Г.В. ПЛЕХАНОВ[1]

(18561918)

 

Плеханов Г.В.Георгий Васильевич Плеханов выдающийся деятель российского и международного социал-демократического движения, первый пропагандист марксизма в России. Родился в семье потомственного дворянина в Воронежской губернии. В 1873 г. закончил Воронежскую военную гимназию, через год поступил в Петербургский горный институт. С 1875 г. народник, один из руководителей организации "Земля и воля". В 1880 г. эмигрировал за границу, порвал с народниками и в 1883 г. в Женеве создал первую русскую марксистскую организацию группу "Освобождение труда", которая в сентябре 1883 г. приступила к изданию "Библиотеки современного социализма". За пять лет было опубликовано 15 работ К. Маркса и Ф. Энгельса, переведенных на русский язык, а также произведения самого Г.В. Плеханова.

Позже Г.В. Плеханов принимает предложение петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" о совместном с группой "Освобождение труда" выпуске сборников для рабочего читателя. В 1896 г. вышел первый номер сборника "Работник", одним из редакторов которого был Г.В. Плеханов. В 1899 г. он использовал возможность пропаганды марксизма на страницах ежемесячного журнала "легальных марксистов" "Начало".

В августе 1900 г. встретился в Женеве с В.И. Лениным и участвовал в переговорах с ним об издании общерусской политической газеты "Искра" и марксистского теоретического журнала "Заря". Являлся одним из редакторов и публицистов "Искры" и "Зари", участвовал в выработке проекта партийной программы, в подготовке II съезда РСДРП.

После того как Ленин в октябре 1903 г. вышел из редакции "Искры", Плеханов практически руководил ее работой до мая 1905 г. С марта 1905 г. в Женеве он стал издавать "Дневник социал-демократа", где комментировались события, происходившие в России, в РСДРП (выходил с большими перебоями до апреля 1912 г.).

В годы первой российской революции Г.В. Плеханов принимал участие в легальных изданиях "Невской газете", "Русской жизни", в журнале "Современная жизнь", при его ближайшем участии выходил в Петербурге с октября 1906 по 1918 г. ежемесячный литературный, научный и политический журнал "Современный мир". В феврале 1908 г. в Женеве вышел заграничный орган меньшевиков-ликвидаторов "Голос социал-демократа", где Плеханов был одним из редакторов. В середине мая 1909 г. он формально вышел из редакции.

По приглашению редакции ЦО РСДРП "Социал-демократ" Плеханов стал ее постоянным сотрудником, выступил также против "ликвидаторства" в большевистской "Правде" с серией статей "Под градом пуль" (апрель май 1913 г.), сотрудничал в органе группы меньшевиков-партийцев и большевиков-примиренцев листке "За партию" (выходил до 1914 г.) и выходившем в Петербурге до 1915 г. ежемесячном литературном, политическом и научном журнале "Современная жизнь". В мае 1914 г. он стал во главе редакции легальной газеты "Единство", издававшейся в Петербурге группой меньшевиков-партийцев и большевиков-примиренцев. В июне газета была закрыта. Во время первой мировой войны Плеханов оборонец, стоял на патриотических позициях, руководил группой "Единство".

После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию. Вскоре стал во главе газеты "Единство". Выступал за поддержку Временного правительства и продолжение войны с Германией. К Октябрьской революции отнесся отрицательно, считая ее преждевременной.

12 июня 1918 г. Г.В. Плеханов умер в санатории в Питкеярви (Финляндия).

 

СТАТЬИ Г.В. ПЛЕХАНОВА

 

Открытое письмо к петроградским рабочим

Буки Аз Ба

 

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО К ПЕТРОГРАДСКИМ РАБОЧИМ[2]

 

Товарищи!

Не подлежит сомнению, что многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А.Ф. Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета Рабочих и Солдатских депутатов.

Скажу вам прямо: меня эти события огорчают. Не потому огорчают, чтобы я не хотел торжества рабочего класса, а, наоборот, потому, что призываю его всеми силами своей души.

В течение последних месяцев некоторые агитаторы и публицисты изображали меня чуть ли не контрреволюционером. Во всяком случае, они охотно распространялись на тему, что я готов перейти или уже перешел на сторону буржуазии. Но эти агитаторы и публицисты по крайней мере, те между ними, которые не страдали неизлечимым простодушием, конечно, сами не верили тому, что распространялось ими на мой счет. Да и нельзя этому верить.

Кому известна была история моей политической деятельности, тот знает, что уже с начала восьмидесятых годов прошлого столетия, со времени основания группы "Освобождение труда" в ее основе лежала одна политическая мысль: об историческом призвании пролетариата вообще и русского пролетариата в частности.

"Революционное движение в России восторжествует как движение рабочего класса или совсем не восторжествует", сказал я в речи о русском положении, произнесенной мною на Парижском Международном Социалистическом Съезде 1889 г. этом первом съезде 2-го Интернационала.

