятся! То нанизывают на себя факты, то взлетают вверх за оценками, то опять устремляются к фактам... Понятно теперь что такое высокая «проникающая способность»?

– Вполне. А что это за графа крайняя справа?

– Не догадываетесь? Ваши погрешности – результат нарушения правил.

– Так какие же тут правила?!

– Сейчас разберемся – на Вашем же материале. Путь будет такой: сначала находим дисфункциональные эффекты, возникшие в тексте при монтаже, определяем их причины, а потом формулируем правила. Идет?

– Идет... Только неужели в материале в самом деле есть дисфункциональные эффекты?

– Прочитайте абзац, который начинается словами: «Ребята от 5 до 20 лет...»

Вы находите здесь у себя фактические ошибки?

– Нет. И возраст ребят, и программа выступлений, и выбор участников поединков, и дата основания спорткомплекса – все точно!

– Тогда скажите: оружие дали в руки всем «самым подготовленным», кто занимался в спорткомплексе с 1990 года?

– Ну, всем – не всем... Знаете, их сколько?!

– И Вы не знаете (знал бы, цифру назвал бы). Так всем или не всем?..

– Трудно сказать... Да не всем, наверное. Кто-то в армию ушел, кто-то, возможно, болен...

– Вот именно. А из Вашего материала следует, что всем («...оружие дали в руки только самым подготовленным, а их с 1990 года... немало»).

– Но я не утверждаю, что всем!

– Я и не говорю, что Вы утверждаете. Я говорю – из материала следует... Так следует или нет?

– Кажется, действительно, так можно подумать...

– Вот Вам и дисфункциональный эффект! Ясно, что погрешность в данном случае невольная, но она есть. А почему возникла, как Вы считаете?

– Времени, наверное, не хватило выверить все.

– Да что Вы! Время здесь ни при чем. И не в проверке дело. Просто Вы стремились втиснуть в этот абзац как можно больше сведений и так «состыковали» текстовые элементы, что они утратили четкость границ. Произошла диффузия микросмыслов, а в результате...

О человеке, который невнятно произносит слова, обычно говорят: во рту у него каша. У Вас получилось – в абзаце каша и это привело к дезинформации, пусть не очень значительной, но тем не менее... И еще не все! По той же причине в абзаце возникла замутненность смысла. Может читатель с определенностью сказать, что Вы имели в виду, написав: «Конечно, оружие дали в руки только самым подготовленным»?

– По-моему, да: что на выступления отобрали самых подготовленных.

– Взгляните-ка на первую фразу абзаца: «Ребята... много и интенсивно тренировались и репетировали: ведь им предстояло поразить зрителей... навыками работы с оружием...» А дальше сразу это: «Конечно, оружие дали...» Похоже, что речь идет о тренировках?

– Да нет, догадаться все-таки можно...

– Есть такая вероятность. Но есть и другая: не догадаться! Что произойдет с конкретным читателем материала, бабушка надвое сказала. Потому как замутнен смысл высказывания... Вроде бы опять мелочь, не очень существенный огрех, но ведь огрех! И все из-за нарушения первого правила монтажа журналистского текста:

 

соблюдать четкость предъявления текстовых элементов в их собственных границах.

 

Каждый текстовый элемент – микросущность, и, чтобы она могла быть адекватно воспринята, ее нужно адекватно выразить. Другое правило монтажа...

– Может быть, мы больше не будем обращаться к этому тексту? Судя по всему, он получился не очень...

– Как хотите. Хотя материал как материал: есть недостатки, есть достоинства, он совсем не хуже большинства бытующих сегодня газетных публикаций. Во всяком случае, издание, где опубликован, – не дискредитирует.

...Итак, второе правило монтажа. Оно призвано обеспечить доказательность текста. Для этого журналисту

 

необходимо контролировать, как соотносятся текстовые элементы фактологического слоя информации с текстовыми элементами слоя оценочной информации, соблюдая пропорции, подсказываемые жанровой спецификой материала.

