(1883–1936)
Лев Борисович Каменев (Розенфельд) приобщился к революционной работе в 1901 г. в Тифлисе, где в то время проживала его семья. В том же году поступил на юридический факультет Московского университета. За участие в студенческих волнениях в 1902 г. был арестован, исключен из университета без права восстановления и выслан в Тифлис. Здесь занялся пропагандистской работой. Вскоре уехал в Париж, где примкнул к "искровской" группе. В Париже состоялось его знакомство с В.И. Лениным. После II съезда РСДРП примкнул к большевикам. С конца 1905 г. – в Петербурге, в ближайшем общении с В.И. Лениным; сотрудничал в большевистских газетах "Новая жизнь", "Волна", "Вперед", "Эхо", "Пролетарий". В апреле 1908 г. был арестован, после освобождения уехал за границу. Вошел в состав редакции ЦО большевистской фракции – газеты "Пролетарий" и ЦО РСДРП – газеты "Социал-демократ". В 1914 г. был командирован в Петербург для руководства газетой "Правда" и большевистской фракцией в IV Государственной думе. Но вскоре, после разгрома "Правды", был арестован со всеми участниками нелегального совещания членов думской фракции с представителями большевистской партии. Был сослан в Ачинск. После Февральской революции редактировал "Правду", в своих статьях "Временное правительство и революционная социал-демократия", "Без тайной дипломатии" выступал за условную поддержку Временного правительства. На Апрельской (1917 г.) конференции РСДРП(б) выступил, по существу, против выдвинутого Лениным курса на социалистическую революцию, однако по настоянию Ленина был избран в новый состав ЦК. В октябре 1917 г. вместе с Г.Е. Зиновьевым опубликовал в формально внепартийной газете "Новая жизнь" письмо, в котором выражалось несогласие с курсом на вооруженное восстание. Ленин потребовал исключения из партии Каменева и Зиновьева, но его предложение не было поддержано большинством ЦК. После Октябрьской революции Л.Б. Каменев занимал ряд ответственных постов в партии и государстве. В ноябре 1917 г. – председатель ВЦИК, в 1918–1926 гг. – председатель Моссовета, в 1923–1926 гг. – зам. председателя Совета Народных Комиссаров; в 1922–1924 гг. – зам. председателя, в 1924–1926 гг. – председатель Совета Труда и Обороны. В 1923–1926 гг. был директором Института В.И. Ленина, затем – на дипломатической и административной работе. Член ЦК партии в 1919–1926 гг. (кандидат в 1926 г.). Член ВЦИК, ЦИК СССР. С конца 1925 г. – вместе с Г. Зиновьевым лидер "новой оппозиции"; затем – так наз. "объединенной оппозиции". Репрессирован.
Временное Правительство и революционная социал-демократия
ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО И РЕВОЛЮЦИОННАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ[1]
Временное Правительство, созданное революцией, гораздо умереннее тех сил, которые его породили. Создали революцию рабочие и крестьяне, одетые в крестьянские шинели. А формально власть перешла в руки не представителей революционного пролетариата и крестьянства, а в руки людей, выдвинутых либеральным движением класса собственников. Пролетариат и крестьянство и составленная из них армия будут считать начавшуюся революцию завершенной лишь тогда, когда она удовлетворит целиком и полно их требования, когда все остатки былого режима будут до основания вырваны, как в экономической, так и в политической области. Это полное удовлетворение требований рабочих, крестьян и армии возможно лишь тогда, когда вся полнота власти будет в их собственных руках. Поскольку революция будет расширяться и углубляться, она будет и идти к этому, к диктатуре пролетариата и крестьянства.
Наоборот, Временное Правительство, согласно с социальной природой тех слоев, из которых оно вышло, склонно было бы задержать развитие революции на ее первых шагах. Если они еще не делают этого, то потому, что у них нет сил для этого. Упираясь и против воли они принуждены под давлением революционного народа идти все вперед. И нам, революционерам социал-демократам, нет надобности даже говорить о том, что поскольку это Временное Правительство действительно борется с остатками старого режима, постольку ему обеспечена решительная поддержка революционного пролетариата. Всегда и всюду, где Временное Правительство, повинуясь голосу революционной демократии, представленной в Советах Рабочих и Солдатских Депутатов, столкнется с реакцией или контрреволюцией, революционный пролетариат должен быть готов к его поддержке.
Но это поддержка дела, а не лиц, поддержка не данного состава Временного Правительства, а тех объективно-революционных шагов, которые оно принуждено предпринимать и поскольку оно их предпринимает.
Поэтому наша поддержка ни в коей мере не должна связывать нам рук. Столь же решительно, как мы поддерживаем его в окончательной ликвидации старого режима, монархии, в осуществлении свобод и т.д., столь же решительно мы будем критиковать и разоблачать каждую непоследовательность Временного Правительства, каждое уклонение его в сторону от решительной борьбы, каждую попытку связать руки народу или притушить разгорающийся революционный пожар.