Эти мои слова недоверчиво встречены были огромным большинством участников съезда. Россия представлялась им такой безнадежно отсталой страною, что они должны были принять и действительно приняли за несбыточную утопию мое мнение о великом историческом призвании русского пролетариата в области нашей внутренней политики. Только мой друг Жюль Гэд[3], зять Маркса Шарль Лонгэ[4] да еще старый деятель германской социал-демократии Вильгельм Либкнехт[5] иначе отнеслись к мысли, мною высказанной. Они нашли, что мысль эта проливает новый свет на дальнейший ход русского общественного развития и соответствующего ему освободительного движения.

Что же касается нашей революционной интеллигенции того времени, то в ее среде моя парижская речь вызвала значительное неудовольствие. Вера в промышленный пролетариат считалась тогда у нас вредной ересью. Интеллигенция насквозь пропитана была старозаветными народническими понятиями, согласно которым промышленный рабочий не мог претендовать ни на какую самостоятельную историческую роль. В лучшем случае он способен был, по убеждению тогдашних народников, поддержать революционное движение крестьянства. И это убеждение так сильно укоренилось в интеллигенции, что всякое отклонение от него считалось почти изменой революционному делу.

В первой половине девяностых годов "легальные" народники печатно называли нас, "нелегальных" проповедников идеи рабочего сословия (как выразился бы Лассаль[6]), кабатчиками, а один из них выразил ту отрадную уверенность, что ни один уважающий себя журнал не позволит себе напечатать на своих страницах изложение наших взглядов.

В продолжении целой четверти века мы стойко выносили самые ожесточенные нападки и преследования. Мы обладали той "благородной упрямкой", на которую с гордостью указывал некогда Ломоносов как на одно из отличительных свойств своего характера. И вот теперь, когда жизнь как нельзя более убедительно показала, что мы были правы; теперь, когда русский рабочий класс в самом деле стал великой движущей силой общественного развития, мы отвернемся от него и перейдем на сторону буржуазии? Да ведь это ни с чем не сообразно; этому может поверить лишь тот, кто не имеет ни малейшего понятия о психологии!

Повторяю, этому не верят сами наши обвинители. И, конечно, сознательные элементы русского рабочего класса отвергнут это обвинение как недостойную клевету на тех, которых сами обличители не смогут не признать первоучителями русской социал-демократии.

Итак, не потому огорчают меня события последних дней, что я не хотел торжества рабочего класса в России, а именно потому, что я призываю его всеми силами души.

В течение последних месяцев нам, русским социал-демократам, очень часто приходилось вспоминать замечание Энгельса о том, что для рабочего класса не может быть большего исторического несчастья, как захват политической власти в такое время, когда он к этому еще не готов. Теперь, после недавних событий в Петрограде, сознательные элементы нашего пролетариата обязаны отнестись к этому замечанию более внимательно, чем когда бы то ни было.

Они обязаны спросить себя: готов ли наш рабочий класс к тому, чтобы теперь же провозгласить свою диктатуру?

Всякий, кто хоть отчасти понимает, какие экономические условия предполагаются диктатурой пролетариата, не колеблясь, ответит на этот вопрос решительным отрицанием.

Нет, наш рабочий класс еще далеко не может, с пользой для себя и для страны, взять в свои руки всю полноту политической власти. Навязать ему такую власть значит толкать его на путь величайшего исторического несчастья, которое было бы в то же время величайшим несчастьем и для всей России.

В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство. Этого не станет оспаривать ни один серьезный социалист.

Правда, рабочий класс может рассчитывать на поддержку со стороны крестьян, из которых до сих пор состоит наибольшая часть населения России. Но крестьянству нужна земля, в замене капиталистического строя социалистическим оно не нуждается. Больше того: хозяйственная деятельность крестьян, в руки которых перейдет помещичья земля, будет направлена не в сторону социализма, а в сторону капитализма. В этом опять-таки никто не может сомневаться из тех, которые хорошо усвоили себе нынешнюю социалистическую теорию. Стало быть, крестьяне совсем ненадежный союзник рабочего в деле устройства социалистического способа производства. А если рабочий не может рассчитывать в этом деле на крестьянина, то на кого же он может рассчитывать? Только на самого себя. Но ведь он, как сказано, в меньшинстве, тогда как для основания социалистического строя необходимо большинство. Отсюда неизбежно следует, что если бы захватив политическую власть, наш пролетариат захотел совершить "социальную революцию", то сама экономика нашей страны осудила бы его на жесточайшее поражение.

Говорят: то, что начнет русский рабочий, будет докончено немецким. Но это огромная ошибка.

Спора нет, в экономическом смысле Германия гораздо более развита, чем Россия. "Социальная революция" ближе у немцев, чем у русских. Но и у немцев она еще не является вопросом нынешнего дня. Это прекрасно сознавали все толковые социал-демократы как правого, так и левого крыла еще до начала войны. А война еще более уменьшила шансы социальной революции в Германии, благодаря тому печальному обстоятельству, что большинство немецкого пролетариата с Шейдеманом[7] во главе стало поддерживать германских империалистов В настоящее время в Германии нет надежды не только на "социальную", но и на политическую революцию. Это признает Бернштейн[8], это признает Гаазе[9], это признает Каутский[10], с этим наверное согласится Карл Либкнехт[11].

