Глава 2

СЛОВО И ДЕЛО

 

1. ПОЛИТИЗАЦИЯ МАСС-МЕДИА

Бунт пропагандистов

Рыночный фундаментализм: «заговор» элит и дилетантов

«Четвертая власть»

 

2. ИДЕЯ НЕЗАВИСИМОЙ ПРЕССЫ В РОССИИ 90-Х: СЛУЧАЙ «НГ»

Истоки концепции «Независимой газеты»

Зарубежные аналоги «НГ» – газеты «Монд» и «Индепендент»

«Золотые» годы «НГ»

Ухудшение экономической ситуации: пресса и монополии

 

3. ЦЕНА НЕЗАВИСИМОСТИ

Второе дыхание: газета мнений

Политическая стабилизация и финансовая катастрофа

Обманчивый баланс и неосторожный оптимизм

Захват газеты

«НГ» Березовского

Уроки «НГ» и «забытый» рынок влияния

 

к содержанию

 

1. ПОЛИТИЗАЦИЯ МАСС-МЕДИА

 

Нельзя сказать, что управленческий аппарат Советского Союза находился в неведении относительно проблем советской экономики. Целью многочисленных реформ, которые проводились под патронажем многих генеральных секретарей, было сократить отставание СССР от стран капитала.

Начало реформ можно отсчитывать с апрельского пленума ЦК КПСС 1985 года, на котором новый генеральный секретарь партии впервые изложил стратегический замысел весьма обширных реформ.

 

Ключевым словом реформаторской стратегии стало «ускорение», которое тут же было подхвачено партийной пропагандой и средствами массовой информации, стало повторяться ими, как заклинание. «Ускорять», по Горбачеву, нужно было все и вся: и развитие средств производства, и социальную сферу, и деятельность партийных органов, но главное, научно-технический прогресс. Несколько позднее к стратегическим понятиям были добавлены также «гласность» и «перестройка». Гласность означала выявление всех недостатков, препятствующих ускорению, критику и самокритику исполнителей «сверху донизу», а перестройка предполагала внесение структурных и организационных изменений в хозяйственные, социальные, политические механизмы, а также в идеологию с целью достижения все того же ускорения общественного развития. Постепенно, однако, когда выявилось, что «ускорения» не происходит, упор стал делаться на «перестройку», и именно это слово оказалось символом горбачевского курса[1].

 

В книге «Гласность и советское телевидение» бывший руководитель финской телерадиовещательной корпорации Рейно Паасилинна последовательно показывает, как разворачивались события в СССР в конце восьмидесятых и в чем заключалась роль гласности в общем замысле реформ, а также исследует новую роль телевидения в обществе, ставшую следствием реализации этой политики.

Гласность изначально была не самоцелью, а инструментом демократизации и политических реформ в СССР, которые должны были укрепить социалистический строй. Освобожденная (но управляемая) печать была по сути единственным верным союзником М.С. Горбачева в борьбе с консервативными силами в партаппарате. Особая роль отводилась телевидению. Горбачев первым из советских политиков понял всю его мощь в качестве политического оружия и средства для создания имиджа и проведения курса реформ. Для советского лидера телевидение, по наблюдению Рейно Паасилинна, стало прежде всего инструментом формирования огромной популярности в обществе, которая была так необходима ему для борьбы с консерваторами в партийном аппарате. По мнению финского исследователя, Михаил Горбачев был одним из первых советских политиков, которым удалось использовать возможности ТВ в полной мере. Это проявлялось во всем, вплоть до мелочей. Например, замечая в аудитории камеру, он умело ориентировался на объектив (среди современных политиков во всем мире это уже стало устойчивым профессиональным приемом).

Значение телевидения проявилось в ходе трансляции съезда народных депутатов. По сути дела, первый съезд стал огромной мыльной оперой, которая завораживала всю страну настолько, что улицы пустели. Однако в отличие от тривиальной жвачки «Рабыни Изауры», прямые телетрансляции политических событий, обильный поток документальных и художественных лент о преступлениях коммунизма способствовали политизации масс.

 

В телевещании была обнаружена сила, о существовании которой никто не подозревал, или, быть может, в которую никто не верил... На телеэкране происходило уникальное развенчивание политической власти. Важные исторические события и люди, партия, система, даже столь тщательно взлелеянные убеждения – ничего из этого не устояло перед взглядом общественности, все было разрушено или уничтожено. Люди узнавали механизмы власти, которые так строго держались в секрете. Наверное, ранее изменения такого масштаба невозможны были бы без физического насилия, но теперь телевидение стало судом нации[2].

 

В ходе предвыборной кампании Бориса Ельцина в 1990 году его поддержало несколько изданий и ленинградское телевидение. Именно по ленинградскому телевидению, к примеру, показывали кадры разгона демонстрации в Тбилиси и штурма телецентра в Вильнюсе (где телевидение во главе со сформированным местными властями комитетом попыталось занять антимосковскую позицию). Однако вскоре после победы Бориса Ельцина на президентских выборах, зимой 1990–1991 годов Россия создала собственное телевидение, и с мая 1991 года на нем открылось информационное вещание.

Во время августовского путча именно российское телевидение выходило в эфир с выпусками новостей, в которых отражалась позиция российской власти, что можно сказать и о передачах Си-эн-эн, которые ретранслировались по российскому телеканалу, в то время как другие каналы контролировались путчистами. Впрочем, следует отметить, что ГКЧП не смог использовать находившийся в его распоряжении информационный потенциал. По сути дела, комитету так и не удалось найти выход из противоречия между потребностью установить контроль над информационными потоками и необходимостью донести информацию о своих целях до людей, добиться их поддержки. Закрыв все издания, которые можно было отнести к «демократической прессе», и включив «Лебединое озеро» на первом канале телевидения, они тем не менее провели пресс-конференцию ГКЧП по центральному телевидению, на которую были приглашены и журналисты из закрытых газет (причем в первый раз пресс-конференция транслировалась в прямом эфире).

В книге «Гласность и советское телевидение» определяются особенности воздействия телевидения на аудиторию по сравнению с печатью. Для телевидения характерно глубокое эмоциональное (иррациональное) вовлечение зрителя с почти гипнотической силой воздействия. В этом смысле показательна всесоюзная популярность психотерапевтов Кашпировского и Чумака (один из них «давал установки», другой «заряжал» воду). Можно даже сказать больше: увлечение центрального телевидения сомнительными лечебными технологиями, также как и закупки мексиканских сериалов, были отчаянными попытками руководства Гостелерадио направить политически дестабилизирующее воздействие телевидения в сравнительно безопасное русло.

в начало

 

Бунт пропагандистов

 

...В 1990 году чистый либерализм казался не «журавлем в небе», а «синицей в руке», он был тем клином, которым можно было беспощадно «выбить» из общества коммунистическую идеологию и сокрушить КПСС, и радикалы подхватили его как главное политическое оружие. Веру в антикоммунизм и либерализм исповедовали тогда не только движение «Демократическая Россия» и входившие в него партии, но также самые влиятельные средства массовой информации. Да и в массовом общественном сознании, резко повернувшем «вправо» с 1989 года, культ либеральной западной цивилизации и одновременно отрицание реального социализма достигли в 1990 высшей точки...[3]

 

По мере того, как гласность набирала темпы, благосостояние граждан СССР продолжало ухудшаться. Безусловный союзник советского лидера – пресса, поддерживаемая неуклонным общественным интересом, политизацией масс и беспрецедентным ростом тиражей, повернулась против Горбачева.

Средства массовой информации в СССР были глубоко встроены в управленческий аппарат и занимались решением задач в рамках существовавшей общественной системы, тогда как освобождение прессы открыло перед журналистами возможность занять собственную позицию. Поначалу это противоречие было сглажено неослабевающим контролем со стороны Коммунистической партии, который выливался в сотрудничество с важнейшими органами информации в деле проведения в жизнь новой политики руководства ЦК КПСС – гласности и перестройки. В качестве примера можно привести выход на телевидении программы «Прожектор перестройки»" или публикацию, с санкции генерального секретаря, разоблачительных материалов в газете «Московские новости», главным редактором которой был Егор Яковлев.

Однако со временем контроль со стороны партийного руководства за прессой и даже телевидением начал ослабевать. Новая политика демократизации значительно уменьшала возможности по управлению прессой для ЦК и даже генерального секретаря, потому что в какой-то момент выяснилось, что запретить публикацию, уволить журналиста или, тем более, главного редактора невозможно, не поставив под угрозу саму политическую линию партии на демократические преобразования.

В конце восьмидесятых все более и более популярной в журналистских кругах становится концепция «четвертой власти», фундаментом которой служат нормативные теории демократического общества (в частности, «западная модель» прессы, на которой мы останавливались подробно в первой главе). Согласно этой концепции, пресса является самостоятельным и независимым общественным институтом, который, параллельно с тремя ветвями власти (законодательной, исполнительной и судебной), участвует в управлении обществом, в том числе выполняя определенные функции в системе сдержек и противовесов.

