Глава II

Публицистика на телевидении рождалась из пропаганды

 

В 1966 году ЦК КПСС утвердил ставку освобожденного секретаря парткома Центрального телевидения – в связи с бурным ростом коллектива телевизионщиков на Шаболовке. Н.Н. Месяцев, с которым в предыдущие годы мы работали в обществе «Знание», решил рекомендовать меня на новую должность. Я без колебаний согласился в предвкушении новой, неизведанной ранее работы на этом загадочном телевидении с его неиссякаемыми творческими возможностями и фантастических размеров аудиторией. Здесь можно было использовать тот опыт духовной жизни и деятельности, что был приобретен за годы работы в Политехническом.

На общем партийном собрании Центрального телевидения мне пришлось рассказать свою биографию. К тому времени я был кандидатом наук, но, конечно, не это больше всего заинтересовало коммунистов, а то, что после окончания юридического факультета МГУ я служил в армии и был там водолазом. Когда я упомянул об этом, Г.А. Иванов, заместитель председателя Комитета, бросил: «Нам на телевидении только водолаза и не хватало». Эта реплика сняла напряженность в зале и вызвала доброжелательные улыбки. В итоге я был избран большинством голосов секретарем парткома Центрального телевидения, первым в его истории.

В то время коллектив самого современного средства массовой информации складывался во многом стихийно. На телевидение шли и режиссеры-неудачники из театра, кино, музыкальных и цирковых учреждений, и журналисты-авантюристы, но большинство все-таки составляли энтузиасты нового дела, люди, решившие поменять профессию, сферу своей деятельности, можно сказать, всю жизнь. Так что водолаз попал в благоприятную, хотя и несколько бесшабашную пока еще среду. Нам предстояло вместе готовиться к новым рубежам развития телевидения, которое собиралось переехать с Шаболовки в строящийся в Останкине новый телецентр, заметно увеличить количество программ и значительно повысить их художественный уровень. Так и произошло. К концу 1967 года коллектив Центрального телевидения вырос сначала вдвое, а позже и втрое по сравнению с предыдущим годом.

К партийной работе, собраниям и политзанятиям отношение у нашего телевизионного сообщества было наплевательское, дисциплины – никакой. Надо было начинать все заново, искать и находить людей, способных верно оценить состояние творческого коллектива, определить границы свободы творчества и морального поведения на работе и дома. Спустя месяца два после моего избрания секретарем парткома на Шаболовке состоялось первое собрание партийных активистов – партактив, как тогда говорили (в отличие от партийного собрания на нем присутствовали не все коммунисты, а лишь те, кого пригласил партком; среди приглашенных могли быть и беспартийные, на телевидении, например, режиссеры, художники, инженеры). На собрание пришли председатель комитета и его заместители. Я уже довольно непринужденно приглашал людей рассаживаться и записываться в прения. Многих называл по имени-отчеству. Слышу рядом со мной в президиуме Н.Н. Месяцев говорит соседу: «Вот посмотрим: если Егоров назовет первого, кто войдет в зал, по имени-отчеству, значит, мы не ошиблись в его способности работать с людьми». Вошел Моисеев, начальник художественных мастерских ЦТ, с которым мы уже не раз беседовали. Я пригласил Бориса Петровича присесть, так как собрание уже началось.

Этот эпизод и тот первый партактив во многом укрепили мой авторитет в таком сложном коллективе, как Центральное телевидение, где трудились редакторы, режиссеры, операторы, инженеры, художники, звукотехники, осветители и представители других профессий. Партком должен был их всех объединить, поставить перед ними общие первоочередные задачи и наметить перспективы развития. Над этим мы и работали до осени 1967 года, когда по решению ЦК КПСС я был утвержден главным редактором главной редакции пропаганды ЦТ.

Из всех редакций и отделов телевидения мне ближе была деятельность именно главной редакции пропаганды. Под этим «кодовым названием» сосредоточилась политическая, экономическая и научная публицистика. В 1967 году редакция насчитывала почти 300 сотрудников, 12 отделов. Вещание велось по трем телеканалам. И только что, в преддверии открытия Останкинского телецентра, заработала четвертая программа, на которой много передач также готовилось нашей редакцией.

Была введена новая должность заместителя главного редактора по четвертой программе. Эту должность занимал Леонид Антонович Дмитриев, блестяще образованный журналист, окончивший МГИМО, успевший поработать не только в нашей стране, но и за рубежом. По моим представлениям, Л.А. Дмитриев был и остается идеальным тележурналистом, образцом творческого отношения к делу. Сколько им было придумано новых программ, сколько написано интересных сценариев передач и фильмов – каждый с неожиданным поворотом сюжета, с оригинальной концепцией.

