ПРОИЗНЕСЕНИЕ РЕЧИ
(KAK ДЕРЖАТЬ РЕЧЬ)
ГЛАВА 12. Оратор и помещение для выступления
Обзор помещения для выступления
Взаимодействие оратора со слушателями
Документ: Фриц Эрлер об ораторе Фрице Эрлере
ГЛАВА 14. Общий опыт и размышления
Речевое мышление вместо чтения текста
Особые приемы ораторского искусства
Помехи произнесению речи (актерская лихорадка)
Поведение при произнесении речи
Визуальные вспомогательные средства
«Речь лишь одна оратору счастье
приносит» (Гете. «Фауст»).
Своеобразие речи
состоит в том, что она воздействует не только словами, использованными при
построении фразы, но и тем, как эти слова сказаны, по форме и способу
произнесения этих слов (интонация, сила, высота звука и т.д.). Решающим
является не только то, что говорят, но и то, как сказано что-либо. Возьмем
простой пример:
Одно и то же
слово «нет» может быть сказано непреклонно, категорически, нерешительно,
равнодушно или повелительно. В каждом случае это действует по-разному. В
напечатанном тексте эмоционального дыхания добиваются при помощи особых
смысловых оборотов. Но эмоциональное воздействие слов, определяющее суть речи
во время ее произнесения, зависит: от умения оратора; помещения, в котором
произносится речь; состава слушателей и многого другого, что будет обсуждаться
ниже
Речь
воздействует через структуру и способ произнесения
Этого нельзя
забывать. Ницше отмечал: «Наиболее понятным в речи является не само слово, а
тон, сила звучания, интонация, темп, в котором произносятся слова, короче,
музыка стоящей за ними страсти: все то, что возможно описать». Прав был
Ларошфуко, когда полагал: «Зачастую в тон голоса, в глазах и во всей атмосфере,
которую оратор распространяет вокруг себя, так же много красноречия, как в
выборе слова». Лихтенберг выражает важность хорошего выступления следующим
образом: «Сколь многое в мире зависит от манеры произнесения речи, в случае
неудачи это похоже на то, когда пьют кофе из стаканов для вина, мясо за столом
режут ножницами или вовсе, как я видел однажды, намазывают бутерброд бывшим в
употреблении ножом, как если бы он был очень чистым –
кому это понравится?» Итак, мы констатируем: содержание речи и ее произнесение
должны соответствовать друг другу. Хороший оратор должен обдумать все детали.
ОРАТОР И
ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ВЫСТУПЛЕНИЯ
ОБЗОР ПОМЕЩЕНИЯ
ДЛЯ ВЫСТУПЛЕНИЯ
Если возможно,
оратор должен предварительно ознакомиться с помещением, в котором будет
выступать. У каждого помещения свои особенности и атмосфера, на которые
настраивается докладчик. Все это упустил Густав Штреземан, когда произносил в
1926 г. свою ставшую знаменитой речь по поводу вступления Германии в Лигу
Наций. «Он обеспечил бы своей речи большую убедительность, если бы учел
акустические особенности Дворца народных союзов», –
заметил его переводчик Пауль Шмидт.
Еще небольшое
указание: оратор для своих слушателей должен обладать привлекательностью
новизны. Поэтому я советую каждому оратору перед предстоящей речью не
задерживаться в зале, где он будет выступать, долго.
Организаторы выступления обязаны принимать в расчет особенности помещения: подходит ли оно? не слишком ли велико или мало? удовлетворительна ли акустика? «Говорить перед 40 слушателями в заполненной гостиной хорошему оратору доставит больше удовлетворения, чем перед 400 слушателями в зале на 2000 мест» (Хейнц Кюн). Лучше, если малое помещение совершенно заполнено, чем если наполовину пусто большое. Сидящие далеко друг от друга слушатели не позволяют создать в зале нужную атмосферу. В таком случае лучше усадить слушателей плотнее, дружески пригласив «заднескамеечников» пересесть вперед, шутливо заметив, что в театре места в первых рядах самые дорогие. Но если и теперь в большом зале занята только пара рядов, то не выражайте свое разочарование плохим посещением «Никогда не наказывайте явившихся за отсутствующих» (Науманн). Наоборот, с небольшим числом слушателей обращайтесь особенно дружелюбно.
Оратор – фанатичный
поклонник свежего воздуха. Зачастую табачный дым, как плотный туман, висит над
головами людей. Душный и несвежий воздух быстро становится невыносимым.
Необходимо позаботиться, чтобы помещение было хорошо проветренным и имело
достаточное, но не резкое освещение. Трудно вызвать вдохновение в помещении, в
котором темно и мрачно, как в древних катакомбах.
Контакт с публикой можно установить только тогда,
когда все слушатели видят оратора. Обратите внимание, чтобы задняя стена,
которая вас поддерживает акустически, была не слишком далеко. Например,
открытая сцена поглощает слишком много звука. Приподнятый деревянный пол
усиливает резонанс. Если оратор расположился не лучшим образом, например, в
середине зала, то вспомните справедливые слова Науманна: «Существуют залы для
собраний, которые прямо таки пожирают силы». В больших помещениях для докладов
оратора подстерегают две опасности: или поглощение звука, или эхо. В
первом случае обращает на себя внимание поглощение глухого, конечного «е». В
таких случаях выполняйте артикуляцию особенно отчетливо и позаботьтесь о том,
чтобы не выпадали соседние слоги.
В том случае, если есть эхо, вы должны замедлить темп.
Эхо раздается обычно в высоких помещениях или в помещениях, многократно
разделенных перегородками.
Герберт Биеле обращает внимание на нечто очень важное:
в квадратных помещениях оратору лучше всего говорить из одного угла, так как в
этом случае все слушатели находятся внутри звукового конуса.
Сегодня техника предлагает много вспомогательных
средств, чтобы улучшить акустику помещений. Однако отличную акустику в
помещении удается обеспечить довольно редко.
На конгресс международного Пен-клуба в Лондоне
съехались писатели всего мира. В зале оказалась настолько плохая акустика, что
оратора не было слышно уже в третьем ряду. Президент немецкого Пен-центра[1]
Эрих Кестнер, сделав из нужды добродетель, глубокомысленно произнес: «Это
поистине идеальное помещение для писателей. Здесь каждый понимает только себя,
и нет ни одного человека, слушающего, что говорят другие».
За редким исключением речи произносят в закрытых
помещениях, но так было не всегда. Проповеди Иисуса, выступления ораторов в
Афинах, призывы средневековых монахов к обращению в христианскую веру почти
всегда звучали под открытым небом. Бертольд фон Регенсбург читал проповедь
перед 60000 слушателей на поле у Глатца в Силезии. Знаменитый английский
кафедральный оратор Спэрджен (1834–1892) жалел,
что провозглашение Евангелия прямо-таки замуровано в церквах. Он писал, что
Библия призывает: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари»
(Марк, 16, 15). Этой заповеди следуют редко; можно подумать, будто сказано:
«Иди в твою особую церковь и проповедуй Евангелие паре созданий, которые туда
пришли».
Сегодня речь под открытым небом – редкость. Она звучит на спортивных праздниках,
праздниках песни или торжественных собраниях, а также на митингах. В этом
случае обращают внимание на следующее:
w
Место выступления должно
иметь благоприятное расположение. Выбирая место, учитывают направление ветра.
Говорить против ветра очень трудно.
w
Исходя из основных
положений акустики, недалеко от подиума оратора ставят заднюю стену или
используют естественную, например край леса.
w
Оратор произносит речь
медленнее, чем он обычно говорит, выступая в зале. Не кричит, но произносит
слова с ударением и резонансом.
w
Речь под открытым небом
не должна быть сухим деловым сообщением, а речью, выражающей мнение, обращенной
больше к чувству, чем к разуму.
Зачастую кафедра слишком удалена от слушателей, стоит,
например, на сцене. Многие кафедры слишком неуклюжи. Они похожи на баррикады и
создают барьер между оратором и слушателями. Ораторам приходится
довольствоваться такими исполинами, но хорошо бы обзавестись простой и
целесообразно устроенной кафедрой.
Оратор контролирует и освещение. Лучше всего лампа на
кафедре, которая освещает текст доклада. Любая кафедра оборудуется нижней
планкой, чтобы листы с записями оратора не падали вниз и не парили, как
бумажные самолетики.
Если в распоряжении оратора нет кафедры, ее нужно
чем-либо заменить, но так, чтобы можно было расположить конспект ключевых слов
на высоте, удобной для чтения. Для этой цели подойдет даже простая коробка.
Если и это затруднительно, то придется постоянно листать конспект и держать его
в положении, удобном для чтения.
Если удается, оратору лучше не пользоваться
микрофоном. Это возможно даже в залах на 300–400 мест!
Микрофон искажает звук и ослабляет действие речи. Слышится неприятное эхо.
Но если вы все же пользуетесь динамиком, старайтесь
сохранять более или менее постоянное расстояние до микрофона. Лучше всего,
чтобы это расстояние было в интервале 20–30 см.
Хорошо, если в вашем распоряжении несколько микрофонов, установленных на
некотором расстоянии друг от друга. Тогда не требуется стоять, как вкопанному.
И последнее: не говорите в микрофон слишком громко, даже если выдаете гром полемического залпа «из всех бортовых орудий». Опасайтесь громкоговорителей. Они как конкуренты: вы начинаете кричать слишком громко, они усиливают звук так, что ваших слов никто не понимает. Громкоговорители обидчивы, как полагает Пауль Шмидт, их «нельзя сердить».
Вновь и вновь продумайте
маленькие формальности. Перед выступлением уточните: тщательно ли упорядочены
ключевые слова? Весь ли необходимый материал есть в вашем распоряжении? Полезно
записывать ключевые слова только с одной стороны страницы: при этом отпадает их
надоедливое переворачивание. Прочитанные страницы незаметно откладывают в
сторону. В целях контроля времени положите на кафедру часы. Некоторые ораторы
кладут перед собой записки с надписями: Говорить медленно! Говорить четко!
Посматривать на слушателей! Стоять спокойно!