Значит, немец не сможет докончить то, что будет начато русским. Не может докончить это ни фрацуз, ни англичанин, ни житель Соединенных Штатов. Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года.

А война, которую поневоле приходится вести России? Страшно осложняя положение дел, она еще больше уменьшает шансы социальной революции и еще больше увеличивает шансы поражения рабочего класса.

На это возражают: мы декретируем мир. Но чтобы германский император послушался нашего декрета, надо, чтобы мы оказались сильнее его, а так как сила на его стороне, то, "декретируя" мир, мы тем самым декретируем его победу, т.е. победу германского империализма над нами, над трудящимся населением России. Решите сами, можем ли мы радостно приветствовать подобную победу.

Вот почему, дорогие товарищи, меня не радуют, а огорчают недавние события в Петрограде. Повторяю еще раз. Они огорчают меня не потому, чтобы я не хотел торжества рабочего класса; а, наоборот, потому, что я призываю его всеми силами души и вместе с тем вижу, как далеко отодвигают его названные события.

Их последствия и теперь уже весьма печальны. Они будут еще несравненно более печальными, если сознательные элементы рабочего класса не выскажутся твердо и решительно против политики захвата власти одним классом или еще того хуже одной партией.

Власть должна опираться на коалицию всех живых сил страны, то есть на все классы и слои, которые не заинтересованы в восстановлении старого порядка.

Я давно уже говорю это. И считаю своим долгом повторить это теперь, когда политика рабочего класса рискует принять совсем другое направление.

Сознательные элементы нашего пролетариата должны предостеречь его от величайшего несчастья, какое только может с ним случиться.

Весь ваш Г. Плеханов.

 

От первого лица. М., 1992

в начало

 

БУКИ АЗБА[12]

 

Должны ли мы, революционеры, в своей практической деятельности, держаться каких-нибудь безусловных принципов?

Я всегда говорил и писал, что у нас должен быть только один безусловный принцип: благо народа — высший закон. И я не раз пояснял, что в переводе на революционный язык, принцип этот может быть выражен еще так:

Высший закон — это успех революции.

Я не помню, чтобы мне приходилось сколько-нибудь подробно обосновывать эту мысль: ее истинность представлялась мне очевидной. Теперь, оказывается, что я довольно сильно ошибался в этом отношении. С тех пор, как г. Борис Мирский, в одном из недавних своих фельетонов, в "Вечернем Часе"[13] разразился благородным негодованием по тому поводу, что вышеназванная мысль была защищаема мною на нашем партийном съезде 1903 г., некоторые читатели-друзья просят меня подробнее высказаться на тему о неуместности безусловных принципов в нашей политике и тактике. Кроме того, одни из моих противников по тому же поводу упрекают меня, что я проповедую вредную ересь, гражд. Виктор Чернов[14] в "Деле Народа"[15], а другие, находя мою мысль совершенно правильной, ехидствуют на ту тему, что я отказываюсь от нее в настоящее время, когда сторонники Ленина взялись усердно применять ее на практике.

Ввиду всего этого ясно, что мне, действительно, надо высказаться подробнее. Правда, болезнь мешает мне писать. Но обстоятельства требуют, чтобы я сделал над собою маленькое усилие, как говаривала высокопочтенная мисс Домби у Диккенса.

Похоже на то, что читатели-друзья, ждущие моих разъяснений, несколько смущаются опасными выводами, в основу которых может быть положена мысль, высказанная мною на нашем втором Съезде. Но я позволю себе спросить: есть ли такое открытие, которым не злоупотребляли бы люди? По-моему, нет!

Один из самых красивых и наиболее богатых содержанием греческих мифов повествует, как Прометей похитил огонь с неба и научил человечество его употреблению. Хорошо ли он поступил? Греки находили, что превосходно. У нас, думается мне, нет никакого основания оспаривать их суждение. А между тем, вспомните, сколько поджогов произошло с тех пор, как могучий титан совершил свой благодетельный для человечества подвиг, сколько несчастных еретиков отправлено было на тот свет с помощью огня, похищенного Прометеем. Почему вы не оплакиваете открытия огня? Да очень просто: вы понимаете, что польза, принесенная этим великим открытием делу человеческого прогресса, бесконечно превышает вред, причиненный употреблением его во зло. Люди, к сожалению, способны злоупотреблять всем. Но из этого отнюдь не следует, что опасаясь злоупотреблений, человечество должно стоять на одном месте.

И это верно, как в области техники, так и в области теории. Я не знаю такой политической мысли, которая будучи правильна сама по себе, не могла бы быть использована искусным софистом для подкрепления ложных и вредных выводов. Но разве на этом основании мы станет налагать цензуру на политическую мысль, станем требовать от нее свидетельства о благонадежности? Да избавят нас от этого боги Олимпа! Мы уподобились бы тому осмотрительному субъекту, который, оспаривая атеистов, говорил: "если Бога нет, то какой же я после этого капитан?"

