ГЛАВА 1.

ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ

XVII–XIX вв.

 

Зарождение и развитие журналистики в Европе

 

Североамериканская журналистика XVII–XIX вв.

 

Периодическая печать России XVIII–XIX вв.

 

Становление журналистики в странах латинской Америки, Азии и Африки

 

ЗАРОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ЖУРНАЛИСТИКИ

В ЕВРОПЕ

 

Страной изобретения книгопечатания считается Китай. Там в 1040–1048 гг. кузнец по имени Пи Шен использовал своеобразный наборный процесс, вырезая иероглифы на брусочках глины, обжигая их, составляя из них текст на металлической пластине и прикрепляя их к этой пластине смолой. Однако глиняные литеры быстро изнашивались и не давали четкого отпечатка. Этот способ не нашел распространения, так как китайское письмо сложное и состоит из множества иероглифов. В 1392 г. корейцы достигли больших успехов, применив для размножения текстов медные литеры. В 1403 г. император Тай Тзунг в целях улучшения народного образования приказал печатать корейские книги с помощью таких литер.

История же европейского книгопечатания восходит к XV столетию, когда появились прообразы печатных изданий. Эти первые книги, в основном примитивные иллюстрации с небольшими текстовыми пояснениями для малограмотного потребителя – «Библия бедных» («Biblia pauperum»), «Зерцало спасения человеческого» («Speculum humanae salvationis») или «Искусство умирать» («Ars moriendi»), представляли собой оттиски с цельных досок (ксилография).

Ксилографические книги имели широкое хождение, но собственно к книгопечатанию имели косвенное отношение, так как печатание с досок не могло обеспечить большое количество экземпляров, а деревянная форма быстро изнашивались. Однако стоит отметить, что способом ксилографии книги издавались вплоть до 1530 г.

Изобретение книгопечатания, т.е. печатания с набора, состоящего из отдельных литер, принадлежит немецкому типографу из

Майнца – Иоганну Гутенбергу. Настоящая фамилия майнцского первопечатника – Генсфляйш, но он предпочел взять фамилию матери. Значительную часть жизни он провел в Страсбурге, где занимался шлифовкой полудрагоценных камней и зеркал, хотя некоторые исследователи истории книги полагают, что под зеркалами могли пониматься и ксилографические «Зерцала». Скорее всего, именно в Страсбурге он в общих чертах разработал идею своего изобретения.

В 1448 г. Гутенберг появился в Майнце, где, взяв в долг 150 гульденов, продолжил работу над отливкой литерного набора и конструированием печатного станка. Год появления первого печатного издания остается предметом дискуссий – называются даты от 1445 до 1447. Первые издания, приписываемые Иоганну Гутенбергу, представляли небольшие листовки-календари и учебники. На них нет указаний имени Гутенберга и места издания, поэтому существуют различные версии относительно точной атрибуции и датировки.

Из ранних гутенберговских изданий сохранились так называемый «Фрагмент о Страшном суде» – напечатанный с двух сторон лист, представляющий собой отрывок из «Сивиллиной книги», латинская грамматика Элия Доната (экземпляры которой хранятся в Парижской библиотеке). В целом первые оттиски отмечены низким качеством печати и свидетельствуют о том, что Гутенберг еще искал свою модель шрифта и экспериментировал с набором текста.

Наиболее известным деянием Гутенберга стало издание так называемой 42-строчной Библии (называемой так по количеству строк на странице), появление которой связано с одним из самых громких скандалов в истории книжного дела. В 1450 г. в Майнце Иоганн Гутенберг, заняв немалую сумму денег у Иоганна Фуста, начал работу над выпуском своей Библии. Изготовление оборудования и отливка шрифтов потребовали времени, и в 1452 г. Гутенберг вновь прибег к финансовой помощи Фуста, взяв его в дело в качестве компаньона.

В 1456 г. двухтомная 42-строчная Библия была завершена, по праву став подлинным шедевром книгопечатания. Она же принесла ему немало разочарований, связанных с судебной тяжбой по поводу выплаты долга. В судебном процессе «Фуст против Гутенберга» Петер Шеффер, бывший переписчик книг и ученик Гутенберга, стал на сторону Фуста. В итоге Гутенбергу пришлось расстаться со своей типографией и покинуть Майнц.

Типографская фирма Фуста и Шеффера в отличие от Гутенберга, выпускавшего свои книги анонимно, стала использовать издательский знак, впервые поставив его в 1457 г. в «Майнцской Псалтыри». Петер Шеффер, один из самых талантливых художников-шрифтовиков инкунабульного периода, женившись на дочери Фуста, вскоре стал единственным владельцем типографии и прославился качеством своей продукции.

Своеобразным толчком к распространению книгопечатания в Европе стало разрушение Майнца и изгнание его жителей в 1462 г. Адольфом фон Нассау. Многие из подмастерьев и учеников Гутенберга разбрелись по городам Европы, основывая там типографии и обучая мастерству книгоиздания новые поколения первопечатников.

Еще до разрушения Майнца книгопечатание появилось в Страсбурге, где Иоганн Ментелин в 1460–1461 гг. выпустил латинскую Библию в двух томах, а в 1466 г. – так называемую 49-строчную Библию, первую Библию на немецком языке, которая, несмотря на слабый перевод, имела хождение до появления лютеровской Библии. Зять Ментелина, Адольф Руш, впервые ввел в Германии шрифт «антиква» и, занимаясь типографским делом, стал одним из настоящих подвижников немецкого гуманизма.

В Италии первый печатный станок был установлен в бенедектинском монастыре св. Схоластики в Субиако, предместье Рима, усилиями немецких печатников Конрада Свейнгейма и Арнольда Паннарца в 1465 г. Именно они разработали антикву, которая стала шрифтовой основой для итальянского книгопечатания. Несмотря на материальные затруднения Паннарц и Свейнгейм до 1472 г. смогли выпустить 36 книг. Вскоре книгопечатание появилось в Риме, где работал немецкий типограф Ульрих Ган, впервые в Италии выпустивший книгу с гравюрными иллюстрациями, затем – в Венеции, Милане, Неаполе, Флоренции.

Если до появления печатного станка Гутенберга в Европе существовало около 30000 книг, то к 1500 году их число приближалось к 9 миллионам. Доступ к письменной информации получили и те, кто не принадлежал к церковной элите. Печатное слово стало первым средством массовой информации и обусловило появление «типографского и индустриального человека». Распространение книгопечатания, по мнению Маршалла Маклюэна, привело к торжеству визуально-линейного восприятия, к развитию и формированию национальных языков и государств, к промышленной революции и индустриализации, к эпохе Просвещения и научной революции.

Однако процесс появления печатных периодических изданий растянулся более чем на полтора века, хотя потребность в получении оперативной информации была высока. Первые газеты были рукописными, оставаясь таковыми на протяжении всего XVI столетия, и продолжали свое хождение наряду с печатными и в XVII веке.

Усложнение экономической и политической жизни Европы в конце XVI – начале XVII вв., расширение торговых и культурных контактов между европейскими странами требовали создания новой системы обмена информацией. Налаженные морские и сухопутные коммуникации, интенсивное использование речных систем, строительство каналов создали условия для относительно быстрой передачи новостей из одного региона в другой. В XVI–XVII вв. во многих странах Европы появились государственные почтовые службы, ускорившие процесс обмена информацией.

Необходимость получения оперативной информации, как в хозяйственной области, так и в политической привела к тому, что в крупных торговых и политических центрах в конце XVI в. стали появляться информационные листки, сообщавшие о проведении ярмарок, о конъюнктуре цен, о прибытии товаров в порт, а также рукописные газеты, призванные утолить «информационный голод».

Предшественниками первых газет стали венецианские рукописные газеты, появившиеся в этом крупнейшем экономическом и финансовом центре Европы во второй половине XVI в. Слово «газета», вошедшее в большинство европейских языков, происходит от названия старинной мелкой венецианской монеты (gazzetta), которую читатели платили за данный информационный листок.

Венецианские газеты представляли собой листы, сложенные вдвое и заполненные от руки с четырех сторон. Информация, помещенная в них, не была подписана и содержала новости о различных событиях, происходивших в Италии (исключая саму Венецию) и за ее пределами. Краткие новостные блоки (в основном военные или политические) были разделены абзацами, где в качестве своеобразного «заголовка» выступали название города (страны) и дата происходившего события. Венецианские рукописные газеты назывались «аввизи» (avvisi – от итал. «avviso» – сообщение, извещение), и самый ранний дошедший до нас комплект датируется 1566 г.

Периодичность рукописных газет была еженедельной. Не сохранилось достаточных сведений о первых журналистах, создававших венецианские avvisi. Есть свидетельства о том, что в Венеции существовал цех профессиональных собирателей новостей – «аввизатори» («avvisatori» – от итал. «вестник, приносящий новости»), однако в конце XVI начале XVII вв. эту профессию трудно было отнести к разряду престижных.

Рукописные венецианские газеты имели достаточно широкое хождение по Италии и Европе и способствовали появлению аналогичных изданий в Германии, где итальянский опыт использовали представители аугсбургского банкирского дома Фуггеров. Финансовая империя Фуггеров, имевшая интересы во многих странах Европы и кредитовавшая европейских монархов, обладала хорошо разветвленной сетью торговых агентов в промышленных центрах Европы. Торговые агенты служили корреспондентами, собирая для Фуггеров информацию делового, политического и общего характера. Эти сообщения, определенным образом скомпонованные и аккуратно переписанные, стали «газетами» банкирского дома Фуггеров («Fuggerzeitungen») и имели хождение в Европе между 1568 и 1605 гг.

Рукописные газеты Фуггеров не продавались свободно, а поставлялись только избранному кругу получателей, в который входили члены семьи Фуггеров, а также клиенты банкирского дома. Замкнутый характер распространения фуггеровских «газет» не позволяет считать их прямыми предшественниками первых европейских газет, так как одним из характерных признаков газеты является свободный доступ к ее получению. Однако сам феномен долгосрочности их существования, несомненно, заслуживает внимания.

Кроме рукописных газет, в информационном потоке XVI–XVII вв. широкое хождение имели печатные памфлеты, «книги новостей», «листки новостей», «газеты-листовки», «реляции», «истории» и «баллады новостей» – печатные брошюры небольшого формата и небольшого объема, оперативно откликавшиеся на различные события как внутри страны, так и за рубежом и во многом напоминавшие первые газеты.

Персонаж торговца «историями» (furfante che vende istorie) встречается в пьесе Пьетро Аретино «La Cortigiana» («Комедия о придворных нравах», или «Придворная жизнь»), написанной в 1534 году. Любопытен перечень событий, занимавший итальянцев в начале тридцатых годов шестнадцатого столетия: оккупация почти всей Венгрии турками, разграбление Рима в мае 1527 года испанцами, предстоящий Вселенский собор, церковная реформа в Англии, начатая Генрихом VIII, осада Флоренции принцем Оранским в 1529 году. Как видно из приведенного списка, оперативностью указанные новости не отличались, а критерием их отбора служила значимость случившегося.

Несмотря на сходство, три основных момента отличают эти брошюры от первых газет: 1) подобного рода печатная продукция обычно посвящалась только одному событию; 2) данные издания не были периодичными; 3) зачастую акцент делался на иллюстративный ряд, как, например, в «балладах новостей» или в «газетах-репродукциях». «Книги новостей» не исчезли с появлением первых газет, а продолжали существовать на протяжении всего XVII столетия.

Годом рождения европейской газетной периодики считается 1609 г. (хотя некоторые исследователи называют 1605 г.). Местом ее появления стала Германия. Газета, начинавшаяся словами «Relation: Aller Furnemmen», была напечатана в январе 1609 г. в городе Страсбурге, и в ней были помещены новости из Кельна, Антверпена, Рима, Венеции, Вены и Праги. Редактором-издателем этого еженедельника стал типограф Иоганн Каролюс, ранее занимавшийся составлением рукописных листков новостей.

В том же 1609 г. в Аугсбурге появилась «Avisa Relation oder Zeitung» – другая еженедельная газета, которую издавал Лука Шульте. Проникшее в немецкую печать итальянское слово «avviso» свидетельствует о генетической связи между первыми немецкими еженедельными газетами и их венецианскими прообразами. Формат немецких изданий и форма подачи новостей также напоминают венецианские avvisi.

Первые печатные газеты не имели четко обозначенного названия. Место издания и фамилия редактора-издателя обычно не указывались. Расположение новостного материала зависело не от степени важности самого описываемого события, а от дня поступления данной информации. Сами новости практически не комментировались и подавались без всяких рубрик, политические события перемежались с далеко не всегда достоверными сенсациями.

В качестве примера подачи материала в первых газетах можно привести перевод европейских «вестовых печатных листов», сделанный «курантельщиками» из Посольского приказа в 1621 г. для Федора Михайловича, первого царя из дома Романовых.

«Из города Стасбурха вести, что за четыре дни францужские послы из Бедны назад сквозь город Страсбурх во Францужскую землю прошли, а думные их вином дарили. А сквозь Стасбурх ежеден служивые люди проезжают в Елзас, а там ходят служити арцыкнязю Леопольду.

Из Италианские земли в грамотах пишут, что разбойник Самсон на море многих торговых кораблей взял.

Из Амбурха вести, что датской король сквозь город Амбурх проехал, а только с час побыл да обедал, а прежде сего он в город въехал, ево узнали амубрцы, и как он хотел из города выехать, и оне повелели надолбы сомкнуть и его не выпустили покаместа от бурмистров ключи принесли, а он в те поры гулял по насыпи города <...>

В Галанской земле в поморе под островом Теселом рыбники рыбу ловили, а видели чюдо в море. Голова у него человеческая да ус долгой, а борода широкая, и рыбники от того добре устрашилися, и один рыбник побежал из судна в нос и хотел то чюдо смотреть, и чюдо под судно унырнуло и испоца опять вынырнуло, и рыбники побежали на корму и хотели ево ухватить, и он опрокинулся, и оне видели у него туловище как у рака, а хвост у него широк, да и ноги у него тоже широки были, а плавал, что собака <...>

В Гаге мудрая книжка печатана, именуется Дедукцио нулитатум, а в ней описует как цысар чешского короля проклинал и то проклинанье во всю свою область разослал».

Начиная с 1609 г. еженедельные периодические печатные издания стали быстро распространяться по всей Европе: в 1610 г. печатный еженедельник «Ordinari Wohenzeitung» начал издаваться в Базеле, в 1615 г. к Базелю присоединились Франкфурт-на-Майне и Вена. В 1616 г. газета появляется в Гамбурге, в 1617 – в Берлине, в 1618 – в Амстердаме, в 1620 – в Антверпене, Магдебурге, Нюрнберге, Ростоке, Брауншвейге, Кельне.

Что касается Кельна, то в этом городе, начиная с 1588 г. (а может быть, и ранее), Михель фон Айтцинг издавал два раза в год подборку политических и военных событий за полугодие под названием «Relatio Historica» («Исторический вестник») и продавал свое издание осенью и весной на франкфуртских книжных ярмарках. В 1594 г. в Кельне появилось еще одно издание, освещавшее события за истекшее полугодие. «Mercurius Gallo Belgicus» («Галло-бельгийский Меркурий») выходил на латыни и был известен далеко за пределами Германии.

К 1630 г. еженедельные газеты появились уже в 30 городах Европы. Быстрое распространение печатных периодических изданий, а в период с 1609 по 1700 гг. только в Германии специалисты зафиксировали хождение около 200 газет, объяснялось возросшим уровнем типографского дела, ростом городов и увеличением спроса на различную информацию со стороны городского населения, основным потребителем данного типа печатной продукции.

Однако процесс появления первых газет в ряде стран сдерживался строгими цензурными порядками, регулировавшими появление печатной продукции. Повсеместное введение института предварительной цензуры, появившейся почти сразу после изобретения книгопечатания, стало реакцией государства на неподконтрольное распространение идей, мнений и информации.

Уже в 1502 г. в Испании был принят закон, согласно которому все печатные издания должны были проходить предварительную цензуру. Цензорские функции возлагались на государственные и церковные структуры. Вормский эдикт 1521 г., направленный против Лютера, предусматривал введение предварительной цензуры в Германии.

Реакцией католической церкви на победу Реформации стало появление в Риме в 1559 г. первого «Индекса запрещенных книг», издаваемого Ватиканом и вводящего цензуру на издания, циркулировавшие на территории стран католического мира. Причем «Индекс запрещенных книг» преследовал не только за написание, издание и распространение запрещенных книг, но и за их чтение и хранение. Не случайно Джон Мильтон в своей знаменитой «Ареопагитике» сравнивал папскую цензуру с «тайным чудовищем» Апокалипсиса.

Именно действие цензурных ограничений привело к тому, что первые печатные газеты в Англии и Франции появились с относительным запозданием. В Англии в 1538 г. был принят закон, согласно которому любой типограф должен был получить королевский патент на свою деятельность, а цеховая организация типографов – «Компания книгоиздателей» – была обязана не только представлять печатные материалы на предварительную цензуру, но и следить за деятельностью членов своего цеха. Ордонанс 1585 г. регламентировал появление печатной продукции и определял количество действующих в королевстве типографий (их число не должно было превышать 20), функции цензуры в Англии были возложены на так называемую Звездную палату при Тайном совете короля, игравшей в XVI–XVII вв. роль комитета по делам печати. Право главных цензоров в Звездной палате получили архиепископы Лондонский и Кентерберийский, без санкции которых не мог быть опубликован ни один печатный текст. Во Франции закон 1561 г. предписывал подвергать бичеванию распространителей и авторов «клеветнических» листков и памфлетов. В случае повторного нарушения закона лица виновные карались смертной казнью.

В условиях жесткого цензурного давления роль своеобразного «катализатора» для появления английских и французских газет сыграла Голландия, которая в XVII столетии являлась самой либеральной страной Европы.

Французский философ и публицист Пьер Бейль, сам нашедший политическое убежище в Роттердаме, писал в 1684 г.: «Республика Голландия обладает преимуществом, которого нет ни в одной другой стране: в ней предоставляют типографам свободу в довольно больших масштабах, так что к ним обращаются со всех концов Европы люди, обескураженные трудностями, с которыми они сталкиваются, пытаясь получить привилегию – право печатать свои произведения».

Хорошо налаженное типографское дело и умелое использование преимуществ «идеологического либерализма» позволило Голландии извлечь немалую прибыль от продажи печатной продукции в сопредельные страны (Англию, Францию), где она шла нарасхват. Любопытно отметить, что если в названиях первых немецких газет часто встречается итальянское слово «avviso», то названия первых голландских газет содержат слово «couranto», ставшее в Голландии синонимом слова «газета» и вошедшее в европейский обиход. Само слово «couranto» означало «ходячие вести, известия», соотносилось с французским «courant» – «бегущий» и имело довольно широкое хождение, что зафиксировано в названиях многих европейских периодических изданий.

В сентябре 1620 г. Каспар ван Хилтен (издатель и редактор первой голландской газеты «Courante uyt Italien, Duytsland, etc.» – «Вести из Италии, Германии и т.д.») начал переводить свое собственное издание на французский язык и распространять на территории Франции под названием «Courant d'Italic & d'Almaigne, etc.». По всей видимости, данное предприятие ван Хилтена имело коммерческий успех.

В декабре того же 1620 г. голландский гравер и картограф Питер ван де Кеере, проживший несколько лет в Лондоне, начинал издавать в Амстердаме на английском языке газету, представлявшую почти дословный перевод голландских «couranto». Первый номер издания Кеере от 2 декабря 1620 г. вышел без названия и начинался весьма примечательно: «The new tydings out of Italic are not yet com» – «Свежие новости из Италии еще не получены».

Со второго номера у данного издания появляется название «Corrant out of Italic, Germany, etc.» Новости, содержавшиеся в отпечатанной в Амстердаме газете, трудно было назвать свежими, но они давали читателям представление о происходивших в Европе событиях.

Период доминирования «подробных газет голландцев», как называл их в 1621 году Роберт Бертон, длился недолго – около двух лет, после чего они были вытеснены собственно английскими периодическими изданиями. Но они существенно дополнили «информационное пространство» Британии, которое тот же Бертон в «Анатомии меланхолии» описывал следующим образом: «Всякий день узнаю я новые известия: обыкновенные слухи о войне, чуме, пожарах, наводнениях, кражах, убийствах, зарезываниях, метеорах, кометах, привидениях, чудесах, мертвецах, взятых или осажденных городах во Франции, Германии, Турции, Персии, Польши и прочая; о наборах и ежедневных приготовлениях к войне и прочих подобных новостях, которые ведет за собою наше бурное время: выигранные битвы, столько-то человек убито,... кораблекрушения, пиратство, морские сражения, мир, лиги, стратагемы и новые тревожные вести, – неслыханное смешение обетов, желаний, действий, указов, прошений, процессов, защиты, прокламаций, жалоб, убытков, – вот что ежедневно поражает наш слух.

Затем следуют известия о бракосочетаниях, маскарадах, празднествах, юбилеях, посольствах, скачках и турнирах, триумфах, трофеях, парадах, играх, театральных представлениях. Сегодня мы узнаем, что пожалованы новые лорды и сановники, завтра – что сметены важные должностные лица, потом розданы новые почетные награды. Один освобожден, другой посажен в тюрьму. Один покупает, другой не может платить; этот приобретает состояние, его сосед делается банкротом. Здесь изобилие, там – дороговизна и голод <...> Таким образом всякий день я узнаю общественные и частные новости».

«Общественные и частные новости» собственного производства впервые появились в Лондоне 21 сентября 1621 года в виде газеты под названием «Corante, or Weekly Newes from Italy, Germany, Hungary, Poland, Bohemia, France and the Low Countreys» («Вести, или Еженедельные новости из Италии, Германии, Венгрии, Польши, Богемии, Франции и иных стран»). Первая английская газета ориентировалась на голландские образцы, что видно из самого заглавия, а вместо имени издателя были напечатаны инициалы – «N.В.»

Трудность расшифровки инициалов заключается в том, что в то время в Лондоне активно работали два типографа – Натаниэль Баттер и Николас Борн, причем оба известны как издатели информационных листков и бюллетеней новостей. Компаньоном Николаса Борна по издательскому делу был Томас Арчер, Баттер работал один. Иногда компании Борна – Арчера и Баттера объединялись для совместных издательских проектов.

Эти издательские предприятия определяли лондонский рынок печатных новостей в 1620-е гг. Если при создании первых английских газет эти издательские фирмы ориентировались на голландские «couranto», то затем они постепенно вернулись к уже сложившейся в Англии традиции оформления памфлетов, информационных листков (newssheet) и «книг новостей» (newsbook), давая своим читателям привычные формат и объем (от 8 до 24 страниц). Исчез постоянный заголовок, изменились внешний вид и структура первой страницы этих периодических изданий. Первая страница стала представлять собой своеобразную комбинацию заголовков, подзаголовков и кратких резюме, дававших читателю представление о содержании этой газеты. Местные политические новости в английских газетах практически не освещались.

В целом, первые английские газеты представляли бюллетени новостей, в которых роль редактора практически отсутствовала. По мнению Ф. Даля, такая же ситуация сложилась во всех первых европейских газетах (вплоть до «La Gazette» Теофраста Ренодо). Удачный синтез между автором «баллад новостей» и газетным редактором продемонстрировал капитан Томас Гейнсфорд. В сентябре 1622 г. издательства Борна – Арчера и Баттера временно объединились для совместного издания еженедельника и пригласили Гейнсфорда в качестве редактора.

Гейнсфорд, прошедший ирландские войны и много путешествовавший, обладал не только солидным жизненным опытом, но и талантом редактора (некоторые исследователи считают Гейнсфорда первым английским журналистом, а современники называли его «продавцом новостей» – «newsmonger»). Хотя имя Гейнсфорда не появлялось на страницах газеты, с его приходом в периодические издания Борна и Баттера изменился стиль подачи новостей. Большинство новостей (до 70%) продолжало поступать в английские газеты из Амстердама, но усилиями Гейнсфорда они получали оценочные характеристики. Не случайно Гейнсфорд предпочитал использовать слово «Relation» или «Continued relation» («Продолжение повествования»). Этот термин был в ходу и для английских «книг новостей», что свидетельствует об их типологической близости. После смерти Гейнсфорда от чумы в 1624 г. английские издатели на некоторое время вернулись к копированию голландских «couranto» с дословным переводом поставляемых из Амстердама новостей.

Определенная часть газетных новостей относилась к категории «слухов», что приносило доход, но не обеспечивало надлежащий престиж нарождающейся профессии журналиста. В комедии Бена Джонсона «Склад новостей» (1625) издания Натаниэля Баттера именуются «еженедельным мошенничеством ради наживы», а подобного рода журналистика представляет эпоху, которая «может видеть свое безумие или голод и жажду по печатным брошюркам новостей, издающимся каждую субботу, самодельщине, высосанной из пальцев, и не содержащей ни слова правды; а большего несчастья в природе или худшего пятна на эпохе и быть не может».

Первоначально официальная пресса Франции была представлена «Mercure français» («Французский Меркурий», 1611–1644), политическим и литературным периодическим изданием, основанным Жаном Ришаром. Став первым министром Франции в 1624 г., кардинал Ришелье прибрал к рукам «Mercure français», поставив во главе этого издания человека, которого современники называли «серым преосвященством». Падре Жозеф (в миру – Франсуа Леклерк дю Трамбле), оставивший баронский титул ради монашеского ордена капуцинов, был самым доверенным лицом кардинала Ришелье, его подлинным alter ego. Однако малотиражный «Mercure français», выходивший в свет один раз в год, не соответствовал политическим задачам Ришелье. Кардинал искал возможность систематического воздействия на общественное мнение, а для этого было необходимо периодическое издание иного типа.

В начале 1631 г. Мария Медичи, мать Людовика XIII, развернула широкую кампанию по дискредитации политики кардинала в виде ругательных писем, направленных лично против Ришелье. В составлении многих из них принял участие опытный памфлетист Матье де Морг, который одно время входил в окружение Ришелье, а затем перешел на сторону его врагов.

Анонимные памфлеты заставили Ришелье искать выход, и он обратил внимание на Теофраста Ренодо, хорошо зарекомендовавшего себя удачной журналистской работой в «Mercure français». Именно Теофрасту Ренодо было суждено создать первую национальную французскую газету. По профессии Теофраст Ренодо был королевским медиком, получив эту должность в 1612 г. благодаря протекции все того же падре Жозефа, который привлек своего протеже и к работе в «Mercure français» в 1624 г.

Первый номер официальной французской газеты увидел свет 30 мая 1631 г. Ее название – «La Gazette» – возводится исследователями к названию мелкой серебряной монеты (gazetta), которой платили венецианцы в XVI веке за рукописные «avvisi». С легкой руки Теофраста Ренодо слово «газета» вошло во многие европейские языки.

Сам Ренодо вряд ли смог организовать свое издание без поддержки всемогущего кардинала. Медику Ренодо было сложно войти в замкнутый мир парижских типографов. Во времена Ренодо печатники и книгоиздатели согласно статуту, утвержденному их корпорацией, должны были иметь хорошее образование – знать латынь, уметь читать по-гречески – и обладать сертификатом Парижского университета на право заниматься этим делом. Чтобы открыть книжную лавку в Париже, необходимо было прожить в Париже от 4 до 6 лет.

В 1630 г. при поддержке Ришелье Теофраст Ренодо получил официальное разрешение на владение Адресным бюро и смог действовать и собирать информацию на всей территории Франции. Имея в руках монополию на сбор информации, Ренодо уже мог сделать шаг к изданию собственной газеты.

«La Gazette» выходила раз в неделю на 4 страницах. Первый номер содержал новости (в основном двухнедельной давности) из Рима, Праги, Константинополя. Тематика – торговля, война, придворная хроника, дипломатические известия. Тираж «La Gazette» первых лет издания не превышал 1200 экземпляров, сохранялась единая нумерация выпусков, а по истечении года издавался «Recueil des Gazettes» («Годовой сборник «La Gazette»).

Публикации Ренодо отличались почти литературным стилем, сам король читал «La Gazette» и даже назначил редактору денежное вознаграждение за его журналистский труд. «La Gazette» воспринималась как печатный орган правительства, и с 1762 г. стала выходить в качестве официального издания под названием «La Gazette de France», просуществовав в общей сложности до 1944 г. Сам Теофраст Ренодо не стремился к конфронтации с правительством, что грозило утратой королевского патента. Поэтому публикации в его издании отождествлялись с позицией кардинала, который неоднократно сам корректировал тональность и направленность материалов.

Так, в номере за 31 декабря 1633 г. сообщалось о суде над Галилеем, «флорентийцем 70 лет от роду», доказывавшим, что Земля вертится вокруг Солнца. В следующем номере уже публиковался комментарий с осуждением позиции Галилея. Наиболее свободен Ренодо был в обсуждении новостей из далеких стран, например, из России, информация откуда приходила с двухмесячным запаздыванием.

Карьера Ренодо шла успешно – в 1635 г. в его руки перешел и «Mercure français». Свои принципы газетчика Ренодо сформулировал следующим образом: «Я обязан вам сказать, что история есть рассказ о действительных событиях. Газета же пользуется и слухами. История всегда говорит правду. Газета уже и то делает достаточно, если она мешает обманывать».

При помощи «La Gazette» Ришелье постарался установить государственную монополию на информацию. Он был убежден, что стране нужна только та информация и только в том освещении, которые выгодны правительству и отвечают интересам его политики. Как внутренняя хроника, так и сообщения из других стран подвергались самой тщательной обработке. Кардинал не только сам писал в газете (анонимно), но и приобщил к «журналистике» самого Людовика XIII. Любопытен и такой факт – кардинал Ришелье обожал кошек, и одну из своих любимиц он назвал «La Gazette».

Хотя время независимой газетной периодики во Франции еще не наступило, газета вошла в повседневную жизнь французов. Жан де Лабрюйер в «Характерах», где отмечал все достойные внимания события в жизни французского общества XVII столетия, писал о задачах и функциях прессы: «Газетчик обязан сообщать публике, что вышла в свет такая-то книга, <...> отпечатана таким-то шрифтом на хорошей бумаге, красиво переплетена и стоит столько-то. Он должен изучить все – вплоть до вывески на книжной лавке, где эта книга продается; но боже его избави пускаться в критику. Высокий стиль газетчика – это пустая болтовня о политике. Раздобыв какую-нибудь новость, газетчик спокойно ложится спать; за ночь она успевает протухнуть, и поутру, когда он просыпается, ее приходится выбрасывать».

В Италии появление первого печатного периодического издания относится к 1636 г., когда во Флоренции типографы Амадоре Масси и Лоренцо Ланди стали издавать еженедельник, не имевший, однако, определенного названия. Первая же итальянская газета, имевшая название «Sincero» («Искренняя»), издавалась Лукой Ассарино в Генуе с 1642 по 1682 гг.

1640-е гг. в Англии отмечены появлением первых образцов политической периодики, что было связано с противостоянием короля Карла I и парламента. Под давлением парламента Звездная палата была упразднена в июле 1641 г. Хотя формально цензуру в Англии никто не отменял, пресса получила значительную свободу в освещении общественно-политических событий, а поляризация общества привела к появлению периодических изданий различной политической ориентации.

В ноябре 1641 г. англичане впервые получили возможность узнавать парламентские новости из еженедельника Сэмюэля Пека «The Heads of Several Proceedings In This Present Parliament» («Основные события, происходящие в нашем парламенте»). До появления газеты Пека фрагменты речей, произносимых в Палате общин, могли попадать только в памфлеты, издаваемые в нелегальных типографиях. Публикация парламентской хроники вызвала раздражение короля, но еженедельник продолжал выходить. Более того, в декабре того же года у него появился конкурент «The Diurnall, or The Heads of all the Proceedings in Parliament» («Диурналий, или Основные события, происходящие в парламенте»), а к началу 1642 г. уже пять подобных еженедельников циркулировали по Лондону. Новости из парламента были покупаемым товаром.

Одни из подобных изданий прожили несколько месяцев, некоторые закончились на первом же выпуске.

Начиная с 1642 г. и до свержения Стюартов ни у короля, ни у парламента не было сил, чтобы обуздать прессу. Но это не значит, что издатели были защищены от возможных репрессий, тот же Сэмюэль Пек, призвав к примирению с королем, сразу же очутился в тюрьме. Но репрессии не останавливали журналистов – количество периодических изданий неизменно росло. В 1644 г. их число измерялось 17, а в 1649–24.

Противостояние между роялистами и сторонниками парламента нашло свое отражение в прессе. Интересы короля отстаивала возглавляемая Джоном Беркенхедом газета «Mercurius Aulicus» («Дворцовый Меркурий»), выходившая с 1642 по 1646 гг. и вызвавшая негодование Джона Мильтона, который писал в «Ареопагитике»: «Разве мы не читаем не реже одного раза в неделю бесконечную придворную клевету на парламент и общество, отпечатанную (о чем свидетельствуют еще сырые листы) и распространяемую между нами, невзирая ни на какую цензуру?».

Парламентскую прессу возглавил яркий журналист Марчмонт Нидхэм, редактировавший еженедельник «Mercurius Britannicus» («Британский Меркурий»), который помимо жесткой антироялистской направленности отличался и более совершенной подачей материала. Нидхэм располагал материал не по датам, а по значимости описываемого события, ввел рубрики. После пятилетних нападок на короля Нидхэм сменил политическую ориентацию и с 1647 г. начал издавать ультра-монархическую газету «Mercurius Pragmaticus» («Прагматичный Меркурий»), в которой подверг уничижительной критике Оливера Кромвеля, будущего диктатора Англии, и сторонников парламента.

