ЕСЛИ НЕЛЬЗЯ,
НО ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ – ТО МОЖНО?
Но сначала – о Гостелерадио, «перестроечном» рывке тележурналистики, приключениях «Взгляда» и неисповедимых путях телевизионной жизни.
Тем, кто не знаком с этим долголетним строением по имени «Гостелерадио», скажу только, что вся радиотелевизионная «индустрия» (как организационно-производственная, так и творческая) составляла единую мощную структуру (читай – министерство, и во главе был председатель в ранге министра), распространявшую свою власть на всю страну, тогда еще – СССР. Разумеется, подавляющая часть деятельности всех работников этой структуры регламентировалась приказами, инструкциями, командами «сверху», оттуда же и субсидировалась.
Вероятно, максимальную «заботу» Центра ощущала на себе именно теледокументалистика, любые отклонения которой от «генеральной линии» были маловероятны. Впрочем, Гостелерадио – этап пройденный, и не следует поминать «старца» только нехорошими словами: становление телевидения пришлось ведь как раз на его долю, и вряд ли кто осмелится отказать ему в творческих удачах и даже открытиях.
Поразительно, но, как отмечают многие, существование идеологического, творческого и какого-либо другого пресса только побуждали многих творцов к поиску ярких телевизионных образов, решений, к глубине анализа, к тонкой драматургии, особого (Эзопова!) языка... В общем, «пер аспера ад астра», то бишь «через тернии – к звездам». Особенно это было заметно в телевидении Игровом, художественном. Может быть, есть своеобразная закономерность в том, что интересные работы появлялись не «благодаря», а «вопреки», в борьбе с установками и стереотипами, что, в общем, естественно для подлинно творческого человека.
Это как в режиссуре: есть борьба, есть конфликт, значит, есть действие!.. А исчезнут преграды и... творить сложнее!?.. Как писал в своей книге «Не только о театре» блестящий художник и режиссер Николай Павлович Акимов «Маразм, помноженный на большие возможности, дает чудовищные результаты!»... Уж не противопоказаны ли творцу «большие возможности»?!.. Конечно, в рассуждениях этих больше шутки, чем призывов к трудностям, но все-таки, все-таки... Однако вернемся к Гостелерадио, но ровно в той степени, чтобы спроецировать своеобразную идеологическую ангажированность телепублицистики, тележурналистики того времени при наличии одной «направляющей линии» (для многих – неудобной и вынужденной) на ситуацию нынешнюю, с ее многопартийным изобилием, разноголосицей политических, коммерческих, личных, наконец, интересов разных объединений групп, личностей. И, ни в коей мере не тратя усилий на разделение всего и вся на «чистых» и «нечистых», зерен от плевел, или, как в шестидесятые – на физиков и лириков, заметим только для себя, что с исчезновением «единой руководящей линии» никуда не исчезли сами ИНТЕРЕСЫ. Просто их необыкновенное противоречивое многообразие поставило столько указателей в чистом поле тележурналистики, что идти по нему в поисках истины стало совсем не легче, чем при наличии указателя одного-единственного. Не легче граждански, нравственно, профессионально, в конце концов. Немалому количеству «прежних» теледокументалистов при одном указателе жилось профессионально проще, конечно. И уж коли интересов масса и есть кому оплачивать дудочника, то...
Нет-нет, никакого желания не имею обвинять кого-либо, но вот предупредить будущего профессионала о том поле (минном?!), на которое предстоит ему ступить, – обязан. Я пишу эти строки, когда клокочет так называемый чеченский кризис. Надо ли приводить хоть какие-то примеры (даже просто называть их), чтобы и без того знакомый с этим трудным временем Читатель лишний раз подумал о том, какого профессионализма... нет, о профессии говорили мы немало! – какого мужества требует она. Простого человеческого МУЖЕСТВА!
Профессионализм, аналитические способности, оперативность, мобильность (одна нога – здесь, другая – там!), коммуникабельность, умение расположить к себе, настырность, дотошность... да мало ли что еще – это все-таки понятия осязаемые, которые можно попытаться воспитать в себе или в радостном неведении посчитать, что все это у тебя есть, но МУЖЕСТВО?!.. Когда, не задумываясь... Вернее, задумываясь только о ПРОФЕССИОНАЛЬНОМ ДОЛГЕ, лезть во имя его исполнения под пули или под маховик властного самодура, или даже просто «поперек» собственного благополучия. А если еще семья, дети!..
Может быть, будущих теледокументалистов надо проверять какими-то неведомыми медицинскими тестами прежде всего на МУЖЕСТВО?!.. А если и выжить удастся, и честь соблюсти, и долг исполнить, готов ли каждый – КАЖДЫЙ! – к тому, что все равно найдутся люди, которые и в штыки примут, и обвинят, и заподозрят, и даже проклянут!.. А если еще и осознавать, что ты ведешь за собой людей?! Если ты ЛИЧНОСТЬ! Еще в конце XIX века французский социолог Габриель Тард, еще не зная, что следующий век станет веком телевидения, писал: «Не государственные деятели, а... публицисты создают общественное мнение и ведут за собой публику... Нельзя отрицать того, что они составляют общественное мнение во время критических обстоятельств, и если два или три из этих предводителей политических или литературных кланов соединятся для достижения какой-либо цели, как бы дурна она ни была, можно сказать заранее, что она будет ими достигнута».
