РЕДАКТОР В АЛЬМАНАХЕ, ЖУРНАЛЕ И КНИГЕ НАЧАЛА XIX ВЕКА

 

Конкретные исторические условия, сложившиеся в России в 1-й четверти XIX в., не могли не повлиять на процесс создания новых типов книг и предопределили во многом особенности таких изданий, как альманахи, ставшие в то время, по словам Пушкина, «представителями нашей словесности».

Слово «альманах» происходит от арабского «альманах» – календарь. В средние века альманахи служили справочниками энциклопедического характера. Постепенно характер и назначение их изменялись, справочный материал вытеснялся литературным, но универсальный характер альманахов сохранился. Происхождение русских альманахов связывают обычно с именем Н.М. Карамзина, который издал в 1794–1795 гг. две книжки альманаха «Аглая», а в 1796–1799 гг. три книги альманаха «Аониды». В «Аглае» были собраны в основном произведения самого Карамзина, «Аониды» состояли из произведений разных авторов. Сборники типа альманахов существовали в России и до «Аглаи» и «Аонид». Самым близким их предшественником был сборник «Распускающийся цветок» (1784 г.), в котором были собраны литературные опыты питомцев Благородного пансиона при Московском университете; одним из самых отдаленных можно назвать изданную при Петре I книгу «Апофегмата. Кратких, витиеватых и нравоучительных речей книги три». Но именно благодаря Карамзину была найдена эта форма для издания современной издателю поэзии.

В России в конце XVIII – начале XIX в. альманах, внешне безобидное издание, стал единственной возможностью познакомить читателей с новыми литературными произведениями малых форм. На издание альманахов не требовалось, как на периодические издания, цензурного разрешения. «Это были как бы отдельные номера журналов, издававшиеся не периодически, а от случая к случаю», – определяет их характер H.H. Смирнов-Сокольский[1]. Признаком, сохраненным ими от прежних альманахов, был их выход один раз в год. Для большей части альманахов это был вообще выход единственный, лишь немногие, наиболее значительные, насчитывали по нескольку выпусков. В отличие от журналов в них не могли печататься частями произведения большого объема.

До 1823 г. альманахи выходили как простое подражание карамзинским. Среди них выделялись своим содержанием «Свиток муз» и «Талия».

 

 

Рис. 32. Титульный лист альманаха «Полярная звезда», издававшегося К.Ф. Рылеевым и А.А. Бестужевым

 

В 1823 г. альманах «Полярная звезда» начал так называемый «альманашный период» нашей литературы. Это был лучший альманах пушкинской поры. Было издано три его выпуска – в 1823, 1824 и 1825 гг. Издавался он К. Рылеевым и А. Бестужевым. Альманах пользовался огромным успехом. Здесь печатались все лучшие литераторы 20-х годов прошлого века – Пушкин, Баратынский, Вяземский, Гнедич, Дельвиг, Крылов, Дмитриев, Плетнев, Жуковский. Но главным делом «Полярной звезды» была пропаганда идеологии декабризма. «Влияние декабристов на общественное мнение было значительно, – писал А.И. Герцен. – Они господствовали над частью аристократии, а посредством находившейся в их руках литературы – над всем молодым поколением».

Рылеев возглавлял в альманахе отдел поэзии, Бестужев выполнял многочисленные издательские и редакторские обязанности: отбирал материал, составлял книги альманаха, держал корректуру, вел переговоры с цензурой. Кроме того, он был автором критических обзоров «Взгляд на русскую словесность», которые, как писал Белинский, «были действительно необыкновенным явлением... Марлинский заговорил о литературе языком светского человека, умного, образованного и талантливого, заговорил языком новым, небывалым, острым, блестящим»[2]. В «Полярной звезде» печатались также прозаические произведения Бестужева и стихотворения Рылеева.

Главной особенностью содержания лучших русских альманахов как своеобразного типа издания была их непосредственная связь с развитием русской общественной мысли и событиями общественного движения.

Как тип издания альманахи имели традиционную внешнюю форму. Это были книжечки малого «карманного» формата, обычно в 12-ю долю листа, украшенные гравированными рамками и виньетками. Было принято давать альманахам причудливые условно-поэтические названия: «Утренняя заря», «Свиток муз», «Цветы граций», «Ореады», «Минерва или Дамская карманная книжка на 1811 год в пользу, удовольствие и забаву», «Мнемозина» (собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемое Одоевским и Кюхельбекером), «Календарь муз на 1826 год», «Северные цветы на 1826 год, собранные бароном Дельвигом», «Букет благовонных цветов или Новейшее собрание романсов и песен», «Жасмин и роза. Подарок для туалета на 1830 год любительницам и любителям или Новейшее собрание романсов и песен». Обязательной частью альманахов были издательские предисловия, эпиграфы, примечания. В предисловии было принято благодарить авторов, приславших издателю свои сочинения, объяснять принцип, которым руководствовался издатель, комплектуя альманах. Укоренился обычай не подписывать произведений в альманахах или ставить загадочные инициалы. Если альманах был иллюстрированным, рисунки, как правило, не были связаны по содержанию с текстом. Они вместе с приложенными к ним объяснениями составляли самостоятельный раздел альманаха. Например, к альманаху «Невский листок на 1826 год» (издатель Егор Аладьин) приложены две гравюры: «Вольный стрелок» и «Часовня Вильгельма Телля», которые сопровождает «Изъяснение картинок».