 

Нарушая это правило, автор рискует впасть в один из двух грехов: он может либо «утонуть» в фактах, не будучи в состоянии вскрыть их смысл, либо «погрязнуть» в беспочвенных оценках, не воспринимаемых аудиторией, поскольку они слабо аргументированы.

– Это трудное правило: ведь никаких «формул пропорциональности» нет.

– Действительно, нет. Однако у способных и опытных журналистов редко возникают проблемы такого свойства: вырабатывается чутье на аргументацию. Один из бывших моих дипломников сделал дитексы нескольких материалов Анатолия Аграновского. Мы были поражены: оперируя фактами воссоздававшими ситуацию, он так тонко и вместе с тем так тщательно соотносил их с образами и нормативами, что между слоями информации устанавливались отношения, очень близкие к тому, что в эстетике принято называть «законом золотого сечения» (иногда говорят – «золотого деления»). Согласно этому закону, универсальному для шедевров, целое так относится к большему, как большее – к меньшему. Так вот: общее число текстовых элементов в рассмотренных материалах Аграновского так относилось к числу элементов фактологического ряда, как то – к суммарному числу элементов оценочных и нормативных. Степень доказательности близилась к абсолютной.

– И это достигалось интуитивно?

– Да, это «просчитывалось» где-то в глубине психики, которая у творческого человека бессознательно подчиняется вечным законам диалектики чисел (так во всяком случае считал академик Лосев, и, мне думается, он прав).

– Выходит, монтаж – процедура творческая?.. А я его раньше рассматривал как сугубо технический этап и совсем не принимал во внимание при работе над газетными материалами.

– Многие так считают. Между тем это не просто процедура творческая, но один из важнейших моментов творчества: момент движения произведения, зародившегося в глубинах творческой личности, вовне, в иное, где оно должно заявить о себе как нужная людям сущность.

– А это чутье на аргументацию – оно поддается развитию?

– Конечно. Тем более если этим озаботиться специально.

Третье правило монтажа возникает как следствие того, что в ходе развития журналистики выработалось много монтажных приемов, ставших общим достоянием, но употребляемых не всегда грамотно и корректно. Вот один мой знакомый автор решил ввести информацию об оружии, применяемом в восточных единоборствах, с помощью адресованных читателю вопросов «Вы знаете, что такое "тонфа"?» – спросил он один раз. И ответил, задав определенный ритм восприятию:

 

Это дубинка с ручкой,

которой сейчас с большим удовольствием

пользуются милиционеры и разнообразные

охранники.

А появилась тонфа на Окинаве

как сельскохозяйственное орудие местных крестьян,

использовавших ее в качестве рычагов для вращения

жерновов.

 

Дальше он снова спросил: «А что такое "сай"?» – как бы продолжая беседу. И опять ответил, правда, несколько нарушив предложенный ритм восприятия:

 

Это трезубец,

который те же крестьяне использовали для уборки сена и

навоза,

гейши почитали высшим шиком применять уменьшенный

вариант сая вместо элегантной заколки.

А воины стали использовать как грозное оружие.

 

Про третий же вид оружия наш автор начал разговор так:

 

Ну, а уж что такое «нунчаки», все наверняка знают по многочисленным фильмам, где главные герои по поводу и без такового используют короткие палки, скрепленные металлической цепью. Окинавские селяне предпочитали применять это орудие для того, чтобы молотить рис.

 

– Опять принялись за мой бедный материал?! Да, там нет цельности интонации...

– Нет цельности приема, смысловой цельности! А рвется смысл – рвется и интонация. Нарушается гармония текста – уменьшаются возможности его эстетического воздействия, то есть слабеет фон для освоения адресатом целевой информации... Кстати, эти три абзаца очень легко отредактировать, не повредив их сути.

– Я сделаю это, почувствовал, что там нужно…

– А если почувствовали, можно попытаться самому сформулировать третье правило монтажа. Решаетесь?

– Да. Видимо, так: выдерживать... Как бы это сказать?..