ОРАТОР И СЛУШАТЕЛИ
«Любая речь подобна осаде
души слушателя» (Хрисостомос, около 400 г. после Рождества Христова).
Любой хороший оратор исходит
из принципа, что он – слуга своего слушателя, что это он для ближних, а не они
для него. Он избегает как высокомерия, так и ложной скромности. Речь свысока
всегда вызывает антипатию. Холодное поведение легко создает впечатление, как
будто оратор «делает свое дело без души» (Ротер).
«Обычно слушатели относятся
к оратору даже лучше, чем он того заслуживает, и они благодарны и обрадованы
уже тем, что он говорит хоть сколько-нибудь разумно» (Кассон).
Хороший оратор не поучает,
подняв палец. Напротив, он действует как дружески настроенный советчик. Хороший
оратор должен действительно быть специалистом в своей области, а не стараться
выглядеть как специалист.
То и дело мы убеждаемся в
том, что специалист в какой-либо одной области не видит общих взаимосвязей. Но
существенно, что слушатель постигает более обширные взаимосвязи, выходящие за
пределы отдельных явлений.
Само собой разумеется,
оратор уважает своих слушателей. Разве не следует быть благодарным людям, если
они пришли только затем, чтобы выслушать вас? Правильное выступление оратора
можно описать словами: уверенное и вместе с тем скромное, увлеченное и
вместе с тем сдержанное.
Быть заносчивым просто
глупо. Ничто не раздражает слушателей больше, чем это. (Только в дебатах в
случае необходимости нужно бить высокомерие его же собственным оружием!) Обычно
подходит изречение Вильгельма Буша: «Как мал тот, кого сравнят с его
высокомерием».
Вспоминаются мудрые слова
Монтеня, что даже на самых высоких ходулях мы бегаем на своих ногах и даже на
самом высоком троне сидим на собственных ягодицах.
В любой речи проявляется
индивидуальность оратора. Как оратору вам необходимо внимание и доверие
слушателей. Слушатель тонко чувствует, согласен ли докладчик со своими
собственными высказываниями целиком и полностью. Основой любой ответственной
речи является честность. Ваша задача – вызвать у слушателя чувство симпатии, а
речь должна «трогать за живое». Удастся ли это вам, зависит не только от того,
что вы скажете, но и как вы выступите, какое впечатление вы произведете на
слушателя.
Пусть ваш внешний
вид (как и настрой) будет свежим, а ваше состояние – собранным и напряженным,
но ни в коем случае не зажатым. Даже самые хорошие речи не удаются утомленному,
усталому оратору.
Говорят, «музыку
создает тон».
Чрезвычайно
важно иметь правильную интонацию. Интонация –
«кондиционер пространства души». Интонация
сделает атмосферу теплее или охладит ее, да что там, просто приведет к ледяному
окостенению. Холодная или раздраженная интонация вносит в человеческие
отношения холод. То же и в зале для выступлений. Настроение падает ниже точки
замерзания. Слушатели получают душевное обморожение. Неприятно действует и
властный, командный голос. Еще и сегодня встречаются ораторы, голоса которых
звучат так, как будто они хотят подражать скрипу дверей в замке привидений. Но
елейная интонация также принадлежит багажу давно минувших дней. Нужно все время
говорить звучным голосом, а не голосом без выражения – монотонным и безучастным. Приспосабливайте голос к
предмету речи. Есть люди, которые с одинаковой интонацией и поздравляют, и
выражают соболезнование.
Юмор и ирония
зачастую в меньшей степени заключены в самих произносимых словах, чем в
интонации.
Одно и то же
содержание речи, даже если формулировки одинаковы, звучит совершенно по-разному
в зависимости от того, как произнесен доклад.
Одна-единственная
пауза, один ничтожный акцент могут сделать речь убедительной или уничтожить ее.
Важно подчеркнуть основные пункты не только точными формулировками, но и
правильными интонациями.
Не начинайте
говорить сразу, как только подниметесь на трибуну. Вы хорошо сделаете, если
обведете всех слушателей дружеским, но уверенным взглядом. Этот прием
окидывания взглядом является первым возможным контактом оратора со
слушателями. Вы должны с самого начала излучать благожелательность. Первое
хорошее впечатление, которое слушатели получат, глядя на вас, часто является
решающим. Некоторые ораторы начинают речь подчеркнуто тихо, чтобы заставить
слушателей быть внимательными. В древности учителя ораторского искусства рекомендовали
даже произносить первые предложения, как бы колеблясь и с мнимой
неуверенностью, чтобы таким способом достичь напряжения и благодаря этому –
сосредоточения.
Важно, чтобы
непосредственно перед началом речи у вас было сильное желание ее произнести, и
вами владела бы радость поделиться со слушателями своими мыслями.
«Самонастрой»
перед началом крайне важен. Излучение радости, так завораживающее слушателей,
удается только тому, кто в совершенстве овладел темой.
Исследование
современной речевой практики в парламенте предпринял в своей диссертации о
риторике в бундестаге Юрген Сандов. О речи, произнесенной в бундестаге 30 июня
1960 г. Венером, он сообщает: «Венер начинает свое выступление тихим голосом и
говорит в микрофон, низко склонившись над трибуной. Непринужденной манере
держать себя соответствует и легкий, приятный “разговорный тон” речи.
...При этом он,
кажется, даже во время произнесения и трех слов не спускает глаз со своей
публики – и в особенности с представителей оппозиции, к которой он
то и дело обращается с помощью слов и языка телодвижений».
Лютер свою
знаменитую речь перед рейхстагом г. Вормса начал словами: «Пресветлейший
могущественный император, светлейшие князья, милостивейшие и милостивые
государи!»
В фразе одна
превосходная степень следует за другой, как этикет того времени требовал
обращаться верноподданному к титулованным особам.
Около 1800 г. к
членам вюртембергского ландтага было предписано обращаться следующим образом:
«Досточтимые, добропорядочные, благородные, преблагосклонные, высокоуважаемые
господа!». Сегодня для нас выслушать подобный набор формальной лести было бы
невыносимо. В последние десятилетия обращение, как и сама речь, стало проще,
без прикрас, более деловитым.
Обращение –
первый шаг к сближению оратора со слушателями. Контакт между оратором и
слушателями устанавливается откровенно и дружески, однако в зависимости от
ситуации с преобладанием доверительности или же с соблюдением дистанции. В
большинстве случаев используется нейтральное обращение, принятое во всем мире:
«Дамы и господа!». Оно уместно всегда, но все же бесцветно. Обращение по
возможности должно учитывать состав слушателей: дорогие сослуживцы, уважаемые
друзья, дорогие соотечественники, дорогие коллеги». Есть и другие варианты,
разнообразящие форму обращения, например: «Мои дорогие земляки».
Если слушатели
неизвестны, то почтительное обращение воспринимается как преувеличение.
Обращение должно быть почтительным, но не раболепным. «Высокочтимые
присутствующие» – звучит неестественно и неискренне. Употребляемое главным
образом «уважаемые присутствующие» достаточно бесцветно. Слушатели всего лишь
«присутствующие»? В таких случаях, по-моему, гораздо лучше рекомендованное
Фридрихом Науманном обращение «уважаемое собрание».
Официальных лиц
называют сразу (в ранговой последовательности), например, «господин министр,
господин начальник окружного управления, дамы и господа!». Если присутствует
много уважаемых лиц, которых вы хотите приветствовать отдельно, то хорошо сделаете,
если вкратце напишете список по рангам, чтобы никого не забыть. Если вы
кого-либо забудете, то в большинстве случаев реакция однозначно будет крайне
болезненной!
Обращение также
можно вставить в первое предложение; так сделал, например, Петер Неллен
(депутат бундестага): «Рискуя вас удивить, дамы и господа, я должен просить
вас...»
Обращение не
обязательно делается только в начале речи. Его можно вставлять в речь то тут,
то там. В особенно выразительных местах оно служит для улучшения контакта со
слушателями. В ходе доклада обращение нужно иногда варьировать.
Замечено, что
если отношения со зрителями потеплели, то больше не требуется употреблять уж
очень дистанцированное обращение, однако оно должно быть без неуместного
амикошонства. Обращение всецело служит поддержанию контакта со слушателями, для
этого нужны некоторый опыт и своего рода тонкое чутье.
Я хотел бы еще
предостеречь от любых проявлений снисходительности. «Мои дорогие молодые
друзья!» Часто употребляемое, это обращение звучит несколько претенциозно и
высокомерно, «сверху вниз», и с полным основанием будет воспринято «дорогими
молодыми друзьями» как неудачное. Но оригинальное обращение в большинстве
случаев возбуждает благожелательное отношение или даже веселье, как это было,
когда депутат Канка во время последнего перед каникулами заседания бундестага
приветствовал своих редко присутствовавших на заседании коллег словами:
«Высокочтимые заднескамеечники из этой палаты, которые еще не собрались и не
удрали...»
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ОРАТОРА СО СЛУШАТЕЛЯМИ
Под
взаимодействием мы понимаем сенсорное обратное влияние речи на оратора. Очень
метко описывает суть речи Фридрих
Науманн: «Речь является диалогом, при котором один говорит, а другие, слушая,
участвуют в разговоре».
Возможно, это является разновидностью электризации
собрания людей. Не без оснований говорят о «зажигательных» речах. Искра
пробегает от оратора к слушателю и обратно. Образуется электрическая цепь между
оратором и слушателями. Оратор воспринимает побуждения собрания, но не
позволяет сбить себя с толку.
Выразимся иначе: оратора сравнивают со спичкой. Он
загорается от трения с поверхностью, под которой мы подразумеваем публику. Если
слушатели понимают, что докладчик делает свое дело с душой, они следуют за его
мыслями. По поведению слушателей, выражению их лиц, положению тел, напряженной
тишине чувствуется, внимательно ли они слушают оратора.
Выражением сенсорного обратного действия являются аплодисменты.
Аплодисменты ободряют оратора и делают его уверенным. Аплодисменты освежают
атмосферу, как майский дождь. Аплодисменты окрыляют, как попутный ветер.
