Начинать всегда трудно. Но интересно.
Особенно, когда первые шаги ведут в безбрежный эфир. Авторы второй главы вошли
в него и прожили в нем лучшую часть своей жизни.
Rischiarare la voce, или «Распеть голос». (Ирина Ложкина)
Первые новости. (Дмитрий Голованов)
ЧП союзного масштаба. (Валентина Хмельницкая)
Анекдоты из-за железного занавеса. (Станислав Чекалин)
Под «мудрым» руководством... (Эдуард Сорокин)
Не все маяки светят постоянно... Часть 1. (Юрий Ульянов)
Родилась в Нижнем-Новгороде в актерской семье. Закончила Высшее театральное училище имени Б.В. Щукина (руководитель – В.А. Этуш). Некоторое время работала в театре Ленинского комсомола. С 1962 года – на радио. Наряду с дикторской работой вела записи литературных передач, играла роли в радиоспектаклях, выступала как чтица. Работе диктора на радио отдала 35 лет. Последние два года перед уходом на пенсию работала на радио «Орфей». С 1991 года начала преподавательскую деятельность в Гуманитарном Институте Телевидения и Радио имени М.А. Литовчина в качестве педагога по технике речи. Доцент, Заслуженная артистка России.
Rischiarare la voce, или «Распеть голос»*
Уже ходили в кулуарах разговоры. Говорили разное: круглосуточное вещание, совершенно новые, необычно составленные материалы, читать нужно по-новому, совсем в другой манере, и поэтому работать будут не все. Это будоражило, будило воображение, заставляло подтягиваться. Молодёжь, а нас было 13 человек, пришедших два года назад, задиристо думала, что «старики» закоснели в своей манере читать. А те, в свою очередь, говорили о своём опыте. Так что страсти кипели.
Однажды нам сообщили: сегодня будет первый пробный выпуск «Маяка». Работала бригада диктора Шумакова Георгия Сергеевича. Была вечерняя смена. Мы волновались, ждали, а время выхода в эфир всё откладывалось. И вот наконец-то! Впервые должны были прозвучать позывные «Маяка». Впервые... всё впервые!
Около 33-й студии, что на улице Пятницкая, 25, собралась вся бригада. Нас предупредили, что выпуск принесут заранее, чтобы можно было хорошо подготовиться. Кстати, из 33-й шли только литературные, детские и музыкальные передачи. И никаких «Новостей». А тут новостная программа «Маяка»! Читать этот первый пробный выпуск должны были Анна Петровна Лазученкова и Алексей Иосифович Задачин. Дикторы опытные, с красивыми, гибкими голосами. Время неумолимо шло, а выпуска всё не было. Остаётся пять, затем три минуты. Выпуск не несут.
Должна сказать, что в 64-м году все эфирные материалы к нам на третий этаж носили курьеры, и только после 75-го года сделали пневмо-почту. Одним из курьеров была тётя Шура. Невысокая, полная, пожилая женщина с больными ногами. Так что бегать с четвёртого на третий этаж и обратно ей было трудно. Она была милым, приветливым человеком, и мы очень хорошо к ней относились, хотя и подтрунивали над её медлительностью. Так вот в этот день работала она. Мы уже начали подшучивать: конечно, мол, тётя Шура уже в пути, и через час выпуск будет на месте. Остаётся минута. Мы рассредоточились по коридору до самого милицейского поста, чтобы перехватить папку с материалами у тёти Шуры из рук и бегом отнести её своим товарищам. Выпускающие были тут же, чтобы на бегу завизировать выпуск. И вот... Ровно половина (время выветрило точный час) седьмого ли, восьмого вечера. Оператор в аппаратной включает позывные «Маяка», теперь известные всем, и... а выпуска всё нет. Дикторы выходят из студии. Собрались все вместе, смех и слёзы – а сказали, всё по-новому. Чтобы не было дырки в эфире, дали резервную музыку. Ждём. Проходит минута, а музыка играет. Пошла вторая. И вот вместо тёти Шуры мы увидели «летящего» к нам Алексея Михайловича Аржанова. Всегда элегантный, сдержанный, слегка ироничный, он был очень смущён и взъерошен. Ну а дальше всё, как обычно...
Это происходило в конце июля. А через неделю в эфире начала постоянно работать новая круглосуточная радиостанция «Маяк». Первый выпуск читали замечательные дикторы: Маргарита Александровна Иванова и Владимир Николаевич Балашов (прошу не путать с телевизионным Виктором Балашовым) с очень оптимистичными и светлыми голосами.
Вот что об этом событии вспоминает Маргарита Александровна Иванова:
– Как-то меня и Владимира Николаевича Балашова вызвали к заместителю председателя Гостелерадио СССР. У него в кабинете были все главные редакторы радио. Нам сказали, что открывается новая программа, типа «Голоса Америки». Называться она будет «Маяк». Будет создана специальная редакция. Дикторы должны быть не «читающие», а «разговаривающие». Для первого выпуска редакция «Последних известий» предлагает нас двоих. Первый выпуск должен был начаться в семь утра. Нас вызвали на работу вечером предыдущего дня, и всю ночь мы провели на работе: то в редакции, то у себя на третьем этаже. Работала бригада Ольги Сергеевны Высоцкой. Люди делали своё дело, отдыхали, а мы сидели как неприкаянные. Было ощущение, что мы всем мешаем. В пять нас вызвали на четвёртый этаж в редакцию, чтобы познакомить с материалами выпуска. А в семь утра всё начальство находилось в аппаратной.