Подбирая произведения для альманахов, издатели обычно руководствовались истиной, считавшейся общепринятой: «более всего приятно разнообразие». Произведения внутри альманаха располагались так, чтобы подчеркнуть этот принцип, т.е. самым неожиданным образом, но в «содержании» их перечисляли, уже группируя по жанрам. Иногда внутри этих жанровых групп в «содержании» произведения располагались по алфавиту, как это сделано, например, в «Сборнике отечественных муз на 1827 г.».

«Альманашный период» в русской словесности продолжался около десяти лет. Высшей своей точки количество альманахов достигло в 1830–1831 гг., когда их насчитывалось тридцать. После появления первого русского толстого журнала «Библиотека для чтения» (1834 г.), выходившего ежемесячно и очень аккуратно, который поглощал значительную часть новых литературных произведений, издатели альманахов начали испытывать серьезные затруднения. В 1836 г. Гоголь выступил в пушкинском «Современнике» по поводу альманаха В. Крыловского «Мое новоселье»: «Это альманах! Какое странное чувство находит, когда глядим на него: кажется, как будто на крыше опустелого дома, где когда-то было весело и шумно, видим пред собою тощего мяукающего кота»[3]. В 40-е годы увлечение альманахами окончательно прошло. В рецензии на «Одесский альманах» Белинский писал: «Что ни новый день, то все труднее составить хороший альманах!»[4] Место альманахов заняли литературные сборники и толстые журналы.

Мода на альманахи, не всегда достаточно высокий уровень этих изданий, стабилизация типа издания – все это создало возможность для пародирования их формы. В 1824 г. в свет вышел альманах «Майский цветок – весенний подарок для любительниц и любителей отечественной поэзии». Его издал М.А. Бестужев-Рюмин, способный издатель и бойкий журналист, имевший прозвище Бестужев-Рюмкин и выведенный Пушкиным в сценах «Альманашник» под фамилией Бесстыдина. Уже в предисловии к «Майскому цветку» содержались оскорбительные для Пушкина намеки.

Альманах открывался отрывком из «Деревни», публикация которого явилась для Пушкина полной неожиданностью. Затем шло стихотворение самого Бестужева-Рюмина:

 

И так увижу вновь я кров священный твой,

Гостеприимная отеческая хата!

Невольный труженик с свободною душой,

Я возвращусь под сень домашнего пената!

 

Такое соседство было уже оскорбительно для Пушкина.

Так же воспользовался Бестужев-Рюмин именем Пушкина и его стихотворениями, ходившими в списках, и в «Сириусе» (1826 г.) и в «Северной звезде» (1829 г.). В предисловии к «Северной звезде» он издевательски благодарит Пушкина за присылку стихотворений, которые тот никогда ему не присылал, и печатает оскорбительную «критику» на них. Пушкин хотел выступить в печати с протестом, но не сделал этого, опасаясь признать таким образом за собой авторство напечатанных Бестужевым стихотворений, которые для печати не предназначались.

Драматические сцены «Альманашник», оставшиеся ненапечатанными при жизни Пушкина, точно запечатлели нравы издателей модных альманахов, их отношение к авторам и авторскому труду. Как издается альманах? «Выпроси у наших литераторов по нескольку пьес, кой-что перепечатай сам. Выдумай заглавие, закажи в долг виньетку да и тисни с богом». Бесстыдин рассуждает просто: «С моей стороны даю 34 стихотворения; под пятью подпишу А.П., под пятью другими Е.Б., под пятью еще К.П.В. Остальные пущу без подписи; в предисловии буду благодарить господ поэтов, приславших нам свои стихотворения. Прозы у нас вдоволь: лихое Обозрение словесности, где славно обруганы наши знаменитые писатели, наши аристократы...»[5]. Современники без труда расшифровывали инициалы: Александр Пушкин, Евгений Баратынский, князь Петр Вяземский.