Снова и снова мы наблюдаем, что хорошие ораторы не
ждут, пока аплодисменты отзвучат полностью. Если начинаются овации, они делают
паузу даже в середине предложения, а затем продолжают говорить во время заключительной
части аплодисментов (причем они часто повторяют последние слова, которые
произносились во время аплодисментов). Так слушатели получают возможность
полного выражения своего одобрения. Как только появится повод, они легко
настроятся на аплодисменты, потому что для слушателей аплодисменты – это клапан, позволяющий выразить растущее чувство
удовлетворения.
Когда Пауль Шмидт переводит речи государственных
деятелей, он «способствует тому, чтобы в том или ином месте перевода слушатели
аплодировали». Он продолжает: «Я часто помогаю себе тем, что в таком месте речи
делаю особенно длинную паузу и про себя призываю слушателей: “Вы должны
аплодировать!”, и это в большинстве случаев помогает!»
Хотя аплодисменты приятны оратору, нужно остерегаться
их переоценивать. Оратор, жаждущий аплодисментов, иной раз безответственно
поверхностен. Аплодисменты – не всегда мера качества речи
или внимания слушателей. Полководец Фокион (402–318
гг. до Рождества Христова), когда во время народного собрания афиняне одарили
его аплодисментами, в смущении обратился к своему другу: «Я сказал глупость?»
Причины аплодисментов могут быть различны. Иногда
слушатели всего лишь устраивают себе разминку, чтобы оживить затекшие
вследствие неудобного сидения конечности; другой раз они аплодируют, движимые
подлинным чувством одобрения, от всего сердца. В третий раз аплодисменты – всего лишь жест учтивой любезности, подобно тому, что
Буш отмечает в следующем четверостишии:
«Мир учтив и обходителен,
И прежде чем тебя обидят,
Пожалуй, каждый легко скажет то, что тебе угодно,
Потому что присяги не давал никто».
Решающим для успешного публичного выступления является состав слушателей, каким вы его себе представляли при подготовке речи. Ведь вы должны настроиться на слушателей и благодаря этому не допустить ни недооценки их, ни переоценки. Итак, трудность для оратора состоит, прежде всего, в оценке интеллекта своих слушателей. «Оратор, находясь на ступени, соответствующей уровню самого слабого из слушателей, все же должен соблюдать известный уровень» (Христиан Винклер). Если что-то оратору как докладчику ясно, слушателю может быть непонятно еще долго. Выступающий должен облегчить его путь к результату, зачастую найденному самим докладчиком в итоге продолжительной работы. Он, может быть, неделю трудился, пока готовил доклад, а теперь хочет, чтобы слушатель все правильно понял и переработал эту массу информации в течение нескольких минут. Оратор должен обеспечить ему возможность сделать это без особого труда.
Для этого следует избегать любых недоразумений.
Приведу саркастическое высказывание бывалого докладчика: «Слушатели делятся на
две группы: первые те, которые не слушают, а вторые те, которые большую часть
понимают неправильно». Это, конечно, слишком преувеличено, но в этом есть зерно
истины.
Достойным упоминания является следующее: как
показывает опыт, впечатление от речи порой зависит от одной ничтожной
детали. Единственная оговорка, один неудачный оборот или второстепенный эпитет
могут ослабить благоприятное впечатление от речи или уничтожить его совсем.
Возможно, такая речь не была тщательно проанализирована и проконтролирована
в отношении нюансов.
Всегда легче говорить, обращаясь к однородному
(гомогенному) составу слушателей (дилетанты, специалисты, студенты, коллеги,
люди одинаковой политической ориентации и т.д.). Однородному составу слушателей
сопутствуют однородные представления.
Перед неоднородным (гетерогенным) составом слушателей
говорить тяжелее. Нелегко в одно и то же время выступать перед специалистами и
дилетантами. Слишком велика разница в образовании. Если публика столь различна
по составу, нужно кое-что предложить по возможности всем группам.
Подумайте также об отдельных, особо авторитетных слушателях, про которых вы
знаете, что они придут. Что нужно сказать тем и этим? Прямо или косвенно. Уже
при подготовке нужно постоянно видеть себя «внутренне в среде слушателей»
(Гератеволь). Но прежде обратитесь к дилетантам, особенно если их большинство.
Интеллектуальные деликатесы – удел не каждого. Лишь немногие
из ораторов могут перенастраивать себя на различные составы слушателей. Так,
иной оратор, овладев блестящей академической речью, не владеет популярным
языком, чтобы легко перестроиться и свободно общаться в любой аудитории.
Например, Бисмарк был блестящим парламентским
оратором. Но вряд ли его можно представить перед народным собранием. Ллойд
Джордж, напротив, был «всегда на месте». В парламенте он говорил великолепно и
диалектично, перед ученым собранием – научно,
перед народом – особенно наглядно, остроумно и грубовато.
Мы поражаемся искусству того оратора, который о нечто
новом и достойном внимания может рассказать в общедоступной форме даже
неспециалистам.
Главное – пробуждать любопытство
слушателей и настраивать себя на это в речи. Итак, вы непременно должны
спросить себя: «Кто сидит передо мной? Как много таких слушателей? Что они ждут
от меня? Каковы их представления?»
Науманн указывал на различие в обращении оратора со
слушателями в зависимости от того, в какой местности он выступает. «В
направлении на север уменьшается не только внешняя подвижность собрания, но
также и скорость языка. Но там важно уменье сказать многое немногими словами».
«Настройся на своих слушателей. Подумай о том, что
больше привлекает их внимание, что они хотели бы услышать, что вызывает у них
приятные воспоминания, и намекни на вещи, которые они знают» (Гамильтон).
Нужно всегда ставить себя в положение слушателя,
особенно если это речь с выражением мнения. Это решающая предпосылка стать
ближе слушателю. Генри Форд так описывал путь к успеху: «Понимать точку зрения
других и видеть вещи их глазами». Мне как оратору нужно не только представить
слушателя, но также и почувствовать его. Это не всегда просто».
Каковы эти люди, которые меня слушают? Что они думают, что они чувствуют, что
они знают, что хотели бы услышать и что я должен им сказать?
Будет ли ново для слушателя то, что я расскажу? Или я ломлюсь в открытую дверь?
Много ли на выступлении (если оно политического характера) оппонентов? Если мне
удастся достойно ответить на подобные вопросы, то речь будет одобрена.
Есть анекдот об одном добропорядочном бюргере, который
однажды захотел почитать умную книгу. И ему попала в руки книга Иммануила Канта
«Критика чистого разума». Через три минуты он захлопнул книгу и подумал, качая
головой: «Дружище Кант, мне бы твои заботы!»
Оратор тоже может оказаться в положении Канта. Все,
что говорит оратор, может быть и хорошо, и правильно, однако слушателю это
неинтересно. Слушателю всегда интересны факты и мысли, касающиеся его самого.
Уши слушателей всегда открыты, если вы объясняете нечто такое, что повлияло на
жизнь вашего собеседника. Покажите слушателю, где представляется для этого
возможность: «tua res agitur!» – тебя это касается! (так
говорили древние римляне). Здесь обсуждаются твои дела!
Если у вас то же мнение, что и у слушателей, то ваша
задача – упрочить именно это мнение; поднять это мнение из
области расплывчатых симпатий и представлений до четкого осознания и сделать
совершенно точным и понятным. Но если ваше мнение отличается от предполагаемого
мнения слушателей, то дело заключается в том, чтобы осторожно изменить мнение
слушателей. Вы хорошо сделаете, если не выложите сразу все козыри. Поставьте
себя на место вашего оппонента и тонко представьте доводы и доказательства
вашего мнения как неопровержимые, не умаляя достоинства вашего противника.
Оратор одновременно и педагог. Правда, чем менее заметен педагог, тем лучше.
Хороший оратор зачастую в деталях рассматривает то, о
чем многие думают и что чувствуют.
Урс Шварц в биографии Кеннеди констатирует: тон речей
Кеннеди «был нов и тем не менее вызывал доверие, так как соответствовал лучшим
американским традициям. Мысли и чувства он выражал в форме, близкой миллионам
людей, которым не дано ни дара, ни возможности выражения».
Опыт учит, что если в речи убедительно приведены
доказательства, то ей сопутствует настоящий успех, хотя не всех оппонентов
удается убедить. Если эта речь заставит их задуматься, публичное выступление
частично достигло цели. Оратор не должен предаваться иллюзиям. С помощью
логики, какой бы убедительной она ни была, выходят из затруднительного
положения далеко не всегда. Познание слушателя зачастую баррикадируется
громадой неконтролируемых чувств и предубеждений; слишком укрепилась в людях
привычка принимать желаемое за действительное. Оратор пытается выявлять такие
чувства и предубеждения и, если возможно, ликвидировать их. Многие решения проистекают
из иррационального. Оратор не может обманываться: вновь и вновь он воздействует
эмоционально, даже несмотря на то, что ему самому так трудно быть объективным.
Никто не может в полной мере «вылезти из своей кожи». Не каждый внешний успех
оратора является также и внутренним, непреходящим. Некоторые исполненные
глубокого смысла выступления не производят шума и не отличаются внешним
блеском. Нельзя считать единственным мерилом качества доклада гром
аплодисментов, от которых у слушателей заболят руки (см. также Часть II. «Школа дебатов», Глава 16. «Вы включаетесь в
дискуссию» и «Вам заключительное слово»).
Известно, что в толпе человек ведет себя иначе, чем
когда он один. Даже самый отъявленный индивидуалист поддается гипнозу
толпы. В какой момент множество людей становится массой, различно в каждом
отдельном случае. Границы подвижны. Но чем больше слушателей, тем раньше они
становятся массой.
Существуют два
принципа, которые определяют поведение людей в массе:
w
Масса легче реагирует на эмоции.
w
У массы ослаблены умственные способности.
У массы нет
антенны для тонкой логической работы. Она хочет слышать ясные мнения и сильные
суждения. Чем больше слушателей, тем в большей степени упрощаются контуры, делаются
повторы, говорят популярнее, обращаясь к коллективному чувству. Человек в массе
легковерен (Башвитц), склонен к обезличиванию. Не вполне понятным образом
уменьшается его способность к критике.
