Лазутина Г.В. Основы творческой деятельности журналиста. Часть III

– А разве это не общепринятое выражение?.. Думаю, что я не буду оригинален в объяснении. Творческая лаборатория, творческая кухня – так обычно называют процесс работы со всеми его секретами.

– Вот видите, с секретами... Иначе говоря, со всеми индивидуальными особенностями, а их у каждого журналиста немало. Об этих особенностях и разговор должен быть особый. Мы же сейчас будем рассматривать то общее, что присутствует в творческой лаборатории разных журналистов и, по сути, делает их людьми одной профессии.

– Насколько я понял из того, о чем уже шла речь, людьми одной профессии журналистов делают потребности общества в специфических информационных продуктах, место и роль журналистики в обществе, ее функции, цели ее как социального института...

– Вы правильно поняли. Это все задает специфику журналистики как деятельности и тем самым предопределяет существование особого профессионального корпуса – ее субъекта. Практически же он складывается в результате освоения этой самой специфики. Как видите, противоречия здесь нет. Специфика деятельности и есть то общее, что, с одной стороны, объединяет всех журналистов, а с другой – отличает их, «отъединяет» представителей других профессий.

– Значит, оно, это общее, и составляет предмет нашего интереса?

– Да, и ему есть имя: способ творческой деятельности журналиста.

– Способ?.. Чаще говорят о методе деятельности...

– Вот давайте и разберемся с этими понятиями. Их действительно употребляют в обыденной речи как синонимы, отдавая некоторое предпочтение слову «метод». В научной же речи понятие «способ» встречалось главным образом в составе словосочетания «способ производства», освоенного в качестве термина политэкономией. Между тем, как показали философские исследования социальной деятельности и культуры, в частности работы Эдуарда Саркисовича Маркаряна, терминологический потенциал этого понятия много шире.

– Вы говорите о способе производства?

– Нет, о способе деятельности. За ним открылся вполне определенный объем содержания, отнюдь не тождественный тому, который устойчиво связывается с понятием «метод». Маркарян справедливо усмотрел в понятии «способ деятельности» интегральную категорию, выражающую собой ту комбинацию реальных составляющих деятельности, благодаря которой и достигается задуманный результат. При этом он специально подчеркнул, что при общенаучной и культурологической интерпретации слова «способ» следует максимально освободиться от тех ассоциаций, порой очень жестких, какие закрепились в нашем сознании в связи с обычным его использованием.

– Интегральная категория... То есть по содержанию она шире понятия «метод», которым, надо полагать, как раз и обозначаются какие-то из «реальных составляющих» деятельности?

– В определенном смысле – да, шире. Но только в определенном смысле, а именно: способ деятельности всегда включает в себя те или иные методы как одно из средств деятельности. Однако в ином отношении, напротив, понятие «метод» шире...

– Вы сказали, метод – средство деятельности? В этом суть понятия?

– Быть средством – функция метода. Но, если хотите, в этом и его суть. Вы помните словарное толкование понятия?

– Кажется, путь исследования, познания...

– Да. В современных научных словарях Вы найдете такую формулировку: «...форма практического и теоретического освоения действительности, исходящего из закономерностей движения изучаемого объекта». Как Вы полагаете, что представляет собой – эта «форма практического и теоретического освоения» в реальности?

– Ну, какие-то практические шаги или умственные действия в целях освоения...

– Только не какие-то, а вполне определенные – «исходящие из закономерностей объекта»... Что это значит?

– Не могу сказать...

– Да почему же? Подумайте: если действия исходят из знания закономерностей объекта, значит, они научно обоснованы, так ведь?

– Так... И тогда можно дать очень простое определение метода: это научно обоснованные действия, умственные или практические, необходимые для освоения объекта. Нормально?

– Почти. Утверждение «для освоения объекта» годится, когда речь идет о познании или преобразовании уже существующих реальностей. А в случае творчества, когда создается новый объект?.. Получается не очень точно, верно? Поэтому давайте примем такую формулировку: метод есть последовательность научно обоснованных действий умственного и практического характера, необходимых для решения задач того или иного типа.

При этом обнаруживается очень любопытная вещь: задачи одного и того же типа встречаются в самых разных видах деятельности. Так, у врача среди прочих задач есть задача получить сведения о состоянии больного. Однотипная задача стоит перед психологом, исследующим способности человека: получить сведения о проявлениях задатков личности в тех или иных условиях. И перед журналистом на месте события: получить сведения о том, как оно произошло. Во всех случаях – получить сведения. Что Вы можете сказать в этой связи о методах?

– Что и методы, вероятно, повторяются. Врач беседует с человеком, исследователь беседует, журналист беседует... Но беседы эти, я думаю, проходят все же по-разному.

– Совершенно верно. Для решения типовых задач существуют типовые методы. В основе своей они универсальны, а потому могут служить в качестве средства для разных видов деятельности, обретая там, конечно, известное своеобразие. Именно в этом смысле понятие «метод» шире понятия «способ». Способ всегда связан с определенной деятельностью, он рождается вместе с ней, воплощает в себе ее специфику, через него она и осуществляется. А методы – универсальны, они используются в разных видах деятельности, входя как одна из составляющих в их способы.

– Но если методы – одна из составляющих, то, следовательно, есть и другие составляющие?

– Само собой разумеется. И мы этого уже касались, когда сравнивали один из моментов в работе врача, исследователя психолога и журналиста.

– А, да... Речь шла о типовых задачах.

– Точнее, об одной из задач. А в процессе работы человеку приходится решать далеко не одну. Причем состав их в конкретных видах деятельности достаточно устойчив и характерен именно для данного вида деятельности. Ход работы выглядит как цепочка шагов, подчиненных решению определенных комплексов задач. Это дает основание говорить об устойчивой операциональной структуре творческого процесса.

– Минуточку! Мне надо подумать, тут все очень абстрактно. Если перевести на журналистику, что получится?

– А то, и получится: над какими бы материалами ни шла работа, Вы неизбежно оказываетесь перед необходимостью решить некоторое количество похожих задач и предпринимаете для этого соответствующие действия. В результате творческий процесс предстает как определенная последовательность операций...

– Этапов, вы хотите сказать?

– В журналистской практике чаще всего говорят именно так – этапы. Однако понятия «операция» и «этап», на мой взгляд, не тождественны, их содержание совпадает лишь отчасти. «Операция» – это обозначение отрезка деятельности, ее фрагмента, подчиненного решению некоторого комплекса задач, независимо от его места в структуре творческого акта. Так сказать, характеристика данного фрагмента с точки зрения состава задач. Понятие «этап» же указывает не только на состав задач, но и на место фрагмента в творческом акте – это его характеристика с точки зрения последовательности решения задач. Состав задач в процессе того или иного вида деятельности относительно стабилен, а вот последовательность их решения – изменчива, здесь часто возникает инверсия – в зависимости от внутривидовой специфики деятельности или от конкретных ее условий. Поэтому мне представляется более правильным говорить об операциях как структурных элементах творческого акта: при определенных обстоятельствах они становятся тем или иным его этапом.

– Это только в журналистике?

– Почему же?.. Операциональная структура, как и методы, – составляющая способа любого вида деятельности. Тот же врач – разве он не выполняет определенного набора задач, добиваясь выздоровления пациента? Сначала составляет анамнез – историю болезни, получая сведения об обстоятельствах, предшествовавших ее возникновению, и субъективных ощущениях больного. Затем осматривает пациента, назначает анализы, исследует их результаты, ставит диагноз, проводит необходимые консультации – пока, наконец, не выработает стратегию лечения и не определит необходимые для этого средства.

– Вы рассматриваете деятельность врача как творческую?!

– Конечно! Стратегия лечения конкретного человека и совокупность необходимых для этого средств в готовом виде не существуют, найти их – значит осуществить особый акт творчества. Другое дело, что в жизни мы частенько сталкиваемся с профанацией этой благородной творческой миссии. Но мы уже обсуждали с Вами подобные ситуации – это вопрос качества деятельности.

– Вопрос качества... А у меня вот какой вопрос возникает. Мы говорим о задачах, о комплексах задач в ходе деятельности... Но откуда они берутся? Кто эти задачи задает?

– Правильнее спросить – не кто, а что... Неужели не догадываетесь?.. Поставьте себя в исходный момент творческого процесса!

– Хорошо. Допустим, я получил в редакции задание подготовить материал о... ну, пусть о каких-то соревнованиях. Мне ясно: чтобы не ударить в грязь лицом, надо добыть информацию, и желательно интересную. Я решаю: поговорю с тем-то, с тем-то, схожу на эти соревнования...

– А почему ясно-то? Откуда ясно?

– Из опыта, наверное. Из общения с работниками редакции... Ну, и само представление о спортивном материале вроде бы требует этого.

– Вот самое главное! Представление о произведении, его образ... Мы же говорили – порождающая модель творчества!

– Только теперь я, кажется, понял по-настоящему, что означают, слова «порождающая модель»: она несет в себе все задачи, решение которых разворачивается в творческий процесс, – потому и порождающая.

– Да. И в соответствии с ними определяется структура этого творческого процесса – основная составляющая способа.

– Значит, способ творческой деятельности включает в себя структуру творческого процесса, определяемую задачами, методы этих задач и... что еще?

– Еще – технические средства, используемые в ходе творческой деятельности, и систему профессионально-этических регуляторов поведения.

– Но техника – она и есть техника, в какой бы деятельности ее ни применяли. Разве тут можно говорить об особенностях?

– Еще как можно! Во-первых, для каждого вида деятельности используется свой набор технических средств. Вы же, допустим, не берете с собой на задание томограф или тонометр! различается и характер использования. Смотрите: и журналист, и вокалист прибегают к помощи магнитофона. Но журналист при меняет такую его портативную разновидность, как диктофон: он лучше приспособлен для записи речи, его можно поставить близко к говорящему; при этом следить за тем, как он работает непросто; да и расшифровка записей потом – целая история. А вокалист в расшифровке не нуждается, зато ему нужна аппаратура с высоким качеством записи: в ходе работы над сложным произведением он фиксирует на пленке звучание своего голоса и потом прослушивает кассету, анализируя исполнение. Так что особенностей и здесь хватает...

Ну, а четвертая составляющая способа обусловлена тем, что любая деятельность в большей или меньшей степени включена в общественные отношения, в общение. Решая свои творческие задачи, человек взаимодействует с другими людьми, и от того, как он строит свое поведение в процессе этого взаимодействия, во многом зависит успех дела. Есть некоторые общие этические стандарты поведения, выступающие как признак нравственной зрелости личности, признак культуры. Но для получения успешного, устраивающего общество результата деятельности во многих ее видах, в силу специфики их внутренних и внешних условий, оказывается необходимым и соблюдение неких дополнительных стандартов. Вот они и отражаются в профессиональном сознании общности и каждого ее члена, регулируя творческое поведение.

– То, что называется профессиональной этикой?

– В принципе – да, только понятие «профессиональная этика» в его основном значении много шире: это наука о профессиональной морали и нравственности, в ней много аспектов, много разделов. Способ же деятельности вбирает в себя только тот пласт научных представлений, который связан с регулятивной функцией профессиональной морали.

– Ну, что входит в понятие «способ творческой деятельности», ясно. А вот как он возникает? Постепенно формируется в ходе развития деятельности или разрабатывается наукой?

– Можно сказать так: он формируется в опыте деятельности. Опыт ведь может быть разным – удачным, неудачным... Говорят, на ошибках учатся. Значит, постепенно избавляются от ошибок.

А удачи становятся примером для подражания, на них тоже учатся. Образуется нечто вроде коллективной копилки позитивного профессионального опыта. Сначала этот опыт передается из уст в уста, из рук в руки, потом он начинает фиксироваться в литературе. Наконец, дело доходит и до науки: она этот опыт систематизирует, обобщает, выявляет определенные алгоритмы деятельности и описывает их в виде системы понятий.

– Так получается, что способ деятельности не просто носитель ее своеобразия, но и копилка профессионального опыта? Бросил глаз в «копилку» – и знаешь, как действовать!

– Да, только подчеркну: позитивного опыта.

– Но, по-моему, творческому человеку в самом начале пути опасно пользоваться такой «копилкой». Разве не подталкивает она к стандартизации?

– Что ж, давайте обсудим и это...

в начало

Беседа тринадцатая

НЕ ОПАСНО ЛИ ЗАБИРАТЬСЯ В «КОПИЛКУ»!

– Начну с истории, которая вроде бы к журналистике отношения не имеет, однако... Впрочем, Вы и сами поймете.

В свое время мне пришлось делать материал об одном из мастеров ювелирно-гранильной фабрики. Он был славен не только своими изделиями, но и тем, что все его ученики быстро достигали признания. Урал – край, где мастерство гранильщика очень ценится, и наша редакция (а дело было в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге) решила рассказать об этом гранильщике как об учителе. Мне приходилось с ним встречаться и до того, я знала, что человек он немолодой, малоразговорчивый, журналистов не особенно привечает, но, поскольку контакт у нас был налажен, надеялась на удачу в беседе. И материал-то решила делать в жанре интервью. Однако когда я позвонила ему, чтобы договориться о встрече, и объяснила цель, он неожиданно предложил:

– А ты приходи на фабрику, посмотри... Чего тут разговаривать? Посмотри! У меня как раз два практиканта сейчас.

Легко сказать «посмотри». А к ним в цех попасть – куча проблем, полдня потеряешь, пока допуск получишь. Но пришла.

Сидит он в своем знаменитом рабочем халате (зеленый, почти малахитовый цвет), один глаз упрятан под устройством для линзы, в руках камень. По обе стороны от него парнишки: один повыше, темненький, руки крест-накрест на груди сложил (вроде бы мерзнет); другой совсем брюнет, глаза угольками светятся на лице любопытство – уставился на меня, даже рот приоткрыл. Мастер молча кивнул в ответ на мое «здравствуйте», показал на заранее поставленный табурет и опять сосредоточился на камне. Так повернет его, эдак, тронет резцом каким-то... И этот, со скрещенными руками, глазами к камню прирос. А нам с брюнетиком скучно, сидим, исподтишка друг за другом наблюдаем и ждем, когда наступит обеденный перерыв (я же вижу, что он тоже ждет, не дождется). Наконец я не выдержала, спросила, есть ли у них буфет, и поднялась, чтобы туда направиться. Мастер глянул на меня без одобрения, буркнул:

– Проводите ее который-нибудь!

Вскочил, конечно, брюнетик. Не успели мы выйти из цеха, как он зачастил:

– Во старик, да?.. Сидит и молчит. Третий день молчит. Что-то делает, делает, а ни слова! И это называется – у нас практика... А Вы кто?

За четверть часа он рассказал мне про себя все, что счел нужным: в профтехучилище уже второй год, профессия будущая нравится, мастер в училище – что надо, подбрасывает «левую» работенку, нетрудную и денежную, к Петровичу на практику сам вызвался – наслышан был, что мужик дельный, но вот возьмет ли он его на выучку, бабушка надвое сказала, надо пройти недельное испытание, «а какое испытание, если сидим и молчим? На умение молчать, что ли?».

Я ему посочувствовала, но поняла, что надо скорей возвращать его на рабочее место: не ровен час из-за меня мастер сочтет его лодырем.

Вернулись. Те – как сидели, так и сидят, только Петрович теперь не выпускает из руки инструмент, то и дело им до камня дотрагивается, будто под музыку, одному ему слышную. А парнишка руками о колени опирается, шею вытянул, смотрит. На нас даже внимания не обратили. Ну, мы сели и стали дальше молчать. Так до обеда и промолчали. Когда звонок на перерыв прозвенел, Петрович снял линзу, аккуратно камень пристроил в ящик, достал из тумбочки торбочку (сразу вкусно запахло пирожками) и в первый раз за день членораздельно проговорил:

– Пошли в дежурку, угощу кое-чем...

Вторая половина дня прошла точно так же. Только раз молчание было прервано – неожиданно высокий хрипловато спросил:

– Можно мне на минутку взять камень?

Мастер будто бы и не слышал. А перед самым концом смены вдруг сам протянул ему поделку: – Видишь, камень вовсе уже и не камень... Я тоже залюбовалась пластиной, пытаясь понять, для чего она предназначена, и не заметила, как Петрович повернулся к брюнету. Только когда услышала дрогнувший голос моего нового приятеля, поняла, что между ними произошел решающий разговор.

– Почему да отчего, – вздохнул Петрович и утешающе похлопал парня по плечу. – Просто с другим мастером тебе легче будет. Меня ведь надо без слов понимать, а у нас с тобой это не получается.

По дороге домой (нам было по пути, а путь длинный) я попыталась пошутить:

– Не бережете Вы мое время, Петрович! Я бы за этот день знаете, сколько успела!

Но шутка не вышла: он обиделся. Брови нахмурил, вроде как надулся. Я к нему и так, и эдак – молчит, посапывая. Наконец вымолвил:

– Я тебе, можно сказать, свой секрет показал, а ты...

– Секрет?! – я даже рот приоткрыла от удивления. И вот тут он «раскололся» на монолог, ради которого я и рассказываю эту историю.

– Ты вот давеча по телефону сказала – школа, мол, у меня. Да нет никакой особой школы, учу, как все. Мой секрет – выбор ученика. Ты думаешь, зря я это правило установил – неделя пассивной практики? Вот они два вроде бы одинаковые сидят, а на самом деле – ни на волос сходства! Я чего жду первые три дня? Когда им надоест за мной смотреть! Вот тут-то разница сразу и проявится. Один скажет: «Дай я попробую!» Значит, глаза насытились, руки дела запросили. А другой вертеться начнет, зевать без конца, а то и разворчится, бывает: «Меня на практику послали, а я сиднем сижу!» Не умеет учиться, значит. От таких я сразу отказываюсь. Но, случается, оба первое испытание выдержали. Тогда второе даю – им про это, конечно, не говорю, хватит того, что сперва сказал: неделя пассивной практики, испытательная... А второе-то испытание главное. Они уже не просто сидят – работают вроде. Велю делать все, как я говорю. И теперь уже я за ними смотрю во все глаза. Смотрю, а сам жду, когда же хоть один спросит: «А не лучше ли будет этак вот сделать?..» Захотелось ему хоть чуть-чуть по-своему узор повернуть – значит толк будет. Значит, есть у него живинка... Сказ-то про живинку у тезки моего читала?

Это он говорил про «Уральские сказы» Павла Петровича Бажова. Я, конечно, его «Малахитовую шкатулку» читывала не раз, да что-то про живинку толком не помнила. Так, смутно...

– А ты прочти, – сказал Петрович. – Авось тогда по буфетам бегать не будешь!

И прав оказался. Вспомню про буфет тот – до сих пор краснею. А слова бажовского деда Нефёда, наверное, до смерти из памяти не сотрутся: живинка во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет. Но, чтобы сдружиться с ней, надо не только вниз смотреть, на то, что сделано, но и кверху глаза поднимать – задумываться, как бы лучше сделать.

Теперь самое главное: не сразу я поняла, что мой Петрович по мудрости деду Нефёду не уступал. Подумайте только, по каким критериям отбирал он своих учеников: есть ли у человека способность учиться и есть ли дерзость превзойти учителя...

– Вы так и написали о нем в материале?

– К сожалению, нет. Я тогда до такого понимания не доросла. Очерк вышел много беднее, чем это бы получилось сейчас.

...А что Вы скажете после услышанного насчет нашей «копилки»? Опасно забираться в нее новичкам?

– Ну, если судить по результатам обучения у Вашего Петровича, подход у него надежный... И тогда я скажу так: забираться в «копилку» не опасно, но при условии, что ты готов пополнить ее и сам.

– Думаю, что Ваш вывод стоит несколько уточнить. По-моему, у нас тот случай, когда забираться в «копилку» не только не опасно, но даже необходимо, однако при этом надо уметь поднимать глаза кверху – задумываться, годится ли на сегодняшний день то, чем тебя одарила «копилка», не надо ли его усовершенствовать.

Способ деятельности – образование устойчивое (иначе как бы сохранилась специфика деятельности?), но вместе с тем и живое. Он склонен к развитию, и обогатить его может каждый, кто им овладел. Но – если овладел. Если осознал все особенности деятельности, приобрел все необходимые умения, привел в соответствие с потребностями деятельности свою натуру.

– Даже так? Приспосабливать себя к деятельности?

– Наверное, можно сказать и так, но я слово «приспосабливать» не люблю. Когда говорю «привел в соответствие...», имею в виду, что человек воспитал в себе необходимые для этой деятельности качества, развил необходимые способности, сформировал устойчивую профессиональную мотивацию. Это первостепенные условия мастерства.

– В таком случае не пора ли нам перейти наконец непосредственно к знакомству со способом творческой деятельности журналиста?

– Переходим!

в начало

ГЛАВА 2.

ИЗ ЧЕГО СКЛАДЫВАЕТСЯ ПРОЦЕСС ЖУРНАЛИСТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

Беседа четырнадцатая

СКОЛЬКО СТУПЕНЕК ВЕДЕТ К ПРАВДЕ?

– В принципе творческий процесс у человека в любом виде деятельности непрерывен. Его внутренняя, протекающая на уровне психики сторона – скрытая от глаз лаборатория переработки информации, не знающая передышек. Но внешне он оказывается прерывистым, дискретным: продукция на-гора выдается порциями – отдельными произведениями. Это позволяет нам работу над отдельным произведением взять за единицу наблюдения творческого процесса, определив ее как творческий акт. Особенности творческого процесса отражаются в нем, как море в капле морской воды.

Мы уже знаем: начало любого творческого процесса связано с накоплением информации. Освоение действительности – обязательное условие преодоления той проблемной ситуации, которую представляет собой исходный момент творческого акта: есть созидательная потребность, есть ориентировочная задача, но ответа на вопрос о ее решении в виде конкретного замысла произведения нет. Он определится, когда наступит «насыщение» информацией. А вот это в разных видах творчества происходит по-разному. В поэзии, например, судя по откровению Анны Ахматовой, может быть так:

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,

Таинственная плесень на стене...

И стих уже звучит, задорен, нежен,

На радость вам и мне.

В науке – совсем по-иному. Скажем, чтобы установить в свое время причину страшной эпидемии психических заболеваний в Далласе и сообщить о ней в журнале «Медикэл трибюн энд ме-дикэл ньюс», ученому Эри Даусону и его коллегам пришлось провести исследования в десятках городов штата Техас, взять образцы воды в 43 населенных пунктах, обследовать тысячи людей в этих пунктах, не считая больных в психиатрических лечебницах...

Как видите, в первом случае трудно говорить об освоении действительности как особом фрагменте творческого акта: оно идет как непосредственное переживание поэтом своего контакта с миром. Во втором случае – напротив, это фрагмент столь значительный по объему задач и усилий, что его нельзя рассматривать иначе как основную часть акта научного творчества – стадию научного исследования, предваряющую стадию создания отчета о его результатах.

В журналистике тоже ярко выражена стадиальность творческого акта: он предстает как единство двух относительно самостоятельных частей – стадии получения информации и стадии образования текста. И хотя «железной стены» между ними нет (своей внутренней, субъективной стороной они частично накладываются одна на другую), внешне их относительная самостоятельность очевидна. Нередко она даже подтверждается командировочным удостоверением, уносящим журналиста на определенное время в определенную точку пространства, где и разворачивается его работа по добыче данных, на основе которых в ходе следующей стадии творческого акта он создаст свой материал. В Соединенных Штатах Америки эта особенность творческого процесса в журналистике вылилась во многих средствах массовой информации в специализацию профессиональных обязанностей и кооперацию труда: добыча информации стала делом ньюсмейкеров, а создание текста – делом райтеров. Есть опыт такой специализации и в отечественной печати, однако широкого распространения он не получил.

– Мне об этом слышать не приходилось. Про американскую традицию знаю, а у нас?.. Вы, наверное, имеете в виду информационные агентства? Или, может быть, «Коммерсант-дейли»? Но там у райтеров просто принята жесткая обработка новостей...

– Нет, я говорю о практике «Литературной газеты». Там есть попытки, и порой очень успешные, кооперации труда «разработчиков темы» и «авторов». Таким образом родились многие из очерков Евгения Михайловича Богата. К сожалению, капитально исследовать этот опыт сотрудничества до сих пор никому в голову не пришло...

– Я лично плохо представляю, как бы я мог доверить свои разработки кому-то другому.

– Ну, а мне приходилось беседовать с журналисткой, которая почла за счастье то, что ей выпало довольно длительное время помогать Богату в качестве «разработчицы». Из-под его пера на основе ее данных выходили материалы, которых она сама создать никогда бы не смогла. А люди ими зачитывались... Так что тут однозначно не скажешь, хорошо это или плохо.

– У поэтов вот так творческий процесс не разорвешь!

– Да, в журналистике для этого есть объективные основания. Дело в том, что по объему задач, по сложности условий начальная стадия творческого акта в журналистике представляет собой весьма специфическое явление: это осознанная, целенаправленная познавательная деятельность, предполагающая получение достаточно надежного оперативного знания о текущей действительности. Но совершается она, как правило, человеком в одиночку, в очень жестком временном режиме, да к тому же в подавляющем большинстве случаев включена в процесс межличностного общения, причем далеко не всегда дружественного. Отсюда необходимость высокой ответственности и весьма изощренных умений.