В 30-х годах элементы пародии включались иногда в предисловия к альманахам. Вышли в свет и два полностью пародийных альманаха «Чертополох» и «Литературный репейник». «Литературный репейник» высмеивает сентиментальную манеру модных авторов и традиционные для альманахов жанры. Он состоит из двух разделов: изящной прозы и поэзии. Проза представлена «Картинкой природы», «Письмом из Африки» и отрывком найденного на дороге письма, поэзия – «Русской песней» и двумя стихотворениями: «Жалобой» и «Романсом». В «Отрывке письма, найденного на дороге» дается пародийный обзор вышедших книг, среди которых и «Туалетная химия или Химический альманах на 1831 год». «Литературный репейник» пародиен весь, вплоть до эпиграфов и примечаний, написанных от имени наборщика: «Побранил бы я вас, господин Издатель, за это выражение, если б только у одних вас оное встретил» и далее: «Поверьте честному слову: право не хорошо; не смотрите на других». Книгу заканчивает подстрочное примечание к словам: «Конец не конец, а продолжения не будет», подписанное на этот раз корректором: «И не нужно».

В альманахе редакторские обязанности выполнял его издатель. Характер их определялся его общественными взглядами, формой этого издания и сложившейся литературной традицией. Так, Карамзин в предисловии к «Аонидам» заявил: «Я не позволил себе переменить ни одного слова в сообщенных мне письмах». Это отношение к авторскому тексту было закреплено в дальнейшем. Издатель не ставил своей задачей обработку слога, он искал материал для альманаха, располагал его, придумывал заглавия, писал предисловие, составлял примечания, держал корректуру, подбирал иллюстрации, добивался единства оформления и содержания. В 1825 г. тучи на виньетке «Полярной звезды» появились не без ведома издателей. Очень важным нововведением в практику издательской работы была выплата литературного гонорара. Впервые гонорар за литературные произведения стали выплачивать издатели «Полярной звезды».

Обязанности редакторов журналов в то время немногим отличались от обязанностей издателей альманахов.

В 1802 г. начал выходить в свет журнал «Вестник Европы». Первым редактором его был Н.М. Карамзин, которому издатель журнала И.В. Попов, владелец университетской книжной лавки и типографии, платил за это три тысячи рублей в год. Это был первый в России случай оплаты редакторского труда. Редакторство Карамзина было блестящим периодом в истории «Вестника Европы». Как отмечают современники, журнал отличался интересными статьями, изяществом их выбора и изяществом слога. Позднее, при Каченовском, Жуковском, Измайлове журнал потерял эти качества и постепенно превратился в литературно-художественный сборник, а к 20-м годам XIX в., по словам Белинского, стал «идеалом мертвенности, сухости, скуки и какой-то старческой заплесневелости»[6]. «До Карамзина, – писал Белинский, – у нас были периодические издания, но не было ни одного журнала: он первый дал нам его. Его «Московский журнал» и «Вестник Европы» были для своего времени явлением удивительным и огромным...»[7]. Впервые в истории русских журналов в «Вестнике Европы» была выделена в специальный отдел «Политика». Здесь широко освещалась жизнь других стран. Отдел велся для своего времени оперативно и разнообразно, хотя политическая программа «Вестника Европы» не отличалась последовательностью и была довольно умеренна, о чем свидетельствовали, в частности, примечания, которыми редактор снабжал материалы «Политики». Остальные материалы входили в отдел «Литература и смесь».

Литературной программой «Вестника Европы» была пропаганда сентиментализма. В нем печатались переводы иностранных писателей и русских авторов, близких Карамзину: Дмитриева, Нелединского-Мелецкого, В. Пушкина, Жуковского. Привлек к сотрудничеству Карамзин Державина и Хераскова. Он сам составлял план издания и выполнял его.

Как свидетельствует Дмитриев, сотрудников по редакции у Карамзина не было. «Карамзин трудился над изданием «Вестника» один, совершенно один. Он печатал стихи и статьи, присылаемые посторонними; но не только не было у него по-нынешнему сотрудников, даже и постоянных участников». Дмитриев объясняет это причинами, вполне, с его точки зрения, объективными: «Кого нашел бы Карамзин в сотрудники, если б и искал? Кто тогда, в 1802 и 1803 году смог бы писать по-карамзински? – Это была бы такая пестрота в журнале, которая тогда бросалась бы в глаза: это было такое время, когда русский журнал не был еще фабрикой»[8]. «Фабрикой», «отраслью промышленности» журналы стали с 30-х годов XIX в., когда начала выходить «Библиотека для чтения».