Работать рядом с такими людьми – счастье. Но таких в редакции тогда было немного. Нравы в коллективе царили странные: действовала налаженная система доносов, подслушивания, подхалимских услуг и т.п. Как-то я ушел на репетицию одной передачи, она не состоялась, пришлось неожиданно вернуться. Вхожу в свой кабинет и вижу: сидят все двенадцать заведующих отделами, а бывший главный редактор им говорит: «Итак, договорились: Егорову не помогать, сам он скоро завалится». И все, похоже, согласились. Пришлось мне в короткий срок поменять весь командный состав редакции.

Или еще такой эпизод. Входит в кабинет одна редакторша и спрашивает: «Можно запереть дверь?». Говорю: можно. Она продолжает: «Вы же бывший секретарь парткома, почему же вы в своей работе в редакции не опираетесь на мнение коллектива! До вас мы все, что услышим в отделах, рассказывали главному редактору, и она была в курсе всех дел». Я понял, что надо действовать решительно и сказал, что как бывший секретарь считаю необходимым немедленно собрать партбюро и обсудить ее заявление. Заседание партбюро редакции прошло бурно, практику доносов резко осудили, а незадачливая редакторша подала заявление об уходе. Потом она работала в других подразделениях ЦТ и была единственным человеком на телевидении, кто не здоровался со мной во время случайных встреч в коридорах Останкина.

В 1967 году, накануне открытия Останкинского телецентра, был объявлен единственный в своем роде конкурс. В эфире звучали соблазнительные призывы: «Хотите быть комментатором? Приходите к нам. Вы инженер, учитель, экономист, врач? Прекрасно. Вы получите возможность рассказать всем с экрана о людях вашей профессии».

На конкурсный отбор пришло довольно много претендентов. По итогам письменных и устных экзаменов, по трудноуловимым признакам, проявляющимся перед объективом студийной камеры (телегеничность, умение быстро и с юмором реагировать на вопрос, внушать к себе доверие), из них отобрали 18 человек. Два года их учили на курсах, а затем они стали работать в разных редакциях Центрального телевидения.

В промышленный отдел главной редакции пропаганды пришел Юрий Миронов, инженер-строитель по первой профессии. Его жена Елена (они познакомились на конкурсе и во время учебы поженились) стала работать в программе «Время». Елена Миронова со знанием дела демонстрировала в эфире новинки нашей промышленности, предназначенные «для дома, для семьи». Юрий главной темой избрал бригадный подряд. Он сменил профессию, чтобы продолжать с экрана то же дело, которым занимался прежде: распространение прогрессивных методов труда. Начав с суховатых, деловых репортажей о строительстве, он все больше вникал в драматические коллизии, в столкновения характеров и жизненных принципов, происходившие при внедрении бригадного подряда. И осознал постепенно, что психология важна здесь не меньше, чем технология. И если для передачи рационального опыта есть тьма возможностей – плакаты, брошюры, журналы, семинары, курсы, выставки, бюро технической информации, дома научно-технического просвещения, – то главные психологические фильтры, через которые проходит (или не проходит) рациональный опыт, постигаются только в прямом общении человека с человеком. Миронов сдружился с лучшими из лучших наших строителей, вел с ними перед телекамерой откровенные беседы.

Посмотрев на Миронова в роли ведущего проблемных передач, режиссеры творческого объединения «Экран» стали приглашать его на роль автора документальных фильмов, где характеры и проблемы должны сплавиться в художественный образ. Так через «узкую» экономическую специализацию инженер-публицист приблизился к экранному человековедению.

Другой автор телевизионных «кинопортретов на деловом фоне», Дамир Белов, стал журналистом широкого профиля. На первый взгляд, его приход в промышленный отдел нашей главной редакции пропаганды после работы за рубежом и в программе «Время» мог показаться самоограничением, сужением творческого диапазона. Но это только на первый взгляд. Героев своих новых фильмов Белов находил в, казалось бы, будничных командировках на сибирские нефтепромыслы и электростанции, на строящиеся трассы линий электропередач и газопроводов. Постепенно, по негласному уговору в редакции, вся нефтеносная Сибирь была «отдана» Белову. Никто не решался после него ехать, скажем, в Уренгой или Надым, заранее представляя, как будут реагировать на нового корреспондента герои его репортажей, как обязательно будут спрашивать: «А где же Дамир?» В обаянии и контактности соперничать с Беловым действительно было очень непросто. Авторитет среди нефтяников и газовиков, строителей и энергетиков ему принесло постоянное «вживание в их проблемы». За участие в строительстве газопровода Уренгой – Помары – Ужгород он был награжден орденом «Знак Почета».

Кто скажет после этого, что экономика – «узкая специализация» для журналиста?

