О книге
«ГОЛОС ИЗГНАНИЯ»
Книга Артема Лысенко – первая отечественная монография, посвященная системе русскоязычной
прессы за рубежом, взятой на одном из интереснейших этапов развития, этапе
становления, начала всех начал.
Артем Лысенко рассматривает журналистику
русского Берлина, точнее, ее ранний период, до прибытия так называемого
«философского парохода». В Германии начала 1920-х годов русские беженцы ощутили
на себе проявления массовой озлобленности, ксенофобии, увидели, как пробиваются
первые ростки фашизма. Получило широкую огласку убийство В.Д. Набокова во время
собрания в Берлине. Обстоятельства, связанные с военным поражением Германии,
непосильными репарациями, галопирующей инфляцией, наложили отпечаток и на
русскоязычную печать.
Тем не менее, Берлин на протяжении первой
половины 20-х годов продолжал оставаться центром русской эмиграции, её
культурной столицей. Артем Лысенко приводит поразительный и многим не известный
факт: в 1919 и 1924 гг. в Берлине вышло книг на русском языке больше, чем в
России. Хотя русскоязычные газеты выходили в десятках городов, отнюдь не только
в Берлине, берлинская журналистика занимала преобладающее положение, «Руль»
И.В. Гессена распространялся по всей
Европе и даже публиковал коммерческую рекламу, предназначенную жителям других
городов.
Однако такое положение сохранялось недолго,
с середины 20-х годов культурной столицей «России вне России» становится Париж,
и в журналистике русского зарубежья на первый план выходят парижские издания:
газета П.Н. Милюкова «Последние новости» и толстый журнал «Современные записки»
относятся к лучшим изданиям межвоенного периода, объединяют блестящие
творческие силы.
Глеб Струве в своей «Русской литературе в
изгнании» свидетельствует, что и самым известным писателям предоктябрьской поры
в эмиграции заново приходилось утверждать свой авторитет, произошла
значительная переоценка ценностей. То же в журналистике. Артем Лысенко отводит
большое место антологии газетных статей берлинского периода. Обращает на себя внимание
их высокий профессиональный уровень. И в самом деле, в газетах, печатавших
публицистику Бунина. Мережковского, Алданова. Петра Струве, просто нельзя было
писать плохо. Берлинский период стал школой мастерства для целого ряда
замечательных журналистов, чей талант раскрылся позднее в Париже. Журналистская
среда была более демократической, чем писательская, и одновременно более
политизированной: газета жила злобой дня.
Слово «диаспора», рассеяние, тоже вошло в
русский язык через прессу русского Берлина. Оно оказалось живучим и очень
уместным. Судьба разбросала наших соотечественников по городам и странам.
Повсюду они составляли незначительное меньшинство населения, не владели, как
правило, иностранными языками, и на русскоязычные зарубежные издания сразу же
возник устойчивый спрос. По сравнению с дореволюционными изданиями в русских
зарубежных усилилась организаторская функция: они то устраивали сборы
пожертвований в пользу нуждающихся, то договаривались с врачами о бесплатных
приемах для подписчиков, то публиковали материалы о правилах получения
различных социальных льгот. Но главное, как вполне справедливо отмечает автор
книги, они предлагали читателям тот русский взгляд на события, которого,
разумеется, не могла дать немецкоязычная пресса.
Политические симпатии читателей
варьировались в широком спектре от монархических до левоэсеровских, создать для
каждой подобной группы отдельную газету в зарубежье не представлялось
возможным, кроме того, с давних пор существовала традиция русской печати:
издания отстаивают какую-то определенную точку зрения, не допускают разномыслия
главных статей. В русском Берлине сразу же закономерно вышли на первый план
центристские газеты. Утверждая, будто она не похожа на других, каждая вступала
с конкурентами в полемику, но слишком далеко от центристских позиций ни влево,
ни вправо не уходили. Пресса приобретала толерантность, на ней появлялся
европейский лоск.