Литераторы, не разделявшие позицию Карамзина, – «недоученные старцы и юноши», как их презрительно называет Дмитриев, «отделились с своими произведениями под защиту компилятурных журналов... Тут уж не было не только вкусу, но даже и некоторых правил риторических, ... тут писали и печатали, кто что вздумал, кто как умел, в это время образовались поэты Коптеевы, сочинители «экс-лиз» и «Лизеток»[9]. Такие журналы обычно были недолговечными, большинство из них существовало один-два года, выписывали их в основном провинциальные помещики. Журналы не имели постоянного и достаточно широкого круга читателей и были для издателей убыточными. Лишь при тираже 300–500 экземпляров журнал окупал себя, а доход мог давать при еще более значительном количестве подписчиков. Уместно сказать, что тираж «Вестника Европы» в первый же год достиг 1200 экземпляров.

В 1812 г., через десять лет после выхода в свет «Вестника Европы», Александр I отпустил тысячу рублей для издания нового еженедельного журнала «Сын Отечества». Как и «Вестник Европы», этот журнал существовал много лет. В подзаголовке «Сына Отечества» стояло: «Исторический и политический журнал», целью его было возбудить в читателе патриотический подъем. Редактором-издателем журнала был Н.И. Греч – бывший учитель петербургской гимназии и секретарь цензурного комитета.

В первый период своего существования, в 1812–1813 гг., «Сын Отечества» был самым передовым журналом того времени. Гражданский пафос и политическое свободомыслие проявлялись в отборе произведений и разработке тем, в литературной форме материалов, в их языке.

Поэзия была представлена одой, гимном, исторической песней, патриотической басней. Вначале художественные произведения в особый отдел не выделялись, но с 1814 г. появился постоянный литературный отдел. В него входили не только художественные произведения, но и критико-библиографические материалы. В 1815 г. здесь впервые в русской периодической печати было опубликовано ежегодное обозрение литературы, жанр, прочно вошедший в русскую журналистику. Греч-редактор ввел в практику иллюстрации, подчиненные общей цели журнала, среди них преобладали политические карикатуры. Позже журнал превратился из общественно-политического в научно-литературный, явно реакционный по своему характеру.

Современники свидетельствуют, что Греч «не выпускал из рук пера, переводил, сочинял, держал корректуру, бегал в цензуру, в газетную экспедицию, в типографию, бранил заочно Наполеона и его маршалов, отпускал на счет их острые слова и месяца через два имел уже что называется верный кусок хлеба»[10].

Состав издателей в первой половине XIX в. был крайне пестрым. Многие авторы издавали свои произведения сами, а потом сдавали их на комиссию в книжные лавки. Если доход был гарантирован, издания предпринимали владельцы типографий. Иногда, учитывая спрос, книгу издавали книгопродавцы. Издания на государственные средства предпринимала Академия наук, научные общества сами издавали свои труды.

Издатель книги, не относившейся к литературе художественной, был по старой традиции часто и редактором ее. Об этом свидетельствует, например, письмо одного из владельцев придворной типографии Кряжева автору книги «Указатель российских законов» Максимовичу, датированное январем 1805 г.: «Вы же сами знаете, что я кроме обязанности моей печатать получаемый от вас оригинал вам деятельно помогал и в приведении его в порядок, публикации все в газетах, письма по губерниям писал и переписывал я; после того всегда большую переписку вел с иногородними подписчиками; за пересылку писем, за публикации в газетах платили мы; корректуру, кроме корректора и вас, я тоже читал: с половину 3-й и всю 4-ю части я один корректора исправлял...»[11]. Выпуск «Указателя» стоил владельцам типографии больших издержек и трудов. Они вынуждены были просить займа у казны, но так и не закончили издания. Вышли лишь три части, четвертая выпущена не была.

Издание авторами своих сочинений было очень распространено, но уже в 30-х годах такие книги часто невыгодно отличались по своему качеству от книг, выпущенных издателями-профессионалами.

В 1835 г. «Московский наблюдатель» писал об авторском издании «Миргорода» Н. Гоголя: «Мы желали бы также, чтоб повествователь не был сам и издателем своих повестей и поручил бы другим заботиться об опрятности своих изданий. Иногда, читая его страницы, думаешь, что держишь корректуру и как-то невольно хочется ее выправить. А эта опрятность есть необходимая обязанность перед публикой: нельзя же нечесанным и в нечищенном фраке приехать в общество! К тому же иные смотрят только на задний двор в сочинении. Надо же таких беречься. Это не расчет, вредный самому же автору»[12]. Также с большим количеством опечаток была выпущена первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Гоголь исправил их в особом приложении, начатом ироническим предисловием: «Не прогневайтесь, господа, что в книжке этой больше ошибок, чем на голове моей седых волос. Что делать? Не доводилось никогда еще возиться с печатною грамотою»[13].

