ГЛАВА 4

СОСТАВ И СОДЕРЖАНИЕ ГАЗЕТНОЙ ПЕЧАТИ

 

Состав материалов газетной периодики

 

Мифотворчество и информационный потенциал газетной прессы

 

История Октябрьской революции и советской власти на страницах газет

 

Газеты об антибольшевистском движении

 

СОСТАВ МАТЕРИАЛОВ ГАЗЕТНОЙ ПЕРИОДИКИ

 

Основным результатом воздействия газетной информации на общество было закрепление в сознании масс политических установок господствующих политических сил, что накладывало отпечаток на состав и содержание газетных материалов. Состав материалов российских газет включал в себя все жанры газетной публицистики статьи и заметки, корреспонденции, обзоры, комментарии, газетную информацию, очерки, репортажи, фельетоны, а также произведения беллетристики, в основном рассказы и стихотворения. Представлены были в газетах сообщения собственных и специальных корреспондентов газет. Такой широкий спектр публикуемых материалов способствовал более действенной мифологизации общественного сознания. Значительное преобладание имели информационные материалы. Через них газеты восполняли информационный голод общества и канализировали политическое поведение людей. На первой странице газет, как правило, помещалась передовица. Фельетон, рассказ или очерк обычно занимали «подвал» газетной страницы. В «шапку», кроме названия газеты, как правило, выносились объявления о работе редакции и условиях подписки. Большое число газетных материалов были анонимными или подписывались псевдонимами.

Среди основных отделов и рубрик газет выделялись официальный и неофициальный отделы, а также отдел объявлений. В официальном отделе манипулирование коллективным сознанием осуществлялось через публикации законодательных актов и других нормативно-правовых документов. Там печатались законы, распоряжения, постановления, приказы и декреты центральных и региональных властей, органов местного самоуправления (земств, городских дум и т.д.), правительственных учреждений, военного командования, руководства политических партий и общественных объединений, правлений кооперативов, оперативные сводки штабов, резолюции собраний биржевых комитетов, торгово-промышленных кругов, союзов предпринимателей.

Данный раздел занимал особенно много места в официальных газетных изданиях. Ему могли отводиться целые полосы, а в ряде случаев почти весь номер. В этом разделе публиковались указы Колчака, приказы Врангеля, Деникина, Юденича и Миллера, декреты, подписанные Калининым, Лениным и Свердловым. В военных газетах данный отдел был заполнен оперативными сводками с фронтов и приказами военного командования. В партийных газетных изданиях в данном отделе, в первую очередь, помещались резолюции и постановления партийных съездов и конференций, а также решения других руководящих органов партий. В большевистских газетах публиковались решения съездов РКП(б) и ЦК партии, распоряжения региональных и местных комитетов большевиков. В газетной периодике кадетов, меньшевиков, эсеров и других небольшевистских партий и организаций, издающейся за пределами РСФСР, помещались нормативные материалы центральных и региональных органов этих объединений.

Особенно много официальных документов публиковали региональные советы в первые месяцы существования советской власти. Страницы их изданий были заполнены декретами, распоряжениями, постановлениями и др. официальными актами. Значительное количество среди них было узковедомственных, второстепенных, малозначительных. Нередко это шло в ущерб публикаций статей, местной хроники, заметок корреспондентов, писем читателей.

В целях усиления воздействия идеологических стереотипов на коллективное сознание редакции газет публиковали большое количество статей и выступлений руководителей политических режимов и лидеров общественных сил, что являлось одной из характерных черт газетных изданий периода Гражданской войны. В газетах печатались заметки, интервью, доклады Ленина, Троцкого, Калинина, Деникина, Колчака, Юденича, Миллера, Чайковского, Пепеляева, атамана Семенова, генералов Богаевского, Сахарова, Шкуро, атамана Краснова и т.д. По подсчетам А.А. Гончарова, из 196 статей, речей, проектов постановлений и декретов, написанных и произнесенных Лениным с 25 октября 1917 по июль 1918 гг., 102 были опубликованы в центральной и местной прессе[1].

При передаче текста этих материалов редакторы газет часто использовали такие формы их подачи, которые упрощали понимание прочитанного и заостряли политическую направленность. Эти формы широко применялись в массовых изданиях. В популярных газетах статьи и выступления глав политических режимов печатались в сокращении или в редакционном изложении. Наиболее распространенным приемом популяризации являлась разбивка текста на разделы под крупными заголовками. Эти заголовки привлекали внимание читателей к основному содержанию раздела. Использовалась также публикация текста работ отдельными частями, которые получали свои смысловые заголовки. Широкое распространение получила такая форма популяризации, как набор заголовков крупным шрифтом. Применялся также вводный пересказ основных идей публикуемой работы. При этом передача текста указанных материалов была не всегда точной, а новый заголовок мог не соответствовать характеру материала. Так, 30 мая в № 51 московской газеты «Беднота» была опубликована информация, озаглавленная «Ленин к рабочим Петрограда»[2]. Читая заголовок, можно подумать, что мы имеем дело с текстом ленинской работы. Однако это не соответствует действительности. В газете помещена выдержка из «Обращения к питерским рабочим об организации продовольственных отрядов», которое за подписью Ленина и наркома продовольствия А.Д. Цюрупы было передано в Петроград и 22 мая опубликовано в органе Петроградского комитета большевиков, газете «Петроградская правда», а несколько позднее – в «Известиях ВЦИК» и других газетах[3]. Ленин писал только дополнение к обращению, которое, по его просьбе, было включено в состав последнего при окончательном редактировании[4]. В «Бедноте» был опубликован отрывок из этого обращения, где ленинского текста нет.

Самыми большими разделами неофициальных отделов газет являлись три: «Телеграммы», «Из газет» («Из иностранных газет», «Из местных газет», «Обзор газет», «Отклики печати» и др.) и «Радио» («Большевистское радио», «Сообщение радио» и др.). Телеграммы российских и иностранных информационных агентств, сообщения радиоперехвата, а также перепечатки и обзоры отечественной и иностранной прессы составляли основу газетных полос. Кроме указанных разделов, данные материалы включались практически во все другие рубрики, встречавшиеся на газетных страницах. К концу 1920 г. 10% газетных изданий РСФСР содержали только информационный материал[5].

В целях более тонкого манипулирования общественным сознанием редакции газет нередко пользовались материалами своих политических и военных оппонентов. Эсеровские и меньшевистские издания использовали сообщения кадетских газет. Кадетская газетная периодика нередко ссылалась на периодику мелкобуржуазных партий, газеты проденикинской ориентации часто публиковали выдержки из казачьих официозов. Советские газеты часто перепечатывали сообщения белых газет и пользовались материалами белогвардейских радиостанций, а белые газеты постоянно печатали информацию из советской периодики и советского радио. На страницах российских газет нередко встречаются такие рубрики и заголовки, как: «Из белых газет», «Большевистская сводка (радиоперехват)», «Из перехваченного большевистского радио», «Отовсюду (радиоперехват телеграмм РОСТА)» и др.

Подобная практика в то время носила всеобщий характер. Ее распространение во многом объяснялось слабой корреспондентской сетью газет и широким использованием сводок информационных агентств. Практически в каждом газетном издании встречаются перепечатанные статьи, интервью, очерки, информационные сообщения. Центральные газеты перепечатывали местную хронику из региональной прессы, местная пресса активно использовала статейный и очерковый материал центральных изданий. Региональные партийные издания интенсивно перепечатывали передовицы печатных органов своих центральных учреждений. Так, редакции местных большевистских газет перепечатывали из центральных газет статьи Бухарина, Ленина, Мануильского, Милютина, Троцкого, Ярославского и др. Местная газетная периодика меньшевиков в 1918 г. наполнена перепечатками из петроградской «Новой жизни». В частности, по всей России перепечатывалась серия статей Горького «Несвоевременные мысли». Данные материалы составляли основу для подготовки статей региональными партийными лидерами всех политических направлений.

Если редакции газет перепечатывали материал из издания иной политической ориентации, то способ передачи текста имел свои особенности. Подход к перепечатываемым материалам иной политической направленности был предвзятым и его перепечатка должна была подчеркнуть политические позиции нового газетного органа. Поэтому текст передавался со значительными купюрами, которые никак не оговаривались. В него вносились изменения, которые должны были изменить его политическую ориентированность. К текстам перепечатываемых материалов добавлялись комментарии, дезавуировавшие, опровергавшие или искажавшие содержание передаваемого документа. Так, летом 1919 г. в «Вестнике Временного правительства Северной области» была напечатана информация о том, что, несмотря на мощное давление красных, Деникин «нанес большевикам ряд сокрушительных ударов и широко раздвинул свой фронт»[6].

Данная публикация представляет собой перепечатку заметки из «Известий Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов»[7]. Однако в «Вестнике ВПСО» по умолчанию передана только часть текста. В опущенном фрагменте говорилось о противоречиях между командованием Добрармии и кубанским правительством, о брожении среди солдат деникинского войска, о распространении большевизма на белом Юге России и о том, что, несмотря на военные успехи, Добрармия оказывается в социальной изоляции. Если бы текст заметки был передан полностью, успехи Деникина выглядели бы менее убедительно.

При перепечатке текст передавался не всегда точно, выходные данные газеты, откуда перепечатывался материал, часто не указывались. Так, при выборочном сравнении московской «Бедноты» с белыми крестьянскими газетами нами было выявлено 35 перепечаток из этого московского издания. Из них в 20 случаях выходные данные не указывались. Перепечатка колчаковской «Русью» (Омск) заметки из «Бедноты» о необходимости борьбы с дезертирством заканчивалась словами: «Нарушителей дезертиров (подчеркнуто мною – Л.М.) под суд!»[8]. Этих слов в данной заметке нет. Скорее всего, эти слова сотрудники редакции «Руси»! дописали сами, несуразно переделав название заметки опубликованной в том же номере «Бедноты». Заметка называлась: «Нарушителей декретов (подчеркнуто мною – Л.М.) под суд!» и была помещена на другой странице номера[9].

Желая усилить идеологическое воздействие на читателей, редакции газет шли на фальсификации. Они сами придумывали тексты и выдавали их за перепечатки из газет противоборствующего лагеря. Установить подлог в тех условиях, как правило, возможности не было. Так, омская газета «Крестьянский вестник», желая дискредитировать органы советской власти, напечатала на своих страницах выдержку из «Бедноты», где говорилось: «За пьянство и безобразия почти весь Шацкий исполком и вся ком. ячейка Токаревской волости были арестованы»[10]. Однако подобного сообщения в «Бедноте» нет.

Феноменом культуры того времени являются письма читателей, опубликованные в газетной периодике. Они представляют собой один из самых оригинальных жанров российских газет того периода. Особенно много их было в массовых газетах. Без заметок сельских и военных корреспондентов не обходился ни один номер газет этого типа. Особый интерес в этом плане представляют читательские заметки на страницах советских газет «Беднота» и «Голос трудового крестьянства», изданий, опубликовавших наибольшее количество этих заметок. Всего на страницах «Бедноты», по нашим подсчетам, было опубликовано около 6000 крестьянских писем. Больше всего их было помещено в 1919 г. – приблизительно, 65% от общего числа. В каждом номере газеты печаталось примерно 13–15 заметок селькоров и военкоров. Читательские письма, опубликованные в «Бедноте», представлены, в основном, четырьмя губерниями – Владимирской, Московской, Рязанской, Тверской. Значительное количество опубликованных писем приходило из воинских частей, военных училищ и госпиталей. Содержание крестьянских писем, опубликованных в «Бедноте», охватывало проблемы агитационно-просветительской работы на селе, социальной борьбы в деревне, помощи крестьян Красной армии, деятельности советов, большевистских и комсомольских ячеек среди крестьян.

«Голос трудового крестьянства» выходил с конца 1917 г. по май 1919 г. включительно. До июля 1918 г. газета носила левоэсеровскую направленность. С начала 1918 г. она была официальной газетой Крестьянской секции ВЦИК. После разгрома мятежа левых эсеров она стала большевистской и с осени того же года стала органом Наркомзема. В этом качестве она просуществовала до своего закрытия. До июля 1918 г. редакция, в основном, публиковала наказы сельских и волостных крестьянских сходов. Читательских писем было мало. С переходом газеты в руки большевиков положение изменилось. Всего, по нашим подсчетам, в «Голосе трудового крестьянства» было напечатано около 3000 заметок. В среднем, в каждом номере газеты помещалось по 11–12 заметок. Больше всего заметок приходилось на Вятскую и Тверскую губернии. Тематика селькоровских заметок в «Голосе трудового крестьянства» была примерно такая же, как и в «Бедноте». Но «Голос» уделял больше внимание экономической жизни на селе, крестьянской психологии, положению женщин в деревне.

Авторами большинства писем в «Бедноту» были красноармейцы, представители советского, партийного и комсомольского актива деревни. Большинство из них были грамотными людьми и писали сами. Но во многих случаях крестьянские и красноармейские корреспонденции, представляли собой запись, сделанную вместо безграмотного автора его грамотным односельчанином. Письма, как правило, были написаны неразборчиво и крайне безграмотно. Нередко они писались простым карандашом и читались с большим трудом.

Для печати редакция отбирала только те письма, которые лучше всего могли пропагандировать политику РКП(б). Во многих случаях текст сокращался. Это практически никогда не отмечалось и не оговаривалось. Из-за малограмотности подавляющего большинства сельских и красноармейских корреспондентов и в целях усиления идеологической направленности крестьянских писем при их расшифровке и подготовке к печати они подвергались сильному редактированию. Текст мог измениться до неузнаваемости. Сотрудники отдела крестьянских писем «Бедноты» перекраивали предложения, целые фразы и фрагменты. При этом работники редакции стремились сохранять особенности стиля автора. В ходе этой работы в ряде случаев работники редакции могли настолько вольно трактовать текст, что получалась не одна, а несколько редакций одного письма. Летом 1918 г. в редакцию «Бедноты» пришло письмо из деревни. Сотрудники редакции значительно переделали его текст и на страницах «Бедноты» и «Правды» появились два варианта текста этой корреспонденции:

 

 

Приемы и методы, выработанные редакцией «Бедноты» при подготовке читательских писем к публикации, активно использовались другими популярными советскими газетами.

Чтобы сделать агитацию и пропаганду на страницах газеты более действенной, редакции «Бедноты» стремилась проверять достоверность информации заметок внештатных корреспондентов. Так, редактор «Бедноты» В.А. Карпинский 30 мая 1919 г. через газету обратился с открытым письмом в ЦК РКП(б), где писал о намерении редакции начать с помощью следственной комиссии при революционном трибунале собственную проверку критических сигналов в письмах читателей. Он объяснял это решение тем, что письма, посылаемые в учреждения для проверки, остаются без ответа[13]. Но такую возможность имели только центральные газеты РКП(б). Другие центральные и основная часть региональных газетных изданий не располагали возможностями для проведения подобных проверок.

Поэтому информация читательских заметок требует основательной проверки. Она далеко не вся достоверна. В одних случаях авторы досконально не знали то, о чем писали. В других – зачастую писали со слов третьих лиц, которые сообщали недостоверные сведения. Но главная причина появления в читательских письмах недостоверной информации заключалась в том, что страницы газет были отражением острейшей социальной борьбы, развернувшейся в России, и нередко использовались для того, чтобы дискредитировать органы власти, скомпрометировать общественных деятелей, оклеветать соседа. Редакции, не имея возможности проверить достоверность сообщаемых фактов, печатали материалы в том виде, в каком они приходили. В документах НКВД нами были обнаружены сохранившиеся результаты ряда проверок, проведенные наркоматом по сигналам газет. Ни один из них не подтвердился[14].

Третьим крупным разделом российских газет являлся отдел объявлений. Он мог занимать до половины газетной площади. В нем печатались рекламные объявления, объявления о купле-продаже, извещения о собраниях кооперативов, конференциях политических партий, рабочих собраниях. В данном разделе помещались финансовые отчеты кооперативов и объявления о приеме на работу. Особенно большим этот раздел был в сибирских кооперативных газетах после свержения там советской власти в середине 1918 г. Крупным по объему был данный раздел у кадетских газетных изданий. В некоторых газетах кадет рекламные полосы начинали и завершали номер. Что касается газет РСФСР, то после выхода декрета о государственной монополии на объявления, они публиковались в основном в большевистских изданиях и касались деятельности советских и партийных органов. В конце 1920 г. объявления печатали около 40 изданий РСФСР[15].

в начало

 

МИФОТВОРЧЕСТВО И ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ГАЗЕТНОЙ ПРЕССЫ

 

Анализ содержания российских газет показывает, что оно носило мифопроизводящий характер. Газетная пресса в той социальной обстановке служила стимулятором создания мифов, где соединились подлинные чаяния народных масс и эмоционально окрашенное нереальное представление о действительности. Основное содержание этого мифа заключалось в ожидании окончания войны и возвращения мирной жизни. Основная цель газетного мифотворчества заключалась в пропаганде стратегических задач и тактических лозунгов партий и общественных движений, которые ангажировали издания. Наибольшую активность в этом направлении вели большевики. Последним нужно было оправдать свой насильственный захват власти, завоевать доверие общества для сохранения своей советской формы правления, при которой фактическая власть концентрировалась бы в руках большевистской номенклатуры.