Нидхэм сделал неверную ставку. Королевская власть пала, а сам Карл I был обезглавлен 30 января 1649 г. Пек, присутствовавший при казни, сообщил об этом в своем новом еженедельнике «A Perfect Diurnall of Some Passages in Parliament» («Совершенный диурналий о некоторых событиях в парламенте»). Новость, начинавшаяся фразой – «В этот день Король был обезглавлен напротив Банкетного зала у Уайт-Холла», была помещена только на третьей странице, потому что казнь состоялась во вторник, а газета выходила по субботам – следовательно вначале шли воскресные новости, затем события понедельника, и только на третьей полосе – то, что случилось во вторник.

После казни короля и установления республики в Англии началось наступление на свободу прессы. Преследование редакторов роялистского еженедельника «Mercurius Elencticus» («Милосердный Меркурий») Джорджа Уортона и Сэмюэля Шеппарда и принятие в сентябре 1649 г. «Акта о регулировании печати» приводят к исчезновению монархистской прессы.

Нидхэм предпочел покинуть «Mercurius Pragmaticus» и перейти в ряды сторонников нового режима, начав издавать в 1650 г. еженедельник «Mercurius Politicus», официальный орган индепендентов, на страницах которого он с тем же энтузиазмом защищал вмешательство Кромвеля в шотландские дела, за что Дж. Кливлэнд в роялистской прессе назвал Нидхэма «позором обоих полов и трех партий», т.е. – роялистов, пресвитериан и индепендентов.

Последствия ограничения свободы слова почувствовали на себе не только монархисты, но и деятели оппозиции, не сумевшие найти общего языка с новой властью. Лидер левеллеров Джон Лильберн в памфлете «Вторая часть Новых цепей Англии, или Печальное представление о ненадежном и опасном положении республики» (1649) был вынужден констатировать, что пришедшие к власти военные «прежде всего строгими мерами заставили замолчать печать; далее они обрушились на нас клеветой и всякого рода ложными доносами, какие только могла изобрести их злоба против нас <...> Правящие офицеры говорят о свободе, но какая это свобода, если они заставили замолчать печать, которая по праву является и считается у всех свободных народов самым существенным признаком свободы?».

К 1656 г., когда Кромвель восстановил цензурные ограничения в полном объеме, в Англии издавались только две официальные газеты – «Mercurius Politicus» и «Weekly Intelligencer of the Commonwealth» («Еженедельный справочник Содружества»), причем обе редактировал Нидхэм. Любопытно отметить, что первые образцы рекламы в английской периодике можно обнаружить именно в газете Нидхэма. В сентябрьском номере «Mercurius Politicus» за 1658 г. можно было прочитать, что «особенный, рекомендуемый всеми врачами китайский чай, называемый китайцами «тшеа», другими народами – «тэй» или «тии» – можно получить».

Реставрация ухудшила положение английской прессы. Установленный Карлом II «Акт о печати» (1662) носил еще более жесткий характер, а необходимость его введения объяснялась «общей распущенностью последних времен, [когда] многие злонамеренные лица осмеливались печатать и распространять книги еретические и мятежного содержания». В стране вновь выходили всего две официальные газеты – «The Intelligencer» и «The News», только их редактором-издателем отныне был убежденный монархист Роджер Л'Эстранж, совмещавший журналистскую деятельность с обязанностями главного цензора Англии.

Ситуация немного изменилась, как ни странно, благодаря Великой чуме 1665 г. Спасаясь от чумы, осенью Карл II со своим двором переехал в Оксфорд. Находясь вдали от Лондона, он и его окружение желали получать новости, но боялись брать в руки газеты Л'Эстранжа. Исходя из этих соображений, университетскому типографу Леонарду Литчфелду было приказано издавать новую газету. 14 ноября 1665 г. вышел первый номер «The Oxford Gazette» («Оксфордская газета»), которая затем выходила в течение 11 недель по понедельникам и четвергам. Нововведением стала двухколоночная верстка и непривычная информационная насыщенность – на двух страницах «The Oxford Gazette» содержалось больше информации, чем в двух газетах Л'Эстранжа.

«The Oxford Gazette» с ее акцентом на беспристрастную подачу информации и с отказом от полемического пафоса быстро стала серьезным конкурентом двум прежним официальным газетам, особенно после переезда короля в Лондон, когда газеты возглавил Томас Ньюком, а название поменялось на «The London Gazette» («Лондонская газета»). Первый выпуск «The London Gazette», с сохраненной прежней нумерацией (№ 24), появился 5 февраля 1666 г. и продолжается до сих пор, что делает «The London Gazette» самой старой из ныне действующих газет Европы.

Предварительная цензура исчезла в Англии только после «Славной революции» 1688 г. В 1689 г. был принят «Билль о правах», а в 1794 г. было отменено, а точнее не продлено, действие «Закона о цензуре», введенного Яковом II в 1685 г. Положительные последствия отмены предварительной цензуры сказались не сразу, но, как подметил Томас Маколей, нападки на короля и его окружение во вторую половину правления Вильгельма III были гораздо менее резкими, нежели в первую. Это свидетельствовало о том, что политическая пресса стала постепенно привыкать к свободе слова.

Маколей писал, что «привычка писать против правительства сама по себе имеет вредное влияние. Ибо у тех, кто привык писать против правительства, входит в привычку нарушение закона; а привычка нарушать хотя бы и бессмысленный закон способна развивать в людях полнейшее беззаконие. Как бы ни был нелеп таможенный тариф, контрабандист есть все-таки мошенник».

В целом же, к характерным чертам первых европейских газет можно отнести недолговечность их существования, зависимость от официальных властей и, как следствие, чисто информационный, неполитизированный характер этих изданий. Тиражи колебались от 200 до 1500 экз.

По мере становления газетной периодики в Европе наметилась тенденция к изменению как внешнего облика газет, так и их содержания. В названиях многих газет появляются указания на место издания, как, например, «The London Informer». Первые страницы иллюстрировались виньетками, заставками, эмблемами или портретами августейших особ (хотя собственно газетная иллюстрация, карикатура и сатирическая графика относятся только к началу XVIII в.). В левом углу первой страницы размещались аннотации статей; там же ставилась дата. В 1660-е гг. отмечены новшества в верстке материала, и газетный текст стал делиться на две колонки. К середине XVII столетия в газетах появилась реклама, ставшая впоследствии неотъемлемой частью газетного бизнеса, а в 1673 г. в Гамбурге можно было встретить газету «Hamburger Relations Courien» («Гамбургский ведомостный курьер»), состоящую из одних объявлений.

Первой ежедневной газетой в Европе стала «Einkommende Zeitung» («Приходящая газета»), которая увидела свет в 1650 г. в Лейпциге. По другим данным, первая ежедневная газета появилась также в Лейпциге, но в 1660 г. Ее издавал Тимотеус Рицше под названием «Neulaufende Nachricht von Kriegs – und Weltthaendeln» («Пришедшие новости о военных и мировых делах»). В Англии первая ежедневная газета «The Daily Courant» («Ежедневные куранты») стала выходить лишь в 1702 г., во Франции «Journal de Paris» («Парижская газета») – в 1777 г., в Италии «Gazzetta di Genova» («Генуэзская газета») – в 1798 г.

Условия появления первых европейских журналов в первую очередь определялись созданием в XVII в. интеллектуальной среды, вошедшей в историю под названием «La Republique des Lettres» («Республика литераторов», или «Республика ученых»). Это понятие отразило новую форму общения европейских интеллектуалов, ориентированных на антисхоластические методы познания. Это своего рода интернациональное «братство литераторов», объединенных задачей поиска истины в «невидимые колледжи», свободные от теологических догм. Помимо личных встреч, члены «La Republique des Lettres» нуждались в научной переписке, без которой трудно себе представить духовную жизнь Европы этого периода.

Переписка эта была иного свойства, нежели эпистолярное наследие античности, средневековья или Ренессанса. «Каждый, стремящийся к знанию, должен был ориентироваться теперь не на Учителя и его интерпретаторов, т.е. не на готовое знание, а на самого себя и на других как равноценных (в смысле равного их участия в формировании нового знания) личностей»[1]. Стали создаваться научные общества, способные к привлечению и аккумулированию средств на издания (в том числе и периодические).

Слово «журнал» восходит к латинскому «diurnalis» («ежедневный»), что напоминает «acta diurna» Юлия Цезаря. Особенность первых европейских журналов – преимущественно научная ориентация. Научная переписка вовлекла в коммуникацию большое число участников. Информационно-пропагандистские возможности периодического издания были несоизмеримо выше.

Первый европейский журнал – «Journal des Savants» («Журнал ученых», 1665–1828) – был создан по инициативе французского министра финансов Жана-Батиста Кольбера, которого часто сравнивают с кардиналом Ришелье. Кольбер задумал периодическое издание, которое бы освещало научные, критические и литературные проблемы, стоящие перед интеллектуальной элитой Европы.

«Journal des Savants» увидел свет в Париже 5 января 1665 г. На должность редактора и издателя был приглашен советник парламента Дени де Салло. Журнал выходил сначала один раз в неделю, потом раз в две недели на 12 страницах. Издание Салло было призвано восполнить пробел в научном общении, в обмене информацией, в плодотворных дискуссиях. Материалы облекались в форму писем. Журнал был ориентирован на научную полемику, на «провокацию» спора. В издании «Journal des Savants» Дени Салло помогали такие известные деятели французской культуры, как Марен Лерой де Гомбервилль и Жан Шаплен. Через год издание журнала перешло в руки аббата Жана Галлуа, профессора греческого языка, остававшегося на посту редактора до 1674 г.

В начале XVIII столетия слово «журнал» понималось как «периодическое сочинение, которое, появляясь регулярно через определенное время, сообщает о новых или вновь переизданных книгах, раскрывает их содержание и извещает открытия в науке; короче говоря, сочинение, в котором некто освещает все, что ежедневно происходит в «Республике литераторов»[2].

В 1665 г., с опозданием в несколько недель, в Англии появился журнал «Philosophical Transactions of the Royal Society» («Философские труды Королевского общества») под редакцией Генри Олденберга. Этот журнал, официальный орган Лондонского королевского общества, выходил ежемесячно. Любопытно, что из десяти публикаций, составивших первый номер, три были взяты из «Journal des Savants».

В 1668 г. в Риме появился первый итальянский журнал «Il Giornale de'Letterati» («Журнал литераторов»). Журнал этот был задуман его редактором Франческо Надзари по образцу французского «Journal des Savants», а в дальнейшем сам послужил образцом для итальянских литературных журналов. Журнал, в котором помешались работы литературоведческого, языковедческого, философского характера, просуществовал до 1679 г. В 1682 г. профессор Отто Менке предпринял в Лейпциге издание латиноязычного журнала «Acta Eruditorium» («Ученые записки»), который быстро приобрел европейскую известность. В его издании деятельное участие принял Готфрид Вильгельм Лейбниц, публиковавший на страницах этого журнала многие свои работы. Журнал «Acta Eruditorium» просуществовал до 1731 г.

Цензурные преследования, существовавшие в большинстве стран Европы, заставили обратить внимание журналистов на возможность публикаций своих изданий в Голландии. Влиятельный французский философ-скептик Пьер Бейль, эмигрировавший за свои религиозные убеждения в Голландию, стал печатать с 1684 г. периодическое философско-литературное издание «Nouvelles de la république des lettres» («Новости литературной республики»). В предисловии к первому номеру Пьер Бейль писал, что «мы свободны от неразумной пристрастности. Мы будем выступать скорее в роли докладчика, чем в роли судьи, и мы приведем выдержки из книг, направленных против нас, столь же добросовестно, как и книг, выступающих за нас». Издание Бейля имело широкий резонанс, утвердив авторитет редактора в европейских интеллектуальных кругах. Во Франции распространение «Nouvelles de la république des lettres» было запрещено.

В журнале Бейля содержались рецензии на книги по вопросам философии, богословия, истории и литературы, полемические сочинения политического и религиозного характера. Но даже в терпимой к инакомыслию Голландии ряд публикаций Бейля привел к тому, что независимый редактор лишился места профессора истории и философии в Роттердамском университете.

Нападки недоброжелателей и пошатнувшееся здоровье заставили Бейля через три года прекратить свое издание. Бонаж де Боваль продолжил труд Бейля, переименовав журнал в «Histoire des ouvrages des savants» («История трудов ученых», или «Летопись творений ученых»). В новом виде журнал просуществовал до 1709 г.

В 1688 г. Жан Леклерк, эмигрант и идеологический оппонент Бейля, предпринял в Амстердаме издание журнала «Bibliothèque universelle et historique» («Всеобщая историческая библиотека»). Этот журнал просуществовал пять лет и прославился тем, что уже в первых номерах Леклерк опубликовал обширные извлечения из основополагающего труда Джона Локка «Опыт о человеческом разуме», вызвав бурную полемику во многих странах Европы.

Журналы литературно-критического содержания во Франции ведут свое начало от периодического издания «Mercure galant» («Галантный Меркурий»), основанного в 1672 г. Королевскую «привилегию» на издание этого журнала получил популярный в то время драматург и полемист Жан Донно де Визе, литературный противник Мольера. В первые годы «Mercure galant» выходил нерегулярно, однако с 1677 г. де Визе сделал это издание ежемесячным. Особенным успехом у читающей публики пользовался раздел светской хроники.

Под рубрикой «Письма к Мадам» де Визе публиковал последние новости королевского двора и парижского света. Расчет де Визе был верен. Разговоры и сплетни салонов и дворцовых кругов становилось известными широкому кругу читателей, интересующихся информацией подобного рода.

Реакция современников на данное периодическое издание была неоднозначной. Для Жана де Лабрюйера «Mercure galant» «стоит ниже полного ничтожества; впрочем, подобных изданий у нас немало. Тот, кто ухитряется нажить состояние на глупой книге, в такой же мере себе на уме, в какой неумен тот, кто ее покупает; однако, зная вкус публики, трудно порой не подсунуть ей какой-нибудь чепухи»[3].

Стоит отметить, что в 1696 г. в «Mercure galant» появилась замечательная сказка Шарля Перро «Спящая красавица», которую тот опубликовал анонимно, не желая связывать свое имя с произведением, написанным (согласно канонам классицизма) в «низком жанре».

В дальнейшем королевская привилегия на издание журнала «Mercure galant» перешла в руки Шарля Дюфрени, сочетавшего в себе многие таланты – драматурга, поэта, музыканта, художника, романиста, журналиста и коммерсанта. Дюфрени вошел в историю французской журналистики не только как редактор одного из первых французских журналов.

Он впервые применил прием показа французской действительности глазами чужестранца, некоего жителя Сиама, случайно попавшего в Париж («Серьезные и комические развлечения сиамца», 1699). Герой Дюфрени, абсолютно не знакомый с нравами европейской жизни, постоянно попадает в комические и нелепые ситуации, которые в свою очередь обращают внимание читателя на неприглядные стороны повседневной жизни.

Прием, использованный Дюфрени, стал весьма популярным в публицистике эпохи Просвещения. Шарль Монтескье использовал его в «Персидских письмах», Оливер Голдсмит – в «Гражданине мира, или Письмах китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке» и т.д.

В XVIII веке Европа сделала решительный шаг к переходу к новым экономическим, социально-политическим и идеологическим формам. Абсолютистские режимы начали сменяться демократическими. Феодальные экономические отношения уступали место капиталистическим, в науке и философии утверждался рационализм, в политической и религиозной жизни – принципы толерантности (получили философское юридическое оформление концепции «естественных прав человека» и демократии). Обозначенные явления пробивали себе дорогу с большим трудом: XVIII столетие – эпоха кровавых революционных потрясений и войн за независимость.

Социально-экономические и политические достижения были связаны с движением в духовной области, которое само дало себе название «Просвещение». «Просвещение с помощью света разума» – таков был лозунг прогрессивных сил Европы. Новые идеи получали распространение благодаря путешествиям, международной книжной торговле, все возраставшей переводческой деятельности и переписке.

Просвещение совпало со становлением и расцветом журнальной периодики, и в этом совпадении имеется своя закономерность. В период, когда властителями дум были философы и писатели, роль печатного слова в формировании общественного мнения возросла многократно. Этот период иногда называют эпохой персонального журнализма. Практически за каждым периодическим изданием стояла личность редактора или издателя, проводившего свою идеологическую политику. Писатели и философы часто обращались к созданию журналов для пропаганды собственных взглядов. Журналы, как концептуальные периодические издания, стали одним из основных коммуникационных каналов для распространения просветительских идей на широкую читательскую аудиторию.

Начало европейского Просвещения связано с идеями английских деистов и философов конца XVII столетия. Принятие в 1689 г. «Билля о правах» (учитывающем некоторые философские концепции Джона Локка) стало знаменательным событием не только для Англии, но и для всей Европы, ибо в «Билле о правах» была заявлена новая модель взаимоотношения личности и государства. Высказанное Локком (в работе «О гражданском правлении», 1690) положение о том, что «мы рождаемся свободными, так же, как мы рождаемся и разумными», для многих звучало подлинным откровением. Вольтер писал, что «Локк развернул перед человеком картину человеческого разума, как превосходный анатом объясняет механизм человеческого тела». Многие французские просветители (Монтескье, Вольтер, Прево) отправились в Англию, чтобы на месте ознакомиться с тем, что казалось им самым передовым и плодотворным в области культуры, идеологии и государственного устройства.

Задача просветительской журналистики – исправлять нравы общества посредством просвещения и развлечения. Поэтому язык просветительских изданий отличался простотой и ясностью, чтобы быть понятным и доходчивым максимально большему числу читателей. Как писал Даниэль Дефо, «если меня спросят, какой стиль я считаю наилучшим, то я отвечу – тот, на котором можно разговаривать с пятью сотнями людей самых разнообразных профессий, исключая идиотов и сумасшедших, и быть понятым всеми».

Сам Дефо прославился как опытный памфлетист и полемист, сатирические выпады которого не раз достигали цели. Его памфлет «Кратчайший способ расправы с диссидентами» (1702) был направлен против религиозных преследований со стороны англиканской церкви, но Дефо написал его так, что ввел в заблуждение тех, против кого этот памфлет был направлен. Ответом на меткую карикатуру стал суд над памфлетистом, публичное сожжение обнаруженных экземпляров, штраф и троекратное выставление к позорному столбу. Дефо удалось превратить гражданскую казнь в собственный триумф. В тюрьме Дефо написал «Гимн позорному столбу» (1703), который поступил в продажу как раз в момент исполнения приговора, – и собравшаяся на площади толпа приветствовала Дефо рукоплесканиями и осыпала его цветами.

После выхода из заключения в 1704 г. Дефо стал издавать собственный журнал «The Weekly Review» в качестве независимого журналиста. Тюремное заключение сделало Дефо «еще любезнее народу; он писал сатиры, политические сочинения, полемические статьи. Но всего более занимало его издание «Обозрения (Review) отношений Франции и всей Европы, насколько простирается влияние Франции», выходившего четыре раза в неделю, которое было народным листком в истинном смысле этого слова <...> и которое поэтому и должно собственно считаться первым началом английской журналистики»[4]. Дефо продолжал издавать журнал, заполняя его в основном материалами собственного сочинения, вплоть до 1713 г. и даже получил прозвище «господин Ревью».

В английской просветительской журналистике выделились два подхода к исправлению нравов – сатирический и морально-дидактический. Их не всегда можно разъединить, но если выделять крайние стороны, то нравоучительная журналистика Джозефа Аддисона и Ричарда Стиля оказывается с одной стороны, а едкая сатира Джонатана Свифта – с другой. Как остроумно заметил У.М. Теккерей, Аддисон – «мягкий сатирик, он никогда не наносил запрещенных ударов; милосердный судья, он карал только улыбкой. В то время как Свифт вешал без пощады».

Свифт оставил яркий след в истории английской журналистики. Размышляя о силе публицистического дарования Свифта, тот же Теккерей заметил, что «самые хищные клюв и когти, какие когда-либо вонзались в добычу, самые сильные крылья, какие когда-либо рассекали воздух, были у Свифта». Памфлет был излюбленным жанром Свифта. Он никогда не подписывал свои публицистические произведения, мистифицируя читателей вымышленными именами. А когда в прессе появилась статья, требующая запрета анонимности публикаций, Свифт резко возразил, утверждая, что «помимо того, что такая статья закона сделает невозможной деятельность благочестивых людей, которые, публикуя превосходные сочинения на благо религии, предпочитают в духе христианского смирения остаться неизвестными, не подлежит сомнению, что все, обладающие подлинным талантом и познаниями, наделены непреодолимой скромностью и не могут быть уверены в себе, впервые отдавая на суд людской плоды своего ума».

В 1696–1697 гг. Свифт практически одновременно создал два памфлета, которым суждена была долгая жизнь, – «Битва книг» и «Сказка бочки». «Сказка бочки» – один из самых блестящих памфлетов в творческом наследии Свифта. В нем дается тонкая и злая пародия на Реформацию и на различные направления внутри христианского вероучения, отразившая реакцию Свифта на события английской революции и на деятельность пуритан. Под масками Петра, Мартина и Джека возникают образы католицизма, лютеранства и кальвинизма (пуританства).

Политические пристрастия Свифта вначале были на стороне вигов, но в 1709–1710 гг. он порвал с вигами и, став редактором торийского еженедельника «The Examiner» («Исследователь»), вел его с ноября 1710 г. по июнь 1711 г. (№ 13–43). В «The Examiner» Свифт опубликовал целый ряд памфлетов, статей и стихотворений, направленных против лидеров партии вигов. В пылу политической борьбы Свифт писал, что «партия наших противников, пылая бешенством и имея довольно досуга после своего поражения, сплотившись, собирает по подписке деньги и нанимает банду писак, весьма искушенных во всех видах клеветы и владеющих слогом и талантом, достойными уровня большинства своих читателей».

Даже самое известное произведение Свифта – роман «Путешествия Гулливера» (1726) – не что иное, как развернутый памфлет, который не сосредоточивается на одной проблеме, но поднимает бесконечное множество проблем – от государственного устройства Британии до нравов ученого мира и духовного облика человека в целом (йеху).

Серия памфлетов Свифта «Бумаги Бикерстафа» (1708–1709) определила форму нравоучительной журналистики Ричарда Стиля и Джозефа Аддисона. Свифту удалось создать запоминающуюся комическую маску Исаака Бикерстафа, имя которого стало нарицательным. Ричард Стиль, бывший в ту пору редактором официальной газеты, решил использовать созданную Свифтом маску для издания нового журнала в 1709 г.

Журналу Стиля, получившему название «The Tatler» («Болтун») и имевшему подзаголовок «Болтун Исаака Бикерстафа», суждено было положить начало не только английской, но и всей европейской нравоучительной журналистике. Издание начиналось обращением Бикерстафа, предлагавшего читателю «поучительное и вместе с тем вызывающее на мысль чтение», которое «благодетельно и необходимо». Удачно найденная маска и точно выдерживаемая программа издания завоевали английского читателя. В 1710 г. издательским проектом своего друга заинтересовался Джозеф Аддисон. Он стал присылать в журнал свои статьи и эссе. В журнале «The Tatler» Аддисон «нашел свое призвание, и самый восхитительный собеседник в мире заговорил».

С приходом Аддисона качество журнальных публикаций возросло, а многие его эссе до сих пор переиздаются и считаются непревзойденными образцами английской эссеистики. Структура «The Tatler» основывалась на одном эссе, являвшимся композиционным стержнем каждого номера. Эссе создавалось Стилем или Аддисоном от имени выбранной маски и посвящалось различным событиям лондонской жизни. Помимо эссе, в номер («The Tatler» выходил три раза в неделю) включались также мелкие объявления и заметки.

Опасаясь, что маска Исаака Бикерстафа может потерять свою привлекательность, Аддисон и Стиль прекратили издание «Болтуна» в начале 1711 г., когда журнал находился на пике своей популярности. В тот же год появился самый удачный журнал в творческом наследии Аддисона и Стиля – «The Spectator» («Зритель»). На этот раз Аддисон и Стиль разработали целую галерею масок, членов небольшого клуба, которые собирались, чтобы порассуждать на самые замысловатые темы из области политики, литературы, философии, театра, светской жизни и т.д.

Подлинной удачей стал образ «Зрителя» – сэра Роджера де Коверли, добропорядочного провинциального джентльмена, английского чудака, с любопытством вглядывавшегося в окружающий мир: «Так и живу я на свете, скорее как Зритель, созерцающий человечество, чем как один из его представителей; таким образом, я стал прозорливым государственным деятелем, военным, торговцем и ремесленником, никогда не вмешиваясь в практическую сторону жизни. Теоретически я прекрасно знаю роль мужа или отца и замечаю ошибки в экономике, деловой жизни и развлечениях других лучше, чем те, кто всем этим занят, – так сторонний наблюдатель замечает пятна, которые нередко ускользают от тех, кто замешан в деле. Короче говоря, я во всех сторонах своей жизни оставался наблюдателем, и эту роль я намерен продолжать и здесь».

Тираж «The Spectator» вырос до 14000 экз., читатели в Европе и колониях с нетерпением ждали каждого нового выпуска. Но Аддисон и Стиль оказались верными избранной издательской стратегии, и когда интерес к «The Spectator» достиг максимальных пределов, они предпочли сменить литературные маски. «The Spectator» просуществовал два года – всего вышло 555 номеров, в последнем номере было объявлено о неожиданной женитьбе одного из персонажей и о скоропостижной кончине другого. Круг участников клуба распался, а вместо «The Spectator» в 1713 г. появилась новая маска и новый журнал «The Guardian» («Опекун»). «The Guardian» имел почти такой же успех, как и «The Spectator», однако продержался около года, после чего журналистский тандем Стиль-Аддисон распался. В 1714 г. Аддисон в одиночку продолжил выпуск журнала «The Spectator», но довел его только до 635-го номера.

Влияние «The Spectator» и других аддисоновских журналов на развитие английской и европейской журнальной традиции было феноменальным. Только в Англии количество подражаний исчислялось десятками.

«”Шептун” (“The Wisperer”, 1709), “Ворчун” (“The Grumbler”, 1715), “Брюзга, или Диоген, выгнанный из бочки” (“The Grouler, or Diogenes robb'd of His Tub”, 1711), “Болтунья” (“The Female Taller”, 1709–1710), “Развлекатель” (“The Entertainer”, 1717–1718), “Критик на 1718 год” (“Critick for the Year MDCCXVIII”, 1718), “Осведомитель” (“The Intelligencer”, 1728), издававшийся Томасом Шериданом, отцом знаменитого драматурга, при участии Свифта; “Попугай” (“The Parrot”, 1728), “Всеобщий зритель” (“The Universal Spectator”, 1728–1746), издававшийся Генри Бейкером, зятем Дефо, и множество других листков оспаривали друг у друга внимание публики»[5].

Более того, журналы Аддисона и Стиля многократно переиздавались в виде отдельных книг в течение XVIII в. и были переведены на большинство европейских языков. Новую издательскую модель, отличную от аддисоновской, смог предложить только в 1731 г. Эдвард Кейв, который стал выпускать «Gentleman's Magazine» («Журнал джентльмена»), в большей степени соответствовавший современному пониманию журнала с разнообразной тематикой и рубрикацией.

Во Франции журналистские идеи Аддисона и Стиля были реализованы Пьером де Мариво и аббатом Прево. В таких журналах Мариво, как «Le Spectateur français» («Французский зритель», 1722–1723), где само заглавие перекликалось с английским «The Spectator», «L'indigent philosophic» («Неимущий философ», 1728) и «Le Cabinet du philosophe» («Кабинет философа», 1734), заметно стремление познакомить французского читателя с английскими культурными традициями. Мариво не был подражателем – изысканно-метафоричный, полный неологизмов язык его журналов получил наименование «мариводаж». В свою очередь, творчество Мариво пользовалось большим успехом в Англии.

Антуан Франсуа Прево, более известный под именем аббата Прево, создателя знаменитого романа «История кавалера де Грие и Манон Леско», также внес свой вклад в развитие французской журналистики. Вынужденный с 1728 по 1734 гг. скрываться то в Англии, то в Голландии, Прево познакомился с методами и приемами английской журналистики. В 1733 г. Прево в Лондоне основал по образцу «The Spectator» еженедельный журнал «Le Pour et le Contre» («За и против», 1733–1740).

Журнал, который создавался в Англии, но распространялся в Париже, стал заметным явлением в журналистском мире Франции. Само заглавие журнала Прево манифестировало приверженность к объективности. Достоверность и надежность информации, качество критических выступлений внушали доверие. Сам Вольтер добивался того, чтобы рецензии на его произведения помещались в журнале аббата Прево.

В Германии линия английской просветительской журналистики была продолжена такими нравоучительными изданиями, как «Der Vernunfter» («Разумник», 1713–1714), «Die lustige Fama» («Веселая молва», 1718), «Der Freigeist» («Вольнодумец», 1745), «Der Hypochondrist» («Ипохондрик», 1762).

Еженедельник «Discourse des Mahlern» («Беседы живописцев», 1725–1723) швейцарских издателей Иоганна Якоба Бодмера и Иоганна Якоба Брейтингера, ориентировавшийся на журналистику Дж. Аддисона и Р. Стиля, обратил на себя внимание новизной эстетических взглядов и резкой критикой известных немецких поэтов. «Discourse des Mahlern» вступил в борьбу с галломанской эстетикой «лейпцигской школы», возглавляемой Иоганном Кристофом Готшедом. Пятнадцатилетняя «литературная война» между «цюрихской» и «лейпцигской» школами была перенесена на страницы периодических изданий самого И.К. Готшеда – «Die vernunftigen Tadlerinnen» («Разумные прорицательницы», 1725–1726) и «Der Bidermann» («Честный человек», 1728–1729).

В Италии продолжателем идей английской нравоучительной журналистики стал известный поэт и критик Гаспаро Гоцци, который с 1760 г. издавал «Gazzetta Veneta» («Венецианская газета»), почти полностью заполняя еженедельник своими собственными сочинениями.

Особое место в немецкой просветительской журналистике занял журнал «Hamburgische Dramaturgie» («Гамбургская драматургия»), издаваемый Г.Э. Лессингом. Лессинг выступал за создание национального театра и писал, что его журнал «будет критическим перечнем всех пьес, которые будут ставиться на сцене, и будет следить за каждым шагом, который будет совершать на этом поприще искусство поэта и актера <...> Если хотят развить вкус у человека, наделенного здравым смыслом, то нужно только объяснить, почему ему что-нибудь не понравилось». Задачей журнала стало формирование театрального вкуса нации, и хотя издание просуществовало всего два года (1767–1768), ему было суждено выйти за рамки простого журнала. «Гамбургская драматургия» стала крупнейшим памятником эстетической мысли немецкого Просвещения.

В целом, в Европе восемнадцатого столетия против периодических изданий продолжали действовать цензурные ограничения. Если даже в либеральной Англии свободу прессы приходилось отстаивать в достаточно сложных условиях, то в других европейских государствах, в частности во Франции и в Германии, положение дел было гораздо хуже, так как журналисты в этих странах подвергались внесудебным преследованиям.

Наиболее показательным примером стала судьба немецкого редактора Кристиана Фридриха Даниэля Шубарта, входившего вместе с А.Л. Шлецером и В.Л. Векрлином в тройку лучших публицистов Германии конца XVIII в. С 1773 г. Шубарт издавал в Аугсбурге популярную политическую газету «Deutsche Chronik» («Немецкая хроника»). В 1777 г. вюртенбергский принц Карл Евгений, разгневанный иронической статьей, отправил его в крепость Асперг. В тюрьме независимому газетчику пришлось провести без суда и следствия десять лет. Однако, под давлением общественного мнения Шубарт был освобожден и продолжил свою деятельность в Штутгарте, где открыл новую газету «Vaterlandschronik» («Отечественная хроника»).

В Англии, после введения запрета на освещение парламентских дебатов в 1738 г., самым громким политическим скандалом, связанным с прессой, стало дело журналиста Джона Уилкса. Уилкс был избран в 1757 г. членом палаты общин, где снискал популярность как сторонник партии вигов, и, в силу обстоятельств, оказался в центре «войны еженедельников» (1762–1763), которую вели между собой тори и виги. Политику торийского кабинета поддерживал еженедельник «The Briton», редактором которого был известный романист и публицист Тобайас Смоллет.

В ответ Уилкс начал издавать еженедельник «The North Briton», финансировавшийся из партийной кассы вигов. Журналистская деятельность превратила Уилкса в популярную фигуру, общественное мнение стало на его сторону, а публикации Уилкса, имевшие скандальный оттенок, привели в итоге к отставке кабинета министров.

Самым скандальным выпуском оказался 45-й номер «The North Briton» (апрель 1763 г.). Памфлет Уилкса с издевательским комментарием по поводу тронной речи короля переполнил чашу терпения властей. 45-й номер «The North Briton» был объявлен клеветническим и приговорен к сожжению. Издатели еженедельника и типографы были арестованы. Уилкс был также арестован и заключен в Тауэр. Однако суд признал, что Уилкс как член палаты общин не мог подлежать аресту без специального постановления палаты, и поэтому Уилкс был не только освобожден, но и получил по решению суда крупную денежную компенсацию.

В дальнейшем палата общин признала сочинение, опубликованное в «The North Briton», оскорбительным пасквилем и лишила автора депутатских полномочий. Лишение Джона Уилкса депутатского иммунитета позволило начать против него судебный процесс. Не дожидаясь окончания дела, он счел благоразумным скрыться во Франции. Дело Уилкса вызвало взрыв общественного негодования в Англии, лозунг «Уилкс и свобода» был подхвачен оппозицией, а на окнах и стенах почти каждого лондонского дома появилась цифра «45», ставшая своеобразным знаком оппозиционности, паролем и вызовом.