Ни газетчик, ни радиожурналист, ни журналист телевидения не минуют этой стадии работы. Даже прямая передача в эфир, как правило, ведется на основе предварительного, опережающего знания ситуации и действующих лиц.

– На языке практики это все называется сбором фактов!

– Да, хотя времена, когда журналист выступал просто как «сборщик фактов», давно канули в Лету; это дань памяти одной из первых страничек биографии нашего дела.

Сегодня познавательная деятельность в журналистике – сложный процесс, который отнюдь не сводится к сбору фактов. Факты действительности не грибы, их невозможно срезать ножом или «выкрутить» из грибницы. Будучи «атомами» объективного мира, они остаются связаны с ним гораздо большим числом отношений, чем нам удается отразить. Поэтому истинные задачи журналиста по отношению к ним описываются вовсе не словом «собрать». Журналист должен, во-первых, установить факт, то есть выявить, где, когда и при каких обстоятельствах обнаружил себя данный «атом» действительности. Во-вторых журналист должен определить существенные связи этого факта (прежде всего причинно-следственные), то есть понять, чем вызвано его появление и как он может сказаться на положении дел. В-третьих, журналист должен разглядеть те краски факта, те его детали, которые помогут превратить его в структурный элемент будущего текста, в средство для выражения информации.

И это только «обязанности» по отношению к отдельному факту! А ведь в процессе освоения действительности журналист имеет дело не с отдельным фактом, а с ситуацией как совокупностью взаимосвязанных фактов. Здесь требуется та же мера тщательности, что и в юридической практике при расследовании конкретных событий, та же мера обоснованности, что и в научной практике при выявлении тенденций социального развития, при разработке рекомендаций. Но вместе с тем это никак не юридическое расследование и не научное исследование. Мы имеем дело с познавательной деятельностью, у которой есть все признаки особого статуса.

– Особого статуса?.. Что это значит?

– Что есть достаточно оснований рассматривать начальную стадию журналистского творчества как специфическую разновидность познавательной деятельности. Смотрите! У нас – особый предмет познания: реальная жизненная ситуация в контексте более широкой проблемы. И данные об этом предмете, выступающие как цель поиска, нужны нам особые, такие, которые характеризовали бы и общие его черты, и черты индивидуальные, ретроспективу и перспективу, сущность его, то есть сторону, наблюдению не доступную, постигаемую только мыслью, и явление – сторону видимую, наблюдаемую. Наконец, и условия освоения жизни у нас специфичны: процесс познания часто начинается при недостаточном уровне компетентности, непродолжителен по времени, а главное, как я уже говорила, – неотделим от общения, сопряжен с активным эмоциональным переживанием ситуации.

– Говорят, что без эмоций не бывает искания истины.

– Да, это слова Ленина... Но в данном случае речь идет об эмоциональном напряжении особого свойства: журналист оказывается в поле пульсирующих взаимоотношений людей, в поле их разнонаправленных чувств, он невольно включается в эти отношения сам, и тут эмоции начинают играть двоякую роль. С одной стороны, они очень активизируют мозг и тем самым как будто бы помогают познавательному процессу. Но в то же время они и осложняют его: в силу своей способности восполнять дефицит информации путем экстренного замещения ее они могут дезориентировать, толкнуть на ошибочный путь. Представляете, сколько сил должен тратить журналист на то, чтобы неусыпно контролировать качество своих выводов и оценок, проверять каждое свое заключение!

– Мне кажется, на самом деле все несколько проще. Бывает же так: журналист садится за телефон – и через полчаса у него уже готова заметка.

– Бывает, и слава Богу. Дело в том, что мы с Вами говорим о ключевых особенностях познавательной деятельности журналиста. В реальности же они в зависимости от жанровой ориентации творческого акта проявляются в разной степени. В журналистике существует несколько вариантов познавательного процесса, и они существенно отличаются друг от друга по объему задач, поскольку призваны обеспечить разную меру постижения действительности – именно ту, которая предполагается назначением данной жанровой разновидности творчества.

Ваш пример касается творческого акта, ориентированного на подготовку оперативной новостной информации. Предмет познания здесь – новость, то есть свершившийся в действительности факт, существенным образом меняющий ситуацию. Целевая познавательная задача – установить факт и определить, насколько существенны те изменения в положении дел, которые он влечет за собой. В таких случаях журналистское познание приобретает характер ознакомления с ситуацией. Это наиболее простой вариант познавательного процесса, если не считать того обстоятельства, что новость надо найти, а тут – свои сложности...

Совсем другое – творческий акт, направленный на подготовку проблемного материала, призванного выявить неочевидные связи, определить возможные пути решения проблемы. Здесь мы имеем дело уже с серьезным журналистским исследованием.

А если возникает необходимость разоблачить махинатора, успешно камуфлирующего свои неблаговидные действия?.. Тут предмет познания – ситуация, состоящая из фактов, значительная часть которых намеренно скрывается, равно как и связи между ними. Целевая познавательная задача архисложна: добыть скрываемые данные и выявить их значение. Исследование ситуации превращается в журналистское расследование – читали, на верное, публикации под такой рубрикой?

– Естественно. Иногда, правда, такие материалы идут и под рубрикой «Скандалы», мне она не симпатична.

– Ну, в сущности, журналистское расследование всегда связано со скандальными ситуациями... Однако тут мы уже забираемся в жанровую специфику, а это преждевременно. Вернемся к рассмотрению познавательной стадии творческого акта в ее общих, определяющих проявлениях, оставив анализ целевых жанровых задач на потом.

Итак, с чего начинается творческий акт? Как именно выглядит его исходный момент в журналистике?

В профессиональной среде бытует несколько точек зрения на этот счет. Согласно одной – с задания! Приглашает-де шеф и озадачивает. Согласно другой – с поиска темы. И тут уж неизбежно возникает вопрос: а как ее найти – тему?.. Согласно третьей точке зрения – с потребности высказаться, знаменитого «Не могу молчать!».

Что касается последней, третьей версии, она абсолютно справедлива, когда речь идет о публицистическом тексте. Потребность высказаться может возникнуть у любого – журналист он, политик или спортсмен, когда непосредственное участие в жизни обогатило его информацией, под воздействием которой по тому или иному поводу у него сформировалась гражданская позиция высокого накала. Импульс к творческому акту приходит изнутри.

А вот в двух первых суждениях отражаются типичные исходные обстоятельства процесса журналистского творчества. Первое состоит в том, что к журналисту поступают некие сведения о реальной жизненной ситуации или об актуальной проблеме, срабатывающие как сигнал к оперативным действиям. И совсем не обязательно они исходят от шефа. Их может принести сорока на хвосте, но они автоматически вызывают самовозложение профессионального долга. То есть существенной разницы между заданием и собственной инициативой в данном случае нет; суть в том, что есть сведения, осознаваемые как путь к теме и вызывающие творческую активность.

Второе же обстоятельство принципиально отлично. Здесь импульс к действию иной природы: в силу должностных обязанностей журналист занимает позицию, подобную той, в которой находится радист на связи: «Сокол, Сокол, ты меня слышишь? Перехожу на прием! Перехожу на прием!» Разница в том, что «Сокол» для журналиста – вся окружающая действительность и связь может состояться только в том случае, если он воспринимает ее как совокупность источников информации, координаты которых ему хорошо известны.

– Так это и есть то, что называется «выбор темы»!

– Я так не считаю. Это, скорее, поиск указателя, где может быть обозначен путь к теме. Выбор темы – сложная мыслительная работа, которая выступает одной из сторон процесса познания. Окончательно тема определяется – или выбирается! – чаще всего по завершении познавательной стадии творческого акта.

– Но как все-таки этот «указатель» искать, если ты не имеешь достаточного жизненного опыта, который позволяет выбрать тему весьма естественно в силу наличия определенных жизненных интересов?

– Ага, это Вы ощущаете зов к публицистическому творчеству... Журналиста поиск «указателей дороги» к теме сопровождает всю жизнь. У него должна быть сформирована психологическая установка на этот поиск. А вот как искать – это уже вопрос о необходимых профессиональных знаниях и умениях, которым мы должны будем посвятить еще не одну беседу. Пока же наша забота – подготовиться к этому, то есть осознать весь состав задач, решаемых журналистом в ходе познавательной стадии и определяющих ее основные операции.

О первой операции мы фактически начали говорить. Она может быть условно обозначена как «выработка заявки на тему» и предполагает решение трех задач:

1) выявить (или уточнить) адрес искомой реальной ситуации – конкретный объект действительности, о котором журналист будет писать (потому иногда эту операцию так и называют – «выбор объекта»);

2) определить те масштабные проблемы, в контексте которых может быть значима данная ситуация, и рассмотреть возможные варианты их связи;

3) спланировать и организовать практическое обеспечение хода работы.

Результат этой операции – аргументированная заявка на тему с конкретным адресом и планом действий.

– Нельзя ли конкретизировать понятие «заявка на тему»? Кто-то представляет себе это как письменное обращение к редактору с предложением подготовить тот или иной материал, а кто-то – как прояснение первоначального замысла статьи для себя...

– Но это же взаимосвязанные вещи! Невозможно обратиться с предложением темы к редактору, если ты не прояснил ее для себя. Письменный вариант заявки может быть, а может не быть – это вопрос второстепенный. Факт тот, что как таковая она является естественным продуктом первой операции творческого акта, итогом решения комплекса задач и представляет собой предложение конкретного адреса ситуации и набора проблем, в контексте которых она может быть значима.

А Вы уловили характер рассмотренных задач, их отличия друг от друга?

– Да, только не очень четко. Они связаны с разными аспектами темы и поэтому...

– ...и поэтому предполагают разные аспекты деятельности, верно. Первая задача связана с получением сведений от действительности и решается в опыте взаимодействия с какими-либо ее объектами, то есть носит эмпирический характер.

Вторая задача иного толка: она ориентирована на переработку полученных сведений в контексте имеющейся у человека «базы данных», то есть в основном на мыслительную деятельность. Можно сказать, что она носит характер теоретический.

А вот третья задача предполагает и мыслительную работу, и практические действия, но – особой направленности: не на будущий результат творческого акта, а на сам творческий акт, на его оптимальную организацию.

Такое сочетание задач характерно для всех операций творческого процесса в журналистике. Нет отдельного этапа получения сведений, этапа обдумывания, как иногда говорят. Комплекс задач в ходе каждой операции предполагает их комплексное решение, и это требует от журналиста высокой мобильности, хорошего запаса энергетических ресурсов, психологической готовности к интенсивной трате сил.

– Не зря же говорят, что журналист – профессия, которая изрядно сокращает человеку срок жизни.

– Да, но в данном случае имеется в виду и то, что она сопряжена с высокой степенью риска. Чего стоит один только риск ошибиться при постижении происходящих событий! Собственно, потому и сложилась в опыте журналистики такая структура познания, что она в какой-то мере сокращает этот риск, страхует от ошибок. Четыре операции познавательной стадии творческого акта – как четыре ступеньки лестницы, ведущей в глубь жизни, к правде, к тому, что называется достоверной информацией о действительности.

– Если бы у журналиста еще и время было шагать по этой лесенке вглубь!.. Всегда одна и та же драма: «Когда надо сдать материал?» – «Вчера! Так что давай побыстрее!»

– Да, спешка – вечный спутник журналиста. И это естественно: как иначе угнаться за событиями? От оперативности издания зависит его авторитет в обществе, популярность, а значит, и экономическая устойчивость. Но четыре ступеньки лесенки вовсе не означают потери времени. Скорее, наоборот, тем более теперь, когда в распоряжении журналистов компьютерные базы данных, Интернет.

– А давайте посмотрим эти «ступеньки» на каком-то реальном случае из журналистской практики!

— Прекрасно! Возьмем творческий акт, проходивший недавно у меня на глазах. Для полосы о роботах слушательнице одного из спецотделений нашего факультета, назовем ее Т.Д., нужно было сделать материал, самостоятельно подобрав тему. Ни конкретной ситуации, ни проблемы в поле зрения у нее не было. Первоначальное состояние – растерянность; как следствие – вопрос: а нельзя ли задание поконкретней? Но где ж ее взять, конкретность?.. Кто-то ведь ее должен «наработать»!

Для того чтобы определиться с заявкой на тему, Т.Д. пришлось отправиться в библиотеку. Покопалась в литературе – приходит с предложением: а если посмотреть, что делается в лабораториях? Сейчас в мире используется робототехника третьего поколения, а ученые уже осваивают модели, действующие на основе искусственных нейронных сетей, и кое-кто опасается, что роботы четвертого поколения могут стать умнее людей, – не можем ли мы оказаться порабощенными?.. Прекрасно! Заявка на тему определилась: лабораторные опыты по созданию «нейронных» роботов в контексте проблемы возможной опасности для человечества.

Вторая операция творческого акта – «сбор предварительных данных» (в современных условиях это обозначение точнее передает ее содержание, чем употреблявшееся раньше название «подготовка к контакту с объектом»). Ее смысл – поднять уровень компетентности журналиста, оснастить его уже осевшими в «информационных кладовых» сведениями о состоянии заинтересовавшей его проблемы, об объектах, выступающих как носители искомой или найденной ситуации.

Т.Д. действовала в полном соответствии с этими задачами. Выяснила, кто и где занимается роботами-«интеллектуалами», каковы основные направления поисков. Посмотрела, какие существуют прогнозы насчет отношений человека с роботами будущих поколений, и убедилась, что проблема тут есть. Определила свои дальнейшие задачи: составить отчетливую картину того, что делается в крупнейших лабораториях за рубежом и у нас, что думают создатели робототехники насчет темпов развития искусственного интеллекта, насчет возможностей разрешить противоречия между роботами будущего и людьми. Соответственно этим задачам составила план дальнейших действий. Поскольку доступа в лабораторию Кевина Уорвика в Редингском университете, лидирующую в разработке «нейронных» роботов, у нее не было решила обстоятельно изучить его книгу «Наступление машин». Там – и подробное описание ведущихся сегодня поисков, и аргументация мрачных предостережений ученого. Но это – одна позиция. Есть ведь и другие! Решила побеседовать с известным исследователем проблем интеллекта, в том числе искусственного, у нас в стране, познакомиться с его лабораторией...

Можете самостоятельно сделать вывод о результате, к которому надо стремиться в ходе второй операции?

– Да. Желательный результат тут, очевидно, – четкое представление о предмете дальнейшего исследования, о конкретных исследовательских задачах и определенный план действий. Так ведь?

– Так. Один момент стоит все-таки уточнить, хотя это и не очень существенно. Трудно составить определенный план действий, не побывав на месте событий, не вступив в контакт с их участниками. На этом этапе достаточно примерного, ориентировочного плана.

Ну, а как бы Вы стали действовать на месте Т.Д. дальше?

– Я?! Может быть, я бы попытался дозвониться до этой лаборатории Уорвика... Или нет, слишком большие затраты, а целесообразности немного. Пожалуй, я бы тоже детально изучил его книгу, а потом нашел бы аналогичную лабораторию у нас, сходил бы туда, побеседовал бы с людьми, посмотрел бы роботов и стал обдумывать материал.

– А вот теперь послушайте, как действовала Т.Д. Она, действительно, обстоятельно изучила книгу и вдруг поймала себя на мысли, что ей не по себе. И лаборатория Уорвика, кишащая гномиками-роботами, которые умнеют не по дням, а по часам, и сам Уорвик, озабоченный необходимостью создать международный орган для контроля за безопасностью робототехники, вдруг приблизились к ней, стали, как бы втягивать ее в свою орбиту, делая проблему взаимоотношений с роботами чрезвычайно личной. Т.Д. почувствовала себя участником ситуации, о которой ей предстояло написать. Невольно включилось самонаблюдение. На встречу с профессором психологии, о которой она заранее договорилась, Т.Д. собралась идти, уже испытывая в ней личную потребность: теперь ей нужна была информация не только о российских поисках в робототехнике, сколько о позициях наших исследователей по поводу взаимоотношений с роботами, доводы «за» и «против» того, что прогнозирует Уорвик. Естественно, предварительный план беседы изменился.

Так выглядела в этом творческом акте третья операция – «определение конкретного предмета изучения». Для Т.Д. в качестве такового выступила та грань современной ситуации с созданием робототехники, которую она осознала как касающуюся ее лично, поскольку она представитель поколения людей, стоящего на пороге встречи с роботами-«интеллектуалами».

Как правило, эта операция осуществляется в ходе первичного непосредственного контакта с объектом, положение дел на котором решено изучать (отсюда вариант ее обозначения: «первичное непосредственное знакомство с объектом»). В данном случае первичный контакт был опосредованным: через книгу. Но смысл операции сохранился: журналистка, соприкоснувшись с тем, что происходит в лабораториях по созданию роботов, определила «горячую точку» ситуации. Усмотрела она ее в позиции людей.

Четвертая операция творческого акта – «направленное изучение предмета». Здесь решаются основные задачи познавательной стадии: устанавливаются все факты, характеризующие ситуацию; работой мысли вскрываются все их существенные связи и определяется отношение к проблеме; делаются выводы о существе происходящего и осознаются возможные пути разрешения проблемы. Результатом оказывается журналистская концепция изученной ситуации в ее отношении к проблеме.

У журналистки Т.Д. эта операция стала плавным продолжением предыдущей. Она встретилась с российским ученым, познакомилась с состоянием робототехники в нашей стране, выяснила особо интересовавшие ее вопросы и пронаблюдала за собственными реакциями, поскольку они составляли часть выделенного ею предмета изучения. Вывод ее оказался очень любопытным: появление на горизонте «умных роботов», действительно, создает для людей проблему, но она на этом этапе состоит не столько в опасности оказаться в подчинении у робота, сколько в необходимости подготовиться к встрече с новым типом интеллектуальных существ, ориентируясь не на подчинение их себе, а на паритетные отношения. Фактически в тот момент определилась идея материала, но Т.Д. еще не отдавала себе в этом отчета. Замысел произведения еще не сформировался.

– Замысел?.. Но разве заявка на тему и замысел – не одно то же?

– В строго терминологическом смысле слова – нет, не одно. Впрочем, это уже тема следующей нашей беседы.

в начало

Беседа пятнадцатая

ПОЧЕМУ ИНОГДА «НЕ ПИШЕТСЯ»?

– Завершающая стадия творческого акта в журналистике – собственно создание текста – тоже отмечена жесткой спецификой условий деятельности.

– Да уж, наверное, жестче и не бывает. Событие еще не завершилось, а в эфире уже звучит: «Наш корреспондент передает из Белого дома...» О каком тут творческом процессе можно говорить?

– Действительно, в новостной журналистике подобные обстоятельства повторяются изо дня в день, и это естественно. Жанровая специфика в данном случае требует от журналиста особых качеств. Интенсивность переработки сведений здесь такова, что разглядеть извне отдельные моменты творческого процесса практически невозможно. Кажется, какое это творчество: сидел человек, слушал, встал, подошел к телефону и передал... Но ведь передал-то он не ворох беспорядочных сведений! Сумел проанализировать услышанное, систематизировать, увидеть смысл, отобрать необходимые факты, выстроить их в соответствии с нормативами журналистского текста. Значит, творческий процесс состоялся, необходимые его моменты имели место. А что до интенсивности, то не для всякого такая степень ее возможна. Соответственно не всякий оказывается пригоден для работы в оперативных жанрах.

Однако и у любого из журналистов на создание материала всегда минимум времени. Пусть не так мало, как у репортеров, – все равно «временного раздолья» нет. Мы все связаны определенным сроком предъявления текста, иначе рискуем его «проквасить». А кому он тогда нужен?..

Есть еще одно «отягчающее обстоятельство» в условиях деятельности журналиста: его творческие поиски регламентированы не только жесткими временными рамками, но и определенным количеством строк на полосе или определенным количеством минут в эфире.

– А Вы знаете, иногда само собой получается: тебе надо сдать 200 строк – посчитал, когда закончил писать, а у тебя как раз 200 и есть. Как будто кто-то отмерил!

– Значит, у Вас уже сформировалась установка на соответствие создаваемого текста заданному размеру. Это, между прочим, признак профессионализма. Обычно такой автоматизм достигается после нескольких мучительных сокращений готового материала.

– Точно! У меня раза три так было: по живому резали...

– Вот-вот... А всегда ли у Вас, получается, сдать материал вовремя?

– Как сказать! Вообще-то жизнь заставляет, но иногда изо всех сил стараешься, а не выходит. Не пишется – и все!

– Знакомое явление! Это психологический зажим. И чаще всего он возникает из-за технологических нарушений творческого процесса.

– А что это такое – технологические нарушения?

– Очень существенная вещь. Понятием «технология» (а оно переводится с греческого как «наука о мастерстве») обычно обозначается порядок действий, рекомендуемый для того, чтобы гарантировать достижение закономерного результата той или иной деятельности. Технологические рекомендации возникают на основе изучения позитивного опыта деятельности и, в сущности, отражают естественную операциональную структуру, но с учетом специфики ее проявления при создании конкретных видов продуктов.

– Опять что-то мудреное... Давайте разберемся. В прошлой беседе мы касались операциональной структуры познавательной деятельности журналиста. То есть мы говорили о технологии познания?

– Мы говорили о той объективной основе, на которой базируются конкретные технологии познания: ознакомление с действительностью, исследование, расследование. Точно так же операциональная структура творческого акта в целом является объективной основой для разработки конкретных технологий деятельности в целом: технологии новостной журналистики, проблемно-аналитической, расследовательской...

С известной долей упрощения (или огрубления, как хотите) отношения между операциональной структурой деятельности и технологией можно уподобить отношениям между анатомическим строением организма и медицинскими рекомендациями по уходу за ним.

– Теперь, кажется, понятно... Вот только технологические нарушения... Вы имели в виду какие-то отступления от технологических рекомендаций?

– Прежде всего, я имела в виду нарушения естественного хода вещей – операциональной структуры деятельности, отражаемой в конкретных технологиях, отсюда и обозначение этих нарушений как технологических.

– И какие же именно нарушения вызывают психологический зажим?

– Сейчас увидите.

Мы уже говорили: стадия познавательной деятельности журналиста и стадия создания текста не отделены друг от друга стеной, но, тем не менее, они относительно самостоятельны, обладают своей операциональной структурой. Стадия создания текста, как и познавательная, складывается из четырех операций. Они тоже как бы образуют лесенку из четырех ступенек, только теперь это лесенка, ведущая из таинственной лаборатории переработки информации, что скрыта в недрах нашей психики, в мир, в потоки массовой информации, к людям.

Первая ступенька этой «лесенки» – операция «окончательное формирование замысла». В прошлый раз Вы попытались отождествить замысел с заявкой на тему. В бытовом, разговорном плане это, вероятно, возможно. Но для нас с Вами и «заявка на тему», и «замысел» – термины, за которыми значится совершенно определенное научное содержание, и оно категорически не совпадает. Что такое «заявка на тему»?

– Мы же говорили – предложение адреса ситуации и возможных проблем, через которые ее целесообразно рассмотреть.

– Иначе говоря, гипотеза темы, предположительная тема, так ведь? В ходе познавательной деятельности она либо подтверждается, либо меняется, и мы наблюдали это в работе Т.Д.

– Да у меня самого сколько угодно таких примеров!

– Вот видите! Если и можно в начале творческого акта говорить о замысле, так только как об исходной, первоначальной задумке... Исключение составляют только публицистические тексты, замысел которых вызревает спонтанно в опыте повседневной жизни и становится побудительным мотивом творчества.

Что касается операции «окончательное формирование замысла» в ходе творческого акта журналиста, то она предполагает рождение целостного, хотя пока еще и не вполне отчетливого видения будущего произведения. Возникает такое видение на базе полученной во время изучения ситуации концепции. Однако оно не тождественно ей. Концепция – это знание о действительности плюс ее трактовка, отношение к ней. А замысел – уже мысленный образ будущего произведения, включающий в себя в свернутом виде и тему его, и идею, и принцип его организации («ход»). То есть замысел и есть та конкретная цель, выработке которой посвящена начальная стадия творческого акта и которой была посвящена начальная стадия творческого акта и которой во время его завершающей стадии предстоит воплотиться в текст.

Превращение концепции в замысел – момент, связанный с интенсивными творческими поисками, осознаваемыми и неосознаваемыми. В определенной своей части они идут параллельно с процессом познания, и случается, что уже тогда вдруг на журналиста нисходит озарение, и он начинает представлять будущий материал. Но бывает и по-другому: вроде бы все ясно, есть отчетливая концепция событий, причем вполне доказательная, а видения материала нет! Вот тогда и возникает пресловутый «страх чистого листа бумаги»: журналист интуитивно пытается оттянуть начало «творческих мук».

– Потому и пытается, что не пишется! Что же делать тогда?

– Прежде всего, понять, где собака зарыта. Если мы знаем, что замысел – это тема + идея + «ход», есть достаточно простой путь помочь себе, прибегнув к логике: попытаться найти «узкое место», осознав каждое из слагаемых. Чаще всего оказывается, что причина в отсутствии принципа организации текста, «хода» (еще его называют «ключ», «поворот»). На поиске его и надо сосредоточиться. Если очень «заело», отвлечься на какое-то время. Подкорка уже «получила задание», и решение вот-вот придет.