Может быть, и перебрал в очевидности своего утверждения Габриель Тард, но такую ответственность на свои плечи теледокументалистика все равно возложить обязана... А всякий ли справится с нею?! Но – хватит злоупотреблять терпением от рождения смелого и ответственного Читателя, которому можно только посочувствовать, что он оказался по пути своего профессионального становления (вместе со всем телевидением, а заодно и со всем обществом) в переходном периоде от централизованного Гостелерадио к... А вот к чему – пока в стадии поиска, хотя и во многом успешного.
Конечно, такой переходный период чреват неопределенностью, размытостью ориентиров, отсутствием своеобразных «профессиональных гарантий», но для подлинно творческой личности он – безусловно интересен. Если, конечно, есть и мужество, и чувство ответственности, и профессионализм. А ведь подаренная «сверху» гласность поначалу свела требования к ПРОФЕССИИ ТЕЛЕДОКУМЕНТАЛИСТА к минимуму. Вспомните, сколько интереснейших, ярких, острых умом людей получили доступ к телеэфиру – их словно специально «копили», взращивали в изолированной оранжерее, пока не раздался выстрел стартового пистолета гласности. И люди не просто услышали что-то новое и важное, они услышали то, что хотели услышать и о чем говорили сами «на Кухне». Афанасьев, Попов, Селюнин, Стреляный, Калугин, Собчак... Наведывающиеся из-за рубежа Ростропович, Войнович, Владимов... Про Андрея Дмитриевича Сахарова не упоминаю в первую очередь только потому, что он стоит вне всяких «списков», да и не был таким уж частым гостем на телеэкране, как остальные. Это было то время, когда народ почти круглосуточно сидел у телевизоров и радиоприемников, чутко внимая прямым трансляциям со съездов, где выходили к микрофонам малознакомые поначалу люди и говорили такое?!..
Это было то время, когда в тележурналистике, в телепублицистике быстро выдвинулся на первые позиции большой отряд... нет, не профессионалов еще, а просто энергичных, неуемных молодых, как правило, людей, главной заслугой (и талантом!) которых оказалась способность отыскать, уговорить, «расколоть» неизвестного ему (но уже ожидаемого на экранах телевизоров) интересного, острого «на словцо» и на мысль человека и задать ему пару вопросов, а то и просто один: «Ваше мнение о том, что сейчас происходит в стране?» И яркая, напряженная, отвечающая потребностям аудитории передача была, что называется, в «кармане». Ну, конечно, и спрогнозировать возможный результат, и «подлить масла в огонь» по ходу интервью, и понимать «для чего это делается», да и «поймать» интересного собеседника, расположить его к себе – на все это тоже талант нужен.
Однако, заметьте, важные специальные черты профессии: умение сформировать точный замысел, выстроить «действие в его непрерывном развитии», отыскать или даже сочинить «предлагаемые обстоятельства» для наиболее выразительного раскрытия темы и героя, не говоря уже о большом диапазоне выразительных средств режиссуры – на этом «романтическом периоде гласности» как бы отходят на второй план. Не они определяли профессионализм теледокументалиста, или, скажем осторожней, – не они имели решающее слово в процессе достижения результата. За них это делала сама атмосфера времени, сенсационность доносившейся с экрана информации. Доселе десятилетиями хранившийся за семью печатями и, конечно, казавшийся неисчерпаемым голод зрительских потребностей.
Вся эта подаренная временем «атмосферная и социальная заданность» почти автоматически способствовала получению творческого результата, который в других обстоятельствах был бы возможен только в тонком профессиональном поиске всего, что имеет отношение к драматургии и режиссуре телепроизведения – темы, идеи, замысла, конфликта, сверхзадачи и т.п. ...Нет-нет, конечно, занимались этим все равно люди вполне одаренные, просто жизнь востребовала одни и мало востребовала другие «мышцы творческого тела», отчего эти «другие» ослабевали, теряли гибкость, а порой и отмирали вовсе.
Но этот период (для телевидения, разумеется) стал заканчиваться, насытился зритель, стала ослабевать сенсационность, а новая волна теледокументалистов уже сформировалась, продолжая по инерции работать только теми «творческими мышцами», которые окрепли у нее за это время. «Награда» не заставила себя ждать: именно к этому времени тележурналиста прозвали «подставкой для микрофона», а термин «говорящая голова» стал почти научным. Если сомневающийся Читатель полагает, что все сказанное имеет отношение ТОЛЬКО к теледокументалистике, оперирующей фактами политической жизни, то это не совсем так.
Стартовый «глоток гласности» оказал свое влияние на большинство сфер этой деятельности (вирус, что ли?), отразившись и на так называемом тематическом телевидении (термин совсем не точный, но реально существующий). А через несколько лет все более ощутимой стала и реакция на это столь благодарной поначалу аудитории. «Случилось вполне естественное совпадение: усилие информированности населения совместилось во времени с ростом катастрофичности жизни, что и дало неизвестный ранее взрыв тревожности. В обществе возникло состояние, хорошо описываемое в терминах Ганса Салье, основоположника науки о стрессе, как общий адаптационный синдром.