Заведовал промышленным отделом главной редакции пропаганды ЦТ Виталий Рожко. Еще на студенческой журналистской практике он твердо сказал своим сокурсникам: кто куда, а я на завод. Хочу понять, как устроена экономика, почему не всегда выполняются правильные хозяйственные решения, что сегодня думает о жизни рабочий класс. Вместе с однокурсником Григорием Шевелевым Виталий Рожко четко осуществил свою программу. Есть песня про «заводскую проходную, что в люди вывела меня». Шевелева и Рожко заводская проходная вывела в число наиболее серьезных журналистов Центрального телевидения.

Григорий Шевелев со временем стал моим заместителем, окончил аспирантуру Академии общественных наук, защитил диссертацию. Затем он руководил главной редакцией информации (программа «Время»), а позже был заместителем председателя Гостелерадио СССР.

За время работы в главной редакции пропаганды мне удалось сформировать коллектив единомышленников, моих заместителей. Мы работали с азартом, увлеченно, не жалея ни времени, ни здоровья во имя родного телевидения. Эти люди были по своей природе трудоголиками. Все они защитили кандидатские диссертации и с годами выросли в профессионалов высшей пробы в области телевизионной журналистики.

Юрий Буданцев стал доктором философских наук, профессором кафедры журналистики МГИМО – одного из престижных вузов столицы; Федор Бруев избирался секретарем парткома Гостелерадио СССР, а затем взял в свои руки руководство нашей редакцией. Жанна Фомина была назначена главным редактором киноредакции, потом главным редактором программ ЦТ, а позже – ответственным секретарем Интервидения в Праге, где и защитила докторскую диссертацию по проблемам телевизионного программирования. Одним из самых опытных заместителей был Эдуард Муртазин, который впоследствии работал советником по телевидению при правительстве Афганистана в Кабуле.

Было время, когда из девяти членов коллегии Гостелерадио пять человек являлись выходцами из нашей редакции и считали себя моими учениками. Правда, такое положение вызывало неоднозначное отношение ко мне руководства да и некоторых коллег, и с годами я ощущал это все больше и больше. К сожалению, почти никто из моих бывших помощников, самых квалифицированных, как сейчас модно говорить, телевизионных топ-менеджеров, не оказался востребованным в новых компаниях, возникших на обломках Центрального телевидения.

Развитие телевидения происходило в тесной связи с общественной жизнью: закономерности, последовательность решаемых в стране социальных, культурных и иных задач во многом определяли тематику, характер, стилистику телевизионных передач в целом и телепублицистики в частности. Как и вся идеологическая деятельность в то время, работа телевидения подчинялась партийным указаниям и директивам, перед ним ставились те же задачи, определялись те же функции, что и для всей советской пропаганды. Начиная с конца 60-х годов редко какой документ КПСС, посвященный идеологическим проблемам, не ставил задачи и перед телевидением.

Таким образом, особенностью развития отечественного телевещания и телевизионной публицистики можно считать их рождение из партийной пропаганды. Телепублицистика и информация не только восприняли традиции, жанры, формы и методы работы партийной печати, но и опыт, особенности устных форм пропаганды, партийного просвещения.

Опыт партийной печати, традиции устной пропаганды стали не только источником телевизионной публицистики, но и родили новые, острые проблемы взаимодействия и состязательности старых и новых форм работы с людьми. Будут ли сотрудничать или воевать до самоуничтожения лекторы и пропагандисты – с одной стороны, и телепублицисты – с другой?

Так, в Чехословакии в конце 60-х годов довольно широкое распространение получила идея замены телевещанием всех форм распространения знаний. В стране закрывались политкружки, лекторские группы, агитколлективы. Тогда активисты чехословацкого телевидения говорили нам: «Зачем городить все эти политзанятия, когда товарищ Дубчек одним своим выступлением по телевидению охватит всю страну и поставит все главные задачи, а население получит информацию из первых рук?» Потом товарищи-коллеги рассказывали, что после событий 1968 года агитаторы перед выборами шли к избирателям и не знали, откроют ли им дверь в дом и в душу, отчужденную от живого общения...

Мне довелось в те годы побывать в Чехословакии, выступать на больших собраниях на предприятиях этой страны; мои доводы как телевизионщика в защиту и поддержку устных форм пропаганды были встречены аудиторией с пониманием и поддержкой.

В Чехословакию мы попали в составе группы ЦК КПСС по обмену опытом идеологической работы. Эту группу возглавлял тогда заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Георгий Лукич Смирнов – опытнейший идеолог, доктор философских наук, блестящий оратор и организатор. Я вспоминаю его с особым чувством уважения и... отчасти вины перед ним. Дело в том, что спустя несколько лет после нашей совместной поездки за рубеж Г.Л. Смирнов был переведен на другую работу, стал директором Института философии АН СССР. Я, работая уже в другой редакции, несколько раз приглашал его выступить с лекциями и беседами на философские темы, рассказать о планах научной деятельности возглавляемого им института. Однако наша дружба показалась неуместной моему начальству, мне было приказано прекратить «таскать в эфир отработанные кадры». Пришлось просить прощения у моего философа.

