ГЛАВА III.

 

СОЗДАНИЕ СИСТЕМЫ РУССКОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ ЗА РУБЕЖОМ

(20–40-е годы XX века)

 

1. Типологические особенности журналистики русского зарубежья (Г.В. Жирков)

2. «Русский Берлин» (1921–1923 годы) (Н.А. Харина)

3. Основные журналы русского зарубежья (Г.В. Жирков)

4. Военная журналистика (И.Л. Волковский)

5. Духовная журналистика (Г.В. Жирков)

6. Ведущие газеты русского зарубежья (Г.В. Жирков)

 

Жирков Г.В.

1. ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ЖУРНАЛИСТИКИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

 

Ряд важных факторов определил качественную характеристику типологии журналистики эмиграции. Она отражала своеобразные условия функционирования журналистики русского зарубежья, ее газетно-журнального производства, социально-демографическую структуру аудитории, возможности взаимодействия с родиной. Эти факторы наложили отпечаток известной неопределенности на типы изданий. При знакомстве с ними исследователь сталкивается с большими трудностями при определении типа органа печати, о чем свидетельствуют «Материалы к сводному каталогу периодических и продолжающихся изданий российского зарубежья в библиотеках Москвы» (М., 1991). Произведенный обсчет представленных в «Материалах» различных органов периодики дал следующие результаты (табл. 1).

 

Таблица 1

Типология журналистики русского зарубежья

(до 1930-х годов включительно)

 

 

* Необходимо оговориться, что эта цифра не соответствует действительному положению типа издания, так как в библиотечных хранилищах России подшивок эмигрантских газет явно меньше, чем выходило изданий этого типа.

 

Эту картину типологии журналистики дополняют записки, хроники, труды, ведомости, временник, журнал-памятка. Все это говорит о типологическом разнообразии изданий эмиграции. Но оно как бы повернуто в XIX в. Наличие значительной прослойки интеллигенции, образованных людей, испытывавших острую потребность в чтении русской литературы, в разнообразной информации, привело к созданию немалого числа «толстых» журналов и преобладанию влияния этого типа издания на аудиторию по сравнению с газетой, что подпитывалось традициями русской печати XIX в. Журналистика русского зарубежья этих лет в какой-то степени осталась в плену этих традиций.

 

Таблица 2

Сопоставление общего числа изданий и журналов

 

 

Если обратиться к статистическим данным, приведенным Гансом-Эрихом Фолькманном в книге «Русская эмиграция в Германии: 1919–1929», то общий вывод о преобладании журнала как типа издания подтверждается (табл. 2). К сожалению, автор не провел такого сопоставления, поэтому общее число изданий мы приводим по городам (Берлин. Прага), а число журналов – по странам (Германия, Чехословакия)[1].

Эта типологическая характеристика соответствует данным по Югославии. О. Джурич в книге «Русская литературная Сербия» приводит список вышедших в Сербии в 1920–1940-е годы русских периодических изданий, включающий 155 названий. Среди них значительно преобладали журналы[2].

Общая тенденция сводится к тому, что в типологии русской периодики журнал не только преобладал, но и постепенно вытеснял другие типы изданий, о чем свидетельствуют статистические данные за 1927–1929 гг. Попутно следует отметить, что цифры русской периодики по Германии говорят о резком уменьшении здесь общего числа газет и журналов с 1927 г.

В XX в. наблюдается явное господство газет, во второй половине – телевидения. Своеобразные условия эмиграции как бы законсервировали типологию журналистики. Конечно, ее характер во многом определялся ограниченными материальными возможностями беженцев. Издания появлялись, как бабочки-однодневки. Не успев расцвести, они быстро увядали. Незначительное число журналов и газет выходило в течение пяти – десяти и более лет. Поэтому возникла такая любовь к альманахам, сборникам, которые могли появиться по мере накопления материала и средств, независимо от времени. Необходимость регулярного выпуска вестников, бюллетеней, информационных листков и других изданий такого рода отсутствовала. Нередко их появление было как бы привязано к определенному событию (съезду, юбилею и т.п.).

Условия функционирования журналистики эмиграции, интересы и потребности ее аудитории отчетливо отразились на содержательной характеристике ее типологии (см. табл. 3).

 

Таблица 3

Типология журналистики русского зарубежья по интересам аудитории (до 30-х годов включительно)

 

 

* При определении типа издания по интересам аудитории взята преобладающая характеристика. Без сомнения, представленная дифференциация во многом условна, хотя такие издания, как религиозные, партийные, земские, евразийские, идентифицированы точно.

 

Несмотря на условность предложенной дифференциации журналистики русского зарубежья, общая картина вполне объективна. Журнал был прибежищем интеллигенции. Многие писатели и поэты существовали за счет гонорара, хотя и достаточно скудного. Нередко даже такие известные авторы, как Д. Мережковский, З. Гиппиус, М. Цветаева, А. Куприн испытывали большие материальные трудности. Рижский еженедельник «Для вас» писал в 1934 г.: «Куприн, гордость русской литературы, перебивается с хлеба на квас!»[3]. Это обстоятельство реальной жизни вызывало потребность в журналах – литературных, экономических, хозяйственных (инженерных), по вопросам культуры (педагогических).

Одной из существенных особенностей печати русского зарубежья было то, что в ней много места отводилось литературе. В этом проявились традиции русской дореволюционной периодики. В России XIX в. наблюдалась тесная связь литературного и журналистского творческого процессов. XX век политизирует журналистику, выявляет более полно ее специфику и обособляет от литературного процесса, превращая в конце концов даже книгу в СМИ, используемое в политических целях.

Естественно, российская аудитория нуждалась в адаптации к новой среде, новому информационному полю, в котором она жила. Отсюда появление в журналистике большого числа общественно-политических изданий. Ностальгические настроения, старение основной части читателей, обращавшихся к воспоминаниям о прошлом, привели к появлению немалого числа исторических журналов и сборников. Среди них такие, как «Архив русской революции», издаваемый И.В. Гессеном, «Архив гражданской войны», «Белый архив», «Белое дело» и др., сохранившие для нас огромное число документов и свидетельств тех лет.

Журналистика русского зарубежья отличалась от советской сетью религиозных изданий. Если в СССР сеть церковных ведомостей была полностью свернута, вся конфессиональная периодика к 30-м годам вообще была изжита, то в эмиграции происходило нечто противоположное. Журналистика русского зарубежья сохранила традиции России и в то же время развила их.

Теософская мысль, духовная жизнь достигли в эмиграции необычайного подъема, пережили своеобразный ренессанс[4]. Конфессиональная литература была представлена теоретическими, информационными, молодежными изданиями разных направлений православия.

Социально-демографические особенности российской аудитории нашли отражение в периодике – военной, казачества, земства, молодежной, в том числе студенческих изданий, религиозной, детской, крестьянской. В аудиторию эмиграции влилось белое воинство, что предопределило возникновение своеобразной сети изданий, обслуживающих его интересы. По подсчетам А.А. Геринга, существовало 75 наименований общевоенных журналов и газет, 11 морских и 61 казачьих[5]. В военной печати эмиграции много места отводилось мемуарам, анализу прошедших сражений с Красной Армией, прожектам борьбы с Советами.

Естественно, в условиях эмиграции не могло быть, как в России или СССР, официальной сети изданий. В этом смысле газеты и журналы русского зарубежья были национальными, рассчитанными на знающих русский язык, объединяющими всех русских, проживающих в определенной стране. Собственно национальный срез эмигрантского общества, как и в дореволюционной России, был выражен в типологии журналистики слабо, хотя и выходил ряд национальных изданий для беженцев из России.

Одной из отличительных черт журналистики русского зарубежья по сравнению с советской была ее многопартийность. «Русская политическая периодика в эмиграции, – отмечает Роман Гуль, – шла от монархистов справа до анархистов – влево, через эсеров, эсдеков, энесов, кадетов, сменовеховцев и др.»[6]. Действительно, выходили монархические издания («Возрождение», «Грядущая Россия», «Державная Русь», «Двуглавый орел», «Высший монархический совет», «Новое время» и др.); кадетские («Последние новости», «Руль», «Общее дело» и др.); эсеровские («Революционная Россия», «Дни», «Народное дело» и др.); социал-демократические («Социалистический вестник», «Заря» и др.); фашистские (в середине 30–40-х годов).

Общей тенденцией для части этих партийных изданий было, можно сказать, угасание партийности. Те газеты и журналы, которые старались расширить свою аудиторию, вынуждены были все меньше и меньше давать партийной информации, стремились к меньшей тенденциозности. Такой путь прошли наиболее известные издания – «Современные записки» и «Последние новости». Часть прессы, наоборот, была подчеркнуто партийной, но в целом процент партийной печати был незначителен. К ней надо отнести журналистику внутрипартийной большевистской оппозиции, включавшей в себя Л.Д. Троцкого и его сторонников. В периодике этого направления центральное место занимает «Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)» (официально – редактор Лев Седов, сын Л.Д. Троцкого, который по февраль 1938 г. фактически был шеф-редактором издания)[7].

Лидер этого движения был блестящим журналистом, начинал политическую деятельность как литератор и организатор подпольных социалистических изданий, активно сотрудничал в дореволюционной демократической печати («Восточное обозрение», «Киевская мысль» и др.)[8] и закончил жизнь за письменным столом, редактируя рукопись своего будущего убийцы. Именно Л.Д. Троцкий с начала 20-х годов был наиболее последовательным обличителем сталинизма во всех его проявлениях. При этом он и его сторонники активно использовали журналистику.

После высылки из СССР Л.Д. Троцкий почти сразу же начинает выпуск «Бюллетеня оппозиции (большевиков-ленинцев)» (июль 1929 – август 1941)[9]. Вышло 87 номеров в 65 книгах. «Непосредственная цель этого издания, – говорилось в первом номере, – состоит в том, чтобы обслуживать практическую борьбу в советской республике за дело Маркса и Ленина». Редакция стремилась расширить круг своих авторов. Так, в бюллетене были напечатаны наиболее значительные произведения X. Раковского, оказавшегося по воле В.И. Сталина в ссылке в Астрахани, откуда он откликался воззваниями и статьями на актуальные события, внутрипартийный террор, коллективизацию, провал первого пятилетнего плана и др.

Но, конечно, Л.Д. Троцкий был главным вдохновителем и публицистом бюллетеня, многие номера которого заполнялись его статьями. Например, в январском номере за 1935 г. были помещены комментарии Л.Д. Троцкого к убийству С.М. Кирова и развернувшимся вокруг этого трагического события репрессиям и спекуляциям. В августе – сентябре 1939 г. были опубликованы его статьи «СССР в войне», «Загадка СССР», «Сталин – интендант Гитлеpa», «Германо-Советский союз», «Империалистическая война, рабочий класс и угнетенные народы» и др. Всесторонняя критика сталинизма, анализ его истоков, природы и последствий составляют основу содержания «Бюллетеня оппозиции» и публицистики Л.Д. Троцкого периода эмиграции. Недаром И.В. Сталин был постоянным и внимательным читателем этого издания, а порой, поскольку в редакции был сталинский соглядатай, знакомился с будущими публикациями раньше всех, о чем свидетельствует следующий документ:

 

«Совершенно секретно, т. Сталину, т. Молотову.

Направляю Вам агентурно изъятые нами из текущей переписки Седова копии двух статей Троцкого от 13 и 15 января 1938 года под заглавием «Продолжает ли советское правительство следовать принципам, усвоенным 20 лет назад» и «Шумиха вокруг Кронштадта».

Указанные статьи намечены к опубликованию в мартовском номере «Бюллетеня оппозиции».

 

Народный комиссар внутренних дел СССР

Генеральный комиссар государственной безопасности

25 февраля 1938 года Ежов»[10].

 

Наконец, одним из типоформирующих признаков журналистики русского зарубежья стало стремление беженцев установить в той или иной степени связи с родиной, подчеркнуть общность культуры диаспоры и метрополии. Как показано в нашей книге «Между двух войн: журналистика русского зарубежья (1920–1940 гг.)», контакты белой эмиграции с красной Россией тогда были достаточно разнообразными, а стремление к ним было двусторонним, хотя в ходе укрепления власти И.В. Сталина они сокращаются. В конечном итоге режим Сталина в целях самосохранения воздвигает железный занавес между диаспорой и СССР.

Наиболее полно надежды и сомнения эмиграции, ее поиск духовного общения с родиной, возможности вернуться домой выразились в сменовеховстве. Об этом направлении уже немало написано. Оно рассматривается и как троянский конь в лоне русского зарубежья, и как естественное стремление россиян вернуться домой[11]. На наш взгляд, существовали объективные причины возникновения подобного направления в той или иной форме. Нельзя судить о нем слишком прямолинейно. Другое дело эксплуатация такого рода настроений со стороны руководства метрополией, его естественное желание расколоть эмиграцию, чтобы уменьшить опасность военных угроз и т.д. Представляется справедливым замечание современного историка А.В. Квакина: «Однако даже наличие финансовой подпитки не дало бы возможности организовать достаточно широкое общественно-политическое движение в Советской России и белой эмиграции. Можно было бы выпустить на большевистские деньги сборник, наладить издание газеты или журнала, но речь идет о массовой поддержке, наличии предшествующих идей, стремлении белого движения избежать дальнейшего распространения сменовеховских идей»[12].

В 1921 г. в Праге выходит сборник статей «Смена вех», объединивший имена известных тогда публицистов и политиков. В их числе профессор Н.В. Устрялов, кадет, руководитель бюро печати Омского правительства; профессор Ю.В. Ключников, кадет, министр иностранных дел этого же правительства; профессор С.С. Лукьянов, один из организаторов антибольшевистского восстания в Ярославле; адвокат А.В. Бобрищев-Пушкин, товарищ Председателя Союза 17 октября, член правительства Деникина; профессор С.С. Чахотин, кадет, руководитель «Осведомительного отделения» Добровольческой армии и др.[13] Политическая платформа сборника сформулирована в названии статьи С.С. Чахотина «В Каноссу!». Ее автор пишет: «Мы не боимся теперь сказать: “Идем в Каноссу! Мы были не правы, мы ошиблись. Не побоимся же открыто и за себя и за других признать это”. Наш долг – помочь лечить раны больной родины, любовно отнестись к ней, не считаться с ее приступами горячечного бреда. Ясно, что чем скорее интеллигенция возьмется за энергичную работу культурного и экономического восстановления России, тем скорее к больной вернутся все ее силы, исчезнет бред и тем легче завершится процесс обновления ее организма»[14].

По сути, это был призыв к эмиграции признать новую власть, принять участие в возрождении России, заняться просвещением народа. Поход в Каноссу рассматривался как преодоление большевизма, которое якобы началось и в самой России и будет развиваться. При этом огромные надежды возлагались на новую экономическую политику. В одной из своих статей «Эволюция и тактика» (1922) Н.В. Устрялов проводил мысль, что нэп – не тактика, а эволюция большевизма.

Психологический надлом эмиграции ярко выразился в появлении другого документа: в газете «Накануне» 14 апреля 1922 г. было напечатано письмо А.Н. Толстого, в котором он признавался: «Я ненавидел большевиков физически. Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед. В эти годы погибли два моих брата, один зарублен, другой умер от ран, расстреляны двое моих дядей, восемь человек моих родных умерли от голода и болезней. Я сам с семьей страдал ужасно. Мне было за что ненавидеть.

Красные одолели, междоусобная война кончилась, но мы, русские эмигранты в Париже, все еще продолжали жить инерцией бывшей борьбы. Мы питались дикими слухами и фантастическими надеждами». А.Н. Толстой иллюстрирует свою мысль примерами и с горечью, замешанной на иронии, замечает: «Россия не вся вымерла и не пропала, 150 миллионов живет на ее равнинах...» Письмо уже тогда известного писателя было воспроизведено в газете «Известия ВЦИК» 25 апреля с комментариями П.С. Когана под характерным названием «Раскол в эмиграции».

Сборник «Смена вех» получил широкий резонанс как в русском зарубежье, так и в метрополии. В газете «Известия ВЦИК» выступил сам редактор Ю.М. Стеклов со статьей «Психологический перелом» (1921. 13 окт.). В «Правде» 14 октября 1921 г. была помещена статья Н.Л. Мещерякова «Знамение времени». В полемике вокруг сменовеховства участвовала центральная и местная пресса. Со статьями, пафос которых был направлен на борьбу с буржуазным реставраторством, выступили А. Бубнов, В. Быстрянский, В. Невский, М. Покровский, Е. Ярославский и др. В журналистике русского зарубежья преобладало еще более негативное отношение к сменовеховству. 14 ноября 1921 г. состоялось заседание парижской демократической группы партии «Народная свобода» во главе с П.Н. Милюковым. На нем сменовеховцев прямо называли «коммунистическими агентами». Такое представление о них было наиболее распространенным[15]. В мае 1922 г. Союз русских литераторов и журналистов в Париже, Комитет помощи ученым и писателям исключили из своих рядов А.Н. Толстого, И.М. Василевского и В.И. Ветлугина как лиц, «участвующих в органах печати, защищающих власть, отрицающую свободу печати»[16].

Каким бы ни было отношение к этому течению со стороны метрополии и диаспоры, оно имело свои особенности и организационные формы. Важное значение в оформлении и выявлении взглядов и позиций его сторонников, их взаимосвязи, росте рядов сыграла сменовеховская печать, получившая «широкую географию»: журналы «Смена вех» (Париж, 1921–1922), «Война и мир. Вестник военной науки и техники» (Берлин, 1922–1925), «На родину» (Болгария), «Россия», «Новая Россия» (Петроград-Москва, 1922–1926); газеты «Новый путь» (Рига, 1921–1922), «Накануне» (Берлин, 1922–1924), «Новости жизни» (Харбин, 1918–1929), «Путь» (Гельсингфорс), «Далекая окраина» (Харбин); альманах «Русская жизнь» (Харбин, 1922–1923).

Многие из сменовеховцев были активными публицистами. Так, только Н. Устрялов выступил в прессе более чем с 70 статьями[17] с обоснованием сменовеховской идеологии («Вехи и революция», «Вперед от “Вех”», «О будущей России», «Сумерки революции» и др.). В сменовеховской журналистике сотрудничали В. Белов, Э. Голлербах, Р. Гуль, И. Лежнев, В. Муйжель и др.; писатели, жившие в Советском Союзе: М. Булгаков («Белая гвардия», «Багровый остров», «Записки на манжетах» и др.)[18], М. Зощенко, А. Соболь, А. Грин, Е. Замятин, Б. Пильняк и др. Особенностью сменовеховской журналистики было то, что она активно взаимодействовала с метрополией. Это отразилось и на советской периодике, где появлялись сменовеховские издания: «Россия», «Новая Россия» и др.

Нередко историки русского зарубежья рядом со сменовеховством ставят другое течение эмигрантской мысли и социальной жизни – евразийство. Это явно несколько примитивный подход к сложнейшему явлению русской культуры, имевшему свои истоки и свое продолжение. Любопытно, что в научной литературе более глубокое прочтение особенностей евразийства дают зарубежные исследователи: Марк Раев (США), Люциан Суханек (Польша), Мадхаван К. Палат (Индия) и др.[19] Одиозным является представление о евразийцах как «православных большевиках», агентах ГПУ и т.п.[20] Вероятно, справедливо историк М. Раев называет евразийство «единственной новаторской (несмотря на свой синкретизм) историко-философской доктриной, возникшей в русском зарубежье». Он отмечает, что «учение евразийцев подчеркивало культурную уникальность территории, лежащей между Центральной Европой и Тихим Океаном», что «евразийцы отстаивали примат духовных элементов в историческом процессе»[21].

Общим со сменовеховством у евразийцев были стремление к общению с метрополией, надежда на возможность вернуться на Родину. Евразийство объединило вокруг себя разнородные интеллектуальные силы. Блестящие философы и публицисты – Н.С. Трубецкой, Г.В. Флоровский, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, Л.П. Карсавин, В.Н. Ильин и др. – развивали и отстаивали свои идеи и взгляды в периодике и книгах[22]. Уже в 1920 г. в Софии выходит монография Н.С. Трубецкого «Европа и человечество». Филолог и лингвист Н.С. Трубецкой становится одним из основателей теоретических воззрений евразийцев, получивших наиболее полное выражение в широко известном сборнике  «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», увидевшем свет в 1921 г. в Софии. Сборник включал произведения Н.С. Трубецкого (вступительная статья, «Об истинном и ложном национализме», «Верхи и низы русской культуры»), Г.В. Флоровского, П.Н. Савицкого, П.П. Сувчинского. Сборник положил начало не только самому течению, но и его журналистике. Он рассматривался как первый номер «Евразийского временника». С 1921 по 1927 г. в Софии, Берлине, Париже вышло 15 его номеров под редакцией П.Н. Савицкого, П.П. Сувчинского, Н.С. Трубецкого. Второй сборник «На путях. Утверждение евразийцев» был напечатан в Берлине в 1922 г. В нем участвовали, кроме уже названных, А.В. Карташев, П.А. Бицилли. Затем последовали три сборника под общим названием «Евразийский временник» (Берлин – два номера, Париж – один номер). В 1923 г. появился сборник «Россия и латинство» (Берлин).

Во второй половине 20-х годов публицистическая деятельность евразийцев расширяется. Ими создаются «Евразийская хроника» (1925–1937), журнал «Версты» (1926–1928), еженедельник по вопросам культуры и политики «Евразия» (Кламар, Франция, 1928–1929), «Евразийский сборник» (Прага, 1929). Помимо этого публиковались программные документы, манифесты «Евразийство. Опыт систематического изложения» (Париж, 1926), «Евразийство. Формулировка 1927» (Париж, 1927), «Тридцатые годы» (Париж, 1931), монографии Н.Н. Алексеева, Г.В. Вернадского, Л.П. Карсавина, П.Н. Савицкого, Н.С. Трубецкого, С.Л. Франка и др.

Полемика вокруг евразийства в журналистике достигала высокого накала. Философ И.А. Ильин писал в «Новом времени», что евразийцы ищут «общую почву с революцией и общие задачи с большевизмом», приспосабливаются к нему, прекращают борьбу с ним. Наиболее последовательный и резкий критик евразийства известный историк А.А. Кизеветтер увидел его сущность в отрицании «общечеловеческих начал в культурной жизни мира»[23]. Самые консервативные круги ставили знак равенства между евразийством и большевизмом. Характерны в этом отношении высказывания публицистов газеты «Возрождение». И.П. Грим: «Пусть тот, кто с нами, уходит от евразийцев, тот же, кто с евразийцами, – уходит от нас». Н.Е. Марков: «Большевизм идет из Азии так же, как и коммунизм; право и собственность – из Рима. Спасение России – лицом к Европе». Н.Н. Чебышев иронизирует по поводу того, что евразийство «подрумянилось на маргарине дешевых столовых, вынашивалось в приемных в ожидании виз, загоралось после спора с консьержками, взошло на малой грамотности, на незнании России теми, кого революция и бешенство застигло подростками»[24].

Особенно резкое противодействие вызывали идеи возвращенчества, прозвучавшие в евразийстве, стремление евразийцев открыто восстановить связи единого культурного пространства. Журнал «Версты» предоставил свои страницы советским авторам И. Бабелю, А. Белому, Б. Пастернаку, Ю. Тынянову и др. Вместе с ними публиковались эмигранты – философы и публицисты Н.А. Бердяев, Л.П. Карсавин, Г.П. Федотов, Л.И. Шестов, литераторы А. Ремизов, М. Цветаева и др.

Наиболее открыто установка на сближение и сотрудничество с советской властью прозвучала в газете «Евразия». Ее сотрудники предприняли в связи с этим ряд практических шагов, многие из них уехали на Родину. В начале 30-х годов происходит борьба между сложившимися в евразийстве направлениями. По-разному понималось стремление «обеспечить постепенную эволюцию СССР в сторону евразийства»[25]. Позиция газеты вызвала протест у основоположников течения, выступивших со специальным заявлением «О газете “Евразия”» (1929) с критикой ее направления и отмежеванием от него[26].

Попытки установить связи с Россией, выяснить возможности воссоединения с нею, ощущение ее близости и родственности наложили свой отпечаток на систему журналистики русского зарубежья, ее типологию, содержание. В системе функционировали издания сменовеховские, евразийские, просоветские. Отчасти изменялся в связи с этим характер печатных органов другой ориентации (кадетских, социалистических и др.). Взаимосвязь диаспоры и метрополии носила не только нейтральный или позитивный характер, но и критический. Журналисты русского зарубежья проделали большую работу по разоблачению сталинского режима, господствовавшего на родине с 30-х годов[27].

Таким образом, журналистика русского зарубежья 20–40-х годов XX в. – это целостная и оригинальная система разных типов изданий, отразившая пеструю социально-демографическую структуру эмиграции из России, опиравшаяся на традиции русской журналистики XIX – начала XX в. Основой послереволюционной эмиграции послужило Белое движение, поэтому ее направленность по отношению к метрополии – неприятие советской власти и большевизма, непримиримость с ними. Но и в этом постепенно все больше выявляются оттенки, нюансы и отличия. Иначе и не могло быть. Эмиграция должна ощущать дыхание Родины, какой бы та ни была, через невидимые капилляры быть связанной с нею. Россия – одна: и за рубежом, и в СССР. В журналистике эта потребность связи с метрополией проявилась достаточно основательно и многообразно. Однако эмиграция должна была жить своей жизнью в новых для себя условиях, адаптироваться к ним, и в этом огромную роль сыграла журналистика, активно формировавшая политическое, социальное и культурное пространство русского зарубежья. Хорошим примером в этом отношении является история образования «русского Берлина».

в начало

 

Харина Н.А.

2. «РУССКИЙ БЕРЛИН» (1921–1923 годы)

 

Своеобразие берлинского политического и коммуникационного пространства. Приток политических беженцев в Германию, усилившийся в начале XX в., характеризуется возрастающим количеством российского студенчества, пополнявшего ряды русской социал-демократической эмиграции[28]. С 1900 по 1905 г. Германия была основным прибежищем для социал-демократической и либеральной эмиграции из царской империи[29]. Любая политическая эмиграция стремится к смене политической обстановки и возвращению на родину, в этом стремлении русская исключением не являлась. Ее особенность состояла в том, что она объявила войну не только своему врагу на родине, но и международному большевизму – как проводившему, с ее точки зрения, агрессивную политику и развивавшему подрывную деятельность в остальных государствах[30].

Именно Берлин, бывший центром лагеря недавних противников по войне, неожиданно в самом начале 1920-х годов становится первым городом, куда притекает огромная масса беженцев. Это обстоятельство вносит существенные изменения в новую политическую роль Берлина. Город превращался в место ведения открытых дискуссий и свободно высказываемых мнений во всех кругах, начиная от коренных немецких до прибывавших представителей старой и новой России.

Отношение к Берлину 1921–1923 гг. со стороны интенсивного и компактного мира русской колонии косвенно отражалось в многочисленных анекдотах и остротах[31]. Главная магистраль Берлина Курфюрстендамм была шутливо окрещена в «Неппский проспект» (по аналогии с Невским проспектом, с одной стороны, и от немецкого Neep – обман, надувательство – с другой), а сам город получил ироничное название «Шарлоттенграда» (от имени западного района «Шарлоттенбург», густо заселенного русскими) или «Берлино-града» (изобретение многочисленной диаспоры). У Андрея Белого мы находим переделку известного пушкинского выражения «и кюхельбекерно и скучно» в «и стало мне и курфюрстендаммно и томительно»[32], что отражает своеобразную атмосферу «города в городе».

Определения одной из важных на карте Европы столицы как «большой вокзал», «Ноев ковчег» (И. Эренбург), «мачеха российских городов» (В. Ходасевич), «караван-сарай»[33] (М. Шагал) отражают характеристику как бы не города, а некоего пункта, станции, площадки, принадлежать которым могла бы если Европа – то на границе с Азией, а если Азия – то довольно европеизированная. Они иллюстрируют весьма импульсивный, распыленный, непостоянный, бурлящий характер «после»: Европы в целом – после войны и Германии в частности – еще и после революции.

В условиях поствоенного времени «русский вопрос» (заключавший в себе отношение и к эмиграции, и к новому политическому образованию на карте, испытавшей и без того немалые корректировки) протекал в общеевропейских рамках переменчивого pro et contra.

6 января 1922 г. старейшая, уважаемая в кругах интеллигенции и влиятельная немецкая газета «Фоссише Цайтунг» (Vossische Zeitung), выходившая в Берлине, вынесла на обсуждение немецкой общественности проблему беженцев. В статье «Новое великое переселение народов» писалось: «Большая война вызвала движение среди народов Европы и Азии, являющееся быть может началом большого исторического процесса образца великого переселения народов. Особую роль играет русская эмиграция, подобных примеров которой нет в новейшей истории. Причем в этой эмиграции речь идет о целом комплексе политических, экономических, социальных и культурных проблем и разрешить их невозможно ни общими фразами, ни сиюминутными мерами... Для Европы назрела необходимость рассматривать русскую эмиграцию не как временное происшествие... Но именно общность судеб, которую создала эта война для побежденных, побуждает к тому, чтобы задуматься кроме сиюминутных тягот о грядущих возможностях сотрудничества».

Здесь обращают на себя внимание три момента. Первый – огромная масса людей из страны, еще недавно воевавшей с Германией, воспринимается скорее с пониманием. Второй – звучит призыв к объединению. Третий – сотрудничество не должно ограничиваться только рамками Германии, а охватывать весь континент.

В политической системе координат Германии (и не только) русская эмиграция не рассматривалась с точки зрения традиционного идеологического деления на правых и левых. Она носила характер силы зависимой, в первую очередь, от отношений между страной, откуда была изгнана, и страной, на территории которой находилась.

Уже в одном из первых отчетов рейх-комиссара по охране общественного порядка[34], датированном 26 февраля 1921 г., политические настроения эмиграции классифицируются по принципу: «расположенный к Германии» или «расположенный к Антанте» (окраска терминов сохранилась еще с первой мировой войны). Причем правые и коммунистические партии (под «коммунистическими» подразумевались меньшевики) отнесены к группе «расположенных к Германии», а либеральные и социалистические – к группе «расположенных к Антанте»[35]. По такой же схеме производится анализ и другим ведомством по сбору информации – Министерством внутренних дел рейха.

Эмигранты, таким образом, вписались в послевоенное деление Европы, дифференцируясь, в свою очередь, на «франкофилов» и «германофилов». По замечанию немецкого историка Ханса-Эриха Фолькманна, «русские демократы надеялись на всякую помощь от республиканской Франции, тогда как монархисты ожидали возрождения консервативно-национальной мысли и кайзеровской Германии»[36].

Однако с течением времени Министерство внутренних дел рейха констатировало сближение (которому следовало всячески способствовать) практически всех находившихся в Германии изгнанников с принимающим государством. Обращение с эмиграцией не в последнюю очередь зависело от состояния германо-советских отношений, а также от того, насколько стабильной признавалась советская власть. В начале 20-х годов никто не рассчитывал, что большевики смогут долго продержаться у власти.

Правительство Веймарской республики и после подписания в 1922 г. Раппальского соглашения поддерживало те эмигрантские группы, которые, на его взгляд, располагали перспективами занять важные позиции в постбольшевистской России. Ведущую роль здесь играла помощь высланным российским ученым. Для них в Берлине в 1923 г. в результате совместных действий Министерства иностранных дел, Министерства внутренних дел и прусского Министерства науки, искусства и народного образования был организован Русский научный институт (РНИ). О серьезном отношении к РНИ со стороны немецких властей говорит тот факт, что его финансирование взяли на себя Министерство иностранных дел и прусское Министерство науки, искусства и народного образования. Но чтобы завуалировать официальную помощь, она предоставлялась через Германское общество по изучению Восточной Европы (Deutsche Gesellschaft zum Studium Osteuropas)[37]. Таким образом, влияние на русскую интеллигенцию являлось одним из важных направлений в области науки и культуры. Немецкие власти делали ставку на то, что после неизбежного возвращения на родину российские ученые сыграют решающую роль в установлении «гражданского» общественного устройства[38].

Какое же место досталось эмиграции в информационном пространстве? Вакансией в этом смысле являлись знания о Советской России. Интерес немецкой общественности (и европейской в целом) к «русскому вопросу» проявлялся исключительно к последним событиям отчасти из-за желания понять, как могло произойти «трагическое падение России», отчасти чтобы вписать советскую власть и ее политику в некие рамки[39].

Согласно данным, приведенным в статье советского ученого М.Ю. Левидова «Русская революция в западной литературе», только в 1921 г. на английский язык было переведено 246 эмигрантских изданий, на французский – 103, на немецкий – 168[40]. Спрос на сочинения эмигрантских авторов историк А.Л. Афанасьев иллюстрирует характерным описанием «взрыва антисоветских страстей белоэмиграции»: «Четырехтомная эпопея генерала Петра Краснова “От Двуглавого Орла к красному знамени”, в которой он брал на бумаге реванш у красных, моментально была переведена на многие языки и в течение многих лет являлась ходкой книгой на зарубежном рынке. Первое произведение эмигрантского периода Ивана Шмелева “Солнце мертвых” (1923), написанное под впечатлением гибели единственного сына, расстрелянного красными в Крыму, переводится на двенадцать языков»[41].

В начале 20-х годов, когда еще сохранялась надежда на возвращение эмигрантов в Россию или на установление дружественных отношений с «недогматическим коммунистическим режимом», их рассматривали как потенциальный источник достоверной информации о стране. Эмигрантов приглашали на работу в качестве экспертов даже после установления по Раппальскому договору экономических и военных контактов с Советским Союзом. Следует отметить также, что в Веймарской республике был и другой источник информации – так называемые остзейские немцы, уехавшие из государств Прибалтики, и российские немцы, которые сохранили верность немецкой культуре и политическим интересам Германии[42]. В конкуренции с ними беженцы из России становились экспертами по востоку для немецких властей, партий, экономических союзов или газет.

За исключением «немецкоговорящих» эмигрантских групп и меньшевиков всем остальным было тяжело конкурировать в германском информационном бизнесе. Меньшевикам оказывали самый благосклонный прием в профсоюзах и социал-демократической партии Германии. Заграничная делегация меньшевиков издавала в Берлине не только партийный журнал на русском языке «Социалистический вестник» (1921–1965, в Берлине с 1921 по 1933 г.), но также параллельно газету на немецком «Mitteilungs-blatt der Russischen Sozial-Demokratie» («Информационная газета российской социал-демократии») (1924–1932)[43]. Ведущие меньшевики регулярно писали в многочисленные немецкие социал-демократические газеты и журналы, а также определяли подачу сообщений в профсоюзных газетах (наиболее плодовитыми в этом отношении являлись Р. Абрамович, Ф. Дан, Ольга Доманевская, Ю. Грюнфельд, А. Югов, Ю. Мартов, А. Потресов, А. Шифрин)[44]. Берлинское немецкое профсоюзное издание «Berliner Gewerkschaftszeitung» вообще рекомендовало статьи представителей российской социал-демократии как источник объективной информации о Советской России, а отдел рейх-комиссариата по охране общественного порядка обязан был выписывать издаваемую ими газету на немецком[45].

Однако большевики продолжали оставаться у власти в стране Советов, и интерес к эмиграции в Веймарской республике стал угасать: эмиграция постепенно теряла своих предполагаемых «хозяев» в постбольшевистской России, с которыми нужно было сотрудничать, нужда в экспертах по России также сходила на нет.

Именно замкнутость эмигрантской среды позволила развить и стимулировала те творческие усилия, результаты которых признаются сегодня богатейшим вкладом в русскую и мировую культуру. При этом составной частью русской культуры являлась журналистика, в которой нуждалась в первую очередь массовая русскоязычная аудитория.

Аудитория берлинской эмиграции. Аудитория журналистики «русского Берлина» исчисляется довольно приблизительными показателями. Статистические данные, которыми мы сегодня располагаем, не точны, противоречивы и достоверны в основном в той части, которая относится к Германии в целом. По оценкам американского Красного Креста, в 1920 г. здесь находилось 560 тыс. беженцев (включая военнопленных и бывших в Германии проездом). Большой разнобой присутствует в сведениях о количественном составе русской эмиграции в 1921 г.; называются цифры от 50 до 450 тыс. Абсолютный максимум численности приходится на 1922–1923 гг. – до 600 тыс. (имелись в виду все выходцы из Российской империи). Эта цифра охватывает примерно 30 процентов всех русских беженцев, если брать за основу общее количество находившихся в тот период в эмиграции 1,5–2 млн. человек. Причем, по данным международного общества поддержки беженцев в Берлине, только в столице Германии в 1923 г. проживало не менее 360 тыс. русских[46].

«Русская эмиграция в Берлине, – писал Виперт фон Блюхер, – представляла собой пирамиду, от которой осталась лишь ее верхушка. Недоставало нижних и средних слоев народа, рабочих и крестьян, ремесленников и мелких торговцев. Вместо этого были представлены офицерство, государственные служащие, деятели искусства, финансовые круги, политики и члены старого придворного общества»[47].