В массе
способность человека к различению ограничена. Он склонен к черно-белым краскам.
Вперед выступает инстинктивное и иррациональное. Франц Грильпарцер пишет:
«Человек в одиночку сносен, в толпе же он близок к животному миру».
У оратора,
обращающегося к массе, велика вероятность стать обманщиком из-за преувеличений
и упрощения проблемы в запале речи. Поэтому речь, обращенная к массам, во все
времена была ареной для демагогов всех видов. Они использовали массовые формы
внушения и, манипулируя неконтролируемыми чувствами толпы, внедряли свою волю в
подсознание людей – зачастую с губительными последствиями.
Гитлер как
величайший демагог в мировой истории использовал психологию масс в собственных
целях. В книге «Mein Kampf» («Моя борьба») он пишет: «В массовых собраниях мышление
выключено. И я использую это состояние; оно обеспечивает моим речам величайшую
степень воздействия, и я отправляю всех на собрание, где они становятся массой,
хотят они того или нет. Интеллектуалы и буржуа так же хороши, как и рабочие. Я
перемешиваю народ. Я говорю с ним, как с массой». Об ораторе Гитлере в 20-е
годы Карл Чуппиг отзывается следующим образом: «Как говорят в Австрии,
«бурчащая» речь. При этом, однако, понятная и слышимая в окрестности с радиусом
60 метров... При этом его риторическое искусство, искусство расчленять и
создавать, подготавливать «расстановку точек», очень ничтожно. Отсутствует и
лучшее украшение речи: юмор. Гитлер совсем лишен юмора, он всего лишь
патетичен. Эмоционального накала он добивается за счет преувеличенного
пафоса... Риторически слабые, по уровню мышления равные нулю, речи Гитлера в
качестве действенного начала имеют только его способность передавать слушателям
порывы чувств».
Оратор,
сознающий свою ответственность, также будет настраивать себя на ситуацию речи,
обращенной к массе, но он будет существенным образом ограничивать себя
практическим применением следующих рекомендаций:
w
Чем больше количество слушателей, тем проще стиль речи (за
исключением докладов перед специалистами).
w
Чем больше количество слушателей, тем нагляднее и образнее следует
говорить.
В массе каждый
отдельный человек изменяется – и перед массой зачастую изменяется оратор.
Многие великие ораторы в частной жизни были робки и застенчивы. Потом перед
слушателями их нельзя было узнать. Они говорили свободно и раскованно,
увлекательно и убежденно. Филлис Хойр (в книге «Я был личным секретарем
Черчилля») сообщает, что Черчилль в разговорах один на один немного шепелявил и
очень часто заикался, но на ораторской трибуне был в своей тарелке: и
шепелявость, и заикание «как рукой снимало».
(Проблема
«Реплики в речи» рассмотрена в Части II. «Школа
дебатов», Глава 17 «Замечания с мест, реплики в ходе дебатов».)
ДОКУМЕНТ: ФРИЦ
ЭРЛЕР ОБ ОРАТОРЕ ФРИЦЕ ЭРЛЕРЕ
7 января 1965 г.
телеканал ZDF передал интервью с политиком Фрицем
Эрлером (умершим в 1967 г.). Здесь приведена вступительная часть диалога между
Понтером Гаусом и Фрицем Эрлером. Она подробно разъясняет, как выдающийся
оратор своего времени оценивает функции речи. Кроме того, дано представление о
практике речи в политической борьбе.
Гаус: Господин Эрлер,
Вас считают лучшим оратором из числа тех, кто ведет дебаты в бундестаге.
Талантливым оратором, что Вы часто доказываете в качестве председателя фракции
Социал-демократической партии Германии (СДПГ). Позвольте задать Вам вопрос: для
опытного оратора Фрица Эрлера воздействие речи, которого он добивается,
является скалькулированным и заранее просчитанным или же Вы действуете в
зависимости от реакции Ваших слушателей?
Эрлер: Есть и то, и
другое! Ведь по большей части мои речи не написаны заранее: совсем редко по
особым поводам я зачитываю уже подготовленный текст. Особый повод состоит в
том, что благодаря такому способу есть уверенность, что пресса действительно
передаст именно этот текст. Так что это написано больше для удобства
журналистов, чем для спокойствия оратора. Вообще я говорю только по списку
ключевых слов. И это исключает возможность точного учета ожидаемой реакции
слушателей – будь это в бундестаге, или на собрании, или в другой
аудитории. Но, естественно, из большого опыта известно, какие пассажи вызовут у
слушателей особое внимание. И это настолько точно, как будто оратору
сопутствует своего рода эхо. Артист, как известно, живет аплодисментами, и это
справедливо также и для оратора. Только политический оратор должен остерегаться
позволить себе из-за одобрения больших массовых собраний увлечься декларациями,
которые в чем-то ускользнут от контроля разума.
Гаус: Вы уверены, что
такой контроль никогда не откажет, что Вы всегда удержите себя в руках, что Вы
не сможете из-за реакции публики прийти в возбуждение и потерять контроль?
Эрлер: Я бы сказал, что
слово «никогда» не следует произносить никогда. Такой гарантии никто не сможет
дать. Можно лишь стремиться к тому, чтобы всегда удерживать контроль. Но я
знаю, например, что при горячей схватке мнений в бундестаге та или другая
реплика меня так возбуждает, что мои ответы на нее бывают не совсем удачны. В
большинстве случаев я отвечаю очень быстро. Ответ дается, прежде чем
спрашивающий успеет закрыть рот, этим я известен в бундестаге и этого подчас
даже опасаются. Но, естественно, что при пикировке подобного рода возникают
ситуации, когда неожиданно тот или другой коллега оказывается неумышленно
задетым. Тогда наступает сожаление. От подобной реакции никто не застрахован.
Но и в этой области долголетний опыт учит большей сдержанности.
Гаус: Эта способность
быстрой реакции, которую Вы доказали, например, при подаче реплик и
промежуточных вопросов, доставляет Вам удовольствие?
Эрлер: Я должен
сказать, да! Естественно, есть вопросы, которые поставлены так, что они перед
ответом требуют известного размышления. Обычно вспоминают упрек доктора
Аденауэра, который по этому поводу сказал: «У него», я не знаю, кого он имел
здесь в виду, «центр речи расположен слишком близко к мозгу». Итак, прежде чем
сказать, нужно подумать. Но ведь в большинстве случаев реплики можно рассчитать
заранее. Известно, в каком духе отвечают, так что не все неожиданно.
Естественно, есть также реплики, которые для уяснения сути требуют произнесения
пары бессодержательных слов, дающих время на обдумывание. В бундестаге
излюбленный прием в этом случае – повторение обращения
«господин президент, уважаемые дамы и господа»; благодаря этому получают
некоторое время на размышление.
Гаус:
Господин Эрлер (чтобы употребить
обращение), в СДПГ, заместителем председателя которой Вы являетесь наряду с
Гербертом Венером и при руководстве Вилли Брандта, известен Ваш высокий
интеллект, который позволяет Вам анализировать политические проблемы, и прежде
всего вопросы внешней политики и обороны. Является ли Ваш ярко выраженный
интеллект следствием Ваших пристрастий? Кто Вы, по вашему собственному мнению, – скорее спорщик и участник дискуссий, применяющий
аргументы за и против, чем оратор в больших массовых собраниях, где требуется
нечто другое, нежели интеллект?
Эрлер:
В больших массовых собраниях я
привлекаю также и публику, мыслящую глубоко. Но я не думаю, что являюсь тем,
кого можно назвать народным трибуном. Однажды в ранней молодости в Берлине мне
представилась возможность быть ведущим, когда на форуме молодежи выступал
социал-демократический депутат рейхстага Тони Сендер. Конечно, то, что я там
сказал, было очень существенно и уместно. Но мой друг пришел ко мне и сказал:
«Народным оратором тебе не быть!» На том и закончили обсуждение. Потом это
мнение не подтвердилось, поскольку со временем я вполне мог привлечь и большую
аудиторию. Но, думаю, это удавалось не с помощью бурных эмоций, вдохновения, а
больше побуждением к совместному размышлению. Если я бываю за границей, то,
естественно, выступаю с докладами. Или даже предлагаю в студенческой среде
нечто вроде лекции, чтобы начать дискуссию. Совершенно очевидно, что это уже
другой стиль речи. Но мои выступления, если до некоторой степени верить
сообщениям прессы и тому отклику, который обычно приходит ко мне в письмах,
всегда являются для слушателя некоей информацией, некоей гражданской агитацией,
неким требованием. Конечно, при этом моим мотивом является стремление побудить
слушателя к совместному размышлению и к совместному действию. Но приступов
воодушевления, по-моему, я до сих пор не вызывал.
Гаус:
Вы сказали сами, что не стремились
вызывать у слушателей приступов воодушевления; Вы считаете этот факт
недостатком для политика?
Эрлер:
Нет, я считаю его преимуществом. Я нахожу,
что в нашей стране было много фигур, вызывавших бурю восторга, но при этом
терялся контроль над собой, а заодно и контроль над объектом восторга. Я
нахожу, что лучше своих слушателей воспитывать таким образом, чтобы они
сохраняли контроль над собой.
ОБЩИЙ ОПЫТ И РАЗМЫШЛЕНИЯ
«Трибуна является жестоким делом – там человек стоит голым, как во время приема
солнечной ванны», – пишет Тухольский. Зрители рассматривают внешность
оратора очень критически, «под лупой». Неприлично выйти на сцену развязно, с
болтающимся галстуком. Геббельс специально приходил на выступление на полчаса
позднее, чтобы поднять напряжение, но я советую не подражать ему в этом
отношении. Не следует унижать слушателей.
Манера держаться лучше подтянутая и тем не менее
свободная. Не следует рассматривать потолок зала, как будто что-то не в порядке
с люстрой. Дружески окиньте взглядом слушателей и наблюдайте за их реакцией. По
мимике и позам (наморщенный лоб, движения головы!) можно узнать об их чувствах:
сомнение, участие, согласие, неодобрение.