Как же переменчивы политические ветры! С приходом на должность генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева Георгий Лукич Смирнов был утвержден его помощником. И однажды раздался звонок: «Ну, а теперь пустишь меня на телевидение?» Я обрадовался: «Да, конечно. Но, поймите меня правильно, теперь вы должны, как мне кажется, посоветоваться с Горбачевым по поводу выступлений по телевидению». Смирнов посоветовался, но... выступления его так и не состоялись. Однако свято место пусто не бывает.

Внимательные телезрители стали все чаще замечать, что если на их вопросы о международных отношениях в эфире отвечал политобозреватель «Правды» Ю. Жуков, то на темы внутренней политики ничего подобного нет. Так и появилась новая рубрика нашей редакции «На вопросы телезрителей отвечает академик В.Г. Афанасьев». Он был тогда главным редактором газеты «Правда» и слыл одним из самых талантливых и эрудированных ученых и популяризаторов общественных наук. Дважды в месяц Афанасьев отвечал на разнообразные вопросы зрителей. Он тщательно готовился к своим выступлениям, анализировал письма зрителей, чтобы добиться убедительности и точности в ответах на их злободневные, порой очень острые вопросы.

Работать с В.Г. Афанасьевым было легко и просто: мы встречались с ним в редакции «Правды» раз в месяц. Тут же записывали по две передачи в день. В кадре, кроме интересного собеседника, не было никаких кинодокументов, хроники или иного изобразительного материала. Только главный редактор в обстановке своего скромного кабинета, и ничего лишнего. Подтвердилось наблюдение телевизионщика: самое интересное на экране – умный человек.

Спустя годы некоторые «новые русские» из числа молодых руководителей телекомпаний стали утверждать, что телепублицистика появилась в стране только во времена перестройки, а до того на экране была лишь пропаганда. Это примитивное заключение базируется на незнании подлинной истории отечественной публицистики. Творческий характер, эстетические принципы, гуманизм, воспитательные и просветительские задачи – все свои лучшие качества телепублицистика черпала и черпает из недр непосредственного общения с аудиторией проповедника, учителя, лектора, из того арсенала, которым была тогда для всех нас партийная пропаганда. Освобождаясь от надуманных тезисов, единомыслия и крайностей большевистских положений, она со временем приобретала новые черты многогранности убеждений, человеческой красоты, гармонии мыслей и чувств.

В развитии не только телепропаганды, но и просвещения, телепублицистики большую роль сыграла рубрика «Ленинский университет миллионов», в рамках которой было испробовано множество жанров, методов построения передач, форм взаимодействия со зрителем. Телевизионный «Ленинский университет миллионов» был самым массовым распространителем политических и экономических знаний в стране.

С самого начала мы задались вопросом, может ли ученый, пусть даже талантливый лектор, но привыкший выступать перед вузовской аудиторией, нести на себе весь груз передачи, общаясь с телекамерой и собеседниками в студии. Однажды у нас случился конфуз с известным и влиятельным тогда академиком М.Б. Митиным. Мы записали его лекцию о марксизме на видеопленку, но когда я посмотрел запись, то понял: «Надо переписывать!». Услужливые сотрудники донесли академику, что главный редактор забраковал его выступление. Марк Борисович возмутился: «Я эту лекцию читаю больше десяти лет, и никто не находил в ней ошибки!»

Мы пригласили академика в редакцию, еще раз вместе посмотрели запись, и... после просмотра Митин вскочил и бросил: «Больше ноги моей на телевидении не будет!». Действительно, больше на телевидении мы его не видели. А в чем же все-таки было дело? А в том, что, когда академик говорил о, казалось, великих истинах, глаза его бегали, вся его поза выдавала неуверенность. Создавалось впечатление, что он говорит одно, а думает другое... Стало очевидно: магия высокого ученого звания не должна заслонять вопроса, может ли конкретный человек, приглашенный на роль ведущего, быть действительно ведущим, органично вписываться в специфику телевидения, уметь доверительно общаться с миллионами телезрителей, сидящими по ту сторону экрана. (Видимо, это понял и академик.)

Такое умение приходит не сразу, а опыта общения телеведущих со зрителями тогда еще было мало. Десятилетия потребовались для того, чтобы в стране сформировался отряд популярных, творчески одаренных телевизионных публицистов. Многие тысячи зрителей с любовью и благодарностью вспоминают встречи на телеэкране с такими мастерами международной публицистики, как В. Дунаев, Л. Золотаревский, А. Овсянников, Ф. Сейфуль-Мулюков, И. Фесуненко и др.

