ГЛАВА 1

КОММУНИКАТИВНЫЕ МОДЕЛИ СМИ КАК ФРАГМЕНТЫ КАРТИНЫ МИРА

 

1.1. Теории СМИ: масс-коммуникационные аспекты

1.2. СМИ как структура социально-политической коммуникации

1.3. Становление понятия «массовая коммуникация»: аспект рецепции

1.4. Содержательный анализ текстов СМИ

1.5. СМИ как репрезентант политической информации: манипулятивный аспект

1.6. Индивид – СМИ: гносеологический аспект

Выводы

 

1.1. ТЕОРИИ СМИ: МАСС-КОММУНИКАЦИОННЫЕ АСПЕКТЫ

 

На протяжении многих десятилетий деятельность средств массовой информации (коммуникации) характеризуется устойчивым и бесспорным интересом исследователей, измеряемым не только количественно – огромным числом публикаций, но и качественно. Это находит отражение в изысканиях различных исследовательских школ и направлений. Теоретические исследования масс-медиа все более отражают растущую диверсификацию научных парадигм, в фокусе внимания которых оказываются различные аспекты коммуникационных процессов, протекающих в социуме. Изучение феномена СМИ вооружает человечество более широким и глубоким пониманием общества и культуры в связи с тем, что тексты, продуцируемые масс-медиа, представляют собой социально значимые сообщения, превалирующие в обществе над всеми другими видами текстов.

Во-первых, доминирование текстов СМИ обусловливается тем, что в процессе своей эволюции общество создало такие масс-медийные структуры, которые независимо от желания и воли индивида создают особую среду, насыщенную информационными потоками, продуцируемыми СМИ. Являясь членом общества, индивид не может избежать взаимодействия с информационным пространством данного социума: он воспринимает, перерабатывает разнообразные информационные потоки и функционирует, согласуясь с формирующейся у него под влиянием медиа-воздействия картиной мира. Иными словами, речь идет о частотности взаимодействия реципиентов с медиа-текстами, которая представляется наиболее высокой по сравнению с другими типами текстов. Во-вторых, тексты СМИ являются приоритетными вследствие того, что они выполняют функцию ориентации индивида в окружающей среде, опосредованно способствуя реализации им своих функциональных (базовых) потребностей. Тексты СМИ являются источником значимой для индивида информации о природной и социальной реальности, на основе которой он принимает жизненно важные решения. Именно потребностью в социально значимой информации объясняется та частотность, с которой транслируются и воспринимаются медиа-тексты. В большинстве случаев репрезентируемые СМИ события дистанцированы от индивида: он не имеет возможности наблюдать их непосредственно – будь то авиакатастрофа, наводнение, межгосударственный визит и т.п. Не являясь непосредственным участником событий, индивид тем не менее проецирует эти ситуации на себя, рассматривая их как потенциальные угрозы собственному благополучию.

Тезис о преобладании потребления текстов СМИ над другими типами текстов подтверждается и хорошо известными мировыми тенденциями значительного сокращения объемов чтения и изменения его структуры, при котором чтение художественной и поэтической литературы замещается текстами, транслируемыми различными медиа, в том числе и электронными.

Тот факт, что различные аспекты деятельности СМИ привлекают внимание исследователей из многих областей науки (от политологов до лингвистов), не является случайным. На современном этапе развития человечества неуклонно возрастает роль медиа-коммуникации в познании все более усложняющейся реальности. В связи с этим наблюдается нарастание масштабности информационных процессов, сопровождаемое усложнением их инфраструктуры. Масс-медиа находятся в постоянном движении и развитии, в результате чего деятельность СМИ становится приоритетной в обществе.

Выдвижение различных теорий СМИ детерминируется как осознанием потенциального влияния масс-медиа, так и стремлением выяснить природу, сущность и основные характеристики этого сложного явления. Как следствие, изучение влияния СМИ на индивида все последовательнее осуществляется в социологическом, социолингвистическом, семиотическом, психолингвистическом, культурологическом, политологическом, нейрофизиологическом, психофизиологическом и когнитивном аспектах медиа-коммуникации. Данная сфера речевой деятельности представляется глобальной интегративной областью.

До появления средств массовой коммуникации в начале ХIХ в. политическое управление осуществлялось ограниченным кругом людей, как правило, без учета мнения подавляющего большинства граждан. С возникновением печатных СМИ начинает возрастать роль общественного мнения, влияющего на процессы принятия политических решений. Одновременно возникает осознание масштабности, которую приобретают процессы коммуникации в обществе, и глубины их воздействия на человека. В самом начале ХХ в. Ч. Кули разрабатывает теорию, которую в современных терминах можно было бы назвать теорией расширения картины мира индивида вследствие его включенности в масс-коммуникационные процессы. Ч. Кули говорит о «приобщении» индивидов к «большому сознанию», которое понимается им как совокупность накопленных социально значимых «состояний чувствования и воображения», в то время как коммуникация является средством актуализации «органически цельного мира человеческой мысли»[1].

Как известно, одно из основных направлений изучения отношения «индивид – СМИ» возникло в 20-х г. с появлением работ У. Липпмана, который исходил из постулата недосягаемости для индивида мира политики, невозможности верификации политической реальности с опорой на индивидуальное сознание. Эта пропозиция привела У. Липпмана к мысли о всесилии средств массовой информации. Его исследование влияния стереотипов на общественное мнение отразило ту роль, которую, как он полагал, играют СМИ, осуществляя прямо направленное воздействие на аудиторию, вызывающее появление готовых, стереотипизированных представлений о политических и социальных процессах, что позволяет манипулировать индивидом с целью формирования убеждений, соответствующих интересам элиты или контрэлиты.

Основное положение концепции сформулировано Липпманом следующим образом: «По большей части, мы не видим сначала и затем определяем (define), а сначала определяем и только потом видим»[2]. По мнению У. Липпмана, в ХХ в. СМИ реализуют такую стратегию убеждения, которая подчиняет себе демократический процесс за счет искусства достижения консенсуса среди различных социальных групп общества. Благодаря СМИ унифицируются различные проявления общественного мнения: «Производство одной общей воли из множества общих желаний состоит в основном в использовании символов, которые вбирают эмоции после того, как они отделены от идей, которые они несли»[3]. Индивид становится носителем стереотипов, которые предопределяют, программируют его реакцию на события и их участников. Таким образом, в 20-х гг. ХХ в. была заложена основа для широкого спектра исследовательских программ, в фокусе которых оказалась манипулятивная роль медиа в воздействии на структуры сознания индивида.

Вслед за Липпманом Шеннон и Уивер разрабатывают основы моделирования коммуникативного процесса, которые были изложены в работе «Математическая теория коммуникаций», изданной в 1949 г.[4] Их теория позволяла определять максимальный объем информации, передаваемой по тому или иному каналу. Кроме того, они первыми разработали универсальную схему процесса коммуникации:

 

 

Схема 1. Универсальная схема процесса коммуникации

(по Шеннону и Уиверу)

 

В этой модели коммуникация представлена как линейный процесс, при котором источник определяет, какое сообщение будет отправлено, передатчик преобразует его в сигналы, идущие по коммуникационным каналам к приемнику, через который сообщение достигает получателя, причем весь процесс происходит на фоне помех (шума), мешающих передаче сигнала. Предложенная учеными модель очертила три круга исследовательских проблем: технические проблемы, связанные с точностью передачи символов; семантические проблемы, соотносимые с точностью передачи смыслов через символы; проблемы прагматического характера, в фокусе которых оказывается воздействие продуцируемых смыслов на поведение реципиента.

Три вида проблем характеризуются различной степенью сложности с точки зрения возможности их решения, причем технические моменты, связанные с преодолением технических помех при передаче сигнала, представляются наиболее легкими. В актах же социальной коммуникации проблемы шума многолики, и их решение требует учета множества факторов: различий, связанных с принадлежностью к разным социальным группам, психотипических особенностей воспринимающих индивидов, различий в уровне образования и жизненном опыте и пр. Кроме того, возможны нарушения обратной связи в процессе коммуникативного акта. Помехой могут стать и невербальные факторы – особенности внешности коммуникантов, их невербального поведения (жесты, мимика, просодические характеристики голоса). Преодоление этого спектра преград позволяет сделать коммуникацию более эффективной. Шеннон и Уивер определяют прагматические проблемы, включающие различные виды эмоциональных, эстетических и нравственных реакций, а также пропаганду и связанное с ней манипулирование реципиентом, как наиболее сложные в сфере социального взаимодействия. Они считают, что при целенаправленном подходе ко всем обозначенным проблемам коммуникация становится более эффективной

Теория Шеннона и Уивера дала толчок к появлению в 40-х и 50-х гг. прошлого столетия ряда фундаментальных работ, более детально моделирующих процесс коммуникации. Наибольшую известность получает модель Г. Лассуэлла, специфицирующая процессы социальных коммуникаций и положившая начало исследованиям политической коммуникации. Эта модель представляла собой несколько иную системную конфигурацию, благодаря которой стало возможным дать определение массовой коммуникации в понятиях ее собственной структуры, а также в терминах осуществляемых ею социальных функций[5]. Предложенная Г. Лассуэллом коммуникационная формула впоследствии получает название социолингвистической модели коммуникации[6]. Эта модель представлена следующими конституирующими компонентами: кто сообщает, что именно, по каким каналам, кому и с каким эффектом.

Предложенная Лассуэллом модель высветила несколько важнейших аспектов деятельности СМИ, каждый из которых представляет собой отдельную область исследований:

·         управление (регуляцию) процессами массовой коммуникации;

·         содержание передаваемых масс-медиа сообщений;

·         деятельность СМИ;

·         аудитория СМИ;

·         результаты воздействия СМИ[7].

 

 

Схема 2. Модель коммуникации по Лассуэллу

 

Кроме того, модель помогла определить функции процесса коммуникации, позволяющие выявить его регулятивный характер. Во-первых, СМИ реализуют функцию наблюдения за окружающей средой – как природной, так и социальной – с целью выявления угроз тому обществу, в котором они функционируют; во-вторых, СМИ осуществляется функция корреляции действий общества в процессе реагирования на угрозы, исходящие от окружающей среды; в-третьих, СМИ передают социальный опыт новым поколениям[8]. Теория Лассуэлла приобрела значение ведущей парадигмы теоретического осмысления инициируемых СМИ процессов массовой коммуникации, однако в то время ученый не ставил вопрос о том, как структуры сознания индивида фиксируют воздействие этих процессов и что позволяет воспроизводить процесс коммуникации в широком социальном контексте. Глобально воздействие СМИ рассматривалось как воздействие на большие массы людей. Логичным следствием такого подхода стало появление конструкта «массовое сознание», отражающего массовый характер аудитории СМИ, но не предлагающего последовательной теории, выявляющей онтологию этого явления и не обладающего большой объяснительной силой в раскрытии механизмов медиа-воздействия.

Впоследствии модель коммуникативного процесса Лассуэлла была усовершенствована введением в нее принципиально важного элемента обратной связи, в результате чего процесс коммуникации предстал в виде замкнутой структуры, все компоненты которой взаимосвязаны и образуют систему. Каждый компонент системы не только принципиально необходим для ее функционирования и оставляет свой информационный след в производимом ею продукте, но и вступает в сложные, многоаспектные отношения с другими компонентами.

Таким образом, появление в модели элемента обратной связи отразило возникновение к тому времени понимания невозможности изучения воздействия СМИ в качестве изолированного феномена вне связи с их социальным, экономическим, политическим и культурным окружением.

в начало

 

1.2. СМИ КАК СТРУКТУРА СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ

 

Выделение сферы политической коммуникации в самостоятельное направление отражает признание огромной роли процесса взаимодействия, в частности и через СМИ, как больших социальных групп, так и отдельных людей, вовлеченных в сложные социальные процессы. Как отмечает Э. Сепир, «общество только кажется статичной суммой социальных институтов: в действительности оно изо дня в день возрождается и творчески воссоздается с помощью определенных актов коммуникативного характера, имеющих место между его членами»[9].

В настоящее время СМИ рассматриваются как важнейшая структура среднего уровня в системе социально-политических коммуникаций, где базовый уровень соответствует межличностному, а высший характерен для политической системы в целом, причем на всех уровнях осуществляются идентичные коммуникационные действия, основанные на передаче определенных сообщений[10].

Д. Мак-Куэйл в работе «Массовая коммуникация» выделяет несколько социальных уровней осуществления коммуникации[11]. Интерперсональный уровень предполагает контакты в диадах, в том числе и внутригрупповые. На институциональном уровне коммуникация реализуется при помощи возникающих в обществе социально-политических институтов, таких как политические партии, организации, правительственные информационные агентства. Коммуникация на общественном уровне производится при помощи СМИ, которые считают особым социальным институтом. Интересно, что Д. Мак-Куэйл в качестве еще одного социального уровня коммуникации предлагает рассматривать внутриличностный, обращая внимание на обработку информации, понимание и интерпретацию, производимые каждым индивидом[12]. Следует, однако, подчеркнуть, что внутриличностный коммуникативный уровень присутствует в качестве неотъемлемого компонента на всех других выделяемых автором уровнях коммуникации.

Взяв за основу в своей классификации средство передачи информации, Б.Е. Кретов выделяет три способа коммуникации, которые лишь терминологически отличаются от предложенных Д. Мак-Куэйлом:

·         коммуникация через СМИ;

·         коммуникация через организации, такие как политические партии, научные центры и институты, консультационные службы;

·         коммуникация через неформальные контакты на основе личных связей, характерная как для примитивных, так и для развитых обществ[13].

 

Одним из основателей общей теории политической коммуникации становится представитель кибернетического направления в анализе социальных систем К. Дойч. Он впервые предлагает рассматривать политическую систему как информационно-коммуникативную[14]. Согласно К. Дойчу, политическая система представляет собой сеть коммуникаций и информационных потоков. Дифференциация информационных потоков непосредственно связана с четырьмя фазами их прохождения по компонентам политической системы, предполагающими:

·         получение и отбор информации;

·         оценку и обработку информации;

·         принятие решений;

·         реализацию решений и обратную связь.

 

Информация поступает в политическую систему через различные информационные службы, или, в терминологии Дойча, «рецепторы», где осуществляются отбор, первичный анализ и систематизация данных. Специфика второй фазы состоит в том, что новая информация сравнивается с уже имеющейся и оценивается на основе норм и ценностей данного социума. Это дает основания для перехода при необходимости к принятию решений (третья фаза) с целью регулирования сложившегося состояния системы, если достижение новой социально-политической ситуации соответствует поставленным целям. Последняя фаза предполагает реализацию решений исполнительными органами или «эффекторами». Она включает направление новой информации о выполнении решений от «эффекторов» к «рецепторам» по принципу обратной связи, что инициирует новый цикл функционирования политической системы[15].

В отличие от К. Дойча Г. Алмонд реализует структурно-функциональный подход к исследованию политической системы, которая в его модели не является гомогенной вследствие множественности представляемых ею интересов, что, по его мнению, манифестируется широким спектром политических позиций и способов регулирования складывающихся ситуаций. В качестве важнейшего свойства политической системы Г. Алмонд отмечает ее способность влиять на формирование взглядов и убеждений, создавать лозунги, символы и мифы и манипулировать ими с целью укрепления легитимности ее статуса[16]. В этой связи в его модели особое место отводится политической коммуникации, посредством которой осуществляется передача и распространение информации между компонентами внутри системы, а также реализуется информационный обмен с окружающей средой. Средствам массовой информации отводится особая роль в адаптации политической системы и обеспечении ее стабильности.

Одно из наиболее исчерпывающих толкований сущности политической коммуникации принадлежит Р.Ж. Шварценбергу, который определил это понятие как «процесс передачи политической информации, благодаря которому она циркулирует от одной части политической системы к другой и между политической и социальной системой. Идет процесс обмена информацией между индивидами и группами на всех уровнях»[17].

Для современной модели коммуникации наиболее характерен интерес к источнику медиа-сообщений в аспекте выявления природы и степени взаимовлияния политиков и СМИ.

Б. Макнэйр рассматривает те факторы, которые делают коммуникацию политической, причем в центре его внимания оказывается интенция коммуникатора. В этой связи делается вывод об определяющем значении содержания сообщения и его цели, нежели самого источника. В сферу политической коммуникации включаются:

1)        все ее формы, которыми пользуются политические деятели разного масштаба для достижения релевантных для их деятельности целей;

2)        все коммуникативные формы, адресуемые реципиентами этим политическим фигурам;

3)        коммуникативные формы, используемые СМИ (аналитические статьи, обзоры, другие медиа-сообщения). Важно, что данная модель включает не только вербальные формы смыслопорождения, но и, например, визуальные[18].

Сколько бы ни были различны модели коммуникационных процессов, они позволили осознать многогранность данного феномена и высветили потенциальную множественность сфер исследования, что на протяжении ХХ в. явилось источником возникновения целого ряда научных парадигм, связанных с изучением различных аспектов коммуникативных процессов в обществе. Как известно, создание новой парадигмы дает научному сообществу модель постановки проблем и их решения в течение определенного времени[19]. В дальнейшем коммуникационные модели совершенствовались и усложнялись за счет введения дополнительных компонентов, таких как условия протекания коммуникации, специфика аудитории, источники информации и пр.

в начало

 

1.3. СТАНОВЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ «МАССОВАЯ КОММУНИКАЦИЯ»: АСПЕКТ РЕЦЕПЦИИ

 

Уже с самого начала появления средств массовой информации масштабность и значимость данного феномена не вызывали сомнений и постепенно привели исследователей к идее о необходимости выделения его изучения в самостоятельное научное направление, позднее ставшее известным как теория массовой коммуникации. Становление понятия «массовая коммуникация» связано не только с приведенными выше именами, но и с работами Дж. Г. Мида, Г. Блумера, П. Лазарсфельда и Р. Мертона, Б. Берельсона и Г. Годэ. Исходя из своего понимания важности процессов взаимодействия индивидов, конституирующих общество, Дж. Г. Мид особо подчеркивал те специфические изменения, которые происходят в их сознании как следствие подобного взаимодействия. Он указывал на образование «тождества значений» коммуникативных актов в сознании индивидов под воздействием СМИ вследствие того, что опыт продуцента, трансформируясь, предстает перед реципиентом в редуцированном виде, так что для него становится возможным ощутить себя на месте «другого», что и делает опыт одного общезначимым и общедоступным[20]. Исследование выявило один из важнейших аспектов медиа-коммуникации: когда между коммуникатором и реципиентом, выступающими в роли социальных актеров, возникает общение, их начинает объединять одинаковый смысл, вкладываемый в распространяемые при этом сообщения[21]. Подобные рассуждения и стали предтечей представления о «коммуникации».

Развивая идеи Дж. Г. Мида, Г. Блумер ввел определение массы как элементарной спонтанно возникающей коллективной группировки под влиянием ежедневно передаваемых сообщений, сконструированных на основе учета того уровня, который достигнут ее коллективным (массовым) сознанием[22]. Однако потребовалось появление других (помимо прессы) средств массовой информации, чтобы понятие «массовая коммуникация» стало общепринятым. Важнейшим элементом теории массовой коммуникации, благодаря которому она приобрела особую значимость, стало понятие «публики» или «аудитории». Это понятие было введено еще в работах У. Липпмана и Ч. Кули, а позднее более подробно рассмотрено Г. Блумером и Г. Лассуэллом. Публика не приравнивалась к массе, а скорее противопоставлялась ей, поскольку под этим словом подразумевалась такая совокупность индивидов, которая, осознавая свои интересы, действует в контексте публично осуществляемой государственной власти. Так было положено начало как изучению аудитории СМИ, так и того взаимодействия, которое возникает между СМИ и аудиторией.

