Глава 3

МЕДИАТИЗАЦИЯ ПОЛИТИКИ

 

1. ФОРМИРОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ СИСТЕМЫ СМИ

 

2. ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА: СМИ ПРОТИВ ВЛАСТИ

 

3. ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ 1996 ГОДА: ПРОПАГАНДИСТСКАЯ КАМПАНИЯ НОВОГО ТИПА

Идеологи предвыборной кампании

Виртуальная реальность

 

4. ЭПОХА ИНФОРМАЦИОННЫХ ВОЙН

Компромат

Последствия информационных кампаний для системы массовой информации и массового сознания

Иные кампании

 

5. МЕДИА-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

 

к содержанию

 

1. ФОРМИРОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ СИСТЕМЫ СМИ

 

Шотландский ученый Брайан Макнейр[1] выделяет три фазы в развитии российских масс-медиа. Первая длится с 1986 по 1990 год (она завершается с принятием Закона СССР о СМИ). Следующая, которой он дает название «золотого века российской прессы», продолжается до августа 1991 года.

Затем, после событий августа 1991 года, начинается совершенно иная фаза рыночного развития СМИ, когда появившиеся экономические трудности вызывают рост цен на все издания, а распад СССР усугубляет сужение рынка прессы. С тех пор издания ищут пути выживания и борются за свое место под солнцем каждый по-своему.

Я.Н. Засурский и Е.В. Яковлев сходятся на другой периодизации, хотя их определения периодов несколько различаются. С 1985 по 1990 год проходил период гласности, т.е. системы партийного управления средствами массовой информации – но в соответствии с новым курсом Горбачева на демократизацию советского общества. Далее, приблизительно до 1993 года или 1995 (Ясен Засурский проводит границу периода по антивоенной кампании, которая продемонстрировала способность прессы оказывать давление на власть) пресса играла роль самостоятельного института. Затем начинается, по определению Ясена Засурского, период «коммерческой прессы и концентрации», а по Яковлеву – период «управления прессы капиталом».

В данной работе предлагается несколько иная периодизация, основой которой становятся конкретные исторические события и экономические процессы. На мой взгляд, в новейшей истории российских масс-медиа можно выделить всего четыре периода до середины 1998 года, а также пятый, послекризисный. Однако наиболее насыщенный из них – третий, с 1992 по 1996 год, будет в свою очередь разделен на три этапа. На нем мы остановимся подробнее в этой главе, поскольку этот период имеет большое значение для всего процесса формирования российской системы СМИ и очень важен для нашего анализа.

Итак, первый период – до 1990 года (т.е. до принятия закона о печати) – время гласности и перестройки, когда независимой прессы не было в принципе (за исключением самиздата), однако среди советских журналистов были популярны идеология «четвертой власти» и миф о независимой прессе. Это – предыстория российской системы СМИ, и мы уже останавливались на ней подробно во второй главе.

Второй – с 1990 по начало 1992 года – по определению Макнейра – «золотой век» российской печати. Это также период «первой приватизации» СМИ. Заодно, при содействии власти, многие издания получают в собственность или долгосрочную аренду по льготным тарифам помещения, в которых размещается редакция. В отношениях власти и прессы (за исключением некоторых ультраконсервативных изданий) наступает медовый месяц. Разделяя и отражая общественный подъем реформаторских 80-х и 90-х годов, средства массовой информации стали естественными союзниками восходящей звезды российской политики Бориса Ельцина. В условиях непрекращающейся политической борьбы пресса в начале девяностых по сути закрепила то положение, которое ей удалось занять в конце восьмидесятых: единственной опоры власти.

На российском рынке СМИ появляются новые издания, телеканалы и радиостанции. Новые СМИ используют модели и форматы современной западной журналистики – стараются отделить информацию от комментария, строят газеты по принципу тематических полос. Радио «Эхо Москвы» и некоторые телепрограммы используют вещание в прямом эфире.

Третий – с 1992 по 1996 год – период формирования новой российской системы СМИ, который, в свою очередь, можно разделить на три этапа. Это время политического противостояния и первых экономических трудностей СМИ (1992–1993), затем временная политическая стабилизация, характеризующаяся оттоком политизированного капитала и бурным развитием коммерческой прессы (с 1994 по середину 1995 года), и, наконец (с середины 1995 по середину 1996 года), – активизация политизированного капитала и формирование пропагандистской системы перед президентскими выборами 1996 года.

В истории «НГ» нам раскрываются два периода из означенных выше – «золотой век» российской печати, длившийся, правда, всего два года, и следующий за ним период формирования новой системы российских СМИ, во время которого наметились изменения в структуре собственности на масс-медиа и их роли в жизни общества, получившие впоследствии дальнейшее свое развитие.

Газета процветала в период, который считается «золотым веком прессы» – с основания, т.е. после принятия закона о печати СССР (июнь 1990 года) и на фоне общественного подъема. Затем, через некоторое время после августа 1991 года, когда начались экономические реформы, т.е. либерализация экономики, унесшая большую часть общественного капитала, у газеты начались первые трудности (которые выражались в неспособности издания к развитию, хотя еще не представляли для газеты серьезной угрозы), закончившиеся тем, что часть редакции «НГ» предпочла привлечь для создания новой газеты «Сегодня» политизированный финансовый капитал, который действительно некоторое время помогал ей держаться на плаву.

Однако противостояние в обществе продолжалось, накал страстей возрастал – так что до октября-декабря 1993 года рынок качественной политической прессы еще не знал проблем с читателями и политическими инвесторами, кроме того, многие издания продолжали получать дотации из бюджета. Центральная пресса по-прежнему сохраняла влияние в регионах, хотя объемы подписки и розничные продажи в провинции продолжали сокращаться.

После октября-декабря 1993 года политическая интрига на некоторое время затихла (почти до середины 1995 года). Это заставило «НГ» все глубже зарываться в специфический мир политических интриг: как вслед за поиском тех конфликтов, в которых независимость газеты может отчетливо доказать свой смысл (это не так просто, если в обществе нет открытого противостояния), так и в поисках инвестиций политизированного капитала. На этом пути газета обретает свою новую аудиторию – читателя, заинтересованного в качественной газете, глубоко и подробно освещающей нюансы политической борьбы и с готовностью предоставляющей свои страницы для публикаций различным политическим силам.

В конце этого периода, когда до парламентских выборов, обещающих приток политизированного капитала, оставалось еще семь месяцев, газета закрывается и тщетно ищет выход из тупика на протяжении всего лета, в политике считающегося «мертвым» сезоном. Только в августе – за квартал до предвыборной кампании в Государственную думу – инвесторы начали борьбу за газету.

Уже в самом начале 1992 года впервые обозначилось отчетливое различие в развитии центральной и региональной прессы, которое только усилится в дальнейшем. В то время как в столице происходит разделение прессы на два лагеря – «демократический» и «оппозиционный», а председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов безуспешно предпринимает попытку взять под свой контроль газету «Известия» и российское государственное телевидение (вольно или невольно вызывая тревогу у всех журналистов за судьбу своих изданий), региональная пресса, за исключением коммунистических и националистических изданий, удаляется от политики, занимает позицию зрителя, а не участника политических баталий.

К концу 1992 года даже наиболее солидные издания несут крупные убытки: от 15 млн. рублей у «Комсомольской правды» до 6 млн. у «Советской России». Долги типографии «Пресса» выросли до 200 млн. рублей. Выход газет удалось сохранить благодаря выделению правительственной субсидии на погашение долгов. Газета «Известия» даже получила в подарок от правительства Гайдара огромное здание на Пушкинской площади, позволившее ей сохранять независимость дольше других изданий.

И все равно, по результатам подписной кампании 1993 года, «Известия» сохранили только 25% подписчиков (800 тысяч из 3,2 млн.), «Комсомольская правда» – меньше 15% (1,8 млн. из 13), «Независимая газета» – 39% (27 тыс. из 70), а еженедельник «Аргументы и факты» – 35% (8,8 млн. из 25,7)[2].

Под диктатом монополии почтовых служб дорожает доставка газет, в результате чего региональные издания крепче встают на ноги. Начинает сказываться и близость провинциальной печати к реальным проблемам и нуждам своего потребителя, несовместимым с абстрактной политической риторикой тех лет. Обвальное (на порядок) сокращение тиражей центральных изданий приводит к фрагментации аудитории всероссийских изданий и падению их влияния. Начиная с третьего периода единство информационного поля обеспечивается телевидением.

В конце 1992 – начале 1993 года, в то время как многие газеты и журналы находились на грани финансовой катастрофы, на московском рынке качественной политизированной прессы появилось сразу три новых ежедневных газеты – «Коммерсантъ-Daily», «Сегодня» и «Новая ежедневная газета», которая была закрыта в начале 1995 года, на несколько месяцев раньше, чем «НГ».

Политический кризис, начавшийся в марте 1993 года, разрешился октябрьским противостоянием исполнительной и законодательной власти. Как отмечает историк В. Согрин, референдум в марте 1993 года президент смог выиграть только благодаря тому, что ему удалось провести более широкую и интенсивную пропагандистскую кампанию в прессе, чем оппозиции. То же самое можно сказать и об октябрьских событиях в Москве.

Хотя в основе этого кризиса было, вплоть до последнего момента, совершенно легитимно выраженное неприятие депутатами экономической политики президента и правительства, «демократическая» пресса поддержала президента, а центральное телевидение осталось под контролем Бориса Ельцина, что и послужило поводом для известной попытки овладеть останкинским телецентром штурмом. Любопытно, что многое в октябрьских событиях остается неясным до сих пор. Например, взять тот же штурм мэрии, «Останкино» (уже отключенного – единственным вещающим каналом в те дни осталось российское телевидение, у которого есть собственный телецентр на Ямском поле), наконец, снайперы вокруг Белого дома. Начиная беспорядки, оппозиция действовала против своих интересов – если, конечно, действовала она. Больше всех в вооруженных столкновениях был заинтересован сам Ельцин: пресса все больше начинала призывать к мирному диалогу, в обществе большой поддержкой пользовался «нулевой вариант» одновременных перевыборов президента и парламента, который был благополучно забыт после того, как войска подавили бунт «красно-коричневых». В результате была принята конституция, закрепляющая доминирующее положение президента в структуре российской власти[3].

Сами же октябрьские события отразились на работе средств массовой информации неожиданно сильно, во многом разрушив иллюзии журналистов в отношении новой власти.

 

«14 октября 1993 года решением министерства печати и информации были официально запрещены следующие издания за использование материалов, которые «значительно усилили дестабилизацию обстановки во время массовых беспорядков в Москве»: «День» (вышла под новым названием «Завтра»), «Гласность», «Народная правда», «За Русь», «Наш марш», «Националист», «Русское дело», «Русское воскресенье», «Русские ведомости», «Русский пульс», «Русский порядок», «Русское слово», «Московский трактор», «Русский союз», «К топору». Против них были заведены уголовные дела, так же, как и против программы новостей телевидения Санкт-Петербурга «600 секунд». Издание «Рабочей трибуны», «Правды» и «Советской России» было приостановлено. «Рабочая трибуна» стала вновь выходить через три дня. Министерство печати и информации совершенно иначе отнеслось к другим двум газетам, как утверждают, выставив условия для возобновления их выхода, в том числе – изменение названия, перерегистрация и замена главных редакторов. «Правда» все же вышла 2 ноября 1993 года после достижения компромисса с министерством, но потом опять перестала выходить из-за финансовых проблем. Вновь она появилась только 10 декабря 1993 года, за два дня до проведения выборов... «Независимая газета», вынужденная пройти перерегистрацию после роспуска ее учредителя, Московского городского Совета, столкнулась в этом деле с трудностями, потому что редакционная коллегия отклонила две кандидатуры на статус учредителя, которые были предложены сверху. 4 ноября 1993 года в соответствии с законом о средствах массовой информации России учредителем газеты стала сама редакция. Контроль за парламентской «Российской газетой» и над парламентской студией РТВ перешел в руки правительства. В типографиях ряда газет появились цензоры, так же как в информационном агентстве ИТАР-ТАСС и на телевизионных студиях. Следующие издания вышли с пробелами вместо снятых цензурой материалов: «Независимая газета», «Сегодня», «Московская правда», «Коммерсантъ-Daily» и «Литературная газета»[4].

 

Следующий этап третьего периода, с конца 1993 по середину 1995 года, характеризуется относительной политической стабилизацией, происходившей на фоне продолжавшегося падения промышленного производства, которое в 1994 году составляло примерно половину от уровня 1990 года. Рынок массовых СМИ практически не расширялся, тиражи продолжали падать практически у всех изданий – хотя и здесь некоторым издательским компаниям удалось развернуться.

В частности, активно развивается рынок деловых изданий, появляются первые «глянцевые» журналы для потребителей с высокими доходами, финансируемые за счет рекламы. Именно на этот период приходится бурное развитие Издательского дома «Коммерсантъ», который запускал один за другим проекты новых изданий, группы «Индепендент Медиа», а также холдинга «Сегодня»-«КП».

Начинается развитие процессов концентрации СМИ, стратегическое закрепление на рынке первых информационных магнатов: Гусинского (группа «Мост») и Яковлева-младшего (издательский дом «Коммерсантъ»).

Чеченская война в конце второго – начале третьего этапа этого периода показывает способность прессы занимать самостоятельную позицию, даже если она расходится с политикой властей (при условии, разумеется, что она не противоречит интересам владельцев СМИ). Однако накануне выборов президента страны антивоенная позиция СМИ кажется последним зовом Роланда.

Последний этап этого периода, с середины 1995 по середину 1996 года, знаменует собой возвращение политизированного капитала, воскрешенного близостью парламентских выборов, за которыми уже маячат судьбоносные президентские. Можно отсчитывать начало этого периода со времени создания ОРТ (по политическим соображениям его формирование происходило заблаговременно, чтобы не так явно выпячивалась подоплека акционирования первого канала), история которого начинается в феврале-марте 1995 года. Владислав Листьев становится инициатором и жертвой процесса передела сфер влияния на рынке телевизионной рекламы. С создания ОРТ начинается история «теневого» медиа-холдинга Бориса Березовского, основной особенностью которого является неафишируемый контроль за средствами массовой информации. Накануне выборов на масс-медиа снова проливается золотой дождь политизированного капитала.

Новые холдинги одновременно выражают интересы новых собственников в стабилизации положения в стране и предлагают партии власти коммуникационные каналы в обмен на допуск к распределению государственной собственности в ходе приватизации. И то и другое делает ставку на инвестиции в масс-медиа стратегически правильным решением.

В ходе президентских выборов основные средства массовой информации практически единодушно поддерживают Бориса Ельцина и добровольно становятся инструментом манипуляции общественным мнением. В ходе выборов, в соответствии со сценариями идеологов президентской кампании, отрабатываются современные технологии пропаганды. Владельцы СМИ проходят процесс обучения технике манипуляции общественным мнением.

После президентских выборов начинается четвертый период в истории российской прессы, который продолжается вплоть до середины 1998 года. Если до президентских выборов роль масс-медиа в исходе политических конфликтов была значительной, то по результатам президентской кампании она была единодушно признана определяющей. Средства массовой информации становятся основной средой политической коммуникации. Происходит полное переплетение сферы политического и СМИ, что позволяет говорить о медиатицизации политики и формировании медиа-политической системы.

Медиатизация политики является естественным продолжением процесса политизации масс-медиа в начале девяностых – только теперь роль СМИ в информационной системе становится значительно менее самостоятельной. Под впечатлением от эффективности информационных технологий крупные экономические группы вступают в «гонку информационного вооружения»: принимаются решения о масштабных инвестициях в средства массовой информации, что приводит к появлению еще нескольких крупных медиа-групп, между которыми распределяются традиционные СМИ. Предметом интереса инвесторов становятся «демократические» СМИ, которым удалось сохранить независимость – «Литературная газета», «Известия» и «Комсомольская правда». В 1997 году все они становятся частью крупных холдингов на базе компании «АФК-Система», контролируемой Юрием Лужковым, и ОНЭКСИМбанка. То же самое происходит с телевидением: коммерческий канал «СТС-8», принадлежавший американским инвесторам, к примеру, становится частью холдинга «Альфа-ТВ».

Политические инвесторы становятся инициаторами новых проектов в сфере СМИ, в частности «газет влияния» – «Русского телеграфа» ОНЭКСИМбанка и «России» лужковского холдинга (и та и другая впоследствии будут закрыты).