Иной оратор во время своего выступления пьет воду, как будто он находится на лечении минеральными водами. Стакан с водой используют только в крайнем случае. Ошибка считать, что глоток воды снимет хрипоту.
(Хильда Обельс-Юнеман на ораторской трибуне
нижнесаксонского ландтага сделала глоток из стакана с водой, из которого пил
предшествующий оратор, и сказала: «Я хочу установить, что пил предыдущий
оратор; возможно, виски, потому что некоторые высказывания господина оратора,
выступавшего передо мной, непонятны».)
Говорить в помещении с несвежим воздухом крайне
трудно. Нельзя делать доклад в комнате для курения. Оратор не должен много
курить. Безразлично, соглашаемся ли мы с древними гуманистами, считавшими, что
курение – это «libido potandi
nebulas» («жажда пить дым»), или с современными психологами,
которые говорят об инфантильном «комплексе сосания»: курение вредит голосу
(катар курильщика!). Врачи советуют людям, которые много говорят, отказаться от
курения или хотя бы ограничить его.
Интенсивность речи свидетельствует о напряженном
мышлении. Важно, чтобы сохранялась видимость легкой речи. (Но иногда не
повредит, если слушатель станет свидетелем поиска оратором лучшей формулировки.
Это даже вносит момент напряжения, не обязательно связанный со смущением.)
«Докучливые мысли – как
навязчивые комары», – так однажды сказал Буш. Удастся
ли избавиться от ненужных мыслей – это вопрос
концентрации на главном. Некоторых ораторов поток дополнительных мыслей уносит
далеко: в любом пункте своего доклада они вдруг перескакивают с пятого на
десятое. Речь распадается на отдельные нити; беспомощный слушатель оказывается
в лабиринте.
В этой связи следует указать на значение импровизации.
В середине речи с глаз как будто спадает пелена;
появляется внезапная мысль, обретается осознанное представление, и мы
формулируем его в порядке импровизации. Известнейшим примером являются «перуны
Мирабо» (23 июня 1789 г.), которые способствовали разжиганию Французской
революции.
Совсем нередко и в обычной речевой практике в середине
речи на ум вдруг приходит неожиданное решение проблемы. Дамашке пишет:
«Отдельные трудности, которые мучают при подготовке и кажутся не поддающимися
полному преодолению, часто молниеносно проясняются и решаются сами собой во
время доклада. Слово, которое произносят, оказывает то же самое действие не
только «вовне», но и «внутри». Если во время речи открываются ворота новых
знаний и появляются вереницы новых мыслей, то для оратора это самое счастливое
событие».
Можно вновь и вновь вставлять мысли, которых нет в
конспекте, но которые нужно держать в запасе во время речи; однако
импровизации нельзя буйно разрастаться в докладе. У некоторых импровизирующих
ораторов мысли появляются только таким образом, но в речи отсутствует
связность. Все идет вперемешку, без разбора. Один насмешник сказал: «Господин X говорит сегодня на тему: “Что мне придет на ум”».
Итак, правило гласит: возникающие новые важные мысли
вставлять в речь, а второстепенные дополнительные соображения безжалостно
исключать. Иначе речь наверняка будет слишком длинной. Профессор Бей пишет о
специфике риторики при проведении конгрессов: «Чистейшее captatio benevolentiae (обеспечение благосклонности) является для любого оратора тратой
времени. Противоположностью является бестактность в отношении всех участников,
и прежде всего в отношении следующего оратора. Ход заседания в опасности из-за
одного человека, который не знает меры». И продолжает: «Всегда имеет смысл
использовать секундомер, секрет невелик».
РЕЧЕВОЕ МЫШЛЕНИЕ ВМЕСТО
ЧТЕНИЯ ТЕКСТА
«Тот, кто рабски привязан к рукописи, может стать
хорошим лектором, но никогда не будет хорошим оратором. Слушатели ждут речи с
размышлением, а не чтения текста доклада, даже если оратор спотыкается при
построении предложений или порядок слов у него грамматически неправилен» (Хайнц
Кюн).
Свободное владение речью означает владение речевым
мышлением. Доклад – это не пересказ сочинения на известную тему. Во время
речи мы пробегаем глазами ближайшие ключевые слова, но не смотрим в конспект
постоянно как прикованные. Даже в случае самой детальной разработки доклада мы
должны действовать, как при импровизации.
Не следует называть оратором того, кто поступает как
более или менее хороший чтец текста. «Нужно видеть лица слушателей, когда
мнимый оратор поднимается на трибуну и кладет на кафедру тяжелый манускрипт.
Можно быть уверенным, что публика не слушает речь, а со скукой следит, как
медленно изменяется соотношение прочитанных листов манускрипта к еще
непрочитанным» (Довифат).
У слушателей возникает антипатия к речи, читаемой по
бумаге. Поэтому Тухольский иронически рекомендует: «Лучше всего, если ты свою
речь прочитаешь. Еще больше порадует каждого, если читающий оратор после
каждого четвертого предложения подозрительно посмотрит поверх очков, проверяя,
все ли еще тут».
(Президент Германии фон Гинденбург почти всегда читал
свои речи с листов. При этом однажды он закончил речь так: «Да здравствует наше
любимое немецкое отечество, ура-ура». Страница кончилась. Пауза. Переворачивает
страницу. Всматривается. А затем провозглашает третье «ура», которое стояло на
новой странице.)
Мы не должны поступать так, как будто слушатель
неграмотен. Слушатель хочет личного контакта с оратором, флюидов доклада,
формулируемого в данный момент. Поэтому правило гласит: мы говорим наполовину
свободно.
Карло Шмид пишет о Курте Шумахере, который в течение
многих лет был председателем Социал-демократической партии Германии: «Перед ним
всегда лежала рукопись, но я никогда не видел, чтобы он читал текст. Он всегда
говорил о написанном, исходя из мысли данного мгновения, но эта мысль всегда
была законченной и всегда была контролируемой; она была, так сказать, мелодией,
отвечающей основному аккорду, который был записан в рукописи».
Это меткое сравнение: «мелодия, отвечающая основному
аккорду». Конспект ключевых слов является аккордом, словесным выражением
мелодии. Прочитанной по бумаге речью убедить трудно. Депутат
Христианско-социального союза доктор Йегер однажды сказал: «Тот, кто не умеет
говорить, так же неуместен в парламенте, как слепой в кино». Но даже не все
опытные политики способны высказывать мысли в свободной речи, как, например,
того требует регламент бундестага. Люди читают «опасные», очень ответственные
места, конечно, лишь для того, чтобы не рисковать, так как одно необдуманное
слово может привести к тяжелым последствиям. Оппоненты и толпы
лазутчиков-журналистов часто только и подстерегают момент, когда оратор
допустит lapsus
linguae (ошибку в речи), оговорку, чтобы использовать это.
В дословном произнесении формулировок нуждаются только
правительственные заявления, протоколы и годовые отчеты.
Для циклов научных лекций предлагается обдумать
следующее:
w Каждая отдельная лекция является лишь звеном в цепи, однако с точки зрения риторики будет полезно, если вы ее отшлифуете индивидуально.
w Даже при дословной отделке речи лучше всего произносить ее как можно свободнее.
w Полезно время от времени предлагать слушателям четкие обобщения. При известных условиях содержание излагают в новом словесном оформлении.
w Особенно важно цитировать дословно; если нужно – медленно, позволяя слушателям записать.
w Хорошо делают, если после каждого большого отрывка дают студентам возможность задать вопросы и устроить дискуссию. Зачастую к способности восприятия обучающихся предъявляют завышенные требования; например, им предлагают слушать лекцию в течение 45 или даже 90 минут, не предоставляя возможности задать вопросы и углубить понимание материала.
w Сегодня форма, придаваемая лекции, оправданна, если она определяется личными флюидами – признак, которого нет у книг.
(Чем свободнее произносится речь, тем лучше. Вероятно,
те, кто слышал лекцию философа Эрнста Блоха, не смогли устоять перед
своеобразной колдовской силой его речи. Существенно то, что слушатели ощущали
волнующее рождение его формулировок.)
Правилом должна быть свободная речь по конспекту из
ключевых слов. Оратор работает с конспектом ключевых слов, как артист цирка со
страховкой: в крайнем случае не произойдет ничего страшного. Если речь большая,
даже опытным ораторам опасно отказываться от конспекта ключевых слов. И хорошая
память иногда может подвести. Иногда свидетельства самой хорошей памяти
отвергаются, подобно показаниям родственников перед судом. То же, что для
актера – суфлер, для оратора –
ключевое слово. Суфлер помогает только в случае необходимости, то же
подсказывает и ключевое слово. Но суфлер не поможет плохо подготовленному
актеру; в одном критическом отзыве о драматическом спектакле читаем: «Вчера
вечером суфлер прочитал нам новую пьесу. К сожалению, пару раз его перебили
персонажи, которые находились на сцене...»
В речевом мышлении можно упражняться. По сути процесс
заключается в следующем: еще не произнеся до конца последнее предложение,
читают следующее ключевое слово. Это быстрое чтение с заблаговременной
фиксацией нужного слова, при котором зрительный контакт со слушателями
прерывается лишь на очень короткое время.
Кратковременная память воспринимает информацию,
которая формируется в виде предложений, пока взгляд опять направлен на
слушателей. Хотя доклад должен излагаться ровно, все же ему противопоказано
холодное совершенство. Как часто мы ощущаем тот холодный навык, с которым
произносятся речи. Слушатели должны почувствовать целиком и полностью, что
стоит за словами оратора.
Оратор оберегает своих слушателей от риторических
завитушек, громких фраз, пустословия, избитых оборотов. Его речь должна быть
четкой и ясной. Многие ораторы крайне осторожны в своих формулировках. Их
предложения, как каучук. Они высказываются слишком «растяжимо». Они не делают
четкой констатации, а охотно оставляют лазейки. Разнообразные «если» и «но»,
«можно бы» и «хотелось бы», «может быть» и «в известной мере» легко ведут к
риторической эквилибристике. (По этому поводу Буш едко высказался: «Очень
многие трудности улетучиваются благодаря милому словечку “может быть”».)