Важность этой концепции для журналистов состояла в том, что она помогала подвести идеологический фундамент под сложившееся положение вещей, то есть легитимизировать независимый статус средств массовой информации. Кроме того, для журналистов эта концепция (и сопутствующий ей журналистский фольклор) вносила некоторую определенность и в новые задачи средств массовой информации.

Однако модель «четвертой власти», в понимании советских журналистов, означала не совсем то, чему учат американских студентов в школах журналистского мастерства. В соответствии с имеющей глубокие исторические корни традицией масс-медиа они видели своей задачей не информирование публики или формирование достоверной картины реальности, но просвещение, агитацию и организацию масс во имя истинных ценностей и идеалов.

Поначалу, впрочем, это не имело большого значения. Открытие архивов, появление в газетах новых оценок советской истории, открытое обсуждение экономических проблем советского строя и появление первых радикальных авторов, бурная политическая жизнь – все это способствовало небывалому росту авторитета и популярности печатных средств массовой информации.

Освобождение прессы стало началом интенсивных духовных поисков, в ходе которых общество искало новые идеалы и ценности, а журналисты – новую доктрину. Результатом этих поисков стала радикализация взглядов в обществе и формирование рыночного фундаментализма и трансформационной утопии. Формулирование новой догмы и истая, беззаветная и бескомпромиссная ее проповедь позволили журналистам претендовать на положение духовных лидеров нации. В конечном счете это привело к индоктринации значительной части населения догмами рыночного фундаментализма.

Если телевидение в ответе за политизацию общества, то именно в «демократической» прессе эта бурлящая смесь, разливавшаяся по улицам городов стихийными митингами, обретала форму и содержание, ценности и убеждения. Иначе говоря, воздействие телевидения было мощным, но слишком поверхностно-иррациональным, пока с газетных полос не снизошла новая система значений, новая идеология (рыночный фундаментализм), новые определения того, что такое хорошо и что такое плохо.

Телевидение создало толпу – разрушительную наэлектризованную массу, застывшую на точке кипения в ожидании новых смыслов. Печать, и через нее интеллигенция (по меткому определению Явлинского – «восьмидесятники»), считавшая «демократические» газеты своей территорией, транслировала эти смыслы в виде свободного и сытого общества развитого капитализма и демократии. Она же выбрала выразителя своих чаяний, сделав борца с привилегиями Ельцина орудием радикальных преобразований, реализатором проекта переобустройства России, заставив его заучить слова рынок, демократия и показав, что через их частое употребление он обретает магическую власть над массами и путь к власти.

Для этих целей нового политического лидера необходимо было «подшлифовать», а затем плотно контролировать и направлять, помогать ему в борьбе с общими врагами реформ. Так видела свою задачу «демократическая» пресса, и именно так она представляла себе практическую реализацию концепции «четвертой власти».

Другой важнейшей задачей прессы считалось просвещение и, в случае необходимости, преодоление сопротивления косных масс, которые объявлялись сторонниками то коммуно-фашистов, то национал-патриотов. Мессианские убеждения были характерной особенностью многих журналистов тех лет. Журналисты, в лучших традициях российской интеллигенции, не доверяли мнению большинства, отдавая приоритет доктрине и над здравым смыслом. Любопытно, что «демократическая» пресса, равно как и российская интеллигенция, за редким исключением поддержала развал СССР несмотря на то, что сохранения страны желало абсолютное большинство ее граждан. Впрочем, это только один из парадоксов роли журналистов и интеллигенции в новейшей истории.

в начало

 

Рыночный фундаментализм: «заговор» элит и дилетантов

 

Журналистам старого поколения не подходила роль проповедников новой утопии: за время работы в рамках советской системы они стали циниками и реалистами. Поэтому в конце восьмидесятых – начале девяностых так возрастает значение новых авторов и тех, кто меняет свою прежнюю профессию на практическую журналистику – иначе говоря, дилетантов. Краеугольным камнем современного общества является профессиональная специализация и экспертиза, но именно она и исчезла из газетных дискуссий о судьбе советского общества и из представлений о том, что происходит за рубежом.

Наилучшим примером того, к чему это привело, может стать популярный в те годы диспут о пригородных садово-огородных участках, которые, по мнению кухонных сплетников (а позже – газетных публицистов), обеспечивали до 70% общего объема сельскохозяйственной продукции в СССР. Надо заметить, что закрытый характер большей части информации, касавшейся экономики СССР, немало способствовал тому, что такие тезисы не поддавались проверке цифрами и, на фоне нехватки продовольствия, становились фактами, на которых строились убеждения.

Советские журналисты старой закалки, разумеется, не во всем доверяли советской пропаганде, но они знали больше о реальной экономике страны. В отношении Запада они, по крайней мере, понимали, что в официальной критике западного «общества чистогана» есть зерно истины.

Для молодых дилетантов, выросших на трансляциях радио «Свобода» и Би-Би-Си, книжках Войновича и самиздате, все в мире выглядело иначе. Американские сигареты, французские духи, иллюстрированные журналы, бытовая электроника – все это для нового поколения было веским доказательством того, что коммунизм недостижим, а СССР двигается по тупиковому пути развития. Образованные в советском стиле – больше идеологии, меньше информации – «восьмидесятники» считали все достижения современной цивилизации своими по праву, а потому желание скорее забыть о социализме как о кошмаре и воссоединиться с дружной международной семьей служило подспудной мотивацией радикализма.

Привлекательность рыночного фундаментализма как новой политической идеологии состояла в том, что он отвечал потребности слабо информированных людей решить все проблемы одним махом. «Рыночники» как бы не нуждались в знаниях, потому что они знали «главное» – нужен рынок (таким же было и отношение «демократов» к демократии).

Радикализм молодых экономистов и публицистов удачно сочетался со стремлением номенклатуры и директората легализовать политическую власть и управленческие полномочия в форме частной собственности, в то время как демократическая риторика использовалась амбициозными политиками как таран против советского истеблишмента.

Впрочем, нельзя обойти вниманием и тот факт, что дилетанты, по меткому выражению Виталия Третьякова, «в два счета заткнули за пояс» всю старую гвардию. У нового поколения журналистов не было страха перед властью, они писали и выступали по формуле «что в уме, то и на языке», и эта витальная спонтанность куда лучше соответствовала духу времени, напору событий и морю новой информации: когда журналисты старой школы пытались все взвесить и оценить, молодежь спасала вера в факты, переводные учебники по экономике и политологии и открытость к коммуникации. В то время как «золотые перья» советской эпохи не могли сориентироваться в новой ситуации, неофиты парили, наслаждаясь свободой и наблюдая, как из пепла рождается храбрый новый мир.

Теперь, когда трансформационная утопия рухнула, а вторая республика неумолимо клонится к закату, у них есть повод для ностальгии. По мере того, как последовавшая за кризисом августа 1998 года депрессия приближает нас к неопределенности, многим уже начинает казаться, что девяностые, несмотря на всю противоречивость и жестокость, в чем-то даже – бессмысленность прошедшего десятилетия, были русской belle epoque.

в начало

 

«Четвертая власть»

 

Принято полагать, что в основе близости прессы и власти в первой половине девяностых стоит их идеологическое родство. В самом деле, «четвертая власть» (т.е. ведущие «демократические» издания, ощущавшие себя чем-то вроде актива и авангарда русской интеллигенции) не могла реализовать свою концепцию реформ, не имея политических союзников, т.е. людей, способных осуществить на практике намеченные идеи. Однако, как и в случае с рыночным фундаментализмом, нам следует обратить внимание и на наличие серьезных общих интересов.

Конец советской эпохи внес самое важное изменение в политическую систему, а именно – процедуру демократических выборов. Выборы народных депутатов стали первым в советской истории фактом перераспределения реальной политической власти избирателю. В условиях разрушения советской системы только средства массовой информации могли повлиять на то, как проголосует избиратель. Следовательно, от них зависело, кто будет править страной.

От того, кто будет править страной, в свою очередь зависело, кому будут принадлежать средства массовой информации. Вопрос, который волновал новых собственников СМИ (главных редакторов и влиятельных журналистов) более всего, состоял в том, будут ли масс-медиа национализированы коммунистами?