К концу XVIII столетия ситуация со свободой слова в Англии несколько улучшается, особенно «после 1771 г., когда обеими палатами было молчаливо разрешено публиковать дебаты, это стало одной из основных задач газеты. С этих пор ее немногочисленные читатели были хорошо осведомлены в политике, так как во время парламентских сессий больше половины газеты отводилось отчетам о сессии. Много места – целая страница, а то и более – отводилось платным объявлениям, сообщениям о книгах, концертах, театрах, нарядах и различных людях, нуждающихся в домашних слугах. Остальное место в газете было занято поэзией, серьезными и юмористическими статьями, письмами в газету (подписанными именем корреспондента или псевдонимом), обрывками информации и театральными или светскими сплетнями, перемешанными с газетными объявлениями и длинными официальными отчетами об иностранных делах»[6]. Тиражи этих изданий были небольшими – несколько тысяч экземпляров считались хорошим показателем.

В дореволюционной Франции цензурные запреты носили «драконовский» характер – одна из королевских деклараций (1757) объявляла смертную казнь «всем, кто будет уличен в составлении и печатании сочинений, заключающих в себе нападки на религию или клонящихся к возбуждению умов, оскорблению королевской власти и колебанию порядка и спокойствия государства».

Цензурным преследованиям подверглась знаменитая «Энциклопедия» Дени Дидро и Жана Д'Аламбера, когда в 1759 г. генеральный прокурор Франции объявил данное издание государственным заговором, нацеленным на подрыв общественного строя и уничтожение религии. В период с 1711 по 1775 гг. цензурный запрет был наложен на 364 произведения, причем после 1770 г. основным преследованиям подвергались книги, брошюры и памфлеты политического содержания. Увеличилось и количество «королевских цензоров» – если в 1742 г. их число составляло 78, то оно возросло до 119 к 1774 г.

До Французской революции о независимой политической прессе говорить практически не приходилось – она просто не могла существовать в условиях тотальной предварительной цензуры, но просветительские идеи находили свой путь к читательской аудитории. «Властителями дум» были философы, а философия французского Просвещения была публицистична, вдохновлялась идеей исторического прогресса и видела в истории «школу морали и политики».

Учение о политической свободе, которое разрабатывал Шарль Луи Монтескье и развивали энциклопедисты, приобретало особый смысл в условиях монархического государства. В своем главном труде «О духе законов» (1748) Монтескье соединял понятие свободы с концепцией разумно установленных законов. Он писал, что «для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности. Чтобы обладать этой свободой, необходимо такое правление, при котором один гражданин может не бояться другого гражданина». Поэтому необходимы пределы вмешательства государственной власти в дела частного лица и разделение законодательной, исполнительной и судебной властей.

Зерна просветительских идей падали на подготовленную почву – «увеличивается число просветительских кружков и салонов, растет число подпольных изданий, множатся рукописи смелых трактатов. Одновременно усиливаются репрессии властей, все труднее становится получить «королевскую привилегию» на печатные книги; авторов, издателей, типографов бросают в тюрьмы и ссылают на галеры (в Венсенском замке или Бастилии побывали и Вольтер, и Дидро, и Кребийон-сын, и Мармонтель, и многие другие»[7].

Приближение революции резко политизировало ситуацию во Франции. Возросла роль печатной периодики. Как писал Гюстав Лансон, основное «явление этого периода – нарождение газетной литературы. Были и раньше газеты, но их власть начинается с революции».

Политическая газета родилась во Франции именно в 1789 г., когда практически все политические партии осознали важность периодической печати. Почти все лидеры революции выступали в качестве редакторов собственных газет – Мирабо, Марат, Бабеф, Робеспьер, Демулен.

Один из наиболее талантливых журналистов этого периода, Камиль Демулен, писал в своей газете «Les Revolutions de la France et de Brabant» («Революции Франции и Брабанта»): «Сегодня журналисты – общественная власть. Они разоблачают, декретируют, управляют удивительнейшим образом, оправдывая или осуждая. Каждый день они поднимаются на трибуну <...> они среди тех, чей голос слышат 83 департамента. За два су можно услышать этого оратора. Газеты каждое утро сыпятся как манна небесная и <...> подобно солнцу, ежедневно выходят освещать горизонт».

Журналистская деятельность Демулена показательна для революционной эпохи. Он заявил о себе в период так называемого «дождя памфлетов» накануне взятия Бастилии. Его памфлет «Свободная Франция», несущий на себе печать риторики Цицерона, и памфлет «Речь фонаря», рисующий образ идеальной республики, сделали имя Демулена популярным среди республиканцев.

Это было время громких лозунгов и быстро вспыхивающих звезд журналистского мира. Так, памфлет аббата Эмманюэля Жозефа Сийеса «Что такое третье сословие?..» (1789 г.) – с историческими словами «что такое третье сословие? Ничто. Чем оно должно стать? Всем» – обессмертил имя автора больше, чем вся его политическая деятельность, а Бальзак назвал Сийеса «князем памфлетистов».

Начав с памфлета, Демулен прошел журналистскую школу в газетах самого графа Мирабо, одного из лучших ораторов революции. Публицистика Мирабо отличалась логикой – «сжатой, сильной, подчас софистической с оттенком откровенности, всегда уверенной в себе и схватывающей везде главные аргументы и полезные доказательства»[8]. Этой железной логике и учился у него Демулен, став издавать собственный еженедельник «Les Revolutions de la France et de Brabant» (1789–1791).

На первом этапе Французской революции (май 1789 – август 1792) произошло событие, стимулировавшее жизнь периодических изданий. Свобода печати была юридически закреплена в «Декларации прав человека и гражданина» (26 августа 1789 г.). В ней, в частности, говорилось, что «свободное сообщение мыслей и мнений есть одно из наиболее драгоценных прав человека; а потому каждый гражданин может свободно говорить, писать и печатать, лишь под условием ответственности за злоупотребление этою свободой в случаях, определенных законом». Это же положение было отражено в Конституции 1791 г. Итогом стал количественный рост периодики – если в 1788 г. во всей Франции было 60 периодических изданий, то в период с 1789 по 1792 гг. появилось более 500 газет.

В этот период вернувшийся из Америки Жан-Пьер Бриссо стал одним из лидеров революционной прессы, а его газета «Patriot Français» («Патриот Франции», 1789–1793) – символом новых преобразований. Известность получил Жан-Поль Марат, устами которого «заговорило четвертое сословие». Марат максимально использовал возможности своего печатного органа «I'Аmi du peuple» («Друг народа», 1789–1793) для воздействия на общественное мнение.

Луи Антуан Сен-Жюст писал: «Пресса не молчит; она есть непрестанно звучащий бесстрастный голос, срывающий маску с честолюбца, изобличающий его хитрости, делающий его предметом всеобщего обсуждения; печать – это пылающий взор, видящий все преступления и изображающий их несмываемыми красками; это оружие как истины, так и лжи. С печатью дело обстоит так же, как с дуэлью: если издать законы, направленные против нее, это будут дурные законы; они ударят по злу на большем удалении от его источника».

Начиная с 1793 г. Французская революция вступила в фазу «пожирания собственных детей». Согласно одному из новых декретов Конвента, смертной казни подлежали авторы и издатели всякого рода произведений печати, высказывающихся за роспуск народного представительства или в пользу восстановления королевской власти. Один за другим восходили на эшафот те, кому еще недавно рукоплескал Конвент.

В период якобинского террора был казнен Бриссо. За ним последовал издатель популярнейшей газеты «Le Père Duchesne» («Папаша Дюшен», 1790–1794) Жак Рене Эбер, издание которого братья Гонкуры считали «единственным по-настоящему выразительным в революции». Затем настала очередь и Демулена, выступившего против якобинских репрессий в своей новой газете «La Vieux Cordelier» («Старый кордельер», 1793–1794) и гильотинированного вместе со сторонниками Дантона в апреле 1794 г.

Как образно выразился по этому поводу Сен-Жюст, «эти писатели и эти ораторы установили цензуру, которая была деспотизмом разума и почти всегда – истины; стены заговорили, интриги вскоре становились явными для всех, носителям добродетели учиняли допрос, души плавились в горниле».

Якобинская диктатура не смогла долго продержаться и сменилась периодом Директории (1795–1799), установленной так называемой Конституцией III года (1795), которая проявила по отношению к периодической печати не меньшую жестокость, чем ее предшественники. В 1797 г. был издан указ, предписывавший расстреливать каждого, кто сделает попытку к восстановлению королевской власти. В этот период были арестованы многие писатели, обвиненные в заговоре против республики. Сорок пять газетных издателей и редакторов были сосланы безо всякого суда, а 42 газеты были закрыты. При этом в Конституции III года были вновь провозглашены основные принципы свободы слова и печати.

Революционный генерал Бонапарт, любимый полководец Директории, практически без сопротивления захватил власть 18 брюмера 1799 г., объявив себя первым консулом Франции. Наспех составленная «Конституция VIII года» (1799) учредила консулат, вопрос о печати вообще обошла молчанием. «Консульский указ о газетах», вышедший 17 января 1800 г., привел к закрытию 60 из 73 газет, издававшихся в Париже, а на министра полиции была возложена обязанность следить, чтобы на территории Парижа и Сенского департамента не появилось ни одной новой газеты, а «редакторы газеты были неподкупной нравственности и патриотизма».

Протестов со стороны газетчиков не последовало. И только небольшая литературная газета «Feuille de littérature» откликнулась статьей под названием «Некролог» и сразу же была закрыта после крамольной публикации: «28 нивоза, ровно в 11 часов утра, различные газеты, мучимые воспалением, скончались во цвете лет, вследствие опаснейшей эпидемической болезни. Некоторые из них обращались к знаменитым врачам и обещали хорошее вознаграждение за избавление от опасности. Все оказалось тщетным, открылась гангрена, пришлось умереть. Некоторые из них скончались в состоянии невыразимого бешенства, другие, всегда следовавшие учению Пифагора, умерли тихо, надеясь на метампсихоз <...> Так как покойники скончались внезапно, то у них не было времени сделать завещание, их наследство, по праву, переходит к тринадцати, оставшимся в живых».

У Бонапарта в начале его правления не было желания восстановить цензуру, но он стремился поставить под свой контроль все печатные издания. Прекрасно понимая силу прессы, он как-то сказал, что «четыре враждебно настроенные газеты опаснее ста тысяч штыков», и эта его позиция во многом объясняет дальнейшее развитие ситуации с периодикой во Франции.

Победные войны Бонапарта в Швейцарии и Италии привели его к идее объявить себя пожизненным консулом, а в 1804 г. сенат провозгласил его императором французов под именем Наполеона. В Конституцию империи, принятую 18 мая 1804 г., были включены четыре статьи, призванные гарантировать свободу печати, которые на самом деле практически аннулировали эту свободу.

Политическая оппозиция власти первого консула неожиданно обнаружилась в сенате и академии наук, в среде людей, которых называли «идеологами». Почти всех идеологов (во главе с Дестютом де Траси) можно было назвать младшим поколением «энциклопедистов», сохранившим республиканские идеалы. «Идеологи» нашли себя в периодической литературе, создав усилиями Пьера Луи Женгене свой печатный орган – журнал «Decade philosophique, litteraire et politique» («Философские, литературные и политические декады», 1794–1807). Этот журнал отстаивал либеральные идеи в эпоху Империи, оставаясь органом духовной оппозиции, когда прямое политическое противостояние было практически невозможно. Наполеон крайне негативно воспринимал деятельность «идеологов», и в 1807 г. по высочайшему повелению этот журнал был соединен с «Journal de 1'Empire» («Журнал Империи»).

Наиболее заметным явлением периода Империи следует назвать газету Луи Франсуа Бертена, которая оставила яркий след в истории французской журналистики XIX столетия. Бертен в период Революции сотрудничал в таких периодических изданиях как «Journal Français» («Журнал Франции»), «Eclair» («Молния»). Его политическим идеалом была конституционная монархия, в своих статьях Бертен активно поддерживал роялистское движение времен Директории. В 1797 г. газета «Eclair» была запрещена, а сам Бертен был вынужден скрываться, чтобы избежать ареста.

В 1800 г. он, вместе с братом, Пьером Луи Бертеном, также вовлеченным в журналистскую и политическую деятельность, приобрел «Journal des Débates politiques et liltéraires» («Журнал дебатов политических и литературных»). Газета эта была основана в Париже еще в 1789 г. «Journal des Débates» была лишена возможности открыто критиковать действия правительства, но никогда не опускалась до восхваления существующего режима, благодаря чему приобрела необыкновенный авторитет.

За свою независимость и едва скрытые роялистские намеки Бертен попал на 9 месяцев в тюрьму, а затем был выслан в Италию, где подружился с другим изгнанником – Франсуа Рене де Шатобрианом. Шатобриан впоследствии тепло отзывался о Бертене в своих мемуарах, подчеркивая, что «все политические взгляды на земле не стоят одного часа искренней дружбы».

В 1804 г. Бертен получил разрешение вернуться во Францию, но его газета была переименована в «Journal de 1'Empire», и к ней был приставлен специальный цензор (вначале им был Фьеве), которому издатели должны были выплачивать огромный гонорар (24000 франков в год).

Газета Бертена интересна не только своим противостоянием режиму Наполеона, но и введением новых журналистских форм и жанров, которые в дальнейшем вошли в практику всей европейской журналистики. Речь идет о фельетоне. Самого слова «фельетон» еще не было во французском языке XVIII столетия, оно появилось лишь в 1800 г., когда Бертену пришла в голову идея выпускать добавочные листы к своей газете «Journal des Débates» (feuilleton – листок, листочек).

Затем в 1803 г. он изменил формат газеты – удлинил его, и добавочная часть, отделенная от газеты «линией отреза» (белым пропуском), стала называться фельетоном. В дальнейшем термин «фельетон» использовался в значении:

а) литературного материала «подвала» газеты;

б) литературного произведения малой формы публицистически-злободневного характера, помещенного либо в «фельетон» газеты, либо в дополнительных частях журнала (обозрение, смесь).

Именно во втором значении этот термин закрепляется и получает широкое распространение во Франции, затем в Германии и в России, но сам процесс трансформации фельетона из рубрики в жанр занял достаточно длительный промежуток времени, окончательно определившись в жанровом аспекте только к началу XX столетия.

В «Journal des Débates» становление фельетона связывается с именем Жюльена Луи Жоффруа, театрального критика. Жоффруа вернулся после эмиграции во Францию в 1800 г. и занял место фельетониста-критика «Journal des Débates». Вкусовые пристрастия Жоффруа были довольно односторонни, но в своих суждениях он был решителен и опирался на здравый смысл, что импонировало и привлекало внимание тем, что он включал в театральные обзоры политические намеки.

В год «великой чистки», которому подверглась французская журналистика в 1807 г., цензор Фьеве в бертеновской газете был заменен цензором Этьенном. Но Наполеону и этого показалось мало, и в 1811 г. газета, тираж которой достиг 32000 экз., была конфискована в пользу государства, а Бертену было заявлено, что «он уже достаточно обогатился».

Ужесточение мер против «Journal des Débates», переименованной в «Journal de l'Empire», было связано с принятием декрета о печати, поставившего под полный контроль «главного управления делами книгопечатания и книжной торговли» (при министерстве внутренних дел) всю периодическую печать.

3 августа 1810 г. Наполеон подписал декрет, согласно которому в каждом департаменте (исключая департамент Сены) можно было издавать только одну газету, которая должна была находиться под властью местного префекта, а в конце того же 1810 г. был подготовлен проект декрета о парижских газетах. Декрет разрешал публиковать политические известия только трем газетам, периодичность выхода которых ограничивалась тремя днями в неделю. В газетах вводился также запрет на фельетон.

Сфера допустимого для освещения во французской прессе колебалась в соответствии с текущими политическими обстоятельствами. По словам Е. Тарле, «нельзя было писать о революции, о последних Бурбонах, с 1809 г. нельзя было с похвалой писать о римской курии, о папе Пии VII, и вообще рекомендовалось поменьше писать о папах; до 1807 г. можно было писать о России, но по возможности бранное, после 1807 г. тоже можно, но непременно похвальное, с 1811 г. опять можно, но больше бранное, нежели похвальное».

Когда в начале 1811 г. готовилось постановление о закрытии почти всех газет во Франции, то многие из этих газет попытались лестью добиться расположения императора. Вершиной изъявления верноподданнических чувств стало обращение редактора «Journal du soir» («Вечерний журнал»). Оно гласило:

«”Journal du soir” существует уже двадцать лет... Никогда он не был ни приостановлен, ни арестован. У него четыре тысячи подписчиков. Его дух – в том, чтобы не высказывать политических мнений, кроме тех, которые правительство считает подходящими распространять... Он обязан своим процветанием своему постоянному беспристрастию и своей осторожности, именно этим, кажется, он приобрел права на благосклонное покровительство правительства, которому никогда не был в тягость, в котором никогда не возбуждал неудовольствия».

Лесть не помогла, и в Париже в 1811 г. остались только четыре ежедневные газеты – «Journal de Paris», «Gazette de France», «Monituer» («Наставник») и «Journal de I'Empire».

Наполеоновская политика по отношению к прессе сказалась и на немецкой журналистике. Действие французского декрета о печати 1810 г. не только распространялось на оккупированные территории Рейнского союза, но и оказывало влияние на соседние государства. Так, правительство Пруссии запретило ежедневную газету Генриха фон Клейста «Berliner Abendblatter» («Берлинские вечерние листки») за политические комментарии. В самой же Германии всем газетам было предписано перепечатывать политические новости только из официальной французской газеты «Monituer». «К 1812 г. во всей огромной области «32-й дивизии» осталось всего две местные газеты («политические», т.е. имевшие право перепечаток политических известий из парижских газет): одна в Гамбурге («Korrespondent») и другая в Бремене. Обе издавались с двойным, параллельным франко-немецким текстом, поэтому даже для перепечаток сколько-нибудь обстоятельных у них не хватало места. Впрочем, гамбургской газете хотели было разрешить выходить без французского текста, но Наполеон промолчал, когда министр внутренних дел ему об этом доложил»[9]. В Италии, также находившейся под французской оккупацией, могли действовать только проправительственные издания, типа «Monitore di Roma» («Римский наставник»), скопированные с французских образцов.

После падения режима Наполеона на территории бывшей Священной Римской империи в 1815 г. был создан Германский союз, объединивший 35 княжеств и 4 вольных города. Была принята конституция союза, которая провозгласила, что первое союзное собрание должно заняться выработкой гарантий свободы печати. Тем более, что цензура была уже отменена в Баварии, Вюртемберге и ряде других территорий. Однако окончательного освобождения от цензуры Германия так и не получила вплоть до 1848 г.

По данным Г.Ф. Вороненковой, «заключение Карлсбадской (Карловарской) конференции от 20 сентября 1819 г., обосновавшей необходимость введения повсеместной государственной цензуры на сообщения политического характера и, в первую очередь, на любые сообщения о деятельности союзного собрания, периодической печати и любого печатного произведения объемом до 20 страниц, оказалось убедительным для верховной власти. Приняв их, власть признала возможность существования цензуры, хотя к тому времени конституции отдельных земель и государств Германии допускали свободу печати: с 1818 г. – Бавария и Баден, с 1819 г. – Вюртемберг. Карлсбадские решения дали повод для так называемого «преследования демагогов», а также разрешили запрет на профессиональную деятельность в течение 5 лет «провинившимся» редакторам».

Во Франции в 1814 г. Конституционная хартия восстановила свободу слова, которая тут же была перечеркнута законом от 21 октября 1814 г., вводившим предварительную цензуру для всех периодических изданий и сочинений, объем которых не превышает 20 печатных листов. Но даже эти ограничения по сравнению с антижурналистской наполеоновской политикой казались послаблениями, и к 1824 г. в Париже выходило 12 ежедневных газет. В период с 1814 по 1830 гг. французское правительство семь раз меняло цензурные правила.

В период Реставрации Бертен вернул себе газету, восстановил ее прежнее название, сделав «Journal des Débates» важным органом роялистской прессы и опорой монархической власти вплоть до 1823 г. За статью против Карла X, заканчивающуюся словами «Несчастная Франция! Несчастный король!», Бертен был привлечен к суду, но оправдан. А после отставки Шатобриана с поста министра «Journal des Débates» перешла в «конституционную» оппозицию и способствовала падению Бурбонов.

В Германии Союзным актом в 1815 г. было объявлено, что будет выработано одинаковое законодательство о свободе печати для всех союзных государств, но это обещание не было выполнено. Вместо этого в 1819 г. был издан закон о печати, почти дословно повторявший французское законодательство 1814 г., и немецкой прессе пришлось дожидаться свободы слова до 1848 г.

Во Франции гарантий свободы слова удалось добиться после событий июля 1830 г., когда было издано пять указов, в которых король своей личной властью, без участия палат, изменил правила проведения выборов, а также ввел крайне строгие цензурные правила относительно книг и особенно газет.

По инициативе редактора газеты «National» Армана Карреля журналисты объявили, что не подчинятся незаконным ордонансам Карла X и выпустили газеты без цензурного разрешения. Париж встал на баррикады. Карл X поспешил взять свои указы обратно, снял наиболее одиозных министров, но было поздно. Временное правительство, состоявшее из ведущих журналистов и депутатов, приняло решение передать королевскую власть Людовику-Филиппу Орлеанскому, не претендовавшему на абсолютную власть. Начался период Июльской монархии, и была принята новая Конституционная хартия, в которой было записано, что «цензура не может быть никогда восстановлена».

В Англии XIX в. наблюдался настоящий расцвет периодической печати: в 1810-е гг. только в Лондоне издавалось более 30 журналов, а в 1820-е гг. – уже около 100. Эдинбург становится вторым интеллектуальным центром Англии, получив титул «шотландские Афины».

В первой половине XIX столетия среди большого количества периодических изданий выделялись четыре наиболее влиятельных в области культуры и общественно-политической мысли журнала – «The Edinburgh Review» («Эдинбургское обозрение», 1802–1929), «The Quarterly Review» («Ежеквартальное обозрение», 1809–1967), «Blackwood's Magazine» («Блэквудовский журнал», 1817), «The London Magazine» («Лондонский журнал», 1820–1826), а также газета, ставшая синонимом качественной прессы – «The Times» («Таймс»).

Ежеквартальный журнал «The Edinburgh Review» был основан в столице Шотландии в октябре 1802 г. как орган партии вигов, и среди его основателей были Фрэнсис Джеффри, Сидни Смит, Генри Броугхем. Издателем журнала выступил книгоиздатель Арчибальд Констебл, который одним из первых стал платить высокие гонорары авторам. Главным редактором этого издания в течение 27 лет оставался Фрэнсис Джеффри, критик и эссеист, положивший начало плеяде всевластных редакторов в английской журналистике XIX в.

«The Edinburgh Review» стал чрезвычайно влиятельным изданием, а многие его статьи политического и литературно-критического характера воспринимались как «истина в последней инстанции». Умеренный консерватизм этого издания понравился публике, а его литературные суждения оказывали решающее влияние и на писателей, и на читателей.

В первые годы издания журнал подверг критике поэтов-лейкистов, в частности Уильяма Ворсворта и Роберта Саути. Статья Генри Броугхема, опубликованная в 1808 г. и высмеивавшая юношеский сборник стихов лорда Байрона, повлекла за собой один из самых громких скандалов в истории английской литературы. Оскорбленный Байрон отреагировал на выпад «The Edinburgh Review» стихотворной сатирой «Английские барды и шотландские обозреватели» (1809), отстояв тем самым право литератора на ответ критику.

Тем не менее, высокий уровень критических статей «The Edinburgh Review» послужил образцом для многих европейских и американских литературно-критических изданий. Как редактор, Фрэнсис Джеффри смог открыть талант таких выдающихся эссеистов, как Томас Карлейль и Томас Маколей, которые начали свой творческий путь в журнале «The Edinburgh Review». Маколей, ставший впоследствии известным английским историком, любил повторять, что «истинную историю страны можно найти в ее прессе».

Ежеквартальник «The Quarterly Review» был основан в Лондоне в 1809 г. как издание консерваторов. За этим журналом стояла издательская фирма Джона Мюррея, провозглашенного «королем книгоиздателей». «Крестным отцом» издания стал Вальтер Скотт, окончательно рассорившийся с «The Edinburgh Review», а первым редактором – публицист и сатирик Уильям Гиффорд (1809–1824), в свое время прославившийся изданием еженедельника «The Anti-Jacobin» («Антиякобинец», 1797–1798).

Журнал быстро приобрел влияние, сопоставимое с влиянием «The Edinburgh Review», и даже скандал с разгромной рецензией на поэму Джона Китса, приведший в итоге к смерти поэта, стал своеобразным аналогом «байроновскому». Тот же Китс в одном из писем (1818) отмечал феномен воздействия влиятельных ежеквартальников на общественное мнение: «Журналы расслабили читательские умы и приохотили их к праздности – немногие теперь способны мыслить самостоятельно. Кроме того, эти журналы становятся все более и более могущественными, особенно «Куотерли». Их власть сходна с воздействием предрассудков: чем больше и дольше толпа поддается их влиянию, тем сильнее они разрастаются и укореняются, отвоевывая себе все больший простор.

Я питал надежду, что когда люди увидят, наконец, – а им пора уже увидеть – всю глубину беззастенчивого надувательства со стороны этой журнальной напасти, они с презрением от него отвернутся, но не тут-то было: читатели – это зрители, толпящиеся в Вестминстре вокруг арены, где происходят петушиные бои – им нравится глазеть на драку и решительно все равно, какой петух победит, а какой окажется побежденным...». Однако в том же 1818 г. Уильям Гиффорд смог по достоинству оценить роман Мери Шелли «Франкенштейн».

«Blackwood's Magazine» был основан в Эдинбурге в 1817 г. и стал органом так называемых «младших тори». Его идейным вдохновителем оказался, как и в случае с «The Quarterly Review», Вальтер Скотт, а «финансовой основой» – издательская фирма Уильяма Блэквуда, чья фамилия и оказалась в названии ежемесячника. Первыми редакторами издания были Джон Локхарт, будущий зять Вальтера Скотта, и Джон Вильсон, автор драматической поэмы «Чумной город», послужившей сюжетной основой для пушкинского «Пира во время чумы». Редакторский тандем Локхарт-Вильсон приобрел известность своими сатирическими атаками на либералов (поэма «Халдейская рукопись»), а также на поэтическую школу «кокни», то есть на лондонских романтиков.

После перехода Локхарта в 1825 г. в Лондон на должность редактора «The Quarterly Review» Джон Вильсон длительное время оставался на редакторском посту «Blackwood's Magazine», где под псевдонимом «Кристофер Норт» публиковал серии эссе, вошедшие в историю английской литературы под названием «Аброзианские ночи». С редакторской деятельностью Локхарта и Вильсона была связана история журналистской дуэли, когда в пылу полемики, завязавшейся между «Blackwood's Magazine» и «The London Magazine», Джон Скотт (редактор «The London Magazine») вызвал в 1821 г. на поединок Джона Локхарта. На этой дуэли, где место Локхарта занял его друг Джонатан Кристи, Джон Скотт был убит.

Журнал «The London Magazine», основанный Джоном Скоттом в 1820 г., был чисто литературным изданием и, несмотря на короткий срок своей «жизни», оказал значительное влияние на развитие английского эссе. В журнале раскрылись дарования таких блистательных эссеистов, как Чарльз Лэм («Очерки Элии»), Уильям Хэззлитт («Застольные беседы»), Томас Де Куинси («Исповедь англичанина, употребляющего опиум»).

На рубеже XVIII–XIX вв. в Англии газеты не имели такого влияния на общественное мнение, как журналы. Однако именно в это время появилась газета, считающаяся в настоящее время синонимом респектабельности британской прессы. Ее основателем стал английский типограф Джон Уолтер, который в 1785 г. начал издавать газету «Universal Daily Register» («Универсальный ежедневный журнал»). В 1788 г. издание Джона Уолтера было переименовано в «The Times», и под этим названием газета вошла в историю мировой прессы.

Задачей Джона Уолтера было сделать «The Times» изданием, интересным всем читающим кругам. В своей первой редакционной статье он заявил о том, что «газета должна быть хроникером времени, верным летописцем всех проявлений человеческого разума; она не должна сосредоточиваться только на одном событии, но, подобно хорошо сервированному столу, должна иметь в своем арсенале блюда на любой вкус <...> и, избегая крайностей, держаться золотой середины».

Во времена Джона Уолтера занятие журналистикой не было прибыльным делом, единственная награда – приобретение политического влияния. Тиражи британских газет были небольшими, и в 1795 г. тираж «The Times», составивший 4800 экз., считался рекордным. Как и другие редакторы того времени, Джон Уолтер не избежал судебного преследования за публикации в газете. Осенью 1789 г. за статью, направленную против герцога Йоркского, он был приговорен к уплате штрафа в 50 фунтов стерлингов, к позорному столбу на один час и к году тюремного заключения. Хотя, даже находясь в Ньюгейтской тюрьме, Уолтер продолжал руководить «The Times». За это время появились еще две публикации, повлекшие за собой судебную кару в дополнительный год тюрьмы и штрафу в 200 фунтов стерлингов. Выйти из тюрьмы Джону Уолтеру удалось только через год и четыре месяца.

Подлинное значение «The Times» как общенациональной, а затем влиятельной европейской газеты проявилось только в XIX в. В 1803 г. управление «The Times» перешло к Джону Уолтеру II, который усилил в «The Times» черты респектабельности и сделал это издание самым информированным в стране. В период наполеоновских войн Англия находилась не только в экономической, но и в информационной блокаде – иностранные новости поступали с большим опозданием. Использовав ситуацию, «The Times» в 1807 г. послала своего корреспондента Генри Робинсона освещать события в Европе. Репортажи корреспондента «The Times» из Германии и Испании продолжались до 1809 г., став своеобразным британским «окном в Европу», а сама газета увеличила сеть своих корреспондентов как внутри страны, так и за рубежом.

В 1817 г. Джон Уолтер II занял место в парламенте, а на пост редактора назначил Томаса Барнса. Барнс возвел газету в ранг непререкаемых авторитетов в мире информации, закрепив за ней статус влиятельного издания. Взвешенная позиция «The Times», не допускавшая явного радикализма, и ориентация на традиционные ценности среднего класса выгодно отличали ее от популистских и радикальных изданий того времени, не говоря о бульварной прессе.

Публикации и позиция «The Times» сыграли важную роль в таких, важных политических событиях, как первая парламентская реформа 1832 г., давшая право голоса мелкой и средней буржуазии и уничтожившая часть «гнилых местечек» в пользу промышленных центров, принятие закона об эмансипации католиков, отмена хлебных законов в 1846 г.

Пик популярности «The Times» пришелся на события Крымской войны, в период редакторства Джона Дилейна. Освещать военные действия был отправлен знаменитый корреспондент «The Times» Уильям Рассел, первый военный корреспондент в истории британской прессы. Репортажи Рассела с места боев вдохновляли поэтов, строки его репортажей становились крылатыми выражениями, а его разоблачения военных и политических кругов привели к отставке правительства и к смене военного руководства.

В середине XIX столетия «The Times» получила прозвище «Громовержец». Ее ежедневный тираж достиг 60000 экз., тогда как тираж ближайшего конкурента едва приближался к 6000. Точность и качество репортажей, своевременность освещения событий, высокий уровень передовиц и аналитических статей, осведомленность в хитросплетениях европейской политики сделали «The Times» эталоном европейского периодического издания. Во многих европейских столицах собственные корреспонденты «The Times» пользовались таким же вниманием, как и послы иностранных держав. Пресса в лице «Таймс» становилась подлинной «четвертой властью». Для Абрахама Линкольна «The Times» этого периода – «одна из величайших сил в мире», даже королева Виктория в одном из писем сетовала на влиятельность этой газеты.

Газета всегда была чутка к технологическим и оформительским инновациям. 10 января 1806 г. в «The Times» впервые появилась иллюстрация, посвященная похоронам адмирала Нельсона. «The Times» первой в Европе использовала возможности парового печатного станка, изобретенного в 1810 г. саксонским печатником Фредериком Кенигом. Новшество Кенига долгое время не находило промышленного применения, пока «The Times» не задействовала машину Кенига в издательском процессе в 1814 г. И это позволило лондонской газете перейти с выпуска 300 экземпляров газеты в час на печатном станке на выпуск 1100 экземпляров газеты в час при помощи новой системы.

Дальнейшим прорывом в области типографского дела стало изобретение ротационной печатной машины, сделанное американцем Ричардом Хоу в 1846 г. «The Times» тем временем шла своим курсом и в 1848 году смогла ввести в действие машину, которая с применением рулонной бумаги одновременно печатала и лицевую, и оборотную сторону с производительностью почти восемь тысяч экземпляров в час. Цены на печать упали на 25 процентов. «The Times» выиграла битву за механическое производство шрифтов, первой использовав в 1881 г. строкоотливную машину, запатентованную Фредериком Уилксом.

Другой важной коммуникационной инновацией стало появление информационных агентств. Первое в мире информационное агентство появилось в 1835 г. в Париже. Его основателем стал Шарль Луи Гавас, начавший свою деятельность с «бюро переводов Гаваса», в задачу которого входило оперативное обеспечение переводов иностранной прессы для нужд местной периодики. В дальнейшем информационное агентство Гаваса получало новости из зарубежных газет, а также от широкой сети собственных корреспондентов, продавая полученную информацию в парижские газеты, затем провинциальные, а потом и зарубежные издания. Для быстрого получения информации в период, когда железные дороги были еще крайне медленным средством сообщения, а телеграф только стал входить в газетную и информационную практику, агентство Гаваса с успехом применяло голубиную почту. Офис Гаваса располагался на одной улице с главным парижским почтамтом, что ускоряло возможность быстрой отправки почты. В «Монографии о парижской прессе» Бальзак упоминает господина Гаваса, который «снабжает всех одними и теми же новостями, сохраняя право первой ночи за теми, кто платит больше».