Прошедшая обкатку система управления прессой с помощью медиа-технологов, компромата и информационных кампаний становится основным инструментом политической борьбы и конкурентных сражений. Накал противостояния между конкурирующими финансовыми группировками оказывается настолько высоким, что политическая окраска капитала отходит на второй план. Интересы непосредственных владельцев СМИ становятся политической позицией их изданий, что особенно ярко проявляется в ходе приватизационных скандалов, когда новые собственники впервые разрывают негласный пакт о партнерстве с «молодыми реформаторами» и между собой.

Роль масс-медиа в политической жизни страны весной-летом 1998 года, во время шахтерского и более позднего финансово-политического кризиса многие наблюдатели оценивают как провокационную. Наиболее яркий выразитель интересов крупного бизнеса медиа-магнат Борис Березовский сначала объявляет невозможным избрание Бориса Ельцина на второй срок, затем призывает президента уйти в отставку. Власть проигрывает информационные войны одну за другой. Очевидно, что прежний союз властей второй республики и владельцев СМИ распался. Именно поэтому создание объединенного телерадиохолдинга на базе ВГТРК поначалу выглядит не столько как опасное стремление государства узурпировать СМИ, сколько как отчаянная попытка властей сохранить присутствие в информационном пространстве.

Впрочем, некоторым изданиям удается сохранить самостоятельность («МК», «Аргументы и факты», издательский дом «Коммерсантъ»), а некоторые и вовсе функционируют вне контекста политической жизни (издательский дом «Экономическая газета», группа Лисовского и «Альфа-ТВ»). Таким образом, российская пресса разделяется на сферу господства политизированного капитала, контролирующего наиболее влиятельные центральные издания и ТВ, и сектор коммерческих масс-медиа, в который помимо центральных и региональных издательских групп можно включить новые телевизионные проекты и региональные телестанции, а также большую часть радиостанций.

Границы между политизированной и коммерческой прессой размыты – крупные медиа-холдинги заинтересованы в окупаемости и, в конечном счете, прибыльности своих проектов. В плане содержания ощутимой разницы практически нет, кроме тех моментов, когда инвесторы мобилизуют прессу для своих целей, что бывает, правда, довольно часто.

Следует справедливости ради отметить, что коммерческая пресса также участвует в информационных войнах на той или другой стороне. Склонность массовых коммерческих изданий к сенсациям и скандалам делает публикацию разоблачительных материалов и раздувание политических скандалов любимым занятием масс-медиа. Так что вся разница в предсказуемости поведения того или иного органа печати или телерадиовещания. Разумеется, коммерческая пресса выглядит лучше, потому что порой бывает трудно спрогнозировать, чью сторону она займет. Ведь к национальным интересам, соблюдению законов и сохранению стабильности призывают, как правило, все стороны любого информационного конфликта.

Одной из особенностей нового периода является повышенная активность политизированного и коммерческого капитала в проникновении на региональные рынки, которая объясняется необходимостью формирования новых пропагандистских систем в преддверии парламентских выборов 1999 и президентских 2000 года. Эта тенденция проявляется повсеместно – начиная от запуска региональных выпусков изданиями, которые не сделали этого ранее («МК», «Известия» и др.), и заканчивая проникновением московских телерадиовещателей в регионы благодаря формированию новых вещательных сетей. Политизированный капитал использует для расширения зоны влияния новые телекоммуникационные технологии, в том числе спутниковое вещание.

Август 1998 года стал четкой границей, отделяющей процессы, происходившие в России за последние восемь лет, от последующих событий. Это начало конца второй республики.

Изменение идеологии правительственной политики и структуры банковской системы не могло не привести к трансформации системы российских СМИ. Однако прошло еще слишком мало времени для того, чтобы новые тенденции обозначились в полной мере. Эпоха нового курса, что бы мы о ней ни думали, остается пока только предметом догадок. Поэтому мы не будем останавливаться на ней в этой книге подробно.

Важным отличием нового этапа является усиление роли государства в системе СМИ, хотя справедливости ради следует отметить, что процесс концентрации управления информационными потоками в руках исполнительной власти имеет большую историю. Поэтому необходимо уточнить, что на новом этапе государство уже опирается не на крупные холдинги политизированного капитала, а на собственно государственные СМИ. Сильное правительство, поддерживаемое парламентским большинством, вступает в открытый конфликт с ослабленными кризисом крупными финансовыми группами, многие из которых контролируют влиятельные и массовые СМИ. Правительство не может всерьез рассчитывать на успех проводимой политики, не имея необходимого информационного обеспечения, не обеспечив защиту «с тыла», образно выражаясь. Тем более что близость президентских выборов может придать таким конфликтам весьма острые формы: кабинет, скорее всего, наживет себе новых врагов, хотя, быть может, найдет и новых союзников.

Правительство Евгения Примакова обладает большим весом, нежели команда «молодых реформаторов» и правительство Кириенко, поэтому можно предположить, что на этот раз попытка создания единого центра, координирующего деятельность государственных СМИ, окажется более успешной. Согласно догме рыночного фундаментализма, государственное вмешательство в дела прессы – абсолютное зло. Однако история масс-медиа второй республики диктует несколько иные выводы. При условии существования мощных финансовых и политических группировок, обильно представленных в сфере массовой информации, сильный сектор государственных масс-медиа может способствовать не ущемлению, а сохранению свободы слова, представлению разнообразных точек зрения в СМИ, особенно учитывая тот факт, что интересы государства и крупного капитала редко совпадают. Разумеется, это не отменяет возможных негативных последствий консолидации контроля за правительственными СМИ в руках исполнительной власти, которые могут проявиться в освещении как внутренних, так и внешнеполитических проблем. Как показала работа государственного телевидения в ходе войны в Югославии, масс-медиа вместо детального освещения конфликта и его истории бывают склонны нагнетать истерию в обществе. Впрочем, этот упрек можно адресовать не только к СМИ, контролируемым федеральным правительством, но к тем, на которые оказывают влияние региональные органы власти (например, «ТВ-центру» из группы Лужкова).

в начало

 

2. ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА: СМИ ПРОТИВ ВЛАСТИ

 

Даже по отношению к событиям 1993 года нельзя сказать, что власть располагала безусловной поддержкой «демократических» СМИ. Несмотря на существование дотаций, отношения между властью и прессой на заре второй республики являлись не покупкой поддержки, а партнерством.

Это партнерство было обусловлено прежде всего тем, что руководство «демократических» изданий в принципе поддерживало политику демократических рыночных реформ, а также стояло на твердых антикоммунистических позициях. Пресса самим своим существованием (популярностью, влиянием, не говоря уже о приватизации изданий) была обязана новому политическому режиму.

И, тем не менее, в начале девяностых пресса действительно воспринимала себя как «четвертую власть», то есть как самостоятельный общественный институт. Это означало, что главные редакторы и журналисты чувствовали свою ответственность перед обществом и полагали, что пресса может и должна критиковать власть тогда, когда она допускает ошибки.

Вплоть до войны в Чечне президент России был вынужден прислушиваться к мнению прессы, особенно когда оно выносилось солидарно. Главных редакторов, казалось, невозможно было снять. К примеру, мысль о том, что можно снять генерального директора российского государственного телевидения Олега Попцова, казалась совершенно невозможной – известно, что президент много раз подписывал указы об этом, но вынужден был в последний момент отступать[5].

Альянс прессы и власти оказался разрушен после того, как Борис Ельцин начал войну в Чечне. С точки зрения российской прессы и той «демократической» печати, которая ранее поддерживала президента, «демократического» телевидения и коммерческих масс-медиа, не говоря уже об оппозиционной печати (за исключением национально-патриотических изданий вроде газеты «Завтра»), война в Чечне была совершенно бездарной и бессмысленной авантюрой. Войны вообще редко бывают разумными. В чеченской войне толка было столько же, сколько в операции «Лиса в пустыне», а жертв значительно больше. Кроме того, следует помнить, что именно чеченская война дала козыри в руки сторонников расширения НАТО.

Какой бы мифологичной ни была система ценностей «демократической» прессы, в случае с Чечней ее нельзя упрекнуть в непринципиальности. Идеалы второй республики, полагали журналисты, не совместимы с войной, тем более гражданской. Собственно, главной задачей демократии является преодоление войны через открытые политические процедуры. Чеченская авантюра была, так же как в свое время афганская война, начата кулуарно. Ее причины не объяснялись, а необходимость – не доказывалась. Публике и прессе оставалось только догадываться, что здесь сошлись нефть и желание легкой победы для укрепления власти президента, а также возможный повод для введения чрезвычайного положения и отмены президентских выборов.

После того, как солидарно занятая российской печатью и телевидением позиция не привела ни к каким переменам в политике властей, пресса оказалась перед серьезной дилеммой. Нужно было либо признать верховную власть президента, граничащую с диктатурой, – и тем самым признать, что эта диктатура была создана усилиями «демократической» печати и ТВ. Либо – показать власти, кто в доме хозяин, то есть доказать, что «демократическая» пресса по-прежнему обладает реальным влиянием на политику властей, а диктатура получилась как минимум просвещенная.

В результате «Известия», «Комсомольская правда», «Аргументы и факты», «Московский комсомолец», а также российское государственное телевидение РТР и НТВ сменили лояльное отношение к президенту на резко оппозиционное. Лояльность сохранили только первый канал «Останкино» и «Российская газета».

Так началось противостояние прессы с властью, которое продолжалось почти два года. И, несмотря на то, что средствам массовой информации удалось нанести серьезный урон партии власти, в конце концов «четвертая власть» вышла из этого противостояния побежденной, хотя со стороны могло показаться, что получилась «ничья».

В литературе об истории СМИ в России представлены два диаметрально противоположных взгляда на развитие конфликта в Чечне и его освещение в масс-медиа. Вот как описывает события в Чечне авторитетный историк советской печати Рафаил Овсепян.

 

События в Чечне были восприняты в обществе неоднозначно. Официальные источники умалчивали о тех тяжелых потерях, которые несли российская армия и внутренние войска в боевых действиях с чеченскими вооруженными формированиями. В полную меру правом на гласность воспользовались средства массовой информации. Они первыми заговорили о том, что скрывалось от народа. В репортажах по телевидению и радио, в многочисленных газетных публикациях рассказывалась правда о тяжелых боях, о том, как гибнут недавно призванные в армию, плохо обученные солдаты. С первых же дней боевых действий в Чечне в российской журналистике, вначале глухо, разрозненно, а затем все громче и сплоченнее, граждане России выражали свой протест кровопролитию в Чечне. В 1996 году этот протест значительно усилился. В начале года было опубликовано письмо ста известных в стране представителей научной и творческой интеллигенции Борису Ельцину, призывающих остановить войну. Во всех средствах массовой информации сообщалось о поистине массовой акции, проведенной губернатором Нижегородской области Немцовым. Он вручил президенту России миллион подписей нижегородцев, требующих прекратить войну в Чечне. Акцию нижегородцев поддержали многие регионы страны. У прессы были все основания заявлять о том, что война в России сегодня более чем непопулярна, что стране не нужно кровопролитие, что граждане России не хотят подставлять головы под пули чеченских боевиков. А это значит, пора кончать войну[6].

 

Другой взгляд на историю освещения событий в Чечне представлен в книге А. Грабельникова, в главе с характерным названием «Конфронтация СМИ». В параграфе «Дестабилизирующий характер современных СМИ» Грабельников определяет этот исторический эпизод как «редкий случай в истории журналистики, когда национальные СМИ во время войны выступали на стороне противника»[7].

 

Чеченский кризис показал, что «четвертая власть» может быть исполнительной, не говоря уже о законодательной и судебной. Вместо отражения общественного мнения некоторые СМИ взялись за его формирование...[8]

 

Представления А. Грабельникова об окружающем мире почерпнуты, судя по всему, из эпохи Бисмарка. В частности, он оправдывает войну в Чечне как средство сохранения целостности российского государства перед лицом хищных стран Запада. С таким мировоззрением бессмысленно спорить, но некоторые наблюдения автора все же бывают меткими. Вероятно, именно неприятие позиции центральных СМИ заставило его перечислить некоторые из наиболее вопиющих фактов их «дестабилизирующего» воздействия.

 

Так, «Общая газета», издаваемая Егором Яковлевым, опубликовала материалы «суда» над президентом, а его портрет напечатала в траурной рамке, намекая на форму приговора... Телевидение – НТВ, «Вести»[9] – увеличило показ митингов в поддержку Чечни[10], даже если их участники составляли несколько десятков человек... Выступление на одном из митингов Новодворской, которая призывала москвичей собирать деньги на вооружение чеченских ополченцев и утверждала, что дезертирство – святой долг каждого уважающего себя гражданина России, информационная программа на канале «2х2» показывала каждый час в течение всего дня[11].

 

Корреспондент «Российской газеты» не мог скрыть своего возмущения, называя выступление Новодворской изменой Родине.

 

...Телевидение играет на самом святом – на человеческом сострадании. Кадрами материнских слез, их криками о своих потерянных в боях сыновьях-солдатах переполнен телевизионный эфир. Телевидение ведет себя так же, как чеченские бандиты, выставляющие впереди боевых колонн женщин и стариков и стреляющие из-за их спин по российским солдатам[12].

 

Новодворская, разумеется, маргинал, причем из той породы, которую спецслужбы используют для дискредитации идей, прося их озвучить. Однако любопытно, что «Российская газета» со своей ультрапатриотической позицией, которая, казалось бы, столь уместна в печати в военное время, сама тоже оказалась среди таких маргиналов.

 

Чеченский конфликт внес существенные изменения в противостояние средств массовой информации. Демократические издания, забыв о своих недавних противниках, таких, как газета «Завтра», «Советская Россия», нашли новый объект для массированного «обстрела» – правительственную «Российскую газету». Произошло это потому, что она, в отличие от других изданий, включая и патриотические, коммунистические, поддержала действия президента и федеральных войск, направленные на разгром дудаевских боевиков. «Московский комсомолец» заявил, «что вся нация безоговорочно осудила “чеченскую авантюру”, одна лишь “РГ” противостоит всей нации». А.Н. Яковлев в интервью радио «Свобода» квалифицировал «РГ», «как профашистское издание и самую лживую газету в стране»[13].

Генрих Боровик, журналист-международник, клеймивший в прошлом в своих памфлетах американский империализм, теперь с такой же яростью набросился на собственное правительство. Нарушив сетку вещания, он вышел в эфир, прервав детскую телепередачу «Спокойной ночи, малыши!», и в свойственной ему саркастической манере одобрил решение российских властей бомбить бандформирования в Чечне и посоветовал обратиться с просьбой к НАТО отбомбить Москву, так как здесь тоже много бандитов. Интересно то, что запись этого выступления после эфира по указанию А.Н. Яковлева была уничтожена[14].

 

По словам Грабельникова, материалы полевых газетных и телевизионных корреспондентов подвергались серьезной правке в московских редакциях.

 

Массированная обработка общественного мнения средствами массовой информации стала настолько очевидной и невыносимой для армии, что воины объединенной группировки войск в чеченской республике обратились к президенту, председателю правительства, председателю Государственной Думы, министру обороны и начальнику Генерального штаба России с заявлением, в котором обрисовали свое сложное положение. Они подчеркнули, что по существу действуют в окружении. С фронта им противостоят банды профессионалов-убийц, которых собрали со всего мира, а с тыла удары наносят противники укрепления российской государственности, засевшие в ряде средств массовой информации, в составе отдельных псевдопатриотических политических движений и общественных организаций страны. Прикрываясь поддержкой беспринципных политиков, активно используя подтасовку фактов, выдергивание из выступлений командного состава армии отдельных высказываний и слов, откровенную фальсификацию событий и фактов, многие российские СМИ дезинформируют население, преднамеренно обостряют политическую обстановку в стране, подрывают авторитет России на международной арене[15].

 

После обширной цитаты этого документа, подготовленного, вероятно, войсковыми специалистами в области пропаганды, Грабельников разоблачает пропагандистскую кампанию в СМИ еще на протяжении пяти страниц.