Ученый выделил в нем три фазы: реакция тревоги, фаза сопротивления, фаза истощения. Похоже, что последняя фаза для многих (и общества в целом) уже наступает: способность адаптации к стрессу не безгранична, что проявляется в широком распространении гормональных расстройств и давно забытых инфекционных заболеваний (из газеты «Невское время» от 4 февраля 1993 года). Впечатляет?!.. И если поверить в это, то... что делать теледокументалисту?!.. (От комментариев воздержусь.) А вот еще одно «отражение» – из беседы замечательных профессионалов Сергея Муратова и Ирины Петровской в материале «Московских новостей» под примечательным заголовком «Журналисты с большой дороги» (№16, 1993):
С.М. – ...ТВ продолжает дестабилизировать общественное сознание – и даже с явными нарушениями справиться просто невозможно. ...Когда об этом начинаешь говорить, тебе тут же возражают: ага, хочешь возродить цензуру. (Кстати, еще раз о цензуре: помимо своей главной идеологической функции люди, работавшие в этих «подразделениях» на телевидении, исполняли еще и ряд попутных, «мелких», обязанностей, следя, например, за фактологической точностью, культурой языка и т.п. – В.С.) Но я с таким же успехом могу утверждать, что «красный свет» – это тоже цензура. ТВ давно позволяет себе свободу передвижения без «красного света» – свободу любых слов, любых призывов, любых оскорблений. Вот смотрю я «Общественное мнение», когда-то передачу этапную для ТВ. Сегодня ее делают те же самые люди, но время митингов прошло – наступило время обмена аргументами. ...Время гласности не прошло даром: тележурналисты вкусили сладость самовыражения. Однако коль скоро в телекомпаниях культивируется презрительное отношение к обществу, к зрителям, к героям программ, это родило новое поколение – журналистов с большой дороги.
И.П. – Однажды я спросила у Листьева, как ты поступаешь, когда участники «Темы» просят чего-то не давать в эфир. Он ответил: «По-разному, в особых случаях соглашаюсь, но, с другой стороны, каждый человек, идя на съемку, уже соглашается на опубликование своего мнения».
С.М. – Формально он прав, но по сути это тот же этический беспредел. Помню, в «Теме», посвященной свободной любви, девочка призналась в неплатонических отношениях с подругой, при этом добавив, в каком шоке будут ее родители, услышав это с экрана. Я удивляюсь, как мог Листьев это дать в эфир. Ведь ответственность за судьбу документального героя входит в понятие профессионализма. И это опять должно быть записано в том этическом кодексе, которого у нас нет.
Тележурналист хочет сделать сюжет интересным любой ценой – и сегодня почти никто не стесняется быть вымогателем пикантных новостей и эксцентрических характеров. ...Наш известный документалист Марина Голдовская как-то сказала: «На съемке быть человеком гораздо важнее, чем быть профессионалом». По-моему, быть профессионалом – это и значит быть человеком. Этикой на ТВ проникнуто все, каждый шаг журналиста: то, как он одет, как посадил своего собеседника, каким тоном с ним разговаривает, что потом оставляет в кадре. Этический беспредел, он от того, что тележурналисты потеряли чувство собственного достоинства, забыв, что оно есть у других.
Надеюсь, снисходительный Читатель простит меня за столь обильное цитирование в этих наших беседах, но вызвано оно только стремлением к «документальной убедительности примеров». Их немало и в той телевизионной практике, что окружала меня самого на протяжении четверти века, но их пересказ «своими словами» невольно приобретал бы аромат слухов, баек, или, не дай Бог, сплетен. Поэтому предпочтительным здесь представляется «печатное слово», подтверждающее, по-моему, некоторые выводы о трансформациях теледокументалистики «эпохи перестройки» и далее.
Но – хватит. О некоторых причинах падения профессионализма в теледокументалистике сказано достаточно и почти «прямым текстом», словно против самых важных телевизионных профессий – теледраматурга и телережиссера – прибита табличка «не требуется». Но кроме внешних причин «болезни» есть и другие, блуждающие в своем профессиональном кругу. Вот тут-то и обратим мы свой заинтересованный взгляд к обожаемому большинством телезрителей «Взгляду» – может, его жизнь, его творцы, его приключения станут наглядным «учебным пособием» для нас? Хотя бы потому, что опыт «Взгляда» и его экранное лицо широко известны почти всем...
...После очередного разгрома программы «Взгляд» – на этот раз уже на пленуме Союза кинематографистов, посвященном проблемам телевидения (март, 1988) – его популярных ведущих отстранили от эфира. Немало способствовали тому и... письма телезрителей (в основном среднего и пожилого возраста), обозленных «несолидными» манерами, развязностью, «маечками-фуфаечками» и прочим, выбивающимся из привычного русла экранных стереотипов. (Такие письма действительно были, и не надо клеймить позором их авторов, ибо «зритель всегда прав» – даже если его мнение единственное и расходится с мнением большинства. Забавный парадокс в другом: если лично тебя что-то на экране не устроило, то передачу должны снять – и все тут. Таков, увы, пока еще наш зрительский менталитет. Хотя куда проще просто выключить телевизор!) Но... взглядовцев отстранили.