В.В. Набоков по-писательски проницательно и точно подчеркнул контраст между местным населением и русской интеллектуальной элитой: «В Берлине и Париже, двух столицах эмиграции, Русские создавали компактные колонии, чей культурный коэффициент далеко превзошел средний показатель такового у неизбежно разбавляемого заграничного населения, куда их и заносило»[48].

И хотя некоторые современники, как, например, Е.Д. Кускова, свидетельствовали, что в эмиграции были представлены все слои русского общества – от крупных землевладельцев до крестьян и от промышленников до рабочих[49] – все же численность выходцев из низших слоев дореволюционного общества в общей массе беженцев в Берлине была невелика. Спустя почти три десятилетия Федор Степун в статье на немецком языке «Patrioten im Exil» («Патриоты в изгнании») указывает на непропорционально высокую долю образованных и имущих классов[50].

Большинство эмигрантских объединений и союзов возникло во второй половине 1920 г.[51] Так, в мае 1920 г. состоялось первое собрание русских врачей, на котором прозвучало заявление о необходимости взаимно поддерживать друг друга. 21 июня 1920 г. в Берлине прошло первое собрание русских адвокатов, 29 июля – учредительное собрание еврейского студенческого союза; 8 августа организовалась инициативная группа русских журналистов; 10 августа был основан «Союз российских студентов», переименованный позже в «Союз русских студентов»; в конце августа – начале сентября состоялись учредительные собрания союза деятелей искусства; в декабре произошло объединение инженеров.

Ведущая газета парижской русской диаспоры «Последние новости» не оставляет без внимания этот факт. В рубрике «Среди эмигрантов» отмечается: «Берлинская колония настолько многочисленна, что здесь образовалось уже несколько союзов: русских студентов в Германии, адвокатов, врачей, сценических деятелей, журналистов, – причем все эти союзы довольно энергично работают, устраивая собрания, доклады, оказывая юридическую помощь и т.п.»[52].

Уже одно перечисление берлинских объединений отражает многообразие профессиональных и сословных интересов и родов деятельности: Союз взаимопомощи офицеров бывших армий и флота, Центральный союз русских увечных воинов в Германии, Союз бывших военнопленных и интернированных в Германии, Союз бывших офицеров генерального штаба, Союз бывших офицеров Преображенского полка, Союз русских летчиков в Германии. Государственные служащие Российской империи вступали в «Берлинское объединение бывших служащих министерства иностранных дел» или «Союз бывших судей и судебных исполнителей». Возникли Берлинское общество русских врачей, Общество российских врачей в Германии, Союз русских журналистов и литераторов в Германии, Союз русских книгоиздателей, Союз русской присяжной адвокатуры в Германии, Союз русских сценических деятелей в Германии, Союз русских инженеров в Германии. Ученые, деятели науки и студенты имели свои объединения как, например, Русская Академическая группа в Берлине или Союз русских студентов в Германии. Экономически процветающие представители эмиграции встречались в Союзе российских торгово-промышленных и финансовых деятелей, насчитывавшем более 360 членов. Особую роль играли благотворительные организации «Русская делегация», «Русское общество Красного Креста», «Общество помощи русским гражданам в Берлине».

К концу 1921 г. в немецкой периодике акцентируется внимание на том, что многие русские беженцы в Берлине активно включились в экономическую жизнь немецкой столицы: «Врачи занимаются практикой, адвокаты с немецкими коллегами по профессии открывают совместные бюро, техники получают доступ в промышленность. Художники и графики, мастера прикладного искусства и фотографы стремятся через выставки приобрести известность и продать свои произведения. Актеры либо выступают в немецких театрах малых форм, либо создают (как это произошло недавно) собственный немецко-русский театр. Те, кто занимался в Петербурге высоко искусным русским хлебопечением, заводят здесь кафе-кондитерские и дело идет блестяще. Многочисленные коммерсанты учредили предприятия по комиссионным сделкам для стимулирования торговых отношений между Россией и Германией. Так как такие стремления требуют капитала, берлинские банки для особых институтов развивают свои русские отделения. (...) Также многие русские работают в банках в качестве служащих. Русские студенты почти полностью готовят себя для таких профессий, которые сулят им экономическую прибыль, т.е. они изучают технические специальности, политэкономию или коммерческие дисциплины»[53].

Другой важной особенностью аудитории журналистики являлось то обстоятельство, что в Германии был представлен весь спектр партий и течений предреволюционной и небольшевистской России – от анархистов и правоэкстремистской «черной сотни» до либералов западного типа, от бывших меньшевистских оппонентов большевиков до реакционеров-монархистов. На протяжении всего периода 20-х годов к ним примыкали так называемые перебежчики из посольств и торговых представительств Советского Союза, которые бурно приветствовались старой эмиграцией и затем обозначались как «красная эмиграция». Кроме того, уже за границей России происходило обновление политического сознания послереволюционного поколения. Оно вылилось в образование новых движений – сменовеховства, евразийства. Такое многообразие партий и движений сближало русское изгнание с любым европейским государством и отличалось от политического монополизма Советской России.

Обозрение совокупности всех объединений (как профессиональных, сословных, так и политических) показывает инфраструктуру «эрзац-столицы», т.е. можно говорить об эмигрировавшей интеллигенции, олицетворявшей в политическом, социальном и культурном смысле не просто связь с дореволюционным периодом, но со столичным общественным устройством. Не случайно наблюдательный современник из среды немецкого дипломатического окружения отмечал: «Так в Берлине постепенно формировался малый Петербург, который находился в острейшей оппозиции к советскому посольству и его персоналу, и состоял из обломков гражданского общества»[54].

Как уже отмечалось, в Берлине сосредоточивается многотысячная аудитория с высоким образовательным уровнем, с преобладанием интеллектуальной элиты. Ее отличает доминирование верхних слоев традиционной социальной структуры русского дореволюционного общества. Важными характеристиками аудитории являются и ее достаточно высокая политизированность, активность и предприимчивость. Русская колония формируется, воссоздавая столичную систему жизнедеятельности. На европейской сцене столицы Германии в период 1921–1923 гг. организатором множества инициатив выступала «гомогенная, транснациональная и высокомобильная»[55] элита. Особую роль при этом играло профессиональное объединение журналистов: «Союз русских журналистов и литераторов в Германии».

«Союз» был создан 8 августа 1920 г. Его возглавил видный член кадетской партии Иосиф Владимирович Гессен, который также занимал пост главного редактора крупнейшей русской ежедневной газеты в Берлине «Руль». Цель основанного Союза, подчеркнутая в Уставе, – защита профессиональных и материальных интересов членов объединения.

Его активная деятельность начинается с крупной акции – проведения 20 ноября 1920 г. «торжественного чествования памяти Л.Н. Толстого по случаю 10-летия со дня его кончины». К участию в вечере памяти организаторы привлекли не только коллег-журналистов, но и представителей русских театральных и музыкальных кругов, выступавших во второй (концертной) части программы.

Довольно широко проводилась предварительная продажа билетов (стоимость от 5 до 75 рейхс-марок). Реализация велась через крупнейшие русские книжные магазины издательства Ладыжникова и «Москва», немецкие «Bote und Bock», «Wertheim», редакции газет «Руль», «Голос России», «Время» и «Русский эмигрант», а также в столовой кооператива «Русская колония» и в «Русской читальне». Оргкомитет разослал приглашения президенту Веймарской республики Фридриху Эберту, членам правительства, депутатам рейхстага, представителям творческой интеллигенции Германии, а также иностранному дипломатическому корпусу.

Акция находит отклик в эмигрантских кругах за пределами Берлина. Так, на имя председателя Союза журналистов И.В. Гессена «Союз русских студентов в Данциге» прислал телеграмму: «Союз русских студентов в Данциге, оторванный от родины, горячо присоединяется к чествованию памяти великого писателя земли русской Льва Николаевича Толстого»[56].

Торжественный вечер состоялся в огромном, рассчитанном на 2000 мест двухъярусном зале дворца Ufa-Palast-am-Zoo (все его залы, как правило, арендовал германский Союз писателей и журналистов) и «не мог вместить всех пожелавших принять участие». Здесь присутствовали «президент рейхстага Лебе, многие депутаты, некоторые представители правительства, много представителей литературного и артистического мира» («Руль». 1920. 23 нояб.). Лауреат Нобелевской премии 1912 г. Герхарт Гауптман, не имевший возможности лично принять участие в вечере, прислал свою речь. С приветствиями и поздравлениями выступил статс-секретарь русского отдела Министерства иностранных дел барон фон Мальцан[57], а на сцене вместе с русскими артистами давал представление знаменитый немецкий актер Александр Моисси.

Это была организованная Союзом первая масштабная акция, носящая общественный характер. Важен факт внимания к ней с германской стороны. Не случайно во вступительном слове редактор «Голоса России» (1919–1922) С.Я. Шклявер подчеркнул, что «Данное торжество явилось первым после войны случаем, когда и русские, и немцы собрались вместе (курсив мой. – Н.Х.) – для чествования того, для кого не было ни немцев, ни русских, а были – только люди» (1920. 23 нояб.).

Выручка от этого мероприятия поступила в кассу взаимопомощи Союза. Успех, в том числе и материальный, привел к тому, что общее собрание Союза в самом начале нового года (10 января 1921 г.) не только утвердило отчет оргкомитета вечера, но и обсудило вопрос организации подобных акций в будущем. Постановление собрания содержит в себе два важных пункта. Первый – «имеющиеся в распоряжении Союза средства использовать для выдачи кратковременных ссуд нуждающимся членам Союза» – напрямую связан с защитой материальных интересов литераторов и журналистов. Второй – «устроить ряд публичных докладов-собеседований на общественно-литературные темы» – намечает расширение нового направления деятельности («Руль». 1921. 12 янв.).

28 февраля 1921 г. немецкие власти утверждают Устав «Профессионального Союза русских журналистов и литераторов в Германии» («Руль». 1921. 2 марта). После официальной регистрации вопросы взаимоотношения с подобной германской ассоциацией протекают на уровне профессиональных переговоров и договоренностей. Однако слияния двух профессиональных организаций не произошло, хотя на протяжении всего второго полугодия происходили довольно частые контакты между русской и немецкой творческой интеллигенцией. Так, 12 июня 1921 г. выходит в свет первый номер эмигрантского еженедельного театрального журнала на немецком языке «Wogema» (берлинское разговорное сокращение от «Wo geht man bin» – «Куда пойти»), рассчитанного исключительно на аудиторию немецкой интеллигенции. В журнале, выпускаемом петербургским издателем Ефроном, публикуются программы всех берлинских театров, концертов, хроника кинематографа и спорта, в литературном отделе – немецкие переводы русских авторов (в первом номере это рассказ А.И. Куприна «В цирке»).

16 августа 1921 г. проф. А.М. Кулишер читает для представителей германской печати доклад «Сущность большевизма». 11 сентября 1921 г. состоялась лекция Томаса Манна «Гёте и Толстой», которая собрала большую аудиторию как немецкую, так и русскую. Речь писателя заканчивалась словами, которые не только характерны для этого периода, но и по ментальной близости могли также принадлежать эмигрировавшему русскому интеллигенту: «Германия стоит сейчас на перепутье – куда идти: на запад или на восток. Часть хочет повернуть на восток. Они ошибаются, взоры наши надо обратить не на Москву, а на Германию. Германия, как осуществление своей музыки, подобная большой фуге, – многогранный народный организм, полный веры и творческой силы» («Руль». 1921. 15 сент.). 13 сентября 1921 г. правление русского Союза получает от Министерства иностранных дел Веймарской республики разрешение на въезд в Германию А.М. Ремизова, находившегося тогда в Ревеле («Руль». 1921. 15 сент.). В берлинском литературном институте «Lessing Hochschule» 31 октября 1921 г. начался цикл лекций немецкого журналиста Ганса Форста «О современной России и об экономических, политических и исторических причинах русской революции, октябрьского переворота и гражданской войны» («Руль». 1921. 1 нояб.). 6 ноября 1921 г. в центре программы большого концерта-бала Союза немецких журналистов и литераторов, который проходил во всех залах дворца Ufa-Palast-am-Zoo, исполнялся балетный дивертисмент Е.П. Эдуардовой и ее школы.

Самой масштабной акцией 1921 г. русского Союза журналистов стал вечер памяти Ф.М. Достоевского, посвященный столетию со дня его рождения. Интерес берлинской эмигрантской колонии к этому событию был настолько велик, что в магазине книгоиздательства «Слово» за 10 дней до вечера проводилась предварительная запись на билеты (стоимостью от 15 до 100 рейхс-марок), поскольку даже Oberlichtsaal – большой зал Филармонии, где устраивался вечер, – не смог бы вместить всех желающих. Часть денежного сбора отчислялась в пользу студенческих организаций.

Можно говорить о значительной подготовительной работе, проделанной правлением Союза, а также об авторитете, уровне уважения и доверия к его председателю – И.В. Гессену. В Берлин из Праги по его приглашению специально приезжает проф. П.И. Новгородцев, чтобы выступить на торжественном заседании Союза. В ответ на просьбу принять участие в концертной части вечера В.И. Качалов дает согласие, приезжает из Вены, и это выступление артиста в Берлине стало здесь первым выступлением представителя труппы Московского Художественного театра. В президиуме на торжественном заседании разместились помимо председателя Союза И.В. Гессена, товарища председателя В.Д. Набокова, проф. П.И. Новгородцева и приехавший A.M. Ремизов, и влиятельный проф. Отто Хётч, один из виднейших историков и представитель «Германского общества по изучению Восточной Европы».

На следующем общем собрании Союза 9 декабря 1921 г. особо будет отмечен «громадный моральный и материальный успех... вечеров памяти Ал. Блока и Ф.М. Достоевского» («Руль». 1921. 11 дек.). в кассе Союза находилось около 18.000 марок. Следствием общественного резонанса проведенных акций явились одобрение и пожелания расширить рамки «деятельности в области устройства лекций, докладов, вечеров, имеющих целью сближение членов Союза между собой и берлинской русской колонией». Была создана особая комиссия по разработке проекта организации соответствующих мероприятий.

Уже через две недели, 23 декабря 1921 г., проект был заслушан на специально созванном заседании Союза и получил широкое освещение в эмигрантской печати, благодаря чему с ним могла ознакомиться достаточно широкая аудитория. Предлагавшийся план предстоящей работы включал в себя три центральных пункта. Первый оговаривал «доклады, имеющие целью сближение членов Союза в семейной обстановке». Второй охватывал «вечера, служащие сближению членов Союза с представителями берлинской русской колонии». Оба эти пункта продолжают наметившуюся в самом начале существования Союза тенденцию (уже после празднования памяти Л.Н. Толстого) к расширению сферы его деятельности. Усилия профессиональной журналистской организации благодаря инициативным действиям ее активной элиты способствовали созданию социального и культурного пространства, формированию эмигрантской общности.

Третий пункт был посвящен собраниям, «которые должны будут повлиять на сближение представителей русской журналистики с немецкими и иностранными журналистами и литераторами». В целом его можно рассматривать как открытое стремление к взаимодействию с соответствующим европейским профессиональным окружением и естественному включению в германскую сферу действия журналистики. Все три пункта говорят о «сближении» русской и немецкой сторон.

Примечательно мнение комиссии о том, что «доклады должны носить характер дискуссионный». При этом предлагалось создать при Союзе Суд Чести, «на обязанности которого лежал бы разбор дел морально-этического характера и гражданских правовых споров как между членами Союза, так и другими лицами, изъявившими готовность подчиниться решению суда».

Тезис о доминирующем устройстве вечеров и докладов не мог не вызвать бурной полемики. И.В. Гессен сразу же выступил против предлагаемой постановки вопроса: так как «Союз уклоняется от своей прямой задачи, сформулированной в уставе, – защиты профессиональных и материальных интересов его членов», дискуссионность мероприятий повлечет за собой споры политического характера и «это может неблагополучно отразиться на целостности организации». По тем же соображениям он высказался против создания при Союзе Суда Чести.

П.И. Звездич (опытный журналист со стажем работы в дореволюционной печати) и Р.Б. Гуль (молодой начинающий журналист) также отметили необходимость сохранения «чисто профессионального облика» Союза. Однако при этом они настаивали на приоритете решения задач, связанных исключительно с защитой материальных интересов членов организации – необходимости срочного рассмотрения вопросов «пересмотра окладов, выработки минимального тарифа оплаты труда газетных работников».

Собравшиеся тем не менее признали желательную работу по всем трем позициям плана, хотя и были «против устройства дискуссионных собраний по вопросам, носящим политический характер». Расширение задач и внимание к направлению по организации общественных мероприятий в форме вечеров и докладов, которое стало одним из главных в последующий период, не могли не остаться без последствий.

Противоречия и полемика. Вместе с увеличивающейся русской колонией росли не только инициативы энергичных и деятельных ее представителей, но и противоречия между ними. В самом конце 1921 г. «Русский Берлин» потряс слух о сожжении всего тиража брошюры Л. Шестова «Что такое русский большевизм?» ее издателем Е.Г. Лундбергом, где главной противодействовавшей Лундбергу фигурой был И.В. Гессен[58].

30 мая 1922 г. состоялось чрезвычайное общее собрание Союза[59], на котором обсуждался вопрос о возможности членства в организации сотрудников сменовеховской газеты «Накануне» (1922–1924) (среди них был и А.Н. Толстой). Оно было самым многочисленным по количеству участников: из 90 человек, состоявших на тот период в Союзе, там присутствовало около 70. В выступлениях подчеркивалось, что хотя «единой эмиграции, как единой России, нет», однако «в русском Союзе журналистов не место членам, сосущим советский пряник, находящимся на особо льготных условиях (...). Наша задача бороться за свободу печати, а вы являетесь предателями нашего ремесла». На это сотрудники «Накануне» заявили, что по формальным причинам собрание не может их исключить, «так как это союз профессиональный». Тем не менее большинством была принята следующая резолюция: «Членов Союза, вступивших в редакцию газеты “Накануне”, ввиду полного расхождения их теперешней деятельности с целями и намерениями союза, из числа членов исключить».

Как видим, происходит постепенное изменение общественной атмосферы. Трудноопределимая смена настроений среди части активного слоя интеллигенции отразилась и на программе профессионального объединения, которая практически полностью сосредоточивалась на устройстве «публичных докладов» (куда приглашались члены Союза и по их рекомендации гости). Это смещение акцентов особенно остро дало о себе знать в 1922 г., когда во всей полноте проявились те самые первые признаки осложнений 1921 г., наметившихся уже при обсуждении программы. Все выступления проходили исключительно в рамках злободневной общественно-политической тематики, что отражало наэлектризованность настроений творческой интеллигенции, болевшей о судьбах Родины.

Показателен в этом отношении доклад И.М. Бикермана «Советская Россия и зарубежные представления о ней», проводившийся в рамках так называемых собеседований Союза русских журналистов и литераторов в Германии, точнее сказать, даже не сам доклад, а цепная реакция последовавших за ним событий. Выступление И.М. Бикермана состоялось 16 июня 1922 г. («Руль». 1922. 16, 18 июня); полемика же продолжалась на протяжении следующего месяца. Симптоматично устроенное Союзом «собеседование» по докладу Бикермана 4 августа 1922 г.

Его начало, когда автор сделал краткое резюме сказанного еще в июне, могло произвести спокойное впечатление, но только не на собравшихся. Прозвучавший вывод о том, что «задачей момента является пробуждение в широких кругах русской интеллигенции воли к действию, совести и стыда и сознания сделанных ошибок» тотчас вызвал оживленную полемику. Одни, соглашаясь с выдвинутыми положениями, разошлись с Бикерманом в выводах: «Задачей эмиграции является выработка определенной идеологии и выбор какого-либо определенного пути, по которому должно пойти строительство будущей России», – заключает Е.А. Ефимовский. признавая таким путем правовую монархию. Другие протестовали против обвинений русской интеллигенции. Так, с точки зрения Р.М. Бланка, это может привести лишь к тому, что у нее «окончательно опустятся руки». Третьи говорили о необходимости создания общего фронта для помощи русскому народу; четвертые призывали к единению эмигрантских рядов. В конце концов и самому Бикерману в заключительном слове пришлось «горячо» отстаивать свои взгляды: «общество должно признать себя виновным и действовать по-иному». Это вызвало новые возражения многих присутствующих. В опубликованном отчете атмосфера мероприятия показана «страстной» («Руль». 1922. 6 авг.). И.В. Гессен выразил сожаление по поводу разногласий, указав на «чрезвычайно резкие выражения докладчика», разделяя вместе с тем точку зрения о глубокой виновности общества и интеллигенции в произошедшем. Однако и на этом в очередном «постсобеседовании» точка не была поставлена.

Продолжение полемики на страницах ежедневной периодики не заставило долго ждать. 22 августа 1922 г. Е.Д. Кускова сделала доклад «Разногласия в русском вопросе» в переполненном зале Logenhaus («Руль». 1922. 17, 24 авг.). Доклад был полностью или частично опубликован и прокомментирован всеми русскими газетами. В нем Кускова констатирует существование в русской общественной мысли – и в эмиграции, и в России – различных течений; их примирение и объединение она провозгласила основной задачей политической работы в тот период.

Открывая заседание, И.В. Гессен призывал к достижению взаимного понимания. Он сказал о том, что «если эмиграция... останется в таком же разброде, то она может поставить крест на роли своей в России», но его слова так и не были услышаны. Жаркая дискуссия и возражения протекали в уже проложенном русле нараставших острых споров и поляризовавшихся точек зрения членов Союза, иногда не слышавших и не желавших слышать друг друга. Процесс самоопределения русской интеллигенции за рубежом протекал все более осложнение и бурно, укрепляя тенденцию к политизации творческой интеллигенции и ее профессионального объединения. Осень 1922 г. была знаменательна прибытием из России группы высланных ученых и литераторов. Внутренняя динамика настроений, проявлявшаяся в чрезвычайной непримиримости позиций, вследствие нового вливания в эмигрантские берлинские круги соприкасается с нацеленным интересом к внешним обстоятельствам – событиям на родине. При этом преобладающий академический характер приехавшей интеллигенции не способствовал разжиганию внутренних разногласий (наоборот, определенным образом сказался на сплоченности колонии, ее ощущении некоей своей общности).

Союз активно включился в работу по оказанию помощи прибывшим. Он начинает сотрудничать с объединением ученых – Русской академической группой, основавшей Русский научный институт, – как в поиске жилья, так и в совместном проведении «собраний в честь высланных» («Руль». 1922. 19 окт.), не забывая, однако, и собственных начинаний. В зале Logenhaus Союз, опережая другие организации, устраивает публичный доклад только что приехавшего профессора Питирима Сорокина «Современное положение России и ее ближайшие перспективы» («Руль». 1922. 5 окт.). Зал был переполнен, даже несмотря на повысившуюся входную плату (для членов 20 марок, для гостей 50). Доклад «имел шумный успех», удостоился оценки «блестящий» и протекал без недавних запальчивых споров. В опубликованном сообщении лишь упоминалось, что «в прениях приняли участие господа Кохманский, Ольденбург, Кулишер и Ефимовский».

Вместе с тем правление Союза в момент наибольшего наплыва русских в Берлин пытается с наибольшей пользой и комфортом для членов организации использовать благоприятную ситуацию, и это ему удалось. В качестве показательного примера может служить устройство «закрытого вечера» Аркадия Аверченко (1922. 23 окт.), прибывшего из Праги в конце октября 1922 г. Писатель приехал в столицу Германии 22 октября и в этот же вечер (!) в помещении ресторана «Лейтгауз» прочитал свои произведения для членов Союза и их семей. Собралось много публики, для которой был организован бесплатный вход. Открывший собрание И.В. Гессен отметил, что «здоровый смех, возбуждаемый произведениями этого писателя... свидетельствует о живости и неугасимости русского духа». Успех мероприятия был очевидный. Как сообщается в опубликованном отчете, «в зале все время стоял несмолкаемый смех, давно уже не слышанный в русских собраниях». Знаменательно, что «открытые вечера» (т.е. проводившиеся в привычной форме, куда любой желающий мог приобрести билеты) А. Аверченко давал позже – 25 и 26 октября.

Таким образом, внимание Союза к интересам членов объединения было неизменно высоким, так же стабильно высокими оставались организаторская активность и степень влиятельности в эмигрантском обществе. С докладами на собраниях профессионального объединения журналистов и литераторов выступили Вас. И. Немирович-Данченко, И.М. Бикерман, Е.Д. Кускова, П.А. Сорокин, присутствовавший на Генуэзской конференции Л.М. Неманов и др. Эти так называемые собеседования с участием гостей, неизменно собиравшие много слушателей, стали в течение короткого отрезка времени «весьма популярными в берлинской русской колонии».

Наплыв литераторов в Берлин двояко отразился на жизни Союза. С одной стороны, заметно увеличилось количество желавших вступить в его ряды. В частности, только на собрании 6 ноября 1922 г. было избрано 38 новых членов, в их числе Е.Д. Кускова, С.Н. Прокопович, М.А. Осоргин, А.И. Гуковский, В.М. Зензинов, М.А. Ландау-Алданов, Лоло-Мунштейн, Дон Аминадо. Не случайно здесь же возник вопрос о возможности приема в состав временно пребывавших в Германии, и большинство поддержало такую точку зрения правления.

С другой стороны, постепенно набиравшая темп послевоенная инфляция повлекла увеличение вступительных взносов – с 1 ноября 1922 г. они повышались до 100 марок, а размер ежемесячного взноса был установлен не менее 50 марок. Однако и нужда в среде журналистов и литераторов также росла. Казначей правления В.Я. Назимов-Левентон проинформировал, что в кассе взаимопомощи наличных средств практически не осталось. Для ее пополнения было принято решение об устройстве большого бала русской прессы, ставшего в конце 1922 г. едва ли не центральным значительным событием в жизни берлинской колонии.

Бал русской прессы. Идея проведения этого мероприятия возникла немного раньше (1922. 25 окт.), и была непосредственно воплощена 24 ноября 1922 г. («Руль». 1922. Октябрь, ноябрь). Первый бал русской прессы организовывался по образцу ежегодных балов берлинской прессы. Став в 1871 г. столицей объединенной Германии, Берлин пережил бурный рост, в том числе и на рынке периодической печати: так, еще в начале 1914 г. в нем издавалось 30 ежедневных утренних газет, 10 вечерних и почти 50 так называемых газет пригородов или предместий, и уже к концу 1928 г. общее количество ежедневных и еженедельных изданий достигает 147, а период между окончанием первой мировой войны и началом мирового экономического кризиса (1919–1929) во всемирной истории журналистики впоследствии получил название «берлинского Десятилетия»[60]. За довольно короткий отрезок времени в городе, переживавшем новое явление «газетного бума», сложилась определенная традиция проведения ежегодных балов берлинской – а в последующей немецкой истории уже германской – прессы. «Мероприятия года» берлинских журналистов, представлявшие собой оригинальное сочетание различных концертных, танцевальных, литературных номеров, театрализованного представления, собирали, как правило, «выдающихся представителей германского литературного и артистического мира, а также германских правительственных и иностранных дипломатических кругов».

Организацию бала русской прессы взяло на себя, как и во всех других начинаниях, правление Союза русских журналистов и литераторов в Германии. Для самой масштабной акции профессионального объединения им были арендованы все помещения Маг-mor-Saal-am-Zoo. Можно говорить об исключительном размахе и солидности подготовительных работ, лишь перечислив то, что характеризовалось как приготовленное «специально» или «впервые». Так, концертное отделение вечера определял целый ряд эксклюзивных выступлений артистов, либо совершенно не выступавших в Берлине, либо появляющихся на эстраде в крайне редких случаях:

– в качестве конферансье отработал А.А. Мурский, «впервые выступавший на этом вечере перед берлинской публикой»;

– на бал русской прессы в Берлин приезжала из Америки популярная балерина Викторина Кригер, недавно вернувшаяся в Европу, а из Праги – «примадонна Киевской городской оперы госпожа Е.Д. Воронец-Монквит»;

– вокальные партии исполняла «г-жа Юрьевская, только что прибывшая в Берлин из Советской России, где выступала с исключительным успехом»;

– для декламации стихов пригласили Е.А. Полевицкую, «более года не появлявшуюся на русской сцене в Берлине»;

– в числе немецких артистов, кроме Кете Дорш и Фрици Массари, во второй раз выступил знаменитый актер Александр Моисси, впервые ответивший согласием русскому Союзу на участие в вечере памяти Л.Н. Толстого два года назад;

– из трех привлеченных оркестров один специально прибыл из Лейпцига – «великорусский оркестр под управлением г. Зверкова, только что с большим успехом совершивший турне по скандинавским странам»;

– для участия в бале впервые в Берлин приехала из Висбадена известная писательница и поэтесса Тэффи.

Программа концертного отделения в окончательном виде охватывала имена находившихся в тот период в Берлине «всех выдающихся представителей как русского, так и германского артистического мира».

По ее завершении прошел показ лучших постановок всех русских кабаре, а после этого следовали танцы до поздней ночи, в которые «кроме обычных модных троттов был включен вальс». Исполнение обязанностей хозяйки бала взяла на себя актриса МХАТа М.Н. Германова.

Декорировать Mramor-Saal рисунками и плакатами было поручено «группе первоклассных русских художников», причем в убранстве была воплощена «идея прессы и выполняемых ею общественных задач». Даже в банкетном зале в комбинации красочных, ярких плакатов художников-модернистов «выявлялась идея торжества прессы». Оригинальное оформление предполагало и устройство киосков местных театров, издательств, союза журналистов. Задействованные в представлении все русские берлинские театры, в том числе труппы таких признанных, как «Синяя птица» и «Карусель», не пренебрегли этим нововведением. В окончательном варианте киоски театров и издательств были построены по эскизам собственных художников, а киоски прессы и Союза сценических деятелей – по наброскам молодого художника Михаила Урванцова.

В течение всего бала русской прессы выпускались «Бальные новости», к участию в которых были привлечены «лучшие литературные силы» – Тэффи, Лоло (Мунштейн), Дон Аминадо, Лери (Клопотовский), Саша Черный, Ю. Офросимов и ряд других писателей и журналистов.

Первоначальные расчеты пополнить кассу взаимопомощи выручкой от проведения бала воплотились в идею организации большой беспроигрышной лотереи «из произведений русских и иностранных писателей с их собственноручными автографами» (для чего правление заручилось их согласием), «а также из оригинальных картин русских художников, любезно предоставивших свои произведения Союзу журналистов и литераторов». К 20 ноября оргкомитет располагал, в частности, рисунками известных мастеров К. Богуславской, И.А. Пуни, П. Челищева. «Руль» сообщал (1922. 24 нояб.), что «количество книг, рисунков, автографов и пр. для лотереи, устраиваемой на балу, увеличивается с каждым днем». Поступления носили самый разнообразный характер. Так, театр «Синяя птица» предоставил 250 художественных игрушек, изготовленных в мастерской театра, а все (!) русские издательства – «Много ценных экземпляров своих изданий». На призыв оргкомитета откликнулись не только русские, но также германские издатели и художники, выразившие «готовность пожертвовать для бальной лотереи предметы своего производства». В списке откликнувшихся немецких писателей фигурирует имя Генриха Манна; известный исследователь полярных стран шведский писатель Свен Гедин прислал свои портреты с автографами; перечень русских писателей, предоставивших книги с автографами (а в некоторых случаях и портреты), содержит имена академика И.А. Бунина. Д.С. Мережковского, З. Гиппиус, Ивана Шмелева, Саши Черного, Вас. И. Немировича-Данченко, Н.А. Тэффи.

В ходе подготовки оформилась также идея проведения «американского аукциона», которым должна была руководить Н.А. Тэффи. В его актив поступил «среди прочих раритетов» полный большой Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона, а также рисунки и наброски Семирадского и Врубеля.

Значительную часть полученной суммы составила выручка от реализации билетов, которые были полностью распроданы. Несмотря на то, что их количество было ограничено и велась предварительная запись, цена даже для такого крупного мероприятия была достаточно высокой. Места в ложах стоили 2040 марок, входные – 1500 марок (обычные лекции и собрания обходились в тот момент не больше 200 марок). Чистый сбор хотя и должен был поступить в кассу взаимопомощи Союза, но при этом предполагалось, что необходимая финансовая поддержка будет предоставляться не только «нуждающимся русским литераторам», но и ученым. Общее годовое собрание Союза, подводя итог в марте 1923 г., назвало бал «главным источником дохода в прошлом году» (1923. 1 марта). Чистая прибыль превысила 4 млн. марок. Первый удачный опыт положил начало традиции. Ставшие традиционными балы служили главным, а потом и единственным источником кассы Союза[61].

В условиях кризиса. Благодаря общественному резонансу и финансовому успеху бала начало 1923 г., несмотря на продолжавшееся обесценивание рейхс-марки, еще не угрожало существенными изменениями. На том же мартовском собрании были обозначены новые перспективы в работе: «выражены пожелания о расширении культурной деятельности, об организации общежития для литераторов и журналистов, устройстве клуба при Союзе, библиотеки, читальни, организации различных экскурсий и осмотров учреждений, связанных с деятельностью журналистов и писателей и т.д.» (1923. 1 марта). Практически все они не смогли осуществиться. Колоссальная доля деятельности профессиональной корпорации была сведена к работе организованной в декабре 1922 г. тарифной комиссии, вынужденной для выживания Союза в условиях гиперинфляции 1923 г. заниматься финансовыми вопросами (1922. 13 дек.).

Созданная в период продолжавшегося обесценения марки «для разработки нормального тарифа оплаты работ тружеников печати» (1922. 13 дек.) комиссия в начале своего существования, исходя из необходимости повышения оплаты труда литераторов и журналистов, взяла за основу «ставки, утвержденные соглашением между немецким профессиональным союзом журналистов к германскими издателями газет и журналов» (1922. 24 дек.).

Одновременно с экономическим кризисом в Берлине обостряется проблема правового положения русских беженцев. Напряженная ситуация, волновавшая многочисленную колонию, немедленно нашла отклик в журналистской среде, первой реагировавшей на любые социальные сложности. Профессиональная корпорация отправляет к германским властям «делегацию правления Союза русских журналистов и литераторов в составе председателя правления И.В. Гессена, зам. председателя Б.К. Зайцева, тов. председателя Вас. И. Немировича-Данченко и членов правления С.И. Левина и В.Я. Левентона-Назимова» (1923. 1 апр.). Они были приняты находившимся тогда в должности министра внутренних дел Северингом. Если учесть, что в результате была достигнута договоренность о содействии «членам союза в охране их прав на пребывание в Германии» и этой охраной, по заверениям министра, могли «пользоваться лица, действительно занимающиеся литературным или журнальным трудом» (1923. 1 апр.), то можно сказать, что установки на защиту членов профессионального объединения воплощались в реальную практику.

Однако защита материальных интересов по мере углубления экономической нестабильности отодвигала на второй план прочую деятельность. 30 апреля 1923 г. тарифная комиссия приобрела статус уже постоянно действующего органа (1923. 3 мая) и была открыта для всех находившихся в Берлине русских журналистов и литераторов. С ее финансовыми схемами оплаты труда, все стремительнее сменявшими друг друга следом за катастрофически падающей германской маркой, считались «все берлинские издательства» (1923. 12 июля). Деятельность комиссии свидетельствует о тщательном выполнении обязательств по охране прав членов профессиональной организации. Но даже постоянная работа этого органа не могла остановить массовый отток пишущей интеллигенции из Берлина.

Так, уже в начале октября 1923 г. в «Руле» публикуется большой обзор Б. Оречкина «Кризис русской колонии» (1923, 6 окт.; 7 окт.), где рисуется общая картина изменений за последний месяц, отмечается экономическое обеднение берлинской эмиграции и психологический сдвиг настроений, «неуверенность в завтрашнем дне». К началу октября еще не наблюдается перемещение из немецкой столицы всех групп эмигрантского общества, за исключением одной, которая «действительно стремится расстаться с Берлином: это – люди искусства». Но уже к концу октября закрываются два крупнейших творческих объединения русских писателей: 20 октября «Клуб писателей» из-за разъезда 2/3 членов и почти всех его организаторов, 26 октября состоялось его последнее заседание в «Доме искусств» («Руль». 1923. 20 окт.; «Дни». 1923. 20, 27 окт.). Однако существование профессиональной организации русских журналистов и литераторов в Берлине не заканчивается вместе с отъездом большинства представителей пишущей интеллигенции.

Деятельность Союза в период 1921–1923 гг. позволяет проследить, каким образом выстраивалась общественная жизнь русской колонии в иностранном государстве, т.е. в условиях, когда с потерей прежнего социального статуса приходилось комплексно решать задачи и социальные, и профессиональные.

Понимание новой роли журналистики за рубежом связано и с анализом работы ее организационных форм. Инициативы Союза находили отклик и признание в увеличивающейся русской колонии. Они показывают, что сила журналистов в известной мере заключалась в самом призыве к эмиграции выступать с позиций осознания себя обществом. Благодаря отражению в прессе активной жизни беженцев из России за рубежом расширялось влияние профессионального объединения журналистов, в сферу действия Союза вовлекались другие группы творческой интеллигенции. Профессиональное объединение журналистов становилось катализатором многих общественных процессов. Благодаря плодотворной деятельности Союза в период 1921–1923 гг. налаживалась общественная жизнь колонии беженцев в Берлине.