– Хорошее начало. Правило так и должно звучать:

 

следует выдерживать смысловую, стилистическую, интонационную цельность найденных монтажных приемов, стремясь к эстетической завершенности текста.

 

Но монтаж – лишь одно из средств организации журналистского текста. Второе – то самое, о котором Вы уже говорили: композиция. Это понятие тоже связано с построением текста, но уже с точки зрения его внутренней логики (недаром иногда ком позицию называют «внутренней формой» произведения). В ней получают отражение глубинные связи текста.

– Можно, я посмотрю на дитексе, что это такое?

– Взгляните. Сначала – на эти вот линии, параллельные оси абсцисс... Они проведены между текстовыми элементами, объединенными решаемой ими задачей. Видите, соединены кружочки 2, 3, 6, 7 и 11. Знаете, что это за элементы? Факты, задача которых воссоздать внешний вид инструментов, используемых как оружие в боевых искусствах Востока. Как видите, они соединены не последовательно, не поверхностными связями, а глубинными – по существу – и образуют внутри текста относительно самостоятельную микротему. Мы можем ее так и определить: «внешний вид инструментов». Подобным образом обнаруживаются и другие микротемы: «первоначальное использование инструментов», «современное использование»...

А теперь обратите внимание на то, что все эти микротемы обозначены в левом столбце дитекса и прочтите их снизу вверх... Готово? Что они вам сказали?

– Ну... В общем-то, если бы я не знал раньше, я мог по ним составить себе представление о содержании материала.

– Вот! Но представление, излишне детализированное и в то же время недостаточно четкое. Это из-за того, что здесь не просматриваются отношения между микротемами разных информационных слоев. Но оказывается, что глубинные связи существуют не только между текстовыми элементами внутри определенного информационного слоя, но и между информационными слоями. Видите толстые вертикальные линии, параллельные оси ординат? Они объединяют микротемы разных информационных слоев, текстовые элементы которых связаны между собой в некие смысловые пространства внутри текста, охватывающие и горизонтальные, глубинные, и поверхностные, «монтажные», связи.

– Но где проводить такие линии?.. Как устанавливать границы этих смысловых пространств? Здесь же не должно быть произвола!

– Бесспорно. Их не нужно устанавливать, их нужно находить – они же существуют в тексте. И «компас» здесь – смысловое единство пространства. Оно, как правило, при анализе так и просится «получить имя», быть выраженным какой-то «меткой» – короткой фразой, передающей этот «укрупненный» смысл. К примеру, в дитексе Вашего материала, о котором мы говорим, у меня первая «метка» – «Инструменты, ставшие боевым оружием». Видите верхнюю строку диаграммы?..

– Ту, что обозначена «Подтемы»?..

– Да-да. Эти смысловые пространства соотносимы с подтемами, которые различаются в предмете отображения, то есть в теме текста, как ее существенные части. Однако к подтемам они могут быть сведены только условно, так как уже несут в себе и отражение позиции автора – рефлексивную информацию.

– Ясно... А что дальше в этой строке? «Фестиваль боевых искусств» и «Беседа с организатором»... Всего три подтемы?

– А Вы можете обнаружить больше?

– Дайте я посмотрю на текст «отстраненным взглядом»! Да... Больше не обнаруживается. Содержание материала этим исчерпано.

– А что такое содержание?

– Как что? Воплощенная тема... Нет, пожалуй, не так. Содержание материала – это его тема и идея, вместе взятые, ставшие единством. Нет, опять чего-то не хватает...

– Я Вам объясню, чего: той динамики, того движения смыслов, которое Вы пронаблюдали в собственном тексте прежде, чем сказать: «Содержание исчерпано».

Думаю, мы можем остановиться на таком определении: содержание есть сущность, выражающая себя (становящаяся в ином) через движение смыслов, соответствующих подтемам, различаемым в предмете отображения, то есть в теме текста, как ее существенные части.

А теперь скажите: можно без ущерба для содержания поменять местами подтемы в Вашем материале? Ну, допустим, сначала дать «Фестиваль боевых искусств», потом «Беседу с организатором», а в конце – «Инструменты, ставшие боевым оружием»?