Следует отметить, что многие исследования в русле теории массовой коммуникации оперируют понятиями «общественное мнение» и «массовое сознание», т.е. конструктами, необходимыми для понимания глобальных процессов, происходящих в социуме, и отношения к ним большинства его членов. В этом смысле массовое сознание противопоставляется индивидуальному как будто массовое столь же реальный феномен, что и индивидуальное. В данном случае правомернее говорить о том, что носителем сознания может являться только конкретный, реальный индивид, а «массовое сознание» – это конструкт для изучения тенденций восприятия социальной реальности, характерных для большого числа индивидов, принадлежащих одному социуму. В этой связи представляется уместным привести высказывание А.А. Леонтьева, подтверждающее данную точку зрения: «Никакое знание не может стать общественным прежде, чем оно пройдет через «индивидуальную голову», и с психологической стороны безразлично, насколько результат познания общественно значим»[23].

Можно с уверенностью говорить о той или иной степени близости картин мира индивидов, принадлежащих одной и той же социальной группе, но не об идентичности. Поэтому не следует упускать из виду, что СМИ оказывают воздействие на индивидов, а не на «массу», причем индивиды и сами воздействуют на СМИ по принципу обратной связи.

Это рассуждение подводит нас к очень важному и по сей день дискуссионному вопросу о том, насколько эффективны СМИ в своем воздействии на реципиента, т.е. сводится ли деятельность СМИ к политической индоктринации членов социума со стороны власти или воздействие СМИ является неоднозначным и неоднонаправленным. Еще в первой половине ХХ в. П. Лазарсфельд и Р. Мертон, предупреждая об опасности установления СМИ «психологической монополии» и имея в виду потенциальную возможность возникновения феномена единомыслия вследствие всесилия и вездесущности СМИ, в своих экспериментальных исследованиях выявили достаточный процент индивидов, которые, находясь под воздействием СМИ, тем не менее не обнаруживали наличия конформизма[24]. Особое внимание в экспериментальных исследованиях было уделено выявлению степени эффективности осуществляемых прессой и радио общенациональных кампаний по массовому убеждению в приемлемости и желательности того или иного претендента на пост президента страны. Как было выяснено, воздействие СМИ не столь однозначно, как могло бы показаться на первый взгляд, потому что избиратели часто поступали вопреки обрушивавшейся на них пропаганде и проведенным социологическим опросам.

Современные представления о степени политического влияния СМИ на сознание и поведение индивидов весьма неоднородны. Существуют по крайней мере три точки зрения на то, в какой мере картина мира, а следовательно, и поведение реципиента детерминированы медиа-воздействием. Во-первых, остаются сильными позиции тех, кто полагает, что индивид находится под массированным прессингом со стороны СМИ, которые, воздействуя на его сознание, в значительной степени предопределяют его «политическое и социальное поведение». Так, например, Э. Деннис утверждает, что мышление индивида формируется СМИ, которые, воздействуя на его мнения и установки, вынуждают его реализовывать определенные виды поведения[25]. Эту позицию занимают те авторы, а их большое количество, которые считают, что СМИ манипулируют индивидами за счет мультипликации чьей-либо точки зрения и придания ей тем самым статуса «общественного мнения»[26]. Согласно этому подходу, СМИ не выражают, а создают общественное мнение, не отражая представления людей о мире, а формируя эти представления. СМИ не репрезентируют реальность, а конструируют ее по своим правилам и своему усмотрению[27]. Следствием подобной оценки роли СМИ является использование такой метафоры, как «четвертая власть». Ю.Н. Солодухин отмечает резкое возрастание влияния СМИ в определенные исторические периоды, имея, очевидно, в виду переломные для социума отрезки времени. По его мнению, в такие периоды сила политического влияния СМИ сопоставима с силой государственной власти, и становится правомерным рассматривать их деятельность как своеобразную форму власти[28].

Однако эта точка зрения на СМИ разделяется не всеми учеными, занимающимися масс-коммуникационными проблемами. В частности, Д. Мерилл, опираясь на данные многочисленных экспериментальных исследований, начатых П. Лазарсфельдом и продолженных в США другими исследователями, является пропонентом диаметрально противоположного подхода: он считает, что СМИ скорее обладают способностью фокусировать внимание реципиента на определенных фрагментах реальности, нежели побуждать его к непосредственным действиям. Согласно Д. Мериллу, влияние СМИ состоит скорее в том, чтобы указывать обществу, о чем следует задуматься, а не в том, чтобы говорить ему, что следует думать[29].

Третью позицию по отношению к тому воздействию, которое оказывают СМИ на индивида, можно охарактеризовать как промежуточную, сбалансированную и умеренную. Эта концепция основывается на компромиссном подходе к оценкам степени детерминированности содержания сознания реципиента функционированием СМИ. С одной стороны, она не отрицает существенного влияния СМИ на сознание и поведение индивидов – членов социума, а с другой – признает наличие определенных ограничений могущества средств массовой информации.

Являясь частью социума и одновременно специфическим институтом, выполняющим ряд важнейших функций, среди которых на одном из первых мест находится информирование общества о природной и социальной реальности, СМИ не могут не воспроизводить реальность со всеми ее конфликтами и противоречиями. Это положение подтверждается результатами исследований представителей школы «культурных индикаторов», трактующих содержание СМИ как достаточно достоверное отображение общества и культуры, в контексте которых оно осуществляется. Поэтому, по определению, информационное поле, создаваемое СМИ, не может не быть противоречивым и неоднородным. Как справедливо подчеркивает Г. Гаджиев, информационные потоки, как правило, весьма неоднородны: они состоят из множества противоречащих, а нередко и взаимоисключающих друг друга сообщений, в результате чего разнообразные программы и материалы СМИ в своей совокупности оказывают влияние на формирование общественного мнения, но не штампуют его[30]. Наличие множества информационных источников способствует поддержанию в информационном поле плюрализма репрезентаций реальности и, в частности, наличию некоторого множества репрезентаций одного и того же фрагмента реальности.

Диверсификация медиа, представленная широким спектром средств массовой информации и выражающаяся в плюрализме репрезентаций реальности, также проистекает из отмеченного в свое время Н.А. Рубакиным реального существования различных психобиологических типов реципиентов, характеризующихся избирательной восприимчивостью по отношению к разным типам текстов[31]. Несомненно, что медиа-тексты конструируются на основе учета психобиологического типа аудитории, чтобы таким образом оказывать на нее наиболее эффективное воздействие.

Только в том случае, когда разные СМИ содержательно унифицируют свои сообщения, как это, например, было в период предвыборной кампании Б. Ельцина, или длительное время оперируют одними и теми же идеологическими концептами, их воздействие на структуры сознания индивидов значительно увеличивается[32].

Экспериментальные исследования характера и степени влияния СМИ, проведенные за последнее время в нашей стране, ставили цель проверить наличие в реальной жизни нескольких моделей взаимодействия сознания реципиентов и медиа-сообщений. Исследование было осуществлено вне контекста предвыборных кампаний, как это делалось в США, потому что в такие периоды политическая информация СМИ и ее восприятие имеют свою специфику[33]. Как заявляют авторы, их эксперимент выявил наличие в российском обществе трех базовых моделей влияния СМИ на «политическое» сознание реципиента – максимального, минимального и обратного влияния. Для нас результаты данного эксперимента важны особенно потому, что они показывают необоснованность понимания институциональной роли СМИ исключительно в рамках политэкономического подхода как заговора правящего класса с целью жесткого контроля над обществом, которому в результате абсолютно нечего противопоставить подобному воздействию. Признавая огромное значение данного подхода, вытекающего из критической социологии, мы считаем, что на него можно опираться не во всех случаях, поскольку объяснение определенных явлений может быть найдено без обращения к политэкономическим терминам. Как ни парадоксально это звучит, но какая бы модель ни превалировала в обществе, она служит подтверждением включенности индивида в сферу деятельности СМИ, что является одной из основных предпосылок для принятия решения о политическом выборе. Иными словами, картина мира индивидов, несомненно, формируется под влиянием масс-медиа, однако несомненно и то, что индивидуальные картины мира вследствие этого не становятся унифицированными.

 

 

Схема 3. Поливариантность репрезентации фрагмента реальности различными медиа

 

Никто из членов социума не может избежать влияния СМИ, но вопрос состоит в том, каков результат этого влияния: тот, к которому стремились продуценты, или прямо противоположный, как, например, в тех случаях, когда сообщение СМИ идентифицируется реципиентом как воздействие с манипулятивной целью (управления его поведением). Реципиент задумывается не только над содержанием медиа-текста, но и пытается определить, в интересах каких групп людей делается подобное сообщение. Если конкретный орган СМИ воспринимается как средство выражения интересов его реципиентов, то это повышает к нему доверие и возрастает его эффективность. Если же реципиент понимает, что соответствующий орган СМИ выступает в интересах элитных групп, то он воспринимается как орган социального управления и его сообщения могут блокироваться определенными барьерами в сознании реципиента.

Другим аргументом в пользу «компромиссного» подхода к оценке степени влияния СМИ является направление в теории массовых коммуникаций, которое стало известно как «теория тактик слабых актеров» и которое акцентировало роль аудитории в процессе коммуникативного взаимодействия между «сильными» и «слабыми» социальными актерами. В русле данного направления рассматривались формы влияния социальных групп, непосредственно не участвующих в принятии социально значимых решений, на институты и структуры. Мишель де Серто противопоставляет стратегии властных структур, которые вырабатывают правила и навязывают их «слабым» актерам, и тактику слабых актеров, которые, находя определенные лазейки в системе, могут практически полностью подменять навязываемые им правила другими[34]. Основная идея де Серто заключается в том, чтобы акцентировать значительную роль не облеченных властными полномочиями социальных групп в принятии политических и иных решений. Согласно де Серто, роль слабых агентов во властных отношениях неоправданно недооценивается.

Отталкиваясь от этого положения теории де Серто, Джон Фиск особо подчеркивал тот факт, что члены социальных групп, находящихся на нижних уровнях социальной вертикали, активно потребляют медиа-продукцию. Хотя Фиск подвергался острой критике за абсолютизацию автономности аудитории, его работы вызвали к жизни близкие по тематике исследования, ставшие известными как «новые исследования аудитории»[35]. В противовес распространенному мнению о беспомощности и бессилии «низов», Х. Мартин-Барберо определил различия в механизмах влияния рядовых членов социума на облеченных властными полномочиями в демократических и иных странах[36]. Выявив специфические механизмы воздействия «масс» на власть предержащих, он пришел к выводу о том, что политические и экономические решения властной элиты не преследуют только ее собственные интересы, а включают в себя часть интересов «слабых». По мнению Барберо, СМИ являются той сферой, где в вербальной форме актуализируется противостояние различных социальных групп. В тех обществах, где по западным представлениям отсутствует демократия, не обязательно имеется репрессивная власть, полностью контролирующая масс-медиа и тем более содержание сознания индивидов. Как полагает Е.Ю. Кольцова, такой подход позволяет частично объяснить быстрый крах советской идеологии, поскольку даже в период ее доминирования «переосмысление и альтернативное трактование сообщений масс-медиа было обычной практикой в позднесоветский период, и по мере того как журналисты все более и более осознавали это, идеологическая коммуникация постепенно превращалась в пустой ритуал, в который мало кто верил, но который сохранялся по другим социальным причинам[37]. Проведенное автором исследование «изнутри» медиа позволяет утверждать, что контроль над СМИ со стороны различных структур не должен рассматриваться как нечто абсолютно стабильное и последовательное.

Д. Мак-Куэйл, один из ведущих теоретиков массовой коммуникации, полагает, что современные масс-медиа осуществляют широкий спектр функций, начиная с нейтральности в информировании и заканчивая манипуляцией и контролем[38]. Эти функции соотносятся с различными коммуникационными моделями репрезентации реальности. В зависимости от преобладания тех или иных моделей медиа могут рассматриваться по отношению к индивиду как:

·         «окно в мир», открытое для репрезентации событий, что не предполагает привнесения элементов, не имеющих отношения к самому событию;

·         зеркало событий социума, которое накладывает некоторые ограничения на процесс репрезентации, связанные с неизбежностью установления некоторого «угла отражения», а также ограниченной поверхности отражения самого зеркала, вследствие чего реципиент не может увидеть событие во всей его многогранности;

·         «привратник» (фильтр), который либо осознанно, либо неосознанно выбирает определенные аспекты события, опуская другие;

·         интерпретатор, разъясняющий события, которые без этого могли бы показаться некогерентными;

·         преграда, или завеса, отделяющая индивида от события и тем самым искажающая его восприятие[39].

 

Н. Фэаклоу в книге «Медиа-дискурс» высказывает положение о том, что независимо от того, какую функцию по отношению к реальности выполняет СМИ и какие модели репрезентации им используются, результатом их актуализации является создание коммуникативного события[40]. Понятно, что между событием, реально имевшим место, и коммуникативным событием не может быть поставлен знак тождества. Говоря о разностатусности факта (события) и его интерпретации в СМИ, Ю.А. Сорокин указывает на необходимость различать факт-событие и факт вербальный[41]. По мнению ученого, факт-событие «сюжетно» завершен, так как в нем исчисляемы и конечны действующие лица и их поступки, в то время как вербальный факт в СМИ «сюжетно» незавершен, перифрастичен и виртуален и представляет собой лишь процесс приближения к завершению, реализуемому совокупностью негомогенных речевых средств. Различия в статусе между фактом-событием и фактом вербальным предопределяются их структурной дифференциацией: «Структура вербального факта – это виртуальная реальность, неоднозначность которой усиливается тем, что она в отличие от структуры факта-события стремится не показать, а оценить себя. Иными словами, вербальный факт – это всегда лишь потенциальный факт»[42]. Тем не менее, несмотря на объективные различия между самим событием и его медиа-репрезентацией, в процессе восприятия и то, и другое становится частью психической реальности индивида – той сферы, в пространстве которой источник возникающих психических образов отходит на второстепенный план. Ю.А. Сорокин высказывает предположение о том, что причиной исков к средствам массовой информации служит тенденция рассматривать содержащиеся в медиа-текстах ассертивы и экспрессивы в качестве перформативов, т.е. реципиенты склонны воспринимать вербализацию события одновременно как интерпретацию и действие (поступок)[43].

Н. Фэаклоу называет отличительные признаки коммуникативного события как элемента, конституирующего массовую коммуникацию:

·         масс-коммуникационные технологии позволяют создавать и воспроизводить коммуникативное событие (текст), причем время и место его актуализации определяется СМИ;

·         место и время создания коммуникативного события не идентичны времени и месту его восприятия;

·         коммуникативное событие создается под институциональным контролем, а потребляется индивидуально;

·         коммуникативное событие позволяет придать жизни индивида социально значимый характер;

·         коммуникативное событие в СМИ помогает преодолевать разрыв между общественным характером продуцирования текстов СМИ и индивидуализированным характером их потребления;

·         коммуникативное событие является формой социальной практики;

·         коммуникативное событие отражает изменения в обществе и культуре;

·         в коммуникативное событие встраивается информация о коммуникантах СМИ и аудитории;

·         политическая составляющая коммуникативного события предполагает наличие в нем идеологического и воздействующего моментов;

·         экономическая составляющая коммуникативного события определяется функционированием текстов СМИ в качестве культурного товара;

·         коммуникативное событие, как правило, характеризуется фрагментарностью, незавершенностью и неопределенностью и тем самым репрезентирует параметры реального события, что не всегда дает однозначное понимание природы репрезентируемого события[44].

 

Приведенный выше перечень признаков коммуникативного события делает очевидным то, что Н. Фэаклоу, ставя знак равенства между текстом СМИ и коммуникативным событием, видит главную цель в разведении двух феноменов: реального события и его медиа-репрезентации. С этой целью автор указывает на специфически медийные и неспецифические факторы, оказывающие влияние на структурацию сообщения (текста), а не самого коммуникативного события. Во-первых, представляется неправомерным ставить знак равенства между медиа-текстом и коммуникативным событием. До того, как реципиент вступает во взаимодействие со знаковым пространством текста, последний существует лишь как физический объект, в котором только заложены некоторые необходимые параметры для потенциальной реализации коммуникативного события.

Во-вторых, термин «коммуникативное событие» является слишком обобщенным и вследствие этого малопригодным для обозначения феномена репрезентации реальности, имеющего медийный онтогенез. Большая часть отличительных, с точки зрения исследователя, признаков коммуникативного события может быть отнесена и к другим типам текстов. Именно поэтому представляется целесообразным провести разграничение между коммуникативным событием и медиа-коммуникативным событием. Коммуникативное событие происходит всякий раз, когда в процессе осуществления различных видов деятельности индивид воспринимает вербализованную информацию. Коммуникативное событие может иметь место при чтении художественного текста, в ходе диалога между двумя людьми, при прослушивании лекции и пр. Информация, поступающая по каналам СМИ, структурирует реальное событие особым образом, трансформируя его в медиа-коммуникативное.

Согласно нашей точке зрения, медиа-коммуникативное событие имеет место только тогда, когда медиа-текст становится для индивида объектом рецепции и интериоризации. Иными словами, медиа-коммуникативное событие происходит в процессе того взаимодействия, в результате которого содержание медиа-текста становится частью психической реальности реципиента. Актуализация медиа-коммуникативного события схематически может быть представлена следующим образом:

 

 

Схема 4. Медиа-коммуникативное событие

 

Из предложенной трактовки медиа-коммуникативного события следует, что медиа-текст является его необходимой предпосылкой и компонентом. Следовательно, для выявления сущности феномена «медиа-коммуникативное событие» необходимо вести речь об отличительных параметрах (признаках) медиа-текста и определить степень значимости каждого из них в его структурировании. Требуется также четко разграничить те признаки, которые являются специфическими (ингерентными только для данного типа текста) и те, что присущи и другим типам текстов. Мы исходим из того, что специфические признаки медиа-текста детерминируются социумом, индивидом (продуцентом), а также одновременно и социумом, и индивидом.

Признаками, порождаемыми социумом, являются институциональность, идеологизированность, ценностная ориентированность, коммерционализированность и фрагментарность.

Институциональность медиа-текста очевидна: он продуцируется средствами массовой информации, являющимися социальным институтом и регулирующими функционирование индивида в обществе. В зависимости от политического устройства общества институциональный контроль может быть многоступенчатым и может осуществляться не только конкретным СМИ, но и другими, властными социальными институтами. В любом случае в тексте в той или иной форме структурируется институциональная информация. Однако мы не разделяем позицию Н. Фэаклоу, усматривающего принципиальные различия между продуцированием и восприятием медиа-текста и определяющего первое как «общественное», а второе как «индивидуальное».

Наличие фактора институционального контроля бесспорно. Признавая детерминированность определенных параметров медиа-текста факторами институционального порядка, мы тем не менее считаем медиа-текст порождением индивидуального сознания. Поэтому можно говорить об общественном характере продуцирования текстов СМИ лишь с некоторой долей условности, учитывая, что продуцент не может не быть носителем конвенциональных стереотипов, разделяемых определенной частью членов общества.

Институциональность тесно связана с идеологизированностью медиа-текста, которая реализуется как эксплицитно, так и имплицитно. Идеологизированность понимается широко как вербальная фиксация той связи между политическим устройством и социальными структурами, которая онтологически возникает в обществе и, соответственно, не может не получать отражения в медиа-тексте. Мы определяем идеологизированность как специфический признак медиа-текста. А вот ориентированность на воздействие, по всей вероятности, относится к неспецифическим параметрам данного типа текста. Это подтверждается многочисленными исследованиями, обнаруживающими разнообразные прагматические стратегии в любых типах текстов – от научных до юмористических.

Ценностная ориентированность как специфический параметр медиа-текста детерминируется идеологией общества и отражает избирательный характер отношения его членов к общественно-политическим, духовным и материальным ценностям. Ценностная ориентация продуцента медиа-текста проявляется в системе его установок, убеждений и предпочтений и вербализуется в процессе речевой деятельности. Наряду с общечеловеческими ценностями индивид, социальная группа и общество в целом избирательно придают положительную или отрицательную значимость объектам реальности, которая определяется не сама по себе, а в рамках отношения «объект – человеческая деятельность», где актуальными являются потребности, а также интересы, возникающие в сфере социальных взаимоотношений. Значимость того или иного объекта, явления или события определяется на основе социально выработанных критериев, ментально структурируемых как способ оценки явления в контексте нравственных принципов, норм, идеалов, установок и целей.