Толерантность исчезала сразу же, когда
газеты обращались к теме революции и Советской России. Началось с неписаного табу
на любые положительные оценки революции. Чтобы подтвердить свои отрицательные
оценки, журналисты нуждались в конкретных фактах – но их нельзя было
найти в советской печати, а других источников информации, сколько-нибудь
надежных, почти не существовало. Эмиграция объединялась на почве непримиримости
к Октябрю на основании, как выражается Артем Лысенко, мифологизации
действительности. Различий между более консервативными и более либеральными
изданиями в трактовке главной для всех читателей темы на первых порах не было.
Непримиримость зарубежных русских газет к «совдепии» зеркально отражала
непримиримость советской печати к «белобандитам».
К концу рассматриваемого в книге
четырехлетнего периода положение изменилось. Одна за другой в русском Берлине
появились две газеты, финансировавшиеся большевиками, и различие их позиций
показательно. Первая, «Новый мир», воплощала, читаем в книге, «большевистский
взгляд на Советскую Россию» – это была непримиримая ко всем
эмигрантским изданиям и к эмиграции как
таковой газета. Вряд ли она находила сочувственный отклик у читателей русского
зарубежья, а для германских читателей пропаганду из Москвы логичнее было бы
вести со страниц немецкоязычной газеты. «Новый мир» был прекращен изданием в
начале апреля 1922 г., но чуть раньше, в марте, открылась новая газета
«Накануне», отразившая перемену в тактике Москвы в отношении эмиграции: взамен
открытой враждебности – ставка на раскол, проповедь возвращенства.
«Накануне» стала единственной зарубежной русскоязычной газетой, имевшей свое
представительство в Москве.
В начале 20-х годов шла борьба за Россию
после крупнейшего катаклизма, и громадную роль в этой борьбе играли газеты: они
стали полигоном отработки самых разных идей возрождения страны, – утверждает автор, и читатель проецирует эту мысль на события
современности, устанавливая связь эпох. Актуально читаются и страницы,
посвященные сменовеховству и евразийству. Хотя этой теме посвящены десятки
работ, она подается Артемом Лысенко сквозь призму газетной полемики и потому
звучит оригинально. В книге подчеркнуто значение сотрудничества писателей в
газетах, и ценным представляется опыт «Накануне», где рядом с М. Булгаковым и
М. Зощенко выступал тогда еще берлинец, собиравшийся в Москву, А. Толстой.
История русской журналистики как отдельная
отрасль науки оформилась у нас в первые послевоенные годы, это были годы
ждановщины, цензурного гнета и идеологических табу. Перед новой наукой
ставилась задача «беспощадной борьбы с буржуазной идеологией», её главным и
почти единственным объектом изучения стал отряд печати, связанный с
революционным движением. Однобокость истории русской журналистики сохранилась
до конца 80-х годов. Немыслимо было
даже думать об изучении изданий русской эмиграции, а без них история
русской печати XX в. представала неполной. Между тем, эти издания пылились в
спецхранах. Когда, наконец, они сделались доступными исследователям, к ним
возник устойчивый повышенный интерес. Итогом целой серии публикаций стал
недавно вышедший в свет том «Литературной энциклопедии русского зарубежья»,
посвященный газетам и журналам. Однако книга Артема Лысенко свидетельствует,
что тема отнюдь не исчерпана. Нужен, в частности, обобщающий труд о печати
русского Берлина, где были бы представлены не только газеты, но и журналы,
повествование доведено до 1925 г. – до конца периода, рассмотрена важная газета
А.Ф. Керенского «Дни».
Думается, подготовить такой труд – следующая большая задача, стоящая перед историками русской
журналистики в изгнании, в том числе, молодым ученым Артемом Лысенко.
Андрей
ЧЕРНЫШЕВ,
доктор филологических наук, профессор