– В принципе да... Да! Догадываюсь: Вы хотите сказать, что композиция материала это и есть расположение подтем? Или, точнее, – то, что определяет расположение подтем?..

– Примерно так. Композиция есть средство организации текста, выступающее как система правил его построения с точки зрения сочетания подтем.

– Это определение относится к разным типам произведений? Не только к журналистскому тексту?

– Думаю, да, оно носит общий характер, поскольку не конкретизирует правил (специфика-то отражается в них).

– Значит, композиционные особенности журналистского текста отражены в специфических правилах его организации?..

– Можно сказать и так, но точнее будет – отражены в специфических правилах его смысловой организации.

– Ну да, конечно... И что же у нас за правила? Исходя из опыта, я бы не взялся их сформулировать.

– Да, это дело сложное. И все-таки... Можно еще раз обратиться к Вашему тексту?

– Ладно, я уже вижу в этом пользу – прямо-таки мастер-класс на одном материале!

– Ну, так дадим себе отчет, какова задача каждой из подтем, которые мы там обнаружили. И начнем с анализа «Беседы с организатором» – просто потому, что там есть подсказка (помните Ваш вопрос: «Каких результатов хотели бы добиться организаторы и участники фестиваля?»).

– Да, по сути дела, в вопросе – ключ к задаче этого куска текста: показать, в чем практическое значение фестиваля, зачем такие фестивали нужны.

– И зачем же они?..

– Мой собеседник сказал вполне определенно: для пропаганды здорового образа жизни, для того, чтобы молодые ребята, посмотрев на выступления своих сильных и ловких сверстников, захотели бросить сигареты и бутылки и прийти из темных переулков в спортивный зал.

– Прекрасно! Значит, в этом разделе текста Вы (с помощью собеседника) указываете на суровую проблему нашей действительности (темные переулки, сигареты и бутылки в руках молодых людей...) и одновременно подсказываете, как из такого положения выходить. Правильно?

– Да. Я, может быть, и не осознавал до конца это как задачу, но, видимо, стремился действовать в рамках представлений об идейно-тематических особенностях журналистского произведения.

– Смотрим следующую подтему – «Фестиваль боевых искусств». Какую задачу Вы решаете в данном случае?

– Дать представление о фестивале – об участниках, о программе, о характере подготовки к выступлениям. Обрисовать ситуацию!

– Представление или сведения? Обрисовать или охарактеризовать?..

– Разве это так существенно?

– Мне просто важно уточнить, как Вы понимали свои задачи.

– Да я, в общем-то, специально о них не думал.

– Тогда я позволю себе сформулировать задачу этого раздела так: ввести читателя в ситуацию подготовки и проведения фестиваля. Согласны?

– Вполне.

– Третья подтема – «Инструменты, ставшие боевым оружием». Что у нас здесь?..

– Здесь задача – заинтересовать читателя подробностями, помочь ему оценить конкретные виды оружия, как бы увидеть их в развитии.

– Короче говоря, этим кусочком текста Вы хотели пробудить интерес читателей к восточным единоборствам (поддерживая взгляд организаторов фестиваля на них как на проявление здорового образа жизни), причем тонфа, сай и нунчаки оказываются для Вас знаками экзотичности восточных состязаний и тем самым – аргументами в их пользу?

– Наверное, да...

– Вот теперь подведем итог. В трех смысловых разделах данного текста автор решает четыре задачи по организации будущего контакта с читателем:

1) вводит в ситуацию подготовки и проведения в Юго-Западном округе фестиваля боевых искусств;

2) обозначает проблему, в контексте которой значима данная ситуация;

3) помогает осознать эту ситуацию как один из практических путей решения проблемы;

4) приводит интересные детали о боевом оружии восточных единоборств, стремясь привлечь к ним внимание юного читателя и тем самым сделать их аргументами в пользу решения «прийти из темных переулков в спортивный зал».

Как Вы полагаете, все перечисленные задачи решаются одинаково успешно?