Следует помнить, что первая негласная приватизация средств массовой информации произошла еще при Горбачеве, когда партийный контроль за прессой ослаб, а позже – сошел на нет. Учредителями редакций стали разнообразные законодательные органы, частные предприятия и трудовые коллективы редакций. Но если учесть, что в законе о средствах массовой информации, принятом в 1990 году для урегулирования деятельности СМИ, права учредителя по отношению к редакции строго регламентировались, то станет ясно, что к тому времени редакции уже были вполне самостоятельными. Позже многие издания вообще отказались от учредителей в пользу редакции или трудового коллектива (которые, согласно закону, могли выступать в этом качестве). Например, газета «Московский комсомолец» после августовского путча 1991 года прошла перерегистрацию в Министерстве печати России. Воспользовавшись тем, что газета была зарегистрирована без кавычек, редакция перерегистрировала издание с закавыченным названием, умыкнув газету у деморализованных горкома и обкома ВЛКСМ. Более или менее элегантно большая часть российской печати подобным образом обеспечила себе независимость, «Известия» – от Верховного совета, «Правда» – от ЦК КПСС, «Литературная газета» и «Знамя» – от Союза писателей и т.д.

Порой обходилось и без конфликтов. Например, редактору «Московских новостей» Егору Яковлеву удалось убедить руководство АПН «отпустить» еженедельник. Однако были и другие случаи – например, журналисты ленинградской газеты «Смена» объявили голодовку, требуя освободить их от учредителя – городского комитета комсомола. В дело вмешалось российское правительство, перерегистрировавшее газету без учредителя. Впрочем, некоторым изданиям пришлось вести переговоры с учредителями, как, например, журналу «Огонек». В результате журнал был вынужден выплачивать тридцать процентов прибыли (семьдесят – с книжных приложений) своим прежним учредителям, издательскому объединению «Правда».

На протяжении последних лет правления Горбачева и в первые годы правления Ельцина пресса была действительно независимым институтом и обладала, на фоне слабости политической власти и хаоса в экономике, огромной властью.

Альянс власти с «демократическими» СМИ в разгар экономического кризиса 1992 года стал еще более тесным благодаря развитию системы субсидий и экономической помощи изданиям. Когда в феврале 1992 года несколько дней подряд не вышли «Труд» и «Комсомольская правда», президент подписал указ, восстановивший фиксированные цены на бумагу. Государство взяло на себя обязанность возмещать часть производственных расходов изданиям с наибольшими тиражами (выбор которых оставался за министерством печати и массовой информации). Кроме того, и это было единственное «рыночное» положение указа, в нем давались распоряжения о начале процесса приватизации сети распространения печатных изданий.

Как пишет Елена Андрунас:

Реакция прессы на указ была далека от всеобщего энтузиазма. Традиционные издания вроде «Комсомольской правды» и «Известий» в целом были довольны, хотя некоторое замешательство было нетрудно заметить в их комментариях к указу. Независимая пресса, естественно, критиковала указ. Указ стал испытанием для прессы: какую цену она готова заплатить за свободу – или за выживание? Похоже, что экономические реалии, а не политические различия станут той чертой, которая отделит подлинно независимую печать от тех, кто согласится, чтобы ими управляли. Это различие уже стало очевидным. В то время, когда «Известия» писали о «ревнивой ярости коммерческой прессы», «Независимая газета» критиковала «официальную прессу», которая упрямо занимается выкачиванием денег из бюджета. Она называла указ «результатом истерического лоббирования официальных массовых газет и журналов. Использование популистского давления, которое было развито за годы “ранней гласности” – когда газеты добивались астрономических тиражей за счет снижения цен, а затем получали субсидии из бюджета, шантажируя власти “миллионами подписчиков”, – похоже, снова оказалось эффективным»[4].

 

Сразу же после подписания указа главные редакторы газет собрались у Михаила Полторанина для того, чтобы обсудить, как он будет реализовываться. Показательно, что в репортаже «Известий» об этой исторической встрече (озаглавленном «“Четвертая власть” должна стать властью») особое внимание было уделено доказательству того, что пресса может одновременно финансироваться правительством и быть независимой от него. Особая важность этой проблемы, согласно «Известиям», состояла в том, что во время переходного периода пресса потеряла свою материальную независимость, но не хочет расставаться с моральной, в то время как представители власти не всегда готовы понять и принять тот факт, что для прессы «естественно критиковать правительство несмотря на то, что оно нашло деньги для печати»[5].

 

Эти жалобы газеты звучат как следующее поколение пропаганды. Во время правления коммунистов пресса притворялась, что она свободна от идеологического давления. Теперь она притворяется, что она может быть свободна от давления со стороны государства в то время, как живет на его субсидии... Как пишут «Известия», на встрече с Полтораниным главным редакторам удалось «выработать единую точку зрения по поводу не только тактических, но и стратегических вопросов». То, что у них общие проблемы, «позволило им сформировать общую политику с тремя другими институтами власти – законодательной, исполнительной и судебной». Корреспондент «Известий» Ирина Демченко интерпретировала значение этого соглашения как то, что если руководители средств массовой информации еще не считают себя «четвертой властью», то, несомненно, они двигаются в этом направлении[6].

 

Впрочем, ошибались не только журналисты «Известий». Любопытно, что в своей книге 1993 года Елена Андрунас завершает главу следующим заключением:

Сможет ли пресса с таким извращенным представлением о «четвертой власти» выжить в демократическом обществе, основанном на рыночной экономике? Этот вопрос риторический. Средства массовой информации немало способствовали разрушению коммунистической системы. И теперь, когда она разрушена, они пытаются продлить свое существование, но у них ничего не получится. Они – только часть старой системы и они обречены исчезнуть вместе с ней. Они будут жить ровно столько, сколько посткоммунистические правительства сочтут необходимым продлевать их жизнь финансовыми инъекциями[7].

 

В действительности, как мы знаем, желающих финансировать эти издания оказалось более чем достаточно и без правительственного вмешательства.

В конечном счете «демократическая пресса» предпочла последовательно, раз за разом – в октябре 1993, и на выборах 1995 и 1996 годов, делать выбор между идеалами демократии и поддержкой Бориса Ельцина (и лояльных ему политиков) в пользу последнего.

Концепция «четвертой власти» умерла еще до того, как реальные экономические трудности сделали ее экономически несостоятельной и не в результате политического давления, о недопустимости которого газеты кричат и поныне. Она оказалась мертворожденной: еще в советской утробе ее убил страх новых собственников СМИ перед возможным пересмотром полулегальной приватизации изданий новым коммунистическим правительством, который в результате оказался даже сильнее у журналистов, чем боязнь потерять высокий самостоятельный статус прессы и свободу выбора политической позиции.

Впрочем, было бы несправедливым видеть за ролью журналистов в новейшей российской истории только бунт приватизированного пропагандистского аппарата, который, освободившись от контроля коммунистической партии и подкрепив свои притязания на независимость концепцией «четвертой власти», объединился с новым российским руководством для того, чтобы окончательно добить своего дряхлеющего хозяина. Ограничиться таким обобщением означало бы выплеснуть с водой и ребенка, не заметить удивительной атмосферы тех лет (когда советское общество подошло вплотную к идеалу «публичного пространства»), тех журналистов, кто действительно искал, но не догму, стремился воплотить утопию в жизнь, но не концепцию «четвертой власти», а утопию о независимой печати.

в начало

 

2. ИДЕЯ НЕЗАВИСИМОЙ ПРЕССЫ В РОССИИ 90-Х: СЛУЧАЙ «НГ»

 

С выходом советского закона о средствах массовой информации в СССР впервые был разрешен легальный выпуск масс-медиа (без согласования с аппаратом советской пропагандистской системы). Важнейшими из новых органов информации были радиостанция «Эхо Москвы», «Независимая газета», еженедельник «Коммерсантъ» и журнал «Столица».

Все эти органы информации были независимыми и весьма радикальными. Разница между ними состояла в том, что «Эхо Москвы» и «Столица» сохранили впоследствии свой радикально-демократический пафос (в случае со «Столицей» – до покупки журнала издательским домом «Коммерсантъ»), тогда как газеты «НГ» и «Коммерсантъ» постепенно эволюционировали каждая в своем направлении. На истории издательского дома «Коммерсантъ», фундаментом которого стал ироничный еженедельник таблоидного формата, мы остановимся подробнее в следующей главе.

Здесь же нас интересует «НГ». Трудно найти более яркую и точную иллюстрацию к трансформации российской системы массовых коммуникаций и той противоречивой роли, которую играли журналисты и журналистские коллективы в этом процессе, чем история взлетов и падений «Независимой газеты» – падений, за которыми стоит драма российского идеализма девяностых.

История издания похожа на научный эксперимент, в котором гипотезе о возможности существования подлинно независимой печати предстояла проверка временем и реалиями. К сожалению, результаты этого эксперимента неутешительны, но по крайней мере мы получаем представление об иных закономерностях. В данном случае, помимо рынка информации и рынка рекламы, мы открываем для себя существование еще одного рынка – рынка влияния, успех на котором во времена второй республики был определяющим для судьбы столичного издания.