в начало

 

Жирков Г.В.

3. ОСНОВНЫЕ ЖУРНАЛЫ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

 

«Современные записки». «Современные записки» (Париж, 1920–1940) – один из наиболее известных журналов русской эмиграции[62], тип столь популярного в России XIX в. «толстого» общественно-политического и литературного журнала. Его редакция опиралась на традиции русской демократической журналистики, что отразилось в названии, которое напоминало об «Отечественных записках» и «Современнике», вписавших в историю культуры России блистательные страницы. В качестве ближайшего предшественника рассматривался журнал «Русское богатство», который в 1906 г. после приостановки цензурой временно поменял название на «Современные записки», а после приостановления в 1914 г. (до февраля 1917 г.) – на «Русские записки».

Всего вышло семьдесят номеров «Современных записок». Уже в первый год издания стало ясно, что при существовавших тогда условиях выпускать журнал ежемесячно, как было задумано, невозможно. С обложки седьмой книги слова «ежемесячный журнал» были сняты. На второй год вышло пять книг, затем ряд лет появлялось по три-четыре книги. 70-й номер читатель получил в начале 1940 г. Редакция стремилась компенсировать вынужденное сокращение числа книг за счет увеличения объема до 500 и даже 600 страниц.

Несмотря на огромную популярность «Современных записок», издатели постоянно испытывали финансовые затруднения, хотя для создания определенной финансовой базы были предприняты энергичные действия. Долгие годы оказывали помощь чехословацкие друзья эсеров. Это позволяло выплачивать гонорары авторам. В редакции только А.И. Гуковский и М.В. Вишняк получали жалованье, которое довольно быстро уменьшалось (с одной тысячи франков до четырехсот). Одно время печатание журнала было перенесено в Берлин, где полиграфические услуги были дешевле. Там в 1922–1923 гг. вышло семь книг (№9–16). Редакция проявила изобретательность в поиске средств для издания журнала. Так, по инициативе И.И. Фондаминского для распространения была использована многотиражная газета «Последние новости». В ней изо Дня в день печатался купон-объявление о «Современных записках». Предъявитель пяти таких купонов имел право купить в конторе газеты журнал по более дешевой цене. «Это служило рекламой для журнала и для газеты и повысило распространение “Современных записок” без дополнительных расходов и забот» (с. 202).

Чтобы «найти средства и создать сочувственное окружение», редакция время от времени устраивала литературные «вечера», на которых выступали известные политические деятели, философы (П.Н. Милюков, Н.А. Бердяев, А.Ф. Керенский и др.) и продавались книги. Вот картинка, любовно зарисованная пером И.В. Гессена: «Он (Фондаминский. – Г.Ж.) сидит за столом при входе в зал. На столе для продажи “Современные записки”, “Новый град”. “Новая Россия”, альманах “Круг”, внушительные томы работ ученых-беженцев. Все это создано его организаторскими талантами, ему обязан своим существованием русский театр, он побуждает зарубежных писателей сочинять для театра новые пьесы». Литературный вечер давал редакции 10–20 тысяч франков на издание журнала[63]. В улучшении финансового положения журнала, его распространении помогало Общество друзей «Современных записок», которое в начале 30-х годов насчитывало более 60 человек (с. 10). Именно это общество организовало 20 ноября 1923 г. юбилейный вечер журнала, посвященный выходу 50-го номера.

Тираж «Современных записок» составлял 2000 экземпляров, но распространялся и читался русскими беженцами в разных регионах. Постоянно приобретали журнал и в Советском Союзе, правда, в незначительном количестве – 25 экземпляров для библиотек и партийной элиты. Однако благодаря этому в хранилищах страны имеются достаточно полные комплекты подшивок этого издания.

Первая редакция «Современных записок» была чисто эсеровской, в нее входили М.В. Вишняк, А.И. Гуковский и В.В. Руднев, позже Н.Д. Авксентьев и И.И. Фондаминский. Последний не хотел сотрудничать в партийном журнале и выдвигал идею о межпартийном издании и коалиционной редакции. В результате компромисса на титуле журнала вместо «Под редакцией таких-то» появился текст «При ближайшем участии...», и затем шел перечень фамилий. «Современные записки» внесли значительный вклад в развитие русской культуры; в связи с этим уместно дать краткую справку о каждом из редакторов. Это были талантливые, широко образованные люди, их жизнь изобиловала бурными событиями (достаточно хотя бы напомнить, что все они были выбраны в Учредительное собрание).

Марк Венеаминович Вишняк (1883–1977) – редактор и ответственный секретарь журнала, юрист и публицист, социалист-революционер[64]. Активно участвовал в русском революционном движении вместе в В.В. Рудневым и И.И. Фондаминским, был делегатом I съезда партии социалистов-революционеров (Финляндия. 1905). Входил в состав редакции ряда партийных изданий. После Февральской революции – член Исполкома Совета крестьянских депутатов, гласный Московской городской думы, член Московского государственного совещания, секретарь «Временного Совета Российской республики» (Предпарламент). Был избран в Учредительное собрание и являлся его секретарем. Активно боролся с большевиками, в 1918 г. состоял в «Союзе Возрождения России» и редактировал журнал «Возрождение», сборник «Народовластие» и др., с 1919 г. в эмиграции.

Александр Исаевич Гуковский (псевдоним А. Северов) (1865–1925) – юрист, народник, примкнувший к эсерам. Сотрудничал в журнале «Русское богатство», позже редактор «Жизни Юга». После Февральской революции был председателем Череповецкого земского собрания, членом Учредительного собрания. Участник белого движения, входил в правительство Н.В. Чайковского (Северная область). В период пребывания в должности городского головы Архангельска на него было совершено покушение (стреляли в упор, но Гуковский остался жив). В 1925 г. покончил с собой.

Вадим Викторович Руднев (1879–1940) имел большой авторитет в эсеровских кругах. Как участник революционных событий 1905 г. был арестован и сослан в Якутию, где провел четыре года. По окончании ссылки уехал в Швейцарию, получил медицинское образование, продолжая участвовать в революционном движении. Возглавлял Комитет эсеров в Москве в феврале 1917 г. Был избран в Московскую городскую думу и стал городским головой.

Николай Дмитриевич Авксентьев (1878–1943) – один из лидеров ПСР, член ЦК партии, крупная политическая фигура в редакции «Современных записок». В 1899 г. был исключен из Московского университета за руководство политической забастовкой. Обучался в университетах Берлина, Лейпцига, Галле, получил звание доктора философии. Вернувшись в Россию, в 1905 г. вместе с Л.Д. Троцким руководил Санкт-Петербургским Советом рабочих депутатов. Был арестован и сослан. С 1907 г. в эмиграции. Издавал в Париже газету «Знамя труда», сотрудничал в газете «Почин». ПСР выступал за легализацию партии и против тактики террора. После Февральской революции стал членом Петроградского Совета рабочих депутатов и ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, в мае 1917 г. – председателем Всероссийского Совета крестьянских депутатов. В июне-сентябре – министр внутренних дел Временного правительства, в сентябре – председатель Предпарламента, в сентябре-ноябре 1918 г. – председатель Временного Всероссийского правительства. С конца 1918 г. в эмиграции. Авксентьев оставался одним из редакторов до конца существования «Современных записок». В 1925 г. Фондаминский на несколько лет уходил из журнала, а вернувшись, стал просто его сотрудником. На два года покидал журнал даже М.В. Вишняк[65].

Наиболее интересным публицистом и редактором «Современных записок» был Илья Исидорович Фондаминский (псевдоним И. Бунаков) (1880–1942) – один из лидеров партии эсеров. Рано включился в революционную деятельность, за что был арестован в 1905 г. Эмигрировал во Францию, где сотрудничал в газете «Призыв» (Париж). В 1918 г. избирался в ЦК ПСР, был комиссаром Черноморского флота, членом Учредительного собрания, после разгона которого боролся с большевиками, входил в «Союз Возрождения России».

С 1919 г. в эмиграции. По словам И. В. Гессена, Фондаминский – «nervus rerum парижской эмиграции»[66]. Он был одним из наиболее энергичных деятелей культуры зарубежной жизни, организаторов журналистского творческого процесса. С именем Фондаминского тесно связана история не только «Современных записок», но и журнала «Новый град», который он также редактировал. В 1942 г. погиб в концлагере Аушвиц после оккупации немцами Парижа, который он не захотел покинуть.

Без сомнения, И.И. Фондаминский во многом определял характер «Современных записок», способствовал сплочению вокруг них основных интеллектуальных сил эмиграции. Как уже отмечалось, его вхождение в состав редакции было оговорено условиями, повлиявшими на тип журнала. Об этом же свидетельствует переписка редакторов. М.В. Вишняк отмечает в своих воспоминаниях: «Фондаминский стал одержим “Современными записками”» (с. 74). Сам И.И. Фондаминский писал М.В. Вишняку и В.В. Рудневу 11 марта 1924 г.: «Я глубочайше убежден, что журнал – это самое-самое большое дело, которое мы можем делать за границей»[67]. Это убеждение лежало в основе его интенсивной плодотворной деятельности как редактора.

Программу журнала разрабатывал В.В. Руднев. Она была вынесена на обсуждение и изложена в статье «От редакции» в первом номере «Современных записок»: «“Современные записки” посвящены прежде всего интересам русской культуры. Нашему журналу суждено выходить в особо тяжких для русской общественности условиях: в самой России свободному, независимому слову нет места, а здесь, на чужбине, сосредоточено большое количество культурных сил, насильственно оторванных от своего народа, от действенного служения ему. Это обстоятельство делает особенно ответственным положение единственного сейчас большого русского ежемесячника за границей. “Современные записки” открывают поэтому широко свои страницы, – устраняя вопрос о принадлежности авторов к той или иной политической группировке, – для всего, что в области художественного творчества, научного исследования или искания общественного идеала представляет объективную ценность с точки зрения русской культуры. Редакция полагает, что границы свободы суждения авторов должны быть особенно широки теперь, когда нет ни одной идеологии, которая не нуждалась бы в критической проверке при свете совершающихся грозных мировых событий.

Как журнал общественно-политический “Современные записки” намерены проводить ту демократическую программу, которая, как итог русского освободительного движения XIX и начала XX в., была провозглашена и воспринята народами России в мартовские дни 1917 г.».

Далее редакция высказывала свою «основную точку зрения» на то, что «воссоздание России несовместимо с существованием большевистской власти», оно «требует объединенных усилий всех, искренне порвавших со старым строем и ставших на сторону общенародной революции 1917 г.».

В программе провозглашались идеи единства России на основе федеративного устройства, Учредительного собрания, республиканского образа правления, гарантии политических и гражданских свобод, всеобщего избирательного права в органы народного представительства и местного самоуправления, передачи земли трудящимся, охраны труда и права на труд. Редакция считала, что программа отражает настроение «подавляющего большинства населения России».

Лозунг программы – широкое демократическое обновление России. Подчеркивалось, что журнал не стремится стать «боевым политическим органом», его цель – быть «органом независимого и непредвзятого суждения о всех явлениях современности с точки зрения широких, очерченных выше начал».

Таким образом, тип издания определялся задачами развития Русской культуры, предоставления трибуны свободному слову, плюрализмом, внепартийностью, демократическим направлением на платформе антибольшевизма. И хотя эта программа претерпела некоторые изменения в течение 20-летней истории «Современных записок», тем не менее ее основные идеи были тем ядром, которое позволяло объединить значительные силы русской интеллигенции. Реализация программы происходила на фоне столкновения ярких индивидуальностей редакторов, их соперничества. Растущее влияние И.И. Фондаминского вызывало тревогу у М.В. Вишняка и В.В. Руднева, рассматривавших это как превышение полномочий одним из редакторов. Понимая их настроения, Фондаминский успокаивал коллег: «Могу ли я гореть, отдаваться журналу всей душой и вместе с тем не налагать на него своей печати, не придавать ему облика, который приближает его к тому, что мне кажется идеалом?»[68]. Он призывал доверять друг другу. Взаимные трения привели к уходу Фондаминского из «Современных записок» на несколько лет, что совпало с его увлечением философией и религией (это тоже влияло на тип журнала).

Содержание «Современных записок» было характерно для русского толстого журнала XIX в. Дон Аминадо раскрыл его в шуточной форме на страницах «Последних новостей» к юбилею «Современных записок»:

 

Книжка в шестьсот страниц

С историей и географией,

С полной библиографией,

Со статьями о революции,

Со статьями об эволюции,

С пророчеством грозным,

С вопросом религиозным,

С особым мнением,

С романом и продолжением,

С черным на белом

Экономическим отделом,

С полемикой, схватками,

С нормальными опечатками.

Одним словом, хочешь – не хочешь,

А за раз не прочтешь[69].

 

Политическое лицо «Современных записок», несмотря на принадлежность редакторов к партии эсеров, было приемлемо для большинства эмиграции, осознавшей, что перемены в государственном устройстве России необходимы. В наибольшей степени направление журнала противоречило взглядам монархистов[70], части военных, не принимавших социалистов любого толка. «Хотя журнал и имел антибольшевистскую направленность, тон его был далек от истерии, он давал взвешенную информацию о событиях в Советской России, – считает западный исследователь М. Раев. – Более того, создавшаяся в 30-е годы угроза сохранению мира и социальной стабильности заставила нескольких, хотя и немногих авторов в том числе и некоторых членов редакционной коллегии, занять более терпимую позицию по отношению к Советскому Союзу, учитывая роль, которую он мог сыграть в мире, и признать, что социальные изменения, осуществленные в нем, были неизбежны. Это, в свою очередь, сказалось на готовности пересмотреть прежние суждения о причинах, характере и последствиях революции»[71].

То, что у руля «Современных записок» стояли не писатели, а партийные публицисты, способствовало повышению роли публицистики в журнале. Сами редакторы внесли в этот раздел весомый вклад. Так, получил известность цикл философско-исторических очерков И.И. Фондаминского «Пути России». Всего вышло семнадцать больших очерков. А.И. Гуковский выступил с пятью статьями о кризисе народнического социализма, статьей «Критика демократии». У М.В. Вишняка была своя рубрика «На Родине», где публиковались внутренние обозрения о суде над эсерами, кронштадском восстании, конференциях в Раппало и Генуе, международном признании Советского Союза и др. Большинство обозрений носило критический характер в отношении политики большевиков. Произведения Вишняка появлялись в каждом номере.

В разделе публицистики печатались А.А. Кизеветтер, Н.А. Бердяев, Е.Д. Кускова, Н.О. Лосский, С.П. Мельгунов и др. По вопросам экономики и кооперации выступали А.С. Орлов, С.И. Гессен, Г.Д. Гурвич, С.О. Португейз, С.О. Загорский и др. Поскольку журнал выходил нерегулярно, возникали сложности с актуальной проблематикой. М.В. Вишняк, отвечавший за этот раздел как секретарь, замечает: «Отсюда “текущий момент” или быстро преходящие факты могли служить для “обозрения” скорее отправным пунктом, поводом или иллюстрацией к обсуждению и освещению проблем, если не вечных, то все же выдерживающих продолжительные сроки. Этот метод – или тактику – я усвоил инстинктивно, ощупью в процессе самой работы» (с. 79).

Мировоззрение Фондаминского постепенно трансформируется (увлечение философией идеализма), о чем свидетельствует появление в журнале статей религиозных мыслителей Л. Шестова, С. Франка, Г. Флоровского. Не все редакторы, например М.В. Вишняк, поняли важность данного направления журнала для установления связей с аудиторией, ее расширения. Этот пласт публицистики также отражал своеобразие настроений русских беженцев. Русское зарубежье переживало увлечение философией идеализма и своеобразный религиозный ренессанс, истоки которых восходят к «серебряному веку». Фондаминский как редактор оказался более чутким по сравнению с другими к этим настроениям в среде русской эмиграции.

Несмотря на значительную роль публицистики в «Современных записках», основным отделом был литературный. Успех литературного отдела – заслуга И.И. Фондаминского, отвечавшего за связь с авторами, в которых журнал был заинтересован. Необыкновенное чутье, большой такт, умение лавировать, уговаривать помогли собрать вокруг журнала разных по темпераменту, взглядам, интересам, вкусам русских литераторов. И.И. Фондаминский обратился к создателям первого большого литературного журнала эмиграции «Грядущая Россия» (Париж, 1920), одним из авторов которого был сам. «Грядущая Россия» приступила к публикации романа А.Н. Толстого «Хождение по мукам», имевшего большой успех. Фондаминский решил продолжить его публикацию в «Современных записках». Роман А.Н. Толстого и стал главным козырем первых семи книг журнала.

В девятой книге состоялся дебют Федора Августовича Степуна, сыгравшего важную роль в развитии литературного отдела «Современных записок». Были напечатаны его «Мысли о России». Он стал литературным редактором и консультантом журнала. Будучи заведующим кафедрой социологии в Дрездене, Ф.А. Степун продолжал рецензировать рукописи литературного отдела. Это был блестящий публицист, критик, философ, писатель. «Философ по образованию, режиссер, оратор, causeur по профессии, артист по призванию, – пишет о нем М.В. Вишняк, – он был разносторонен. Элемент игры и театра, импровизации, вдохновения и выдумки чувствовался во всем, о чем бы он ни говорил или писал. Он был всегда интересен и занимателен» (с. 81). Ф.А. Степун оказался очень ценным сотрудником для редакции. Сотрудничал в публицистическом отделе, содействовал становлению литературы.

В статье «Советская и эмигрантская литература 1920-х годов» Ф.А. Степун говорил о необходимости учитывать реалии культурной жизни России. Он критически отнесся к тем эмигрантам, которые считали, что в Советской России все делается «во вред России и во славу большевиков, и лишь то, что делается или даже не делается в эмиграции, делается во славу России и на смерть большевикам. В качестве России утверждается ее прошлое, эмигрировавшее на Запад, настоящего же в России пока нет, так как им завладели большевики». Степун исследует истоки эмигрантской ненависти к настоящему Родины и приходит к выводу, что беженцы и большевики одинаково отрицают настоящую Россию, одни во имя воспоминаний, другие – во имя своих идей о будущем России, философ-публицист мыслит настоящую Россию как единство прошлого и будущего. Он утверждает, что «творчески существенная борьба ведется не между большевиками и эмигрантами, но между Россией и всеми ее отрицателями, как в стане эмигрантов, так и в стане большевиков»[72].

Такой подход к литературному процессу был, несомненно, шире сугубо партийного. Он способствовал привлечению к сотрудничеству в журнале литераторов разных направлений. В «Современных записках» за все время их существования были опубликованы произведения сорока двух беллетристов, романистов и драматургов разных направлений и школ. Уже в первом номере появились роман А.Н. Толстого «Хождение по мукам», «Чураевы» Г.Д. Гребенщикова, «Сказки» Софьи Федорченко, «Русское Усолье» В.М. Зензинова – все лучшее в литературе русской эмиграции того времени. В журнале печатались А. Белый, Б. Зайцев, И. Шмелев, Д. Мережковский, И. Бунин, М. Осоргин. Поэтический отдел был особенно богат (М. Цветаева, К. Бальмонт, Амари (М.О. Цетлин), М. Волошин, В. Сирин (Набоков), З. Гиппиус, В. Ходасевич, И. Бунин, Г. Адамович и др.). Отдел вел М.О. Цетлин. Всего в «Современных записках» появились стихи семидесяти девяти поэтов.

«Нашей политикой в области литературы было печатать все яркое и талантливое», – так определяет кредо редакции М.В. Вишняк (с. 87). В журнале появились произведения И. Бунина «Несрочная весна», «Преображение», «Митина любовь», «Цикады», «Дело корнета Елагина», «Солнечный удар», «О Толстом», «Божье дерево», «Жизнь Арсеньева» (именно за эти произведения И. Бунин был Удостоен Нобелевской премии); романы Д. Мережковского «Тайная мудрость Востока», «Рождение Богов», «Мессия», «Наполеон-человек», «Атлантида»; рассказы и роман «Золотой узор» Б. Зайцева, роман Ф. Степуна «Николай Переслегин», почти все крупные проведения М. Алданова о русской революции («Ключ», «Бегство», «Пещера», «Начала конца») и французской революции («Девятое термидора», «Чертов мост», «Заговор», «Святая Елена, маленький остров»).

Впервые в «Современных записках» были напечатаны «Листки из записной книжки» и «Путевые записки» Льва Толстого, неопубликованные варианты его «Казаков», воспоминания о великом писателе; две посмертные пьесы Л. Андреева, шесть известных писем В.Г. Короленко к А.В. Луначарскому, его «Наблюдения, размышления, заметки».

Помимо произведений маститых литераторов в журнале нашли место произведения наиболее известных молодых авторов. Тем не менее молодое поколение выражало недовольство недостаточным вниманием к их творчеству. Конечно, редакция, выработавшая определенные критерии оценки литературного уровня произведения, не принимала рукописи, которые ему не соответствовали. В журнале печатались наиболее значительные произведения В. Набокова-Сирина («Защита Лужина», «Пильграм», «Подвиг», «Camera obscura», «Отчаяние», «Приглашение на казнь»), В. Яновского, Г. Газданова, В. Злобина, Н. Берберовой, которая впоследствии замечала: «...сотрудничество в “Современных записках” было своего рода знаком эмигрантского отличия»[73].

Отдел литературной критики был представлен такими известными именами, как З.Н. Гиппиус (псевдоним Антон Крайний), П.М. Бицилли, К.В. Мочульский, кн. Д.П. Святополк-Мирский, Г.П. Федотов, М.О. Цетлин и др. Сотрудничество З.Н. Гиппиус придавало особую остроту литературно-критическому отделу. Как критик и поэт она умела писать о литературе живо, образно, интересно. В ее статьях бился пульс современности. Но недаром она имела псевдоним Антон Крайний. В своих глубоких аналитических статьях Гиппиус нередко прибегала к крайним оценкам. Например, она писала о И. Шмелеве: «Слишком русский Шмелев так густ, что ложка стоит, а глотать – иной раз и подавишься. Чувства меры не имеет никакого» (с. 100). Не менее резко писала З. Гиппиус о Е. Кусковой, Н. Бердяеве, особенно Максиме Горьком. Нередко дело доходило до скандала.

Особенно сложно для редакции было уладить конфликт, возникший между нею и И. Буниным. В очерке «Искусство и любовь», предназначенном для публикации в «Современных записках», З. Гиппиус рассматривала «Митину любовь» совсем не как любовь, а как «гримасничающее Вожделение с белыми глазами». Одновременно она называла писателя «королем изобразительности», проводила параллель с Гёте, что, однако, не утешило И. Бунина. Когда И.И. Фондаминский решился предварительно показать ему очерк З. Гиппиус, он вышел из себя и запретил печатать произведение критика. Чтобы не потерять столь ценного автора, редакция подчинилась его требованию (с. 98).

Но, несмотря на конфликты, редакция, особенно И.И. Фондаминский, по-прежнему дорожила участием в журнале З. Гиппиус. В письме от 12 февраля 1924 г. к М.В. Вишняку И.И. Фондаминский признается: «Лично я продолжаю думать, что, если мы выдержим характер и не поддадимся “ору” (ведь Антона Крайнего, вообще, как злого критика, не любят), то в конце концов у нас будет талантливый и умный литературный критик»[74]. М.В. Вишняк даже утверждал, что редакция ради З.Н. Гиппиус опубликовала такое большое количество романов ее мужа, так как «опасалась потерять нужного и ценного сотрудника журнала – Мережковскую-Гиппиус» (с. 97). В этом утверждении есть явный перехлест: произведения Д. Мережковского имели свою аудиторию.

«К 1930-м годам литературно-критический отдел, – замечает Луи Аллен, – значительно расширился»[75]. С 1925 г. в нем активно сотрудничает П.М. Бицилли, профессор университета в Скопле, затем в Софии. За 1925–1940 гг. в журнале было опубликовано тридцать его статей и семьдесят пять рецензий (рекордное число). Для сравнения, почти столько же рецензий (шестьдесят одну) опубликовал М.О. Цетлин, но он сотрудничал в «Современных записках» с первого номера. В 1927 г. в журнале появляются статьи Г.П. Федотова, который, по мнению Г.П. Струве, вскоре выдвинулся в число самых блестящих публицистов русского зарубежья[76]. Его сравнивали с Чаадаевым и Герценом. Под псевдонимом Е. Богданов была напечатана первая статья Г.П. Федотова «На поле Куликовом» – о цикле стихов А. Блока. С 1929 г. в журнале стал постоянно публиковать критические статьи Д.И. Чижевский.

Подводя итоги юбилея, посвященного выпуску 50-го номера «Современных записок», В.В. Руднев справедливо утверждал, что «в какой-то мере журнал становится уже органом всего русского зарубежья» («Современные записки». 1932. №51). Глеб Струве тогда же писал о том, что редакторы «Современных записок» в беллетристический и поэтический отделы журнала собрали все выдающееся, что было написано за эти годы за рубежом. О необыкновенной популярности журнала, его значении в развитии и консолидации лучших литературных сил русского зарубежья свидетельствуют многочисленные отклики литературных, издательских, научных, общественных, религиозных, просветительских, профсоюзных организаций Франции, Германии, Польши, Чехословакии, Латвии, Болгарии, Китая. Юбилей журнала не остался незамеченным и для писателей, поэтов (И. Бунин, А. Куприн, Д. Мережковский и др.).

«Воля России». В октябре 1921 г. газета «Воля России» по причине финансовых затруднений превратилась сначала в еженедельник, а к концу 1922 г. – в журнал, выходивший два раза в месяц. В журнал пришли новые редакторы: В.И. Лебедев, М.Л. Слоним, В.В. Сухомлин, с 1924 г. – Е.А. Сталинский. С 1925 г. «Воля России» стала ежемесячным общественно-политическим и литературным журналом. До 1927 г. он издавался в Праге, затем в Париже, выходил довольно регулярно до 1932 г.

Журнал значительно отличался от газеты с тем же названием и по направлению и по содержанию. Редакция, где наиболее важную роль играл литературный критик публицист и историк Марк Львович Слоним (1894–1976), сумела создать такой тип периодического издания, которое вписалось в систему журналистики русского зарубежья и нашло в ней свое особое место. Недаром в отличие от многих других эмигрантских журналов «Воля России» продержалась десять лет. Согласно каким параметрам складывался тип этого издания?

Во-первых, «Воля России» имела самостоятельное политическое направление. Оно было противоречивым и сложным, но в своем роде уникальным. Редакция дистанцировалась от сугубо правых, монархистов, тех, кто воспринимал большевиков как «исчадие ада». Она резко полемизировала не только с республиканско-демократическими изданиями, например с «Последними новостями», но и с правыми социалистами. Редакция декларировала несогласие и с тактикой «Современных записок», считая неприемлемым союз с религиозным социализмом (Ф.А. Степун, Н.А. Бердяев и др.). Общим с остальной эмигрантской периодикой был антибольшевизм «Воли России». В целом в программе журнала учитывалась сложившаяся реальная ситуация, отсутствовали иллюзии по поводу возможностей белого движения, свержения советской власти.

«Мы последовательно и неуклонно защищаем демократический социализм против большевистской диктатуры и коммунистических искажений, – подчеркивала редакция. – Но мы не хотим заниматься одной лишь критикой большевистского режима и стараемся стать “лицом к России”, т.е. изучать процессы, протекающие за фасадом большевистской системы». Журнал выступил в качестве единственного продолжателя дела революционного народничества: «Наше мировоззрение основано на глубоком уважении к человеческой личности и на моральном, а не только экономическом и социальном истолковании социализма, причем социалистическое строительство для нас немыслимо без самодеятельности и творчества масс»[77]. В отличие от народников редакция была «против всякой национальной обособленности», хотя и учитывала «своеобразие русской истории», «социальные и психологические особенности русского народа». «Будущее нашей страны лежит на путях связи с мировой культурой», – таково было мнение редакции. Выполняя свою программу, «Воля России» больше, чем «Современные записки», уделяла внимания проблемам социальной и политической жизни.

Во-вторых, у журнала было оригинальное литературное направление, связанное с отношением к советской литературе и составом авторов. Своеобразно рассматривалась проблема соотношения двух потоков русской культуры, процессы, протекавшие в СССР и в эмиграции. Марк Слоним замечал: «К счастью, эмигрантская литература лишь ветвь на общем стволе. Она жива постольку, поскольку жив ствол. Она питается его соками. Она расцветает, если обмен этот жив и полон, и засыхает, едва он прекращается»[78]. В отличие от Глеба Струве М. Слоним принимал первооснову литературы метрополии. Он полемизировал в статье «Живая литература и мертвая критика» с З. Гиппиус, писавшей в «Современных записках»: «Русская современная литература (в лице ее главных писателей) из России выплеснулась в Европу. Чашу русской литературы из России выбросили. Она опрокинулась. И все, что было в ней, – брызгами разлилось по Европе»[79]. М. Слоним возражал: «Крупные писатели эмиграции сложились еще в дореволюционной России; в эмиграции нет ни одного художественного течения, ни одной особой поэтической школы, тогда как в России пишут Пастернак, Маяковский, Есенин, Ахматова, Мандельштам, Серапионовы братья». В «Литературном дневнике», который М. Слоним вел на страницах «Воли России», он прямо заявил: «Париж остается не столицей, а уездом русской литературы».

Естественно, такая позиция редакции журнала в отношении литературного процесса вызывала острую полемику. Однако во многом именно благодаря «Воле России» эмиграция смогла познакомиться с выдающимися произведениями советской литературы. В журнале появились рассказы И. Бабеля, Б. Пильняка, К. Тренева, Е. Замятина, И. Новикова, «Петушихинский пролом» Л. Леонова, «Баня» В. Маяковского, «Лейтенант Шмидт» Б. Пастернака, «Синие гусары» Н. Асеева, главы романов А. Веселого, А. Белого, О. Форш и др. В 1927 г. печатались отрывки из романа Е. Замятина «Мы».

Своеобразен был состав авторов «Воли России». В редакции сложилось негативное отношение к непримиримости с метрополией Бунина, Куприна, Мережковского, Гиппиус, Шмелева, Алданова – ярчайших представителей литературы русского зарубежья. Они не сотрудничали в журнале. Много шума наделала статья молодого писателя и критика А. Эйснера «Прозаические стихи», отразившая эти настроения редакции. Речь шла о поэзии И. Бунина. Оппоненты «Воли России» рассматривали эту статью как оскорбление классика литературы. «В глазах “Воли России” эта реакция иллюстрировала как нельзя лучше то, что журнал считал главными пороками зарубежной литературы и критики: кумовство, неприкосновенность авторитетов и болезненную обидчивость писателей», – делает вывод Г.П. Струве[80].

В числе авторов журнала были К. Бальмонт, Б. Зайцев, В. Ходасевич, Вас. И. Немирович-Данченко, С. Маковский, М. Осоргин. Особое место занимали А. Ремизов и М. Цветаева. На страницах «Воли России» появились отрывки из романов «Взвихренная Русь», «Ров львиный», повесть «Учитель музыки» А. Ремизова. Заслугой редакции явилось то, что она предоставила трибуну блистательной русской поэтессе Марине Цветаевой, положение которой в эмиграции было неоднозначным. Новаторство ее поэзии, внутренняя связь с родиной нашли отклик у М. Слонима, который в своих рецензиях ставит М. Цветаеву в один ряд с А. Ахматовой и Б. Пастернаком. В журнале печатались ее «Поэма Воздуха», «Поэма Лестницы», «Полотерская», «Красный Бычок», лирическая сатира «Крысолов», очерки (о В. Брюсове, Н. Гончаровой и др.), пьесы, в 1930 г. – известное стихотворение «Маяковскому», творчество которого она всегда ценила.

Наконец, «Воля России» собрала вокруг себя основную литературную молодежь русского зарубежья, которая чаще всего не могла найти себе места в других изданиях. В очерке о журнале «Воля России» Г.П. Струве заостряет внимание именно на этом вопросе, перечисляя фамилии молодых прозаиков (С. Долинский, А. Туринцев, Б. Сосинский, Г. Газданов, В. Варшавский и др.) и поэтов (В. Андреев, А. Грингер, Б. Поплавский, Ю. Терапиано и др.), чьи произведения были опубликованы в журнале. В 1928 г. редакция организовала конкурс на лучший рассказ из эмигрантской жизни. На конкурс было прислано около ста произведений, часть из них появилась на страницах «Воли России».

Редакция поддерживала связь с литературными кружками «Далиборка» и «Скит поэтов» (Прага). В 1925 г. она представила аудитории содружество «Скит поэтов» и поместила в журнале подборку его стихов. Устраивались «литературные вольнороссовские чаи», где велись беседы о литературе. Вдохновителями их были М. Слоним, В. Лебедев, С. Постников. Н. Мельникова-Папоушкова. Обсуждались новые книги, творчество известных писателей и поэтов (М. Цветаевой, И. Бабеля)[81].

У журнала в соответствии с его политической платформой была и своя оригинальная литературная критика. Сам редактор М.Л. Слоним выступал с интересными литературно-критическими статьями по проблемам русской, советской и зарубежной литературы. Постоянные критики журнала Д.А. Лутохин, Н. Мельникова-Папоушкова, позднее К. Мочульский, Д. Мирский также рассматривали русскую советскую и зарубежную русскую литературу как части единого литературного процесса. В «Воле России» был и отдел литературной хроники. Ее вели М.Л. Слоним, В.Г. Архангельский, С.И. Постников.

«Социалистический вестник». Исключением из правил была история журнала «Социалистический вестник», выходившего дольше других в Берлине, Париже, Нью-Йорке с 1921 по 1965 г. Это был центральный орган РСДРП, основанный Ю.О. Мартовым[82]. В советской России меньшевики социал-демократы не могли иметь собственную партийную газету или журнал. И как только такая возможность представилась, руководители меньшевиков Р.А. Абрамович и Ю.О. Мартов попытались наладить выпуск партийного органа за границей. 20 декабря 1920 г. Ю.О. Мартов пишет П.Б. Аксельроду: «Мы думаем с января (в начале) выпускать здесь – по-русски – нечто вроде бюллетеня с материалами из России и статьями. Авось, это поможет собрать и организовать публику»[83].

Поиск средств, бумаги, типографии затянулся на месяц. Через немецких социал-демократов Р.А. Абрамович взял в долг бумагу на издание журнала. В небольшом городке Кирххайме нашлась типография, расценки которой были в два раза ниже берлинских. С осени 1921 г. журналу стали помогать, судя по переписке Мартова и Аксельрода, неизвестные друзья из Франции, имевшие средства.

Расходы частично покрывались за счет подписки, в том числе какое-то время и в метрополии. Были организованы группы содействия «Социалистическому вестнику» во Франции, США, при редакции создана финансовая группа по изысканию средств на издание. Так, в 1923 г. она собрала около пятисот книг и устроила лотерею. Вырученные деньги пошли на издание журнала[84].

В прессе русского зарубежья «Социалистический вестник» считался наиболее ярко выраженным партийным журналом. Он собирал вокруг себя социал-демократов меньшевиков и создавался главным образом с этой целью. Во главе стояли наиболее видные деятели этой партии: сначала Ю.О. Мартов, затем Ф.И. Дан. Душой и одним из основных публицистов «Социалистического вестника» был известный революционер Юлий Осипович Мартов (1873–1923)[85]. Только в «Искре» (1900–1905) он опубликовал более ста произведений. Одновременно статьи выходили и в других периодических изданиях («Отклики», «Голос социал-демократа», «Возрождение», «Жизнь», «Наша заря», «Луч», «Киевская мысль» и др.), появлялись его книги, переводы трудов Ф. Энгельса.

После Октября 1917 г. Ю.О. Мартов поддерживал идею создания коалиционного правительства из представителей всех социалистических партий. В 1920 г. был избран депутатом Моссовета. Однако в том же году эмигрировал и включился в борьбу с большевизмом, для чего сплачивал партию, налаживал выпуск «Социалистического вестника». Наибольшее признание получила его книга «История российской социал-демократии» (1918 г.), выдержавшая четыре издания в России, в 1926 г. она вышла в Германии, в 1973 г. – в Голландии. По воспоминаниям Е.Л. Бройдо, отвечавшей за техническую часть издания журнала, Ю.О. Мартов «вникал во всякую мелочь. Во все вносил страстность, безграничное самозабвение, волновался, горел, сердился»[86].

«Социалистический вестник» занимал особое положение в системе журналистики русского зарубежья. Большинство эмиграции (монархисты, военные, правые) не приветствовало появление печатного органа социал-демократического направления, хотя редакция журнала заявила о достаточно широкой программе, призывала к борьбе с большевизмом, разоблачала его пороки. В первом номере был напечатан ультиматум большевикам, в котором им предлагалось отказаться от монополии на руководство страной, разработать новую идеологию и экономическую политику. В 1922 г. Ю.О. Мартов и Ф.И. Дан создают новую платформу партии меньшевиков. В октябре этого же года проводится совещание организаций РСДРП, на котором она получает одобрение. В 19-м номере за 1922 г. опубликована программная статья «Наша платформа», провозгласившая борьбу за демократию.