– Нет, не все... Кое-где скороговорка мешает. Сейчас я вижу, как было бы лучше построить материал. Четыре задачи?.. Можно было бы отчетливо прописать четыре подтемы и несколько укрупнить видение проблемы... Добавить фактов по фестивалю... Кусок про боевое оружие надо бы сделать короче, компактнее, но «прицельней», может, даже показать какое-то из них в действии – тогда бы и ситуация обрисовалась ярче... В беседе явно не хватает вопроса: а приходят новички после таких фестивалей?..

– Все верно! А сейчас попытаемся то, что Вы осознали, перевести на язык правил.

 

ПРАВИЛО ПЕРВОЕ: необходимое и достаточное количество подтем в журналистском тексте должно соответствовать количеству стоящих перед автором задач по организации контакта текста с адресатом информации и быть принципиально сводимо к четырем.

 

Число «четыре» берется не с потолка: это устойчивая количественная характеристика задач, решение которых обеспечивает успешный контакт журналистского текста с адресатом информации в подавляющем большинстве случаев. А их качественная специфика нам уже знакома и может быть описана в следующих понятиях:

1) ввод в ситуацию;

2) обозначение проблемы;

3) предъявление оценок и аргументов;

4) практическая постановка вопроса.

 

Выявление этих задач – серьезное основание для того, чтобы принять представление о композиции журналистского произведения как относительно устойчивом единстве четырех одноименных задачам элементов («композиционных узлов», или, что, то же самое, «композиционных блоков»), развернутое в работах Евгения Ивановича Пронина. В этом контексте понятия «подтема» и «композиционный узел» («композиционный блок») становятся синонимичными.

– Но разве возможно представить себе 20-строчную информационную заметку как единство таких четырех «узлов»?!

– Давайте проверим.

Ну, вот заметка из «Комсомолки» – идет под рубрикой «Короткая версия». Сколько тут строк?..

– Без заголовка – 10.

– Читаем:

 

«Фухуса» лечит от Бахуса

Новый лекарственный препарат «фухуса», позволяющий весьма эффективно снимать наркотическую, алкогольную и табачную зависимости, создан недавно вьетнамскими фармацевтами. Он основан на рецептах традиционной народной медицины и на сто процентов состоит из натурального растительного сырья.

 

Как? Беретесь выявить здесь основные «композиционные узлы»?

– Разве что прямо по фразам...

Ввод в ситуацию – «Новый лекарственный препарат "Фухуса" создан недавно вьетнамскими фармацевтами».

Обозначение проблемы – указание на зависимости людей от вредных привычек (наркотическая, алкогольная, табачная).

Предъявление оценок и аргументов – указание на эффективность препарата и его достоинства (натуральное растительное сырье, рецепты народной медицины).

А практической постановки вопроса нет!

– Действительно, непосредственно в тексте – нет. Это новостная информационная заметка, и ее внутривидовая, жанровая специфика не предусматривает специального смыслового пространства для развертывания идеи. Здесь – тот ее вариант, который мы с Вами обозначили выше как «Прими к сведению и действуй по усмотрению». И осознается этот вариант идеи адресатом информации автоматически, в зависимости от той роли, в которой тот пребывает по отношению к проблеме. «Действуй по усмотрению» для родителей юноши, страдающего одной из таких вредных привычек, означает «постарайся достать это лекарство»; для работника соответствующего отдела Минздрава – «надо заключать контракт на поставки...»; а для человека, в плане привычек благополучного, – «не забыть рассказать Петру Максимовичу: у него же с дочкой беда». В данном случае «практическая постановка вопроса» как задача корреспондируется текстом адресату информации.

Все же остальные элементы композиции отчетливо различимы и здесь.

– А не ведет такая устойчивость к стандартизации творческой деятельности?

– Ведет – ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы и она сама, и ее продукт отвечали мировым стандартам.

Второе правило композиции журналистского текста связано с «расстановкой» подтем, с порядком решения задач по организации контакта с читателем.