На всем протяжении истории «Независимой газеты» вплоть до ее поглощения Березовским отсутствие прочной финансовой базы способствовало тому, что «НГ», подобно флюгеру, показывала направление, в котором развивалась политическая и экономическая ситуация в стране. Это позволит нам в дальнейшем использовать пример газеты для периодизации всего процесса формирования системы российских СМИ.

в начало

 

Истоки концепции «Независимой газеты»

 

Не будучи массовым изданием по своей специфике, газета тем не менее поначалу пользовалась большим спросом. Дело в том, что «НГ» удалось, быть может, лучше других вобрать в себя атмосферу оптимистической политизации начала десятилетия. Для запуска новой газеты трудно было подобрать время лучше: в 1990 году в СССР переживал свой пик читательский бум, предвестник событий августа 1991 года. Среди журналистов ходил анекдот о том, что если напечатать на листе бумаги любые каракули пятидесятитысячным тиражом, то он разойдется наверняка. Тираж первого номера «НГ» составлял 150 тысяч экземпляров.

Время возникновения «НГ» – это расцвет эпохи гласности и время первой (де-факто) приватизации печатной прессы. Для этого периода, на котором мы уже останавливались ранее, характерно восприятие прессы в рамках концепции «четвертой власти», предполагавшей важную и самостоятельную роль прессы в жизни общества и, как следствие, признание приоритета качественной журналистики перед коммерческой и массовой.

Идеал «НГ», впрочем, не вполне совпадает с концепцией «четвертой власти». Его было бы правильнее представить как движение по направлению к другим ориентирам – прежде всего, к распространенному представлению о том, какой должна быть качественная газета, каких принципов она должна придерживаться, и какую роль в общественной жизни она призвана играть. И, уже во вторую очередь, обращение непосредственно к опыту тех изданий, которые в наибольшей степени воплощают эти представления и которые явно послужили источником вдохновения для создателей «НГ» – газеты «Монд» и «Индепендент».

В качестве предшественника современной качественной прессы и источника представлений о том, что такое хорошая газета, исследователи выделяют элитарную прессу второй половины прошлого столетия. Денис Макуэйл рассматривает качественную газету как наиболее респектабельную часть истории прессы, ставшую высшей, если не поворотной точкой развития печатных СМИ. Он выделяет особенности качественной газеты конца XIX века по сравнению с ранними газетами и появившимися позднее коммерческими изданиями:

…формальная независимость от государства и от иных структур, преследующих свои цели; признание важнейшей роли газеты в политической и социальной жизни общества; высокоразвитое чувство социальной и этической ответственности; рождение профессии журналиста, под которой понимается объективное информирование, репортаж; осознание, в то же время, своей роли в создании и формировании точек зрения; часто – стремление идентифицировать себя с национальными интересами. Многие современные представления о том, что такое «хорошая», или «элитарная», газета, отражают некоторые из вышеперечисленных идей, которые также служат основой для критики форм прессы, отклоняющихся от идеала в сторону чрезмерной ангажированности или погони за сенсациями[8].

 

С учетом некоторой специфики, которую внесло противостояние заскорузлой советской журналистике, с названием лондонской ежедневной газеты «Индепендент» и высоколобостью «Монд» и без склонности идентифицировать себя с «четвертой властью» – примерно так можно определить исходную концепцию «Независимой газеты».

Нет ничего удивительного, что, делая газету, главный редактор «НГ» Виталий Третьяков стремился к идеалу. Так же, как и нет ничего удивительного в том, что высоко одаренный творчески, а не коммерчески, Третьяков стремился к идеалу газеты, а не к идеалу процветающего коммерческого предприятия. И, надо сказать, что – если мы рассматриваем его работу как стремление к достижению таких результатов – ему удалось многое, возможно, все, что от него зависело. Третьяков действительно построил в России конца двадцатого века независимую респектабельную газету и обеспечил ее выход в течение почти четырех с половиной лет.

На основе статьи Третьякова в первом номере газеты мы можем составить мнение о том, как главный редактор «НГ» представлял себе задачи, стоявшие перед его изданием.

 

1.      Полная информация.

До сих пор, к сожалению, мы не имеем в Советском Союзе ни одной общенациональной газеты, которая давала бы всю – вполне полную, без всяких изъятий тех или иных событий или фигур – информацию о том, что происходит в нашей собственной стране, – писал он, имея в виду возможность такого в «НГ».

 

2.      Свобода комментария и представление всех точек зрения.

Все точки зрения отражены на страницах советских изданий, все мнения присутствуют. Это, конечно, так, но с одним существенным уточнением: для того, чтобы узнать о разных точках зрения на одно и то же событие, нужно прочесть разные газеты. «НГ» собирается давать на своих страницах разные мнения по одному поводу не в виде специальной рубрики, не как исключение, а, как правило, то есть постоянно.

 

3.      «Нет» редакционным статьям с «единым мнением».

Газета обязана – и «НГ» постарается это делать – приводить в первую очередь мнения очевидцев и специалистов, но отнюдь не должна, кроме исключительных случаев, заявлять о каком-то своем едином общередакционном мнении.

 

4.      Независимость не только от власти.

Независимость только от официальной власти – это не независимость, а всего лишь оппозиционность. Настоящая независимость независима и от оппозиции.

 

В последнем пункте, пожалуй, самым отчетливым образом проявилась разница между взглядами Третьякова и позицией сторонников концепции «четвертой власти». В отличие от Третьякова, редакторы и сотрудники «демократических» газет воспринимали себя как часть истеблишмента, что подтвердилось после того, как оппозиция в СССР стала властью в России.

Неудивительно, что главный редактор «НГ» воспринимался среди главных редакторов крупных традиционных изданий («Известия», «Комсомольская правда» и «Московский комсомолец») как выскочка, или infant terrible. Именно поэтому потом, уже в 1995 году, клиническая смерть «НГ» мало кем из «больших братьев» была воспринята как трагедия, и то, что они, один за другим, повторили судьбу газеты, стало для журналистов и редакторов большим сюрпризом.

Третьякову казалось, что были основания надеяться на успех газеты – ведь структура газеты копировала современные издания «Монд» и «Индепендент». Между тем, путь этих «образцовых» газет тернист и извилист.

в начало

 

Зарубежные аналоги «НГ» – газеты «Монд» и «Индепендент»

 

Газета «Монд» – «самое оригинальное по характеру финансирования издание во Франции»[9] – получила помещение коллаборационистской газеты «Тан», а в своем первом номере даже позаимствовала у нее формат, оформление, верстку и некоторых авторов. Ее первый номер появился 18 декабря 1944 года, т.е. за 46 лет и три дня до выхода «НГ».

В 1951 году, после отставки главного редактора Бев-Мери, собственность газеты была отдана под контроль акционерного общества, в котором значительная доля принадлежала журналистам газеты, что позволяло им влиять на выборы директоров издания и на редакционную линию газеты.

Общество журналистов «Монд» добилось возвращения Бев-Мери на свой пост. В 1963 году происходит смена главного редактора (прежний занимает пост директора газеты и уходит в отставку только в 1969 году). Новый главный редактор, Жак Фове, с 1969 года – директор издания, продолжал линию прежнего руководителя «Монд». После отставки Жака Фове в 1982 году газета, только что понесшая огромные расходы на модернизацию, пережила серьезный кризис. Андре Лорану, сменившему Фове, не удалось найти выход из положения. Пришедший ему на смену в 1985 году Андре Фонтэн добился успеха – но ценой жесткого плана спасения газеты. «Монд» пришлось продать свой особняк на улице Итальянцев, привлечь дополнительный капитал со стороны, пойти на строительство нового полиграфического комплекса. В это время было создано общество читателей «Монд», которое получило долю в капитале газеты. В 1989 году капитал газеты состоял из 1330 частей – 400 принадлежало создателям «Монд», 400 – обществу редакторов, 63 – обществу инженерно-технических работников, 51 – обществу служащих, 86 – директору Андре Фонтэну, 140 – обществу читателей, 100 – группе частных вкладчиков[10].

В 1994 году газету снова настигли трудности. С приходом Жан-Мари Коломбани было принято решение изменить структуру издательского предприятия «Монд», оздоровить положение за счет привлечения новых вкладчиков и выработать новую формулу газеты, основанную на высоком качестве информации, объективности и нейтральной позиции.

В конце 1994 года общее собрание журналистов и сотрудников газеты утвердило принцип увеличения капитала за счет внешних вкладчиков и изменение юридического статуса предприятия, отказавшись от формы акционерного общества с ограниченной ответственностью в пользу АО с наблюдательным советом и советом директоров. При этом незыблемым, по словам избранного председателем совета директоров Жан-Мари Коломбани, остается фундаментальный принцип финансирования газеты: большинство остается за внутренними акционерами, а блокирующее меньшинство – за журналистами[11].