Главная задача большевистских газет заключалась в пропаганде коммунистических принципов. И сами газеты этого не скрывали. «С момента же установления диктатуры пролетариата проповедь коммунизма становится государственной задачей», – писали «Известия Воронежского губкома РКП(б)»[16]. Большевистской и пробольшевистской газетной прессе необходимо было доказать утверждение о том, что «коммунизм – спасение человечества»[17]. Кроме того, большевистские издания стремились создать миф о преобразующей силе Октябрьской революции и прогрессивной деятельности советского правительства. Советские газеты утверждали, что главное их содержание – это правда «доподлинной, проснувшейся классовой революции, правда народного восстания, которое началось... в психологии народа, чем и создается доподлинное преображение всей социальной действительности»[18].

С целью привлечения на свою сторону новых слоев общества в тяжелейших условиях Гражданской войны большевистские газеты создавали миф о том, что Октябрьская революция принесла народам «оливковую ветвь мира» и освобождение от эксплуатации. Заговорческий захват власти они обосновывали в качестве единственно возможного пути к освобождению. Советскую форму правления пробольшевистские газеты пропагандировали как наиболее демократическую, как «воплощение народной правды»[19].

Составной частью большевистского мифа являлась идея мировой революции. Эту идею, по мнению большевистских публицистов, поддерживали «все многомиллионные массы крестьян и рабочих советской России», а вооруженную помощь Красной армии ждут трудящиеся западных стран. Во время советско-польской войны 1920 г. редактор «Известий ВЦИК» Стеклов убеждал читателей, что польские «рабочие и крестьяне ненавидят своих панов и буржуев и сочувствуют советской России»[20]. К концу 1920 г. в связи с общей разрухой и поражением РСФСР от поляков данный миф претерпел изменения, которые во многом определили характер советской внешней политики на долгие годы. Большевистские газеты начали утверждать, что советская власть стремится к мирным отношениям со всеми странами, но идея мировой революции с повестки дня не снимается, а победа социализма над капитализмом неизбежна.

Для полного оформления социалистического мифа большевистские газеты стремились изображать коммунистов людьми, пользующимися большим доверием общества. Это должно было создать иллюзию доверия населения России к политике РКП(б). Особенно активно этот миф внедрялся в 1920 г., когда политика большевиков стала вызывать активное противодействие среди рабочих и крестьян, а ее продолжение уже нельзя было оправдать военной необходимостью. В этих условиях советские газеты с восторгом писали «о том доверии, которым наша партия пользуется среди широких масс, зачастую беспартийных»[21].

Ответственность за развязывание Гражданской войны большевистские журналисты взваливали на своих противников. В этом мифе большевики хотели перед лицом российского общества и мировой общественности снять с себя ответственность за начало братоубийственной бойни. Всероссийский размах войны они объясняли стремлением многомиллионных народных масс выступить в защиту своих прав «для одоления своих классовых врагов»[22]. Военные противники советской власти изображались большевистскими газетами в виде бандитов, против которых активно борется весь народ и в тылу которых «уже поднимаются одно за другим восстания»[23].

Лидеры социал-реформистских партий согласно режиссуре этого мифа, также рисовались ярыми врагами рабоче-крестьянского населения. Их программы объявлялись антинародными, а политика клеймилась как «преступление против рабочего класса»[24]. Для объяснения причин антибольшевистских выступлений советскими публицистами был придуман миф о подстрекательской роли врагов новой власти и несознательности масс, «которые не понимают сущность дела»[25].

Пропагандируя успехи советского строя, большевистские газеты списывали экономические провалы и социальный кризис на своих военных и политических противников, поддерживая в сознании масс миф о правильности их экономической и социальной политики. «А виною всему Деникин, и Колчак, и другие наследники буржуазии, идущие на нас походом», – объясняла причины тяжелейшего экономического положения РСФСР газета “Беднота”»[26]. Провалы в борьбе со спекуляцией большевистские газеты объясняли пережитками буржуазного сознания общества, которые не позволяют справиться с ней. Одолеть спекуляцию, согласно советскому мифу, будет невозможно до победы «коммунистических принципов во всеобщем сознании»[27].

Формируя коммунистический миф, большевистские газеты представляли советскую власть, как политический режим, активно преодолевающий негативные явления, вызывающие недоверие к нему со стороны рабочих и крестьян. При этом речь шла о характерных чертах большевистского правления, которые являлись его неотъемлемой частью, и без которых он существовать не мог. Уже в 1919 г. в острой форме начала проявляться такая характерная черта советского режима, как бюрократизм. Уже тогда он представлял собой достаточно большую угрозу для советской власти. Советский строй так и не смог избавиться от него, и именно бюрократизм во многом предопределил стагнацию и крах советской системы. Большевистские газеты в Гражданскую войну много писали о необходимости борьбы с этим злом.

Испытанным средство борьбы с бюрократизмом является демократия. Однако пойти на расширение демократии большевики не могли. Поэтому партийные публицисты предложили популистское средство, которое внешне выглядело очень эффектно, однако не могло справится с бюрократизмом и сократить материальный и социальный разрыв между партийно-государственным чиновничеством и массой. Это предложение являлось очередным мифом. Большевистские газеты предлагали выдвинутых на советско-партийную работу передовых рабочих время от времени возвращать обратно на завод, чтобы они не потеряли связь с массами. «Назад, на заводы передовых рабочих – вот задача дня, – призывала петроградская “Красная газета”»[28].

При создании мифов главная задача газетных изданий антибольшевистского направления состояла в том, чтобы доказать временный характер победы большевиков. Газеты убеждали читателей, что большевики скоро будут свергнуты и будет построена великая Россия на «началах истинной свободы»[29]. Будущее у России есть, пытались убедить российское общество эти газеты, и народы мира после свержения большевиков будут с завистью смотреть на расцвет России, которой удалось выжить благодаря усилиям всех патриотических сил страны[30].

В этой картине основная роль отводилась мифологеме о скором падении советского строя. Подтверждение этому искали всюду: в военной ситуации, в положении внутри РСФСР, в выступлениях большевистских лидеров. Гибель советского режима антибольшевистские газеты очень хотели видеть сразу после победы большевиков осенью 1917 г. и писали о том, «что успех большевизма временный и очень, очень эфемерный»[31]. Однако эти заверения оказались мифичны. Успех большевиков оказался значительно более долговременным и прочным. Вся информация в антибольшевистских газетах подбиралась и подавалась таким образом, чтобы у читателей создалось впечатление, что «пусть медленно, пусть не так, как мы того хотели бы, пусть нанося порой удары своим противникам, но большевизм катиться все ниже и ниже по наклонной плоскости, на которую он поставлен самой своей сущностью»[32].

Победа большевиков в этом мифологическом сценарии преподносилась как удачная операция германских спецслужб, которые сумели подкупить русских интеллигентов, а тем, в свою очередь, удалось мобилизовать низы общества на выступления. И они сумели совершить революцию. При таком сюжете не оставалось места законам развития общества и закономерности революционных событий в России. «Поднявшийся вверх с российского дня отстой захватил в свои руки власть и стал распорядителем судьбами огромного отсталого государства», – характеризовала победу советской власти крупнейшая кадетская сибирская газета “Сибирская жизнь”»[33].

В мифической картине о скорой гибели большевиков особое внимание отводилось образу Ленина. Его политический портрет рисовался в виде бредового фанатика, который реализует политику террора, а «сам живет хорошо, ест сладко, пьет тонкие вина, ездит в царском автомобиле»[34]. В советском руководстве все беспрекословно выполняют его распоряжения и «взрывами восторга и нечеловеческого рыдания приветствуют каждый его декрет»[35]. Этот человек, по мнению авторов данного мифического портрета, был возведен на власть, для того, чтобы ослабить Россию с целью подчинения ее немецкой власти. И он «с фанатизмом сумасшедшего принялся за исполнение своего сатанинского плана»[36]. Именно такой далекий от действительности образ председателя Совнаркома подавался читателям многими антисоветскими газетами.

Для того чтобы мифическая картина гибели советской России выглядела более убедительно, белые журналисты ссылались на положения статей, докладов и выступлений руководителей советской власти. В них пытались найти подтверждения скорого краха Советов. Причем, сами работы не печатались, а в ряде случаев даже не указывалось их название. Читатели не имели возможности проверить эти сообщения, и вынуждены были верить журналистам на слово. В середине 1919 г. екатеринбургские «Отечественные ведомости» нашли в последних речах Ленина, настроения, якобы, указывающие на скорый конец большевиков. Редакторы подчеркивали, что если в выступлениях такого фанатично верящего в торжество большевистских идей человека, как Ленин, чувствуются настроения безнадежности и неизбежности краха большевизма, значит положение большевиков действительно катастрофическое. Таких настроений в статьях и выступлениях Ленина этого периода не было. Но екатеринбургские газетчики хотели убедить публику, что они есть. «Если даже эта одержимая маниакальная голова видит, что дело большевизма в нашем отечестве плохо и день ото дня хуже, значит положение его, в самом деле, ужасно, и ему как нельзя более пристали смертные муки», – убеждали читателей «Отечественные ведомости»[37].

Одним из главных мест в этом публицистическом антисоветском мифическом «романе» занимала глава о дискредитации Красной армии. В белых газетах всегда подчеркивалась ее невысокая боеспособность, недисциплинированность, слабое техническое оснащение и т.п. Это далеко не всегда соответствовало действительности. Однако чем больше было успехов у Красной армии, тем активней белые газеты обсуждали эту тему. «Большевики прекрасно понимают, что Красная армия еле-еле держится», – подчеркивала архангельская газета «Русский Север» в январе 1920 г., когда в падении Северной области уже никто не сомневался[38].

Наступления белых армий вызывали на страницах антибольшевистской прессы победные реляции и ожидания скорого конца советского строя, хотя боевая обстановка могла не соответствовать победным бравадам. В формировании мифа о победах белых армий большую роль сыграло желание антибольшевистских лидеров пополнить свои военные силы солдатами и военным снаряжением интервентов. Эти надежды усилил Парижский мирный договор 1919 г. Псковская газета «Новая Россия освобождаемая» уверяла читателей, что после заключения договора из «демобилизуемых французских, английских, американских и даже германских армий хлынут к нам волной, если только мы пожелаем, десятки тысяч добровольцев, офицеров и солдат, вооруженных последним словом техники»[39]. Добровольцы «хлынуть» на территорию России не могли, так как уже тогда было ясно, что иностранные солдаты не хотят воевать в России за чуждые им интересы.

Даже отступления белых армий в этой мифической картине подавались как предвестники будущих побед. Их отход читателям предлагалось рассматривать как хитроумный маневр для сохранения армии «Колчак отступает, не теряя живой силы своей армии... На фронте у Деникина явление для них (большевиков – Л.М.) не более утешительное они пленными потеряли в 3 раза больше, чем Деникин... И Троцкий чувствует близкую гибель», – писала архангельская газета «Отечество», когда и деникинские и колчаковские войска были уже разгромлены[40]. В подобных мифических образах, которые создавали белые газеты, наступления Красной армии рисовались в красках будущих поражений, чтобы легче было успокоить читателей и вселить в них хоть какую-то надежду на победу. «Большевистское радио сообщает, что армия Колчака, уклоняясь от боя, отходит на восток. Большевики против своего обыкновения не гогочут. И они понимают, что, отвлекая их на восток, Колчак увеличивает расстояние между ними и Москвой», – так объясняла причины поражения колчаковских войск «Отечество»[41]. Когда положение белых армий становилось критическим, для подтверждения мифа о победе придумывались самые невероятные истории. Писали о том, что красноармейцы используют наркотики перед атакой, что Красная армия голодает, что она «задавится своими “победами” и комиссарское царство рухнет и обратится в прах»[42]. Многие обыватели готовы были поверить и в это, чтобы сохранить надежды на лучшее. Эти надежды стремились подпитывать журналисты.

Составной частью сценария белого газетного мифотворчества являлось утверждение о том, что массы населения приветствуют антибольшевистские режимы и в большинстве своем не приемлют советский строй. Особенно это проявлялось во время наступления белых армий, когда положение большевиков было тяжелым, и желанная победа казалась близкой. Тот же сценарий сохранялся в этом мифе во время разгрома белых армий для поддержания надежд общества на силу погибающих режимов. В ходе начавшегося отступления деникинских армий новочеркасская газета «Донские ведомости» пыталась заронить в сознание читателей веру в то, что население тех регионов, «которые с их громадным населением захвачены большевиками, собираются сбросить с себя иго поработителей. Эти народы выражают свою волю, приветствуя Деникина и Колчака»[43]. В это время население России уже разуверилось в Колчаке и не приветствовало Деникина. Ждать скорой ликвидации большевизма в России не приходилось.

Даже тогда, когда положение белых режимов становилось отчаянным. Данный сценарий мифа сохранялся, но при этом появлялись новые мотивы, связанные с ожиданием чуда. В дни полного краха Северо-Западной области России белые газеты края с надеждой обреченных ждали неожиданного появления таких личностей, как Дмитрий Донской, Дмитрий Пожарский, Mapфа Посадница, и других героев русской истории, которые встанут во главе антибольшевистской армии и поведут ее на Москву. «И глубоко верю я в то, что свершится... чудо... господин Великий Новгород и Псков, в пьяном разгуле кровавого большевизма нетерпеливо прислушиваются, не ударит ли в вечевой колокол, не потребует ли вольных новгородских и псковских людей... на мощный проспект против тирании московской», – уверял общественность редактор нарвской газеты «Приневский край»[44].

Читая газеты, российское общество далеко не всегда могло объективно судить о подлинных политических событиях и видных политических фигурах той эпохи. И большевистские, и антибольшевистские газетные издания, выполняя волю своих хозяев и идеологических руководителей, пытались создать на своих страницах иллюзорные представления о действиях тех правительств и тех политических сил, которые данные издания ангажировали. Это должно было способствовать укреплению доверия населения к властным и политическим структурам. Особое внимание этой проблеме уделяли большевистские власти, которым необходимо было идеологическое прикрытие политики государственного террора. В целом большевикам многое удалось. Их деятельность способствовала тому, что население тех регионов, где советская власть просуществовала короткий период времени с конца 1917 г. до начала 1918 г. (Дальний Восток, Сибирь, Европейский север и др.), в конце 1919 начале 1920 гг. предпочло военным тяготам, хозяйственному хаосу, недальновидной и во многом реставрационной политике белых диктатур установление советского правления.

Журналисты белых газет признавали, что большевистская газетная периодика успешно создает на своих страницах мифические образы политической действительности. В апреле 1919 г. иркутские журналисты получили несколько номеров московских газет «Правды» и «Известий ВЦИК». Профессионально просмотрев их, они писали, что их большевистским коллегам удалось создать впечатление, что жизнь в советской России «с внешней стороны течет как будто бы нормальным порядком»[45].

Антисоветские публицисты признавали, что большевистское мифотворчество цельнее, законченнее и по-своему логичнее. Большевики знают, что борьба беспощадная «за торжество идей известного порядка» начата. И она идет не на жизнь, а на смерть. И в этой идеологической борьбе «проявление их энергии и изобретательности – изумительно». Они хорошие агитаторы, умеют использовать для пропаганды любой подходящий случай и «великолепно понимают психологию простого, темного народа». Их агитационная литература составлена хлестко, популярно и даже захватывающе «для аудитории известного уровня»[46]. Это способствует большевизации масс. Мифотворчество антибольшевистских газет, по мнению белых публицистов, велось хуже. Люди, которые занимались этим, были зачастую дилетантами. По признанию многих антибольшевистских газет, дело по мифотворчеству в белом тылу и на фронте находилось в «состоянии паралича»[47].

Мифотворчество на страницах газетной прессы сопровождалось наклеиванием ярлыков, грубым оскорбительным тоном. Таким образом газеты стремились привлечь внимание читателей и убедить их в правоте своей позиции. Особенно этим отличались издания большевиков. Создавая миф, газеты очень часто выдавали желаемое за действительное, подчеркивая тем самым неизбежность того, к чему они призывали. «Нападение белогвардейской Польши на советскую Россию неизбежно закончится полным порабощением первой и победой второй», – прогнозировал редактор «Известий ВЦИК» Стеклов[48]. Этого не произошло. Советская Россия потерпела серьезное поражение. Однако «Известия» стремились к тому, чтобы у их читателей не возникло ни тени сомнения в победе советских войск.

Задачи создателей газетных мифов можно было считать выполненными, если мифами удавалось заменить реальные знания. Для этого на страницах газет выстраивались вымышленные причинно-следственные связи между событиями. В целях их создания в газетном мифотворчестве активно использовались упрощенное и искаженное толкование событий. Так, большевистская «Беднота», характеризуя действия белогвардейских войск, отмечала: «Только надежда пограбить всласть и двигала вперед белогвардейские банды ...мамаевы налеты Мамонтова и Шкуро, дикий разбой деникинцев... привели к тому, что все население вплоть до кулаков и мелких буржуев, разграблялось долгожданными “спасателями”»[49]. Данное утверждение искажает цели и задачи белого движения, к чему и стремилась газета. Действительно, отряды Шкуро и Мамонтова были повинны в грабежах и насилиях над гражданским населением. Однако в основе действий белых армий лежали совершено иные цели.