Коммерционализированность медиа-текста предполагает такую репрезентацию событий и явлений реальности, которая бы соотносилась со спросом различных социальных групп на определенные виды информации в соответствии с присущими им когнитивными моделями познания окружающей действительности. Коммерционализированность понимается широко как ингерентный признак любого текста СМИ, начиная с «бульварной» прессы и заканчивая «качественными» изданиями. Именно в этом смысле вслед за Н. Фэаклоу можно говорить о тексте СМИ как о «культурном» товаре.

Фрагментарность медиа-текста прежде всего обусловливается тем, что периодичность, с которой осуществляется трансляция медиа-сообщений в социуме, не соответствует временным параметрам событий природной и социальной реальности. Так, например, освещение авиакатастрофы на телевидении или в печатных СМИ требует многократных текстовых репрезентаций, создаваемых по мере поступления сведений о количестве жертв, поиске тел погибших и «черных ящиков», о расшифровке записей на бортовых самописцах, о виновниках происшествия и т.п. Институт СМИ существует для непрерывного обеспечения общества информацией, необходимой для поддержания его жизнеспособности. По мере усложнения проблем, стоящих перед отдельным социумом и миром, учащается периодичность и частотность выхода в эфир информационных программ на радио и телевидении, что и обусловливает фрагментарность и незавершенность отдельно взятого медиа-текста. И только континуум текстов, проходящих по медиа-каналам, позволяет реципиенту создавать целостные ментальные репрезентации того или иного события.

Признаки, порождаемые индивидом, связаны с триадой «событие – продуцент – реципиент». Статус продуцента медиа-текста и реципиента по отношению к репрезентируемому фрагменту реальности диаметрально противоположен. Автор текста СМИ, как правило, освещает то или иное событие в момент его совершения и выступает по отношению к реципиенту как очевидец происходящего. В случае, если какая-либо ситуация складывается спонтанно, журналист (репортер) тем не менее имеет возможность наблюдать ее последствия и на основе доступной ему информации восстановить ход развития событий, приведших к тому или иному исходу. Из сказанного следует, что продуцент структурирует сообщение, вербализуя свой статус участника или очевидца, который находит выражение в таких параметрах медиа-текста, как соотносимость с реальным событием и документальность. С другой стороны, статус реципиента предполагает наличие физических и временных ограничений возможности для индивида непосредственно воспринимать подавляющее большинство происходящего в различных частях страны и земного шара. Следовательно, структурирование медиа-сообщения осуществляется с учетом дистанцированности реципиента от реального события.

Медиа-текст как элемент, конституирующий массовую коммуникацию, имеет параметры, детерминируемые одновременно и социумом, и индивидом. Медиа-коммуникация осуществляет ярко выраженную функцию социализации индивидов, составляющих аудиторию СМИ. С одной стороны, через трансляцию текстов и их воздействие на структуры сознания реципиента медиа-коммуникация позволяет включать его в жизнь социума. Вовлеченность в масс-коммуникационные процессы через институт СМИ обеспечивает индивиду возможность не только ощущать себя членом некоторой общности людей, но и планировать и прогнозировать свою жизнь в обществе. С другой стороны, продуцент, будучи членом общества, вербализует как свои установки на социализацию, так и социализирующие установки соответствующего СМИ.

Под влиянием текстовой деятельности СМИ у реципиента складывается сложная и многомерная картина мира, обеспечивающая его социализацию и включающая информацию о том, какими социально-психологическими качествами должен обладать индивид, выполняя ту или иную социальную роль в соответствии с социально принятыми ценностями, нормами и правилами. В этой связи представляется продуктивной мысль о том, что наряду с фундаментальными, едиными для больших групп общества социальными ориентирами, присутствующими в основной части медиа-продукции, имеются специфические типы социализации, реализуемые специализированными изданиями, радио- и телепередачами. Тип социализации определяется как «индивидуально воспринимаемые и переживаемые человеком установки общества в отношении тех социально значимых ролей, которые им надлежит выбирать и выполнять как членам социального коллектива»[45]. Исследования гендерно ориентированных изданий, дифференциация аудитории которых осуществляется по признаку пола, показывают, что разные типы изданий реализуют различные типы социализации личности:

·         традиционный, ориентирующий женщину на ценности семейной жизни;

·         европеизированный, акцентирующий важность для женщины достижения успеха на поприще карьеры;

·         смешанный, опирающийся как на патриархальные ценности, так и на ценности самостоятельной личности;

·         реформаторский, анонсирующий необходимость пересмотра роли женщины в семье и обществе[46].

 

Важным признаком медиа-текста является вербализуемая в нем информация о коммуникантах. В медиа-сообщении структурируется информация не только о непосредственном продуценте текста, но и о СМИ, помещающем этот текст в информационном пространстве своего издания, сайта, радио- или телеканала. Общеизвестно, что каждое средство массовой информации имеет свою, отличающуюся от других медиа, информационную тактику и стратегию, что находит выражение в учете психотипических (когнитивных) параметров той аудитории, на которую ориентированы конструируемые медиа-тексты. Следовательно, и журналист, будучи непосредственным продуцентом текстов, в отличие от писателя или поэта не всегда структурирует только свои индивидуальные личностные смыслы, а сообразуется с предъявляемыми к нему «корпоративными» требованиями.

По всей видимости, именно такая исходная позиция позволила Н.А. Сирош поставить этот вопрос более узко и говорить об «образе мира журнальных изданий», в частности гендерно ориентированных[47]. Объектом проведенного автором исследования стали два журнала – «Cosmopolitan» и «Marie Claire», издаваемые в Москве и рассчитанные на женскую аудиторию. Примененные методики исследования позволили Н.А. Сирош дать определение образа мира журнального номера. Для автора это – «информационная модель реального мира, создаваемая каждым отдельным печатным изданием, которое… категоризует и структурирует (адаптирует) мир для своих читателей с определенных идейных позиций»[48].

По мнению Н.А. Сирош, журнальное издание репрезентирует речеповеденческую и гносеологическую картины мира, которые охватывают собой весь спектр субъект-субъектных и субъект-объектных отношений. Речеповеденческая картина мира в издании тождественна «речевому поведению издания» и определяется как коммуникативно-ситуативная, представляющая ролевые отношения между коммуникантами в вербальной форме. Речеповеденческие вербальные элементы – морфологические, синтаксические, стилистические, жанровые, лексические, а также ценностные, релятивные – системны и иерархичны, а специфическая картина мира издания формируется преференциальным использованием одних речеповеденческих элементов по сравнению с другими[49]. Гносеологическая картина мира журнального номера рассматривается как результат познания реальности данным изданием. Однако, на наш взгляд, автор не специфицирует главного: само издание не познает реальность, а является продуктом вербализации познания фрагментов реальности индивидами, разделяющими либо в силу своих убеждений, либо в силу корпоративной принадлежности определенные когнитивные тактики и стратегии (модели различной сложности) восприятия, интерпретации и вербализации явлений окружающей действительности. Говоря о преференциальных когнитивных моделях репрезентации реальности конкретным СМИ (группой индивидов), необходимо акцентировать двусторонний характер данного вида деятельности, а следовательно, и роль фактора аудитории данного медиума. Дуальный характер информационной деятельности находит свое проявление и в том, что сообщения структурируются с ориентацией на специфику познавательных процессов их реципиентов.

К неспецифическим признакам текстов СМИ мы относим те, которые присущи и другим типам текстов: воспроизводимость, ориентированность на воздействие и фиксация изменений в культуре и обществе. В отличие от Н. Фэаклоу, мы полагаем, что свойство воспроизводимости характеризует все типы текстов, причем оно может быть реализовано не только в сфере массовой коммуникации, но и при помощи традиционных издательских технологий. Ориентированность на воздействие обнаруживают самые различные типы текстов, даже в том случае, если они создаются в русле эстетической речевой деятельности, которая одновременно служит и мотивом речепорождения. Мы также исходим из того, что фиксация изменений в культуре и обществе не является единственной прерогативой текстов СМИ. Художественное или поэтическое осмысление реальности, летописные, научные или рекламные тексты, воплощаясь в конкретные формы на основе свойственных им специфических способов репрезентации реальности, также фиксируют изменения в культуре и обществе. Рассмотренные выше признаки могут быть представлены схематически:

 

 

Схема 5. Признаки медиа-текста

 

Наибольший интерес исследователей вызывает ярко выраженный и легко верифицируемый селективный характер репрезентации реальности средствами массовой информации и тесно связанные с ним идеи регуляции, контроля и манипуляции сознанием индивида. Процесс медиа-репрезентации события является многоступенчатым и включает несколько этапов от события и первоначальной, необработанной «сырой» информации о нем до обретения ею в конкретном СМИ вербализованной формы. Поэтапное продвижение репрезентации реального события внутри медиа-структур, или медиация, предполагает неоднократное взаимодействие исходной репрезентации с сознанием (индивидуальной картиной мира), по крайней мере, нескольких индивидуумов.

В современных концепциях и моделях новостийных медиа медиация тесно связана с двумя другими процессами структурирования реального события и трансформации его в медиа-коммуникативное событие: фильтрацией и фреймингом. Процесс фильтрации реализует функцию «привратника», причем исследователи обнаруживают «сторожей» на всех этапах процесса медиации: внутри самих медиа и вне. Так, Дж. Мак-Нелли описал целую цепочку «привратников», принимающих непосредственное участие в медиации события международного звучания, включив в их число зарубежных корреспондентов, редакторов информационных агентств, редакторов национальных и региональных бюро, редакторов конкретного СМИ[50]. К «привратникам» он также причислил и тех реципиентов, которые уже в устной межличностной коммуникации передали полученную информацию другим индивидам.

Главный вывод, к которому пришел Мак-Нелли, состоит в том, что в процессе медиации сообщение постоянно трансформируется по пути от «привратника» к «привратнику», не теряя при этом своей новостийной формы. Это объясняется тем, что при любых трансформациях сообщения на различных этапах медиации в нем обязательно остается новостийное ядро, представленное стабильными компонентами структуры и выраженное известной формулой «WWW» (what-where-when): что произошло, где и когда. Отсутствие хотя бы одного из компонентов структуры приводит к существенной деформации смыслового пространства медиа-текста, влекущей за собой утрату новостийно-информационных параметров. В качестве примера сохранения новостийного ядра медиа-текста можно привести три сообщения об одном и том же инциденте – ограблении банка:

 

«В понедельник в начале рабочего дня к зданию банка «Мидэм» на «Ауди» серого цвета подъехали двое афроамериканцев. Войдя в помещение и угрожая применением оружия, они похитили 176 тыс. долларов и быстро скрылись. Полиция приступила к поискам грабителей».

 

«В понедельник утром, двое неизвестных похитили 176 тыс. долларов в «Мидэмбанке» и скрылись в неизвестном направлении. Ведется следствие».

 

«В понедельник ограблен «Мидэмбанк». Полиция ведет розыск преступников».

 

Приведенные тексты наглядно демонстрируют поливариантный характер репрезентации реальности, детерминируемый различными факторами – от концептуальной картины мира продуцента и психотипических особенностей аудитории средства массовой информации до ограничений, накладываемых на объемы медиа-текста в связи с размерами графического пространства издания или со временем, отводимым на трансляцию радио- или телепрограммы. Тем не менее представляется важным акцентировать: в каждом последующем тексте опускаются уточняющие подробности, однако основные новостийные компоненты остаются константными и образуют новостийное ядро сообщения:

 

 

Схема 6. Сохранение новостийного ядра

 

При анализе манипулятивной роли СМИ особое внимание традиционно уделяется именно тем аспектам реальности, репрезентация которых не включается в медиа-текст по тем или иным соображениям. В этой связи изучению подвергались различные уровни фильтрации, инициируемые как на медиа-уровне (микроуровне), так и на уровне социума (макроуровне). Фильтрация на микроуровне определяется отношениями внутри конкретного СМИ, т.е. требованиями руководства (владельцев) медиа к работающим в них репортерам, в то время как фильтрация на макроуровне осуществляется под влиянием социальных институтов и в целом всего общества. Фильтрация извне труднее поддается изучению, так как очевидно, что комплексное влияние со стороны правительства, политической элиты, представителей большого бизнеса на масс-медиа представляет собой весьма сложный объект для систематического и достоверного изучения.

Фильтрация на микроуровне связывается с необходимостью для медиа всякий раз определять «повестку дня» (agenda setting). Появление термина «повестка дня», акцентирующего неизбежность селективности и дозированности информации при репрезентации реальности для реципиентов, явилось закономерным этапом изучения взаимоотношений между СМИ и обществом в области журналистики. Каждый масс-коммуникационный канал вырабатывает собственную повестку дня, т.е. отбирает такие информационные сообщения, которые не только отвечают критериям новостийности, но и соответствуют ожиданиям аудитории данного СМИ в плане текстового структурирования ее интересов. Поскольку факторы, определяющие деятельность одного информационного канала, отличаются от факторов, являющихся детерминирующими для другого, повестки дня различных СМИ не могут быть абсолютно идентичными.

Используемый в области журналистики термин «повестка дня», на наш взгляд, не отражает ни сущностных свойств самого процесса фильтрации, ни его результатов. Основываясь на понимании процесса фильтрации не как механического, т.е. предполагающего составление некоего перечня актуальных событий для медиа-репрезентации, а как ментально-когнитивного, мы предлагаем использовать для обозначения этого медиа-феномена термин «селект». Под селектом мы понимаем вербализованный результат ментально-когнитивной деятельности группы индивидов по сбору, отбору и обработке информации о социальной и природной реальности, поступающей из различных информационных источников с целью ее дальнейшей медиации.

Информационные источники, обеспечивающие формирование селекта, условно делятся на две группы. К первой группе источников относят те, что находятся вне средства массовой информации (международные, общенациональные, региональные информационные агентства), а ко второй – те, которые имеются внутри медиа (журналисты, корреспонденты, фоторепортеры и т.д.). Так, например, для российских СМИ источником информации являются данные, которые распространяют государственные информационные агентства ИТАР-ТАСС и АПН и крупные коммерческие агентства – Интерфакс и др. Источником официальной информации являются государственные органы – Президент РФ и его администрация, правительство страны, Государственная Дума и Совет Федерации, Конституционный суд и Верховный суд[51].

Несмотря на то, что медиа используют в значительной мере одни и те же внешние информационные источники, каждый медиум предлагает свой собственный селект, имеющий структуру, отличающуюся от структуры селектов других СМИ. Селект представляет собой некий набор селективов – медиа-текстов, структурирующих актуальные для реципиента события и явления реальности:

 

 

Схема 7. Структура медиа-селектов

 

В центре исследования В. МакКомбза и Д. Шоу оказались сугубо медийные факторы, влияющие на определение повестки дня (селекта), в частности, была выявлена прямая зависимость оценки индивидом значимости информации от ее объема[52]. Исследователи подчеркивали, что важнейшим аспектом влияния массовой коммуникации является осуществление когнитивных изменений у индивидуумов, в частности, посредством различных параметров селекта (повестки дня): последовательности трансляции селективов, их объема и т.д. Так, информационные радио- и телевыпуски начинаются с самых важных новостийных сообщений, а в печатных изданиях (газетах) они располагаются на первой полосе. Данный параметр селекта инициирует формирование соответствующих когнитивных структур у реципиентов, что дает возможность медиа при необходимости повышать статус одного селектива и понижать статус другого, размещая их в определенной последовательности. Степень информативной насыщенности селективов также вызывает появление когнитивных структур, фиксирующих в сознании индивида следующую зависимость: чем больше объем сообщаемой о событии информации, тем выше статус социальной значимости события и наоборот.

Нельзя утверждать, что вопрос о роли медиа в определении селекта (повестки дня) решен однозначно. Дискуссионным продолжает оставаться то, насколько масс-медиа независимы в продуцировании селекта: делают ли они это независимо от внемедийного контекста, с учетом ожиданий социума, или в соответствии с интересами элит[53]. С нашей точки зрения, отсутствие единства мнений, касающегося вопроса о степени автономности СМИ в определении селекта, является частным случаем рассмотренной выше проблемы зависимости медиа от властных элит и низкостатусных социальных групп.

Д. МакКуэйл и С. Виндел указывают на ежедневное появление не одного, а нескольких селектов и их презентацию с целью влияния на социальные процессы[54]. С одной стороны, различные социальные институты, как, например, правительства, парламенты или политические партии, анонсируют свои селекты, а с другой – медиа, выявляя некоторый набор селективов, составляют собственные селекты. Медиа-селекты в значительной мере формируются с опорой на селекты других социальных институтов. Кроме того, отдельные селективы появляются в процессе непосредственной коммуникации с публикой и преследуют цель оказания влияния на элиту. Это позволяет дифференцировать селекты, выделяя две группы – жестко ориентированные селекты и гибко ориентированные. По отношению к селектам других социальных институтов (Думы, правительства и т.д.), являющихся жестко ориентированными, медиа-селекты – вторичны и, следовательно, гибко ориентированы. В этом смысле можно утверждать, что на практике происходит постоянное взаимодействие селектов разных типов. При этом необходимо не упускать из вида опосредованный характер этого взаимодействия со стоящими за ним когнитивно-ментальными процессами у индивидов, занятых выработкой селектов.

Следует особо акцентировать, что различия в формулировке повесток дня (селектов) приводят МакКуэйла и Виндела к выводу о дуальной роли медиа, одновременно воздействующих как на социальные группы, принимающие решения, так и на те слои, которые не обладают такой возможностью, посредством обеспечения постоянного взаимодействия в медиа-пространстве вербализуемых ожиданий социума с идеями и решениями элиты. В этом смысле масс-медиа выступают и как носитель информации, и как ее источник[55]. Эта гипотеза, получившая название «сориентированного подхода», впервые была предложена МакЛеодом и Шеффом[56].

Как отмечалось выше, когнитивные изменения у индивидов могут происходить также под влиянием других параметров селекта, связанных, например, с диапазоном репрезентируемых событий, структурой репрезентаций, порядком их следования (телевидение, радио), их пространственным расположением (печатные, гипертекстовые медиа). Нами было отмечено, что последовательность предъявления селективов имеет для индивида когнитивный характер, так как особенно на телевидении порядок освещения новостей осуществляется по принципу «от более значительного к менее значительному» – схема, которая со временем встраивается в когнитивную систему индивида. Отсюда следует вывод о том, что структура представления определенной информации ведет к образованию у реципиентов устойчивых познавательных структур.

Дж. Галтунг и М. Руж предложили модель селективной фильтрации, включающей основные критерии, в соответствии с которыми информация о событии может быть структурирована так, чтобы впоследствии она стала основанием для возникновения медиа-коммуникативного события[57]. Иными словами, исследователи определили критерии новостийности, позволяющие квалифицировать информацию о событии как новость:

·         частотность – критерий, позволяющий определить, в какой мере то или иное событие является рядовым и повседневным или же редким и уникальным, что делает его более новостийным;

·         амплитуда – критерий, ориентирующий медиа на выбор событий, характеризующихся драматизмом по характеру протекания и/или последствиям;

·         удивление – критерий, позволяющий отбирать события, информация о которых неожиданна для реципиента и воспринимается им позитивно;

·         однозначность – критерий, требующий от масс-медиа такой репрезентации события, которая не была бы осложнена неясными, труднообъяснимыми деталями;

·         соответствие – критерий, основанный на учете того, насколько репрезентация события отвечает ожиданиям составляющих социум индивидов;

·         узнаваемость – критерий, связанный с релевантностью события в контексте данной культуры, обеспечивающей его понимание;

·         континуальность – критерий, диктующий необходимость поддержания структурно-содержательных параметров медиа-продукции, таких как постоянство рубрик, разделов, а также периодичность выхода программ или номеров издания;

·         баланс – критерий, в соответствии с которым поддерживается разнообразие медиа-репрезентаций, позволяющее уравновешивать сообщения одного вида сообщениями другого вида. Например, негативные новости уравновешиваются позитивными, международные – новостями о событиях внутри страны[58].