«Индепендент» – издание, нацеленное на молодое поколение британской элиты и одно время даже наступавшее на пятки лондонской «Таймс», по своей судьбе удивительно напоминает то, что случится чуть позже с российской тезкой. Основанная в 1986 году концерном «Ньюспейпер паблишинг» газета, по мнению профессора С.И. Беглова, рассчитывала на то, что часть аудитории «Таймс» будет заинтересована свежим стилем аналитической журналистики[12]. Успех на первых порах сопутствовал этому начинанию, однако в результате начатой Мердоком (владельцем «Таймс») войны цен в 1990 году «Индепендент» оказалась на грани банкротства. Для переполненного рынка британской престижной прессы газета стала недостаточно конкурентоспособной. Издатели «Индепендент» сделали попытку купить старейшую английскую газету «Обсервер» (как предполагают, с целью закрытия), которая была предотвращена по политическим соображениям руководством акционерного общества «Гардиан» (сегодня «Обсервер» выходит как воскресный выпуск газеты «Гардиан»).

Концерну пришлось решать проблему финансирования иначе. Сначала газету поддержали испанские коллеги из «Паис» и итальянская «Репубблика», поделившие между собой треть акций газеты. Позже ирландский миллионер Том О'Рейли купил еще 24,9 процентов акций газеты. Однако решающий ход сделала «Миррор груп ньюспейперз» (принадлежавшая Роберту Максвеллу до его смерти 5 ноября 1991 года, позже перешедшая под контроль консорциума банков), скупив сорок процентов акций «Ньюспейпер паблишинг». Основателю и главному редактору «Индепендент» Андреасу Уиттэму-Смиту пришлось уйти в отставку, его пост занял Ян Харгривз, бывший ранее заместителем главного редактора «Файнэншл таймс». Место почетного директора издательства, которое осталось у основателя издания, по мнению наблюдателей, исключает какое-либо реальное влияние на редакционную политику[13].

Так сформировался консорциум, который управлял газетой на протяжении девяностых. В марте 1998 года, Том О'Рейли, сделавший состояние в Америке в качестве управляющего концерном «Хайнц» (знаменитого своим кетчупом), выкупил у «Миррор групп» ее пакет акций, получив таким образом контроль над газетами «Индепендент» и «Индепендент он сандей». Наблюдатели сходятся в том, что для Тома О'Рейли издания представляют интерес с точки зрения престижа и политического влияния.

в начало

 

«Золотые» годы «НГ»

 

21 декабря 1990 г. вышел первый номер «НГ». В 1991 году газета выходила три раза в неделю. Затем «НГ» удалось увеличить свою периодичность до ежедневной, сохранив солидный для ежедневных газет того времени объем в восемь полос.

Любопытно, что под идею «Независимой газеты» Третьякову удалось найти среди московской интеллигенции 83 пайщика, которые внесли в кассу издания по 1000 рублей. Некоторые из них позже, в ходе октябрьских событий 1993 года (когда газета объявила «вооруженный нейтралитет»), отказались от своей доли в газете и востребовали свои деньги. Другие остаются пайщиками газеты до сих пор, по-прежнему без какого-либо формального статуса.

Благоприятное соотношение цен на бумагу, стоимости аренды и спроса на периодические издания... Поначалу все складывалось удачно – и газета стартовала, как ракета. Всего за несколько недель «НГ» закрепилась на рынке.

В то время как для газет с прошлым была характерна «советская» манера журналистского письма, в котором недостаток фактического материала компенсировался моралите и штампованными стилистическими конструкциями, газета предложила читателям информативно-аналитический стиль письма. Комментарии обозревателей газеты считались лучшими образцами аналитической журналистики.

Какофония радикальных точек зрения в газете приводила к тому, что на первой странице разоблачались советские спецслужбы, на второй публиковались материалы, в которых отстаивалось право на суверенитет союзных республик и российских автономий, на третьей публиковался вынесенный из кабинета Хасбулатова новый проект договора СССР с рукописной горбачевской правкой и комментарием обозревателя газеты, на четвертой аналитик из команды Гайдара доказывал преимущества стратегии «шоковой терапии» и полной либерализации цен, на пятой всю полосу занимала рецензия на классический труд Адама Смита, на шестой печаталась городская хроника, на седьмой литературные критики разбирали очередное произведение Сорокина, а на восьмой календарь исторических событий соседствовал с крупным эссе «о времени и о себе» от лица рефлексирующей интеллигенции.

Поначалу «НГ» отличалась от других «демократических» изданий только тем, что была более политизированной, разнообразной и в целом более живой, чем традиционные «демократические» издания. Общая идеология рыночного фундаментализма и трансформационной утопии исповедовалась журналистами издания со всей истовостью, на которую способны были молодые и талантливые дилетанты, воспитанные на самиздате. Иначе говоря, газета следовала в авангарде либерального проекта второй республики, и из всех печатных изданий в некоторых вопросах (например, национальной и экономической политике) была самой радикальной.

Среди сотрудников газеты основной костяк состоял из новичков газетной журналистики, выходцев из малотиражных изданий. Они были смелее и последовательнее в своих убеждениях, чем журналисты старой школы. У них не было груза прошлых ошибок, сомнений в собственной правоте. «“Золотые перья” “НГ”» на глазах занимали место среди журналистской элиты, ощущая себя героями новой эпохи. Первой из сотрудников газеты по-настоящему прославилась Татьяна Малкина, устроившая скандал на пресс-конференции ГКЧП в августе 1991 года. «Вы хотя бы сами понимаете, что вы устроили государственный переворот?» – закричала она на мрачного Янаева с трясущимися руками в прямом эфире канала «Останкино».

В 1991 году газете удалось перейти рубеж двухсоттысячного тиража – наиболее высокого за все время ее выхода. Иначе говоря, газета была успешной даже как коммерческое предприятие.

в начало

 

Ухудшение экономической ситуации: пресса и монополии

 

Первые финансовые затруднения начались после коллапса СССР и проведения так называемой «либерализации цен». Обоснованная необходимостью ликвидации дефицита и ценовых диспропорций, либерализация цен стала источником беспрецедентного для мирного времени инфляционного взрыва, ликвидировавшего сбережения граждан и большую часть платежеспособного спроса. Результатом реформы стал «эффект ножниц», где с одной стороны – монополии, а с другой – граждане, между лезвиями которых оказалась вся российская индустрия.

Печать столкнулась с ростом цен на бумагу и повышением стоимости типографских услуг, а также с беспрецедентным ростом стоимости доставки изданий, совпавшим по времени с потерей российской печатью аудитории стран бывшего СССР. Несмотря на то, что у власти в России стояли «демократы» и «рыночники», монополия сети распространения изданий не регулировалась, хотя ее способность диктовать цены на доставку изданий наносила огромный ущерб прессе, а следовательно, демократии и демократам – власть предпочитала другие способы поддержки своих сторонников из числа «четвертой власти». Рынок СМИ, на котором жесткая конкуренция не давала изданиям шанса переложить рост издержек на потребителя, неумолимо сокращался. «Золотой век» российской прессы остался позади.

Самым насыщенным и конкурентным из рынков прессы в то время был как раз тот, на котором работала «Независимая газета», – рынок общественно-политических ежедневных газет демократической ориентации. Газета начала терять тираж.

Дочерние предприятия «НГ», основанные в надежде на процветание, – приложение «Собрание НГ», информационное агентство «Нега», книгоиздательство – не приносили прибыли. «Собрание НГ» было закрыто, так и не успев по-настоящему развернуться как самостоятельное издание.

Некоторые издания нашли выход из положения в государственных субсидиях, во многом – благодаря репутации традиционных «столпов» российской прессы (как «Комсомольская правда») или благодаря связям в правительстве (как «Известия»). «НГ» субсидии не предлагались, а когда были предложены, газета уже активно критиковала власть, и Третьяков публично выразил нежелание их получать, справедливо полагая, что в условиях жесткого политического кризиса получение финансирования от российского правительства является взяткой со стороны исполнительной власти. Это только укрепило его репутацию изгоя в постсоветском журналистском сообществе.

К этому времени тираж «НГ» упал ниже ста тысяч. Газета жила в убыток. У редакции не было собственного капитала, как у традиционных изданий, не было и недвижимости, которой можно было бы пожертвовать для проведения реорганизации или расширения предприятия.

в начало

 

3. ЦЕНА НЕЗАВИСИМОСТИ

 

Положение газеты на рынке стабилизировалось, однако было уже ясно, что газету не ждет коммерческий успех, на который были ориентированы наиболее энергичные сотрудники редакции. Их неспособность повлиять на политику главного редактора (то есть изменить концепцию полной независимости газеты в сторону привлечения инвестора со стороны, но на условиях относительной независимости редакционной политики) в итоге вылилась в раскол редакции, который сделал возможным появление второй (первая – «Коммерсантъ-Daily») частной ежедневной газеты «Сегодня», основанной в 1993 году. Ориентированная на модель английской «Таймс» (позже – «Файненшл таймс»), под руководством бывшего заместителя главного редактора «НГ» Дмитрия Остальского, с участием таких журналистов, как Михаил Леонтьев, Сергей Пархоменко, Михаил Ланцман, Татьяна Малкина и других «золотых перьев», новая газета лишила «НГ»" почти половины читателей.