И что самое интересное: если замысел «созрел», как правило, автоматически «выскакивает» заголовок.

– По-моему, это бывает редко. Большинство журналистов, как я заметил, начинают писать без заголовка, а потом уже ищут его в тексте.

– В практике чего только не случается! Кое-где в редакциях едва ли не должность особую вводят: мастер заголовка. И это неплохо. Но я говорю о другом: для автора появление в голове названия материала – знак готовности замысла.

– И Вы думаете, сразу «процесс пойдет»? «Зажим» снимется?

– Настолько, чтобы можно было осуществить следующую операцию – назовем ее «конкретизация замысла». А вот если Вы и с ней быстро справитесь, можно считать, что психологические преграды сняты, забрезжило вдохновение...

– А что это такое – конкретизация замысла? План, что ли? Так это из области работы над школьными сочинениями!..

– Представьте себе, у многих эта операция, действительно, идет как составление плана. Иногда письменного, иногда устного. Скажем, в свое время на меня произвел огромное впечатление блокнот Анатолия Аграновского, в котором я увидела план материала, тщательно выписанный его каллиграфическим почерком. Кто-то из студентов, присутствовавших на встрече (это были участники спецсеминара, изучавшие его творческую лабораторию), спросил Анатолия Абрамовича, всегда ли он следует составленным планам. Тот ответил: «Нет, потом план может измениться. Но начинать без него не могу...» И это понятно: для того чтобы процесс создания текста сдвинулся с мертвой точки, очень важно увидеть (почувствовать, ощутить) то пространство, на котором будет разворачиваться замысел. План – не худшее средство для решения такой задачи. Но не единственное!

В практике журналистов есть гораздо более трудоемкие процедуры конкретизации замысла. У того же Анатолия Аграновского, кстати. Во втором томе его «Избранного» опубликованы материалы из записных книжек. Там среди дневниковых записей, рядом с рефлексией по поводу того или иного профессионального шага, целые страницы предварительных соображений по тексту, ЗАДАНИЙ собственной голове: «Сокращение... самолета.

Подумать над этой неожиданной аналогией. Впрочем, заметить: аппарат – это механизм. Мы добиваемся совершенствования хозяйственного механизма».

Такого рода предварительные заметки по тексту, своего рода его «опережающий конспект», обычно рождаются, когда задуман материал особой социальной значимости или когда журналисту так удалось углубиться в изучаемую ситуацию, что ему открылись принципиально новые вещи, рассказ о которых требует особой ответственности.

Гораздо чаще в целях конкретизации замысла журналисты используют составление кратких тезисов или «выписывают» отдельные куски материала: начало, кульминационный абзац, завершающий абзац. При оперативной работе эта операция не получает внешнего проявления: еще на месте события, едва ощутив окончательный замысел текста, начинаешь мысленно видеть его «поабзацно» («Вот лид, здесь подробности и – концевая фраза...»).

Впрочем, случается, что журналисты обходятся без объективации продукта этой операции и в условиях развернутого творческого процесса. Идет мысленное выстраивание текста. Одна из коллег рассказывала об этом так: «И тут начинается этап "устного народного творчества": хожу и мычу, пока не почувствую, что все встало на свои места».

– А помните, я говорил, что иногда композиция не дается, как сквозь джунгли продираешься?.. Наверное, потому, что замысел еще не определился?

– Конечно. Конкретизация замысла и предполагает выявление композиции материала. Не окончательное еще, не твердое композиционное решение, но – уже решение. Нашел его – и работать сразу станет легче. Хотя, конечно, «мук слова» это не отменит. Разными людьми они переживаются в разной мере, но переживаются! Операция «реализация замысла» из них и состоит.

– Причем в буквальном смысле! Кажется, текст уже живет в тебе, но пока его «оденешь» в слова, не одну чашку кофе выпьешь.

– Суть в том, что на самом деле в ходе этой операции идет не только поиск слов. Тут формируется структура текста – конкретный состав «фактов», «образов» и «нормативов», комбинируются методы их предъявления, оформляются текстовые элементы – микросмыслы, определяются их монтажные связи, уточняется композиция. Облечь текст в слова для журналиста – значит решить все эти задачи. Иного пути качественного осуществления замысла нет. Если учесть, что чаще всего столь сложные процессы протекают неосознанно, за счет механизмов интуиции, оказывается чрезвычайно важным помочь ей, своевременно сформировав точные профессиональные установки. Тогда не будет серьезных проблем ни с качеством материала, ни с размерами его, ни со сроками предъявления.

– А каким образом этого добиться?

– Во-первых, во время профессионального становления надо глубоко осознать весь комплекс задач и условий деятельности; во-вторых, тренировать себя на решение этих задач; в-третьих, анализировать результаты, находя для себя «точки роста». В принципе университетская система подготовки журналистов все это предусматривает, поскольку ориентирована на сочетание глубокой теоретической проработки материала с непрерывной практикой. В дальнейшем совершенствовании она, конечно, нуждается, однако многое здесь зависит не от учебных программ и планов, а от конкретных людей. В конечном итоге успех становления любого журналиста зависит от личностей: преподавателей, которые его учили, и собственной его персоны.

– В общем, каждому важно найти своего Петровича!

– С одной стороны. А с другой – надо выдержать у него испытание на умение учиться!

Стоит иметь в виду, что трудности реализации замысла резко возрастают в случаях, когда обнаруживаются следующие обстоятельства:

– недостаточное развитие психологических качеств личности, имеющих большое значение на этой стадии творчества: ассоциативного мышления, воображения, способности быстро свертывать и развертывать информацию и т.п.;

– недостаток общей эрудиции и бедность словарного запаса;

– недостаточно точно сформированные зоны профессионального сознания;

– недобор материала, обусловленный промахами или ошибками начальной стадии творческого акта.

Думаю, что уяснить для себя характер и причины затруднений в процессе реализации замысла, если они возникают, очень важно. Здесь – ключ к определению основного направления своего дальнейшего профессионального развития (а оно должно быть непрерывным).

Продукт операции «реализация замысла», как Вы догадываетесь, – первоначальный вариант текста.

– Почему первоначальный?.. Окончательный! Не один уважающий себя журналист не станет сдавать в редакцию заведомо сырой материал.

– Конечно! Предъявлять к публикации надо вариант, который ты считаешь окончательным. Но он рождается позже.

– Вы хотите сказать, что реализация замысла – это подготовка черновика?

– Черновик, беловик... Вот это уж точно из области школьных сочинений. Сегодня чаще всего текст пишется на компьютере – какие там черновики? Речь о другом... Когда замысел наконец воплощен, у автора наряду с невероятным облегчением возникает еще и нечто похожее на гордыню: текст кажется едва ли не совершенным. Однако чувство это может быть обманчивым, ему нельзя поддаваться. Согласно общим закономерностям деятельности цель и результат не всегда совпадают. Между замыслом и его воплощением могут быть какие-то несоответствия, в первый момент неочевидные. Чтобы выявить их и внести необходимые коррективы, творческий акт журналиста включил в себя еще одну операцию – «авторское редактирование текста».

– Но разве любой журналист в процессе творчества не подвергает текст редактуре? То словосочетание неточное, то композиционное размещение фактов надо поменять... Работа над материалом это предусматривает!

– Конечно. Постоянно идет поиск наилучших вариантов. В данном же случае имеется в виду осознанная заключительная процедура творческого процесса, имеющая контрольный характер. Если журналист не выполнит ее своевременно (или не справится с ней), в судьбе произведения могут возникнуть нежелательные перипетии: в условиях коллективной ответственности за газету или программу на каком-то этапе материал могут вернуть на доработку, выправить в отделе или секретариате, а то и отклонить от публикации. Ведь расхождения случаются не только с авторским замыслом, но и с принятыми в редакции критериями качества. Так что в этой операции большой смысл. Хорошо, если редакционный климат таков, что позволяет использовать для совершенствования материала «свежий глаз»: привлекать коллег к обсуждению первоначального варианта текста – значит одновременно поддерживать в отделе творческую атмосферу, дух сотрудничества.

– А мне кажется, что... Вот подумайте: текст все равно в редакции правится, и часто не по творческим, а по техническим причинам. И не следует полагать, что материал, даже если автор считает его законченным целостным произведением, из которого нельзя убрать ни слова, будет напечатан именно в таком виде, в каком он был сдан. Не лучше ли журналисту просто добросовестно выполнять свою работу, позволив редактору затем править текст в соответствии с редакционной необходимостью? И разве журналист не может в случае необходимости (если, по его мнению, при редактировании были нарушены концепция материала, его авторские права) отозвать свою статью?

– Вы сейчас рассуждаете, как «автор со стороны», не член редакционного коллектива... Кое в чем Вы, конечно, правы. Авторское право в журналистике существует в «усеченном виде» – отчасти из-за сложившихся традиций, отчасти, как Вы сказали, «по техническим причинам»: очень трудно избежать сокращений, нужна особая степень согласованности текстов на полосе или в программе. И, тем не менее, подпись под материалом означает, что отвечает за него в первую голову автор. Поэтому естественно, если он стремится «спасти» текст от вмешательства «посторонней руки»: чужая правка, даже правомерная, нарушает органику произведения, и это всегда чувствуется. Не говоря уж о том, что в такой ситуации могут возникнуть невольные ошибки. Однако «спасать» надо не шумными объяснениями собственными стараниями. Не амбиции должны руководить поведением журналиста, а забота о качестве материала. Надо чувствовать себя самым строгим ОТК – расшифруем эту аббревиатуру как «отдел творческого контроля». Ну, а насчет того, чтобы «отозвать статью», как Вы выразились, — это просто для того, кто не является штатным работником редакции. Штатный тоже имеет такое право, однако далеко не всегда это удобно сделать по соображениям этики: на подготовку материала тратилось служебное время, срываются редакционные планы, на полосе возникает «дырка»... Существует много подобных обстоятельств. Поэтому такое разрешение коллизии следует иметь в виду как крайний случай, как выход из острых принципиальных разногласий, имеющих серьезное общественное значение. Решающий голос здесь – за гражданской и профессиональной совестью журналиста.

Куда лучше, однако, не доводить ситуацию до конфликта, а выслушать замечания коллег, обдумать и еще поработать над текстом. Право же, завершенное журналистское произведение редко вызывает желание редактора в него вмешаться. Вкусовая правка, конечно, случается, но ей в этом случае легко противостоять.

А вообще-то я Вам советую не успокаиваться, пока материал не увидите в номере, подписанном в печать. Мало ли что бывает! Кстати, Т.Д. свой текст в полосе не узнала: он был сокращен до такой степени, что идея, которую она так удачно нашла, практически сменилась на противоположную.

– Как это?! Вкусовая правка?

– Да нет... Во-первых, действительно, необходимо было сокращение, материал «превысил» заданный размер. А во-вторых, проявилась разница в критериях качества: газета резко дала крен в «желтизну», и для нее разговор с читателем по существу дела оказался не нужен. Сегодня такие ситуации не редкость, и разрешить их не так-то просто. Еще одна болезнь нашего времени...

Но пора переходить ко второй составляющей способа деятельности журналиста – системе методов!

в начало

ГЛАВА 3.

ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ СИСТЕМА МЕТОДОВ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

Беседа шестнадцатая

ГДЕ «ПРЯЧЕТСЯ» ИНФОРМАЦИЯ!

– Вы помните, начиная обсуждать особенности познавательной стадии журналистского творчества, мы обратили внимание на то, что журналисту надо представлять действительность как совокупность источников информации и знать их координаты. Пришла пора осознать это поглубже: вести разговор о методах без ориентации в той информационной среде, с которой взаимодействует журналист, бессмысленно.

Сначала – о типах источников. В сущности, их немного, только три: документ, человек и предметно-вещественная среда.

Понятие «документ» употребительно сегодня в двух смыслах – широком и узком. Согласно широкому, документ – это материальный носитель записи (бумага, кино- и фотопленка, магнитная запись, перфокарта и т. п.) с зафиксированной на нем информацией для передачи ее во времени и в пространстве. Документы могут содержать письменные и печатные тексты, изображения, звуки. Документ в узком смысле – деловая бумага, юридически подтверждающая какой-либо факт или право на что-то.

Говоря о значении документа для журналистики, часто имеют в виду именно узкий смысл. Между тем для нее актуальны оба значения слова: «деловая бумага» – лишь одна из многих разновидностей документальных источников информации, попадающих в сферу журналистского внимания в соответствии с целью деятельности.

Человек – ключевое звено в системе информационных источников. В американской научной традиции оно квалифицируется как «живой источник», и в этом – не только прямой смысл: человек – субъект деятельности, он включен в природные и социальные процессы множеством связей и потому как источник информации неиссякаем. Во-первых, он всегда свидетель или участник происходящих вокруг событий и потому вы ступает как держатель информации о них. Во-вторых, он – носитель информации о себе, о своем внутреннем, субъективно создан ном мире. В-третьих, он – транслятор информации, полученной от других.

Особенность этого источника в том, что он может открыться или не открыться для нас: как существо социальное человек программирует свое поведение сам, что обязан учитывать журналист.

Предметно-вещественная среда – обстановка, которая нас окружает. Предметы и вещи могут рассказать о событиях иной раз не меньше, чем человек. Однако и тут есть сложность: они «разговаривают» только с теми, кто умеет их разглядеть и хочет понять их язык.

Для журналиста принципиально важно знать: одни и те же данные он может найти в источниках всех трех типов. Но где отыскать сами источники?

Когда творческий акт начинается на основании каких-то известных данных, особых проблем нет: понятно, что источники информации можно обнаружить в ареале интересующих нас событий. А если данных нет?.. Где координаты источников информации о возможной теме?

Слава Богу, к концу XX века в обществе утвердилось понимание необходимости оказывать средствам массовой информации организованную информационную поддержку. Сегодня у нас в стране существует достаточно развернутая система информирования журналистов о происходящих событиях. К основным его формам относятся следующие:

1) брифинги – короткие совещания работников средств массовой информации, на которых идет ознакомление с позицией властных структур по тому или иному вопросу;

2) презентации – торжественные встречи представителей каких-либо государственных, общественных или частных структур с общественностью, в том числе с представителями прессы, для ознакомления с новым предприятием, новой продукцией, новыми результатами деятельности;

3) пресс-конференции – встречи государственных и общественных деятелей, представителей науки, культуры и т. д. с журналистами для информирования их в связи с актуальными событиями или для ответов на их вопросы;

4) пресс-релизы – специальные сводки сообщений для прессы о существенных фактах в той или иной сфере действительности, подготовленные соответствующими пресс-службами;

5) специализированные информационные бюллетени о текущих событиях той или иной сферы действительности, издаваемые корпоративными информационными агентствами;

6) экстренные сообщения по факсу или электронной почте, поступающие в органы массовой информации от пресс-секретарей, пресс-служб, пресс-центров различных ведомств и общественных объединений.

В высшей степени существенно и то, что сегодня законодательно предусмотрено право журналистов запрашивать и получать информацию от государственных органов и организаций, общественных объединений, их должностных лиц.

И все-таки своевременная добыча сведений о существенных изменениях действительности, о тех сторонах жизни, знание которых для аудитории – необходимость, остается для средств массовой информации проблемой номер один. Причем у этой проблемы много аспектов.

– В том числе, надо полагать, и такой: все ожидания журналистов связаны с «живыми источниками», а они не очень-то заинтересованы прессе помогать, особенно когда их деятельность материально не вознаграждается. И вообще – где их взять, эти «живые источники»? Чем и как заинтересовать?

– Прежде всего надо хорошо представлять себе всю совокупность естественных «накопителей информации», сложившихся в обществе на тот или иной период. Если построить координатную сетку точек, в которые естественным путем стекаются сведения о событиях в разных сферах действительности, то проявится весьма красноречивая картина. Оказывается, что для информации о неблагоприятных событиях и для информации о событиях благоприятных в обществе существуют разные «накопители», причем первые (милиция, «скорая помощь», пожарная служба, аварийные службы, ГАИ, народные суды и так далее) в силу естественных причин известны людям гораздо больше, а потому и журналистами освоены лучше. Не в этом ли одно из объяснений того, что нашу прессу порой захлестывает поток «чернухи», искажая действительное соотношение добра и зла?

– А где скапливаются сведения о событиях благоприятных?

– Давайте подумаем. Для начала возьмем такую сферу действительности, как частная жизнь людей. Где фиксируется информация о счастливых, радостных ее моментах?

– Ну, если Вы про «родился, женился», то в ЗАГСах.

– Да. Только счастливые моменты не исчерпываются женитьбами! Получение квартиры, вручение награды, юбилей, традиционный сбор однокашников, да мало ли... Где это все фиксируется?

– Что-то, наверное, вообще не фиксируется. А что-то... В муниципальных округах, быть может?..

– В муниципальных округах это все происходит. А фиксируется с большей или меньшей степенью отчетливости в соответствующих управленческих службах. Туда же поступают данные о благоприятных событиях в других сферах действительности (к сожалению, не так оперативно, как это происходит в случаях неприятного свойства). Потому важно отчетливо представлять себе структуру органов управления – страны, области, города, округа. Сейчас издается много периодических справочников, содержащих развернутую информацию на этот счет; для журналистов такой справочник – настольная книга. Даже обычный телефонный справочник – неплохой помощник для нас в данном отношении: ведь он содержит не только номера телефонов, в нем отражена структура действительности как совокупности источников информации. Вопрос только в том, чтобы им грамотно, осмысленно пользоваться.

– Очень мило! Взял телефонный справочник, ткнул в него пальцем и звонишь: «Нет ли у вас там интересных событий?»

– Вы иронизируете, а между тем в практике средств массовой информации сколько угодно подобных эпизодов. Они-то и говорят о том, что осмысленного подхода к использованию справочной литературы нам не хватает. А вот асы репортерской работы умудряются использовать данные телефонного справочника для структурирования информационной среды в зоне своих интересов и формируют на этой основе развернутую сеть информаторов.

– Да структурировать информационную среду на самом деле несложно, надо только голову на плечах иметь. К тому же сегодня у многих журналистов уже есть доступ к Интернету и другим информационным сетям. А вот создать сеть информаторов – это проблема. Мы же не служба безопасности, у которой в распоряжении оплачиваемые поставщики сведений. Чем конкретно можем заинтересовать людей в сотрудничестве с органами информации мы?

– Это, действительно, сложный вопрос. Однозначный ответ на него едва ли найдется: сколько людей – столько мотивов по ведения. И первое, что следует сделать журналисту, заинтересованному в привлечении к сотрудничеству того или иного человека в качестве информатора, – постараться понять, чем в первую очередь определяются его поступки. Есть люди, которые мечтают стать журналистами, даже имея другое высшее образование, они охотно начнут сотрудничество с прессой в качестве нештатных авторов. Есть люди с публицистической жилкой. Есть желающие подработать журналистским трудом или стремящиеся к известности – это тоже потенциальные нештатные авторы. А есть такие, кто склонен помогать органам информации, хотя ни к славе, ни к деньгам не стремится; как правило, это те, кому совесть не дает смириться с коррупцией, несправедливостью, произволом, которые где-то «правят бал» и с которыми без огласки не справиться. В подобных случаях люди идут на сотрудничество с прессой из гражданских побуждений, рискуя многим, и потому они нуждаются в определенных гарантиях неразглашения имени, что и предусматривается законодательством,

– Это пресловутые «источники, пожелавшие остаться неизвестными»...

– Да, их часто представляют в публикациях так. Словом, чтобы обрести надежных «друзей прессы», надо хорошо разбираться в людях и уметь находить к ним подход.

– Ну, а как все-таки насчет материального вознаграждения? Я знаю точно, что некоторые редакции газет услуги информаторов оплачивают.

– Думаю, что тут бывают разные ситуации. Можно представить себе услуги информатора как определенные трудовые обязанности, предполагающие самостоятельное отслеживание событий и своевременное оповещение о них. В этих условиях вполне возможны договорные отношения, предусматривающие оплату труда. Однако далеко не все средства массовой информации располагают такими экономическими возможностями, так что... Ну, а о том, чтобы платить за разовое информирование, за предоставление сведений по письменному или устному запросу журналиста, и речи быть не может: его право запрашивать и получать информацию, как я уже говорила, зафиксировано в законе. А вот как он сумеет это право использовать, во многом вопрос мастерства. Чтобы «живой источник» захотел открыться и мог дать всю необходимую информацию, журналист должен уверенно владеть теми методами творческой деятельности, которые освоила на сегодняшний день наша профессиональная общность.

в начало

Беседа семнадцатая

СКОЛЬКО ПУТЕЙ В «НЕЗНАЕМОЕ»!

– Разговор о методах творческой деятельности журналист мы начнем с уяснения тех факторов, которые определили их состав. Кое-какие из них для Вас, наверное, очевидны.

– Под факторами Вы имеете в виду обстоятельства, из-за которых возникают те или иные особенности методов?

– Да, только не отдельных методов, а всей системы. Они связаны с тем, что нам уже известно из предыдущих бесед.

– Думаю, что догадываюсь. Тот факт, что творческий акт в журналистике включает в себя познавательную стадию, то есть осознаваемые познавательные задачи, должен был вызвать к жизни и познавательные методы. А чтобы решать задачи следующей стадии, должны были возникнуть методы... Как они могут называться-то?.. Письма – не скажешь, ведь есть же радио, телевидение... Ну, словом... Методы воплощения, может быть?..

– Назовем их методами предъявления информации! Вы начали с самого основного из факторов, на мой взгляд. В целом их ряд выглядит так:

§ стадиальность творческого процесса (как раз об этом Вы и сказали);

§ комплексность задач, решаемых журналистом на пути к результату творчества (помните, мы касались задач эмпирических, теоретических, организационно-практических);

§ характер источников информации (говоря более точно и широко, – структура информационной среды);

§ законы познания (законы восприятия и переработки информации);

§ законы общения.

Именно вследствие этих обстоятельств возникает, с одной стороны, многообразие методов журналистского творчества, а с другой – соотнесенность их с определенной стадией творческого акта.

– Выходит, я про соотнесенность и говорил, да?

– Да-да-да! И Вы естественным образом сгруппировали методы. Вот на этих группах мы и сосредоточим внимание.

Поскольку творческий акт начинается стадией освоения действительности, первой целесообразно рассмотреть группу методов познавательной деятельности. В соответствии с задачами, которые решает журналист в процессе познания, эта группа складывается из двух подгрупп. В одну входят методы получения сведений, в другую – методы постижения сути.

– Их, наверное, можно назвать и по задачам – эмпирические и теоретические?

– Можно... О методах получения сведений, или эмпирических, представление есть у всякого. Но одно дело – иметь представление, а другое – владеть ими, уметь их применять профессионально.

– Американская журналистика известна своими традициями добывания сведений. Помните уотергейтский скандал, раскрученный журналистами? Или нашумевшую историю с установкой телекамер в одном из универмагов и внедрением двух журналисток в обслуживающий персонал?

– Да, эти эпизоды стали хрестоматийными. В отечественной журналистике тоже достаточно примеров мастерской работы такого рода. Но, прежде чем рассматривать примеры, обратим внимание вот на какое обстоятельство. В подгруппе используемых сегодня методов получения сведений с определенностью различаются традиционные журналистские методы и методы, заимствованные из конкретных социальных исследований. Они восходят к общей основе – одним и тем же феноменальным свойствам человека: его способности воспринимать информацию через визуальные контакты, через речевое общение, через освоение знаковых информационных продуктов (прежде всего письменных и печатных текстов). В то же время в них есть существенные отличия, да и степень освоенности их не сравнима. Поэтому резонно представить их как самостоятельные звенья этой подгруппы.

Традиционные журналистские методы получения сведений ориентированы на выявление тех или иных состояний действительности и представление их главным образом в качественных характеристиках. Журналисту нужна конкретность данных, подтверждаемость их деталями, часто наглядными.

– Ну, это то, о чем Вы говорили выше, – особый характер сведений... Как я понимаю, до сих пор мне приходилось использовать именно традиционные методы – беседу и наблюдение.

– Вообще-то к традиционным относятся три метода получения сведений: проработка документов, наблюдение и беседа. Судя по материалам, Вам случалось прибегать ко всем из них!

– Проработка документов?.. А, да-а... Но я воспринимал это как вспомогательный момент.

– Почему же вспомогательный?!

Проработка документов – метод, с помощью которого журналист получает уже имеющиеся в обществе сведения, хранящиеся в многообразных «информационных кладовых». Они могут быть самого разного свойства: от законов и решений властных структур, от фундаментальных положений науки до характеристик и описаний мест, людей, событий.

– Сейчас все данные такого рода можно отыскать в Интернете!

– Многие. Но далеко не все! Скажем, сведения из официальных и личных документов, которые отражают сферу быта людей в компьютерных сетях представлены минимально. Кстати, а Вы! отдаете себе отчет, что информация в Интернете – тоже совокупность документов, документированная информация?..

– Да, конечно.

– Все эти сведения могут потребоваться журналисту для использования в тексте, а могут и не потребоваться, выступив только как материал, подлежащий переработке в ходе творческого процесса. Но в любом случае они необходимы, и это делает проработку документов отнюдь не второстепенным моментом в журналистской работе.