Мы призываем революционную демократию во главе с пролетариатом к самому неослабному контролю над всеми действиями власти как в центре, так и на местах.
Мы должны знать, что пути демократии и Временного Правительства разойдутся, что опомнившаяся буржуазия неизбежно попытается удержать революционное движение и не дать ему развиться до удовлетворения коренных нужд пролетариата и крестьянства. Мы должны быть настороже и наготове. Спокойно и хладнокровно взвешивая свои силы, мы должны всю свою энергию употребить на собрание, организацию и сплочение революционного пролетариата. Нам незачем подгонять события! Они и так развиваются с великолепной быстротой.
И именно поэтому было бы политической ошибкой сейчас ставить вопрос о смене Временного Правительства.
Движущие силы великой революции за нас; они разоблачат недостаточность и ограниченность всякой попытки решить задачи революции путем компромисса.
И только тогда, когда перед лицом демократии России исчерпает себя Временное Правительство либералов, станет перед ней, как вопрос практический, вопрос о переходе власти в ее собственные руки.
Лозунгом же момента остается: организация сил пролетариата, сплочение сил пролетариата, крестьянства и армии в Советах Депутатов, абсолютное недоверие ко всяким либеральным посулам, самый пристальный контроль над осуществлением наших требований, решительная поддержка каждого шага, ведущего к искоренению всех остатков царско-помещичьего режима.
Правда.
1917. 14 марта
БЕЗ ТАЙНОЙ ДИПЛОМАТИИ[2]
Война идет. Великая Русская Революция прервала ее. И никто не питает надежд, что она кончится завтра или послезавтра. Солдаты, крестьяне и рабочие России, пошедшие на войну по зову низвергнутого царя и лившие кровь под его знаменами, освободили себя, и царские знамена заменены знаменами революции. Но война будет продолжаться, ибо германская армия не последовала примеру армии русской и все еще повинуется своему императору, жадно стремящемуся к добыче на полях смерти.
Когда армия стоит против армии, самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика была бы не политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ. Нет, он будет стойко стоять на своем посту, на пулю отвечая пулей и на снаряд – снарядом. Это непреложно.
Революционный солдат и офицер, свергнувший иго царизма, не уйдет из окопа, чтобы очистить место германскому или австрийскому солдату и офицеру, не нашедшим еще мужества свергнуть иго своего собственного правительства. Мы не должны допустить никакой дезорганизации военных сил революции. Война должна быть закончена организованно, договором между свободными народами, а не подчинением воле соседа-завоевателя и империалиста.
Но освобожденный народ имеет право знать, за что он воюет, имеет право сам определить свои цели и задачи в не им затеянной войне. Он должен заявить открыто не только друзьям своим, но и врагам, что он не стремится ни к каким завоеваниям, ни к каким присоединениям чужих земель, что он предоставляет каждой национальности решить, как устроить свою судьбу.
Но мало того. Освобожденный народ должен открыто сказать всему миру, что в каждый момент он готов вступить в переговоры о прекращении войны. На условии отказа от аннексий и контрибуций и признания права наций на самоопределение в каждый данный момент мы должны быть готовы вступить в переговоры о ликвидации войны. Россия связана союзами с Англией, Францией и др. странами. Она не может действовать в вопросах мира помимо них. Но это значит только, что освобожденная от царского ига, революционная Россия должна прямо и открыто обратиться к своим союзникам с предложением пересмотреть вопрос об открытии мирных переговоров. Каков будет ответ союзников, мы не знаем, не знаем и того, каков будет ответ Германии, если предложение будет сделано.
Но мы знаем одно: только тогда народы, втянутые помимо своей воли в империалистскую войну, смогут дать себе ясный отчет в том, из-за чего ведется война. А когда миллионы солдат и рабочих во всех странах уяснят себе действительные цели правительств, втянувших их в кровавую бойню, это будет не только конец войне, но и решительный шаг к открытой борьбе против того строя насилия и эксплуатации, который создает все войны.
Не дезорганизация революционной и революционизирующейся армии и не бессодержательное "долой войну" – наш лозунг. Наш лозунг: давление на Временное Правительство с целью заставить его открыто, перед всей мировой демократией, немедленно выступить с попыткой склонить все воюющие страны к немедленному открытию переговоров о способах прекращения мировой войны.
А до тех пор каждый остается на своем боевом посту.
И поэтому, горячо приветствуя напечатанный выше призыв Совета Рабочих и Солдатских Депутатов "К народам всего мира", мы видим в нем лишь начало широкой и решительной кампании за торжество мира и прекращение мирового кровопролития.