По словам Глеба Павловского, президента Фонда эффективной политики, ведущего политического консультанта предвыборной кампании-96, в результате кампании в СМИ Борис Ельцин потерял остававшиеся у него на протяжении всей политической карьеры 20%, «которые всегда можно было превратить в 50». Это, собственно, и привело к тому, что в начале 1996 года, согласно опросам крупнейших российских социологических служб, его рейтинг составлял от 6 до 10 процентов – наименьший показатель за все время до выборов 1996 года.

Согласно оценке Глеба Павловского, особенно сильными ударами по имиджу президента стало произошедшее в ходе чеченской войны и антивоенной кампании в прессе снятие табу с запретных прежде тем «президент и спиртное» и «здоровье президента». По крайней мере два скандальных случая стали достоянием гласности за это время. В первом – после, как сообщает А. Коржаков в своих мемуарах, обильно выпитого белого вина с президентом в самолете случился припадок:

 

Из Америки в Россию мы возвращались через Шеннон. В ирландском аэропорту нашему самолету предстояло пробыть около часа – у президента Ельцина была запланирована сорокаминутная встреча с премьер-министром Ирландии. Но встреча не состоялась. Вместо Бориса Николаевича по трапу спустился первый вице-премьер правительства Олег Николаевич Сосковец и, не дав опомниться изумленному Альберту Рейнольдсу, сам начал дипломатическое мероприятие. Пресса на следующий день «взорвалась». Российские и зарубежные журналисты излагали десятки версий, одна неправдоподобнее другой, почему все-таки Борис Николаевич не вышел из самолета. Официальному сообщению президентской пресс-службы: дескать, Борис Николаевич так сильно утомился, что попросту проспал встречу в Шенноне, – никто не верил. Видимо, многие понимали: в самолете произошло неординарное событие, за тайной завесой которого кроется нечто большее, чем рядовой дипломатический конфуз[16].

 

Если история «спящего в Шенноне», ставшая сенсацией в газетах и на телевидении, касалась и здоровья и спиртного, то следующий случай, когда президент России, как пишет А. Коржаков, выпив лишнего на жаре, попытался дирижировать оркестром в Берлине, трактовался уже просто как выходка алкоголика и позор для нации.

С тем же рвением, с которым ранее пресса отстаивала курс реформ, она теперь развенчивала образ президента как национального лидера и сообщала во всех подробностях о бездарной чеченской кампании и многочисленных жертвах среди военнослужащих. Впрочем, позиция медиа-сообщества не была единой, некоторые журналисты выражали менее однозначные и антивоенные точки зрения. Например, либеральные журналисты Михаил Леонтьев и Максим Соколов оказались «державниками». В новой ситуации у власти появились и новые союзники: ура-патриотический журналист Александр Невзоров, автор фильма «Наши» о вильнюсских событиях и вышедшего уже в 1998 году художественного фильма «Чистилище», который вел специальную программу для ура-патриотов на ОРТ в ходе предвыборной кампании 1996 года, помогая расколоть Национально-патриотический союз компартии.

в начало

 

3. ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ 1996 ГОДА: ПРОПАГАНДИСТСКАЯ КАМПАНИЯ НОВОГО ТИПА

 

Накануне президентских выборов 1996 года сложилась ситуация, когда казалось, что президент Ельцин не сможет победить на выборах. Пока представители демократических сил искали нового кандидата, Александр Коржаков, согласно распространенному в политических кругах убеждению, планировал государственный переворот, сам Ельцин пребывал в депрессии, а война в Чечне шла своим ходом. Чеченские вооруженные формирования совершали один за другим террористические акты, доказывавшие неспособность властей контролировать ситуацию.

В этих условиях некоторые аналитики предлагали властям найти компромисс с оппозицией – и отменить выборы.

 

Реальную Россию с ее разрывающими и кричащими противоречиями мало кто берет в расчет. Политическая элита озабочена только тем, как бы быстрее пропустить страну через молох президентских выборов, которые освободят ее (элиту) от необходимости принимать ответственные политические решения, от необходимости выработки конструктивной политики. В общественном сознании накануне якобы «судьбоносных» выборов нет ни реального образа той обрубленной по живому России, которая осталась после распада СССР, ни серьезного разговора об уроках прошлого, о реальных перспективах и возможностях развития нового русского государства...[17]

 

Александр Ципко в своей скандально известной статье «Президентские выборы в России надо отменить» от правильных посылок пришел к совершенно неверным выводам – для того, чтобы спасти Россию, по его мнению, следовало отказаться от демократии. На фоне войны в Чечне его убежденность в том, что диалог элит может изменить ситуацию в стране к лучшему, казалась крайне наивной, а статья была расценена многими как провокация.

Положение осложнялось не только тем, что пресса вышла из-под контроля, но и скандальными результатами парламентских выборов 1995 года, в ходе которых партия власти, несмотря на поддержку региональной прессы, проиграла коммунистам и лишенной доступа к центральным СМИ партии Жириновского.

Новая система средств массовой информации была структурирована иначе, чем прежняя. Печать была раздроблена на региональные рынки: центральные СМИ в регионах обслуживали незначительную часть населения по сравнению с региональными изданиями. Телевидение стало ключом к общероссийскому информационному пространству. Накануне президентских выборов телевидение уже было в значительной степени подконтрольно коалиции партии власти. ОРТ управлялось Березовским, на РТР строптивого Попцова заменили Эдуардом Сагалаевым (подробности формирования системы СМИ, а также распределения их среди инвесторов будут приведены в следующей главе). Кроме того, Березовскому удалось привлечь к предвыборной кампании Гусинского, НТВ которого наносило ощутимый вред имиджу президента России на протяжении последних двух лет (и заработало огромный кредит доверия за это время).

Впрочем, просто контроля над средствами массовой информации было явно недостаточно для победы: успех коммунистов и партии Жириновского на парламентских выборах, проходивших (как всегда) под жестким прессингом лояльных масс-медиа, показал это со всей очевидностью. В такой ситуации группе банкиров, которую собрал Березовский, удалось убедить Ельцина в том, что все можно изменить благодаря использованию современных избирательных технологий.

До выборов 1996 года владельцы СМИ, несмотря на формальный или фактический контроль, не умели управлять своими органами массовой информации. Современные информационные технологии оказались тем самым недостающим звеном, которое позволило на время выборов возродить масс-медиа в качестве пропагандистского аппарата партии власти и добиться победы на выборах, или, как утверждают некоторые наблюдатели, обеспечить достаточное прикрытие для фальсификации их результатов.

Суть новых технологий состояла в том, чтобы, умело используя приемы информационной драматургии, перехватить инициативу у оппозиции и создать новый имидж президента. Однако для начала сторонникам выборов необходимо было убедить президента в том, что в случае применения новых технологий и использования всех имеющихся в распоряжении государства и политизированного капитала средств массовой информации кандидату с минимальным рейтингом победа на выборах может быть гарантирована.

в начало

 

Идеологи предвыборной кампании

 

Для того чтобы справиться с этой нелегкой задачей, Фонд эффективной политики[18] в период с 26 января 1995 года по 10 марта 1996 занимался подготовкой стратегического доклада о технологиях победы. Где-то в промежутке между этими датами аналитическая записка под названием «Победа президента: наш подход» была передана представителям администрации и предвыборной команды. Этот открытый, но малоизвестный документ заслуживает того, чтобы быть процитированным.

 

...Сила противников Президента не в реальной массовой поддержке и не в наличии у них альтернатив политике Президента – их нет, это всем известно. Их сила в практике коммуникативного воздействия на образный строй, чувства и предпочтения рядового человека, травмированного и «покинутого» государством, не доверяющего никаким властям. Их сила – в горизонтальных неформальных структурах, часто коррумпированного свойства, позволяющих контролировать кадры на их служебных местах, эффективно парализуя любую активность по исполнительной вертикали. Слабость власти – в элитарном пренебрежении мнениями «отсталого населения». Укоренившись еще со времен перестройки и превратившись в бюрократический предрассудок, это мнение отдало реальные, низовые местные каналы коммуникаций на произвол левых активистов и иных лидеров «общественного мнения»... В глубоко расколотом российском обществе невозможен консенсус практически ни по одному вопросу. Разрозненная деятельность ряда официальных и полуофициальных структур сегодня помогает Президенту «демократически проиграть». Именно поэтому достичь результата средствами обычной избирательной кампании какого бы то ни было вида - невозможно. Все вероятней перспектива того, что весна 1996-го станет временем лавинообразного бегства целых секторов административной и экономической элиты на сторону воображаемого «неизбежного победителя»... Консолидация российских политических элит на почве общенационального развития возможна и со временем неизбежна. Но она недостижима в режиме данных выборов: ее предварительным условием явится только победа Президента, с устранением перспективы «второй революции». Общество должно перейти на сторону Президента еще до того, как возникнут соответствующие этому экономические и политические предпосылки. Прежде дня выборов Президент должен победить и в массовом сознании, и в элитах; факт его преимущества, став очевиден каждому, должен оказать подавляющее воздействие на политическую пропаганду противника[19].

 

После анализа электоратов и уязвимых сторон противника в докладе рассматриваются сценарий кампании и ее стратегия (выделение жирным шрифтом – мое).

 

Президент нуждается в новой различимости избирателями, в отвоевании информационного пространства. А для этого нужны новые, не «властные» каналы коммуникации. Пропаганда и контрпропаганда имеют целью создать окно внедрения на уровень РЕАЛЬНОГО ОБЩЕНИЯ МАССОВОГО ЧЕЛОВЕКА, на уровень массовых коммуникаций. Борьба за победу решается не административным контролем над СМИ, а доминированием на низовом уровне массовых коммуникаций – если угодно, на уровне «семейных разговоров» и «простонародной болтовни». Именно уличная молва во многом и предопределяла успех той или иной фигуры или политической силы. Для создания нового имиджа Президента в «народной речи» необходима комбинация прорывной, воздействующей на воображение кампании в СМИ с горизонтальной кампанией, поддерживающей разговор в «низах»... В основе всех неудач старта кампании Ельцина – обольщение насчет реальных организационных, координационных ресурсов штаба и управляемости кандидата, возникающее как следствие предшествовавшего успеха. В основе всех его успехов – создание образа, то есть символического образа нужной, однако практически неосуществимой (в сжатые сроки) реальности. Чудес не бывает – проблемы останутся, после выборов их надо будет решать обычными средствами. Чтобы сохранить шанс на победу, необходимо создать образ «начавшегося решения всех проблем». Иными словами, мы инсценируем то, на создание чего у нас нет времени и возможностей...

Президент должен снова стать «властителем чувств» населения, их «героем», как только вернет себе центральное место на всероссийской арене. Но сегодняшние сценарии пока пишутся его врагами. Ключом к победе является, с нашей точки зрения, информационная драматургия кампании... При этом нельзя фетишизировать электронные СМИ как таковые. Нарастающий сегодня хор славословий, транслируемый через каналы СМИ на всю страну, приводит к обратному результату. Люди никогда не пересказывают друг другу казенные формулы и лакейские гимны властям – в своем кругу люди рассказывают друг другу то, что считают важным и интересным. СМИ значимы только в той степени, в которой они поставляют содержание, идеологемы и фактуру (поводы) для массового «трепа» – то есть, реальной политической дискуссии в низах, не прекращающейся в России ни на минуту. Политические инициативы и ситуации способны протранслироваться на низовой уровень (уровень массовых коммуникаций) в той степени, В КАКОЙ ОНИ «ДРАМАТУРГИЧНЫ», «ДРАМАТИЗИРОВАНЫ», то есть превратились в интересный и доступный человеку сюжет (анекдот, сценарий, миф – все это разновидности общественно-политической драматургии). СМИ в кампании и необходимы для того, чтобы пробить прямой канал «русская столица – русские земли»[20].

 

Впрочем, кроме Фонда эффективной политики, есть и другие претенденты на лавры идеологов предвыборной кампании. После них не осталось программных документов на русском языке. Об участии этих людей до сих пор не было слышно ничего в российской печати. Зато в журнале «Тайм» появилась статья, которую трудно назвать иначе как рекламной, репортаж журналиста Майкла Крамера под названием «Спасение Ельцина: тайная история о том, как четыре американских советника, используя социологические опросы, фокус группы, компромат и все остальные техники американских избирательных кампаний помогли Борису Ельцину победить»[21].

Эмигрировавший в семидесятых в США Феликс Брайнин консультировал американских инвесторов и имел связи в совете министров. Статья в «Тайме» приписывает заслугу привлечения американских специалистов по предвыборным кампаниям именно ему. Идея пригласить американцев пришла Брайнину в голову, когда он наблюдал за подведением итогов думских выборов 1995 года. Все в правительстве и в президентской администрации были уверены в том, что каким-то магическим образом Ельцин победит на выборах – Брайнин сомневался. Заручившись поручением Олега Сосковца, возглавлявшего в начале 1996 года предвыборный штаб, Брайнин через адвоката из Сан-Франциско Фреда Лоуэлла и его друзей из числа республиканцев вышел на Джо Шумата и Джорджа Гортона, ключевых советников губернатора Калифорнии Пита Уилсона, который был одним из претендентов на президентское кресло в Америке, но выбыл из предвыборной гонки на стадии номинации.

Шумат и Гортон, в свою очередь, привлекли Ричарда Дрезнера, политического консультанта из Нью-Йорка, который принимал участие во многих кампаниях Пита Уилсона. Впрочем, важность Дрезнера состояла в другом – у него были связи с Диком Моррисом, которому тот помогал в организации предвыборных кампаний Билла Клинтона на пост губернатора Арканзаса в конце семидесятых – начале восьмидесятых.

Дика Морриса в Америке считают «политическим гуру» Клинтона. Его блестящая карьера оборвалась во время съезда Демократической партии, когда газеты вынюхали о его годичной связи с проституткой, с которой он якобы делился информацией об интригах в Белом доме. Однако он сохранил свое влияние и в ходе предвыборной кампании Бориса Ельцина стал каналом, по которому американские консультанты согласовывали мероприятия на международной арене, которые должны были поднять рейтинг президента России. Иногда, впрочем, через Клинтона они решали и другие проблемы предвыборной кампании – например, убеждали Ельцина сняться в предвыборном ролике для центрального ТВ.

27 февраля Дрезнер встретился с Сосковцом. Сосковец нанял американцев, которые обязались представить предвыборному штабу современные выборные технологии. Впрочем, у американцев было еще одно поручение. За месяц до выборов они должны были сообщить, есть ли у Ельцина шансы победить в принципе. Если бы шансов не было, выборы пришлось бы отменить. За четыре месяца американцы должны были получить 250 тысяч долларов плюс оплата всех расходов и неограниченный бюджет на нужды кампании.

В их распоряжении был двухкомнатный офис и гостиничные номера в Президент-отеле, машина с бывшим агентом КГБ в качестве водителя и два телохранителя. Подключив к работе двух молодых людей, сына Брайнина Алана и Алекса Мура, специалиста по паблик рилейшнз из Вашингтона, американская команда приступила к работе. Группа работала в режиме тотальной секретности, а при работе пользовалась легендой о том, что они представляют производителей американских телевизоров с плоским экраном, задача которых – исследование рынка.

Однако консультантам недолго пришлось работать под руководством Сосковца. Вскоре реальное руководство кампанией перешло в руки Татьяны Дьяченко, дочери президента, единственной, кто мог видеть президента каждый день. В Президент-отеле офис Дьяченко находился напротив офиса американцев. Благодаря тесному контакту с Дьяченко роль американских консультантов неизмеримо возросла, стала решающей. Их первой задачей стало обучение Татьяны Дьяченко основам предвыборных технологий.

Другой задачей американцев стала битва с предрассудками президентского окружения. Провал на выборах в думу движений, затративших огромные суммы на предвыборную телерекламу, убедил их в низкой эффективности СМИ, в то время как низкий уровень использования социологических исследований не позволял определить нужную стратегию. По мнению американцев, ролики думских выборов были сделаны неплохо с творческой точки зрения и качества исполнения, но их нельзя было назвать меткими.

Одна из первых аналитических записок группы называлась «Почему Буш проиграл выборы». Параллели были очевидными: как и в случае с Бушем окружение Ельцина считало, что экономика выздоравливает, хотя на деле это могло почувствовать только абсолютное меньшинство населения. Как и Буш, Ельцин отказывался верить в то, что его оппонента могут избрать в принципе. Как и у Буша, организация предвыборной кампании Ельцина стала поводом для борьбы разрозненных групп за власть, в то время как содержание кампании представляло собой смесь разнообразных идей, без единой стратегии и даже осознания необходимости ее формирования.