Редакторские обязанности при издании книг – произведений художественной литературы – были поделены между автором или переводчиком и корректором. Сводились они практически к соблюдению точности оригинала. Издатель был лицом, ответственным за книгу, но в самом процессе подготовки ее не участвовал.

Белинский в «Литературных мечтаниях», перечислив четыре периода нашей словесности: ломоносовский, карамзинский, пушкинский и прозаически-народный, пятым периодом называет смирдинский и считает началом его выход первой части альманаха «Новоселье», т.е. 1832 г.: «А.Ф. Смирдин является главою и распорядителем сего периода. Все от него и все к нему; он одобряет и ободряет юные и дряхлые таланты очаровательным звоном ходячей монеты; он дает направление и указывает путь этим гениям и полугениям, не дает им лениться, словом, производит в нашей литературе жизнь и деятельность»[14]. Наступил так называемый коммерческий период в развитии русской литературы.

 

 

Рис. 33. Титульный лист первой книги альманаха «Новоселье». Пушкин на обеде у Смирдина. Рис. А.П. Брюллова

 

В 1833 г. князь П.А. Вяземский пишет А.И. Тургеневу: «Смирдин дал ему (Погорельскому) девять тысяч руб. за «Монастырку» в двух маленьких частях. Конечно, это не парижская, не лондонская плата, но по нашей малочисленной и исключительно русской публике должно дивиться развитию книжной промышленности у нас. Давно ли Карамзин продавал все сочинения свои тысяч за десять с небольшим, Батюшков все свои – за две тысячи. А теперь Смирдин за второе издание их предлагает семь или восемь тысяч рублей. Стало, Русь начинает книжки читать, и грамота у нас на что-нибудь да годится. Можно головою прокормить брюхо: слава Те, Господи»[15].

Благодаря нововведениям Смирдина была, по сути дела, создана профессия писателя, укрепилось его положение в обществе. «Промышленный» размах книгоиздательского дела сказался на всех его процессах, изменения были разительны. По широте издательских предприятий современники сравнивали Смирдина с Новиковым. Он издавал сочинения Державина, Батюшкова, Жуковского, Карамзина, Крылова и других русских писателей так, как в типографском отношении их прежде никто и никогда не издавал, увеличил тиражи, снизил цены. Смирдину удалось осуществить в книжном деле то, в чем давно назрела необходимость. Но, будучи бесспорно незаурядным, талантливым человеком, он все же не мог редактировать своих изданий. Он был только издателем и никак не редактором. Было известно, что «писал он довольно неправильно, с большими орфографическими ошибками; во внутреннее содержание книг, предлагаемых ему для издания, никогда не входил, довольствуясь объяснениями авторов»[16]. Смирдин уже четко представлял необходимость иметь редакторов в его широком задуманном издательском предприятии. Выбор этих редакторов не всегда был удачным. И не только малая образованность Смирдина была тому причиной. «Окончи он все высшие учебные заведения, ему все равно было бы не пройти мимо Сенковских и Булгариных, которые не только «царили» в начале его издательской деятельности, но и были в силе раздавить каждого неугодного им издателя... Немного удалось бы напечатать Смирдину, сделайся он сразу открытым врагом Булгариных и Сенковских»[17]. С этим выводом Н.П. Смирнова-Сокольского, автора книги о Смирдине, трудно не согласиться.

Смирдин-издатель начал с романа Ф. Булгарина «Иван Иванович Выжигин». Это было в 1823 г. Роман благодаря своему острому сюжету, который разработан на материале русского быта, имел большой успех. Весь тираж – около четырех тысяч экземпляров – раскупили в три недели. Булгарину первому Смирдин выплатил большой литературный гонорар – две тысячи рублей ассигнациями.

Репутация у Булгарина была плохая. Дважды за свою жизнь он совершил государственную измену. Будучи в русской армии, перешел на сторону Наполеона, сражался против русских в корпусе маршала Удино, а в 1814 г. вернулся в русское подданство. Известны были и другие его неблаговидные поступки. Булгарин не скрывал своих связей с III отделением. В 1909 г. М.К. Лемке опубликовал исследование «Николаевские жандармы и литература 1826–1852 гг.» – архив III отделения. Огромное количество доносов, поступивших туда за этот период, написано Булгариным.

Булгарин, Греч, который был тогда уже далек от прогрессивных настроений, создавших добрую славу «Сыну Отечества» времен войны 1812–1814 гг., а с 1834 г. и О. Сенковский – редактор «Библиотеки для чтения», журнала, издававшегося Смирдиным, составили так называемый «журнальный триумвират» и сыграли роковую роль в судьбе Смирдина и его издательского предприятия.