К плодам человеческого мышления приложим только один критерий: критерий истины. Нельзя спрашивать: вредна или нет данная теория? Можно спрашивать только о том, представляет ли она собой истину или заблуждение. Я требую, чтобы с помощью этого критерия судили и о той мысли, которая быв не раз высказана мною, вызвала теперь шум в печати.

Однако, возразят мне мои противники, вы далеко не грешите излишней скромностью. Вы стараетесь поднять свою мысль на один Уровень с величайшим открытием человеческого ума: вы готовы приравнять себя к Прометею.

Вовсе нет! Не скрою, что мне в высшей степени лестно было бы иметь право называть своим теоретическим открытием ту мысль, по поводу которой зашумели газетные витии. Но, чтобы хоть на минуту вообразить, будто я могу иметь такое право, мне предварительно нужно было бы, подобно моим противникам, стать круглым невеждой в вопросах этого рода.

Мысль, о которой идет здесь речь, представляет собой один из плодотворнейших результатов движения философской мысли XIX столетия.

Она берет начало от Гегеля[16]. В своей "маленькой" логике гениальный немецкий идеалист с высоким красноречием изображал непобедимую мощь диалектики, которая все зовет к своему суду и перед которой ничто устоять не может. Она все отжившее осуждает на гибель во имя дальнейшего движения. Таким образом, уже у Гегеля, поскольку он продолжал держаться своей диалектической точки зрения, не оставалось ничего безусловного (абсолютного), кроме самого хода диалектического развития, этой бессмертной смерти, или, что одно и то же, вечного возрождения.

Какой общественный политический строй лучше всех других соответствует требованиям человеческой природы? Над решением этого вопроса усердно трудились социалисты-утописты. Для Гегеля этот вопрос не существует. Идеального строя нет и быть не может. Все течет, все изменяется. Превосходный при одних исторических условиях, данный строй оказывается никуда не годным, когда условия эти сменяются другими, на них совсем непохожими. И этот неизбежный политико-социальный вывод из теоретической философии Гегеля явился одной из важнейших составных частей теории научного социализма.

Научный социализм тоже не знает ничего абсолютного, ничего безусловного, кроме беспрестанной смерти или вечного возрождения. Он стройно и последовательно развивает то положение, что все зависит от обстоятельств, времени и места. До какой степени это так, покажет следующий пример.

Одному из основателей научного социализма, Ф. Энгельсу, принадлежит замечательная фраза: "Если бы не было древнего рабства, то не было бы и новейшего социализма". Вдумайтесь в эту фразу: она равносильная относительному оправданию рабства, т.е., его оправданию в пределах известной исторической эпохи. Но есть ли это позорная измена требованиям идеала?

Успокойтесь! Здесь нет измены. Здесь есть только отрицание того утопического идеала, который возникает в тумане отвлечения, вне всякой органической связи с определенными условиями времени и места. И в таком отрицании не вина Энгельса, а его заслуга.

Отвлеченный идеал слишком долго задерживал поступательное движение человеческого ума. Недаром наш В.Г. Белинский оплакивал то время, когда находился под его вредным влиянием.

Заслуживающие доверия путешественники сообщают, что в некоторых местах Африки рабы сверху вниз посматривают на людей наемного труда. В свою очередь эти последние смотрят на них снизу вверх. Другими словами, в этих местностях Африки общественное положение раба представляется более высоким, нежели положение наемника. А это ручается нам за то, что в ту пору, к какой относится приведенное мной свидетельство путешественников, рабство не задерживало там развития производительных сил, а, напротив, способствовало ему.

Но, если научный социализм даже о рабстве судит с точки зрения обстоятельств времени и места; если он даже рабству готов дать относительное оправдание в той мере, в какой оно ускоряет экономический, а, стало быть, и всякий другой прогресс человечества, то как прикажете относиться ему к тем или другим отдельным правилам политической тактики или вообще политики? Он, разумеется, и о них судит с точки зрения обстоятельств времени и места; он и на них отказывается смотреть как на безусловные. Он считает наилучшими те из них, которые вернее других ведут к цели; и он отбрасывает, как негодную ветошь, тактические и политические правила, ставшие нецелесообразными. Нецелесообразность вот единственный критерий его в вопросах политики и тактики.

Но ведь это верх безнравственности! кричат хором наши противники научного социализма. Признаюсь, я никак не могу понять, почему? Тут, как и везде, нет ничего безусловного. Когда общественные деятели, судящие о своих политических и тактических приемах с точки зрения целесообразности, задаются целью угнетения народа, тогда и я, разумеется, готов признать их безнравственными; но, когда деятель, усвоивший себе принцип целесообразности, руководствуется благом народа, как высшим законом, тогда я решительно не вижу, что может быть безнравственного в его стремлении держаться таких правил, которые скорее других ведут к благородной цели.

Мне кажется, что ему нужно было бы изменить своему делу или, по меньшей мере, усвоить утопический метод мышления, чтобы предпочесть какие-нибудь другие правила.