Обращение журналиста к документальным источникам информации начинается с их поиска. В условиях, когда приходится говорить об «информационном взрыве», дело это не такое простое: от журналиста требуется высокий уровень документоведческой, библиографической грамотности, широкое представление о типах и видах документов, бытующих в обществе. Вот почему уместно познакомиться с принятыми в науке классификациями документов, в частности с довольно универсальной и близкой по целям журналисту классификацией, разработанной социологами.

Однако она не предусматривает группировку документов по таким основаниям, как тип деятельности, породившей документ, и сфера его обращения. А с поисковой точки зрения для журналиста подобная группировка очень важна. Вот мы с Вами сейчас и построим ряды документов, объединив их по этим двум признакам. Итак, первый ряд – по типу деятельности, породившей документ. С чего бы Вы этот ряд начали?

– Наверное, с правительственных документов...

– А какой деятельностью они производятся?

– Да, надо же по типу деятельности... Тогда, наверное, управленческие?..

– По сути – правильно, но так ведь обычно не говорят... Знаете, как управление по-латыни? Administratio!

– А-а... Ну, конечно! Административные...

– В целом этот ряд документов выглядит так;

1) государственно-административные;

2) производственно-административные;

3) общественно-политические;

4) научные;

5) нормативно-технические;

6) справочно-информационные;

7) художественные.

Каждый из них может быть представлен более дробно, но для нас это особого значения не имеет.

– А что значит художественные? Документы – художественные?.. Это парадокс!

– Отчасти – да. Но Вы вспомните широкий смысл понятия «документ», принятый сегодня в науке за основной: материальный носитель информации. Если так, то выделять художественный документ как особую разновидность документальных источников приходится с неизбежностью. При этом он должен, видимо, рассматриваться как несущий специфический род информации – информацию эстетическую.

– А как же с дихотомией «документальное – художественное»?

– Она свое значение сохраняет: ведь узкий-то смысл понятия «документ», к которому восходит термин «документальный», никто не отменял.

– В соответствии с этой классификацией можно завести рубрики в электронной записной книжке...

– Да, так удобно формировать базы данных по нужной проблематике – хоть в электронной картотеке, хоть в обычной.

Второй ряд документов, сгруппированный по сферам их обращения, намного скромнее, хотя охватывает практически все стороны жизни людей. Сюда входят документы:

1) производственные;

2) общественных организации,

3) бытовые.

В какой-то степени они тоже могут быть отражены в личной картотеке. Однако лишь в какой-то. Большая часть их открывается журналисту в процессе поисковой работы, причем не без препятствий: далеко не все хотят тот или иной документ обнародовать.

– А к какому из этих разрядов относятся, например, материалы судопроизводства?

— Вы же сами себе подсказываете! Судо-производство, производство суда... Под производственными документами имеется в виду совокупность текстов (в том числе личных: заявления, докладные и объяснительные записки, просьбы), которые обеспечивают информационное обслуживание производственной жизни трудовых коллективов, нужды управления в государственной и производственной сферах.

Такие документы всегда регистрируются, учитываются. Однако не существует ни нормативного акта, ни ведомственных инструкций, которые бы четко определяли порядок допуска журналиста к ним. Поэтому представители прессы нередко сталкиваются с отказами официальных лиц. Приходится искать обходные пути, убеждать людей, имеющих отношение к этим документам, в необходимости помочь журналисту.

То же самое можно сказать и по поводу документов общественных организаций – текстов, обеспечивающих информационное обслуживание деятельности партий, движений, объединений разного рода. Попытайтесь получить протоколы заседания пленума ЦК КПРФ, посвященного обсуждению позиции фракции КПРФ на предстоящем заседании Госдумы. Почти наверняка представители пресс-службы попросят вас обойтись данными, предоставляемыми ими. Это приводит к коллизиям, разрешая которые журналист, стремясь выполнить свой профессиональный долг, оказывается на грани риска: пытается добыть документы не вполне законным путем.

– И как далеко тут можно безнаказанно заходить?

– В том-то и дело, что вообще нельзя: нормативная база подобных ситуаций не предусматривает. Хорошо, если б это воспринималось обществом хотя бы так, как в разведывательной деятельности: необходимость, неизбежность во имя блага страны. Так нет же: случаи использования в журналистике документов, добытых незаконно, порицаются и даже могут повлечь за собой судебное разбирательство.

– А помните историю с «бумагами Пентагона»? Там общественное мнение было на стороне журналистики!

– В случае с материалом Вадима Поэгли «Паша-мерседес» – тоже, хотя суд доставил автору много тяжелых минут. Думаю, что подобные обстоятельства, когда речь идет о принципиально важных для жизни общества вещах, всегда будут для журналистов достойным оправданием...

В работе с бытовыми документами – той совокупностью официальных и личных материалов, которая обеспечивает информационное обслуживание людей в быту, розыск – самое трудное. Подавляющее большинство их не подлежит учету; к тому же они, как правило, представляют собой личную собственность человека (даже заверенная нотариусом расписка в получении займа, имеющая силу юридического документа, может быть предъявлена или не предъявлена ее владельцем – определяет это только его личная воля). Обращение к документам такого рода, будь это письма, дневники, обязательства или расписки, требует от журналиста ясного понимания того, что право на получение и использование сведений из них ему дает только добровольное разрешение их обладателя. Исключение из этого правила составляют лишь ситуации, связанные с противозаконными, противоправными действиями владельца документа, несущими в себе угрозу жизни людей или общественному спокойствию.

– Того же свойства оправдание, что и в случае с документами Пентагона... А вот все истории с опубликованием аудиокассет, видеокассет, ставшие едва ли не нормой в нашей прессе, – как их рассматривать? Ведь это тоже чьи-то документы, переданные в средства массовой информации?..

– Чаще всего, на мой взгляд, тут имеет место утечка служебной информации. Причем сознательно допускаемая – либо по соображениям гражданского свойства, либо по соображениям политической борьбы. Журналисту нужно быть в высшей степени осторожным с использованием таких материалов: можно оказаться орудием чьих-то не вполне бескорыстных затей. Работа с документами обязательно предполагает как проверку их на подлинность, так и определение достоверности и надежности заключенных в них сведений.

Если возникает сомнение в подлинности документа, то есть в его действительном происхождении от того автора и при тех обстоятельствах, которые указаны или подразумеваются в тексте, необходимо прибегнуть к методам специального анализа. Они включают в себя «внутреннюю» и «внешнюю» критику документа. Иначе говоря, предполагают внимание к его содержательным характеристикам и к его внешней стороне в целях подтверждения признаков подлинности или выявления несоответствия им. В ситуациях, когда и эти процедуры не снимают сомнений, приходится просить помощи у специалистов – историков-источниковедов, текстологов, криминалистов.

Иногда оказывается под вопросом и достоверность содержащихся в документе сведений, то есть их соответствие действительным событиям. Чтобы не допустить ошибки, журналисты могут ориентироваться на правила, принятые при проверке доку ментальных данных на достоверность в социологии. Согласно этим правилам при анализе документов необходимо:

1) различать описание событий и их интерпретацию (факты и мнения);

2) определять, какими источниками информации пользовался составитель документа, является она первичной или вторичной;

3) выявлять намерения, которыми руководствовался составитель документа, давая ему жизнь;

4) учитывать, как могла повлиять на качество документа обстановка, в которой он создавался.

Всегда полезно для проверки достоверности сведений из документа сопоставить их с данными, полученными из других источников информации другими методами.

– Мне кажется, эти правила годятся только для работы с «бумажными» документами. А если говорить о магнитной записи?..

– Да, аудиозапись и видеозапись проверить на достоверность может только специалист-криминалист, это надо иметь в виду.

А вот для проверки данных документа на надежность, то есть на то, в какой мере они основательны, представительны, чтобы служить базой для серьезных выводов и обобщений, журналистам не мешает почаще консультироваться со специалистами, способными выступить в качестве экспертов по той или иной проблеме.

Однако ошибки при работе с документами не исключены даже тогда, когда подлинность, достоверность и надежность их сомнения не вызывают. Такая опасность таится в самом процессе освоения документа. Складывается этот процесс из трех процедур: извлечения данных, их интерпретации и фиксации. Важнейшее условие качественного выполнения первой процедуры – навыки быстрого и глубокого чтения, быстрой и глубокой переработки знаковых информационных продуктов, дающей их понимание. Качество интерпретации, основанной на анализе, оценке и объяснении полученных данных, зависит от того, насколько журналист умеет включать в соображения здравого смысла критерии оценок, задаваемые системой знаний общеметодологического или специального характера.

Многое зависит и от умения качественно фиксировать результаты проработки документальных материалов. Ведь фактически в этот момент происходит не что иное, как составление нового, специфического документа – профессиональных записей журналиста, имеющих при определенных условиях юридическую силу. Потому необходимо не только выработать у себя устойчивую привычку к аккуратному ведению записей, но и уметь твердо придерживаться некоторых правил: всегда четко указывать исходные данные документа, авторство, использованные страницы; не забывать закавычивать цитаты; сведения, полученные в результате аналитико-критического чтения и представляющие собой информацию, которая намеренно в документ не закладывалась, сопровождать специальными пометками: «мое наблюдение», «мой вывод», «мое предположение», «моя оценка»; при завершении работы с документом специально проверять все цитаты, названия, фамилии, цифры и прочие данные такого типа. Как показывает анализ судебных дел, возбуждавшихся против журналистов, часто нашего брата подводит именно неумение держать в порядке свои профессиональные записи.

– И все-таки, мне кажется, проработка документов – не основной метод получения сведений. Главное для журналиста – беседа!

– Основной, не основной... Понимаете, нужно владеть всем комплексом методов. В каких-то случаях главным оказывается один, в каких-то – другой, но в той или иной степени они всегда задействованы все.

Конечно, чаще всего львиную долю сведений журналист получает в беседе – непосредственном общении с людьми, имеющими то или иное отношение к изучаемой ситуации. Однако от обычного диалогического общения беседа как метод познавательной деятельности существенно отличается. Это такой вид организованного речевого взаимодействия, который направляется со стороны журналиста отчетливо осознаваемыми познавательными задачами и предполагает выработку стратегии и тактики, соответствующих условиям взаимодействия.

– Я считал, что чем непринужденнее разговор, тем лучше...

– Это, действительно, хорошо, только процесс общения не должен быть стихийным. Вот скажите: Вы отчетливо понимаете, на какие сведения можно рассчитывать, приступая к беседе?

– На те, за которыми пришел к человеку! Это могут быть какие-то факты, а может быть и мнение его...

– Да. Принципиально их может быть, по меньшей мере, пять видов: фактические данные, мнения, объяснения, предложения и прогнозы, речевые приметы собеседника (характерные особенности его языка). При этом каждый вид может быть представлен весьма разнообразно. Так, факты могут быть позитивные – и негативные, наблюдавшиеся собеседником – и не наблюдавшиеся, в которых он участвовал – и в которых не участвовал; наконец, они могут быть из настоящего, прошлого, из собственной жизни, жизни других людей, жизни коллектива. Естественно, что готовность говорить о таких разных вещах у человека не может быть одинаковой. Это требует от журналиста определенных нюансов в поведении, определенных тактических приемов.

– А Вы знаете, даже простое перечисление всех этих вариантов как-то по-новому организует настрой на беседу... Начинаешь шире представлять ее возможности.

– Конечно! То же самое происходит, когда отдаешь себе отчет, как много дополнительной информации можно получить, если поинтересоваться всем разнообразием мнений собеседника. Одно дело, если Вы его спросите, что он думает насчет событий, в которых участвовал или которые наблюдал, и совсем другое, если зададите вопрос насчет его отношения к каким-то явлениям искусства, науки, общественной жизни, к каким-то гипотетическим ситуациям. Через ответы на такие вопросы идет раскрытие личности... Комбинация разного рода вопросов, их чередование, последовательность – все это и есть проявления продуманной тактики.

– То есть тактика беседы – это расположение вопросов?

– Не только. Под тактикой имеется в виду осознанный выбор тех средств общения, которые оказываются в данных условиях наиболее целесообразными, поскольку способны наилучшим образом решить стоящие перед журналистом задачи. Вопросы – одно из таких средств. Сюда же относятся реплики и замечания журналиста, его жестовое поведение, интонация, ритм разговора, специальные полемические приемы, разного рода информационные стимулы, призванные помочь собеседнику раскрепоститься, преодолеть скованность или нежелание говорить. Да и сама обстановка общения...

– Получается, что тактика направлена на то, чтобы перехитрить собеседника, когда он не хочет говорить с журналистом. Это выглядит не ахти как с точки зрения этической.

– Все зависит от того, кто разрабатывает тактику. Если журналист человек порядочный, нравственный, то мотивация при разработке тактики будет у него совсем иной: не перехитрить собеседника, а помочь ему установить с журналистом взаимопонимание, сделать общение не мучительным для него, а приятным. Дело в том, что возникающие по разным причинам помехи в разговоре (исследователи называют их барьерами общения) всегда осложняют жизнь не только журналисту, но и его собеседнику.

– А что именно их вызывает?

– О, все обстоятельства, порождающие барьеры, учесть едва ли возможно. Однако некоторые из них просто необходимо иметь в виду. Скажем, несовпадения в социальных характеристиках собеседников (статус, ценностные ориентации, степень социальной активности). Или несовпадения психических состояний, психобиологических свойств. Бессмысленно, например, рассчитывать на плодотворный контакт, когда журналист в цейтноте, обеспокоен тем, чтобы побыстрее добыть нужную информацию, а его собеседник только что получил неприятное известие и основательно выбит из колеи... Иногда барьеры возникают из-за неосведомленности журналиста о психологическом состоянии и умонастроении той социальной группы, к которой принадлежит его партнер по общению. Бывают барьеры этической природы.

– Это когда журналист и его партнер по-разному понимают, что такое добро и зло?..

– В том числе – да, когда у них разные нравственные ориентиры.

Но какой бы причиной ни вызывались барьеры, будучи спровоцированы обстоятельствами, проявляются они чаще всего одинаково: как прерывность общения, неконтактность собеседника, отсутствие свободного «перетекания» информации. Чтобы этого избежать, и нужно заботиться о тактике беседы. Удачной она оказывается, как правило, если журналист:

1) основательно подготовился к беседе (освоил предмет обсуждения, имеет представление о собеседнике как индивидуальности);

2) научился контролировать ход беседы, своевременно замечая возникновение барьеров и оперативно нейтрализуя их;

3) владеет достаточным количеством приемов, способных стимулировать общение.

– У Анатолия Аграновского есть хорошие советы на этот счет: не молчать при разговоре, не стыдиться незнания, втягивать собеседника в процесс обдумывания, «заострять» предмет возможного спора...

– Да-да, я их как раз и имею в виду. Мне они симпатичны тем, что позволяют журналисту оставаться искренним, вести себя естественно в отличие от многих рекомендаций Карнеги в прагматическом смысле, может быть, и полезных, но освобождающих человека от нравственной щепетильности.

– Но все эти советы как-то не очень «стыкуются» с диктофоном. Без него как без рук, а с ним не с руки коллективно что-то обдумывать.

– А кто Вас заставляет гонять диктофон весь период общения? В большинстве случаев включать его надо время от времени, по мере необходимости. Фиксировать информацию, получаемую в ходе беседы, – дело тонкое. Иногда вообще стоит обходиться без диктофона. Бывает, лучше совсем ничего не записывать во время беседы, а постараться восстановить ее ход во всех подробностях сразу по окончании, оставшись «наедине с блокнотом». Еще один вариант – писать вслепую, скорописью, не привлекая внимания к блокноту, чтобы не смущать собеседника, и тоже расшифровать сразу по окончании. Это не трудней, чем делать расшифровку кассеты.

Особый случай беседы – интервью официальных лиц в связи с важными событиями внутренней или международной жизни (как правило, именно для материалов в жанре интервью). В таких обстоятельствах целесообразно вопросы предъявить собеседнику заранее, чтобы дать ему возможность подготовиться.

– Мне кажется, каждая новая беседа – случай особый. Люди такие разные...

– В этом смысле – да, именно так и надо настраиваться...

В последние годы очень большое значение приобрела беседа по телефону. Впрочем, о ней у нас разговор впереди...

Перейдем теперь к третьему традиционному для журналистики методу получения сведений – наблюдению.

– Да. По беседе у меня, кажется, вопросов больше нет.

– В основе наблюдения – способность человека воспринимать мир с помощью органов зрения и слуха, через аудиовизуальные контакты. Если проработка документов позволяет получить данные из «информационных кладовых», если беседа открывает доступ к сведениям, которыми обладает тот или иной человек, то наблюдение «снабжает» журналиста материалами непосредственно из текущей реальности. Только надо иметь в виду: непреднамеренное, стихийное аудиовизуальное восприятие действительности этого журналисту не гарантирует. Наблюдение как метод познания есть такой вид восприятия, который предполагает отчетливое осознание актуальных познавательных задач, носит преднамеренный характер, регулируется определенными рекомендациями. Именно преднамеренность восприятия и осознанность задач помогают журналисту смотреть – и видеть. В противном случае наши ощущения сливаются в чувственные образы, не фиксируемые сознанием с достаточной степенью устойчивости, а значит, не способные выступить как сведения, потребные для целей познания.

– Видимо, постепенно такая установка (смотреть – и видеть) вольно или невольно у журналиста вырабатывается, я по себе сужу...

– Да, очень уж велика в этом необходимость: ведь наблюдение для работников прессы – метод непрерывного пользования. Готовность к постоянному осознанному и преднамеренному восприятию окружающего выступает как условие автоматического «включения» профессионального долга, предписывающего журналисту оперативно реагировать на существенные изменения социальной жизни. Здесь – непосредственный источник инициативы, которая и обусловливает высокую степень социальной активности журналистского корпуса.

Однако и в каждом конкретном творческом акте роль наблюдения чрезвычайно высока. Оно используется при решении задач, образующих два одинаково важных ряда:

1) получить через аудиовизуальные контакты с объектом данные, которые представляют собой то или иное проявление сущности происходящего здесь и способны быть основанием для выводов о его значении, об отношениях людей, их ценностных ориентациях, традициях и привычках, об уровне общей и профессиональной культуры — словом, обо всем, что поддается «считыванию» по внешним, доступным восприятию признакам;

2) накопить данные, способные передать внешнюю характерность того или иного объекта и выступить в тексте в качестве примет реальной конкретной ситуации, благодаря которым она предстанет перед читателем как чувственно воспринимаемая картина жизни, создавая у него «эффект присутствия». Разброс таких данных достаточно широк: от деталей внешности человека до характерных черт обстановки (если они оказываются значимыми с точки зрения цели творческого акта).

В процессе наблюдения объект познания предстает перед журналистом как совокупность источников информации, образующих три относительно самостоятельные зоны: поведение отдельных людей; поведение групп людей, их взаимодействие; предметно-вещественная среда, на фоне которой разворачиваются события. Внимание журналиста распределяется между этими тремя зонами, превращая тот или иной источник информации в предмет наблюдения по мере появления очередной познавательной задачи.

– Короче говоря, надо все видеть, слышать и запоминать!

– Да, и запоминать! Удерживать данные наблюдения не так-то просто, тут есть свои проблемы. При всем желании объем наблюдаемого невозможно отразить в блокноте с достаточной полнотой. Тележурналисту помогает видеокамера. А газетчику и радиожурналисту остается серьезнейшим образом тренировать память. Можно еще отработать систему фиксирования «опорных деталей», по которым удается в нужный момент восстановить то, что наблюдалось. Но все это создает дополнительные нагрузки при проверке данных наблюдения.

А проверка должна быть очень тщательной – и на достоверность сведений, и на надежность. Дело в том, что в силу разных причин физического или психологического характера возможна иллюзия восприятия – неадекватное отражение наблюдаемого предмета. Ну, например, в сумерках белые стены дома могут показаться серыми; дорога куда-то, по которой вы идете впервые, представляется более длинной... Не исключены и ошибки интерпретации, связанные с избирательностью нашего восприятия (селективностью, как говорят психологи) или с особенностями культурного, этического, социально-политического, профессионального склада воспринимающего.

– А можно говорить о каких-то условиях, при которых наблюдение становится надежным?

– Можно. Первое из них – достаточный уровень развития у журналиста необходимых психических свойств, прежде всего произвольного внимания и наблюдательности. Второе – достаточный уровень профессионализма, предполагающий отчетливое осознание познавательных задач, умение быстро и точно вычленять очередной необходимый предмет наблюдения, «схватывать» памятью самое характерное.

Между прочим, нередко источником информации об объекте для журналиста оказывается и его собственное поведение в изучаемой ситуации. Это особая разновидность метода, по терминологии социологов, – включенное наблюдение, при котором наблюдатель действует как участник событий, выступает в социальной роли, аналогичной социальным ролям действительных участников происходящего, получая одновременно данные и о внешних обстоятельствах, и – через себя, через самонаблюдение – о внутренних движениях человека.

– Так мы уже переходим к рассмотрению заимствованных методов получения сведений?

– Заимствован в данном случае только термин. В профессиональной журналистской среде такой вид наблюдения давно известен как «метод перемены профессии», или «метод маски». Но на этом мы, действительно, завершим разговор о традиционных для журналистики методах получения сведений и перейдем к тем, которые заимствованы нами у социологов.

Конкретные социологические исследования (КСИ) – раздел социологии, который сконцентрирован на получении и интерпретации данных о проявлениях социальных законов и закономерностей на конкретных объектах в конкретных временных рамках и конкретных условиях. Отсюда – конкретно-ситуативный подход к изучению действительности, сближающий КСИ с познавательной деятельностью журналиста. Однако в методах КСИ есть существенные отличия: они ориентированы прежде всего на измерение тех или иных состояний действительности и предъявление результатов этих измерений в количественных показателях, характеризующих определенные типы объектов.

На современной стадии развития общества, отмеченной активным ростом влияния средств массовой информации на социальные процессы, не могла не возникнуть тенденция к повышению надежности сведений и выводов журналистов за счет обогащения их познавательной деятельности методами науки. Эта тенденция и проявилась в том, что на вооружении журналистики оказались методы КСИ, органично дополнившие ее собственные традиционные методы получения сведений.

В целом методы КСИ представляют собой широко развернутую систему, которая в процессе дальнейшего университетского обучения осваивается в специальном курсе. Там рассматриваются все разновидности изучения документов, опроса, наблюдения, эксперимента. Нам же сейчас необходимо остановиться на тех методах КСИ, которые уже активно используются в журналистике и могут оказаться востребованы даже в ходе первых студенческих практик.

– Полагаю, что речь идет об опросе? В редакциях очень часто нашего брата, студентов, привлекают к интервьюированию на улицах.

– Да, сегодня в журналистике наиболее активно используется: оба вида опроса – интервьюирование (прежде всего массовое, в частности, блиц-опрос) и анкетирование; систематическое наблюдение; эксперимент.

Массовое интервьюирование – метод получения данных о состоянии общественного сознания, общественного мнения, общественной практики по тому или иному поводу с помощью устного опроса многих лиц. Раз Вы с ним сталкивались, то знаете: главная трудность здесь – такая формулировка вопросов, которая позволяет получить от интервьюируемых не отговорку, а ответ по существу.

– Некоторые вообще отмахиваются от тебя, как от назойливой мухи.

– Бывает! Тут так же, как в телефонной беседе, многое зависит от манеры говорить и держаться, от тональности речи даже от выражения лица. «Приставучий» журналист отталкивает людей от себя так же, как и скованный робостью.

Анкетирование – это метод получения тех же самых данных с помощью заочного (письменного) опроса посредством закрытых или открытых вопросников. Закрытых – значит таких, ответы на которые можно выбрать из предлагаемых в анкете. Открытых – значит дающих возможность свободно сформулировать ответ на вопрос. Грамотность составления вопросника – условие надежности сведений. Поэтому не грех здесь лишний раз проконсультироваться с социологами, особенно если предмет изучения сложный и требует от составителя анкеты высокой квалификации.

Капитально вошло в практику средств массовой информации систематическое наблюдение – вид социологического наблюдения, ориентированный на получение данных о развитии того или иного объекта, той или иной сферы действительности, о поведении того или иного лица с помощью многократных непосредственных и опосредованных контактов в течение сколько-нибудь длительного времени. Существенная особенность этого метода состоит в том, что аудиовизуальные контакты в данном случае дополняются непрерывным накоплением документальных материалов, отражающих те или иные моменты в жизни объекта и позволяющих увидеть новые или упорно повторяющиеся его проявления.

– Наверное, это метод экономической журналистики. В экономике, видимо, только так и возможно составить себе представление о реально идущих процессах.

– А разве для журналистов-политологов он менее важен. Или для обозревателей – театральных, музыкальных, спортивных?..

– Но тогда получается, что журналисты пользовались им с незапамятных времен. Еще Белинский...

– ...писал свои литературные обозрения, получая материал таким образом?.. Вы правы. Только вот какой тут нюанс. Метод, если Вы не забыли, – это система научно обоснованных действий для решения задач определенного типа. Он возникает на базе стихийно сложившихся приемов, когда они становятся объектом изучения и начинают систематизироваться, оцениваться, превращаться в систему правил. Так вот, в журналистской практике, действительно, давно сложился тот путь решения задач, связанных с познанием развития объектов, который мы с Вами увидели и у Белинского. Однако осознан, осмыслен, описан как метод журналистского познания он еще не был. Первые научные характеристики его появились в отечественной литературе в наше время, и уже с использованием социологических рекомендаций. Поэтому мы и говорим о нем как о заимствованном.