Правда.
1917. 15 марта
РЕВИЗИЯ ЛЕНИНИЗМА[3]
Статья тов. Осинского[4] характерна во многих отношениях, но первым и немаловажным ее достоинством нужно признать то, что статья эта может служить прекрасным образчиком бюрократического извращения и немарксистского трактования важнейших вопросов, поставленных последними статьями тов. Ленина. Если бы т. Осинский[5] посвятил свою статью исключительно критике практических предложений тов. Ленина, его статья вряд ли могла бы привлечь к себе внимание: давно ведь известно, что у тов. Осинского имеется рецепт спасения партии и Советского государства. По собственному признанию тов. Осинского, этот рецепт имеет уже 4-летнюю давность и датируется с весны 1918 года. Тов. Осинский имел возможность предъявлять партии свои планы спасения в течение этого срока неоднократно, но с той же настойчивостью, с которой т.Осинский предъявлял свои практические рецепты, партия неизменно их отвергала.
Характерны и важны в статье т. Осинского поэтому не его практические рецепты, не раз уже обсуждавшиеся, а его попытка связать неприемлемые для него практические предложения т. Ленина с общей линией последнего, начиная с весны 1918 года. По выражению т. Осинского, грехопадение т. Ленина "берет начало с его апрельской речи 1918 года" и "идет непрерывной цепью" с той же злосчастной весны и до настоящего момента. Эта "старинная идея" тов. Ленина заключается, по словам тов. Осинского, ни в чем ином, как в том, что "хозяйственное строительство надо делать чужими руками, руками более культурной буржуазии или буржуазной интеллигенции". Тов. Осинский тут же сообщает: что касается лично его, т.Осинского, то ему "с настоящей идеей т. Ленина, несмотря на глубокое и искреннее уважение к т. Ленину, приходится полемизировать с 1918 года".
"Глубокого и искреннего уважения" к тов. Ленину со стороны тов. Осинского никто не заподозрит. Всем известно, что революционная работа тов. Ленина вколотила "уважение" к себе даже в головы людей глубоко чуждых марксизму и пролетариату, вроде, скажем, сменовеховца Устрялова[6].
Но партия, несомненно, будет глубоко удивлена сообщением тов. Осинского о том, что с весны 1918 года тов. Ленин стремится передать хозяйственное строительство Советской Республики в руки буржуазии, и о том, как тов. Осинский с того же времени, испытывая "глубокое и искреннее уважение" к тов. Ленину, видит себя вынужденным оборонять русских рабочих и крестьян, а заодно и мировую революцию, от злокачественной "старинной идеи" тов. Ленина.
Но что же, собственно, в данный момент заставило тов. Осинского "оторваться от теоретической работы" и взять на себя труд напомнить партии, как тов. Ленин с весны 1918 года систематически проповедует зловредные идеи? Что заставило тов. Осинского взяться за перо, облачиться в бранные доспехи и вновь и вновь – перед фактом ленинских статей – предупредить партию, что сдавать "ключи от нашего партийного хозяйства" нельзя было ни в 1918 году, ни сейчас, несмотря на "старинную" тягу тов. Ленина к этому противоестественному преступлению?
В чем действительно заключается основная мысль последних статей тов. Ленина?
Уже первую свою статью о Рабкрине, напечатанную 25 января этого года[7], тов. Ленин заканчивает указанием на классовые отношения в Советской России. "Главная задача ЦК и ЦКК, как и нашей партии в целом, состоит в том, чтобы внимательно следить за обстоятельствами, из которых может вытечь раскол (между рабочими и крестьянами. – Л.К.) и предупреждать их, ибо в последнем счете судьба нашей Республики будет зависеть от того, пойдет ли крестьянская масса с рабочим классом, сохраняя верность союзу с ним, или она даст "нэпманам", т.е. новой буржуазии, разъединить себя с рабочими, расколоть себя с ними".
Тов. Осинскому, правда, это показалось недостаточно вразумительным, но здесь уже не вина т. Ленина, а вина той ваты конституционной (по-русски: либерально-чиновничьей) ограниченности, которой уши т.Осинского ограждены от восприятия глубочайших социально-политических проблем Советской России.
Но т. Ленин пошел навстречу тов. Осинскому: во 2-ой статье он подробно разжевывает ту коренную проблему, которая стоит перед ним и перед партией и в свете которой т. Ленин только и ставит вопрос о реформах Рабкрина, ЦК и ЦКК и т.д. "Мы стоим, – пишет т. Ленин, – в настоящий момент перед вопросом, удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашем разорении до тех пор, пока западноевропейские страны закончат свое развитие к социализму". "Какая же тактика, – продолжает т. Ленин, – предписывается данным положением дел (в России и в международном масштабе) для нашей страны? Очевидно, следующая: мы должны проявить в величайшей степени осторожность для сохранения нашей рабочей власти, для удержания под ее авторитетом и под ее руководством нашего мелкого и мельчайшего крестьянства".