Журнал с самого начала выступал против политики насилия, террора. Еще в 1918 г. в Петрограде Ю.О. Мартов поднял голос против террора (брошюра «Долой смертную казнь»). «Социалистический вестник» выступал в защиту социалистов-революционеров, социал-демократов меньшевиков, которых судили в Советской России. В седьмом номере за 1922 г. появилась статья Ю.О. Мартова «Первое предостережение». Автор, обобщая информацию о происходивших в стране волнениях, подчеркивал: «Террор на основе гнусного предательства и грязной полицейской провокации – вот против чего поднял голос пролетариат». В борьбу против насилия над инакомыслящими в Советской России включился М. Горький.

По поводу процесса над эсерами в Москве М. Горький писал А. Франсу: «Суд над социалистами-революционерами принял циничный характер публичного приготовления к убийству людей, искренне служивших делу освобождения русского народа». Он просил А. Франса обратиться к правительству Советской России «с указанием на недопустимость преступления» с тем, чтобы «сохранить ценные жизни социалистов-революционеров». Письмо было помещено в «Социалистическом вестнике» 20 июля 1922 г. В.И. Ленин прочел, как он выразился, это «поганое письмо» и собирался «обругать» его автора в печати, но решил сначала посоветоваться с Н.И. Бухариным, редактором «Правды»[87].

«Правда» и «Известия» к тому времени уже начали травлю писателя. «Известия» 16 июля 1922 г. опубликовали статью К. Радека «Максим Горький и русская революция», где Радек журит М. Горького за заигрывание с эмиграцией. Через два дня «Правда» выступила с критикой этой статьи, обвиняя автора в излишней мягкости по отношению к М. Горькому. В статье С. Зорина «Почти на дне: О последних выступлениях М. Горького» прямо говорилось, что писатель «вредит нашей революции. И сильно вредит». 20 июля со страниц «Правды» Д. Бедный фактически призывал к расправе с М. Горьким:

 

О... Он, конечно, не здоров,

Насквозь отравлен тучей разных

Остервенело буржуазных

Белогвардейских комаров.

 

Что до меня, давно мне ясно,

Что на него, увы, напрасно

Мы снисходительно ворчим:

Он вообще не излечим.

 

На протяжении всей истории «Социалистического вестника» в нем постоянно публиковался материал, разоблачавший насилие над инакомыслящими в Советском Союзе, помещались различные документы, письма из метрополии, сведения об арестах, тюрьмах и лагерях, условиях содержания в них политических заключенных. За 1921–1930 гг. в журнале перечислены сто семнадцать разных мест заключений и ссылок в СССР[88]. Им вписана яркая страница в историю сопротивления сталинизму, разоблачения его сущности. Правда, весь этот материал подавался с сугубо партийных позиций. Ряд выступлений журнала вольно или невольно сыграл провокационную роль в сталинских процессах и репрессиях. Таким примером является публикация 20 января 1929 г. «Записки Каменева»[89], которая представляла собой разговор между Н.И. Бухариным и Л.Б. Каменевым в июле 1928 г. В ходе его Н.И. Бухарин признал правоту Л.Б. Каменева, ставившего вопрос о переизбрании И.В. Сталина с поста Генерального секретаря партии еще в 1925 г., поскольку Сталин – «это беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти», его политика ведет к гражданской войне, голоду и т.д.

В процессе партийного разбирательства Н.И. Бухарин в целом подтвердил, что такой разговор состоялся. 30 января 1929 г. ему пришлось объясняться в ЦК партии. Для решения этого вопроса была создана специальная комиссия. Всем членам ЦК были вручены копии публикации «Социалистического вестника». Этот эпизод партийной борьбы стал одним из этапов ужесточения линии И.В. Сталина и его окружения по отношению к врагам партии – Н.И. Бухарину и троцкистам, которые выпустили листовку, содержавшую тот же текст («К партийным конференциям. Партию с завязанными глазами ведут к новой катастрофе»). Этот эпизод оказался еще одной ступенькой для И.В. Сталина в его восхождении к полной власти над партией и страной.

Второй пример, еще более ярко характеризующий публикации такого рода, – широко известное анонимное письмо за подписью «Y.Z.» под заголовком «Как подготавливался московский процесс (Из письма старого большевика)» (1936. 22 дек. С. 20–23; 1937. 17 янв. С. 17–24). От имени редакции следовало примечание о том, что письмо получено перед сдачей номера в печать. В письме анализировалось социально-политическое и экономическое состояние советского общества, шла речь о терроре, царящем в нем, негативных сторонах коллективизации, о том, что И.В. Сталин завел страну в тупик, детально рассказывалось о деле М. Рютина, его обсуждении на заседании Политбюро.

По тексту письма можно было без особого труда понять, что его автором мог быть лишь Н.И. Бухарин, который в феврале 1936 г. побывал в Париже во главе комиссии (Н.И. Бухарин, В.В. Адоратский, В.Я. Аросев), приехавшей для покупки архива К. Маркса у немецких социал-демократов. По этому поводу состоялась встреча с хранившим архив историком, меньшевиком Борисом Ивановичем Николаевским, являвшимся тогда сотрудником «Социалистического вестника». В письме содержался явный намек на авторство Н.И. Бухарина. «Не случайно в ходу острота, что право на летнюю охоту – это единственное из завоеванных революцией прав, которое сам Сталин не рискует отобрать у партийных и советских чиновников». Все знали, что Н.И. Бухарин был страстным охотником.

Стивен Коэн в «Политической биографии» Бухарина пишет, что тот «избрал Б.И. Николаевского, чтобы (“с мыслью о будущем некрологе”) поделиться с потомками своими взглядами на исторические факты». Хотелось бы верить в такую красивую версию, но сам же С. Коэн в одном из примечаний показывает, что она не совсем доказательна[90]. К сожалению, упускается из виду этическая сторона дела. Б.И. Николаевский признал свое авторство лишь в 1959 г.[91] А когда «Письмо» появилось в «Социалистическом вестнике» и вызвало огромный резонанс не только в эмиграции, но и в метрополии, когда оно фигурировало на процессе над Н.И. Бухариным как обвинительный документ, Б.И. Николаевский напечатал в марте 1938 г. заявление с опровержением факта своей причастности к «Письму». Жена Н.И. Бухарина А.М. Ларина считала публикацию «Социалистического вестника» провокационной, а о воспоминаниях Б.И. Николаевского заметила: «Они столь обширны, что можно подумать – Бухарин в Париже только и делал, что разговаривал с Николаевским»[92].

На наш взгляд, историку Б.И. Николаевскому не удалось сохранить объективность в случае с публикацией «Письма». В нем как бы заговорил партийный журналист, который не смог устоять перед соблазном, использовать представившуюся возможность дать своему изданию сенсационный материал из России. При этом его не заботили последствия, о чем свидетельствует не слишком хитрый журналистский камуфляж: анонимность, подпись, время доставки «Письма» в редакцию.

Как партийное издание «Социалистический вестник» активно участвовал в идеологической борьбе, не брезгуя для пропаганды своей позиции никакими средствами.

Без сомнения, важной особенностью журнала была его бóльшая информированность о советской стране по сравнению с другими изданиями русского зарубежья. В связи с этим историк М. Раев замечает о «Социалистическом вестнике»: «основная его ценность заключалась в том, что даже в 30-е годы он сохранял свои связи с Советским Союзом. Это позволяло “Вестнику” получать важную и, что доказано, надежную информацию о положении в стране и действиях правительства»[93].

Партия меньшевиков состояла как бы из двух частей – Заграничной делегации РСДРП и полуподполья и подполья в Советской России. Их связи и сношения были закреплены организационно. Так, Б.Л. Двинов (Гуревич) отвечал за связь ЦК РСДРП с Заграничной делегацией. Он наладил в начале 20-х годов три почтовых пути, действовавших вполне ритмично. По ним переправлялся в метрополию и «Социалистический вестник», обычно 200–400 экземпляров, иногда до тысячи, но бывали дни, когда в Россию доходил лишь один номер. Журнал читался в Москве, Петрограде, Твери, Архангельске, Вологде, Мурманске, Туле, Нижнем Новгороде, Минске, Гомеле, Владимире, Вятке, Екатеринбурге, Ростове-на-Дону, на Дальнем Востоке. Б.Л. Двинов рассказывает: «Сношение с Заграничной делегацией и получение “Социалистического вестника” были организованы таким образом, что никто даже из членов ЦК не был посвящен в технику этого дела»[94]. Конечно, речь идет о первом десятилетии, когда «железный занавес» еще не закрывал наглухо Советский Союз.

Журнал имел немало добровольных помощников в метрополии. Так, по свидетельству М. Куна, долгие годы его редакцию снабжала секретными материалами Зинаида Кржижановская, о чем не подозревал даже ее муж, видный советский работник[95]. «В течение ряда годов, – вспоминал на страницах “Социалистического вестника” Р.А. Абрамович, – мы систематически, чуть ли не каждые два-три дня получали подробные письма и корреспонденции от наших организаций и отдельных товарищей в России, где политическая жизнь еще не была совершенно убита и где подпольные группы еще не были уничтожены»[96]. Конечно, письма печатались так, чтобы в Советской России не могли рассекретить информатора. Благодаря постоянным контактам с метрополией «Социалистический вестник» стал летописью сопротивления сталинизму. Его материалы в этом отношении представляют особую ценность, то же можно сказать о «Бюллетене оппозиции (большевиков-ленинцев)».

 

Многоликая журналистика

 

Большинство журналов разных типов возникало, как правило, на короткий срок. Как показывает таблица 4, средний срок существования наиболее интересных и известных журналов составляет три года. Причем число одновременно выходящих изданий постепенно уменьшается: если в 1921–1923 гг. их было 5, то в 1924–1926 гг. – 3, в 1927–1929 гг. – 3, (в 1929 г. – 1), в 1930–1933 гг. – 1, да и то по типу скорее литературный сборник («Числа»).

Общее для всех этих изданий независимо от их типа – пристальное внимание к литературе.

 

Таблица 4

Наиболее известные журналы русской эмиграции 20–30-х годов в Европе

 

 

«Русская мысль» была наиболее традиционным журналом[97]. Редакция под руководством П.Б. Струве декларировала преемственную связь с дореволюционным изданием, выходившим под тем же названием. В первом номере было напечатано обращение «К старым и новым читателям». Основная задача журнала тоже сохранялась – «быть органом свободной русской национальной мысли политической и культурной». По замыслу редакции, «Русская мысль» пыталась сплотить вокруг себя все живые духовные силы, преданные идеалу органического национального возрождения России, ее государственности и культуры.

П.Б. Струве в обращении редакции к аудитории призывал к объединению всех сил эмиграции: «Мы освобождаем нашу патриотическую страсть от раболепия перед отдельными политическими формулами и лозунгами, от пленения партийными программами и платформами... мы свободно отдаемся великому целому – России... Сквозь угар коммунистических замыслов и интернационалистических умыслов, среди несказанных страданий и великой мерзости безбожия и бесчеловечности, восстает и воскресает Россия. Осознать и осмыслить в глубочайшем падении это Воскресение России, ее векового и в то же время живого образа – вот задача русской мысли и нашего журнала» (№ 1). Реализуя программу журнала, сам редактор опубликовал серию статей по политическим проблемам: «Размышления о русской революции», «Историко-политические заметки о современности», «Голод», «Ошибки и софизмы “исторического” взгляда на революцию», «Познание революции и возрождение духа» и др. Одновременно печатались статьи других известных политических деятелей, вышедшие затем в виде отдельных книг: «Размышления о русской революции», «1920 год» В. Шульгина, «Европа и человечество» Н.С. Трубецкого, «Военный максимализм и демократия» Г. Ландау, «Русские дела», «Дела иностранные» С. Ольденбурга.

В литературно-художественном отделе журнала публиковались многие известные писатели и поэты: И. Бунин, А. Куприн, А. Толстой, М. Цветаева, З. Гиппиус, Д. Мережковский, А. Ремизов, Е. Чириков, И. Сургучев и др. Однако таких произведений, которые стали бы литературным явлением эмиграции, в «Русской мысли» не появилось. Особое место в журнале занимала документальная и мемуарная проза: «Воспоминания» князя Е.Н. Трубецкого, «Дневник 1919 года» З.Н. Гиппиус, «1920 год» (очерки) В. Шульгина и др.[98] В предисловии к своим очеркам В. Шульгин подчеркивал: «...мы живем в эпоху, которой будут весьма интересоваться наши потомки. Но, может быть, следует подумать о том, что о Русской революции будет написано столько же лжи, сколько о французской. Из этой лжи вытечет опять какая-нибудь новая беда. Для нас это ясно... Поэтому в высшей степени важно для нашего будущего правдивое изображение того, что сейчас происходит перед нашими глазами»[99].

Литературно-критический отдел представляли известные публицисты: П. Струве, К. Мочульский, П. Бицилли, К. Зайцев, П. Савицкий (псевдоним Петроник) и др.

Одновременно с «Русской мыслью» в Берлине выходили журналы большого формата «Сполохи» и «Жар-птица». В отличие от других изданий «Сполохи» редактировались малоизвестным молодым писателем А. Дроздовым, что, однако, не отражалось на составе авторов журнала. На его страницах встречаются произведения И. Бунина, К. Бальмонта, Н. Оцупа, В. Ходасевича, А. Толстого, М. Волошина и др.

«Жар-птица» оставила заметный след в истории русской журналистики. Журнал получал немало лестных отзывов. Так, профессиональный издатель И.В. Гессен назвал «Жар-птицу» «печатным Шедевром, который и улльштейновские специалисты признавали недосягаемым совершенством»[100]. «Лучшие немецкие типографии учились у него, как надо печатать художественные издания, а лучшие немецкие издательства учились у него, как надо оформлять и издавать книги»[101]. А вот как воспринимал этот журнал писатель Виктор Некрасов, эмигрировавший за границу в 70-х годах: «Но, пожалуй, самое интересное, что я обнаружил на берегу Сены, – это журнал “Жар-птица”... Издание – превосходное. На беловой бумаге с цветными вклейками, ну почти как “Аполлон” или “Золотое руно”. Весьма достойные авторы – Борис Зайцев, Куприн, Борис Пильняк, В. Ходасевич, В. Сирин... любимый мной И.С. Соколов-Микитов, живший тогда в Берлине. Художники в журнале один другого лучше – А. Бенуа, Сомов, Григорьев, Ларионова, Билибин. Все добропорядочно и красиво, никаких поисков нового. И советская власть будто и не существует. Выставка скульптур Аронсона. К юбилею Левитана. Большая статья о творчестве А. Бенуа...»[102].

Журнал «Жар-птица» действительно пытался продолжать и развивать традиции русской журналистики, заложенные известными журналами «Мир искусства» (Петербург, 1899–1904) и «Аполлон» (Петербург, 1909–1918)[103]. Значительное место в нем отводилось искусству. В выпуске журнала участвовали видные русские художники. Редактором художественного отдела был Г.К. Лукомский, литературным редактором – Саша Черный, что определяло своеобразие, занимательность, легкость литературного материала. Вероятно, поэтому ближайшей сотрудницей издания была Н.А. Тэффи, не печатавшаяся обычно в других толстых журналах.

«Звено». В последующие годы наиболее видным журналом становится «Звено». Сначала это издание выходило в 1923 г. как еженедельная литературно-политическая газета, затем как литературный еженедельник, а в 1927–1928 гг. как ежемесячный журнал, посвященный проблемам литературы и искусства. В журнале выделялся литературно-критический отдел, где блистал Г.В. Адамович, сотрудничали К.В. Мочульский, В.В. Вейдле, кн. Д.П. Святополк-Мирский, Н.М. Бахтин[104], А.Я. Левинсон.

«Версты». В 1926–1928 гг. в Париже вышло три номера ежегодника. Он редактировался крупным литературным критиком князем Д.П. Святополк-Мирским при ближайшем участии А. Ремизова, М. Цветаевой, Л. Шестова и евразийцев П.П. Сувчинского и С.Я. Эфрона. Журнал отличался от других изданий стремлением соединить все лучшее, что появлялось в литературе как в эмиграции, так и в Советской России. В нем печатались произведения Исаака Бабеля, Андрея Белого, Артема Веселого, Бориса Пастернака, Юрия Тынянова и др., отрывки из «Николая Чудотворца» и «России в письменах» А. Ремизова, «Поэма Горы» и трагедия «Тезей» Марины Цветаевой. В публицистическом и критическом отделах печатались статьи Н.А. Бердяева, Л.И. Шестова, князя Д.П. Святополк-Мирского, первые статьи Г.П. Федотова (псевдоним Е. Богданов) – «Три столицы», «Трагедия интеллигенции». Они привлекли всеобщее внимание. «Версты» имели раздел «Материалы», где появились «Житие протопопа Аввакума», «Апокалипсис нашего времени» В.В. Розанова, написанный еще в конце 1917 – начале 1918 г., где пролетарская революция рассматривалась как крушение и старого строя, и культуры вообще.

«Числа». В 30-е годы наибольшую известность приобретает журнал «Числа»[105], ставший прибежищем литературной молодежи. Его редактором был поэт Николай Оцуп. В редактировании первых четырех номеров участвовала И.В. де Манциарли, которая частично финансировала издание, позже журнал издавался на пожертвования частных лиц. Редакция называла «Числа» литературным сборником. Первый его номер открывался словами: «По тем или иным причинам, в русской культуре, как она развивалась в XIX и XX вв., почти вся тяжесть ее самых ответственных вопросов и решений легла на писателей и поэтов. Едва ли не виднейшие русские мыслители, едва ли не самые одаренные политические деятели – писатели. Литература в России всегда была проводником ко всем областям жизни.

Вот почему и вот в каком смысле “Числа” задуманы как сборники по преимуществу литературные.

Не навязывая писателям каких бы то ни было других задач, лежащих вне литературы, “Числа” будут все же стремиться через нее и ее методами затронуть все, что сейчас совершается в мире».

Это была программа, на наш взгляд, обращенная в XIX в. В то же время заявка на аполитичность направления журнала носила полемический характер. Она отличала его от остальных изданий и привлекала к себе литературную молодежь. «Изгнание политики из “Чисел”, – замечает Г.П. Струве, – вызвало полемику внутри самого журнала: в защиту политики выступила З.Н. Гиппиус (и она и Мережковский сначала очень благоволили к журналу), а отвечал ей как редактор Н.А. Оцуп. Этому же вопросу был посвящен один из вечеров “Чисел”, на котором “политику” защищал Д.С. Мережковский, а среди возражавших ему был П.Н. Милюков»[106]. Журнал стремился не касаться вопросов текущей политики. Но в отдельных литературных статьях «проскальзывала тенденция оправдать внесение политики в литературу».

Журнал ориентировался на традиции «Мира искусства» и «Аполлона» и даже внешне был похож на последний (красивые шрифты, хорошая бумага, пробелы, иногда печатался в три-четыре краски). Каждый номер богато иллюстрировался, содержал двадцать-двадцать пять клише в тексте и на отдельных листах – репродукции произведений Н. Гончаровой, М. Шагала, М. Ларионова, А. Дерена и др. Большое внимание уделялось искусству – музыке (статьи А. Лурье и Н. Набокова), танцу, балету (статьи С. Лифаря), живописи, скульптуре. В литературном отделе наиболее видное место занимали не признанные маститые авторы, а новое поколение литераторов: Г. Газданов, В. Варшавский, И. Одоевцева, В. Яновский, Б. Сосинский и др. Отдел поэзии обычно занимал не менее двадцати страниц. Здесь публиковались поэты разных направлений: Б.Ю. Поплавский, А.П. Ладинский. Ю.К. Терапиано, Г. Раевский (Г.А.Оцуп), В.А. Мамченко, Довид Кнут (Д.М. Фихман) и др.

В отделе критики и философской публицистики сотрудничали авторы разных поколений: З.Н. Гиппиус, Г.В. Адамович. Н.А. Оцуп, Г.П. Федотов, Л.И. Шестов, П.М. Бицилли, В.В. Вейдле, Г.В. Иванов, М.И. Цветаева, Г. Ландау. Одновременно многие молодые литераторы (Газданов, Терапиано, Варшавский, Яновский, Поплавский и др.) выступали с литературно-критическими статьями и обзорами. Стремясь разнообразить подачу литературно-критического материала, редакция провела ряд опросов по проблемам литературного процесса, мастерства, состояния современной русской литературы, живописи и даже о месте В.И. Ленина в истории. На это начинание откликнулись М.А. Алданов, И.А. Бунин, Г.В. Иванов, В.В. Набоков, М.А. Осоргин, И.С. Шмелев.

Приведенные краткие справки о наиболее известных журналах русского зарубежья дают лишь некоторое представление о многоликой журналистике эмиграции. Исследователей, вероятно, ждет немало интересных открытий, когда они начнут изучать ее детально. Так, совершенно не затронута журналистика «русского Китая», где выходило значительное число газет и журналов. В их числе, например, еженедельный литературно-художественный иллюстрированный журнал «Рубеж» (1927–1945), журналы «Далекая окраина» (1922–1924), «Парус» (1931), «Понедельник» (1930–1931), «Врата» (1930) и др.

в начало

 

Волковский И.Л.

4. ВОЕННАЯ ЖУРНАЛИСТИКА

 

Русская военная журналистика – необычайно богатый, интересный, но плохо изученный пласт в истории отечественной печати. И если военная журналистика дореволюционной России и затем советского периода все-таки являлась предметом изучения ряда исследователей[107], то русская зарубежная военная печать по-прежнему находится в забвении, хотя в силу объективных причин военные оказались одной из самых многочисленных групп русской эмиграции. Причем эта группа была наиболее сплоченной и в отличие от других имела в дореволюционной России разветвленную сеть изданий – военного министерства, отдельных видов и служб вооруженных сил, родов войск, военно-учебных заведений, а также частных военных изданий. К началу первой мировой войны в России издавались 21 военный журнал и 2 газеты. В 1914–1917 гг. количество газет в армии возросло: появились фронтовые и армейские издания и органы печати других войсковых объединений.

Прежние традиции печати вооруженных сил в определенной мере повлияли на формирование системы периодических изданий русского военного зарубежья. Во-первых, как и до 1914 г., большинство из них были журналы. Во-вторых, военные журналы и газеты русской эмиграции выходили как для всего зарубежья, так и для отдельных корпораций вооруженных сил (армии, флота, артиллерии, авиации, казачества), организаций участников первой мировой войны, белого движения, кадетских и полковых сообществ, других союзов военных. Были среди них научно-теоретические, военно-исторические, литературно-художественные издания. В меньшем количестве была периодика политической тематики, хотя в 20–30-е годы неприятие советского строя ярко проявлялось на страницах многих зарубежных военных изданий. После второй мировой войны содержанием большинства изданий стало освещение профессиональных, военно-исторических проблем и вопросов жизни военных за рубежом и их службы в армии и на флоте в прошлом. Только «Часовой» и некоторые другие журналы продолжали борьбу против общественно-политического и государственного строя, установившегося в России с 1917 по 1991 г.

Точную цифру газет и журналов, издававшихся военной эмиграцией, невозможно указать по той причине, что большинству их была уготована недолгая жизнь – газеты и журналы создавались и исчезали, и лишь единицы смогли удержаться на долгое время[108]. Многие из выходивших изданий сохранились в отдельных номерах, о выпуске ряда других исследователи узнают из документов архивов и подшивок старых газет и журналов.

 

Общевоинские издания русского зарубежья

 

Военная журналистика русского зарубежья складывается после гражданской войны, когда в 1920 г. армия П.Н. Врангеля эвакуируется из Крыма. Сначала выведенные П.Н. Врангелем из России русские части были разбросаны по нескольким военным лагерям: в Кабаджи и Галлиполи (Турция), на острове Лемносе (Греция). Боевые корабли с экипажами были уведены под Андреевским флагом в Бизерту, французскую военно-морскую базу в Тунисе. Самым крупным лагерем был галлиполийский, где русские воины оказались в очень трудных условиях. Питание было более чем скудным, из-за постоянного недоедания в лагере свирепствовали болезни, палатки не были приспособлены для длительного квартирования, и к тому же зима оказалась суровой. Обезоруженная и униженная армия жила памятью недавних боевых походов, боевого товарищества, надеждами на скорое падение большевиков и возвращение в Россию. Их веру в это поддерживала лагерная газета[109]. Подобные издания выходили в Лемносе, где находились казаки (см. ниже) и у моряков в Бизерте. По воспоминаниям очевидцев, жизнь в лагерях текла медленно, уныло. После военных занятий единственным развлечением была полковая самодеятельность. Многие офицеры сочиняли стихи, писали воспоминания, делали первые литературные опыты в других жанрах. Нашлись издатели, редакторы, которые начали выпускать рукописные журналы.

После расселения из лагерей в Турции и с греческого острова Лемноса русские военные эмигранты чаще всего оказывались в Белграде, Софии, Париже, где выходила значительная часть изданий, ориентированных на военную аудиторию, в основном журналы. Несмотря на то, что газеты помещали оперативную информацию, они в силу своего объема не могли конкурировать с журналами в публикации статей, анализирующих операции прошлых войн, излагающих новые взгляды на развитие военного дела, писем-воспоминаний и отрывков художественных произведений по военно-патриотической тематике.

«Военный сборник». Один из самых популярных «толстых» журналов, издавался в Белграде возрожденным за рубежом обществом ревнителей военных изданий. Первый номер журнала вышел в 1921 г., к 1930 г. было создано 11 книг от 200 до 450 страниц каждая. Книги 7–9 (1925–1928) выпускались с заглавием «Военный сборник общества ревнителей военных знаний и кружков высшего военного самообразования». Редакторами журнала были полковники Генерального штаба В.М. Пронин, И.Ф. Петронов, адмирал А.Д. Бубнов.

В качестве главного редактора «Военного сборника» был привлечен генерал-лейтенант Н.Н. Головин – перед первой мировой войной один из талантливейших и популярнейших профессоров Николаевской военной академии, затем начальник штаба 7-й армии, а в 1917 г. – румынского фронта. Н.Н. Головин с конца 90-х годов XIX в. известен и как военный публицист, выступавший в печати с материалами по проблемам военно-нравственного воспитания и психологической подготовки солдат и офицеров, а также по вопросам военной теории и истории. В эмиграции он активно участвует в выпуске военно-научных газет и журналов, возглавляет ряд изданий, в частности военно-научный журнал «Освободитель», издававшийся в Белграде с 1936 по 1938 г.

«Мы открываем страницы “Военного сборника” всем тем, кто глубоко верит в возрождаемую Великую Новую Россию и ее будущую армию, еще более сильную, более могучую, чем старая, – говорилось в обращении редакции журнала к своим читателям. – Мы просим – несите свой опыт, несите свои знания во всех областях военного искусства на страницы журнала, и он здесь, на чужбине, вне родины будет кафедрой для тех, кто умудрен опытом, кто жаждет научить и – аудиторией для тех, кому нужно, кто хочет учиться военному искусству, великому делу созидания армии, а с ней – и Родины.

Редакция учитывает те огромные затруднения и препятствия, которые она встретит на своем тернистом пути, но она глубоко убеждена, что все, в ком сердце бьется жгучей болью за прошлое армии и светлой надеждой на будущее, не откажут в своей поддержке и отзовутся на скромный призыв редакции»[110].

Уже то, что «Военный сборник» взял название ведущего военно-научного журнала русской армии[111], говорит о программе этого издания. Содержание заграничного «Военного сборника», как и его дореволюционного предшественника, было чрезвычайно насыщенно. В нем был большой военно-научный отдел, в котором сотрудничали военные теоретики, технические специалисты. Значительное место занимают военно-исторические статьи. Именно на страницах этого издания определились два подхода к истории первой мировой войны, которые обозначались в публикациях генерал-лейтенанта Н.Н. Головина и генерала от инфантерии Ю.Н. Данилова.

Перед 1914 г. Ю.Н. Данилов возглавлял квартирмейстерскую службу Главного управления генерального штаба и был автором плана стратегического развертывания русской армии. С началом войны он стал генерал-квартирмейстером Ставки Верховного Главнокомандующего, но был смещен с этого поста летом 1915 г. и назначен командиром 25 армейского корпуса, а с осени 1916 г. возглавлял штаб Северного фронта. В глазах русского общества Ю.Н. Данилов был одним из основных виновников неудач русской армии в ходе операции 1914–1915 гг. Поэтому, оказавшись в эмиграции, он стремится оправдать себя и свои действия. Так появляются его статьи, затем книги[112], в которых он не столько ищет истину, сколько старается возложить ответственность за принятие решений на все верховное командование и тем самым снять ее персонально с себя.

Н.Н. Головин – убежденный монархист, остро переживающий трагедию России, в поиске истины уходит от личных пристрастий. В своей работе «Из истории кампании 1914 г. на Русском фронте. Начало войны и операции в Восточной Пруссии», отрывки из которой печатались в «Военном сборнике», он указывает на главный порок, терзавший Россию перед первой мировой войной: «Появление генерала Сухомлинова на посту военного министра не являлось случайностью. В каждом социальном организме складывается своего рода социальный подбор. Известный английский афоризм “Надлежащий человек на надлежащем месте” есть лишь результат такого подбора в здоровом организме. В больном же организме социальный подбор выражается в том, что подбираются наиболее удобные и подходящие к общему течению люди. При подобном положении вещей появление “надлежащих людей” является, в свою очередь, случайностью. Под впечатлением поражений Японской войны у нас начали было выдвигаться в области военного управления такие “надлежащие” люди. На должность военного министра назначается генерал Редигер, а на должность начальника генерального штаба – генерал Палицын... Но уже в 1908 г. эти генералы были убраны со своих постов, так как не отвечали общему духу наших руководящих кругов. Эти генералы имели гражданское мужество указывать на отсталость нашей военной подготовки и на необходимость долгой, упорной работы, поставленной на научном основании: этим они разрушали легенду о нашей врожденной непобедимости. Здесь-то и восходит на небосклон петербургской бюрократии новое светило – генерал Сухомлинов».

Ю.Н. Данилов не поднимался до резкого обобщения, свойственного Н.Н. Головину. Он растворяет в общем потоке рассуждений свои весьма скромные оценочные подходы: «Русско-японская война 1904–1905 гг. обнаружила значительные дефекты в организации и боевой подготовке армии... После войны... пришлось приступить к созданию своей военной мощи почти заново. Работа шла медленно, как по причине ее грандиозности, так и потому, что отпускавшиеся в первые годы после войны денежные средства совершенно не соответствовали потребностям». «Надо отметить, что думские круги были в общем очень отзывчивы к военным нуждам... Недоверие окружало лишь имя военного министра генерала Сухомлинова, который кстати сказать, избегал бывать в Думе...» «И если генерал Сухомлинов... бросил в одном из своих интервью, наделавшем много шума, свое: “Россия готова”, то, по существу, слова эти были только легкомысленной бравадой или довольно дешевым политическим блефом». Как мы видим, все сказано очень обтекаемо и довольно бледно по своей оценочной позиции.

В публикациях Н.Н. Головина чувствуется внимательное отношение к фактам, их тонкое аналитическое освоение, стремление проникнуть в психологию принятия тех или иных ответственных решений, что совершенно игнорирует в своих работах Ю.Н. Данилов. Не удивительно поэтому, что сочинения Н.Н. Головина уже при его жизни стали носить характер капитальных исследований по истории русской армии начала XX в. Даже советская историография вынуждена была признать, что работы Головина по службе генштаба и истории первой мировой войны содержат большой фактический материал и не утратили своего значения. Самооправдательные же труды Ю.Н. Данилова являются ныне не более чем фактом историографии первой мировой войны.

«Военный сборник» прекратил свое существование в 1930 г. Но история журнала получила неожиданное продолжение: в 1963 г. в Париже была сделана попытка возродить «Военный сборник». На обложке указывалось, что журнал основан Н.Н. Обручевым[113], издателем и редактором нового «Военного сборника» был представлен А.А. Обручев. Тем не менее журналу не удалось обойти двух предыдущих «Военных сборников» ни по популярности, ни по содержанию, ни по издательской базе: печатался он на ротаторе, круг его авторов был ограничен, объем не превосходил двух печатных листов. Последние его номера приходили в Россию еще в начале 1990-х годов.

Военная эмиграция вела большую военно-научную работу. В связи с этим издавалось значительное количество военно-теоретических журналов. Среди них наиболее известными были «Вестник военных знаний», который выпускался в Сараево (Югославия) с 1921 г. тетрадями в 32 страницы под редакцией полковника генерального штаба К.К. Шмигельского, и «Армия и флот».

«Армия и флот». Ежемесячный военно-научный журнал под редакцией полковника генерального штаба Н.В. Колесникова. Он выпускался в Шанхае (Китай). Сохранились только отдельные его экземпляры без обложки, номера и даты.

В «Армии и флоте» №10 за 1932 г. Н.В. Колесников в статье «Наука, аудитория и действительность» называл свой журнал «изданием здоровой военной мысли» и писал, что их печатный орган «не является сколком с античных изданий довоенного времени как, например, “Военный сборник”, “Известия Императорской Николаевской военной академии”, “Вестник русской конницы” и т.п.

...Мы журнал грядущего дня и текущих исканий, а поэтому не можем позволить себе роскошь... ограничиться узкой аудиторией специалистов той или другой области военного дела. Наша аудитория – вся эмиграция...»[114].

Поэтому публикации военного журнала должны быть доступны и понятны каждому, подчеркивает редактор «Армии и флота». «Отчего мы любим Пушкина? – ставит он вопрос. – Да потому, что он гениально прост и доступен каждому. Труды генералов Головина, Геруа, адмирала Бубнова с увлечением читают не только офицеры генерального штаба, но и дамы.

Почему? Да потому, что это понятно всем, увлекательно написано и нисколько не теряет своей научной ценности. Такова истинная наука».

Далее Н.В. Колесников говорит о том, что развитие военной мысли в России остановилось на 1914 г. Исследовать детально движение военного дела за этот перерыв в условиях эмиграции невозможно. «Следовательно, вам остается схематизация, популяризация и конспект. Только таким образом вы нагоните международный экспресс военной мысли и тогда уже сможете вернуться к деталям».

Рассуждая об аудитории, автор указанной выше статьи пишет, что большинство читателей «Армии и флота» «являются или молодежью, или строевыми офицерами революционного периода», которые смотрят на журнал как на пособие по военному самообразованию, заменяющее и школу и лекции, на которые зачастую очень трудно ходить из-за служебных и других условий. Поэтому, подчеркивает Н.В. Колесников, «мы должны подойти к своей аудитории сами. Наша работа доказала нам, что мы совершенно правы. Круг читателей расширяется непрерывно, и нашими читателями являются не только специалисты военные, но: коммерсанты, врачи, рабочие, ремесленники, лица духовного звания, инженеры, моряки, артисты, иностранцы (французы, англичане, немцы и японцы) и значительный процент дам и девушек». И успех журнала редактор объясняет не только тем, что к нему бесплатно прилагался его роман «Диктатор», но и тем, что статьи их печатного органа доступны и понятны каждому сколько-нибудь интеллигентному человеку, а вопросы, трактуемые, жизненны и насущны. Он подчеркивает: девушка, купец, врач и инженер могут читать очерки грядущих проблем, так же всё понимая, как специалист – офицер генерального штаба, артиллерист и т.д. «Наша военная аудитория также очень разнообразна и пестра. Наравне со старым генералом, получившим высшее военное образование, у нас есть подписчики из простых казаков, солдат и матросов, которые отлично разбираются в материале. Так как мы по необходимости, а не из подражания Эдисону, сами взяли на себя развозку журнала, то мы не только знакомы со всеми подписчиками в Шанхае, но знаем, что их особенно интересует, как они представляют себе события, словом, у нас есть постоянное общение со своей аудиторией, что, с одной стороны, конечно, служит обеим сторонам на пользу, но, с другой точки зрения – страшно отражается на скорости доставки».

Н.В. Колесников видит достоинства своего издания также в следующем: выписка редакцией иностранных военных журналов и использование их для знакомства читателей с современными военными взглядами; печатание лучших статей как современных ученых, так и корифеев военной мысли прошлого, выдержек из их трудов, что отчасти заменяло чтение классиков; ознакомление с русской иностранной военной историей; помещение выдержек из советской военной литературы и отдельных статей; посильное иллюстрирование современных военных событий; отсутствие партийности и «местных увлечений».

Недостатки «Армии и флота» он видел в малой емкости журнала, не позволяющей более полно освещать военное дело; в отсутствии схем, карт, иногда портретов к статьям (хотя бы в №10 к публикации о генерале Скобелеве); в запаздывании с доставкой.

Журнал «Армия и флот» становился все более популярным среди русских эмигрантов, тираж его увеличивался, экспедиция вышла за пределы Китая и проникла в Европу, Америку и Австралию. Журнал окупал сам себя.

Интересен взгляд Н.В. Колесникова на то, почему чахли и умирали многие интересные военные периодические издания русской эмиграции. В связи с этим он подчеркивает, что издание военного журнала требует постоянной слежки за военной мыслью, вечной тренировки ума в определенном направлении, соответствующего опыта, времени и упорного труда, рационального непрерывного чтения современных военных журналов, литературы, знакомства с основными доктринами различных учений и серьезной подготовки по военной истории, истории военного искусства, основам современной тактики и стратегии.