Никто не может
избежать обмолвок полностью. Из-за мелких грамматических неправильностей не
стоит вносить поправок. Обмолвки случаются даже у лучших ораторов.
Вот вы
оговорились: «Берлин и Гамбург насчитывает вместе свыше четырех
миллионов жителей». Дамашке по праву считает: «Разумные слушатели сказали бы
оратору: «Да мы верим: ты знаешь, что два подлежащих требуют множественного
числа. А если ты этого не знаешь, то нам это тоже безразлично: нам нужно от
тебя не грамматических навыков, а мыслей! Дальше!»»
В этом случае
справедливо высказывание специалиста по эстетике Вишера: «И бородавочки не
очень важны, коль у речи щечки красны». И если вы допустили существенную ошибку
и зрители смеются, то лучший рецепт: смейтесь вместе с ними.
По большей части
обмолвки – результат недостаточной сосредоточенности: когда оратор
начинает говорить механически.
Один молодой
актер в конце сентиментальной пьесы должен был броситься наземь и, приняв
величественную позу, сказать: «Этим кинжалом я освобожу тебя!» Но он заучил
этот текст «до потери сознания» и в волнении произнес новую версию: «Этим кинжалом
я заколю тебя!»
Подобное
искажение допустил вице-президент бундестага Томас Делер (май 1962 г.). Громким
смехом отреагировал боннский парламент на обмолвку: «Я заседаю завершение»
(вместо «я завершаю заседание».).
На партийном
мероприятии в Виттене председательствующий хотел в приветствии снабдить оратора
Густава Хейнемана двойным докторским титулом и от волнения запутался: «...Итак
мы приветствуем среди нас доктора Густава Густава Хейнемана». Родилось
суперимя: вместо «доктор доктор» отныне звучал «Густав Густав». Но обмолвки
могут также иметь глубокие причины, например, может быть так называемая
«фрейдовская обмолвка». Курт Бонди описывает такой случай в своей книге
«Введение в психологию», Франкфурт. 1967. С. 83 и далее/ «Einführung in die Psychologie»,
Frankfurt, 1967.:
«Председатель
общества незадолго до начала собрания его членов узнал, что кассир присвоил
значительную сумму денег. Он открыл собрание словами: «Дамы и господа, к
сожалению, я должен сообщить вам, что отсвинячили очень злое дело». Присутствующие
лишь удивленно взглянули на оратора. Когда позже его внимание обратили на слово
«отсвинячили», он не мог об этом вспомнить. По поводу этой обмолвки нам
понятно, какой бессознательный механизм действовал. В сознании председателя
возник конфликт: желание выразить гнев и сказать, что произошло настоящее
свинство, сталкивается с противодействием – не употреблять слово
«свинство», потому, что оно бранное. Вследствие этого конфликта слово
«свинство» вытеснено. Вытеснить – означает
сдвинуть в подсознание. Оратор не может вспомнить об этом слове. По Фрейду,
вытесненное слово, как содержание сознания, продолжает динамически действовать
в подсознании: оно обладает силой и стремится к освобождению. Такое объяснение
дается тому, что председатель оговорился в замаскированной, компромиссной,
неизвестной ему самому форме.
ОСОБЫЕ ПРИЕМЫ
ОРАТОРСКОГО ИСКУССТВА
Прежде всего
назовем цезуру. Существуют предшествующая и последующая
цезуры. Цезура означает, что после некоторого высказывания дальнейшее
произнесение речи задерживается. Оба вида цезур стимулируют напряжение и
повышение эмоциональности речи. «Сделать паузу – означает только
разъединить сцепление, а не выключить мотор» (Веллер). Но слово «пауза»,
собственно, является неправильным выражением. Пауза мертва и пуста, цезура
полна жизни, деятельна.
Последующая цезура является разновидностью созидательной паузы после изложения длинной цепочки мыслей Слушателю то и дело дается время для обдумывания сказанного. Смысл паузы также может заключаться в удовлетворении потребности в кратковременной «передышке». Важным словам дается возможность оказать воздействие. Слушателю нужно время для обдумывания.
Предшествующая цезура представляет своего рода
задержку речи и в особой мере способствует созданию напряжения. Многие ораторы
присоединяют к готовому предложению слово «и» (далее следует цезура), а уж
затем приводят новый козырь. Неопытный оратор слишком редко применяет цезуру
как средство воздействия, потому что ошибочно думает, что такая остановка
разрушает связность речи.
Переход.
Когда переходят от одной большой
части речи к следующей, то хорошо поступают, обращаясь к слушателям с личным
замечанием. (Нужны переходы!) Например: «Возможно, теперь вы спросите, какое
значение имеет для нас сегодня это изменение ситуации. Поэтому я хочу высказать
свое мнение об этом...»
Искусство плавного перехода требует большой
тщательности и большой тренировки. Хороший переход – связующее звено между комплексами мыслей.
«Как сварка необходима при изготовлении автомобиля,
как с помощью клепки соединяются части корпуса судна, так хорошее переходное
предложение связывает отдельные части вашей речи в оставляющее приятное
впечатление единое целое» (Симмонс).
Внезапный переход от веселого тона к серьезному является
хорошим средством воздействия. Подумайте о том, что в большинстве случаев
забавные высказывания, которые мы делаем, имеют серьезную подоплеку.
Возможности повышения эмоционального накала в ходе
доклада предоставляют: предшествующая цезура (см. «речь с двоеточием»), – последующая цезура (позволяет оказывать продолженное
воздействие высказывания путем подчеркивания смысла с помощью мимики и жестов),
повышение темпа в предложении – замедление темпа, повышение
громкости, – ее снижение.
Некоторое количество материала, который можно
использовать в речи, у оратора всегда должно быть в резерве. Иные ораторы
обладают способностью показывать, что знают больше, чем могут сказать. Но когда
своими знаниями хотят похвастаться, это производит неприятное впечатление. Иным
трюком является сознательное предъявление к слушателям повышенных требований:
«...Вы все знакомы с трактатами Фомы Аквинского по естественному праву», а в
зале нет и трех слушателей, знакомых с ними. Это нечестно создавать у многих
слушателей комплекс неполноценности, чтобы подчеркнуть свой интеллект.
(АКТЕРСКАЯ ЛИХОРАДКА)
«В испуге происходит многое, чего даже и не было»
(Буш).
Ридерс Дайджест (январь 1950) дал следующую милую,
если не утрированную, формулировку: «Мозг – великолепная
штука. Он начинает работу в момент твоего рождения и не прекращает ее до тех
пор, пока ты не поднимешься, чтобы произнести речь».
Мы всегда называем помехи произнесению речи актерской (стартовой) лихорадкой. Это выражение впервые появилось у артистов, потому что эта самая лихорадка начинается при выступлении в свете сценических осветительных установок. Помехи произнесению речи являются очень «естественным» делом. Даже у опытного оратора, британского министра иностранных дел Антони Идена перед каждым выступлением была стартовая лихорадка. Марк Твен сообщает, что во время первого выступления в качестве оратора у него было чувство, что рот набит хлопком. Дизраэли рассказывает о настроении перед своей первой речью: он предпочел бы скакать в кавалерийской атаке, чем подняться на трибуну.
Первое публичное выступление Бебеля в 1864 г. было
весьма неудачным. От стыда ему хотелось провалиться сквозь землю.
Причиной стартовой лихорадки в большинстве случаев
является недостаток уверенности в себе. Это «опасение оказаться несостоятельным
и не получить признания большинства», по выражению Веллера. Следствием является
психический стресс и нервный срыв. Какие средства есть против стартовой
лихорадки?
w
Готовиться к речи так
основательно, насколько это возможно.
w
Во время пробной речи
полностью поставить себя в ситуацию реального случая.
w
Попросить пару хороших
друзей сесть в первых рядах. Когда видишь перед собой людей, которым доверяешь,
то чувствуешь себя увереннее.
w
Перед началом речи снять
напряжение. Полезно позволить себе немного праздности, можно использовать
занятия, во время которых отдыхаешь. Не забывайте о прогулках. Но есть надо
мало! Успокаивающе действуют двадцать глубоких вдохов незадолго перед началом
выступления.
w
Непосредственно перед
началом речи говорите подчеркнуто медленно и спокойно.
Стартовая лихорадка –
совершенно нормальное состояние для любого начинающего оратора. Опыт учит, что
стартовая лихорадка медленно, но постепенно ослабевает по мере увеличения
речевой практики. У любого оратора стартовая лихорадка проходит, а остается
известное напряжение перед произнесением речи, и оно, безусловно, необходимо
для живой манеры речи.
И вот вы последовали данным мной советам – и все же кровь приливает к голове, пульс бешеный. «О,
лучше бы мне провалиться сквозь землю». Вы остановились посреди вашего доклада.
Ко всему прочему еще и ваши ключевые слова устраивают злую игру в прятки или
вдруг больше не желают поддаваться расшифровке. Обычно появляется вымученный
стиль речи, как это произошло с Гете во время его знаменитого выступления на
открытии горного предприятия в Ильменау. Слушателей охватило сочувствие и
неловкость.
Итак, наступает более или менее драматическая пауза,
за которой следует невнятное бормотание. Что нужно делать в действительности?
На самом деле ситуация намного безобиднее, чем представляется, потому что
слушатели ведь не знают, что, собственно, вы хотите сказать. В вашем
распоряжении есть два средства, которые могут помочь вам:
w
Повторите другими
словами только что сказанное. Благодаря этому вы ухватите нить последнего
высказывания или обобщите весь отрезок речи целиком. В то время, когда вы это
делаете, потерянная мысль обычно приходит.
Если вы запутались, можно спокойно оборвать
предложение посередине и сказать, например: «Я хочу высказаться иначе, надеюсь,
лучше...»
w
Переходите к новому
разделу. Пропущенный отрезок вы можете привести позже со словами: «Впрочем, мне
нужно сказать кое-что еще...» или: «Здесь мне хотелось бы еще добавить...»
Опыт показывает, что темп речи очень сильно связан с
личностью оратора и поэтому зачастую с трудом поддается регулированию.