Сохранился документ, датированный 1832 г., который проливает свет на отношения между издателями и редакторами в то время, и в частности, на отношения Смирдина, с одной стороны, Греча и Булгарина – с другой[18]. Это проект условий совместного издания «Северной пчелы» и «Сына Отечества» с «Северным архивом». Смирдин назван материально ответственным лицом и собственником этих изданий. Он их издатель и полный хозяин. Греч и Булгарин – непременные редакторы. Булгарин должен доставлять определенное число статей. Греч, не обязанный писать статьи оригинальные, выбирает и назначает статьи для перевода, исправляет слог, держит корректуру и наблюдает за исправным и безостановочным ходом журналов. На нем лежит ответственность перед правительством, он «заведует» отношениями с цензурой, с III отделением канцелярии его императорского величества и с министерствами иностранных дел и императорского двора. В других изданиях редакторы не имеют права участвовать.

Сотрудники редакции подразделялись на «непременных», которыми были Очкин и Юханцов, и «временных». Первые получали помесячное содержание и состояли в полном ведении и распоряжении Греча. Временные – привлекались только с согласия Смирдина, но в условиях оговорено, что в числе их должен находиться Александр Марлинский, сотрудничеством которого как автора литературных обозрений и популярного романиста редакторы очень дорожили. От временных сотрудников статьи поступали в редакцию через Смирдина. Однако в делах редакции Смирдин имел голос только «совещательный», он не мог браковать статей, подписанных редакторами.

Вмешательство журнального триумвирата в издательские дела Смирдина вызывало резкий протест русских литераторов. Дмитриев в своих записках «Мелочи из запаса моей памяти» пишет: «Худшее издание сочинений Богдановича – это, бессомненно, смирдинское 1848 года, который перепортил текст во всех наших авторах. У Ломоносова, Карамзина, Капниста, Лермонтова, словом у всех, где не достает стихов, где они переломаны, где переставлены с места на место, даже у Карамзина один стих из 37 куплета попал вперед, в 12. Там вышло 7 стихов, а тут 9. Такие издания – стыд наших типографий»[19].

Белинский, высоко оценивая замысел Смирдина сделать доступной широкому читателю «Историю государства Российского» Карамзина, которая в его издании стоила всего 30 рублей ассигнациями, вместо прежних полутораста, одобряя ее полиграфическое оформление – 12 небольших книг в 12-ю долю листа, напечатанных не слишком мелким и очень четким шрифтом, – строго осудил образованных, просвещенных ученых и даровитых писателей, принимавших участие в редактировании «Истории», которые дали Смирдину «благой и мудрый совет – частию посократить, частию повыбросить примечания!.. Зачем это было сделано? Затем, чтоб книжка была тоньше, издание обошлось дешевле и его можно было бы пустить в продажу дешевле»[20]. Этими «образованными, просвещенными учеными и даровитыми писателями» были Булгарин, Греч и Сенковский.

Последние годы книгоиздательства Смирдина совпали с эпохой усиления самодержавного гнета.

Политический и культурный кризис России замедлил процесс формирования читательской группы, в расчете на которую Смирдин предпринимал большинство своих изданий, многотиражных и дешевых. Его попытка совместить задачи просветительские, демократические по своей сути капиталистическими принципами в книжном деле была осуждена на неудачу, а лжедрузья Смирдина – Булгарин, Греч и Сенковский ускорили его разорение.

Одной из попыток Смирдина, понимавшего, вероятно, трудность своего положения, примирить непримиримых противников – журнальный триумвират и противостоящие ему силы русской литературы было издание сборников «Новоселье». Выходом первого сборника было ознаменовано новоселье смирдинской книжной лавки, которая переехала на Невский проспект в новое помещение. В сборнике участвовали Пушкин, Гоголь, Жуковский, Вяземский, Крылов, Булгарин, граф Хвостов, Греч, Сенковский, Шишков. Центральное место занимал фельетон Сенковского «Большой выход у Сатаны». Чтобы дать представление о манере Сенковского-литератора, процитируем описание главного героя, «который был грязным, отвратительным, с всклокоченными волосами, с одним выдолбленным глазом, с одним сломанным рогом, с когтями, как у гиены, с зубами без губ, как у трупа, и с большим пластырем, прилепленным сзади, пониже хвоста»[21]. Фельетон содержал нападки на писателей, а черт служил символом всех вообще политических реформ.

В 1833 г. вышла вторая книга «Новоселья». Эти сборники подготовили почву для выхода журнала «Библиотека для чтения». Когда в 1834 г. было объявлено об его издании, охотников подписаться на журнал было такое множество, что для водворения порядка в толпе потребовалось вмешательство полиции. Тираж был неслыханным, он достиг вскоре семи тысяч экземпляров. Успехом своим журнал был прежде всего обязан редактору – О.И. Сенковскому.