Определив задержки по зарплатам в качестве важнейшей проблемы президента, американские консультанты настаивали на переходе от обещаний к демонстративному погашению задолженности. Вину за возникновение задолженности президент должен был возложить на своих подчиненных, публично отчитав их за нецелевое использование средств. Этой рекомендации президент последовал с радостью.

Зато другая идея американских консультантов – о том, что предвыборную кампанию необходимо начать с 15-минутного выступления президента, причем рядом с ним должны были находиться мэр Москвы Лужков и другие авторитетные фигуры, а сам президент должен был появиться на трибуне, пройдя сквозь толпу сторонников, не имела успеха. Президент выступал целый час перед аудиторией, состоящей из людей в серых костюмах. Чтобы доказать свою правоту, американцы устроили просмотр выступления со специальным прибором, с помощью которого зритель мог выражать свои эмоции, поворачивая диск на аппарате направо или налево на несколько цифр, в зависимости от своих впечатлений от увиденного. Результат шокировал советников Ельцина. Президенту нельзя было ничего обещать – люди не верили ему ни на грош.

Низкий рейтинг президента и недоверие населения к нему убедили американцев в том, что в предвыборной кампании возможна только одна стратегия. Во-первых, убедить население в том, что Ельцин является единственной альтернативой коммунистам. И, во-вторых, в том, что коммунистов надо остановить во что бы то ни стало. Хотя такое решение казалось очевидным, борьба за то, чтобы сделать антикоммунизм единственной идеей кампании, продолжалась весь март.

Выбрав стратегию, необходимо было найти и тактику. Нанятый американцами координатор работы с фокус-группами Алексей Левинсон должен был определить, что больше всего пугает население в коммунистах. Длинные очереди, нехватка продуктов и национализация упоминались часто, но самым распространенным был страх гражданской войны. «Тайм» цитирует Дрезнера:

Именно поэтому Ельцин и его помощники и вся наша реклама подчеркивали возможность беспорядков, если Ельцин проиграет. Многие испытывали ностальгию по советским временам и никому не нравился президент – но еще меньше нравилась возможность бунтов и классовой войны. Выбирайте Ельцина и, по крайней мере, все будет спокойно – вот та линия, которую мы хотели провести. Так что барабанный бой по поводу возможности беспорядков раздавался вплоть до самого конца кампании, а вся последняя реклама была посвящена репрессиям советского режима[22].

 

На первом этапе кампании у Ельцина были проблемы с телевидением. Даже в марте 1996 года на центральном ТВ президента безжалостно критиковали за войну в Чечне. «Смешно контролировать два канала и не заставить их подчиниться твоей воле», – говорит Дрезнер.

 

«Когда проводится мероприятие, – говорилось в меморандуме советников, – необходимо ставить в известность государственные каналы ТВ и радио о том, в чем цель этих мероприятий, их значение, и как их должны показывать». Начиная с апреля телевидение России стало виртуальной рукой кампании Ельцина. Добиться этого было несложно. Когда стало ясно, что по социологическим опросам другие демократические кандидаты не набирают необходимого числа голосов, большинство российских журналистов начали рассматривать Ельцина как единственного соперника коммунистов – и поэтому лучшего гаранта их карьер[23].

 

Американцы надеялись, что отстранение Сосковца аннулирует его поручение – предупредить об исходе выборов заранее. Однако 5 мая Александр Коржаков предложил перенести выборы. Именно тогда впервые группа написала меморандум о том, что победа Ельцина на выборах обеспечена. Ельцин публично отчитал Коржакова, но заявил, что есть и другие люди, кто считает, что победа Зюганова приведет к гражданской войне. Многими это заявление было оценено как намек на то, что Ельцин может вернуться к предложению Коржакова позже. На самом деле, по словам Дрезнера, оно было в духе стратегии кампании – показать, что избрание Ельцина является лучшим способом избежать хаоса.

 

Американцы были «жизненно необходимы», говорит Михаил Марголев, координатор кампании в «Видео Интернешнл». Марголев проработал пять лет в двух американских рекламных агентствах, но открыто признается в том, что его подход по-прежнему основан на том опыте, который он получил как журналист-пропагандист в ТАСС... «Американцы помогли нам научиться западным политическим технологиям, – говорит Марголев, – и что самое важное, они сделали нашу работу востребованной потому, что были близки к Татьяне... Назначить свою дочку для того, чтобы убедиться в том, что все будет сделано как надо, было самым умным ходом Ельцина, а она определенно полагалась на американцев»[24].

 

в начало

 

Виртуальная реальность

 

Центральное телевидение и большая часть центральных СМИ так или иначе сотрудничали с властью, предоставляя предвыборной команде поле для «информационной драматургии». Демонстративно нейтральную позицию заняли только еженедельники «Общая газета» и «Новая газета», а также некоторые региональные издания, не охваченные сетью распространения политической рекламы кандидатов, либо, напротив, выстраивавшие редакционную политику на противопоставлении освещения выборов президента безальтернативному подходу, навязывавшемуся командой Бориса Ельцина.

Стратегия штаба оказалась успешной. Сначала другие кандидаты (Горбачев, Жириновский, Явлинский и даже Лебедь – хотя позже, после того как Лебедь дал согласие сотрудничать с Ельциным, часть ресурсов президентской команды была брошена на его кампанию) были легко маргинализованы.

Главным ресурсом партии власти были СМИ, мобилизованные не только политизированным капиталом (роль которого, безусловно, была определяющей), но и идеологически, благодаря умело организованному всплеску публичных проявлений реваншизма и экстремизма в рядах КПРФ, которые явно угрожали свободе слова, институту СМИ и новому статусу журналистов. Впрочем, не следует забывать, что подобные взгляды были у многих, кому не хотелось назад – именно эту карту разыгрывала президентская команда, и именно она в конечном счете обеспечила второй срок правления Борису Ельцину.

Руководитель самого опасного для президента канала НТВ Игорь Малашенко был назначен ответственным за создание имиджа президента и пропагандистскую часть кампании. О том, насколько успешно команде президента удалось справиться с задачей, сформулированной в докладе ФЭП как «инсценирование того, на создание чего у нас нет времени и возможностей», говорит хотя бы статья известного и авторитетного журналиста из Санкт-Петербурга Виктора Топорова, опубликованная после выборов в журнале «"Свободная мысль» под заголовком «Виртуальная реальность выборов».

 

...Независимо от личных, групповых, клановых, идеалистических мотивов каждого конкретного фигуранта, электронные и крупнотиражные СМИ в своей совокупности, призванные выражать и обеспечивать интересы общества, занялись в период предвыборной кампании принципиально иным делом, а именно обеспечением продления полномочий действующего главы государства, для чего – с использованием как традиционных, так и дополнительных возможностей – пошли на создание и внедрение в массовое сознание виртуальной (то есть фиктивной, то есть ложной) реальности... в которой – но и только в которой – положительные перемены, устраняющие или хотя бы минимизирующие всеобщее недовольство президентом, оказались возможными. Именно эта виртуальная реальность и подменила собой на полгода объективную реальность происходящего, именно в виртуальной реальности и был сделан решающий выбор, который, естественно, в силу этого не мог не быть иллюзорным... СМИ, еще недавно гордившиеся своей независимостью и оппозиционностью по вопросу о Чечне, «скушали» этот похабный мир, «скушали» новые неизбежные жертвы, «скушали» и воспели миротворческие инициативы президента, встречу с Яндарбиевым, визит в Чечню (в виртуальную Чечню, уточнили бы мы) и все прочее... Так в Чечне был достигнут виртуальный мир. И так по вопросу о Чечне был заключен виртуальный мир со СМИ[25].

 

В такой же манере Топоров перечисляет другие виртуальные достижения президентской кампании – ликвидацию задолженности по заработной плате, экономическую стабилизацию, «виртуальное» вступление России в клуб «Большой семерки», раздачи из несуществующего «президентского фонда» и чудесное исцеление от всех болезней. Президент «иногда хрипел, но это не было ни похмельем, ни агонией».

Во время предвыборной кампании у журналистов уже не было никаких иллюзий – но это не мешало им иллюзии распространять. Поскольку мы уже ознакомились с содержанием доклада ФЭП и работой группы американских советников, мы знаем, что именно эта задача, собственно и ставилась перед предвыборным штабом.

Трудно описать эффект предвыборной кампании более точно, чем это сделал Леонид Ионин в «Независимой газете»:

В руках российских политиков появилось новое могучее оружие политической борьбы – так называемые современные политические технологии. Они, разумеется, существовали и применялись и раньше. Но лишь нынешние президентские выборы полностью продемонстрировали их силу и возможности. Ибо именно современные политические технологии, применяемые профессионалами, обеспечили победу Бориса Ельцина[26].

 

Значение президентских выборов для российской политической системы и средств массовой информации состояло в том, что на президентских выборах 1996 года был сформирован новый класс медиа-управленцев, прошедших в ходе кампании школу манипуляции общественным мнением. Надо заметить, что в результате выборов количество новых «кадров» не исчерпывалось только «звездным составом», перечисленным выше. Полная концентрация ресурсов государственных структур, рекламных компаний, банков и крупных частных финансово-промышленных групп привела к тому, что образование в сфере манипуляции СМИ получило огромное количество «специалистов». К ним также можно добавить и тех, кто работал на стороне других кандидатов и тех, кто просто с интересом наблюдал за происходящим. Как говорится, народ должен знать своих героев. Поэтому, завершая обзор темы предвыборной кампании, наверное, следует отдать должное всем тем, кто принимал в ней участие. В статье Л. Ионина приводится следующая информация о предвыборной команде:

«Имиджмейкерскую» работу вело сравнительно молодое, но уже широко известное агентство «Никколо-М» (руководители Игорь Минтусов и Екатерина Егорова). Каждая поездка президента готовилась специалистами. За поездки, по информации «Московских новостей», отвечали Агентство интеллектуальных коммуникаций (АИК), которым руководит Александр Батанов, и агентство «Имя» (руководитель Екатерина Хабарова). Специалисты этих служб заранее выезжали в места посещений, изучали настроения на местах, знакомились с местными традициями и местными знаменитостями, вырабатывая рекомендации для президента: кого упомянуть, может быть, даже «вспомнить», о чем пошутить, над чем задуматься всерьез на публике, короче, как показать, что этот хотя и отдаленный регион президенту хорошо знаком, духовно и душевно близок. На президента работали самые авторитетные социологические центры: Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) под руководством Юрия Левады и Фонд «Общественное мнение» (руководители Александр Ослон и Елена Петренко), предоставляя не только данные о текущих рейтингах, но и информацию о взглядах и установках населения, дифференцированную по регионам, по типам поселений (село, малый город, большие города, столицы), по профессиям, по возрастным группам и т.д. и т.п. Фонд эффективной политики (ФЭП), которым руководят Глеб Павловский и Андрей Виноградов, в рамках президентской кампании отвечал за работу в средствах массовой информации. Это едва ли не самый важный участок работы. Добрая доля политической информации и аналитических материалов во время предвыборной кампании была добыта, оформлена, подана ФЭПом. Один из журналистов назвал этот фонд «фабрикой грез». Если социологи изучали общественное мнение, то ФЭП его формировал, причем столь же последовательно, адресно, дифференцированно. Это далеко не полный перечень независимых служб, агентств, институтов, работавших на президентскую кампанию. Нужно назвать еще Фонд «Политика» (руководитель Вячеслав Никонов), Центр политических технологий (Игорь Бунин), Фонд «Реформа» и др., а также ряд исследовательских и аналитических центров при государственных организациях, таких, как Центр региональных исследований (руководитель Александр Шутов), организованный при Академии государственной службы[27].

 

Распределение обязанностей в предвыборном штабе, по сведениям «НГ», выглядело следующим образом:

Виктор Илюшин: общее руководство, президентская программа. Сергей Лисовский: молодежь. Игорь Малашенко: СМИ, особенно ТВ. Игорь Минтусов: имидж президента. Вячеслав Никонов: избирательные технологии. Георгий Сатаров: избирательные технологии. Анатолий Чубайс: финансы. Сергей Шахрай: регионы, политические резервы[28].

 

После выборов 1996 года российская политика никогда уже не будет такой, как прежде. Неудивительно поэтому, что следующая эпоха в истории России и российских СМИ характеризовалась дальнейшим распространением и повсеместным использованием новых технологий манипуляции общественным мнением.

в начало

 

4. ЭПОХА ИНФОРМАЦИОННЫХ ВОЙН

 

Паблик рилейшнз, политические консультанты, рекламные агентства и медиа-технологи существовали в России и до президентских выборов 1996 года. Были и скандальные случаи манипулирования общественным мнением через печатные и электронные СМИ – чего стоит хотя бы афера Мавроди, финансовая империя которого проводила свои основные операции на центральном ТВ и рекламных полосах общероссийских газет. Однако до президентских выборов «виртуальные реальности» были феноменом скорее локальным, чем глобальным – они были островками в океане здравого смысла или открытой политической ангажированности изданий, перешедшей уже в разряд их политической ориентации, формирующей круг читателей. Кроме того, не существовало проработанных технологий управления и манипулирования СМИ даже их собственником. Как отмечается все в том же докладе ФЭП, управленческий сигнал от главного редактора передавался руководителю направления, от него – журналисту, постепенно затухая. По сути дела, вплоть до выборов 1996 года оставшиеся с советских времен технологии могли обеспечить только замалчивание (цензуру) или грубую провокацию. Увольнения главных редакторов изданий практически не допускалось, а любые попытки владельцев СМИ использовать свои издания для опубликования утечек или информации, компрометирующей конкурентов, резко выделялись на общем информационном фоне и поэтому вызывали недоверие.

Итак, если суммировать, каким было влияние выборов на масс-медиа второй республики?

– Был заключен союз владельцев СМИ с медиа-технологами, т.е. профессиональными манипуляторами общественным мнением.

– С каждым органом информации была найдена форма работы, при которой его можно было использовать как инструмент «информационной драматургии».

– Репутация прессы упала так низко у всех изданий, что бояться этической конкуренции больше не было смысла.

Если до выборов никто не знал, как управлять СМИ, то теперь все те, кто принимал участие в работе предвыборного штаба (а это значительная часть политической и экономической элиты России и практически все специалисты по политическим технологиям), знали это как верующий – «Отче наш». Кроме того, новые информационные технологии вроде character killing[29], опробованные в ходе предвыборной кампании на Геннадии Зюганове, доказали свою высокую эффективность.

Из предвыборной кампании 1996 года политиками и владельцами СМИ было вынесено убеждение о том, что политика имеет смысл, а политик – будущее только постольку, поскольку это отражено в информационном поле средств массовой информации.

Различными организациями на основе опыта предвыборной кампании были выработаны методики и руководства по анализу политического процесса через призму содержания СМИ и использования внутренних законов масс-медиа для проведения той или иной информационной политики.

Наконец, сразу после выборов объединившиеся во имя общей цели медиа-магнаты и политики рассорились между собой и у них появились мишени для применения своего информационного оружия. Так, после некоторой передышки, последовавшей за подведением итогов, началась новая эпоха российских СМИ, эпоха компромата и непрекращающихся информационных кампаний, эпоха медиатизации политики.