"Нам следует, – разжевывает дальше т. Ленин, – нам следует держаться такой тактики или применять для нашего спасения следующую политику: мы должны постараться построить государство, в котором рабочие сохранили бы свое руководство над крестьянами и доверие крестьян по отношению к себе". Так стоит вопрос. И прав т. Осинский: для т. Ленина, а за ним и для всей партии так стоит вопрос не со вчерашнего дня, а с злополучной для т. Осинского весны 1918 года.
Именно с 1918 года, с 8-го съезда партии, как свидетельствует сам т. Осинский, он придумал рецепт спасения партии и государства при помощи точного распределения функций между государственным и советским аппаратами, при помощи реорганизации Совнаркома, изменения состава ЦК и т.п. в пределах конституционных реформ. Тов. Ленин в это время, вместо того чтобы принять к сведению великолепные конституционные формулы т. Осинского, придумывал специальные методы укрепления союза рабочих и крестьян на почве данной экономики страны, вырабатывал и испытывал методы привлечения к хозяйственному строительству спецов и учил "левых" коммунистов учиться хозяйствовать у буржуазных организаторов производства.
В проблему упрочения и укрепления Советской власти России т. Ленин вводит, сравнительно с весны 1918 г., три новых элемента, ибо эти три элемента созданы самой жизнью и было бы величайшей глупостью их не замечать или не принимать в расчет при построении политики и стратегии партии.
Первый элемент – замедленное движение пролетарской революции на Западе. Тов. Ленин прямо указывает на то, что "завершение развития Европы к социализму совершается не так, как мы ожидали раньше", и призывает рассчитывать на тот худой конец, если нам придется "обеспечить наше существование до следующего военного столкновения между контрреволюционным империалистическим Западом и революционным и националистическим Востоком".
Второй элемент – это выяснившийся на опыте нашего 5-летнего хозяйствования угрожающе медленный рост восстановления промышленности, отстающий от роста сельского хозяйства.
Мы едем, пишет т. Ленин, "на лошади крестьянской, мужицкой, обнищалой, на лошади экономии, рассчитанных на разоренную крестьянскую страну".
С тем бесстрашием мысли, которое неоднократно спасало партию и революцию, т.Ленин указывает, что пересесть с этой лошади на пролетарского рысака мы сможем "только тогда", если научимся "ценою величайшей и величайшей экономии хозяйства в нашем государстве" создавать сбережения ("малейшие сбережения", пишет т. Ленин) и вкладывать их в развитие нашей крупной машинной индустрии.
И, наконец, третий элемент: опять-таки на опыте выяснившаяся и доказанная негодность нашего аппарата, негодность политическая, поскольку этот государственный аппарат является связующим звеном между держащим в своих руках власть пролетариатом и многомиллионным крестьянством; негодность экономическая, поскольку аппарат этот разоряет нас и поглощает те именно сбережения, на основе которых только и возможно восстановление промышленности.
Мы вступили в трудную эпоху рабочей страды: мы должны уметь продержаться годы до нового мирового кризиса, формы которого, вероятно, будут не те, которых мы ждали в 1918–1919 годах. Мы должны во что бы то ни стало удержать и укрепить доверие крестьянства, не имея покуда возможности использовать для этой цели ресурсы хилой промышленности. Мы должны научиться ездить на той лошади, которая дана нам всем социально-экономическим укладом Восточно-Европейской равнины. Мы должны особенно внимательно следить и особенно тщательно заботиться о тех аппаратах, органах и проводах, которые связывают город и деревню. Мы должны для этого как можно тщательнее и внимательнее заняться нашим государственным аппаратом и реорганизовать его сообразно политическим задачам величайшей трудности, стоящим перед нами. "Лишь посредством максимальной чистки нашего аппарата, посредством максимального сокращения всего, что не абсолютно необходимо в нем, мы в состоянии будем удержаться наверняка". Я предлагаю начать это последнее дело с того конца, который называется Рабкрином и Центральной Контрольной Комиссией. – Вот звенья мысли т. Ленина.
"Вот как я связываю в своих мыслях общий план нашей работы, нашей политики, нашей тактики, нашей стратегии с задачами реорганизованного Рабкрина. Вот в чем для меня состоит оправдание тех исключительных забот, того исключительного внимания, которое мы должны уделить Рабкрину... Вот о каких высоких задачах мечтаю я для нашего Рабкрина". – Так заканчивает т. Ленин свою статью.