Первое время дикторы работали парами по пять часов. Пары менялись. Нас освободили от всех передач и оставили работать только на «Маяке». Требовалась совершенно новая манера чтения: умение общаться, разговаривать со слушателем, а не «вещать». Хотя, я считаю, многое зависело от журналистов, от того, как материалы были написаны. И первое время мы получали по-человечески, не стандартно написанные материалы. Месяца через три список читающих стал расширяться, а потом на «Маяке» стали работать все. Одновременно и журналисты постепенно возвращались на привычную стезю. Сказывалось напряжение первых месяцев, расширение дикторского состава и пришедшая к этому времени привычка. Новое стало старым.
Сначала были только выпуски и концерты, а потом появилась передача «Опять двадцать пять». Передача была записана на плёнку, но минут через двадцать ведущий говорил примерно такие слова: «а сейчас диктор в студии скажет нам время», после чего возникала пауза, а диктор должен был включать микрофон и сообщать текущие час и минуту. Но порой в силу самых разных причин – вышли из студии, продремали, проболтали – возникала пауза, а через десять секунд бодрый голос ведущего на плёнке, как бы продолжая сообщение диктора, говорил: «Спасибо». Было смешно.
Потом появилась литературная передача. И тоже дважды в сутки. А читали стихи и рассказы те дикторы, которые в это время работали на «Маяке», что, как вы понимаете, не всегда было на высоком уровне. Далеко не все имели актёрское образование, далеко не все, даже дикторы высшей категории, могли работать в разных жанрах. Но расписание составляла Анастасия Ильинична Головина, сама в своё время работавшая в эфире. Она считала, что раз диктор давно работает в эфире, значит, всё может и должен читать.
Прошло годика два-три, может быть, и больше, и «Маяк» начал читать один диктор. Дальше в эфире стали появляться журналисты. Сначала спортивные комментаторы, затем международники. Далеко не все получали доступ к прямым эфирам, отбор был тщательным: речь, звучание и, безусловно, высочайший журналистский профессионализм.
Ирина Ложкина
Родился 28 мая 1931 года. Закончил Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова. По образованию юрист, по призванию журналист. Начинал на Радио – иновещание. Работал в газетах, ТАССе. В 1964 году был «призван» на «Маяк», с которым сотрудничал в разных формах три десятилетия с «хвостиком». Первые 4 года отвечал за «союзную» информацию. Затем (с перерывами на административную работу и программу «Время») снабжал «Маяк» информацией с Балкан (Югославия, Болгария, Греция, Турция).
Годы стирают из памяти отдельные события, факты, случаи. И всё-таки «сито воспоминаний» оставляет фрагменты, из которых можно сложить картину «Маяка-64».
Итак, август 1964 года. Впервые в радиоэфире должна появиться круглосуточная информационно-музыкальная программа. Кажется, всё просто. Каждые пять минут в начале и середине каждого часа – новости. Но вот проблема – где взять эти самые новости?
Главный источник, точнее источники, – это ТАСС и собственная корреспондентская сеть. Но она была малочисленная, довольно консервативная, нацеленная, главным образом, на подготовку информации для выпусков «Последних известий», которые шли по 1-й программе Всесоюзного радио. Причем информации «озвученной» – с голосом корреспондента, документальными или «фонотечными» шумами. И вот, когда мы, редакторы «Маяка», попытались суммировать информацию с «тассовской ленты» и продукцию собственных корреспондентов, стало ясно, что на 240 минут мы новостей не «наскребём».
Конечно, «голь на выдумки хитра». Мы попросили наших «тассовских коллег» за умеренную плату давать нам не только «ленту» и «плотные листы», но и «корзинный сброс», из которого мы пытались выбрать что-то похожее на информацию. Мы выписали все республиканские, областные и даже некоторые районные газеты. Их «обработка» кое-что давала. Но это «кое-что» так же мало походило на «свежие» новости, как осетрина, выловленная только что, на ту, которая пролежала несколько дней.
Конечно, можно было уповать на английскую мудрость: «отсутствие новостей – лучшая новость», но, увы, жизнь требовала более реального подхода. Прежде всего необходимо было «в разы» расширить информацию с мест. Следовательно, обзавестись широкой и квалифицированной корреспондентской сетью. Этот процесс пошел, хотя подбор корреспондентских кадров на местах (столицы союзных республик, крупные областные центры) оказался делом непростым. С первых дней жизни «Маяка» мы поняли, что новости в середине каждого часа надо чем-то заменять. Так на свет появились «радио-открытки» – короткие звуковые репортажи из разных точек страны. Пожалуй, лучшими «радио-открытками» были репортажи Аркадия Ревенко из Прибалтики. Эта серия стала образцом для подражания.
К концу вещательного дня редакция стала готовить своеобразную «звуковую панораму» Мы назвали её «Магнитофонная лента дня». Непревзойденным редактором этого выпуска был Макс Ефремович Гинденбург – мастер монтажа с помощью своего «тайного оружия» – маленьких ножниц и крохотного пузырька с клеем. «Магнитофонная лента дня» вбирала самые интересные фрагменты репортажей, которые звучали по «Маяку» днем.