в начало

 

Компромат

 

Как уже упоминалось выше, широкое использование негативных политических технологий было отличительной чертой предвыборной кампании 1996 года. Евгений Красников в газете «Московские новости» приводит следующие примеры:

Одной из первых «антизюгановских» акций ФЭП стал срыв пресс-конференции, которую лидер КПРФ проводил сразу после встречи лидеров «большой семерки» с Борисом Ельциным. Как рассказал Павловский, «мы знали, что Зюганов попытается снизить эффект прошедшего мероприятия, и потому решили сменить тему пресс-конференции». По своим каналам Фонд «вбросил» информацию о том, что Зюганов, вероятно, объявит о предвыборном союзе с Жириновским. «В итоге журналисты буквально засыпали Зюганова вопросами на эту тему, ему пришлось оправдываться, и первоначальный сценарий пресс-конференции был сорван». Столь же успешной оказалась акция, приуроченная к приезду лидера КПРФ в Санкт-Петербург. По словам одного из сотрудников ФЭП, «нам удалось существенно усилить путаницу, которая существовала в организации этого визита. В результате журналисты приезжали на встречу с Зюгановым то на два часа раньше, то на час позже...» В ходе избирательной кампании эксперты ФЭП тщательно отслеживали коммунистические и националистические издания (вплоть до самых маргинальных) и наиболее одиозные публикации передавали по своим каналам для обнародования в широкой прессе. Иногда в масс-медиа запускалась самая, казалось бы, невероятная информация. К примеру, о том, что в случае победы Зюганова будут отменены все телесериалы. Или о том, что причиной вражды Зюганова и Ельцина стало «золото КПСС», найденное Юрием Лужковым во время реконструкции Манежной площади. «Но мы никогда ничего не выдумывали, – заявляет Павловский. – Мы лишь фокусировали внимание на определенных фактах. Об отмене «мыльных» сериалов действительно заявлял Анпилов, а о «золоте КПСС» была публикация в одной алтайской газете. Главное – благодаря нам эта информация многократно тиражировалась в региональной прессе. Сотрудники Фонда признались и в своей причастности к скандальной пресс-конференции, на которой несколько организаций заявили о выходе из коалиции народно-патриотических сил: «Мы просто нашли людей, которые ранее учредили эти организации, но потом отошли от дел, и предложили им выступить». К числу своих заслуг ФЭП относит и частое появление на телеэкранах таких радикалов, как Анпилов или Терехов. Возможно, сами эти политики воспринимали свой выход в эфир как «прорыв информационной блокады». Однако возможность таких выступлений, их темы и продолжительность заранее обговаривались Глебом Павловским, Игорем Малашенко и ведущими телепрограмм[30].

 

На выборах, тем более «судьбоносных» и «из двух зол» такие проделки – дело обычное. Совсем по-другому те же события выглядят на фоне «мирной жизни» – тем более, что все ожидали если не полного, то хотя бы относительного восстановления общественного реноме прессы после завершения предвыборной кампании.

Конец 1996 года и весь 1997 прошли под знаком компромата. Первым выстрелом в новой информационной войне стала публикация «Московским комсомольцем» за подписью и с комментарием журналиста Александра Хинштейна расшифровки записи разговора Анатолия Чубайса, Виктора Илюшина и некого третьего лица (на сегодняшний день принято полагать, что третьим был Сергей Зверев) в штабе предвыборной кампании Бориса Ельцина в «Президент-отеле», где обсуждалась проблема задержания Службой безопасности президента на выходе из Белого дома двух высокопоставленных «инкассаторов» с $500 тыс. «черного нала». Знаменитую коробку из-под ксерокса нес медиа-магнат Сергей Лисовский, а сопровождал его помощник Чубайса Аркадий Евстафьев. Благодаря публикации в «МК» Анатолий Чубайс оказался одним из обвиняемых по «делу о коробке»[31], которое, правда, так и не дошло до суда.

Правда, первым, кто пожертвовал собственной репутацией во имя информационной войны, стал ведущий «Итогов» на НТВ Евгений Киселев. Именно он всю ночь с 19 на 20 июня 1996 года выходил в эфир с сообщениями о «государственном перевороте», с передачами, которые не могли ввести в заблуждение никого, кроме самых ярых демократов, ненавидевших Коржакова заочно, и президентской семьи, по свидетельству Коржакова, ночь напролет уговаривавшей генерала Михаила Барсукова отпустить задержанных[32]. В отличие от американских разгребателей грязи начала века, российские коллеги в большинстве случаев не ориентируются на публику. Основной целью является направленное воздействие на политизированную элиту. В этом отчасти кроется секрет того, что политическое влияние малотиражной «Независимой газеты» и «Московского комсомольца» с миллионным тиражом практически одинаковы.

Основная линия конфронтации в информационном пространстве и большая часть пропагандистских и контрпропагандистских операций в российских СМИ в 1997–1998 годах проходила между двумя конкурирующими группировками – группой «Интеррос» Владимира Потанина и альянсом Бориса Березовского и «Мост-Медиа» Владимира Гусинского. Начало новой эпохи информационного противостояния, сменившей редкие «вбросы» компромата, следует отсчитывать от 25 июля 1997 года – даты проведения аукциона. Собственно, кампания возмездия побежденной стороны и контркампания ОНЭКСИМбанка стали первой информационной войной между олигархами[33].

«Связьинвест» положил начало серии информационных кампаний, в которых власть оказалась жертвой медиа-холдингов – и именно под знаком жестко мотивированной интересами некоторых владельцев СМИ оппозиционности ОРТ, НТВ, «Сегодня», «Независимой газеты» и «Московского комсомольца» по отношению к федеральному правительству прошла вторая половина 1997 и первая половина 1998 года.

Особенностью битвы за «Связьинвест» стало то, что впервые со времен выборов 1996 года власть и собственники СМИ оказались по разные стороны баррикад. Как мы уже говорили об этом раньше, вместо продажи каналов СМИ власти собственники начинают использовать их в своих интересах – в том числе против власти – и прежде всего против нее в случае конфликта интересов. С тех пор борьба конфликтующих экономических группировок между собой или с федеральной властью доминирует в СМИ и стоит за большей частью пропагандистских мероприятий.

Кампании в прессе столь многочисленны, что для того, чтобы рассказать о них по порядку, нужно посвятить им отдельную работу. Поэтому мы ограничимся перечислением наиболее известных из них: это, безусловно, «дело о коробке», два «дела писателей», когда Александр Минкин в «Новой газете» опубликовал сначала перехват разговора Бориса Немцова со своим издателем по поводу гонорара за вышедшую и неплохо продающуюся книгу «Провинциал», а позже – информацию о том, что «команда Чубайса» получила по сто тысяч долларов на человека за главу в неопубликованной книге об истории приватизации в России. Наконец, журналист Лариса Кислинская опубликовала в газете «Совершенно секретно» фотографии министра юстиции Валентина Ковалева в компании обнаженных женщин в бане, что привело к отставке министра.

Рассматривавшийся как один из наиболее перспективных кандидатов в президенты в 2000 году Немцов стал объектом для атак группы Лужкова. Именно СМИ, дружественные московскому правительству, вместе с управляющим делами президентской администрации Павлом Бородиным, развернули жесткую кампанию против инициативы Немцова по пересаживанию чиновников с иномарок на «Волги». В «Московском комсомольце» шла откровенная подтасовка информации, в результате которой цена «Волги» в статьях в «МК» определялась в 50 тысяч долларов. Кроме того, против Немцова одно за другим выдвигались обвинения в заказе убийств политических противников, супружеской неверности и просто разврате (журнал «Люди», газета «Совершенно секретно»). Последнее обвинение было озвучено Сергеем Доренко, заслуженно считающимся самым ангажированным журналистом постсоветской России. Ссылаясь на показания стриптизерш, которых Немцов «под водой шлепал по попе», Доренко сделал тему «развратного» поведения Немцова в санатории ОНЭКСИМбанка основной по времени темой программы. Позже Доренко признал, что доказательств не существует, но только для того, чтобы перейти к следующему обвинению в адрес чиновника.

Многие коммерческие издания, способные проводить более-менее независимую информационную политику, использовали противостояние ОНЭКСИМбанка с Гусинским и Березовским в собственных целях – для того, чтобы обозначить разницу между поведением поделенных политизированным капиталом изданий и своей редакционной политикой. Первыми на кампанию в прессе среагировали «МК» (он опубликовал таблицу медиа-холдингов), газета «Коммерсантъ-Daily», которая сообщала о поведении СМИ враждующих группировок в форме сводок с информационной войны, и журнал «Новое время».

Журнал «Новое время» вынес на обложку заголовок «Газетно-полевой роман/Информационные войны: до первой крови?» В этом номере авторы издания постарались разложить все по полочкам. Как пишет Андрей Колесников:

Свобода слова умерла в газетах, не успев родиться. Не найдя иной формы существования, кроме самопродажи претендующим на политическое влияние и экономическую ренту (прямо вытекающую из этого влияния) финансовым воротилам, ничего не смыслящим в издательском менеджменте, газеты, которые теоретически могли бы стать респектабельными и независимыми, обрели свой маленький персональный Агитпроп. Выросло целое поколение журналистов, плохо себе представляющих (или уже успевших забыть), что такое «чистая» журналистика, не основанная на «социальном заказе». Появился новый журналистский профессионализм, не чисто газетный, журнальный или телевизионный, а ПиАровский – профессионализм специалиста по рекламе и продвижению информации (дезинформации) на рынок. Газетный свинец стал орудием банкира и политика, журналист превратился в рупор. Я не очень понимаю, почему мы тогда ругаем партийную журналистику времен застоя. Ведь она тоже делалась профессионально и по канонам словесного мастерства[34].

 

Темпераментная Валерия Новодворская не прощает в своем комментарии «прошлых заслуг» застрельщикам компромата:

Страшно видеть, как НТВ выталкивает на сцену универсального Минкина, который, как тот самый рабочий, который Пастернака не читал, но осуждает, лезет в абсолютно непонятное ему дело с издательством и гонораром А. Коха и интервью Чубайса по этому поводу. Ведь Минкин, в силу полной некомпетентности и неосведомленности (соответствующие органы еще не подкинули соответствующие пленки) только и мог сказать, что не надо верить Чубайсу, потому что он лгун и отец лжи. И он, Минкин, ему не верит. А Минкину-то мы, почему должны верить, который на виртуальной даче Гайдара нашел виртуальный казенный диван?[35]

 

После скандала с очередным «делом писателей», завершившимся чередой отставок в кабинете министров, журнал «Коммерсантъ-Власть» (бывший «Коммерсатнъ-Weekly») вышел под заголовком «Преследование журналистов», под которым были помещены фотографии Сергея Доренко, Александра Минкина и Евгения Киселева. Тема компромата стала главной темой номера. В журнале было проведено подробное исследование кампании «дела писателей» – от «вброса» Минкиным в прямом эфире радио «Эхо Москвы» (когда у него, по его собственному признанию, даже документов еще не было) до «раскрутки» темы на каналах ОРТ и НТВ «профессиональными пропагандистами» Доренко и Киселевым[36].

В одной из статей в обширной подборке этого номера еженедельника дается подробное описание этапов информационной кампании. Кампания, по «Власти», состоит из «трех эшелонов». На первом этапе происходит вброс основного информационного повода и затем дополнительной информации через одну из малотиражных, но влиятельных газет, к которым, по возможности, добавляется предварительно срежиссированная аналитика-оценка, которую озвучивают аналитики или ньюсмейкеры.

На втором этапе тему «цементирует» телевидение. Причем основной груз кампании ложится на еженедельные аналитические выпуски информационных программ, потому что в обычных сводках новостей тему можно только «поддерживать», так как одна тема не может заполнять собой весь выпуск, в то время как Доренко, например, посвятил одну из аналитических программ только «делу писателей». Далее происходит или транслируется обсуждение темы. Однако «уже никого не интересует действительность, юридическая сторона дела. Образ, мнение, отношение сформировано. Цель достигнута». Третий этап, как говорится в статье, состоит из обороны и ее обыгрывания нападением, а также – реальных последствий кампании в виде отставок и назначений. Впрочем, можно не согласиться с автором в том, что третий этап обязателен – во всяком случае, для всех участников кампании, хотя, безусловно, он является их целью. К примеру, Борис Немцов, против которого велась все это время не менее эффективная кампания, чем против Чубайса, потерял не пост, а рейтинг (и только потом – пост). В конце статьи автор приходит к следующему заключению, которое хорошо иллюстрирует наши выводы:

Кампанию против Чубайса я бы сравнил с президентской. Тогда создавался негативный образ коммунистов, сейчас – дискредитируется конкретный чиновник. Единственное отличие в том, что в случае с Чубайсом были задействованы только столичные средства массовой информации. Организованной кампании в регионах не было. Это означает, что все изначально было ориентировано на политическую элиту. На президента[37].

 

В той же подборке статей содержится и любопытное наблюдение относительно мотивов журналиста, участвующего в информационной кампании:

Достаточно хоть немного знать Минкина, с его отношением к молодым реформаторам, репутацией скандалиста, присущим нашей профессии тщеславием – быть первым. Достаточно намекнуть журналисту, что сегодня эта информация только у тебя, а завтра она выйдет из-под контроля, чтобы он не стал ждать неделю до выхода следующего номера своей газеты[38].

 

В конце мая 1998 года Максим Соколов был одним из первых, кто обратил внимание на тенденциозность освещения шахтерских забастовок на ОРТ и НТВ[39]. Позже эта точка зрения стала очень распространенной. Поразительно, что в этом вопросе сошлись и президент России Борис Ельцин, специально встретившийся с руководителями центральных телеканалов, и профессор факультета журналистики МГУ Сергей Муратов, признавший работу телекомпаний в ходе забастовки непрофессиональной. Телеканалы передавали репортажи с перекрытых железных дорог и интервью только с теми пассажирами поездов, которые выражали одобрение действиям бастующих. Темы злоупотреблений на шахтах, проблем угледобывающей отрасли появились в выпусках теленовостей только после того, как об этом заговорили вице-премьеры правительства.

Впрочем, даже если со стороны владельцев телеканалов и существовал злой умысел, то он вполне укладывался в рамки обычной практики прессы и телевидения – т.е. пассивного следования за лучшим ньюсмейкером. В данном случае шахтеры смогли использовать телевидение в своих интересах, а телезрители не получили объективного представления о том, что привело шахтеров на рельсы, каковы последствия акций шахтеров для экономики страны и сколько людей сидело несколько суток в поездах, ожидая, когда же шахтеры смогут решить свои проблемы. Так, во всяком случае, можно оправдывать поведение СМИ в начале «рельсовой войны».

Однако по мере того как происходило углубление политического кризиса, сторонников версии об умышленном нагнетании напряженности становилось все больше. Главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей в «Известиях» (принадлежащих, правда, так же как «Русский телеграф», ОНЭКСИМбанку) прямо возложил ответственность за события весны-лета 1998 года на олигархов, т.е. владельцев крупных финансово-промышленных группировок, контролирующих СМИ:

Самые плачевные сюжеты давались исключительно в подробных репортажах, а также в специальных политических клипах. Уже в разгар рельсового противостояния ОРТ и НТВ предлагали в каждом вечернем выпуске подчас не менее десяти устрашающих сюжетов из тринадцати-пятнадцати.

Кульминацией информационной кампании стали события вокруг «Газпрома». Например, в передачу «Герой дня» был приглашен такой эксперт по топливным и налоговым проблемам, как Г. Зюганов. И он объяснил: наступление на главного российского монополиста означает стремление правительства «расчленить страну». «Парламентский час» полностью зачитал обвинительное заключение парламента, в котором перечислялись преступления президента, а «Обозреватель» на шестом канале представил детали заговора против генерала Рохлина...

...несколько лет назад власть сделала всех нас заложниками уверенности олигархов в том, что они поймали за хвост золотую птицу манипулирования массовыми представлениями. В 1996 году избрали нынешнего президента, сегодня немножко подзаработают благодаря разыгранной общественной истерии, повалив рубль, а завтра легко справятся с хаосом, избрав от имени народа тот состав парламента и ту систему власти, которая сохранит рынок, притягательный для них рынок по-русски. И действительно, безнравственные избирательные идеологии уже вытеснили ценностные.

А что если эти господа переоценили возможности такого программирования общественного сознания, свою способность подвинуть его сегодня – налево, завтра – направо, уверенность в том, что интеллигенция в очередной раз не подведет, а молодежь при так называемом изменении курса не потеряет ни личной свободы, ни «Макдональдсов», ни возможности заводить собственное дело?[40]

 

Волна компромата, захлестнувшая прессу, была вызвана не только потребностями собственников СМИ, но и непрофессионализмом журналистов. Особенностью новых информационных технологий является, безусловно, возможность использования журналистов «вслепую»: фальсифицированные факты, специально подготовленные пропагандистами версии событий, записи прослушанных телефонных разговоров подбрасываются в прессу под видом «информации», тем более, что по закону журналист не должен называть ее источник иначе, как по требованию суда. Отвечая на вопросы еженедельника «Коммерсантъ-Weekly» о различии между компроматом и информацией, Юрий Рост говорит буквально следующее:

Компромат и информация – это, конечно, не одно и то же. Информацию журналист добывает сам. Познает, расследует и рассказывает читателю. А компромат – это готовая формула. Заранее известные одной или обеим сторонам прегрешения, которые становятся достоянием третьей стороны, то есть общества. Если цель информации в чистом виде – это знание или предостережение, то цель компромата – это свержение. Компромат – это оружие. Еще одно отличие. Журналист информирует о событии, когда узнал, что произошло. А компромат публикуется тогда, когда в этом кто-то заинтересован... Еще я бы выслушал другую сторону. Это традиционный подход с точки зрения профессии. Тогда информация сразу приобретает иную окраску. Ты даешь возможность человеку оправдаться. Это разница между охотой в лесу и охотой в заповеднике, где тебе приводят лося, и ты его просто убиваешь. У него нет выхода. Охота в лесу – это трудный поход, где шансы есть и у одного и у другого[41].