Для усиления вымышленного представления о политической действительности газетами в ряде случаев использовались откровенно недостоверные сведения. Так, в «Вестнике ВПСО» прошла следующая информация: «Перехваченное большевистское радио сообщает, что города Ярославль и Муром предоставлены в полное распоряжение большевистских китайских войск за то, что они не согласились уплатить по требованию от них комиссарами контрибуции»[50]. Эта информация недостоверна. Советское радио не могло передать подобную информацию. Однако это сообщение было напечатано. Оно еще раз подчеркивало нестабильность советского режима и усиливающееся сопротивление общества большевизму.

По этой же причине, для формирования новой легенды о скором падении советского правительства в гатчинской белой газете «Приневский край» была помещена информация о крупных победах генерала Деникина на Южном фронте и занятии им Тулы, что не соответствовало действительности, но бравурный тон сообщения помогал газете создать эту легенду. «Город Тула занят нашими доблестными войсками... – говорилось в нем, – Наступление большевиков... совершенно ликвидировано. Большая армия рассеяна и сдалась в плен. Добровольческая армия идет вперед к Москве, не встречая сопротивления со стороны большевиков»[51]. В этой информации все неправда. Тулу Деникин не взял, Красная армия разбита не была, белые потерпели поражение.

Работники газет сами знали о том, что они передают неверную информацию. Но они делали это, т.к. эта информация могла быть использована как эффективный пропагандистский прием, могла увлечь читательскую аудиторию и повлиять на ее поведение. Для антибольшевистских газет в 1919 г. такой «выигрышной» информацией являлись, в частности, сообщения о взятие Петрограда. Белые газетные издания по несколько раз сообщали о его падении. Когда эта информация не подтверждалась, газеты объясняли это читателям тем, что данное сообщение было недалеко от истины, и только непредвиденные обстоятельства не позволили взять колыбель революции. «Если Петроград, после целого ряда сообщений о его “падении” вновь оказался в советских руках, – это вовсе не означает, что все эти сообщения были лишены какого-то ни было основания, – писала екатеринбургская газета “Отечественные ведомости” – По-видимому... был момент, когда судьба “красной столицы” зависела целиком и единственно от генерала Юденича и действующих вместе с ним военачальников»[52]. И чтобы развеять сомнения читателей в том, что перед ними вскоре не появится очередная газетная «утка», газета уверяла, что можно питать «вполне основательные надежды» на скорое взятие Петрограда[53].

Однако чаще всего газетные легенды соединяли действительность с вымыслом, что давало возможность более успешно формировать в общественном сознании идеологические установки. При яркой словесно-эмоциональной окраске оглашаемой легенды, при тесном сочетании правды и вымысла, подлинных интересов народа и ожидания политического чуда газетные мифы создавали мироощущение, имеющее стойкость предрассудка. Так, самарская газета «Наш день» летом 1918 г. поместила на своих страницах заметку следующего содержания. «С гидрой большевизма покончено, – торжественно провозглашалось в ней. – Это чудовище, лишенное своих жизненных органов, хоть и раскрывает пасть, но уже никому не страшно... Большевизм умирает – Россия возрождается... Но здоровому или вернее выздоравливающему организму все же грозят микробы другой болезни. Болезнь не такая смертельная, как большевизм, но как инфлуэнца, не вылеченная вовремя, грозящая осложниться и перейти в тиф, а поэтому требуется принятия экстренных мер для борьбы с нею. Эта болезнь – спекуляция. Рядом с поклонниками не национального «интернационализма» без роду и племени, воспитанными на немецких отбросах, вскормленных на картофельной шелухе германского социализма, так нахально и злобно посмеявшегося над русским, ползет, пресмыкается и жалит другой гад – спекуляция. Ею занимаются тоже люди, которым не дорога Россия. Люди, которым нужна Россия постольку, поскольку они могут нажить на ней капитал, не все ли равно каким предательски-гнусным путем»[54].

В этой заметке соединено все, что должно способствовать созданию мифологического сознания. Здесь есть и полуправда и полумиф, и желание убедить читателей в скором падении большевизма, и навешивание ярлыка на большевиков как немецких шпионов, и указание на действительную опасность для выживания общества в условиях войны – спекуляцию.

Но, активно занимаясь мифотворчеством, российские газеты выполняли информационную и просветительскую функции, давая объективные знания, и анализируя текущие события. Выполнение этих функций было необходимо для решения основной задачи газетной периодики по манипулированию общественным мнением. Журналисты понимали, что выполнить свою главную задачу они смогут, давая правдоподобную и на первый взгляд объективную картину происходящих процессов. Выполнение этой задачи было возможным только на основе достоверных фактов. При выполнении этих условий газеты могли рассчитывать, что им удастся контролировать и направлять поведение людей по заранее определенному плану.

Российские журналисты (и белые, и красные) понимали, что для успешной мифологизации общественного мнения освещение событий должно иметь твердую фактическую базу. Оперировать недомолвками, намеками и полунамеками без указания на факты недопустимо, так как это вызывает недоверие читателей. Екатеринбургские «Отечественные ведомости» подчеркивали, что, если «у газеты имеются серьезные и точные фактические данные..., она должна указать их и дать им... оценку, памятуя при этом, что факты имеют значение не столько сами по себе, сколько в зависимости от обстоятельств их породивших и в связи с последствиями, которые могут возникнуть из них»[55].

Явное отсутствие объективности при освещении событий и недостоверная фактическая основа нередко приводили к тому, что общество переставало верить газетным сообщениям и воспринимало их как газетные «утки». Это создавало «в психологии народной массы настроение полного недоверия ко всем известиям, появляющимся на столбцах газет»[56]. Более того, недоверие к газетным сообщениям приводило к тому, что газетную информацию население начинало воспринимать с точностью до наоборот «И неудивительно, что обществу, которое стосковалось по истинным открытым сведениям, ничего не остается делать, как строить свои выводы на данных Вральманов, только перевертывая их положения ногами вверх», – анализировала настроения читателей читинская газета «Наш путь»[57]. При таком психологическом настрое манипулировать общественным мнением было очень трудно, пропаганда не проникала в сознание читателей.

В этих информационных условиях люди начинали активно верить слухам и жить в их атмосфере. В условиях революции и войны, материальной неустроенности, социальной дезориентированности и постоянного страха люди доверяли слухам во многих случаях потому, что больше верить было некому и нечему. Опасность слухов усугублялась еще и тем, что они распространялись гораздо быстрее, чем газеты, когда «ни один наиболее усовершенствованный информационный аппарат не был в состоянии доставить столько сенсационных известий»[58].

Большим доверием пользовались сообщения от, так называемого, «верного человека», которые содержали самую противоречивую информацию. От этого в сознании людей получался информационный «фантастический сумбур, который еще глубоко поражает и разлагает народное сознание»[59]. В подобных информационных условиях, при раскаленной общественной атмосфере население еще больше не доверяло газетным сообщениям. На основе переплетения слухов и газетной информации в сознании людей рождались мифы, которые самым решительным образом отличались от газетных. В ряде случаев чтению газет люди предпочитали помощь хиромантов, надеясь узнать у них «не о будущем – а о настоящем и прошедшем»[60].

При этом слухи нередко целенаправленно фабриковались и распространялись политическими и военными противниками. В этом случае слухи и формировавшиеся под их влиянием мифы приобретали определенное идеологическое звучание и сильно влияли на развитие политической, социальной ситуации и ход военных действий. Цель распространения слухов, по мнению томской «Сибирской жизни», заключалась в том, чтобы «создать паническое настроение в тылу, заставить этот тыл заразить своим страхом фронт, и тогда отпраздновать легко доставшуюся, подготовленную по всем правилам новейшей тактики и стратегии победу»[61].

В этих условиях властным структурам и господствующим политическим силам манипулировать общественным мнением становилось крайне сложно, а в ряде случаев и невозможно. Положение усугублялось военными поражениями, и связанным с ними усилением экономических тягот, когда у обывателей формировалось убеждение в ложности всех газетных сообщений о расстройстве политической, экономической и военной жизни в противоборствующем лагере. Именно так произошло в Сибири во время разгрома Колчака когда значительная часть населения поверила, «что “твердая” рука и решительная власть Ленина и Троцкого преодолевает все препятствия и непоколебимо идет к цели»[62]. И хотя осуществление большевистской цели не прельщало население этого региона, оно чувствовало «некоторое умиление перед совдепской властью»[63].

Интересы достижения победы в борьбе за влияние на массы заинтересовывали руководство политических режимов и органы политических партий в том, чтобы газеты обязательно выполняли свои информационные функции и обеспечивали общество избыточной информацией. Манипулирование и массированное воздействие на политическое поведение общества осуществлялось на основе широкого освещения действительности, и было связано с конкретными проблемами текущей политики. Поэтому содержание российских газет охватывало все стороны экономической, политической и духовной жизни России, а также основные события международного положения.

Газетные издания стремились освещать внутреннюю ситуацию в стране и показать читателям международное положение. В газетах присутствовали рубрики: «Вести о России», «Внутренние известия», «По России», «Русская жизнь» и т.п. Если это были советские газеты, то эти рубрики дополнялись такими, как: «По советской России», «В советской России», «Из советской России» и т.д. Во всех газетах под рубриками: «За границей», «Около мира», «Славянские дела», «Россия и союзники», «За рубежом», «Вокруг света», публиковалась международная информация. Те части мира, где происходили главные события, газеты выделяли отдельными рубриками: «В Англии», «В Германии», «Во Франции», «Китай», «В Японии», «Мирные переговоры с Финляндией» и т.д.

В региональных газетах к уже перечисленным рубрикам добавлялись разделы, где помещалась достаточно подробная информация о местной жизни. Среди наиболее часто встречающихся рубрик следует отметить: «Городская жизнь», «Местная жизнь», «По губернии», «По нашему краю», «По нашему уезду», «По области», «Свободный край», «Хроника» (имелась в виду местная хроника – Л.М.) и т.д. Но практически во всей региональной газетной прессе содержалась информация о положении в других регионах России. В советской газете «Вятская правда» под рубрикой «На Дальнем Востоке» освещалась ситуация в Дальневосточной республике. В Ставропольской (Самарская губерния – Л.М.), газете «Коммунист-(большевик)» существовала рубрика «Вести из Сибири». В колчаковских и деникинских газетах публиковалась информация о положении в Северной и Северо-Западной областях России. А в газетах Северной и Северо-Западной областей можно было прочитать о положении на белом Юге и востоке России.

В официальных изданиях много места уделялось деятельности центральных правительственных учреждений и региональных органов власти, работе местных органов самоуправления. Этой тематике были посвящены рубрики: «В министерствах», «По ведомствам», «В земстве» и др.

В целях актуализации агитации и пропаганды в газетах более подробное освещение получало положение в тех регионах, где разворачивались основные события революции и Гражданской войны. Так, во время антисоветского выступления на Дону под руководством атамана Каледина в советских газетах наиболее крупной была рубрика «На Дону». В ходе наступления Деникина в 1919 г. сибирские газеты постоянно информировали читателей о положении в этой части России под рубриками: «На Юге России», «На Украине», «На Кубани» и т.д. В условиях войны внимание общества было приковано, прежде всего, к ходу сражений. Поэтому газеты обращали первостепенное внимание на положение в армии и ход боевых действий, на успехи своих союзников и неудачи противников. Эта тематика освещалась в рубриках: «Борьба с большевизмом», «Борьба с белой Польшей и Врангелем», «В армии», «Вести с фронта», «Военный день», «Военный обзор», «Жизнь красноармейца», «Красная армия», «На Красном фронте», «На наших фронтах», «На Северо-западном фронте», «На Южном фронте», «Солдатская жизнь» и др.

Военными газетами постоянно велись отделы о внутренней и международной жизни, боевой и политической подготовке войск, о пропаганде военных и политических знаний. Военная газетная печать содержала обширную информацию о солдатской жизни, о культурно-просветительской работе в армии, о хозяйстве и снабжении воинских частей, о быте солдат, о деятельности особых отделов и трибуналов. В армейских газетах могло насчитываться более 20 отделов и рубрик. Они затрагивали не только военные сюжеты, но и много писали о положении в деревне и об аграрно-крестьянской политике. Создавались специальные крестьянские рубрики и приложения. Это объяснялось тем, что основу красной и белых армий составляли крестьяне, которым было чрезвычайно интересно положение деревни.

Неофициальный отдел печатных органов политических партий, общественных организаций, профсоюзов и кооперативов дополнялся разделами о деятельности этих объединений. Разделы могли называться: «Партийная жизнь», «Кооперативное дело», «Профессиональное движение». Для этой разновидности газет, а также для массовых газетных изданий всех российских политических режимов характерны рубрики, посвященные положению отдельных классов и социальных групп России. Для большевистских, меньшевистских и профсоюзных газет постоянной была рубрика «Рабочая жизнь». В ней систематически публиковались данные об экономическом положении рабочих, приводились конкретные факты о деятельности профессиональных организаций. Эсеровские и крестьянские газеты издавались с рубриками «Крестьянская жизнь», «Как живется в новой деревне?» и т.д. Немногочисленные комсомольские газеты советской России имели специальные молодежные рубрики: «Как живет молодежь губернии?», «Как организовать союз молодежи?», «Молодежь и коммунизм», «Молодежь за границей» и т.п.

Содержание стенных газет РОСТА было более злободневным, чем содержание других видов газетной прессы РСФСР. В конце 1920 г. 67% из них вели на своих страницах агитационные кампании, тогда как среди газет видов этот процент равнялся 43. 68% стенных газет помещали злободневные статьи. Процент злободневных статей в остальных изданиях был равен 59. Однако стенные газеты РОСТА были бедны местным материалом. Почти 60% из них не помещали местный материал[64].

Для удовлетворения интереса населения в информации о положении в противоборствующих лагерях редакции газет стремились показать политическую обстановку в лагере своих противников. В советских газетах повсеместно печаталась информация о положении на территории, занятой белыми армиями. В газетных изданиях небольшевистских политических режимов говорилось о положении в РСФСР. В большевистских газетах повсеместно была распространена рубрика «В стане контрреволюции». В газетах небольшевистских политических режимов о положение в РСФСР говорили в разделах: «В Совдепии», «В России у большевиков», «Вести из Москвы» и т.д. Подобная информация имела место во всей газетной прессе того времени. Можно сказать, что в России, разорванной на части политической непримиримостью и фронтами Гражданской войны, единственно, что оставалось более или менее единым – это информационное пространство. Основным источником информации о событиях в разных уголках России являлись газеты.

Журналисты показывали все стороны не только политической, но и экономической, а также духовной жизни общества. В газетах довольно часто встречаются материалы под рубриками: «Литература и искусство», «Наука и литература», «Сельское хозяйство», «Театр», «Театр и искусство», «Театр и музыка», «Финансы», «Биржа», «Финансы и промышленность», «Хозяйство» и т.д.

Журналисты пытались понять, не только что происходило, но и почему совершались события, какие ценностные ориентиры и установки заставляли государственных и политических лидеров принимать политические решения, и в силу каких причин российское общество их признавало или отвергало. Пытаясь всесторонне осветить события, газеты дозировали информацию, чтобы проводить идейные принципы тех общественных сил, от лица которых они выступали. Проправительственная газетная пресса, печатные органы партий и организаций больше писали о положительных фактах в деятельности властных и партийных структур, полнее освещали те стороны и явления действительности, которые подтверждали правоту государственных решений и партийных программ. Оппозиционные газеты больше обращали внимания на то, что их политические оппоненты и военные противники пытались затушевать, показывали их слабые стороны, теоретическую, идейную и практическую несостоятельность. При этом обе стороны стремились обосновать свои позиции, провести анализ фактов. Этим объясняется то, что российские газеты часто и охотно печатали на своих страницах лучших отечественных публицистов, обществоведов, философов, историков, деятелей культуры и т.д.

Эта кажущаяся объективность достигалась не всеми газетами. Но к ней стремились все издания. Интересное наблюдение в данном случае сделал известный врангелевский журналист Н. Верховский, летом 1920 г., проанализировав содержание номеров «Известий» Украинского ЦИК. Севастопольский журналист пришел к выводу, что позитивных материалов о выполнении украинскими крестьянами продразверстки на страницах «Известий» примерно столько же, сколько и материалов об уклонении от ее выполнения. Верховский подчеркивал, что в каждом номере газеты он встречал «красную» и «черную» доски. В первой рубрике шли славословия по адресу волостей, подчинившихся требованиям государственной разверстки. Во второй – содержалась критика тех регионов, которые не выполняли разверстку. «Красная доска» была, «если не короче, то уж никак не длиннее “черной”»[65]. Таким образом «Известия ВУЦИК» создавали у читателей видимость объективной информации. На самом деле, редакция «Известий» сильно занижала процент недовольных продразверсткой крестьян. По газете их получалось около половины. На самом деле недовольство было практически поголовным.