Тов. Ленин не мечтатель. Я совершенно уверен, что в лексиконе т. Ленина слова: мечта, мечтание и мечтать – совсем редки. Когда я дочитал статью т. Ленина и дошел до этих заключительных строк, до слов о том, о чем мечтает т. Ленин, я вспомнил, как 20 лет тому назад подобная же фраза о мечте т. Ленина с неслыханной силой ударила в сердца партийных работников.
В 1902 г. в книге, которая создала эпоху в развитии нашей партии, т. Ленин, защищая план создания общероссийской рабочей газеты (двадцать лет тому назад масштабы и задачи были поменьше нынешних!), писал: "эта газета стала бы частичкой громадного кузнечного меха, раздувающего искры классовой борьбы и народного возмущения в общий пожар. Вокруг этого самого по себе очень еще невинного и очень еще небольшого, но... общего дела систематически подбиралась и обучалась бы постоянная армия испытанных борцов. По лесам или подмосткам этой общей организационной постройки скорее поднялись и выдвинулись бы из наших революционеров Желябовы[8] и из наших рабочих – русские Бебели[9], которые стали бы во главе мобилизованной армии и подняли весь народ на расправу с позором и проклятием России. Вот о чем нам надо мечтать! – "Надо мечтать!" – написал я эти слова и испугался" (Н. Ленин. Что делать?).
Тогда т. Ленин "испугался" окриков оппортунистической ограниченности "самых пыльных углов" тогдашней партии. Не знаю, "испугался" ли бы теперь тов. Ленин грозных упреков за свои "мечты" об удержании и укреплении Советской власти путем союза с крестьянством, "сбережений" в целях восстановления крупной промышленности, "умения торговать", "учебы", радикальной чистки госаппарата и т.д. со стороны "истинных защитников пролетарской диктатуры". Их ведь теперь у нас немало.
Мы видели, как т. Осинский выступает в "защиту" рабочих и "ключей от нашего хозяйства", которые т. Ленин склонен передать под контроль и в руки буржуазных спецов.
Мы знаем, как анонимная платформа, цитируемая т. Осинским, весьма строго выговаривает т. Ленину за "крайне характерное и весьма опасное выступление (на XI партсъезде) против преклонения перед ролью рабочих в хозяйственном строительстве и против коммунистического чванства".
Мы знаем, как эта платформа, знакомая т. Осинскому, фактически проповедует ликвидацию партийной диктатуры под весьма левым флагом охраны партии и рабочего класса от соблазна "власти, как самоцели" в стране, в которой диктатура пролетариата неизбежно должна маневрировать и считаться с давлением крестьянской массы.
Кстати, разве не характерно, что для этой, видимо, хорошо знакомой т. Осинскому платформы с ее ликвидаторско-меньшевистской сущностью, прикрытой левыми фразами, не нашлось у него другой характеристики, как указание на неудачность одного из заключающихся в этой платформе предложений.
То, что тов. Осинский скромно считает "совершенно неудачным предложением", выражено в этой, небезызвестной т.Осинскому, платформе в следующих словах: "Центр тяжести работы партии и партийных учреждений должен быть перенесен из госорганов в самодеятельные организации трудящихся (профсоюзы, кооперативы, культурно-просветительные кружки и т.д.). Необходимо открыть действительный, широкий, беспрепятственный доступ беспартийным вообще, беспартийным интеллигентам и квалифицированным работникам в частности на все советские должности, в том числе и на выборные; речь в данном случае идет о том, чтобы уничтожить монополию коммунистов на ответственные места, лишить партбилет значения патента".
Разве одно это предложение весьма "левой" платформы, упрекающей т. Ленина в опасных, оппортунистических выступлениях, не показывает, что в известных кругах партии под весьма левым флагом развивается тенденция, ведущая к превращению партии из партии властвующей в кружок пропагандистов. Разве не характерно, что тов. Осинский усмотрел здесь только "совершенно неудачное предложение", просмотрев за этим не только "неудачным", но просто неумным предложением настроение и тенденции, ведущие к гибели и партии и Советской республики.
Разве под этим предложением так уже трудно заметить противопоставление советского государства и рабочего класса, противопоставление, которое ныне составляет основную идею меньшевизма и которое легко может принимать самую "левую", радикальную форму противопоставления классовых интересов пролетариата и едущего на мужицкой лошади советского государства, но которое от этого не становится ни на каплю менее вредным для партии и для развития революции.
Разве мы в первый раз слышим из "самых пыльных углов нашей партии" попреки в "крестьянофильском уклоне" и разве для партии, прошедшей уже 25-летнюю школу борьбы с самыми тонкими и искусными подделками под революционный марксизм, трудно будет установить ликвидаторскую сущность подобных настроений даже тогда, когда они гордо напяливают на себя так мало идущее к ним облачение "коммунистической реакции".