 

ПРАВИЛО ВТОРОЕ: последовательность «композиционных блоков» журналистского текста может меняться, но в любом случае она должна быть согласована с жанровой спецификой материала (мотивирована жанром) и подкреплена (оправдана) соответствующими монтажными приемами.

 

– Помните, Вы спросили, можно ли в моем материале поменять расстановку подтем без ущерба для содержания?.. Почему возник вопрос? У меня в тексте есть какие-то нарушения этого правила?

– Вопрос-то был задан как подсказка, на которую Вы хорошо среагировали.

Но нарушения есть, не без того. Избранный Вами вариант композиции не оптимален для информационной заметки. «Ввод в ситуацию» у Вас оказался глубоко «упрятан» в текст. Это значит – оказался «упрятан» информационный повод выступления. А в нем-то и соль!

Если бы Вы начали материал акцентом на проблему, это был бы тоже не лучший выбор: движение от общего к частному больше годится для статьи.

– Иногда говорят о кольцевой композиции, о перекрестной...

– Да. И о прямой говорят, и об обратной... Наверное, можно выделить такие варианты построения журналистских материалов, приняв за основание последовательность задач по обеспечению контакта текста с потребителем информации.

Но мне представляется более работающим (в практическом плане) другой подход к различению композиционных решений: в зависимости от значимости той или иной подтемы для автора он с помощью композиции акцентирует ее. Есть композиционные решения, в основе которых – акцент на ситуацию. Есть решения, подчиненные необходимости проакцентировать проблему. Есть такие, где акцент – на оценках и аргументах. Есть – выдвигающие в фокус практическую постановку вопроса. Есть, наконец, варианты, где авторское внимание распределяется между подтемами соразмерно, и тогда композиция приобретает вид классической цепочки: ввод в ситуацию – обозначение проблемы – предъявление оценок и аргументов – практическая постановка вопроса.

– Пожалуй, стоит сделать из вырезок коллекцию композиционных решений – посмотреть, как они соотносятся с жанрами.

– Это в самом деле полезно. Только надо отбирать качественные, высокопрофессиональные тексты.

– На том и завершим разговор о средствах организации журналистского текста?

– Да нет, Вы забыли: помимо поверхностных и глубинных дитекс обнаруживает в тексте еще и третий тип связей. А это значит...

– ...что предстоит рассмотреть еще и третье средство организации. Какое?

– Сначала о том, что представляет собой третий тип связей. Можете найти их на дитексе?

– Не вижу... Больше, по-моему, никаких линий и нет!

– Ну, как же?.. А те, в которые заключена диаграмма?..

– Так это рамка!

– Третий тип связей в журналистском тексте по функциям сродни рамке: они удерживают его как целое. Но проявляются абсолютно не «рамочным» способом. Знаете греческое слово meta? Переводится «после, через, между...». Так вот, оно в нашем случае и передает суть дела: третий тип внутритекстовых отношений – метасвязи. Связи между связями... Они обеспечивают тексту качественно новый уровень единства.

– Примерно как обруч на бочке?.. Хотя нет! Обруч виден, его можно потрогать, можно снять, переделать...

– В нашем случае тоже не обходится без вмешательства... Однако аналогия с обручем грубовата.

Дело в том, что метасвязи проявляют себя как материя очень тонкая: в результате пересечения смыслов и микросмыслов, передаваемых элементарными выразительными средствами разных рядов, в тексте возникает некий сверхсмысл...

– Это Вы не о заголовке случайно?..

– В лучшем случае — да, он становится заголовком. Но, к сожалению, не всегда. Название материала зависит от многих обстоятельств, в том числе и случайных. Поэтому оно совсем не обязательно совпадает с тем сверхсмыслом, в котором реализуются метасвязи текста. Но для адресата информации это и не очень важно: если материал качественный, выполнен профессионально, его сверхсмысл будет воспринят, даже если не будет вынесен в заголовочную строку. Хотите, расскажу забавную историю про самоуправство человека и «самоуправство» сверхсмысла?

– Притчу, что ли?..

– Нет, быль из журналистской практики.