Расцвет их творчества пришелся на 70-е – начало 80-х годов, они работали в эфире до самой перестройки, до реформирования страны и телевидения, когда экран и сама жизнь потребовали новых лиц, новых подходов, новых кадров, не обремененных старыми коммунистическими пристрастиями и опытом партийных пропагандистов.

Но тогда, в годы застоя, телевидение стремилось найти обозревателей, способных доходчиво и убедительно разъяснять сложные вопросы в области внутренней и внешней политики. О том, какие результаты это давало, говорит, например, динамика роста писем зрителей в отдел международной информации

Центрального телевидения: в 1970 году было получено 1463 письма, в 1971-м – 1244, 1972-м – 12631, 1973-м – 29434. Понятно, что почта редакции не может служить всеобъемлющей характеристикой качества и популярности передач, но она может отражать определенные тенденции.

Резкое увеличение числа писем зрителей в 1973 году было связано с появлением передачи политического обозревателя газеты «Правда» Ю. Жукова. Судя по количеству писем и по их содержанию, эта получасовая передача, хотя и шла без иллюстрирующего зрительного материала (фильмов, фотографий), пользовалась успехом. Столь большой и содержательной почты не получала ни одна рубрика международной тематики. Немаловажное значение имела и форма передачи – беседа со зрителем, которая позволяла подумать вместе с ведущим над актуальными международными проблемами, вызывала желание поделиться с ним своими мыслями, спросить о непонятном или о том, что волнует.

На эти же годы приходятся не столько взлеты, сколько падения публициста и обозревателя Юрия Фокина. Его заслуги в становлении и развитии телепублицистики, телевизионной информации трудно переоценить. Но пик его творчества пришелся на более ранние сроки.

Вначале Юрий Фокин специализировался в области международных отношений, текущей политики. Затем его увлекла космическая тема. Звездные «Эстафеты новостей» – многочасовые телевизионные встречи журналиста с космонавтами – стали заметными событиями в жизни советского телезрителя. Но постепенно многих стало раздражать отсутствие чувства меры в восхвалении космонавтов, в некотором преувеличении собственной роли «комментатора космической эпохи». В 70-е годы ощущение новизны первых полетов в космос стало ослабевать, падал общественный интерес к космическим делам и к телепередачам о них. Фокин своевременно не почувствовал этих перемен, а когда понял, что накал космической темы снижается, захотел вернуться к международной проблематике. Но его долго не пускали за рубеж как человека, знавшего многие секреты космических программ СССР.

С.Г. Лапин направил Фокина в главную редакцию пропаганды Центрального телевидения делать очерки и репортажи о жизни трудовых коллективов, о простых людях. Но тот слабо знал проблемы внутренней жизни страны. Кроме того, ему мешала «звездная болезнь», он неуютно чувствовал себя среди обычных людей. Однажды во время репортажа с кораблей Тихоокеанского флота он снял в кадре пиджак, обнаружив перед телезрителями округлости своей фигуры. При предварительном просмотре передачи главный редактор посоветовал ему вырезать этот кадр: «Смотри, вокруг тебя стоят подтянутые, элегантные, в парадной белой форме морские офицеры, а ты...» «Нет, – возразил Юрий Валерьянович, – этот мой прием говорит о непринужденности, свойском общении с народом. Давай оставим этот кадр». Лапин, посмотрев эту передачу, выдал свою порцию резкой критики. После чего обозреватель долго не появлялся в эфире...

Спустя несколько лет он все же был назначен заведующим корпунктом советского телевидения и радио в Афинах. Его репортажи звучали в эфире от случая к случаю, все реже и реже. Фокин винил в этом председателя Гостелерадио Лапина.

Стремясь полнее удовлетворить интерес телезрителей к международной деятельности, наша редакция готовила крупную публицистическую передачу, в которой сконцентрировались бы проблемы международной и внутренней политики, а проблемы подсказывали зрители. Я предложил назвать эту ежемесячную передачу «9-я студия» и пригласил вести ее выдающегося журналиста-международника профессора Валентина Сергеевича Зорина. Долго убеждать его не пришлось: он быстро уловил принципы и жанр новой программы, увлекся этой идеей, а телезритель получил «перворядный» источник знаний. Принцип передачи – информация для зрителя из «первых уст». Выступать в ней могли, как правило, политические и общественные деятели, принимавшие участие в правительственных переговорах, в выработке ответственных международных документов и т.п. Главным условием ее успеха стали эрудиция и кругозор участников беседы, их умение разъяснять сложные явления мировой политики, квалифицированно отвечать на вопросы телезрителей. (Одним из постоянных участников передач был, к примеру, Е.М. Примаков.)