Разве, наконец, мы не должны быть благодарны т. Осинскому за то, что он этим неоформленным, а иногда не додуманным до конца настроениям придал достойную принципиального спора форму нападения на "старинную идею" тов. Ленина, "берущую начало в его апрельской речи 1918 г.", и на его выступления, "идущие непрерывной цепью" с этого времени и до последней его статьи?
Вам хочется напомнить, что – несмотря на "глубокое и искреннее уважение" – вы с 1918 г. предупреждали партию против попытки т. Ленина "передать хозяйственное строительство в чужие руки, в руки более культурной буржуазии, или буржуазной интеллигенции", против его стремления "передать им решающее влияние в нашей промышленности в целом", против недооценки т. Лениным роли рабочих в государственном строительстве, против сдачи выходцам из чужого класса "ключей от нашего хозяйства".
Что же, давайте спорить на этой почве.
Доказывайте, что в этом была с весны 1918 г. линия т. Ленина, а за ним и всей партии, а не в том, чтобы – трезво учитывая отсутствие твердой базы в разоренной промышленности и преобладающее значение крестьянского хозяйства в общей экономике страны – удержать и укрепить Советскую власть и диктатуру пролетариата путем завоевания доверия крестьян, путем быстрейшего ус-воения высших достижений буржуазной техники, путем сплочения партии не вокруг самой "левой" политики, а путем проведения такой политики, которая помогла бы пролетариату удержаться у власти в неслыханно трудных условиях разоренной крестьянской страны и замедления европейской революции.
Но что же сделал со всем этим кругом идей т. Ленина – т. Осинский?
Ему, которому пришлось со "старинной идеей" т. Ленина полемизировать с 1918 г., показалось неуместным проследить ту длинную цепь соображений, которые привели т. Ленина от общей мысли апрельской речи 1918 г. и брошюры "О левом ребячестве и мелкобуржуазности" к практическим предложениям о чистке госаппарата, о Рабкрине, ЦКК[10] и ЦК.
Напомнив ошибки тЛенина, т. Осинский, этот любитель строгих конституционных форм, немедленно противопоставил мыслям т. Ленина, имеющего дело с громадными социальными пластами, рассчитывающего на миллионные массы, на отношения, определяющие сознание миллионов, свои очень чинные, очень тонко обструганные и вполне кабинетские мысли о том, сколько человек должно быть в Исполнительной Коллегии ЦК и сколько раз эта Исполнительная Коллегия должна заседать; сколько членов из этой коллегии должны состоять в то же время членами Совнаркома; сколько должно быть замов и на какой срок должен созываться ЦИК. "Было бы довольно нетрудно показать, что все технические нестроения нашего центрального аппарата, помимо нашей нищеты, проистекают из того, что обрисованная выше единственно рациональная конструкция не применяется (вследствие "чисто личных и случайных обстоятельств" – говоря словами т. Ленина), так заявляет т. Осинский.
Самолюбование своими юридическими формулами и "рациональными конструкциями" есть, как известно, отличительная черта любителей конституционализма – увы – не только в буржуазных странах!
Три словечка: "помимо нашей нищеты" – и кивок на "личные обстоятельства" вскрывают всю глубину мысли и рецептуры т.Осинского. А не зависят ли и технические и всякие другие нестроения (не о технических недочетах идет речь у тов. Ленина, а совсем, совсем о другом) не только от нищеты и "личных обстоятельств" (одно это сопоставление чего стоит!), но и от классового строения советской республики; и от того, что мы не сможем пересесть и, вероятно, еще долго не сможем пересесть с крестьянской лошади на промышленного рысака; и от вытекающей отсюда постоянной необходимости маневрировать, и от замедления революции в Европе, и от колебаний в наших рядах, болезненно переживающих переход от революционных праздников к революционным будням? И сможет ли все это быть покрыто "рациональной конструкцией" т. Осинского?
Всяческая "рационализация", конечно, необходима, и партийному съезду придется обсудить и состав, и количество членов ЦК, и количество его заседаний, и состав работников, командированных в Совнарком и т.д. и т.п. Но единственно чего, надо думать, партия не позволит – это под видом "рациональной конструкции" проводить линию политической ревизии ленинизма, каким бы флагом эта ревизия ни прикрывалась.
Правда.
1923. 24 марта.
ЗВЕНО НА ОЧЕРЕДИ[11]
Мы обязаны особо внимательно отнестись ко всему тому, что способно сыграть роль ускорителя процесса социалистического строительства. В ряду этих ускорителей, наряду с организацией масс и плановым ведением хозяйства, крупная роль принадлежит работе научной мысли.