 

Выводы, к которым пришли ученые, базируются исключительно на содержательном анализе новостных медиа-текстов без экспериментальных исследований особенностей восприятия новостей реципиентами. Обладая определенным объяснительным потенциалом для экспликации принципов отбора информации о реальности с целью ее дальнейшей медиации, приведенная классификация критериев новостийности тем не менее представляется достаточно уязвимой. Исследование Галтунга и Ружа не ставило целью установления взаимосвязи между выделенными критериями и особенностями функционирования когнитивной системы индивида, и поэтому в нем не отражена зависимость между структурными и содержательными параметрами медиа-продукции и познавательными процессами. В этой связи считаем принципиально важным уточнить содержание приведенных выше критериев новостийности, особо подчеркивая их психологическую основу. На наш взгляд, необходимо дифференцировать критерии, отражающие статические и динамические аспекты психологии восприятия. Мы связываем динамические аспекты работы когнитивной системы индивида с презентацией новой информации, которая бы обладала значительным потенциалом новостийности, а следовательно, и воздействия. Для обеспечения динамичности протекания познавательных процессов используются следующие критерии:

·         нечастотность события: отклонение от феноменальной нормы, т.е. все то, что редко происходит, и, как следствие, имеет больший новостийный потенциал в отличие от рядовых, привычных явлений, как, например, рождение восьми близнецов, бракосочетание коронованных особ, полное затмение Солнца или максимальное приближение к Земле кометы Галлея;

·         катастрофичность события: степень новостийности прямо пропорциональна катастрофичности события; поэтому вероятность медиа-репрезентации события резко возрастает в случае, если велики ассоциируемые с ним масштабы разрушений и жертв, примером чего может служить террористический акт в Нью-Йорке или наводнение в Ленске;

·         персонифицированность события: новостийный потенциал достаточно частотного события резко возрастает, если в его центре оказывается знаменитая личность, потому что автокатастрофа или свадьба – ежедневно происходящие события, однако гибель принцессы Дианы в туннеле под мостом Альба в Париже или свадьба Мадонны в Великобритании обладают высоким статусом новостийности вследствие широкой известности обеих женщин;

·         скандальность события: новостийный потенциал событий такого рода связан с отклонением действий индивидов от норм и ценностей, принятых в данном социуме, особенно в случае известности лица в связи с его особым социальным статусом, поскольку для картины мира реципиента актуальна информация о потенциальной угрозе универсальной системе ценностей (семья, безопасность, свобода и пр.) или о фактическом нарушении принятых норм поведения. К данной категории относится скандал, связанный с именами Билла Клинтона и Моники Левински (пренебрежение семейными ценностями) или коррупционные скандалы вокруг имен высоких должностных лиц (президент Фухимори, Имельда Маркос и т.д.).

 

Отбор фрагментов реальности на основе рассмотренных выше критериев с целью создания медиа-репрезентаций позволяет производить изменения в когнитивной системе реципиента, связанные с модификацией его картины мира. Однако для успешной медиации события необходима опора и на статические аспекты психофизиологии восприятия: индивид нуждается как в периодическом нарушении равновесия когнитивной системы, так и в поддержании ее стабильности с целью обеспечения оптимального режима для введения новой информации. Как известно, сообщение не должно содержать более 20% новой информации, чтобы не нарушить адекватность его восприятия – в противном случае когнитивная система оказывается не в состоянии преодолеть барьер энтропии. Нижеследующие критерии определения селекта в большей степени «работают» на поддержание стабильности когнитивной системы реципиента как контекста, необходимого для обеспечения бесперебойной интериоризации информации:

·         транспарентность: выбор устойчивых и прозрачных смысловых компонентов с целью сведения к минимуму потенциально множественного числа интерпретаций события;

·         дискурсивность: выбор событий, позволяющих опираться на внутрисоциумный культурный контекст для обеспечения их адекватной интерпретации реципиентом;

·         этноцентричность: приоритетная медиа-репрезентация внутренних событий, интерпретация зарубежных событий в аспекте их соответствия национальным интересам в соответствии с ожиданиями социума;

·         технологичность: отбор событий с точки зрения их соответствия стабильным структурно-содержательным компонентам медиа-канала (специфике теле- или радиопрограммы, телешоу, рубрикам и разделам в прессе);

·         сбалансированность: отбор событий, репрезентация которых позволяет в заданных пределах варьировать структурно-смысловые параметры медиа-текстов.

 

Если селективная фильтрация связана с формированием селекта, то фрейминг производится на последних этапах медиации и предполагает выбор конкретных форм презентации отобранной информации. Фрейминг оформляет, «обрамляет» медиа-реальность. Как заметил Р. Энтман, для того, «чтобы поместить мир в один из имеющегося набора фреймов, не потребуется более двадцати минут»[59]. На наш взгляд, в данной трактовке фрейминг рассматривается достаточно схематично, поэтому представляется необходимым уточнить содержание этого понятия. Мы исходим из предположения о том, что в рассматриваемое понятие следует вложить новое, когнитивное содержание. В этом случае можно утверждать, что фрейминг фиксирует новые познавательные структуры. Когнитивная структура вырабатывается только тогда, когда «отработана и оформлена» ее вербально-авербальная реализация. По нашему мнению, в основе фрейминга лежит как вербальный, так и авербальный комплекс схем ментальных репрезентаций, каждая из которых актуализируется в зависимости от особенностей коммуникативного канала. Например, характерными для телевидения элементами фрейминга являются названия программ, в том числе и новостийных, сопровождающая их музыка, отснятые репортерами и отредактированные сюжеты и т.д.[60]

 

 

Схема 8. Критерии отбора событий для их дальнейшей медиации

 

Мы считаем, что в печатных и гипертекстовых СМИ фрейминг воплощается как вербально – в разделах, рубриках, заголовочных комплексах, заголовках, лидах, так и авербально – в фотографиях, коллажах, схемах, графиках, рисунках и других визуальных компонентах текстов СМИ. Таким образом, обнаруживается особое понимание медиа-фрейма, что позволяет ставить вопрос о принципиальной гетерогенности медиа-текста и медиа-фрейма. Фрейминг рассматривается нами как графико-аудиовизуальный процесс, конституирующий нарративный принцип медиа-структурирования события, связанный с созданием определенной конструкции, актуализирующей модели мировосприятия, и тем самым позволяющий воспринимать и интериоризировать информацию.

Имеется ряд исследований, ставящих целью изучить взаимодействие вербальных и авербальных компонентов гетерогенных текстов[61]. А.Г. Сонин на примере исследования французского комикса доказывает, что наличие в нем пиктографических компонентов и их взаимодействие с вербальными носит не формальный («оформительский»), а смысловой характер. В результате взаимодействия разноприродных (гетерогенных) знаков они начинают выполнять не свойственные им функции, существенно влияя на процессы смыслопорождения[62]. Обнаруженная автором внутренняя взаимозависимость вербальных и пиктографических компонентов комикса выражается в их объединении для выражения доминантного смысла. Это позволяет исследователю сделать вывод об их синкретичности, проявляющейся в таком структурировании текста, при котором оформление его компонентов идет не по пути дифференциации, а по пути синкретизации (слитности вербальной и пиктографической составляющих). Функциональное единство элементов комикса состоит не в их соположенности, а в смысловом сопряжении.

Исследуя проблемы фотовизуальной и вербальной информации в пресс-рекламном сообщении, Ю.А. Гордеев приходит к аналогичным выводам. По его мнению, в системе средств массовой коммуникации визуальный и вербальный коды функционируют в тесном взаимодействии, несмотря на ярко выраженную тенденцию интенсивной визуализации культуры. Взаимокоммуникативность фотографии и текста, возникающая вследствие синтезирования разнохарактерных знаковых элементов в едином пресс-материале, позволяет достигать принципиально иного уровня отображения фрагментов реальной жизни[63].

Одновременно в ряде исследований акцентируется особая роль фрейминга в преобразовании потенциально нейтральной информации в медиа-текстах, в которых имплицитно и/или эксплицитно выражены интересы социума, а значит и индивида. Регулятивные функции фрейминга состоят не только в том, что и как помещается в медиа-фрейм, но и в том, что оставляется за его рамками, исключая часть реальности из зоны общественного внимания. В этом проявляется сходство фрейминга как процесса с селективной фильтрацией при определении селекта: он предполагает выбор различных элементов формата для сообщения. Это позволяет элите контролировать фрейминг, реализуя предоставляемые им манипулятивные возможности[64].

Таким образом, в результате взаимодействия между СМИ и индивидом в его сознании происходят определенные когнитивные изменения. Характер и масштабы подобных изменений индивидуальны и не унифицированы, что детерминируется как различными психобиологическими типами реципиентов, так и наличием множества информационных источников, способствующих поддержанию в информационном поле плюрализма репрезентаций реальности и, в частности, наличию некоторого множества репрезентаций одного и того же фрагмента реальности. Иными словами, картина мира индивидов, несомненно, формируется под влиянием масс-медиа, однако несомненно и то, что индивидуальные картины мира вследствие этого не становятся унифицированными.

Масс-медиа осуществляют широкий спектр функций, начиная с нейтральности в информировании и заканчивая манипуляцией и контролем. Независимо от выполняемой функции и актуализируемой СМИ модели репрезентации реальности в процессе взаимодействия индивида и медиа-текста происходит медиа-коммуникативное событие, в результате чего содержание медиа-текста становится частью картины мира реципиента.

Являясь одним из определяющих компонентов медиа-коммуникативного события, медиа-текст характеризуется специфическими признаками, детерминируемыми социумом, индивидом (продуцентом), а также одновременно и социумом, и индивидом.

Поэтапное продвижение репрезентации реального события внутри медиа-структур, или медиация, тесно связано с двумя другими процессами структурирования реального события и трансформации его в событие медиа-коммуникативное: фильтрацией и фреймингом.

Продуктом фильтрации является селект – вербализованный результат ментально-когнитивной деятельности группы индивидов, по сбору, отбору и обработке информации о социальной и природной реальности, поступающей из различных информационных источников с целью ее дальнейшей медиации. Фрейминг как структура представления определенной информации ведет к образованию у реципиентов устойчивых познавательных структур. В основе медиа-фрейма лежит как вербальный, так и авербальный комплекс схем ментальных репрезентаций, что позволяет сделать предположение о принципиальной гетерогенности медиа-текста и медиа-фрейма.

в начало

 

1.4. СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТОВ СМИ

 

Воздействующая сила СМИ определяется не только тем, что отсекается селективной фильтрацией и фреймингом, но и тем, что становится частью медиа-пространства. Именно вопрос о содержании текстов СМИ продолжает оставаться наиболее дискуссионным, о чем свидетельствует большое количество форм и категорий, применяемых при анализе. Также не существует единой теории относительно методов исследования текстов СМИ. Поэтому представляется закономерным, что в процессе изучения объекта взгляды на содержание СМИ даже одних и тех же ученых трансформируются. Например, Д. МакКуэйл первоначально полагал, что содержание СМИ – это огромный информационный массив, циркулирующий в масс-медиа, а всякая единица медиа-продукции конструируется на основе таких категорий, как медиум, время, место и жанр. Очевидно, что подобный подход к содержанию СМИ исключал воспринимающего индивида, в структурах сознания которого только и может актуализироваться производимое СМИ содержание. Впоследствии МакКуэйл стал определять содержание СМИ как разнообразный массив сообщений и смыслов, которые находятся в постоянном движении от медиа-канала к индивиду, включая процессы передачи и восприятия[65]. Для нас принципиально важным в этом определении является то, что Д. МакКуэйл как теоретик массовой коммуникации разделяет передаваемое СМИ сообщение и смыслы, порождаемые им в процессе восприятия. Подчеркивается, что текст сообщения фиксирован и доступен для непосредственного наблюдения, в то время как продуцируемые реципиентами смыслы нефиксированы, ненаблюдаемы и неуловимы.

Согласно Д. МакКуэйлу, центральное место в понимании того, как в результате прослушивания, просмотра и чтения формируется значение, принадлежит категории жанра, которая является главным инструментом содержательного анализа медиа-текстов, так как именно жанр, по мнению ученого, позволяет соответствующим образом структурировать огромное количество информации, передаваемой СМИ. Жанр СМИ рассматривается МакКуэйлом как формат (форма) для вербальной репрезентации информации и характеризуется следующими особенностями:

·         жанр обладает собственными логикой, типом и языком;

·         жанр структурирует различные текстовые формы;

·         жанр обеспечивает возможность продуцировать и прочитывать тексты СМИ;

·         жанр структурируется как продуцентами медиа-продукции, так и ее реципиентами;

·         жанр является воплощением формы, содержания и функции[66].

 

Данная формулировка жанра представляется достаточно расплывчатой. Очевидно, что под «логикой, типом и языком» имеются в виду способы представления информации и вербальные средства ее фиксации. Очевидно, что в пунктах первом и втором речь идет об одних и тех же характеристиках жанра: как структурно-смысловое единство жанр оказывает непосредственное влияние на смыслопорождение, так как воплощает в себе ряд необходимых для продуцирования смыслов свойств. Вызывает вопросы и третий пункт. На наш взгляд, медиа-жанры – это особые структуры, задающие специфические способы познания. Жанровая структурация сообщения способствует более эффективному, быстрому и целенаправленному восприятию информации.

Четвертый пункт представляет собой одно из известных положений психолингвистики, 60-х гг. прошлого столетия. В связи с вопросом о «выстраивании» значения в медиа-тексте МакКуэйл впервые вводит применительно к сфере массовых коммуникаций широко известное положение о вовлеченности реципиента в процесс создания значения, которое артикулировали В. фон Гумбольтд, А.А. Потебня, Э. Сепир, Л.С. Выготский и др. В контексте такой постановки вопроса следует подчеркнуть, что еще В. фон Гумбольдт, акцентируя дуальный характер языка, являющегося процессом и продуктом, говорил о языке как о проявлении духа народа[67]. В этой связи представляется принципиально важной и мысль Э. Сепира об изменении психической значимости и интенсивности значения в зависимости от того, на что обращено внимание, каково направление умственной деятельности индивидов[68]. В.А. Пищальникова указывает на совпадение положения, выдвинутого Э. Сепиром, с центральным звеном теории речевой деятельности о зависимости смыслоречепорождения от мотива речевой деятельности и ассоциативно-апперцепционного содержания мышления[69]. Рассматривая значение как единицу речевого мышления, Л.С. Выготский отмечает, что смысловая структура значения слова изменяется вследствие изменения психологической природы этого значения, что приводит к изменению характера отражения и обобщения реальности в слове[70]. Основываясь на положениях В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, Э. Сепира, Л.С. Выготского, В.А. Пищальникова понимает значение как когнитивную структуру, причем «сама структура значения как способ познания внутренне динамична, изначально и принципиально обладает способностью к развитию»[71].

На наш взгляд, рассмотренные выше положения подтверждают факт опосредованного массовой коммуникацией участия реципиента в создании значения и полностью согласуются как с моделью коммуникативного акта Г. Лассуэлла, специфицирующей фактор обратной связи, так и с упомянутыми выше исследованиями, подтверждающими влияние аудитории на процессы фильтрации и формирование селекта, что в конечном итоге определяет содержание СМИ.

Подчеркивая роль языка в создании медиа-продукции как масс-медиа, так и потенциальными реципиентами, МакКуэйл придерживается артикулированного Фиском взгляда на язык как на систему репрезентации, развитую в социуме для создания и распространения конвенционального набора значений[72].

Полисемичность текстов СМИ, обеспечиваемая языковой системой, и вытекающая из этого множественность интерпретаций ставят актуальный для исследования деятельности СМИ вопрос о том, как медиа-сообщения и реальность соотносятся между собой. Выявление степени соответствия текстов СМИ реальности является важным аспектом отношения «индивид–СМИ». Масс-медиа репрезентируют реальность для индивидов, поэтому релевантными оказываются размышления о том, насколько полно и точно СМИ репрезентируют реальность, а также о том, чья реальность попадает через коммуникационные каналы в поле зрения социума.

При проведении анализа содержания текстов СМИ ведущим понятием для измерения и оценки конкретного СМИ и его влияния на аудиторию становится «отображение (репрезентация) реальности». Соответственно одним из основных критериев содержательной классификации является оценочный, базирующийся на дифференциации факта и вымысла и определения степени близости медиа-репрезентации реальности[73]. Согласно МакКуэйлу, воздействующая сила СМИ напрямую связана с тем, насколько отстоит репрезентируемая для индивида реальность от его собственного опыта реальной жизни: чем больше разрыв между двумя реальностями (медиа-реальностью и жизненной реальностью индивида), тем больше эффективность медиа-воздействия. В ситуации, когда репрезентируемая реальность и опыт индивида не обнаруживают значительного расхождения, эффективность медиа-воздействия резко уменьшается. Проведенный нами социологический опрос подтверждает наличие указанных тенденций. 484 преподавателям и студентам различных специальностей АГТУ было предложено зафиксировать первое слово-реакцию на имя и фамилию бывшего американского президента Билла Клинтона. Показательно, что в значительном количестве реакций респондентов прослеживаются ассоциации, так или иначе связанные с медиа-скандалом вокруг отношений, возникших у экс-президента США со стажером Белого дома: М. Левински – 44, Моника – 40, изменник – 3, мужик – 9, Казанова – 2, сексафон – 1, секс – 2, извращенец – 2, бабник – 1, гигант – 1, разврат – 1, полковник – 1, позор – 1, платье – 1, ловелас – 1, ширинка – 1, неудовлетворенный – 1, озабоченный – 1. Таким образом, реакции респондентов, отражающие очевидное воздействие медиа в условиях пространственной удаленности от репрезентируемых событий, в сочетании с явно ограниченной возможностью получать какую-либо другую информацию об американском президенте, составили 113 из 484.

С другой стороны, результаты опроса показывают, что в условиях, позволяющих на основе жизненного опыта так или иначе верифицировать репрезентируемые медиа-фрагменты реальности, могут появляться реакции, явно отсутствующие в СМИ, что подтверждает наличие противоположной тенденции. В последние годы российские СМИ (в особенности телевидение) практически не критикуют деятельность правительства, напротив, в медиа-сообщениях часто говорится о положительных тенденциях в экономике: росте валового национального продукта, уменьшении количества безработных, индексации пенсий, повышении заработной платы, улучшении условий для ведения малого бизнеса и т.п. Однако результаты опроса не подтверждают формирования положительного отношения к правительству, несмотря на отсутствие явной критики в его адрес. Реакции респондентов поражают многообразными формами отрицательного, имеющего явно не медийный, а бытийный генезис, отношения к работе правительства: сволочи – 2, дурдом – 2, воры – 14, бардак – 3, идиоты – 3, уроды – 7, дерьмо – 1, подонки – 2, грязь – 2, проходимцы – 1, олигархи – 3, жулики – 2, бездельники – 1, ложь – 6, ужас – 2, плохое – 6, сборище – 2, бараны – 2, «умные» – 1, гады – 2, дерьмо – 3, фальшь – 1, некомпетентность – 1, болтология – 1, коррупция – 8, придурки – 2, балбесы – 1, дураки – 3, тугодумы – 1, козлы – 5, вруны – 1, клоуны – 2, банда – 2, дебилы – 5, мафия – 1, зоопарк – 1, братва – 1, шуты – 1, беспредел – 1, марионетка – 1, грабеж – 1, стремы – 1, жирдяи – 1, бред – 1, фигня – 1, взятки – 7, обман – 4, глупость – 2, тормозы – 1, сортир – 1, наглые – 1, бюрократы – 2, жуть – 1 и т.д.