Этого нельзя сделать и добиться ни в неделю, ни в год, ни в «пятилетку», так как этому надо посвятить всю свою жизнь, полюбить военное дело и отдаться ему до последнего атома, – говорит автор. «Многое в нашей эмигрантской жизни исполнено лицемерия, ханжества и ложных понятий, – пишет он. – Мы устраиваем офисы, конторы, оставляем редакции, набираем секретарей, машинисток, переводчиков, проводим телефоны, ставим радио и потом ищем сотрудников, начинаем работать, окруженные экспедиторами, конторщиками, бухгалтерами, пока не ухлопаем последний коппер и не вылетаем с треском в трубу. Мы преклоняемся перед карами, офисами и смокингами, пока не несем все это в заклад и на аукцион».

Н.В. Колесников сообщает, что «Армия и флот» имеет несколько другую структуру и что издатели применяют к нему чисто американские методы. Вся редакция, контора, экспедиция состоит из переводчиков (с японского, китайского, английского языков), нескольких наборщиков, печатников, местных сотрудников (несколько человек), редактора, который выполняет ряд функций, вплоть до личной развозки номеров журнала.

«Таким образом, максимум внимания приходится отвести журналу, а удобства и комфорт поставить на второй план и все улучшения и расширения производить лишь в последовательном порядке с большой осторожностью, чтобы не нарушить бюджета, – рассказывает редактор. – Вот почему мы, отлично зная наши недостатки, не можем сразу превратиться в идеал военного издательства.

Учитывая бедность Дальнего Востока военными специалистами-писателями, мы, путем личной связи, вошли в общение с Европой и получаем прекрасные статьи специалистов, а также наметили к печати ряд интересных материалов прошлого, как по истории, так и по другим отделам».

Завершает свою статью Н.В. Колесников программным заявлением, суть которого сводилась к тому, что их журнал должен быть журналом обновленной здоровой русской военной мысли. Его редакция «не хотела топтать старого, полного славы прошлого, уважала авторитеты и служение родине, ценила традиции и военную историю России, но она хотела знать причины наших поражений и разгрома, она хотела знать свои ошибки и упущения, она не желала повторения этих ошибок». В связи с этим на страницах журнала предоставлялся широкий простор научной критике в допустимых этикой границах и самому серьезному анализу.

Другой журнал с таким же названием – «Армия и флот» – издавался в Париже (1938–1939) под редакцией полковника Е.В. Кравченко. Его сотрудниками являлись лейтенант И.И. Стеблин-Каменский (помощник редактора), поручик Г.М. Кузнецов (ответственный секретарь). На обложке журнала сообщалось, что издание является вестником сухопутных, морских и воздушных сил. Основное внимание на его страницах уделялось вопросам военного и военно-морского искусства, военной истории, техники и вооружения. Постоянно публиковались статьи и о вооружении, тактике, боевой подготовке и структуре войск Красной Армии. Первый номер журнала вышел в январе 1938 г., последний – в декабре 1939. Всего было выпущено 9 номеров.

«Русский инвалид». Газета освещала на своих страницах военно-научные проблемы. Ее название также подчеркивало преемственность традиций дореволюционной военной печати России. Выпускался «Русский инвалид» с 21 февраля 1930 г. в Париже главным правлением Зарубежного совета русских военных инвалидов. Главным редактором был генерал Н.Н. Баратов – лицо очень популярное среди русских военных эмигрантов. При П.Н. Врангеле он одновременно возглавлял «Союз инвалидов», «Союз Георгиевских Кавалеров», «Союз помощи казакам» и другие военные организации. Помощником Баратова в издании «Русского инвалида» был генерал Н.Н. Головин, секретарем являлся штабс-капитан К.С. Попов, а затем полковник А.М. Зайцев. До №14 газета была ежемесячным изданием, а затем – двухнедельным, но ее формат уменьшился в два раза. Газета выходила до оккупации Франции фашистской Германией – №133 выпущен 5 июня 1940 г. Следующий – №134 – вышел через двадцать лет – в мае 1960 г., №135 – в мае 1961 г. и т.д., соответственно, по одному номеру в год до 1968 г. Редактировал «Русский инвалид» в 60-е годы генерал-майор С.Д. Поздышев.

Возрождение «Русского инвалида» в условиях эмигрантского существования получило особое значение для поддержания славных исторических традиций Российской армии и флота и для поддержания духовного единства между зарубежными русскими воинами. «В стремлении к этому объединению – в воинском духе и традициях – “Русский инвалид” и ставит себе одной из главнейших задач – дать всему трудящемуся офицерству, занятому повседневной борьбой за существование, возможность следить за развитием военно-научной мысли и состоянием военного и морского дела», – писал Н. Баратов к читателям «Русского инвалида» в его первом номере за 1930 г.[115]

«Русский инвалид» ставил перед собой и другую задачу: неустанно твердить молодому поколению – надежде обновленной России – о былом величии и мощи нашей Родины для воспитания в их душах и сердцах пламенной любви к Отечеству и для внедрения в их сознание готовности все свои силы отдать на возрождение России к ее новому величию, могуществу и славе.

«Русский инвалид» имел отделы: военно-научный, где работали выдающиеся научные силы русского военного зарубежья; исторический, который готовил описания различных исторических фактов, эпизодов и воспоминаний; инвалидный, который сообщал о жизни инвалидов за рубежом; новостей военной литературы; казачий; общей литературы, справочный.

У военных в эмиграции были свои организации – Русский общевоинский союз (РОВС), Союз галлиполийцев, Союз офицеров, Союз русских воинов, объединения по родам оружия, казачьи землячества и др. Самой влиятельной и мощной из них стал РОВС, среди руководителей которого были генералы П.Н. Врангель, А.П. Кутепов, П. Миллер, А.В. Туркул и другие видные военные деятели. Основной контингент РОВСа составляли русские военные в возрасте 30–40 лет, жившие ожиданием похода для освобождения России от большевиков. О влиятельности РОВСа можно получить представление, например, из таких слов одного из критиков Союза, отнюдь не склонного к его идеализации: «...РОВС, самая могущественная в эмиграции организация, не только имевшая возможность, но обязанная вести за собой всю эмиграцию и продиктовать ей свое политическое кредо...»[116]. Со временем Союз превратился в военно-профессиональную организацию пристрастий и влияний.

В 20-е годы лидеры РОВС для пропаганды своих идей и программ эффективно использовали русские зарубежные издания – берлинские газеты «Грядущая Россия» и «Двуглавый Орел», балканские «Новое время», «Русское дело», парижское «Возрождение» и др. Так, после эвакуации из Крыма войск генерала П.Н. Врангеля рижская ежедневная газета «Сегодня» поместила его заявление о необходимости сохранения Русской армии. «Со времени эвакуации Крыма я фактически перестал быть правителем юга России, – заявлял П.Н. Врангель. – Но идея русской законной власти существует, и я по-прежнему олицетворяю ее. Недавняя история Бельгии и Сербии доказывает, что временное оставление государственной территории не означает политического уничтожения государства»[117].

В Центральном Архиве ФСБ есть документ, в котором сообщается, что газету «Сегодня» редактировали М.И. Ганман, М.С. Мильруд и Б.И. Харитон. Но считалось, что фактическим редактором «Сегодня» являлся Николай Козырев (литературный псевдоним – Бережанский), стоявший во главе представителей белого движения в Риге. Козырев сотрудничал с парижской прессой, находился на службе у Министерства иностранных дел Франции в качестве осведомителя о внутреннем положении в Латвии. Он работал в тесном контакте с французским агентом, который руководил его газетными выступлениями, направленными на создание конфликта между Советской Россией и Латвией. Козырев-Бережанский имел в этом большой опыт – ранее он был в Финляндии на тех же ролях у русского военного ведомства. Козырев также сотрудничал в латышском информационном агентстве УНИОН. Газета «Сегодня» фактически была рупором Врангеля, который ассигновал на ее поддержку 200.000 латвийских рублей[118]. Значительные деньги также выделялись на подкуп газет «Общее дело», «Вечерняя пресса» и других изданий.

Близок к Врангелю и его крайне правому окружению был «Зарубежный клич». Этот орган крайне правых монархистов вел в русских военных лагерях безудержную монархическую пропаганду[119]. С Врангелем активно сотрудничали известные русские издатели и журналисты, находившиеся в эмиграции. Так, издатель «Общего дела» В.Л. Бурцев часто встречался с лидерами РОВС и приглашался ими на совещания, где обсуждались вопросы деятельности Союза.

Ряд изданий занимал «благополучную позицию по отношению к Русской армии и ее вождю, коих восхваляет открыто» потому, что в их редакциях немалую роль играли военные. В первую очередь это относилось к парижской газете «Грядущая Россия», в выпуске которой участвовал генерал-лейтенант П.Н. Краснов, в которой в 1921 г. публиковались статьи, открыто поддерживавшие русских воинов и генерала П.Н. Врангеля (см. №8, 9, 10 и др.).

Следует отметить, что часть военных, продолжая активную борьбу против Советского государства, взаимодействовала с различными правительствами или оппозиционными им организациями, как правило, правого толка. Так, в Германии они совместно с немецкими монархистами планировали воссоздание монархии и в России, и в Германии. Специальная группа эмигрантского «Союза верных», в которую входили многие генералы и офицеры, издавала в Берлине газету «Призыв» и журнал «Луч света», тесно сотрудничала с германскими правыми кругами и принимала участие в капповском путче, после чего перебралась в Мюнхен. Группа была известна своими связями с абвером, с популярным в Германии генералом Э. Людендорфом и обладала значительными денежными средствами. Причем есть свидетельство о давних прочных контактах генерала Маркова и других крайне правых русских монархистов с германской военно-монархической лигой Людендорфа[120]. Их органы «Призыв» и «Луч света» призывали к борьбе с большевизмом, за реставрацию монархии, давали информацию о жизни военных в эмиграции и в России.

В эмиграции имели место различного рода трения между армейскими группировками и, прежде всего их руководителями, что не могло не отразиться на общем психологическом состоянии армии, попавшей в экстремальные условия и ощущавшей каждодневно материальные лишения и отрыв от Родины. Отмечается усиление монархических и религиозных настроений, среди части врангелевцев наблюдается агитация за прекращение бесполезной борьбы против собирающихся вернуться в Россию. 23 августа 1921 г. газета «Последние новости» сообщила, что за пропаганду подобного рода взглядов был расстрелян полковник П.Н. Щеглов – старый кадровый офицер, состоявший в собственном Его Величества железнодорожном полку. Полковник Щеглов в беседе с офицерами высказал мысль, что Красную Армию нужно рассматривать как учреждение государственное. «Этого было достаточно, – говорится в газете, – чтобы Щеглов был предан военно-полевому суду и обвинен в восхвалении врага...»

Этот и другие факты говорят о том, что среди белого офицерства, ушедшего вместе с армией Врангеля в изгнание, далеко не все были единодушны в оценке событий, происходивших в Советской России, – по крайней мере на начальном этапе, когда демократические идеалы революции еще не были извращены сталинизмом. Бывшие генералы и офицеры, для которых интересы армии и русской воинской славы были превыше всего, замечали возрождение и быстрый рост новой армии. Собственно, они на себе почувствовали боеспособность красных штыков. Знали они и о том, что многие бывшие царские офицеры перешли на сторону новой власти и участвуют в военном строительстве. Из 1400 генералов и офицеров царского генерального штаба 13 полных генералов, 13 генерал-лейтенантов, 113 генерал-майоров и 127 штаб- и обер-офицеров пошли на службу в Красную Армию. Сведения о красном терроре в первые годы революции военных трогали значительно меньше, чем эмигрантскую интеллигенцию. Генералы и офицеры бывшей Добровольческой армии были прекрасно осведомлены о том, что террор не был исключительной чертой большевистской власти[121]. Кроме того, начавшийся в 1921 г. нэп вселил как в гражданскую, так и в военную эмиграцию надежды на мирную и экономически здоровую эволюцию большевизма. Движение «сменовеховства» и признание новой власти затрагивает не только эмигрантскую интеллигенцию, но и военные круги. В 1922 г. группа офицеров бывшего генерального штаба основывает журнал «Война и мир», придерживавшийся «сменовеховской» ориентации. Редактором журнала стал генерал-лейтенант М.И. Тимонов. Журнал издавался в Берлине, где в то время проживала значительная часть военных, которые по-прежнему живо интересовались теоретическими и практическими вопросами военного дела. Отвечая на запросы читателей, редакция «Войны и мира» на титуле журнала сообщала, что он прежде всего является вестником военной науки и техники.

В соответствии с этим формировалась и тематика журнала, освещавшего развитие военного искусства и вооружения, помещалась информация о новых образцах боевой техники, структуре и организации различных родов войск. Публикации иллюстрировались многочисленными схемами и фотоснимками. В журнале сотрудничали известные теоретики и практики военного дела генералы С.К. Добровольский, А.А. Носков, А.К. Кельчевский, В.В. Колосовский и др. Позже бывший профессор Николаевской академии генерал-лейтенант А.К. Кельчевский стал редактором журнала. В 1922–1924 гг. вышло семнадцать номеров «Войны и мира», каждый – около 200 страниц. В каталогах есть указание на то, что журнал выходил и в 1925 г., и кроме Берлина, некоторое время издавался в Фаланге.

В 1924 г., в разгар нэпа, многие старшие офицеры и генералы выехали в Советскую Россию. Отъезд этот произвел большое впечатление на белую эмиграцию. Уехавшие генералы были широко известны в военных кругах: А.К. Кельчевский в 1919–1920 гг. служил начальником штаба Донской армии, Е.И. Достовалов был начальником штаба 1-го корпуса генерала А.И. Кутепова. Оставшимся в эмиграции руководителям РОВС пришлось немало потрудиться, чтобы по возможности дискредитировать в глазах офицерства этих боевых командиров и ослабить впечатление от их отъезда. В ряде газет и журналов публиковались статьи о том, что движение «сменовеховства» дирижируется рукой ОГПУ. Раздавались предостережения, что советская разведка ведет активную работу среди эмиграции, вербуя агентов.

Применялись и другие способы воспрепятствовать возвращению эмигрантов на Родину. Так, весной 1921 г. болгарская газета «Победа» под заголовком «Просьба о возвращении на родину» поместила письмо русских беженцев. Комментируя его, газета писала: «Давая место этой просьбе, мы хотим обратить внимание соответствующих лиц на необходимость ознакомиться с этим вопросом и принять меры к отправлению из Болгарии этих русских беженцев. Нужно положить конец опытам врангелевской организации препятствовать русским беженцам, которые хотят вернуться на свою Родину»[122].

Однако в Советскую Россию вернулось не более 10 процентов эмигрантов. В этом значительную роль сыграла пресса, публиковавшая статьи о преследованиях и наказаниях, которым подвергаются в советской России вернувшиеся беженцы. Распространяемые в правой печати такого рода слухи воспринимались в эмигрантской среде с немалой долей доверия. Одной из причин этого было бедственное материальное положение большинства эмигрантских семей. Многие из бывших офицеров годами не могли найти работу, перебиваясь на скудные благотворительные пожертвования. В стесненных материальных условиях, потеряв веру в своих вождей, заведших их на чужбину, нетрудно было склониться на любое предложение, откуда бы оно ни исходило. Военной дисциплины уже не было. Чтобы прокормить себя, военным приходилось соглашаться на любую работу. Бывшие офицеры и солдаты превращались в рабочих; многие уехали на шахты в Перник. Чтобы сохранить хотя бы формальную связь с разбредавшимися по всей Европе офицерами, генерал Врангель 1 сентября 1924 г. объявил о преобразовании армии в «Русский общевоинский союз». Членство в РОВС было добровольным, но вошедшие в союз брали на себя обязательство подчиняться воинской дисциплине. Впрочем, понятие дисциплины было условным, тем более что никакого материального довольствия членство в РОВС не гарантировало: в гражданской жизни каждый был предоставлен самому себе, устраивались кто как мог.

После перехода бывшей врангелевской армии на «самообеспечение» перед ее военнослужащими, кроме проблем, как, где жить, как добыть средства на угол и пропитание в чужой стране, возникли и другие вопросы: зачем мы здесь, как преодолеть в себе «эмигрантщину», как найти путь к достойному и по возможности небесполезному существованию, как соблюсти «духовную гигиену» и не впасть в известные грехи «эмигрантщины» – брюзжание, обывательщину, склоки, пустые пересуды или бессильную злобу против виновников изгнания? Призыв к отказу от психологии ненависти звучит в статьях многих дальновидных деятелей русской эмиграции. «Люди думают, что они живут любовью к России, а на деле оказывается – ненавистью к большевикам. Но ненависть к злу, даже самая оправданная, не рождает добра. Чаще всего из отрицания зла родится новое зло»[123], – писал историк и богослов, один из активных участников духовной жизни эмиграции Георгий Федотов (1886–1951). Констатируя факт политического и военного «фронтов эмиграции», деятельность которых привела лишь к отчуждению от России, Г. Федотов призывал к единственно реальной в условиях эмиграции позитивной работе, которая может служить объединению, – к работе в сфере культуры.

На этот призыв многие военные ответили уходом от политической деятельности в сферу военно-исторических и научных изысканий. Сам бывший главнокомандующий белыми армиями Юга России генерал Врангель, удостоверившись в беспочвенности надежд на реванш в борьбе с Красной Армией, все больше отходил от политической деятельности в РОВС. В сентябре 1924 г. он издает свой знаменитый приказ №82, запрещавший членам РОВС участие в политических организациях. В сущности, это была завуалированная форма призыва к сподвижникам перейти к нормальной гражданской жизни и расстаться с иллюзиями нового похода в Россию.

В последние годы жизни Врангель смотрел на свое положение одного из эмигрантских вождей с присущими ему иронией и скепсисом. Перспектив у белого движения в сфере растущих сил и организованности Красной Армии, о чем он был прекрасно осведомлен, Врангель не видел и в 1926 г. расформировал свой штаб, находившийся в Сербии, в Сремских Карловцах. Оставаясь официально вождем белого движения, он, по сути дела, сложил с себя эти бессмысленные с его точки зрения обязанности. Переехав из Югославии в Бельгию, бывший правитель Юга России поступил на службу горным инженером и, в сущности, стал гражданским, лишь изредка наезжая в Париж по делам созданного им «Русского общевоинского союза».

Террористической и подрывной деятельности боевых организаций РОВС, возглавляемых генералом А.П. Кутеповым, он не сочувствовал, полагая ее малоэффективной, бесполезной и даже вредной. На почве этих разногласий отношения Врангеля со своим будущим преемником были натянутыми и даже неприязненными. Врангель писал другу генералу И.Г. Барбовичу: «Разгром ряда организаций в России и появившиеся на страницах зарубежной русской печати разоблачения известного провокатора Опперпута-Стауница-Касаткина вскрывают в полной мере весь крах трехлетней работы А.П. Кутепова»[124].

В другом письме тому же адресату барон Врангель, говоря о катастрофических последствиях для боевых организаций Кутепова в Советской России успешно проведенной чекистами операции «Трест», высказывается еще резче. «...С А.П. Кутеповым я говорил совершенно откровенно, высказав ему свое мнение, что он преувеличил свои силы, взялся за дело, к которому не подготовлен, и указал, что нравственный долг его, после обнаружившегося краха его трехлетней работы, от этого дела отойти. Однако едва ли он это сделает. Ведь это было бы открытое признание своей несостоятельности. Для того чтобы на это решиться, надо быть человеком исключительной честности и гражданского мужества»[125].

Генерал А.П. Кутепов не внял совету Врангеля, и его скрытая деятельность в рамках РОВС приобрела еще более опасный и провокационный характер. Террористические склонности Кутепова привели к ненужным и неоправданным жертвам со стороны офицеров, питавших иллюзорные надежды. Все это, в конечном счете, оказалось на руку Сталину, который использовал террористическую деятельность правого крыла РОВС для нагнетания в стране атмосферы шпиономании, для оправдания собственного террора против советских людей.

В 1928 г. генерал от инфантерии А.П. Кутепов писал: «...я сам великоросс, но я считаю не только неправильным, но и вредным с государственной точки зрения, когда клич “Россия для русских” понимается как “Россия для великороссов”. Россия – не только Великороссия и даже не только Великая, Малая и Белая Русь, все народы, ее населяющие, – ее дети. Среди них не должно быть пасынков. Не поглощения русских племен требует Россия от своих сынов, а любви к общей матери. В нашем богатом языке, к сожалению, утратилось одно слово “россиянин”. А между тем это слово шире, чем слово “русский”. Все народы, населяющие Россию, независимо от национальности, прежде всего Россияне»[126].

Читая эти слова, трудно поверить, чтобы человек, произносивший их, к тому же очень опытный в военных делах, не понимал тщетности попыток изменить средствами террора ход событий в СССР. Тем более что и здравомыслящие деятели РОВС, и политические лидеры эмиграции предупреждали, в том числе и в эмигрантской прессе, об опасности и вредности террора.

Ряд исследователей истории русской эмиграции считают, что и сам А.П. Кутепов понимал бессмысленность террора против окрепшей советской власти. Для него и генералов из правого крыла РОВС организация террористических акций на территории СССР была единственной возможностью поддерживать иллюзию своей необходимости. Для того чтобы держать в подчинении членов РОВС, была нужна видимость активной деятельности, видимость результатов. Террор был, в сущности, одним из способов борьбы за власть в РОВС. Вся идеология РОВС зиждилась на прославлении «смельчаков», уходивших «на подвиг в Россию». Это была идеология отчаяния. «Подвиги» боевиков, раздуваемые правой эмигрантской прессой, как бы придавали А.П. Кутепову «юридическую» силу его роли одного из лидеров русского зарубежья.

В апреле 1926 г. неожиданно, без видимых признаков заболевания, умирает генерал П.Н. Врангель. В ряде эмигрантских источников муссировались слухи, что авторитетный, популярный в эмигрантских кругах вождь белого движения умер от искусственно привитой скоротечной чахотки. Проверить эти слухи едва ли возможно. Во всяком случае, и по свидетельствам близко знавших генерала, и по последним сохранившимся фотографиям Врангель незадолго до смерти выглядел вполне крепким человеком и не жаловался на здоровье.

Кончина П.Н. Врангеля стала важным этапом в жизни военной эмиграции. Его личный авторитет, честность, воинские достоинства признавались всей эмиграцией. После его смерти начался длительный, затянувшийся до самого начала второй мировой войны кризис преемственности в «Русском общевоинском союзе» – период внутренних распрей и борьбы за влияние между его ближайшими сподвижниками. Практически делами РОВС стал заниматься А.П. Кутепов, а после его похищения сотрудниками ОГПУ в 1930 г. – генерал Е.К. Миллер (до 1937 г.).

В год смерти П.Н. Врангеля в Берлине начал выходить журнал «Белое дело». Он стал летописью белой борьбы, которую многие годы возглавлял генерал. В первых его выпусках были опубликованы материалы, собранные и разработанные П.Н. Врангелем, герцогом Г.Н. Лейхтенбургским и светлейшим князем ротмистром А.П. Ливеном, в пятом-шестом номерах – дневник генерала П.Н. Врангеля. Журнал издавался до 1933 г. Его постоянным редактором был генерал-майор генерального штаба А.А. Фон Лампе. Всего вышло 7 томов.

В Париже в том же 1926 г., почти одновременно с «Белым делом», начал выходить близкий ему по программе журнал «Белый архив». По сути каждый его выпуск являлся сборником материалов по истории войны, революции, большевизма и белого движения. Его редактором являлся полковник генерального штаба Я.М. Лисовой. Журнал просуществовал до 1928 г., вышло три тома.

Целый ряд изданий русского зарубежья был посвящен военно-исторической проблематике. Это связано, прежде всего, с тем, что военной эмиграции наиболее близкой была идея Родины. Кроме того, за рубежом находилась значительная часть военной элиты, многие поколения которой служили в российских вооруженных силах и которая являлась носителем их духа и традиций. С самого начала большевизм поставил целью перековать сознание новой армии, создать на основе марксизма новый подход к истории войн и военного искусства. В Красной Армии шло формирование нового офицерского корпуса, на основе новой коммунистической морали и пролетарской культуры, отрицавших многое из прошлого национального опыта его подготовки и воспитания. Естественно, прошлое русской армии подвергалось глубокой хирургической ампутации. Особенно односторонним был подход к освещению событий гражданской войны и многих проблем первой мировой. Эмиграция многое сделала для того, чтобы восстановить полифоническую целостность русской военной истории, традиций и обычаев армии и флота России, принципов обучения войск и нравственного воспитания воинов, а также выяснить причины, которые поставили русских по разные стороны фронтов.

Достаточно полистать военные газеты и журналы за рубежом после 1920 г., чтобы убедиться в том, что многие русские генералы и офицеры интуитивно следовали этому нравственному призыву. Наряду с фундаментальными исследованиями по истории русской армии и флота генералов В.К. Абданк-Коссовского, А.К. Баиова, А.Д. Болтунова, А.В. Геруа, Н.Н. Головко, Е.В. Масловского и других военных теоретиков, а также глубокими по содержанию мемуарами крупных военачальников А.И. Деникина, Б.В. Геруа, А.П. Грекова страницы периодики заполнены свидетельствами-воспоминаниями офицеров – от подпоручика до полковников. Современное открытие этих статей дало возможность заполнить пробел в нашей военной истории, найти ответы на ряд вопросов, в том числе – как готовить и воспитывать воинов современной российской армии.

Исключительно много материалов по истории первой мировой войны и о белом движении опубликовано в журнале «Вестник общества ветеранов Великой войны в Сан-Франциско». Этот журнал – долгожитель. Его первый номер вышел в 1926 г. За сорок лет, к 1966 г., вышло 234 номера. Издавался журнал на ротаторе, каждая его книжка состояла из 30–40 страниц, кроме одного – №214 от 26 мая 1959 г. – в 60 страниц, посвященного 35-летию существования общества. Редакторами журнала были последовательно: полковник А. Коневега, капитан В. Тихонравов, полковник А. Ефимов. Со второй половины 60-х годов редакция стала состоять из трех членов коллегии. Так, в 1967 г. в ее состав входили полковники Б.И. Попов, А.Г. Ефимов и штабс-ротмистр В.В. Поляков. В журнале публиковались воспоминания участников первой мировой войны и белого движения, документы и исследовательские военно-исторические работы.

Известны 10 номеров журнала «Вестник союза офицеров участников войны», издававшегося в Париже в 1929–1931 гг. Здесь же, но только в 1948 г., вышел первый номер журнала «Русский военно-исторический вестник». Его издателями и редакторами являлись А.К. Савицкий и Ю.А. Топорков. Начиная с третьего номера выпуск журнала продолжал Кружок любителей русской военной старины. Последний номер этого издания – №11 – вышел в 1952 г. Но в следующем, 1953 г., в Париже вышел первый номер журнала «Военно-исторический вестник», издававшийся Любителями русской военной старины. Первые его номера (№1–7) были подписаны Ю.А. Топорковым – одним из редакторов прежнего издания. Таким образом, «Военно-исторический вестник» по праву можно называть преемником «Русского военно-исторического вестника». Новое издание Любителей русской военной старины (в 1963 г. с №22 – Общество ревнителей русской военной старины) выходило два раза в год и просуществовало до 1978 г.

С 1950 по 1958 г. издавался в Нью-Йорке «Вестник совета российского зарубежного воинства». Его редактировал полковник генерального штаба С.Н. Ряснянский.

При том, что русская эмиграционная пресса подвергалась цензуре, военно-историческая тематика меньше всего привлекала внимание его сотрудников. Тем не менее в 1930 г. при финансовой поддержке РОВС и Государственной комиссии в Белграде была основана газета «Русский голос», и была взята под строгий контроль югославскими властями. В программе заявлялось, что это будет национальное, общественное и военное издание, однако в центре внимания газеты были военно-исторические вопросы. Представителем издательской группы по ее выпуску, а также ее редактором являлся полковник генерального штаба В.М. Пронин, участвовавший ранее в издании закрывшегося «Военного сборника». В первой половине 30-х годов в состав редакции «Русского голоса» входил секретарь IV отдела РОВС генерал В.Н. Полтавцев. Материалы в набранном виде представлялись в югославское Пресс-бюро, цензура которого постоянно вычеркивала строки, критиковавшие советский режим, и не допускала к публикации даже объявления о лекциях генерала Н.Н. Головина. Позднее цензура русских изданий была передана в Министерство иностранных дел, и к «Русскому голосу» стали предъявляться еще более жесткие требования. В этих условиях газета стала основное внимание уделять недавнему прошлому России – ее участию в первой мировой войне, белому движению, а также вопросам истории русской армии и флота.

«Часовой». К изданиям универсального типа, т.е. охватывающим широкий круг тем, относится иллюстрированный журнал «Часовой» – самое известное военное издание русской эмиграции, продолжающее выходить и сегодня. Основанный 1 января 1929 г., «Часовой» стал популярнейшим журналом, читаемым всеми русскими эмигрантами. В это значительный вклад внес его бессменный редактор Василий Васильевич Орехов (1896–1990), бывший капитан русской армии, воевавший в Испании на стороне националистов, возглавляемых генералом М.Ф. Франко, автор ряда статей и очерков об участии русских эмигрантов в испанской гражданской войне, опубликованных в «Часовом» и других изданиях. В «Часовом» сотрудничали Е. Таруский, П.Г. Архангельский, С.К. Терешенко, В.В. Полянский. На его страницах печатались Б. Зайцев, И. Шмелев, И. Бунин, Н. Головин, А. Фон Лампе, Н. Берберова, В. Вейдле и другие известные писатели, военные, журналисты, политики, ученые. Журнал живо откликался на все события в мире, причем военным событиям и известиям из России отдавалось значительное предпочтение.

Журнал выходит с призывом «За родину, честь и свободу!». После второй мировой войны «Часовой» стал органом Российского национального объединения. Он выпускается ежемесячно на 24–32 страницах, все материалы группируются в нескольких постоянных отделах (военном, военно-морском, политическом, литературно-историческом, хроники) и рубриках: «Экран международных событий», «Мысли белогвардейца», «Книжная полка», «Короткие новости». На последних страницах каждого номера публикуются заметки о юбилеях в жизни ветеранов белого движения, а также расположена колонка «Незабытые могилы» с сообщениями о солдатах России, почивших вдали от нее – в Австрии, Аргентине, США, Франции... Последняя страница отведена для рекламы и объявлений.

Первая страница «Часового», как правило, была иллюстрированная. Например, в №7 за 1977 г. под «шапкой» «Хочешь мира, готовься к войне!» помещен снимок с маневров Советской Армии. Кстати, для информирования читателей об основных событиях в СССР редакция журнала использовала материалы ТАСС и газеты «Красная звезда». За многие годы существования журнала его редакция практически не прекращала разоблачения коммунистического режима в советской стране. В этом легко убедиться, ознакомившись с содержанием отдельных номеров «Часового». Например, из материалов, опубликованных в №462, вышедшем в декабре 1964 г., читатель узнавал о процессе «дехрущевизации» в СССР – замене руководителей-«хрущевцев» новыми людьми – «брежневцами»; о тупике советской экономики; о необходимости закупки хлеба за границей и других событиях в СССР. В этом же номере опубликована статья постоянного автора журнала – специалиста по СССР П. Кружина «Техника дворцового переворота», в которой довольно подробно рассказывалось о том, как происходил процесс отстранения от власти Н.С. Хрущева (с. 3–7).

Практиковалась публикация материалов, приуроченных к каким-либо важным датам в истории России и ее вооруженных сил. Много места в «Часовом» занимают статьи исследовательского характера по истории военного искусства и современным концепциям вооруженной борьбы.

Материалы «Литературно-исторического отдела» также подбираются на военно-историческую тему. Например, в пятом и шестом номерах «Часового» за 1964 г. были опубликованы главы из романа И. Шмелева «Солдаты», а также воспоминания воинов белого движения, стихи, авторами которых были и поэты, проживающие в СССР. Так, в одном из номеров 60-х годов «Часовой» познакомил читателей со стихами Булата Окуджавы, рассказал о самом поэте, который в 1942 г. ушел добровольцем на фронт.

На рубеже 60–70-х годов к «Часовому» издавалось приложение «Информационный бюллетень РНО» с призывом: «Распространяйте наш бюллетень, передавайте его для чтения нашим людям». Его статьи имели четко выраженную пропагандистскую направленность и призывали читателей к свержению «ига коммунизма в СССР».

Следует заметить, что редакция «Часового» внимательно следила за военной литературой и помещала рецензии на многие новые книги, издаваемые в СССР. Особенно активно «Часовой» откликался на мемуары советских военачальников, активно издаваемы в 60–70-е годы. Их авторы подчеркивали достижения советского военного искусства в годы Великой Отечественной войны, но в то же время профессионально замечали недостатки и ошибки в проведении операций, указывали на их причины.

За шесть десятилетий (1929–1988) вышло без малого семьсот номеров «Часового», в которых содержатся тысячи статей, заметок, рецензий по широкому спектру военной проблематики. Среди авторов – весь цвет военной публицистики русской эмиграции. «Отойдя, в силу наших несчастных обстоятельств, далеко от военного дела... мы приближаемся к нему, листая “Часовой”», – писал П.Н. Краснов. Подчеркивая нравственный аспект, А.А. Керсновский восклицал: «...“Часовой” спас от моральной гибели тысячу лучших русских офицеров, вновь воспламенив им сердца, вернув им смысл к существованию (а кое-кого из отчаявшихся и от физической смерти). Заслуга перед Русской армией не меньшая, чем выигранное генеральное сражение масштаба Луцкого прорыва»[127].

Пятнадцать лет выходил «Царский вестник» (1925–1940 гг., до 1928 г. – «Русский военный вестник») под редакцией Н.П. Рклицкого. Издание, начавшее путь как печатный орган Совета объединенных офицерских обществ (Югославия), постепенно политизировалось и, пройдя соблазн евразийства, стало на позиции «Православия и самодержавия». Однако по содержанию оно наполовину оставалось военным. Главной особенностью еженедельника было доминирование на его страницах русского военного публициста А.А. Керсновского, который обладал самобытным, динамичным литературным стилем. Признание он получил с первых же публикаций в 1927 г. на страницах этого издания, ставшего для него главной «кафедрой» почти на пятнадцать лет. Его материалы (сотни военно-политических статей, аналитические обзоры, переводы, книги) всегда вызывали живой интерес читателей и неоднократно – полемику на страницах военных журналов. Им написано около десяти книг, но при его жизни удалось издать лишь четырехтомную «Историю Русской армии» и «Философию войны», где перечислены основы военного возрождения России: самобытность, приоритет духа и качества, религиозность и национальная гордость, сознательное отношение к делу, инициатива «снизу» и поддержка «сверху» и др. В этом «ренессансе» Керсновский видел необходимейшее условие воссоздания нашей государственной мощи. К нему, по убеждению его издателя П.Н. Рклицкого, приложимы слова, сказанные когда-то о Пушкине: «...явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа и пророческое».

 

Военно-морская печать русского зарубежья

 

В царской России каждый вид вооруженных сил и основные рода войск имели свои периодические издания. Особенно разнообразны они были во флоте. Начало собственно военной печати в России и было положено изданием «Морских записок, или Собрания всякого рода касающихся вообще до мореплавания сочинений и переводов» (СПб., 1800–1807 гг.). На смену им пришли «Записки, издаваемые Государственным Адмиралтейским департаментом, относящиеся к мореплаванию, наукам и словесности» (СПб., 1807–1827 гг.). С 1828 г. морская тематика освещалась в «Записках Ученого комитета морского штаба», а в 1848 г. Морской ученый комитет стал издавать «Морской сборник», который выходит и поныне, являясь журналом ВМФ России. Существовали и другие журналы по военно-морской тематике: «Известия по минному делу» (СПб., 1886–1916 гг.), «Записки по гидрографии» (СПб., 1887–1917 гг.), «Вестник общества морских инженеров» (СПб., 1898–1915 гг.), ежегодный сборник «Известия по подводному плаванию» (Либава, 1907–1916 гг.) и др. Таким образом, флотская печать имела самую богатую историю и разностороннюю специализацию, а морские офицеры являлись не только самой читающей публикой, но многие из них были и авторами своих изданий, журналистами.

Оказавшись за границей, морское воинство возродило издательскую деятельность. Первая такая попытка была предпринята в Бизерте (французская база в Тунисе), где базировалась русская эскадра. Здесь в июне 1921 г. начал выходить журнал «Морской сборник». Его основателем и редактором стал капитан второго ранга Нестор Александрович Монастырев, посвятивший флоту всю свою жизнь, не раз выступавший со статьями в военно-морских журналах, автор монографии «В Черном море 1912–1920 гг.» и ряда книг по истории флота. «Морской сборник» печатался на ротаторе, последний номер журнала – тридцать первый – вышел в 1924 г. также в Бизерте, а затем в Белграде. Ежемесячно с января по апрель 1922 г. издавался «Журнал кружка морского училища».