Давая правдоподобную картину действительности, газеты проводили в жизнь политические позиции своих учредителей, используя разнообразные формы печатной агитации и пропаганды. Они стремились руководить читательской аудиторией, подсказывали ей ответы на актуальные политические проблемы, предлагали свои правила политического поведения, указывали врагов и союзников. Основной смысл газетной пропаганды заключался в том, чтобы представить неудачи и поражения своих политических противников в качестве характерных черт их стратегии и политики, а свои собственные – как случайные ошибки, «что у них это результат всей правительственной системы, а у нас – следствие недобросовестных поступков отдельных лиц»[66]. Во-вторых, формы подачи материалов в газетах должны были создавать у читателей мнение, что у противников успехов гораздо меньше, а неудач вдесятеро больше, что «если мы сделали ошибку и частично поколебали свое положение, то положение врага не только колеблется, но потрясается до глубины»[67]. Эта агитация должна была способствовать формированию мнений, отвечающих идеологическим целям учредителей и хозяев газет.

в начало

 

ИСТОРИЯ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ НА СТРАНИЦАХ ГАЗЕТ

 

Самое пристальное внимание российской прессы было приковано к анализу причин успешного захвата власти большевиками, функционированию большевистского режима и его военным победам. В газетной печати подробно освещался ход Октябрьской революции. Достаточно обстоятельно объяснялись причины распространения большевизма в России. Главную причину успеха большевиков газеты видели в социально-политических противоречиях российского общества. Большевизм имел для своего распространения глубокие корни, кроющиеся в особенностях исторического развития России. Корни его победы, по мнению газет, надо было искать в «социальном и политическом угнетении народных, трудящихся масс»[68].

Нищее забитое население России потеряло надежду улучшить свое положение в рамках существующих общественных отношений. Оно стремилось к переделу собственности. Среднего класса, который страхует общество от этого шага, в России не было. Неимущие массы России в значительной массе «не приобрели здоровое инстинктивное чувство частной собственности»[69]. Потеряна была и вера в труд, как в основу личного благосостояния. Народы России не прошли той цивилизационной эволюции, «которая в западных странах совершалась в течение 19 века»[70].

Царизм не смог обеспечить для народа, условий на «”достойное человеческое существование”, которое создает необходимые материальные условия свободы»[71]. Война сделала невыносимыми условия существования народных масс и до предела обострила социально-экономические и политические противоречия. Доведенные до отчаяния люди поверили агитации большевиков, которые обещали быстрое избавление ото всех тягот. «Россия... и Европа оказались буквально придавленными тяжестью последствий войны, и бунтарский большевизм, при этих условиях есть ни что иное, как конвульсивные движения живого существа, на которое обрушилась непомерно тяжелая глыба», – анализировала причины победы большевиков Владивостокская газета «Эхо»[72].

Революционные события 1917 г., распад российской государственности объективно способствовали победе большевистских сил. Русская революция представляла собой общественный регресс, разрушение политической и хозяйственной, духовной жизни общества. «Это есть разрушение, сгнивание, разорение», – писал И.А. Ильин[73]. Она несла вражду, недоверие, безответственность, «примитивную гнусность», «дьявольскую эксплуатацию “человеческой наивности”»[74]. Произвол масс и властей становился всеобщим и безграничным, «произвол, подминает массы террором и развертывает свою волю»[75]. Революция вела к развалу российской государственности, усиливала разложение общества. Оно не выдержало испытание революцией. Это разложение привело к тому, что все темные, погромные, шкурные антиобщественные интересы и инстинкты масс выплыли наружу и стали определять развитие страны. В первую очередь, это было связано с настроениями солдат, которые были застрельщиками многих революционных начинаний. Революция, по мысли масс, «несет им освобождение от обязанностей». На самом деле она несет оскудение страны, физическое утомление народа, «культурное разорение и одичание». Государство и общество рушится в «пустоту анархического нигилизма»[76].

Социал-реформистские партии, находившиеся у власти в 1917 г., не смогли решить насущных проблем общества, не сумели добиться доверия масс. Социал-реформистские партии своей деятельностью дискредитировали демократические политические платформы. Народ разуверился в их программах и поверил большевикам. «Но разве и до большевиков другие политические партии не приложили своих неумелых рук к темному народу и не довели его до восприятия большевизма? – задавала риторический вопрос газета “Наш день”»[77]. Антибольшевистские газеты признавали, что попытка направить развитие России в 1917 г. по демократическому пути окончилась неудачей. Противоречия в развитии страны не позволили этого сделать. Наследие самодержавия и война, «запутанный клубок социальных противоречий создали для демократии неодолимые препятствия»[78]. Журналисты отмечали, что большевикам удалось захватить власть не потому что они были сильны, а потому что другие политические силы оказались слабее. Пролетарские массы под влиянием растущей нужды, угрожающей безработицы, опираясь на штыки солдат, ищущих мира во что бы то ни стало, попытались с помощью большевистской революции добиться полного осуществления своих чаяний и идеалов «вопреки воле значительных и экономически сильных слоев народа, вопреки основным историческим законам»[79]. Но, как отмечал Бердяев, это был закономерный итог развития русской революции, так как «в революциях неотвратимо господство якобинцев или большевиков»[80].

Одной из причин победы большевиков, по мнению газет, являлось отсутствие в стране гражданского общества, политического воспитания и ответственности. Царизм не позволял населению России участвовать в политической жизни, и народ привык, что все сделают за него. В течение веков в русском народе воспитывалась покорность судьбе. Это воспитание лишило народ самодеятельности, и приучило его равнодушно относиться к тому, что делает власть. Приход к власти большевиков явился «следствием дикого взрыва темных, подсознательных сил, накопленных веками физического и духовного рабства»[81]. Эта культурная отсталость была одной из причин, по которой большевикам удалось развязать Гражданскую войну. У народа не хватило политической прозорливости и культурности противостоять разрушительной экономической и социальной политике советской власти, которая довела страну до войны и разорения: «Посмотрите, с каким проклятым и варварским усердием в течение полутора лет русский народ разрушал свою... культуру, промышленность, торговлю, наконец, свое государство и армию, – подчеркивала газета “Наш день”»[82].

На успех большевиков сыграл религиозный менталитет общества, прочно устоявшееся в народном сознании представление, «что Небесный Иерусалим вдруг сойдет на русскую землю»[83]. В этом ожидании сказалась традиционная вера русского человека в царство справедливости и социального блага. На победу большевистской идеологии оказали влияние и царистские иллюзии, которые были укоренены в народных представлениях. Если раньше русский мужик всех благ ждал от царя, то теперь он всего необходимого ожидал «от фиктивного существа, именуемого социализмом»[84].

Победе большевиков способствовал популизм их пропаганды. Газеты отмечали, что большевики пришли к власти на пике своей популярности. Общество воспринимало их как демократическую партию. И хотя стратегическая цель большевиков о построении социализма была непонятна для большинства населения России, многое из того, о чем говорили лидеры РСДРП(б), импонировало людям. Все это обеспечило победу большевиков на выборах в советы. Большевики обещали быстрое выполнение основных требований народа, с которыми последний выступал в 1917 г., когда крестьяне требовали земли, а солдаты – мира, когда рабочие выступали за введение восьмичасового рабочего дня и повышение заработной платы, когда угнетенные народы восприняли торжество революции, как начало нового самостоятельного развития. Большевики уверяли, что все это выполнят, и эти заверения «сопровождались обещаниями... прекратить ощущавшиеся уже и тогда недостатки в необходимейшем»[85].

Антисоветские публицисты отмечали, что победа большевистских сил не означала реализации в России социалистических идей. В отсталой России реализовать социалистические принципы было невозможно. И никто их не собирался реализовывать. Массы были чужды социализму, им нужны были социальные реформы. А большевистским лидерам надо было любой ценой закрепиться у власти. Действия большевистских руководителей и народных масс были реакционными и противообщественными, так как нарушали «все основные условия общественной жизни – собственность, функции управления, международные обязательства, суд, все основные права личности»[86]. Эти действия усиливали анархическое разложение страны и подготовляли будущие бедствия общества.

Большевики взвинчивали погромные, разрушительные, корыстолюбивые настроения масс, для того чтобы раздробить общество, натравить одни социальные слои на другие и установить авторитарный режим. Для этого большевистские вожди стремились к освящению «низменно-корыстных мотивов моральным пафосом благородства и бескорыстия... через прививку идейного яда социализма»[87]. Народные массы, доведенные до отчаяния, не смогли разобраться в мотивах большевистских лидеров, все идейные народные ценности оказались разрушенными и не давали ответов на суровые вопросы современности. В сознании широких народных масс наступил хаос. «Так разбивались все доступные пониманию народных масс связи, которые поддерживали в душе народа живое сознание единства родины, – писала “Пермская земская жизнь”. – Широкие народные массы перестали чувствовать свою непосредственную связь с единым отечеством»[88].

Сразу же после захвата власти большевиками газеты точно отметили характерную особенность Октябрьской революции. Они писали, что октябрьский переворот – это мелкобуржуазный солдатский бунт, где ненависть мелкобуржуазных слоев к капиталистической буржуазии слилась с пролетарским протестом. Опору большевистского переворота составляла солдатская масса. Эта мелкобуржуазная стихия поглотила рабочую массу и окончательно обезличила ее. Такое положение сказалось в упрощении идеологии, в вульгаризации социалистической мысли, в примитивной бунтарской тактике, в крайней некультурности и чисто солдатской грубости этого движения. Таким образом, захват власти большевиками – это «плод реакционного бунтарства, а не революционной борьбы»[89]. Развитие революционного движения в 1917 г. вело к хаосу, который, по словам Бердяева, напоминал «”революционный маразм”, выразившийся в продолжающемся развале страны»[90].

По мнению антибольшевистских газет, успехи большевиков в 1917 г. были мало связаны с коммунистической идеологией. Большевизм являлся чисто русской формой радикального общественного протеста и представлял собой «сплав из социальной деморализации и утопизма»[91]. Это было явление политического вырождения, болезненного состояния общества, желающего сразу же получить все, что может дать власть, не считаясь с реальными возможностями и общественной целесообразностью. Большевистские настроения выражали максимализм общественных притязаний.

Анализ газетами первых декретов большевиков о войне и мире подтверждал эту оценку. Декреты о мире и земле в том виде, в каком они были опубликованы, предлагали чисто популистские меры, которые невозможно было реализовать с пользой для общества. Газеты отмечали, что на основе декрета о земле «вместо общественного всенародного владения осуществляется самый худший вид частной собственности – собственность захватчиков»[92] и что «никакого общего почетного и четкого мира на демократических условиях» большевики заключить не смогут[93]. Страны Антанты не станут заключать такой мир с Германией. И большевистской России придется заключать сепаратный мир с немцами.

Большевистская и антисоветская газетная пресса широко освещала политику советского правительства и достаточно полно рассказывала о мероприятиях новой власти. Антибольшевистские газетные издания отмечали, что в результате большевистского переворота в России была установлена партийная диктатура, которая могла держаться только на основе полного свертывания демократических свобод. Публицисты показывали, как большевики уничтожали демократические свободы, представительные учреждения, цивилизованный суд. В антибольшевистских газетах говорилось о том, что руководство страной в центре и на местах перешло к партийным комитетам. Советы сохранялись только как ширма для всевластия большевиков. «Советы на местах являются лишь слепыми исполнителями предписаний сверху. Съезды советов и ЦИК оказались... придатками, не пользующимися никакими правами и не располагающими никакой властью», – анализировала содержание советской власти Владивостокская газета «Эхо»[94]. Советская пресса не скрывала, что в РСФСР создана большевистская диктатура, и в советах присутствует только одна партия. Однако она объясняла это тем, что в эпоху революционной борьбы и Гражданской войны иначе и быть не может. Большевистские газеты открыто писали, что террор лежит в основе советской государственной политики. Они объясняли это необходимостью защиты рабочих и крестьян от классовых врагов. «Революционная эпоха требует исключительных мер», – писали «Известия ВЦИК» в конце 1917 г.[95].

Антибольшевистская пресса предупреждала: террор большевиков будет усиливаться, по мере того, как слои населения, которые поверили большевикам, будут лишать их поддержки. Чем больше большевики будут видеть образующуюся вокруг них пустоту и враждебное отношение, тем более они будут пытаться насилием преодолеть неизбежное, объективными условиями вызванное недоверие и враждебное отношение к ним. Прежде всего, по мнению газет, это относилось к крестьянству, которое должно было отойти от большевиков после получения земли. «В самом деле, предоставляя деревню самой себе, большевики прекрасно знают, что после войны и раздела земель (в “социализацию” они, конечно, и сами не верят) крестьяне очень скоро потеряют интерес к общей политике», – писал меньшевистский публицист В. Горев[96]. Антисоветские газеты подчеркивали, что большевики осознают шаткость своего положения. Поэтому они боятся Учредительного собрания, где будет представлено большинство населения страны и которое почти наверняка лишит большевиков власти. Анализируя политику большевиков, многие мелкобуржуазные и либеральные газеты писали, что политика большевиков не оставляет сомнения в том, что Учредительное собрание не будет иметь реальной сил и его большевики разгонят. Такое же мнение разделяла значительная часть населения. «У многих граждан возникает сомнение, стоит ли голосовать и идти на выборы, – отмечал кадетский “Московский листок”»[97].

Белая пресса подчеркивала, что большевики установили диктаторский режим. Большевики объявили себя носителями и знатоками народного права, а народ должен им беспрекословно повиноваться, так как только они, якобы, заботятся о его благополучии. Но это не так. Газетные публицисты отмечали, что любая диктатура в своем существе превращается в произвол над значительными социальными группами, над обществом в целом. «Россия в достаточной степени познакомилась с двумя видами абсолютизма – плутократией и охлократией, – писало Владивостокское “Эхо”. – Ни диктатура, руководимая Распутиным, ни квази-пролетарская диктатура, болтающаяся на привязи у кучки бюрократов, уже не может представлять из себя желательной формы государственного строя»[98].

Газеты показывали, что большевики, хотя и пришли к власти при поддержке рабочих, в ходе Гражданской войны превратились в партию партийных бюрократов, оторванных от народа. «В советской России диктатура пролетариата давным-давно выродилась в диктатуру над пролетариатом. Уродливые формы политического и социального строительства обусловили возникновение нового “правящего класса”, новой бюрократии, опирающейся на чрезвычайные комиссии и войска “специального назначения”», – характеризовал положение в РСФСР владивостокский журналист К. Самарин[99]. Воплощением большевистской диктатуры являлись органы ВЧК, они вместе с партийными комитетами и ревкомами обладали неограниченной властью. Антисоветская газетная пресса писала, что в советской России происходил сильный отрыв в уровне жизни и психологии между советскими чиновниками и основной массой населения. Новое советское чиновничество начало превращаться в привилегированную касту. Оно жило значительно лучше основной массы народа, и проблемы народной жизни интересовали его только с точки зрения их собственного благополучия. Чиновничество – это «”коммунистическая” буржуазия», – подчеркивалось в антисоветских газетах[100].

Газеты показывали, что новый советский чиновник происходит из профессиональных революционеров. Профессиональный революционер в ходе подпольной борьбы превращается в вора, убийцу, демагога и лжеца. Революционер использует все средства для революции. В белых перчатках делать революцию невозможно. Она дает ему власть, почести и преуспеяние. Его личная карьера связана с успехом революции. В большевиках «революция открыто показала свое лицо: она есть система откровенной уголовщины». Новый строй, который создают советские чиновники, есть, как писал Ильин, «химерический план осчастливления... система порабощения и высасывания масс в руках новой социальной элиты»[101].

Добившись власти, профессиональные революционеры меньше всего думали о благосостоянии общества. Они стремились остаться при полученной власти и богатстве. Для этого ими создавалась новая социальная элита – номенклатура, куда они включали самих себя. Их государственная политика была направлена на сохранение своего собственного благополучия. Это можно было сделать, только формируя тоталитарное государство и «созидая на почве всеобщего нищенства и унижения новое неравенство, – но, конечно, уже в их собственную пользу»[102].

Антибольшевистская газетная пресса подчеркивала, что в результате установления власти большевиков массы были фактически отстранены от участия в управлении. Большевики объявили себя носителями народного права, народ не пользовался никакими реальными правами и выдвигался «исключительно в качестве декоративного оформления»[103]. Газеты отмечали, что, не принимая никакого участия в управлении, рабочие и крестьянские массы поставлены в бесправное унизительное положение. Большевистские газеты видели опасность бюрократизации советской общественной жизни. Они постоянно искали методы борьбы с этим явлением, «лекарство против бюрократизма»[104].

Но, вместе с тем, большевики боялись вводить в советской России демократические формы организации общества, что является лучшим средством против бюрократизма. Они понимали, что демократия лишит их власти. Поэтому к понятию «демократия» в большевистской печати обязательно добавлялся эпитет «пролетарская», что фактически лишало это понятие демократического смысла и имело целью сохранить власть коммунистической партии. Максимум, что предлагали партийные публицисты, это введение определенных норм демократической жизни внутри РКП(б), но с оговоркой, что эти нормы должны сочетаться «с сохранением полного единства в коммунистической партии»[105]. Данная оговорка обеспечивала всесилие большевистской номенклатуре.