Придет срок, и исследователи телевидения определят, что это такое – «эффект Каверзнева», выдающегося отечественного публициста, политобозревателя Центрального телевидения. Удивительный дар собеседника и полемиста обеспечил Александру Александровичу Каверзневу одно из самых видных мест в истории советской тележурналистики. Его репортажи, информационные зарисовки, документальные фильмы были отмечены подлинным талантом. Зритель особо ценил простоту, доверительность общения Каверзнева с аудиторией, его умение уважать чужие взгляды. Его знали, любили и знатоки политической жизни, и постоянные зрители.

Об особой «телевизионности» А. Каверзнева говорили многие. Когда он только начинал свою программу «Содружество», критики писали, что новый обозреватель «родился для телевидения», что он обойдет всех работающих на ТВ международников, потому что знает и чувствует секрет телеэкрана.

Среди наиболее заметных его работ – фильмы и передачи о Северной Корее, Камбодже, Китае, о китайской компартии, об идейных корнях философии и политики маоизма. По глубине анализа, смелости сопоставления фактов, по силе аргументов эти передачи-исследования А. Каверзнева стоят в ряду самых значительных произведений советской журналистики и современной политической мысли.

...Александр, конечно, не мог не поехать в самую горячую тогда точку планеты – Афганистан, в самый разгар советской интервенции в эту страну. Телезрители ждали его правдивых, искренних и смелых репортажей. Однако через несколько дней после командировки в эту страну он заболел смертельной болезнью. Умирал сутки, был в полном сознании, шутил, прощаясь с жизнью.

Опыт, накопленный Центральным телевидением в 70-е годы в области международной публицистики, создавал условия для рождения нового, высшего, журналистского класса политобозревателей (с весьма высоким социальным статусом) и по проблемам внутренней жизни страны. Первыми на эти должности пришли журналисты-экономисты Л. Вознесенский и В. Бекетов, писатель Г. Пряхин. Они вели крупные публицистические передачи, создавали документальные фильмы, готовили ответы на вопросы зрителей в нашей редакции.

Передача Льва Вознесенского «Проблемы – поиски – решения» вызвала огромный интерес аудитории. Это был прорыв в живой эфир, новая форма телепублицистики, позволяющая устанавливать и поддерживать подлинный диалог с многомиллионной аудиторией. В студии, где находились ответственные государственные и общественные деятели, известные ученые, устанавливались телефонные аппараты, по которым зрители, собравшиеся в это время у телевизоров, могли задавать им вопросы, часто имеющие общегосударственное значение, и публично получить на них ответ. В ходе передачи нередко сталкивались, сопоставлялись различные точки зрения, а в процессе их обсуждения исчезали многие сомнения и неясности. Важна была и психологическая сторона дела: телезрители становились не пассивной, только воспринимающей стороной, а стороной, активно формирующей идеи. В редакции очень гордились этой передачей, помогали автору выстоять перед критикой и сверху, и снизу.

Вознесенский говорил, что такие передачи с непосредственным участием зрителей – самая демократичная форма вещания. Но вряд ли тогда это было так: ведь для участия в них нужно иметь и телевизор, и телефон, а в стране, особенно в сельской местности, телефонов было мало – лишь у четверти населения. А самое-то главное, инстанции оставались глухи к предложениям зрителей.

Нам в редакции пропаганды удавалось поднимать сельскую (нет, не ниву!) тему с помощью одного из лучших писателей-«деревенщиков» – Юрия Дмитриевича Черниченко. Еще работая в газете «Правда», он иногда выступал у нас на телевидении в программе «Сельский час». После одной из острых дискуссий в редколлегии «Правды» Черниченко хлопнул дверью – и в буквальном, и в фигуральном смысле слова – и ушел из газеты. Я просил его прийти к нам в штат редакции. Юрий Дмитриевич отвечал: «Вы бы сначала посоветовались в ЦК, можно ли меня взять на работу после того, как я распрощался с «Правдой». Мне, конечно, пришлось провести целый ряд «бесед» в отделах пропаганды и сельского хозяйства ЦК, а также с председателем Гостелерадио, который подписывает приказы о назначении комментаторов Центрального телевидения. Все, однако, дали «добро», и вот Юрий Дмитриевич – наш сотрудник и наш соратник. Он много работал, делал программы и добрые очерки о тружениках села, острые репортажи о проблемах колхозной жизни.

И всегда, по его словам, руководствовался принципом, что не бывает публицистики для работников сельского хозяйства: публицистика на всех одна и само телевидение – тоже. Оно просто обязано вызывать общий интерес к тому предмету, на который направлены объективы. И еще: внимание к человеку труда. На этом стоят русская классика и лучшие произведения советской прозы.