В случае осуществления жесткого политического контроля над деятельностью СМИ резко возрастает вероятность появления нереалистичных репрезентаций для описания состояния общества. Д. МакКуэйл полагает, что соотношение «содержание – реальность» поддается спецификации и может быть замерено на основе нескольких релевантных критериев в соответствии с социальными нормами. К ним отнесены независимость, разнообразие и объективность в отображении реальности.

Положительным моментом концепции Д. МакКуэйла является проводимое им разграничение между текстом СМИ как физической реальностью (неактуализированным телом знаков) и психической реальностью – смыслами, порождаемыми в процессе восприятия текста реципиентом. На наш взгляд, выдвигаемое ученым положение о том, что возможность/невозможность верификации реципиентом репрезентируемой реальности является фактором повышения или понижения эффективности медиа-воздействия, обладает значительной объяснительной силой. Вместе с тем недостаточно ясными представляются выдвигаемые критерии оценки степени соответствия содержания текстов СМИ реальности. Вопрос о соответствии медиа-текстов реальности остается наиболее дискуссионным, поскольку текстовая материя не поддается сколько-нибудь точному анализу на предмет адекватности отображения действительности. Как уже говорилось выше, можно вести речь лишь о различной степени зависимости средства массовой информации и журналистов при выпуске медиа-продукции. Разнообразие медиа-сообщений или масштабы охвата реальности, с нашей точки зрения, также не являются гарантией ее адекватной репрезентации в СМИ. В теории массовой коммуникации объективность традиционно связывается с изложением как минимум двух противоположных точек зрения. Однако множественность представляемых взглядов на ту или иную ситуацию в большей степени говорит о стремлении избежать одностороннего подхода к проблеме, нежели об адекватности ее репрезентации. Далее мы более подробно остановимся на факторах, детерминирующих поливариантность репрезентации реальности в сфере массовой коммуникации.

Соотношение реальности и содержания СМИ исследуется и с использованием традиции, основанной на теории марксизма и концентрирующей внимание на том, как содержание СМИ репрезентирует классовые различия в обществе, различия между полами и этнические различия, а также конфликты, возникающие на основе этих различий. Такие исследования рассматривают содержание СМИ как эксплуатационное и репрезентирующее идеологию, или «лживое сознание». Сторонники данной позиции полагают, что СМИ артикулируют образ мира господствующего класса, который «зашит» в масс-медийные тексты, а индивиды, принадлежащие к другим социальным группам, вынуждены принимать навязываемую им картину мира[74]. Несомненно, что данный подход правомерен лишь до определенной степени, так как он абсолютизирует как влияние элит на медиа, так и влияние медиа на аудиторию, что подтверждается рассмотренными выше экспериментальными исследованиями, не обнаружившими абсолютного конформизма и единомыслия у реципиентов медиа-продукции.

Переживающие бурное развитие культурологические исследования содержания масс-медиа дополняют и развивают существующие традиции изучения СМИ. Как полагает МакКуэйл, культурологический подход располагает сильной доказательной базой, поскольку он не отвергает старые исследования, а открывает еще одно измерение для проведения анализа[75]. В центр культурологических исследований помещается текст СМИ, рассматриваемый как явление культуры, и порождаемые им смыслы. В соответствии со структурным подходом значение «встраивается» в текст благодаря наличию определенных языковых структур, состоящих из знаков, нарративов и мифов, которые в свою очередь «управляются определенными культурологическими системами»[76]. Иными словами, помимо других факторов, значения (смыслы) определяются культурологическим контекстом и могут быть извлечены на основе знания о культуре данного социума и знаковой системы. С этой точки зрения тексты масс-медиа подчиняются общим закономерностям развития текста и известная методология применима и к ним.

Особое значение для восприятия содержания текстов СМИ имеют культурологические критерии, основанные на значимых системах культурных убеждений. Разработав понятие «культурологический стандарт», включающее иерархию оценок содержания, Шредер выделил три типа таких стандартов: эстетический, предполагающий сложный комплекс эстетических параметров, необходимых для обеспечения восприятия; этический, связанный, главным образом, с ценностями, и экстетический, измеряемый степенью получаемого удовольствия и оценкой исполнительских качеств[77]. Мы полагаем, что понятие «эстетический» как более широкое включает понятие «экстетический», поэтому следует воздержаться от включения этого компонента в структуру картины мира.

Исследования представителей культурно-порождающего анализа (cultural-generic analysis) и ученых, работавших в том же направлении, поместили в центр внимания зависимость эволюции жанрового разнообразия и жанровой спецификации текстов СМИ от культурно-социальных факторов[78].

в начало

 

1.5. СМИ КАК РЕПРЕЗЕНТАНТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ: МАНИПУЛЯТИВНЫЙ АСПЕКТ

 

Закономерно в коммуникационной модели фокус внимания переместился на язык как материю и форму воплощения информации. Ведь для эффективного функционирования политической и социальной системы жизненно важной является циркуляция необходимой для поддержания ее стабильности информации, кодируемой главным образом вербально и распространяемой СМИ как универсальным агентом политической коммуникации. Роль СМИ, как мы уже показали, не сводится к выполнению функции чисто технического канала, передающего «объективную» информацию от субъекта к субъекту без каких-либо трансформаций, наоборот, СМИ в той или иной мере осуществляют социально-преобразующую репрезентацию реальности. Политическая и социальная информация, облеченная в вербальную форму и передаваемая по каналам массовой коммуникации, является важнейшим ресурсом управления обществом, в том числе через инициирование в нем процессов самоорганизации.

Принципиально важной для нас представляется мысль об онтологической неразрывности, взаимозависимости и взаимовлиянии социальных процессов и их вербализации. Она подчеркивается, например Ф. Джеймсоном: социальная жизнь «в ее фундаментальной реальности является единой и неделимой, сплошным взаимопереплетением, уникальным, непостижимым и надындивидуальным процессом, на уровне которого нет нужды изобретать способ соединить языковые процессы и социальные сдвиги или экономические противоречия, потому что на этом уровне они никогда не были разделены»[79]. Следовательно, значимость средства коммуникации не уступает значимости ее субъекта и объекта. Многообразные структурно-содержательные параметры текста, например жанр, во многом определяют его восприятие.

Анализируя оценочно-коммуникативную функцию, выполняемую языком, М. Халлидей высказывает мысль о возможности активного вторжения в языковую сферу с целью регулирования восприятия индивидом явлений социально-политического характера. Он подчеркивает, что эта функция не имеет ничего общего с выражением содержания, так как в данной функции язык используется говорящим как средство собственного вторжения в речевой акт и является не чем иным, как способом выражения своего мнения, своего отношения и своих оценок, а также тех отношений, которые он устанавливает между собой и реципиентом[80].

В конце 70-х гг. в Великобритании появляется новое направление – критическая лингвистика и социальная семиотика, в центре внимания которых оказываются проблемы использования языка в идеологических целях[81]. В этом аспекте аналогичные исследования проводятся и в отечественной науке. В русле данного направления текст рассматривается как полифункциональное образование, репрезентирующее реальность и реализующее социальное и интерперсональное взаимодействие между коммуникантами. Под воздействием грамматических исследований в русле систематической лингвистики Халлидея, а также работ в области социальной семиотики представители этого направления показали, например, что выбор синтаксических конструкций определяется идеологической позицией адресанта. Так, использование активного или пассивного залога зависит от намерения говорящего обозначить или завуалировать чью-либо ответственность за предпринятые действия. Конструкции пассивного залога особенно удобны для смещения центра внимания с того, кто совершил действия, на само действие. Эта тактика широко использовалась американскими средствами массовой информации при освещении военных действий США во Вьетнаме с целью вуалирования того урона, который наносился военными жителям и территории этой страны.

Необходимо акцентировать, что в результате в центре данной парадигмы оказалось изучение средств и способов передачи информации, которые рассматривались как приемы идеологического воздействия, обладающие высокой эффективностью. При этом практически вне поля зрения оставались те аспекты медиа-коммуникации, которые были связаны с выявлением реальных изменений в структурах сознания индивида под влиянием деятельности СМИ. Так, в соответствии с данным подходом аудитория СМИ пассивно воспринимает идеологически нагруженные сообщения, которые оказывают на нее запланированное, прямое и непосредственное воздействие и вызывают мгновенную ожидаемую ответную реакцию, принимающую форму прогнозируемых действий. Подобный подход на Западе подкреплялся господством идей бихевиоризма, согласно которому СМИ могут прогнозировать и вызывать любые необходимые реакции аудитории, соответствующим образом организовав систему вербальных стимулов.

В 70-х и 80-х гг. ХХ в. в зарубежной лингвистике развивается направление, предметом которого становятся вербальные механизмы создания эффекта убедительности и правоты при отсутствии таковых у отправителя текста. В США высказывается озабоченность тем, что ложь в СМИ становится проблемой всего общества, а не отдельного человека. Работы Х. Вайнриха и Д. Болинджера показали, что язык является мощнейшим средством манипулирования сознанием[82]. В связи с устоявшимся представлением о том, что ложь – прерогатива средств массовой информации, интересной представляется точка зрения Г.У. Гусейнова, который рассматривает ложь как состояние сознания и считает, что все речевое поведение индивида состоит в постоянном выявлении лжи в окружающем его мире текстов[83].

В исследованиях речевой коммуникации с учетом ее социального контекста, проведенных зарубежными учеными, рассматривались различные аспекты проблемы: связь речевых кодов с классовой структурой общества, социальное структурирование значений (B. Bernstein, D. Hymes, C. Cherry); методы коммуникации в определенных социальных структурах – правительственных институтах, промышленных организациях (B. Evans); вербализованная передача социальной информации о субъекте коммуникации (C. Miller); язык и модели поведения индивида в социуме (J.A. Fishman); ролевое поведение индивида и язык социальных ситуаций (J.R. Firth); зависимость речевых коммуникативных умений индивида от его положения в социальной системе (J. Gumperz); понятие социального контекста в коммуникации (K.K. Sereno). Как видно из приведенного перечня, исследования отражают осознание огромного значения социального контекста в политической коммуникации.

Исходя из того, что коммуникативный процесс представляет собой социальное взаимодействие, Дж. Рейнард предлагает рассматривать его через призму социальной модели аргументативной коммуникации, которая делает очевидным процессуальное единство аргументации и социальной коммуникации[84]. Социальная модель аргументативной коммуникации Дж. Рейнарда предполагает:

·         наличие как минимум двух противостоящих сторон;

·         ситуацию противостояния как контекст обмена аргументами;

·         динамизм обмена коммуникативными ролями «источник – реципиент»;

·         обратную связь по типу «стимул – реакция»;

·         социальный контекст при оценке аргументативной коммуникации.

 

Предложенная Дж. Рейнардом модель реализует взаимосвязанность всех элементов аргументативной коммуникации и представляет различную силу аргументативного воздействия текста на реципиента. В коммуникативной практике индивиды демонстрируют широкий спектр реакций на один и тот же аргумент, вербализуя свое внутреннее состояние в процессе обмена аргументами[85].

Отечественные исследования языка пропагандистского воздействия аналогичного периода проводились в условиях идеологического противостояния двух разных социально-политических систем и были сосредоточены на систематизации тех языковых средств, которые могли быть использованы для навязчивого убеждения, осуществляемого в капиталистических странах в интересах правящих классов. Появляются такие термины, как «лингвистическая демагогия» или «языковая демагогия»[86].

В рамках теории средств массовой коммуникации язык рассматривается как основное средство социально ориентированного общения, определяемого А.А. Леонтьевым как «общение, которое ориентировано на изменение коллективной (совместной) деятельности за счет согласования (рассогласования) индивидуальных деятельностей по тем или иным параметрам, или, наоборот, за счет разделения функций»[87]. В качестве основной функции социально ориентированного общения предлагается рассматривать оказание психологического воздействия на аудиторию, включающего в себя убеждение, внушение и эмоциональное «вовлечение» или «заражение»[88]. На этом основании делается вывод о том, что «социально ориентированное общение приобретает характер «убеждающей» коммуникации, целями которой является не столько информирование, сколько стимулирование, убеждение и побуждение. При этом информирование служит только фоном для достижения других целей.

А.А. Стриженко выделяет категорию идеологической ориентированности как релевантную для сферы социально ориентированного общения и помогающую обнаружить средства идеологической ориентированности на разных уровнях языка. Автором предпринимается попытка выявить лексические, синтаксические и стилистические средства идеологической ориентированности, в связи с чем анализируется использование эвфемизмов, ярлыков, клише, стереотипов, политических терминов, лексического повтора, перифраза, параллельных синтаксических конструкций и метафоры[89].

Особое внимание уделяется в работе семантической обработке информации в идеологических целях. Подчеркивается, что языковая семантика служит средством контроля над мышлением и способствует утверждению идеологии, что происходит и в случае подбора политических терминов. Также отмечается, что для создания идеологем используются такие характеристики языка, как подвижность семантической структуры слова; сложности, связанные с отграничением коннотаций от денотативных значений; способность идеологических коннотаций вуалировать смысловое содержание языковых единиц; вариативность денотативных и коннотативных значений языковых знаков под влиянием социальных факторов; наличие познавательного и коммуникативного, объективного и субъективного в значении; контаминация значения специфическим контекстным употреблением языкового знака; синонимические и ассоциативные связи слов; модальность; смещения внутри значения, изменение его объема; развитие новых контекстных значений, новой сочетаемости, новой семантической структуры[90].

В рамках отношения «индивид–СМИ» данное исследование можно определить как медиа-центричное, поскольку оно в значительной мере сконцентрировано на инвентаризации всего арсенала языковых средств, используемых СМИ и приобретающих свойства идеологически ориентированных в процессе политической коммуникации.

В этот же период появляются не столь многочисленные, но интересные исследования влияния социально-психологических характеристик индивидов, составляющих определенные социальные группы, на язык СМИ, что подтверждает неоднонаправленный характер коммуникации в обществе. Э.Ф. Телень проводит сопоставительный анализ языковых средств, используемых двумя массовыми газетами Великобритании «Daily Express» и «Daily Mirror», и приходит к выводу, что язык обеих газет дифференцирован[91]. Основанием для дифференциации служат специфические психотипические особенности каждого СМИ. Газета «Daily Express» рассчитана на мелких и средних предпринимателей, ее материалы содержат абстрактные понятия, менее эмоциональны, используют экспрессивные средства, выражающие общезначимость оценки событий. Аудитория газеты «Daily Mirror» состоит главным образом из рабочих. Ее материалы характеризуются большей насыщенностью экспрессивными языковыми элементами. Еще большее различие обнаруживается в лексическом составе и синтаксических структурах «качественной» «Daily Express» и «массовой» «Daily Mirror». Результаты исследования подтверждают двусторонний характер взаимодействия в диаде «реципиент–СМИ». Эффективное воздействие невозможно без моделирования субъектом коммуникации смыслового поля реципиента. Как подчеркивает А.А. Леонтьев, для успешного моделирования смыслового поля реципиента необходимо представлять себе характер и направление тех изменений, которых следует добиться в момент воздействия и после него[92].

Осознание социально значимого характера коммуникации с неизбежностью поставило вопрос о необходимости признания открытости языковой системы, отказа от узкого понимания языкового знака как элемента системы, замкнутой на самой себе. Признание факта динамического взаимодействия реального и знакового мира изменило исследовательские приоритеты. Учет социального контекста языка позволил изучать те его параметры, которые непосредственно связаны со структурой личности субъекта коммуникации, с социальной структурой общества в целом и пр. Различные ракурсы изучения языка в социальном контексте становятся предметом широкого спектра исследований.

Интересная позиция представлена в работе А.А. Маркович, в которой аргументация рассматривается как коммуникативная деятельность, имеющая целью убеждение в приемлемости выдвигаемых положений и осуществляемая через построение текста в социальном контексте[93]. В рамках данного подхода аргументация рассматривается в качестве текстопорождающей деятельности, а аргумент определяет форму текста, являющегося одновременно и знаком, и речевым поведением в социальном контексте. По нашему мнению, основной аргумент медиа-текста реализуется не только вербально, но и в невербальных компонентах текста, т.е. образуется гетерогенная структура, элементы которой выполняют одну функцию (гомогенны), но имеют разную структуру и свойства (гетероморфны).

В науку приходит понятие «дискурс», рассматриваемое главным образом в функции социальной ориентации и организации. Особенно популярно положение о том, что дискурс нацелен не только на обсуждение событий, действий и ситуаций, но и высказываний относительно социальной реальности. Речь рассматривается как целенаправленное социальное действие, направленное на обеспечение взаимодействия индивидов в социуме и протекания когнитивных процессов. Это положение далеко не ново в лингвистике. Общеизвестна базовость его для теории речевых актов (Серль, Грайс), но в теорию СМИ оно только начинает входить. В контексте теории коммуникации одним из первых понятие «дискурс» использовал немецкий социальный философ Ю. Хабермас[94]. Исходная позиция его теории состояла в том, что индивид имеет возможность обсуждать все, что для него значимо, через речь, а значит и через язык. Вслед за Ю. Хабермасом дискурсивные практики стали предметом исследований ученых, представлявших разные области знания.

Соединив сферу знакового содержания и сферу социального действия, дискурс-анализ зафиксировал и абсолютизировал онтологическое и содержательное единство текста и социального контекста. Дискурс-анализ позволяет проследить связь языка и внеязыковой действительности, дает возможность выявить характер распределения социальной власти и иерархичность социального устройства, и его историческую детерминированность. Кроме того, объектом дискурс-анализа становится не только текст, но и такие экстралингвистические факторы, как мнения, установки, знания о мире, цели, социальный опыт, которые и обеспечивают понимание текста[95].

Политический дискурс-анализ сконцентрирован на социально-ориентированных речевых проявлениях, так как речь представляет собой один из главных инструментов в политике. Следовательно, и при рассмотрении дискурса как информационного следа, оставленного деятельностью, в фокусе внимания исследователя оказывается дискурс СМИ, фиксирующий социальную маркированность речи в виде документа. Это дает основания для дифференциации различных видов дискурса: дискурс власти, дискурс элит, гендерно-маркированный дискурс, дискурс политика, национально-объединительный дискурс, контрдискурсии и т.д. Для дискурс-анализа характерно преодоление дисциплинарных разграничений, что делает его междисциплинарным исследовательским направлением, характеризующимся многоплановостью.

Как полагает В.Н. Базылев, политический дискурс является вербализацией измененного состояния сознания продуцента, которое выявляется при сопоставлении его с обыденным состоянием сознания, рассматриваемым как норма[96]. Кроме того, политический дискурс, по мнению ученого, способствует раздвоению социальной реальности на реальную инстанцию и ее образ, характеризующийся завуалированностью и неясностью.

Аналогичной точки зрения придерживается Е.И. Шейгал, усматривая в политическом дискурсе наличие двух противоположных тенденций – к понятийной точности и к смысловой неопределенности[97]. Смысловая неопределенность рассматривается как важнейший инструмент манипулирования сознанием реципиентов, реализующий ряд стратегий, таких как стратегия вуалирования нежелательной информации и стратегия мистификации, связанная с сокрытием истины и сознательным введением в заблуждение. К средствам создания и поддержания смысловой неопределенности в политическом дискурсе Е.И. Шейгал относит не только специфические номинативные единицы, но и такие речевые акты, как прогнозы, предположения, выражение сомнения, намеки, слухи и пр. Смысловая неопределенность предопределяет эзотеричность как одно из характерных свойств политического дискурса и стимулирует прогностическую деятельность реципиентов[98].

Исследуя политический дискурс, А.А. Романов рассматривает его преимущественно как оценочную деятельность продуцента, направленную на три типа объектов:

·         продуцента и его сторонников;

·         различные аспекты личности оппонентов, включающие их поведение;

·         поступки, события и явления, напрямую не связанные с продуцентом и оппонентами[99].