Выпускались военно-морские издания и в других центрах русской эмиграции. Так, в Чехословакии в г. Брно мичман П.В. Репин с 1925 по 1927 г. издавал ежемесячный морской журнал «Звено». Он выходил в одном экземпляре, передавался из рук в руки. Всего был подготовлен 21 выпуск. В 1928–1931 гг. в Чехословакии капитан первого ранга Я.И. Подгорный организовал выпуск «Зарубежного морского сборника». Журнал преимущественно публиковал исторические статьи о прошлом русского флота, очерки о русских мореплавателях, материалы по различным отраслям морского дела. Было выпущено тринадцать номеров.

В Париже корабельные гардемарины Н. Цветков и А. Покотилов с ноября 1927 по апрель 1928 г. выпустили два номера журнала «Сигнал». Там же в 1934 г. 7-й Военно-морской очаг союза младоросов издал один номер журнала «Норд-Ост 23». Более солидно было поставлено издание «Записок военно-морского исторического кружка». Этот журнал выходил в Париже с апреля 1931 по апрель 1937 г. Редактировал его старший лейтенант М.О. фон Кубе, автор ряда статей об эпопее Дунайской речной флотилии в первую мировую войну. Всего вышло восемь выпусков.

Несколько позднее издания русских военно-морских журналов появились в США. Начало этому положил «Вахтенный журнал», который выпускался морским издательством при Кают-компании в Сан-Франциско с января 1938 по декабрь 1939 г. За это время редакция, возглавляемая Ю.М. Горденевым, бывшим офицером российского флота, подготовила и выпустила девять номеров журнала. Там же с 15 апреля 1952 г. начали издаваться «Бюллетени Общества офицеров Российского императорского флота». Выпускались они до конца 60-х годов (известен №114 от 25 декабря 1967 г.). Здесь публиковались статьи о жизни российских морских офицеров в США, деятельности их Общества, списки и фотографии воинов флота, которые оказались за рубежом, сообщалось об их судьбе.

В Нью-Йорке выходил журнал «Морские записки». Его издавало Общество бывших русских морских офицеров в Америке. Долгие годы редактором «Морских записок» являлся барон Г.Н. Таубе, бывший старший лейтенант флота, автор исторического исследования «Описания действий гвардейского экипажа на суше и на море в войну 1914–1917 гг.», отрывки из которого печатались в «Морских записках». Журнал публиковал статьи об участии русского флота в минувших войнах, о военном кораблестроении, дальних плаваниях, а также воспоминания бывших офицеров российского флота, очерки и сообщения об их жизни за рубежом.

К знаменательным датам Общества бывших русских морских офицеров в Америке издавались специальные выпуски «Морских записок». Так, в 1943 г., к 20-летию существования Общества в Нью-Йорке вышел номер на 80 страницах и с иллюстрированной вкладкой на восьми отдельных листах. Журнал существовал долгие годы (известен его 59-й номер, выпущенный в 1967 г.).

С 1927 г. военно-морская тематика широко освещалась в «Морском журнале» – издании Кают-компании в Праге. С ноября 1927 г. он выходил ежемесячно; осенью 1939 г. издан его 140-й номер. С 1940 г. журнал выходил нерегулярно. Основателем «Морского журнала» и долгое время его бессменным редактором являлся Михаил Сергеевич Стахевич, бывший лейтенант российского флота, автор монографии «Полярная экспедиция лейтенанта А.В. Колчака в 1903 году», изданной в Праге в 1933 г., а до этого публиковавшейся в «Морском журнале».

Будучи редактором «Морского журнала», М.С. Стахевич обратился к бывшим офицерам российского флота с предложением свести труды, написанные ими, в «Русскую морскую зарубежную библиотеку». Обращение получило поддержку авторов и создателей.

Под №1 в серии «Русская зарубежная морская библиотека» вышла книга капитана первого ранга Г.К. Графа «На Новике». В ней изложена история Балтийского флота в первую мировую войну и революцию. Под №2 – труд генерал-лейтенанта Н.Н. Головина и контр-адмирала А.Д. Бубнова «Тихоокеанская проблема в XX веке». Последними в серии под №80 значатся «Морские рассказы» Н.П. Солодкова, изданные в Париже в 1968 г.

Статьи по морской тематике публиковались и в журналах «Армия и флот», «Военная быль» и многих других. В них широко освещались морские сражения русского флота, подвиги моряков, рассказывалось об адмиралах Ф. Ушакове, П. Нахимове, С. Грейге и других выдающихся флотоводцах.

Попыталось организовать выпуск своего органа и Общество офицеров-артиллеристов. В 1927 г. это военное сообщество начало издание «Артиллерийского журнала». Он выходил в Париже, печатал статьи, воспоминания, письма о жизни русских офицеров-артиллеристов. Публиковалось также много материалов о боевой службе артиллерии в прошедших войнах. Редактором-издателем журнала являлся А.А. Андреев, ответственным секретарем редакции – А.С. Олехнович. Десять номеров журнала издано литографским способом капитаном А. Любищевым и двенадцать типографским.

Следует заметить, что артиллерийская тематика широко освещалась во многих военных изданиях русского зарубежья, причем особое внимание уделялось вопросам использования этого рода войск в минувшие войны, освещались подвиги батарейцев, печатались воспоминания офицеров. Возможно поэтому «Артиллерийский журнал» стал выходить все реже и вскоре прекратил свое существование.

Также попыталось иметь свое издание Общество офицеров Русского воздушного флота, созданное в Югославии. В 1923 г. им был выпущен «Авиационный бюллетень». Однако дальнейших выпусков этого издания не последовало.

 

Пресса военных объединений эмиграции

 

Во время русско-японской войны, а затем в период первой мировой войны в русских войсках издавались фронтовые газеты, а затем они появились и в отдельных армиях. Русское военное командование уделяло внимание информированию личного состава частей и соединений, воевавших за пределами России. В 1916 г. на Западный фронт был отправлен Экспедиционный корпус. В течение этого и следующего годов при его штабе издавалась газета «Русский солдат во Франции». С 12 июля 1917 по 20 августа 1920 г. она продолжала выходить под названием «Русский солдат-гражданин во Франции». Материально поддерживал ее издание американский «Союз христианской молодежи», оказавший колоссальную поддержку культурной жизни русской эмиграции. В начале 1916 г. войска Кавказского фронта во взаимодействии с силами Черноморского флота овладели турецким городом-портом Трапезундом и превратили его в базу снабжения армии и флота. «Трапезундский военный листок», ежедневно выходивший здесь на протяжении 1916–1917 гг., помещал информацию о ходе военных действий и событиях в России.

Таким образом, газеты «Русский солдат во Франции» и «Трапезундский военный листок» явились первыми русскими военными изданиями за рубежом. Стремление иметь подобные издания сохранилось у русских военных и после их исхода за рубеж. В частности, к таким изданиям относится газета «Первопроходник», выходившая в Белграде в 1928–1938 гг. Это был орган правления участников Первого кубанского похода. Ветераны этого похода имели свои издания и в других центрах русской эмиграции. Так, в городе Виллах (Австрия) в 1948–1962 гг. издавались «Информационные листы» Главного правления союза участников Первого кубанского похода. В Калифорнии (США) в 1961–1968 гг. вышло 78 номеров журнала «Вестник первопроходника». Журнал печатался на ротаторе в Лос-Анджелесе. В этих изданиях освещалась история белых армий и Первого кубанского похода, рассказывалось о жизни и службе его участников, некоторые номера иллюстрировались схемами, снимками и рисунками.

Подобные издания были и у Общества галлиполийцев. В 20–30-е годы в Праге издавался журнал «Информация юго-восточного отдела Общества галлиполийцев». Он печатался на ротаторе, вышло около ста номеров. Более продолжительное время выпускался журнал «Перекличка». Его издавал отдел Общества галлиполийцев в США. Журнал выходил ежемесячно, редактировался коллегией. Последний известный номер – 187/188 за март-апрель 1968 г. Есть сведения, что журнал выходил и в 70-е годы.

В 60-е годы в Нью-Йорке издавался ежемесячный бюллетень «Корпусник» – орган Союза чинов русского экспедиционного корпуса, воевавшего в первую мировую войну на Западном фронте. Он выходил на одном листе и выполнял задачу объединения ветеранов корпуса, освещал их жизнь, прошлое, публикуя письма с воспоминаниями.

В 20-е годы издавался журнал «Крестный путь» участников перехода через Байкал в 1920 г. В 1960 г. в Сан-Франциско (США) вышел первый номер журнала «Поход», изданный Союзом участников Великого сибирского похода. Однако последующих выпусков журнала не появилось. В Париже выпускался «Вестник гвардейского объединения». Журнал печатался на ротаторе объемом 30 страниц, но выходил нерегулярно. Известны его номера: шестой – 1959 г., двенадцатый – 1963 г., шестнадцатый – 1966 г.

Многочисленными были газеты и журналы бригадных, полковых, батальонных и дивизионных объединений. Среди них более известными являются газета Дроздовского артиллерийского дивизиона «Веселые бомбы», выпускавшаяся в Галлиполи в 1921 г.; «Летопись эриванцев за рубежом», «Эриванская летопись», «Летопись временных лет» – издания союза эриванцев, выходившие в 30–40-е годы в Париже; там же в эти же годы издавался «Осведомитель лейб-егерей» под редакцией капитана В.А. Каменского. После второй мировой войны издание «Осведомителя лейб-егерей» было возобновлено.

Также в Париже в 1928–1929 гг. выходил журнал «Павловец», а с 1931 г. – «Бюллетень Объединения лейб-гвардии московского полка», выпуск которого продолжался в 60-е годы.

К долгожителям относятся и такие полковые издания, как «Вестник кавалергардской семьи» (1938–1968), «Вестник конногвардейского объединения» (1953–1967). Ветераны первых полков русской регулярной армии, созданных Петром I – Преображенского и Семеновского, также имели свои журналы. Союз преображенцев выпускал в 1936–1939 гг. «Преображенскую хронику». Она издавалась под редакцией флигель-адъютанта полковника В.В. Свечина. Далее выходило «Оповещение службы связи Союза преображенцев» под редакцией графа Д.С. Татищева. Последний его номер выпущен в 1959 г. Правление Общества офицеров лейб-гвардии Семеновского полка издавало «Семеновские бюллетени». Они выходили с 1923 г., но нерегулярно, с большой задержкой. Известны последние номера семеновского издания, выпущенные в конце 60-х годов.

Большинство таких журналов и газет печатались на ротаторе, выходили один-два раза в год, а то и реже – к знаменательным датам в истории воинских частей. Цель подобных изданий – поддержание связи между ветеранами родного полка и сохранение его памяти. В журналах и газетах военных объединений публиковались сведения о жизни членов этих сообществ за рубежом, воспоминания о мирной жизни полка, его обычаях и традициях, подвигах его солдат и офицеров в кампаниях XVII–XIX вв., сражениях первой мировой войны, об участии в белом движении. Издавались они во многих странах до 1980-х годов.

 

Журналы кадетских и юнкерских сообществ

 

Многочисленные журналы, издаваемые объединениями юнкеров и кадетов: «Досуг одесского кадета», «Досуг московского кадета», «Кадетская заря», «Кадет-сибиряк – Александровец», «Кадеты» и др. По своему объему (от десяти до тридцати страниц) и названию они похожи на журналы, которые выходили в военно-учебных заведениях России с 1902 г: «Досуги константиновцев» (Константиновское артиллерийское училище), «Журнал Николаевского инженерного училища» и др. В дореволюционные годы они способствовали сплоченности и взаимовыручке будущих офицеров, воспитанию любви к профессии, гордости за свое военно-учебное заведение и стремлению с честью нести звание его выпускника. Эти качества и объединяли бывших юнкеров и кадетов в эмиграции в одну семью, в которой легче было преодолевать трудности. Не случайно один из первых журналов кадетских объединений в Югославии 1920-х годов назывался «Семейные вечера». Его выпускали воспитанники Крымского кадетского корпуса. Он имел объем 28 страниц и освещал жизнь бывших кадетов в эмиграции, рассказывал о боевом прошлом армии России, публиковал первые литературные опыты своих читателей.

В Югославии в 20-е годы находились и многие выпускники Михайловского артиллерийского училища. Их объединение издавало иллюстрированный сборник «Михайловцы». Его выпуски были редки, однако их объем доходил до 150 страниц. В основном это были воспоминания бывших юнкеров.

Исключительно оригинальным изданием был «Кадетский голос из провинции». Выходил он с февраля 1942 по декабрь 1967 г. в городе Риуперу (Франция) в небольшом количестве экземпляров из-за того, что писался от руки и размножался фотографическим способом. Издавал и редактировал журнал бывший корнет С.Г. Двигубский. Он же являлся автором ряда публикаций. В «Кадетском голосе из провинции» публиковалось много рассказов, юморесок и рисунков из быта и жизни кадетских корпусов в России. Воспоминания о юнкерском и кадетском периоде жизни – основная тема большинства изданий выпускников военно-учебных заведений. Особенно богато эта тема была представлена в журнале «Суворовцы» – органе Объединения кадетов Суворовского кадетского корпуса 1950-х гг. На его страницах помещался богатый материал о традициях, обычаях, жизни и системе обучения и воспитания будущих офицеров этого военно-учебного заведения, публиковались списки выпускников по классам и отделениям, а также много места отводилось для рассказа об их дальнейшей службе в различных частях русской армии.

В изданиях общекадетских объединений, таких, как «Кадетское письмо» (орган объединения кадет в Аргентине), «Информация Генерального секретариата Союза российских корпусов», «Кадет» (издание Союза российских кадетских корпусов в Париже) помимо отражения прошлого военно-учебных заведений России и жизни их выпускников в эмиграции значительное место занимали материалы на общественно-политические темы.

Кроме журнальных, были и газетные кадетские и юнкерские периодические издания. Одно из них – орган объединения юнкеров Александровского военного училища «Александровец» – ежемесячный листок, издававшийся генералом А.А. Курбатовым в Варне (Болгария), первый номер вышел в январе 1928 г., а последний (№55) – в июле 1932 г. Его выпуск был возобновлен в 1965 г. в Париже полковником Свистун-Ждановичем в виде большой иллюстрированной газеты. Однако выпуском первого номера парижского «Александровца» его издание и завершилось. В основном газета содержала воспоминания бывших юнкеров, в которых отражались их переживания за судьбу России.

Более широкой является тематика ежемесячной военно-национальной газеты «Вестник», издававшейся общекадетским объединением во Франции под редакцией бывшего лейтенанта А.А. Геринга. Ее первый номер вышел 24 декабря 1950 г. на ротаторе, затем с 1957 г. газета выпускается в типографии. «Вестник» отражал жизнь общекадетских объединений по всем странам мира. Одно время, в течение почти трех лет, он являлся органом Совета общекадетских объединений за рубежом. Газета печатается в Париже.

Там же, в Париже, в 1952–1974 гг. выходил еще один орган общекадетского объединения во Франции – военно-исторический, литературный иллюстрированный журнал «Военная быль». Его основателем и бессменным редактором также являлся А.А. Геринг. Журнал выходил шесть раз в год на 48 страницах тиражом в одну тысячу экземпляров.

В первом номере «Военной были» заявлялось, что «задачей журнала является изучение и восстановление в памяти истории и быта Российской императорской армии и флота для сохранения о них памяти в грядущем потомстве». Основными отделами журнала стали: забытые страницы русской истории; полководцы России; военные эпизоды; воспоминания; военная геральдика; жизнь кадетов; хроника кадетской жизни; подвиги; знаменательные даты.

«Военная быль» также выпускала книги и брошюры «Военно-исторической библиотеки», в которой издаются труды П.В. Пашкова «Ордена и знаки отличия гражданской войны», Е. Молло «Русское холодное оружие XIX века», «Русское холодное оружие эпохи императора Николая II», «Русские офицерские знаки», «Русские орденские знаки XVIII века», П.К. Кондзеровского «В Ставке Верховного», В.П. Ягелло «Княжеконстантиновцы», П.А. Нечаева «Алексеевское военное училище», К.М. Перепеловского «Киевское великого князя Константина Константиновича военное училище», «Письма А.В. Суворова к принцу Нассау-Зиген», В. Альмендигера «Симферопольский офицерский полк» и др. Тематика этих изданий дает представление о содержании «Военной были» – отрывки из них предварительно публиковались в журнале. Многие книги «Военно-исторической библиотеки “Военной были”» переизданы в современной России и пользуются большой популярностью у читателей (особенно исследования Е. Молло и П.В. Пашкова).

«Военная быль» в 60–80-е годы становится после «Часового» вторым самым известным журналом, ориентированным на русское военное зарубежье. Он рассылается в США, Австралию, Бразилию, Аргентину и многие другие страны.

 

Казачья пресса

 

Отдельным пластом русской зарубежной военной периодики являются издания казачьей эмиграции. Их исход из России после антибольшевистского движения был массовым – опасаясь преследований, около 200 тысяч казаков были вынуждены уйти за границу. Первоначально казаки, как и все военные эмигранты, располагались лагерями. Самые большие лагеря эвакуированных из Крыма казаков были в поселке Кабаджа близ Стамбула и на острове Лемносе (Греция).

В этот тяжелый период, когда казаки жили в тесных сколоченных бараках, не хватало продуктов и медикаментов, многие умирали от болезней, на острове Лемносе начали издаваться первые зарубежные казачьи периодические издания. Это были: «Информационный бюллетень штаба кубанского казачьего корпуса», выходивший еженедельно с ноября 1920 по ноябрь 1921 г.; «Информационный листок донского лагеря на острове Лемносе» (с декабря 1920 по февраль 1922 г.; вышло 56 номеров); «Вестник донского лагеря на острове Лемнос» (с марта по декабрь 1921 г., вышло 52 номера); «Атаманец» – рукописный журнал юнкеров Атаманского военного училища (1920–1921 гг., вышло 18 номеров); «Барабан» – юнкеров Кубанского военного училища (1920–1921 гг.); «Дон» – группы донцов бригады полковника Арканцева (1921 г., вышло 9 номеров); «Кубанец» – юнкеров Кубанского военного училища (1921 г., вышло 12 номеров); «Сын изгнания» – донских юнкеров (1922 г., вышло 6 номеров).

В 1920–1921 гг. казачья периодика возникает и в других местах эмиграции – журнал «Донской маяк» выходил в лагере Кабаджа (Турция); «Донец на чужбине» выпускали воспитанники Донского кадетского корпуса в Египте (после перевода корпуса в Югославию журнал назывался «Донец», в течение 1922–1928 гг. вышел 21 номер); рукописный журнал «Казак на чужбине» издавался казаками-гимназистами старших классов русской гимназии в Шумене (Болгария); еще один журнал «Казак на чужбине» начал выпускаться Донской студенческой станицей в Праге, но после выхода первого номера он стал называться «Казачий сполох».

В лагерях Кабаджа и Лемноса часть казаков в поисках средств к существованию завербовались во французский иностранный легион, где хорошо себя зарекомендовали. К 1921 г. в иностранном легионе служило около 3 тыс. казаков. В это же время 1 тыс. казаков положила начало поселению в Новом Свете, переехав в Бразилию. Тогда же начался и процесс переселения на Балканы. В 1928 г. в Болгарии (г. Пловдив) прошел первый Большой круг Дона, Кубани и Терека в изгнании. На нем было принято считать центром казачьего движения Прагу, где в тот момент сконцентрировались основные интеллектуальные силы казаков во главе с историком Ф. Щербиной. Часть казачьих офицеров переселилась в Югославию, создала лесопромышленное предприятие, что обеспечило рабочие места многим казакам. Лидерами движения в начале 20-х годов было принято решение о создании станиц в Болгарии. Здесь, на Балканах и возникает основная сеть казачьей периодики.

Казачество в России разделялось на 11 войск, которые после февраля 1917 г. стали вновь управляться избираемыми на кругах атаманами. Это разделение по войскам сохранилось и за рубежом, что привело только на одном острове Лемносе к изданию аналогичных изданий для представителей Донского, Кубанского и других войск казачества. Такая войсковая периодика развивалась и дальше несмотря на расселение казаков по многим странам. Так, в 20-е годы кубанской и терской канцеляриями в Белграде издавалась ежемесячная газета «Кавказский казак», основным содержанием которой была информация о жизни казачества за рубежом. С расселением кавказских казаков на американском континенте для них кубанской канцелярией начал выпускаться информационный листок «Казак». Вестник с таким же названием издавался в 1933–1934 гг. донским атаманом генералом А.П. Богаевским в Париже. Официальным органом Донского войска являлось «Казачье слово». Он выпускался в Софии с января 1922 г., затем после него с января 1923 г. стали выходить «Казачьи думы» под редакцией С. Пинуса. Вышло 49 номеров этого издания и затем его продолжением явился парижский «Информационный листок Объединенного совета Дона, Кубани и Терека». Он начал издаваться в марте 1924 г., а с 1926 г. его преемником стал «Вестник Казачьего союза», выходивший до 30-х годов.

Эволюция этого издания свидетельствует о стремлении зарубежного русского казачества к объединению, сплочению своих сил. Существовали и другие общеказачьи газеты и журналы. Многие из них выходили во Франции, где поселилась большая группа казаков. Так, в 1923–1924 гг. в Париже выходило «Казачье слово» – орган общеказачьего объединения в Париже. Позднее, в 1929–1930 гг. продолжением этого издания стало «Казачье объединение для борьбы за Родину». Издание это было необычного формата – размера письма, что делало его удобным для рассылки в почтовых конвертах. Здесь же, в Париже, в 1939 г. начинает издаваться и рассылаться «Казачий альманах». Его выпускала группа казаков-литераторов, из которых в редколлегию входили профессиональные публицисты П.В. Гусев, В.С. Крючков, Н.Н. Туроверов. Альманах стремился к объединению казаков-писателей, поэтов и художников, но, к сожалению, попытка эта не увенчалась успехом – «Казачий альманах» издавался только в течение года.

Богатство казачьей периодики «русского Парижа» поражает. Здесь в 20–40-е годы издавались газеты «Казачье единство», «Станица», журналы «Кубанское казачество», «Казачий журнал», «Кубанская старина и современность». Особой популярностью пользовался ежемесячный журнал «Россия», издававшийся Е.Д. Коноваловым. Многие его материалы освещали историю как всей России, так и отдельных его групп и войск. Выпускались специальные выпуски журнала, которые рассказывали об особенностях, традициях и обычаях казачества Дона, Терека, Сибири и т.п. Так, №1 журнала был посвящен истории казачества России в целом, а №7 – войску кубанскому, №11 – терскому войску. В Париже издавались газеты и журналы полковых объединений казаков, среди которых наиболее известен «Вестник Общества атаманцев». Он выходил раз в год с 1931 по 1938 г.

Продолжалось освоение казаками американского континента. С разрешения Перуанского правительства 500 казачьих семей переселились в республику Перу. Казаков поместили по реке Апуримак. Каждой семье было выделено по 75 акров земли, а неженатым – по 25 акров. В результате к августу 1929 г. возникли две казачьи станицы в районах Тамбо и Монтаньч. Казаки занимались фермерством и защищали местное население от набегов индейцев. С этой целью перуанское правительство специально субсидировало казаков и снабжало их огнестрельным оружием. Казачья жизнь получала широкое освещение в местной казачьей прессе.

Значительной была эмиграция казачества в Маньчжурии и Китае. В частности, после гражданской войны сюда ушли многие уральские казаки во главе с атаманом B.C. Толстовым, а также оренбургским атаманом А.И. Дутовым. Они совершили тяжелый переход через пустыни Средней Азии в Китай, где разместились в г. Сюйузин (Восточный Туркестан), а также в Харбине и Шанхае. Часть казаков так и жила в Китае до 40-х годов. Здесь издавалось восемь казачьих журналов – от «Атаманского клича» и «Енисейских казаков» до «Зова казака» и «Россия и казачество». Точно определить период выхода ряда казачьих журналов очень трудно, так как сохранились только единичные номера этих изданий. Так, известен только один выпуск «Енисейских казаков», помеченный 1940 г., но без номера. Он издавался енисейской зарубежной станицей в Харбине. «Зов казака» выпускал штаб Союза казака на Дальнем Востоке под редакцией Л.Л. Черного, местом издания помечено: «Харбин, Маньчжу-Ди-Го». Сохранился один экземпляр журнала за 1938 г., также без указания номера.

 

Военная журналистика в период второй мировой войны

(1939-1945 гг.)

 

Значительные изменения в военной журналистике русского зарубежья произошли с началом второй мировой войны. Нападение Германии на СССР в 1941 г. внесло раскол в русскую эмиграцию. Часть ее выступила в поддержку Германии под лозунгом освобождения русского народа от большевистского ига и сотрудничала с вермахтом. Другая часть, патриотически настроенная, отказалась от предложений немцев пойти к ним на службу. Многие русские участвовали в рядах Сопротивления, в партизанском движении. Русские военные издания во Франции, Югославии, Чехословакии и других странах, захваченных Германией, перестали выходить, так как германские оккупационные власти приостановили деятельность организаций, издававших их.

В 1941 г. после нападения Германии на СССР по инициативе начальника русского бюро в Югославии началось формирование отдельного русского корпуса, переименованного затем в русскую охранную группу. Более 30% контингента корпуса (охранной группы) составили казаки, осевшие в 20-е годы в Югославии и Болгарии. 10% от общего числа добровольцев составляла русская молодежь, выросшая вдали от родины. Русская охранная группа была включена в состав вермахта с переименованием в русский охранный корпус, который в сентябре 1944 г. насчитывал свыше 11 тысяч человек. Главная задача корпуса состояла в охране шахт, путей сообщения и других военно-хозяйственных объектов. С начала 1944 г. части корпуса сдерживали наступление югославских партизан И.Б. Тито, а с осени отражали наступление войск советской 57-й армии, неся при этом большие потери. Казаки также служили вместе с другими эмигрантами в добровольческом полку СС «Варяг», в русской национальной народной армии и ряде других формирований, воевавших на стороне фашистской Германии.

Для казачьих частей, входивших в германскую армию, издавались газеты и журналы. В первой казачьей дивизии русского корпуса выходила еженедельная газета «Казачий клич» (известен только один ее номер – 10 марта 1944 г.). Двухнедельный общеказачий журнал «На казачьем посту» издавался для всех казаков, воевавших на стороне Германии. К ноябрю 1944 г. вышло 37 номеров этого издания.

В российской освободительной армии (РОА) выходили газеты «Заря», «Доброволец» и «Боевой путь», которые предназначались для распространения не только в РОА и русском корпусе, но и среди советских войск и населения. Впрочем, «первоначально власовское движение было задумано немцами как чисто пропагандистская акция. Это было то, что теперь принято называть холодной войной или психологической стратегией», – вспоминает М. Китаев, один из тех, кто работал в объединенной редакции этих трех газет[128].

До создания газет при штабе генерала А.А. Власова издавались листовки. Рабочий аппарат для новой акции подбирал главный редактор всей власовской прессы Мелентий Зыков. Его М. Китаев называет «подлинным начальником штаба идеологической войны». Это был опытный пропагандист, и чтобы привлечь в РОА людей, он сообщал им, что речь идет о деле, которое возглавляет герой обороны Москвы генерал А.А. Власов.

С первых номеров «Зари», «Добровольца» и «Боевого пути» в листовках, которые выпускала объединенная редакция, пропагандировалась программа власовского движения, где подчеркивалось, что оно представляет собой демократическое объединение, которое призывает всех к борьбе за свободу. Тираж «Зари» вначале дошел до 50 тысяч, а потом печаталось до 200 тысяч. Отдельные номера печатались тиражом 600 тысяч, а газета с выступлениями А.А. Власова выходила миллионными тиражами. В первое время редактором «Зари» являлся генерал В. Благовещенский.

Власовских пропагандистов идеологически направляли немцы и консультанты по русскому вопросу, состоявшие в большинстве из старых эмигрантов монархического направления. Идеология сводилась к пропаганде реставрации в России дореволюционного режима при ведущей роли Германии. Отторжение от России части областей и национальных республик обходилось молчанием. Первые листовки с этими мотивами не имели успеха, поэтому в созданных газетах были напечатаны крупным шрифтом слова Власова: «Советская власть меня ничем не обидела».

Таким образом, пропаганда РОА решила показать, что борьба ведется не из-за личных обид, не из-за удовлетворения чувства мести, а из-за изменения политического режима, от которого плохо всему народу. В связи с этим основной тезис пропаганды «Зари», «Добровольца» и «Боевого пути» был таков: «В народной революции 1917 г. февральской и октябрьской, а также в гражданской войне, народ в борьбе со старым монархическим режимом завоевал демократические свободы, вполне обеспечивающие ему дальнейшее свободное развитие. Все достижения народной революции шаг за шагом были отняты большевиками. Поэтому мы и начинаем борьбу за отнятые достижения народной революции, против тех, кто эти завоевания отнял, т.е. против большевиков. Но в самом начале мы должны сказать, что не только большевики – наши враги. Наши враги также те, на кого обрушились удары народной революции 1917 г., – сторонники самодержавия, сторонники неограниченной монархии». И, чтобы привлечь многочисленных советских военнопленных, потеряв при этом не столь значительное число эмигрантов-монархистов, Власов заявил: «Никакой реставрации».

В своих статьях власовская печать говорила, что не должна иметь места не только реставрация монархизма, но и Временного правительства. Объяснялось, что жизнь новой России должна быть построена, исходя из тех изменений, плохих и хороших, которые произошли за время власти большевиков. Это вовсе не означало отрицательного отношения «власовского движения» к политике Временного правительства, наоборот, многие задуманные тогда реформы Власов обещал осуществить.

Следует заметить, что власовская печать тогда уже сделала несколько шагов вперед в сравнении с фашистской и враждебно настроенной к СССР русской эмигрантской прессой. Это, прежде всего, относится к вопросу отношения к советской власти, к которой они подходили по упрощенной формуле: раз большевизм, значит – чушь. На первом этапе пропаганда власовского движения не отрицала кое-чего хорошего, что сделали большевики, так как отрицание этого не умножало его ряды и не усиливало их позиции. Например, «Заря» не отрицала успехов индустриализации, проведенной под руководством большевиков. Но «Заря» показывала, что, во-первых, индустриализация эта проведена на костях народа, во-вторых, неумело, непродуктивно. За это, утверждала газета, большевики должны понести ответственность.

Более чем через два десятилетия доктор М. Китаев, бывший сотрудник объединенной редакции власовских газет, писал: «Отрицание объективно существующего, отрицание фактов ведет к неправильной оценке противника, его сил и возможностей, а, следовательно, в конечном счете, к поражению. Следует не отрицать положительных достижений большевиков, но вскрыть их сущность, показать, как и почему это произошло и чего это стоило народу».

«Заря» и другие издания РОА связывали власовское движение с историческими попытками российского народа бороться за свободу. При этом подчеркивалось, что этому движению близка всякая борьба за свободу и безразличен вопрос о том, от какого класса исходила инициатива этой борьбы. Поэтому в газетах упоминались имена декабристов, А.И. Герцена, В.Г. Белинского, Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского, а также антибольшевистских групп в период советской власти. Из антибольшевистских движений наиболее близкой себе власовцы считали правую оппозицию. Они рассматривали ее не только как оппозицию внутри партии большевиков, а более широким политическим движением, боровшемся за демократические свободы, в котором приняли участие десятки миллионов людей из всех общественных классов, особенно крестьян. Они ссылались на то, что Н.И. Бухарин пытался заменить марксистскую теорию классовой борьбы теорией равновесия, почерпнутой им у позитивиста Спенсера и развил ее применительно к русским условиям. Многие пункты, за которые боролись правые, были включены в программу власовского движения. И это не случайно. Многие бывшие правые стали власовцами. Самым значительным из них являлся бывший сотрудник Бухарина, руководитель власовской прессы Мелентий Зыков. Таким образом, подвластная ему печать объясняла исторические корни власовского движения. А генерала Власова и его окружение представляло как часть новой интеллигенции из народа, выращенной советской властью, но осознавшей свое общественное и историческое значение и ставшей ее могильщиком.

Газета «Заря» публиковала много писем своих читателей, которые поддерживали «политическую линию». М. Китаев в своих воспоминаниях указывает на то, что их приходило очень много и вскоре одного сотрудника, занимавшегося ими, сменил целый отдел. В основном это были отклики на публикации газеты. Особенно много откликов вызвали помещенная в «Заре» полоса «Наш Маяковский», статьи о Чернышевском. Однако писем, которые критиковали власовское движение, редакция в печать не пропускала. А по свидетельству М. Китаева, среди военнопленных и людей, насильственно угнанных из оккупированной немцами территории на работу в Германию, имелись устойчивые просоветские настроения. И письма от них, чаще анонимные «“разоблачали”, – отмечает М. Китаев, – нашу деятельность».

Многочисленные отклики вызвали опубликованные в «Заре» статьи по национальному вопросу. Однако немецкая цензура запрещала власовской прессе затрагивать какие-либо национальные вопросы, кроме русского. По словам М. Китаева, за небольшую заметку о Лесе Украинке редакции был устроен разнос, а сверстанную полосу о Тарасе Шевченко запретили печатать.

Позднее из редакционного ядра «Зари» была создана газета «Воля народа», но она просуществовала недолго – вскоре произошел разгром фашистской Германии, а с ней и РОА, воины которой составили значительную часть второй волны русской военной эмиграции.

 

Военная журналистика в послевоенный период

 

В 1945 г. поток русской военной эмиграции хлынул за океан. Только в Новый Свет переселилось более 100 тысяч казаков. Они поселились в США (около 70.000 – в Огайо, Чикаго, Нью-Джерси, Калифорнии), Канаде, Венесуэле, Аргентине. Около 10.000 казаков переселились в Парагвай. Казачья община в Перу также существенно пополнилась. Из Китая и Монголии казаки перебрались в Иран и на Филиппины. Несмотря на тяжелую эмигрантскую долю, казаки не только зарабатывали на кусок хлеба, но и получали образование. Именно в эмиграции была создана особая казачья идеология, выразителем которой стало Вольно-казачье движение. И на чужбине казаки стремились во что бы то ни стало сохранить казачий дух в этом им содействовали казачьи периодические издания, которые выходили во всех центрах русской эмиграции.

Самым популярным из них является ежемесячный иллюстрированный журнал «Наши вести» – орган русского охранного корпуса. Он выходил в Нью-Йорке под редакцией Д.П. Вертепова. История этого издания началась в мае 1945 г., когда он выпускался на ротаторе в лагере Келлерберг (Германия) в виде «Информационного листка» (с №1 по 2137). А 1 февраля 1952 г., с №2138, он начал издаваться в США как журнал, выходивший 1 и 15 числа каждого месяца. В начале своей жизни за океаном «Наши вести» продолжали печататься на ротаторе, его объем составлял шесть, а затем 8 страниц. С 1 октября 1957 г. журнал печатается типографским способом и становится ежемесячным военно-литературным изданием, которое широко освещает жизнь не только казачества, а всех чинов русского корпуса. С 15 июня 1962 г. этот журнал получил новое название – «Корпусник».

Там же, в США, после второй мировой войны генералом B. Науменко издается «Сборник материалов о выдаче казаков в Лиенце и других местах». Вышло 20 номеров, рассказывавших об истории этой трагедии. В Фармингдале в 1957 г. местные казаки выпускали журнал «Станица». В 40–60-е годы подобные издания исчезали и возникали в Мельбурне (Австралия) – «Станичник», в Шлясенгейме (Германия) – «На пикете», в других странах. Продолжали выходить общеказачьи издания различных тематических профилей – информационный бюллетень донского войскового объединения «Родимый край»; «Кубанский исторический и литературный сборник»; «Казачий исторический сборник» и «Казачий исторический календарь». В этих изданиях активно сотрудничают публицисты-казаки В.С. Крюков, Б.А. Богаевский, И.П. Буданов, Г.В. Губарев, C.В. Болдырев, Н.Н. Туроверов, А.И. Левицкий и др.

В 1960 г. в Нью-Йорке под редакцией М.В. Шатова начинает выходить «Архив русской освободительной армии», который проливает свет на многие стороны деятельности этого воинского объединения, воевавшего против СССР. В США и других странах издаются воспоминания тех, кто воевал в РОА, публикуются сборники документов и исторические исследования о восточных формированиях в составе вермахта. Эта тема получает освещение и на страницах «Вестника совета российского зарубежного воинства», издававшегося в Нью-Йорке в 1950–1958 гг. Выходят также издания и книги тех, кто боролся против фашизма. Так, в 1947 г. в Париже начал издаваться «Вестник русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции». С 1989 г. в Тель-Авиве выходит «Слово инвалида войны» – журнал Союза воинов и партизан-инвалидов. Это – новый тип издания русского военного зарубежья, объединяющий в основном бывших советских военных и партизан, участников Великой Отечественной войны.

В 70–90-е годы за рубежом появились организации потомков русских эмигрантов первой волны. Так, в декабре 1993 г. в Софии было создано Общество белых эмигрантов и их потомков в Болгарии. Общество начало издавать свою газету «Белая волна», которая способствует объединению русских в Болгарии, воспитанию их детей в духе русской национальной культуры. Газета освещает и вопросы российской военной истории. Потомки первой волны русской эмиграции сотрудничают в «Часовом», «Военной были», «Наших вестях» и других военных журналах русского военного зарубежья. Ряд этих изданий с начала 90-х годов свободно распространяется в России.