Не человек для субботы, а суббота для человека. Переведите это положение на язык политики, и оно будет гласить: не революция для торжества тех или других тактических правил, а тактические правила для торжества революции. Кто хорошо поймет это положение, кто станет руководствоваться им во всех своих тактических соображениях, тот и только тот покажет себя истинным революционером. Его силы могут быть малы; они могут быть очень велики, но и в том, и в другом случае он найдет для них наиболее производительное приложение.

Если же у него не хватит логической отваги, если он побоится до конца усвоить ту мысль, что нет и не может быть безусловных тактических правил, то он, именно в меру своей непоследовательности и как бы в наказание за нее, будет, сам того не желая и не замечая, ставить себе препятствия на пути к своей цели.

Позволительно ли социалисту вступать в буржуазное министерство? Нет. Ни при каких обстоятельствах? Никогда и ни за что на свете.

Так рассуждали многие из моих друзей французских марксистов в эпоху первого приятия Мильераном[17] министерского портфеля.

Я не мог согласиться с этим. Запрошенный редакцией "Моиве-мент Сосиалисте", которая делала в социалистическом мире анкету по этому вопросу, я ответил, что не признаю безусловных практических правил, так как в политике все зависит от обстоятельств времени и места. Мыслимы такие условия, при которых социалист обязан войти в буржуазное министерство, продолжал я; но при нынешнем состоянии французского рабочего движения поступок Мильерана представляется мне вредным.

Вы высказались скорее в нашу пользу, заметил мне один из самых видных сторонников Мильерана на Парижском Международном Социалистическом Съезда 1900 г. Я и до сих пор не могу постигнуть, где он выудил такое умозаключение. Но зато я тогда же и очень хорошо понял тех французских друзей, которых смутил и даже почти огорчил мой ответ.

Они вообразили, будто, отказываясь признать безусловные тактические правила, я ослабил их позиции в борьбе с оппортунизмом Мильерана.

Прошли года. Вспыхнул нынешний всемирный военный пожар. Не желавшая войны Франция оказалась в таком положении, что в интересах не только французского пролетариата, но всего международного движения, ее социалисты должны были вступить в министерство национальной самообороны. Тогда некоторые мои французские друзья, может быть, сказали себе, что я был неправ, когда отвергал безусловные тактические принципы. А другие из них продолжали твердо держаться того убеждения, что, вступая в буржуазное министерство, социалист всегда изменяет себе и своей партии. Следуя этому убеждению, они восстали против своего вождя Гэда, и, незаметно для себя, перешли на почву анархо-синдикализма. Но анархо-синдикализм есть низшая фаза развития социалистической

мысли. Марксист, переходящий на почву анархо-синдикализма, опускается на менее высокий уровень. Приемы его борьбы становятся гораздо менее производительными. А этим неизбежно замедляется достижение им своей конечной цели. Только такой ценой и может быть куплено и покупается торжество догматизма в политике и тактике, т.е., все то же признание безусловных политических и тактических принципов.

Возьмем другой пример. Может ли социалист высказываться за войну? С точки зрения безусловных принципов не может и не должен. С точки зрения этих принципов социалист имеет право признавать только один род войны: войну на "внутреннем фронте". Так до сих пор думают анархисты и анархо-синдикалисты (немногие исключения только подтверждают здесь общее правило). Наоборот, основатели научного социализма никогда не склонялись к безусловному отрицанию войны. Этот важный вопрос они тоже решали применительно к обстоятельствам места и времени, когда его решал и наш Чернышевский. Они понимали, что хотя внешние войны чаще всего задерживают развитие рабочего движения, но бывают такие случаи, когда они ускоряют его. В таких случаях пролетариат поступил бы несообразно со своими классовыми интересами, если бы отказался принять в войне энергичное и сознательное участие. В продолжение своей политической и литературной карьеры Маркс и Энгельс не один раз указывали рабочему классу на его военные задачи.

А вот более частый вопрос. Позволительно ли социалисту голосовать за военные кредиты? Многие социалистические головы до сих пор думают, что социалист, голосующий за военные кредиты, нарушает один из основных принципов своей тактики. У нас до падения старого порядка такого мнения держалось огромное большинство даже тех социалистов, которые были убеждены, что Россия непременно должна обороняться от напавшей на нее Германии, так как немецкая победа очень вредно повлияла бы на дальнейшие успехи русского пролетарского движения. Они говорили: "Надо вести войну".

И тут же прибавляли: "но при этом надо голосовать против военных кредитов". Логики тут мало, а тактического догматизма хоть отбавляй.

С давних пор догматизм этого рода вызывает в моем воображении образ знаменитого в истории русского раскола протопопа Аввакума[18].

Человек чрезвычайно сильный и самоотверженный, Аввакум настойчиво звал своих последователей "умирать за азъ", даже не задаваясь вопросом о том, в какой мере нужен "азъ" для достижения целей, поставленных себе христианством. Он сжился с "азом", он сроднился с ним, и ему казалось, что с устранением "аза" рухнет и все православие.