 

По мнению исследователя, мотивом оценочной деятельности, находящей воплощение в речевом поведении, является активность языковой личности, детерминируемая социальным контекстом. Социальный контекст с его развитой системой социальных норм порождает такие конфликтные формы коммуникации, как дебаты, публичные выступления, дискуссии и пр., а порождаемая политиками конфликтная картина мира переносится в «ментальное пространство других людей»[100]. Положение А.А. Романова о конфликтном речевом поведении личности имеет особое значение, потому что отношения сотрудничества и конфликта представляются важнейшими сторонами социальной интеракции, вербализуемыми в медиа-дискурсе. Однако вряд ли можно согласиться с тезисом автора о существовании конфликтной картины мира, тем более, что в работе не эксплицируются ее сущностные параметры. Мы считаем, что отношения конфликта пронизывают все стороны социального взаимодействия и являются важнейшим фактором самоорганизации и эволюции общества и, как следствие, существенным компонентом картины мира индивида. В СМИ конфликтное речевое поведение репрезентируется в различных медиа-форматах – публицистических статьях, теледебатах, теледискуссиях в таких авторских программах, как «Свобода слова», «Зеркало», «Итоги» и т.п.

В критическом дискурс-анализе[101] приоритетно лингвистическое исследование идеологии. Анализируя структуры новостного текста, особенности его производства и восприятия, а также исследуя его макро- и микроструктуры и тематические схемы, ван Дейк разрабатывает социально-когнитивную модель дискурса[102]. Для ван Дейка дискурс является средством вербальной фиксации существующих социальных структур.

Ван Дейк указывает на отсутствие стройной теории, которая бы эксплицировала связь между идеологией и языком, поскольку раскрыть механизм «кодирования идеологии» способна лишь теория выражения и производства идеологий[103]. Анализ того, как трактовался феномен идеологии на протяжении веков, дает ученому основание говорить о том, что в истории развития социального знания идеология чаще всего определялась как ложное или пристрастное знание, как средство оправдания тоталитарной или авторитарной власти, как апологетичное ретуширование групповых интересов и, как следствие, социального неравенства.

Ван Дейк исходит из признания того, что идеология имеется не только у тех, кто находится у власти, но и у оппозиции. Более того, идеология особенно ярко проявляется именно в условиях идеологического конфликта и борьбы. В качестве основной особенности идеологии Ван Дейк отмечает ее социальный характер. Идеология изначально социальна, так как непосредственно связана с группами индивидов, действующих на социальной арене. Социальные группы являются конституирующими элементами социума, а индивиды могут становиться носителями идеологии только как представители определенной социальной группы. В этом он усматривает аналог взаимодействия, возникающего по линии «говорящий индивид – язык»: подобно тому, как не существуют индивидуальные языки, нет и индивидуальных идеологий. Отсюда вытекает отмечаемое принципиальное сходство между идеологией и языком: они могут существовать исключительно внутри социальных групп или культурных общностей.

Важной для нас представляется мысль Ван Дейка о том, что идеология является одним из способов (форм) социального познания. Эта трактовка идеологии представляет интерес в связи с тем, что медиа-картина мира формируется на основе использования различных способов познания социальной реальности, каждый из которых реализуется в идеологическом контексте. В нашем понимании идеология представляет собой одновременно и результат социального познания, и способ познания постоянно изменяющейся социальной реальности. В определенном смысле идеология может рассматриваться как один из инструментов, необходимых для интерпретации и репрезентации события или явления.

Индивиды, входящие в одну социальную группу, обладают схожими, если не одними и теми же социально-психологическими характеристиками. Индивидов одной группы объединяют идентичные или сходные знания, мнения, цели, ценности и нормы. Реализуя различные виды социального познания, члены группы продуцируют схожие социальные репрезентации. Однако исследователь ни в коей мере не стремится приравнять идеологию к какому-либо научному знанию и поэтому определяет идеологию как систему базовых знаний (верований), которые лежат в основе всех видов социального познания групп. По его мнению, такое определение подчеркивает необходимость анализа идеологии в терминах когнитивистики в ракурсе того, как именно базовые идеологические знания (верования) контролируют социальные действия в общем и вербальном взаимодействии людей, особенно в речи[104]. В этом смысле для Ван Дейка идеология предстает как один из видов социального познания. В контексте данного подхода в работе предлагается рассматривать идеологию и ее структуру в качестве «групповой схемы» (schema), в основе которой находятся базисные категории, благодаря чему верования выстраиваются в систему, идентифицирующую группу. Кроме того, базовые верования, организованные в такие схемы, управляют социальной деятельностью группы и составляющими ее индивидами и их социальными интерпретациями.

Понятно, что важнейшей составляющей взаимоотношения «индивид–СМИ» является язык, фиксирующий идеологические знания (верования), которые формулируются с его помощью. Ван Дейк выделяет три случая взаимоотношений, возникающих между языком и идеологией. Во-первых, идеологии могут быть в значительной мере свободны от контекста, и поэтому предложения, с помощью которых они формулируются, носят абстрактный характер. Индивиды, принадлежащие к одной и той же социальной группе, не нуждаются в том, чтобы выражать общие идеологические верования в повседневном общении, так как они уже разделяются другими индивидами группы.

Второй тип взаимоотношений между идеологией и языком складывается тогда, когда знания, мнения и верования получают выражение в отношении частных, ситуативных контекстов в виде интерпретации положения дел в какой-либо сфере деятельности социума или выражения отношения к какому-либо частному вопросу, например, иммиграции или социальным льготам. В этом случае не получают выражения общие идеологические знания: выбор идеологически связанных аттитюдов лимитирован как прагматически, так и контекстуально. В основе использования членами группы пропозиций среднего звена, выражающих социальные аттитюды к конкретным ситуациям или событиям, лежат психолингвистические механизмы, которые не отличаются от стандартных процедур отбора общего знания и его воплощения в текстах и устной коммуникации.

Третий случай взаимоотношения «язык–идеология» связан с выражением индивидами мнений о конкретных событиях, эпизодах, обстоятельствах и действиях. В этом случае репрезентируются ментальные модели, т.е. предложения приобретают значения в контексте конкретных событий, причем они репрезентируют контекстные ментальные модели. Репрезентация контекстных ментальных моделей выводит на уровень индивидуальной картины мира. Иными словами, «ментальные модели высвечивают две значимых грани в отношениях «идеология – язык». Во-первых, они устанавливают связь между общим и специфичным, между социальным и личностным, а значит, между группой и индивидами. Во-вторых, ментальные модели, определяющие контексты, диктуют отношения между языковыми структурами и социальными ситуациями, между пользователями языка и языковым использованием»[105].

Поскольку идеологический дискурс может быть только групповым, то неудивительно, что его фокус смещается на характеристики групп, находящихся в отношениях идеологического конфликта. Эта особенность порождается групповыми ментальными моделями и находит свое выражение в социальных репрезентациях. Когнитивная оценка в рамках дихотомии «они – мы» выражается семантически различными поверхностными структурами. Отсюда основной удельный вес приходится как на пропозиции, акцентирующие и преувеличивающие различия между конфликтующими социальными группами, так и на пропозиции, репрезентирующие типичные групповые схемы, такие как критерии членства в группе, типичные действия ее членов, их цели и пр. Предпочтение отдается пропозициям, так или иначе опирающимся на более общие пропозиции идеологических схем. Поэтому в процессе вербализации идеологии макроструктуры оказываются детерминированы темами, представляющими собой те же пропозиции.

Исследование взаимодействия языка и идеологии, предпринятое Ван Дейком, указывает на взаимосвязь между языком, с одной стороны, и когнитивными и социальными структурами – с другой. Языковая форма является результирующей кодирования и семантических, и прагматических «значений». И в том, и в другом случае идеологические верования, проникая в ментальные модели конкретных ситуаций, получают возможность переходить в поверхностные формы. По мнению Ван Дейка, это говорит о наличии изначальных, базовых структур, отвечающих, например, за межгрупповую дифференциацию и конфронтацию. Иными словами, можно анализировать, как идеологические верования влияют на ментальные модели и как элементы этих ментальных моделей репрезентируются семантически, различными видами поверхностных структур.

В своей работе «Медиа-дискурс» Н. Фэаклоу рассматривает дискурс СМИ как социальное действие и как форму знания и социальной конструкции в трактовке постструктуралистов[106]. В понимании автора дискурс непосредственно связан с деятельностью, инкорпорирующей дискурсную и социокультурную практику, хотя в исследовании акцентируется текст, а не практика. Полагая возможным создание единого исследовательского пространства, Н. Фэаклоу предложил комбинированный подход к исследованию текстов СМИ, основанный на использовании достижений всех существующих направлений[107]. Автор подчеркивает, что сочетание различных методик для исследования языка СМИ должно идти параллельно с использованием новых знаний, в частности с опорой на достижения социальной теории, согласно которой дискурс СМИ являет собой форму социальной практики. Отмечая, что в теории коммуникации широко используются понятия «жанровое смешение» и «интертекстуальность», Н. Фэаклоу полагает, что язык СМИ отражает социальную и культурную динамику в обществе. Поскольку, согласно Фэаклоу, СМИ чутко реагируют на любые социокультурные изменения в обществе, постольку продуцируемые ими тексты служат уникальным источником информации об обществе. С целью изучения социокультурной практики автор вводит понятие интертекстуального анализа, который позволяет проследить появление дискурсов на основе речевой деятельности под влиянием социально-культурных факторов. По Н. Фэаклоу интертекстуальный анализ осуществляется с опорой на понятие «жанр», рассматриваемый автором как «способ использования языка, соответствующий типу социальной деятельности, агентами которой являются участники общения»[108]. Изучение жанровых особенностей текста СМИ продуктивно наряду с использованием лингвистического и интертекстуального анализа.

Однако сам автор признает, что интертекстуальный анализ, основывающийся в значительной мере на опыте и способности к интерпретации исследователя, не может быть единственным методом анализа текстов СМИ. Он считает необходимым сочетать изучение языка текстов СМИ и сопровождающих их визуальных и аудиальных компонентов, т.е. соединять лингвистический анализ с семиотическим и социально-семиотическим. Это положение как нельзя более созвучно нашей гипотезе о генетической гетерогенности медиа-текста. При исключении из анализа текстов СМИ сопровождающих их авербальных компонентов принципиально невозможно достоверно выявить закономерности смыслопорождения, а следовательно, и специфику формирования медиа-картины мира.

При анализе порождения, восприятия и трансформаций, претерпеваемых текстами СМИ в дискурсивном аспекте, требуется сочетание социально-когнитивного подхода с лингвистическим и критическим. Н. Фэаклоу подчеркивает важность исследования текста СМИ как социальной репрезентации, что диктует необходимость выявления картины мира и взаимоотношений между коммуникантами с возможным использованием культурно-порождающего анализа и критической лингвистики. Изучение двойственного характера взаимоотношения между СМИ, с одной стороны, и культурой и обществом, с другой, может опираться на критический анализ с учетом того, что социально-культурный формат общества оказывает влияние на тексты СМИ (репродуктивная функция), а СМИ в свою очередь оказывают влияние на развитие общества и культуры (преобразующая функция). Фэаклоу придает особое значение лингвистическому анализу, построенному на совмещении социально-когнитивного анализа с анализом речевых практик и проводимому на разных уровнях от фонологического до макроструктурного (схематического). Очевидно, однако, что роль социального начала в тексте намеренно гипертрофирована, что ведет к некоторому искажению модели картины мира в рамках анализируемой парадигмы.

Одновременно возникает интерес к функционированию языка на макроуровне, и изучение различных аспектов коммуникации становится текст-центричным. Предметом исследования становятся макротексты самого различного формата (газетные и журнальные издания, книги, речи, пресс-конференции и избирательные компании). Как подчеркивает Г.В. Колшанский, интерес к изучению текста диктуется стремлением рассматривать язык как глобальное явление, как цельное средство коммуникации[109]. Для исследования текста как целостного объекта разрабатываются разнообразные концепции. В лингвистике появляются подходы: генеративный (Р. Харвег, Й. Петефи, Г. Ризер), логико-прагматический (Т. ван Дейк, Р. Стальнакер, Ч. Монтегю) и статистический (Й. Мистрик). Продолжая традицию Л.В. Щербы и А.А. Потебни, М.М. Бахтин, Г.В. Колшанский, В.А. Звегинцев и др. разрабатывают проблемы текста в философско-лингвистическом и психолого-лингвистическом аспектах. Определяют понятие «текст» через призму культурологии О.С. Ахманова, И.Ю. Марковина, В.С. Горский и др. Социологическая доминанта обнаруживается в трудах Е.Ф. Тарасова и А.Н. Алексеева. Исследования в области психологии и психолингвистики углубляют понимание текста как феномена деятельности (А.А. Леонтьев, И.А. Зимняя, Т.М. Дридзе, Ю.А. Сорокин, В.А. Пищальникова). Широкий спектр подходов к изучению текста, очевидно, является закономерным, так как «текст есть, прежде всего, понятие коммуникативное, ориентированное на выявление специфики определенного вида деятельности: только на этой основе возможен плюрализм определений понятия «текст», обусловленный многообразием родов деятельности»[110].

Под влиянием информационной теории появляется методологическая парадигма, рассматривающая текст СМИ как информационный след. Центральным понятием становится «качество» информации, а ее основная функция – устранение неизвестности. В этой связи количественно определяются такие параметры информации, как глубина, плотность, широта, вводится индекс информативной ценности и анализируются «читабельность» текста, его информативная насыщенность и избыточность.

Текст-центричность исследования коммуникативных процессов, однако, не означает, что его следует рассматривать только как готовый продукт деятельности, как ее застывший след, напротив, изучение текста приводит к пониманию неразрывности существования текста и процессов его порождения и восприятия. Многочисленные направления лингвистической исследовательской парадигмы, в особенности прагмалингвистика, психолингвистика, этнометодология, функционально-деятельностная лингвистика, закономерно выводят лингвистический анализ текста в область социальной науки.

В связи с общей семиотической теорией текста в 70–80-е гг. ХХ в. тексты СМИ также становятся объектом и семиотического анализа (Fiske 1978; Hartley 1978, 1982; Tuchmann 1978). Согласно этому подходу, отношение к власти и культурным ценностям, а также идеология тесно увязаны с характеристиками текстов СМИ, поэтому при их анализе необходимо дифференцировать те элементы, которые выкристаллизовались в процессе накопления социального опыта, за которыми закрепилась функция средства выражения и которые вследствие этого осуществляют знаковую функцию.

Особый интерес для методологии моделирования картины мира масс-медиа представляют этнолингвистика и этнопсихолингвистика, исследующие национально-специфические компоненты в мышлении и языковом поведении этноса. Этнолингвистика изучает модели коммуникативного поведения как системы культуры, а роль языка определяется в контексте социальной жизни языковых коллективов и рассматривается в его этнической вариативности. Речевые ситуации, события и акты представляются этнокультурными конструктами[111]. Различия в речевом поведении языковых коллективов объясняются исследователями наличием в их языках определенных речемыслительных стереотипов. Стереотипы выявляются на уровне лингвистического анализа и находятся между собой в сложном взаимодействии, что отражает процесс речедеятельностного моделирования, показывающего, как социальное действие в контексте одной этнокультуры соотносится с аналогичным действием в другой[112].

В этнолингвистике речь рассматривается как некоторым образом организованная иерархия культурных событий, по своей структуре и функциям соответствующих социальным ожиданиям языкового коллектива. Этот подход говорит об интерпретативном характере этнолингвистики, который получил наибольшее выражение в этнометодологии, основателем которой считается Г. Гарфинкель[113]. В этнометодологии речевое поведение моделируется в двух аспектах: с одной стороны, выявляются универсальные принципы языковой репрезентации социального поведения, а с другой – исследуются этнокультурные модификации универсальных принципов в языковой картине мира.

Социальная практика рассматривается как деятельность, воплощаемая в повседневной жизни посредством процедур конструирования смысла социального порядка. В основе выделения процедур лежит анализ речевых фрагментов, репрезентирующих посредством языка структуру, организацию и реализацию социального процесса. Речевые фрагменты сегментируются различным образом, их категоризация также имеет различный характер: этноспецифические категории разговора (D. Hymes); коммуникативные акты (Э. Вентола); схемы (сценарии, фреймы) (Van Dejk). С позиций этнолингвистики речевые фрагменты отражают области соприкосновения языка, культуры и социума. Иными словами, основная цель состоит в определении когнитивных процедур конструирования социальных миров индивидами, при этом речь является одновременно и когнитивной процедурой и элементом конструируемого социального мира.

Из сказанного следует, что этнометодологический подход продуктивен при исследовании дискурса (текста) в качестве социально значимой культурной модели реальности. Конвенциональность (стереотипизация) создает основу для идентификации элементов коммуникации, в том числе и медиа-коммуникации, являющейся «способом поддержания общества во времени»[114].

С именами социологов-этнометодологов Дж. Херитеджа, Дж. Аткинсона, И. Хачби, Д. Грейтбэча[115] и других связано одно из направлений лингвистического и социолингвистического анализа дискурса СМИ, получившего название «конверсационного анализа» или анализа речевых практик респондентов. Особое место в русле этого направления занимает изучение институционального дискурса, учитывающее «организационные» параметры текста, предназначением которых является обеспечение «интеракции» путем выдвижения тем, установления порядка их презентации и т.п. В поле зрения исследователя главным образом находятся качественные характеристики коммуникации.

И.Ф. Ухванова-Шмыгова полагает, что «этнокультурные модусы создаются сложным переплетением двух видов стереотипов: языковых, связанных с семантическими преференциями самого языка, и коммуникативных, связанных со сложившимися нормами поведения и ценностными критериями в обществе»[116].

К языковым стереотипам И.Ф. Ухванова-Шмыгова относит способы номинации, референции, предикации в их прагматических значениях, а также распределение и соотношение различных «стилистических» средств, причем, взятые все вместе, они составляют языковой стереотип формирования дискурса как структуры социального порядка[117]. Исследователь полагает, что осуществление средствами массовой информации функции убеждения эффективно при условии использования устоявшихся в обществе процедур взаимодействия, поскольку стереотипы закреплены в моделях поведения и взаимодействия индивидов в социуме. Мы же придерживаемся иной точки зрения, заключающейся в том, что действительно эффективное воздействие возможно лишь в случае разрушения стереотипных способов репрезентации реальности, возникающего в результате возникновения новых когнитивных структур в процессе синкретизации вербальных и авербальных компонентов в медиа-тексте.

По И.Ф. Ухвановой-Шмыговой, коммуникативные стереотипы являются манифестацией конвенционального речевого поведения, в рамках интерактивной деятельности индивидов в социуме. В соответствии со стереотипами данного вида устанавливаются и поддерживаются отношения между политиками, средствами массовой информации (журналистами) и аудиторией. Учет этих положений позволяет исследовать структуру и семантику дискурса как вербальную реализацию этнокультурных стереотипов в языковой картине мира, которая оказывает влияние на социальные процессы и определенным образом регламентирует ментальные процедуры.

Этносемантические исследования сосредоточены на способах социального маркирования языковых средств и выходят на вопросы языковой политики. Примером влияния этносемантики на политический аспект коммуникации является философия феминистического движения, опирающегося на представление о влиянии используемых в речи языковых семантических единиц на поддержание неравенства полов, о чем более подробно мы будем говорить ниже.

Содержание текста рассматривается как языковая фиксация различных форм социального неравенства. Основная задача исследований, проводимых в русле такой парадигмы, – показать роль языка в возникновении и поддержании социальной, политической, религиозной, гендерной и этнической дискриминации. Асимметрия социальных отношений рассматривается как следствие языковой асимметрии, которая может и должна подвергаться осознанной корректировке. На различных этапах истории США возникала особенно благоприятная почва для появления различного рода социальных движений, выступающих против всевозможных видов социального неравенства.