Похожая ситуация и с экспериментом – методом получения сведений об объекте через выявление реакции на экспериментальный фактор, в качестве которого выступает одна или несколько его изменяемых характеристик. Интуитивно журналисты давно нащупали возможность открывать для себя, таким образом, новое о людях и ситуациях, однако это были отдельные эпизоды в профессиональной практике. А вот во второй половине нашего века эксперимент стал использоваться интенсивно и – с ориентацией на социологические разработки. Первые научные описания эксперимента как метода журналистского познания появились не так давно, причем опять же с учетом социологических рекомендаций.

– Я читал книгу Анатолия Рубинова «Операции без секретов», где он как раз рассказывает о серии своих экспериментов. Но самое большое впечатление на меня произвела даже не картина их, а та причина, которая побудила Рубинова ими заняться. Его рассуждения о том, что журналисты чаще всего делают свои заключения на основе «здравого смысла», – а этого для получения надежных оценок и выводов крайне мало, – заставили просто вздрогнуть.

– И я Вас понимаю. Вот потому и стали журналисты осваивать социологические методы получения данных. Оказался необходим синтез двух подходов. Но это только одна сторона дела. Есть и вторая...

Что такое «здравый смысл»? В истории развития научной мысли есть, между прочим, даже философия «здравого смысла» – так называемая «шотландская школа». Суть этого учения – трактовка «здравого смысла» как интуитивной способности ума, неких врожденных принципов познания. Следы такого понимания сохраняются и в современном словоупотреблении: здравый смысл определяется в словарях как рассудок, а рассудок – как способность к размышлению. На уровне очевидного человеку действительно, достаточно этой способности, чтобы прийти к каким-либо выводам. Но журналист имеет дело не только с очевидным. А чтобы проникнуть за его границы, чтобы понять суть происходящего, сущность человека, существо предметов и явлений реального мира, требуется работа мысли иного характера иной степени напряжения. Ее нельзя свести ни к интуитивным прозрениям (хотя роль интуиции в журналистском познании очень велика), ни к набору мыслительных операций – таких, как соотнесение, узнавание, различение, анализ, синтез, оценка. Они, конечно же, образуют собой механизм умственной деятельности, но процесс решения теоретических задач, стоящих в данном случае перед журналистом, не исчерпывается ими. Дело в том, что он есть не что иное, как включение поступающих сведений в систему знаний, ранее накопленных журналистом, с соответствующей переработкой их по правилам, задаваемым этими знаниями, посредством перечисленных операций. Тем самым оказывается, что в функции методов решения теоретических задач выступают для журналиста знания, которыми он обладает. Их-то мы с Вами и определили как методы постижения сути.

– Если я правильно понял, Вы хотите сказать, что осмысление, обдумывание в журналистике может идти либо на обыденном уровне – это и есть «здравый смысл», либо на хорошей теоретической «подкладке». Так?..

– В общем-то, да. Отсюда значение личностного начала журналиста. Мысль его оказывается тем точнее и масштабнее, тем глубже, чем богаче система знаний, играющих для него роль методов постижения сути.

По степени универсальности в этой системе различаются три уровня знаний. Базисным оказывается философское знание, отражающее общие закономерности природы и социума. Кибернетический подход к мирозданию как к глобальной саморегулирующейся системе позволяет преодолеть ограниченность отдельных философских концепций и сконцентрировать в теории общих систем те положения, с высоты которых, словно с орбиты космического корабля, становятся видны скрытые от обыденного взгляда пружины движения природы и общества. Хорошая философская подготовка для журналиста – ключ к ранней мудрости. Ведь она обычно приходит к человеку с возрастом, а нужду-то в ней журналист чувствует с самых первых профессиональных шагов.

Второй по степени универсальности уровень – знания о человеке и обществе, накопленные историей, психологией, социологией, социальной психологией, политэкономией, правом, этикой. Молодые люди обычно рассматривают эти научные дисциплины как возможность расширить кругозор, обогатить эрудицию. В чем заключается профессиональный смысл сообщаемых в них знаний, многим открывается далеко не сразу.

– А иногда и вообще не открывается! Мне уже приходилось встречать старших коллег, которые никакого внимания не обращали на исторические аналогии и психологические рекомендации.

– Не спешите их обвинять. Скорей всего дело в том, что их профессиональное становление пришлось на времена, когда у нас в стране господствовал взгляд на журналистику исключительно как на средство политической деятельности. Идея университетского образования журналиста казалась излишней роскошью. Первых работников печати выпустили КИЖи, ГИЖи (коммунистические или государственные институты журналистики). Принцип коммунистической партийности диктовал сведение всего многообразия методов постижения сути к историческому материализму, считавшемуся единственно научной методологией познания общественных явлений.

– А сейчас, осмелюсь я возразить, все это многообразие методов подменяется здравым смыслом. Иногда и на него не обращают внимания, потому что журналисту оказывается важно не суть происходящего понять, а выразить точку зрения хозяина, которому принадлежит газета или канал телевидения.

– Не спорю. То положение, в которое попала наша страна, выруливая на общую дорогу цивилизации, серьезно сказалось на состоянии журналистики. И падению профессионализма, и резкому «пожелтению» многих изданий, и недостойным информационным «драчкам» под знаменем той или иной партии, той или иной финансовой группировки есть объяснения. Но это вовсе не значит, что мы тут должны навечно увязнуть. Давайте смотреть в завтрашний день! Ведь рядом с издержками дня сегодняшнего есть и отрадные перемены: принципиально журналистика обрела возможность выполнять весь комплекс своих обязанностей в обществе. Иной вопрос, что для качественного их выполнения условия еще не созрели. Так давайте участвовать в изменении условий и готовить себя к новым историческим ситуациям!

– Я и не против, тем более что университет этому очень способствует. Скажем, с большим удовольствием я посещал занятии в школе права, созданной на факультете. У многих из ребят к ней интерес.

– Ну, вот видите... Значит, есть надежда, что новое поколение журналистов будет более мудрым, чем теперешнее.

– Вы же сказали, что ключ к мудрости – философия...

– Именно ключ! А основа мудрости – умение использовать и здравый смысл, и весь багаж знаний.

Третий по степени универсальности уровень – знания, накопленные конкретными научными дисциплинами: они играют для журналистов роль методов специализации.

– Но изучение права тоже может стать основой специализации! Если я собираюсь заниматься правоохранительной тематикой, то мне, естественно, требуются соответствующие знания.

– Бесспорно. Однако эти знания не исчерпываются теорией права. Вам придется осваивать и более конкретные вещи. Допустим, криминологию – науку о преступности... Знать право нужно не только тем, кто ведет правоохранительную тематику, а любому работнику СМИ. Криминология же потребна главным образом вашему брату, журналисты другого профиля вполне могут без нее обойтись. Ну, может быть, эти знания могут сослужить хорошую службу еще тем, кто занимается экономикой.

– А разве на факультетах журналистики преподаются подобные дисциплины?

– Нет, но у нас есть спецкурсы и спецсеминары, которые представляют собой стартовую площадку для самостоятельной углубленной работы по избранному профилю. Кроме того, университет потому и университет, что дает возможность «внутренней миграции»: многие из студентов слушают спецкурсы на других факультетах.

– Получается, что углубленная специализация – дело желания? Хочу – буду «углубляться», хочу – не буду?..

– Тут уже действует логика профессии: «живинка» начинает вести вперед. Или не начинает – и тогда человек уходит из журналистики, потому что без «живинки», без интереса к делу эти трудные «пути в незнаемое» не одолеть.

в начало

Беседа восемнадцатая

ОТЧЕГО ТЕКСТЫ БЫВАЮТ СКУЧНЫМИ!

– Ну, а теперь задумаемся над тем, что чаще всего мы делаем абсолютно автоматически, не давая себе отчета в том, какие шаги предпринимаем. Нам кажется, что просто ищем подходящие слова...

– Но мы уже говорили о том, что на самом деле все сложнее – идет формирование структуры текста, я это помню!

– Да, причем не просто формирование, но и оформление ее, материализация с помощью весьма разнообразных методов...

– ...которые мы назвали... Как мы их назвали?

– Для упрощения дела – методами предъявления информации. Но, если быть более точным, их следует определить как методы предъявления элементарных выразительных средств – того «строительного материала», из которого журналистский текст складывается. Вы помните, откуда к нам приходит этот «строительный материал»?

– Да. Факты мы берем из жизни, из текущей действительности, а образы и нормативы – из «культурных запасов» общества.

– И как Вы думаете, для того чтобы внести их в текст, предъявить читателю, зрителю или слушателю, годятся одни и те же методы?

– Едва ли... То, что существует в культуре, то существует... Мы тут прикасаемся к уже созданному!

– Конечно! Здесь – объективное основание для того, чтобы в журналистской практике сложились два ряда методов этой группы: в одном объединены те, что служат воплощению фактов, в другом – те, с помощью которых предъявляется прошлый опыт человечества, зафиксированный в культуре. Разумеется, журналисты используют их в своих произведениях комплексно, комбинируя с помощью монтажа так, что возникает живая ткань текста, в которой оказываются отражены и действительность, и авторская позиция.

– У меня большое желание взять в руки какой-нибудь журналистский материал и попытаться разглядеть все эти методы.

– Мы так и сделаем. Но только сначала я хочу спросить: Вам приходилось задумываться, почему иной раз журналистские тексты бывают скучными?

– Естественно. Чаще всего это связано с тем, что в них мало информации, нет новизны, нет оригинального взгляда на вещи.

– Да, конечно... Но есть и еще одна причина, которая бывает помехой и при восприятии очень информативного в смысловом плане текста: его монотонность. Полифония жизни сформировала человека таким образом, что для него стало нормой воспринимать мир объемно. Одномерность, однообразие всегда оборачиваются недостатком какого-то пласта информации и вызывают снижение активности, скуку. А почему возникает монотонность?

– Вы, по-видимому, хотите сказать, что из-за однообразия методов?..

– Да. Несмотря на то, что журналистика за время своего развития выработала достаточно много вариантов предъявления в тексте фактов и материала культуры, используются они далеко не полностью. В каких-то случаях это оправдано спецификой издания или программы, принятыми там стилистическими стандартами, жанровыми особенностями выступления. Но чаще дело в том, что далеко не всеми методами журналисты владеют одинаково свободно. Настолько свободно, чтобы в условиях жесткой оперативности и дефицита места и времени автоматически выбирать из них не самые простые, «легкие», а самые выигрышные.

Вот теперь можете взять в руки газету. Давайте действовать так: я даю характеристику метода, а Вы находите в текстах выполненные этим методом фрагменты и зачитываете их.

– А если там такой метод не обнаружится? Вы же сами говорите, что не все они используются активно. Может, сразу подобрать подходящий текст?

– Ну, если в одном материале не найдете, возьмете другой. Только не забывайте, что в тексте-то методы комбинируются, а нам нужно для осознания выделить каждый из них в «чистом виде»!

– Попытаюсь... Для начала возьму материал Зои Ерошок «Незамеченные люди».

– Приготовьте еще два-три текста...

Сначала рассмотрим методы предъявления фактов. Наиболее простой из них – констатация. Он представляет собой указание на ту или иную реалию, обозначение ее бытия. В сущности, такие указания на реалии встречаются как «атомарная составляющая» и в более сложных методах – присутствуют в них в «снятом виде». Говоря о констатации как самостоятельном методе, мы, однако, имеем в виду случаи, когда такое обозначение реалий играет не вспомогательную роль, а служит решению специальной творческой задачи.

Нашел! Вот, пожалуйста, сразу два факта подряд передаются таким образом: «Ее сына посадили. Услышав это, я испугалась».

– Да, тут два случая использования констатации.

Без применения этого метода трудно обойтись в работе над любым материалом. Но для некоторых жанровых разновидностей журналистского текста он оказывается основным.

– Для хроникальных заметок, например, да?

– И не только для хроникальных – для всех новостных информационных заметок...

Более сложный вариант предъявления фактов – описание. Этот метод предполагает воспроизведение реалий в их предметно-чувственных проявлениях через отбор характерных видимых и слышимых деталей.

– Картинки с натуры?..

– Иногда с натуры, иногда нет – описание бывает двух видов. «С натуры» – это описание репортажное, оно включает в себя детали, подтверждающие, что журналист сам видел и слышал то, о чем рассказывает. Второй вид – описание реконструктивное, развернутое с помощью воображения журналиста на основе тех данных, которые были им получены от свидетелей и участников происшедшего. Главное правило в первом случае – подчинять отбор деталей сверхзадаче материала, соблюдая при этом чувство меры. Главное правило во втором случае – обязательно устанавливать границы реальности происходившего, специально проверять действительность отобранных деталей. Среди журналистов ходит множество баек про смешные ошибки, допущенные из-за нарушения этого правила. Хрестоматийный пример: в материале описывается, как герой подошел к зеркалу, снял шапку и расчесал свою роскошную шевелюру, а на самом деле оказывается, что шевелюры у него давным-давно нет...

– Пример репортажного описания я, кажется, нашел. Сначала идет прямая речь героини... Кстати, это тоже часть описания, да?

– Конечно. Это воспроизведение услышанного автором в момент контакта с героиней. Так что Вы нашли?

– Довольно длинный рассказ героини кончается словами:

«Думала, если буду иметь свою копеечку, детей скорее на ноги поставлю. А может, надо было дома сидеть?! Не знаю... Голова кругом идет...»

И дальше:

«Протягивает стопку мелко исписанных листков, вырванных из тетради в клеточку. Это черновик ее письма в народный суд.

Начало письма:

"Я хочу пояснить все, что мне известно, так как моих показаний, что прислали сыну до суда, в бумагах нет "».

А вот еще пример – отрывок из материала Эльвиры Горюхиной «Страшнее империи могут быть только ее осколки»:

«Грузинское село Мамисаантубани ("отцовский уголок") лежит в развалинах. Растет кукуруза-мутант. Валяются орехи. По ветру разносятся странички из школьных учебников...»

– Да, это типичные варианты описания. Из увиденного и услышанного журналистка отбирает самые важные, самые говорящие детали, и текст получается выразительным, передает и смысл происшедшего, и его эмоциональный колорит. А реконструктивное описание?..

– Я нашел его в другом материале – «Барселонцы! Здравствуйте, я – ваша тетя Нина!» Галины Сапожниковой. Он написан на основе рассказа героини о ее попытке уехать на жительство в Барселону. По-моему, здесь тоже типичный вариант:

«В канун Рождества Клотильда подкатывает на своем мотороллере, каску в руках держит. Нина Михайловна обняла ее и давай реветь... Клотильда махнула рукой: поехали! И помчались они – две бабушки – на мотороллере прямо к "Аэрофлоту "».

– Вы обратили внимание на очень важное обстоятельство: когда журналист дает реконструктивное описание, оно очень выигрывает, если есть указание на источник положенных в его основу сведений. Но особенность этого отрывка в том, что описание здесь используется в комбинации с повествованием – еще одним методом, рассчитанным на воспроизведение фактов через их внешнюю, видимую сторону. Только эта внешняя сторона передается в данном случае не через детали обстановки, облика или поведения людей, а через обозначение основных моментов происходящего: последовательности действий, поступков, событий. Как и описание, повествование было зафиксировано в структурах текста еще Михаилом Васильевичем Ломоносовым. Бытует оно тоже в двух видах и регулируется теми же правилами.

– В двух видах, то есть существует повествование репортажное и повествование реконструктивное?

– Да. Репортажное, если последовательность происходящего передается как свидетельство автора, а реконструктивное, если она восстанавливается на основании свидетельств других людей.

– Вот, по-моему, как раз комбинация репортажного повествования и описания – очень сильный кусочек в конце материала «Незамеченные люди»:

«В какой-то момент я не выдержала:

– Господи! А было что-то в вашей жизни хорошего помимо плохого?

Она долго молчала. Я спросила:

– Ну, когда вы замуж выходили, мужа любили?

Она вдруг покраснела, засмущалась и тихо-нежно сказала:

– Я его и сейчас...

Слово "люблю" осталось непроизнесенным».

– Верно, здесь комбинируются два метода... А «чистого» повествования там нет?

– Одну минуточку... Нашел реконструктивное повествование:

«В 1970 году Вера Васильевна вышла замуж. Ей было восемнадцать лет.

В 1971 году родилась Люба. В 1973-м родился Александр. В 1978-м – Владимир. В 1979-м – Николай».

А вот есть и «чистое» репортажное, только это из материала Эльвиры Горюхиной «Оквадраченные сердца»:

«Комиссия по розыску и обмену военнопленных располагается в здании бывшего ЦК партии. Мы шли оформлять документы. Никто из комиссии не захотел взглянуть на мальчика, которого майор Измайлов с таким трудом вырвал из плена. Мы так и остались у стен Старой площади. На Сережу пропуск не выписали, на меня и подавно».

– Вот видите, Вам удается с ходу различать в тексте разные варианты подачи реалий. Значит, это не так уж сложно.

Следующий метод предъявления фактов – характеристика. Она позволяет представить тот или иной фрагмент действительности не через внешние проявления, а прямо со стороны сущности. В данном случае мы предлагаем читателю результат работы нашей мысли, добытый посредством сложнейших мыслительных операций, о которых уже шла речь. Процесса этой работы в тексте мы не видим, в основе характеристики – выводы журналиста, причем совсем не обязательно сухие, абстрактные, как в аналогичном производственном документе. Диапазон эмоционального звучания их достаточно широк: от нарочито официального тона до ядовито-саркастического.

– Пожалуйста, нашел – опять у Зои Ерошок. И очень впечатляет:

«Вера Васильевна должна быть забитой, униженной, опустошенной. А она – другая. Измученная жизнью, но не предъявляющая к ней никаких претензий. Исстрадавшаяся, но не ожесточенная. Обладающая личной структурой или хребтом. И – самоотверженная, прощающая. Ее нравственное чувство, ясное, самодостоверное, не нуждается ни в чем лишнем. И может даже странной показаться такая без натужности, без гримас, несудорожная нравственность».

– Само собой разумеется, что воспринимать с доверием авторскую характеристику адресат информации будет лишь в том случае, если она оказывается обоснованной, опирается на убедительные аргументы, как в этом материале. Только надо иметь в виду, что характеристика может относиться не только к человеку, но и к событию, к обстановке, к ситуации в целом.

– А вот кусочек из «Оквадраченных сердец»... Похоже на характеристику, но что-то меня смущает. Послушайте:

«Когда вступают в силу наши законы, не учитывающие ни психических состояний, вызванных пленом, ни чрезвычайных обстоятельств, в каких оказывается конкретный человек с конкретной судьбой, когда эти законы множатся на чиновничью бесчеловечность, мы получаем только одно – бегство».

– Нет, здесь не характеристика. Автор объясняет причины появления такой суровой реалии нашего времени, как бегство. Этот метод может быть так и определен – объяснение. Он тоже призван передавать сущность происходящего, но – через обозначение его причинно-следственных связей. Его часто используют в проблемно-аналитических материалах.

– По-моему, я нашел пример объяснения... Это из материала Анны Политковской «Шакал» в «Новой газете». Читать?

– Разумеется. Я помню этот текст, он примечателен сопоставлением двух кризисных ситуаций: Россия – Чечня и Англия – Ирландия.

– Да. Политковская пишет:

«Итак, ситуация такова: кто-то в Лондоне ведет какие-то переговоры, однако судьба взаимоотношений Ирландии и Лондона решается совсем в другом месте и совсем в других головах. Зачем же переговоры? Зачем эти ширмы?

Ответ тут крайне прост и потому нам может быть даже непонятен. Но не торопитесь с оценками! Переговоры нужны, чтобы не рубить в проблеме сплеча. Чтобы не делать резких движений. Чтобы тянуть время и тем спасти хоть чьи-то жизни. Чтобы не рвались бомбы. Чтобы никто не погиб. Чтобы избежать жертв среди ни в чем не повинных людей – у них не принято допускать летящие щепки при рубке леса. Пусть даже это все будет происходить ценой публичного полуобмана. Игры в слова и символы, за которыми пусто».

– Верно, тут типичный пример объяснения. А дальше, если память не изменяет, Анна использует еще один метод предъявления фактов – рассуждение. Оно, как и характеристика, как и объяснение, служит выявлению сути той или иной реалии, ее значения, перспектив. Только в отличие от характеристики и объяснения в данном случае в центре внимания оказывается и процесс мыслительной работы по выявлению этой сути: вместе с журналистом адресат информации проходит весь путь постижения существа дела. Часто как исходный момент рассуждения журналисты используют вопросную форму выражения мысли.

– Точно, дальше Политковская начинает с вопроса: «Что бы предпочли вы? Такую игру или нашу в "размахнись рука – раззудись плечо"?» Между прочим, и у Зои Ерошок в «Незамеченных людях» есть рассуждение, которое начинается с вопроса:

«Я все думаю: почему она написала в суд это беззащитное и бессмысленное письмо? В котором ни о чем не просила. Которое никто не читал.

Она переживала. Она была в отчаянии. Но главное – форма ее переживаний: детская, наивная, ничего не понимающая.

Я должна сказать. Реагируйте потом как угодно. Но дайте сказать. Соблюдите форму.

Содержание абстрактно. Форма конкретна.

Форма – это то, что содержит. Как хорошо скованный обруч держит бочонок. Форма – это единственное, что может держать. Все остальное – песок, на котором ничего нельзя построить.

Форма содержит кисель нашей психики. Или ты кисель, растекающийся в потоке. Или – приобретаешь способность сохраняться».

– Очень интересный пример. Автор идет к пониманию характера героини материала через включение сведений о ней в контекст своих ранее сложившихся представлений, а в итоге – существенно обогащает эти представления и получает вывод общего плана, применимый ко многим людям, ко многим реалиям.

– Но в этом отрывке есть и нормативы, и образы...

– Мы можем обнаружить их и в характеристике, и в объяснении, даже в описании и повествовании. Они же для того и служат, чтобы «высвечивать» смысл фактов. Контекст во всех этих случаях возникает во многом благодаря им. А вот как они предъявляются – это вопрос особый, и мы сейчас должны будем его рассмотреть. Только прежде закончим разговор о методах предъявления фактов.

– А разве мы еще с ними не справились?!

– Есть еще один метод, о котором мы не говорили: типизация. Это обобщенная подача сведений о действительности в виде неких условных картин, «суммарных фактов» или образов, близких к художественным. Типизация чаще всего используется в так называемых «безадресных», беллетризованных материалах, занимающих промежуточное положение между журналистикой и художественной литературой. Однако и в обычных журналистских текстах нередко встречаются фрагменты, иногда довольно развернутые, где факты теряют значительную долю конкретности, зато приобретают масштабность благодаря типизации. Посмотрите, пожалуйста, материал Анатолия Рубинова «Какой же надо иметь порядок, чтобы так его охранять?» в «Новой газете». Там есть абзац, который начинается словами «На рынках их боятся больше всего».

– Нашел. Да, вот типизация:

«Не мною замечено: многие рыночные милиционеры утром приходят на свою боевую службу, по-армейски размахивая обеими свободными руками, а вечером, довольные жизнью и погодой, уходят с тяжелыми сумками. В обеих руках».

И дальше в таком же духе.

– Надо сказать, что использование этого метода обязывает журналиста к большой ответственности: очень важно, чтобы за обобщениями такого рода стояла подлинная жизнь.

Ну, а теперь обратим внимание на второй ряд методов предъявления ЭВС. Как мы вносим в текст образы и нормативы, существующие в культуре? У Вас есть по этому поводу какие-то соображения?

– Пожалуй, да. Во-первых, непосредственно через лексику – ведь она тоже несет в себе образы. Помните рассуждение Зои Ерошок про содержание и форму? Песок, кисель, обруч, который держит бочонок... Она берет вроде бы обычные слова, но...

– Они представляют собой обозначение чувственно воспринимаемых образов, включаемых в новые связи, и потому становятся ключом к новым поворотам мысли. Это так называемая словесная инкрустация – самый распространенный метод предъявления образов и нормативов в журналистских материалах. Но отнюдь не самый простой: очень велика опасность впасть в грех банальности. «Слова у нас – до малого самого – в привычку входят, ветшают, как платье», – заметил в свое время Владимир Маяковский...

Другой распространенный метод – цитирование. Тут все ясно: речь о дословном воспроизведении отдельных фрагментов из произведений науки, литературы, искусства, общественно-политических и государственных документов, афоризмов, пословиц, поговорок.

– Это Вы продемонстрировали, вспомнив Маяковского... Но, мне кажется, сейчас цитирование не так уж часто используется. Хотя... Поди ж ты, – в статье Александра Минкина есть! Смотрите:

«...В начале шестидесятых в нашей стране тоже было много экстравагантных перемен. Тогда один очень старый человек по фамилии Эренбург написал стихи, которые кончались так:

Хитро придумано,

признаться,

Чтоб хорошо сучилась нить,

Поспешной

сменой декораций

Глаза от мыслей отучить».

– Да тут примеров и не требуется, вариант простой...