Кто вращался в революционной среде, тот, наверное, встречал в ней множество лиц, подобных Аввакуму, хотя, разумеется, редко обладавших его железной энергией. Они тоже горячо отстаивали тот или другой "аз". И пока наше революционное движение вдохновлялось преимущественно учением Бакунина[19], до тех пор это было естественно. Представляя собою едва ли не самую главную разновидность утопического социализма времен упадка, бакунизм был очень богат неприкосновенными тактическими "азами".

Русская социал-демократия унаследовала от бакунизма весьма порядочную долю их. В 1906 году большевики, проповедовавшие бойкот Государственной Думы, выдвигали тот довод, что ее члены должны приносить присягу, а принесение присяги означает принятие ими на себя обязанности отстаивать существующий политический и общественный строй. Сторонники бойкота, рассуждавшие таким образом, не подозревали, что довод, выдвигавшийся ими, был одним из любимых коньков бакунистов в их борьбе против политической программы западной социал-демократии. Западная социал-демократия не могла не сознавать формальной правильности анархического довода. Однако она ни мало не смущалась им. В данном случае вся она, в полном своем составе, понимала, что формальные соображения должны умолкать всюду, где возвышают свой повелительный голос насущные требования живой жизни.

У нас дело обстояло, как видите, иначе: но это-то и доказывает, что мы более других заражены тактическим догматизмом. Зная это, я не переставал бороться с ним в своих публицистических статьях, при каждом удобном случае напоминая, что главное отличительное свойство нашей тактики должно состоять исключительно в ее целесообразности.

Само собою разумеется, что я не позабыл напомнить об этом своим товарищам и на 2-м Съезде нашей партии.

Излагая на втором Съезде нашей партии свою любимую тактическую мысль, я пояснил ее примерами. Когда г. Борис Мирский, как видно, ничего не понявший в моей аргументации, привел теперь эти давние примеры в своем фельетоне, они вызвали благочестивый ужас в одних и иронические одобрения со стороны других. Враги нынешнего большевизма спрашивали себя: "Неужели Плеханов мог рассуждать так?" Напротив, большевики говорили: "Посмотрите, как рассуждал он, когда был революционером: теперь он перешел на сторону контрреволюции и рассуждает, разумеется, совсем иначе". Но в том-то и дело, что я рассуждаю теперь все так же, как рассуждал прежде. Но меня плохо понимают как те, которых мой взгляд приводит в ужас, так и те, которые иронически одобряют его.

В одном из примеров, приведенных мною на Съезде 1903 года, говорилось об Учредительном Собрании. Это и сделало мой пример "актуальным" для наших дней. Те, которых он испугал, поняли его так, что я способен был оправдать разгон собиравшегося у нас Учредительного Собрания.

Те же, которые злорадно одобряли его, упрекали меня в измене, чувствуя, что я никак не могу одобрить такой разгон.

Но для меня и в отношении к Учредительному Собранию нет ничего безусловного. Тут тоже все зависит от обстоятельств времени и места.

Приводя один из своих примеров, я сказал: теоретически мыслим такой случай, когда и т.д. Но теоретически мыслимый случай не есть такой случай, который имеет место везде и всегда. Теоретическая возможность вовсе не есть действительность, к которой мы стремимся при данных условиях.

Учредительные Собрания имеют разный характер. Если бы парижский пролетариат, быстро оправившись от жестокого поражения, нанесенного ему Кавеньяком[20], к великой радости французского Учредительного Собрания 184849 гг., положил насильственный конец деятельности этого органа реакции, то я не знаю, кто из нас решился бы осудить такое действие. Французское Учред[ительное] Собр[ание] названных годов было враждебно пролетариату. А то Собрание, которое разогнали на этих днях "народные комиссары", обеими ногами стояло на почве интересов трудящегося населения России. Разгоняя его, "народные комиссары" боролись не с врагами рабочих, а с врагами диктатуры Смольного института.

Это "две большие разницы". Кто этого не понимает, тот вообще не способен разбираться в вопросах рабочей тактики.

Очень наивно думать, будто влияние речи, произнесенной мною на нашем Съезде 1903 г., побудило большевиков запереть двери Таврического дворца после первого же заседания собравшихся в нем депутатов. Моя речь нисколько не мешала им горячо проповедовать идею Учредительного Собрания в 19051907 гг. Когда после роспуска первой Госуд[арственной] Думы, я предложил нашей партии формулу: "полновластная Дума", в качестве избирательной платформы, они обвинили меня в измене (они всегда делают это "с легким духом"[21]).

Разгон нашего Учред[ительного] Собрания подсказан был им вовсе не внутренней логикой тактики, освобожденной от безусловных принципов. Он подсказан был им внутренней логикой политического действия, совершенного ими в конце октября.

Захватывая власть в свои руки, они, конечно, не собирались отказываться от нее в том случае, если большинство Учред[ительного] Собрания будет состоять не из их сторонников. Когда они увидели, что большинство это состоит из социалистов-революционеров, они решили: необходимо, как можно скорее, покончить с Учредительным Собранием. И со свойственной им энергией они осуществили свое решение.