В то время я уже работала в университете и не имела возможности «провожать» до самого выхода в свет каждый свой матери ал в газете. И вот однажды раскрываю я номер, в котором дол жен быть мой текст с названием «Флажок на карте – не флаг над крышей»... Догадываетесь, о чем?

– Ну, про ситуацию не скажу, а проблема, судя по заголовку…

Наверное, о формализме в чем-то?

– Да... Пробегаю глазами полосы, ищу заголовок – и ни чего не пойму... Нет материала, что ли?! Снова просматриваю газету, уже по подписям... Ага, вот он, текст. Но название-то название!!! Да крупно так: «Клуб построен. Что дальше?» Оказывается, заголовок поменял уже в готовом к печати номере дежурный редактор по каким-то ему одному известным мотивам. Расстроилась я изрядно главным образом из-за того, что собиралась показать материал своим студентам: он мне казался удачным, и заголовок в том числе, – а тут такая «подножка»! Думала-думала и придумала: текст покажу, но без названия – пусть ребята озаглавят материал сами. Какова же была моя радость, когда пятеро из одиннадцати вынесли в заголовок образ, родившийся у них в результате чтения текста: «Флажок на карте – не флаг над крышей». Ведь это означало, что материал его нес в себе!

– В тексте была такая строка? Или...

– Вот именно «или». Отдельной строки не было. Сверхсмысл складывался, а точнее – возникал из метасвязей существенных текстовых элементов: факта (флажки на карте функционера), образа культуры (флаг над крышей – символ «живой жизни») и этического норматива (формализм – зло, ему не должно быть места). Говоря на профессиональном языке, реальная деталь – флажки на карте – обыгрывалась в тексте.

А теперь слово Вам. На этот раз задачка такая: сформулировать, в чем особенность сверхсмысла журналистского материала, и объяснить, причем тут средства организации текста.

– Что ж, хорошо. Тем более что из примера почти все ясно... Особенность сверхсмысла журналистского материала в том, что у него образный характер. Правильно?

– Правильно.

– Он создается в результате того, что автор «обыгрывает» детали реальности в свете образов культуры и нормативов. Сверхсмысл в журналистском тексте – дитя игры слов!

– Очень хорошо сказано.

– А причем тут средства организации текста?.. Ну, наверное, он и выступает в этой роли... Хотя непонятно, как. У меня сложилось впечатление, что он возникает в тексте! Как бы самопроизвольно...

– И автор тут не замешан?.. Вы правы, конечно, сверхсмысл – назовем его в соответствии с его природой «журналистский образ» – возникает в тексте, но отнюдь не без помощи автора. Слышали когда-нибудь в редакции такое выражение: «Какой я ход интересный нашел!»? Или наоборот: «Не пишется... Ход никак не найду!» Догадываетесь, о чем тут речь?.. «Ход» – не что иное, как ощущение метасвязей будущего текста, дорога к созданию журналистского образа.

Прежде чем стать сверхсмыслом, именем, «меткой» материала, журналистский образ рождается в глубинах творческого сознания автора как принцип организации текста. Дело всякий раз за тем, чтобы его найти...

– По-видимому, в моем материале заголовок насчет сая и волос гейши сверхсмысла в себе не несет, да?

– Конечно! Он интригует, привлекает к себе внимание, но к сверхсмыслу материала отношения не имеет и потому ориентирует читателя весьма неточно. Это, кстати, весьма распространенный в сегодняшней журналистике недостаток.

– Вы считаете, недостаток? Может, просто особенность, связанная с необходимостью привлечь читательский интерес?

– Да нет, именно недостаток. Ведь основная функция заголовка – дать представление о сути текста. Конечно, интрига, «манок», заложенные в название, – ценная вещь, поскольку наверняка остановят глаз адресата информации на материале. Но тут надо обходиться без обмана; дезориентация читателя, зрителя, слушателя заголовком – проявление неуважения к нему, и это не останется незамеченным.