В агентстве Гаваса получили первые навыки работы будущие основатели собственных информационных агентств – Бернхард Вольф и Питер Юлиус Ройтер. В течение 1848 г. три самых известных в Европе «информационщика» работали вместе. В конце 1848 г. Вольф открыл собственное агентство, получив должность исполнительного директора берлинской газеты «National Zeitung». Он подключил к редакции телеграф и стал помещать в газете короткие сообщения из Лондона и Франкфурта, полученные по новому средству связи. Цена на услуги телеграфной связи была высокой, а потому Вольф заключил договор с издателями других газет и частными лицами о продаже им биржевых новостей, полученных из Парижа, Лондона, Штеттина, Гамбурга и Франкфурта-на-Майне. Так возникло «Telegrafisches Korrespondenzbuero (В. Wolff)» («Телеграфное корреспондентское бюро (Б. Вольф)»).

Вначале передаваемые новости были только биржевыми, но вскоре стали дополняться и новостями политическими. Когда была налажена телеграфная связь между немецкими городами и Веной, то Вольф усилил бюро новостей службой внутриполитической информации.

В том же 1848 г., когда Бернхард Вольф приступил к созданию своего информационного агентства, в «свободное плавание» в мире информационного бизнеса отправился и уроженец немецкого города Касселя Питер Юлиус Ройтер. В начале 1849 г. Ройтер, пользуясь отсутствием в Париже налога на печать, основал газетный листок, представлявший собрание всякого рода новостей – от светской хроники до биржевых сводок. Жена Ройтера переводила информацию с французского языка на немецкий, и газета рассылалась подписчикам в Германию. Идея была хороша, но в финансовом отношении проигрышна. Газета была закрыта за долги, но это обстоятельство не обескуражило Ройтера.

Он перебрался в Германию в город Аахен, который в силу своего географического положения являлся важнейшим «коммуникационным перекрестком» между Бельгией, Нидерландами и Германией. В этом городе Ройтер открыл свою первую информационную контору, используя новости, получаемые по телеграфным линиям «Берлин-Аахен» и «Париж-Аахен». Телеграфная линия между Брюсселем и Аахеном еще не была проложена, и ликвидировать коммуникационное расстояние длиной в 90 километров взялась контора Ройтера. Пригодились навыки, приобретенные в бюро Гаваса, – Ройтер использовал голубиную почту, которая была гораздо быстрее передачи информации посредством железной дороги. Вскоре на получение информации от конторы Ройтера подписались крупные немецкие и бельгийские газеты, и это была первая победа нового информационного агентства.

Большие перспективы в развитии информационного рынка Ройтер видел в Англии, но договориться с главным редактором газеты «The Times», который видел в немце еврейского происхождения агента иностранной разведки, не удалось. К тому же «The Times» имела свою сеть корреспондентов практически по всей Европе, в США, Китае, Индии и на Ближнем Востоке. И все же летом 1851 г. Питер Юлиус Ройтер переехал в Англию, чтобы стать Джулиусом Рейтером и основать 4 октября того же года компанию под названием «Подводный телеграф».

Многие исследователи считают эту дату датой основания агентства Рейтер. К этому времени у Рейтера было достаточно средств, а главное – у него были многочисленные связи в главных европейских центрах. Офис новой компании Рейтер расположился в одном из зданий Лондонской фондовой биржи. Рейтер подписал с ней контракт на доступ информации самой биржи и на поставку данных с европейских бирж. Агентство Рейтера, пользуясь услугами телеграфного кабеля, проложенного через пролив Па-де-Кале, дважды в день снабжала биржевиков и торговцев самой свежей информацией о ценах и котировках. Даже финансовая империя Ротшильдов предпочла подписать контракт с Рейтером.

В 1853 г. Рейтер изменил название своей компании на «The Continental Telegraph» («Континентальный телеграф») и попытался выйти за пределы чисто биржевой информации. Долгое время ему не удавалось выйти на газетный рынок, во многом из-за противодействия влиятельнейшей «The Times». Но когда «The Continental Telegraph» опередила «The Times» в сообщении о падении Севастополя, то состоялся прорыв в мир политических новостей. Английские газеты одна за другой стали заключать договоры с агентством Рейтера. А в 1858 г. сдалась и «The Times», которая с отменой гербового сбора в 1855 г. потеряла свое монопольное положение в английской прессе и была вынуждена публиковать телеграммы не только от собственных корреспондентов, но и от агентства «The Continental Telegraph». К началу 1860-х гг. Джулиус Рейтер приобрел такое огромное влияние, что Карл Маркс в письме к Фридриху Энгельсу от 12 апреля 1860 г. был вынужден задаваться вопросом: «Как ты думаешь, кто стоит за этим безграмотным евреем Ройтером?» И так же, как и лондонская «The Times», приходил к мысли о разведывательной деятельности, но почему-то со стороны России.

Так или иначе, три ведущих информационных агентства не могли не вступить в конкурентную борьбу. В 1864 г. Рейтер открыл филиал в немецком городе Ганновере и попытался вытеснить Вольфа, который через посредников обратился к Вильгельму I с просьбой о помощи. В итоге в мае 1865 г. Бернхард Вольф продал свое бюро по согласованию с правительством континентальной телеграфной компании, которая сохранила его название «Wolf’ sches Telegrafenbuero (W.Т.В.)». Чтобы конкурентная борьба не выходила за цивилизованные рамки, в 1870 г. все три агентства подписали Картельный договор, распределив сферы влияния. Согласно этому договору Рейтер распространял свою информацию в Великобритании и Восточной Азии, Гавас – во франкоязычных странах, а Вольф – в Северной и Восточной Европе, в Германской империи и ее колониях. Технологические новшества в издательском процессе, в информационных технологиях и введение в европейских странах в широких масштабах начального образования стимулировали появление «массовых», недорогих периодических изданий, рассчитанных на вкусы малообразованной, но большой читательской аудитории. Лидером французской «penny press» был Эмиль де Жирарден – один из наиболее интересных журналистов и редакторов Франции XIX в., уловивший тенденции развития современной ему журнальной политики. Он начинал с выпуска журнала мод «La Mode» (1829–1854). Журнал «La Mode» вначале выходил как чисто великосветский журнал. Вскоре Жирарден придал ему черты политического издания, но сохранил раздел мод с картинками из жизни высшего света, учитывая интересы сложившегося круга читателей. Самый успешный издательский проект Жирардена – основание им в 1836 г. новой политической газеты «La Presse» («Пресса»), подписная цена которой (40 франков) была вдвое ниже всех других подобных изданий. Жирарден верно рассчитал, что «газета делается не редакторами, а подписчиками» – при большом числе подписчиков объявления будут печататься именно в его газете, а плата за них покроет низкую подписную цену. В год основания у газеты Жирардена было 10000 подписчиков, а реклама приносила газете до 200000 франков в год. Новая газета Жирардена привлекла читателей не только низкой подписной ценой, но и блестящими журналистскими именами (например, Теофиля Готье, ведшего раздел художественно-критического фельетона).

Жирардену удалось превратить свою газету в независимое издание, и публикации в «La Presse» нередко вызывали раздражение властей. В 1848 г. Жирарден был арестован по распоряжению Эжена Кавеньяка, а издание «La Presse» было приостановлено. Выпущенный на свободу после 11 дней заключения Жирарден стал на сторону принца Луи-Наполеона и отомстил Кавеньяку, предприняв ожесточенную борьбу против его кандидатуры на пост президента республики. Однако, став членом законодательного собрания, он стал противником бонапартизма. В качестве депутата Жирарден постоянно выступал в защиту полной свободы печати.

С именем Жирардена связывается и первое появление в европейской периодике «скрытой рекламы». Появление подобной рекламы отмечается специалистами еще в газетах XVIII столетия, но подобные сообщения частных лиц было легко отличить от редакционного текста, хотя бы по месту публикации в газете и по специальным обозначениям-маркерам типа «N.В.» или «P.S.» Однако в начале XIX века стали появляться такие сообщения рекламного характера, которые трудно было отличить от редакционного текста. «Так как к редакционной части читающая публика относится с большим вниманием и доверием, нежели к отделу объявлений, то такие объявления для рекламирующего имеют большую ценность. Жирарден учитывал это и брал за строку сообщений значительно дороже, чем за строку объявлений. Эти сообщения бывают двоякого рода: в одних в конце заметки, интересной самой по себе, приводится фраза или несколько фраз рекламного характера, в других нет даже намека на рекламу, хотя фактически вся заметка помещена в целях рекламы»[10].

Издательская модель газеты Жирардена оказалась весьма привлекательной. В 1848 г. в Вене Август Цанг основал австрийский аналог жирарденовской газеты – «Die Presse».

Во французской «penny press» появился и такой любопытный газетный феномен, как «роман-фельетон». Его появление связывается с деятельностью Луи Верона, журналиста и публициста, который в 1835 г. отказался от прибыльной должности директора Гранд-опера, став главным собственником газеты «Constitutionnel». Верон смог сделать газету популярной, предложив читателю роман с продолжением. В 1837 г. им стал роман Эжена Сю «Вечный жид».

Интересно отметить, что почти все романы Эжена Сю, начиная с 1837 г., публиковались вначале как романы-фельетоны. Они находили доступ к читателю, нередко не бравшему до того книги в руки, и в свою очередь привлекая его к газете. Верон знал читательские вкусы и сделал верную ставку на новый роман популярного литератора.

Во время печатания «Вечного жида» в «Constitutionnel» число подписчиков поднялось с 3000 до 40000, в читальнях выстраивались очереди, не знающим грамоты читали вслух портье и соседи.

Обращение к массовому мещанскому читателю, необходимость на протяжении ряда месяцев держать его в постоянном ожидании продолжения, торопливость самого процесса писания породили характерную для романа-фельетона технику: упрощенность психологических мотивировок, сентиментально-мелодрамотический подбор персонажей, сложность интриги, при обилии кульминационных пунктов, подчас сводящих изложение к монтажу разрозненных выразительных ситуаций, растянутость, наконец, эмоциональность и неряшливость языка.

Параллельно с жанром романа-фельетона во французской журналистике 1830-х – 1840-х гг. наблюдается расцвет такого литературно-журналистского жанра, как «физиологии». Восходит этот жанр к сочинению «Физиология вкуса», которое в 1826 г. опубликовал А. Брийа-Саварен, литератор, юрист и знаток гастрономии. В «Физиологии вкуса» вполне серьезные философские сентенции перемежались кулинарными рецептами и историческими анекдотами. После Брийа-Саварена термин «физиология» покинул чисто научную область и переместился в область политической и бытописательной публицистики.

Физиологии писались в псевдонаучном стиле, с разбивкой текста на параграфы и с включением различного рода классификаций, и обычно сопровождались остроумными иллюстрациями, над которыми работали лучшие художники того времени (достаточно назвать имена Гаварни, Гранвиля или Домье). Иногда физиология могла принимать формы сатирического политического памфлета, как, например, вышедшая в 1832 г. «Физиология груши», где под грушей не без помощи блистательного карикатуриста Шарля Филиппона подразумевался «король французов» Луи-Филипп. После выхода в свет данной физиологии обыгрывание сходства лица короля с грушей стало «хорошим тоном» в среде оппозиционно настроенных журналистов. В 1841 г. Луи-Филипп подвергся нападкам в «Физиологии зонтика», так как зонтик ассоциировался с обликом короля-буржуа.

Поводом для написания физиологии могло стать все что угодно. Одна за другой выходили «Физиология шутника», «Физиология фетровой шляпы», «Физиология конфеты», «Физиология рогоносца». Пик популярности для этого жанра пришелся на 1841 г., в течение которого было опубликовано около 80 физиологий.

В 1842 г. в коллективном сборнике «Большой город», представлявшем собой собрание физиологии, принадлежавших перу различных авторов, вышла «Монография о парижской прессе» Оноре де Бальзака. Бальзак, имевший огромный журналистский и редакторский опыт, не мог не отметить изменившийся в XIX в. социальный статус издателя и редактора:

«Редакторы делают из честолюбивого владельца газеты важную персону, и он желает стать – а иногда и становится – префектом, членом государственного совета, главным сборщиком налогов, директором театра, если, конечно, у него недостает здравого смысла остаться тем, кто он есть, разносчиком славы, трибуном спекуляций и сводней избирателей. Он пускает статьи в печать или кладет их в долгий ящик. Он может – смотря по обстоятельствам – дать ход книге, делу, человеку, а может погубить».

Примером этому могла служить судьба того же Эмиля де Жирардена, поднявшегося к вершинам государственной власти и ставшего влиятельным общественным деятелем при помощи своей газеты. Издатели и редакторы становятся все более независимыми. Возросли и зарплаты в сфере журналистики, что привело к повышению престижа этой профессии.

В целом же, деятельность таких издателей и редакторов как Верон или Жирарден свидетельствовала о наступлении новой эры в журналистике – эры, в которой основной акцент будет делаться на вкусы массового читателя. Элементы массовой культуры начинают активно проявляться во второй половине XIX столетия. Газеты все более становятся частью бизнеса, а не политической борьбы.

В этой прессе особый акцент делался на описание сенсационных преступлений. Еще в 1827 г. в «Blackwood's Magazine» было опубликовано исполненное мрачного юмора эссе Томаса Де Куинси «Об убийстве как одном из изящных искусств». Де Куинси предложил новый взгляд на формирующуюся в периодике тему, он эстетизировал преступление, выведя его за рамки бульварной хроники в область семиотики зла и красоты преступного замысла и исполнения. Эта маргинальная область культуры – подход к запретному, возможность прикоснуться к жуткой тайне – обрели особый смысл в викторианскую эпоху. Ужас, скрывающийся рядом, привносил в жизнь обывателя ощущение-переживание легкого невротического состояния. Самое страшное, предельно эстетизированное, «знаковое» преступление 1880-х – серийные убийства Джека-Потрошителя, оставшиеся темной тайной викторианского Лондона, – апофеоз материализации самой идеи и эстетики преступления.

По этому пути пошла ежедневная французская газета М.П. Милло – «Pette Journal» («Маленькая газета»), основанная в 1861 г. и завоевавшая аудиторию благодаря ставке на леденящие душу убийства. Чем кошмарнее были описываемые преступления, тем стремительнее рос тираж, приблизившись в 1869 г. к 470000 экземпляров.

«Массовая» пресса быстро освоила и приемы иллюстрированных изданий, дополнив сенсационность соответствующим видеорядом. Тот же Милло в начале 1870-х практически скупил все парижские иллюстрированные издания, чтобы создать первую во Франции ежедневную иллюстрированную газету с тиражом, приближавшимся к миллиону экземпляров. Для сравнения – первая ежедневная иллюстрированная газета в Англии «Daily Graphic» появилась лишь в 1890 г. В Германии первая по-настоящему иллюстрированная газета появилась в 1843 г. усилиями Иоганна Вебера в Лейпциге. «Leipziger lllustrierte Zeitung» («Лейпцигская иллюстрированная газета») позиционировалась издателем-редактором как «газета общего интереса», выходившая раз в неделю. Она быстро завоевала популярность, и к 1873 г. тираж газеты достиг 18000 экземпляров.

Политическая и радикальная журналистика Европы – чартистская пресса Англии, республиканская печать Франции, социалистическая периодика Германии, Франции и других европейских стран по-своему дополняла пеструю палитру идеологического медиа-рынка, но все же повторяла уже сложившиеся типологические инновации, разработанные качественной и массовой журналистикой.

Наиболее заметным явлением в журналистике конца XIX столетия можно считать наступление эры «нового журнализма», связанного с появлением газеты «The Daily Mail», основанной в 1896 г. Альфредом Хармсвортом, а также традиции «малых журналов», вышедших из поздневикторианского эстетизма «Yellow Book» или «The Savoy» с иллюстрациями Обри Бердсли.

в начало

 

СЕВЕРОАМЕРИКАНСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА

XVII–XIX вв.

 

Появление первого печатного станка в североамериканских колониях относится к 1638 г. Событие это произошло в Новой Англии, где двумя годами ранее в местечке Кембридж (колония Массачусетс) был открыт Гарвардский колледж. Колледж должен был выпускать проповедников для нужд расширявшихся поселений, поэтому неизбежно возникла необходимость в изготовлении собственной печатной продукции.

Вместе с типографским станком, заказанным в Голландии, в Новый Свет отправился и профессиональный печатник Гловер, который, правда, скончался в пути. Сохранилась запись в дневнике Джона Уинтропа, одного из основателей колонии Массачусетс, – «Типография была установлена в Кембридже (Стивеном) Дэем, помощником мистера Гловера, умершего во время морского путешествия. Первой вещью, что была напечатана, стала присяга свободного гражданина; затем – альманах, составленный для Новой Англии мистером Уильямом Пирсом, мореплавателем; а затем была книга псалмов, переложенных на стихотворный размер».

Таким образом, волей случая американским первопечатником оказался Стивен Дэй, а первой американской печатной продукцией, увидевшей свет в 1639 г. и отразившей интеллектуальные запросы пуританского сообщества, стали юридический документ, альманах (аналог современной массовой культуры) и вполне удачный образец клерикальной литературы.

Говоря о печатной продукции североамериканских колоний XVII века, в первую очередь необходимо иметь в виду Новую Англию, так как первые издания в Пенсильвании датируются только 1685 г., в Нью-Йорке печатный станок появился в 1693 г., а в Виргинии – только в 1730 г. Пуританская культура Новой Англии, являвшаяся по преимуществу книжно-библейской культурой, диктовала появление специфической литературы, основной корпус которой составили памфлеты, брошюры, трактаты и сборники религиозно-нравоучительного характера.

Хотя официальной цензуры в Новой Англии не существовало до 1662 г., религиозная пуританская нетерпимость приводила к репрессивным мерам против «неблагонадежных» публикаций. К первым проявлениям цензурных ограничений относится случай с публикацией религиозного памфлета Уильяма Пинчона «Достохвальная цена нашего искупления» (1650), который не только был объявлен «ошибочным и еретическим», но и присужден к сожжению рукой палача на рыночной площади Бостона. Четыре года спустя подобные же санкции были объявлены против проникавших в Новую Англию квакерских трактатов, а в 1669 г. суд, узнав о готовящейся к печати книге Фомы Кемпийского «О подражании Христу», приказал произвести цензурные правки в тексте.

Обязанности надзора за печатной продукцией английское правительство возложило в первую очередь на королевских губернаторов североамериканских колоний. В официальных указаниях (датируемых 1686 г.) губернаторам провинций содержался параграф следующего содержания: «И поскольку большое неудобство может возникнуть вследствие свободы печатания на нашей вышеупомянутой территории при нашем правительстве, вам надлежит принять меры, используя все необходимые приказы, чтобы никто не держал никакого печатного станка и чтобы никакая книга, брошюра или какая бы то ни была другая продукция не была напечатана без прежде полученного от вас специального разрешения и лицензии».

Неудивительно, что появление первой газеты на территории североамериканских британских колоний, столкнулось с трудностями цензурного характера. Связано это знаменательное событие было с Бостоном. Именно там 25 сентября 1690 г. Бенджамин Харрис, типограф, перебравшийся из Лондона в Бостон, предпринял попытку издания первой американской газеты. Она называлась «Publick Occurrences Both Foreign and Domestick» («Общественные события как иностранные, так и местные»), предполагалась к выходу раз в месяц или чаще (в зависимости от характера и степени важности поступивших новостей) и представляла собой малоформатный четырехполосный листок размером приблизительно 19 х 29 см. Текст располагался в две колонки, за исключением последней полосы, которая из-за недостатка материалов оказалась незаполненной.

Особенный интерес представляет обоснование необходимости газеты для Бостона, данное Харрисом на первой полосе: «Предполагается публикация, во-первых, наиболее замечательных событий Божественного Провидения, которые не должны быть оставлены в небрежении или забыты, как часто случается. Во-вторых, повсеместно люди смогут лучше понимать обстоятельства Общественных событий как иностранных, так и местных; что не только направит их мысли, но и поможет в делах и торговле.

В-третьих, можно кое-что сделать для исцеления от коварного духа лжи, что живет между нами, а избавиться от него можно посредством точной информации».

Содержательная часть первой американской газеты была не менее любопытной – достаточно пространные сообщения (без указания конкретных дат) о визите крещеных индейцев в Плимут, о похищении двух детей дикими индейцами, о самоубийстве старика, оставшегося в одиночестве после смерти своей жены, о вспышке лихорадки, о бостонском пожаре, в результате которого погиб юноша и был серьезно поврежден печатный станок, о стычках с французами, о побеге англичан из индейского плена. На последней полосе Харрис расположил относительно свежую информацию, которую можно было бы определить как «новости одной строкой». В этих новостях даты или дни недели были обозначены. Несмотря на чисто новостной характер газеты и на отсутствие каких-либо комментариев, проекту Харриса не суждена была долгая жизнь. После первого же выпуска газета была закрыта по распоряжению губернатора штата Массачусетс. Формальным поводом для такого распоряжения стало отсутствие соответствующей лицензии, а также, как отмечалось в соответствующем постановлении властей, «различные сомнительные и ненадежные сообщения», содержавшиеся в этой газете. Разочарованный Харрис через пять лет был вынужден вернуться в Лондон, где приступил к изданию газеты «The London Post».

И только спустя четырнадцать лет в том же Бостоне городским почтмейстером Джоном Кэмпбеллом была осуществлена успешная попытка издания еженедельной газеты. Первоначально Кэмпбелл регулярно составлял рукописные листки новостей, составленных из местных событий и из материалов, почерпнутых из английских газет, и рассылал их губернаторам колоний. Эти листки после прочтения губернаторами передавались в администрацию и имели достаточно широкое хождение.

Чтобы представить себе специфику бостонских рукописных листков, достаточно привести фрагмент одного из сохранившихся экземпляров, датированных 14 июня 1703 г.:

«8 июня. Постоянное собрание Ассамблеи состоялось в последнюю среду сего месяца.

9 июня. Его Превосходительство в сопровождении нескольких джентльменов отбыл в Нью-Гэмпшир.

10 июня. Шлюп, прибывший из залива Кэмпичи, не привез никаких новостей».

Периодическая публикация такого рода новостей типографским способом становилась настоятельной необходимостью. В итоге Джон Кэмпбелл взял в аренду печатный станок, и в апреле 1704 г. в свет вышла газета, получившая название «The Boston News-Letter» («Бостонский листок новостей»).

Дата на этом издании была обозначена следующим образом – «С понедельника, 17 апреля, по понедельник, 24 апреля 1704 года». Поэтому датой появления первого номера «The Boston News-Letter» традиционно считается 24 апреля 1704 г.

Памятуя о судьбе газеты Бенджамина Харриса, Кэмпбелл не забыл указать на первой полосе – «опубликовано с дозволения властей». Обращение же к читателям было больше похоже на рекламу только что появившегося товара:

«News-Letter будет издаваться еженедельно; и все владельцы домов, земель, имущества, ферм, судов, товаров и изделий, предполагаемых к продаже или аренде, могут помещать сообщения об этом по сходной цене – от двенадцати пенсов до пяти шиллингов, и не более, равно как и информацию о сбежавших слугах, украденных или потерянных вещах.

Все жители города и окрестностей смогут получать News-Letter на разумных условиях по соглашению с Джоном Кэмпбеллом, почтмейстером».

По формату газета Кэмпбелла почти не отличалась от газеты Харриса, как, впрочем, и в системе отбора новостей. Местные новости подавались более оперативно, иностранные – с большим запозданием. В том же самом первом номере публиковались новости из «The London Flying Post» и «The London Gazette», помеченные декабрем прошлого года. Кэмпбелл старался всегда указывать источник информации. Например, при сообщении о возможном зимнем нападении французов и индейцев на английские колонии он ссылался на канадского индейца, пришедшего в Олбани. Иногда редактор сам выступал в качестве источника информации, как в случае с казнью шести пиратов, состоявшейся 30 июня 1704 г.

В декабре 1722 г. Кэмпбелл, находившийся уже в преклонном возрасте, передал права на свое издание Бартоломее Грину. Грин, в свою очередь, спустя двенадцать лет продал газету Ричарду Дрейперу, семья которого владела этим периодическим изданием вплоть до закрытия газеты в 1776 г. В целом же издание, начатое Кэмпбеллом, оказалось жизнеспособным и просуществовало 72 года.

Появление третьей американской газеты также связано с Бостоном. В 1719 г. Джона Кэмпбелла на посту почтмейстера колонии сменил Уильям Брукер. Он тоже решил издавать собственную еженедельную газету под названием «The Boston Gazette» («Бостонская газета»). Это событие совершенно не обрадовало Кэмпбелла, отреагировавшего на выход ее первого номера 21 декабря 1719 г. весьма язвительно: «Я выражаю сочувствие читателям новой газеты; ее страницы пропахли пивом, а не маслом ночной лампы. Это чтиво – не для приличных людей».

А день спустя, 22 декабря того же года, усилиями типографа и редактора Эндрю Брэдфорда в Филадельфии появилась «The American Weekly Mercury» («Американский еженедельный Меркурий») – первая газета, напечатанная за пределами Бостона. Газета была довольно удачной и при помощи отца Брэдфорда, нью-йоркского типографа, некоторое время распространялась и в Нью-Йорке. Несмотря на заведомо нейтральный характер издания, у редактора «The American Weekly Mercury» периодически случались столкновения с властями, так как даже малейший намек на критику воспринимался администрацией колонии крайне болезненно. В 1721 г. в Бостоне конкурировали друг с другом уже три газеты. К имевшимся двум добавилась газета «The New England Courant» («Новоанглийские куранты»), издававшаяся Джеймсом Франклином. Появление 7 августа 1721 г. первого номера газеты Джеймса Франклина, который начинал свою издательскую деятельность помощником Уильяма Брукера, знаменовало собой новый этап в американской журналистике.

Дело в том, что Джеймс Франклин не занимал никаких постов в местной администрации, и это создавало дополнительные трудности. Друзья отговаривали Джеймса от этой затеи, уверяя, что «она не сулит удачи, и что для Америки хватит и одной газеты», но он настоял на своем. Таким образом «The New England Courant» стала первой газетой, свободной от государственного контроля, и в отличие от своих полуофициальных конкурентов давала независимый комментарий к информации о положении дел в колониях, подвергала критике деятельность администрации, пропагандировала идеи Просвещения, что вызывало неудовольствие влиятельных клерикальных кругов Бостона.

Газете Джеймса Франклина удалось задеть за живое семейство Мэзеров, давшего Новой Англии немало выдающихся пуританских проповедников. Инкриз Мэзер выступил против «The New England Courant» на страницах «The Boston Gazette» со статьей «Совет читающей публике», а один из самых влиятельных лидеров пуритан, Коттон Мэзер, обратился к жанру памфлета, назвав издание Франклина «клубом адского пламени». Возмущенный Мэзер писал, что в Бостоне существует «практика еженедельного издания клеветнического листка, выпускаемого с целью принизить, очернить или осмеять самых достойных и добродетельных священнослужителей нашей страны, что является неслыханным ни в одной стране мира – христианской, турецкой или языческой».

Линией принципиального противостояния между позицией «The New England Courant» и идеологией пуританства стало нравоучительное эссе (своеобразные очерки бостонских нравов и легкие моральные аллегории) как важная составляющая эстетики Просвещения. Рационализированная светская культура пробивала себе дорогу в североамериканских колониях не в последнюю очередь благодаря журналистике. Газета отстаивала идеи свободы слова, и в одном из эссе, написанных знаменитым братом Джеймса – Бенджамином Франклином, было ясно сказано: «Без свободы мысли не может быть такой вещи как мудрость; и нет общественной свободы без свободы слова; право каждого человека не должно нарушать или подавлять право другого человека».

За публичные выпады в адрес губернатора Джеймс Франклин в июне 1722 г. попал на месяц в тюрьму по обвинению в «подстрекательской клевете». Подобное обвинение позволяло властям вести судебное преследование неугодных авторов, издателей и газетчиков. Газета на некоторое время перешла в руки Бенджамина Франклина, который в «Автобиографии» так вспоминал об этом эпизоде в своей жизни: «Пока брат находился в заключении, что очень меня возмущало, несмотря на наши личные нелады, я возглавлял газету и осмелился два раза высмеять в ней наших правителей. Брат мой отнесся к этому снисходительно, но кое-кто стал поглядывать на меня косо, усмотрев во мне юного умника, не гнушающегося пасквилем и сатирой. Брата выпустили на свободу, но ассамблея тут же издала очень странное постановление о том, что «отныне Джеймсу Франклину запрещается издавать газету “The New England Courant”». Чтобы решить, как ему быть дальше, у нас в типографии собрались на совещание друзья. Кто-то из них предложил обойти это постановление, изменив название газеты, но брат усмотрел в этом неудобства, и был найден лучший выход: сделать издателем газеты Бенджамина Франклина».

Из-за сложных отношений с братом в газете «The New England Courant» Бенджамин Франклин долго не задержался, но успел опубликовать восемь нравоучительных эссе под пародийной маской «вдова Сайленс Дугуд». Серия эссе под названием «Бумаги вдовы Дугуд», несмотря на стилистические заимствования и определенный элемент ученичества у Джона Аддисона и Ричарда Стиля, стала важным этапом формирования национальной традиции в американской эссеистике.

Газета «The New England Courant» просуществовала недолго (с 1721 по 1728 гг.), но ее деятельность стала заметным явлением в общественно-политической жизни не только колонии Массачусетс. Свобода слова постепенно отвоевывала себе место в общественной и интеллектуальной жизни Америки. Остановить появление газет в колониях в эпоху Просвещения уже было невозможно. 8 ноября 1725 г. Уильям Брэдфорд, официальный печатник Нью-Йорка, начал издание первой нью-йоркской газеты «The New-York Gazette». К 1730 г. уже семь газет регулярно выходили в свет в четырех колониях, а в 1735 г. в одном только Бостоне было пять газет.

В октябре 1726 г. из Англии, где он совершенствовал свое мастерство типографа, вернулся Бенджамин Франклин, чтобы открыть новую страницу американской журналистики. Роль Франклина в истории американской журналистики трудно переоценить. Человек многих талантов, он, тем не менее, отдавал предпочтение типографскому и журналистском делу, о чем свидетельствует эпитафия, составленная им самим для самого себя:

 

Тело

Бенджамина Франклина, печатника

(Словно обложка старинной книги,

надпись на которой выцвела,

буквы истерлись и позолота опала),

Лежит здесь, пища для червей!

Но труд его не пропал даром,

И он верит, что возродится

В новом

Более красивом издании,

Исправленном и дополненном

Самим Автором.

 

В Бостоне, куда приехал Франклин, для него не было работы, и он был вынужден переехать в Филадельфию. По сравнению с Бостоном Филадельфия выглядела книгоиздательской провинцией. Спрос на печатную продукцию был невысоким, качество изданий – низким. Немногочисленные читатели раскупали преимущественно альманахи, памфлеты и теологические трактаты.

На паях с Хью Мередитом Франклин открыл в 1728 г. типографию и задумался об издании собственной газеты. В то время в Филадельфии выходила только «The American Weekly Mercury». Франклин обратил внимание на то, что газета Брэдфорда была «жалкой безделкой, издавалась безобразно и все же приносила ему доход, а значит, хорошая газета и подавно не останется без поддержки».

Пока Франклин размышлял о своей газете, в декабре 1728 г. типограф Сэмюел Кеймер стал издавать еженедельную газету под названием «The Universal Instructor in All Arts and Sciences: and Pennsylvania Gazette» («Универсальный наставник во всех искусствах и науках, или Пенсильванская газета»). Издательская модель Кеймера была предельно проста – он перепечатывал статьи из лондонской «Энциклопедии» Чэмберса, фрагменты из произведений Дефо, публиковал небольшие тексты местных авторов. Издание Кеймера на некоторое время оказалось для читателей интереснее газеты Брэдфорда.

Продержалась газета Кеймера всего 39 номеров, так как с февраля 1729 г. Франклин стал помешать в газете Брэдфорда юмористические эссе от имени новой маски («Хлопотун») с нападками на новую газету. Популярность «The American Weekly Mercury» возросла, и Кеймер, растеряв своих подписчиков, был вынужден продать за бесценок свою газету Франклину и Мередиту. Издание новой газеты мало интересовало Мередита, и к маю 1732 г. Франклин смог выкупить его долю и стал единственным владельцем и редактором газеты.

2 октября 1729 г. вышел в свет первый номер «The Pennsylvania Gazette». Франклин сократил название газеты, сделав его простым и легко запоминающимся. Уже первый номер «The Pennsylvania Gazette» кардинально отличался от кеймеровского издания.

Первым делом Франклин убрал со страниц своей газеты перепечатки из энциклопедии, заменив их собственными эссе, отдельными эссе Аддисона и Стиля, а также произведениями местных авторов. Новостной блок преимущественно строился на публикациях о пенсильванских событиях, что повысило интерес к «The Pennsylvania Gazette» со стороны читателей. Франклин быстро превратил аморфное издание Кеймера в наиболее профессиональную, информационно насыщенную, интересную и в итоге самую прибыльную газету в колониях. Франклину удалось совместить информационность и развлекательность, что соответствовало просветительской программе воспитания нравственной личности.

В третьем номере «The Pennsylvania Gazette» Франклин обратился к читателям с объяснением своего понимания роли редактора и издателя: «Издавать хорошую газету совсем не так легко, как многие себе воображают. Автор, выступающий на страницах газеты (с точки зрения людей просвещенных), должен быть изрядно искушен в языках, обладать даром письменного слова и описывать вещи ясно, понятно и в нескольких словах, он должен быть сведущ в географии, в истории, посвящен в интересы коронованных особ и государств, в секреты двора, знать обычаи и традиции всех народов. Люди, обладающие подобными дарованиями, чрезвычайно редки в этой отдаленной части света».

С началом выхода «The Pennsylvania Gazette» центр интеллектуальной и журналистской жизни колоний переместился на определенный период в Филадельфию, а сама газета стала оказывать влияние на культурную жизнь не только Пенсильвании, но и других колоний. Серьезных конкурентов в Филадельфии для Франклина не было. Исключение составлял Брэдфорд, занимавший пост почтмейстера, что давало ему преимущества при распространении тиража собственной газеты.