Владислав Листьев:
Было ужасно обидно. Мы только-только почувствовали уверенность – стали говорить на наиболее болезненные темы... Но мне кажется, большую роль здесь сыграла инерция: нас просто привыкли пинать. Наверное, зрителям нужна была разлука с нами, чтобы наконец понять свое отношение к нам.
И зритель опомнился, забил в набат, на ЦТ обрушился шквал писем и телеграмм, телефоны раскалились от звонков! Все спрашивали: где мальчики? За что их сняли? Живы ли они?
Анатолий Лысенко (в тот период руководитель программы «Взгляд»):
Вот мой сосед сколько раз мне говорил: «Старик, да убери ты этих мерзавцев с экрана, я тебе пол-литра поставлю». Потом через две-три недели после того, как ребят сняли (ничего он мне, правда, не поставил), приходит и говорит: «Старик, слушай, без них еще хуже. Верни их». В который раз я убедился, какой невероятной способностью к привыканию обладают телезрители.
Ну и что тут «такого», спросите вы? Да ничего. Все «как у людей»: борьба, конфликты, упреки (нередко несправедливые), прямое и косвенное давление, элементарная зависть (не забывайте – наш профессиональный круг – круг творческий, а это дело там еще ой как в ходу!)... Все, как у людей! А в чем-то еще и «лучше», потому что творческие профессии – в театре, кино, на телевидении – немножечко особенные, «чем у людей»; ведь результаты творческого труда не имеют математически выверенных критериев, они размыты, порой неосязаемы, зависят от многих тончайших обстоятельств. Отсюда – вкусовщина в оценках, зависимость от простых житейских (и далеко не всегда благородных) причин: симпатий и антипатий, амбиций и конъюнктуры (как со знаком «плюс», так и наоборот) и еще многого, о чем не принято писать, но что, тем не менее, существует в действительности. И вообще, мало ли примеров, когда самые образованные (и тем более власть предержащие) ценители ошибались в своих оценках?! Правда, телевидение – не та область деятельности, которая может утешить признанием через века (во всяком случае – в основном), но всетаки... И вообще, что есть цена художнику? Творцу? Звания? Дипломы? Награды?.. Не знаю... Меня больше убеждают слова Г.М. Козинцева: «...Заслуги художника нельзя ни «высоко», ни «не высоко» расценивать. В искусстве они вообще не «расцениваются». Продвижение по службе здесь ни при чем. История наград и взысканий в историю культуры не входит». (Остается только устроить дискуссию о том, относится ли к искусству «телепроизводство», но мы не будем тратить на это время. Потому что – да, искусство и в историю культуры входит.) А об «упреках» пусть лучше расскажет другой ведущий «Взгляда».
Александр Любимов:
«Взгляд»... частенько упрекают в пристрастии к «жареным» фактам, к сенсациям. Ну что ж тут поделать, не журналистов в том вина: кулинары прошлого, любившие «приготовлять весьма острые блюда», столько всего напекли в предшествующие десятилетия, что теперь, куда ни копни, отовсюду пахнет жареным (чем не еще одно подтверждение наших предыдущих предположений? – B.C.). Что же касается сенсаций... – это самая свежая информация, не более того. Другое дело, что любая сенсация должна быть точной и правдивой (выделено мною. – В.С.). Вот почему 80 процентов рабочего времени журналистов из «Взгляда» приходится на «пробивание» материала. Отбиваясь от «заинтересованных ведомств», они заранее обкладываются документами, справками, свидетельствами, чтобы потом их никто не уличил в неточности или тем более – во лжи». (Здесь оставим место для гимна «заинтересованным ведомствам», из-за которых так плотно приходится «обкладываться документами»!.. А если бы их не было?!.. Вопрос, конечно, несерьезный, но... кто знает?...)
Это Любимов говорил «Комсомолке» в мае 89-го, а в июне 91-го, уже после «закрытия» программы, он же, в «Смене», вспоминал былой расцвет «Взгляда» так:
Мне кажется, это больше связано с самим процессом гласности. Просто были люди, которые делали чуть больше, чем было разрешено... Тогда, в 1987 году, весной, мы просто пришли в программу нанятыми ведущими. ...Полгода велась разработка концепции программы. Нельзя сказать, что мы очень уж активно во всем этом участвовали, мы тогда просто плохо еще разбирались в телевидении. У истоков стояли Эдуард Сагалаев, Анатолий Лысенко, Анатолий Малкин и Кира Прошугинская... Программа начиналась как чисто развлекательная. Она, естественно, привлекала интерес, потому что там были разные иностранные клипы ворованные. И, естественно, люди, которые делали «Взгляд», стали постепенно продвигать на телевидении какие-то идеи большого свободомыслия. Закономерно, программа сделалась политической. ...Но мы ведь брали достаточно конъюнктурные сюжеты. Нам просто хватало каких-то чисто мужских качеств для того, чтобы пробивать все это в эфир. На мой взгляд, сейчас ситуация изменилась. Запретов на темы нет. Есть запрет на информацию сегодняшнего дня. Привносятся сложности в поиски информации и донесение ее до зрителя. Но мы приблизились к нормальным рыночным условиям в журналистике, когда журналисты, если они хотят выжить, не должны быть ангажированы в политику (это утверждение оставлю без комментариев, ограничусь только «знаками препинания» – ?!, а выводы – за вами. И еще одно, следующее высказывание Любимова подчеркну теми же знаками – только не ищите здесь оценочных характеристик! Только интерес!). Считаю, для журналиста профессионализм должен быть важнее убеждений.