Большевистская газетная пресса точно показала изменения, которые произошли с партией большевиков за время, когда она была у власти с октября 1917 г. по 1920 г. включительно. За это время в ходе войны произошла милитаризация большевистской партии, ее организационных структур, менталитета и политической культуры. Коммунисты стали мыслить образами военных кампаний. Неудачи и срывы стали списываться на предателей и провокаторов. Большевистская идеология была враждебна любой другой системе идей, что вело к интеллектуальной самоизоляции большевиков. Либеральные и социал-реформистские газеты точно предсказывали будущее развитие большевистского режима. Среди возможного развития страны в случае победы большевиков газеты называли установление диктаторского режима и общественных порядков, «которые закрепят недемократическое устройство... с возвращением народных масс к их бесправному состоянию»[106]. Развитие СССР подтвердило прогноз российских газет. Сталинский диктаторский режим установил в стране тоталитарное правление, а народы страны сделал бесправными.

Однако белые газеты, критикуя советский режим, отмечали, что советские руководители действуют цельно, решительно и по-своему логично. Они знают, что борьба за «торжество идей известного порядка» начата и не боятся идти до конца, дерзко поднимая «адское знамя террора и смерти»[107]. С точки зрения искусства политической и военной борьбы они превосходят своих противников. В частности, отмечалось, что действия большевиков в наибольшей степени позволяют обеспечить армию всем необходимым и тем самым поддержать ее боеспособность. Ряд газет считало это направление деятельности советской власти образцовым, чего не было у других политических режимов России и чего не хватало Российской империи в годы первой мировой войны. «Все для армии – когда-то любимый лозунг наших плакатов и, увы, только плакатов, никем иным как советской властью претворен в жизнь», – давал высокую оценку военной политики советской власти сибирский кадет И.А. Соколов[108].

Достаточно высоко отзывались белые газеты о главном действующем лице большевиков – Ленине. Журналисты справедливо отмечали в его выступлениях и действиях маниакальную «оцепененность общей всепоглощающей бредовой идеи – о мировой пролетарской революции», но в тоже время подчеркивали ясность его мысли, трезвость его оценок, хорошее знание реального положения дел. В газетах неоднократно провидчески подчеркивалось, что ленинское наследие станет ценным источником по истории данной эпохи, и будет приковывать внимание историков, желающих глубоко разобраться в этом периоде отечественной истории. «Многие из ленинских речей со временем остановят на себе, внимание историка, желающего разгадать эту чрезвычайно характерную, мрачно-загадочную фигуру российского Сен-Жюста», – писали екатеринбургские «Отечественные ведомости»[109].

Анализируя на конкретных примерах экономические реформы большевистского правительства, российские газеты показывали, что большевистская экономическая политика вела к усилению хозяйственного кризиса. Преодолеть кризис, доставшийся от Временного правительства, советские власти не могли. Попытки реорганизовать промышленность на социалистических началах внесли хаос в финансовое обращение и производство. Преодолеть этот кризис в советской России практически невозможно, считали публицисты антисоветского лагеря, т.к. большевики решили организовать хозяйственную жизнь «на основах противоестественных и антисоциальных»[110]. В России начали воплощаться западноевропейские теоретические концепции. «Социализм нетерпеливых вышел из научной лаборатории на мировую арену политической жизни, воплотил свою теоретическую концепцию в действительность», – отмечала газета «Юг России»[111]. Публицисты с тревогой отмечали, что проводимый эксперимент уже дорого обошелся России, но может обойтись еще дороже. Антисоветские газеты подчеркивал, что экспериментирование в аграрной сфере привели к обострению продовольственного кризиса и усилению голода. На нищенском пайке сидели Москва и Петроград, голодала провинция. И все это делалось «под видом “социализации” и “углубления революции”, а шло все всплывавшим наверх подонкам общества»[112].

Социально-экономическую политику «военного коммунизма» российская газетная пресса достаточно быстро определила как российскую модель немецкого военного социализма. Эта модель создавалась советской властью в условиях полного огосударствления промышленности и продовольственной диктатуры, ожесточенной классовой борьбы с коммунистической идеологической подоплекой. Большевики «сделали попытку заменить русский империализм злейшим германским», – отмечала газета «Наш путь»[113].

Характеризуя советскую экономику, журналисты белой прессы сразу заметили одну важную деталь нового хозяйственного механизма, без которой он существовать не мог. Это – «черный рынок», который создавали бестоварье и спекуляция, и который был нужен всем: и производителям и потребителям. Поэтому советская власть с ним не могла справиться, ибо «гони природу в дверь, – она войдет через окно»[114]. Публицисты, характеризуя развитие советской экономики, подчеркивали что, «черный рынок» давал возможность выживания для многих жителей РСФСР. Основные продукты питания и предметы первой необходимости они приобретали на «черном рынке».

Сами большевистские газеты достаточно точно характеризовали результаты советских экономических реформ, и их оценки не отличались от характеристик антисоветских публицистов. Как писалось в советских газетах, каждый «сознательный рабочий не должен зажмуривать глаза, глядя на хаос, царящий сейчас в продовольственном, транспортном, распределительном деле, а должен тщательно разобраться в ходе экономической революции»[115].

Хозяйственные реформы большевиков, согласно мнению советских журналистов, сопровождались «исключительной по своей силе разрухой во всех областях жизни»[116]. Переход предприятий под рабочий контроль и национализация банков привели к общему развалу промышленности.

Фабрично-заводские комитеты руководили промышленностью из рук вон плохо. Предприятия закрывались, рабочие от голода бежали из городов. «Почти все самые крупные заводы начали останавливаться... Производительность труда упала ниже, чем когда-либо раньше», – констатировала петроградская «Красная газета»[117]. Советские газеты не могли скрывать, что тыл разъедает спекуляция и воровство, а это сильно вредит политике правительства и является причиной многих антисоветских выступлений. Но газеты объясняли причины широкого размаха этих явлений не специфическими особенностями советского строя и хозяйственной политикой Совнаркома, а деятельностью «темных дельцов, примазавшихся к делу социалистического строительства»[118]. Главными виновниками хозяйственного кризиса большевистские газеты называли белогвардейцев, фабрикантов и помещиков.

Обострение экономического кризиса больно ударило по благополучию и социальному положению рабочих, от имени которых выступали большевики. Анализируя социальную политику советской власти, небольшевистские газеты показывали, что установление рабочего контроля на предприятиях привели к остановке предприятий и росту безработицы. Положение рабочего класса при большевиках начало сильно ухудшаться. Рост доходов «съедался» инфляцией, а повышение заработной платы создавало «только пустую иллюзию богатства и довольства»[119]. Общее ухудшение экономической ситуации отразилось на социальном положении крестьянства. В результате аграрной политики советов крестьянство начало отходить об большевиков, так как аграрная политика советской власти его не устраивала. Отбирая продовольствие, советы не давали крестьянам необходимых товаров. «Со своей точки зрения крестьяне рассуждали... совершенно правильно. – Если бы, взамен излишков нашего хозяйства, коммуна действительно давала бы нам соль, табак, мануфактуру – дело было бы иное. Но, если у нас только отбирают, а взамен дают только обещания, то с какой же радости мы будем трудиться?» – передавал настроения крестьян публицист Н. Верховский[120].

В газетах достаточно подробно рассматривалась история введения принудительного регулирования закупок продовольствия. Политика внеэкономического регулирования аграрных отношений началась с 1914 г., когда царское правительство столкнулось с трудностями по заготовке продуктов, которые нельзя было решить эмиссионным способом. Поэтому основным инструментом борьбы с экономическим развалом в сельском хозяйстве стало государственное принудительное регулирование хозяйственных отношений. В 1915–1916 гг. последовал ряд мероприятий по ограничению рынка, организации планового снабжения и ужесточению контроля над ценообразованием. В частности, была введена обязательная поставка хлеба в казну, согласно погубернской, поуездной и поволостной разверстке. Временное правительство весной 1917 г. ввело государственную торговую монополию на хлеб. Однако она не дала реальных результатов, поскольку сохранившийся в нетронутом виде рынок промышленных товаров делал привлекательным для владельцев хлеба саботаж государственных заготовок. Большевики после провала попыток организации товарообмена между городом и деревней в условиях ожесточенной Гражданской войны и разрухи ввели продразверстку. Большевистские газеты признавали, что продразверстка вызывает недовольство крестьян и является причиной многих антисоветских мятежей. Крестьяне выполняли ее крайне неохотно и предпочитали «сплавлять продукты на “вольный” рынок по спекулятивной цене»[121]. Но другого способа решить продовольственную проблему советские газеты не видели.

Особое неприятие у крестьянства вызывало строительство сельскохозяйственных коммун. Причины этого неприятия заключались в том, что коллективные хозяйства снабжались орудиями производства, рабочим скотом и семенами за счет крестьян. Таким образом, коммуны ставились в привилегированное положение перед крестьянами. При этом хозяйственная деятельность и рентабельность коммун находились на низком уровне. Коммунары жили за счет того, что советская власть давала им как сторонникам и проводникам своей политики на селе. Это возмущало крестьян. Они видели в коммунарах дармоедов, которые живут за их счет. Сами коммунары проявляли «очень мало склонности перейти от загребания жара чужими руками к собственному продуктивному труду»[122].

Антибольшевистские газеты отмечали, при наличии диктатуры любого класса не может дать национального сплочения и национального единства. При диктатуре, в какую бы форму она ни вылилась, подавляющая часть национальных усилий будет направлена не на созидательную работу, а на борьбу с диктаторской группой. Таким образом, большевистская социальная политика объективно означала развязывание Гражданской войны в России – «величайшее преступление большевиков»[123].

Основную часть населения России – крестьянство – Советская власть ставила в подчиненное зависимое положение по отношению к рабочим. Небольшевистские газетные издания писали, что крестьянству большевики не доверяют и ставят его в неравноправное положение. Оно не обладает равными с рабочими правами. Таким образом, подчеркивали журналисты, в «трудовой семье социалистической республики есть любимцы и пасынки революции»[124]. Сами большевики понимали, что они не выражают интересы большинства, и что если крестьянство получит равные с пролетариатом права, они лишаться власти. В конце 1920 г. в ходе дискуссии о профсоюзах газета «Правда» писала: «Решающим фактом для нас является то, что пролетариат правит в стране с “крестьянским большинством”»[125].

Ухудшение экономической ситуации и тяжелое материальное положение рабочих и крестьян являлись источниками социальных конфликтов внутри советской республики. На страницах антисоветских изданий постоянно печаталась информация о мятежах и забастовках рабочих, которые подавлялись вооруженной силой. Однако рабочие выступления продолжались. «Этот способ, по-видимому, надолго обосновался в России и нужно приложить много труда, чтобы на его месте утвердить народоправство и нормальные методы государственного строительства», – отмечала Владивостокская газета «Эхо»[126].

Тяжелое подчиненное положение крестьянства сильнее всего дестабилизировало положение в РСФСР. Советские и антибольшевистские газеты показывали, что в 1920 г. после побед большевиков на фронтах Гражданской войны против советской власти началось мощное крестьянское движение. Это привело к новому витку Гражданской войны. Главной причиной антисоветских восстаний была продразверстка, осуществление которой приводило к произволу и террору над крестьянами. Крестьяне в это время стали самыми непримиримыми врагами советской власти. В очерке, опубликованном в 1920 г. в севастопольской газете «Юг России», подчеркивалось, что «непримиримее других в своем отношении к коммуне – крестьяне»[127]. Но в то же время газеты отмечали, что крестьянские мятежи не могут свергнуть советскую власть, и «сломить ее армию повстанцы не могут»[128]. В этом журналисты видели проявление главной слабости крестьянского движения.

Советские и антибольшевистские газетные издания достаточно подробно писали о национальной политике большевиков. Стремясь привлечь массы к своей политике, большевики преобразовали Россию в федеративную республику и стали осуществлять на практике свою национальную программу права наций на самоопределение вплоть до полного отделения и образования самостоятельного государства. Этим правом воспользовался ряд народов, во многом для того, чтобы избежать у себя повторения большевистского переворота. В ходе Гражданской войны этот процесс усилился. Главным побудительным мотивом подобных стремлений было желание быстрее окончить у себя военные действия и начать мирную жизнь. В результате этой политики новые национально-государственные образования стремились приобрести «права гражданства не только внутри страны, но и вне»[129].

Однако, как хорошо видно из газет, большевистское руководство использовало этот лозунг прежде всего для укрепления своей власти и победы в войне. Советское руководство предоставляло независимость тем регионам, где антибольшевистские силы оказывались сильнее Советов. Тем самым раскалывался единый антибольшевистский фронт и значительно ослаблялись позиции сторонников единой и неделимой России. Параллельно в этих регионах усиливалась подрывная работа, направленная на дестабилизацию политической и социальной ситуации и создания благоприятных условий для победы большевистских сил и их союзников. В тех национальных регионах, где побеждали большевистские или пробольшевистские силы, народам силой навязывались советские авторитарные порядки, и ни о каком праве выхода речи быть не могло.

Такая политика большевиков была наглядно продемонстрирована во взаимоотношениях с автономным казахским национальным государственным образованием Алаш-Орда, созданным летом 1918 г. Весной 1919 г. после крупных поражений антибольшевистских сил на Восточном фронте руководители Алаш-Орды прибыли в Москву для переговоров о переходе на сторону советской власти при сохранении своей национальной автономной парламентской государственности в составе РСФСР. Руководил этой делегацией видный казахский общественный деятель А. Байтурсынов.

Это была вторая попытка казахских либералов утвердить казахскую автономию в составе РСФСР. Первая попытка была предпринята весной 1918 г. и окончилась провалом. После этой неудачи летом 1918 г. советская власть на территории Казахстана была свергнута, и создано государство Алаш-Орда. Его руководители стремились найти поддержку своей национально-государственной идее у белых правительств востока России. Однако эти правительства не поддержали идею автономного национального строительства в период войны и откладывали решение данной проблемы до победы над большевиками и созыва Всероссийского Учредительного собрания. В 1919 г. после разгрома антибольшевистских сил на востоке России казахские автономисты снова предприняли попытку спасти либеральную казахскую автономию.

В Москве Байтурсынов в печатном органе Наркомнаца газете «Жизнь национальностей» выступил со статьей, которую во многом можно считать базовой для перехода правительства Алаш-Орды на сторону большевиков[130]. Она должна была служить публичной гарантией верности казахских руководителей советской власти. В ней содержались достаточно подобострастные отзывы о советском правительстве и допускались резкие и, по сути, неверные выпады в адрес Колчака и сибирских антибольшевистских властей. Байтурсынов с пафосом пишет, что, прибыв в центральную Россию, он увидел «государственный порядок во всем» и политику соответствующую «провозглашенным в декларации прав народов России началам». Опираясь на эти впечатления, он «от чистого сердца» стремился убедить своих единомышленников, «что, предпочитая советскую власть колчаковской, мы не ошиблись»[131].

Характеризуя политику колчаковского Российского правительства, автор пишет, что ее содержание заключалось в возрождении России «в том самом виде, в каком она была до Октябрьской революции»[132]. Это совершенно неверно. Политика антибольшевистских сил Сибири не предусматривала реставрации царских порядков. Выводы статьи должны были вселить веру в казахское общество, что будет созван общеказахский съезд, на котором казахский народ «согласно объявленной советской властью декларации прав народов России» свободно решит свою судьбу.

В статье содержалось утверждение о неприемлемости для казахов большевистских порядков. Ссылаясь на отсталость казахского общества, автор делает вывод, что «киргизский народ еще не ощущал особенной нужды в социалистическом строительстве» и о социалистическом учении не слышал[133]. При этом Байтурсынов отмечал существование у казахов своего национального «своеобразного социализма и коммунизма, вызванных жизненными условиями». Видимо, таким образом он хотел убедить советское правительство не распространять большевистские эксперименты на Казахстан.

Однако и вторая попытка договориться с большевиками для казахских лидеров окончилась неудачей. Ничего иного ждать было нельзя. Не могли большевики оставить парламентскую государственность на советской территории. Намерение руководителей Алаш-Орды предотвратить или хотя бы задержать распространение на Казахстан большевистских порядков сразу же были пресечены руководством Наркомнаца. Спустя две недели в той же газете появилась статья, которая фактически была официальным ответом руководства наркомата на предложения алашординцев[134]. Она явно показывала стремление его руководителей утвердить большевистскую диктатуру в Казахстане. В ней, в частности, говорилось, что казахский народ «более восприимчив к идеям социализма, нежели какой-либо другой»[135]. Явный намек на скорое проведение в регионе большевистской политики. Это означало конец идее казахской парламентской автономии. Алаш-Орда была окончательно ликвидирована в марте 1920 г. постановлением Киргизского ревкома.

Газетная печать достаточно подробно освещала международную деятельность советской власти. Внешнеполитическая концепция большевиков неоднократно разъяснялась на страницах советских газет. Это – мировая революция и установление большевистского режима в других странах и на других континентах. Об этом открыто говорилось со страниц советских газет во время советско-польской войны 1920 г. «Известия ВЦИК» писали о надвигающейся «в соседних странах социальной революции»[136]. Антисоветские газеты подчеркивали, что без нагнетания военной напряженности большевистский режим существовать не может, так как его экономическая и социальная политика неэффективны и гибельны для общества. Существовать он может, только вовлекая в свою орбиту другие страны и народы, так как «успешные войны открывают перспективы насаждать в Европе большевизм силой оружия»[137]. Поэтому власть большевиков представляет угрозу миру и человечеству.