Франклин вспоминал в «Автобиографии», что к концу 1729 г. У него не осталось в Филадельфии «ни одного соперника, кроме самого первого, Брэдфорда, а он был богат и спокоен, время от времени кое-что печатал, нанимая странствующих работников, но не гонялся за заказами. Однако считалось, что он, будучи почтмейстером, имеет больше возможностей узнавать новости, что его газета лучше моей подходит для помещения объявлений, почему он и получал их больше, что было выгодно для него и невыгодно для меня; ибо хотя я и получал и рассылал газеты по почте, широкая публика об этом не знала; дело в том, что я подкупал верховых рассыльных, и те забирали их тайком, потому что Брэдфорд по злобе своей это запретил».

Как редактор Франклин проводил разумную и дальновидную политику, не просто помещая в своей газете новости из жизни колоний и зарубежные новости, но связывая их с интересами пенсильванцев. Он писал письма самому себе как редактору, публиковал и сам отвечал на них. «Развивалась переписка, которая улучшила мою газету, увеличила тираж, как и количество рекламных объявлений, что, таким образом, обеспечило мне значительный доход. Газета моего давнего конкурента соответственно приходила в упадок».

«The Pennsylvania Gazette» выгодно отличалась от других периодических изданий, выходивших в колониях, своим литературным качеством, обеспечивая потребности и интересы американцев в интеллектуальном наполнении повседневной жизни. Франклин публиковал в своей газете эссе, сатирические памфлеты, объявления, рекламные и стихотворные тексты, стараясь привлечь подписчиков и обойти конкурента. Подобная тактика принесла свои плоды, и расходные книги печатной компании Франклина за 1748–1765 гг. показывают, что свыше 60% доходов поступало от издания «The Pennsylvania Gazette».

Новации Франклина в американской журналистике не исчерпывались изданием «The Pennsylvania Gazette». Он первым обратил внимание на большую немецкоязычную колонию в Пенсильвании, члены которой испытывали определенные трудности в социальной адаптации. Они нуждались в информации, но языковой барьер становился для них непреодолимым препятствием. Поэтому в 1732 г. Франклин, пригласив на пост редактора Льюиса Тимоти, предпринял издание «Philadelphische Zeitung» – первой газеты на иностранном языке в колониях. Идея была хороша, но немного опередила свое время. «Philadelphische Zeitung» просуществовала недолго, однако семь лет спустя аналогичное издание под названием «Germantown Zeitung» вполне успешно печаталось в той же Филадельфии.

Хотя основные издательские планы и интересы Франклина были сосредоточены в Пенсильвании, он способствовал открытию ряда газет в других колониях, имея паевую долю в таких изданиях как «The South Carolina Gazette» и «The Rhode Island Gazette». К 1732 г. Франклин стал общественным печатником Пенсильвании, что позволило ему распространить свою модель издания в других колониях. Не забывая о собственной выгоде, Франклин помогал этим изданиям не только в финансовом отношении, но и в профессиональном. Обучая газетчиков ремеслу, поставляя оборудование и материалы, он способствовал развитию газетно-издательского процесса во всей Северной Америке.

В 1732 г. Франклин послал Томаса Уайтмарша, одного из своих подмастерьев, в столицу Южной Каролины, где требовался печатник. Он снабдил его станком и шрифтами «по договору о товариществе», согласно которому Франклину причиталась одна треть доходов от типографии. Так в Чарльстоне появилась газета «The South Carolina Gazette». После внезапной смерти Уайтмарша в 1733 г. его сменил Льюис Тимоти, также посланный Франклином. После смерти Тимоти в 1738 г. издание «The South Carolina Gazette» возглавила его вдова Элизабет Тимоти, ставшая первой американкой, которой довелось редактировать и издавать газету. «The South Carolina Gazette» наряду с «The Virginia Gazette», основанной в 1736 г. в Уильямсбурге первопечатником Виргинии Уильямом Парксом, стали первыми газетами американского Юга.

В 1732 г. Франклин тайно (оговорив свою долю в прибылях) помог Джеймсу Паркеру утвердиться в Нью-Йорке. С его помощью Паркер сменил в качестве редактора «The New-York Gazette» и общественного печатника самого Уильяма Брэдфорда. Позднее в 1755 г. Джеймс Паркер основал первую газету в Нью-Хейвене, которую он назвал «The Connecticut Gazette». Франклин к тому времени отошел от активной газетной деятельности, но сохранил свое участие в финансовых вопросах.

Бенджамин Франклин реализовал себя и в издании альманахов, которые к началу XVIII в. представляли собой достаточно большой корпус массовой журнально-литературной продукции. Составители альманахов добавляли к своему имени титул «филомат» («любитель знания») и подчеркивали, что помещают астрологические предсказания только «для развлечения простолюдинов», прекрасно понимая, что выпуск альманахов было в первую очередь коммерчески выгодным предприятием.

Тематика альманахов значительно расширилась – они включали (в дополнение к традиционным советам, прогнозам и предсказаниям) стихотворные и юмористические тексты, загадки, пословицы, эссе. Распространялись альманахи через книжные лавки, самими типографами, а также бродячими торговцами. Хождение альманахов было чрезвычайно широким, а для удобства читателей они издавались карманным форматом.

В Пенсильвании альманахи были самой ходовой частью печатной продукции. К моменту приезда Франклина в Филадельфию Эндрю Брэдфорд издавал «Американский альманах», альманахи печатал в своей типографии Кеймер. Да и сам Франклин с его прагматичным складом мышления, в течение нескольких лет получая заказы на издание альманахов, не мог не обратить внимание на безусловные тактические и стратегические преимущества издания собственного альманаха: финансовая выгода дополнялась возможностью идеологического воздействия на значительно большую читательскую аудиторию.

Так родилась идея создания «Альманаха Бедного Ричарда» («Poor Richard's Almanack»), который Франклин стал издавать от имени нового образа – маски Ричарда Сондерса, филомата. Франклин сохранил традиционную форму издания, но использовать решил ее в просветительском ключе, пытаясь сделать альманах «занимательным и полезным, и спрос на него оказался так велик, что он ежегодно расходился в 10000 экземпляров и приносил мне изрядный доход. Заметив, сколько разных людей его читают, – во всей провинции не было, кажется, уголка, где бы о нем не слышали, – я решил, что это подходящее орудие для просвещения простых людей, которые других книг почти не покупали; поэтому все промежутки между знаменательными календарными датами я стал заполнять назидательными пословицами, главным образом рисующими трудолюбие и бережливость как средства для приобретения богатства, а тем самым и добродетели, ибо человеку неимущему труднее всегда поступать честно, недаром одна из тех пословиц говорит: «Пустой мешок стоять не будет»».

Франклин несколько запоздал с выпуском своего первого альманаха на 1733 г., анонсировав его только в конце декабря 1732 г. И, тем не менее, первое издание «Альманаха Бедного Ричарда» оказалось успешным, продолжаясь до 1757 г. Даже когда Франклин прекратил издание альманаха, образ Ричарда Сондерса еще долго использовался другими издателями.

Литературно-журналистская маска Бедного Ричарда стала подлинной удачей Франклина. Франклин создал вымышленную биографию, и перед читателем возник образ небогатого простого человека, умудренного жизненным опытом, филомата поневоле. Обращаясь к читателю в первом выпуске альманаха, Ричард Сондерс представлялся следующим образом: «Я мог бы попытаться завоевать ваше расположение, заявив, что сочиняю альманах исключительно из соображений общественной пользы; но я не буду тогда искренним, а современники мои достаточно проницательны, чтобы не поддаться на подобную уловку. Подлинная правда состоит в том, что я очень беден, а жена моя, женщина добронравная, уж очень горда, и я не раз говорил ей об этом; по ее словам, она не может вынести, что сидит за пряжей, а я бездельничаю, считая звезды; не раз она угрожала сжечь все мои книги и безделушки (так называет она мои инструменты), если я не употреблю их с пользой на благо собственной семьи. Печатник предложил мне некоторую долю в прибылях, и таким образом я приступил к выполнению желания моей супруги».

На следующий год Франклин продолжил игру с читателями, сообщив им от имени Ричарда Сондерса о полученном от выпуска альманаха доходе и о том, как изменилась его жизнь в связи с тем, что ему наконец-то удалось угодить жене. «Моя жена смогла купить себе свой собственный горшок, и ей больше не надо ходить и занимать его у соседей; и теперь у нас каждый день есть, что положить в него. Она также купила новые туфли, пару платьев и новую теплую юбку; что же до меня, то я приобрел подержанный пиджак, да такой славный, что теперь мне не стыдно появляться в городе. Перемены изменили нрав моей жены, и он стал таким умиротворенным, что я могу спать отныне дольше и несравненно спокойнее, чем все три предыдущих года взятые вместе».

Большой тираж альманаха обеспечивал Франклину надежный доход, что, в свою очередь, свидетельствовало о правильности выбранного пути для просветительской журналистики. Постоянный читатель франклиновского альманаха на долгие годы принял образ-маску Бедного Ричарда, от имени которого в текст альманаха аккуратно вкрапливались небольшие стихотворения, эссе, пословицы.

Афористика Франклина – отточенная фраза, вложенная в уста Бедного Ричарда, – отразила специфику формирующейся американской ментальности и сохранилась в языке американской нации как своеобразное свидетельство просветительской прививки к прорастающему фольклорному древу. Огромное количество франклиновских афоризмов осталось в американской национальной традиции – «Ешь для себя, одевайся для других», «Терпение завоюет все», «У сделки нет ни друзей, ни родственников», «Кот в перчатках мышей не ловит», «Чудо – дочь невежества», «Бедность хочет немного, роскошь – много, скупость – всего», «Деньги слаще меда», «Сердце глупца – на его устах, уста мудреца – в его сердце». А знаменитая фраза «время – деньги» стала синонимом американской деловитости.

Избранная Франклином форма альманаха, возможно, была наиболее адекватной для данного периода развития американской культуры и, несомненно, повлияла на развитие американской журналистики, сумевшей использовать «низовую» модель издания для пропаганды идей Просвещения.

Бенджамин Франклин может считаться также и родоначальником американских журналов. В качестве образца он выбрал лондонский «The Gentleman's Magazine» («Журнал джентльмена») и решил назначить редактором юриста Джона Уэбба, который в свое время написал серию эссе для «The Pennsylvania Gazette». Однако, Уэбб (в ожидании более высокого процента от доходов) выдал этот проект давнишнему конкуренту Франклина. И 6 ноября 1740 г. Эндрю Брэдфорд поспешил объявить в своей газете о намерении издавать журнал «The American Magazine, or a Monthly View of the Political State of the British Colonies» («Американский журнал, или Ежемесячное обозрение политических дел в Британских колониях»), начиная с марта будущего года.

Ответ Франклина последовал ровно через неделю. В «The Pennsylvania Gazette» он объявил об издании журнала «The General Magazine and Historical Chronicle for All the British Plantations in America» («Всеобщий журнал и хроника событий всех британских колоний в Америке»). Франклин обвинил своих конкурентов в нечистоплотности: «Наш журнал, создаваемый по образцу английских журналов, долгое время находился в стадии проекта; мы устанавливали переписку с наиболее образованными людьми в колониях. В виду приведенных причин журнал не мог быть издан ранее, хотя некое лицо, конфиденциально посвященное в наши планы, предпочло анонсировать журнал в прошлом номере «The Mercury», без нашего на то согласия, возможно, полагая, что, опередив нас в объявлении о собственном издании, ему удастся заставить нас отказаться от своих планов и самому собрать весь урожай».

Началась конкурентная гонка. Уэбб и Брэдфорд объявили, что их издание будет дешевле франклиновского. В ответ Франклин решил не проводить годовую подписку, а продавать тираж по цене 6 пенсов за экземпляр. И все же Уэбб и Брэдфорд опередили Франклина на три дня. 13 февраля 1741 г. «The American Magazine» вышел из печати. 16 февраля того же года появился «The General Magazine», но на его обложке напечатана январская дата, – Франклин хотел взять реванш хотя бы постфактум.

Оба журнала просуществовали недолго: «The American Magazine» Брэдфорда – три месяца, «The General Magazine» Франклина – шесть. Эти первые два американских журнала отличались по содержанию и способу отбора материала. Брэдфордовский журнал представлял собой прообраз политического обозрения – обзор парламентских событий, комментарии о политических делах в колониях. Франклин, вынужденный выступать в качестве издателя и редактора, предпочел форму литературно-политического журнала. На 76 страницах «The General Magazine» обсуждались политические события, связанные с войной между Англией и Испанией, экономические (хождение бумажных денег), религиозные; в разделе, посвященном текущей политической жизни колоний, Франклин перепечатывал новости из различных местных газет (даже из отдаленных штатов). В разделе «Историческая хроника» Франклин публиковал ежемесячную хронику событий, которая представляет исторический интерес и в наше время. Существовал и литературный отдел, в котором публиковались фрагменты из произведений местных и английских авторов, эссе, стихотворения и т.д.

В целом же первые американские журналы откровенно копировали британские образцы, а отсутствие закона об авторском праве позволяло издателям заполнять большую часть своих изданий заимствованным материалом. По данным американского исследователя Э. Кросса, в период между 1741 и 1794 гг. в Америке было создано 45 журналов, срок существования которых, впрочем, не превышал полутора лет.

Говоря о колониальном периоде в истории американской журналистики, Даниел Бурстин подчеркивает особенность положения «общественного печатника» в колонии и считает это явление чисто американским феноменом. Он обратил внимание на то обстоятельство, что большинство первых газетчиков Америки, помимо того, что они были профессиональными типографами и имели собственные типографии, были связаны с выполнением государственной службы. Чаще всего они занимали пост почтмейстера колонии, что давало им преимущества при распространении своей продукции, а также контроль за поступлением внутренней и внешней информации. «Преимущества почтмейстерского поста помогли держать прессу в руках респектабельных людей, располагавших доверием своего правительства».

Таким образом, проблема подлинной свободы слова стояла довольно остро в большинстве колоний, и показательным случаем, ставшим важным прецедентом в борьбе за право свободы печати, было дело Джона Питера Зенгера.

Джон Питер Зенгер родился в Баварии и переехал на постоянное жительство в Америку в 1710 г., обосновавшись в Нью-Йорке.

Там с 1711 по 1719 г. он работал в качестве ученика в типографии Уильяма Брэдфорда, а в 1725 г. вместе с Брэдфордом начал выпускать первую нью-йоркскую газету «The New-York Gazette». В 1726 г. Зенгер уже смог открыть собственное дело, оказавшись удачливым книгоиздателем.

Спокойная издательская жизнь Зенгера продолжалась до 1733 г., пока он не предпринял издание собственной еженедельной газеты «The New-York Weekly Journal». На издание газеты Зенгер решился, опираясь на поддержку влиятельных политических фигур, которые рассчитывали использовать газету Зенгера для критики городских властей и в первую очередь губернатора Уильяма Косби. Уже во втором номере своего еженедельника опубликовал статью под названием «Свобода прессы», за которой последовали другие статьи весьма радикальные по тону.

Активная журналистская деятельность Зенгера была прервана 17 ноября 1734 г., когда он был арестован по обвинению в диффамации. Однако, находясь в тюрьме, Зенгер продолжил выпускать свою газету, обратившись с открытым письмом к своим читателям в № 55 за 25 ноября 1734 г. с извинениями за пропущенный выпуск и с объяснением причины случившегося: «Всем моим подписчикам и покупателям моей «Weekly Journal».

Господа, дамы и прочие,

Так как на прошлой неделе вы были разочарованы, не получив мою газету, то я посчитал необходимым принести вам свои извинения по этому поводу. В воскресенье, семнадцатого числа, я был арестован и помещен в юродскую тюрьму по приказу губернатора и досточтимого Фрэнсиса Харрисона, эсквайра, и других членов совета, и в то время пока вы ждали очередной номер, я пребывал в камере, лишенный пера, чернил и бумаги и возможности общения <...> сейчас у меня появилась возможность разговаривать со своими помощниками через тюремное окошко, и я надеюсь, что смогу развлекать вас новыми номерами «Weekly Journal», как и прежде.

Всегда к вашим услугам, ваш смиренный слуга, Джон Питер Зенгер».

Во время пребывания в тюрьме Зенгеру постоянно приходилось отбиваться от нападок со стороны брэдфордовской «The New-York Gazette», которая неизменно поддерживала позицию губернатора. Разгоревшаяся полемика привела к тому, что в глазах общественности дело Зенгера стало практически общенациональной борьбой за свободу критики на страницах прессы.

Защищать Джона Питера Зенгера взялся выдающийся адвокат этого времени Эндрю Гамильтон. Филадельфийскому адвокату удалось придать процессу, состоявшемуся в начале 1735 г., идеологический характер, что привлекло внимание широких общественных кругов. Гамильтон убедительно доказал, что публикации в «The New-York Weekly Journal» соответствовали действительности, а потому не могут быть классифицированы как диффамация. Более того, он произнес на суде блестящую речь в защиту права на свободу мнений.

В заключительной части своей речи Гамильтон обратился к суду присяжных со следующими словами: «Решение, которое будет вынесено сегодня, господа присяжные, не малого и не частного значения; дело, которое вы сейчас разбираете, касается не одного только бедного издателя и не одного только Нью-Йорка. Нет! Речь идет о более важном предмете – о свободе!» Вердикт, вынесенный по делу Зенгера, считается прецедентным в истории американской свободы печати. Вопреки желанию властей и мнению судьи суд присяжных вынес оправдательный приговор.

После суда Зенгер продолжал издавать свою газету вплоть до самой смерти. В качестве своеобразной компенсации он в 1737 г. был назначен монопольным «общественным печатником» Нью-Йорка, а в 1738 г. – и Нью-Джерси.

И снова следует вернуться к фигуре Бенджамина Франклина, который наряду со многими новациями добавил к ним и создание первой карикатуры в истории американской журналистики. Он опубликовал ее 9 мая 1754 г. в «The Pensylvania Gazette» в связи с угрозой для колоний нападения со стороны Франции. Карикатура представляла собой изображение змеи, раздробленной на восемь частей. Голова представляла собой Новую Англию, а семь остальных – Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильванию, Мэриленд, Виргинию, Северную Каролину и Южную Каролину. Под изображением была помещена лаконичная надпись: «Join, or Die» («Объединяйся или умрешь»).

Франклиновская карикатура произвела впечатление. До конца месяца она была перепечатана в «The New-York Gazette», «The New-York Mercury», «The Boston Gazette», «The Boston News-Letter» и в ряде других. Причем в «The New-York Gazette» появилась еще одна надпись, вложенная в уста змеи – «Unite and Conquer» («Объединяйся и победишь»).

Любопытно отметить, что эта же карикатура возникла на страницах американских газет одиннадцать лет спустя, но в другом политическом контексте. К тому времени в американской прессе произошли определенные изменения. Во-первых. Нью-Йорк приблизился к Бостону и Филадельфии в качестве еще одного центра производства печатной продукции, во-вторых, увеличилось общее количество газет, издававшихся в колониях (к 1765 г. в колониях издавалось уже 43 газеты), в-третьих, усилилась политизация прессы.

Поводом к повсеместной политизации и радикализации колониальной прессы послужил принятый в 1765 г. британским парламентом Закон о гербовом сборе, согласно которому налогами облагались все печатные и периодические издания и юридические документы. Американская пресса отреагировала целым каскадом антибританских публикаций, в которых значительное место занимали памфлеты – наиболее подходящая к предреволюционной ситуации журналистская форма выражения мнений. С 1763 по 1783 годы двести американских типографий выпустили около девяти тысяч печатных изданий – книг, газет и плакатов; из них, по крайней мере, две тысячи были политическими памфлетами. Именно они, эти две тысячи брошюр с претенциозными и устрашающими названиями, являлись основным ядром литературы Американской революции; их назначение – попасть как можно быстрее в руки читателя и склонить его на сторону того или иного лагеря – делало памфлеты необычайно злободневными.

В этот момент снова понадобилась карикатура, созданная Франклином. Появилась она вновь 21 сентября 1765 г., когда сразу же в нескольких городах – Нью-Йорке, Бостоне и ряде других – большим тиражом стала продаваться газета под названием «The Constitutional Courant» («Конституционные куранты»). Эта газета имела ряд особенностей – в ней не были указаны имя редактора и место издания. Тональность этого разового издания была антибританской, которую закрепляла переосмысленная в свете новых обстоятельств франклиновская карикатура.

Вторая половина 1760-х гг. – время расцвета таланта таких выдающихся публицистов и журналистов периода Революции, как Бенджамин Франклин, Джеймс Отис, Джон Дикинсон, Томас Пейн, Томас Джефферсон, Александр Гамильтон, Джон Адамс, Сэмюэл Адамс, Дэниэл Дюлани, Сэмюэл Сибери.

Авторы памфлетов выдвинули идею «естественных прав» и апеллировали к авторитету Джона Локка и Джеймса Гаррингтона. Так, бостонский адвокат Джеймс Отис 20 августа 1764 г. в «The Boston Gazette» опубликовал памфлет «Удостоверенные и доказанные права британских колоний», в котором отстаивал интересы колоний: «Формулируя идею естественных прав (natural rights) колонистов, я полагаю доказанным тот факт, что они являются людьми, общими детьми того же Создателя, что и их братья из Великобритании. Природа наделила всех равенством и совершенной свободой, чтобы действовать в границах закона, определенного природой и разумом, и не зависеть от воли, настроения, страсти или прихоти любых других людей».

Бурные протесты против закона о гербовом сборе привели к его отмене в 1766 г., однако через год британский парламент принял по предложению министра финансов Чарльза Тауншенда пакет дискриминационных законов. Они получили название Актов Тауншенда и предусматривали введение новых пошлин. Чай, стекло, бумага, краски попали в список облагаемых пошлинами товаров. Так как американские типографии в значительной степени зависели от европейских поставок бумаги, то и Закон о гербовом сборе и Акты Тауншенда, приводившие к нехватке бумаги, спровоцировали сильнейшее негодование американской прессы.

В конце 1767 г. в газете «The Pennsylvania Chronicle» («Пенсильванская хроника») начали публиковаться «Письма пенсильванского фермера жителям британских колоний», направленные против актов Тауншенда и получившие чрезвычайно широкий резонанс как в самих колониях, так и в Англии. «Письма» отличались высокими литературными достоинствами и представляли собой публицистические размышления не только о насущных проблемах американцев, но и о будущем нации.

«Письма пенсильванского фермера» выходили в период с 1767 по 1768 гг., были перепечатаны большинством американских газет, 8 раз выходили отдельными изданиями и даже были переведены во Франции. Их автором был юрист и политический деятель Джон Дикинсон, которому удалось на определенный период времени стать «властителем дум» колонистов.

Вдумчивый, уравновешенный и сдержанно-страстный тон его «Писем», удачно выбранная журналистская маска человека из народа – «пенсильванского фермера», железная логика четко выстроенной аргументации привлекли внимание широкой читательской аудитории. Размышляя над проблемой свободы и порядка, глубоко убежденный в том, что «дело свободы – слишком благородное дело, чтобы пятнать его криками и анархией», Джон Дикинсон апеллировал к здравому смыслу, требуя уравнивания колоний в правах с метрополией и контроля над правительством.

Английское правительство было вынуждено отменить акты Тауншеда в 1771 г., но эта мера была явно запоздалой. В 1768 г. по инициативе С. Адамса и Дж. Отиса была предпринята компания бойкота английских товаров, активно поддержанная американскими средствами массовой информации. На страницах газет появлялись лозунги следующего содержания: «Не нужно толпы, не нужно мятежей, не троньте ваших самых ненавистных врагов и их собственности. Берегите деньги, и вы сохраните свою страну».

В общественном сознании уже сформировалась идея независимости и собственного пути развития Америки. Пресса активно создавала из метрополии «образ врага». Британские официальные представители и их сторонники именовались на страницах американских газет не иначе как «жалкими наймитами и отвратительными изменниками», а британский король Георг III – «монстром в человечьем обличье».

В 1773 г. газета «The Massachusetts Spy» («Массачусетский дозорный»), издаваемая Исаией Томасом, задавалась таким риторическим вопросом: «Как может остров БРИТАНИЯ поработить такой великий континент как АМЕРИКА, который более чем в девять раз превышает его собственные размеры? Весь мир дивится подобной величайшей глупости». В это же время Бенджамин Франклин, находившийся в Лондоне, опубликовал на страницах английских изданий, остросатирические памфлеты «Руководство к тому, как из великой империи сделать малую» и «Эдикт прусского короля», в которых подверг резкой критике имперские притязания Британии и предостерег ее от проведения неразумной политики по отношению к колониям. «В первую очередь, джентльмены, вы должны помнить о том, что великая империя, подобно большому пирогу, легче всего обламывается по краям».

Предреволюционная и революционная риторика американской прессы, объявившей «крестовый поход» против Британии, отличалась крайней категоричностью и безапелляционностью, используя изменения в общественно-политической ситуации в своих пропагандистских целях. «Бостонское чаепитие» 1773 г., спланированное в доме редактора «The Boston Gazette», еще больше обострило ситуацию. «Нестерпимые акты», изданные британским правительством, и морская блокада бостонского порта привели к созыву Первого Континентального конгресса в Филадельфии в сентябре – октябре 1774 г. Конгресс одобрил бойкот английских товаров, принял «Декларацию прав» и призвал прессу активно освещать «подлинную суть дела». И пресса, по словам Франклина, не просто стала «ковать железо пока оно горячо, но и разогревать его во время ковки».

Такие слова, как «американец» и «американский», подчеркнуто часто появлялись в текстах памфлетов, воззваний, открытых писем и статей этого времени, чтобы обозначить единство колоний против британской угрозы. В одном из выступлений на заседании Конгресса Патрик Генри заявил: «Нет больше различий между виргинцами, пенсильванцами, ньюйоркцами и жителями Новой Англии. Отныне я теперь не виргинец, но американец».

Вооруженные столкновения в Лексингтоне и Конкорде 19 апреля 1775 г. положили начало Войне за независимость или, как ее еще называют, Американской революции. Роль средств массовой информации, значение публицистического и ораторского слова в такие переломные моменты особенно важны для консолидации нации.

10 января 1776 г. Томас Пейн опубликовал (вначале анонимно) памфлет под названием «Здравый смысл», которому суждено было стать одним из величайших памфлетов в американской истории. По иронии судьбы автор прославленного американского публицистического произведения не был американцем.

Оказавшись в предельно накаленной обстановке, непримиримый радикал Пейн, переехавший из Англии в Филадельфию за год до Революции, почувствовал себя как рыба в воде, а его «Здравый смысл» сыграл решающую роль в формировании американского общественного мнения этой поры. После опубликования «Здравого смысла» симпатии американцев склонились к идее полного отделения от Англии и предпочтительности республиканской формы правления. В течение трех месяцев было распродано 120000 экземпляров этого памфлета, а имя Пейна мгновенно стало популярным.

Возвышенная патетика памфлета Пейна, предельная ясность его доводов, яростные нападки на монархическую форму правления, подчеркивание преимущества «естественных прав» американцев по сравнению с исторически сложившимися обстоятельствами оказались созвучными своему времени.

«Иметь свое собственное правительство – это наше естественное право», – утверждал Пейн. И 2 июля 1776 г. Второй Континентальный Конгресс, собравшись в Филадельфии, проголосовал за полную независимость от Британии, а 4 июля была принята подготовленная Томасом Джефферсоном «Декларация независимости».

«Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». Эти знаменитые слова из «Декларации независимости» подводили черту под определенным этапом развития политической мысли эпохи Просвещения.

Окончание Войны за независимость в 1783 г. для истории американской журналистики ознаменовалось двумя важными событиями.

Во-первых, почти сразу же появляются первые ежедневные периодические издания. 21 сентября 1784 г. в Филадельфии вышла газета под названием «The Pennsylvania Packed and Daily Advertiser» («Пенсильванская ежедневная рекламная газета»), издателями которой стали Джон Данлэп и Дэвид Клейпул. Издание Данлэпа и Клейпула представляло собой четырехполосную газету стоимостью в четыре пенса. Материал располагался в четыре колонки, первая и последняя полосы были полностью заполнены объявлениями. Остальные две полосы частично были отданы объявлениям, частично – новостям и перепечаткам. Хотя газета и именовалась «ежедневной», выходила она три раза в неделю – по вторникам, четвергам и субботам.

Вскоре в Южной Каролине появилась вторая ежедневная газета. С 1 декабря 1784 г. в Чарльстоне Джон Миллер стал издавать «The South Carolina Gazette and General Advertiser» («Южнокаролинская общая рекламная газета»), а 1 марта 1785 г. в Нью-Йорке Фрэнсис Чайлдс выпустил первый номер «The New York Daily Advertiser» («Нью-йоркская ежедневная рекламная газета»). Таким образом, первые ежедневные газеты в Соединенных Штатах были преимущественно рекламные, и на определенное время они стали единственной альтернативой партийной прессе.

Во-вторых, в послереволюционный период начинается быстрое формирование партийной прессы. Эдмунд Морган тонко подметил, что, «если в 1740 году ведущими интеллектуалами Америки были священники, помыслы которых были направлены к теологии, то к 1790 году ведущими интеллектуалами стали государственные деятели, размышлявшие о политике»[11].

Широкую дискуссию на страницах американской прессы вызвал проект Конституции 1787 г. Основной проблемой стала проблема федерального устройства нового государства. В необозримом количестве публикаций в периодических изданиях той поры, в памфлетах и трактатах подробно разбирались аргументы «за» и «против» Конституции. Так стала создаваться партийная пресса, которая первоначально делилась на «федералистскую» и «антифедералистскую».

Особое место в этой полемике занимает серия из 85 политических эссе, объединенная впоследствии под общим заглавием «Федералист». Эти эссе были написаны в 1787–1788 гг. тремя выдающимися государственными деятелями Александром Гамильтоном, Джеймсом Мэдисоном и Джоном Джеем, публиковавшими эти эссе на страницах различных нью-йоркских газет под общим псевдонимом «Публий». В этих эссе всесторонне рассматривались различные аспекты новой формы государственности, преимущества федерального принципа устройства Соединенных Штатов Америки и ряд других проблем, возникших в ходе проходившей общенациональной дискуссии.

Кардинальный вопрос о республиканской форме правления был поставлен в 39-м эссе, написанном Джеймсом Мэдисоном. «Первый же вопрос, возникающий сам собой: быть ли нашему правлению и, по сути, и по форме сугубо республиканским? Совершенно очевидно, что только эта, и никакая иная, форма правления отвечает духу американского народа, основополагающим принципам революции или благородному стремлению, которым исполнены все приверженцы свободы, – строить наши политические опыты на способности человечества к самоуправлению».

В целом же «Федералист» занял уникальное место в американской журналистике: он как бы вобрал в себя наиболее оригинальные идеи, которые революционный памфлет внес в дискуссию о государственном строе. Как «Здравый смысл» Пейна знаменовал взлет революционного радикализма, так «Федералист» говорил о наступлении консервативного, конструктивного, консолидирующего курса в политике, определившего облик послевоенной нации.

Текст принимаемой Конституции не давал в полной мере гарантий свобод гражданам новой страны. Томас Джефферсон писал в «Автобиографии», что при ознакомлении с Конституцией его насторожило «отсутствие ясно выраженных, четких положений, гарантирующих свободу вероисповедания, свободу печати, свободу личности, находящейся под постоянной защитой Habeas corpus».

Под давлением Т. Джефферсона, Дж. Мэдисона и ряда других общественных и политических деятелей текст Конституции был в 1789 г. дополнен 10 поправками («Билль о правах»). Особенно важной для существования американских средств массовой информации стала первая поправка, в которой говорится, что «Конгресс не должен издавать ни одного закона, <...> ограничивающего свободу слова или печати...».

К этому времени антифедералисты преобразовались в республиканцев, американская пресса вступила в период жесткого межпартийного противостояния, во многом определяемого реакцией на события Французской революции 1789 г. На страницах партийно-ориентированных изданий федералисты именовались «англоманами» и «монархистами», а республиканцы получили ярлыки «франкофилов» и «якобинцев». Узко партийный фанатизм газет этого периода привел к резкому снижению стандартов журналистской этики. Приемы, бывшие в ходу в революционный период, теперь применялись против политических оппонентов.

Разительные перемены произошли в способе редактирования газет. Если до Революции редактор, совмещая в одном лице издателя, типографа и предпринимателя, обращался к читателям преимущественно как к подписчикам, то в период ранней республики он стал разговаривать с ними как с потенциальными избирателями. Памфлетное начало перекочевало из брошюр в колонку редактора и оставалось там достаточно долго.

Александр Гамильтон, ставший министром финансов в правительстве Вашингтона и являвшийся идеологом партии федералистов, основал в апреле 1789 года «The Gazette of the United States» («Газета Соединенных Штатов»). Редактором этой газеты был назначен Джон Фенно, получавший финансовую поддержку от Гамильтона и федералистов. «The Gazette of the United States» фактически стала официальным органом администрации США, активно поддерживая все политические начинания Гамильтона.

В ответ на это Джефферсон и Мэдисон основали в октябре 1791 г. «The National Gazette» («Национальную газету»), выходившую в Филадельфии. Редактировать это республиканское издание был приглашен известный поэт Филипп Френо. Сам Джефферсон не публиковался, но страницы «The National Gazette» были предоставлены всем, кто был недоволен политикой федералистов. Яростная война между двумя противоборствующими газетами продолжалась около двух лет.

Упрямый и острый на язык, Филипп Френо стал первым в Америке «рыцарем-журналистом». Влияние «The National Gazette» на общественное сознание позволяет говорить о Френо как о ведущем газетном редакторе Америки той поры. Т. Джефферсон впоследствии писал, что «The National Gazette» спасла нашу конституцию, быстрыми шагами приближавшуюся к монархии, и послужила наиболее эффективным средством, преградившим путь этому процессу».