 

Газета «Русский телеграф» была задумана как элитарное деловое и политическое издание. Конкуренция на перенасыщенном рынке качественных газет в столице предполагает, что на первом этапе издание необходимо держать на длинном поводке. Журналисты «РТ» принимали участие в этической конкуренции не менее интенсивно, чем их коллеги из формально независимых изданий. С другой стороны, ОНЭКСИМбанк, которому принадлежало издание, чаще становился жертвой информационных кампаний, чем их организатором. По той или иной причине за время своего выхода газета заслужила репутацию одного из наиболее содержательных критиков разнообразных пропагандистских кампаний.

Ведущий публицист газеты Максим Соколов посвятил одну из своих статей анализу битвы за «Связьинвест». В публикации «Открытое общество и его друзья» он, в частности, назвал поименно героев баталии и их роли в информационной кампании, уделив особое внимание тем, кто ранее оставался в тени. Например, Рустама Нарзикулова, в ходе кампании публиковавшегося сразу в двух изданиях – «НГ» и «Сегодня» (в последнем – под псевдонимом).

Правда, если бы мне пришло в голову составлять «черный» список продажных журналистов, которые активно участвуют в информационных кампаниях, не уверен, что в нем нашлось бы место для Нарзикулова. Его заслуги как оппозиционного журналиста состоят, в частности, в том, что он был одним из немногих, кто в своих статьях еще задолго до кризиса писал о «пирамиде ГКО», а также неизбежности и необходимости девальвации рубля. Это означает, по всей видимости, что у него более сложная мотивация, чем получение повышенных на порядок гонораров и денег «за консультации» от частных корпораций.

Однако в таком случае «черный» список включал бы всего пару-тройку имен. Пожалуй, его пришлось бы дополнить «серым», более обширным и подробным. В него вошли бы журналисты, к публикациям которых следует относиться с крайней осторожностью: их информация может соответствовать действительности, а может оказаться недостоверной. Их позиция может быть искренней, но искренность может быть обманчива. Иначе говоря, к нему должны быть отнесены не только продажные журналисты, но и профессионалы, воспитанные в советских традициях корпоративной этики СМИ, и, кстати, многие из тех, кто считает прессу «четвертой властью».

Анализ материалов журналистов из условных «черного» и «серого» списков может дать нам больше информации об интересах и конфликтах владельцев изданий и их друзьях, чем они хотели бы сообщить в своих статьях и выступлениях, и, возможно, даже больше, чем они знают сами. Естественно, если нам будет интересно во всем этом копаться.

Однако самая большая проблема со всеми списками – имена. Большая часть журналистов, будь они продажными или честными профессионалами, неизвестна публике. В то время как служить инструментом манипуляции общественным мнением в принципе может любой журналист, и чем менее опытный и профессиональный (т.е. чем менее известный), тем больше шансов, что он позволит манипулировать собой «вслепую». Именно поэтому вряд ли есть смысл в расставлении фамилий в алфавитном порядке – это тяжкий и неблагодарный труд. Никакая информация, никакое издание не должно пользоваться неограниченным доверием: критическое переосмысление содержания масс-медиа является единственно возможной формой существования современного человека. Будем надеяться, что данное исследование даст любому внимательному читателю возможность впоследствии правильно оценить существующие искажения российского информационного поля.

Вообще, феномен коррупции в журналистике заслуживает отдельного разговора. Во всероссийских изданиях он встречается в самых разнообразных проявлениях – начиная с репортажа из регионов, написанного за тысячу долларов по заказу, и заканчивая проплаченными через отделы рекламы репортажами о новых скидках операторов сотовой связи. «Черный PR» или «джинса» является серьезной проблемой для любой редакции. Однако еще больше беспокоит феномен институциализации коррупции во всероссийских СМИ. Общеизвестно, что именно в них работают пресловутые 2% журналистов, заработная плата которых превосходит доходы занятых в региональных СМИ в десятки, а то и сотни раз. Разумеется, большое значение для уровня зарплат в столице имеет дефицит квалифицированных кадров и огромное количество изданий. Но если принять во внимание тот факт, что высокие зарплаты являются также характерным атрибутом «газет влияния», то картина получается несколько иная. Тем более, что до сих пор многие высокооплачиваемые сотрудники получают зарплату в конвертах, причем уровень заработка определяется индивидуально и не оговаривается в трудовых соглашениях. В условиях экономического кризиса такое положение вещей лишает многих московских журналистов способности отстаивать собственное мнение или иметь независимую позицию. Исключение из этого правила составляют только «золотые перья» и «звезды» отечественной журналистики, в переходе которых к конкурентам не заинтересовано ни одно издание или телеканал.

Специфической особенностью советской психологии было ассоциирование себя с интересами коллектива, учреждения, производства, предприятия, партии, страны и т.д. – то есть дух корпоративности, о котором мы уже говорили в первой главе. В целом привилегированное положение журналистов в изданиях крупных политизированных холдингов немало способствовало пробуждению этой черты советского менталитета. Впрочем, в коммерческих СМИ уровень зарплат может обуславливать социальную ангажированность несколько иного толка, естественную для масс-медиа, ориентированных на ту или иную гомогенную группу потребителей. Особенно ярко это проявляется, когда возникает конфликт ценностей. Например, для делового издания – между экономическим успехом и свободой: стоит вспомнить о почти пропагандистском интервью Пиночета Наталье Геворкян, в котором чилийский диктатор излагает благодарной слушательнице рецепты борьбы с коммунизмом и преимущества диктаторских режимов с точки зрения экономического процветания. По счастливой случайности оно было опубликовано в журнале «Коммерсантъ-Власть» незадолго до ареста генерала в Великобритании.

Правда, такая ангажированность может восприниматься как идеологическая, и к ней следует относиться иначе. Николай Сванидзе, Александр Невзоров, Михаил Леонтьев, Алексей Венедиктов и другие журналисты, не скрывающие своих симпатий, в этом смысле являются скорее кандидатами в «белый» список, нежели фигурантами двух предыдущих, правда только до той поры, пока ради своих симпатий они не жертвуют элементарным профессионализмом. Хотя в последнем фамилий и без того хватает. В каждой области можно найти журналистов, работа которых отвечает самым высоким профессиональным требованиям. Перечислять их тоже не имеет смысла, потому что грешно упомянуть не всех, а без любой из них «список» будет неполным. Больше того, необходимо отметить существование отдельных изданий, журналисты которых руководствуются высокими этическими стандартами. Например, журнал «Эксперт», в большинстве случаев – издания группы «Коммерсантъ» и т.д. В московской прессе еще есть, что почитать.

Одно можно сказать наверняка: если бы таких журналистов лучше знали в провинции, отношение к этой профессии сегодня не было бы настолько негативным. К сожалению, телевидение, имеющее наибольшее распространение и влияние, с профессиональной точки зрения не может похвастаться таким же обилием имен, как столичные печатные издания.

в начало

 

Последствия информационных кампаний для системы массовой информации и массового сознания

 

Интересную характеристику информационных войн нового типа предлагает Георгий Винокуров в статье «В окопах информационной войны» в «Русском журнале»:

Здесь мы присутствуем при борьбе политических и финансовых титанов посредством «респектабельных» СМИ, примерно равнозначных по своему месту в медиа-истеблишменте и сопоставимых по влиянию на общественное мнение и политическую элиту. Это означает не просто усложнение методов ведения боевых действий, но, самое главное, переход от использования информации как боевого средства – пусть даже и решающего, однако вспомогательного по отношению к главной цели войны, – к применению технологий манипулятивного изменения смыслов как самоцели. Отныне сражение ведется путем столкновения внутри единого информационного поля разнополюсных, но равносильных значений и интерпретаций, а это вызывает к жизни новые, более утонченные формы пропагандистского воздействия, которое отныне выступает не в прикладном, а в самостоятельном значении.

Для того, чтобы общественное мнение смогло быть задействованным в качестве активного элемента политической системы, необходимо, чтобы для начала оно хотя бы существовало как феномен общественных отношений – как артикулированное волеизъявление определенным образом конституированных социальных групп. Вместо этого мы имеем в лучшем случае пассивное и инертное «массовое настроение», а в худшем – вообще маловразумительное «коллективное бессознательное»[42].

 

Однако, по мнению автора, общественное мнение все равно может являться важной силой, но только «как знак самого себя, и именно в такой роли оно используется воюющими сторонами».

 

...Не сила общественного мнения, а именно и только интерпретация этой силы и придание ее образу преувеличенного значения является аргументом, предъявленным манипуляторами арбитру, от которого зависит принятие решения, как знак собственного могущества. В самом деле, вместо того чтобы кропотливо взращивать гражданское общество и формировать реальное общественное мнение (пусть даже манипулируемое и изначально предвзятое), чтобы затем посредством него оказывать реальное политическое давление на центры властных полномочий, медиа магнатам гораздо удобнее убедить сами эти центры в своей изоляции и панической зависимости от «гласа народных масс», сформированного у них на кухне без всякого опосредования, напрямую воздействовать на «Лицо, принимающее решения», грозя жупелом общественного мнения.

Потому и не имеет большого значения то обстоятельство, что пока еще никто не научился адекватно определять эффективность пропагандистского воздействия СМИ, как и сам факт такого воздействия вообще: власть масс-медиа как средства формирования общественного мнения... Значение же имеет сам прецедент развязывания пропагандистской кампании и степень ее интенсивности (точнее будет сказать, оголтелости), а вовсе не ее результативность, – господствует, так сказать, затратный метод оценки эффективности: раз на ТВ и в газетах много шума, стало быть, последствия налицо[43].

 

Особенность современной ситуации, когда средствами массовой информации охвачено все общество, в том, что подобные информационные кампании способны порождать массу никем, в том числе и самими заводилами, не запланированных последствий.

 

В результате изначально заложенное в пропагандистское сообщение рациональное толкование событий мифологизируется, трансформируясь в иррациональные по своей сути и чувственно-эмоциональные по форме нигилистические массовые представления... Для восприятия не соответствующих привычной системе ценностей и моделям поведения действий основных персонажей шоу «банковская война», доведенных при помощи СМИ до абсурда и алогизма, реципиент извлекает из глубин своего сознания иную, архаическую логику и начинает интерпретировать происходящее не при помощи категорий юридического и политического анализа или хотя бы обыденного толкования, а посредством образов-символов, базирующихся на архетипах коллективного бессознательного. Получается, что основным объектом информационных ударов как «изнутри», так и «снаружи», оказываются не реформаторы с банкирами и даже не власть с ее подданными, а – само государство, его легитимность и суверенитет, смысловые и идейные основы взаимного объединения людей в единый народ, пусть даже явно спорные – других-то нет[44].

 

Причины широкого распространения информационных кампаний, по мнению специалистов Фонда эффективной политики, заключаются в злоупотреблении властей информационными технологиями. Показавшие свою высокую эффективность в ходе предвыборной кампании, они стали восприниматься как ответ на все вопросы, как формула успеха в современной политике. Вместо политической стратегии, разработки, принятия и применения тех или иных политических решений, власть обращается к техникам кризисного имиджмейкинга и, по определению ФЭП, «серым» техникам (утечкам и т.п.). В результате происходит обучение всех игроков информационного поля новым информационным технологиям.

Хотя эксперты ФЭП не исследуют причины такого положения вещей, очевидно, что они лежат в возвышении той команды, которой удалось добиться переизбрания Бориса Ельцина президентом на второй срок. Речь идет, прежде всего, о Валентине Юмашеве – журналисте и президентском биографе, который после назначения Анатолия Чубайса первым вице-премьером стал главой президентской администрации, его советником на общественных началах числился Борис Березовский. Кстати сказать, ФЭП также входил в эту команду, но нужно отдать ему должное, относился к своей новой роли достаточно критически.

Во всяком случае, именно авторы доклада фонда «“Управляемые кризисы” как неуправляемое оружие»[45] (все шрифтовые выделения оставлены как в оригинале) отмечали изменения в информационной системе, вызванные обучением всех игроков новым информационным технологиям:

Как только власть в марте 1998 г. в очередной раз применила «кризисное оружие» для собственной консолидации, она обнаружила, что МОНОПОЛИЯ НА КРИЗИСНУЮ ПОЛИТИКУ ЕЮ УТРАЧЕНА. Во-первых, «кризисные пакеты» с участием масс теперь умеют формировать низовые субъекты – мэры, губернаторы, профсоюзы, ректоры и проч.; массы научились манипулировать журналистами и правдоподобно разыгрывать информационно-политические спектакли. Во-вторых, расколотая в глазах общества, власть утратила право на доминирование...

 

Потеря монополии на инициирование медиа-кампаний означала не просто потерю одного из рычагов управления ситуацией для федеральных властей, но и появление нового мощного оружия у всех, кто пожелает им воспользоваться. Когда «кризисное оружие» используется всеми, происходит и многократное умножение общего эффекта. Результатом его является усиление не какого-то одного, а основного, т.е. кризисного компонента информационного поля.

 

Кризисное управление массовым сознанием породило цепочку неуправляемых кризисов и трансформировалось в кризисные ожидания. Со времени «банковской войны 1997 г.» (битва за «Связьинвест» – И.З.) сознание и поведение масс искусственно невротизируется и поддерживается в вечно возбужденном, неадекватном состоянии. Позитивные результаты такой деятельности, даже там, где они есть – неустойчивы, непрочны и неопределенны по их долгосрочным последствиям для престижа власти.

 

Впрочем, это не единственный и не самый опасный эффект. Поскольку этот документ писался в разгар «рельсовой войны» шахтеров и во время зарождения экономического кризиса, внимание аналитиков ФЭП приковывали к себе новые события в символическом пространстве СМИ, которые свидетельствовали о формировании чуть ли не предреволюционной ситуации:

На базе кризисных ожиданий сформировался новый тип КРИЗИСНОГО СУБЪЕКТА. В лексике СМИ он именуется НАРОДОМ и представляет из себя массовое неповиновение в поддержку одного из одобряемых СМИ требований, под патронажем того или иного одобряемого СМИ ньюсмейкера... Особенности образа: его позитивный характер, практическая невозможность сколько-то значимой критики его проявлений, легкая манипуляция проявлениями со стороны СМИ и теневых групп давления. Поскольку здесь угадан новый политический потенциал колоссального значения, в поле конкурирующих сил начинается острая борьба за роль «главного выразителя интересов народа». Успех в этой борьбе создаст для победителя уникальную выигрышную позицию и бесспорные избирательные перспективы.

 

Функционирование масс-медиа в режиме информационных войн приводит к тому, что СМИ перестают поддерживать коммуникацию в обществе, создавать адекватное представление о реальности, отделять главное от второстепенного, несущественное от значимого.

Глеб Павловский связывает это с формированием класса медиа-бюрократии, заинтересованной в продолжении внутривластных разборок, поскольку каждая война является источником сверхприбыли для главных редакторов и журналистов СМИ[46]. Оружие медиа-магнатов начинает работать в автоматическом режиме, разрушая систему власти в России и блокируя возможности элиты по осуществлению управления обществом на уровне более-менее рациональной и долгосрочной политики.

 

В результате средства массовой информации фактически утратили роль посредника между обществом и властью, роль катализатора общественных изменений, значительно ослабла их способность служить средством диалога общественных групп. Российское общество стало нередко воспринимать СМИ как продолжение политики «грязными средствами» компромата, инструмент сведения счетов в борьбе между сильными мира сего, которым нет дела до повседневных нужд и забот рядовых читателей. В mass media сформировалась атмосфера, полностью отражающая не общественные, а частные интересы, оторванные от реального самочувствия, настроений, предпочтений подавляющей части населения страны[47].