Особенно подробно в прессе разбирались мирные переговоры в Бресте. Большевистские и противобольшевистские газеты внимательно следили за ходом сепаратных советско-германских мирных переговоров. Они подробно освещали их ход, позиции сторон, условия соглашений и результаты. Газеты отмечали, что Брестский мир был грабительским, унизительным, не соответствующим первоначальным заверениям большевиков о заключении справедливого демократического мирного договора. Однако он давал возможность большевикам сохранить власть. «От могущественной необъятной России остались только жалкие клочки», – писала самарская газета «Наш день»[138]. Международное значение происходящих в России событий, по мнению белых российских журналистов, заключалось в том, что они наглядно показали, к чему может провести большевистский эксперимент. «Россия своею кровью, бессмысленными жертвами мучеников спасает Европу от большевизма», – отмечала газета «Приневский край»[139].

Учитывая то, что захват большевиками власти в России являлся закономерным явлением, многие антибольшевистские газеты высказывали мнение о невозможности свергнуть их военным путем. Для того чтобы победить большевизм, необходимо уничтожить причины его породившие и среди них главные – нищету и отчаяние российского народа. «Ликвидировать большевизм – значит, уничтожить причины, обусловливающие его возникновение и развитие», – делала вывод газета «Эхо»[140]. В то время добиться этого было невозможно, следовательно, победа большевиков неизбежна, делали вывод многие газетные публицисты. И они были правы.

в начало

 

ГАЗЕТЫ ОБ АНТИБОЛЬШЕВИСТСКОМ ДВИЖЕНИИ

 

Кроме анализа советской власти, газетная пресса широко освещала деятельность российских антисоветских политических режимов. Пресса всех направлений следила за ходом борьбы между ними и большевиками. Журналисты подчеркивали, что надежды антибольшевистских сил, в основном, были связаны с Учредительным собранием. В нем антибольшевистские силы видели возможность вывести страну из кризиса. Газеты отмечали, что вокруг идеи Учредительного собрания можно было объединить народ для решения ближайших задач возрождения российской государственности, «организуя направляющую и регулирующую силу общественного мнения»[141].

В газетной публицистике констатировалось, что достаточно большая часть русского общества понимала значение парламентаризма и демократических основ организации политической жизни, как условий, гармонизирующих общественные интересы. Тем самым обеспечивалась политическая стабильность, когда «воля каждого отдельного гражданина, организованного во влиятельные общественные союзы, непосредственно направляет правотворчество представительного учреждения»[142]. Однако белые газеты предупреждали, что добиться возрождения российской государственности через Учредительное собрание будет очень трудным делом. Основная сложность заключалась в разобщенности антибольшевистских сил, представители которых были представлены «во вновь формирующихся органах гражданской и военной власти»[143].

Большевистские и антисоветские газетные издания подробно разбирали сущностью характеристики антибольшевистских режимов. Они анализировали модели их государственного устройства, рассматривали их социально-экономический базис, политико-административное и институциональное строительство. Газетные издания подчеркивали, что белые диктатуры не были приняты русским обществом и не выполнили своих функций по его консолидации для ликвидации большевизма. Газеты отмечали, что антибольшевистские режимы сочетали в себе половинчатость принимаемых решений, дряблость воли, боязливое топтание на одном месте, когда события требовали быстрого и смелого вмешательства. Все это проходило «”красной нитью” через все перипетии борьбы»[144].

Вся газетная периодика отмечала, что эти режимы разъедало политиканство, которое делало невозможным победу над большевиками. Антибольшевистские власти не смогли победить традиционный недуг российской политической системы – бюрократизм. Чиновничий аппарат белых режимов состоял из «бездарных бюрократов или дядюшкиных племянников, выписанных из-за границы»[145]. Этот аппарат работал плохо. Характерными явления в работе этого аппарата были канцелярщина и волокита. Это было особенно недопустимо во время войны. С таким уровнем работы государственного аппарата и кадровым составом чиновников белые государственные образования не смогли наладить работу тыла, обеспечить выполнение военных задач и доказать, что они умеют это делать лучше большевиков.

Антибольшевистские режимы разъедались политическими и социальными противоречиями. Вместо укрепления государственной власти в целях общей победы над большевиками конфликтующие стороны дискредитировали и шельмовали друг друга, вместо четкого выяснения стратегических приоритетов занимались амбициозным критиканством, вместо дружной государственной работы демонстрировали разгул политических страстей и интриг. «В результате получается то, что мы все еще толчемся в первоначальной стадии нашего государственно-правового строительства, тогда как враги наши подходят к последней стадии» – писали «Донские Ведомости»[146].

И большевистские и антибольшевистские газетные издания, анализируя политику белых правительств, отмечали, что они были не в состоянии учитывать настроения общества, а их политические устремления были далеки от народных. «Особенно больным моментом является разобщенность руководителей административно-политической жизни от общественного мнения, – подчеркивало «Тобольское народное слово»[147]. Более того, антибольшевистские режимы фактически начали реставрировать старые дореволюционные порядки, которые для общества были неприемлемы. Это еще больше усиливало раскол между антибольшевистскими властями и общественностью.

Газетная пресса неоднократно обращала внимание на то, что во внутренней политике антибольшевистских режимов далеко не всегда обоснованно используется террор. Белые правительства, армейское командование часто осуществляли политику террора в качестве акта мести против тех, кого они считали своими противниками. «Теперь, когда, казалось бы..., нужно построить новую государственность на основании закона и права, на основании уважения к гражданам и их правам, — переодетый в новый мундир охальник по-прежнему “в ус и рыло хлещет старого Гаврилу”, сажает кого попало в каталажку, а там для вразумления пускает в ход нагайку», – писали «Отечественные ведомости»[148]. В число врагов включались целые слои населения, нации, политические партии: рабочие, партии социал-реформистов, евреи, украинские самостийники, казачьи сепаратисты и др.

Эта ненависть в ряде случаев стала определять политику властей. Как правило, акты произвольного террора являлись противозаконными явлениями с точки зрения правовых норм, существовавших в законодательстве белых правительств. Однако самоуправство администраторов, офицеров и казачьих атаманов сходило им с рук. Белый террор усиливался по мере наступления Красной армии. Неудачи на фронте, вместо того чтобы сплотить защитников белого дела, приводили к обострению террора. Отступление белых войск проходило при отсутствии дисциплины и сопровождалось грабежами и насилием. Положение мирного населения было ужасным. Такое состояние окончательно подрывало доверие общества к антибольшевистским силам. «Нам неоднократно приходилось доказывать ту... мысль, что правительство будет сильным лишь при доверии к нему широких масс населения», – с горечью отмечала газета «Наш Урал»[149].

Одно из основных мест в российских газетах отводилось колчаковскому перевороту 18 ноября 1918 г. Как и большевистский октябрьский переворот, омский переворот подвергался тщательному анализу. Оценка его не была однозначной. Пресса монархического и кадетского толка видели в нем желание объединить все антисоветские силы и возродить российскую государственность. Для большевистской периодики он являлся показателем контрреволюционности антисоветского лагеря. Социалистические мелкобуржуазные издания считали, что этот переворот расколол демократические ряды, ослабил антисоветские силы, и осложнил борьбу с советами. «На смену сплочения и объединения отдельных элементов русской общественности наступил снова хаос, снова посеяны партийные ссоры и внутреннее беспокойствие», – писало «Тобольское народное слово»[150].

Анализируя внутреннюю политику антисоветского лагеря, журналисты не могли пройти мимо рассмотрения деятельности социалистических и либеральных политических партий России. Российские газеты отмечали, что раскол общества отразился на деятельности политических партий и общественных движений. Необходимость долгое время работать в нелегальных условиях привели к тому, что они оторвались от народа, стали решать общественные проблемы без учета его мнения, погрязнув «в узости партийных программ, кружковых и личных интересов»[151].

Такое положение привело к тому, что партии и общественные группировки, вместо того чтобы проанализировать ход революции и Гражданской войны, исследовать причины этих трагических процессов и искать средства для вывода России из кризиса, стали выяснять отношения друг с другом с помощью публичного навешивания ярлыков и взаимного огульного охаивания. Журналисты отмечали, что подобного рода политические контакты углубляли противоречия, усиливали Гражданскую войну и не могли явиться «надежным фундаментом... для созидательной работы в области национальной, политической, социальной, экономической и всякой другой»[152]. Политическая непримиримость, классовый и социальный эгоизм без учета общенациональных интересов в конечно счете обращались против тех социальных сил, интересы которых они представляли.

Газетная публицистика дает достаточно полное представление о характере и деятельности основных политических партий России. Она раскрывала положение буржуазных и мелкобуржуазных партий на разных этапах Гражданской войны, их взаимоотношения и программно-тактические установки. В газетах имеются материалы о положении и численности партийных организаций, информация о партийных съездах, совещаниях, о работе лидеров и идеологов партийных объединений. Оценивая деятельность своих политических оппонентов, журналисты часто давали обстоятельные оценки и меткие характеристики эволюции различных партий и общественных движений. Так, большевистские газеты и печатные издания социалистических партий оценивали кадетов, как консервативную партию, которая не имеет опоры в массах. «Партия народной свободы не имеет почвы в широких кругах населения и, кроме того, в настоящее время эта партия стала консервативной», – констатировало «Тобольское народное слово»[153].

Содержание практически всех кадетских изданий было подчинено одной цели – созданию государственной власти в соответствие с их партийной программой. С этих позиций одни газеты выступали резко, требовательно, другие – умеренно, выжидательно. Одновременно вся кадетская печать публиковала много статей с теоретическим оправданием белых диктатур как единственно возможной на данный момент формой правления. Так, красноярская газета «Свободная Сибирь» в статье «Великий диктатор» прославляла диктатуру Джорджа Вашингтона, которая в свое время, по мнению журналистов газеты, спасла США[154].

Мелкобуржуазные и большевистские газеты стремились дать ответ на вопрос, почему партия кадетов не смогла возглавить белое движение. Главную причину этой неудачи газетные публицисты находили в том, что боязнь размаха революции привели конституционных демократов к идее установления военной диктатуры. На практике это приводило к реставрации дореволюционных порядков, с чем большинство населения смириться не могло. «Ожидать от кадетской партии истинного демократизма – все равно, что ждать от козла молока», – критиковала кадетов сибирская газета «Прибайкальская жизнь»[155]. Оппозиционная к кадетам газетная печать показывала, что кадетские лидеры не смогли создать эффективной антибольшевистской государственности. Реализуемые кадетские программы не приносили социальной стабильности, военных и экономических успехов.

Российские газеты неоднократно писали об идейной и организационной слабости российского либерального движения. Основной его недостаток они видели в том, что его идеологемы не могли увлечь общество. Оно было плохо знакомо с либеральными ценностями, и еще не осознало их значения для разрешения социальных вопросов. В условиях острой военно-политической борьбы основная масса населения не хотела эти ценности защищать.

Организационная слабость российского либерализма заключалась в его неопытности, в отсутствии лидеров, способных вызвать доверие общественности. Российские либералы в царское время сами выступали против действий властей и существовавших политических порядков. Выступали они, по меткому наблюдению Франка, как «отчасти культурные и государственно-просвещенные социалисты», отчасти как полусоциалисты, «усматривающие идеал в половине отрицательной программы социализма. Но несогласные на полное его осуществление»[156]. Поэтому либералы не могли выступить в роли организаторов общества для борьбы с разрушительными действиями социалистов-большевиков. «Мы знаем... что столь несносный вашему сердцу либерализм таким влиянием не пользуется», – отвечала на критику социал-реформистов кадетская «Современная Пермь»[157].

При этом либералы нередко пропагандировали такие взгляды на будущее российского общества, которые осуществить после Февральской революции и созыва Учредительного собрания было очень сложно и чревато крупными социальными потрясениями. Кадетские публицисты неоднократно высказывали мысли о необходимости ограничения демократических свобод после свержения большевиков. Исходя из того, что российское общество не доросло до широкой демократии, они ставили под сомнение полезность для государства полновластного Учредительного собрания, демократической республики, свободной прессы. «Но самое важное для нас в настоящее время – это определить тот размер демократизма, какой могла бы безболезненно принять в свое устройство будущая Россия, безвредно для своей внутренней жизни и внешней безопасности», – отмечалось в передовице «Современной Перми»[158]. Подобные позиция заставляли читателей сомневаться в последовательном демократизме либералов, что ослабляло их позиции в борьбе за общественные симпатии.

Оценивая политическую ситуацию в России, газеты социал-реформистских партий пропагандировали программу так называемого «третьего» пути, который мог, по их мнению, вывести страну из кризиса. Эсеровские и проэсеровские газетные издания пропагандировали необходимость введения в России демократических порядков. Они предупреждали, что большевистские экономические эксперименты приведут страну к краху. Эсеры претендовали на руководящее положение в руководстве страной, так как победили на выборах в Учредительное собрание. Пресса их политических противников, напротив, отмечала, что партия социалистов-революционеров не может говорить от имени большинства населения страны, крестьянства, так как не стала подлинно крестьянской партией. «Этого... на деле нет», — писал «Русский Север»[159]. Газеты отмечали: несмотря на то, что эсеры организовали первое сопротивление большевикам при Комуче, они не смогли соединить действия партии с крестьянским движением. В связи со стратегическими просчетами и бездарностью лидеров партия понесла поражение и оказалась в политическом тупике.

По материалам газет можно составить себе представление о меньшевистских организациях России. В прессе содержался интересный фактический материал о состоянии меньшевистских организаций, их численном и социальном составе, о решениях их партийных съездов. Большое внимание меньшевистские газеты уделяли пропаганде своей партийной программы, основные положения которой сводились к введению государственного регулирования промышленности, восстановлению капиталистических форм управления экономикой, прекращению Гражданской войны, возобновлению работы Учредительного собрания[160].

Газетная публицистика политических противников меньшевиков писала о том, что меньшевики не смогли возглавить рабочее движение и оказать достойное сопротивление большевистскому влиянию. Кадеты и монархисты упрекали меньшевиков и эсеров в том, что они преувеличивали значение демократических форм и методов борьбы с большевиками. Эта слабость проявлялась в выборах в земские и городские органы самоуправления. Вместо того чтобы бросить все силы на борьбу с большевиками, меньшевики и эсеры тратили их на предвыборную борьбу. При этом участниками предвыборных баталий было хорошо известно, что выборы проходят при очень низкой активности избирателей. В редких городах Сибири количество проголосовавших жителей насчитывало 30% от общего количества избирателей. Во многих случаях на избирательные участки приходило всего несколько сотен человек[161].

Кроме того, меньшевики и эсеры зачастую преувеличивали революционные возможности крестьянства. Лидеры меньшевиков и эсеров считали, что крестьяне поняли свое положение и сознательно ведут борьбу против большевиков. «Оно (крестьянство – Л.М.) заявляет там свое право на великодержавность в стране, на свою власть», — писала «Пермская земская неделя»[162]. Такая оценка крестьянских настроений была ошибочной. В ходе борьбы с большевиками крестьяне не стали самостоятельной политической силой и, в конце концов, поддержали большевиков.

Говоря о консерваторах и монархистах, российская газетная периодика отмечала, что крайне правые ничему не научились, и их единственное желание заключалось в восстановление старых порядков. Дореволюционные монархические силы были слабыми политическими организациями без своей идейной концепции и самостоятельных взглядов. Своей единственной задачей они видели «славословие, слепое повиновение, угождение, предупредительность» в адрес властей[163]. Во многом поэтому монархическая идеология не получила широкого распространения. Монархические идеи не пользовались широкой поддержкой общества. Пресса монархистов и консерваторов была слабой, а агитация мало убедительной. «Создается бульварного типа печать с монархическим содержанием», – ехидно замечала Владивостокская газета «Эхо»[164].

Союз с консерваторами не мог усилить другие политические силы. Консервативное течение не воспринималось населением как политическая сила, сохраняющая лучшие традиции общества. Общество связывало консерватизм с антинародной самодержавной политикой и погромными действиями черносотенных организаций. Этим российский консерватизм был сильно скомпрометирован. Российское общество интуитивно осознавало, что «смена политически красного черносотенства восстановлением того же черносотенства политически черного оттенка была продолжением кризиса государственности и развала жизни»[165]. Общественность не желала такого развития событий.

Российская антибольшевистская пресса много места уделяла проблемам создания и деятельности единого антибольшевистского фронта. Анализ газет свидетельствует, что единого антибольшевистского фронта в годы Гражданской войны создать не удалось. Меньшевики, кадеты, эсеры и другие антибольшевистские партии сильно конфликтовали друг с другом, и между ними наблюдались большие разногласия. Все это не давало возможности объединиться и сплоченно противостоять большевикам. Кадетская печать обвиняла меньшевиков и эсеров в том, что они в 1917 г. фактически развалили страну и способствовали приходу большевиков к власти. Их политика была бездарной и не отвечала интересам России. Они – неудачники, банкроты. Кадетская критика политики социал-реформистских партий очень напоминала оценку правления меньшевиков и эсеров, данную Бердяевым. Он писал, что присутствие русской социалистической интеллигенции у власти было явлением «трагикомического бессилия»[166].