В количественном отношении пресса федералистов превосходила журналистские силы республиканцев. Исаия Томас, активный участник этих событий и один из первых библиографов американской прессы, в монографии «История печати», опубликованной в 1810 г., привел любопытные данные. Он разделил список из 336 газет, выходивших в 1795–1800 гг., по партийной принадлежности, и получилась своеобразная «политическая карта Соединенных Штатов» – из 32 газет, издававшихся в Массачусетсе, 20 являлись федералистскими против 11 республиканских, в Коннектикуте из 12 газет – 10 федералистских и только 1 республиканская. Относительный паритет сохранялся в Нью-Йорке, где из 67 газет 29 принадлежали федералистам, а 27 – республиканцам.

В 1798 г., в период обострения отношений с Францией, контролируемый федералистами Конгресс принял, а президент Джон Адамс подписал закон, ограничивавший свободу прессы («Закон о клевете») и направленный против республиканской прессы. В этом законе в частности говорилось, что «если любое лицо будет создавать, печатать, произносить или публиковать <...> какие-либо ложные, скандальные или злонамеренные писания <...> против правительства Соединенных Штатов, или палат Конгресса <...> или против Президента <...> с намерением опорочить <...> или подорвать репутацию; или возбудить против них ненависть добропорядочных граждан Соединенных Штатов <...>, то это лицо должно быть наказано штрафом до двух тысяч долларов и тюремным заключением до двух лет».

Данный закон находился в полном противоречии с первой поправкой к Конституции, и поэтому «Aurora» («Аврора»), республиканская газета Бенджамина Франклина Бейча, внука знаменитого Бенджамина Франклина, просто опубликовала текст проекта этого закона под текстом первой поправки к Конституции безо всяких комментариев.

Новый закон позволял трактовать любую антифедералистскую критику правительства или президента как злонамеренную клевету и призыв к мятежу. Оппозиционная пресса сразу же испытала на себе действие нового закона. По обвинению в измене подвергались травле и репрессиям издатели республиканских газет. В стране было возбуждено 17 судебных процессов, 10 из них закончились вынесением обвинительного приговора, кроме того, ряд лиц были арестованы без суда и следствия.

В 1800 г. победа Т Джефферсона на президентских выборах в определенной степени была предрешена активной борьбой республиканцев за возвращение свободы слова. «Я поклялся на алтаре Божьем быть вечным врагом любой формы тирании над разумом человека», – писал в свое время Джефферсон, и этот принцип он проводил в жизнь в годы своего президентства. Цензурные ограничения с прессы были сняты.

Прекрасно понимая значение прессы для освещения политики правительства, Джефферсон убедил филадельфийского издателя Харрисона Смита переехать в новую столицу Соединенных Штатов – Вашингтон. 31 октября 1800 года вышел первый номер «The National Intelligencer» («Национальный вестник») – первой значительной вашингтонской газеты, просуществовавшей до 1870 г. Практически в это же время (в 1801 г.) в Нью-Йорке начала выходить влиятельная газета «The Evening Post» («Вечерняя почта»), которая прославилась благодаря своему бессменному редактору Уильяму Каллену Брайенту, одному из лучших поэтов своего времени. Переехав из Бостона в Нью-Йорк в 1825 г., Брайент стал соредактором, а в 1829 г. – единоличным редактором «The Evening Post».

Брайент сослужил Америке великую службу как журналист и критик, в течение пятидесяти лет выступавший по принципиальным политическим, экономическим и культурным вопросам и превративший свою газету в образец тонкого вкуса и безупречной репутации, который не имел себе равных в истории американской журналистики.

Высокие этические и профессиональные стандарты, предложенные Брайентом, оказали определенное воздействие на становление независимой американской журналистики. У.К. Брайент был подлинным наследником идей Т. Джефферсона, и на посту редактора «The Evening Post» он в течение пятидесяти лет стоял на страже свободы слова и защиты прав человека.

В самом начале XIX века, а точнее 1 октября 1802 г., в Нью-Йорке появилась влиятельная литературная газета «The Morning Chronicle» («Утренняя хроника»). Ее редактором стал Питер Ирвинг, который, несмотря на стойкую приверженность партии республиканцев, заявил, что партийность не повлияет на мнения журналистов, сотрудничающих в «The Morning Chronicle». Хотя имела место полемика с «The Evening Post» по поводу оценки личности Аарона Бэрра. Питер Ирвинг симпатизировал вице-президенту США, защищая Бэрра от нападок со страниц «The Evening Post».

В целом газета носила развлекательно-моралистический характер, публикуя на своих страницах добродушные розыгрыши, юмористические материалы, легкие эссе, точные зарисовки политической жизни того времени. Заметный след в литературной журналистике оставила образ-маска Джонатан Олдстайл (Джонатан Любитель старины, или, если использовать аналог из русской просветительской комедии, – Стародум). Остроумные эссе под названием «Письма Джонатана Олдстайла, джентльмена» принадлежали перу младшего брата Питера – Вашингтону Ирвингу, ставшего впоследствии известным американским писателем.

Прекращение издания «The Morning Chronicle» в 1805 г. связано с драматическими событиями дуэли Аарона Бэрра и Александра Гамильтона, повлекшими за собой смертельное ранение последнего. Смерть Гамильтона привела не только к политической гибели Бэрра, но и к закрытию газеты, ассоциировавшейся в общественном сознании с его именем.

Если говорить об общей тенденции в американской журналистике этого периода, то к началу XIX столетия отмечается усиление влияния журналов на общественное сознание и на формирование вкуса читателей. Подобная же картина сложилась и в Британии, где появились влиятельные ежеквартальники как «The Edinburgh Review» («Эдинбургское обозрение») или «The Quarterly Review» («Ежеквартальное обозрение»).

Количественную динамику роста журнальных периодических изданий на читательском рынке Америки показывают следующие данные – в 1800 г. регулярно выходило 12 журналов, в 1810 – 40, в 1825 – 100.

Наиболее интересными и авторитетными из них были такие периодические издания, как редактируемый Исаией Томасом журнал «The Massachusetts Magazine» («Массачусетский журнал», 1789–1796) и основанный Уильямом Тюдором «The North American Review» («Североамериканское обозрение», Бостон, 1815–1877; Нью-Йорк, 1878–1940) в Бостоне, филадельфийские издания – «American Review and Literary Journal» («Американское обозрение и литературный журнал», 1799–1802) Чарльза Брокдена Брауна, «The Port Folio» («Портфолио», 1801–1815) Джозефа Денни.

За журналом Джозефа Денни стояли мощные издательские и политические круги Филадельфии (из политиков достаточно назвать Ричарда Раша и Джона Куинси Адамса, будущего президента США). Журнал ориентировался (по стилю, оформлению и способу подачи материала) на известные британские литературно-политические издания типа «The Edinburgh Review», хотя степень общественного влияния американских журналов была несопоставима с их английскими аналогами.

В Бостоне такое же положение занимал журнал «The North American Review» – консервативное, неплохо информированное литературно-политическое издание. Руководство «The North American Review» стремилось к созданию имиджа «серьезного издания». В нем сотрудничали ведущие политики и историки этого периода. Консервативность и негибкость в проведении редакторской политики в дальнейшем приводила к потере определенной части читательской аудитории. Журнал, однако, долгое время оставался на плаву, меняя редакторов, испытывая взлеты и периоды оживления.

В начале века редкое периодическое издание приносило большую прибыль своему издателю. Поэтому альтернативой партийной прессе, получающей финансовую поддержку от соответствующих политических кругов, стало обращение периодических изданий к различного рода коммерческим объявлениям в сочетании с модернизацией издательского процесса, а также поиск новых рынков сбыта (расширение читательской аудитории).

Изменения в издательском процессе вели к увеличению тиража и удешевлению себестоимости изданий. Ручной набор и винтовой печатный станок постепенно уступали место техническим новшествам. В 1810 г. немецкий изобретатель Фридрих Кениг создает первую скоропечатную машину, которая стала применяться с 1812 г. В 1814 г. при помощи подобной паровой печатной машины лондонская «The Times» могла печатать до 1100 экземпляров в час по сравнению с 250 экземплярами в час на ранее использовавшемся оборудовании. В 1825 г. появилась модернизированная паровая печатная машина Напира, которая позволяла «The New York Daily Advertaiser» печатать до 2000 экземпляров в час, что открывало новые перспективы в издательском деле.

Пока ведущие умы Америки отстаивали на страницах журналов национальную самобытность и культурную независимость, вступив в непримиримую схватку с британским интеллектуальным импортом, американские газетчики в 1820-е гг. открыли для себя возможности рекламного рынка.

Экономическая необходимость заставляла многие периодические издания публиковать рекламные сообщения и деловую информацию. В самих названиях более половины периодических изданий, выходивших в семи крупнейших городах США в это время, содержались слова «advertaiser», «commercial» или «mercantile» (например, та же «The New York Daily Advertaiser» («Ежедневная рекламная газета»), «Hunt's Merchants' Magazine» («Торговый журнал Ханта»), «De Bow's Commercial Review of the South and West» («Коммерческое обозрение Юга и Запада Де Бау»)), указывающие на данную специфику. Зачастую такие газеты издавались большим форматом, нежели традиционные, чтобы вместить увеличивающийся поток рекламы, биржевой и финансовой информации. Предприниматели и представители среднего класса, способные оплатить возросшую стоимость (до 6 пенсов за экземпляр) этих изданий, составили необходимую читательскую аудиторию. Профессор М. Стифенс даже считает возможным классифицировать 1820-е гг. как «период меркантилизма» в истории американской прессы.

В конце 1820-х – начале 1830-х гг. в американской журналистике проявились новые тенденции, которые стали доминирующими в последующие десятилетия.

Одной из таких тенденций становится обострение идеологического и нравственного противостояния между Севером и Югом, связанное с сохранением системы рабовладения на значительных территориях Соединенных Штатов. Аболиционизм (движение за отмену рабства) к этому времени стал набирать силу, что привело к активизации аболиционистской пропаганды. Количество антирабовладельческих периодических изданий к началу 1830-х гг. возросло до пятидесяти. К числу наиболее заметных аболиционистских изданий можно отнести еженедельную газету Бенджамина Ланди «The Genius of Universal Emancipation» («Дух всеобщего освобождения»), выходившую с 1821 по 1839 гг. в Балтиморе, и прославленный бостонский еженедельник «The Liberator» («Освободитель», 1831–1865) Уильяма Ллойда Гаррисона, ставший синонимом антирабовладельческого движения.

Хотя тираж гаррисоновского издания не превышал 3000 экземпляров, степень его влияния на общественное мнение была чрезвычайно высока. Общественный резонанс статей, опубликованных в газете «The Liberator», можно определить хотя бы по тому факту, что в Джорджтауне был издан закон, запрещающий свободным неграм получать гаррисоновскую газету на почте под угрозой штрафа или тюремного заключения. Хождение газеты на территории южных штатов было запрещено, а в штате Джорджия за голову Гаррисона давали 5000 долларов. Газета «The Liberator», оставаясь одним из самых радикально настроенных аболиционистских изданий, неустанно привлекала внимание общественности к проблеме рабовладения, подчеркивала несовместимость рабовладения с идеями, провозглашенными в Декларации независимости, и призывала к немедленной отмене рабства на территории Соединенных Штатов.

Среди аболиционистской прессы следует выделить также и первую негритянскую газету «Freedom's Journal» («Журнал свободы»), увидевшую свет 16 марта 1827 г. в Нью-Йорке под редакцией Джона Б. Рассверма, первого негра, получившего высшее образование в США, и преподобного Сэмюэла Корниша – священника пресвитерианской церкви. Позиция этой газеты была заявлена уже в первом номере: «Мы хотим сами защищать свое собственное дело. Слишком долго другие говорили за нас». Если это издание, поменявшее название на «Rights for All» («Права для всех»), прекратило свое существование уже в 1829 г., то другая негритянская аболиционистская газета «The North Star» («Северная звезда»), издаваемая с 1849 г. бывшим беглым рабом из Мэриленда Фредериком Дуглассом, имела определенный финансовый успех.

Реакция на аболиционистские издания, особенно на Юге, была далеко не однозначной. Хождение аболиционистской литературы на территории рабовладельческих штатов преследовалось как покушение на общественную стабильность и порядок, имели место нападения на типографии, где печатались антирабовладельческие издания.

Убийство 7 ноября 1837 г. разъяренной неуправляемой толпой редактора аболиционистского еженедельника «Alton Observer» («Олтонский обозреватель») пресвитерианского священника Элайджи Лавджоя, ставшего «первым мучеником в борьбе за свободу прессы в Америке», потрясло многих. Лавджой не пожелал подчиниться требованию жителей Олтона прекратить антирабовладельческие публикации и покинуть пределы города, заявив на страницах своей газеты накануне своей смерти: «Почему я должен бежать из Олтона? Разве это не свободный штат? Разве право на выражение мнения не защищено его законами? <...> вы можете вздернуть меня <...> вы можете сжечь меня заживо, как сожгли Макинтоша в Сент-Луисе, вы можете измазать меня дегтем и вывалять в перьях, или бросить в Миссисипи, как вы уже угрожали мне; но вам не лишить меня чести. Я, и только я, могу обесчестить себя; а глубочайшим бесчестьем во времена подобные нашим станет отречение от Господа, если я откажусь от угодного Ему дела». Отстаивая свое же право на свободу слова, Лавджой был убит во время нападения толпы на его типографию.

На смерть журналиста откликнулись многие издания. У.К. Брайент писал на страницах нью-йоркской «The Evening Post»: «Право открыто и свободно обсуждать устно, письменно и в печати любые политические вопросы, рассматривать и подвергать критике любые политические учреждения – это право столь ясно и очевидно, так переплелось со всеми другими нашими свободами и столь насущно необходимо для их существования, что, лишись его сегодня, мы тут же окажемся во власти деспотизма и анархии».

В 1830-е гг. обрела свое лицо журналистика и публицистика американского Юга. Уступая в количественном отношении прессе Севера и сталкиваясь с проблемой отсутствия устойчивой читательской аудитории, южане отстаивали на страницах немногочисленных периодических изданий свой взгляд на проблемы демократии и право меньшинства быть услышанным. Лидер южан в сенате Джон К. Кэлхун утверждал, что истинная демократия – это не диктатура численного большинства, а защита прав меньшинства.

Если появление одной из первых газет американского Юга («The South Carolina Gazette») было связано с издательской политикой Б. Франклина, то относительно первого журнала американского Юга существуют различные точки зрения. Некоторые исследователи убеждены, что первым журналом следует считать «The North Carolina Magazine; or, The Universal Intelligence» («Северо-каролинский журнал; или Универсальные сведения», 1764–65?), другие специалисты классифицируют это издание как газету и считают первым журналом «The South Carolina Weekly Museum» («Южно-каролинский еженедельный музей», 1797–1798).

К первым влиятельным изданиям американского Юга, имевшим определенный общенациональный резонанс, обычно причисляют «The Southern Review» («Южное обозрение», 1828–1832), «The Southern Literary Messenger» («Южный литературный вестник», 1834–1864), «The Southern Quarterly Review» («Южное ежеквартальное обозрение», 1842–1857), «The Magnolia» («Магнолия», 1840–1843). Редактором «The Southern Literary Messenger» некоторое время был сам Эдгар Аллан По, журналы «The Magnolia» и «The Southern Quarterly Review» редактировал другой выдающийся деятель американской культуры – Уильям Гилмор Симмс. У.Г. Симмс, многие годы посвятивший журналистике Юга, отметил две проблемы, стоящие перед ней, – узкий круг талантливых авторов и отсутствие устойчивого читательского спроса. Основной же задачей для южной журналистики довоенного периода была задача определения особого пути Юга и выработка идеи культурной самостоятельности по отношению к Северу. Статьи политического и исторического характера занимали значительное место даже в тех южных изданиях, которые заявляли себя как чисто литературные.

На страницах этих изданий создавались культурно-политические мифы, посредством которых южное сознание пыталось выделить и идентифицировать свою «инаковость». Одним из таких мифов стал миф о «кавалерах», об аристократизме южан. Так, в 1843 г. в «The Southern Literary Messenger» можно было встретить пассаж следующего содержания: «Особым прирожденным правом южан является рыцарская отвага, возвышенные устремления, которые можно уничтожить, но нельзя подавить. Так определяется честь каждого южанина, для которого все остальное несущественно. Эти свои достоинства южане считают унаследованными от славного рода кавалеров, эмигрировавшего со всех частей Европы и поселившегося в южных колониях. Не утратили своей силы эти свойства характера и в потомках кавалеров».

В прессе американского Юга довоенного периода особое место занимает журнал, основанный в 1846 году Джеймсом Де Бау в Новом Орлеане. Журнал этот, получивший название по имени своего основателя и редактора – «De Bow's Commercial Review of the South and West», стал наиболее известным журналом «мнений» американского Юга. Его популярность возросла накануне Гражданской войны, когда «De Bow's Commercial Review of the South and West» стал основным оплотом южного сепаратизма, и на его страницах появлялись статьи апологетов сецессии Эдмунда Раффина и Джорджа Фицхью. Несмотря на значительную популярность, тираж журнала не превышал 5000 экземпляров, а финансовые затруднения несколько раз приводили к приостановке его издания.

Политизация и противостояние аболиционистской прессы Севера и прорабовладельческой прессы Юга, начавшиеся с рубежа 1830-х гг. и возраставшие на протяжении всего довоенного периода, несомненно, представляют серьезное явление в истории американской журналистики. Но одновременно с тенденцией политизации наблюдаются и другие значительные тенденции в развитии американской прессы.

Одной из таких тенденций стало открытие женской читательской аудитории. Традицию американских женских журналов заложил в 1830 г. «Godey's Lady's Book» («Женская книжка Годи»). Этот журнал был основан в Филадельфии Луисом Годи. Годи не только основал самый популярный из первых женских журналов в Америке, но и пригласил на пост редактора женщину – Сару Джозефу Хейл, которая была известна в свое время как автор сентиментальной прозы. Хейл привлекала к сотрудничеству в журнале известных авторов (Эдгару По, например, была заказана серия критических статей о современных американских писателях), публиковала цветные иллюстрации мод, сентиментальные и нравоучительные рассказы и стихи. Журнал «Godey's Lady's Book» определял правила хорошего тона, прививал аудитории вкусы среднего класса и пользовался устойчивым спросом. Тираж его вырос в 1850-е гг. до 150000 экземпляров, и он процветал почти до конца столетия.

Подобного рода иллюстрированные женские издания получили распространение. В Цинциннати и в Бостоне печатались журналы под одинаковым названием «Ladies' Repository» («Женские секреты»), в Чикаго выходил «Lady's Western Magazine and Garland of the Valley» («Западный женский журнал и венок долины»). В результате, как говорили современники, «безупречные леди, воспитанные нескончаемым потоком дамских периодических изданий, стояли в самодовольном ожидании новой порции навязываемой им журнальной продукции».

Еще одной новой тенденцией в развитии американской журналистики 1830-х гг. стало освоение читательской аудитории, состоящей из беднейших слоев населения. Этот многочисленный отряд читателей, обитавший преимущественно в крупных городах, не очень грамотный, с невзыскательным вкусом, оставался неохваченным средствами массовой информации по нескольким причинам.

С одной стороны, газеты и журналы были недоступны беднейшим слоям населения ввиду относительной дороговизны этих изданий, с другой стороны, специфическая читательская аудитория требовала особенного, более доступного для нее языка журналистской продукции, а также не очень сложных для восприятия тем, преимущественно развлекательного и сенсационного характера. Подобная же тенденция наблюдается и в европейской журналистике данного периода.

Выпуск дешевых газет, доступных малоимущим читателям, оборачивался выгодой для издателей подобного рода периодических изданий. Появление «penny press», то есть прессы, продаваемой по максимальной низкой цене, стало значительным феноменом в развитии американской журналистики. Хотя первые попытки создания газеты, которая бы продавалась за один пенни, датируются еще 1830 г. (бостонская газета «The Daily Evening Transcript» под редакцией Линди Уолтера), пионером в этой области все же считается Бенджамин Дэй, который 3 сентября 1833 г. начал издавать в Нью-Йорке газету «The Sun» («Солнце») под девизом «Оно (солнце) светит для всех».

Дэй планировал начать свое издание еще в 1832 г., но эпидемия холеры в Нью-Йорке заставила его перенести выпуск первого номера. Низкая цена и интересное содержание быстро привлекли читателей, и через четыре месяца ежедневный тираж «The Sun» вырос до 5000 экземпляров (для сравнения, самый большой тираж в Нью-Йорке до появления «The Sun» имела газета «The Courier and Enquirer» («Курьер и справочник»), и ее ежедневный тираж достигал только 4500 экземпляров). Через два года Дэй поднял тираж до 15000 экземпляров.

Подача материала в «The Sun» отличалась сенсационностью, в ней публиковались истории о преступлениях и скандалах, а когда подобных материалов не хватало, газета не считала зазорным мистифицировать читателя. Классическим примером мистификации стала появившаяся в 1835 г. на страницах «The Sun» серия репортажей об открытии жизни на Луне, в которых подробно описывалось, как при помощи сверхмощного телескопа, установленного на мысе Доброй Надежды, известный английский астроном Джон Гершель обнаружил на Луне человекоподобные существа ростом четыре фута, с телами, покрытыми рыжей шерстью, и с перепончатыми крыльями, как у летучих мышей. «Когда мы разглядывали их, то было отчетливо видно, как эти существа беседуют друг с другом», – доверительно сообщал читателям автор репортажей. Это была подлинная сенсация для легковерной публики, и тираж «The Sun» мгновенно вырос. Естественно, что вскоре пришло опровержение из Англии, и мистификация была раскрыта, но это не изменило редакторскую политику «The Sun».

Бенджамин Дэй извлек выгоду из модернизации издательского процесса, приобретя в 1835 г. для своей газеты паровую печатную машину Напира, что позволило ему к 1840 г. печатать 4000 экземпляров в час. Появление в 1846 г. ротационной печатной машины Ричарда Хоу повысило производительность до 20 тысяч экземпляров в час.

Использованная Бенджамином Дэем модель дешевого издания успешно осваивалась американской прессой в середине 1830-х гг. (хотя сам Бенджамин Дэй продержался только до 1837 г., когда он был вынужден продать «The Sun» Мозесу Бичу за 40000 долларов). Появляются дешевые нью-йоркские издания для женщин – недолговечная газета «Women» («Женщина») в 1834 г. и более удачливая «The Ladies Morning Star» («Женская утренняя звезда») в 1836 г.

За пределами Нью-Йорка политику «penny press» успешно осуществляли издатели и редакторы Уильям М. Свейн, Аруна С. Эбелл и Азария X. Симмонс, основавшие в 1836 г. газету «The Philadelphia Ledger» («Филадельфийская книга»), а год спустя – «The Baltimore Sun» («Балтиморское солнце»), которое существует и сейчас.

В самом Нью-Йорке успешный вызов Бенджамину Дэю был брошен со стороны шотландского эмигранта Джеймса Гордона Беннета. Беннет переселился в Америку в 1819 г. и после 16 лет неутомимой деятельности в качестве репортера и редактора в Галифаксе, Чарлстоне и Филадельфии основал газету «The New York Herald» («Нью-Йорк Геральд»). Начальный капитал Беннета составлял 500 долларов. Однако вскоре беннетовская «The New York Herald» стала одной из самых распространенных, богатых и новаторских газет в истории американской журналистики. Тираж «The New York Herald» в 1836 г. составлял 20000 экземпляров, несмотря на то, что цена поднялась до 2 центов за экземпляр.

В конце 1836 г. Беннет писал: «Оглушительный успех «The Herald» удивляет меня самого. Я начинал с пятьюстами долларами, дважды подвергался пожару, один раз мой офис грабили, против меня выступила вся газетная пресса, высмеивая меня, презирая меня, угрожая мне <...> Это моя воля, мое желание, мои мысли ежедневно и еженощно направлены на то, чтобы вести «The Herald» и показать миру и потомству, что газета может стать самым великим, самым влиятельным, самым могущественным органом цивилизации, о котором можно только мечтать. Скучные, невежественные, жалкие варварские газетенки, что вокруг меня, не способны поднять моральные принципы и указать новые пути интеллектуального развития нашему энергичному поколению».

Секрет успеха газеты Беннета заключался в строгом следовании принципу, выработанному им за годы репортерской и редакторской работы, – сообщать как можно скорее все новое и интересное, не жалея никаких издержек. Передовые статьи отличались лаконизмом и энергичностью стиля, что производило впечатление на читателя, полагавшего, что за краткостью скрывается хорошее знание вопроса и широта подхода к проблеме.

Еще один принцип работы Беннета – отсутствие запретных тем. Его газета критиковала власть, церковь, полицию, если в этих сферах возникали проблемы, интересовавшие подписчиков и покупателей «The New York Herald».

В апреле 1836 г. Джеймс Беннет провел одно из первых в истории американской прессы журналистских расследований, сообщая читателям «The New York Herald» подробности с места убийства 23-летней нью-йоркской проститутки Эллен Джуитт. Вся страна следила за ходом расследования, а оправдательный приговор подозреваемого в убийстве стал триумфом беннетевского расследования.

Присутствие корреспондента на месте события и достоверность сообщаемой им информации – обязательные условия журналистского метода Беннета. Факт, сенсация, скорость подачи информации – таковы слагаемые несомненных успехов «The New York Herald», которая стремилась во всем быть первой и самой информированной.

Еще одно условие бесперебойного и оперативного получения свежей и надежной информации для «The New York Herald» – это широкая сеть корреспондентов, как в стране, так и за рубежом. В 1838 г. появились первые пароходы, курсировавшие между Америкой и Европой и сократившие длительность путешествия (а также доставки новостей) до 13–20 дней. Джеймс Беннет лично совершил подобное путешествие не только для того, чтобы сообщить его подробности своим читателям, но и для того, чтобы создать дополнительную сеть европейских корреспондентов для своего издания.

Несмотря на значительный вклад Беннета в развитие американской журналистики, его репутация в журналистском мире не была безупречной. Беннета часто обвиняли в беспринципности и нечистоплотности, что даже привело к бойкоту «The New York Herald» в 1840 г., завершившемуся падением тиража газеты на одну треть.

10 апреля 1841 г. нью-йоркский рынок «penny press» пополнился еще одним периодическим изданием, оставившим значительный след в истории американской журналистики. Хорас Грили предпринял издание «The New York Tribune» («Нью-Йорк Трибюн»). Газета Грили, которая продавалась по цене 1 цент за экземпляр и имела первоначальный тираж в 5000 экземпляров, быстро завоевала читательский рынок, став одним из наиболее уважаемых изданий. Интересная подача новостей, последовательная политическая (республиканская) ориентация, твердые аболиционистские взгляды – все это создало газете хорошую репутацию.

Прежде чем основать «The New York Tribune», Xopac Грили прошел долгий путь от наборщика до редактора ряда периодических изданий. В 1834 г. он редактировал еженедельную газету «The New Yorker» («Нью-Йоркер»), затем – газету «The Log Cabin» («Бревенчатая хижина»), на основе которых он и создал «The New York Tribune».

На фоне других редакторов «penny press» Хорас Грили выгодно выделялся широтой кругозора, четко выраженной идейной позицией (он был известен своей искренней приверженностью демократическим и социалистическим идеям, феминизму и аболиционизму). Грили активно поддерживал фурьеристские эксперименты, тесно контактировал с колонией трансценденталистов «Брук Фарм», в течение 7 лет был президентом американского союза ассоцианистов (сторонников идей Фурье), что находило отражение в материалах, публикуемых на страницах его издания.

К сильным сторонам редакторского таланта Хораса Грили следует отнести умение подбирать неординарных авторов для своего журналистского коллектива. Он привлек в качестве литературного обозревателя и критика бывшего трансценденталиста Джорджа Рипли, который писал для «The New York Tribune» блестящие статьи о Лессинге, Вольтере, Руссо.

В 1844 г. еще один активный деятель новоанглийского трансцендентализма – Маргарет Фуллер – начала работать в «The New York Tribune». Грили оценил мощь критического дарования Фуллер, известную своим феминистским трактатом «Женщина в девятнадцатом столетии». Маргарет Фуллер стала одной из первых выдающихся женщин-журналистов Америки, а многочисленные статьи «этой Монтескье в юбке» разнообразили тематическую палитру «The New York Tribune» и принесли Фуллер заслуженное признание в журналистских кругах Нью-Йорка. В 1846 г. Фуллер выехала в Европу, став иностранным корреспондентом «The New York Tribune», сообщая подробности о событиях в Италии. К сожалению, трагическая гибель при кораблекрушении на пути домой оборвала ее уникальную карьеру критика и журналиста.

В 1850 г. Хорас Грили послал в Вашингтон для освещения политических дебатов в Конгрессе собственного корреспондента – известную аболиционистку и феминистку Джейн Грей Суиссхелм. Джейн Грей Суиссхелм стала первой в США женщиной, работавшей столичным политическим обозревателем. Она посещала парламентские заседания и писала отчеты о проходивших прениях для «The New York Tribune» за 5 долларов в неделю.

Гиганты американской «penny press» неизбежно вступили в конкурентную борьбу друг с другом. Конкуренция вынуждала постоянно увеличивать выпуск печатной продукции и снижать расходы, привлекать к сотрудничеству ведущих журналистов, печатать в газетах романы с продолжением (романы-фельетоны), давать для провинциального читателя обзоры последних нашумевших книг и лекций. Хорас Грили, оценивая влияние прессы на интеллектуальный рынок страны, риторически восклицал: «Что может помешать дневным газетам превратиться в форум жизни общества? Книги отслужили свое, церкви тоже». Америка все больше становилась «газетной» нацией.

Мнение Хораса Грили во многом совпадало с идеей, высказанной Теодором Паркером в статье «Политическое назначение Америки». Рассуждая о национальном компоненте в американской культуре, Т. Паркер отмечал, что «подлинно национальную литературу следует искать главным образом в речах, памфлетах, газетах. Последние в особенности пронизаны истинно американским духом; в них, как в зеркале, мы находим нелицеприятное отражение наших нравов и обычаев. Отражение, как ни странно, ничуть не искажает образа: и эта вульгарность, и напыщенное морализаторство, и похвальба насилием, и бездумное обращение с истиной и справедливостью, и пренебрежение собственными правами и обязанностями – все это составляет часть повседневной жизни нации».

Торжество принципов «penny press» привело к структурным изменениям в самой газете, в подаче газетного материала и в редакторской политике большинства периодических изданий, стремящихся к извлечению финансовой выгоды из своей журналистской деятельности. Прошли времена «персонального журнализма», и для достижения успеха на читательском рынке требовался целый штат репортеров и редакторов, работающих на постоянной основе. К середине 1850-х гг. штат «The New York Tribune» состоял из 14 корреспондентов и 10 редакторов. Основной задачей для подобного типа прессы стало получение так называемой «scoop», то есть сенсационной новости, опубликованной до ее появления в других газетах. На получение таких новостей тратились огромные суммы, но возрастающие тиражи окупали расходы.

Мир новостей, представленный в этих газетах, был весьма своеобразен. Непроверенная информация часто попадала на страницы «penny press», снижая достоверность газеты в целом. Политические передовицы отличались воинственностью тона, трескучей риторикой и не всегда корректным переходом на личность оппонента. Сенсационность в отборе новостей приводила к искажению реального положения дел в стране. Факты в большинстве своем подавались с точки зрения оптимизма, и желаемое часто выдавалось за действительное и уже свершенное.

Тем не менее, доверие к печатному слову было еще велико, и влияние газет было несопоставимым с нынешним. Для многих читателей газета была единственным «окном в мир», источником получения информации из внешнего мира, учебником и руководством в культурном пространстве быстро меняющейся эпохи.

«Penny press» к концу 1840-х гг. стала приносить солидные доходы. Редакторы и издатели наиболее крупных газет были независимы от финансовых вливаний со стороны политических партий, хотя и имели определенные партийные пристрастия, поддерживая по собственному усмотрению ту или иную партию. Влияние таких людей как Грили или Беннет и их изданий простиралось далеко за пределы Нью-Йорка и приобретало национальные масштабы. Поэтому неудивительно, что Хорас Грили стоял у истоков создания республиканской партии (речь идет не о джефферсоновской республиканской партии, а о республиканской партии, действующей в настоящее время) его поддержка сыграла не последнюю роль в приходе Линкольна к власти в 1860 г.

Преимущества появившегося в 1844 г. телеграфа, изобретенного Сэмюэлем Морзе, в первую очередь были оценены прессой и биржей. Возможность быстрой передачи информации по телеграфу знаменовала собой начало новой эры в журналистике. Телеграф стал менять характер подачи газетного материала. Краткие сообщения первоочередной важности печатались в особых колонках под Следующими заголовками: «Последние новости по телеграфу», «Морзеографика» или «Молния».

Одним из первых возможности телеграфа использовал Беннет, который на страницах «The New York Herald» первым ввел в американской печати биржевые известия, чтобы ориентировать своих читателей в мире бизнеса. Телеграф был использован газетой Беннета и для освещения политических событий, происходящих в стране.

Одним из наиболее значительных событий этого периода стала война США с Мексикой 1846–1848 гг. Знаменитая речь сенатора Джона Кэлхуна о Мексиканской войне была на следующее утро целиком напечатана в «The New York Herald», став первой большой парламентской речью, переданной по телеграфу. В 1848 г. «The New York Herald» объявила, что печатает «десять колонок наиболее важных новостей, полученных по электрическому телеграфу» в одном номере.

Для освещения событий Мексиканской войны в театр военных действий был послан специальный корреспондент «The New York Herald». Однако пальму первенства в поставке новостей с полей сражений получили репортеры новоорлеанских газет, переживавших расцвет в период военных действий. К 1847 г. количество ежедневных газет в Новом Орлеане возросло до девяти. В конкурентной борьбе выделялась газета «The New Orleans Picayune» («Нью-Орлинз Пикайен»), корреспондент которой Джордж Кендолл прославился военными репортажами. Чтобы оперативнее доставить в номер свежую информацию, «The New Orleans Picayune» успешно применила тактику использования быстроходных катеров, высылавшихся навстречу пароходам из Мексики. Новости обрабатывались на борту катеров и из порта по телеграфу передаваясь в газету.