Его глубокие, порой жгучие выступления в эфире «Сельского часа» производили на зрителей такое сильное впечатление, что мы получали мешки писем-откликов на его передачи.

Черниченко написал немало книг и статей о сельском хозяйстве, но никогда, по его признанию, ни одно его произведение не имело такого резонанса, как выступления в «Сельском часе».

Пройдут годы. Опыт, накопленный Ю.Д. Черниченко на телевидении, поможет ему сформироваться и как политику, руководителю Крестьянской партии России. Я не удивлюсь, если в программе этой партии будет провозглашено требование вернуть «Сельский час» на экраны, а телевидению вернуться к тем благородным принципам, которые, несмотря ни на что, торжествовали в те времена в нашей редакции.

По-разному складываются судьбы профессионалов на телевидении. Одни приходят в профессию готовыми специалистами из смежных сфер массовой информации, другие врываются в телеэфир с одной только своей энергией, жаждой славы и популярности. Большинство тех, кто работал в кадре в последние десятилетия, сходят со сцены – и не столько по возрасту или состоянию здоровья, сколько потому, что оказались не в силах преодолеть тот имидж, стиль, образ мыслей, логику поступков, целей своей работы на телевидении, которые приобрели в глазах миллионов зрителей, ревниво и жестоко относящихся к своим бывшим любимцам, если те изменяют своему прошлому.

На фоне «давиловки» сверху мы в редакции стремились больше внимания уделять не начальству, а показу человека труда и основы жизни – производства – на телеэкране. Порой казалось, что таких передач слишком много. Но и тогда шел непростой поиск новых жанров и подходов. Так, новизной отличалась серия документальных программ «Семь дней завода», другие длительные теленаблюдения в трудовых коллективах. Например, цикл «Семь дней Глуховского хлопчатобумажного комбината» был хорошо встречен печатью. Газета «Советская культура» 16 января 1973 года писала: «От передачи к передаче нарастает зрительский интерес, а после седьмой, последней, ловишь себя на мысли, что уже жалко расставаться с Глуховкой. Семь небольших передач. Семь разных передач – одна, наполненная гулом ткацких станков, цифрами; другая – мягкая, раздумчивая. В одной – обсуждение производственных вопросов, в другой – беседуют люди в уютной квартире, за русским самоваром. А цель авторов была одна, и эта цель достигнута – создан образ рабочего человека наших дней».

Много откликов вызывала (по вполне понятным причинам) передача «Больше хороших товаров». Завершалась она разделом «Меры приняты», в котором показывалось, что именно сделано по критическим письмам телезрителей для повышения качества товаров народного потребления. Были рубрики: «Рассказывают телезрители», «Телевизионный фельетон», «Командировка по вашим письмам», «Актуальные проблемы качества». К сожалению, хороших товаров было по-прежнему мало...

А сколько творческих сил, сколько труда и волнений вложили журналисты и режиссеры сельского отдела редакции, влюбленные в новый цикл ежемесячных передач о крестьянах! Например, в течение полутора лет редакция пропаганды совместно с Воронежской телестудией вела цикл ежемесячных репортажей из колхоза «Семилукский». Он назывался «Под Воронежем у нас».

Идея цикла, всесторонне обсужденная на летучках и собраниях редакции, состояла в том, чтобы показать на примере одного воронежского колхоза, как развивается социалистическая деревня. Воронежская область – в прошлом губерния беспросветной нужды и отсталости крестьянства – была типичной для России. (Недаром В.И. Ленин в своих работах не раз ссылался на статистические данные о жизни воронежских крестьян.) Колхоз «Семилукский», разрушенный в годы войны (по его территории проходила линия фронта), превратился в один из лучших в области. Не только удачный выбор объекта – главная заслуга работников телевидения. Уже первые передачи нового цикла вызвали большой интерес у зрителей тем, что его авторы сумели убедительно и доходчиво показать жизнь простых крестьян, их заботы и радости.

В адрес Центрального и местного телевидения, в колхоз «Семилукский» хлынул поток писем, в которых люди выражали искреннюю радость по поводу увиденного. Вот, например, такие строки: «Смотря эти передачи, – отмечал Б. Сафаров из Николаевской области, – я подумал, что, наконец-то, наступило время, когда труженики деревни не только научились работать, но и умеют хорошо отдыхать». А бывший командир 121-й стрелковой дивизии, освобождавшей Семилуки, М. Бушин сообщал, что он после первой передачи не удержался, достал красную ленту «почетного колхозника», врученную ему артелью, и расцеловал ее.