Мы научились грамотно использовать повторы важной информации, предпосылать каждому выпуску «заголовки». Сегодня это кажется рутиной, но в те времена такие находки выручали «Маяк» и превращали его в настоящую информационную программу. Впрочем, хочется вспомнить об одной проблеме, которая очень мешала журналистам «Маяка». Это так называемая отработка. Каждый корреспондент или обозреватель должен был привлекать «внештатных» авторов. Их доля должна была составлять не менее 60 процентов от всех материалов, подготовленных журналистом. Более глупой системы трудно было представить, особенно в области информации. Разумеется, журналисты делали «липу» – собственную информацию подписывали чужими именами, указывая достоверные паспортные данные так называемых авторов. Всё это вносило определенную сумятицу в работу «Маяка».
Но программа жила и набирала обороты, преодолевая препоны, поставленные временем и несовершенством технической и административной базы. Одним словом, были «нелегки первые шаги».
Дмитрий Голованов
(в период работы на «Маяке» – Железнякова)
Родилась в Москве в 1938 году. Закончила филологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. В Главную редакцию «Последних известий» поступила в 1961 году, одновременно учась на 4-м курсе вечернего отделения МГУ. «Школу» информации прошла от секретаря-референта до зам. заведующего отдела. Готовила к эфиру выпуски «Маяка» и « Последних известий», авторские комментарии на темы дня, репортажи и оперативные материалы. За пропаганду научных достижений Академии наук СССР награждена Серебряной медалью ВДНХ. В период с 1984 по 1996 годы – редактор, старший редактор издательства «Наука», зав. редакцией Издательства стандартов. Выступает с авторскими материалами в научно-популярных изданиях. Член Союза журналистов Москвы.
Октябрь 1964 года. В ночь с 13-го на 14-е мне, редактору отдела выпуска Главной редакции информации («Последние известия» и «Маяк»), предстояло обычное дежурство. На смену я пришла на час раньше: надо внимательно почитать подшивку новостей за день, чтобы, как говорится, быть в курсе. В редакции, как всегда в вечерние часы, непривычно тихо. Не хлопают ежеминутно двери отделов. Не стучат как пулеметчицы машинистки-асы. Лениво отбивает информацию телетайп. Дежурный выпускающий редактор спокойно кладёт на стол ведущего поступающую с мест от корреспондентов информацию. В мягких домашних тапочках (готовность №1) наш курьер тетя Шура – ей предстоит всю ночь носить выпуски «Маяка» и «Последних известий» в эфирную студию, расположенную этажом ниже. Свое законное место на большом подоконнике заняли мой термос с кофе и бутерброды: ведь смена длилась с 23-х до 8 часов утра. В огромном окне с видом на Кремль – яркие огни вечерней Москвы. Расположившись на мягком диване, который предназначался для редких минут отдыха, я начала листать подшивку, как вдруг меня вызвали к главному редактору. Именно «вдруг», потому что в такое время шефа не должно быть в редакции. В кабинете – двое крепких молодых мужчин одинаково штампованной внешности. Главный представляет меня и говорит, что я – ответственная за ночной эфир 1-й программы и «Маяка». Всё. Никаких ЦУ. «Иди, работай!» А время поджимает: надо делать выпуск «Маяка» на 23 часа 30 минут. Внимательно просматриваю поступившую на стол редактора почту. Где-то перевыполнили план по производству чугуна. Где-то начали намного раньше прошлогоднего сев озимых. В одном из ведущих театров Москвы – нашумевшая премьера. Новости из-за рубежа – их заранее готовили редакторы-международники. И, наконец, о спорте и о погоде. Безусловно, в самом начале любого информационного выпуска – официальная хроника ТАСС: кого принял в Кремле 1-й секретарь ЦК КПСС товарищ Хрущев, какие состоялись переговоры. Цитата из материалов очередного Пленума ЦК, разъясняющая народу цели и задачи на ближайшую пятилетку. Собрав всю необходимую информацию, иду диктовать выпуск дежурной машинистке. Выпуск готов, и тетя Шура бесшумно несет его в студию. Сажусь на свое рабочее место. Двое молодцов, с которыми меня «познакомил» в начале смены главный, сидят на диване. Через 15 минут – снова эфир.
Где-то в районе часа ночи, проходя мимо приемной Председателя Комитета, вижу, что на стене справа от двери, где обычно висела табличка с фамилией Харламова Михаила Аверкиевича, пустое место. Ну, думаю, хозяйственники решили подновить ее, воспользовавшись командировкой Председателя. Возвращаюсь на место – «мальчики» по-прежнему напряженно сидят на диване и внимательно смотрят в мою сторону. Приступаю к очередному выпуску. Но телефонный звонок прерывает мою работу: незнакомый мужской голос просит меня незамедлительно с готовым выпуском «Маяка» зайти в приемную Председателя. Как? Ведь он за границей! Начинаю немного волноваться. Что происходит? Телетайп молчит. Информация с мест самая мирная. Никаких сообщений и заявлений ТАСС. Сон, уже потихоньку подкрадывающийся, но спугнутый чашечкой домашнего крепкого кофе, как рукой сняло. Расстояние до приемной – в минуте ходьбы. Чувствую, что ноги деревенеют. Впервые за годы работы вхожу в полуосвещенную приемную. Чуть левее – кабинет. Мне кажется в нем холодно и неуютно. Но мне навстречу из-за стола спешит, улыбаясь, среднего роста, худощавый мужчина с лицом, как мне показалось в первую минуту, похожим на писателя Николая Островского. «Здравствуйте! Я – Николай Николаевич Месяцев. А вы, как я понимаю, выпускающий редактор Главной редакции информации. Садитесь. Покажите мне выпуск «Маяка», который подготовлен для эфира». Берет выпуск и с первой же страницы что-то решительно вычеркивает, именно вычеркивает, а не правит. С моего места мне не видно, что именно. Через пару минут он возвращает мне материалы и говорит: «С этого часа каждый информационный выпуск, прежде чем отнести его в студию, приносите мне на визу. Да, и внимательно посмотрите мою правку. Можете идти работать».