Впрочем, как справедливо отмечает политолог Борис Кагарлицкий, расхождения между Третьяковым и вышеупомянутыми журналистами были не столько меркантильными, сколько идеологическими. Если определить взгляды молодых журналистов как радикал-либеральные (по Кагарлицкому – «людоедские»), то им нельзя отказать в последовательности. Поэтому конфликт с Третьяковым, взгляды которого быстро эволюционировали вместе с новейшей политической историей и усугублением экономических трудностей газеты, был неизбежен.

в начало

 

Второе дыхание: газета мнений

 

Тем не менее, даже после раскола «НГ» продолжала считаться одной из наиболее информированных газет и пользовалась огромным влиянием в среде российской политической элиты. Виталию Третьякову удалось довольно быстро восстановить репутацию газеты, не отказываясь от идеала, хотя и идя на определенные компромиссы, без которых она перестала бы выходить на следующий день.

Фактически газета покрывала разницу между расходами и поступлениями (от подписчиков, розничных продаж и рекламы) за счет частных пожертвований. Говоря об источниках финансирования газеты, Виталий Третьяков часто упоминал о многочисленных друзьях газеты, оказывавших ей содействие (не называя имен). Дело в том, что политическое противостояние 1993 года и последовавшие затем масштабные политические интриги способствовали фонтанирующему выбросу политизированного капитала в центральную прессу. Он ощущался повсеместно и использовался всюду – от «содействия» газетам до взяток отдельным журналистам. Позже в интервью журналу «Люди» Третьяков заявил, что сумма частных взносов превышала один миллиард рублей.

Казалось, что долго так продолжаться не может – однако в этот период существования газеты у нее как будто открылось второе дыхание. Особенно возросла популярность газеты после событий 1993 года, когда «НГ» удалось выдержать демонстративно нейтральную позицию и она стала одним из пяти изданий, вышедших с белыми пятнами на месте вычеркнутых цензурой материалов. После этого газета неизменно оставалась в центре политических разоблачений и сенсаций, часто цитировалась на ТВ и в зарубежной печати, в общем, продолжала публикацию острых и аналитических материалов оппозиционной направленности так, что ее вес в политическом мире скорее возрос, чем убавился.

Тонкая дипломатия во взаимоотношениях со спонсорами позволяла «НГ» сохранять независимость, тогда как участие в «дворцовых» (президентских) и «кабинетных» (всех уровней) интригах, благодаря которым газета и могла привлекать «инвесторов», хотя и делало газету далекой от нужд рядового читателя, давало ей беспрецедентные возможности доступа к информации из первоисточников.

Однако с точки зрения изначальной концепции «НГ», где при всей независимости она рассматривалась как качественное информационное издание, газета переродилась. Вторая реинкарнация «НГ» оказалась сочетанием независимого аналитического бюллетеня с... традиционным российским персональным журнализмом. «НГ» стала газетой мнений. Большинство авторов отдавало предпочтение высказыванию своих точек зрения перед выполнением задачи по информированию читателя (правда, материалы были ориентированы на просвещенную политизированную элиту).

До 1993 года так в газете писали только Третьяков и несколько авторов. Это вполне соответствовало доле персонального журнализма в качественном издании, в том числе – у конкурентов «НГ». К примеру, в «Коммерсантъ-Daily» были колонки Максима Соколова, в «Сегодня» – Михаила Леонтьева, в «МК» так писали больше половины авторов, но удачно – только Александр Минкин.

Зато время от времени в газете появлялись настоящие сенсации.

в начало

 

Политическая стабилизация и финансовая катастрофа

 

В 1994–1995 годах «Независимая» непрерывно находилась в состоянии финансовой катастрофы. Газета, как и большинство столичных изданий, была убыточной, о баснословных когда-то заработках журналистов «НГ» теперь мало кто помнил. Большая часть корреспондентов газеты работала в ней по совместительству, зарабатывая на жизнь в других СМИ (чаще всего на радио «Свобода», а также в зарубежных газетах и информационных агентствах).

Однако престиж публикаций в «НГ» служил надежным стимулом преданности творческих сотрудников, тогда как низкая зарплата вынуждала либерального Третьякова, подчас жертвуя качеством газеты, передавать на средний уровень управления, т.е. заведующим отделами (от чего выигрывали в итоге не только редакторы, но и корреспонденты), столько творческой свободы, сколько, вероятно, не было у редакторов отделов газет и журналистов никогда за всю историю отечественной журналистики.

С другой стороны, низкие заработки в газете не могли не привести к волне заказных материалов (поговаривают, что и здесь «НГ» отличали демпинговые цены), которые подрывали изнутри способность «НГ» продолжать эту борьбу, наносили ущерб репутации газеты.

Даже после того, как газета была вынуждена сократить объем вдвое, т.е. в четырехстраничном варианте, во многом – стараниями главного редактора – она сохраняла уровень и даже больше, находила новые формы публицистики, которые отчасти способствовали замещению количества качеством. Например, рубрику «Мизантропия», ставшую визитной карточкой «НГ» и послужившую основой книги Титуса Советологова «Их борьба: очерки идиотизма российской политики», вышедшей в издательстве «НГ» в 1995 году.

«НГ» по-прежнему публиковала важнейшие информационные сводки, публицистические материалы и печатала аналитические статьи, а также продолжала вести рейтинг «100 политиков» совместно со службой изучения общественного мнения «Vox Populi» Бориса Грушина.

Гром грянул 10 декабря 1994 года. Впервые читатель получил «НГ» в два раза тоньше – в номере было четыре полосы вместо восьми. В своей колонке на первой странице 21 декабря 1994 года (по поводу четырехлетней годовщины выхода «НГ»), уже в «похудевшей» газете, Виталий Третьяков эмоционально оценивает пройденный газетой путь, который тесно переплетается в его публицистичном письме с критикой политической ситуации в России:

За четыре года мы собирались сделать многое. И много лучше намеревались жить. Первое в значительной степени удалось. Второе – почти не получилось. Но зато у нас остается наше имя – «Независимая». И никто, даже среди тех, кому этого очень хотелось бы, не может назвать хозяина этой газеты. Его нет. «Независимая» есть, а хозяина нет. Коллеги из других изданий молча (про себя) подтвердят: нет. Мы ругаем, кого хотим, хвалим – кого любим. Любим того, кто не врет. Или, по крайней мере, пытается не врать.

 

23 мая 1995 года вышел последний номер газеты. Редакция оказалась в административном отпуске. Вышло два специальных выпуска «НГ», один из которых был вкладышем в «Общей газете», а другой – за 21 июня – был посвящен идее создания акционерного общества на базе «НГ». Долг перед типографией, по различным данным, составлял от пятисот миллионов до миллиарда рублей.

Глава правительства России Виктор Черномырдин, который пообещал поддержать «НГ» во время личной встречи с Третьяковым, своего обещания не выполнил (во всяком случае, по линии правительства – Третьяков не отрицает того, что именно премьер мог подсказать Березовскому идею покупки газеты).

Попытка Виталия Третьякова организовать акционерное общество с капиталом в четыре миллиона долларов не увенчалась успехом. В стране катастрофически не хватало капиталовложений. Найти инвесторов для совместного участия в финансировании даже продолжающей выходить газеты – куда уж там не выходящей «НГ», отягощенной долгами и едва набравшей денег на экстренный номер, – было крайне сложно.

Интеллигенция, среди которой главный редактор собирал деньги на первые номера газеты, была в большинстве своем разорена «реформами». Та же часть интеллектуалов, которая добилась определенного финансового успеха, практически не отреагировала на «идейный» проект, за исключением нескольких банков и компаний, каждая из которых, однако, могла выделить под проект не более полумиллиона долларов. Общей суммы предложенных средств не хватило бы и для того, чтобы покрыть типографские долги газеты, не то что финансировать ее выход (газета оставалась убыточной).

С точки зрения политического климата этот период не был похож ни на «шоковый» 1992, ни на бурный 1993. С весны 1994 года и вплоть до осени 1995 стоял политический штиль, что привело к значительному оттоку политизированного капитала и охлаждению энтузиазма спонсоров, от которого так зависела газета.

в начало

 

Обманчивый баланс и неосторожный оптимизм

 

Конкуренция на рынке прессы сделала свое дело – авторы могли воспользоваться ее плодами и найти какое-либо издание, готовое, следуя собственным интересам, опубликовать их материал. Общество, казалось, уже не нуждалось в абсолютно или даже формально независимых СМИ для того, чтобы наиболее острые проблемы оказались затронутыми.