О Сенковском существует два крайне противоречивых мнения. Распространенным и общепринятым является полное и безоговорочное отрицание его деятельности. Сенковского называют беспринципным человеком, плутом, чуть ли не жуликом, недобросовестным дельцом, считают, что он не представлял интереса как литератор, его редакторство до сих пор синоним недобросовестной редакторской работы. Близость Сенковского к Гречу и Булгарину дает основания подозревать его в связях с III отделением.

Пример другой оценки деятельности Сенковского-редактора – книга писателя В. Каверина «Барон Брамбеус. История Осипа Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения»[22]. Уже в предисловии Каверин пишет о Сенковском как об ученом, одном из основателей русского востоковедения, классике популяризации, который широко, талантливо, умело ввел в обиход русской интеллигенции научные вопросы в основном из области экспериментального естествознания, как о создателе жанра научно-философской повести. Каверин ставит вопрос, соизмеримы ли имена Булгарина, Греча и Сенковского, и разрушает журнальный триумвират, выводя оттуда Сенковского. Каверин приводит положительные высказывания о Сенковском Чернышевского, Писарева, Горького, подробно анализирует огромное количество архивных источников. Фельетонную манеру Сенковского, которой тот явно злоупотреблял, он толкует как «разрушительный дух иронии», расшатывающий и разрушающий в умах идеи монархии. Всеобщее отрицание и дурного и хорошего вместе с ним объявляет «игрой», борьбой с цензурой, защитой материализма и европеизма, а ожесточенные литературные бои объясняет тем, что Сенковский не был допущен в литературные салоны писателей-аристократов.

Можно ли присоединиться к этим выводам Каверина? Ответ на такой вопрос далеко не прост и требует серьезного исследования.

Действительно, Сенковский был незаурядным редактором. «Библиотека для чтения» – первый русский толстый журнал, открывший собой ряд изданий, без которых теперь невозможно представить развитие русской общественной мысли XIX в. Уже название «Журнал словесности, художеств, промышленности, наук, новостей и мод» – свидетельствует об его энциклопедическом характере. «Это был не просто журнал, – пишет Каверин, – это было открытие читателя». Провинциальный читатель был завоеван первым же номером. Расчет на «большинство» оказался правильным. Здесь был «товар» на все профессии и на все вкусы. Композиция каждого журнального номера подчеркивала эту особенность содержания. Одним из важнейших отделов был отдел «промышленность и сельское хозяйство», в нем сотрудничали многие ученые. Но литературный отдел, в котором сначала было объявлено много имен, под конец превратился в трибуну самого Сенковского. Здесь он печатал собственные произведения или переделанные им до неузнаваемости произведения других авторов. Став на третий год существования журнала единоличным его редактором, Сенковский объявил об этом читателям. Редакторские принципы сформулированы им самим довольно откровенно: «Есть писатели, которые пишут прекрасно в одной только «Библиотеке для чтения». Когда они печатают в «Библиотеке для чтения», слог их жив, плавен, разнообразен, обороты их исполнены ловкости и вкуса, содержание мило и порой остроумно; но пусть только напечатают они в другом месте то же самое или что-нибудь новое, все эти качества вдруг улетают из-под пера. Ежели это не количество, так уже верно особенное качество бумаги, на которой печатается «Библиотека для чтения»... У «Библиотеки для чтения» есть такой ящик – что уж таиться в этом! – есть такой ящик с пречудным механизмом внутри работы одного чародея, в который только стоит положить подобный рассказ, чтобы, повернув несколько раз рукоятку, рассказ этот перемололся весь, выгладился, выправился и вышел из ящика довольно приятным и блестящим, по крайней мере, четким. Многие, многие им пользуются!.. В «Библиотеке для чтения» редакция значит редакция в полном смысле этого слова, то есть сообщение доставленному труду принятых в журнале форм, обделки слога и предмета, если они требуют обделки...»[23].

К «Отцу Горио» Бальзака Сенковский смело приделывает счастливое окончание, делая Растиньяка миллионером, так как знает, что провинция любит счастливые окончания в романах и повестях. Кардинально был переделан им роман Э. Сю «Парижские тайны». Об этом Сенковский сам пишет с гордостью цензору Никитенко: «Я сам принялся за дело. Переделано на славу. Все устранено. Окончание романа такое нравственное, что, право, совестно. Не станут верить. Скажут: Жан Поль Рихтер, а не Сю. Все сцены предосудительные и даже только сомнительные просто уничтожены. Перипетия совсем другая... Сам я в удивленье от своей изобретательности. Сто лет читая, не найдете ни одного слова для красных чернил»[24].