Никакого диалога. Да и монолога тоже. Никаких объяснений и указаний. По-военному сдержанно и в то же время довольно доброжелательно. Выйдя из кабинета, я тут же открываю выпуск и вижу: на первой странице официальной хроники вычеркнуты имя и должность 1-го секретаря ЦК КПСС товарища Хрущева. Вместо этого просто: «Сегодня в Кремле состоялась встреча с...»
Идти за тетей Шурой времени нет. Надо самой срочно отнести материал в студию. До эфира чуть меньше 10 минут. Привычным маршрутом спускаюсь на 3-й этаж и направляюсь в студию. Но дорогу мне преграждают незнакомые молодые люди «в штатском» и просят предъявить пропуск. Какой ещё пропуск? У меня «горит» эфир! Выручает дежурный диктор, который берет у меня выпуск и тут же идет в студию.
Справедливости ради надо сказать: у меня, как и у всех выпускающих редакторов, пропуск был. На его развороте стоял скромный ромбик, который и давал мне право в экстремальных и чрезвычайных обстоятельствах входить в студию даже во время чтения новостей, правда, предварительно сняв обувь, чтобы не нарушить идеальной студийной тишины, и положить текст перед диктором. Но пропуск был наверху.
Бегу к себе в отдел делать следующий выпуск. Но уже без фамилии 1-го секретаря ЦК КПСС, без ссылок на его имя в материалах Пленума. Остальное всё, как было. Мысли работают в режиме «молния». Где я раньше могла видеть Николая Николаевича? И фамилия его «на слуху». Однако размышлять некогда! И все-таки: почему он вычеркнул фамилию самого Хрущева?
Выпуск готов. Спешу в приемную. Краем глаза отмечаю, что таблички с фамилией Харламова по-прежнему нет. А Николай Николаевич уже освоился, пиджак снял, читает и без единой правки возвращает. Молча. Я опять бегу к дикторам и, уже наученная горьким опытом, вручаю им текст, не пересекая условной границы. И так, по отработанной схеме (рабочий стол – машбюро-приемная – студия) я делаю эфир каждые полчаса и на три часа ночи (время московское) выпуск для жителей Дальнего Востока на 1-ю программу. Наконец, Николай Николаевич, в очередной раз завизировав «Маяк», сказал: «Всё правильно! В следующий раз принесете мне на визу утренний 8-часовой на 1-ю программу».
Насколько я помню, никаких официальных сообщений ТАСС в эту ночь не давал. За окном осторожно светлело, а над Кремлем, как всегда, ярко горели рубиновые звезды. Без единой правки завизирован и сдан последний в мою смену 8-часовой эфир. Смена заканчивалась. Недопитый кофе вместе с подсохшими бутербродами спрятан в сумку. Дослушав с эфира выпуск, пошла домой спать. Выйдя на свежий воздух, увидела на стоянке служебных автомобилей несколько черных «Волг» с иногородними номерами. Кого они привезли так рано? Но усталость брала свое, сильно хотелось спать...
Часов в 12 дня меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Главный срочно велел приезжать в редакцию. Боже, что случилось?! Ошибка в эфире? Беру такси и еду на Пятницкую. «Сейчас мы пойдем к Председателю Комитета Николаю Николаевичу Месяцеву. Ты с ним уже знакома, вы вместе работали этой ночью», – говорит шеф.
Николай Николаевич, так и не уходивший с работы, пожимает мне руку и благодарит «за профессиональность, смекалку и ...умение не задавать лишних вопросов».
Я выхожу из приемной и вспоминаю, что Месяцев – это теперь уже бывший 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ. Быстро возвращаюсь в редакцию, открываю подшивку новостей и читаю сообщение ТАСС: 14 октября внеочередной Пленум ЦК КПСС освободил от обязанностей 1-го секретаря ЦК КПСС и члена Президиума ЦК КПСС товарища Хрущева Н.С. за проявление субъективизма и волюнтаризма.
Валентина Хмельницкая
После окончания МГУ имени М.В. Ломоносова в 1955 году получил направление на Камчатку. Работал корреспондентом, редактором, главным редактором Камчатского областного комитета радиовещания. С 1964 года – собственный корреспондент Гостелерадио СССР в Марийской АССР, Калининградской области. Позже – собкор ВГТРК, РГТРК «Останкино», заведующий корпунктом ЗАО «Общественное Российское Телевидение» Балтийского бюро ОРТ по Калининградской области, Литовской, Латвийской и Польской республикам (года Вильнюс) по контракту. Стоял у истоков создания радиостанции «Маяк», с которой активно сотрудничал все эти 40 лет. Остается в строю и сегодня, работая по контракту в должности заведующего корпунктом «Маяка» в Западном регионе (город Калининград).
Анекдоты из-за «железного занавеса»
Это были замечательные годы, когда мы пели бардовские песни, восхищались первыми полетами в космос, не страшась, спорили на кухнях на политические темы, когда развенчавший культ личности Сталина Никита Хрущёв запустил локомотив под названием «оттепель». Правда, локомотив этот, теряя скорость, приближался к тупику по имени «застой».