Противостояние в политике нашло свое отражение, разумеется, несколько в ином виде, преломленном и искаженном в системе СМИ, которые теперь служили рупорами тех или иных социальных групп (справедливости ради следует отметить, что даже в первом номере «НГ» Третьяков полагал, что такой плюрализм уже существует).

Доминирующим мнением среди профессионалов был осторожный оптимизм в отношении свободы прессы в России: казалось, со временем все изменится к лучшему, образуется, т.е. станет как в «цивилизованных странах». Могу признаться, что и я, работая заведующим отделом экономики «НГ», тоже разделял эти иллюзии. Ни выборов 1996 года, ни битвы за «Связьинвест» никто тогда представить себе не мог.

Казалось, установился некий баланс.

Власть имела возможность влиять на общественное мнение через государственное ТВ и государственные газеты. У крупного капитала появилась возможность высказывать свою позицию через новые СМИ: НТВ, а также газеты «Сегодня» и «Коммерсантъ». У оппозиции сохранились свои издания, роль которых в девяностые была маргинальной, но у них, бесспорно, был свой читатель. Кроме того, «Известия» и «Комсомольская правда» оставались фактически независимыми, хотя это не мешало журналистам первого издания проявлять крайнюю ангажированность, а последнему – дрейфовать в сторону бульварной журналистики.

В этих условиях борьба «Независимой», казалось, потеряла актуальность. Независимость больше не была тем товаром, который находил спрос у читателя – похудевшая газета конкурировала с изданиями из другой весовой категории, предлагавшими подписчикам высококачественный продукт. «НГ» была газетой очень узкого политизированного круга читателей: ведь она не предлагала своей аудитории ни полной информации, ни развлечений. Естественно, что в газете у Виталия Третьякова сложилась мощная оппозиция, возглавленная заместителем главного редактора «НГ» Александром Гагуа.

в начало

 

Захват газеты

 

Все «захваты» газет в России чем-то похожи. Описать подробно, как это происходило в «НГ», нам кажется, означает дать ключ к пониманию того, как это происходило в принципе.

Александр Гагуа после раскола ранней «НГ» и ухода большинства редакторов и творческих сотрудников сохранил верность газете, в результате чего его влияние значительно возросло. Пытаясь его увеличить и контролируя отдел «республик» (провинциальной хроники, продолжавшей отстаивать интересы регионов в традиции ранней «НГ»), он старался аккумулировать как можно больше средств и влияния, собрать максимум связей и сплотить вокруг себя большую часть редакционного коллектива с тем, чтобы изменить политику «НГ» и найти газете весомого инвестора.

Огромное значение для выполнения этой задачи имело для него сближение с Юрием Скоковым, лидером подававшего тогда надежды Конгресса русских общин (КРО), которому социологи предсказывали на парламентских выборах 1995 года пятнадцать процентов голосов избирателей благодаря союзу с генералом Александром Лебедем, а также националистической ориентации этого блока. Кроме того, на протяжении всего 1994 и 1995 года Скоков считался одним из наиболее вероятных кандидатов в премьеры в случае отставки Черномырдина – и он эту отставку, насколько было в его силах, готовил. У Скокова и его союзников по КРО, в отличие от партии власти, демократической оппозиции, коммунистов и националистов, не было собственных СМИ.

Помимо политической карьеры, Скоков, бывший секретарь Совета безопасности при президенте Ельцине, непрерывно претендовавший на премьерское кресло, судя по всему, работал как политический брокер влияния. Скорее всего, именно он обеспечил летом 1995 года Александра Гагуа рекомендациями для ОНЭКСИМбанка, который всячески демонстрировал заинтересованность в покупке газеты.

На фоне неспособности, за которой ясно виделось и нежелание Виталия Третьякова возрождать газету в новых условиях, Александр Гагуа смог провести через собрание трудового коллектива редакции «НГ» резолюцию о назначении представителей для переговоров с инвесторами, среди которых, помимо ОНЭКСИМбанка, фигурировал банк «Аэрофлот» и несколько менее известных структур, которые ранее делали предложения об участии в АО «НГ» взносами по пятьсот тысяч долларов, однако не претендовали на контроль за газетой.

После провала этих переговоров, 30 августа Александру Гагуа удалось поставить на голосование собрания трудового коллектива «НГ», в соответствии с уставом газеты, вопрос о доверии главному редактору, о назначении коммерческого директора Игоря Кузьмина временно исполняющим обязанности главного редактора (на переговорах с инвесторами). Голосование было очень трудным: выбор был между коммерческим управлением газеты, что казалось более прогрессивным, и творческо-идеалистической политикой Третьякова, которая для многих определяла смысл работы в «НГ». Однако то, что зарплата в газете не выдавалась уже два месяца, сделало свое дело: далеко не все сотрудники газеты имели возможность зарабатывать «на стороне». Третьяков, который оставался верен идее независимости «НГ» до конца, окончательно осознав провал газеты как независимого издания, в итоге сам предложил закрыть газету.

Всего несколько человек проголосовало за закрытие газеты, т.е. против решения, предложенного Гагуа. Через неделю после голосования трудовому коллективу была выплачена задолженность по зарплате. Новому главному редактору удалось найти 14 миллионов рублей на выпуск номера газеты – и 8 сентября он был уже в типографии (но так и не увидел свет – типография «Известий» по каким-то причинам не стала его печатать – возможно, из-за давления со стороны Третьякова или Березовского).

Однако поражению идеи Третьякова не суждено было стать поражением Третьякова. Уединившегося и обдумывающего творческие планы, его разыскал Борис Березовский. Третьякову было сделано предложение, от которого он не смог отказаться. После чего, как гласит легенда, на личном самолете Березовского он был доставлен в Москву, где с помощью частной охранной фирмы 12 сентября вернулся в редакцию «НГ» на Мясницкой, 13.[14]

Тем временем адвокаты нашли в уставе газеты противоречие, на основе которого голосование трудового коллектива газеты было признано недействительным. В решающий момент Игорь Кузьмин отдал Третьякову печать газеты – и история переворотов в «НГ» была завершена.

Последовали несколько пресс-конференций, которые давали Гагуа и Кузьмин, а также выступление Третьякова. Работникам газеты еще раз выплатили зарплату, – к которой была добавлена 200-процентная премия «по итогам работы за август». Гагуа, Кузьмин и еще несколько сотрудников «НГ» покинули редакцию[15]. 3 октября 1995 года газета возобновила выход.

в начало

 

«НГ» Березовского

 

Захват газеты ОНЭКСИМбанком за три месяца до парламентских выборов при вероятном содействии лидера оппозиционного движения с перспективным кандидатом в президенты Александром Лебедем представлял бы для власти и близких к ней бизнесменов серьезную опасность, особенно учитывая авторитет «НГ» и ее влиятельность, для которой низкий тираж не являлся препятствием. Возможно, блицкриг Березовского мог быть своего рода защитной реакцией со стороны власти – ведь именно в 1995 году Березовский выступает инициатором и других проектов в области масс-медиа. Все их объединяла одна общая цель – расчистить информационное пространство для пропагандистской кампании президентских выборов 1996 года.

С другой стороны, трудно отрицать, что покупка «НГ» обеспечила значительные политические и даже коммерческие дивиденды бизнесмену, так как этот поступок накануне выборов мог быть очень высоко оценен партией власти. Березовский получил в свое распоряжение орган российской политической и интеллектуальной элиты – весьма своеобразный, но при умелом использовании очень эффективный инструмент формирования общественного мнения.

Так же, как поражение идеи «Независимой газеты» Третьякова не стало его личным фиаско как главного редактора и публициста, «НГ», не сохранив своего идеализма, сохранила свою нишу на рынке СМИ и влияние. И сегодня «НГ» остается одним из наиболее читаемых изданий среди политической элиты. Благодаря притоку инвестиций газета сразу же восстановила объем, а сегодня уже увеличила его фактически в два раза за счет приложений («НГ-регионы», литературное «Ex-libris», «Персоны и лица», «НГ-религии» и другие). Благодаря поддержке Березовского газета даже смогла учредить собственную литературную премию «Антибукер».

Безусловно, инвестор влияет на содержание газеты. Прежде всего, это проявляется в ходе крупных политических медиа-кампаний. Например, в информационной войне после аукциона за «Связьинвест» в газете прошла волна «антипотанинских» и «антинемцовских» публикаций. Часто то, что газета принадлежит Березовскому, заметно в выборе тем для тех или иных публикаций.

Отгородившись от прямого давления владельца газеты, Третьяков и редакция газеты в целом, по всей видимости, начинают попадать в зависимость от Березовского как от источника информации и, судя по некоторым публикациям в газете, принимать участие в его интригах. Однако в целом, похоже, Виталию Третьякову удалось убедить владельца газеты в том, что только сохранение автономной редакционной политики позволит «НГ» сохранить свою роль политологического и публицистического форума, т.е. «газеты мнений». Поэтому, несмотря на тенденциозность некоторых публикаций, «НГ» продолжает «предоставлять трибуну» политикам и интеллектуалам самых разных взглядов.