Некоторые люди говорят быстрее, чем способны думать. «Он заговорил меня до
смерти», – могут сказать об импульсивном знакомом,
словоизвержение которого напоминает извержение вулкана.
Ганс Кошник, на протяжении многих лет являвшийся
президентом бременского сената, – в общем
хороший, действенный оратор, говорил, однако, слишком быстро. Один остряк
однажды сказал, что, например, слово «казармафедеральнойпограничнойохраны» он
мог бы произнести в три слога.
Депутат Герман Шмитт-Вокенхаузен «превзошел» в
бундестаге 60-х годов даже быстроговорящих Штрауса и Йегера; он произносил 320
слогов в минуту, чем приводил стенографисток в ужас. Когда он посетил съезд
стенографистов в Карлсруэ, то сказал: «Собственно, я хочу лишь убедиться в том,
что сегодня еще могут писать так быстро, как я говорю».
Многие ораторы, особенно начинающие, как правило,
говорят слишком быстро. Не следует произносить речь всегда с одной и той же
скоростью, нужно менять темп. Важные мысли нужно произносить медленнее и
более убедительно. Но также справедливы слова: variatio delectat – изменение радует и оживляет. Основной темп речи
сообразуют с имеющимся поводом и содержанием речи. В случае торжественной речи
он медленнее и размереннее, чем в случае речи, обращенной к оппонентам. Далее
следует подумать вот о чем: чем больше помещение, тем медленнее нужно говорить,
чтобы речь «не замирала». Говорите плавно, не ставьте себе целью «отбубнить»
вашу речь в рекордное время. Хорошо подвешенный язык – еще не показатель настоящего искусства речи.
В прошлом Маттиас Клаудиус писал своему сыну
Йоханнесу: «Там, где слова слетают слишком легко и плавно, будь настороже,
потому что лошадь, везущая тележку с грузом, идет медленным шагом». Можно взять
на вооружение также наглядный и образный способ, который дал Спэрджен в лекции
своим кандидатам в проповедники. (В скобках названы риторические средства,
которые применил Спэрджен): «Слишком медленная речь ужасна и может совсем
расшатать нервы полных жизни слушателей. Ибо кто может выслушать оратора,
ползущего со скоростью два километра в час? (образное сравнение,
риторический вопрос). Одно слово сегодня, другое завтра (преувеличение) – да это
поджаривание на медленном огне (сравнение), которое может быть отрадой
только для мученика (шутка). Но слишком быстрая речь, гонка,
неистовство, буйство (метафорическое повышение) также непростительны (противопоставление
предыдущему). Невозможно ни на кого произвести впечатление (утверждение),
разве только что, может быть, на слабоумных, так как (следует обоснование)
вместо упорядоченного войска слов (образ) к нам является толпа черни
(образное противопоставление), и смысл полностью тонет в море звуков» (образ).
Стентором звали того троянского грека, о котором Гомер
рассказал, что он мог кричать громче, чем пятьдесят варварских воинов
одновременно. Хотя сегодня мы вспоминаем о голосе Стентора, но его применение
крайне редко. Речь не должна быть шумовой атакой на барабанные перепонки. Но,
произнося речь, мы должны все же говорить так громко, чтобы нас понимали даже
слушатели, сидящие в задних рядах. Громкость изменяют в зависимости от значения
высказывания, но не намного.
Есть ораторы, которые более или менее сознательно
используют громкость в демагогических целях. Тогда громкость выполняет роль
доказательства. В архиве одного датского пастора была проповедь, в одном месте
которой стояла следующая пометка: «Здесь повысить голос, потому что
аргументация неубедительна!»
Большой громкости можно достичь не напряжением голосовых связок, а следующими средствами:
w
Усилением потока воздуха при дыхании.
w
Усилением резонанса.
w
Повышением четкости артикуляции.
w
Замедлением темпа.
С помощью силы
звука, делая его громче или тише, выделяют самое важное. Имеется возможность
«повышения эмоционального напряжения в пиано».
Тот, кто кричит
и бранится, по большей части не прав. В том, что касается права, он больше теряет,
чем приобретает.
В этой связи еще
один факт. Часто в большом помещении раздается обращенное к оратору: «Громче!»
В течение короткого времени оратор выполняет это требование, однако в
большинстве случаев уже очень скоро он опять начинает говорить слишком тихо.
ПОВЕДЕНИЕ ПРИ
ПРОИЗНЕСЕНИИ РЕЧИ
Постоянным
прихожанином одной бременской церкви был старый мастер-ремесленник. Хотя он был
почти глух, но, тем не менее, каждое воскресенье садился на первую скамью перед
кафедрой. Пастор во время проповеди увлеченно жестикулировал руками, кистями
рук, корпусом тела и говорил для этого слушателя особенно громко. В один
прекрасный день проповедник воскликнул: «Но это поистине замечательно, что Вы
так прилежно посещаете мои богослужения. Надеюсь, Вы поняли все, что я сказал?»
– «Господин пастор, –
ответил старик, – с пониманием дело обстоит
так: я не понял ни слова, но мне очень нравится на Вас смотреть!»
Эта история
показывает, что если вы оратор, то у вас есть не только слушатели, но и
зрители. Правда, лишь глухие как бременский мастер-ремесленник, рады чрезмерной
жестикуляции оратора. Все выразительные средства оратора, основанные на
телодвижениях, такие, как поза, жестикуляция рук мимика, мы вместе с Вилли
Хеллпах называем поведением при произнесении речи.
Лучше всего,
когда поза спокойная, а жесты оратора свободны и упруги, а не небрежны и
вызывающи. Естественное напряжение, в котором находится оратор при произнесении
речи, должно передаваться слушателям непосредственно, с помощью языка
телодвижений.
Спэрджен
констатирует: «Многие проповедники нагибаются вперед удобно и небрежно, как
будто свешиваются с перил моста и болтают с каждым, кто внизу проплывает на
лодке. Мы поднимаемся на кафедру не для собственного удовольствия, но чтобы
совершать очень серьезную работу, и наше поведение должно соответствовать
этому». Последнее высказывание справедливо для любого оратора. Не изображайте
ветряную мельницу во время бури. Хороший оратор не должен выглядеть ни
непоседой, ни соляным столбом. Когда слушатель видит перед собой мечущуюся
фигуру, у него возникнет ощущение настоящего головокружения. Оратор также не
должен копировать позу часовых, неподвижно стоящих перед Букингемским дворцом.
Жестикуляция: когда мы
наблюдаем дружескую беседу двух южан,
то ужасаемся, как они дают волю жестам – говорят «руками и
ногами». В наших холодных краях жестикуляция находится в большей степени под
контролем. Но даже и у нас встречаются ораторы, которые размахивают руками и
наносят удары кулаками, ведут воздушный бой с невидимым врагом или хватаются за
волосы, подобно вагнеровским героям. «Кажется, что некоторые ораторы занимаются
боксом» – отмечает Спэрджен. Не следует
подражать оратору, который, как на аукционе, «угощает» безвинную кафедру такими
ударами, что стоящий на ней стакан с водой испуганно подпрыгивает.
Хрущев,
произнося речь в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке, даже снял ботинок
и стучал им по кафедре с целью
энергичного подчеркивания своих мыслей, дав повод Вернеру Финку для замечания,
что нельзя от неизбранного свободно властителя ожидать, чтобы он
проявлял себя как избранный. С помощью ботинка Хрущев даже
приблизительно не достиг того эффекта, который произвел столь же склонный к
динамичным поступкам Мартин Лютер, расколов однажды, по свидетельству
Спэрджена, во время проповеди в Айзенахе кулаком трехдюймовую доску.
Этих дурных привычек легко избежать, если держать свой
темперамент в узде. Куда же деть руки? Лучше свободно положить их на кафедру,
не удерживая все время в одном и том же положении. Некоторые ораторы потирают
руки, как будто радуются тому, что одурачили делового партнера.
А теперь позитивное о жестикуляции: она может и должна
сопутствовать ходу мыслей. Жесты должны быть скупыми, только тогда они
действенны. Шаблонных фигур жестикуляции не существует. Имеются, пожалуй, жесты
приглашающие, отвергающие, повелительные, вопросительные. Оживленной
жестикуляцией чаще пользуются, чтобы подчеркнуть свои слова. С помощью пальцев
можно пояснить нюансы.
Жестикуляцию постоянно применял во время произнесения
своих речей министр экономики Шиллер. Он постоянно будто взмахивал воображаемой
мухобойкой. Карло Шмид сообщает о главе оппозиции Курте Шумахере: «Он остался
тем же фехтовальщиком, каким он мне показался при первой встрече тридцать лет
назад, да, даже показалось, что его жестикуляция стала еще интенсивнее, еще
выразительнее, полной жизни, еще более подчеркивающей сказанное словами. Как
могли говорить эти руки! Быстрые, как рапира, свободно движущиеся справа
налево, будто они раздирают некую завесу; пальцы, тесно сложенные вместе, будто
дело заключается в проведении хитроумной операции; или, наоборот, пальцы широко
растопырены веером, как бы разрывающие сеть, эти руки, всегда движущиеся, как
пламя, которое пожирало этот могучий дух».
С жестами оратору нужно быть осмотрительным и
стараться, чтобы они не бросались в глаза; он не актер. Нервные и резкие
движения вызывают ощущение неловкости.
Обратите как-нибудь внимание на то, что у многих
ораторов карманы брюк – будто магнит для левой руки.
Кажется, что уверенность в себе внезапно усиливается, как только рука окажется
в кармане. Для публики это не лучшее зрелище. Также некрасиво засовывать пальцы
в проймы жилета, как будто вы беседуете с соседом через ограду сада. Август
Бебель осуждал эту дурную привычку у такого выдающегося оратора, как Лассаль.
Если уж есть потребность спрятать свои руки, то в качестве убежища для них
используйте карманы пиджака, как это практиковал американский президент
Кеннеди.