Если говорить о заголовках, то, по моим наблюдениям, их существует три типа:

1) прямое отражение темы («метка» темы): «Россияне стали чаще страховаться», «Петербург празднует день рождения Шаляпина», «В свою последнюю смену шахтеры шли голодными», «На Западе растут панические настроения», «Крутой Уокер увлекся экспортом русских моделей», «Те, которых не стало», «Внук Сталина – народный артист России»;

2) прямое отражение идеи («метка» идеи): «Карабах требует особого отношения», «Иметь портфель заказов», «Федерализм – лучшая модель», «Темпы юбилейного года – не снижать», «Вернем матерям если не сына, то хотя бы имя», «Все вместе – возродим», «Освободите Куликова!»;

3) опосредованное отражение идейно-тематического решения через журналистский образ («метка» сверхсмысла): «Черный бюджет», «По каналам плавают кадровые ошибки», «Попса на полустаночке», «Тришкин мундир», «Город – СПИД», «"Железный занавес" для наших сирот», «Дырявая плотина на валютной реке».

– Но «Вытащу сай из волос гейши...» не относится ни к одному из них!

– По сути – да, а по внешним признакам он претендует на то, чтобы быть отнесенным к третьему типу: здесь есть образ действия, соединяющего два разнесенных во времени предназначения сая. Беда в том, что этот образ произволен, построен на несущественных для данного материала связях и потому оказывается случайным. Я называю такие заголовки провокационными: они вызывают у адресата информации определенные ожидания, заставляют его познакомиться с материалом, а в итоге эти ожидания оказываются неоправданными.

Выхватить интересную деталь из действительности — еще не значит создать журналистский образ. Для этого ее надо превратить в «магический кристалл», в котором пересекутся метасвязи текста, открывая его сверхсмысл. Тут действует не просто механизм тропообразования, журналистский образ – не просто метафора, хотя и содержит в себе ее черты. Он – особый вариант символа, поскольку выражает собой синтез смыслов реальности и смыслов культуры. Здесь дело не столько в переносе значений с одного предмета или явления на другой, сколько именно в синтезе признаков реалий текущей действительности с признаками реалий прошлого, зафиксированными в культуре. В этом – специфика журналистского образа и причина той значительной роли, которую он играет в организации не только текста, но и творческого процесса.

– Вы хотите сказать – самого процесса работы?..

– Да, конечно. А как это происходит, мы увидим дальше, в беседах о способе журналистского творчества.

в начало

 

ПРЕДЛОЖЕНИЯ И ВОПРОСЫ ДЛЯ ТЕХ, КОМУ ВАЖНО ОСВОИТЬ ОСОБЕННОСТИ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТЕКСТА

 

1. Внимательно прочитайте предлагаемую заметку.

 

«Счастливый» троллейбус по городу мчит...

Как бороться с «зайцами» в общественном транспорте? Проблема стара, как мир.

Счастливая идея осенила руководство Севастопольского троллейбусного парка: организовать лотерею с обычными троллейбусными билетами. Теперь счастливчики смогут получить еженедельно приз в 50 гривен (25 долларов), а ежемесячно – ценные подарки, сообщает наш корреспондент Юрий КИРИЛЛОВ.

 

Что будет с теми, у кого нет ни «счастливых», ни «проигравших» билетов, не сообщается.

Решите следующие задачи:

а) выявите конкретную реальную ситуацию, о которой идет речь;

б) четко сформулируйте тему заметки – так, чтобы была ясна и ситуация, и проблема.

2. Прочитайте заметку еще раз и определите, как звучит ее идея для разных категорий читателей:

а) работников транспортной системы;

б) транспортных «зайцев»;

в) обычных пассажиров городского транспорта.

3. Рассмотрите элементарные выразительные средства, использованные в тексте. Определите, какую они играют роль (для выражения какой информации служат).

4. Обратите внимание на монтаж и композицию заметки. Какие особенности Вы здесь находите и чем можете их объяснить?

5. Скажите, есть ли в данном материале журналистский образ. Какой принцип организации этого текста избрали бы Вы?

в начало

 

в оглавление << >> на следующую страницу