То, что нам необходимо "прибавить" к нашим усилиям, двинуть вперед строительство социализма, заключается в работе научной мысли. Если сравнить превосходные здания, построенные Советской властью для Электротехнического института, Химического института, Нефтяного и Торфяного институтов, для Институтов по удобрениям и минерального сырья, для Теплотехнического и Цент-
рального аэрогидродинамического институтов, с теми помещениями, в которых до последнего времени работали эти институты, то поневоле приходит в голову, что научно-исследовательская мысль в Союзе только теперь выходит из "пещерного" периода, из периода кустарщины и беспризорности. Эти здания и их оборудование, созданные с учетом последних завоеваний научной техники, впервые дают действительно достойную базу для той грандиозной работы, которая будет совершаться в их стенах. Стоимость этих сооружений с оборудованием исчисляется во много миллионов рублей. Однако даже беглого ознакомления с работами, планами и задачами институтов достаточно, чтобы убедиться, что эти затраты оправданны.
Конечно, есть еще недостатки. Некоторые важнейшие наши институты продолжают жить в "пещерных" условиях, как Автомоторный институт (НАМИ) или Институт химико-фармацевтический. Некоторых необходимых нам институтов фактически еще не существует, как институтов древесины, кожевенной и пищевой промышленности и т.д. Иногда обстановка институтов производит такое впечатление, что мы одели человека в удобное, новое и чистое платье, но забыли снабдить его носовым платком. А это вынуждает их к телодвижениям, мало совместимым с эпохой культурной революции. Это прежде всего касается жилищных условий научных работников, а затем и заграничного оборудования институтов. Иногда недостаток иностранного оборудования на какой-нибудь десяток тысяч рублей задерживает важнейшие работы, на которые уже затрачены сотни тысяч. Количество просиженных в "приемных" стульев, истоптанных подметок и рабочих часов, потерянных на охоте за какой-нибудь грошовой лицензией в дебрях наших бюрократических канцелярий, иногда прямо-таки вопиет к... РКИ.
Второй важнейшей чертой перелома в обстановке научной работы является привлечение к работе научно-исследовательских институтов широких групп молодежи.
Развитие научной мысли совершается в определенных организационных формах. Научная организация не изолирована от общественной организации. Кастовый характер научной организации, проникающий ее индивидуализм отличают научную организацию в классовом обществе. К сожалению, эти черты не вполне исчезли и в наших условиях.
Необходимый нам "Союз науки и труда" не должен заставлять нас ради вежливости скрывать, что и плановая организация научных работ и в особенности роль рабочих и партийных организаций вызывают иногда среди определенных групп научных работников сопротивление, а в исключительных случаях рассматриваются чуть ли не как "монгольское иго". Это показывает только, что переделка психологии человека известного класса часто много труднее, иногда она просто безнадежна, чем разложение атома или достижение напряжения в миллион киловатт.
Психологические "мамонты" дореволюционной эпохи продолжают иногда еще бродить среди лесов нашей новой стройки. Иногда они даже способны принести нам реальную пользу. Но в общем эти "мамонты" — исключение. Сближение науки и труда, перестройка научной организации на началах планомерного обслуживания социалистического хозяйства неизбежны. Систематическое и планомерное привлечение к работе научно-исследовательских институтов молодежи, несомненно, ускорит этот процесс и поможет привести в соответствие научную организацию с общественной организацией Советского Союза.
Опасность, угрожающая научной мысли в новых условиях, заключается не в том, что она уйдет слишком далеко от потребностей текущей жизни, а скорей в обратном – в том, что многочисленные, непрерывные, практические запросы жизни, обращенные к науке, захлестнут теоретическую мысль, не оставят для нее достаточно свободного поля деятельности.
На жизни наших научных институтов это отражается тем, что в среднем более 50 процентов средств, времени и энергии сотрудников институтов уходит на выполнение специальных заказов нашей промышленности. Необходимо наметить какую-то правильную, конечно, подвижную пропорцию между работой над этими практическими заданиями и развитием теоретической мысли, которая должна быть обеспечена из самостоятельных источников, в данный момент все еще недостаточных.
С другой стороны, несомненно, правильны неоднократные указания на то, что достижения научной мысли часто наталкиваются на препятствия в деле их осуществления, проведения в жизнь, реализации. Тут действуют, конечно, и естественный консерватизм промышленных организаций, и трудности реорганизации производства ради введения новых, еще не испытанных в массовом масштабе методов. Но наиболее серьезное препятствие, пожалуй, заключается в том, что промышленность не располагает достаточно свободными средствами для того, чтобы более широко и планомерно ставить опыты введения новых производств, новых методов и т.д.
Мы должны добиться такого положения в промышленности, при котором опыты постановки новых производств, введение новых методов и т.п. находили бы себе гораздо более широкое применение, чем до сих пор.