Во время Гражданской войны, подчеркивали кадетские издания, действия социал-реформистов раскалывали антибольшевистский фронт. По мнению кадетской прессы, в то время необходимо было насаждать единоличное правление. Главное внимание надо было уделить военному противостоянию большевикам, а не развитию демократических начал в обществе. Публицисты кадетской «Современной Перми» писали о том, что в условиях борьбы с большевиками необходимо «строить Государство, но не общество “критически-мыслящих” личностей»[167].

Социал-реформистские партии, в свою очередь, обвиняли местных кадетов в стремлении узурпировать власть и реставрировать старые самодержавные порядки. Меньшевистско-эсеровская пресса стремилась убедить читателей, что кадетская программа направлена на удовлетворение запросов буржуазных слоев общества и не учитывает интересы широких народных масс. Главные цели кадетской политики, по мнению меньшевистских журналистов, заключались в борьбе с «демократией во имя реставрации, во имя торжества цензовых элементов»[168].

Меньшевистская и эсеровская части антибольшевистского фронта также были расколоты. В отношениях между ними сказывался недостаток парламентского опыта, длительное пребывание в подполье, местничество. Этой проблеме меньшевистско-эсеровские газеты уделяли большое внимание. Так, в ходе подготовки к выборам в Пермское губернское земство местные эсеры потребовали для себя половину мест в предвыборном списке от социалистических партий и неприкосновенность их кандидатов. В тоже время кандидаты, выставленные другими партиями, должны были подвергаться тщательному обсуждению. Екатеринбургская газета «Горный край» так прокомментировала это решение пермских эсеров. «Нельзя ставить имена правоверных на суд беспартийных, – с большой долей сарказма и горечи писала она, – среди которых могут оказаться и нечестивые, и наоборот: необходимо профильтровать беспартийных, дабы устранить нечестивых»[169].

Газетная пресса не могла пройти мимо экономической политики белых режимов. И большевистские и антисоветские газеты отмечали, что эффективной экономической политики антисоветские государственные образования выработать не смогли. Это приводило к тому, что хозяйственный кризис при этих режимах усиливался. «Омское правительство больше чем за полгода своего существования ровно ничего не сделало для борьбы с разрухой», – подчеркивала читинская газета «Наш путь»[170]. Газеты Северной области отмечали плачевное хозяйственное состояние области и неумение правительства края справиться с хозяйственными трудностями. «Наша близорукая политика ведет нас... к очень печальным последствиям», – отмечала газета «Русский Север»[171].

Отменив продразверстку, антибольшевистские правительства не смогли наладить работу эффективного продовольственного аппарата и снабдить продовольствием города и армию. Разруха, продовольственные затруднения, дезорганизация тыла, холод, воровство, спекуляция, административный произвол делали жизнь людей невыносимой. Доверие к антибольшевистским правительствам сильно падало, что подрывало боеспособность армии и способствовало росту просоветских настроений и симпатий. «Но разруха и дезорганизация в тылу... поколебали наши успехи, – писала «Вольная Кубань». – В тылу жизнь приняла ужасающие уродливые формы. Спекуляция, хищение... дезертирство – все это переплелось в чудовищный клубок»[172].

Одной из самых болезненных проблем внутренней жизни антибольшевистских режимов была спекуляция. Против нее руководители белых правительств не нашли средств защиты. Эта проблема приобрела политический характер, она сильно дискредитировала антибольшевистские силы. Спекуляция «есть не только обыкновенное преступление, но преступление с политическою преступной целью», отмечала семипалатинская газета «Новое слово»[173].

На страницах российской прессы самых разных политических направлений нашла обстоятельное освещение социальная политика антибольшевистских российских государственных образований. Много внимания газетные издания уделяли рабочему вопросу. С одной стороны, на страницах газет печатались статьи и заметки о готовившихся проектах законов по рабочему вопросу, а с другой – материалы об усилении эксплуатации рабочих, уменьшении заработной платы, увеличении продолжительности рабочего дня, локаутах. Журналисты признавали, что неудачное разрешение белыми диктатурами рабочего вопроса во многом предопределило их поражение. Они показывали, что антибольшевистские политические режимы не смогли улучшить положение рабочих. Война, провалы белых правительств в стремлении наладить хозяйственную жизнь привели к ухудшению их материального благополучия. Антисоветские правительства пытались поднять жизненный уровень рабочих, но все прибавки к зарплате обесценивались инфляцией, «и когда акт прибавки совершиться, она уже является запоздалой, недостаточной»[174]. Антисоветскими правительствами не было выработано рабочее законодательство, которое эффективно регулировало бы трудовые конфликты и направляло разрешение возникающих проблем в цивилизованное русло. «У нас в России до сих пор нет рабочего законодательства, нет определенных юридических норм, регулирующих взаимоотношение труда и капитала и защищающих интересы рабочего-производителя от всесторонней эксплуатации», – с сожалением констатировали журналисты читинского «Нашего пути»[175].

Положение усугублялось тем, что фактическая реставрация имперских порядков лишала рабочих социальных завоеваний февральской революции. Любые попытки рабочих отстаивать свои права пресекались по обвинению в большевизме и стремлению к восстанию. Российские бизнесмены не умели, а в ряде случаев и не хотели проводить соглашательско-реформистскую политику. «Предприниматели никак не могли отрешиться от взглядов на рабочего “как на безгласного раба”, должного жить исключительно по воле хозяев», – писала газета «Наш путь»[176].

Белые власти видели в рабочих потенциальных союзников большевиков. Свергнув советскую власть, они стали проводить по отношению к рабочим политику жесткого террора. Каждый рабочий был под подозрением, и даже профсоюзы, руководимые меньшевиками и эсерами, существовали на полулегальном положении. Забастовки беспощадно подавлялись. Все это вызывало недовольство рабочих, которые «получив большевистское восстание, не желают расставаться с “диктатурой пролетариата”»[177]. Среди рабочих росло недоверие, а во многих случаях и злоба по отношению к антисоветским властям, усиливались симпатии к советской власти. Следствием этого являлись рост рабочих выступлений на территории белых режимов. Газеты достаточно подробно регистрировали многие значительные массовые выступления рабочих, а также давали немало материала о действиях властей по ликвидации забастовок. Подчас газеты являются единственным источником по истории стачечного движения на территории белой России.

Столь же широко газеты показывали решение антисоветскими режимами крестьянского вопроса. И большевистские и антибольшевистские газетные издания подробно анализировали аграрное законодательство всех антисоветских государственных образований и подчеркивали, что на подконтрольных им территориях шла реставрация старых царских порядков. Это означало фактическое возвращение помещикам земель, захваченных крестьянами в 1917–1918 гг. Вместе со старыми порядками возвращались и сами помещики. Они, несмотря на декларации белых правительств о необходимости укрепления средних и мелких хозяйств, проводили на местах антикрестьянскую политику. Это вело к подрыву доверия крестьянства к антибольшевистским правительственным программам. Так, в «Вольной Кубани» отмечалось, что «крестьяне... конечно, никогда не поверят, что крупный помещик будет защищать их интересы, а не свои собственные[178]. Такую политику газеты считали гибельной для борьбы с большевиками. Проводя ее, белые правительства усиливали недовольство крестьян, и сами приближали победу большевиков.

Недовольство крестьян усиливалось из-за того, что на занятых территориях белые стали проводить мероприятия, напоминающие большевистскую продразверстку. Они начали реквизиции, стремясь выкачать у крестьян как можно больше продовольствия. Тем самым они восстановили против себя крестьянство. При этом солдаты, офицеры, казачьи командиры часто выходили из-под контроля гражданских властей и занимались грабежом. Это приводило к росту крестьянских мятежей, которые жестоко подавлялись. Российская газетная печать достаточно полно освещала историю крестьянских восстаний. Газетные сообщения дают представления о многих крестьянских восстаниях, их направленности, степени организованности и массовости. Главная особенность крестьянских восстаний в годы Гражданской войны заключалась в том, что российское крестьянство воевало против всех политических режимов.

Крестьянские мятежи оказывали нередко решающее воздействие на ход боевых действий. Отряды «зеленых» и дезертиров, примыкали то к одной, то к другой военной силе, которая благодаря этому и одерживала победы. Крестьянские повстанческие отряды и целые партизанские армии действовали в тылу и у белых, и у красных. Причина такого положения заключалась в том, что ни один политический режим не смог удовлетворить интересы этого ведущего социального слоя России. Севастопольская газета «Юг России» отмечала летом 1920 г., что ни одна из властей России «не разрешила коренного вопроса о земле и не дала настоящего правопорядка, основанного на свободном труде»[179].

Немало писали российские газеты о положении солдат в белых армиях и об отношении офицерского корпуса к рядовому составу. Объективно рассказать о положении солдат в армии было сложно, так как цензурные правила фактически запрещали подобную информацию. Но, несмотря на это, в печать проникали сведения о том, что отношение к солдатам со стороны офицеров было жестоким. Солдаты белых армий не чувствовали себя граждански и социально защищенными. Их унижали, обкрадывали, на фронте они испытывали голод, острый недостаток обмундирования и предметов первой необходимости. Часто применялись телесные наказания. «Спросите раненных, спросите фронт... давно ли они видели сахар и ощущали его вкус. Увы, ответ будет самым плачевным», – подчеркивала «Вольная Кубань»[180]. Такое отношение вызывало недовольство солдат, многочисленными были дезертирство и случаи перехода солдат белых армий на сторону красных. Эти явления многократно усиливались в связи с военными поражениями белых.

Газетная пресса очень много места отводила проблеме распада России и обсуждению вопросов будущего территориального и национально-территориального устройства страны. Большинство антисоветских газет считали необходимым сохранить целостность страны, и многие видели эту возможность в демократическом устройстве страны, когда все проблемы будут решаться с учетом интересов малых наций и национальностей России. «Опасен ли этот инородческий сепаратизм России? – спрашивали журналисты читинского “Нашего пути”. – Демократической нет, всякой другой – да»[181].

И большевистские и антибольшевистские газеты достаточно объективно показывали причины распада Российской империи. Они считали, что причина этого процесса лежала в наследии, оставленном самодержавием. Несовершенство государственного управления, политика властей, не позволяющая малым народам России развивать свою культуру и свободно пользоваться родным языком и религией, были причинами национальной вражды и сепаратистских стремлений. Ослабление России в результате войны и революции усилили эти настроения и не дали «возможности установить разумной и дальновидной окраинной политики»[182]. Другая важнейшая причина распада страны, по мнению большинства газет, заключалась в специфике функционирования российских политических партий. Долгая работа на нелегальном положении в условиях постоянных репрессий и преследований властей привела к выработке у партийных функционеров антигосударственных позиций, которые они усилено пропагандировали. Эта ненависть «к определенному государственному режиму переносилась вообще на всякий государственный строй и влекла за собою отрицательное отношение... к целостности... России»[183].

По поводу будущего устройства России газетная периодика была во многом единодушна. Журналисты в своем большинстве понимали, что возвращение к имперской национальной политике невозможно. В качестве предложений высказывались мнения о федеративном устройстве России. Причем, речь шла не только о национальной, но и о территориальной автономии с региональными законодательными органами власти. На этом особенно настаивала газетная периодика казачьих областей. Федеративное устройство должно было лучше учитывать интересы регионов, территориальные, хозяйственные особенности краев, поднять социальную активность населения. Журналисты объясняли преимущества федеративного устройства тем, что в случае очередного государственного переворота ослабление центральной власти не так тяжело отразится на регионах и позволит избежать «анархии и братоубийственной войны»[184].

Анализируя региональную политику белых режимов, и большевистские и антибольшевистские газеты особенно выделяли отношения правительств белых режимов с руководством казачьих областей. Эти отношения были сложные и показывали наличие больших противоречий среди участников антибольшевистского лагеря. В казачьих районах была сильна власть атаманов, которые во многих случаях не подчинялись единому управлению. Так, власть Колчака не простиралась дальше Иркутска. На востоке Сибири диктатором был атаман Семенов, который представлял собой наиболее одиозный пример, так называемой, атаманщины. Кроме Семенова, отряды атамана Анненкова контролировали семипалатинский край, части атамана Калмыкова – хабаровский, атаман Дутов – оренбургский. Из-за личных амбиций и политической недальновидности они нередко игнорировали распоряжения Верховного правителя, чем ослабляли антибольшевистское сопротивление на востоке России. Атаманы «думают больше о своих личных интересах, чем об интересах своей родины, в то время, когда соединенные силы всей страны необходимы для борьбы с большевиками», – писало «Тобольское народное слово»[185].

Для большевистских газет эти противоречия в антисоветском лагере являлись показателем скорого разложения и разгрома белого лагеря. Антисоветская пресса давала неоднозначные оценки противостоянию белых правительств и казачьих властей. Ее главное внимание было приковано к югу России, где отношения командования Добровольческой армии с казачьими правительствами были чрезвычайно важны для военной победы. На страницах белой прессы нашли подробное отражение разногласия между командованием Добровольческой армии и казаками. Командование Добрармии стремилось к воссозданию единой России, что не во всем соответствовало интересам казаков. «Добровольческая армия поставила себе задачей воссоздание единой великодержавной России. Отсюда – ропот центробежных сил и местных больных самолюбий», – писали газеты[186].

Однако отношение к этой проблеме было разное. Кубанские, терские и отчасти донские казачьи газеты настаивали на немедленном предоставлении казакам федеративных прав и политической самостоятельности. Они мотивировали это тем, что исторически жили в условиях самобытности. Как писали казачьи журналисты, казаки искони были демократами. Их военный строй, внутренние порядки, весь уклад жизни были пропитаны демократическими идеями. Но при царском режиме их свободы в значительной степени ограничивались, и возможности создать свою казачью государственность у них не было. Теперь они стремились осуществить ее во что бы то ни стало. Кроме того, как считала казачья газетная пресса, казаки заслужили это активной борьбой с большевиками. Созданием территориальных автономий, которые казаки готовы были защищать до последней капли крови, антибольшевистские силы на Юге России еще больше укрепятся. Их укрепление будет способствовать быстрейшей победе над советской властью и возрождению единой России. Газета «Вольная Кубань» писала, что казакам «до очевидности ясна задача государственного строительства снизу вверх, от крепких самостоятельных частей, к еще более крепкому единому целому»[187].

Газетные издания, представляющие интересы Особого совещания отмечали реалистичность политики Деникина по отношению к сепаратистской политике казачьих правительств. Они не отрицали необходимость будущего федеративного устройства России. Но, при этом, отмечали, что в настоящее время главная задача заключается в победе над большевиками. В такой ответственный момент необходимы концентрация сил и централизация руководства. «И в такой момент, требующий сосредоточения всех усилий на фронте, кажутся странными все препирательства о конституционных гарантиях, об ответственности перед парламентом того или другого министра и о праве главнокомандующего приостанавливать постановления законодательного собрания, направленные во вред основной задаче, задаче обороны», – оправдывал деникинский журналист Н. Чебышев деятельность деникинского руководства[188]. Проденикинские газеты убеждали читателей, что областной сепаратизм, политическая борьба за федеративное устройство государства играет на руку красным и не способствует военным победам.

Наряду с освещением национального и территориального сепаратизма на страницах антибольшевистской прессы поднимались вопросы русской национальной идеи. Нельзя сказать, что эта проблема обсуждалась широко, но ее присутствие заметно, особенно в армейских газетах. Активно разбиралась эта тема в прессе врангелевского Крыма. В антисоветской периодике русская идея нашла свое выражение в русской националистической идеологии.

Русский национализм понимался как российский национальный патриотизм, который «слабого делает сильным и непобедимым»[189]. Публицисты националистического толка отмечали, что русское общество слишком мало ценит свою родину, свое искусство, свое национальное достоинство. Причину этого газеты видели в слабом воспитании русского национального чувства в дореволюционной России. Авторы подчеркивали, что русский национализм не имеет ничего общего с черносотенством.

Газетные публицисты, пропагандирующие национализм, считали, что он должен стать единой идеологией всего антибольшевистского движения. На его основе необходимо сплотить антисоветские силы. По мнению этих публицистов, только такая идеология могла объединить народ в борьбе с большевизмом, сплотить массы в «единое и мощное целое»[190]. В этом отношении газеты националистического толка заимствовали опыт большевиков по созданию общего идеологического базиса общества. Политическими центрами антибольшевистских сил должны были стать «русские национальные ячейки» в виде местных национальных общин или землячеств. Армия также должна была быть политизирована, а солдаты получить право вступать в эти ячейки. Таким образом, сторонники русского национального порядка стремились преодолеть политическую и организационную разобщенность антибольшевистского движения. Тут они также перенимали большевистский опыт. Журналисты открыто писали о заимствовании советского опыта, когда подчеркивали, что в большевистской идеологии коммунизм «прекрасно уживается с беспримерным национализмом и идеей святой Руси»[191].

Русский национальный порядок виделся публицистам народным, демократическим, цивилизованным общественным устройством, функционирующим на основе частной собственности. Он пропагандировался как гегемония «культурного миродержания». В основе этого порядка, по мнению газет, лежала концепция «высшей организованности общежития и человеческого совершенства». Русский национальный порядок должен был позволить гармонично соединить для блага России западные и восточные традиции, взять все лучшее из Америки и Азии и «превратить мертвый скелет географической государственности в живое и пышное тело национальной культуры»[192].