На протяжении последних 10–15 лет шло активное формирование российской гендерологии (Т.В. Гомон, Е.И. Горошко, Е.А. Земская, Н.Н. Розанова, М.М. Китайгородская). Отличительной особенностью этого нового лингвистического направления стала его практическая направленность, выразившаяся в появлении большого количества сопоставительных исследований мужского и женского речевого поведения, постулировавших наличие определенных психолингвистических различий между полами, выражающихся в навыках письменной речи (преимущественном употреблении тех или иных частей речи и синтаксических конструкций). Тем не менее наибольший интерес представляет исследование О.А. Бурукиной, не подтвердившее постулируемых отличий между женской и мужской речью в политическом дискурсе[118]. Проведенный исследователем анализ речевых произведений российских политиков в СМИ позволил предложить гипотезу о гендерной конвергенции политического дискурса. К факторам, обусловливающим это явление, автор относит групповой характер политических ценностей, общее изменение сознания политиков под влиянием стресса в социально значимой ситуации общения. Речевое поведение в этой ситуации скорее связано с социальной ролью индивида, нежели с его биологическим полом[119].

Однако движением, которое охватило почти все сферы американского социума, стало движение за «политическую корректность». Центральным звеном философии, лежащей в основе движения, является проведение активной языковой политики, связанной с осознанным, целенаправленным изменением норм языкового поведения, которое позволило бы разрешить социокультурные проблемы общества. Изменение языковых норм прежде всего связано с изъятием из английского языка «слов-угнетателей» и внедрением новых слов для самоидентификации социально дискриминируемых групп[120].

Движение за политкорректность основано на принятии постулата о влиянии языка на сознание, мышление и поведение индивида. Как известно, первым обратил внимание на эту зависимость В. фон Гумбольдт, который характеризовал язык как промежуточный мир, находящийся между индивидами и реальностью[121]. Идеи Гумбольдта получили дальнейшее развитие в трудах американских этнолингвистов, причем наиболее полно и последовательно идея об определяющей роли структуры языка как способа познания мира индивидом была сформулирована в уже упоминавшейся гипотезе «лингвистической относительности» Сепира-Уорфа. В частности, Уорф полагал, что язык подобен фильтру, разделяющему сознание индивида и реальность. Язык является определяющим фактором восприятия и организации природной и социальной среды человека. Он формирует мировоззрение и структурирует опыт. Данная гипотеза является философской основой политкорректности. Она была сформулирована Р. Лакофф в работе «Язык и место женщины в нем» в виде получившего затем широкую известность афоризма: «Language uses us as much as we use language» («Язык использует нас в той же мере, в какой мы сами используем язык»)[122].

Проблемы политкорректности, тесно связанные со структурами сознания индивида, пересекаются в пространстве отношения «индивид – СМИ» и оказываются вовлеченными в сферу идеологии и пропаганды в целях осуществления социальной регуляции. В данном случае под понятием «политкорректность» подразумевается политически корректный в идеологическом аспекте язык, выбор и использование лексических единиц которого в коммуникативных целях происходит с учетом их семантических особенностей и их соответствия господствующей в стране идеологии[123]. Необходимо подчеркнуть, что столь направленная «интервенция» в язык оказывается возможной только благодаря деятельности СМИ, которые становятся агентом активных преобразований в языке, а значит и в идеологии общества, закрепляя в своей повседневной практике новые варианты словоупотребления. В результате распространения этносемантических исследований в сфере политической коммуникации и средствах массовой информации были сформулированы регулятивные правила речевого поведения, последовательно претворяющие принцип недопустимости сексизма в языке.

Разумеется, идеология общества выражается и воспроизводится не только в речевой (текстопорождающей) деятельности, однако очевидно, что без языка идеология как феномен невозможна. Идеология формулируется и постоянно воспроизводится в процессе текстовой деятельности СМИ. В частности, такие идеологии, как феминизм, коммунизм или нацизм, не могли бы получить столь широкого распространения, если бы их идеи систематически не воспроизводились бы средствами массовой информации. Следовательно, идеология является неотъемлемым компонентом картины мира индивида, формирующимся вследствие его включенности в социальное взаимодействие, обеспечиваемое масс-медиа.

Взаимодействие элементов диады «индивид – СМИ» высвечивает еще один немаловажный аспект. Разделяя некоторые важные для них идеи, индивиды организуются в социальные группы на основе общих интересов и целей. Но только в процессе коммуникации они познают социальную реальность, приобретают или изменяют свое мировоззрение, стремятся оказать влияние на других, защищают своих пропонентов от конкурирующих идеологий. Социальное взаимодействие для индивидов выражается в том, что они постоянно слушают, читают или продуцируют множество разнообразных текстов, среди которых тексты СМИ занимают одно из ведущих мест.

в начало

 

1.6. ИНДИВИД–СМИ: ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

 

Культурологическая парадигма высвечивает очень важный аспект отношения «индивид – СМИ», поскольку включает в предмет исследования субъектную ситуацию общения: на характер продуцирования текстов СМИ, как и на любой другой текст, существенное влияние оказывает реципиент. Из этого следует, что тексты СМИ являются открытыми и потенциально обеспечивают каждому реципиенту возможность их интерпретации. Кроме того, культурологическое направление исходит из признания детерминированности содержания данного текста содержанием прецедентных текстов, когда-либо циркулировавших в социуме. Одновременно внимание уделяется не только субъектам коммуникации, но и самому тексту, статичная форма которого становится объектом анализа, осуществляемого с позиций семиотики и семитологии.

Например, рассматривается взаимоотражение знаковой системы и культуры в текстах как процессах означивания и декодирования. Исследования в русле этого направления обнаруживают влияние семиотической модели Ч. Пирса и в процессе анализа выявляют денотативное, коннотативное и идеологическое содержание текста.

В прагматической исследовательской парадигме текст рассматривается как прагматический знак, используемый с целью обеспечения эффективности воздействия на индивида в процессе коммуникации. Текст СМИ как сложный прагматический знак есть продукт социальной деятельности, нацеленный на эффективную коммуникацию. По мнению А. Шаффа, под эффективным общением следует понимать такое, при котором одинаковое понимание знаков сопровождается появлением одинаковых убеждений, что предполагает не только одинаковое понимание высказанных мыслей, но и общее признание правоты этих мыслей[124]. Исследование языка СМИ предполагает также выявление прагматических аспектов коммуникации, непосредственно связанных с использованием продуцентом языковых средств в соответствии со своими мотивами, целями, а также мировоззрением. Ю.С. Степанов соотносит прагматический аспект высказывания с выбором языковых средств «для наилучшего воздействия на слушающего или читающего – с целью убедить его или взволновать и растрогать, или рассмешить, или ввести в заблуждение»[125].

Прагматический аспект текста СМИ складывается из репрезентации социализированной реальности и индивидуализированных речевых действий продуцента. В основе любого речевого действия имеется определенный мотив, соотносящийся с некоторой иерархией целей – частных, промежуточных, стратегических (Выготский, Жинкин, Леонтьев, Лурия, Пищальникова). Именно мотивы побуждают субъекта вступать в опосредованное вербально-социальное взаимодействие с другими индивидами посредством продуцирования текстов СМИ. Коммуникация в социуме не ограничивается «передачей информации, абсорбированной от всех признаков, свойственных говорящему субъекту. Его эмоции, всевозможные оценки, включаемые в содержание речи, ориентированной на конкретного партнера, и придают языку ту окраску, которая в целом называется прагматикой»[126].

Подход к изучению акта коммуникации как пространства реализации целого набора прагматических стратегий характеризуется Ю.Н. Карауловым как гибкий, эффективный и динамичный[127]. Использование прагматических микро- и макростратегий – коммуникативных, риторических, социокультурных, дискурсных, грамматических, реципиента и продуцента – как общих инструкций для каждой конкретной ситуации интерпретации позволяет реципиенту выявлять актуальный смысл сообщения, а продуценту производить необходимые модификации в его когнитивной системе.

Проблема речевого воздействия изучалась с разных позиций[128]. Особенно распространены исследования в области прагмалингвистики, где выявляются различные модели использования структурных ресурсов языка средствами массовой информации с целью воздействия на реципиента. Особо выделяется единый конструктивный принцип направленного семантико-прагматического моделирования содержания языковых единиц, лежащий в основе механизма языкового манипулирования сознанием индивидов[129]. Направленное семантико-прагматическое моделирование основывается на зависимости семантических отношений в языке от социальных и прагматических факторов. Оно проявляется в «семантической дивергенции словесных знаков», вызываемой «конфронтацией социальных ценностей»[130], и обеспечивается ресурсами языка, позволяющими направленно осуществлять операции, связанные с лексико-семантическим и синтактико-семантичеcким варьированием и колебанием смысла. Операции над языковыми единицами включают внедрение идеологических сем, выдвижение идеологических сем, манипулирование многозначностью слов и расплывчатостью их значений, употребление синонимов для обозначения известных явлений, семантическую контаминацию слов, использование стилистических приемов и т.д.[131]

Теория речевых актов представляет собой одно из наиболее плодотворных прагматических направлений для изучения медиа-коммуникации (Дж. Остин, Дж Серль, Г. Грайс, Дж. Лич и др.), потому что в центре ее внимания оказывается единичный речевой акт, осуществляемый продуцентом в конкретной коммуникативной ситуации с целью модификации картины мира реципиента, для чего в высказывание вкладывается соответствующая иллокутивной цели «иллокутивная сила». Понятие иллокутивной силы является центральным: она вербализуется в прямых и косвенных речевых актах, когда «говорящий стремится оказать определенное иллокутивное воздействие на слушающего; он стремится сделать это, побуждая слушающего опознать его намерение оказать такое воздействие; наконец, он стремится побудить слушающего опознать его намерение с опорой на имеющиеся у слушающего знания о правилах, лежащих в основе производства высказываний»[132]. При этом в основе косвенных речевых актов лежит механизм косвенного выражения продуцентом своей цели, который «срабатывает» потому, что текст конструируется в расчете не только на языковые, но и на такие разнообразные неязыковые знания реципиента, как «энциклопедические» знания, знания условий успешности речевых актов, знания принципов общения. Продуцент стремится к достижению коммуникативной цели, сообразуясь с коммуникативной ситуацией и специфическими характеристиками реципиента, а также следуя правилам соблюдения стереотипных для данного этнокультурного сообщества социальных процедур. Для реализации коммуникативной интенции из всего арсенала языковых средств привлекаются только те, которые соответствуют цели и ситуации коммуникативного акта, а также меняющимся в процессе его осуществления разнообразным параметрам. Значение теории речевых актов состоит в том, что она сместила акцент с исследования зависимости языковых выражений от различных переменных коммуникативной ситуации на зависимость смысла сообщения от «концептуально компетентных носителей языка, умеющих не только употреблять слова, но и осмысливать их»[133].

В русле социопрагматических исследований выявлялась специфика использования языка (языковая дифференциация) в конкретных социальных ситуациях с учетом психоментальных особенностей каждой социальной группы. Как отмечает М. Эдельман, одни и те же словесные знаки могут вызывать не только дифференцированную, но и прямо противоположную реакцию в зависимости от соотнесения с социальной группой[134].

Ю.В. Ковалев полагает, что разработанность понятия «поля» как метода исследования позволяет применить его по отношению к другим объектам, представляющим интерес как для лингвистов, так и для социологов и специалистов в области массовой коммуникации[135]. Основываясь на анализе текстов СМИ, фиксирующих акты социально-политической коммуникации и реализующих функцию воздействия на реципиента, исследователь предлагает понятие коммуникативно-прагматического поля. Под коммуникативно-прагматическим полем автор понимает «структуру множества коммуникативных ситуаций в определенной сфере социальной деятельности, объединенных общим прагматическим значением и измеряемых параметрами стереотипной социальной ситуации, социального времени, социального пространства и социальных ролей участников событий. Единицей такого поля… является коммуникативная (речевая либо неречевая) ситуация, в которой реализуется прагматическая функция общения»[136]. Элементы коммуникативно-прагматического поля представлены развернутыми сообщениями – текстами, которые вступают как в отношения, свойственные семантическому полю (синонимии), так и в отношения, не характерные для него (антонимии, конверсии, многозначности). Эта мысль перекликается с характеристикой структуры семиотического пространства, данной В.Н. Базылевым[137]. По мнению ученого, семиотическое пространство представляет собой конгломерат элементов – разноязычных текстов, находящихся в самых различных отношениях друг с другом, которые могут выступать в качестве «сталкивающихся смыслов, колеблющихся в пространстве между полной тождественностью и абсолютным несоприкосновением»[138]. Несомненно, мысль о текстовом континууме (некотором большом, хотя и конечном множестве текстов), реально конституирующем семиотическое пространство, является продуктивной. Вместе с тем оба автора исключают воспринимающего индивида из своих рассуждений и не специфицируют, в какие отношения он вступает с семиотическим пространством и коммуникативно-прагматическим полем, вследствие чего понятия «текст» и «смысл» оказываются недифференцированными.

Во второй половине ХХ в. наряду с собственно коммуникативным подходом к изучению массовой коммуникации оформляется когнитивное направление. Коммуникативному подходу, представленному социологией, политологией и психологией, свойствен акцент на изучении коммуникации как процесса передачи сообщения и, следовательно, сопряженных с ним процедур кодирования и декодирования с использованием различных коммуникативных каналов и средств связи. В фокусе психолингвистического и когнитивного направлений оказывается рассмотрение коммуникации как процесса продуцирования смыслов. При этом акцентируется изучение того взаимодействия, которое возникает между воспринимающим индивидом и текстом. Если для информационного подхода важны изменения в поведении или эмоциональном состоянии, возникающие у реципиента, то в рамках когнитивистики основное значение придается тому, как индивид познает мир в процессе коммуникации. Современному этапу развития науки свойственно использование обоих подходов как инструментов единой парадигмы.

Направление в изучении роли языка в структуре отношения «индивид–СМИ», ориентированное на выявление закономерностей в исключительно лингвистических терминах, столкнулось с определенными трудностями, связанными с тем, что результаты исследований обладали слабой объяснительной силой. «Сама по себе речь – это только верхушка айсберга текущего речевого взаимодействия с его когнитивными и социальными измерениями. Необъятная сеть связанных с ней мыслительных процессов остается под водой»[139]. Поэтому появление когнитивных исследований ознаменовало переход лингвистики от изучения собственно языка в отрыве от воспринимающего индивида к рассмотрению языка как инструмента воздействия на когнитивные структуры реципиента и средства познания мира. Как известно, большая часть знаний о мире поступает к человеку через язык. Огромная роль языка в познании детерминирована тем, что мир познается через тексты. Именно текстовая форма обеспечивает доступ вербальной информации к когнитивным структурам индивида.

В когнитивной парадигме текст начинает рассматриваться как познавательно-оценочная категория, он реализует функцию познания: с его помощью репрезентируется и оценивается реальность. Одновременно текст выступает как познавательный знак. Как отмечает Ухванова-Шмыгова, изучение текста как познавательного знака состоит в изучении его участия в познавательной деятельности индивида и социума[140].

Когнитивное направление рассматривает язык как одну из важнейших сфер проявления когнитивных процессов[141] и ставит своей целью выявление определенных когнитивных структур и характера их взаимодействия с тем, чтобы найти ответы на нерешенные до сих пор вопросы посредством взгляда изнутри. Этот подход открывает широкие перспективы для исследования такого сложного феномена, как речевое воздействие, которое изучается на протяжении веков, но продолжает оставаться научной сферой, где многое требует своего объяснения.

Предпринятый Ван Дейком анализ новостийного дискурса с целью выявления когнитивных механизмов обработки и репрезентации информации представляется перспективным подходом к исследованию внутренней ментальной природы индивида, как инициатора и участника медиа-коммуникации[142]. На наш взгляд, понятие сценариев и понятие модели ситуации как нельзя более приложимы к рассмотренным выше процессам медиа-фильтрации, формирования медиа-селекта, медиации, медиа-фрейминга и медиа-коммуникативного события. В частности, понятие сценариев как схематических, абстрактных и иерархически организованных комплексов пропозиций с незаполненными конечными позициями, несомненно, продуктивно для экспликации того, как заполнение терминальных позиций конкретной информацией позволяет вербализовать все множество происходящих событий. Модель ситуации рассматривается как схема, включающая важнейшие когнитивные категории: событие или действие, участников событий, обстановку (место, время), сопутствующие обстоятельства. Представляется, что она соотносится с широко известной и приведенной выше масс-коммуникационной формулой медиа-сообщения (WWW). Сущность коммуникационных процессов состоит в создании текста – модели фрагмента реальности и обеспечении возникновения медиа-коммуникативной ситуации, в результате чего модель ситуации интериоризируется когнитивной системой реципиента: «мы понимаем текст, только если мы понимаем ситуацию, о которой идет речь, т.е. если у нас есть модель этого текста»[143].

В свете когнитивных исследований изменяется понимание сущностных свойств речевого воздействия, которое прежде в лингвистической парадигме рассматривалось как некоторый перечень риторических методов и приемов, воздействующих на сферу эмоций реципиента. В когнитивистской же парадигме речевое воздействие рассматривается в аспекте тех когнитивных процессов, которые происходят в сознании коммуникантов.

Речевое воздействие основано на изменениях, происходящих в когнитивной системе индивида под влиянием текстовой информации. Когнитивная система индивида рассматривается как ментальный континуум, состоящий из большого количества соединенных между собой ментальных схем. Ментальные схемы не унифицированы: они отличаются различной степенью сложности. Процесс познания базируется на неосознаваемых ментальных схемах взаимодействия с реальностью. Как считает Дж. Лакофф, неосознаваемые ментальные структуры обладают более высоким психическим статусом и используются автоматически, а при их объективации воспринимаются как сопутствующие процессу жизнедеятельности[144]. Информация может вступать во взаимодействие с когнитивной системой, если она принимает форму текста, поскольку только текст является фиксацией содержания сознания продуцента.

Возникает закономерный вопрос о том, какое взаимодействие с текстом обеспечивает продуценту эффективный доступ к когнитивной системе реципиента как системе мнений, знаний, взглядов и убеждений. У. Матурана обращает внимание на один определяющий эффективность воздействия фактор: «каждый из говорящих на языке действует исключительно в рамках своей когнитивной области, где любая предельная истина зависит от опыта личных переживаний. Поэтому никого и никогда нельзя убедить рациональными доводами в истинности того, что, в конечном счете, уже не присутствует в неявной форме в комплексе верований этого человека»[145]. Из этого следует, что когнитивная система легко интегрирует ту информацию, восприятие которой создает ощущение когнитивной гармонии, т.е. отсутствия препятствий на пути интериоризации текста. С другой стороны, ситуация когнитивного дискомфорта возникает вследствие диссонанса между шкалой истинности в когнитивной системе индивида и поступающей туда информацией, которая может оцениваться как имеющая низкий эпистемический статус.

Для сферы речевого воздействия особое значение имеют две выделяемые исследователями ментальные схемы – «свой мир» и «чужой мир», поскольку попытки побудить реципиента к принятию фрагмента чужой картины мира, как правило, наталкиваются на сопротивление[146]. Г.И. Гердер объясняет феномен сопротивления индивида различным формам воздействия инстинктом самосохранения, генетически заложенном в человеке[147]. Давно известно, что направленное речевое воздействие предполагает снятие барьеров для обеспечения доступа информации к сознанию индивида и ее последующую интериоризацию. Различают два основных способа получения доступа к структурам сознания человека – вербальный и авербальный (экстралингвистический). Преимущественно вербальный доступ релевантен при необходимости воздействия на отдельно взятого индивида. В качестве одного из способов уменьшения и снятия барьеров Т.Н. Третьякова предлагает рассматривать обеспечение вербального доступа продуцента к структурам сознания реципиента с опорой на ментальную схему «свой мир», которая является ментальной схемой высокого уровня обобщения и накладывается на другие ментальные схемы[148]. Как отмечается, «вхождение говорящего в «свой» для реципиента мир делает его полноправным членом этого мира, изменяет статус оказываемого им воздействия, которое из внешнего, чужого переходит в своего рода внутреннее»[149].