Это было, как я сказал, вполне сообразно с логикой действия, совершенного в конце октября. Но разгон Учред. Собр. тоже имеет свой ясный логический смысл. Он является новым и огромным шагом в области гибельного междоусобия в среде трудящегося населения России.

Защитники этого шага возразят мне: "Сила на нашей стороне". Я готов согласиться с ними, что на их стороне, действительно, находится вооруженная сила. Но ведь давно уже сказано, что сидеть на штыках не очень удобно.

Кромвелю[22] заметили однажды: "За вас только одна десятая часть нации". "Не беда, ответил он, эта десятая часть вооружена и будет господствовать над девятью десятыми". История не оправдала этой уверенности Кромвеля, а ведь он не задавался целью организовать социалистический способ производства. Его стремления все больше и больше суживались, становясь чисто династическими.

Совсем недавно Каутский напомнил в "Leipziger Volkszeitung", что диктатура, необходимая для основания социалистического общества, должна быть диктатурой большинства. За Смольным большинства нет, и это должно было бы заставить задуматься его деятелей.

Их диктатура представляет собой не диктатуру трудящегося населения, а диктатуру одной части его, диктатуру группы. И именно потому им приходится все более и более учащать употребление террористических средств.

Употребление этих средств есть признак шаткости положения, а вовсе не признак силы. И уж во всяком случае ни социализм, вообще, ни марксизм, в частности, тут совершенно ни при чем.

Тактика Смольного есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто тактика Нечаева[23].

Курьезное совпадение. По свидетельству М.П. Драгоманова[24], который сам пережил эпоху нечаевщины, Нечаев распространял среди учащейся молодежи весть, что в Западной Европе 2000000 интернационалистов готовы восстать и поддержать социальную революцию в России[25].

Читателю известно, что теперь у нас распространяется в рабочей среде столь же мало основательная весть о готовности западноевропейского пролетариата поддержать русскую социальную революцию. Это все та же метода, только применяемая в гораздо более широких размерах. Я вовсе не хочу сказать, что метода эта всегда применяется в целях сознательного обмана.

Далеко нет. Я думаю, что самообмана тут гораздо больше. И к нему склонялись не только большевики. Ребячески преувеличенные надежды на Запад питал сам И.Г. Церетели[26] , этот, довольно, впрочем тусклый, Свет Азии. И не Чхеидзе[27] ли принадлежит замечательная своей неумностью фраза: "С немцами мы переговорим!"

Гражд. В. Чернов утверждает в "Деле Народа", что большевики мои дети.

Это напомнило мне, как Виктор Адлер[28] говаривал мне полушутя, полусерьезно: "Ленин ваш сын". Я отвечал ему на это: "Если сын, то, очевидно, незаконный". Я до сих пор думаю, что тактика большевиков представляет собою совершенно незаконный вывод из тех тактических положений, которые проповедовал я, опираясь на теорию Маркса Энгельса.

Покойный Михайловский[29] как-то заметил, что нельзя считать Дарвина, писавшего о борьбе за существование, ответственным за поступки "дарвиненка", который во имя теории великого натуралиста выскакивает на улицу и хватает прохожих за шиворот. Как думает гражд. Чернов, справедливо ли это замечание Михайловского? По-моему да. А раз оно справедливо, то, если позволите сравнить малое с большим, нельзя и меня, как теоретика русского марксизма, делать ответственным за всякое нелепое или преступное действие всякого русского "марксенка" или группы "марксят".

Откровенно говоря, я думаю, что мы будем гораздо ближе к истине, признав нынешних наших большевиков не моим детьми, а двоюродными братьями гражданина Чернова.

Недаром же его орган громко жаловался, несколько недель тому назад, на то, что большевики сделали важное похищение из сокровищницы черновской премудрости (преимущественно по аграрной части).

 

Диалог. 1990. №11

в начало

 

к содержанию << >> на следующую страницу



[1] Биографические справки об авторах составлены Р.П. Овсепяном.

[2] Открытое письмо к петроградским рабочим. Впервые опубликовано в газете "Единство" 26 октября 1917 г. ("Единство" легальная газета, издававшаяся группой меньшевиков-партийцев в Петербурге в мае июне 1914 г.; затем с 29 марта (11 апреля) по 17 (30) декабря 1917 г.; под названием "Наше единство" выходила в конце декабря 1917 г. январе 1918 г Начиная с 7-го номера редактором был Г.В. Плеханов)

[3] Гед (настоящая фамилия Базиль) Жюль (18451922) один из основателей французской рабочей партии, деятель II Интернационала, пропагандист марксизма.

[4] Лонге Шарль (18391900) французский социалист, член I Интернационала. Был женат на дочери К. Маркса Женни.

[5] Либкнехт Вильгельм (18261900) один из организаторов и руководителей Социал-демократической партии Германии. Отец Карла Либкнехта.