Писатель Петер Хэртлинг отозвался о Гельмуте Шмидте:
он «...склонен, используя динамичные, сильные жесты из арсенала выразительного
языка телодвижений, удивить своих слушателей. Он никогда не подавляет. Он хочет
покорить их» (см. «Писатель подвергает испытанию тексты политиков», 1967/ «Schriftsteller testen
Politikertexte», 1967). На возможное
несоответствие между словом и жестом обратил внимание английский исследователь
поведения Десмонд Моррис: «Если политик пальцем прокалывает воздух в то время,
когда он говорит о мирном сосуществовании, то нам следует верить движению его
руки, а не тому, что он говорит».
Президент бундестага Герстенмайер в свое время (ноябрь
1962 г.) опубликовал ответ на жалобу относительно жеста министра Штрауса,
который, делая заявление перед бундестагом, засунул руки в карманы: «...нет
правового положения, которое бы разрешало или запрещало федеральному министру
или другому оратору засовывать свои руки в карманы пиджака и брюк перед
бундестагом. Здесь вопрос такта... (и) воспитания... которые нельзя
регулировать нормативно...»
Можно быстро отвыкнуть от плохих привычек. Многие часто пожимают плечами, качают ногой, кивают головой, снимают и надевают очки или поглаживают воображаемую бороду. Нужно только дать себе в этом отчет, а потом контролировать себя.
Многие во время доклада ходят, заложив руки за спину,
как преступник на ежедневной прогулке по тюремному двору. Нередко ораторы
издают чмокающие звуки, как будто они попутно едят вкусный компот.
Мимика: она
столь же важна, как и движения рук. В особой степени в разговоре участвуют глаза.
Тот, кто выступает с непроницаемым лицом игрока в покер или окидывает
окружающих затуманенным взором, едва ли завоюет сердца слушателей, хотя бы он
желал им поведать еще так много интересного. Еще меньшего успеха достигнет
оратор, который имеет вид, будто без зонтика попал под сильный град.
Глаза тоже говорят. Оратор не должен равнодушно
глядеть поверх голов слушателей или пристально смотреть в потолок. Любой
слушатель должен почувствовать, что его увидели. Иногда бросают взгляд даже на
отдельного слушателя, если заметно его особое участие. Этот зрительный контакт
желательно укрепить. Беглого взгляда недостаточно. Нужно не забыть ни одну
группу слушателей, поэтому медленно обводят взглядом весь зал, и потом взгляд
то и дело направляют в задние ряды. Иногда у оратора бывает плохая привычка
резко переводить взгляд с одной стороны зала на другую, как будто он смотрит
теннисный матч.
Мимика может быть серьезной или веселой, но она всегда
должна быть дружественной и никогда не быть чрезмерной. Никому не хочется
видеть маску застывшего смеха, подобную той, что мы видим на рекламе зубной
пасты.
Естественно, дружелюбно, любезно – таков девиз. Один немецкий министр кратко выразился о
товарище по партии премьер-министре, который постоянно смеялся: ему нельзя
участвовать в похоронах – он и там рассмеется.
В целом поведение во время произнесения речи повышает
ее выразительность и налаживает контакт со слушателями. Основной тон связан с
соответствующей ситуацией, но сдержан как в физическом, так и в духовном
отношении. Слушатель хочет не только понять смысл слов, но и почувствовать
непосредственное общение с оратором. Если мы охотно слушаем выдающихся
ораторов, даже когда они, возможно, не говорят ничего нового, то причина в том,
что они обладают личным обаянием благодаря дару речи и особенно увлекающей силе
взгляда и выразительности жестов.
Хайнц Кюн не случайно указывал на то, что поведение
оставляет более глубокое впечатление, чем слова: «Иначе как объяснить, что
спонтанный жест в Варшаве, когда Вилли Брандт встал на колени перед памятником
на месте разрушенного гетто, еще живет в памяти польского народа, тогда как
слова давно забыты?»
ВИЗУАЛЬНЫЕ
ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА
Тот, кто делает доклад, должен спросить себя: могу я
что-либо показать слушателям? «Чтобы быть понятым, нужно говорить глазами», – полагает Гердер. Это верно, особенно сегодня, когда
мы благодаря обилию визуальных прелестей стали созерцающим человечеством. Людвиг
Райнере прав: «Визуальные вспомогательные средства наглядны и вносят в нашу
жизнь разнообразие. Картинки, таблицы, графики, схемы, рисунки, карты,
наглядное представление итогов по годам и так далее должны, если представляется
возможность, искусно встраиваться в речь». «Зрительный нерв в 50 раз толще
слухового. То, что мы видим, запоминается намного лучше, чем то, что слышим»
(Йох. Блюмель). По этой причине так любят сопровождать доклады диапозитивами. Я
рекомендую безотносительно предмета сообщения, будь то рассказ о путешествии
или научный доклад с использованием изображений, соблюдать три следующих
правила:
w
Проведите отбор характерных, хорошо удавшихся снимков таким
образом, чтобы последовательность зрительных образов обеспечивала повышение
эмоционального напряжения.
Следует учесть,
что благодаря кино и телевидению наши глаза очень избалованы. Нужно показывать
только хорошо удавшиеся снимки. Очень часто подбор зрительного ряда случаен и
произволен. Образ следует за образом, не создавая напряжения от начала до конца
по естественной кривой, не изменяя мелодии образов. Глазам ни в коем случае
нельзя пресыщаться. Профессор Берг пишет: «Успех часто обусловлен теми
многочисленными снимками, которые благоразумно не показаны. Pars pro toto (часть
представляет целое) – мудрость, которую можно рекомендовать всем
докладчикам».
Значит, также
справедливо: меньшее может подходить больше.
w
Изображения комментируйте кратко и точно, связывая текстом
одну картинку с другой.
Так, некоторые
ораторы, очевидно, полагают, что смогли бы без особого труда комментировать
зрительный ряд, используя импровизацию. Следствие этого –
плохие комментарии, в которых все предоставлено случаю. Подготавливайте
комментарии, используя ключевые слова, сопровождающие текст, который затем
произносите в свободной речи. Даже если в комментарии к слайдам значительный
объем занимает импровизация, предварительно обдумайте, что достойно
упоминания, где можно вставить короткий рассказ, как сделать
хороший переход от одной картинки к другой. Комментарии к изображениям – это возможность ответственного разговорного тона. Текст
литературно прорабатывается и излагается в занимательной форме, что никоим
образом не исключает серьезного и поучительного второго плана.
Текст не должен
быть скучным. Говорите кратко. Указывайте на детали, которые зритель мог
пропустить. На выразительных картинках задерживайтесь несколько дольше. Как уже
сказано, не следует обсуждать каждое изображение, а заранее прокомментировать
небольшую серию картинок, чтобы зритель мог внимательно их просмотреть. Если
хотите дать подробный комментарий, включайте свет, потому что голос в темном
помещении производит прямо-таки мистическое впечатление.
Я настоятельно
хотел бы предостеречь от того, чтобы сначала показывать картинки, а потом
делать доклад. Должно быть все наоборот. После того как показаны картинки, даже
самый хороший доклад воспринимается тяжело. Слово – плохой
конкурент зрительным образам.
И последнее
замечание: говорите так громко и четко, чтобы вас слышал каждый. Часто бывает,
что комментатор, увлеченный описанием картинки, обращается только к полотну
экрана, т.е. адресует свою речь в неправильном направлении. Задние ряды не
понимают ни слова или же, когда оратор быстро оборачивается, понимают только
половину предложения.
w
Готовьте доклад с диапозитивами так, чтобы не возникало
сбоев в их показе и речь не прерывалась.
Желательно
тщательно продумать технические детали. Это выявит необходимость учесть мелочи.
Технические сбои всех видов нарушают атмосферу и разрушают коммуникацию.
Все наверняка наблюдали такие ситуации, когда докладчик хочет показать
диафильм, но выясняется, что соединительный шнур слишком короток, проекционный
аппарат установлен слишком далеко, изображение не соответствует величине
экрана, три диапозитива вставлены неправильно, и различить изображение можно,
лишь стоя на голове, неизвестно где отыскать выключатель и т.д. Любая, даже
кажущаяся незначительной техническая ошибка становится возмутителем
спокойствия.
Некоторые
ораторы начинают обстоятельно заниматься наладкой аппаратуры уже после
приветствия. Следует все обдумать заранее! Необходимо также заранее
прорепетировать с демонстратором диапозитивов последовательность их показа.
Договориться с ним о показе диапозитивов согласно малозаметному сигналу. Лучше
всего договориться о сигналах постукиванием (или световыми знаками), которые
означали бы показ следующего диапозитива.
Возможно, вы возразите: «Да ведь это все мелочи». Мелочи – да, незначительные – нет.
Успех оратора очень часто зависит от незаметных привходящих обстоятельств.
В одной южно-немецкой деревенской церкви кандидаты
теологии обычно читали свои пробные проповеди. Потом церковный служка объявлял,
как прошла проповедь. И этот «глас народа» имел наготове три оценки. Если
духовная речь удавалась, служка говорил: «Господь был милостив!» При
посредственном результате служка отзывался: «Ведь был очень тяжелый текст!»
Если же кандидат терпел полную неудачу, служка утешал его словами: «Но Вы так
хорошо подобрали псалмы!»
Перед нами надежная форма передачи информации путем
косвенного высказывания. Не сказано ничего – и, тем не
менее, сказано все.
Мы даем себе отчет о действии нашей речи на
слушателей. Мы просим друзей сделать критические замечания, разбираемся в
причинах осечки. Никто не должен падать духом из-за первой неудачи. И у великих
ораторов случались плохие старты.
Однако «неприятности такого рода возбуждают силы
разума» (Буш).
Назовем главные критерии критики речи: объективность,
ясность, наглядность, рациональность структуры, последовательность изложения,
хорошее введение, повышение напряжения речи к ее окончанию, требуемая
громкость, гибкое изменение темпа и соответствующее ситуации поведение оратора
во время речи.
Опытный оратор постоянно
оттачивает технику речи. Никакая речь не является хорошей настолько, чтобы
ее нельзя было улучшить.
[1] Пен-клуб (Р.E.N., сокр. от англ, poets – поэты, essayists – очеркисты, novelists – романисты.) Основан в 1921 г. английскими писателями Дж. Голсуорси и К.Э. Даусон-Скоттом. Объединяет свыше 80 национальных пен-клубов.