У нас много говорят о значении инвестора для СМИ –- но в случае Третьякова мы должны обратить внимание на роль редактора, которая оказывается не менее существенной. Значение главного редактора «НГ» для издания такое, что без него трудно представить, как будет выглядеть газета – и кому она будет нужна.

Сегодня «НГ» развивается по модели качественной западной прессы. Если попытаться найти аналог газете, то это, конечно, уже не «Монд» и не «Индепендент», но скорее «Фигаро». Конечно, это только внешнее сходство. Ведь главной особенностью газеты, пожалуй, по-прежнему остается отсутствие какой-либо единой редакционной политики. Именно плюрализм, граничащий с диссонансом, делает «НГ» единственной в своем роде, а потому – незаменимой «газетой мнений» в системе российских СМИ.

в начало

 

Уроки «НГ» и «забытый» рынок влияния

 

Идея «НГ» изначально не была ни утопической, ни нереализуемой. Если бы российская власть не ограничивалась одними декларациями, но действительно проводила бы курс рыночных и демократических реформ, регулируя деятельность монополистов и способствуя укреплению института подлинно демократической печати, возможно, «НГ» могла остаться одним из лидеров российской прессы на других условиях (не в составе теневого холдинга Березовского, а как самостоятельный издательский дом с большим набором мелких акционеров), продемонстрировав urbi et orbi возможность существования качественной независимой печати в России.

В реальных же исторических условиях газете не удалось реализовать ни одной из тех четырех задач, которые поставил перед ней в первом номере главный редактор «НГ». Их всего четыре (полная информация, представление всех точек зрения в «НГ», отказ от редакционных статей и достижение независимости не только от власти, но и от оппозиции). И каждая из них постепенно оказывалась недостижимой в ходе борьбы за независимость «НГ».

Получение и публикация газетой полной информации, для чего в эйфории политической борьбы начала 90-х достаточно было отказаться от цензуры, позже требовало уже определенных инвестиций. У информации появилась стоимость. За ее получение следовало платить, причем не только источникам и информационным агентствам, но и персоналу газеты (где безденежье провоцировало снижение требований к подбору информационных материалов и коррупцию).

Поскольку средств у «НГ» не было, то и информация в газете скапливалась соответствующая. Костяк газеты работал на совесть – но это касалось только наиболее важных тем, которыми занимались наиболее профессиональные сотрудники «НГ», зарабатывавшие в других местах, а в газете публиковавшиеся ради «имени» и влияния.

То же и в отношении представления всех точек зрения в одной газете. Даже со скидкой на то, что в полной мере эта идея была неосуществима по определению, следует признать: затея провалилась. Работая за гроши, сотрудники предпочитали высказывать свои точки зрения и лоббировать интересы сил, с которыми они себя по тем или иным причинам ассоциировали. Только в отношении политической и экономической публицистики в газете соблюдался должный плюрализм.

Отказавшись от редакционных колонок, Третьяков впоследствии вернулся к этому жанру – но в виде колонок собственных, которые, однако, имели все атрибуты редакционных, т.е. печатались жирным шрифтом на первой полосе. Таким образом у газеты появилась позиция – только воздействовать на нее никому, кроме Третьякова, не удавалось. К ним позже добавилась политиконенавистническая колонка «Мизантропия», которая писалась по правилам редакционной – объединенными усилиями всей редакции, тоже под руководством главного редактора, причем нештатным авторам и независимым журналистам писать тексты для «Мизантропии» воспрещается и поныне. В четырехполосной «НГ» эта колонка играла важную роль – она была, наверное, наиболее явным и веским свидетельством независимости газеты, поскольку, как передача «Куклы», не щадила никого. Она была передней линией фронта газеты, сражавшейся с обстоятельствами.

Наконец, в отношении независимости от оппозиции – и здесь полный провал. Усилиями Александра Гагуа и в ходе естественного поиска собственного читателя «НГ» практически стала органом Конгресса русских общин. Разумеется, ни о какой потере формальной независимости речи и быть не могло, но реально газета все больше выступала с позиций этого движения, то есть оказывалась в плену определенных политических симпатий. Что вполне могло закончиться альянсом с «ОНЭКСИМбанком» – если бы Березовский не проявил заинтересованности в «НГ».

Борьба Третьякова за независимость газеты уникальна – как сражение с драконами, самоотверженная, но личная, за личные же идеалы – до последнего номера. Борьба не только с объективными экономическими условиями (обусловленных в первую очередь антидемократической и антирыночной политикой исполнительной власти), но и внутри редакции, за утверждение концепции, о существовании которой помнило всего несколько человек, включая главного редактора. Почему не помнили? Потому что под конец связь между изначальной концепцией независимой качественной газеты и тем бюллетенем политического комментария и публицистики, которым она стала, только Третьяковым в полной мере и ощущалась. Возможно, будь Третьяков чуть больше демагогом, чуть менее идейным, чуть более корыстным и не таким упорным, то есть будь он меньше журналистом, а больше – капиталистом, драма «НГ» могла завершиться иначе.

Вот, собственно, как сам Третьяков оценивает конец утопии независимой прессы и сегодняшний статус «НГ» в "Письме не Б.Н. Ельцину» по случаю захвата «КП» и «Известий» политизированным капиталом:

Юридический статус «НГ» сегодня прост, как слеза старушки, пришедшей в сберкассу после реформы Гайдара: закрытое акционерное общество, контрольный пакет акций – у Объединенного банка. Я – главный редактор и одновременно генеральный директор этого АО. Обладатель контрольного пакета может снять меня с должности практически в любое время. Об этом объявлено (по моей просьбе) коллективу. Сопротивляться этому я не буду, ибо лишь обстоятельства, но отнюдь не Объединенный банк заставили меня скрепить своей подписью уставные документы АО. Умерла ли вследствие этого свободная «Независимая газета» или свободная пресса? Времен 1990–1992 годов – да. Вообще – нет. Ни одна монополия в России (в силу размеров страны хотя бы) не может быть абсолютной. В СМИ – тем более. Это не газовый комплекс и даже не МПС. Если наши рыночники постоянно, с 1993 года, а теперь особенно тяготеющие к идеологическому и финансовому монополизму, подчинят себе всю в широком смысле демократическую прессу, включая электронные СМИ, они сами, а тем более миллионы простых читателей обратятся к чтению левых, коммунистических газет. «Правда», «Советская Россия» и др. дождутся невиданного ренессанса своей популярности и колоссального роста тиражей. Чтобы этого не случилось, нужно просто устанавливать диктатуру, попытка чего не исключена, но успех чего не очевиден, точнее – нереален надолго[16].

 

Еще одним важным уроком «НГ» с точки зрения «трансформационной утопии» и рыночной идеологии можно считать то, что самим фактом своего существования она показывает узость и неадекватность этих теорий.

В самом деле, газета провалилась как коммерческое предприятие – то есть как бы потерпела поражение на рынке информации и рекламы. В то же время она продолжает выходить и оказывать существенное влияние на политическую жизнь России, а также остается одним из наиболее информированных изданий.

С точки зрения рыночной идеологии этот феномен можно было бы объяснить, добавив к «хорошим» рынкам информации и рекламы, которые, по мнению реформаторов, должны были оказать решающее влияние на формирование российской системы СМИ, рынок политического влияния, о существовании которого они не говорили не слова. Его в некоторых случаях можно описать и как рынок общественного мнения, хотя в следующей главе мы увидим, что за рассматриваемый нами период работа с общественным мнением как таковым была слишком трудоемкой для существующих медиа-корпораций, а потому зона интенсивного влияния столичных масс-медиа (исключая президентские выборы, разумеется) сводилась к московской политизированной и экономической элите.

Возможно, с точки зрения идеологов-рыночников, это «плохой» рынок и он не должен определять судьбу изданий. Однако, позаимствовав у них толику цинизма, скажем – разве это имеет значение? Ведь влияние продается и покупается, и множество изданий (а также телекомпаний) конкурирует между собой в стремлении оказать максимальное влияние на интересующие инвестора группы читателей. Мы можем провести параллель и с рынком рекламы: по сути дела за механизмом финансирования коммерческих масс-медиа кроется сделка по продаже аудитории рекламодателю. В чем же разница? Только в том, что в первом случае речь идет о политических, а во втором – об экономических предпочтениях массовой аудитории.

Именно успех на рынке влияния сделал «Независимую газету» столь привлекательным объектом для инвестиций частного капитала. Сделав еще шаг по этой логической цепочке, добавим, что именно этот рынок был во многом определяющим для формирования системы средств массовой информации второй республики.

в начало

 

к содержанию << >> на следующую страницу