«Маяк» был порождением того времени, времени хрущёвской «оттепели», когда официозные «Последние известия», которые читались торжественными дикторскими голосами, вдруг стали казаться каким-то анахронизмом.
Я – молодой выпускник МГУ, работал тогда собственным корреспондентом Всесоюзного радио в далеком Петропавловске-Камчатском, и мне особенно памятны первые шаги «Маяка», потому что он моментально стал самой любимой, самой популярной программой северян и дальневосточников.
Редакция в Москве работала тем временем с колоссальными перегрузками, потому что, как это у нас обычно бывает, «Маяк» сначала запустили, а уж потом подумали о штатном расписании. Пока с трудом «пробивали» через ЦК и Совмин ставки, небольшой коллектив редакции, который раньше делал лишь несколько выпусков «Последних известий», вынужден был сутками дежурить на выпусках «Маяка». Отдыхали лишь короткие часы. Начали вызывать на помощь нас – собкоров с мест. Ребята по очереди приезжали на две недели, жили в гостиницах, работали вместе с московскими коллегами и уезжали.
Хорошо помню первую командировку по заданию «Маяка». Близился 1965 год. Готовилась для эфира первая новогодняя программа. Мне, как самому «восточному» корреспонденту страны, поручили сделать репортаж с так называемой линии смены календарных дат, откуда, собственно, и начинается Новый год на планете. Это – сто восьмидесятый меридиан, который пересекает Берингов пролив и проходит по середине маленького острова Ротманово.
Пустынный остров, по одну его сторону наша погранзастава, по другую – американская. Вот туда-то мне и предстояло добраться в один из последних декабрьских дней.
Из Петропавловска-Камчатского до Магадана летел самолетом Ил-14. Узнав, что я корреспондент «Маяка», пилоты пригласили меня в свою кабину, где, надев наушники, я услышал знакомые позывные.
– Летим по «Маяку», – сказал командир корабля. С тех пор как ваша радиостанция появилась в эфире, постоянно слушаем ее. Отличная музыка и каждые полчаса – свежие новости, круглые сутки – держат внимание. Для тех, кто работает здесь, на крайнем Востоке, это еще и голос родины, голос Москвы. Кроме того, это великолепный звуковой пеленгатор для нас – пилотов...
Узнав, что я собираюсь сделать репортаж с погранзаставы, пограничное начальство предоставило специальный вертолет, который «бросил» меня сначала в бухту Провидения, потом в Уэлен. Ну а затем, в «световой день», который длился в этих широтах всего 45 минут, мы успели долететь и до самого закованного в лед и снег острова.
Взвихрив белую пыль, вертолет сел на площадку возле погранвышки и локационной антенны. По вырубленному в снегу лазу попадаю в неожиданно комфортный салон – красный уголок. На празднично накрытом столе – шампанское и редкие по тем временам фрукты – апельсины, бананы, виноград.
Командир заставы прекрасно владеет английским языком, как, впрочем, и другие пограничники. Контактировать им приходится лишь с такими же пограничниками-американцами – их застава в десяти километрах, на другом берегу острова.
Ребята истосковались по новостям, жадно расспрашивают о том, что нового в столице. Постепенно разговор сводится к анекдотам, и меня просят рассказать свежие, московские. Неожиданно заработала рация, и радист заговорил с кем-то по-английски.
– Американцы спрашивают, кто прилетел, – доложил он командиру.
– Скажи, что прилетел корреспондент радиостанции «Маяк».
– Спрашивают, когда улетит?
– Ответь, что сделает новогодний репортаж и утром улетит.
– Говорят, какая досада, а то завтра мы пришли бы к вам на лыжах.
Так давно не видели нового человека. Спрашивают, что мы сейчас делаем?
– Скажи, слушаем анекдоты.
– Американцы просят меня ретранслировать эти анекдоты им, – растерялся радист.
Командир разрешил, несмотря на то, что в те времена это было чревато последствиями.
И в эфире над холодными льдами Берингова пролива зазвучали прерываемые взрывами смеха наши анекдоты на английском. А в 24 часа местного времени, когда в Москве было 14, я начал репортаж: «Я нахожусь там, где начинается новый день планеты». Потом говорил командир, пели сочиненную здесь же песню ребята. А те, кто был в это время свободен, слушали этот репортаж из «Спидолы» в соседней комнате.
Вот так, в эфире «Маяка», я встретил тот далекий, тот незабываемый Новый год.
Станислав Чекалин
Калининград
В системе телевидения и радио работает с 1961 года. Был редактором, корреспондентом, обозревателем. Занимал различные административные должности. Был главным редактором «Маяка» с 1983 года по 1986 год, главным редактором Главной редакции международной жизни Центрального телевидения. Работал зам. заведующего Бюро АПН в Индонезии, корреспондентом телевидения и радио в Индии, Великобритании, Швеции, Финляндии. В настоящее время политический обозреватель радиостанции «Голос России». Заслуженный работник культуры.