Авербальный режим необходим в большей степени в ситуации воздействия на группу реципиентов. В этом случае доступ к ментальной схеме «свой мир» обеспечивается главным образом экстралингвистическими средствами наряду с просодическими характеристиками высказываний, включая личное обаяние говорящего, его имидж, одежду и пр. В письменной форме коммуникации, где просодические и паралингвистические параметры отсутствуют по крайней мере в свойственном визуальной коммуникации виде, используются вербальные средства репрезентации ментальных схем «свой мир» и «чужой мир», чем удовлетворяется потребность реципиента в познании мира вообще. Можно предположить, что познание социальной реальности осуществляется в рамках именно данной дихотомии. В контексте данных ментальных схем активизируются другие ментальные схемы, такие как «страна» или «народ». Активизация ментальной схемы «чужой мир» может вызывать неприятие и отторжение и перекрывать доступ к когнитивной системе реципиента, а также сопровождаться выбором лексем с семантическим компонентом «плохо»[150].

Наличие указанных ментальных схем обеспечивает возможность появления диаметрально противоположных интерпретаций одного и того же события или явления. Эта тенденция с особой очевидностью проявляется в условиях жесткого противостояния двух конфликтующих сторон, особенно если оно сопровождается военными действиями. Это становится очевидным в случае, когда один и тот же референт получает диаметрально противоположные номинации. Участники социально-политического дискурса прибегают к интерпретирующим речевым актам и метаязыковым операциям по толкованию семантики отдельных слов[151]. В результате для российской стороны чеченцы – участники боевых действий в Чечне – «чеченские бандформирования», а сами сепаратисты называют себя «борцами за свободу Ичкерии» и т.д. Видение конфликтных ситуаций с позиций доминирующих ментальных схем порождает вербальные конструкты, которые содержат маркеры конфликтного речевого поведения, позволяющие оценивать обе стороны в терминах одобрения действий одной из них и критики оппонентов. Интерпретация реальности с помощью ментальных схем «свой мир» и «чужой мир» позволяет «говорящей личности оказывать психологическое воздействие и влияние не только на своих партнеров по интеракции и на прямых оппонентов, но и на третью сторону, позиция которой может входить в круг интересов такой личности»[152]. В этом смысле показательна интенсификация политического дискурса в России после 11 сентября 2001 г., когда интенсифицировался дискурс, направленный на оценку действий чеченских формирований как незаконных и спонсируемых международными террористами с целью изменения позиции США и Западной Европы по чеченскому вопросу.

По мнению исследователей, для речевого воздействия через СМИ, т.е. воздействия на большие группы людей, особое значение имеют стандартные ментальные образования, свойственные большинству носителей определенной культуры, потому что именно на их основе возникает «общая система отсчета», необходимая для обеспечения взаимопонимания между продуцентом и реципиентом[153]. Так, есть основания полагать, что одним из универсальных свойств понятийной системы индивида является ее метафоричность. В ряде публикаций, посвященных функционированию метафор в политическом тексте, показано, что метафора проникает в повседневную жизнь, причем не только в язык, но и в мышление и действие[154]. Отсюда следует, что частично и социальная реальность осмысляется и репрезентируется посредством метафор, принимаемых членами данного социума. Е.А. Тихомирова показывает, что в основе онтологических метафор, используемых для интерпретации действий, событий, идей и эмоций, лежит опыт индивида, полученный в результате его взаимодействия с объектами окружающей реальности[155]. Необходимо подчеркнуть, что метафоры эксплицируют одни явления в терминах других, помогая осмыслить одно явление через другое и одновременно не препятствуя выявлению их специфики. Поэтому метафорическое упорядочивание реальности может рассматриваться как один из способов мышления и познания, а также репрезентации реальности и, следовательно, социальной регуляции.

 

Исследуя роль концептуальных метафор в порождении идеологизированного текста, Э. Лассан принимает в качестве основы текстопорождения аксиологический характер человеческого мышления, прослеживает, как в тексте происходит развертывание от простых структур к более сложным[156]. В качестве простых структур рассматриваются бинарные понятийные оппозиции типа «коллективизм-гуманизм», а затем выявляется, каким образом эти понятийные оппозиции эксплицируются через концептуальные метафоры. Подчеркивается, что такие когнитивные структуры, как сценарии, имеют метафорический характер. По мнению исследователя, процесс порождения идеологизированного текста идет следующим образом: в области оперирования знаниями как структурой – от фрейма к его детализации через сценарий; в области конкретного содержательного наполнения этих структур – от оппозиции к опосредующей ее метафоре; в области языковых коррелятов – от номинативной к пропозитивной единице[157]. Э. Лассан считает, что замысел идеологизированного текста сопоставим с бинарной оппозицией, так как его продуцент не может не оценивать некоторое явление в терминах имеющейся в его сознании ценностно-смысловой сетки.

А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов исследуют когнитивные метафоры, используемые в современном российском политическом дискурсе, исходя из того, что в основе явления метафоризации лежат операции над знаниями, что предопределяет их обращение к теории фреймов[158]. Метафоризация рассматривается как процесс, соединяющий ряд формальных процедур над двумя или более фреймами. В качестве основных выделяются два вида когнитивных метафор – конвенциональные и авторские. Конвенциональные метафоры выполняют функцию актуализации имеющихся в сознании реципиента моделей принятия решений, а авторские создают новые модели для новых ситуаций. Метафора может как изменять стандартные представления о фрагменте реальности, так и категоризовать еще не структурированный концепт. А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов считают, что метафора может использоваться только в условиях некоего договора между коммуникантами о нетождественности источникового фрейма и целевого фрейма, и в качестве примера приводят метафору «корабль перестройки», из которой не следует, что перестройка – это корабль. Политическому тексту как раз свойственны нарушения «договора», при которых устанавливаются отношения квазитождества между метафорической моделью и объектом познания, что и позволяет оперировать объектом как частью метафорической модели[159].

А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов прослеживают связь между политической метафорой и политическим мышлением, выражающуюся в том, что когнитивная сила метафоры превращает ее в инструмент мышления при поиске решений в проблемных ситуациях. Они считают, что метафора задает множество возможных выходов из кризиса, которые рассматриваются политиком в процессе принятия решений. В этой связи анализируется влияние концептуального милитаризма на поведение индивидов в социуме: развернутое метафорическое поле войны оказывает давление на сознание индивида и готовит социум к действиям, ведущим к материализации метафоры.

В рамках когнитивистики проводится большое количество экспериментальных исследований, позволяющих реконструировать индивидуальную систему личностных смыслов реципиента на основе построения субъективных семантических пространств (фреймов), представляющих собой определенным образом структурированные системы признаков, отношений объектов социальной действительности, которые описывают и дифференцируют объекты некоторой содержательной области[160]. Результаты экспериментального исследования С.А. Наумовой, полученные на основании работы с четырьмя базовыми актуальными политическими понятиями – политика, митинг, выборы, власть, показали, что политика составляет общий фон жизни индивида, в том числе и молодого человека[161].

Психолингвистический подход позволяет по-иному взглянуть на явления, прежде изучавшиеся в рамках других направлений. Так, исследование стереотипов с позиций психолингвистики позволяет рассматривать их как когнитивные структуры, способствующие оптимизации коммуникационных процессов, причем в качестве одной из основных функций стереотипа признается функция ассимиляции новой информации[162]. Стереотипы характеризуются как активные универсальные коммуникативные единицы, обеспечивающие процессы общения членов социума. Существование устойчивой системы стереотипов в структуре сознания индивидов детерминируется наличием психофизиологических предпосылок, связанных с необходимостью обеспечения стабильности жизнедеятельности посредством защиты сложившейся концептуальной картины мира. В рамках определенного социума при всех возможных различиях можно говорить о некотором сходстве и близости инвариантной части картины мира продуцента и реципиента, где основной единицей является конвенциональный стереотип, представляющий деятельностно ориентированное знание. Конвенциональный стереотип образуется по принципу динамической функциональной системы, стабилизирующей социально значимую деятельность индивида, а актуализация любого компонента влечет за собой актуализацию всей структуры, причем интегрирующим компонентом является эмоциональный. Стереотип как конвенциональное образование одновременно представляет некоторое знание и его оценку, разделяемую частью индивидов данного социума, что обеспечивает возможность направленного на них воздействия[163].

Стереотипы осуществляют функцию стабилизации общества, уравновешивая стремление человека к вариативности и разнообразию. Констатируя процесс смены стереотипов в современном российском обществе, А.В. Бабаева высказывает интересную мысль о том, что для стабилизации жизнедеятельности социума необходима стабильная система стереотипов, представляющая собой сочетание традиционных, но не вступающих в противоречия с происходящими изменениями, и новых стереотипов[164]. Современный этап развития российского общества можно охарактеризовать как переходный, что отражается в достаточно эклектичной системе стереотипов, в которой сосуществуют старые стереотипы сознания и поведения, переставшие выполнять свои функции, и новые, еще не устоявшиеся, что служит препятствием для адекватного восприятия быстро меняющейся реальности.

До настоящего времени изучение текста вообще (дискурса) и текста как фактора формирования отношения к репрезентируемой реальности проводилось в рамках дихотомии «истинность – ложность». Такой подход не исчерпывает сущностных свойств текста как социальной репрезентации информации. Не всякое речевое воздействие автоматически сопряжено с манипулированием индивидом. На первый план могут выходить и иные цели, такие как обеспечение восприятия и усвоения больших объемов информации, что становится особенно актуально в наше время в связи с усложнением структуры и размеров социумов, резким изменением их взаимодействия с внешней средой, т.е. комплексным характером задач. Именно в этой связи следует подчеркнуть, что еще одной функцией эффективного речевого воздействия является мотивация членов социума к принятию правильных решений относительно стратегий его развития, что также связано с инстинктом самосохранения или, иначе, со стремлением минимизировать процессы социальной энтропии.

Д.Б. Гудков предпринял когнитивное исследование прецедентных феноменов в текстах СМИ. Под прецедентными феноменами автор понимает вербальные или вербализуемые единицы языкового сознания, представляющие собой отражение прецедентов, являющихся основными компонентами общего для всех членов лингвокультурного сообщества ядра знаний и представлений[165]. Для исследователя ядро знаний и представлений лингвокультурного сообщества представляет собой его когнитивную базу, войдя в которую, прецедентный феномен обретает статус национально-прецедентного, в результате чего все многообразие свойств и качеств «культурного объекта» редуцируется до жестко ограниченного набора дифференциальных признаков, входящих в представление о нем.

К вербальным (вербализуемым) прецедентным феноменам отнесены прецедентное имя, прецедентное высказывание, прецедентный текст и прецедентная ситуация, однако анализ сосредоточен на изучении прецедентных имен в то время, как сущность остальных прецедентных феноменов остается не эксплицированной. Д.Б. Гудков подразделяет все тексты СМИ на информативные и суггестивные в зависимости от выполняемой ими функции. Информативные тексты, основная функция которых передавать информацию, отличает коммуникативная прозрачность, однозначность и недвусмысленность, они обращены к дискурсивному мышлению, требующему использования логических процедур. Суггестивные тексты апеллируют к мифологическому сознанию, для которого свойственно обращение к прецеденту, особенно к авторитету исторической личности (героя-предка) или литературного героя. Как следствие, в текстах СМИ активно используются прецедентные имена, имеющие статус национально-прецедентных. Как считает Д.Б. Гудков, прецедентные имена являются элементами языкового сознания, а стоящие за ними представления принадлежат сознанию когнитивному, что обусловливает их функционирование в качестве «порождающей модели» – образца (эталона) для идентификации некоторого феномена с целью отнесения его целому классу объектов[166]. Например, использование в текстах СМИ таких прецедентных имен, как Александр Невский, Иван Сусанин, Жуков, Плюшкин или Обломов, не требует интерпретирующего объяснения, а стоящие за ними когнитивные структуры выполняют функцию «пароля» – знака пропуска для посвященных. Д.Б. Гудков приходит к выводу о том, что активное употребление в текстах СМИ прецедентных имен, с одной стороны, способствует осознанию индивидами своего единства в рамках некоторой социальной группы или всего социума с последующей консолидацией, а с другой – облегчает продуценту доступ к когнитивным структурам реципиента[167].

В рамках эпистемологии текст может рассматриваться как «в высшей степени сложное эпистемическое образование»[168], где постоянно чередуются модусы знания и отношения. Применение критерия «истинно – ложно» в отношении текста СМИ неизбежно приводит к его изучению в рамках дихотомии «знание – отношение», представленной пропозициями, вводящими установки знания, мнения и опыта субъекта («субъективные» пропозиции).

Всякое выражение отношения рассматривается как субъектная репрезентация или присутствие в тексте ментального субъекта[169] и считается манипулированием сознанием реципиента, которое следует разоблачать. Кроме того, отмечается, что в текстах, являющихся социальной репрезентацией, модусы знания и мнения (отношения) незаметно для реципиента переводятся один в другой: мнение маскируется под знание, а знания снижаются до уровня мнения, что не всегда регистрируется сознанием воспринимающего. Может быть использована и другая стратегия, когда текст выстраивается без маркировки перехода продуцента от одного эпистемического состояния к другому[170].

Мы полагаем, что все эти характеристики особенно приложимы к тексту СМИ, для которого наиболее свойственна эпистемическая гетерогенность. Перемодулирование модуса знания в модус мнения и, наоборот, является, на наш взгляд, рабочим состоянием когнитивной системы индивида. Флуктуация эпистемических модусов в медиа-тексте не только не интерферирует с эпистемическим статусом структур сознания реципиента, но и стимулирует протекание у него аналогичных процессов перемодулирования фрагментов его картины мира.

Именно ментальное пространство субъекта как пространство его мнений, убеждений и взглядов задает определенные правила интерпретации. Наличие в тексте большого количества пропозициональных конструкций, импликация или экспликация ментального модуса, степень его открытости, характер связи модусов с пропозициями – все это «составляет своего рода «эпистемический почерк» говорящего… и является важным компонентом когнитивного стиля адресанта как языковой личности»[171].

Воспринимающий индивид не выступает пассивным субъектом присвоения знания. Когнитивная система индивида, частью которой является шкала истинности, в значительной степени ориентирована на такой параметр коммуникативной ситуации, как доверие или недоверие. В ситуации доверия к конкретному социальному институту как источнику информации, например, определенному СМИ как источнику сообщения, вся информация приобретает более высокий ранг истинности и, наоборот, в ситуации недоверия даже фактуальная информация не воспринимается как истинная. Иными словами, речевоздействующий потенциал текста – социальной репрезентации – реализуется только в том случае, если реципиент соглашается с истинностью изложенных в нем событий и явлений реальности и воспринимает предлагаемый текст как дискурс знания. Однако оценка текста по шкале «истинно-ложно» с последующим признанием его истинности открывает когнитивной системе реципиента путь к познанию социальной информации по координатам, заложенным продуцентом текста.

СМИ постоянно воспроизводят определенную эпистемическую ситуацию, в которой ментальное состояние продуцента текста, представленное в нем как состояние понимания, существенно отличается от ментального состояния реципиента, которое на каждой начальной фазе восприятия может быть состоянием непонимания. Следовательно, продуцент предстает в тексте как тот, кто обладает пониманием подлинной реальности. В основе понимания продуцентом реальности «лежит знание или представление, содержанием которого являются достаточно сложные факты или ситуации»[172].

Таким образом, мы видим, что специалисты в области массовых коммуникаций, лингвисты, когнитивисты и психолингвисты с разных позиций пытаются изучать феномен масс-медиа. Текстовая природа социального взаимодействия детерминирует необходимость лингвистического подхода к изучению деятельности СМИ как одного из компонентов широкого мультидисциплинарного подхода.

в начало

 

ВЫВОДЫ

 

На современном этапе неуклонно возрастает роль медиа-коммуникации в познании все более усложняющейся реальности. Усиливается социально-преобразующая деятельность масс-медиа, непосредственно связанная с интенсификацией медиа-воздействия на структуры сознания индивида. Выявление природы, сущности и основных характеристик медиа-коммуникации позволяет определить, как под влиянием масс-медиа формируется картина мира реципиента. Основной механизм формирования картины мира индивида – создание медиа-коммуникативного события, являющегося результатом взаимодействия медиа-текста и сознания реципиента.

Тексты СМИ представляют собой социально значимые сообщения, превалирующие в обществе над всеми другими видами текстов. Медиа-текст как элемент, конституирующий массовую коммуникацию, структурирует медиа-коммуникативное событие, его специфические признаки детерминируются социумом, индивидом (продуцентом), а также одновременно и социумом и индивидом. Признаками, порождаемыми социумом, являются институциональность, идеологизированность, ценностная ориентированность, коммерционализированность и фрагментарность. Продуцент структурирует сообщение, вербализуя свой статус участника или очевидца, который находит выражение в таких параметрах медиа-текста, как соотносимость с реальным событием и документальность. Медиа-текст имеет параметры, детерминируемые одновременно и социумом, и индивидом. Важным признаком медиа-текста является вербализуемая в нем информация о коммуникантах. Картина мира индивидов формируется под влиянием масс-медиа, однако несомненно то, что индивидуальные картины мира вследствие этого не становятся унифицированными. Наличие множества информационных источников, ориентированных на различные психобиологические типы реципиентов, обусловливает поддержание плюрализма репрезентаций реальности в информационном поле.

Существует несколько моделей степени влияния СМИ на сознание и поведение индивидов. В соответствии с первой моделью мышление индивида формируется СМИ, которые, воздействуя на его мнения и установки, вынуждают его реализовывать определенные виды поведения. Согласно этому подходу, СМИ не выражают, а создают общественное мнение, не отражая представления людей о мире, а формируя эти представления. СМИ не репрезентируют реальность, а конструируют ее по своим правилам и своему усмотрению. В соответствии со второй моделью СМИ обладают способностью фокусировать внимание реципиента на определенных фрагментах реальности, но не побуждают его к непосредственным действиям.

Третья модель не отрицает существенного влияния СМИ на сознание и поведение индивидов – членов социума, одновременно признавая наличие определенных ограничений могущества средств массовой информации. Следовательно, современные масс-медиа осуществляют целый комплекс функций от нейтрального информирования до социального контроля и манипуляции. Манипулирование сознанием индивида предполагает реализацию возможности активного вторжения в языковую сферу с целью регулирования восприятия явлений социально-политического характера. Исследование медиа-манипулирования традиционно связывалось с изучением средств и способов передачи информации, рассматривавшихся в качестве высокоэффективных приемов идеологического воздействия. При этом практически вне поля зрения оставались те аспекты медиа-коммуникации, которые были связаны с выявлением реальных изменений в структурах сознания индивида под влиянием деятельности.

Поэтому появление когнитивных исследований ознаменовало переход лингвистики от изучения собственно языка в отрыве от воспринимающего индивида к рассмотрению языка как инструмента воздействия на когнитивные структуры реципиента и средства познания мира.

Поэтапное продвижение репрезентации реального события внутри медиа-структур, или медиация, тесно связано с двумя другими процессами структурирования реального события и трансформации его в медиа-коммуникативное событие: фильтрацией и фреймингом. Результат фильтрации – селект – вербализованный продукт ментально-когнитивной деятельности группы индивидов по сбору, отбору и обработке информации о социальной и природной реальности, поступающей из различных информационных источников. Выделяются две группы селектов: жестко ориентированные и гибко ориентированные.

Важнейшим аспектом влияния массовой коммуникации является осуществление когнитивных изменений у индивидов. Фрейминг фиксирует новые познавательные структуры, в его основе лежит вербально-авербальный комплекс схем ментальных репрезентаций, каждая из которых актуализируется в зависимости от особенностей коммуникативного канала. Особое понимание медиа-фрейма позволяет ставить вопрос о принципиальной гетерогенности медиа-текста и медиа-фрейма и сделать вывод о том, что структура представления определенной информации ведет к образованию у реципиентов устойчивых познавательных структур.

в начало

 

к содержанию << >> на следующую страницу