Использование специальных судов для перехвата новостей практиковалось нью-йоркскими газетами с конца 1820-х гг., но в Мексиканской войне этот метод был использован в сочетании с возможностями телеграфа.

Расходы на телеграфные сообщения были высоки, но оперативность в получении информации стоила затрат. Джеймс Беннет никогда не скупился на расходы, так как сенсационные новости всегда приносили доход. Хрестоматийным примером стало освещение пребывания принца Уэльского в США в 1860 гг. корреспондентами «The New York Herald».

«Как известно, корреспонденты «Herald'a» очутились у Ниагары и по телеграфу дали знать, что принц Уэльский едет в Америку и решил посетить водопад. Случилось, что принц задержался дольше, нежели предполагалось, но, чтобы поддержать свое донесение, корреспондент распорядился протелеграфировать первую книгу Моисея. Когда она вся была протелеграфирована, а принц все еще не приехал, принялись за вторую книгу Моисея. Но тут принц, наконец, приехал, и корреспондент смог выпустить эту новость в свет первым; этот маневр стоил всего несколько тысяч долларов»[12].

К периоду 1840-х гг. относится появление первых рекламных агентств (например, филадельфийского рекламного агентства В. Палмера в 1841 г.), завязывавших тесные контакты с прессой. Реклама становится одним из видов экономической деятельности, и финансовые вливания от рекламных объявлений в журнальную и газетную продукцию привели к тому, что реклама и пресса стали взаимозависимы.

В мае 1848 г. десять представителей шести ведущих газет Нью-Йорка собрались, чтобы обсудить возможность уменьшения расходов на получение новостей в связи с появлением телеграфа. Эта идея проговаривалась еще год назад на встрече Дэвида Хейла, издателя газеты «The Journal of Commerce» («Коммерческий журнал»), и Джеймса Беннета. Затем последовала долгая серия переговоров и в результате состоялась историческая встреча, приведшая к созданию корпоративного объединения газет под названием «Associated Press of New York», а в дальнейшем просто «Associated Press» («Ассошиэйтед Пресс»).

Первоначальная идея этой ассоциации заключалась в совместном несении расходов по содержанию парохода, выходившего из Бостона встречать корабли, прибывавшие из Европы в Галифакс (Новая Шотландия, Канада). Совместно оплачивались расходы по передаче полученных новостей телеграфом из Бостона в Нью-Йорк. Между Бостоном и Нью-Йорком уже существовала телеграфная линия, поэтому расходы на получение информации из Европы действительно сокращались. Совместно оплачивались и услуги телеграфа. Через год в Галифакс была проложена телеграфная линия и, соответственно, было открыто первое бюро «Associated Press».

Полученные новости становились ходовым товаром, который можно было продавать другим газетам. Так возникло первое американское информационное агентство «Associated Press», получающее финансовую выгоду от продажи новостей различным средствам массовой информации.

К середине XIX века лидирующее положение в стране заняла пресса Нью-Йорка, Филадельфии, Бостона и Вашингтона. В 1851 г. в конкурентную борьбу нью-йоркской «penny press» вмешалось еще одно газетное издание. Бывший помощник Хораса Грили Генри Реймонд основал «The New York Times» («Нью-Йорк Таймс»), которая быстро завоевала репутацию надежного и достоверного издания общенационального масштаба.

Имеются любопытные данные о том, как в течение 15 лет изменился стартовый капитал, необходимый для основания нового издания. Если Джеймс Беннет при основании «The New York Herald» в 1835 г. располагал суммой в 500 долларов, а в 1841 г. Хорасу Грили для «The New York Tribune» понадобилось 3000 долларов, то в 1851 г. Генри Реймонд и два его компаньона должны были начинать с 70000 долларов.

Подобно Грили Реймонд был сильно увлечен политикой, но в отличие от своего бывшего наставника в своей газете он предпочитал вначале помещать новостной блок, а лишь затем политические передовицы и комментарии. Когда же Реймонд отошел от активной политической деятельности и переключил свою энергию только на издание «The New York Times», то его газета стала одной из ведущих в США.

Наряду с влиятельными нью-йоркскими или бостонскими изданиями свое место в журналистском процессе получили местные газеты, игравшие важную роль в освещении региональных особенностей того или иного штата. Стоит отметить такие издания, как «Chicago Tribune» («Чикаго Трибюн», 1847), «Missouri Democrat» («Миссурийский демократ», Сент-Луис, 1852), «Charleston News and Courier» («Чарльстонские новости и курьер», 1803), «Cleveland Leader» («Кливлендский лидер», 1854–1885).

Большинство крупных газет уже имело возможность содержать штат собственных столичных корреспондентов, чтобы помогать своему читателю разбираться в хитросплетениях борьбы в «коридорах власти» в обстановке все более политизирующейся ситуации в стране. В ход политической борьбы наряду с Хорасом Грили, Джеймсом Беннетом и Генри Реймондом (ставшим постоянным оппонентом Грили) стали вмешиваться набиравшие силу редакторы региональных изданий – Сэмюэл Баулз из «The Springfield Republican» («Спрингфилдский республиканец»), Джозеф Мейдилл из «The Chicago Tribune», Мюрат Хэлстед из «The Cincinnat Commercial» («Торговый Цинциннати»).

Самыми большими тиражами в период 1850-х гг. обладали «The New York Herald» и «The New York Tribune». Причем значительная часть тиража распространялась за пределами Нью-Йорка. Воскресный тираж «The New York Tribune» достигал 176000 экземпляров, доходя почти до каждого дома на Севере и Западе США.

Газеты в период 1850–1865 гг. читались более широко, нежели журналы. Пресса играла большую роль в процессе образования нации, включая как положительные, так и негативные стороны этого процесса. За десятилетие с 1850 по 1860 гг. количество газет в США удвоилось, достигнув цифры приблизительно 3000 в 1860 г.

Наряду с ежедневными газетами свое прочное место на читательском рынке находили и еженедельные издания. В течение многих лет одним из лучших еженедельников был издававшийся Натаниэлем Уиллисом «The New York Mirror» («Нью-йоркское зеркало», 1823–1857). В 1848 г. Уиллис приступил к изданию другого еженедельника под названием «Home Journal» («Домашний журнал»), ориентированного на вкусы и интеллектуальные возможности среднего класса. Редактируемые Уиллисом еженедельники пользовались большой популярностью в определенной аудитории читателей в середине века.

Отдельно следует выделить и процветавший в этот период религиозный еженедельник «The Independent» («Независимый», 1848–1928), который издавался в Нью-Йорке.

В 1850-е гг. в Нью-Йорке популярности добились три иллюстрированных еженедельника. Вначале успех приходит к «The New York Ledger» («Нью-Йорк Леджер», 1844–1898). Роберт Боннер доводит тираж этого издания в 1851 г. до 300000, а к 1860 г. тираж поднялся до 400 тысяч. Еженедельник (в традициях «penny press») стоил всего четыре цента, был ориентирован на вкусы массового читателя, печатал много рекламы, а, начиная с 1850 г., ввел практику публикации романа с продолжением, что обеспечивало устойчивый читательский интерес к данному периодическому изданию.

Литературное качество «The New York Ledger» было довольно высоким. Как редактор, Боннер умел соединять интересы массового читателя с вкусами интеллектуальной элиты, привлекая самых известных авторов. «Используя золотую приманку и обладая железной хваткой», он тянул таких знаменитостей, как Генри Уорд Бичер, Эдвард Эверетт и Лонгфелло, в те области, где господствовала Фанни Ферн, создавая тем самым неожиданные культурные видообразования.

Фрэнк Лэсли переехал из Бостона в Нью-Йорк и основал в 1855 г. «Leslie's Illustrated Newspaper» («Иллюстрированная газета Лесли», 1855–1922), использовав в качестве модели британский «London Illustrated News» («Лондонские иллюстрированные новости»). Журнал Фрэнка Лэсли много места уделял описанию преступлений и сенсаций, предвосхищая современные бульварные издания.

Следует подчеркнуть, что, несмотря на политизацию и надвигавшийся национальный кризис, довоенные издания, в том числе и еженедельники, значительную часть своей площади отводили событиям сенсационного характера, описывая всевозможные преступления и кошмарные случаи. Газетные полосы заполнялись подробными отчетами о судебных заседаниях, удовлетворяя тягу читающей публики к сенсациям. Так, весной 1850 г. большинство американских газет детально знакомили своих читателей с процессом по делу профессора химии из Гарвардского университета Джона Уэбстера, который убил своего богатого друга доктора Джорджа Паркмана, а затем, расчленив тело, избавился от трупа. В 1859 г. страницы газет заполнили подробности другого громкого дела. Даниэл Сиклс, конгрессмен из Нью-Йорка, был обвинен в убийстве адвоката, соблазнившего его жену. Газеты по всей стране пристально следили за перипетиями судебного разбирательства. Но, к разочарованию многих, обвиняемый был оправдан.

Еще более сенсационным характером (даже по сравнению с «Leslie's Illustrated Newspaper») отличалась «The National Police Gazette» («Национальная полицейская газета»), пятицентовый иллюстрированный еженедельник, основанный в Нью-Йорке в 1845 г. известным журналистом и искателем сенсаций Джорджем Уилксом. Уилкс заявил, что его газета обещает читателю «наиболее захватывающие подробности ужасающих убийств, знаменитейших ограблений, бесстыдных обманов, поражающих воображение краж, отвратительных изнасилований, вульгарных соблазнений». Газета Уилкса пользовалась широким спросом, о чем можно судить по тому факту, что «The National Police Gazette» распространялась в сорока городах Америки.

Тема рабовладения постепенно становилась основной национальной проблемой. Активизировавшаяся аболиционистская пресса была усилена жесткой антирабовладельческой позицией «The New York Tribune», на страницах которой уже в 1852 г. можно было прочитать следующие строки: «Мы рассматриваем рабство как величайшее моральное и социальное зло, как главный источник праздности и порока всюду, где оно существует <...> Мы настаиваем на том, что оно является величайшей несправедливостью, и что ни один человек не имеет права использовать другого человека как свое движимое имущество или продавать другого человека для своей собственной выгоды».

В той же тональности звучали в «The Chicago Tribune» передовые статьи ее редактора Джозефа Медилла, которого современники называли «громовержцем, поражающим рабовладение». Однако позиция северной прессы не была столь уж единодушной. Джеймс Гордон Беннет и его «The New York Herald» резко выступили против аболиционистского движения, защищая права южан и рабовладельческую систему в целом. Естественно, что популярность «The New York Herald» на Юге была высока, а лидеры южан часто цитировали ее статьи в своих выступлениях в стенах Конгресса.

Принятие в 1854 г. билля Канзас – Небраска, война в Канзасе, образование республиканской партии, вооруженный рейд Джона Брауна в Виргинии, разгром его отряда и последовавшая казнь Брауна и его сторонников – все это стало звеньями в цепи событий, приведших к окончательному расколу общества. Финальная точка была поставлена 6 ноября 1860 г., когда при активной поддержке аболиционистов Авраам Линкольн был избран президентом от республиканской партии.

Ответом Юга стала сецессия. В декабре 1860 г. Южная Каролина вышла из состава Союза, а в начале 1861 г. ее примеру последовали еще 10 штатов, которые 18 февраля 1861 г. образовали Конфедерацию во главе с временным президентом Джефферсоном Дэвисом.

Идеи сецессии уже возникали на страницах периодических изданий и публицистической литературы этой поры. Впервые вопрос о сецессии был поднят Южной Каролиной еще в 1828 г. В 1830–1840 гг. о сецессии писали только в самых радикальных изданиях Юга и Севера, и никто не принимал эту идею всерьез. Роберт Барнуэлл Ретт, редактор газеты «The Charleston Mercury» («Чарльстонский Меркурий»), которого иногда называют «отцом сецессии», воспринимался в этот период как весьма одиозная фигура, сопоставимая разве что с Уильямом Ллойдом Гаррисоном.

Сложилась парадоксальная ситуация, когда крайние силы с обоих полюсов общественного противостояния сходились в одном вопросе – в вопросе раздела страны. Союз между Севером и Югом представлялся У.Л. Гаррисону «договором со смертью и соглашением с адом», который «вовлекает обе стороны в отвратительное преступное сосуществование и потому должен быть немедленно аннулирован». «Юг превратился в настоящую колонию Севера», – утверждал в своих передовых статьях Ретт.

Однако уже в 1851 г. Роберт Ретт был избран в Сенат от Южной Каролины, что в полной мере явилось отражением изменения в общественном сознании южан. Пресса Юга («The Richmond Enquirer», «De Bow's Review». «The Charleston Mercury» и другие издания) в большинстве своем заняла последовательную прорабовладельческую позицию. Голос защитников южной модели развития, так называемых «fire-eaters» («бретер», «огнедышащий»), звучал все уверенней. Для отстаивания своих интересов в столице южане даже создали собственный печатный орган в Вашингтоне – «The Southern Press» («Южная пресса»).

В 1850-е гг. известность приобрел виргинский журналист, один из ведущих «fire-eaters» Юга, Джордж Фицхью. Помимо статей, опубликованных в «The Richmond Enquirer» и «De Bow's Review», Фицхью издал две полемические книги «Социология для Юга, или Крах свободного общества» (1854) и «Каннибалы все, или Рабы без хозяев» (1856). Эти талантливо написанные книги, в которых весьма изобретательно отстаивалась сама система рабовладения как составляющая подлинной идеи античной демократии и резко критиковался капиталистический уклад Севера, вызвали настоящий шок в стане аболиционистов.

Избрание Линкольна на пост президента США южная пресса встретила крайне отрицательно. В газетах южан появились призывы отказываться от сотрудничества с новым правительством и не занимать мест в «линкольновской синагоге». Однако создание Конфедерации еще не означало начала войны. Хорас Грили считал, что согласно Декларации независимости южане имеют моральное право на сецессию, да и сам Линкольн искал путь к компромиссу. Однако конфликт зашел слишком далеко.

Когда с первыми выстрелами южан по форту Самтеру 12 апреля 1861 г., по выражению Линкольна, «дом распался», началась Гражданская война между Севером и Югом. Весьма символичным стал и тот факт, что честь первого выстрела по форту Самтеру была предоставлена известному виргинскому журналисту и стороннику сецессии Эдмунду Раффину, фактически довершившему то, к чему призывало его перо.

Северная пресса также вступила на «тропу войны». В январе 1861 г. Хорас Грили опубликовал в «The New York Tribune» свою первую «решительную» передовую статью из целой серии подобных передовых статей, которые воспринимались большинством читателей как позиция самого президента. В феврале он призвал к объединению против южного сепаратизма. Заголовок его статьи был набран крупным шрифтом и звучал как призыв: «Никаких компромиссов/ никаких уступок предателям/ конституция как она есть». На взятие форта Самтера южанами Грили отреагировал следующими строками в очередной передовой статье: «Самтер временно потерян, но спасена свобода! Тяжело потерять Самтер, но в его потере мы приобрели единство народа. Да здравствует республика!»

Когда к лету 1861 г. настроения северян стали склоняться в пользу более решительных военных действий, то 26 июня газета Хораса Грили выступила со знаменитой передовой статьей: «Боевой клич нации: «Вперед на Ричмонд!» Мятежный Конгресс не должен собраться там 20 июля. В этот день город должен быть взят Национальной армией».

Эта идея последовательно повторялась газетой Грили в целом ряде последующих публикаций. Воодушевленный собственными статьями, Грили оставил газету на попечение Чарльза Даны и отправился сопровождать федеральную армию к сражению при Булл Ран, которое завершилось чувствительным поражением северян.

В период разгара военных действий на сторону президента становится «The New York Times» и ее редактор Генри Реймонд, ранее занимавший критическую позицию по отношение к Линкольну. Война диктовала и свои законы взаимоотношения властей и прессы. Свобода слова подверглась ограничениям – федеральные власти закрыли несколько газет, особенно активно выступавших против правительства, запретили деятельность ряда организации демократической партии. Некоторые издатели, политические деятели и лица, открыто выступавшие в защиту мятежников, были арестованы.

Под жесткую цензуру северян попало и информационное агентство «Associated Press». Эта цензура получила свое воплощение в создании в 1862 г. «Конфедеративной ассоциации прессы», которая пристально следила за деятельностью «Associated Press», хотя именно корреспондент этого информационного агентства первым сообщил новость о капитуляции армии южан.

В 1864 г. федеральное правительство или приостановило деятельность ряда северных газет, занимавших прорабовладельческие позиции, или лишило их почтовых привилегий. В их число попали такие издания, как «The Chicago Times» («Чикаго Таймс»), «The Journal of Commerce» («Торговый журнал»), «The New York Daily News» («Нью-йоркские ежедневные новости») и ряд других.

Были введены цензурные ограничения и на публикации о положении дел на фронтах и внутри страны. Так, от пространной статьи Генри Реймонда, который вместе с Хорасом Грили был свидетелем сражения при Булл Ран, после цензурных сокращений осталось всего несколько безобидных предложений. Возникли затруднения и при освещении боевых действий. Были случаи, когда некоторые генералы издавали распоряжения о высылке корреспондентов с линии военных действий, другие ограничения приводили к арестам журналистов (так был арестован ветеран журналистского цеха Томас Нокс из «The New York Herald»).

Интересным феноменом периода Гражданской войны стало появление армейских периодических изданий, носившее в большей мере стихийный характер. Так, когда войска армии северян проходили через город Макон (штат Миссури), они захватили и печатный пресс, оставленный в редакции местной газеты. Несколько журналистов и типографов, воевавших в рядах северян, взяли станок с собой и стали выпускать армейскую газету под названием «The Union» («Союз»).

Роль военных корреспондентов, которые в то время еще не имели специального статуса и подвергались значительному риску в период Гражданской войны, была чрезвычайно высока. Выдвинулся ряд журналистов, сделавших себе имя военными корреспонденциями. Заметными были публикации Уайтлоу Рида из «The Cincinnati Gazette» («Газета Цинциннати»), Чарльза Карлтона Коффина из «The Boston Journal» («Бостонский журнал»), Генри Реймонд часто появлялся на полях сражений. Джеймс Беннет остался верен себе – 63 репортера его газеты были заняты освещением военных действий, специальные вагончики с корреспондентами «The New York Herald» следовали за каждым крупным воинским соединением в поисках свежей информации.

Гражданская война привела к повышенному спросу на большинство периодических изданий. Новости о поражениях и победах, подробные отчеты о сражениях раскупались в невиданных ранее масштабах. Тиражи большинства крупных ежедневных газет Севера возросли в несколько раз.

31 января 1865 г. была принята тринадцатая поправка к конституции, навсегда отменившая рабство на территории Соединенных Штатов и подводившая черту под многолетней деятельностью аболиционистов. У.Л. Гаррисон посчитал свою миссию выполненной и объявил о прекращении издания газеты «The Liberator», которую он издавал 34 года. В последнем выпуске своей газеты Гаррисон писал: «Цель, которой посвятила себя газета «The Liberator», – искоренение системы рабского труда – достигнута с полным триумфом, и мне представляется, что ее существование пришлось на исторический период великой борьбы; оставшиеся проблемы эмансипации будут решаться иными средствами (надеюсь, что и я смогу быть полезен), под новым руководством <...> с миллионами союзников вместо сотен».

До полного окончания войны оставалось еще несколько месяцев, а незадолго до ее окончания 14 апреля 1865 г. в театре «Форд» в Вашингтоне был смертельно ранен президент Линкольн. Новость об этом событии по телеграфу почти сразу же была передана во все ведущие газеты страны. Корреспонденты постарались в один передаваемый параграф вместить все основные подробности случившегося события. Заголовок сообщения о покушении на Линкольна в «The New York Tribune» звучал следующим образом: «В Президента стреляли в театре сегодня вечером и, возможно, смертельно ранили». Так в газете рождался стиль подачи новостей, получивший название «перевернутой пирамиды». В «перевернутой пирамиде» самое основное в сообщении – «кто, что, как, где и когда» – выносится в заголовок, а значимость фактов, освещаемых в самом сообщении, идет по убывающей.

После окончательной капитуляции южан 8 мая 1865 г. страна вступает в период Реконструкции (1865–1877). Для журналистики этот период явился временем значительных перемен – поиска новых форм собственной реализации и методов подачи информации, завоевания своего читателя и появления ряда технических инноваций.

К техническим новшествам этого периода следует отнести тот факт, что с 1867 г. сырьем для производства газетной бумаги становятся волокна или отходы древесины, тогда как ранее бумага изготовлялась из тряпья. Это привело к удешевлению изданий. Годом ранее была осуществлена успешная прокладка трансатлантического телеграфного кабеля (первая попытка была предпринята еще в 1858 г., но оказалась неудачной), связавшего Америку с Европой.

В 1868 г. Кристофер Шоулз изобрел печатную машинку, изменившую традиционное представление о работе журналиста. В период с 1868 по 1873 гг. Шоулз, Карлос Глидден и Джеймс Денсмор предлагали одну модель печатной машинки за другой, пока в 1873 г. не была получена модель, годная к серийному производству. И уже год спустя Марк Твен, попробовав напечатать письмо на машинке, с восторгом писал: «Похоже, что она печатает быстрее, чем я могу писать. Можно спокойно откинуться в кресле и работать на ней. Она помещает целую уйму слов на одной странице. Она ничего не пачкает и не оставляет клякс. И, конечно же, она экономит бумагу».

В 1869 г. было завершено строительство трансконтинентальной железной дороги, соединившей побережья Тихого и Атлантического океанов, а в 1876 г. Александр Белл изобрел телефон, без которого также стало невозможно представить работу газеты и газетного репортера. Телефонная связь быстро вошла в повседневную жизнь.

В этот период с журналистской сцены стали исчезать крупнейшие фигуры предыдущей эпохи, с которыми были связаны этапные события в истории американской прессы. Один за другим ушли из жизни такие выдающиеся деятели «большой» американской прессы как Генри Реймонд, Хорас Грили (который незадолго до смерти предпринял в 1872 г. попытку баллотироваться на пост президента США, но уступил Гранту), Джеймс Беннет-старший, Сэмюэл Баулз, Уильям Каллен Брайант.

Им на смену пришли новые имена – Чарльз Андерсон Дана из нью-йоркской «The Sun», Мэнтон Марбл из «The World», Уайтлоу Рид из «The Chicago Tribune», Генри Уоттерсон из «The Louisville Courier-Journal», Мюрат Холстед из «The Cincinnati Commercial», Джозеф Пулитцер из «The St. Louis Westliche Post». Хотя эти известные редакторы выросли в традиции «персонального журнализма», процветавшего в довоенный период, и обладали талантом, позволявшим им чувствовать себя уверенно в этой традиции, «персональный журнализм» в послевоенный период столкнулся с определенными затруднениями, хотя и не исчерпал своих возможностей.

В период Реконструкции наметились пять новых тенденций, заставивших внести коррективы в редакционно-издательскую политику американской прессы.

Первая тенденция заключалась в том, что американские газеты уверенно взяли курс на информационную насыщенность. Война приучила читателя обращать больше внимания на колонки новостей в газете, нежели на передовые статьи, столь ценимые в традиции «персонального журнализма». Поэтому новое поколение редакторов, извлекшее уроки из журналистской практики военного периода, больше внимания уделяло быстрому, точному и действенному репортажу о происшедших событиях.

Вторая тенденция нашла свое отражение в еще большей децентрализации американской прессы. Значительную роль в журналистском мире стал играть американский Запад, культурным центром которого утвердился Сан-Франциско, где уже в середине 1850-х гг. издавалось больше газет, чем в Лондоне. Информационное агентство «Associated Press», вступив в альянс с телеграфным агентством «Western Union Telegraph» и обеспечив себе практически монопольное положение на рынке новостей, поставляло информацию большинству региональных газет, которые теперь получали свежие новости практически в том же объеме, что и нью-йоркские издания. Поэтому значительное влияние в этот период приобрели такие региональные издания, как «The Chicago Daily News» («Чикагские ежедневные новости», 1875), «The Indianapolis News» («Новости Индианаполиса», 1869), «The San Francisco Examiner» («Сан-Франциско Икзэминер», 1865) и другие.

В этой связи стоит отметить и возросшую активность компаний по распространению периодических изданий, обороты которых в послевоенное время достигли десятков миллионов долларов. Так, в 1866 г. «American News Company» распространяла по всей стране 650000 экземпляров еженедельных изданий и 296000 экземпляров ежемесячных журналов. Деятельность подобных компаний в большой мере способствовала росту тиража периодических изданий в США.

К третьей тенденции стоит отнести возросшую политическую независимость ряда периодических изданий, то, что иногда именуется «независимым журнализмом». «The New York Evening Post», «The Springfield Republican», «The New York Times» и ряд других изданий демонстрировали свою готовность бросить вызов местным властям.

Традиция политического журналистского расследования в истории американской прессы была создана серией сенсационных разоблачений, опубликованных в «The New York Times» в 1870 г. Эти разоблачения были направлены против злоупотреблений властью со стороны всесильного нью-йоркского партийного босса Уильяма Твида, лидера местного отделения демократической партии. Пользуясь своим положением, Твид не только присвоил значительные суммы из муниципальной казны, но был замешан в ряде других неблаговидных дел. Выступать против Твида и его команды до «The New York Times» никто не осмеливался, хотя было известно, что на содержании Твида находились многие нью-йоркские журналисты, поэтому публикации в «The New York Times» и проведенное газетой расследование имели широкий общественный резонанс. В результате опубликованных разоблачений Твид попал на скамью подсудимых: После 1870 г. «независимый журнализм» обретает силу, делая прессу «четвертой властью».

Четвертой тенденцией следует считать акцент на сенсационность в подаче материала. Беннетовский стиль журналистики, согласно которому все, включая рекламу, может и должно быть новостью, находил все большее применение в американской прессе. Беннетовские принципы исповедовал Чарльз А. Дана, ставший редактором нью-йоркской «The Sun» в 1868 г. Ему удалось вдохнуть новую жизнь в это издание. В редакционной статье он обещал своим читателям, что его газета «будет стремиться к лаконичному, ясному и четкому изложению событий и приложит все усилия, чтобы каждый день представлять фотографию того, что делается в мире в самой яркой и живой манере».

Дана смог привести свою газету к успеху, сделав ставку на жесткость комментариев (особенно в адрес администрации президента У. Гранта), сенсационность и определенный цинизм в подаче новостей. Один из современников писал, что Дана сделал «The Sun» «на редкость популярной и забавной, но такими средствами, которые сильно пошатнули его положение в обществе <...> В те дни канонады отборной брани составляли для «The Sun» ее главный козырь».

Сын Джеймса Гордона Беннета – Джеймс Гордон Беннет-младший – стал редактором «The New York Herald» в 1867 г. К этому времени «The New York Herald» приносила своему владельцу 750000 долларов чистого ежегодного дохода. Беннет-младший не только продолжил направление, намеченное его отцом, но и показал, каким образом можно создавать сенсационные новости.

В 1872 г. Беннет послал репортера Генри Стенли в Африку на поиски пропавшего путешественника Дэвида Ливингстона. Экспедиции «The New York Herald» удалось отыскать Ливингстона, и репортаж Стенли стал хрестоматийным: «Подойдя ближе, я разглядел в группе самых знатных арабов белое лицо пожилого человека. На нем была шапка с золотой каймой, одежда его состояла из короткой куртки красного цвета, штаны его – похоже, что я их не увидел. Я обменялся с ним рукопожатием. Мы приподняли шляпы, и я спросил: «Доктор Ливингстон, я полагаю?» – И он ответил: «Да».

В 1874 г. Беннет-младший вместе с лондонской «Daily Telegraph» («Дейли Телеграф») снарядил вторую африканскую экспедицию, во время которой Стенли определил течение Конго. В 1879 г. в поисках новых сенсаций Беннет снарядил на собственный счет экспедицию к Северному полюсу (корабль «Дженнет»), имевшую несчастный исход.

В качестве пятой тенденции можно выделить тот факт, что благодаря деятельности великих редакторов довоенной эпохи, а также в результате общественного резонанса, вызванного «независимым журнализмом», профессия журналиста из прежде непрестижной и малоуважаемой переходит в разряд общественно значимой. Журналист получает более высокий социальный статус, положение и определенную независимость в общественно-политической расстановке сил.

Наряду с журналистикой, работающей в стиле «penny press», продолжала развиваться журналистика, ориентированная на более узкий круг взыскательного и подготовленного читателя. В конце 1860-х гг. в Нью-Йорке выделялись два конкурирующих еженедельника «The Round Table» («Круглый стол», 1865–1869) и «The Nation» («Нация», 1865). Своей аудиторией оба еженедельника избрали интеллектуальные круги Америки, предлагая им «еженедельный отчет обо всем значительном, полезном и сделанном со вкусом».

«The Round Table» и «The Nation» представляли собой сочетание литературно-критического журнала с «журналом мнений», не являясь при этом политически ангажированными изданиями. Однако «The Round Table» не выдержал конкуренции, уступив место «The Nation».

С первых дней создания «The Nation» его главным редактором (1865–1881) стал Эдвин Годкин, иммигрант из Ирландии, превративший это издание в одно из наиболее влиятельных во второй половине XIX века. Годкин был сторонником либеральных идей Джона Стюарта Милля и искал в Америке воплощение своей мечты о демократии, а потому девизом «The Nation» стал лозунг – «демократия, индивидуализм, нравственность и культура».

Годкину удалось привлечь к сотрудничеству хороший круг авторов (в журнале публиковались Лонгфелло, Уиттьер, Лоуэлл, Нортон и многие другие видные представители литературно-академического мира) и утвердить репутацию «The Nation» в журналистском мире. Много внимания уделялось литературной критике, научным публикациям, немало было сделано для того, чтобы Америка признала учение Дарвина. К публикациям журнала (в области литературы, культуры, политики) с уважением относились представители интеллектуальной элиты. Дж. Р. Лоуэлл писал в письме к Годкину: «Вы все время говорите то, что я сам хотел бы сказать – не успею я даже подумать об этом».

Непримиримый критик «позолоченного века», Годкин презирал массовую культуру и ненавидел политическую плутократию, с которой он неустанно боролся в течение долгих лет пребывания в журналистике. Но в Америке его постигло разочарование. Он писал: «50 лет тому назад я приехал сюда, исполненный высоких и излишне оптимистичных идеалов относительно Америки... Теперь все развеялось в прах, и, для того, чтобы сохранить хотя бы умеренные надежды в отношении рода людского, мне, видимо, нужно связывать их с иными краями».

В период Реконструкции появился и первый качественный финансовый еженедельник «The Commercial and Financial Chronicle» («Коммерческая и финансовая хроника», 1865), который можно в определенной степени сравнить с таким солидным изданием, как «The London Economist».

Вплоть до 1870 г. американские журналы не практиковали использование рекламы. Единственная допустимая реклама – это реклама книг, издаваемых соответствующим издательским домом. Однако в 1870 г. в журнале «The Scribner's Monthly» была напечатана реклама, не связанная с книжной продукцией, и вскоре реклама и журнальная проза и публицистика стали взаимозависимы, ибо действенность рекламы напрямую зависела от популярности и тиража периодического издания. В свою очередь финансовые вливания от размещения рекламы помогали журналам выживать во все усиливавшейся конкурентной борьбе.

Из ежемесячных журналов этого периода выделялся нью-йоркский общественно-литературный журнал «The Scribner's Monthly» (1870–1881), патронируемый мошной издательской фирмой «Скрибнерз». Под редакцией Джильберта Холланда, вышедшего из журналистской школы «The Springfield Republican», журнал «The Scribner's Monthly» сумел завоевать читательский рынок разумным сочетанием социально-политических публикаций (на его страницах отстаивались идеи религиозной толерантности, поднимались проблемы международного авторского права, выдвигались идеи необходимости проведения реформы в государственной службе) и интересной подборкой литературно-критического материала.

Интересен был и новый подход журнала «The Scribner's Monthly» к использованию иллюстраций очень высокого качества, что было заслугой художественного редактора Александра Дрейка. Гравюры Тимоти Коула и Теодора Де Винне превратили журнал «The Scribner's Monthly» в один из самых изысканных по оформлению журналов этого периода.

В конце XIX столетия происходят события, во многом определившие основные тенденции дальнейшего развития американской прессы. Особенно следует выделить появление «нового журнализма», породившего как феномен «желтой прессы», так и стандарты «качественной журналистики», движение «разгребателей грязи», индустриализацию и монополизацию в газетно-журнальном деле.

в начало

 

ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ РОССИИ

XVIII–XIX вв.

 

Становление журналистики в XVIII в. Социально-экономическое развитие России конца XVII – начала XVIII веков требовало преодоления хозяйственной и культурной отсталости, реорганизации государственного аппарата, усиления оборонной мощи, строительства мануфактур. Исторически обусловленные преобразования в области экономики, политики и культуры были осуществлены Петром I: реформа центрального и местного управления, подчинение церкви государству, создание регулярной армии и военно-морского флота, насаждение мануфактур, учреждение типографий и др. Реформы способствовали укреплению международного авторитета Российского государства и получили одобрение и поддержку в публицистических трудах И. Посошкова, Ф. Прокоповича и др. литераторов.

Однако преобразования осуществлялись за счет усиления эксплуатации народных масс, что вызывало их недовольство, проявлением которого стали астраханское восстание 1705–1706 гг., волнения наемных рабочих на московских предприятиях легкой промышленности в 1721–1722 гг., выступления крестьян в 1720-е гг. в связи с введением подушной подати и др.