Выступали в нашем эфире и государственные деятели, министры, особенно в связи с профессиональными праздниками. Рассказывали, что как-то на заседании секретариата ЦК КПСС М.А. Суслов сделал замечание: мол, формально используют телевидение наши министры и выступают казенно. Надо бы, сказал «серый кардинал» ЦК, чтобы перед выступлением министра давались сведения о его трудовом пути, о том, что он вышел из народа: был рабочим, инженером, управленцем среднего звена. Эти слова, тут же переданные мне, стали безоговорочным указанием не только для редакции, но и (к неудовольствию некоторых министров) для тех, кто готовил тексты министерских речей.

При реализации высоких указаний, как это нередко бывало на телевидении, случались курьезные моменты. Так, перед выступлением одного из министров, отвечавшего за строительство в стране, мы познакомили зрителей с его биографией, рассказали о том, что он получил высшее образование в одном из вузов российского Черноземья. После его выступления мы получили коллективное письмо преподавателей этого вуза, которые с гневом писали, что министр этот никогда не учился в их институте. Письмо мы показали министру. Выяснилось, что в бытность секретарем обкома КПСС он учился заочно в одном из колхозных филиалов означенного института. Об этом мы и написали педагогам.

Механизм прямого эфира таких передач состоял в том, что в студии находились выступающий и журналист, ведущий передачу. Телезрителям были видны машинистки, получающие звонки и печатающие их вопросы тут же в студии, на глазах всей аудитории. Приятная девушка собирала все вопросы, затем шла за сценой к выступающему, но вручала ему только те записки, которые прочитывал и передавал ей... главный редактор. Оберегая авторитет высокого начальства, да и своей редакции, он отбирал только те вопросы, которые не содержали личных выпадов, грязных намеков, ругани в адрес выступающего.

Однажды мне пришлось задержать такую записку от некой «девушки Маши», которая вспоминала, как несколько лет назад она сидела с будущим министром на берегу реки, фотографировалась, а теперь воспитывает сына и очень нуждается в материальной поддержке. Чтобы не доводить дело до публичного скандала, записку я передал министру только после окончания передачи и просил лично ответить автору письмом. Потом выяснил у его помощника, что он написал письмо Маше, просил прислать обещанную фотографию, а потом уже обсуждать другие вопросы. При этом наш министр сказал: «Пожалуй, я больше выступать по телевидению не буду».

Вскоре такая практика выступлений на телевидении вообще прекратилась. Быть может, была в этом отчасти и доля вины «Маши». Тем не менее телевидение не только обострило ответственность руководителей, но и нередко помогало им двинуться дальше по службе. Так случилось с бывшим министром заготовок Зия Нуриевичем Нуриевым, который через два дня после своего выступления в эфире по предложению А.Н. Косыгина, смотревшего эту передачу, был назначен заместителем председателя Совмина СССР. Знал бы Алексей Николаевич, сколько времени и сил потребовалось режиссеру и тележурналистам, чтобы из бюрократического текста его соратника получилось живое, умное, энергичное выступление.

Записав свое 15-минутное выступление часа за четыре, Нуриев потребовал, чтобы я познакомил его с телевизионным начальством, и попросил первого заместителя председателя Гостелерадио СССР Э.Н. Мамедова еще раз поправить запись, так как «немного хриповат» голос и «кривоват подбородок». Не моргнув глазом, Мамедов приказал мне «с помощью звукового аппарата (?) исправить звук, а с помощью видеомагнитофона исправить изображение». Технически это совершенно невозможно, о чем знали мы оба. Зия Нуриевич через пару дней вновь приехал в Останкино вместе с взрослой дочерью, чтобы посмотреть запись. Дочь осталась довольна. Передача была окончательно принята и прошла в эфир. Потом мы поздравляли Нуриева с новым назначением...

Неисповедимы пути Господни! Многие начальники хватались за телевидение как за средство выживания, способ продемонстрировать достижения руководимой ими отрасли. Как-то министру черной металлургии СССР И.П. Казанцу крепко досталось на заседании Политбюро ЦК за фактический развал отрасли. Первым делом после этого он разработал со своими советниками... план командировок и съемок нашей редакции на ближайший год с указанием авторов и героев будущих передач. Когда об этом узнал председатель Гостелерадио, то при мне позвонил Казанцу и сказал, что был на заседании Политбюро и знает, какие решения там были приняты для исправления упущений в работе его ведомства. Но что министр начнет с телевидения, он и предположить не мог... Не успел я вернуться в Останкино после содержательной беседы двух министров, как в приемной меня уже встречали журналисты из пресс-центра Минчермета, которые сообщили, что план долгосрочных съемок и телепередач отменен. Так неудачно окончилась «плавка дружбы» Министерства черной металлургии и отечественного телевидения.

 

в оглавление << >> на следующую страницу