И – еще:
Телевидение должно перестать быть «органом Кремля», по крайней мере таким его до сих пор считают, особенно на периферии. Ведь борьба идет главным образом вокруг одного вопроса – насколько ТВ влияет на общественное мнение? Я считаю, мы не столько формируем, сколько отражаем общественное мнение. Стремимся выразить чаяния людей, раскрыть чужую боль».
А теперь, через те же высказывания «взглядовцев» в прессе, попробуем затронуть некоторые другие «творческо-психологические» вехи эволюции программы и ее создателей на пути от «Взгляда» к ВИДу.
Вопрос А. Любимову:
– Вы, ваша тройка... (Любимов, Листьев, Захаров. – В.С.) заранее отрабатывали свой имидж или просто сели за стол и поехали?
– К сожалению, не отрабатывали. Это как-то рождалось само по себе. Я не знаю, каким меня представляют телезрители. ...И еще я стараюсь быть честным в том, что говорю, возможно, искренне заблуждаясь.
Вопрос В. Мукусеву:
– Ребята где-то писали, что, когда начинался «Взгляд», они придумали себе маски: Любимов – шоумен, Захаров – серьезный интеллектуал, Листьев – нечто среднее между ними, Политковский – этакий свой парень и т.д. Теперь все поменялось. Листьев стал шоуменом, Любимов – серьезным руководителем программы и т.д. С чем пришел в программу Мукусев и изменилась ли его маска?
– Я во «Взгляд» не пришел, я его придумывал.
– Я имею в виду момент, когда тебя увидели зрители.
– Я стал вести программу, потому что ее надо было спасать. Это стало ясно Сагалаеву, который был в то время главным редактором «Молодежки», и он посадил меня за стол ведущих. Я не собирался быть ни Шоуменом, ни Балбесом, ни Трусом, ни еще кем-то. Я пришел как журналист. ...Таким образом удалось спасти программу.
– Разве она погибала?
– Конечно. Началась развлекуха. Эдакое блям-бляманье понемногу обо всем.
– Но почему передача сразу же стала такой популярной?
– Популярность? Бог с тобой. Не было никакой популярности.
– Все запомнили программу с первого выпуска. Ждали каждого последующего.
– Это ерунда. Миф. Такой же миф, как выдуманная история про Сашу Любимова как руководителя программы. Он ведь руководитель максимум той программы, которую сам делает.
– Его назначили сверху?
– Нет. Никакого приказа я не видел. Он сам себя назначил. Он просто сказал: «Ребята, теперь я буду вами руководить». Мы посмеялись, думая, что это шутка. А он написал себя в титрах.
А вот еще вопрос – Дмитрию Захарову (все эти вопросы-ответы цитируются по разным газетным и журнальным источникам):
– Вы тоже покинули «Взгляд». Почему это произошло?
– Я ушел за год до закрытия программы, отработав только первую половину сезона 1989–1990 года. ...Ушел потому, что то, что мы делали, не вызывало у меня больше ни малейшего энтузиазма. Люди у нас уже перекормлены политикой и разными дрязгами. ...Можно было и дальше, конечно, удерживать себя в потоке политической конъюнктуры, делать журналистскую карьеру, устраивая очередной какой-нибудь скандал. Но рано или поздно начинаешь задаваться вопросом: а будут ли то, что ты делаешь, помнить через год-два, а также во все времена и столетия? Конечно, бывают моменты, когда нужно что-то ломать. Недавно один корреспондент из «Вашингтон таймс» рассказал мне, что в Англии и США в начале шестидесятых годов тоже были такие передачи, как «Взгляд», которые проламывали устои. Они тоже просуществовали два-три года. В тот период, когда «Взгляд» начинался, мы все чувствовали себя таранным бревном. ...Мы испытывали ощущение удовлетворения. Потом у меня лично ощущение это пропало. ...Разменивать жизнь хочется на что-то более капитальное. ...Мне интересны всегда были история и документальное кино.
– Почему, по-вашему, произошло закрытие «Взгляда»?
– Когда передачу стерилизовали, убрали из нее все, кроме политики, она стала походить на какой-то обнаженный внутренний орган. ...Ей не оставалось ничего другого, как погибнуть. Я ушел за год до закрытия.
– Вы разочаровались в своем взглядовском периоде жизни?