Военная печать русской эмиграции – часть истории отечественной военной журналистики. Она – свидетельство того, что и за рубежом военная публицистика продолжала жить, развиваться, вела работу, начатую военными журналами и газетами в XIX и начале XX в. Продолжая традиции дореволюционной России, появились издания, как общественные, так и отдельных видов вооруженных сил, родов войск, военных объединений, юнкерские, кадетские, казачьи. Существовали «толстые» военные журналы «узкой» специализации – научные, военно-исторические, а также «универсальные», которые включали в себя политические, военно-теоретические, технические, исторические и литературные разделы. На страницах военной печати публиковались не только статьи на волнующие эмиграцию темы, но и новые художественные произведения авторов-эмигрантов, исторические исследования и научные труды.

Несмотря на то, что в газетах публиковались отрывки художественных произведений и военная публицистика, в силу своего объема они не могли конкурировать с журналами в анализе происходящего в России, изложении взглядов на развитие теории и практики военного дела. Поэтому основным типом издания военной эмиграции становится журнал.

Военная пресса русского зарубежья помогала объединению и сплочению военных эмигрантов в условиях идейно-политического раскола русского зарубежья, определяемого широким спектром партий и течений, социально-психологическим дискомфортом, вызванным замкнутостью, отрывом от национальных корней, осознанием иллюзорности своего положения. Военные эмигранты могли выразить свою точку зрения на проблемы эмиграции, белого движения, военной истории и грядущего развития в своей собственной печати. Она помогала изгнанникам обсуждать профессиональные вопросы, углублять свои военные знания. В ней, в отличие от советской, можно было открыто выражать свое мнение по поводу развития военного строительства в СССР.

Военные газеты и журналы способствовали сохранению национального духа в эмигрантской среде. Часто действуя интуитивно, повинуясь голосу сердца и памяти, авторы в своих воспоминаниях воскрешали прошлое, которое существенно пополнило источниковую основу для изучения отечественной истории. Военная публицистика русского зарубежья постаралась сохранить самое глубокое и сокровенное в опыте русского воинства, чтобы после многих лет противостояния передать его будущим защитникам Отечества.

в начало

 

Жирков Г.В.

5. ДУХОВНАЯ ЖУРНАЛИСТИКА

 

Значительное число священников, теософов, эмигрировавших или высланных из России, мировая солидарность церковников разных конфессий, их помощь беженцам – факторы, которые послужили основой создания целой сети русских духовных изданий. Важную роль в этом сыграла журналистика как средство единения большей части эмиграции. Независимо от политической ориентации большинство были религиозными людьми. Условия жизни в чужой стране способствовали усилению и углублению их религиозности, что отчасти являлось реакцией на официальный советский атеизм. Беженцам было свойственно противостояние всему большевистскому. Существенную роль сыграло и то обстоятельство, что в духовной журналистике выступали блестящие философы и теософы, политики и публицисты.

Духовная журналистика эмиграции и по влиянию, и по своему положению в обществе, и по вовлеченным в нее культурным силам не идет ни в какое сравнение с православной печатью в Советской России, находившейся на грани исчезновения. Можно сказать, «серебряный век» русского искусства и поэзии сопровождали рост интереса к духовности и ренессанс философии. «Серебряный век» как бы эмигрировал из метрополии вместе с ее беженцами, что отразилось на всех сторонах культурной жизни российской колонии в разных странах. Особое отношение это имеет к духовной жизни эмиграции. «Такие эпохи религиозно-философского творчества, – замечает профессор Н.А. Струве, директор издательства «YMCA-PRESS», главный редактор «Вестника РХД», – какое было в России до революции, а особенно просияло в эмиграции, тоже случаются не каждое столетие»[129].

В Праге создается Русский университет, в Берлине русские ученые организуют Русскую академическую группу, затем – Русский институт; начинает функционировать Свободное религиозное философское общество. Организатор и руководитель Вольной академии духовной культуры 1918–1919 гг. в Советской России Н.А. Бердяев, оказавшийся в столице Германии, основал здесь в 1922 г. с помощью YMCA Свободную духовную и философскую академию. К 1925 г. в Париже сложился комплекс Сергиевского подворья с богословским институтом и семинарией.

Все эти культурно-религиозные центры вели определенную издательскую деятельность: выпускали ученые труды, сборники научных исследований, периодику, работы русских философов и богословов. В ряду произведений, получивших широкую известность и мировое признание[130], «Философия неравенства», «Смысл истории», «О назначении человека», «Русская идея» Н.А. Бердяева; «Агнец Божий», «Утешитель», «Невеста агнца» – трилогия о Богочеловечестве о. С.Н. Булгакова; «Сердце в христианской и индийской мистике», «Этика преображенного эроса» Б.П. Вышеславцева; «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция», «Ценность и бытие (Бог и царство Божие, как основа ценностей)» Н.О. Лосского; «Крушение кумиров», «Материализм как мировоззрение» С.Л. Франка и др. Эти и другие труды показали всему миру глубину русской философской школы и способствовали ее утверждению как составной части мировой философии. «Соединение пастырей и мыслителей в одном лице – редкое культурное явление, причем редкостное не только для России, но и для любой страны, – говорит Н.А. Струве. – Люди, подобные тому же отцу Сергию Булгакову, появляются, возможно, даже реже, чем раз в столетие»[131].

Многие произведения, ставшие классикой философии и теософии, появляются именно на страницах духовной периодики.

Сеть конфессиональной печати была достаточно велика: судя по заграничному историческому архиву в Праге, каждый десятый журнал имел религиозно-нравственное направление (соотношение 102:1005). Число изданий на протяжении первого десятилетия возросло, о чем свидетельствует следующий график.

 

График динамики развития религиозно-нравственной журналистики (всего 102 издания)

 

 

Данная сеть периодики включала:

1. Официальные церковные издания разных конфессий: «Американский православный вестник» (Нью-Йорк, 1923); «Благовест», издание русской католической церкви (Париж;, 1930–1933); «Вестник Высшего старообрядческого совета в Польше» (Вильно, 1930, 1932); «Вестник Русского христианского движения» (Париж; Нью-Йорк; Москва, 1925–1990); «Голос Литовской православной церкви», (Каунас, 1931–1938); «Китеж», русский католический вестник (Варшава, 1922–1932); «Утренняя заря: Голос финляндской православной церкви» (Сортавала, 1926–1939); «Церковные ведомости» – издание Синода Русской православной церкви за границей (Белград, 1922–1929); «Церковный вестник Западно-европейской епархии» (затем Западно-европейского православного русского экзархата) (Париж, 1927–1959).

2. Издания разных церковных обществ: «Вера и Родина», ежемесячник, издание общества св. Иоанна Златоуста, Лион, 1924–1926; «Родная старина» – журнал, посвященный вопросам религиозно-нравственного и национального просвещения, издание Староверческого кружка ревнителей старины при обществе «Гребенщиковское училище», Рига, 1928–1930 и др.

3. Философско-теоретические, теософские издания: «Вестник» (теософский журнал, Женева, 1924–1940); «Православная мысль» (труды Православного богословского института в Париже, 1928–1942, 1947); «Новый град» (философский, религиозный и культурный обзор (Париж, 1931–1939); «Путь» (орган русской религиозной мысли, издание Религиозно-философской академии, Париж, 1925–1940); «Сергиевские листки» (издание Братства имени преподобного Сергия Радонежского при Православном богословском институте в Париже, 1927–1934).

4. Издания, рассчитанные на широкий круг прихожан: «Вера и жизнь» (ежемесячный духовный журнал, Рига, 1932); «Воскресное чтение» (еженедельный церковно-народный иллюстрированный журнал, Варшава, 1924–1936); «Духовный мир студенчества» (вестник русского христианского студенческого движения в Европе, Прага; Париж, 1923–1925); «Пробуждение» (ежемесячный русский свободный христианский орган в Финляндии, Гельсингфорс, 1921–1925)и др.

Вся эта периодика играла важную роль в нравственном, духовном воспитании беженцев из России, поддерживала их веру в лучшее будущее, давала столь нужную опору на чужбине.

«Путь». Главным религиозным печатным органом русского зарубежья был журнал «Путь»[132] – издание Свободного религиозно-философского общества и его академии, которые были основаны и возглавлялись Николаем Александровичем Бердяевым (1874–1948), находившимся тогда в расцвете творческих сил и таланта. В студенческие годы он испытывал влияние марксизма, за пропаганду социалистических идей был исключен из университета и сослан в Вологодскую губернию. В дальнейшем Н.А. Бердяев увлекся религиозной идеологией, сочетая ее с марксистской социальной программой. Его личные духовные поиски совпали с развитием в России религиозно-общественного движения. Н.А. Бердяев, Д.С. Мережковский, В.В. Розанов и некоторые другие деятели культуры стали основоположниками русского религиозного ренессанса начала XX в. Они выступали с программными манифестами русского идеализма. Особую известность получил подготовленный ими сборник «Вехи».

Уже в этот период Н.А. Бердяев проявил себя незаурядным публицистом и издателем. Он входил в состав редколлегии нелегального журнала «Освобождение» (1903), был соредактором журнала «Новый путь» (1904), редактором «Вопросов жизни» (1905), одним из основателей издательства «Путь» (1910). Одновременно он печатался в «Полярной звезде», «Вопросах философии и психологии», «Голосе Юга» и др.

В эмиграции Н.А. Бердяев развивал богостроительные традиции русской интеллигенции. При этом он сумел убедить деятелей YMCA финансировать его издание. Журнал «Путь» выходил с сентября 1925 по март 1940 г., до оккупации Франции Германией. На протяжении всего этого времени редактором журнала был Н.А. Бердяев. Следует подчеркнуть важность того, что редактор имел авторитет не только в кругах эмиграции, но и во Франции. Его продуктивная деятельность в области философии и публицистики имела широкий резонанс. Основные произведения Н.А. Бердяева постоянно переводились на французский язык и издавались во Франции: «Новое средневековье» (1927, 1930), «Марксизм и религия» (1931), «Христианство и классовая борьба» (1932), «Судьба человека в современном мире: К пониманию нашей эпохи» (1936), «Истоки и смысл русского коммунизма» (1938) и др. Ю.В. Бойко замечает: «С этого времени ссылки на бердяевские работы встречаются практически во всех наиболее заметных зарубежных трудах по российской истории XIX–XX вв.»[133]. Французский исследователь Антуан Аржаковский пишет о «живом отпечатке личности русского мыслителя во французской культуре»[134].

В редколлегию кроме Н.А. Бердяева входили Б.П. Вышеславцев, преподававший в Институте св. Сергия, и представитель YMCA Г.Г. Кульман. В журнале сотрудничали лучшие философские и теософские умы России: протоиерей С.Н. Булгаков, В.В. Зеньковский, Н.О. Лосский, А.М. Ремизов, Е.Ю. Скобцева (Кузьмина-Караваева – мать Мария), Ф.А. Степун, Г.П. Федотов, священник Г.В. Флоровский, С.Л. Франк, протоиерей С. Четвериков и др. Редакция публиковала статьи авторов из Франции, Германии, США, Великобритании, Польши, Китая и др.

Программа журнала была изложена в его первом номере. В ней содержался призыв упорно трудиться во имя духовного возрождения России, созидать новую русскую культуру с опорой на православие. Октябрьская революция рассматривалась редакцией как наказание русской интеллигенции за ее грехи и ошибки. По мнению редакции, эмиграция имела прекрасную возможность учиться у других народов, не ассимилируясь с ними, сохраняя свою национальную сущность. В заявлении редакции немало места отводилось задачам церкви, которая тоже не должна была замыкаться в своей конфессии, а взаимодействовать с западными церквами. Содержание журнала ограничивалось религиозными, философскими и общественными проблемами, в нем не публиковались произведения художественной литературы и критики. «Путь» выступал против всех форм тирании и диктатур, в том числе и большевизма. Он не идеализировал дореволюционную Россию, капиталистические порядки, видел в них немало неприемлемого для будущей России, критиковал советскую власть, большевизм, обесценивший и обеднивший духовную, религиозную и творческую стороны человеческой жизни.

Журнал стремился вести со своей аудиторией диалог по наиболее существенным проблемам. В связи с этим характерна публикация циклов, серий произведений одного и того же автора, продолжавшего начатый разговор: «Очерки учения о церкви» С.Н. Булгакова, «Церковь и советское государство» Н.С. Тимашева, «Кодификация советского церковного права», «Брак и грех» С. Троицкого. В журнале обсуждались острые, конфликтные вопросы, свою точку зрения высказывали неординарные мыслители, и это вызывало неоднозначный отклик. Полемичность многих выступлений журнала способствовала развитию диалога с аудиторией. В этом диалоге с читателями редактор придерживался определенных принципов, выраженных следующими словами: «За многолетнюю литературную и философскую деятельность я никогда не вступал в личную полемику и никогда не отвечал на личные против меня нападения. Этому принципу я не предполагаю изменять. Но в полемике, которая всегда была непристойной у русских и стала особенно непристойной в эмиграции, иногда ставятся вопросы, которые заслуживают рассмотрения» (1929. №16. С. 82).

Редакция стремилась к объективному отражению сложных процессов разных сторон жизни эмиграции и публиковала произведения тех авторов, позиция которых для нее была не во всем приемлема. Вот, например, примечание к статье Ю. Иваска «Пролетарий и машина»: «Редакция “Пути”, не соглашаясь с некоторыми мыслями автора этой статьи, печатает ее, как характерное и яркое выражение некоторых течений среди молодежи, принявшей революцию и вместе с тем охваченной духовными исканиями» (1929. №17. С. 81).

Журнал излагал свою концепцию будущего России. Его авторы «в большинстве своем выступали за подлинный гуманистический социализм, философское обоснование которого строилось не только на упрощенном материалистическом позитивизме радикальной интеллигенции XIX в., но и на признании духовного и религиозного потенциала гармонически развитой личности. Социализм, уходивший корнями в религиозные ценности православия и связанный с ними, был той целью, к которой стремилось большинство выступавших на страницах “Пути”. Полемизируя с тенденцией отождествления социализма с большевизмом, журнал не только напоминал своим читателям о “коммунистических” чертах ранних христианских общин, но утверждал также, что всякая система социальной организации имеет прикладное значение. До тех пор, пока социалистическая система не препятствовала свободному развитию личности, она была совместима с церковью»[135]. С этими вопросами связывалось восстановление истинной роли церкви в жизни общества.

Плодотворной, на наш взгляд, была точка зрения на проблему взаимоотношений церкви и государства, разрабатываемая в публицистике Н.А. Бердяева. Журнал подвергал критике традиционную практику сращения русской православной церкви и государства. В будущей свободной России церковь должна выйти из-под контроля государства, обрести духовную независимость, стать творцом русской духовной культуры. Эта принципиальная позиция «Пути» вела к конфликту с Епископским Синодом в Сремски Карловицах, который выступал в качестве единственного представителя русской церкви в изгнании, хранителя ее традиций, ратовал за восстановление в России монархии. Именно все это отвергалось журналом «Путь». В нем появилась серия статей И. Стратонова: «Развитие церковной смуты после первого Карловацкого Собора», «Кризис церковной смуты в России и дальнейший ее рост за рубежом» и др. В них анализировались процессы, протекавшие в современной церковной жизни и эмиграции, и советской России, вскрывались причины «смуты» и указывалось на сходство «карловацкого движения» и «живоцерковного», забывших «свой долг перед церковью: долг послушания церковной власти», ставших «игрушкой политических страстей». «События этого смутного времени питались и более общими причинами, – замечает И. Стратонов. – Отсталостью церковного сознания у части русской иерархии, анархически настроенной и давшей себя увлечь в область политиканства, а также настроениями значительной части белого клира, неизжившего своих сословных устремлений прошлого» (1929. №15. С. 93).

В связи с этими проблемами большой интерес представляет бердяевский «Дневник философа» 1929 г. (седьмой год пребывания Н.А. Бердяева в эмиграции). Советская власть устоялась, тем не менее эмиграция еще не утратила иллюзии по поводу возможного изменения ситуации. В «Дневнике» Н.А. Бердяева предлагаются итоги размышлений, диалектическое понимание самых сложных проблем. Он пишет о двойственном подходе в трактовке миссии эмиграции: «Одно понимание видит задачу эмиграции в превращении ее в военный контрреволюционный лагерь. Другое понимание видит эту задачу в создании арены свободной мысли, задавленной внутри России, в творческом продолжении традиций русской духовной культуры, подвергнутой величайшим опасностям» (1929. №16. С. 93). В «Дневнике» исследуются оба эти «понимания» эмиграции. Истоки первого – в настроениях белого движения и гражданской войны. Их конечная цель – «насильственная контрреволюция». «Военный лагерь, – замечал философ, – живет военными задачами». Эта ситуация лишь укрепляет большевиков. «Это вредная роль эмиграции».

Н.А. Бердяев считал, что перед эмиграцией стоит духовно-культурная задача «осмысливания неотвратимых результатов революции». «Нужна непримиримая духовная борьба с коммунистической идеологией, с безбожием и бесчеловечием коммунистической диктатуры, с ложью и обманом, с деморализацией и обездушиванием, но не с новой, пореволюционной рабоче-крестьянской Россией, которую свергнуть нельзя и можно лишь просветлять и облагораживать. Для того чтобы в эмиграции возможно было духовно-культурное творчество, возможна была свободная и правдивая мысль, чтобы сознание не было подавлено условной ложью, риторикой, фикциями, чтобы дана была возможность ставить проблемы по существу и продолжать подлинно великие традиции русской мысли, нужно перестать понимать эмиграцию как контрреволюционный лагерь, нужно признать, что революция поставила творческие проблемы».

На первое место философ ставит вопросы религии и духовной культуры, затем социальные проблемы новой организации хозяйства и труда. «Проблема политической власти, – подчеркивает Н.А. Бердяев, – разрешима лишь при создании духовных и социальных ее условий». «Тогда будет установлена правильная иерархия ценностей, которая сейчас нарушена». К сожалению, ход исторического развития в Советской России не был адекватен предложенной философом парадигме: он был направлен на укрепление государственности через индустриализацию, что привело к многим противоречиям и конфликтам, а политическая власть могла при этом держаться на насилии и посулах обеспечить удовлетворение духовных, материальных и культурных потребностей народа в будущем. Н.А. Бердяев выдвигает задачу борьбы «за одухотворение живой части эмиграции, особенно молодежи, за пробуждение в молодой эмиграции в противовес дореволюционному политиканству сознания своего духовного и социального долга перед пореволюционной Россией».

В связи с этими задачами журнал большое внимание уделял вопросам культуры. На его страницах обсуждались сущность русской культуры, ее будущее возрождение, взаимосвязь с другими культурами; история древнерусской, византийской церковной мысли и жизни, церкви, монашества; положение церкви в СССР, теологические вопросы. Многие из этих тем рассматривались лишь в церковной печати дореволюционной России. «Путь» как светский журнал стал в этом смысле первопроходцем.

Редакция, осознавая тот факт, что журнал выходит во Франции, выступала в качестве просветителя, публикуя материалы о событиях и явлениях культурной жизни других стран: о европейских идейных социалистических течениях, религиозных мыслителях и традициях, о новом характере жизни церкви разных конфессий. По подсчетам Марка Раева, «Путь» прорецензировал сто шестьдесят зарубежных изданий и только семьдесят пять русских (рубрика «Новые книги»).

В конце 30-х годов журнал занимает непримиримую антифашистскую позицию. Он выступает за сопротивление гитлеровской экспансии, франкизму. Патриотизм Н.А. Бердяева сказался на позиции журнала, когда фашистская Германия напала на СССР. Он призывал к защите Родины против немецкой агрессии.

М. Раев, уделивший в своей книге «Россия за рубежом» наибольшее внимание журналу «Путь», приходит к выводу, с которым нельзя не согласиться: «...на его страницах была представлена исключительно религиозная, философская и общественная мысль, причем публикации отличались высоким интеллектуальным и научным уровнем. Он собрал все лучшее, что было в интеллектуальной жизни русского зарубежья»[136].

«Новый град» – журнал, устремленный в будущее. Духовные поиски, рост религиозных настроений в среде русской эмиграции способствовали появлению в Париже еще одного интересного, значительного издания – журнала «Новый град» (1931–1939)[137]. И.И. Фондамипский, Ф.А. Степун, Г.П. Федотов – публицисты, тонко чувствовавшие настроения аудитории, веяния времени, – не могли с достаточной полнотой реализовать свой творческий потенциал в «Современных записках». Они решили выпускать новый журнал, который отразил бы их программу строительства будущей России – Нового града. При этом пришлось преодолеть значительные препятствия. Во-первых, негативное отношение редакции «Современных записок» к факту создания нового печатного органа и участия в нем своих главных сотрудников. И.И. Фондаминский был одним из самых деятельных редакторов «Современных записок», и его постепенный отход от них, конечно, не шел на пользу столь популярному журналу, что вызывало соответствующую реакцию других редакторов[138]. Во-вторых, необходимо было найти свою нишу в сети эмигрантских изданий, которая к этому времени уже устоялась и сложилась, а также создать соответствующий тип журнала, который не дублировал бы «Путь».

Новое предприятие не обещало доходов. Заинтересованность проявила YMCA, которая его и поддержала материально. YMCA гарантировала закупку журнала в количестве 350–500 экземпляров. Поэтому тираж «Нового града» держался в пределах 800 экземпляров[139]. Журнал выходил с конца 1931 до начала войны в 1939 г. И.И. Фондаминский со свойственной ему энергией стал заниматься финансовой стороной дела: производством, распространением, подпиской журнала, установлением связей с аудиторией, привлечением сотрудников. Благодаря его энергии в журнале стали сотрудничать известные публицисты, философы, которых привлекала широкая программа издания (Н.А. Бердяев, Н.О. Лосский, С.Н. Булгаков, профессор П.М. Бицилли, Б.И. Вышеславцев, Е. Кускова и др.).

В программном заявлении редакции, написанном Г.П. Федотовым, обозначен ряд новых мировых тенденций, которые стали еще только-только проявляться. Роль России в мировом сообществе становилась более весомой. «Изолированное существование наций стало давно невозможным. Более чем когда-либо мир, при всей раздирающей его ненависти, живет связанной жизнью. Уже Европа становится тесной для нового понятия политического человечества Наше внимание приковывают к себе Запад и Восток, и на рубеже их Россия» (1931. №1. С. 6). Этим же определялось пристальное внимание «Нового града» к процессам, протекавшим в США.

«Старый град» мало пригоден для жизни. Он несет духовное опустошение. Цель журнала – поиск и определение основ Нового града, заложенного на фундаменте христианской веры и универсальных духовных ценностей. Момент дискуссионности и полемики – непременное условие, предшествующее утверждению идеалов, предназначенных служить основой Нового града. Журнал в подобной ситуации становится трибуной, его страницы открыты для обсуждения самых разных проблем.

В первом номере была помещена статья Ф.А. Степуна «Пути творческой революции». В ней предлагалась платформа для объединения всех мыслителей, чьи взгляды были созвучны идейному направлению журнала: «...основные идеи абсолютной истины, гуманистически-просвещенческая идея политической свободы и социалистическая идея социально-экономической справедливости – не только не утверждают своего существенного единства, но упорно ведут озлобленную борьбу между собой» (там же, с. 18). Это приводит общество ко многим болезням. «Безрелигиозная культура» утверждает «свободу лишь в образе хищнического капитализма», а «справедливость в образе социальной революции». «Выход из этого положения, по мысли Ф.А. Степуна, в органическом, творческом сращении всех трех идей».

Капитализм, переживавший в те годы эпоху «великой депрессии», подвергался острой критике на страницах журнала (Н.А. Бердяев, Ф.А. Степун). Ф.А. Степун писал: «...превращение России в типично капиталистическую страну было бы величайшим преступлением, как перед идеей социалистического христианства, так и перед всеми пережитыми Россией муками»[140]. Большевизм, естественно, был также неприемлем. Н.А. Бердяев в статье «Христианство и революция» замечает: «Фашизм и коммунизм – переходные формы разложения старого изолгавшегося буржуазного мира, они стоят в отрицательной зависимости от капиталистического мира и наследуют его вражду к человечности» (1937. №12. С. 53).

Журнал отличался особой позицией по отношению к Советской России[141]. Его редакция приняла свершившуюся в стране революцию как исторический факт. Считая большевизм временным явлением, порожденным переходным периодом, публицисты «Нового града» пытались, анализируя внутреннее положение Советского Союза, представить модель будущей России. Они подвергли критической оценке все основные процессы, происходившие в СССР. Говоря о экономической политике страны, Г.П. Федотов замечает, что нормальному развитию хозяйства мешает уничтожение «личного интереса» в советском государстве, а страхом и принуждением его не заменить[142]. Но «наработанное народами России в период, когда у власти были большевики, должно быть использовано». В статье «Хозяйственный строй будущей России» И.И. Фондаминский пишет, что «советская коллективизация русского сельского хозяйства – безумное преступление», но «переворот в русском сельском хозяйстве уже произведен», и в будущем нет необходимости «возвращаться к дореволюционным формам хозяйствования», поскольку те формы экономики, которые публицисты «Нового града» видят на Западе, находятся в кризисном состоянии, и уповать на них в будущем нельзя (1932. №5. С. 20–21).

Одновременно публицисты журнала высоко ценили свободу индивида на Западе, достижения демократии, которые должны быть использованы при строительстве нового политического строя России. Политическое общественное устройство СССР, наоборот, подвергалось резкой критике. Здесь идеал мог быть достигнут лишь при соединении идеи социальной правды с духом христианства. Н.А. Бердяев в статье «Христианство и революция» настаивал: «Христиане не должны были бы допускать, чтобы безбожники осуществляли социальную правду...» (1937. №12. С. 53). Поэтому новоградцы занимали активную социальную позицию, считая необходимым для христиан «самим осуществлять эту социальную правду» – «без злобы и мести».

Журнал «Новый град» был пронизан духом полемичности. Это была острая полемика со сменовеховцами; в евразийцах публицисты журнала видели отчасти союзников: некоторые представители этого течения (Л.П. Карсавин, П.Н. Савицкий) печатались в «Новом граде». Сами новоградцы, оригинальные мыслители, высказывали резкие, порой противоречивые и даже парадоксальные суждения, вызывавшие в обществе неоднозначный резонанс. Само появление журнала и его программа стали предметом полемики. Инициативу проявили «Современные записки». Один из редакторов журнала В.В. Руднев выступил с рецензией первого номера «Нового града». Поток критических замечаний обрушился на статьи Ф.А. Степуна и Н.А. Бердяева. В.В. Руднев обвинил их в «постоянном стремлении приписывать большевизму “религиозную” природу», считая их доводы «пустой игрой слов», «вредной схоластикой»: «...нам трудно без очень тяжелого и горького чувства читать эти измышления об энтузиазме и религиозном пафосе у палачей, о неслыханной свободе коллективного творчества у обращенного в рабство народа»[143].

Через год в «Политических заметках» В.В. Руднев писал, что «Новый град» «оказался как бы общественно изолированным», вызвал отрицательное отношение большинства «политически оформленной эмиграции». На этот раз В.В. Руднев обвинил новоградцев в «идейном сползании к сменовеховству»[144]. Другой редактор «Современных записок» М.В. Вишняк использовал для критики «Нового града» трибуну еженедельника А.Ф. Керенского «Дни», где поместил статьи «Орфей в аду» («Дни». 1931. 21 нояб.), «О людях “Нового града”» (22 мая). Редактор «Дней» А.Ф. Керенский и редактор «Последних новостей» П.Н. Милюков предъявили свой счет новому журналу. Правая эмиграция проявляла враждебность по отношению к идеям, которые проповедовали авторы «Нового града».

Редакция сознательно поддерживала полемический дух в журнале. С этой же целью использовались заседания кружка «Круг», на которых обсуждались многие проблемы философии, религии, истории, вопросы творчества. Протоколы этих заседаний печатались на страницах «Нового града»[145].

В отличие от журнала «Путь» «Новый град» стал летописью важнейших событий общественно-политической жизни 30-х годов: захват власти в Германии Гитлером; приход к власти во Франции правительства народного фронта; сталинские процессы, проходившие в СССР; гражданская война в Испании; новый курс Ф.Д. Рузвельта в США и т.д. К концу 30-х годов международные проблемы приобретают особую остроту и их удельный вес в журнале увеличивается. Ф.А. Степун остается в Германии и после прихода к власти фашистов. Он и Б. Ижболдин присылали из Германии в журнал подробную информацию. Антифашистская позиция «Нового града» способствовала тому, что многие его сотрудники, молодежь эмиграции активно участвовали в движении Сопротивления. Погибли в фашистских лагерях И.И. Фондаминский, мать Мария.

Таким образом, журнал «Новый град» был единственным в своем роде духовным изданием, для которого характерны устремленность в будущее и глубокий анализ проблем современности, дискуссионность и теоретизация, широкий диапазон информации и проблематики. Помимо тех вопросов, о которых уже шла речь, в «Новом граде» постоянно освещались темы культуры, искусства, литературы. П.М. Бицилли делал обзоры эмигрантской литературы, Г.П. Федотов выступал по вопросам искусства. В 1939 г. в седьмом номере журнала появилась статья М. Цветаевой «Эпос и лирика в современной России». «Об исторической мысли тридцатых годов, – замечает исследовательница М.Г. Вандалковская, – яркое представление дает выходивший в Париже журнал “Новый град”, издаваемый Ф.А. Степуном, Г.П. Федотовым и И.И. Бунаковым-Фондаминским. Воскрешая традиции В.С. Соловьева и Н.Ф. Федорова, журнал в значительной мере синтезировал постреволюционные эмигрантские и дореволюционные научно-политические мысли и дал ответы на многие вопросы современности»[146].

в начало

 

Жирков Г.В.

6. ВЕДУЩИЕ ГАЗЕТЫ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

 

«Последние новости». Центральным органом русской эмиграции называют ежедневную газету «Последние новости», выходившую в Париже с 27 апреля 1920 г. по 11 мая 1940 г. Газета была основана М.Л. Гольдштейном, опытным журналистом, бывшим редактором «Вечернего времени» (Петроград). Но в новых условиях создать интересную газету ему не удалось. Расцвет «Последних новостей» связан с именем Павла Николаевича Милюкова (1859–1943), ставшего вместе с М.М. Винавером и В.А. Харламовым редактором газеты и ее основной публицистической силой с февраля 1921 г. П.Н. Милюков – известный историк, общественный деятель, политик и публицист, один из организаторов и лидеров партии конституционных демократов (кадетов), депутат Государственной думы III (1907) и IV (1912), возглавлял думскую фракцию кадетов, в марте-мае 1917 г. – министр иностранных дел во Временном правительстве[147]. Одновременно П.Н. Милюков был одним из основных публицистов и редакторов партийных газет кадетов («Свободный народ», «Народная свобода», «Речь»). В 1920 г. он эмигрировал в Англию, где выпускал, по словам И.В. Гессена, на средства П.Н. Врангеля[148] двухнедельный журнал «New Russia» на английском языке[149]. Переехав во Францию, П.Н. Милюков на долгие годы стал одним из виднейших деятелей эмиграции. Он, без сомнения, определял политическое направление газеты «Последние новости», характер ее содержания, не занимаясь производственной стороной дела. Для этого у него был помощник – А.А. Поляков. Андрей Седых, двадцать лет проработавший в газете, свидетельствует: «У нас был выдающийся русский журналист – Александр Абрамович Поляков. Он был тоже моим учителем. Мастер своего дела, он был фактически редактором “Последних новостей”, если уж говорить правду, потому что Милюков следил больше за политической линией газеты»[150]. Создавая своеобразный портрет П.Н. Милюкова, А. Седых утверждает: «Милюков был капитаном судна, но руль всегда был в твердых руках А.А. Полякова». Но так или иначе «Последние новости» называли газетой Милюкова, и это действительно было так.

Интересна в связи с этим творческая эволюция П.Н. Милюкова: до Октября 1917 г. он был ученым и историком, политиком и публицистом, в ходе революции – более всего политиком, в годы эмиграции – редактором-публицистом, оставаясь по-прежнему и политиком, и историком. В этом смысле А. Седых прав, называя его профессиональным журналистом: «...газетную работу любил по-настоящему и в последний период жизни считал ее своим основным занятием».

Как редактор П.Н. Милюков был уникальной фигурой. Поражал своей эрудицией, тактом, гибкостью ума, широтой интересов, работоспособностью, трудолюбием. Он читал на 10–12 языках, читал жадно и много – книги, газеты, журналы. Ежедневно писал передовые статьи в «Последние новости», блестящие книги. Основная проблематика его публицистики – политическая, но он легко мог написать эссе, статью о греческой архитектуре, итальянской живописи эпохи Ренессанса или о русской музыке, причем со знанием дела. «Писал он очень быстро, почти без помарок, но обязательно перечитывал написанное и только тогда начинал делать многочисленные исправления и вставки на полях, сверху и снизу». По мнению А. Седых, он писал «просто, деловито, временами суховато... И несмотря на внешнее отсутствие блеска, статьи его, как и речи, даже со стилистической точки зрения выходили безукоризненными – так проста, ясна и логически обоснована была мысль Милюкова».

Как редактор он просматривал почту, правил рукописи, при этом, по свидетельству очевидца, временами его перо по ним «беспощадно гуляло», «выправляя политическую линию». Приемная редактора была открыта для всех. Он был доступен, не амбициозен, «стоял выше оскорблений». «Меня всегда поражало в Милюкове, – признается А. Седых, – его личное мужество, полное презрение к опасности и к оскорблениям противников»[151].

В «Последних новостях» работал слаженный ансамбль опытных журналистов: Марк Алданов, М.Ю. Бенедиктов, Н.П. Вакар (информация и эмигрантский репортаж), Н.В. Калишевич, А.Б. Петрищев, Андрей Седых (Яков Цвибак), С.Г. Сумской и др. П.Н. Милюков сумел собрать в редакции и вокруг нее видные интеллектуальные силы русской эмиграции. Сам он, как правило, писал в газету передовую статью. Первую страницу, где помещался репортаж из Палаты депутатов, Сената, Елисейского дворца, готовили Андрей Седых и Марк Алданов, которому тогда приходилось подрабатывать на журналистской ниве. В отделе публицистики сотрудничали известные публицисты разной политической окраски: Е.Д. Кускова, В.А. Мякотин, В.А. Оболенский, С.Н. Прокопович, С.Л. Поляков-Литовцев, Бор. Мирский, Л.М. Неманов, А.М. Кулишер (Юниус), В.Е. Жаботинский, Ст. Иванович (В. Талин), Дионео (лондонский корреспондент). Научным обозревателем был эрудит Ю. Делевский, фельетонистами – Дон Аминадо и Вл. Азов. Литературный отдел вел поэт и литературный критик Г.В. Адамович. В нем сотрудничали В. Вейдле, Г. Лозинский, некоторое время В. Ходасевич и Антон Крайний (З. Гиппиус). Театральным рецензентом был князь С.М. Волконский, потомок декабристов, бывший директор императорских театров. О балете писал Андрей Левинсон, непревзойденный балетный критик, мнением которого дорожили французские газеты, о музыке – Б.Ф. Шлецер. Художественным критиком был А.Н. Бенуа – признанный авторитет в этой области. Шахматный раздел вел гроссмейстер М. Зноско-Боровский.

Каждый четверг в «Последних новостях» выходила литературная страница. Здесь блистали имена И.А. Бунина, М.А. Алданова, А.М. Ремизова, Н.А. Тэффи, К.Д. Бальмонта, Б.К. Зайцева, С.С. Юшкевича, В.В. Набокова-Сирина, Г.В. Иванова, М.О. Цетлина, Саши Черного, М.А. Осоргина. Печатались молодые литераторы: Б.Ю. Поплавский, Д. Кнут, Л.Ф.Зуров, Галина Кузнецова, Михаил Струве, Н.Н. Берберова и др.

На первых порах газета получала субсидии из разных источников (помощь русских капиталистов, поддержка некоторых правительств). В 1924–1940 гг. представителем ее правления был крупный текстильный фабрикант А.И. Коновалов (1875–1948)[152]. Но довольно быстро газета добилась финансовой независимости, хотя реклама и не занимала на ее страницах большого объема. Уже в начале 30-х годов тираж «Последних новостей» составлял более 30 тыс. экземпляров, а порой доходил до 35 тыс. Н. Берберова, проработавшая в газете пятнадцать лет, пишет, что «Последние новости» «читали буквально все, и не только в Париже»[153].

Дон Аминадо, который бывал в редакции два-три раза в неделю, приносил стихи или фельетон и иронизировал: «Число поклонников росло постепенно, а количество читателей достигло поистине легендарных для эмиграции цифр. Ненавидели, но запоем читали».