Национальное устройство России представлялось в качестве бесклассового, бессословного, социально однородного общества, где нет ни бедных, ни богатых. Есть только русский народ «во всей его органической цельности». Ему отводилась главенствующая роль в государстве. Учредительное собрание, по мнению публицистов националистического толка, после победы над большевиками должно было, прежде всего, позаботиться «о сохранении и восстановлении русской нации, единой неделимой и по-прежнему великой России»[193].

При этом газетные публицисты утверждали, что сохранение единой России необходимо «для блага многих мелких народов». В едином большом государстве им будет лучше, чем в обособленных малых. Обособление несет этим государствам нищету, социальную нестабильность и международную зависимость. Их развитие будет тяжелым и трудным «без России дорогой»[194].

Стремясь убедить малые народы России сохранить единство страны, журналисты националистического толка вместе с тем, допускали оскорбительные высказывания в адрес последних. На страницах газет помещались резкие и не всегда обоснованные выступления против стремления народов бывшей Российской империи к национальному самоопределению и образованию национальной государственности. Писалось, что нерусские народы во многом способствовали разложению русского общества, краху российской государственности и распаду России. Ссылались на наличие в революционном движении большого количества представителей нерусского населения, в первую очередь евреев. Причину этого явления авторы националистического толка видели в упадке русского национального «чести и достоинства»[195]. В размышлениях газетных публицистов этого направления видны черты, нашедшие свое воплощение в политике итальянских фашистов и немецких национал-социалистов. Исторический опыт показал, что словесная риторика о демократической социально ориентированной националистической политике на практике превращается в человеконенавистническую, агрессивную государственную практическую деятельность. В конечном счете, это приносит несчастье и унижение тому народу, ради которого националистическая концепция создается.

Российские газеты по-разному освещали деятельность интервентов. До осени 1918 г. проблема военного участия иностранных держав в российских делах главным образом переплеталась с германским вопросом. Большевики в то время воспринимались практически всеми политическими силами в качестве союзников Германии. После окончания первой мировой войны основное внимание газет было приковано к участию стран Антанты в российских делах. Большинство антибольшевистских газет положительно оценивали их деятельность, считая, что помощь интервентов в экономическом возрождении страны очень существенна и что без них победа над большевиками будет невозможна. Особенно хвалили чехов, выступление которых весной 1918 г. привело к свержению советской власти на большей части территории России и которые, как писали белые газеты, «открыли новую страницу в нашей новой пореволюционной истории»[196]. Российские публицисты призывали правительства западноевропейских стран, США и Японии усилить военное вмешательство в Россию против большевиков.

Большевистская газетная пресса занимала другую позицию. В ней отмечалось, что участие интервентов имеет цель помощь контрреволюционным силам свергнуть советскую власть и создать в России режим, полностью зависимый от западного капитала. Главный смысл интервенции большевики определяли как «раздел России» и «хищничество за счет русского народа»[197]. Советские газеты писали, что большевики противопоставили «империалистической интервенции» пролетарскую солидарность, которая выражалась в участии иностранных воинов-интернационалистов в гражданской войне на стороне советской власти. Участие в Красной армии большого количества венгерских, китайских, корейских, чешских, сербских добровольцев рассматривалось советскими газетами как признание идеалов большевистской революции и один из этапов подготовки мировой революции.

Не только советские, но и ряд антибольшевистских газет занимали достаточно критическую позицию по отношению к участию интервенционистских войск в гражданской войне. Одни издания считали, что в случае разгрома большевиков, союзники не должны принимать участие в занятии Москвы. Это надлежало сделать только русским частям. В противном случае российское общество может воспринять это событие как иностранное порабощение. Национальное самосознание будет оскорблено, а это в свою очередь может служить идеологическим основанием для нового большевистского мятежа. Занятие Москвы интервентами «окончательно... довело бы до высшего обострения национальное чувство, – но это было бы чувство не государственного сознания, а чувство нового и горшего мстительного бунта»[198].

Другие издания занимали более решительные позиции. Газеты этой ориентации писали, что политика западных держав не имеет ничего общего с возрождением России. Сильная Россия не нужна западным странам. Анализируя действия командования интервентов, они указывали на то, что отряды союзников не проявляют активности в борьбе с Красной армией, а в основном действуют в тылу. Командование союзнических войск захватывает российскую собственность и не дает возможности русским властям пользоваться ей. Более того, интервенты претендовали на «прямое вмешательство во внутренние дела (России – Л.М.), при чем приемами не стеснялись»[199].

Одной из наиболее крупных тем в антибольшевистских газетах была культурная политика антибольшевистских режимов. Антисоветские правительства со страниц белой прессы выступали в роли защитников русской культуры от варварских действий большевиков. Одна из самых больных проблем России начала XX века заключалась в недостатке образования и культуры у народа. Причины этого были понятны российскому обществу, и объяснялись, прежде всего, полуфеодальным самодержавным политическим строем. В период глобального переустройства государственности и Гражданской войны антибольшевистские правительства пытались, насколько это было возможно, поддержать культурный и образовательный уровень населения, разъяснить сущность большевистской власти и ее угрозу для благополучия общества. Поэтому эта проблематика являлась актуальной и освещалась в газетах.

Большое место в освещении этой темы занимало положение книги в современной жизни российского общества. Газеты отмечали, что, несмотря на тяготы военного времени, интерес к книге не только сохранился, но и увеличился. Читали приключенческую литературу, интересовались философскими сочинениями, пользовалась спросом русская и зарубежная классика. Читатели из малообразованных слоев общества предпочитали книги религиозного характера и сказки «в прозе, в стихах, с картинками, без картинок»[200]. В те годы именно в сказке многие пытались на время найти забвение от трудностей жизни, так как сказка, по выражению Ильина, есть жизненная философия народа, «изложенная в свободных мифических образах и в художественной форме[201]. На страницах антибольшевистских газет помещались материалы о русских писателях, по истории русской и мировой литературы, о литературных жанрах[202].

Газеты призывали органы самоуправления, местную интеллигенцию сделать все, чтобы удовлетворить тягу людей к книге. Кооперативы, банки, промышленные предприятия призывались покупать книги и передавать их в лазареты, воинские части, библиотеки, так как книги исчезают «с окон и полок магазинов, из темной лавки-конуры букиниста, из обращения между читателями»[203]. Во многих городах страны были проведены «Дни книги». Они проводились под контролем и при содействии властей. Активную роль в проведении «Дней книги» играли союзы библиотекарей. В ходе их проведения собиралась учебная, художественная, справочная литература, ноты, письменные принадлежности. Так, 27 и 28 апреля в Перми с успехом были проведены «Дни книги», организованные Союзом городов и Союзом библиотекарей. Городские власти выделили для этой цели транспорт[204]. В ходе проведения этой книжной кампании было собрано много книжных изданий, бумаги и письменных принадлежностей.

Место книги в обществе было тесно связано с деятельностью библиотек. Газеты белой России уделяли этой теме большое внимание. Особенно много места отводили библиотечной тематике антисоветские издания Сибири. По мысли сибирских публицистов библиотеки становились центрами культурной жизни региона. Они являлись также центрами внешкольного образования на местах. При них открывались краеведческие и художественные музеи, кружки народного театра и изящных искусств, самообразования, культурно-просветительские, спортивные. Библиотеки организовывали специальные чтения, знакомящие малограмотные слои населения с общественной, социальной и культурной жизнью общества, историей и естественными науками. Они выполняли не только просветительские, но и учебно-методические функции. С этой целью при них создавались музеи наглядных пособий, где хранились таблицы, карты, диаграммы, диапозитивы с проекторами, киноаппараты с учебными фильмами.

Все газетные издания белой Сибири отмечали, что ведущую роль в просвещении населения края играли библиотеки земств и органов городского самоуправления, создаваемые при поддержке кооперативов. Городские думы и земские управы стремились создать библиотеки во всех населенных пунктах, подконтрольных противобольшевистской администрации. Уездная библиотечная сеть состояла из центральных уездных, районных, местных библиотек. Деятельностью земских библиотек руководили уездные отделы внешкольного образования земских управ, выделявшие большие суммы на развитие библиотечной сети и ее функционирование. В местах компактного проживания малых народов формировались библиотечные собрания на национальных языках. Земства налаживали библиотечное дело, опираясь на помощь и содействие общественности.

Журналисты подчеркивали, что самой трудной задачей являлась организация библиотек в сельской местности, население которой в подавляющем большинстве было неграмотно. Если на местах сформировать книжные собрания было невозможно, то создавались избы-читальни с небольшим газетным фондом. Там устраивались лекции и выдавались книги из передвижных библиотек. Эта работа имела чрезвычайно большое значение, так как крестьяне составляли костяк белой и красной армий. И от того, за какой политической силой они пойдут, зависел успех вооруженной борьбы. «Необходимо наши... библиотеки снабдить книгами с содержанием более близким и понятным для деревни», – писала газета «Голос Приморья»[205].

В газетной прессе белой Сибири постоянно проводилась мысль, что большую помощь в организации городских публичных библиотек и обслуживании читателей оказывают университетские, железнодорожные библиотеки, а также библиотеки Русского географического общества и культурно-просветительских организаций. Богатые библиотечные собрания имели Западно-Сибирское, Восточно-Сибирское, Приамурское, Якутское отделения Русского географического общества и его подотделы: Семипалатинский, Алтайский, Красноярский, Владивостокский, Троицко-Савский и Читинский. Так, подотдел Русского географического общества в Семипалатинске имел научную библиотеку в 10 тысяч томов[206].

Большими библиотеками владели Восточно-русское культурно-просветительное общество в Уфе, Хабаровское военно-просветительное общество, Хабаровский народный университет, народные дома. Алтайское художественное общество имело хорошую художественную библиотеку. Интересными библиотечными собраниями располагали Пермский научный музей, Общество русских ориенталистов в Харбине, Пермский научно-промышленный музей, Уральское общество любителей естествознания и др.

Газеты с удовлетворением отмечали, что организовывались библиотечные курсы для подготовки и переподготовки библиотечных кадров, сильно поредевших от мобилизаций. В Приморье летом 1919 г. Народный университет Владивостока принял решение организовать курсы библиотековедения. Курсы предполагались по следующей программе: 1) библиотечное дело: введение, история и современное состояние библиотеки, 2) техника библиотечного дела: теория и практические занятия (осмотр библиотек, библиотечная выставка и пр.), 3) библиография, практическая и теоретическая, 4) библиотечное дело за границей, 5) детские библиотеки, 6) русская литература и история в связи с библиографией. Курсы были рассчитаны на 4–6 недель. Деньги планировалось достать у местных органов самоуправления, кооперативов и общественных организаций[207].

Российские газеты очень обстоятельно анализировали причины поражения антисоветских сил. Различные аспекты этой большой проблемы обсуждали и большевистские и антибольшевистские издания. Но наиболее обстоятельный и беспощадный анализ давала именно антисоветская периодика. Газеты выделяли в качестве основной причины поражения белых отсутствие у их политических и идеологических лидеров общественных концепций, способных привлечь на свою сторону большую часть населения России. Антисоветские газетные издания с горечью признавали, что многие антибольшевистские программные положения массам малопонятны. «И чем дальше затягивается борьба (с большевизмом – М.Л.), тем яснее становится несостоятельность многих представлений, с которыми мы вступали в эту борьбу», – писал П.Б. Струве в южнорусской газете «Великая Россия»[208].

Антибольшевистские газетные публицисты пытались проанализировать, почему политика белых правительств не устраивала общество. По их мнению, политика антибольшевистских сил не вызывала доверия у населения, не создавала надежду на будущее. Во многом из-за своей неопределенности. Народ считал, что его опять могут обмануть. Эти настроения были особенно характерны для крестьян. Значительную часть российской деревни пугало то, что белые правительства не устанавливают «определенного образа правления, а откладывают решение этого вопроса до Учредительного собрания – опять, де, жди»[209].

Как одну из важнейших причин краха белого дела газетная периодика выделяла слабую социальную и национальную политику антибольшевистских правительств, срывы в экономических преобразованиях, произвол и террор. Властные структуры антибольшевистских режимов действовали неэффективно. Управленческий аппарат не показывал образцы общественной порядочности и самодисциплины. Злоупотребления властными полномочиями были обыденным явлением антибольшевистской государственности. Все это «убивало в зародыше симпатии местного населения...[210].

Недоверие населения к властям препятствовало объединению общества вокруг властных структур и активизации общественной самодеятельности. Практически во всех газетах белого востока России был опубликован приказ Колчака, где он вынужден был признать, что широкое распространение получили «самочинные расправы, порки, расстрелы и даже карательные экспедиции, чинимые представителями власти...»[211]. Подобные действия администрации антибольшевистских государственных образований нередко превращали их сторонников в противников. Те общественные круги, которые сначала ожидали свержения советской власти, начинали объединяться против белых правительств и ожидать прихода Красной армии. Такое положение играло на руку большевикам.

Трагедия белого движения была в том, что оно осталось замкнутым, почти исключительно офицерским. Оно начиналось как движение группы людей, готовых пожертвовать жизнью ради возрождения России. «Это не была армия ни с какой стороны, – писала газета “Приневский край”. – Это была группа людей, объединенных одною идеею, одною великою святою верою в светлое будущее»[212]. Несмотря на первоначальные военные и политические успехи, белое дело не сумело стать общенациональным движением, объединяющим все антибольшевистские силы. Оно осталось движением, лишенным широкой социальной базы, и не сумело установить отношений с политическими партиями крупной буржуазии и социал-реформистскими партийными объединениями, с либеральной и социалистической интеллигенцией. Все это сильно подорвало веру русского общества в то, что белое дело – это «борьба за правое дело»[213].

Белые идеологи, считали, что армия превыше всего и должна стоять вне политики. Они рассчитывали, что, мобилизуя крестьянское население и отдавая приказы, они сумеют с успехом вести войну. В этом заключалась их кардинальная ошибка. В гражданской войне солдаты должны четко осознавать, за что они борются, а идеологи и руководители белых рассчитывали на слепое повиновение мобилизованных солдат. Руководство антибольшевистских политических режимов ставило на первое место интересы армии. Воссоздание представительных институтов считалось делом преждевременным. Деникин, Колчак, Юденич, оказались марионетками в руках генералитета. Так, газета «Вольная Кубань» отмечала, что окружение генерала Деникина Делало все, «чтобы идея национального возрождения России была затаскана в грязь вместе с именем руководителя борьбы с большевизмом»[214].

Газетные публицисты признавали, что население России нередко само противилось объединению. Отдельные слои населения, сотни тысяч людей думали не о благе и будущем страны, а о собственном благополучии и удовлетворении собственных интересов. «Классовый и индивидуальный эгоизм продолжает разрушать наш тыл», – отмечал публицист газеты «Киевлянин»[215]. Помещики стремились вернуть свои земли, промышленники – предприятия, казачество, в первую очередь, думало о своих привилегиях и сохранении своих земель и т.д. Победа большевиков – это показатель кризиса российского общества, которое оказалось неспособным к сопротивлению большевистскому эксперименту. Сказалась и усталость людей от войны и революции. Противобольшевистские газеты прогнозировали, что Гражданская война и поражение белых сил будут иметь чрезвычайно тяжелые последствия для российской общественности. И они оказались правы. К концу 1920 г. Россия представляла собой общество обезглавленных масс, где были уничтожены многие независимые общественные институты, и где население было лишено возможности, защищать свою самостоятельность.

Неготовность общества к самоорганизации, недостаток в нем гражданственности, по мнению газетных публицистов, выражались в том, что общество в то переломное время оказалось неспособным к самоограничению. В массах быстро развилось нетерпение, разочарование, озлобление. Различные слои общества не понимали необходимости уважать права других. Война и разруха усилили апатию общества. Оно плохо верило политикам и не стремилось объединиться вокруг антибольшевистских правительств.

Одним из основных показателей неспособности общества защитить самого себя, явилось отношение к армии. Армейские проблемы не встречали необходимого понимания, армия не получала от общества нужной поддержки. Газеты постоянно писали о том, что предпринимательские круги неохотно снабжали армию средствами, с большим нежеланием жертвовали деньги на армейские нужды. Публицист павлодарской газеты «Голос степи» писал, что деятельность предпринимательских кругов направлена не на борьбу за «осуществление национально-государственных задач, а на охрану интересов имущего класса»[216]. Распространенным явлением в белых армиях было дезертирство, когда «длинные вереницы совершенно молодых и здоровых людей тянутся в глубокий тыл, гонимые безотчетным и слепым чувством страха»[217]. По словам Бердяева, борьба с большевиками выявила, что «сам народ не хочет у нас чистого народовластия и не способен к нему на данном уровне развития»[218]. Такое состояние общества не позволяло эффективно противостоять большевикам

Создаваясь и функционируя в условиях идеологизации всех сторон жизни общества, российская газетная пресса была основой глобального манипулирования общественным мнением со стороны властных структур и ведущих политических сил страны в годы революции и Гражданской воины. Несмотря на то, что содержание газет было подчинено созданию политических мифов и легенд, они выполнили свои информационные и просветительские функции. На их страницах получили широкое отражение события революции и Гражданской войны.

в начало

 

к содержанию