– Нет, ни в коем случае. Это была большая школа, обретались профессиональные навыки. Возможно, я из всего этого как-то объективно вырос.
На всякий случай напомню и без того осведомленному Читателю, что из завершившего свой жизненный путь «Взгляда» «ушли» все. Использую это слово УШЛИ в кавычках, потому что за ним невольно словно бы таятся либо начальственные оргвыводы, либо амбициозные стычки соратников, либо материальная корысть... Не исключено, что и то, и другое, и третье в большей или меньшей (уверен – в меньшей) степени, что называется, имеют место быть. Но скорее всего их величины столь малы, что ими можно (нужно!) пренебречь, и прежде всего потому, что речь идет о людях безусловно талантливых, популярных, профессиональных. Возможно, и «ничто человеческое им не чуждо», но куда очевидней вырисовывается эволюция их творческого детища, достойно прошедшего отпущенный ему срок тележизни и их самих. Ведь это из взглядовского эмбриона выросли «Поле чудес», потом «Тема», потом «Час пик» Влада Листьева, «Политбюро» Александра Политковского, «Веди» Дмитрия Захарова и прямой наследник (после «Красного квадрата») «Взгляд с Александром Любимовым». Конечно, во всем этом нет чистой переклички со «Взглядом» (эти Программы и передачи не представляют собой «растащенные» по частям рубрики прародителя, хотя кое-где и прослеживаются родственные черты). Не берусь быть прорицателем, но слова Дм. Захарова о «большой школе» и «из всего этого как-то объективно вырос» мог бы сказать каждый из той команды. И не только...
Каждый по-настоящему творческий человек постоянно развивается и постигает не только профессию, но и ... себя. То, что в литературе именуется творческими наклонностями, творческой индивидуальностью, – отнюдь не константное, застывшее понятие. По мере постижения жизни (и собственно творчества, разумеется!) эволюционирует и человек с его творческой природой. Хрестоматийные примеры здесь совсем не нужны, достаточно вдумчивому Читателю «заглянуть в себя» и попытаться проследить динамику своих творческих интересов и привязанностей хотя бы лет за пять.
Поэтому объединение интересов взглядовцев было вполне возможно и успешно именно на начальном периоде их творческого становления: вспомним – Любимов и Захаров до «Взгляда» работали на радио в иновещании, Листьев – в редакции пропаганды. Предвижу удивленные вздохи: как?! Не телепрофессионалы?! Случайно собравшиеся вместе?! И сразу такой успех, «Взгляд»?!.. Ну, во-первых, люди-то собрались, очевидно, талантливые. Во-вторых, телевизионная неопытность, возможно, и сработала для них положительно – мозги не зашорены известными стереотипами, неизвестно «что нельзя», а «что можно», да и молодость помогла, которой, как известно, по плечу любые преграды! В-третьих... А в-третьих, никто еще не отменял в творчестве великое значение господина Случая!.. О том, какое «лицо» приобрели эти, пожалуй, одни из самых заметных телепредставителей, мы поговорим чуть позже, а сейчас обратим внимание еще на одно свойство – жизнестойкость телепрограммы.
Если вспомнить хотя бы наиболее заметные из них за двадцать последних лет – «Клуб кинопутешественников», «Кинопанораму», «До и после полуночи», «Время», «Итоги», «7 дней», «12-й этаж», тот же «Взгляд», можно заметить, что по самым разным причинам все они имели (или имеют) различный «срок жизни». Он достаточно долог (или даже вечен), если говорить о программах новостийных, просветительско-документальных, где выразительные (художественные!) средства собственно телевидения (если не считать всего того, что содержат в себе включаемые в программу документальные материалы, киноленты и пр., снятые не составителями этой программы) – минимальны. Не бедны, нет, а необходимо минимальны. Главное в них – как раз эти самые «включенные материалы», дивертисменты. Задача же того, что «вокруг» (в просторечии чаще всего именуемое совершенно справедливо «обвязкой», а не, скажем, драматургией программы с яркими режиссерскими «ходами», активным действием и т.п.), – не помешать «начинке». Раз и навсегда найденная форма таких программ, как правило, непритязательна (каково содержание «обвязки», такова и форма), деликатно неназойлива и остается «на века» в виде своеобразного «трафарета с дырочками», куда вставляются нужные картинки.
При долгосрочной потребности в тематике таких картинок (новости, предвыборные дебаты, различного рода диспуты, игры и т.д.) программа может жить очень долго, лишь изредка (для разнообразия, чтобы ее создатели не возненавидели свою собственную работу) меняя эту самую «рамку». И уж наверняка меняя «команду» тех, кто все это делает, ибо творческий человек ни за какие коврижки не будет жить до пенсии в «трафарете». Но уж коли вся программа создается командой творцов, и слова «драматургия» и «режиссура» здесь – не для красного словца, и его величество Случай вкупе с талантом создателей привел к успеху, то... множество примеров свидетельствует о том, что такое творение проходит свой определенный жизненный срок, о чем можно говорить в тех же терминах, что и о жизни человека: рождение, расцвет, старение, смерть.