О том, как «правит» Сенковский, пишет М.П. Погодину Гоголь: «Сенковский уполномочил сам себя властью решить, вязать: марает, переделывает, отрезывает концы и пришивает другие к поступающим пьесам»[25].

Сенковский вызывал возмущение многих литераторов. Не мог согласиться с его редакторской манерой Н. Полевой, сам редактор и издатель: «Редактор наложил право нестерпимого цензорства на все мои статьи, переделывая в них язык по своей методе, переправляя их, прибавляя к ним, убавляя из них, и многое являлось в таком извращенном виде, что, читая «Библиотеку для чтения», иногда вовсе я не мог отличать, что такое хотел я сказать в той или иной статье...»[26].

Вмешательства Сенковского в текст производят впечатление настоящего литературного разбоя. Эти вмешательства слишком бесцеремонны, чтобы предположить, что они случайны. Редакторские принципы Сенковского соответствовали системе его теоретических воззрений, и в частности, той «теории разговорного языка», под знаком которой проходила критика им текста. Стремясь во что бы то ни стало сделать журнал занимательным, привлечь к нему как можно больше читателей, Сенковский решал проблему занимательности единолично, вступая в противоречие с индивидуальной манерой авторов, отнюдь не расположенных к излюбленному им фельетонному стилю. Различий в критериях журналистики и литературы Сенковский не признавал.

Разнообразие отделов «Библиотеки для чтения» не препятствовало вытеснению с его страниц беллетристики журнальной прозой. Отсюда излюбленные приемы Сенковского – автора и редактора, этим объясняются его понимание журнального языка, выпады против архаических прилагательных, предлогов, союзов, местоимений сей и оный. Не ставя перед собой высоких задач, Сенковский стремился к одному – легкости и занимательности изложения. Журнал его не был делом ни общественной группы, ни литературной школы. Отсюда противоречия как во внутриредакционных отношениях «Библиотеки для чтения», так и в отношениях ее редактора с другими литераторами.

Объявив читателям о своей единоличной ответственности за журнал, Сенковский и в действительности весь журнал делал один. Если Карамзин работал один потому, что равных ему литераторов не было, Сенковский противопоставил себя большой группе писателей, многие из которых были намного талантливее его, принадлежали к более прогрессивному лагерю и представляли интересы определенных общественных групп. «Ему недоставало такого убеждения, которое было бы делом его жизни, картой, на которой все поставлено, страстью, болью», – писал о Сенковском Герцен[27].

Сенковский сыграл печальную роль не только в делах Смирдина. На его совести крушение еще одной издательской фирмы – фирмы Плюшара. Владелец ее Адольф Плюшар задумал издание русского энциклопедического словаря. Выпущенные при Екатерине II толковники и другие справочники уже не могли удовлетворить читателей, знакомых с французскими и немецкими справочными изданиями. Дело обещало быть прибыльным. Главным редактором Плюшар пригласил Греча. Издание было начато удачно, но в дело вмешался Сенковский, поссорил Греча с Плюшаром и занял кресло редактора. Сенковскому совершенно не подходила роль руководителя серьезного издания. Его литературная манера, стремление к парадоксам привели к тому, что определение грамматики в «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара включило в себя утверждение: «Грамматика есть искусство писать таким образом, как никто не говорит, и говорить так, чтобы все смеялись над вами»[28]. Издание было рассчитано на 24 тома, но под руководством Сенковского 17-й том был закончен только на букве «д». При таких темпах издание грозило затянуться лет на сорок и составить около 85 томов. Подписка на него прекратилась, кончились и доходы Плюшара, и, когда подошли очередные сроки платежей по векселям, Плюшар был объявлен несостоятельным.

Огромные убытки принесло сотрудничество с Сенковским и для Глазуновых[29], хотя эти издатели и славились своей осторожностью. Сенковский убедил Глазунова взять его редактором «Военной библиотеки», которая имела характер периодического издания. Она выходила отдельными томами и велась хотя скромно, но регулярно. Вторым редактором Сенковский пригласил профессора военной академии барона Медема и поставил дело на широкую ногу. Издание стало выходить в расчете на узкий круг читателей. В результате, просуществовав три года, оно прекратилось, принеся издателю убыток в 20 тысяч рублей ассигнациями.

Авантюризм, размах, не соответствовавший реальным возможностям, стремление к обогащению, хотя богатым Сенковский так и не стал, и, главное, отсутствие общественных идеалов, противопоставление практицизма науке, политики – литературе привели к тому, что само имя барона Брамбеуса звучит для нас как нарицательное, а его часто ценные по своей сути нововведения вызывали у современников протест и не были должным образом оценены.

 

к содержанию << >> на следующую страницу