Редакция «Маяка» в годы моей работы в ней имела довольно четкую структуру передач. По первой программе Всесоюзного радио в строго определенное время шли краткие информационные выпуски, продолжительность которых к вечеру увеличивалась. Новости, начинавшиеся, к примеру, в 19 часов, шли 45 минут, в 22 часа – 30 минут. Кроме того, в случае необходимости готовились специальные передачи, связанные с тем или иным конкретным событием, а также передавались прямые трансляции, посвященные различным торжественным или траурным мероприятиям, коих в ту пору было много. Я имею в виду как партийные съезды, предвыборные кампании в Верховный Совет СССР, так и похоронные церемонии по случаю длинной череды кончин высокопоставленных партийных и государственных деятелей. По второй же программе Всесоюзного радио в начале каждого получаса давались 5-минутные новости, а затем звучала музыка.
Почему я так подробно об этом говорю? Столь простая и постоянная схема вещания позволяла слушателям довольно легко ориентироваться в эфире, без труда находить для себя что-то интересное или важное. Сейчас, думается, сделать это значительно сложнее. К тому же «Маяк» потерял свое прежнее монопольное положение. Появилось множество других радиостанций, которые с разным успехом работают на ниве информации. А такие, как «Эхо Москвы» или «Радио России», составляют серьезную конкуренцию «Маяку».
Но вернемся к дням минувшим. Надо сказать, что коллектив редакции «Маяка» складывался годами и потому профессионально был очень сильным. Достаточно в этой связи вспомнить Нину Скалову, Александра Жетвина, Сергея Железняка, Якова Смирнова, Киру Соколову, Николая Нейча. Петра Пелехова, Владимира Михайленко, Олега Омельничука, Вадима Смирягина, Людмилу Вдовиченко, Светлану Мелкумян, Ольгу Василенко, Людмилу Семину, Светлану Розен и многих других.
Да и международный отдел представлен был многими известными в свое время обозревателями и корреспондентами – Владимиром Цветовым, Александром Дружининым, Александром Жолквером, Николаем Агаянцем, Виктором Левиным, Борисом Андриановым, Станиславом Блаженковым, Кимом Герасимовым, Виталием Соболевым, Игорем Чариковым, Владимиром Пасько и другими весьма талантливыми людьми.
Объективности ради отмечу, что тогда, в отличие от нынешнего времени, зарубежным событиям уделялось большое внимание. В выпуски новостей часто включались короткие комментарии. А каждое воскресение шла часовая передача «Международные обозреватели за круглым столом». Ее участниками, помимо штатных сотрудников, были Валентин Фалин, Александр Бовин, Николай Шишлин, Геннадий Герасимов. Молодым людям эти имена вряд ли многое скажут. Но тогда это был цвет советской журналистики. И передачи на международные темы вызывали большой интерес слушателей. О чем свидетельствовало огромное число приходивших в редакцию писем.
Вспоминаются, разумеется, ежегодные трансляции с Красной площади во время первомайских и ноябрьских торжеств. Они, безусловно, помогали создавать праздничную атмосферу, приподнятое настроение людям. Готовились к таким передачам заранее. И весьма тщательно. Исходили из формулы: всякий удачный экспромт, как правило, должен быть хорошо подготовлен. Писался общий сценарий, делались предварительные записи отдельных выступлений. Но, конечно, были и прямые включения с трибун. Сами же трансляции велись из студий, находившихся в здании ГУМа. В ходе их порой возникали непредвиденные обстоятельства. Так, во время военного парада по случаю 40-летия Победы над фашисткой Германией плохо стало Ольге Высоцкой, старейшему и известнейшему диктору страны. Ей удалось закончить фразу, после чего она полностью отключилась. Позже врачи установили диагноз: тяжелый гипертонический криз. А слушатели ничего не заметили. Трансляция продолжалась, звучали песни, стихи...
Оглядываясь назад, понимаешь, что далеко не все стоит рисовать радужными красками. Много было рутинного, даже нелепого. Запомнились, например, выборы в Верховный Совет в начале 1985 года. Тогда советские вожди имели обыкновение выступать на митингах и собраниях трудящихся. Говорили обычно банальные вещи, но с подъемом, с пафосом. А нам предписывалось передавать фрагменты их выступлений. Причем установка была такая: секретарь ЦК КПСС должен был звучать не более 7 минут, кандидат в члены Политбюро – 8–9 минут, член Политбюро – до 10 минут. В.В. Гришину и М.С. Горбачеву где-то наверху было решено выделить по 15 минут. Именно они рассматривались тогда наиболее вероятными преемниками умиравшего К.У. Черненко. К сожалению, с выступлением Гришина вышла досадная накладка. Дело было в марте. Однако Виктор Васильевич оговорился, сказав, что весь советский народ, вдохновленный решениями исторического апрельского Пленума ЦК КПСС и речью на нем К.У. Черненко, еще теснее сплачивает свои ряды для выполнения грандиозных задач. Имел же он в виду февральский Пленум, только что состоявшийся до этого.
Ошибку заметили. По «вертушке» мне позвонил один из секретарей МГК КПСС и грозно потребовал наказать виновных. Я согласился, что с пропустившими в эфир эту ужасную ошибку действительно нужно разобраться. Но как быть с Виктором Васильевичем? Ведь оговорился-то он. Секретарь МГК бросил трубку. А через пять минут меня срочно вызвал заместитель Председателя Гостелерадио Ю.В. Орлов. «Зачем Вы с ними связываетесь? – укоризненно спросил он. – Теперь вот меры придется принимать. Старшему редактору, готовившему выступление, я уже объявил строгий выговор. Вашему заместителю – выговор. Вам же ставлю на вид». Кстати, это было первое и последнее взыскание за всю мою многолетнюю работу на радио.