В периоды рождения и расцвета находя и оттачивая единственно верные, яркие, действенные решения, такая программа в итоге не только укладывает в прокрустово ложе своих создателей (кто же будет просто так, «из принципа», заменять великолепные, любимые народом черты другими, новыми, рискованными? И когда? На поиск нет времени, передача должна выходить с точной периодичностью!.. И вообще, лучше уж тогда придумывать совсем другую программу!..), но и вырабатывает СВОИ (пусть гениальные!) стереотипы и штампы. А еще время вдруг внесет свои коррективы, ускорив уже начавшееся старение, за которым, увы... И это – НОРМАЛЬНО! И уход творческих людей из доказавших свое право на зрительскую любовь программ – тоже нормально!
А говорю об этом только потому, что все это происходит для многих (молодых) творческих людей впервые и вызывает беспокойство, даже панику, страх перед неизвестностью, приступ «самоедства», неуверенности. Потому и считаю своим долгом предупредить, что все равно происходить это будет и что для творческой личности это – нормально! На том и закончим...
– И все? – слышится недоумевающий голос моего терпеливого Читателя. – Новостийные программы, политика, дискуссии, интервью... Но это же не все!.. Это же вроде бы очевидное, документальное, как в жизни, да? Это ведь не все?!..
Ну, конечно, не все. Но, поверьте, было бы бессмысленно пытаться «разложить по полочкам» ВСЕ направления, жанры, темы, драматургические конструкции и т.п. теледокументалистики, или, скажем, менее уязвимо, все то на телевидении, что использует выразительные средства документалистики. Сюда могут приплюсоваться и передачи, попадающие на телестудиях в разряд «развлекательных», «документально-художественных» и даже игровых... Те же «Непутевые заметки» с Дмитрием Крыловым или «Тихий Дом» Сергея Шолохова, где игровое начало свойственно и тому и другому. А коли вопрос был задан с желанием услышать нечто про «другое», не традиционно-очевидное (новости, репортажи, «тематические» документальные фильмы), а «как бы про документальное» телевидение, где ВСЕ сочинено, придумано, но документально (?!), то... И сразу – пример программы, где создатель ее – как раз режиссер, хотя он же и автор сценария, что, согласитесь, более чем естественно для этих двух профессий на ТВ. Это «Канал иллюзий» Валерия Комиссарова. Ему и слово:
Эта история началась год назад, когда мы искали персонажа для своей очередной программы. Почему именно бомжа? Да потому что у бомжа ничего нет, он живет в ожидании лучшего и терять-то ему особенно нечего. ...И, наконец, однажды, на Пятницком рынке, встретили нашего дорогого Олега Ивановича, 63 лет от роду. В авоське у него лежали три бутылки портвейна и краюха черного хлеба. Слово за слово, познакомились и предложили ему: «Ты хочешь, чтобы жизнь твоя стала краше? Проси у нас все, что твоей душе угодно. А в ответ ты нам расскажешь о своей жизни». – И ты стал «золотой рыбкой». – Да-да, именно «золотой рыбкой». «Что тебе надобно, старче?» – спросил я. «Хочу в баньку», – пожелал Олег Иванович. Пожалуйте баньку. Затем повели его стричься в «Метрополь». Какой там был скандал! Они кричали: «Да вы что, это невозможно, это пятизвездочный отель, к нам потом люди ходить не будут!» А Олег говорит: «Ну, дайте мне хоть раз в жизни побыть в сказке...» Постригли-таки. Третье желание: приодеться. Повели его в валютный магазин. Покупали все, на что он показывал пальцем. Приодели в отличный костюм. Затем поужинали. После ужина говорю: «Давай испытаем судьбу до конца – сыграем в казино». Согласился. Дали ему фишки на 500 долларов, по 25 долларов каждая. И тут происходит натуральное чудо – он ставит и выигрывает, еще ставит – и снова выигрывает. В общей сложности – две с половиной тысячи долларов!.. Ну а на следующий день его роскошный костюм превратился в половую тряпку, на опохмелку он купил бутылку водки за 500 долларов. Остальные 2000 у него забрали невесть откуда взявшиеся родственники. В общем, остался он, как та старуха, у разбитого корыта...