Собственно, сложного и в остальных методах нет: ссылка (апеллирование) – это указание на тот материал культуры, который автор имеет в виду, без подробного его раскрытия (предполагается, что он аудитории хорошо известен); изложение – свободный авторский пересказ такого материала; переосмысление — новая, автору текста принадлежащая трактовка известных образов или нормативов.

– Вы знаете, в «Незамеченных людях» есть фрагмент, где образы и нормативы вводятся последовательно всеми этими методами: сначала идет изложение, потом переосмысление, потом апеллирование, снова переосмысление... Но он так целостен, так хорош, что препарировать его кажется кощунственным.

– А не надо препарировать. Давайте просто прочтем.

– Он идет после рассуждения, где речь о форме, – мы с ним уже знакомы:

«Это произошло во времена Фридриха Великого. Двести лет назад Фридриху Великому мешала находившаяся рядом с его владениями мельница одного крестьянина. Он пригрозил конфисковать мельницу. На что крестьянин ответил: "Но в Пруссии еще есть судьи!" Король смутился. И велел на своей летней резиденции выгравировать слова крестьянина: "В Пруссии еще есть судьи!"

Такое чувство формы (а закон есть один из классических случаев формы) является очень деликатным и тонким продуктом.

Чтобы на земле что-то выросло, нужен культурный слой почвы. Который нарастает по сантиметру, очень долго и медленно.

Английский газон потому английский газон, что его обрабатывают каждый день двести лет. Каждый день в течение двухсот лет откладывается то, что можно назвать гумусом.

И наши души таковы.

Чтобы в Пруссии времен Фридриха Великого крестьянин мог самым инстинктивным и естественным образом сказать, что в Пруссии есть к кому обратиться, до этого тоже, наверное, должно было пройти лет двести.

А для нас сегодня естественно, что Вере Васильевне не к кому обратиться.

И все-таки мне кажется: тот прусский крестьянин и Вера Васильевна – родственные души. Вера Васильевна тоже говорит свое самым инстинктивным и естественным образом».

– Этот фрагмент примечателен еще и тем, что показывает: если журналист свободно владеет всей палитрой методов творчества, его письмо становится естественным, как дыхание, оживает множество ассоциативных связей, оказываются возможны глубокие умозаключения по аналогии.

– Вы считаете, что на радио и телевидении все эти методы предъявления ЭВС тоже используются?

– Да, причем там возникают дополнительные возможности. На радио к «силе слова» добавляется сила воздействия музыкальных и звуковых образов, а на телевидении происходит любопытное «распределение обязанностей» между звукорядом и видеорядом: последний, как правило, становится «полем» наглядного предъявления фактов и образов, а первый «несет» в себе предъявление нормативов и фактов (со стороны сущности).

– Ну, а если я делаю материал в жанре интервью, тогда как быть с ЭВС и методами их предъявления? Ведь на диктофон текст в основном наговаривает собеседник...

– Но вопросы-то задаете Вы! Вот и помогите ему, постарайтесь «вывести» его на разные варианты подачи фактов, на те или иные ассоциации. Интересный человек и говорит интересно, если помочь ему освободиться от зажима, «расковать» его. А что касается диктофона... Впрочем, это уже тема следующей беседы.

в начало

ГЛАВА 4.

КАК ВЛИЯЮТ НА ТВОРЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС ЖУРНАЛИСТА ТЕХНИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА

Беседа девятнадцатая

СТОИТ ЛИ СДАВАТЬ В МУ3ЕЙ БЛОКНОТ И РУЧКУ

– Так вот, о диктофоне... Нет ли у Вас ощущения, что кое-кто из журналистов сегодня напоминает, скорее, переносчика диктофона, чем творческую личность? Записать, расшифровать, опубликовать, снова записать... Транслятор информации – и не более.

– Ну, тогда и я транслятор! Я не мыслю свою работу без диктофона. Пресловутый журналистский блокнот – это архаика, ему место в музее.

– Лопата тоже по сравнению с трактором или экскаватором архаика. Однако попробуйте обойтись без нее!

Но дело не в этом. Я вовсе не против диктофона. Сама давно не мыслю работу без него. Только нельзя превращать себя в придаток диктофона!

Техника обладает удивительной способностью революционизировать деятельность человека. Всякая более или менее значительная техническая новинка существенным образом сказывается на развитии способа деятельности, какой бы вид ее мы ни рассматривали. Однако всякая более или менее значительная техническая новинка влечет за собой и некоторые издержки, причем самого разного свойства. Чаще всего они связаны с бездумным, недостаточно ответственным отношением к использованию технических средств, иногда – с непониманием того, что техника – это только техника, какой бы «умной» она ни была.

Журналистика с техникой связана, можно сказать, изначально: именно изобретение Гутенберга, сделавшее возможным массовое печатание текстов, стало толчком к оформлению ее в социальный институт современного типа. Однако эта связь не была непосредственной: Иоганн Гутенберг осчастливил своей технической новинкой прежде всего деятельность по распространению информационных продуктов, открыв невиданные возможности их тиражирования. На этой базе и стало формироваться производство массовых информационных потоков. Собственно же в творческий процесс журналиста технические средства активно «включились» после изобретения фотоаппарата и радио, определив пути внутрипрофессиональной специализации Позднее, с изобретением телевидения, к фотоаппарату и магнитофону, ставшим олицетворением фотожурналистики и радиожурналистики, добавилась видеокамера, определившая развитие еще одной ветви журналистики – телевизионной. Естественно, что дальнейшее развитие этих направлений журналистики привело к существенному обогащению «технического парка» и к усилению коллективного начала в процессе творчества.

– Но, тем не менее, в «личном вооружении» газетчика, радиорепортера и телерепортера не такая уж большая разница. Ну, у газетчика – диктофон, у радийщика – магнитофон и внешний микрофон, у телевизионщика – микрофон и видеокамера. Ну, штатив еще.

– Не скажите! Какой сюжет при подготовке минует процедуры звукозаписи и монтажа?.. А это значит, что все студийное оборудование «работает» на радио- и тележурналиста. Другое дело, что тут возникает сотрудничество с коллегами технических специализаций.

– Между прочим, один «инструмент», хорошо послуживший и работникам печатной прессы, и работникам электронной, Вы даже не упомянули. Я имею в виду пишущую машинку.

– Вы правы. Пишущая машинка, как и блокнот с ручкой, да, пожалуй, и карандаш, заслуживают того, чтобы быть уважительно упомянутыми при разговоре о техническом обеспечении процесса журналистского творчества. Но они не просто хорошо послужили журналисту – и сейчас еще они ему добрые помощники. Давайте обобщим представления о том, как выглядит сегодня «технический парк», включаемый в процесс творчества.

– Первым бы я назвал автомобиль: оперативность в работе обеспечивает во многом он.

– Стоит ли?! К творческому процессу он непосредственного отношения не имеет. Его место в ряду внешних условий деятельности, обеспечивающих ее эффективность.

– Но владеть им все равно для журналиста необходимо!

– Во всяком случае, полезно.

– А телефон? Вы скажете, это тоже «внешнее условие»?

– Нет, не скажу. Телефон, действительно, для современного журналиста – технический элемент творческого процесса, «внутреннее условие» его успешности. Причем в последние годы его значение резко возросло. Раньше беседа по телефону носила чаще всего «обслуживающий» характер: к ней прибегали для знакомства и договоренности о контакте, для консультации, получения какой-либо справки, проверки тех или иных данных. Сегодня, сохранив эти свои функции, она стала применяться и непосредственно для получения сведений фактического или оценочного характера. Поэтому серьезно встал вопрос об умении пользоваться телефоном. Оказалось, что очень важно усвоить манеру общения по телефону, которая могла бы сыграть роль респектабельной визитной карточки.

– Вы имеете в виду элементарную вежливость?

– Нет. Хотя о ней тоже забывать нельзя (поздороваться, представиться, справиться, удобно ли человеку говорить по телефону в данный момент, – все это не пустяки с точки зрения завоевания права на разговор). Но я имела в виду не это. Концентрация внимания на голосе позволяет многое узнать о человеке по тому, как он говорит. Отсюда недопустимость для журналиста неуверенности, растерянности, заискивания, с одной стороны, и нахальства, фамильярности, высокомерия – с другой. Спокойный, уверенный тон, четкое построение фразы, краткое, но веское обоснование звонка – и контакт налажен. Если не тотчас же, то через обусловленное время Вы нужные сведения получите.

– А если там автоответчик? Сейчас они сплошь и рядом включаются...

– Вот тут уже допустима маленькая хитрость: наговорить на автоответчик можно почти то же самое и тем же тоном, но слегка интригуя будущего собеседника. Чем заинтриговать, это всегда подскажет предварительно полученная информация.

– А можно какой-нибудь пример на этот счет?..

– Пример? Ну, вот я назову Вам два варианта записи на автоответчике, а Вы признаетесь, на какой из них Вам захотелось быстрее откликнуться. Идет?

– Как скажете.

– Один вариант:

«Уважаемый Алексей Владимирович! Убедительно прошу Вас перезвонить мне в редакцию по телефону... Нам хотелось бы опубликовать интервью с Вами по проблемам довузовского профессионального образования школьников. Встретиться для беседы мы могли бы в любое удобное для вас время. Корреспондент "Учительской газеты" Ирина Петровна Глебова».

Другой вариант:

«Уважаемый Алексей Владимирович! Вас беспокоит корреспондент "Учительской газеты" Ирина Петровна Глебова. После Вашего доклада на конференции в МГУ у нас к Вам возникло интересное предложение. Буду признательна, если Вы перезвоните мне в ближайшее время, чтобы договориться о встрече. Телефон мой... Всего доброго!»

Так на какой текст Вы отзоветесь быстрее?

– В принципе – и на тот, и на другой. Но быстрее, естественно, на второй. Он касается меня непосредственно, да к тому же в нем есть неизвестность...

– Ну, вот видите! Какой еще Вам нужен пример?.. Подобные «приемчики» не грех использовать и в случае связи с будущим собеседником по пейджеру.

– Телефон – автоответчик – пейджер... Но в таком случае в этом ряду могут рассматриваться и факс, и мобильный телефон, а при наличии компьютера – и модем. Ведь их тоже иногда приходится «подключать» к творческому процессу.

– Да, это все – оперативные средства связи, которые могут быть использованы в ходе творческого процесса и предполагают наличие у журналиста определенных профессиональных умений.

Второе звено в «техническом парке» журналиста – средства фиксации информации. Я продолжаю настаивать на том, что...

– ...основное из них – блокнот? Место которого вовсе не на музейных полках?.. А представляете, как это было бы здорово? Заходишь на ВВЦ, в павильон «Печать», а там один из стендов... Может быть, даже два... манят к себе пожелтевшими листочками: «Записные книжки Анатолия Аграновского», «Фронтовые блокноты Константина Симонова», «Рабочие тетради Евгения Богата»...

– Это и в самом деле было бы здорово. Подобные документы бесценны, и прикоснуться к ним глазом таким острословам, как Вы, в высшей степени полезно. Но я продолжаю настаивать на том, что блокнот для журналиста и сегодня важен не только в этой своей функции. Он должен использоваться наряду с диктофоном, в комплексе с ним. Их «сотрудничество», если на него настроиться, может быть очень продуктивным. В сущности, полная запись процесса общения на магнитную ленту показана только в случаях, когда задуман материал в жанре интервью или когда проводится блиц-опрос, групповое интервьюирование. Во всех прочих ситуациях включать диктофон надо время от времени, по мере того как возникает необходимость дословного сохранения речи партнеров по общению, при этом надо уметь снять у них напряженность, которая может возникнуть как реакция на запись. Не все же так привычны к журналистскому инструментарию, как политики или артисты. Значит, здесь тоже нужна продуманная тактика.

– Ну, а если человек принципиально не хочет, чтобы его записывали, а журналисту это надо?.. Допустим, когда имеешь дело с конфликтной ситуацией или занимаешься расследованием.

– Вы объединили два разных случая.

При изучении конфликтной ситуации, когда Вам приходится беседовать с людьми в условиях конфронтации «сторон», надо стремиться работать в нормальном режиме, который задается правовыми и этическими нормативами, но тактику записи беседы – так же, впрочем, как и тактику самой беседы, – стоит разрабатывать заранее и тщательнейшим образом.

А вот когда дело требует расследования, когда есть предположение, что, удалось «выйти на след» серьезного правонарушения или угрозы общественному спокойствию, – тут возможны необычные решения, ответственность за которые берет на себя журналист.

– То есть можно провести и скрытую запись?

– Если существуют к тому серьезные показания.

– Ну, а на пресс-конференциях, различных совещаниях?.. Разве там нет смысла в диктофонной записи?

– Когда-то есть, когда-то нет. Надо решать самостоятельно, в зависимости от задачи и срочности работы. Дело в том, что для качественной подготовки материала требуется расшифровка диктофонных записей, а это пока еще весьма длительный и трудоемкий процесс. Потому нередко журналисты идут по легкому пути: прослушивают запись и на слух выбирают для публикации фрагменты, которые показались заслуживающими внимания. Иногда даже передают текст приблизительно. В результате возникают и ошибки, и неточная расстановка акцентов...

– Но при записи в блокнот таких «ляпов» может быть еще больше!

– Так диктофон и появился для того, чтобы снять эту проблему. Зачем же с его помощью ее усугублять? Смотрите, как просто она решается: ход мероприятия и краткое содержание речей фиксируются в блокноте, а выступления, которые заинтересовали особо, пишутся на диктофон.

Всегда резонно заносить в блокнот имена, фамилии, названия, цифры (предварительно их проверив, конечно). Результатам наблюдения – во всяком случае «опорным деталям» увиденного – тоже место в блокноте.

Путевые заметки; идеи, неожиданно пришедшие в голову, осенившие вдруг догадки; размышления, требующие развития; опережающая информация о предстоящих событиях – подобные записи также удобнее хранить в компактном блокноте, который в любых условиях можно перелистать и пополнить. Короче говоря, блокнот побуждает думать – и этим надо дорожить.

Наконец, в блокнотах стоит вести и опись диктофонных кассет с кратким изложением их содержимого.

Естественно, при этом предполагается, что у журналиста всегда должен быть в полном порядке набор ручек – неизменных спутниц блокнота.

Сегодня в нашей профессиональной среде в ходу электронные блокноты. Помимо фиксирования оперативных сведений они дают возможность создания и компактной проблемно-тематической картотеки, и картотеки документов, и картотеки деловых связей. Но это уже особая тема разговора, потому что электронный блокнот – не что иное, как мини-компьютер, а отношения с «компьютерным миром» для нас – сфера чрезвычайной важности: они обернулись новой страницей не только в производстве массовых информационных потоков, но и в развитии способа журналистского творчества.

в начало

Беседа двадцатая

ЧТО НЕСЕТ НАМ С СОБОЙ КОМПЬЮТЕР!

– Редакция газеты «Известия» одна из первых в нашей стране организовала у себя компьютерный центр. Он назывался «Отдел информатики», и сотрудники других отделов приходили туда в основном для того, чтобы «запросить» у машины нужную им информацию и получить соответствующую распечатку. Помню то потрясение, которое пережила, увидев впервые подобное общение журналиста с машиной.

– Когда это было?

– С десяток лет назад. Может, немного больше...

А сегодня уже не только в редакциях столичных изданий, но и по всей России – редакционно-издательские настольные системы, компьютерная верстка, персональные компьютеры на рабочих столах журналистов. И самое главное в том, что они сразу взяли на себя много обязанностей по обеспечению творческого процесса, причем самых разных. Можете на своем опыте определить, какие именно?

– На своем?.. Ну, в электронный блокнот я заношу оперативные данные, контактные телефоны и адреса нужных людей... А за компьютером — работаю.

– Надо же, какое всеобъемлющее слово выбрал – «работаю»! За ним столько всего...

Большинство журналистов начинают свое сотрудничество с компьютером с того, что используют его как пишущую машинку для фиксации создаваемого текста. Но даже в этой своей роли он ведет себя вовсе не как пишущая машинка: следит за грамотностью, отсчитывает символы и строки, заботится о том, чтобы текст на дисплее был чистым, хотя готов принять от вас любую поправку, реагируя на малейшее движение мысли...

– И бывает так, что возникает чувство полного единства с ним. Твой мозг - твои руки - его клавиатура - его «мозг» - его монитор – все это будто единое целое!

– Да, так случается... И ты начинаешь к нему «прикипать». При этом «муки слова»... Не то что бы они перестают быть муками, но... Процесс письма оказывается намного организованней и легче.

– А может быть, тут субъективное ощущение?.. У кого-то так, у кого-то не так?

– Наверное. Исследования не проводила. Но, думаю, для подобных ощущений есть объективные предпосылки – с них я и начала свою хвалебную песнь компьютеру.

Вторая роль его в творческом процессе выходит за рамки отдельного творческого акта: чаще всего она связана со специализацией журналиста и оказывается сродни той роли, которую в былые времена для него играли тематические досье, усердно составлявшиеся собственными руками.

– Вы имеете в виду формирование баз данных для компьютера-одиночки?

– Да, только почему для компьютера? Журналист это делает для себя, накапливая сведения по интересующим его сферам действительности и облегчая тем самым свою будущую жизнь. Персональные базы данных, если хорошо организовать «дискетное хозяйство», могут дать такую экономию времени и сил в перспективе, такую основательность, а порой уникальность выводов, что их вполне можно рассматривать как один из путей интенсивного развития яркой творческой индивидуальности.

Кроме того, они создают возможность длительного систематизированного наблюдения за определенными объектами и тем самым обретают способность «подсказывать» темы. Допустим, Вы создали файл «Дорожно-транспортные происшествия в Москве», куда в течение двух-трех месяцев заносили все получаемые вами сведения. А в один прекрасный день обработали накопленный материал и обнаружили: подавляющее большинство аварий происходило в одном и том же муниципальном округе, в одном и том же микрорайоне. Почему? Вот вам и «указатель темы»...

– Кстати, обработку данных тоже может выполнять компьютер!

– Да, есть программы, дающие возможность использовать его и таким образом. Это уже его вмешательство в творческий процесс на уровне операций переработки информации. Представляете, какое это имеет значение при исследовании проблем?

– Конечно. По глубине и точности интерпретация происходящего может приблизиться к научной.

– Пока, однако, об этом говорить рано. В таком качестве компьютер сегодня освоен еще мало кем из коллег.

– А почему Вы не упоминаете о роли компьютера как источника информации? По-моему, в этом его основная ценность!

– Но мы пока беседуем о «компьютере-одиночке», как Вы изволили выразиться. А чтобы «черпать» из него информацию, требуется ввести его в компьютерные сети! Так что уж давайте сначала завершим перечень его «одиночных» доблестей.

– Да мы уж вроде бы все их рассмотрели!

– Вы упустили из поля зрения заключительную операцию творческого акта – авторское редактирование, а то бы вспомнили о способности компьютера помогать редактировать текст.

– Но это само собой... Программа «Редактор» – одна из первых, освоенных широким кругом потребителей «компьютерных услуг». И, кроме того, Вы о редактировании уже говорили в одной из бесед.

– Говорила, но – без акцента, попутно. А это важная роль компьютера, и ее стоит подчеркнуть.

Ну, а теперь давайте обсуждать Ваше утверждение. Итак, Вы считаете, что компьютер можно рассматривать как источник информации, и видите в этом его основную ценность?

– А разве нет? Или Вы можете каким-то иным путем получить материалы из Библиотеки Американского национального конгресса, как только пожелаете, причем не выходя из дома?

– Нет, другого пути пока не существует, но источником информации для меня будут именно эти материалы из Библиотеки Американского национального конгресса, а не компьютер.

– То есть?.. А, ну да... Но компьютер же обеспечивает к ним доступ!

– Во-первых, не компьютер, а компьютерные сети, в данном случае Интернет, всемирное объединение взаимосвязанных компьютерных сетей. А во-вторых, чтобы получить к материалам доступ, надо, чтобы они оказались в информационных ресурсах сетей. С этой точки зрения компьютер в комплексе с модемом может передавать и получать информацию по обычным телефонным линиям – в ходе творческого процесса он оказывается для журналиста транслятором запрашиваемой им информации, сосредоточенной на серверах сетей.

– Допустим, мне это все абсолютно понятно. Я просто не детализирую технологический процесс, когда говорю «компьютер – источник информации». Так сказать, допускаю не очень корректное условное обозначение. Но для пользователей книги, по-моему, стоит подробнее пояснить все, что касается сетей. К примеру, серверы – что это такое?

– Да, Вы правы... Так вот: сначала – что такое сеть. Первоначально это было соединение кабелем нескольких компьютеров, позволявшее пользователям обмениваться информацией, оставаясь на своих рабочих местах. Сегодня понятием «компьютерная сеть» обозначается управляемое из определенного центра коммерческое или некоммерческое, кабельное или беспроводное объединение компьютеров, обеспечивающее пользователям:

1) возможность общего доступа к накопленным информационным ресурсам,

2) практически неограниченное распространение производимых информационных продуктов,

3) свободное общение, даже личное.

Существующие компьютерные объединения различаются по масштабу: есть сети локальные (сеть Московского университета или наша факультетская сеть), региональные (сеть Средневолжской коммуникационной компании, имеющая узлы в Ульяновске, Саратове, Пензе, Димитровграде, Тольятти, Уфе, Йошкар-Оле), национальные (одна из таких в России – «Релком», или официально «Eunet/Relcom»), международные (такова сеть RUHER/Radio-MSU, строящаяся на базе научно-исследовательских центров ядерной физики России и стран СНГ, основной узел которой размещен в Гамбурге, а центр управления – в НИИ ядерной физики МГУ), глобальные – к таковым и относится Internet, эта «всемирная паутина», охватывающая в настоящее время все континенты. Число пользователей Internet в мире строго подсчитать практически невозможно, но, по оценкам специалистов, оно составляет не менее нескольких десятков миллионов человек. Сколько среди них журналистов, неизвестно, но с уверенностью можно сказать, что число их стремительно растет: ведь доступ к богатейшим информационным ресурсам, который предоставляет сеть, и облегчает их труд, и открывает возможности более уверенной, качественной работы в процессе творчества; по всемирной компьютерной сети можно рассылать готовые выпуски газет, журналов и микрофонные папки радиостанций. И не случайно с развитием этой сети связывают новый этап в информационной революции грядущего века.

Персональный компьютер или рабочая станция какой-либо локальной компьютерной сети получают доступ к глобальной сети Интернет через сервис-провайдера – организацию, сеть которой имеет постоянное подключение к Интернету и предоставляет услуги другим организациям и отдельным пользователям. Заплатив определенную сумму, владелец компьютера получает абонентский номер, пароль и, связавшись с их помощью с провайдером (поставщиком услуг), может беспрепятственно войти в Web (World Wide Web) – специальное программное обеспечение для работы в Internet, подобное в некотором отношении информационному табло в аэропорту. Вот теперь, найдя соответствующую Web-страницу через броузер Web – часть программного обеспечения, благодаря которой удается перемещаться по «волнам Internet», мы с Вами и можем добраться до материалов Библиотеки Американского национального конгресса, если они нам понадобились. Потому что на серверах интернетовских сетей они, конечно, есть (сервер – устройство для хранения информационных ресурсов, предоставляемых целому ряду пользователей).

– И какими же опасностями может угрожать журналисту использование таких совершенных информационных технологий? Я так понимаю, что Вы имели в виду именно это в начале беседы, когда подчеркивали необходимость понимать, что даже самая «умная» техника – только техника?..

– Да, я считаю важным подчеркнуть, что компьютер в руках человека, недостаточно отчетливо осознающего весь комплекс задач, из решения которых складывается процесс журналистского творчества, может из бесспорного блага превратиться в зло. Недавно в контрольной работе, предлагавшей охарактеризовать систему источников информации для журналиста, кое-кто из наших студентов, ничтоже сумняшеся, написал: Internet, телевидение, анонсы информационных агентств, полученные по электронной почте. Представляю, с какой охотой такой «профессионал» будет «гулять» в Интернете, выискивая для своей газеты «что-нибудь этакое», вместо того чтобы окунуться в живую жизнь.

– Да это болезни роста! Попадет в редакцию – и все сразу встанет на место. Получит анонс о каком-то событии по электронной почте – и помчится смотреть, что там происходит.

– Или не помчится, а сядет за тот же компьютер и оперативно выдаст «новость» на основании этого самого анонса, в лучшем случае догадавшись проверить сообщение по телефону.

– Ну, и что же здесь плохого? Оперативно же!

– Да. Но только если мы ограничим свои умения этим, кто анонсы-то будет готовить? Главное для журналиста – научиться вылавливать новости непосредственно из реальности, из жизни, видеть ее изменения, чувствовать, как назревают проблемы. Иначе журналистика превратится в средство тиражирования виртуального мира и перестанет выполнять роль, для которой она возникла. Следует отчетливо понимать, что компьютер – средство обработки, хранения и передачи информации, но никак не средство сбора первичной информации.

– Но мир, отражаемый в средствах массовой информации, тоже в известной степени виртуальный: он неадекватен реальной действительности, Вы же сами это признали, рассказывая о трансформации фактов.