Слова «под руководством партии и правительства» сейчас, конечно, звучат несколько странно. Но в те годы они наполнялись определенным содержанием. Раз в неделю приходилось бывать в Первом отделе, чтобы познакомиться с многочисленными «указиловками», поступавшими из аппарата ЦК КПСС. А в них предписывалось, например, уделять особое внимание вопросам сельского хозяйства или труду нефтяников. А то вдруг решалось, что основными должны стать проблемы семьи и подрастающего поколения. Принимая к исполнению все эти «мудрые» советы и требования, вскоре я забывал о них. Полагаю, что так поступали и другие.
И что удивительно! В аппарате ЦК работало немало знающих и толковых людей. Особенно, как мне казалось, выделялся сектор телевидения и радио. Запомнились талантливый В.И. Суханов, честный, принципиальный фронтовик И.М. Чупрынин, блестящий оратор Г.С. Оганов. Впрочем, то же можно сказать и о тогдашних руководителях Гостелерадио, а именно о председателе С.Г. Лапине, его заместителях Э.Н. Мамедове, Г.З. Юшкявичусе, В.И. Попове и некоторых других. Это были «государственные люди» в самом хорошем смысле. Потом, правда, все пошло по нисходящей. И кончилось Брагиным, запомнившимся лишь предложением построить высокий бетонный забор с колючей проволокой вокруг «Останкино» после октябрьских событий 1993 года.
Завершая свои заметки, хочу сказать, что не знаю, как воспринял бы сегодня информационные выпуски «Маяка» 80-х годов. Со временем происходит переоценка ценностей. Но думаю, что определенные достоинства у них все же были. Новости хорошо поставленными голосами, и что очень важно, грамотно читали дикторы. Убежден, что от их услуг напрасно поспешили отказаться. Ведь ныне голосовые данные и культура речи ряда ведущих передач, мягко говоря, приводят в изумление. Да и жанровое разнообразие было в новостных выпусках довольно большое – репортажи, интервью, комментарии, заметки. Впрочем, это мнение пожилого и, возможно, не очень объективного человека.
Эдуард Сорокин
Родился в Москве в 1931 году. Окончил филологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. С 1954 по 1959 год работал в Свердловском РК ВЛКСМ. В 1959 году пришел на Всесоюзное радио. С того времени творческая деятельность прочно связана с телевидением и радио. 1962 год – зам. главного «Последних известий». Затем участие в создании и работа на «Маяке». С 1968 года – зав. корпунктом Всесоюзного радио в Чехословакии, Иновещание (зам. главного редактора на Западную Европу, зав. корпунктом в Польше (с 1981 по 1985 год и с 1988 по 1993 год), комментатор программы «Время». С 1993 по 1997 год зам. главного редактора Главной редакции межрегионального вещания ВГТРК.
Не все маяки светят постоянно... Часть 1.
...Не все. Некоторые мигают. Освещают пространство и через несколько секунд снова погружают его в темноту. Таким был и мой «Маяк».
Всё начиналось с редакции «Последних известий» радио, куда я пришёл в 1962 году. Все репортёры «Последних известий» размещались в одной большой комнате на Пятницкой, где стояли столы со стульями и один диван. В паузах между заданиями мы усаживались на этом диване чуть не друг на друга и слушали увлекательные истории из жизни наших ветеранов. Особенно занимательными были рассказы Юрия Арди.
– А вы знаете, – начинал он, – как однажды я чуть было не попал под колёса автомобиля, в котором ехал председатель Четвертой Госдумы Родзянко?..
Или:
– А вот были у меня встречи с моими коллегами – имажинистами: Шершеневичем, Мариенгофом, Серёжей Есениным, в кабаках обычно...
Сейчас трудно сказать, где была правда, а где выдумки богатого фантазиями старого репортёра. Но было интересно.
Однажды Главный редактор (а им был Владимир Трегубов) зашёл в нашу большую комнату, а я в это время стоял на руках на столе.
– Вот так ты и пишешь, – сказал он неодобрительно. – Всё вверх ногами.
Но писал я, судя по всему, не так уж и плохо, поскольку мои материалы часто помещали на доску лучших, висевшую в коридоре. И я довольно быстро карабкался по служебной лесенке: сначала корреспондент, потом обозреватель, а затем и комментатор. А вот, кто писал «вверх ногами», так это Люся Петрушевская.
– Люся, что так на самом деле было? – строго спрашивала её завотделом, читая заметку Петрушевской о каком-нибудь серьёзном совещании.
– Ну, не совсем так, – пищала в ответ Люся своим тонким голоском. Но могло бы быть так. Просто организаторы совещания – все дураки. Скука была смертная...
Так не в соответствии с законами, а скорее вопреки законам «Последних известий» формировался талант Людмилы Петрушевской, выросшей из корреспондента хроники в одну из лучших писательниц и драматургов сегодняшней России.
Вскоре случилось так, что наш секретарь партбюро, отличный товарищ и самоотверженный журналист Степан Хоменко, попал в больницу. Врачи констатировали рак. И я стал выполнять обязанности секретаря парторганизации редакции.