 

Политические и финансовые элиты с помощью средств массовой информации занимаются самоинтоксикацией в то время, как сфера «реальных массовых коммуникаций» (по определению ФЭП) постепенно перемещается в оппозицию не только к власти, но к средствам массовой информации.

В 1996 году медиа-технологам удалось использовать СМИ благодаря лошадиной дозе пропаганды и информационной драматургии. Но если информационные войны будут продолжаться с той же интенсивностью, не исключено, что на следующих выборах победителем станет политик, «в активе» которого будут самые негативные оценки центральных (всероссийских) СМИ. По меткому наблюдению Винокурова, массовое сознание отступает в архаичную сферу мифа, в котором следует защищать «обиженного», а один-единственный политик способен на чудо. Для тех, кто полагает, что такой сценарий – из области фантастики, мы предлагаем вспомнить Бориса Ельцина 1989 года в лояльной режиму прессе, который разительно отличался от мифа о Ельцине. В этом противостоянии победителем стал миф. Иначе говоря, сегодня необузданный миф снова угрожает по сути сложившейся политической системе.

Возможно изменить ситуацию или нет? На этот вопрос разные наблюдатели дают разные ответы, от крайне пессимистических до обнадеживающих. Вот, например, как видит конец эпохи информационных войн Георгий Винокуров:

По всей видимости, конец «информационной войне» может прийти только с разрушением мифа об информационной войне. Ведь «информационная война» – это прежде всего война смыслов, война интерпретаций. А развенчание любого мифа, демифологизация сознания происходит либо путем упорядочивания действительности, рационализации ее алогизмов и иррациональных проявлений, либо, на худой конец, посредством доведения до полнейшего абсурда и десакрализации того ритуала, который сохраняет и воспроизводит смысловое ядро данного мифа (по методу «клин клином вышибают»). Разумеется, последний способ неизбежно приведет к созданию нового мифа – «мифа о мифе», однако здесь, по крайней мере, миф о войне банков будет диалектически снят путем его рационализации и включения в качестве профанического элемента в состав новой, еще более иррациональной модели действительности – мифа «игрушка в войнушку».

Именно в такой логике прошел один из последних эпизодов «информационной войны»: «дело о статье Фадина». Здесь «слив компроматов» как метод ведения войны уже сам в свою очередь оказался полностью скомпрометирован – как раз благодаря подчеркнутой топорности очередного «слива» и не особо скрываемому духу мистификации вокруг него. И абсолютно не важно, является этот материал подлинным или же это артефакт, сработанный в интеллектуальных лабораториях тайных друзей Чубайса. Общество вдруг осознало, что такие «расшифровки» вполне можно печь как блины – и тут же потеряло к ним всякий интерес. При этом наряду с обесцениванием данного артефакта цепной реакцией прошла девальвация всех (...) подобных наработок. Естественно, обессмысливались и уже подготовленные новые «разоблачительные» публикации. Вольно или невольно таким методом «встречного взрыва» удалось (по крайней мере, пока) инспирировать «кризис жанра» и приостановить информационное наступление на реформаторов, дать им передышку и время для перегруппировки сил.

О том, что такой ход выбил главные козыри из рук медиа-номенклатуры, красноречиво свидетельствует неадекватная реакция части СМИ по поводу этого, в общем-то, рядового эпизода войны компроматов. Сквозь истерические обвинения в аморальности и в нарушении правил игры явственно прочитывалось: «Какой бизнес развалили!»[48].

 

Винокуров не одинок в своем убеждении, больше того, он даже не первый высказывает такую мысль. Еще до того, как появилась статья «под шапкой» в «Комсомольской правде»[49] с расшифровкой то ли состоявшегося на самом деле, то ли придуманного от начала до конца разговора Березовского с Гусинским, в котором они обсуждают, как и где опубликовать компромат по «делу писателей», галерейщик Марат Гельман провел выставку под названием «Компромат».

Эта выставка получила большую прессу. В экспозицию входили изготовленные специалистами пустые бланки распоряжений Бориса Ельцина, а также:

– Смета на метеорологическое обеспечение выборов президента 16 июня.

– Копии расписок в получении денег, выданных В. Соловьевой (Властилиной) ста ведущим политикам России (по списку "НГ").

– Аналитическая записка госсекретаря Бурбулиса к Ельцину «О необходимости создания КПРФ» (датировано октябрь 1991).

– Благодарность Президента Ельцина за участие в выборах на имя В. Анпилова.

– Статья в «Нью-Йорк Таймс» «Подменили ли Ельцина?». В руки журналистов американской газеты попали копии бланков с анализами крови Ельцина до и после операции. На бланках – разные группы крови. Также анализируются фотографии Ельцина до и после операции. Журналисты приходят к выводу, что в течение суток, когда Черномырдин исполнял обязанности президента, Ельцина подменили.

– Монолог мальчика, которого пытался изнасиловать мэр Санкт-Петербурга Собчак.

– Фотография с тайного венчания Анатолия Чубайса и Татьяны Дъяченко.

– Запись интервью с одноклассником Лифшица, рассказывающего о том, что в школе Лифшиц таскал деньги из пальто соучеников в гардеробе.

 

По мнению организаторов выставки, современные технические средства позволяют сфабриковать какой угодно компромат. В пресс-релизе галерея Гельмана выражает надежду, что:

...после нашей выставки всякий добросовестный журналист или политик, в руки которого попадет очередная порция компромата, прежде чем «пускать его в дело», тщательно проверит, не сфабрикован ли он – хотя бы той же галереей Марата Гельмана.

 

Однако проблема с компроматом состоит не в уровне качества, а в желании его использовать. В России, как показали последние выборы в городскую думу города Санкт-Петербург, негативными информационными технологиями продолжают пользоваться по формуле «нужно клеить все, что-нибудь да пристанет», которая уже стала одной из аксиом российских информационных кампаний.

Другая аксиома гласит: «на войне как на войне».

в начало

 

Иные кампании

 

Впрочем, не хотелось бы заканчивать тему информационных кампаний однозначной оценкой. Не в нашей власти изменить ход истории. Новые информационные технологии являются не временным явлением, а неизбежным следствием трансформации информационных систем во всем мире. Поэтому хотелось бы сказать особо о тех медиа-кампаниях, которые можно условно считать «позитивными», то есть способствующими легитимизации существующего политического строя и его институциализации, иначе говоря, согласно терминологии их разработчиков, формированию гражданского общества. Такой сценарий был частью кампании сильного старта реформ «команды молодых реформаторов», бесславный конец которой был описан выше, в разделе «Компромат». А начиналось-то все иначе.

Одним из результатов президентских выборов 1996 года стало формирование постоянного механизма консультаций представителей исполнительной власти и специалистов, ответственных за паблик рилейшнз. Обычно такие встречи и обсуждения в ходе предвыборной кампании проходили по пятницам – и после победы было решено не прерывать механизм «пятничных консультаций». Представители президента и правительства, участвовавшие в предвыборной кампании, получили возможность добавить информационные технологии к традиционному политическому инструментарию.

Результатом этого взаимодействия стала кампания по формированию имиджа «команды молодых реформаторов», которая началась через месяц после назначения Бориса Немцова первым вице-премьером правительства России. Назначение Немцова было ключевым фактором формирования публичного образа правительства, в которое вошел политик, обладавший на тот момент рекордным (свыше 40% по данным Фонда «Общественное мнение») рейтингом общественного доверия.

Задачей медиа-кампании было развитие успеха – формирование образа «сплоченной команды реформаторов, способной на прорыв в экономической политике», а также обеспечение реализации тех непопулярных мер, на которые правительство Черномырдина-Чубайса-Немцова должно было пойти. Сокращения расходов бюджета и льгот были важнейшими элементами политики нового кабинета, натолкнувшегося на жестокое сопротивление Государственной думы, в которой большинство принадлежало левым фракциям.

В ходе кампании ставились задачи по формированию общественного мнения для объяснения необходимости секвестирования бюджета и пересмотра системы льгот, доставшихся в наследство с советских времен. Кроме того, в ходе кампании была организована подача в Конституционный суд запроса об отмене 5-процентного барьера на выборах в Федеральное собрание как дискриминационного по отношению к общественным организациям. Важность этого запроса состояла прежде всего в том, что если бы левая оппозиция решила объявить недоверие правительству, то на следующих выборах крупные парламентские фракции могли быть размыты небольшими общественными объединениями, значительная часть которых в 1995 году не дотянула до пяти процентов, набрав от 2 до 4 с половиной процентов голосов избирателей.

Однако самыми позитивными аспектами «кампании команды молодых реформаторов» были проекты «гражданское общество» и «позитивный вызов». В частности, проект «гражданское общество» предполагал трансформацию политического дискурса за счет активизации на публичной арене многочисленных общественных организаций и объединений, не интегрированных в парламент. Идея проекта состояла в том, что в России уже существует гражданское общество – в виде многочисленных негосударственных некоммерческих организаций, играющих порой важную роль в общественной жизни (Комитет солдатских матерей, экологические организации, феминистки и Партия женщин России, молодежные и антимилитаристские объединения). Эти организации в своей совокупности представляют новую, нарождающуюся систему самоорганизации общества, которую можно было, при определенных затратах и условиях, сделать новой опорой власти в России, лишившейся поддержки интеллигенции и среднего класса.

«Позитивный вызов» представлял собой организацию позитивных региональных инициатив в ответ на обнародование программы правительства – однако не со стороны губернаторов, а со стороны общественных организаций по принципу «вы в центре решили, а у нас коммунисты сидят, все равно ничего не получится – попробуйте-ка изменить ситуацию».

Кульминацией «кампании КМР» стало обнародование программы правительства в виде «семи дел кабинета министров». Благодаря такой «упаковке» правительству удалось добиться широкого освещения своей программы действий в относительно неискаженном виде, обойдя завалы обветшалого реформаторского дискурса, потерявшего в общественном сознании не только остроту звучания, но и всякий смысл.

Кампания была упразднена из-за прекращения финансирования в начале лета 1997 года. Из-за этого наиболее серьезные и долгосрочные ее проекты – «гражданское общество», «позитивный вызов» – остались нереализованными, о чем их разработчики в Фонде эффективной политики сокрушаются до сих пор. Добившись тактического преимущества, исполнительная власть потеряла инициативу. В результате нескольких мощных кампаний, начиная со «Связьинвеста» и заканчивая «делами писателей», «команда молодых реформаторов» была фактически разгромлена.

Могло ли что-нибудь спасти правительство Черномырдина-Чубайса-Немцова? В целом кабинет министров в 1997–1998 годах проводил разрушительную и бессмысленную политику, добиваясь финансовой стабилизации и иностранных инвестиций, поддерживая крайне высокий курс рубля и покрывая издержки за счет пирамиды ГКО, приватизации и задержки заработных плат, а также сокращения социальных льгот. Результатом такой политики стало противостояние с парламентом, серия политических кризисов (включая «рельсовую войну») и крайняя уязвимость экономики накануне глобального кризиса. ФЭП сделал для правительства все, что можно – но оно уже было обречено.

Позитивная программа молодых реформаторов – прежде всего, отмена системы уполномоченных банков, внедрение конкурсного распределения господрядов, приватизационные аукционы «по-честному» и ограничение власти монополий – была по сути первой попыткой реализации конструктивной части политэкономического проекта второй республики. Однако она была предпринята в тот момент, когда у нее не было реальной политической поддержки ни в обществе, ни в парламенте. Напротив, проводить долгожданную программу по борьбе с преступностью и социально-промышленную политику, которая, как показывает пример Примакова, сразу нашла поддержку в обществе и среди политического истеблишмента, правительство «молодых реформаторов» было не готово и идеологически не могло. Впрочем, даже кризиса августа 1998 года оказалось недостаточно для того, чтобы избавить либеральных журналистов и политиков от иллюзий второй республики.

Поэтому, оценивая результативность позитивных кампаний, следует обращать внимание не на то, что команда молодых реформаторов рассталась с властью, а удивляться тому, что она задержалась там так долго, демонстрируя важность и мощный потенциал информационных технологий в условиях медиатизации политической жизни страны.

В конце двадцатого века медиатизация политики закономерна, это неизбежный результат взаимодействия выборно-представительной демократии с бурно развивающимися средствами массовой информации. Проблема адаптации к новым политическим реалиям и коммуникационным технологиям последние десятилетия стоит перед всеми странами, в которых коммерческие СМИ сосуществуют со всеобщим избирательным правом. Если приглядеться к последним победам западных политических партий, то у них обязательно окажется архитектор в лице «медиа-гуру». Самый, пожалуй, характерный пример – лейбористская партия в Великобритании, где медиа-технолог Питер Манделсон после выборов был назначен руководителем компании, которая реализует проект по встрече третьего тысячетия – строительство огромного крытого выставочного центра Millennium Dome. То, что политическая карьера Манделсона, повышенного затем в министры торговли и промышленности, прервалась в результате утечки в прессу сведений о дружеском займе на покупку дома в престижном районе Лондона, никак не влияет на наши выводы о его роли в победе лейбористов. Точнее – отчетливо отражает процесс медиатизации политика и позволяет поставить схожие случаи из российской практики в глобальный контекст.

в начало

 

5. МЕДИА-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

 

Каждый медиа-технолог и специалист в области паблик рилейшнз знает: для того, чтобы манипулировать прессой, не обязательно ею владеть. Собственность на СМИ значительно упрощает доступ к масс-медиа и дает право решающего голоса в случае конфликтов, то есть, в российских условиях, право на цензуру. В то же время, когда это право не используется, а информация не противоречит интересам собственника, в силу вступают законы функционирования СМИ, на знании которых и построены современные информационные технологии.

Как и другие зарубежные исследователи, Херманн Майн отмечает феномен «медиатизации политики». Ссылаясь на Генриха Оберройтера, он говорит о подчинении политики внутренним законам функционирования масс-медиа. Майн также цитирует председателя фракции СДПГ в ландтаге земли Саксония Райнхарда Хеппнера:

Место того, что раньше называлось политикой, место дискуссий, формирования общественного мнения и политических решений все чаще занимают некие символические действия. Эта символическая политика появляется там, где политикой не могут ничего изменить, где ожидания, которые они пробудили, не могут быть удовлетворены. Мы слышим, читаем, а иногда и видим псевдособытия, которые происходят лишь постольку, поскольку о них рассказывают. Эти псевдособытия закрывают дорогу к общественно важным событиям и критическим мыслям. Соответственно, конкурентная борьба за тиражи и количество зрителей все чаще и чаще вынуждает журналистов искусственно создавать важное из незначительного, замечать необычность там, где ее нет, выискивать мнимые сенсации или даже создавать их[50].

 

До сих пор мы говорили о манипулировании средствами массовой информации, о влиянии той или иной идеологии на позицию журналистов и изданий. Однако это только одна сторона вопроса. Мы обошли стороной влияние технологических законов СМИ на политический процесс в обществе. Между тем, если дать определение термину «медиатизация политики», то мы увидим, что это такой процесс, при котором политическая жизнь, перемещается в символическое пространство средств массовой информации. Однако для того, чтобы понять, как режим работы массовых средств информации стал важнейшим, хотя и неписаным, законом публичной политики, мы должны остановиться на этом подробнее.

Очень сложно организовать и поддерживать дискуссию о концепциях и политических платформах для неподготовленной массовой аудитории. В этих условиях политическая борьба трансформируется в череду информационных кампаний, смысл которых зачастую сводится к личным нападкам на персонажей, в лучшем случае олицетворяющих определенные системы взглядов в символическом поле медиа, в худшем просто членов команды противника (иногда в шахматах бывает важно выиграть пешку). Многие наиболее очевидные вещи уже отмечались выше. Например, огромное влияние телевидения, впервые проявившееся у нас еще во времена Горбачева и с тех пор только увеличившееся, которое приводит к персонификации политического процесса, его эмоциональному, во многом иррациональному восприятию. В Америке влияние телевидения и СМИ на общественную жизнь уже достигло масштаба гротеска в духе Салтыкова-Щедрина (История о том, как Моника Левински Занималась Оральным Сексом с Биллом Клинтоном – в подробностях). В России медиатизация политики привела к торжеству компромата, своеобразному соревнованию медиа-технологов и журналистов за наиболее выразительное отождествление тех или иных бизнесменов и политических игроков с бесами и ангелами.