– Да, но не настолько, чтобы лишить человечество возможности ориентироваться в окружающем. Из-за того, что полная адекватность информационной картины мира его реальной картине невозможна, неизбежной оказывается определенная степень мифологизации общественного сознания. Она и приводит к «сбоям» в ориентации. Достаточно вспомнить многочисленные гимны «мирному атому», обернувшиеся Чернобыльской трагедией. Однако ж спохватились, засуетились, стали искать выход... Без прессы это было бы практически невозможно. Уже сейчас многие авторитетные специалисты оценивают Интернет неоднозначно, видя в нем и определенную опасность, особенно для подрастающего поколения и психически неустойчивых лиц.

Мифологизированная картина мира, создаваемая с помощью журналистики, – это продукт, ориентированный на постепенное уточнение. Виртуальный мир, возникающий при компьютерном моделировании, – своего рода расширяющаяся вселенная, имеющая одной из своих тенденций отлет от действительности, отрыв. Так что возникновение современных информационных технологий совсем не устраняет общественной потребности в журналистике как особом социальном институте, особом виде деятельности. Поэтому сегодня перед нами стоит очень серьезная задача: построить отношения с компьютером так, чтобы не мы были при нем, а он при нас. В противном случае он так же ударит по нашим творческим возможностям, как неправильно используемый диктофон. Впрочем, не будем повторяться!

в начало

ГЛАВА 5.

ПОЧЕМУ ВАЖНЫ ПРОФЕССИОНАЛЬНО-НРАВСТВЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, НАПРАВЛЯЮЩИЕ ПОВЕДЕНИЕ ЖУРНАЛИСТА

Беседа двадцать первая

В ЧЕМ ГАРАНТЫ УСПЕШНОЙ РАБОТЫ!

– Итак, нам осталось рассмотреть четвертую составляющую способа творческой деятельности журналиста – профессионально-нравственные регуляторы поведения...

– Признаться, я все-таки не вполне понимаю, почему разговор о поведении журналиста возникает при характеристике способа деятельности. Ведь способ – «копилка» опыта, он несет в себе специфику деятельности как таковую, а поведение – проявление личности, можно даже сказать – индивидуальности!

– Ловлю на ошибке: при характеристике способа деятельности разговор возникает не о поведении журналиста, а о профессионально-нравственных регуляторах поведения, то есть о неких общих, надличностных представлениях, зафиксированных в профессиональной морали как некие моральные заповеди, добровольно принятые сообществом журналистов к исполнению, а затем прошедшие «научную обработку».

– Надличностные представления? Это все равно что требования... А каким образом требование согласуется с представлением о свободе творчества? Между прочим, она законодательно закреплена!

– И Вы считаете, что свобода творчества может быть абсолютной?! Ориентация на безграничную свободу – признак непрофессионализма. Суть в том, что условиями своего труда журналист поставлен в положение, когда чуть ли не на каждом шагу он должен, хочет того или нет, делать выбор, в том числе и моральный. А это значит, что для определения своих предпочтений ему приходится опираться на некие представления, признанные им в качестве эталонов. Они тоже выступают как реальные компоненты деятельности, поскольку непосредственно участвуют в организации творческого процесса, в известной степени ограничивая или, напротив, неправомерно расширяя его свободу в зависимости от их характера и содержания.

– Каким образом?

– Через механизмы самоуправления. Человек ведь тоже система самоуправляемая, и его поведение – не что иное, как проявление взаимосвязи со средой: оно складывается из реакций на ее изменения, то спонтанных, то осознанных, сопряженных с выбором, с принятием решения. В случае выполнения профессиональных обязанностей среда обретает для человека характер конкретных условий деятельности. Чем сложнее они, тем сложнее добиться адекватности поведения.

– А конкретные условия деятельности – это обстоятельства, на фоне которых она разворачивается?

– Да, но не просто на фоне, а в непосредственной связи с ними. Эти обстоятельства влияют на ее течение – то благоприятно, то неблагоприятно, и случается, сразу и не определишь, каким именно окажется влияние.

Лучше всего условия деятельности изучены профессиологами (профессиология – область психологии, изучающая общее и особенное в разных родах и видах профессиональной деятельности человека). Они делят условия на две группы: предметные, куда входят микроклиматические и гигиенические обстоятельства, сопутствующие процессу деятельности, и социальные, объединяющие в себе нормативно-законодательные и психологические факторы, которые заявляют о себе постольку, поскольку всякая деятельность, так или иначе, выходит на общественные контакты.

Так вот: и предметные, и социальные условия творческой деятельности журналиста отмечены предельным разнообразием и очень высокой динамичностью.

– То есть мы можем оказаться на земле, под землей и на небе?..

– А разве нет? Так оно и бывает. При этом всегда журналистская работа идет в жестком режиме времени, при непрерывной смене условий, неотделима от межличностного общения, которое, как мы знаем, чаще всего представляет собой психологическое взаимодействие практически незнакомых людей, далеко не одинаково заинтересованных в самом факте такого взаимодействия. Вдобавок все решения в ходе творческого процесса приходится принимать индивидуально – притом, что существует коллективная ответственность за продукт творчества. Отсюда – неизбежность для журналиста повышенной мобильности, повышенного интеллектуального и эмоционального напряжения. Как в таких обстоятельствах обеспечить и высокую результативность деятельности, и хорошее качество?

Вот тут и приходят на помощь выработанные мировым журналистским сообществом профессионально-этические стандарты, способные послужить ориентирами при принятии оперативных решений. Они определяют тот коридор, в границах которого расположено свободное творческое пространство для журналиста.

– Значит, профессионализм журналиста предполагает способность чувствовать эти границы?

– Не просто чувствовать – действовать в них! Стоит выйти за эти границы – и неизбежно возникнет напряженность в отношениях либо с адресатом информации, либо с источниками информации и действующими лицами публикаций, либо с коллегами, либо с властью – напряженность, чреватая неприятностями личного и общественного характера. А не выходить за них весьма трудно, потому что к этому то и дело подталкивают противоречия социальной жизни, разрешение которых зависит далеко не от журналистов.

– Вы ведете речь об экономической зависимости отечественных средств массовой информации от финансовых воротил?

– Не только. Социальная практика изобилует противоречиями самого разного характера. Сталкиваясь с ними, журналисты попадают в нравственные коллизии, для которых нет однозначных решений, пригодных на любой случай. Всякий раз их приходится находить самостоятельно, соотнося реальные обстоятельства и те эталоны, которые существуют в сознании. И если в качестве таких эталонов для журналиста выступают профессионально-этические стандарты, которые определились за время существования нашей профессии как условия успешности деятельности, степень точности профессиональных решений возрастает.

– Говоря о стандартах, Вы имеете в виду, очевидно, кодексы профессиональной этики, существующие в журналистских сообществах?

– Не сами кодексы, а те постулаты, которые в них изложены и которые чаще всего являются совместным продуктом стихийно-интуитивного нормотворчества журналистских масс и профессиональной этики как науки. При этом, вот какое обнаружилось интересное обстоятельство. Когда исследователи провели анализ 59 кодексов, принятых журналистами разных стран в разное время и при разных политических ситуациях, сгруппировав изложенные в них положения по частотности упоминаний, оказалось, что в профессиональном сознании мирового журналистского сообщества доминируют те представления, в которых отражены требования к выполнению объективно сложившихся обязанностей журналистики в обществе. На первое место вышло требование правдивого и честного распространения новостей (в 53 кодексах). Второе и третье место поделили требования признавать и обеспечивать право людей на свободное выражение мнений и свободное получение информации (42 кодекса)...

– Сегодня таких кодексов много больше, и расклад может оказаться другим. По-моему, нужны более серьезные основания для систематизации подобных представлений.

– Абсолютно с Вами согласна. И такие основания есть. Это направленность постулатов, заявляемых в кодексах, и степень их универсальности. При внимательном рассмотрении под таким углом зрения обнаруживаются три уровня представлений, которые в совокупности и образуют систему профессионально-этических регуляторов поведения. В соответствии с традициями отечественной этики они могут быть обозначены как категории, принципы и нормы.

– Категории, как я понимаю, – это положения наиболее фундаментальные...

– ...а главное – направленные на формирование моральных устоев деятельности, образующих основу профессиональной журналистской позиции. Категории – доминанта системы профессионально-этических регуляторов, определяющая ключевые установки на профессиональную деятельность.

– Мне кажется, в этом плане вообще надо исходить из того, что журналист, прежде всего, должен быть человеком нравственным.

– Да, конечно, как и всякий уважающий себя член общества. Мы уже говорили об этом: есть некоторые общие стандарты поведения, выступающие как признак нравственной зрелости и культуры личности. Но сейчас речь о моментах дополнительных, обусловленных профессией!

Определяющей среди категорий является категория профессионального долга. Можете объяснить, почему?..

– В слове «долг» звучит императив, повеление выполнять обязанности...

– Да, объективная сторона профессионального долга в любом случае есть отражение обязанностей, которые выпадают на долю представителей данной профессии в обществе. Подчеркиваю: не служебных обязанностей, задаваемых должностной инструкцией, а тех, которые порождаются включенностью человека в определенное профессиональное поле независимо от его конкретного места в этом поле. А вот субъективная сторона, связанная с личностным началом профессии, состоит в том, что готовность к исполнению этих обязанностей изъявляется членами профессиональной общности добровольно и становится для каждого из них внутренним условием существования в данной профессиональной сфере. Так что императив, о котором Вы упомянули, повеление выполнять взятые на себя профессиональные обязанности, исходит прежде всего от самого человека. И только если в поведении личности обнаруживаются сбои, раздается повелительный голос профессионального окружения, объединенного общим пониманием добровольно принятого профессионального долга.

– Но круг обязанностей любой профессии широк, и не все из них по плечу каждому члену сообщества. Ведь даже такой замечательный профессионал, как хирург-кардиолог Дебейки, едва ли бы взялся делать нейрохирургическую операцию.

– Безусловно. В соответствии с внутрипрофессиональной специализацией выработался и механизм специализации профессионального долга: в процессе профессионального становления человека, «внедрения» его в профессиональную среду происходит самоопределение профессионального долга – точно так же, как и в специализированных звеньях профессиональной общности.

– А в журналистике это может быть связано еще и с политической позицией.

– Верно... В целом содержание профессионального долга журналиста достаточно полно описано в «Международных принципах журналистской этики», принятых в 1983 году на IV Консультативной встрече международных и региональных журналистских организаций в Париже и Праге. «Первейшая задача журналиста, – провозглашает этот документ, – гарантировать людям получение правдивой и достоверной информации посредством честного отражения объективной реальности». Здесь – сердцевина общей формулы профессионального долга, включающей в себя еще ряд важных моментов:

1) заботиться о том, «чтобы общественность получила достаточно материала, позволяющего ей сформировать точное и связное представление о мире»;

2) способствовать «общедоступности в работе средств массовой информации»;

3) выступать «за всеобщие ценности гуманизма, прежде всего за мир, демократию, социальный прогресс, права человека и национальное освобождение»;

4) «способствовать процессу демократизации международных отношений в области информации и коммуникации, в особенности охранять и укреплять мир и дружеские отношения между народами и государствами».

Наверное, можно более четко, более широко обозначить, что и как обязуется делать профессиональное журналистское сообщество в соответствии с теми функциями, которые вызвали журналистику к жизни. Однако сущность профессионального журналистского долга здесь «схвачена».

Вместе с тем ясно, что в рамках этой общей формулы каждое средство массовой информации (да и каждый журналист) осознанно или неосознанно формирует свое, конкретизированное представление о профессиональном долге, ориентируясь на особенности отражаемой сферы действительности, на состав и ожидания аудитории, на свою идейно-политическую платформу. Так определяется характер средства массовой информации, его лицо; так складывается творческая индивидуальность журналиста.

Каким образом это происходит, довольно наглядно демонстрирует пример «Новой газеты». Основанием для самоопределения профессионального долга в данном редакционном коллективе стали не характеристики аудитории и отражаемой сферы действительности, а та гражданская платформа, на базе которой в сложных ситуациях нравственного выбора сформировалось ядро редакции. Близость жизненной позиции позволила журналистам четко определить и задачи, которым они подчинили свою деятельность, и критерии отношения к действительности, которые они приняли. Главный редактор в свое время сформулировал эти задачи так:

1) сделать прозрачной для читательской аудитории деятельность властных структур, тем самым поставив ее под контроль широкой общественности;

2) помочь человеку в условиях социального расслоения, социальной нестабильности и незащищенности выстоять, выжить, не потерять чувства человеческого достоинства, способности к сопереживанию и взаимодействию, ощущения радости жизни;

3) вопреки тенденциям к засорению речи, сопутствующим периоду общественной ломки, нести в аудиторию яркий, живой, выразительный русский язык.

– Но это как бы дополнительные моменты по отношению к общему представлению о профессиональном журналистском долге, расширяющие его...

– В чем-то расширяющие, в чем-то конкретизирующие, но ведь не противоречащие сути формулы! Не противоречит ей и тот критерий отношения к действительности, который они превратили для себя в основной девиз: «Нравственность выше политики!» Вдумайтесь, какой глубокий смысл. Никакая политическая целесообразность не может оправдать безнравственный поступок, никакая политическая целесообразность не может оправдать журналистскую ложь... Определен тот нравственный коридор, в рамках которого редакция стремится работать.

– Но у них тоже бывают ошибки!

– Совсем избежать ошибок трудно. Надо научиться достойно выходить из сложных ситуаций. Не честь мундира, а истина дороже – вот чем руководствуются нормальные люди в подобных обстоятельствах.

– А как в таком случае выглядит самоопределение профессионального журналистского долга в «желтой прессе»? Ведь там изначально предполагается вранье!

– Кто это Вам сказал?.. По определению там заложено нечто иное: «желтая пресса» ориентирована на то, чтобы получать доходы за счет удовлетворения примитивных информационных интересов публики, но вовсе не на то, чтобы ее дурачить. И нельзя сказать, что в коллективах бульварных газет совсем не понимают этого. Заместитель главного редактора «Экспресс-газеты», например, выступая на одной из научно-практических конференций, довольно четко обозначил, как понимают свой профессиональный долг его коллеги: «Да, мы работаем с тем, что запрашивает наша аудитория: со сплетнями, слухами. Но мы видим свою задачу в том, чтобы проверить их и дать людям понять, где, правда, а где туфта».

– Хорошо, а вот как увязать самоопределение профессионального долга с бурными разговорами о том, что пресса теряет свою независимость, подчинившись финансово-промышленным магнатам?

– Да, тут Вы попали в точку... Зависимость прессы от финансово-промышленного капитала, как правило, означает превращение ее в орудие борьбы враждующих экономических групп. Перед редакционными коллективами встают задачи, обусловленные не исконно присущими журналистике функциями, а интересами структур, в деятельность которых они оказываются включены поневоле. Это фактор, способный существенным образом деформировать процесс самоопределения профессионального долга, как для всего редакционного коллектива, так и для отдельного журналиста.

Мало того, нередко в подобных случаях журналист оказывается ввергнут в пучину деонтологических противоречий. Дело в том, что служебный долг, выступающий как регулятор взаимодействия членов производственных коллективов (в том числе творческих) и отражающий своей объективной стороной функциональные обязанности участника производственного процесса, вменяемые ему должностной инструкцией на основе административно-ответственной зависимости, может в этих условиях потребовать от журналиста пренебрежения профессиональным долгом. Коллизии такого рода решаются по-разному, но всегда драматично: одним приходится по собственной воле или против нее оставлять редакцию, другие постепенно превращаются в циников, для которых профессиональный долг – не более чем пустые громкие слова...

– Но это очень похоже на те времена, когда журналистика была в объятиях коммунистической партии!

– Похоже, поскольку и в том, и в другом случае имеет место утрата журналистикой ее самостоятельной роли. Но разница есть: зависимость советской журналистики от власти, от «руководящей роли компартии» урезала ее общественные полномочия, препятствуя выполнению профессионального долга в полном объеме; а зависимость от финансово-экономических структур подменяет их, провоцируя пренебрежение профессиональным долгом.

– А в принципе возможны ситуации, когда профессиональный долг и служебный долг совпадают?

– Совпадают – не совсем подходящее слово. Мне представляется, что в идеале служебный долг как бы опосредует выполнение профессионального долга, обслуживает этот процесс, и все противоречия, которые при этом возникают, в нормальной ситуации, разрешаясь, влекут за собой совершенствование деятельности...

– Можно Вас попросить привести пример?

– Ну, представим себе такой эпизод. Вы делаете материал в номер, и сдать его нужно не позже 11 часов. Служебный долг обязывает Вас быть пунктуальным, поскольку от этого зависит нормальное течение производственного процесса. А текст почему-то не идет, не пишется. Вы перечитываете снова и снова набранные на компьютере абзацы и вдруг понимаете: для выводов, на которые Вы замахиваетесь, информации мало. Чтобы избежать ошибки, нужно срочно доисследовать одно из событий – это требование профессионального долга. Ясно, что к 11.00 Вам не успеть... Как можно разрешить такое противоречие?

– Очень просто: пойти в секретариат или к редактору отдела и сказать, что вовремя материала не будет. Пусть либо ставят замену, либо планируют в досыл.

– А какая гарантия, что в досыл Вы успеете?.. Замена требует времени. Возникает опасность сорвать график подписания номера, а вместе с ней – угроза штрафа. Вы нарушили свой служебный долг, повинуясь долгу профессиональному, и можете схлопотать административное взыскание. Зато впредь будете умнее!

– Это Вы и называете совершенствованием деятельности?!

– В том числе и это. Но не только. Могут быть приняты меры по улучшению планирования, по улучшению организации работы редакции.

– Вот еще какой у меня вопрос: иногда рядом с понятием «профессиональный долг» Вы ставите слово «задачи». Почему? Это же не синонимы...

– Не синонимы! Задачи в данном случае – продукт осознания профессионального долга в конкретных условиях; если хотите, продукт самовозложения профессионального долга. Между ними двухсторонняя связь: на основе понимания долга формулируются задачи – по характеру задач можно увидеть, как профессионал понимает свой долг.

Тесно связаны с категорией профессионального долга категории «профессиональная ответственность» и «профессиональная совесть». Объективную основу содержания первой составляет реально существующая зависимость между результатом профессиональной деятельности и теми последствиями, которые он может иметь для общества и за которые общество имеет право с профессионала спросить. В этом смысле профессиональная ответственность выступает, как частный случай социальной ответственности и призвана свести к минимуму негативные последствия, стимулируя качественное выполнение профессионального долга. Однако в нашем вероятностном мире полностью их не исключить, профессиональный риск есть неизбежный момент всякого творчества. Субъективная сторона профессиональной ответственности и складывается как осознание профессиональной общностью своей причастности к последствиям того, что она делает, допустимой степени риска и готовности, что называется, платить за риск. Это в полной мере относится и к журналистике. В «Международных принципах журналистской этики» раздел «Социальная ответственность журналиста» звучит следующим образом: «В журналистике информация понимается как общественное благо, а не как предмет потребления. Это означает, что журналист разделяет ответственность за переданную информацию. Он ответственен не только перед теми, кто контролирует средства массовой информации, но, прежде всего перед широкой общественностью, принимая во внимание различные социальные интересы. Социальная ответственность журналиста требует, чтобы во всех обстоятельствах он действовал в соответствии со своим нравственным сознанием».

– Непонятно только, что значит «разделяет ответственность». С кем разделяет?..

– С источниками информации, надо полагать. Суть в том, что здесь декларируется понимание той связи, которая существует между информацией, поставляемой обществу журналистами, и общественным благом, – при готовности отвечать за ее качество.

– Попросту говоря, журналисты отдают себе отчет: если кто-то из них превысит допустимую меру риска и даст непроверенную информацию, способную нанести обществу урон, ему по праву не поздоровится.

– Да нет, они не просто отдают себе отчет. Готовность к ответу они провозглашают как постулат своей нравственной позиции! Фактически профессиональная ответственность есть осознание нравственных обязательств журналистского содружества перед обществом гарантировать высокое качество исполнения своего профессионального долга.

– А в чем объективное начало категории «профессиональная совесть»? Насколько я понимаю, совесть вообще – это что-то вроде камертона моральности человека. Такой внутренний инструмент для измерения «нравственной температуры» поступков. Нормальная «температура» – и тебе хорошо, совесть у тебя спокойна. Пошли «температурные сбои» – и она тебя начинает «грызть», напрочь лишает нормального самочувствия.

– Выходит, не только «измеряет температуру», но и действует на нервы?.. Именно в этом суть. Объективное начало профессиональной совести как раз в том и состоит, что эта категория отражает зависимость внутреннего состояния человека от оценки его профессионального поведения и результата деятельности – собственной и со стороны коллег. Критерием для такой оценки выступает отношение к профессиональному долгу. Субъективно складывающееся представление о том внутреннем комфорте или дискомфорте, который возникает вследствие этого обстоятельства, в функциональном плане способно играть двоякую побудительную роль, стимулируя ответственное профессиональное поведение и предупреждая безответственное.

Так что профессиональная совесть для журналиста – не просто «термометр», не просто чуткий индикатор соответствия его индивидуального профессионального поведения нравственным меркам профессиональной общности, но наряду с ответственностью и «подстрекатель» к оптимальному решению проблемных ситуаций, возникающих в процессе выполнения профессионального долга.

– Это в том случае, если она у человека есть.

– Да, конечно... Разговоры о нравственном кризисе в сегодняшней российской журналистике возникают не на пустом месте. Тем острее необходимость в осознании профессионально-этических категорий, образующих фундамент системы нравственных регуляторов журналистского поведения. Здесь – начало пути к формированию моральных убеждений, а затем и моральных чувств, возникновение которых свидетельствует о сложившейся нравственной платформе личности.

Становление профессиональной нравственности – это длительный и непростой процесс. Но начало ее для личности – всегда момент осознания принципиально важных вещей, описанных в способе творчества. В ряду их для журналиста – еще одна пара категорий: профессиональное достоинство и профессиональная честь.

Профессиональное достоинство восходит к таким объективно существующим обстоятельствам, как роль того или иного профессионального содружества в жизни общества и роль конкретной личности в жизни данного содружества. Отражение этой роли в сознании содружества, в сознании личности образует более или менее устойчивое представление о значимости профессии и собственной значимости, о необходимости соответствовать этой значимости каждым своим поступком. Поэтому профессиональное достоинство оказывается одним из существенных мотивов ответственного профессионального поведения.

Профессиональная честь – категория, в которой отражается объективно существующая зависимость между отношением общества к данной профессии и ее нравственным уровнем. Проявляя себя как представление о необходимости соответствовать нравственным стандартам человечества, с одной стороны, и нравственным стандартам профессионального содружества – с другой, профессиональная честь оказывается столь же значительным мотивом ответственного профессионального поведения, сколь и профессиональное достоинство.

– Значит, профессиональное достоинство, и профессиональная честь журналиста не так жестко связаны с выполнением профессионального долга, как ответственность и совесть? Не напрямую?

– Почему же? Разве ответственное профессиональное поведение не есть, прежде всего, выполнение профессионального долга? Категории профессиональной этики с большей или меньшей точностью описывают реально существующие механизмы, формирующие в журналистском сообществе нравственную платформу, благодаря которой при всех противоречиях, при всех столкновениях противоречивых тенденций в конечном итоге журналистика оказывается способной выполнять свои общественные обязанности.

– У меня все-таки складывается впечатление, что мы несколько преувеличиваем роль морали. Есть же еще и правосознание журналиста, есть законодательные документы, призванные регламентировать деятельность СМИ!

– Да, право – тоже инструмент регулирования отношений журналистики и общества, и его значение архиважно. Но это – инструмент воздействия на журналистику со стороны общества, если хотите – инструмент принуждения. А профессиональная мораль возникает как результат добровольного приятия журналистским корпусом тех обязательств перед обществом, выполнение которых создает оптимальный режим взаимодействия, причем не только между журналистикой и обществом, но и внутри журналистского корпуса. Поэтому в системе саморегуляции профессионального журналистского поведения она оказывается звеном, опосредующим действие правосознания.

Попросту говоря, знать законы журналист должен, но исполнение их во многом зависит от уровня его нравственной зрелости и профессионально-этической грамотности.

в начало

Беседа двадцать вторая

ЧТО «ОСЕДАЕТ» В КОДЕКСАХ!

– Второй «этаж» морального сознания профессиональной общности журналистов образуют представления, которые профессиональная этика обозначает как нравственные принципы поведения.

Надо сказать, в профессиональном журналистском обиходе понятие «нравственные принципы» не обрело строгого терминологического смысла. Чаще всего оно употребляется при кодификации стихийно сложившихся норм профессиональной морали для обозначения тех из них, которые представляются наиболее важными.

– Это когда создаются кодексы?..

– Да, кодексы, хартии, декларации... Иногда слово «принципы» выносится в название всего документа, иногда – в названия разделов. Но под таким заголовком нередко оказываются объединены положения разнородные, разной степени универсальности (иногда не имеющие прямой связи с нравственными отношениями). Например, тезис о свободе печати, постулирующий одно из неотъемлемых прав человечества, и рекомендация проводить резкую грань между сообщением новостей и выражением мнений, носящая вполне конкретный профессиональный характер...

– Но это такая же нестрогость, с какой мы встречаемся при употреблении в журналистском обиходе понятия «профессиональная этика». Меньше всего им пользуются в его основном значении, как мы его выше определили: научная дисциплина, изучающая профессиональную мораль, область этики. Для большинства журналистов профессиональная этика – или некий свод рекомендаций к разрешению сложных в моральном отношении творческих ситуаций, или измеритель нравственности их поведения. Так и говорят: «Он ведет себя в высшей степени неэтично!»