Шёл 1964-й год. Появилась идея о создании новой радиопрограммы, которая позднее стала «Маяком». Создавалась она на базе редакции «Последних известий». И наша редакция должна была обеспечивать информацией обе программы. Мы понимали, что необходима была совершенно новая концепция подготовки и подачи информации. Нужно было избавиться от торжественно-безапелляционного дикторского тона, приблизиться к слушателю, изменить стиль редактирования, добывать информацию не только из ТАССа и от своих собкоров, но и из интересных книг и журналов. А зарубежную информацию брать из установленных в редакции телетайпов: «Рейтера», «ЮПИ», «ЭЙПИ» и других, переводя её на русский язык и грамотно обрабатывая. Немалую трудность составляло новое штатное расписание. Ведь программа замышлялась с самого начала как круглосуточная. А кто будет подписывать эфирные папки, коль правом подписи обладал только главный редактор и его замы? Да и цензоры по ночам не работали. А без этих подписей тогда «ни-ни!»
В группу, которой поручили все проблемы решить и изложить на бумаге, вошли нынешний академик, а в ту пору комментатор В. Журкин, нынешний профессор РУДН, а в ту пору комментатор Г. Зубков, заместитель главного редактора Л. Гюне и я как секретарь партбюро редакции. Без лишней скромности замечу, что после каждого заседания группы всю черновую работу приходилось выполнять мне: писать справки, проекты концепций, штатного расписания и так далее, вплоть до их редактирования и «секретного» печатания. Несколько раз нас всех вызывали в ЦК КПСС, где главными критиками выступали А.Н. Яковлев и бывший тогда аспирантом Академии общественных наук при ЦК КПСС Ю.А. Летунов.
Каждый раз нас критиковали и заворачивали наши проекты на переделку. И опять всё начиналось сначала. Конечно, мы привлекали к своей работе и других авторитетных журналистов, например, B.C. Зорина. Но «профессор», как его называли с иронией (хотя вскоре B.C. действительно стал профессором и, если бы не его строптивый характер, быть ему сегодня академиком), не очень любил заниматься бюрократическими бумагами. Он, как главный американист в нашем Комитете, выступал часто со своими комментариями, писал книги. Меня всегда восхищали его эрудиция и смелость в творчестве и в жизни. Однажды его вызвал «на ковёр» Председатель комитета Н.Н. Месяцев. «Вы где и кем работаете?» – распалялся Н.Н. «Я работаю Зориным!» – с достоинством ответил B.C. Конфликт был исчерпан.
Но так или иначе, а в августе 1964-го «Маяк» заработал. Меня вызвал Главный редактор и предложил должность заместителя главного. Я сразу же отказался. Очень не хотелось расставаться с творчеством и садиться в административное кресло. Наше препирательство с Главным, а затем с зампредом Комитета А.А. Рапохиным продолжалось месяца два. Переговоры закончились в кабинете Председателя Месяцева. «Хватит с меня капризов, – сказал он, обращаясь к Трегубову. – Готовьте проект приказа, а я подпишу. А вы (это ко мне) завтра же приступайте к своим новым обязанностям».
Так закончилась моя относительно вольная жизнь.
Помню, как при одном обсуждении в ЦК КПСС я спросил А.Н. Яковлева: «Маяк» – новая программа. Она должна быть интереснее и увлекательнее для слушателей, чем «Последние известия». В таком случае хорошо бы выступать с критикой, с фельетонами, чего раньше не практиковалось. А.Н. ответил примерно так: «Что касается наших зарубежных противников и недоброжелателей, то, конечно, это делать надо. Что касается дел в стране, то тоже можно. Но критика должна быть обоснованной и конструктивной и не касаться государственной системы». Эти слова мне запомнились. Особенно удачными, на мой взгляд, были международные фельетоны В. Любовцева, В. Левина и других журналистов. Хуже было с критикой внутренних проблем. Во всех нас ещё сидел страх и от прошлых разгромных выступлений в центральной печати, в статьях без подписей, и от различного рода шумных собраний, время от времени, проходивших в разных кругах общественности, что инспирировали и партийные органы, и органы госбезопасности. Да и аресты по разным причинам, нам не сообщаемым, также случались.
...Шли годы. В 1967 году страна готовилась отметить 50-летие Октября. Друзья пригласили меня в Большой театр на генеральную репетицию нового спектакля, приуроченного к будущему празднику. Спектакль показался мне ниже всякой критики. Придя в редакцию, я пригласил к себе нашего обозревателя по вопросам культуры. «Мне представляется, – сказал я ему, – что для Большого спектакль просто непристойный».
Дело было сделано. Я подписал к эфиру критический комментарий, и он был с повторами несколько раз передан по «Маяку». На другой день весь Большой театр «стоял на ушах».
– Да, как они смеют?! На кого руку поднимают?! и так далее.
Тут же доложили всесильному министру культуры Е.А. Фурцевой. Она с возмущением позвонила Председателю комитета Месяцеву. Он ознакомился с материалом и, естественно, спросил, кто его инициировал и кто подписал к эфиру?
В тот же день меня вызвали к Председателю. За столом уже сидели: наш Главный редактор (им тогда был Ю. Летунов), управляющий кадрами В. Кириллин, секретарь головного парткома Комитета В. Карижский.
Месяцев бушевал, стучал кулаком об стол, ругался матом, называл меня незрелым журналистом и велел написать объяснительную записку на имя Фурцевой. Я, как мог, защищался, но Председатель прерывал меня, не переставая кричать.
Выйдя из кабинета после выволочки, я спросил Кириллина: «Ну что? Писать по собственному желанию или...»
– Подожди, – ответил наш главный кадровик. – Может всё и обойдётся. Действительно, всё обошлось, и я продолжал работать.
Юрий Ульянов
(Продолжение в Главе 4-й этой книги)