Напомню, что исповедь Олега Ивановича состоялась, и «драматургия» в передаче – тоже. Впрочем, зря я взял в кавычки это слово – драматургия. Все было сделано по всем правилам телевизионного... искусства: сочинены острые обстоятельства, «спровоцирована» (а здесь кавычки для того, чтобы не спутать с бытовым значением слова «провокация») завязка (конфликт, требующий разрешения, событие, толкнувшее «клубок» развивающегося действия) и в итоге – развязка. Развязка сюжета, но не судьбы героя. Потому что с ним была еще одна передача, где Олега Ивановича... свозили в Париж, подключили к «провокации» милую парижанку – родственницу Лили Брик, вместе посидели в ресторане на Елисейских полях... Для чего? Чтобы услышать от героя искренне восторженное признание: «Если был в жизни хоть один счастливый день, значит, жизнь прожита не зря»?.. Или для того, чтобы Комиссаров, который по-прежнему «в ответе за тех, кого приручил», признался: «Я понял, например, что человек счастлив настолько, насколько он себя ощущает счастливым – будь он бомж, президент или шанхайская проститутка». Хорошо, если все это зритель поймет. А если – нет? Хотя вроде и герой реальный, и история вроде документальная, пусть и спровоцированная!.. – Что о зрителе задумались – это прекрасно. Еще бы привыкнуть всегда о нем думать, автоматически – совсем было бы хорошо, хотя жизнь (творческая, конечно) может стать невыносимой. Это ведь как лакмусовая бумажка – все сразу «продаст», все «за» и «против» вскроет. Меньше всего сомнений в зрительском восприятии таит в себе объективно донесенный факт, «очищенный» от всего – комментариев (в том числе и интонационных оценок, еле заметных улыбок – если его доносит до зрителя журналист, ведущий; особых съемочных «штучек» – ракурсов, специфического освещения и т.п., что может быть расценено как «отношение к излагаемому факту» и т.д.), аналогий, сопоставлений, нередко ничем не обоснованных, обобщений, гиперболизации и метафоричности... в общем всего того, что в той или иной степени соприкасается с понятием «художественные выразительные средства». Во всех остальных (а их – большинство) случаях вспоминайте совсем по другому поводу сказанное Осипом Мандельштамом: «Искажение поэтического произведения в восприятии читателя – совершенно необходимое социальное явление, бороться с ним трудно и бесполезно». Вот так вот: «Трудно и бесполезно». А учитывать надо. Особенно в той области творческой деятельности, которая именуется документальным телевидением. Впрочем, в той его части, где закономерно присутствуют и комментарии, и «свой взгляд», и оценки, и «сочиненная драматургия», и переходящие границу художественного, игрового телевидения выразительные средства режиссуры, возможно, и начинается та сфера этой деятельности, которая именуется телепублицистикой?
– А почему столько «чернухи» на документальном экране? – не утихает мой собеседник. – Никакого луча надежды?!
– Ну, первопричиной здесь все-таки является не экран, а жизнь. Хотя, так сказать, «пропорции чернухи и света» явно нарушены. Но о профессиональных «побудителях» этого явления мы уже как-то говорили: «чернуха» автоматически несет в себе конфликт и зародыш драматургии, что, опять-таки автоматически, притягивает к экрану зрителя. (Есть действие, конфликт – есть пища для зрительского внимания, есть за чем следить? Да и «низменные потребности» – не исключение.) Здесь и непрофессионалом (сценаристом, режиссером, даже оператором) быть не так уж опасно – главное найти «что надо»! И получается, что у «чернухи» дорога на экран и проще и доступней, чем для теледокументалистики аналитической, для «тематического» телевидения (ох, не принимает душа этого термина). Но что же делать? Укоротить гласность? Но это тупик. Но не меньшим тупиком является и «чернуха», ставшая, кажется, даже своеобразной модой, особенно когда на документальном экране берутся препарировать нашу историю, которая состояла все-таки не только из черных пятен. Равно как и день сегодняшний. Не без некоторого опасения глядя на прогрессивного молодого Читателя, который может усмотреть в моих словах приметы махрового консерватизма, завершу все-таки свой тезис цитатой из письма в газету: «Главное, что убивает в сегодняшних передачах, – это полная и окончательная победа безответственности. И чем дальше, тем больше укрепляется впечатление, что каждый дорвавшийся сегодня до эфира может позволить себе любые слова, ничуть не задумываясь о последствиях и не ведая первой журналистской заповеди: «Подумай, прежде чем что-то сказать – ты кому-то можешь сделать больно». В общем – «не навреди»...
– А что если?..
– А что если мы закончим наш «коридорный» разговор? Потому что возникнет еще столько вопросов, что останется только «выдать секрет» и сказать: конечно же, беседы о теледокументалистике далеко не исчерпали себя, да и вряд ли это вообще возможно. Мы еще вспомним о ней, когда займемся драматургией и даже драматургическим практикумом, «посочиняем» сценарии сами и почитаем их в «приложении». А сейчас – закончим, использовав для «финальной точки» маленький, что называется, «со значением», фрагмент из оруэлловского «1984», осмыслить который (как, впрочем, и все остальное в наших беседах) предоставлю вам, уважаемый Читатель и Собеседник:
...Уинстон затребовал старые выпуски «Таймс»; ему нужны были газетные статьи и сообщения, которые по той или иной причине требовалось изменить, или, выражаясь официальным языком, уточнить. Например, из сообщения «Таймс» от 17 марта явствовало, что накануне в своей речи Старший Брат предсказал затишье на южно-индийском фронте и скорое наступление войск Евразии в Северной Африке. На самом же деле евразийцы начали наступление в Южной Индии, а в Северной Африке никаких действий не предпринимали. Надо было переписать этот абзац так, чтобы он предсказал действительный ход событий... Когда же подобные поправки к данному номеру будут собраны и сверены, номер напечатают заново, старые экземпляры уничтожат и вместо них подошьют исправленные...
Так обычно начинался рабочий день скромного труженика оруэлловского Министерства Правды государства Океания.