– Но это все очень взаимосвязано! Профессиональная этика как наука в своем прикладном назначении и предполагает выработку рекомендаций для разрешения ситуаций морального выбора. Соответствие или несоответствие поведения журналиста таким рекомендациям дает основания для заключения о степени его моральности. Значения понятий «моральность» и «этичность» сближаются, они становятся в языковой практике взаимозаменяемы. Иное дело, что параллельно идет и другой процесс: под влиянием стремления журналистов к успешному результату деятельности моральные предписания складываются непосредственно в ходе профессиональной практики, независимо от науки. Профессиональная этика изучает их, описывает, объясняет, систематизирует, уточняет, превращает в рекомендации...

– Круговорот веществ в природе!

– В известном смысле – да! Тут мы имеем дело с общей закономерностью взаимодействия теории и практики. Практика, это вечно зеленое дерево жизни, постоянно рождает новое, пригодное или непригодное для совершенствования способа деятельности. Теория – повивальная бабка этих открытий, определяющая их ценность, их путь в мир, подсказывающая область новых открытий.

Но вернемся к принципам.

– Мне бы хотелось четко понять, чем нравственные принципы отличаются от категорий.

– Законно! Категории профессиональной этики, как Вы, надеюсь, помните, описывают профессиональные представления, образующие нравственную платформу деятельности. Принципы же складываются в практике как ее инструментарий: они предписывают определенное отношение, определенное поведение, необходимое для достижения успешного результата.

– Так это профессиональные правила, определяющие методологию и технологию деятельности! То, о чем уже была речь?..

– Нет, это не одно и то же. Принципы деятельности – действительно, правила, отражающие имманентно присущие ей закономерности и потому играющие при ее осуществлении основополагающую роль. Но в данном случае речь идет о той части деятельности, которую составляет профессионально-нравственное поведение журналиста, то есть система его реакций в виде поступков на отношения с людьми, с обществом, с профессиональной общностью в ходе решения профессиональных задач. Поэтому принципы как понятие профессиональной этики есть не что иное, как основополагающие правила морального поведения в процессе профессиональной деятельности.

– Тогда что же такое нормы? В обыденной речи поведение связывают с нормами...

– И не случайно. Нормы – тоже правила поведения, но они действуют в более локальных условиях. Однако не будем спешить, мы еще далеко не завершили разговор о принципах.

Существенной особенностью принципов является их универсальный характер. Работает ли журналист с источниками информации, выходит ли на контакт с действующими лицами будущих публикаций, обращается ли к аудитории, взаимодействует ли с представителями власти или с коллегами в ходе творческого процесса – во всех таких случаях он, если это достойный профессионал, сознательно или бессознательно опирается на принципы как на профессиональные нравственные заповеди, следуя которым никогда не потеряешь чувства ответственности, не уронишь своего профессионального достоинства, не запятнаешь чести – словом, будешь жить в ладу с совестью.

– И каковы же эти заповеди? Правдивость и объективность?..

– Обычно правдивость и объективность рассматривают как главные принципы журналистской деятельности, и содержание их при этом выходит далеко за рамки моральной стороны поведения.

Нравственные принципы, на мой взгляд, образуют следующий ряд:

1) соблюдать приоритет общественных интересов и общечеловеческих гуманистических ценностей перед групповыми, проявляя во всех случаях профессионального поведения гражданскую зрелость;

2) соблюдать законы своей страны и международные правовые акты, обнаруживая уважение к демократическим институтам общества;

3) соблюдать общепринятые нормы морали, а также стандарты культуры взаимоотношений, проявляя глубокую человеческую порядочность, воспитанность, уважение к чести и достоинству личности;

4) выполнять все профессиональные действия обдуманно, честно, тщательно, проявляя добросовестность и настойчивость, а при необходимости – мужество.

– Было бы очень здорово, если бы эти принципы выполнялись! Но практика, по моим наблюдениям, расходится с ними очень и очень сильно. Приоритеты общественных интересов, говорите? А между тем одна за другой перекупаются газеты и программы для того, чтобы их приспособить к борьбе за интересы экономических групп!

– Но мы уже обсуждали это... Журналистская практика, равно как и практика любой другой деятельности, не дистиллированная водица. Плюсы и минусы существуют в ней вперемешку. Различать их можно только по ориентирам, роль которых выполняют и нравственные принципы.

Как-то в «Общей газете» было опубликовано интервью Сергея Варшавчика с известным телевизионным ведущим. Так вот, этот тележурналист высказал весьма своеобразное представление о приличиях. Заметив, что судиться с «Московским комсомольцем» не будет (неприлично – все равно что драться с пьяной бабой), он недвусмысленно заявил: «Лучше я их оскорблю, и пусть они со мною судятся». Потом добавил: «Я оскорбляю людей, с которыми считаю ниже своего достоинства выяснять отношения содержательно». Согласитесь, тут есть от чего вздрогнуть...

Нравственные принципы – не приказ командира. Это именно заповеди, и журналисты делятся на тех, кто им следует, и тех, кто ими пренебрегает. Тот же тележурналист в упомянутом интервью высказался насчет журналистской этики вот как: считаю, что ее в природе не существует. Такие есть. И если профессиональная среда по отношению к ним лояльна, если она не кипит возмущением, значит, она больна, причем серьезно: потеря ориентиров грозит дорогой в никуда. Слава Богу, в нашем журналистском корпусе появились заметные признаки выздоровления. Как написала в журнале «Четвертая власть» Инна Руденко, лауреат премии «Золотое перо» в номинации «Мастер», «маятник качнулся в другую сторону». Ее слова: «Политическими принципами, вероятно, поступиться можно. Этическими – никогда» – могут восприниматься как лозунг дня.

– Насколько я понимаю, этические принципы «работают» только в том случае, если у журналиста сформирована соответствующая нравственная платформа – развиты чувства профессионального долга, профессиональной ответственности и совести, профессионального достоинства и чести. Нет ее или она произвольна в содержательном плане – и становится бессмысленным говорить о принципах...

– Да! Один из выпускников нашего факультета в экзаменационной работе по профессиональной этике очень жестко обозначил, к чему приводит утрата ответственности. «За небольшой исторический срок, – написал он, – средства массовой информации России умудрились так "поиграть" с народом, что превратили его в униженно-озлобленное стадо людей без прошлого, с туманным будущим, приверженных к пороку, до боли материальных и вместе с тем оторванных от реальности. И это большая вина журналистов. Только сегодня, осознав, наконец, определенную ответственность за содеянное, некоторые из них стали совершать робкие попытки, робкие шаги к возрождению здорового сознания и духовности общества...»

Несколько гиперболизируя ситуацию, он, тем не менее, ставит очень точный акцент: между тем, что делают журналисты, и состоянием общества – очевидная связь. Вывод у него однозначный: чтобы увеличить количество настоящих профессионалов, нужно увеличить степень ответственности за несоблюдение профессиональных этических норм. Не согласиться с ним трудно.

– Что он имел в виду: несоблюдение именно норм или принципов?

– В данном случае слово «нормы» употреблено, конечно, расширительно, имеются в виду все разновидности нравственных нормативов.

Для того чтобы систематизировать моральные нормы, бытующие сегодня в профессиональной журналистской среде, исследователи выявляют обычно основные линии нравственных отношений, в которые вступает журналист по ходу деятельности. Попытайтесь-ка последовать их примеру!

– Мы этим занимались на первом курсе... Надо определить наших партнеров по общению в процессе работы, да?

– Ну, в общем-то, так.

– Во-первых, те, у кого мы получаем сведения, – источники информации. Во-вторых, те, о ком пишем, – герои публикаций, или, иначе говоря, персонажи. В-третьих, начальство редакционное, которому мы сдаем материалы... В-четвертых, авторы, журналист оказывается редактором их текстов... Все?

– На мой взгляд, – не все. Сначала небольшое уточнение по поводу сказанного. По сути-то четыре линии нравственных взаимоотношений Вы точно определили, вот только – почему начальство?.. Мне кажется, правильнее было бы говорить о коллегах. Начальство ведь тоже в профессиональном плане для нас – коллеги. Другое дело, что у «руководящих коллег» есть особые функции и нас с ними связывают не просто профессиональные отношения, но и служебные. Здесь тоже имеют место нравственные аспекты, однако это куда более узкий круг проблем, в некотором смысле – частный случай. Так что давайте, обозначим нашего собирательного партнера на этой линии нравственных отношений более широким понятием – «коллеги».

Мне представляется важным осознать еще два направления нравственных отношений. Вы о них не упомянули, поскольку в своих рассуждениях отталкивались от непосредственного межличностного общения журналиста. А эти два направления складываются на основе общения опосредованного, но жизненно необходимого...

– Читатель! Конечно же, читатель!

– Не только. И телезритель, и радиослушатель – все адресаты массовой информации. Для них мы работаем, и в профессиональной морали журналистов отношения с ними являются доминирующими.

– Вспомнил! Евгений Павлович Прохоров в своем «Введении в теорию журналистики» рассматривает эту область отношений и называет ее «журналист – аудитория»...

– Да-да!

Что же касается еще одного направления, о котором я упомянула, оно профессиональной этикой практически не осваивалось, хотя с других точек зрения эта область отношений изучается наукой давно и так же давно обсуждается журналистской общественностью. Я имею в виду отношения журналистики и власти.

– А Вы считаете, что тут есть предмет для профессиональной этики?!

– Полагаю, что да. Взаимодействие власти и журналистики – очень ответственный сегмент общественных отношений, и регулироваться оно должно не только законодательством, но и моралью – как со стороны власти, так и со стороны журналистики. Речь не о подчинении прессы властным структурам, не о ликвидации независимости прессы от власти, а о необходимости обеспечить оптимальную работу того и другого института в интересах всего общества. Разработать нормы нравственных отношений журналистики и власти в процессе взаимодействия – одна из важнейших задач современной профессиональной этики. Процесс формирования таких норм непосредственно в журналистской практике идет, но идет медленно и трудно, поскольку существующие между властью и прессой противоречия носят настолько стойкий характер, что то и дело оборачиваются борьбой. Тем не менее, уже появились факты, свидетельствующие, что в журналистском сообществе заметно усилилось осознание необходимости морального регулирования столь существенных для общества отношений. Интересны в этом плане суждения Алексея Бенедиктова (радиостанция «Эхо Москвы»). Он высказал в одной из газет несколько принципиально важных соображений. С одной стороны, признался, что видит суть прессы в том, что она оппозиционна и поэтому «Эхо Москвы» чаще всего занимает в отношении власти жесткую позицию. С другой – подчеркнул: «Мы оппонируем всегда, не обижая и не оскорбляя. Просто задаем такие вопросы, чтобы слушатель понял, кто перед ним. Но предельно корректно». И объяснил, почему «Эхо Москвы» внимательно слушают и в посольствах, и во властных структурах: «Мы доносим всю полноту информации до людей, которые принимают решения, независимо от масштаба их деятельности». За этими признаниями отчетливо просматриваются продуманные профессионально-нравственные ориентиры.

– Пожалуй, да, Вы меня убедили...

– Тогда давайте посмотрим, на какие конкретно нормы должен ориентироваться журналист в той или иной области нравственных отношений.

Итак, отношения «журналист – аудитория». Анализ этических кодексов, высказываний работников пера и эфира, трудов по профессиональной журналистской этике позволяет заключить, что для этой группы норм определяющими сегодня являются следующие:

1) всемерно защищать свободу прессы как одно из неотъемлемых прав человечества и всеобщее благо;

2) уважать право людей знать правду, своевременно предоставляя им объективную и правдивую информацию о действительности при четком отделении фактов от мнений, противодействуя намеренному сокрытию общественно значимых сведений и распространению заведомо ложных данных;

3) уважать право людей на участие в самоопределении общественного мнения, помогая им свободно выражать свою точку зрения в печати, по радио или телевидению и содействуя общедоступности средств массовой информации;

4) уважать моральные ценности и культурные стандарты аудитории, используя их в качестве ценностной основы произведений, не допуская в своих произведениях смакования подробностей преступлений, потворства порочным инстинктам, а также утверждений и слов, оскорбляющих национальные, религиозные или нравственные чувства человека;

5) укреплять доверие людей к средствам массовой информации, содействуя открытому диалогу с читателями, зрителями и слушателями, публично принимая справедливые претензии общественности к своей деятельности, предоставляя возможность ответа на критику, оперативно исправляя существенные ошибки, не допуская намеренного манипулирования сознанием адресата информации и дезориентации его посредством неточных или двусмысленных заголовков.

– Все это звучит как этический кодекс!

– И, слава Богу! Для студентов факультета журналистики очень важно осознать свое профессиональное становление и как процесс приобщения к нравственным ориентирам журналистского сообщества.

Рассмотрим вторую группу норм – те, что регламентируют отношения «журналист – источники информации». Этот ряд выглядит сейчас таким образом:

1) использовать при работе с источниками для получения сведений исключительно законные, достойные действия, допуская отступления от требований права и морали (использование «скрытой камеры», «скрытой записи», нелегальное получение документов и т. п.) только в обстоятельствах, когда возникает серьезная угроза общественному благополучию или жизни людей;

2) уважать право физических и юридических лиц на отказ в предоставлении сведений, не позволяя себе бестактности, давления, шантажа, во всех случаях, за исключением ситуаций, когда обязанность предоставлять информацию обусловлена Законом;

3) указывать в материалах источники информации во всех случаях, кроме тех, когда есть серьезные основания сохранять их в тайне;

4) сохранять профессиональную тайну относительно источника информации, если существуют веские основания для анонимности, позволяя себе нарушить ее с согласия информатора только в исключительных обстоятельствах: когда разглашение его имени является единственным способом избежать неминуемого ущерба для людей;

5) соблюдать оговоренную при получении информации конфиденциальность, выполняя просьбу не разглашать определенные сведения во всех случаях, кроме тех, когда информация оказалась намеренно искажена.

– Ну и жизнь у нашего брата! С одной стороны, мы должны обеспечить обществу всю полноту информации о происходящем, а с другой – и то нельзя, и это... Откуда же полнота возьмется?

– Да, жизнь непростая, но проблемы, о которых Вы говорите, чаще всего связаны с уровнем профессионализма. Опытный журналист никогда не станет легко раздавать обещания что-то не разглашать, сумеет найти законный путь установить тот или иной факт...

– Иногда и опытные оказываются перед необходимостью получить информацию любой ценой!

– Конечно! Но в этих случаях они сознательно берут на себя ответственность...

В третьей группе сосредоточены нормы, которые призваны регламентировать отношения «журналист – герои». Какой бы ситуацией ни заинтересовался журналист – позитивной ли, проблемной или конфликтной, – участники событий, происходящих на объекте, становятся положительными или отрицательными героями его материалов. Нередко от него зависит их дальнейшая судьба. Отсюда – исключительное значение данного ряда норм. Наиболее существенны среди них, на мой взгляд, такие:

1) заботиться о непредвзятости своих публикаций, избирая в качестве будущих персонажей лиц, отношения с которыми не могут быть истолкованы как корыстные и противоречащие общественному благу или пристрастные;

2) уважать как личность человека, ставшего объектом профессионального журналистского внимания, проявляя корректность, такт и выдержку в ходе общения с ним;

3) уважать право человека на неприкосновенность частной жизни, не позволяя себе вторжения в нее без согласия будущего героя во всех случаях, кроме тех, когда герой является публичной персоной и его частная жизнь вызывает несомненный общественный интерес;

4) быть верным реальности, не искажать в материале жизнь героя, помня, что это лицо реальное, а потому любая попытка приукрасить или очернить его будет замечена и не только осложнит отношения героя с окружением, но и дискредитирует в глазах этого окружения автора публикации и журналистику в целом;

5) воздерживаться в материале от любых пренебрежительных замечаний или намеков, способных унизить человека, а именно: от реплик по поводу расы, национальности, цвета кожи, религии, болезней и физических недостатков персонажа; от иронического обыгрывания его имени, фамилии, деталей внешности; от упоминания о нем как о преступнике, если это не установлено судом.

– Первую норму я, признаться, не до конца понял. Если мне хочется, скажем, написать о любимом школьном учителе, который открыл мне глаза на мир, я что, не должен этого делать?

– Почему же? Вы всегда можете подготовить публицистическое эссе, в котором на опыте Ваших собственных отношений с учителем поделитесь своим мнением о нем с другими людьми. Но вот если в Вашей бывшей школе сложилась на сегодняшний день конфликтная ситуация, требующая анализа и журналистского выступления, надо подумать, стоит ли Вам делать этот материал самому. Лучше, если им займется кто-то из беспристрастных коллег, а Вы можете выступить для него как один из источников информации.

Перейдем к следующей группе норм?

– Я правильно понимаю, это линия «журналист – авторы»?

– Пожалуй! Поскольку журналист выступает и как лицо, принимающее участие в организации массовых информационных потоков, он по роду своих профессиональных обязанностей выходит на контакты с представителями самых разных профессий, привлекая их к обсуждению важных общественных проблем, заказывая им публикации, помогая приводить их тексты и тексты, пришедшие «самотеком» (письма), в соответствие с нормативами цивилизованного общения в средствах массовой коммуникации. Тут неизбежно возникновение проблемных ситуаций, выход из которых требует от журналиста морального выбора. Нормы, на которые он при этом опирается, образуют следующий ряд:

1) строить отношения с авторами на основе взаимного уважения, ориентируясь на добровольность сотрудничества, избегая «заавторства», терпеливо добиваясь взаимопонимания и обязательности;

2) ценить самобытность автора, стремиться сохранить авторское своеобразие текста как в мыслях, так и в лексико-стилистическом решении, не допуская «вкусовой правки»;

3) согласовывать с автором все изменения в его материале, вплоть до стилистических поправок, а в случаях, когда это невозможно (например, сокращение текста в момент передачи или верстки номера), после публикации объяснять причины самовольного журналистского вмешательства в материал, принося при необходимости извинения;

4) аргументировать самым тщательным образом отказ в публикации, когда это неизбежно, стараясь не нанести автору материала обиды, не ранить его самолюбия;

5) беречь свою профессиональную репутацию, никогда не заимствуя из арсенала авторов ни идей, ни фактов, не навязывая создателю произведения своего соавторства (за исключением случаев, когда такое соавторство в интересах дела необходимо).

– А я в свою бытность нештатным автором считал, что мое дело – сдать материал, а дело редактора – выправить, и вполне ему доверялся.

– Надеюсь, у Вас был хороший редактор!

Теперь наша задача – представить ряд норм, регламентирующих отношения «журналист – коллеги». Сложность состоит в том, что фактически тут действуют два вида нормативов: профессиональные моральные нормы и нормы служебной этики, и это надо учитывать.

Итак, основные нормы данного ряда:

1) уважать общность интересов и целей журналистского содружества, предпочитая их интересам и целям политических или других общественных организаций, рассматривая профессиональную солидарность как условие стабильности и надежности положения журналиста в обществе;

2) заботиться о престиже профессии, не допуская уголовно наказуемых деяний и действий, наносящих ущерб авторитету журналистики: не принимать подарков, услуг, привилегий, которые могут скомпрометировать моральную чистоту журналиста; не использовать служебного положения в личных целях; не отказываться от публикации материалов и не писать «заказных статей» в угоду чьим-то корыстным интересам; избегать отступлений от требований права и морали в личной жизни;

3) приходить на помощь коллегам, оказавшимся в трудных обстоятельствах или попавшим в беду, особенно в случаях нарушения их прав или создания кем-либо препятствий к выполнению ими профессиональных обязанностей;

4) уважать нормативы служебных отношений, принятые в редакционном коллективе, ориентируясь на такое сочетание дисциплинированности и творческой инициативы, конкуренции и взаимопомощи, при котором редакционный коллектив оказывается способен к оптимальному функционированию;

5) заботиться о поддержании в редакционном коллективе достойного нравственного климата, основанного на честности и добропорядочности отношений, взаимопонимании и взаимовыручке, содействии друг другу в развитии творческих способностей, повышении знаний и мастерства;

6) уважать авторские права коллег и отстаивать свои авторские права, не допуская произвольного, несогласованного вторжения в материал (особенно если оно искажает его содержание), а тем более плагиата;

7) уважать право коллеги на мотивированный отказ от выполнения задания, если оно противоречит его личным убеждениям и принципам.

– И опять я Вам скажу, что журналистские коллективы сегодня далеки от следования этим нормам. Есть и коррупция, и «джинса» – так говорят про заказные, кем-то оплаченные статьи, и «подножки», которые журналисты ставят друг другу...

– И опять я спорить не буду. Есть. Как и много других минусов в журналистской практике. Но противоречия между этими минусами и тем, как должно быть, имеют тенденцию разрешаться – тем и движется журналистика, так и развивается. Библейские заповеди, между прочим, тоже периодически кем-то нарушаются. Но они живут в веках как точка отсчета добра и зла для огромного множества людей, уберегая их от ошибок. Профессиональные нравственные ориентиры, воспринятые в дни профессионального становления, тоже становятся точкой отсчета в испытаниях, которые готовит журналисту жизнь.

– Значит, нам осталось познакомиться с нормами, которые должны регулировать игры с властью?..

– Игры, говорите?.. Да, нам осталось рассмотреть моральные нормы, призванные регламентировать отношения «журналист – власть». Этот ряд складывается таким:

1) проявлять уважение к власти как важному социальному институту, предназначенному осуществлять управление общественным организмом;

2) оказывать информационную поддержку властным структурам в выполнении их функций, осуществляя прямую и обратную связь между органами управления и народом;

3) отстаивать право журналистики на независимость от власти, рассматривая его как важнейшее условие ответственного контроля общества за деятельностью властных структур, в том числе за поведением государственных органов всех уровней;

4) отстаивать право общественности на доступ к информации о деятельности властных структур, способствуя ее открытости и доступности для конструктивной общественной критики;

5) разоблачать злоупотребления и проступки лиц, работающих во властных структурах общественного и частного секторов, добиваясь совершенствования системы общественного управления;

6) опровергать фактами заявления представителей властных структур, утверждения политиков, не соответствующие действительности и вводящие людей в заблуждение;

7) заботиться о точности и доказательности критики властных структур в публикациях, проявляя вежливость и корректность, не отождествляя власть как социальный институт и ее конкретных представителей.

Вот, пожалуй, и все...

– Вы хотите сказать, что мы завершаем разговор о системе нравственных регуляторов журналистского поведения?..

– Да. И вместе с ним заканчиваем рассмотрение способа творческой деятельности журналиста.

Спасибо Вам за участие в этой непростой работе!

в начало

ПРЕДЛОЖЕНИЯ И ВОПРОСЫ ДЛЯ ТЕХ, КТО НАМЕРЕН ГЛУБОКО ОСВОИТЬ СПОСОБ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

1. Предложите тему материала для газеты, в которой Вы сотрудничаете (сформулируйте заявку на тему). Какие сведения оказались необходимы Вам для этого?

2. Разработайте программу деятельности для подготовки материала в соответствии с данной заявкой. Сопоставьте ее с представлением о структуре творческого акта журналиста, рассмотренным в книге. Какие расхождения Вы обнаружили? Объясните, чем они вызваны.

II.

1. Выберите для анализа творческой ситуации газетный материал. Прочитайте его и определите, какими источниками первичной информации пользовался его автор. Каковы источники вторичной информации?

2. Выявите методы познавательной деятельности, которые журналист применил. Объясните, на чем Вы основываете свои заключения.

3. Проанализируйте комбинаторику методов предъявления информации в материале.

4. Определите, какие из методов журналистского творчества автор материала не применял.

5. Составьте развернутую таблицу методов журналистского творчества в виде графической схемы.

III.

1. Познакомьтесь с выпуском новостей на одном из каналов телевидения и на одной из радиостанций. Определите, какими источниками информации пользовались ведущие. А какие из источников были в распоряжении авторов, предоставивших для выпуска свои репортажи?

2. Чем отличается подготовка телевизионного и радийного материала от подготовки газетного текста с точки зрения методов журналистского творчества? А с точки зрения использованных технических средств?

3. Составьте развернутую таблицу технических средств, используемых в процессе творчества современным журналистом (с учетом специфики канала массовой информации).

IV.

1. Опишите процесс работы над одним из своих недавних материалов. Вспомните, какие профессионально-нравственные проблемы Вам пришлось пережить, и как Вы их разрешили.

2. Определите, удалось ли Вам избежать нарушений принципов или норм профессиональной этики. Если нарушения были, объясните, чем они вызваны и как их можно было избежать. С какой группой норм эти нарушения связаны?

3. Сформулируйте для себя личное представление о своем профессиональном долге.

в начало

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Теория любой творческой деятельности есть обобщение исторического опыта профессии. Журналистика не исключение. Научиться профессии журналиста – значит освоить ее опыт. Мы очень надеемся, что наш диалог убедил Вас в этом.

Но стать Мастером, стать асом профессии – значит пойти дальше опыта, накопленного ею до Вас. Путь профессиональной практики – это путь поисков и преодолений, путь разочарований и открытий.

Мы желаем Вам творческих радостей на этом пути!

в начало

в оглавление << >> на следующую страницу