На основе предварительной научно-лабораторной проработки, затем полузаводских испытаний надо научиться рисковать, смелее идти вперед в деле новых производств, новых установок, как делает это военное ведомство, как делала это "Азнефть", как делает это Советская власть вообще, осуществляя, например, такое грандиозное предприятие, как Днепрострой. Именно на этой почве полузаводских испытаний и постановки новых производств должно произойти в самом широком масштабе сближение работ научно-исследовательской мысли с запросами и потребностями нашей промышленности и сельского хозяйства.
Один из громадных и все еще неопределенных недостатков организации нашей научной работы заключается в том, что пропаганда ее достижений, ознакомление с ними широких слоев трудящихся, популяризация этих достижений стоят на далеком, заднем плане. Да и нельзя требовать от научного работника, чтобы он не только работал над своими ретортами и конструкциями, но и являлся бы в то же время опытным и умелым популяризатором и пропагандистом своей работы.
Надо прямо сказать, что рассказать внятно и интересно для широких масс о работах своих лабораторий, чертежных и конструкторских бюро научные работники редко умеют. Тот язык, которым они говорят между собой, – глубокосодержательный язык высокой конструкции – слишком глубоко отличается от языка практических интересов миллионных масс. Хуже то, что и наша пресса лишь в очень слабой степени выполняет свою задачу – служить постоянной связью между работой науки и своими читателями. Результаты получаются печальные.
Дело это по своему значению грандиозно. Производственная пропаганда, о которой так много говорили в свое время, в конце концов оказалась на положении беспризорного ребенка: ею занимаются как будто все и никто в частности. Заботятся ли у нас о том, чтобы рабочие данной фабрики знали историю своей фабрики, историю своего производства, положение этого производства в других странах, новейшие технические и научные изобретения в области своего производства? Между тем можно было бы легко добиться наглядного и легко воспринимаемого демонстрирования всех этих вопросов.
Теснейшая связь научно-исследовательской работы с производственными совещаниями, несомненно, подняла бы и интерес к последним и дала бы самим научно-исследовательским институтам новый стимул к работе.
В общем итоге научно-исследовательская мысль должна дать величайшие эффекты в той области, к которой теперь законно приковано внимание партии, – в области рационализации промышленности и всей нашей экономики.
Но в этой области нельзя шагу ступить без предварительной научной работы. Широкое развитие научно-исследовательской мысли и социалистическая рационализация экономики есть две стороны той же медали. Больше науки – меньше нажима на мускулы и нервы рабочего: такова формула социалистической рационализации.
Вот почему можно смело сказать, что нет области более рентабельной для вложения наших капиталов, чем область научно-исследовательских работ. Каждый рубль, вложенный в это дело, не только окупится, но, несомненно, принесет прибыли гораздо более широкие, чем это может показаться с первого взгляда.
Это одно из важнейших звеньев, ухватившись за которое, мы вытащим всю цепь индустриализации, а без быстрого темпа индустриализации невозможно преодолеть те затруднения, которые перед нами стоят, и добиться тех решений, которые предуказаны нам самим фактом Октябрьской революции.
Экономическая жизнь. 1928. 30 сент.
[1] Временное правительство и революционная социал-демократия. Впервые опубликовано в газете "Правда" 14 марта 1917 г.
[2] Без тайной дипломатии. Впервые опубликовано в газете "Правда" 15 марта 1917 г.
[3] Ревизия ленинизма. Впервые опубликовано в газете "Правда" 24 марта 1923 г.
[4] Статья Н. Осинского "Реформа Рабкрина или реформа центрального аппарата (к XII съезду РКП(б)", как и статья Л. Каменева, была помещена во втором выпуске "Дискуссионного листка" "Правды" 24 марта 1923 г.
[5] Осинский Н. (Оболенский Валериан Валерианович) (1887–1938) – заместитель председателя ВСНХ СССР.
[6] Устрялов Николай Васильевич (1890–1938) – русский политический деятель, кадет, публицист, один из идеологов сменовеховства. С 1920 г. в эмиграции, в 1935 г. вернулся в СССР.
[7] Речь идет о статье В.И. Ленина "Как нам реорганизовать Рабкрин". (Предложение XII съезду партии)".
[8] Желябов Андрей Иванович (1851–1881) – революционный народник, один из создателей и руководителей "Народной воли", редактор "Рабочей газеты". Организатор покушения на Александра II. 1 марта 1881 г. Повешен.
[9] Бебель Август (1840–1913) – один из основателей и руководитель германской социал-демократической партии и II Интернационала. Борец против милитаризма и войны.
[10] ЦКК РКИ – РКИ (Рабоче-крестьянская инспекция) – наркомат, орган государственного контроля в Советском государстве в 1920–1934 гг. С 1923 г. действовал совместно с центральной контрольной комиссией (ЦКК) ВКП(б) как единый советско-партийный орган.
[11] Звено на очереди. Впервые опубликовано в газете "Экономическая жизнь" 1928. 30 сент.