Политическое направление газеты определялось как либеральное, левое по отношению к монархистам и правой части кадетов. А. Седых прямо говорит: «Милюков был человеком по тем временам левым, но у него были свои счеты с вождями, с руководителями Белой армии. Его не любили, но тем не менее все читали “Последние новости” в Париже, все – профессора, инженеры, работники заводов и шоферы такси»[154]. Парижская газета «Возрождение» даже называла «Последние новости» жидо-масонским, просоветским изданием[155]. По своей партийной принадлежности газета начинала путь как орган кадетов. Ее редактор П.Н. Милюков стал основателем особой политической линии – новой тактики по отношению к Советской России, которую обнародовал в статье «Что делать после Крымской катастрофы» (1920. 19 дек.). Он предлагал извлечь уроки из поражения белых армий, смириться с тем, что народ принял Советы.

Вот как понимал новое направление политики журналист «Последних новостей» А. Седых (взгляд эмигранта), считавший это время «опасным периодом» в истории газеты: «“Новая тактика” Милюкова сводилась к отказу от гражданской войны и интервенции. Большевистское иго должно быть сброшено... внутренними силами страны», причем за довольно длительный срок[156].

В.И. Ленин в своих выступлениях сразу же оценил «новую тактику»: «Умный вождь буржуазии и помещиков, кадет Милюков терпеливо разъясняет дурачку Виктору Чернову... что не к чему торопиться с учредилкой, что можно и должно высказаться за советскую власть – только без большевиков...: “Лишь бы передвижка власти от большевиков, все равно, немного вправо или немного влево, а остальное приложится”. В этом Милюков совершенно прав»[157]. Сам П.Н. Милюков позднее замечал: «Я и мои единомышленники перенесли свои надежды на развитие внутренних процессов в самой России»[158]. Надежды на изменения в России связывались не только с новой экономической политикой, но и с кронштадскими событиями, волнениями крестьян. 16 октября 1921 г. П.Н. Милюков заявлял в своей газете: «Мы отстаивали крестьянство и его интересы как социальную базу во имя общего, мы враждебны классовой психологии».

Идеи Милюкова вызывали острую полемику прежде всего среди самих кадетов. Его сторонники в 1921 г. образовали особую Демократическую группу партии народной свободы, позднее создали республиканско-демократическое объединение (РДО). Они пользовались поддержкой французских либералов[159]. В самой партии произошел окончательный раскол, который в конце концов привел ее к гибели.

«Новая тактика» позволяла придать газете не узко партийное, а широкое демократическое направление, которое привлекало к газете даже оппонентов, обеспечивая определенный плюрализм мнений на ее страницах. «Это была газета замечательная в своем роде, – пишет Андрей Седых, – где могли печатать свои статьи одновременно и социалисты, и генерал А.И. Деникин, конечно, поскольку взгляды их совпадали с точкой зрения П.Н. Милюкова. В военных кругах П.Н. Милюкова ненавидели за “новую тактику”, но газету читали от доски до доски»[160]. П.Н. Милюков, анализируя русские политические силы как определенное единство, включающее и зарубежье, дифференцирует их по трем основным направлениям – «позициям» (большевистская, демократическая и реставрационно-монархическая) и двум «полупозициям» («Смена вех» – средняя между большевизмом и демократизмом, кадетский «Руль» – средняя между демократизмом и реставрацией). Таким образом, свое направление Милюков называет демократическим (1923. 7 апр.). Конечно, общей платформой политических сил зарубежья было неприятие большевизма, позднее – разоблачение сталинизма и всякого рода диктатур (Гитлера, Муссолини, Франко). Возражая своим критикам, Милюков писал, что он никогда не считал «продолжение большевистской власти в России полезным. Спасение России, спасение даже физических жизней ее населения возможно только при гибели этой власти» (там же).

«Газета честно и объективно, – приходит к выводу историк М. Раев, – отражала события международной жизни; внутренние, французские, проблемы отнюдь не занимали основного места на ее страницах, хотя постоянно обсуждались в период кризисов. Газета могла гордиться тем, что она следила и полно освещала события и положение в Советском Союзе. Эта информация носила в основном резко критический и негативный характер, хотя «газета должным образом замечала и подчеркивала все позитивные моменты, имевшие место на советской родине: например, международную позицию и отношение к войне, реформы в системе образования, различные мероприятия социального плана и т.д.»[161]. 27 апреля 1920 г. «Последние новости», например, поместили сообщение советского правительства об амнистии всем социалистам, бывшим в годы гражданской войны на стороне белых.

В освещении событий на Родине редакции помогало умелое реферирование советской периодики, публикация обзоров. Так, 25 октября 1925 г. целый подвал газеты занимало обозрение «Советская пресса», в котором рассказывалось о новых явлениях в журналистике (рост числа публикаций с критикой бюрократии, развитие рабселькоровского движения и др.). В то же время газета постоянно отмечала «оказенивание» советской журналистики и литературы, их несвободу, гнет цензуры в СССР. Именно здесь 10 июля 1927 г. появилось эмоциональное обращение «Писателям мира» – анонимное письмо из Москвы. В нем приводились факты, характеризующие советское государство как тюрьму для свободного слова. Из всех библиотек страны изымались произведения по идеализму: «Идеализм, огромное течение русской художественной литературы, считается государственным преступлением», «заподозренные в идеализме изгоняются со службы», «лишаются всякого заработка». Все произведения подлежали строгой цензуре, без разрешения цензора ничего не могло быть напечатано. Для открытия частного или общественного издательства требовалось специальное разрешение властей, причем оно давалось не более чем на два года. Разрешение было очень трудно получить, но и после получения издательство могло действовать лишь в рамках одобренной цензурой программы. Письмо «Писателям мира» призывало европейскую интеллигенцию поднять голос в защиту русского писателя.

Значительное место «Последние новости» уделяли проблемам культуры. Они стали летописью художественной, литературной, музыкальной, театральной жизни русского зарубежья. Целые страницы отводились поэзии, художественной прозе, литературной критике, публиковались статьи по истории, истории литературы. При этом давалась возможность выступать авторам разных направлений, несмотря на известный консерватизм Милюкова в вопросах литературы и искусства. Не совсем права Н. Берберова по отношению к редактору газеты, когда, иронизируя, сводит его требования к литературе (рассказам, стихам) как к произведениям обязательно «с сюжетцем». «Я сама слышала, – пишет Н. Берберова, – как Милюков говорил: “Окончил гимназию, окончил университет, а Цветаеву не понимаю”. Если человек не понимает чего-то, значит, он не годится для того места, на котором он сидит, но на это дерзкое замечание, сделанное за его спиной вполголоса, ответ был один: “Газета, прежде всего, политическое (и коммерческое) дело, литературу мы только терпим”»[162]. Однако то многоцветье имен блестящих литераторов и критиков, которое встречается на страницах «Последних новостей», свидетельствует о том, что Н. Берберова пристрастна в своих воспоминаниях.

Газета стремилась не обойти ни одного существенного события в общественной, политической, социальной жизни эмиграции. Для примера остановимся на статье Н. Бердяева «Вопль русской церкви», появившейся на страницах «Последних новостей» 13 сентября 1927 г.[163] Она была ответом на Послание от 16 июля 1927 г. заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия, с которым он обратился к русскому зарубежью и которое получило название «Декларации митрополита».

Разговор о позиции православной церкви, вообще духовенства по отношению к советской власти – особый. Но можно отметить, что во взаимоотношениях церкви и советского государства проявились крайности двух сторон. Позиция советской власти определялась официальными документами, декларировавшими отделение церкви от государства. Однако в ходе гражданской войны большинство церковных иерархов проявили однозначное неприятие новой власти и таким образом дали повод обвинить себя в политических действиях. И советская власть в конечном итоге встала на путь преследования религии, объявив ее опиумом для народа, отбирая у нее имущество, соборы, монастыри, земли и др. Со стороны церкви крайность проявилась в неприятии новой власти. Дело в том, что долгое время православная церковь была составной частью системы российского государства. Она настолько слилась с государственной бюрократической системой, что имела соответствующий аппарат, вмешивавшийся и в светские дела, в определение свободы прессы. Духовная цензура имеет свою во многом негативную историю[164]. Нарушение традиций взаимоотношений церкви и государства, изменение ее статуса вызвали яростное сопротивление духовного руководства. Эти же настроения преобладали в зарубежной православной церкви.

Митрополит Нижегородский Сергий в своей «Декларации» занял другую позицию: «Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как истина и жизнь, со всеми его догмами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи...»[165]. Митрополит считал, что духовенство эмиграции вредит отношениям советской власти и православной церкви. Он грозил исключить его из состава клира, подведомственного Московской патриархии.

Конечно, такая Декларация вызвала негативную реакцию со стороны большинства эмиграции. Иначе посмотрел на проблему Н. Бердяев, но тем не менее получил возможность высказаться на страницах «Последних новостей». Н. Бердяев утверждал: «Понять это до конца могут лишь люди, которые прожили годы в Советской России и потому способны воспринимать события, там происходящие, изнутри, а не извне». Он считал, что «Послание митрополита Сергия есть вопль сердца православной церкви в России, обращенный к православной церкви за рубежом: сделайте, наконец, что-нибудь для нас, для Церкви-матери, подумайте о нас, облегчите нашу муку, принесите для русской Церкви хоть какую-нибудь жертву, до сих пор безответственные слова ваших иерархов (Карловацкий Собор и Синод) вели нас в тюрьму, под расстрел, на мученичество, подвергали православную церковь в России опасности быть совершенно раздавленной и уничтоженной...»

Надо понимать положение православной церкви в России, замечает Н. Бердяев, – это мученическая церковь. Она «жертвенна в совсем ином смысле и претерпевает мученичество, неведомое и часто непонятное для церковных кругов эмиграции... Жертва эта совершается во имя спасения православной церкви и церковного народа в России, во имя сохранения ее в эти страшные годы испытаний». Митрополит Сергий не частное лицо, которое может думать лишь о себе. Перед нами, подчеркивает Н. Бердяев, стоит судьба церкви и церковного народа как целого. Митрополит говорит то, что «спасительно для церкви». В этом огромная личная жертва. В статье вспоминается такая жертва со стороны патриарха Тихона, митрополита Сергия, Александра Невского, когда последний ездил в ханскую Орду.

Какие же еще аргументы находит Н. Бердяев, оправдывая право церкви метрополии на вопль? Во-первых, то, что эмиграция – «понятие политическое или бытовое, но никак не церковное». Во-вторых, по Бердяеву, церковь «переживает один из величайших моментов своей исторической судьбы. В кровавых муках освобождается она от власти царства кесаря. Мы живем в эпоху углубленного церковного сознания, очищения церкви от искажавших ее исторических наслоений». Церковь порвала с самодержавием, властью. «Церковь возвышается над властью кесаря, в какой бы форме оно ни являлось, и она может существовать при какой угодно природно-исторической среде. И вместе с тем она действует в истории и тысячами нитей переплетается с царством кесаря». Такова диалектика отношений церкви и государства. «Отсюда бесконечная сложность исторической судьбы церкви, ее видимая замаранность. История церкви полна соглашениями и конкордатами, которые не менее тягостны, чем лояльность в отношении советской власти».

Из вышеизложенного вытекает третий момент в рассуждениях публициста: «Церковь всегда будет стремиться христианизировать всякую природно-историческую среду, всякое общество, всякое государство, всякую культуру, но она не может признать вполне и окончательно своей, христианской, никакую природно-историческую среду, никакое государство». Церковь вне политики, члены церкви могут быть в любой партии, и коммунистической тоже. «Коммунистическая власть родилась в состоянии смертного греха, она совершила много преступлений... Церковь принимает факт образования новой природно-исторической среды и может стремиться лишь к христианизации этой среды изнутри, духовно борясь против безбожия и растления во имя Христовой Правды».

Н. Бердяев рассматривает революцию как состояние смертного греха, «где пробиваются к исторической активности новые социальные слои. Церковь призывает к покаянию и к очищению, и духовному преображению, но она не восстает против новых социальных слоев, против роли этих слоев в новом государстве, она хочет их лишь христианизировать изнутри. И спасение России придет от христианизации новых социальных слоев, от духовного перерождения рабоче-крестьянского общества». Таков прогноз Бердяева. Завершая свое произведение, он призывает церковные круги эмиграции пойти навстречу митрополиту Сергию, прекратить в зарубежных церквах великокняжеские и царские молебны, носящие характер политических демонстраций, политические речи на епархиальных съездах и т.п. В этом философ видит «ликвидацию в зарубежной церкви периода, связанного с гражданской войной». Таким образом, «церковь лишь освободится от тех соглашений и компромиссов, к которым она была вынуждена в прошлом». И это будет, по его мысли, «нашим духовным возвращением на Родину». Поразительная по силе мысли, логики и анализа статья. Ее появление в «Последних новостях» – яркое свидетельство неординарности редактора газеты, предоставившего трибуну Н. Бердяеву.

Газета «Последние новости» закончила свое существование 14 июня 1940 г. за несколько часов до прихода немцев в Париж. Некоторое время сотрудники газеты жили надеждой на ее возрождение. Но именно редактор П.Н. Милюков в письме к А. Седых откровенно заявил, что в новых условиях «Последние новости» «не могли и не могут возродиться в прежнем виде»[166]. И это был взгляд не только опытного редактора, но и аналитика-историка.

«Возрождение». Оппонентами «Последних новостей» в Париже были газеты «Возрождение» и «Дни». Орган русской национальной мысли «Возрождение» появился на свет 3 июня 1925 г., выходил до 7 июня 1940 г. Газету основали П.Б. Струве, редактировавший ее первые годы, и нефтепромышленник А.О. Гукасов, финансировавший ее.

Петр Бернгардович Струве (1870–1944) – известный экономист, философ, публицист, редактор ряда журналов легального марксизма («Новое слово» – 1897, «Начало» – 1899, «Жизнь» – 1900). Один из теоретиков и организаторов либерального союза «Освобождение», редактор его нелегального печатного органа «Освобождение» (1902–1905), позже – один из лидеров партии кадетов, член ЦК, редактор журнала «Русская мысль». После Октября 1917 г. активно боролся с большевиками, входил в правительство П.Н. Врангеля, впоследствии эмигрировал.

При П.Б. Струве ежедневная газета «Возрождение» была умеренно-консервативным изданием. Он выступал за объединение всех сил эмиграции для борьбы с советской властью. Был председателем оргкомитета «Всемирного русского съезда», который начал работу 4 апреля 1926 г. и на открытии которого П.Б. Струве призвал эмиграцию «бороться всячески и во всех направлениях», имея в виду советскую власть. В этот день газета «Возрождение», ставшая летописью съезда, вышла с передовой статьей, напоминающей о том, что большевики заинтересованы в розни сил эмиграции, поэтому единение необходимо для усиления борьбы с ними. Редакция высказывала опасения: «Большевики только и мечтают о том, чтобы можно было использовать постановления съезда как реставрационные вожделения» (1926. 5 апр.). В этом утверждении содержалось обращение к наиболее ярым монархистам умерить свои требования.

Однако монархические настроения и на съезде были столь сильны, что «Возрождению» в ответ на обвинения иностранной печати пришлось выступать с опровержением по поводу того, что съезд никого не объявлял наследником романовского трона (1926. 9 апр.). Подводя итоги работы этого форума, газета констатировала, что он так и не создал центра сплочения «вокруг великого князя» (1926. 12 апр.)

Первое время в «Возрождении» сотрудничали И.А. Ильин, С.С. Ольденбург, А.А. Салтыков и др. В газете печатались теоретические и проблемные статьи И.А. Ильина, идеи которых позже легли в основу его книги «О монархии и республике». «Возрождение» остро полемизировало с милюковскими «Последними новостями» и «Днями» А.Ф. Керенского, отвергая любую возможность компромисса с большевиками. П.Б. Струве считал, что «политическая эволюция советской власти полицейски невозможна», уступки, которые они порой допускают, преследуют цель самосохранения большевизма[167].

Довольно быстро между издателями обнаружились серьезные разногласия. А.О. Гукасов и его сторонники отражали настроения Российского торгово-промышленного и финансового союза, неофициальным органом которого и являлось «Возрождение». Их не устраивали политическая линия П.Б. Струве и его ориентация на интеллигенцию. А.О. Гукасов считал, что «в газете восторжествовали снобизм и кружковщина, ее высокомерный тон и стиль отпугивают простого читателя-эмигранта»[168]. В итоге П.Б. Струве уходит из газеты. Пост редактора занимает Ю.Ф. Семенов, и «Возрождение» превращается в открыто промонархическое издание, явно правого направления, рассчитанное на широкую обывательскую аудиторию. Газета активно пропагандировала идеи Российского общевойскового союза, нацеленного на самую активную борьбу с советской властью и требовавшего боевой готовности к ней. А.О. Гукасов ежемесячно ассигновал РОВС восемь тысяч франков[169]. Руководители РОВС генералы А.П. Кутепов, Е.К. Миллер со страниц газеты обещали организовать крупные выступления подрывных сил против Советов.

В 30-е годы «Возрождение» открыто приветствовало победу на выборах в Германии Гитлера, успехи «огненных крестов» во Франции, Муссолини в Италии, мятеж Франко в Испании и др. Вместе с тем публиковалась разнообразная информация о политической и общественной жизни русского зарубежья. Возможность обеспечить литературный отдел высокими гонорарами позволяла редакции привлечь к сотрудничеству известных писателей, поэтов, критиков. По словам М.В. Вишняка, В. Ходасевич «попал в “Возрождение” поневоле, по тяжкой нужде, выговорив себе “автономию” в своем литературном отделе; тем не менее он отдал свой труд и талант на поддержку гукасовского предприятия»[170]. В газете публиковались А.И. Куприн, чьи рассказы 1929–1933 гг. составили сборники «Колесо времени» и «Жанета», А.В. Амфитеатров, А. Яблоновский, Б. Зайцев, И. Сургучев, И. Шмелев, иногда И. Бунин. Б. Зайцев, перешедший в «Возрождение» из «Последних новостей» в октябре 1927 г., напечатал в газете около двухсот произведений[171].

Но авторитет «Возрождения» постепенно падал, уменьшалось число читателей, что заставило редакцию в 1936 г. перейти на еженедельный выпуск газеты. «Возрождение» перестало выходить одновременно с немецким вторжением во Францию.

Газеты эсеров. Второй парижский оппонент «Последних новостей» – газета «Дни», была одним из эсеровских изданий. Социалисты-революционеры, находясь в эмиграции, сумели наладить целую систему своей печати. В начале июля 1920 г. А.Ф. Керенский после успешных переговоров в Праге с Т.Г. Масариком и Э. Бенешем, обещавшим оказать материальное содействие делу русской свободы и культуры, собрал в Париже совещание видных деятелей партии социалистов-революционеров. На нем присутствовало около тридцати человек[172]. В течение нескольких дней обсуждались политическое положение и задачи, вытекающие из него для российской эмиграции. Участники совещания пришли к заключению, что в новых условиях на первое место выдвигается пропаганда, поэтому было решено расширить издательскую деятельность и наряду с ежедневной газетой, выпуском книг, брошюр и листовок создать «толстый» журнал, традиционный для русской аудитории. Были организованы группы по выпуску газеты, книг и журнала. Партийные средства, главным образом чехословацких друзей, выполнявших свои обязательства в 30-е годы, служили источником финансирования всего издательского дела.

Имея тесные связи с чехословацкими либералами и поддержку правительства Масарика-Бенеша, эсеры считали своим центром Прагу, где обустроилась заграничная делегация ЦК ПСР во главе с В.М. Черновым, Н.С. Русановым, В.В. Сухомлиным, И.А. Рубиновичем и где выходили ее официальные издания – журнал «Революционная Россия» (1920–1931) и газета «Воля России» (1922–1921). В Париже правыми эсерами был создан наиболее популярный в эмиграции журнал «Современные записки». В Польше савинковцы активно сотрудничали с газетой «Свобода» («За Свободу!») в 1920–1932 гг.

Газета «Дни» издавалась еженедельно сначала в Берлине, затем в Париже (1922–1928), позднее стала двухнедельным журналом (1931–1933). Ее редактором и вдохновителем, главным публицистом был Александр Федорович Керенский (1881–1970), юрист, адвокат, государственный деятель. В IV Государственной думе возглавлял фракцию трудовиков, деятельный член ПСР. Уже в 1905 г. начал сотрудничать в эсеровской печати (газета «Буревестник»). Наиболее ярко проявилась востребованность А.Ф. Керенского в эпоху Февральской революции. Он входил во Временное правительство и с сентября по октябрь 1917 г. возглавлял его, будучи одновременно Верховным главнокомандующим. Показал себя блестящим оратором революции. После октября эмигрировал.

В «Днях» активно сотрудничали Е.Д. Кускова, С.Н. Прокопович, В.М. Зензинов. Литературным отделом заведовали писатель М.А. Алданов и критик, искусствовед, публицист М.А. Осоргин. Некоторое время поэтический отдел вел В. Ходасевич, выступая с литературно-критическими статьями.

В целом газета не пользовалась успехом, не имела широкой аудитории. «Про “Дни” из уст в уста передавали, – вспоминает Б.Н. Александровский, – что единственными читателями ее были редактор и наборщик очередного номера»[173]. А.Ф. Керенский рассылал свое издание по известным ему адресам бесплатно.

Более популярной газетой эсеровской ориентации была газета «Свобода», выходившая в Варшаве в 1920 г. (с 1921 г. «За свободу!»). Ее редактировал Д. Философов, один из создателей этического учения символизма, в прошлом поэт. Издание финансировалось правительством Пилсудского и, по словам Л. Любимова, «с лакейской угодливостью» «восхваляло ясновельможное польское начальство»[174]. «“За свободу!” представала перед своим читателем, – пишет современный исследователь Н.А. Богомолов, – как издание, чувствующее постоянную ответственность за судьбу и русского населения, живущего в непосредственной близости от СССР, и всей Польши, служащей одним из форпостов Запада против коммунистической экспансии. Эта особенность чувствовалась буквально во всем строе газеты, начиная с названия, выдержанного в призывном стиле. Подобная наступательность определяла дух и тональность большинства газетных публикаций...»[175].

Редактор поддерживал в «Свободе» яростное антисоветское направление. Ему активно помогали в этом ближайшие сотрудники – Б. Савинков, Д. Мережковский, З. Гиппиус, А. Амфитеатров. В газете работали М.П. Арцыбашев (рубрика «Записки писателя»), К.Д. Бальмонт, литератор-мемуарист А.А. Кондратьев, поэт Игорь Северянин. Уехавшие из Варшавы в ноябре 1920 г. Мережковские продолжали сотрудничать с газетой. Рассматривая борьбу с большевизмом как с неким абсолютным злом, подчеркивает З. Гиппиус, они всегда были за интервенцию против Советов[176].

Центральным органом ПСР была газета «Воля России». Ее судьба подтверждает общее правило преобладания в типологии периодики русского зарубежья журнала. «Воля России» как ежедневная газета просуществовала около года (с сентября 1920 г. по октябрь 1921 г.), превратившись сначала в еженедельник, затем в журнал. Издателем газеты был старый эмигрант-эсер Е.Е. Лазарев, редакторами – известные партийные деятели В.М. Зензинов, В.И. Лебедев и О.С. Минор. Активно сотрудничали В. Чернов, А. Керенский, В. Сухомлин, М. Слоним.

«Воля России» была чисто партийным изданием, разрабатывавшим стратегию и тактику эсеров. В ней публиковались основные их документы: платформа социалистов-революционеров, обращение ЦК ПСР ко всем членам партии от 26 апреля 1921 г., декларация по поводу приговора социалистам-революционерам советского суда за враждебную деятельность эсеров, письмо осужденных в Советской России за антисоветскую деятельность и др. Газета была боевым органом, противопоставлявшим себя большевизму. В. Чернов на ее страницах выступил с обоснованием особого конструктивного социализма (1921. 7 июля). Эта публикация позже получила обобщение в книге «Конструктивный социализм» (Прага, 1925). «Воля России» стала центром, где обсуждались проблемы борьбы с большевиками. В период кронштадского восстания (февраль-март 1921 г.) газета превратилась в штаб-квартиру этой борьбы. В. Чернов с большой группой эсеров в конце февраля переехал поближе к России в Ревель и 27 марта создал «Российское правительство», обратившееся с просьбой о его признании и оказании помощи в борьбе с большевиками. Редакция газеты выпустила брошюру-реквием кронштадцам – «Правда о Кронштадте: Очерк героической борьбы кронштадцев против диктатуры Коммунистической партии, с картой Кронштадта, его фортов и Финского залива. Приложение комплект “Известий Временного Революционного комитета матросов, красноармейцев и рабочих города Кронштадта”» (Прага, 1921).

Но, как уже отмечалось, в условиях эмиграции чисто партийное издание не могло иметь большую аудиторию. «Воля России» становится журналом левых эсеров с более широкой программой, чем газета.

«Руль». В Берлине наиболее авторитетной была ежедневная газета «Руль», издаваемая правыми кадетами (1920–1931)[177]. Создание двух газет, их постоянная полемика как бы зафиксировали раскол партии конституционных демократов. Во главе газеты «Руль» стоял долгое время опытный издатель и редактор, один из партийных лидеров и видных публицистов Иосиф Владимирович Гессен (1866–1943). Вместе с П.Н. Милюковым он редактировал газету «Народная свобода», затем журнал «Право», газету «Речь». Оказавшись в эмиграции, И.В. Гессен организует одно из наиболее крупных издательств «Слово», создает «Архив русской революции» – периодическое издание, положившее начало целому ряду такого, типа сборников документов, воспоминаний и исследований. Этим имя И.В. Гессена вписано в историю культуры России. Одновременно он вел большую общественную, организаторскую работу, возглавлял Союз русских журналистов и писателей в Германии, Американский фонд помощи русским беженцам. Его активность была такой, что в среде эмигрантов шутили: «Мир стал тесен – всюду Гессен».

Вместе с ним газету редактировали один из лидеров партии кадетов В.Д. Набоков (убит монархистом в 1922 г.), профессор А.И. Каминка. И.В. Гессен сначала организует при посредничестве немецкой фирмы «Газетное и книжное издательство “Ф. Улльштейн”» свое издательство «Слово», коммерческую часть в котором ведет Ф. Улльштейн, а издательскую – И.В. Гессен. Когда возникла идея о выпуске в Берлине кадетской газеты, связь с немецкой фирмой была использована. 5 ноября 1920 г. между «Газетным и книжным издательством “Ф. Улльштейн”» и обществом с ограниченной ответственностью «Руль» был заключен договор, согласно которому Ф. Улльштейн, не являясь компаньоном этого общества, брал на себя типографский заказ, управление издательским процессом с участием в прибылях. Редакции газеты «Руль» предоставлялось право на информационную службу фирмы и помещение. И.В. Гессен был председателем наблюдательного совета общества, директором-распорядителем – А.И. Каминка. От фирмы Ф. Улльштейна в совет входило два-три представителя (зав. отделом объявлений, заведующий распространением газеты). Наблюдательный совет контролировал коммерческую деятельность и деловые издательские мероприятия, не имея права оказывать какое-либо влияние на политическое направление газеты.

Редакция, в которой первые два года значительную роль играл В.Д. Набоков, фактически определявший политическое направление газеты, в отличие от «Последних новостей» П.Н. Милюкова, отстаивала старые принципы и тактику партии кадетов. Она выступала хранительницей ее традиций, что сказывалось даже на оформлении. Советский обозреватель Н. Казмин отмечал еще в 1923 г., что эта газета имела такую же «внешность», что и дореволюционная кадетская «Речь»: «...тот же рисунок заголовка, подбор шрифтов, манера верстки, да и сотрудников бывшей “Речи” в “Руле” было немало»[178]. Согласно программе, опубликованной в первом номере, газета являлась политическим изданием, направленным против большевизма, с которым не может быть компромиссов. Редакция обещала сообщать читателю «объективные факты из жизни Советской России», ее «неприглядной» действительности, давать ответы на основные вопросы, которые «встанут перед Россией в момент ликвидации большевизма». В целом направление газеты было боевым. Она постоянно полемизировала с левыми кадетами, с социалистами разных оттенков, разоблачала сменовеховцев, вообще просоветские течения в эмиграции.

И.В. Гессен смог создать дееспособный, интересный, профессионально работающий журналистский коллектив. Используя осведомительный аппарат фирмы Ф. Улльштейна, редакция тем не менее организовала сеть корпунктов в разных странах: Италии, Франции, Турции, Венгрии и др. Особые трудности для журналистского зарубежья представлял поиск информации из Советской России. Даже советская печать попадала в Германию нерегулярно. Кроме того, довольно часто «страстная погоня за сведениями из России» «наталкивалась на недобросовестность» информаторов. «Я всячески навострял редакторский нюх, – рассказывает И.В. Гессен, – чтобы распознать фальшь, и огромное число сообщений отправлялось в корзину»[179]. Несмотря на это, в газету нередко попадали искаженные факты и просто неверные сообщения. Так, появилась информация о смерти писателя И.С. Шмелева от истощения, на самом деле речь шла о гибели его единственного сына.

Но так или иначе «Руль» стремился как можно полнее раскрыть политическую, экономическую и культурную стороны жизни Советской России, преподнося этот материал, естественно, со своих позиций (чаще всего в негативном плане): о застое в хозяйственной деятельности в 20-е годы, кронштадтском восстании (было выпущено специальное приложение), волнениях крестьян, об отсутствии свободы слова и гнете цензуры и т.д. Естественно, вся палитра эмигрантской жизни находила отражение в газете. М. Раев далее считал, что со временем «Руль» приобрел «налет провинциальности, сосредоточивая свое внимание на событиях местного значения, перепечатывая статьи и рассказы из других изданий и используя информацию местных и иностранных газет для сообщений о текущих событиях»[180].

Особо следует отметить большую роль газеты как центра культурной жизни «русского Берлина». Совместно с Союзом русских журналистов и писателей Германии редакция провела дни памяти Л.Н. Толстого (к 10-летию со дня смерти) и Ф.М. Достоевского, Дни русской культуры, приуроченные к дню рождения А.С. Пушкина. Эти события, конечно, освещались и на страницах газеты. В ней публиковались произведения И. Бунина, Д. Мережковского, А. Амфитеатрова, К. Бальмонта. И.В. Гессен, можно сказать, взял шефство над сыном погибшего друга В.Д. Набокова – Владимиром Сириным (В.В. Набоковым), который в речи, посвященной семидесятилетию со дня рождения И.В. Гессена, назвал его своим «редактором, издателем, советником и другом». И.В. Гессен гордился тем, что его издательство «Слово» было «крестным отцом Сирина»[181] и выпускало его книги даже тогда, когда испытывало крайние трудности, а «Руль» предоставил свои страницы его произведениям.

Автор первой русской биографии В.В. Набокова Б. Носик справедливо замечает: «...чтобы навсегда войти в историю русской литературы, газете хватило бы и того, что 7 января 1920 г. на ее страницах родился новый писатель – Вл. Сирин». К сожалению, Б. Носик в содержательной и большой по объему книге показал сотрудничество В.В. Набокова в «Руле» фрагментарно, уделив основное внимание его рецензиям: «Набоков написал за эти годы довольно много рецензий для столь широко читаемого в Берлине, в Париже, в Риге, в Харбине и даже Москве ежедневного “Руля”, представ перед эмигрантской публикой внимательным, тонким ценителем и веселым задирой». Для его рецензий была характерна «непримиримость к любому послаблению литературных критериев»[182].

В газете появлялось много стихов Вл. Сирина, его рассказы и статьи. Именно здесь вышла интересная статья «Юбилей», которой он встретил 10-летие Октября. Он по-своему – с позиции «чистоты презрения» – подошел к этому событию: «Я презираю коммунистическую веру, как идею низкого равенства, как скучную страницу в праздничной истории человечества, как отрицание земных и неземных красот, как нечто, глупо посягающее на мое свободное я, как поощрительницу невежества, тупости и самодовольства... Я презираю не человека, не рабочего Сидорова, честного члена какого-нибудь Ком-пом-пом, а ту уродливую, тупую идейку, которая превращает русских простаков в коммунистических простофиль, которая из людей делает муравьев» (1927. 18 нояб.).

В статье молодой писатель отдает дань бытовавшим в эмиграции малооригинальным настроениям. Так, он пишет о новой России: «Говорят поглупела Россия: да и немудрено... Вся она расплылась провинциальной глушью – с местным львом-бухгалтером, с барышнями, читающими Вербицкую и Сейфуллину, с убого затейливым театром, с пьяненьким мирным мужиком, расположившимся посреди пыльной улицы». Здесь ощутимо внутренне противопоставление метрополии русскому зарубежью – этой, по словам В.В. Набокова, «особенной России». Он осознает ее значение по-своему, как художник, которому дорога свобода творчества, духа. «Прежде всего мы должны праздновать десять лет свободы, – подчеркивает он. – Свободы, которой мы пользуемся, не знает, пожалуй, ни одна страна в мире. В этой особенной России, которая невидимо окружает нас, оживляет и поддерживает, питает наши души, украшает наши сны, нет ни одного закона, кроме закона любви к ней, и нет власти, кроме нашей собственной совести... Когда-нибудь мы будем благодарны слепой Клио за то, что она позволила нам вкусить эту свободу и в эмиграции понять и развить глубокое чувство к родной стране... Не станем же пенять на изгнание». Конечно, это позиция человека, который нашел себя в условиях эмиграции. Но и В.В. Набокову сначала приходилось нелегко. В свой берлинский период (1922–1937), когда его опорой стали гессеновское издательство «Слово» и газета «Руль», на первых порах он давал уроки английского и французского языков, даже уроки тенниса, занимался всякими переводами «вплоть до коммерческих описаний каких-то кранов», писал в газету не только прозу и стихи, но и остроумные шахматные задачи, а однажды составил для «Руля» новинку-шараду и придумал для нее новое слово «крестословица», потом вошедшее в обиход.

«О “Руле” вспоминаю с большой благодарностью. Иосиф Владимирович Гессен был моим первым читателем, – пишет В.В. Набоков в автобиографической книге “Другие берега”. – Задолго до того, как в его же издательстве стали выходить мои книги, он с отеческим попустительством мне давал питать “Руль” незрелыми стихами. Синева берлинских сумерек, шатер углового каштана, легкое головокружение, бедность, влюбленность, мандариновый оттенок преждевременной световой рекламы и животная тоска по еще свежей России, – все это в ямбическом виде волоклось в редакторский кабинет, где И.В. близко подносил лист к лицу»[183]. Следует заметить, что В.В. Набоков критически относился к своим первым газетным рассказам и в сборники более позднего периода и переиздания, как правило, их не включал. Так или иначе, эта страница «Руля», связанная с творчеством одного из крупнейших писателей XX столетия, еще требует исследования.

В лучшие времена газета имела большой успех, выходила тиражом более 20 тыс. экземпляров, выписывалась «буквально во все части света», рассылалась в 396 городов 34-х стран мира[184]. Было выпущено интересное иллюстрированное приложение «Наш мир». Но вместе с наступившей в Германии инфляцией дела газеты шли все хуже, тираж стал сокращаться. Анализируя сложившуюся ситуацию, И.В. Гессен в книге «Годы изгнания» самокритично отмечает, что редакция, увлеченная политическими проблемами, не заметила изменений, произошедших с ее аудиторией, которая постепенно теряла интерес к событиям на Родине, искала «отдохновенья от забот в разгадывании крестословиц, в детективах...»[185]. Он даже признается, что «сознательно игнорировал» эти настроения читателя, который, в свою очередь, «проявлял все более упрямства». Фирма Ф. Улльштейна сразу же прекратила финансовую поддержку газеты. Но, как нам кажется, дело было не только в настроении читателя. Существенно изменилась аудитория в количественном отношении: эмигранты из России уезжали в другие страны, так как в Германии им стало трудно жить.

Следует назвать и одно из наиболее долговечных изданий – «независимую демократическую» газету «Сегодня» (Рига, 1919–1940). Она издавалась редактором М.С. Мильрудом на средства осевших в Риге еврейских предпринимателей, что обеспечивало авторам довольно высокий гонорар. Испытывая давление со стороны авторитарного режима К. Ульманиса, считает М. Раев, газета все больше внимания уделяла «местным, латвийским делам» и утратила, «таким образом, свои достоинства, несмотря на то, что временами перепечатывала статьи и корреспонденции известных авторов»[186]. С газетой поддерживали связь А. Амфитеатров, М. Алданов, И. Шмелев и др.[187] Один из руководителей советской журналистики 20-х годов Н. Мещеряков в обзоре «Русская печать за границей» дает газете нелестную характеристику как бессодержательной, бездарной, наиболее враждебной к советской власти[188].

Газеты разной периодичности и разной продолжительности издания выходили практически во всех регионах обитания русских беженцев. Небольшая их часть смогла продержаться некоторое время: в Белграде – «Новое время» (с 1921 г., редактор – М.А. Суворин), в Риге – «Сегодня вечером» (1923–1940, ответственный редактор Б.И. Харитон)[189], в «русском Китае» – «Харбинские ежедневные новости» и т.д. Большинство же газет быстро закрывалось. Финансовые возможности издателей не выдерживали регулярного выпуска газеты, и аудитория не могла их постоянно покупать по тем же причинам.

в начало

 

к содержанию << >> на следующую страницу