Однако это – наиболее очевидный, лежащий на поверхности пример влияния СМИ на политический процесс, но далеко не единственный. Фонд эффективной политики, интенсивно работавший по заказу властей во второй половине девяностых, уделял немало внимания анализу внутренних технологий сбора и осмысления информации в масс-медиа. В докладе «Информационное поведение СМИ в отношении власти»[51] подробно анализируются «стереотипные, повторяющиеся реакции СМИ на развитие сюжетов, что позволяет их выделить и ими управлять. Это своего рода установившиеся “правила игры” в информационном поле, формирование которых пришлось на 1996–1997 г.»[52], иначе говоря – алгоритмы, по которым функционируют СМИ и с которым вынуждены считаться публичные политики.

Хотя целью этого прикладного исследования было изучение того, как СМИ освещают политический процесс, ничто не мешает нам воспринимать его шире, т.е. как выделение технологий, пользуясь которыми журналисты пытаются осмыслить происходящее в этом мире, сформировать картину реальности и показать ее массовой аудитории. Заметим, что особенностью этого исследования является исключение фактора вмешательства владельцев СМИ, и это делает находки аналитиков фонда особенно ценными.

Основным свойством СМИ авторы доклада считают выделение центра информационной повестки дня (ИПД), который формируется самими СМИ, порой независимо от действий и ньюсмейкинга власти. Это выражается в привлечении внимания и стягивания всех периферийных тем и сюжетов к смыслообразующему центру, задающему контекст и оценки. «Оттого СМИ всегда выражают недовольство, когда Президент “не реагирует”, “не обращает внимания” на происходящее, возведенное в СМИ в ранг “главного события”»[53].

Инициатива того или иного политического игрока (ньюсмейкера), направленная на сосредоточение смысловых и информационных линий в «центре поля», может на время сделать его «хозяином» (ядром) ИПД – тогда другие игроки и темы собираются СМИ в символическом поле вокруг него. Программа подготовки такой инициативы связывает ее смысл с другими, существующими на данный момент темами ИПД, так как, не вписавшись в существующее информационное поле, она может быть «погашена» более активными темами ИПД. Кампания по подготовке инициативы порождает волну ожиданий. Даже удачно проведенная пропагандистская кампания по подготовке такого поля может сыграть негативную роль, если осуществление самой инициативы неудачно или не воспринято как удачное, как это произошло с кампанией «команды молодых реформаторов», говорится в докладе.

Удачный старт инициативы вызывает волну позитивных ожиданий в СМИ, которая, однако, при малейшей неудаче сходит на нет. Нереализованные ожидания СМИ начинают формировать негативное поле ИПД, в которое втягиваются другие темы. Так возникает кризис ожиданий. Любопытно, что кризис ожиданий возникает не только тогда, когда инициатива власти неудачно реализуется, но и в том случае, если власть игнорировала «советы» и «подсказки», транслируемые СМИ, которые возводятся журналистами в ранг «общенациональных требований». Последнее, правда, вполне объяснимо – пресса никогда не имеет собственного мнения насчет инициатив власти, а потому транслируемые ею подсказки и советы отражают не только мнение оппозиции или публицистов, но и единственно доступное журналистам понимание ситуации. Следовательно, когда действия власти не совпадают с этим видением, у журналистов возникает ощущение, что власть делает что-то не так.

Наконец, в результате неожиданных событий, к которым ИПД была не готова, если не был сформирован комплекс ожиданий, в СМИ возникает информационный стресс. Например, говорится в докладе, такой стресс возник после отставки правительства Черномырдина 23 марта 1998 года:

В такой ситуации СМИ начинают искать связи, которые могли бы объяснить такое событие; пока связи не найдены, СМИ ощущают себя неуверенно. Поэтому такими связями становятся любые значимые в информационном плане события, произошедшие накануне (интервью Березовского или активность Немцова в данном случае). Как только наступает определенность, предыдущее событие теряет способность «держать в напряжении» и в СМИ начинается поиск других, «истинно важных событий». Именно поэтому после отставки правительства так сильно прозвучало заявление Кудрина, и СМИ попытались «раскрутить» этот сюжет. Когда же произошли события в Нижнем Новгороде (Климентьев) – внимание СМИ переключилось на эту тему, подававшуюся СМИ как «продолжение и подтверждение кризиса»[54].

 

Правда, как показывает случай отмены визита Примакова в США с эффектным разворотом в воздухе над Атлантическим океаном, события не всегда развиваются так неудачно для власти: порой неожиданный жест может способствовать трансформации ИПД в пользу ньюсмейкера. Но для этого бывает необходимо весомое доказательство правильности такого поступка (в данном случае им стало выделение кредита МВФ).

Возникновение единой модели поведения масс-медиа объясняется общими стандартами средств массовой информации, как в России, так и во всем мире. Любопытно, что в этом случае сторонники «рыночной» модели СМИ как раз получают возможность частичной реабилитации этой концепции, потому что речь идет о стандартах коммерческих СМИ, прежде всего электронных. Даже государственное телевидение и органы информации в политизированных холдингах, участвуя в неизбежной конкуренции за внимание аудитории, принимают эти стандарты. Именно так и происходит формирование законов информационной «галактики Маклюэна», если воспользоваться определением Кастеллса.

Впрочем, поддержав «рыночную» теорию, мы тут же вынуждены отказаться от ее идеалистических посылок, потому что все, что происходит интересного с системами масс-медиа – это попытки общества в целом, отдельных социальных сил и центров власти «скорректировать» чисто рыночную стратегию масс-медиа. Например, в Великобритании результатом таких попыток стало формирование Би-Би-Си и строгое регламентирование работы коммерческого телевидения, а также формирование Совета прессы – общественного комитета, рассматривающего жалобы на средства массовой информации. В результате в целом удалось значительно повысить этические и профессиональные стандарты масс-медиа как на государственном, так и на коммерческом ТВ. Как мы знаем из страноведческих исследований, поддержание стандартов коммерческих СМИ на высоком уровне является задачей государственных и общественно-правовых телерадиокомпаний и в странах Северной Европы.

Однако если исходить из отечественной истории, то следует обратить наше внимание, прежде всего на стратегии финансово-промышленных группировок и политических кланов, задачей которых является максимальное воздействие на смысловое пространство СМИ через формирование крупных медиа-холдингов.

Игра на «идеальном» рынке идей представляет для них, по понятным причинам, слишком большой и неоправданный риск. В этой ситуации даже право цензуры на информацию и тем более возможность воздействовать на редакционную политику масс-медиа становится особенно привлекательной для политических инвесторов. Для крупных компаний покупка как контрольных, так и небольших пакетов акций крупных медиа-концернов оказывается важнейшим залогом стабильности, средством для отстаивания собственных интересов (как в политике, так и в бизнесе) и воздействия на общественное сознание. Этот процесс происходит во всем мире, но в России, пожалуй, он носит предельно явный и выразительный характер. По сути дела в отсутствие устойчивых политических институтов в России крупные политизированные медиа-холдинги играют роль эрзац-партий – обеспечивают информационную поддержку и связь с электоратом, мобилизацию ресурсов и лоббирование тех или иных решений. Таким образом, уже в 1997 году мы могли констатировать формирование медиа-политической системы.

Медиа-политическая система – это выделяемая нами структура институциализации власти (вернее – различных ее центров) в российских масс-медиа. Медиа-политическая система, безусловно, уже, чем информационная система и даже чем система СМИ, т.к. при ее выделении мы использовали в качестве основного индикатора наличие политизированных инвестиций. Помимо собственности на органы информации нас интересовал также и характер влияния на их редакционную политику[55].

Структура российской информационной системы является трехуровневой. Первый и важнейший уровень состоит из электронных всероссийских средств массовой информации, формирующих единое российское информационное пространство. Как правило, СМИ первого уровня контролируются политизированным капиталом или находятся в собственности государства. К этой группе можно условно отнести качественные московские издания, многие из которых контролируются политизированным капиталом. Их значение не так велико, как у всероссийских электронных СМИ, однако для политизированных медиа-холдингов они являются необходимым дополнительным инструментом, который оказывается весьма эффективным в узконаправленных политических кампаниях, особенно в сочетании с телевидением. По сути дела, «газеты влияния» поставляют для телевидения всю необходимую аргументационную базу по ключевым вопросам дня, формируют информационную среду, из которой телевизионные информационные службы черпают информацию для распространения в массовых аудиториях.

Второй уровень, печатных и электронных СМИ всероссийского, межрегионального и регионального охвата, состоит из коммерческих изданий, теле- и радиокомпаний. К ним можно отнести всю деловую периодику (включая элитарный «Коммерсантъ»), а также коммерческие теле- и радиостанции, имеющие выход в регионы, но не являющиеся общенациональными по охвату аудитории. Они не так привлекательны для политизированного капитала, но до кризиса 1998 года пользовались большим спросом у рекламодателя, который для деловой периодики сохранился и до сих пор. Коммерческие масс-медиа теоретически не являются частью медиа-политической системы, но в ряде случаев интегрируются в нее структурно – посредством политизированных инвестиций (чему немало способствуют приближающиеся выборы и рудиментарный характер кредитного рынка), или функционально – в условиях конкретных информационных кампаний.

Для медиа-политической системы коммерческие масс-медиа играют роль среды, которая может либо способствовать затуханию информационных кампаний (эффект «подушки»), либо выступать их резонатором, многократно умножая их эффективность. По идее профессионализм журналистов должен способствовать изоляции информационных войн и компромата, передаче этих событий в качестве отсортированной и переосмысленной информации. Но склонность телерадиостанций и массовых изданий к скандалам и сенсациям, которые помогают поднимать рейтинги и тиражи, может давать обратный эффект (как это произошло, например, в случае с Клинтоном и Моникой Левински). Задачей медиа-технологов является создание таких сценариев информационных кампаний, в которые коммерческие масс-медиа втягиваются по собственному желанию, занимая позиции одной из сторон.

Третий уровень системы, региональные электронные и печатные СМИ, как правило, находится под контролем местных администраций или, намного реже, крупных региональных корпораций. В этом отражается не только традиционный для России характер взаимоотношений прессы и власти, который оказался более устойчивым в консервативной российской провинции, чем в столице, но и тяжелая экономическая ситуация, которая особенно заметно сказывается на региональных информационных системах. Имеет значение и реальное распределение власти в регионах, зачастую более автократичных, чем российская политическая система в целом. В последнем случае региональная информационная система становится предельно закрытой.

Есть, правда, и четвертый уровень информационной системы – Интернет. Глобальная коммуникационная среда представляет собой, по сути, огромный набор коммуникационных каналов, которые также могут использоваться медиа-политической системой. Например, для выброса компромата, который затем может подхватываться на любом уровне информационной системы, и в том случае, если информация в сети представляет интерес для публики, она может бесконечно тиражироваться в коммерческих и политизированных медиа. Впрочем, роль сети сегодня невелика. Подробнее на ней мы остановимся ниже, в конце четвертой главы.

Для полноты картины нам следует упомянуть и, по определению Иосифа Дзялошинского, внесистемные СМИ – русскоязычные радиостанции «Свобода», русскую службу Би-Би-Си и «Дойче велле». Их роль в современной информационной системе тоже не слишком велика. Хотя по источнику финансирования и потенциальному охвату аудитории нам следовало бы отнести их к первому уровню информационной системы, по профессиональным стандартам радиоголоса оказываются ближе к средствам информации второй группы, т.е. коммерческим СМИ.

Таким образом, если говорить о структуре медиа-политической системы, то можно разделить ее на общероссийские группы СМИ и региональные информационные системы. На сегодняшний день в России существует около десятка крупных медиа-холдингов, однако только четыре из них могут похвастаться мощным присутствием в медиа-политической системе, т.е. способны проводить самостоятельную информационную политику.

Это государственный холдинг, группа «Мост-Медиа» Владимира Гусинского, группа СМИ Лужкова и масс-медиа, контролируемые Борисом Березовским. В следующей главе мы подробно проанализируем структуру современной системы масс-медиа в России и большинства крупных холдингов, здесь же мы можем заметить, что их преимуществом по сравнению с другими очагами концентрации СМИ является контроль за масс-медиа первого уровня, прежде всего – всероссийскими телеканалами. Правда, «ТВ-центр» Юрия Лужкова может не успеть развернуться в полную мощь до выборов, а Борис Березовский рискует потерять ОРТ в результате усиления правительственного медиа-блока, но к этим вопросам мы обратимся подробнее в следующей главе. Здесь же нас интересуют проявления политизации медиа-холдингов. А они налицо: ведь в соответствии с тем, как стоящие за ними силы позиционируют себя в политическом поле, какие интересы они преследуют, меняется редакционная политика подконтрольных им средств массовой информации.

Для холдинга Лужкова, политика которого определяется модернизированной формулой министра просвещения Уварова (было «самодержавие, православие, народность», стало: «державность, православие, народность»), характерно воспевание власти, умеренная оппозиционность в отношении федерального правительства и патриотизм.

СМИ холдинга «Мост-Медиа» придерживаются ультра-либеральных позиций и по-прежнему отстаивают иллюзии второй республики. Радиостанция «Эхо Москвы» сегодня, наверное, самый либеральный орган информации в мире[56]. Как и НТВ, из политиков она поддерживает в первую очередь Григория Явлинского, хотя перед выборами способная поменять симпатии и включиться, например, в кампанию Лужкова.

Позицию группы Березовского можно считать конъюнктурной. По сути дела, она модифицируется с каждым новым альянсом, с каждым эпизодом конкурентной борьбы. Для Березовского, не имеющего амбиций и шансов стать крупным самостоятельным публичным политиком, равно как и постоянных политических союзников, масс-медиа являются тактическим оружием, хотя правительство они обычно критикуют с либеральных позиций. Как ни парадоксально, на выборах он может поддержать Лебедя.

С государственными СМИ все несколько сложнее – сказывается отсутствие консолидированной позиции исполнительной власти, напряженность в отношениях между правительством и президентом, а также козни былых посредников вроде Бориса Березовского, из последних сил удерживающего контроль за ОРТ. Однако сегодня, наблюдая за внедрением ставленников Евгения Примакова на ВГТРК и в ИТАР-ТАСС, можно предположить, что позиция СМИ станет более стратегически выверенной и, по всей видимости, более «государственнической».

Не исключено, что партийная функция крупных медиа-холдингов – явление временное. Продолжающийся процесс коммерциализации российских масс-медиа подталкивает собственников к маскировке политических позиций, в то время как дорогостоящее содержание крупных медиа-холдингов уже не гарантирует победы на выборах и вряд ли может считаться полноценной заменой партийного аппарата. Единственная полноценная партия России с точки зрения организационной структуры, КПРФ, не имея возможности влиять на редакционную политику СМИ первого и второго уровня информационной системы, продолжает побеждать на выборах благодаря опоре на мощный партийный аппарат, симпатии избирателей и региональные СМИ. Лидер ЛДПР Владимир Жириновский, непризнанный пионер в сфере новых информационных технологий (скандалов и пропаганды), демонстрирует и пример успеха политической силы, в активе которой находятся негативные оценки масс-медиа практически на всех уровнях медиа-политической системы. Это и неудивительно – по мере политизации СМИ доверие к ним продолжает падать, постепенно сменяясь подозрениями в абсолютной ангажированности и лживости журналистов.

Реструктуризация российской политической системы в ходе предстоящих парламентских и президентских выборов может привести к дистанцированию СМИ от конкретных политических группировок. Однако то, что масс-медиа являются центром политической коммуникации, вряд ли изменится, равно как не закончатся процессы концентрации и не исчезнут глубоко эшелонированные политические преференции медиа-холдингов.

Скорее всего СМИ по-прежнему останутся инструментом влияния, однако, как показывает российский и западный опыт, они будут выражать интересы не только отдельных политических кланов и финансовых группировок, но и других экономических структур и социальных групп. Задачей медиа-политических объединений сегодня, таким образом, является активное участие в реструктуризации политической системы, поиск новых союзников в элитах и собственной аудитории – в массах.

В этом смысле гармония интересов государства с редакционной политикой масс-медиа, о которой мечтают сторонники «державной модели СМИ» вроде А. Грабельникова, является самой большой угрозой для свободы слова – достаточно вспомнить о периоде до и сразу после предвыборной кампании 1996 года. Впрочем, гармонии и не предвидится – напротив, судя по всему, назревает конфликт.

в начало

 

к содержанию << >> на следующую страницу