[6] Лассаль Фердинанд (18251864) организатор и руководитель Всеобщего рабочего германского союза (18631875) Подвергался резкой критике основоположниками марксизма.

[7] Шейдеман Филипп (18651939) один из правых лидеров Социал-демократической партии Германии.

[8] Бернштейн Эдуард (18501932) один из лидеров правого крыла германской социал-демократии и II Интернационала.

[9] Гаазе (Хаазе) Гуго (18631919) деятель германской Социал-демократической партии, во время Ноябрьской революции 1918 г. содействовал ее подавлению.

[10] Каутский Карл (18541938) один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала.

[11] Либкнехт Карл (18711919) деятель германского и международного коммунистического движения, один из основателей Коммунистической партии Германии (1918). Убит контрреволюционерами.

[12] Буки АзБа. Последняя статья Г.В. Плеханова. Впервые опубликована в газете "Наше единство" 11 и 13 января 1918 г. Вошла в двухтомник речей и статей Плеханова 19171918 гг., изданный под названием "Год на Родине" в Париже в 1921 г.

[13] "Вечерний час" буржуазная газета, выходившая в Петрограде в 1917 г. Закрыта Петроградским ВРК 2 декабря 1917 г.

[14] Чернов Виктор Михайлович (18731952) один из основателей партии эсеров, ее теоретик. В 1917 г. министр земледелия Временного правительства, председатель Учредительного собрания. После Октярбской революции в эмиграции. Во время второй мировой войны участник движения Сопротивления во Франции.

[15] "Дело народа" ежедневная газета, орган партии эсеров. Выходила с 15 (28) марта 1917 г. по июнь 1918 г ; в марте 1919 г. в Москве вышло еще 10 номеров. В газете участвовали А. Керенский, В. Чернов, С. Постников и др.

[16] Гегель Георг Вильгельм Фридрих (17701831) крупнейший немецкий философ, завершивший развитие классического немецкого идеализма.

[17] Мильеран Александр (18591943) французский социалист. Вошел в 1899 г. в состав кабинета министров. Это первый случай участия социалиста в буржуазном правительстве так наз. "Казус Мильерана". Исключен в 1904 г. из Французской социалистической партии В 19201924 гг. президент Франции.

[18] Аввакум Петрович (1620 или 16211682) идеолог раскола в русской православной церкви, выступал против реформ патриарха Никона. Сожжен по царскому указу.

[19] Бакунин Михаил Александрович (18141876) революционер, теоретик анархизма, один из идеологов революционного народничества.

[20] Кавеньяк Луи Эжен (18021857) французский генерал, руководил подавлением Июньского восстания 1848 г. в Париже.

[21] На нашем Лондонском Съезде 1907 г. один молодой делегат с Урала с ласковой укоризной говорил мне: "Ах, т. Плеханов, как огорчены мы были тем, что вы отказались от идеи Учредительного Собрания".

"Это было совершенно напрасное огорчение, возразил я, так как мне никогда в голову не приходило отказываться от этой идеи".

"Да ведь вы же высказались за полновластную Думу". На это я ответил вопросом: "Скажите, как представляет себе рабочее население вашего Уральского завода Учредительное Собрание?" Мой молодой собеседник, не колеблясь, отвечал: "Оно представляет себе его в виде Думы, которая сможет делать все, что захочет" (буквально так.Г.П.). "Да ведь это же есть полновластная Дума", "Ах, вот что вы понимаете под ней". Мой молодой товарищ удалился, изобразив крайнюю степень удивления. Он принадлежал к тем, которые были готовы умереть за "аз" и не способны были идти дальше "аза".

Таких насчитывалось много. Но роль "аза" играли в данном случае слова "Учредительное Собрание".

Ясно, что речь, произнесенная мной на Съезде 1903 г., отнюдь не лишила большевиков готовности отстаивать названное собрание. Г.П.

[22] Кромвель Оливер (15991658) один из виднейших вождей Английской революции. В 1653 г. установил режим единоличной военной диктатуры.

[23] Нечаев Сергей Геннадиевич (18471882) организатор тайного общества "Народная расправа", автор "Катехизиса революционера". Применял методы мистификации и провокации.

[24] Драгоманов Михаил Петрович (18411895) украинский историк и публицист.

[25] См. Исторический Сборник. СПБ, 1917, стр. 217. Г.П.

[26] Церетели Ираклий Георгиевич (18811959) один из лидеров меньшевизма. Депутат II Государственной думы. В 1917 г. министр Временного правительства. С 1921 г. в эмиграции.

[27] Чхеидзе Николай Семенович (18641926) один из лидеров меньшевизма, депутат II и IV Государственных дум. С 1918 г. председатель Закавказского сейма. Учредительного собрания Грузии. С 1921 г. в эмиграции.

[28] Адлер Виктор (18521918) один из организаторов и лидеров австрийской социал-демократической партии.

[29] Михайловский Николай Константинович (18421904) социолог, публицист, литературный критик, народник. Один из редакторов "Отечественных записок", "Русского богатства".

Hosted by uCoz