Вызванная к жизни политическими, экономическими и культурными потребностями страны, первая печатная газета «Ведомости» (1702–1727) отразила в своей сущности противоречия эпохи петровских преобразований. С одной стороны, она стала важным явлением национальной культуры, содействовала демократизации языка, осуществляла просветительскую функцию. С другой, – служила целям пропаганды внутренней и внешней политики правительства, монопольно воздействовала на мнения читателей в монархическом духе.

Газета выходила под непосредственным присмотром Петра I, ее статут определялся теми требованиями, которые он предъявлял к печатной продукции: «... чтобы те чертежи и книги напечатаны были к славе нашему, великого государя, нашего царского величества превысокому имени и всему нашему российскому царствию меж европейскими монархи цветущей, наивяшей похвале и общей народной пользе и прибытку».

Сподвижники Петра I – Петр Синявич, Борис Волков, активно поддерживавшие его реформы, принимали участие в подготовке и выпуске «Ведомостей» и в своих суждениях о газете проявляли заботу об оперативности, доступности, качественном оформлении издания.

Учитывая цель издания и интересы читателей «Ведомостей», Б. Волков говорит о «новости» как важнейшем признаке газеты, без которого она утрачивает свою специфику и превращается в «меморий ради гисториков». Для обеспечения регулярности выхода и оперативности газеты он предлагает печатать ее так, «чтобы одна новая ведомость в запасе была». В основу его высказывания о назначении «Ведомостей» положены идеи современности и общей пользы: «Наши авизии почитаются за краткую следовательную историю и печатанию предаются для народной пользы и подноса высочайшим лицам».

Суждения Б. Волкова о краткости изложения согласовывались с положением петровского «Указа труждаюшимся в переводе экономических книг» (1724): «Понеже немцы обыкли многими рассказами негодными книги свои наполнят, только для того, чтоб велики казались, чего, кроме самого дела и краткого пред всякою вешию разговора, переводить не надлежит; но и вышереченной разговор, чтоб не празной ради красоты, но для вразумления и наставления о том чтущему был».

Не без влияния традиций русской книжной графики и опыта европейской периодики первая русская печатная газета «Ведомости» имела небольшой формат (1/12 листа), текст размещался на одну колонку, набирался кириллицей (номер от 1 февраля 1710 г. набран гражданским шрифтом). Переход на гражданский шрифт сделал газету доступнее читателям.

Петровские «Ведомости» дают образцы применения цветной печати. В письме Петра I о победе над шведами под Полтавой первые абзацы напечатаны киноварью. Применение цветной печати ассоциируется у читателя с важностью публикуемого сообщения.

В «Ведомостях» появляются виньетки и заставки, имеющие декоративное назначение. Чтобы отделить художественный текст от обычного, а также подчеркнуть особую его важность, приветственные стихи М. Абрамова Петру I окружены в «Ведомостях» рамкой-рисунком.

«Ведомости» имели по преимуществу информационный характер. Будучи «газетой новостей», они осуществляли политические задачи не только благодаря тенденциозному отбору фактов, их комментированию, но и размещению на полосе. Так, о временных неудачах Петра I в ходе Северной войны «Ведомости» умалчивали, зато сообщения о победах подавались броско, на первых страницах, а иногда и в специальных выпусках. Форма подачи и комментарий такого значительного события, как восстание под руководством К. Булавина, подтверждают политическую тенденциозность газеты: «Донской казак, вор и богоотступник Кондрашка Булавин умыслил... учинить бунт. Собрал к себе несколько воров и единомышленников, и посылал прелестные письма во многие города и села, призывая к своему воровскому единомыслию» (1703, 20 июля).

В заметках «Ведомостей», передающих авторское отношение к изображаемым фактам, детально описывающих события, комментирующих высказывания, проявляется тенденция к отпочкованию информационных жанров – репортажа, отчета, интервью. Корреспонденции на военные темы содержат в себе зачатки аналитического рассмотрения фактов. Развитие жанров в «Ведомостях» шло интенсивно, как и вся экономическая, политическая и культурная жизнь России в эпоху петровских преобразований.

«Ведомости» печатались до 1711 г. в Москве, затем в Петербурге. Цена за номер составляла от 2 до 8 денег, т.е. от 1 до 4 копеек (ежедневный заработок их наборщика равнялся 3 деньгам); тираж колебался от нескольких десятков до нескольких тысяч экземпляров (номер с сообщением о Полтавской битве был отпечатан в количестве 2500 экземпляров). Периодичность, объем номера, формат и даже заглавие газеты не были устойчивыми.

Таким образом, в первые десятилетия XVIII века единственной разновидностью периодики в России была газета, обретавшая свои типологические особенности в содержании, оформлении, системе жанров, преимущественно информационных, среди которых главенствующую роль играла заметка. После смерти Петра I в пору начавшихся дворцовых переворотов «Ведомости» прекратили свое существование, печатное дело перешло в ведение Академии наук и Московского университета. В состоянии периодической печати произошли изменения, обусловленные развитием и специализацией экономики и науки, осознанием журналистикой своих возможностей: увеличилось число газет, расширилась их география, появился журнал, окрепли научная и специальная периодика. С переходом печати в ведение Академии наук в периодику пришли ученые, стали во главе ее, популяризация достижений науки выдвигается на передний план.

Академическая журналистика 1728–1759 гг. С 1728 г. издаются «Санкт-Петербургские ведомости», первым редактором их стал Г.Ф. Миллер. С 1728 по 1742 гг. газета имела приложение «Исторические, генеалогические и географические примечания». С 1756 г. Московский университет начал издание «Московских ведомостей». В январе 1755 г. вышел первый номер журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», редактором его был Г.Ф. Миллер.

Осуществляя научно-просветительские задачи, академическая журналистика обращалась к жанрам научной и научно-популярной статьи, рецензии, очерка. Так, в «Примечаниях к ведомостям» публикуются статьи Я. Штелина по истории и теории драматургии, поэзии. Со статьями на литературные темы выступает в «Ежемесячных сочинениях» В. Тредиаковский. Цикл статей историко-краеведческого характера печатает Г. Миллер, излагая результаты своего десятилетнего пребывания с научной экспедицией в Сибири. Статьи М. Ломоносова, В. Татищева и других ученых внесли значительный вклад в развитие не только отечественной, но и мировой науки и культуры.

Задачам просвещения читателя служил жанр рецензии. В них рассматривались как научные труды, так и литературные, русские и иностранные. Как правило, рецензии представляли собой пересказ произведения и общую его оценку с незначительными элементами анализа. Порой они уступали место аннотациям на новые книги с отрывками из них. Академические издания знакомили читателя в жанре очерка с историей, географией, этнографией России и других стран.

В газетах по-прежнему преобладали информационные жанры, журналы тяготели к аналитическим.

«Санкт-Петербургские ведомости» отводили под объявления 2–4 страницы, что составляло от трети до половины номера. Отдел объявлений имел постоянную рубрику «Для известия» и содержал сведения о новых книгах, подрядах, продажах. Сначала объявления разделялись линейками, потом появились тематические блоки с заглавиями: «Продажи», «Подряды». Постепенно отдел объявлений отпочковался от ведомостей и стал издаваться в виде «Прибавлений» (суплементов) с особой ценой на них.

«Московские ведомости», по образцу «Санкт-Петербургских ведомостей», печатали объявления как в основной части, так и в «Прибавлениях», где они группировались под постоянными рубриками. Под рубрикой «Продажа» сообщалось о продаже книг, лошадей, меда. Рядом объявлялось о продаже парикмахера 23 лет; девки, умеющей стирать и гладить белье.

Вопросы оперативности, доступности периодики, раньше других получившие обоснование, рассматривает Г. Миллер в «Предуведомлении» к первому русскому журналу, руководствуясь целью привлечь внимание к изданию возможно большого числа читателей («число любознательных зрителей все растет», необходимо «издание, которое доставляло бы читателям пищу для ума и средства к дальнейшему саморазвитию»). Он предъявляет к журналу требования новизны суждений («новое изобретение»); простоты, понятности изложения («писать таким образом, чтоб всякой, какого бы кто звания или понятия ни был, мог разуметь предлагаемые материи»); разнообразия материалов («надлежит, смотря по различию читателей, всегда переменять материи, дабы всякой, по своей склонности и охоте мог чем-нибудь пользоваться»)[13].

Суждения об оперативности, регулярности издания, разнообразии и краткости изложения публикуемых материалов высказаны с учетом читательской психологии и ею обоснованы. «Читатель, – говорится в этом программном заявлении, – нечувствительно наставляется, когда в определенное время получает по немногому числу листочков вдруг; и сие наставление обыкновенно тверже в нем вскореняется, нежели чтение больших и пространных книг. Любопытство его притом всегда умножается, когда наступает время, в которое новый лист или новая часть такого сочинения из печати выйти имеет. Редко кто не захочет оного читать; а для краткости своей не может оно никому наскучить, и едва ли кто покинет его из рук, не прочитав от начала до конца».

Г. Миллер пытался на практике изучить читателя журнала и провел исследование подписчиков на «Ежемесячные сочинения», взяв за основу классификации социальный признак.

В названии первого русского журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» была определена и его цель – служение пользе и увеселению читателей. Эти слова не раз появлялись на титульных листах, в программах изданий XVIII в. и в известной мере выражали существовавший взгляд на назначение периодической печати. Связывая назначение издания с его содержанием, Г. Миллер, правда, прямолинейно решал вопрос о пользе и увеселении читателя посредством периодики. По его мнению, и политика, и экономика, и мануфактуры, и поэзия могут иметь место в периодическом издании. Но не все они служат пользе. Стихотворные сочинения служат увеселению читателя, «в них многое весьма сильнее и приятнее изображается, нежели простым слогом»[14]. Формула «польза и увеселение» была реализована в содержании и структуре первого научно-популярного и литературного журнала: науки занимали в нем главное место и четко отделялись от литературы.

Вопросы специфики журналистской деятельности, морального облика журналиста, его места в обществе, свободы творчества раньше других рассмотрел М. Ломоносов в статье «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенное для поддержания свободы философии», опубликованной в амстердамском журнале «Nouvelle Bibliothèque germanique» (1755, т. 6, ч. 2).

М. Ломоносов характеризует журналистскую деятельность как особый род деятельности. Труд журналистов, по его мнению, творческий и направлен на служение истине: «Силы и добрая воля – вот что от них требуется. Силы – чтобы основательно и со знанием дела обсуждать те многочисленные и разнообразные вопросы, которые входят в их план; воля – для того, чтобы иметь в виду одну только истину, не делать никаких уступок ни предубеждению, ни страсти».

Доказывая некомпетентность критических отзывов зарубежных журналистов о его научных трудах, М. Ломоносов решает одновременно ряд теоретических вопросов: о задачах научной периодики, требованиях к публикуемым материалам на научные темы, жанровых признаках рецензии на ученые труды, обязанностях рецензентов.

По его мнению, успешно осуществлять свои обязанности может журналист «ученый, проницательный, справедливый и скромный». Он должен уметь схватывать «новое и существенное» в сочинениях, освободить свой ум от всякого предубеждения, особенно внимательно относиться к сочинениям, признанным «достойными опубликования людьми, соединенные познания которых естественно должны превосходить познания журналиста». Он не должен «спешить с осуждением гипотез», «красть у кого-либо из собратьев высказанные последними мысли и суждения», быть «высокого представления о своем превосходстве». В связи с назначением и содержанием издания М. Ломоносов решает задачи его внутренней организации, обосновывает положение о коллегиальном обсуждении публикуемых в журнале материалов.

Благотворное влияние на развитие периодической печати оказали научные труды М. Ломоносова, посвященные основам литературного языка, прежде всего «Краткое руководство к риторике, на пользу любителей сладкоречия сочиненное» (1743), в переработанном и дополненном виде изданное в 1748 г. под названием «Краткое руководство к красноречию». Характеризуя понятийную и эмоциональную стороны публичной речи, М. Ломоносов говорил о логической связи между понятиями, уравнивании слова и понятия, с одной стороны, а с другой – о чистоте «штиля», живом изображении, красоте и силе слова. Своеобразной иллюстрацией к этим рассуждениям ученого служили приведенные в руководстве отрывки из речей Демосфена и Цицерона, диалогов Лукиана Самосатского и Эразма Роттердамского.

Ломоносовское учение о «трех штилях» способствовало демократизации русского литературного языка, искоренению из него обветшалых церковнославянизмов, укреплению живых общенациональных языковых элементов.

Процесс первоначального накопления капитала, рост общественного разделения труда и товарного производства, расширение торговли отвечали потребностям нарождающейся буржуазии. С развитием производительных сил складывались новые, капиталистические отношения, оформившиеся в недрах феодального уклада к 1760-м годам. Формируются идеи русского просветительства, резко осуждавшего крепостнические порядки и ратовавшего за преобразования, расчищавшие путь буржуазному развитию страны.

В период разложения феодально-абсолютистского уклада, становления капиталистических отношений и упрочения идеологии буржуазии, которая, борясь за власть, проповедует идею свободы личности, формируется новое литературное направление – сентиментализм, обостривший внимание общества к внутреннему миру, чувствам человека, вызвавший сострадание к социальным низам. Русский сентиментализм складывается как национальное явление, испытывая влияние европейской культуры. Наиболее яркое художественное воплощение идеи гражданственности, внесословной ценности человека получили в творчестве просветителей, обращенном к социальной проблематике, реальному быту.

Эти идеи проводились в периодической печати, главным образом частной, возникшей в 1759 г., когда частный капитал проникает в издательское дело. Появление частных изданий, давших выход оппозиционным настроениям общества, содействовало расколу в едином лагере официальной периодики, что, в свою очередь, привело к возникновению различных концепций печати и обострило полемику формирующейся демократической концепции журналистики с официозной, охранительной.

Сатирическая пресса 1759–1774 гг. Демократическая тенденция в русской литературе и журналистике утверждала себя в борьбе с идеей служения искусства, печати исключительно увеселению, забаве читателя, зрителя. Особенно острый характер приняла полемика вокруг функций сатирических и литературно-критических жанров, Официально насаждаемый взгляд на задачи сатирика увеселять читателя, осмеивая общечеловеческие недостатки, нашел теоретическое истолкование и практическое осуществление в руководимом Екатериной II журнале «Всякая всячина». Демократическая журналистика Н. Новикова, Д. Фонвизина, И. Крылова видела право сатирика изображать недостатки современной социальной действительности, а обязанность – в служении истине, в воспитании истинного сына отечества. В области литературно-критических жанров демократическое направление отстаивало право автора рассматривать не только достоинства, но и недостатки произведения, не только положительные, но и отрицательные явления литературной жизни, давать им общественную оценку. Проблема общественного мнения встает перед русскими и зарубежными мыслителями в тот момент, когда в недрах феодального уклада начинают складываться буржуазные отношения, и означает попытку философски подойти к такому политическому вопросу, как верховная власть и народная масса.

Вико и другие европейские философы XVIII в., отказавшиеся от декартовского учения об индивидуальном разуме как высшей истине, противопоставили ему общее сознание, голос народа. В свою очередь решение философами вопроса о значении общего мнения и путях его формирования зависело от понимания ими взаимоотношений между обществом и личностью.

Наиболее яркое воплощение борьба полярных концепций журналистики нашла в полемике Н. Новикова и Екатерины II. В ходе полемики обе стороны стремились сформировать общественное мнение и выступить его выразителями, о чем свидетельствуют их частые обращения к читателям, публикация писем от их имени. В полемике с коронованным оппонентом Н. Новиков мог рассчитывать на успех при поддержке общественного мнения. «Я тем весьма доволен, – писал он, – что госпожа «Всякая всячина» отдала меня на суд публике. Увидит публика из будущих наших писем, кто из нас прав»[15].

Н. Новиков, подобно своим предшественникам, считает целью периодического издания служение пользе и увеселению читателя. Однако в отличие от них он воспринимает пользу и увеселение не обособленно, а в единстве и в связи с задачей просвещения общества. В равной мере относит он сказанное к творчеству журналиста и писателя, к журналу и газете. «Каждый писатель, – говорит он, – должен иметь два предмета: первый – научать и быть полезным; второй – увеселять и быть приятным; но тот превосходным долженствует почитаться пред обоими, который столько счастлив будет, что возможет оба сии предмета совокупить во единый». Подобную мысль высказывает Н. Новиков, отвечая на вопрос о назначении своего журнала «Трутень».

В предисловии, обращенном к читателям «Трутня» и озаглавленном «К чему ж потребен я в обществе», Н. Новиков объясняет, какие произведения публикуются в журнале: «...особливо сатирические, критические и прочие ко исправлению нравов служащие, ибо таковые сочинения исправлением нравов приносят великую пользу, а сие то и есть мое намерение». Пользу обществу, считает Н. Новиков, может принести печать, осуждающая пороки. Критику порока он не отделяет от критики носителей порока: «Критика на лицо больше подействует, нежели как бы она написана на общий порок». Порок для него – зло социальное, и главный порок – «несносное иго рабства».

Видное место в новиковской концепции печати отводится личности журналиста. В предисловии к первому номеру его журнала «Пустомеля» под заглавием «То, что употребил я вместо предисловия» (1770) определены требования к журналисту. По его словам, «чтобы уметь хорошо сочинять, то потребно учение, острой разум, здравое рассуждение, хороший вкус, знание свойств русского языка и правил грамматических, и, наконец, истинное о вещах понятие». Об этих достоинствах журналиста писал М. Ломоносов. В новиковском моральном кодексе журналиста сверх того названы качества, вытекающие из его концепции печати – критический талант («Правильно и со вкусом критиковать так же трудно, как и хорошо сочинять»), общественная активность («Нет ничего, что бы не было подвержено критике»; журналист должен «мешаться в политические дела»).

Н. Новиков высказывается за ориентацию журнала на читателя-единомышленника. С ним Н. Новиков ведет постоянный разговор на страницах своих изданий, советуется, делится планами, от него ждет писем и отвечает на вопросы, помещает одобрительные отзывы о действенности публикаций. Тираж «Трутня» составлял в 1769 г. 1240 экземпляров.

Отмечая успех своего журнала «Живописец», Н. Новиков пишет, что «сие сочинение попало на вкус мещан наших»[16]. Достойным сыном отечества для него является мещанин образованный, честный, «защитник истины», посвятивший жизнь служению родине.

В противоположность новиковскому Екатерина II составляет собственный свод правил, обязанностей и личных качеств сочинителя. По ее мнению, сочинитель должен прежде всего пылать «любовию и верностию к государю». С этих позиций она определяет личные качества сочинителя: красота души, непорочность, добродетельность, добронравие, миролюбие. По словам Екатерины II, журналист, изредка касаясь пороков, не должен называть при этом конкретных лиц: «не целить на особ, но единственно на пороки»[17]. Ее предписания на этот счет сочинителям отличаются особой категоричностью: «1) никогда не называть слабости пороком; 2) хранить во всех случаях человеколюбие; 3) не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того: 4) просить Бога, чтоб дал нам дух кротости и снисхождения».

Очередная ее регламентация достоинств литератора – завещание автора «Былей и небылиц» – выдержано в том же полемическом духе: «думать не долго и не много», «за умом, за прикрасами не гоняться», «веселое всего лучше, улыбательное же предпочесть плачевным действиям», «где инде коснется до нравоучения, тут оные смешивать наипаче с приятными оборотами, кои бы отвращали скуку, дабы красавицам острокаблучным не причинить истерических припадков безвременно»[18].

Стремясь придать сатире дидактический и «улыбательный» характер, Екатерина II опиралась в своих высказываниях на суждения Стиля и Аддисона из английского журнала «The Spectateur». В заимствованной «Всякой всячиной» из «The Spectateur» статье «Два есть у меня рода читателей» осуждалась сама мысль об изменении социальной действительности и проповедовались нравоучение с развлечением как средство привлечь побольше читателей: «Если мы хотим быти свету полезны, то мы должны с ним поступати, сколько можем по мере, как он есть, а не по тому, как желательно, чтоб он был»[19].

Что касается программы журналистской деятельности, обоснованной Н. Новиковым, то Екатерина II объяснила ее гордостью, которая «есть начало непристойных поступок, дурных стихов, витиеватого письма». По ее словам, это страшная болезнь («Больной вздумает строить замки на воздухе, все люди не так делают, и само правительство, как бы радетельно ни старалось, ничем не угождает»).

Журналистика последней четверти XVIII в. В период общественного подъема (который способствовал расцвету сатирической печати), завершившегося крестьянским движением под предводительством Е. Пугачева, прямым и открытым суждениям Н. Новикова и его единомышленников Екатерина II противопоставляла советы и наставления. После подавления восстания и вслед за событиями Французской буржуазной революции 1789 г. Екатерина II принимает репрессивные меры против инакомыслящих. Новиков был объявлен «государственным преступником» и заточен в Шлиссельбургскую крепость в 1792 г.

Однако демократическая журналистика не утратила достижений в области теории, Д. Фонвизин называет сочинителей стражами «общего блага» и видит их долг в том, чтобы «возвысить громкий глас свой против злоупотреблений и предрассудков, вредящих отечеству». Отвечая в своем журнале, не увидевшем света, – «Друг честных людей, или Стародум» на вопрос, «отчего имеем мы так мало ораторов?», Д. Фонвизин устанавливает связь искусства с политической жизнью, условиями современной действительности: «Демосфен и Цицерон в той земле, где дар красноречия в одних похвальных словах ограничен, были бы риторы не лучше Максима Тирянина». По его мнению, «истинная причина малого числа ораторов есть недостаток в случаях, при коих бы дар красноречия мог показаться».

И. Крылов аргументирует в своем журнале «Зритель» глубинную связь сатиры на порок с критикой порочных лиц: «Почему ж, возразят мне, быть может, некоторые, вооружаетесь вы на сатиру за то, что она нападает на порок, не указывая ни на чье лицо? Будто рассказывать дурачества разных особ не есть то же, что выставлять их лица на осмеяние?»[20].

Вклад в обогащение представлений о печати в последней четверти XVIII столетия внес Н. Карамзин. Он начал свою журналистскую работу в одном из новиковских изданий («Детское чтение для сердца и разума»), когда в них обосновывались идеи самопознания личности, воздействия на чувства читателя. В статье под названием «Что нужно автору?» (1793) Н. Карамзин так отвечал на поставленный вопрос: «доброе, нежное сердце». Он видел в авторе тонко чувствующую личность с богатым внутренним миром, способную сопереживать читателю. Н. Карамзин стремился воздействовать не только на разум, но и на чувства читателей в особенности, и это, естественно, способствовало расширению читательской аудитории, вовлечению в нее менее подготовленных, тяготеющих к образованию кругов.

Об этом свидетельствует составленная им программа «Московского журнала». Периодическое издание Н. Карамзина было сориентировано на широкие круги читателей как содержанием («постараюсь, чтобы содержание журнала было как можно разнообразнее и занимательнее»)[21], так и самим изложением материала («учить нас, так сказать, неприметно, питая наше любопытство приятным повествованием»)[22]. В этом журнале появились его повесть «Бедная Лиза», поразившая чувства читателей несчастной судьбой крестьянской девушки, обманутой состоятельным дворянином; путевые очерки «Письма русского путешественника» – дневниковые записи о поездке по европейским странам, о встречах с видными писателями, философами и простыми крестьянами, ремесленниками.

С именем Н. Карамзина связана языковая реформа 1790-х гг. Учение о «трех штилях» изживало себя в связи с новыми веяниями в общественной жизни и литературе. Признавая изменчивость, развитие норм литературного языка, Н. Карамзин выступает с идеей общелитературной нормы, которая отвечала бы требованиям хорошего вкуса, общественным потребностям. Он обращает внимание на чистоту слога, осуждает такого рода словосочетания, как «вследствие чего, дабы», отмечая, что «это слишком по приказному», заботится о простоте, доступности печатного слова различным слоям читателей.

В эту пору усиливается интерес к языку прессы. А. Радищев в письме к А. Воронцову в октябре 1798 г. следующим образом определил требования к языку периодики: «Среди всех повременных листков, будь то на французском языке или на немецком, попадавшихся мне в руки за последние десять лет, нет ни одного, что написан был бы слогом таким же сжатым, таким же сильным и сообразным с предметом, как листок «Лондонского Меркурия». Краткость, выразительность, связь с содержанием – эти требования к языку публикуемых материалов А. Радищев формулировал, опираясь на предшествующий опыт русской периодики.

В одном из писем 1798 г. А. Радищев так отозвался о «Лондонском Меркурии»: «... несмотря на то, что он не более как газетчик, он мог бы найти почетное место среди историков своего времени». Эта мысль прозвучала не впервые. Назначение издания в составлении «истории настоящего времени» сформулировал И. Богданович в предисловии к своему журналу «Собрание новостей»: «История настоящего времени, то есть знание вещей, к нам ближайших и нас окружающих, остается в толиком небрежении, что мы едва знаем о самых примечательных в Европе происшествиях, в то время когда знать о том надобно»[23].

Традиционный подход к назначению печати – служение пользе и увеселению читателя – не удовлетворял А. Радищева по той причине, что идея «общей пользы», официально насаждаемая в эпоху абсолютизма, маскировала общественное неравенство. Нет у него надежд и на просвещенного монарха в деле исправления общественных нравов. В одном из примечаний к переводу сочинения Мабли «Размышления о греческой истории» А. Радищев заявил: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». Сокрушение деспотической власти возможно при достижении единства слова и дела: «глагол истины ее сокрушит, деяние мужества ее развеет». Он своеобразно преломлял идеи «общественного договора» и «естественного права», получившие распространение в работах французских просветителей. По мнению А. Радищева, народ может и должен силой завоевать и отстоять свои права: «Много было писано о праве народов... Примеры всех времен свидетельствуют, что право без силы было всегда в исполнении почитаемо пустым словом». Эти мысли А. Радищев высказал в книге «Путешествие из Петербурга в Москву», за которую был объявлен Екатериной II «бунтовщиком хуже Пугачева» и сослан в Сибирь.

Последняя четверть XVIII в. – период интенсивных поисков новых идей и форм в русской журналистике. Появляются новые типы журналов: театральный – «Российский театр» (1786), литературно-критический – «Московский журнал» (1791–1792), исторический – «Российский магазин» (1792–1794). Возникают новые типы еженедельников: критико-библиографический – «Санкт-Петербургские ученые ведомости» (1777), медицинский – «Санкт-Петербургские врачебные ведомости» (1792–1794). Формируется такая разновидность периодики, как альманах: литературный – «Аглая» (1794), музыкальный – «Карманная книга для любителей музыки на 1775 год». Впервые выходит частный краеведческий журнал в провинции – «Уединенный пошехонец» (1786, Ярославль). Отчетливее проявляется ориентация изданий на определенный контингент читателей: женский – «Модное ежемесячное издание, или Библиотека для дамского туалета» (1779), детский – «Детское чтение для сердца и разума» (1785–1789). Усиливается внимание периодической печати к литературе, искусству, истории, философии. Журнал и газета ярче определяют свою специфику в содержании, оформлении, жанрах. Демократически настроенные журналисты активно используют аналитические жанры, и прежде всего статью, беседу, трактат, для распространения своих политических и философских идей.

Пресса первой четверти XIX в. В общественно-политической жизни России первой четверти XIX в. произошли события, оказавшие влияние на отечественную и европейскую историю, – борьба с наполеоновским нашествием, восстание декабристов. Журналистика стала не только летописцем, но и активным участником этих событий.

Сотни политических ссыльных, произвол тайной экспедиции, запрещение ввоза иностранных книг и даже нот – все эти меры кратковременного (1796–1801) царствования Павла I, сына Екатерины II, вызывали недовольство общественности. Пришедший к власти в результате дворцового переворота в марте 1801 г. Александр I, сын Павла I, предпринял ряд реформ, необходимость которых вызывалась политическими и социальными условиями русской действительности. 23-летний император получил хорошее образование, его воспитывал швейцарец Лагарп, разделявший идеи французского просвещения. Александр I возвратил гражданские права тысячам политических заключенных, снял запрет на ввоз книг из-за рубежа, «распечатал» частные типографии. Однако реализация либеральных нововведений тормозилась вследствие противостояния консервативных сил и непоследовательности действий самого царя. Проекты реформирования государственного управления, открывавшие путь конституционного процесса в России, были отвергнуты, а их автор М. Сперанский подвергся гонениям.

К числу нововведений Александра I относился первый цензурный устав 1804 г. Некоторые параграфы устава давали видимые послабления печати. Вместе с тем устав узаконивал предварительную цензуру, дополнения к нему стесняли положение прессы.

Отечественная война 1812 г. содействовала росту национального самосознания, утверждению национального характера русской культуры. Пробудился интерес к национальной истории, что нашло отражение в послевоенный период в выходе первых восьми томов «Истории государства Российского» Карамзина, в «Думах» Рылеева, «Борисе Годунове» Пушкина, романах и пьесах Лажечникова и Кукольника.

Отечественная война способствовала подъему вольнолюбивых настроений в обществе, обострила внимание к социально-политическим вопросам современности, вызвала всеобщую неприязнь к тирании. В заграничных походах русское войско воочию убедилось в том, что вслед за буржуазными революциями ряд европейских стран вступил на путь экономического и социального прогресса.

Сам факт возвращения крестьян, отстоявших независимость Отчизны, под палку господина вызывал возмущение прогрессивно мыслящих современников. Воспитанные на произведениях французских просветителей, защитники Отечества из числа офицеров-дворян стали вынашивать планы политического переустройства России. Военный успех окрылял их, настраивал на возможность достижения цели решительными действиями.

Круг участников первых политических организаций был неширок, ограничивался составом тайных обществ – Союза спасения (1816–1817), Союза благоденствия (1818–1821), Северного общества (1821–1825), Южного общества (1821 – начало 1826). Заговорщиков объединяла ненависть к самодержавию и крепостному праву, но пути избавления предлагались различные.

В «Конституции» Н. Муравьева закреплялась конституционная монархия, в которой исполнительная власть принадлежала императору, а законодательная парламенту. «Русская правда» – конституционный проект будущего республиканского устройства, составленный Пестелем, утверждал идеи революционной диктатуры и физического уничтожения царской фамилии. В «Кавказском разделе» проекта приветствовалось покорение земель между Россией и Турцией, разделение населяющих их народов на мирных и буйных, переселение последних малыми количествами в другие места.

Восстание разразилось после скоропостижной смерти Александра I, когда в период междуцарствия решался вопрос о престолонаследии. Заговорщики составили «Манифест к русскому народу», в котором провозглашались конституционное правление, отмена крепостного права, демократические свободы, и вывели на Сенатскую площадь лейб-гвардии Московский полк, к нему присоединились матросы и некоторые части Петербургского гарнизона. Заговорщики не расходились, пока артиллерийская картечь по приказу нового императора Николая I не рассеяла их ряды.

К следствию по делу декабристов было привлечено 579 человек, из них 279 признаны виновными, пять человек повешены: П. Пестель, К. Рылеев, С. Муравьев-Апостол, М. Бестужев-Рюмин, П. Каховский. Осужденных сослали на каторжные работы и поселение в Сибирь, в действующую армию на Кавказ, некоторых матросов и солдат забили шпицрутенами.

События 14 декабря 1825 г. оставили неизгладимый след в отечественной истории как первая попытка программно обосновать и одновременно практически реализовать идею изменения социально-политической системы в России.

В первой четверти XIX в. возникло около 150 новых периодических изданий – официальных и частных, столичных и провинциальных. Эта цифра превышала количество газет и журналов, издававшихся на протяжении всего предыдущего времени. Закрепился приоритет журнала перед другими видами периодики – газетами и альманахами, утвердился общественный и профессиональный статус журналиста.

Основанный в 1802 г. Н. Карамзиным литературно-политический журнал «Вестник Европы», выражая потребности времени и опираясь на традиции отечественной журналистики, в известной степени ориентировался на европейский опыт, о чем свидетельствовали как его название, так и обращение издателя к 12 английским, французским и немецким журналам для перевода статей.

Вводя отдел политики в состав журнала, Карамзин желал предоставить занимательное и полезное чтение широкому кругу читателей и в особенности тем, кто не имел возможности самостоятельно следить за иностранной периодикой: «Не многие получают иностранные журналы, а многие хотят знать, что и как пишут в Европе: Вестник может удовлетворять сему любопытству, и притом с некоторою пользою для языка и вкуса»[24].

Карамзин придал своему журналу просветительскую и гуманистическую направленность, вел его на высоком профессиональном уровне, сам активно участвовал как автор и привлек к сотрудничеству талантливых писателей: Державина, Хераскова, В. Измайлова, Жуковского и др. Все это обеспечило успех журнала среди читателей. По признанию Карамзина, уже к середине 1802 г. «Вестник Европы» имел 580 подписчиков, вскоре их число возросло до 1200, потребовалось переиздание.

Карамзин писал, что «нравственные и политические революции свойственны земному шару». В то же время он отрицательно оценивал последствия французской революции, так как она показала, что «народ делается жертвою ужасных бедствий, которые необыкновенно злее всех обыкновенных злоупотреблений власти»[25]. Он приветствовал возобновление монархических порядков во Франции с приходом Наполеона.

Благоденствие существующих в России порядков Карамзин соединял с надеждами на просвещенного монарха, распространением образования среди всех сословий, гуманистическим совершенствованием общества. Статья Карамзина «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени» рисовала картину идеальных взаимоотношений крестьянина и помещика: «Российский дворянин дает нужную землю крестьянам своим, бывает их защитником в гражданских отношениях, помощником в бедствиях случая и натуры: вот его обязанность! Зато он требует от них половины рабочих дней в неделю: вот его право» (1802, № 12).

В статьях «О новом образовании народного просвещения в России» и «О верном способе иметь в России довольно учителей» он ратовал за открытие сельских школ, установление «казенного кошта» для неимущих студентов. С притоком талантливой молодежи из низших слоев общества Карамзин связывал будущие достижения отечественной науки и образования: «Россия на первый случай может единственно от низших классов гражданства ожидать ученых, особенно педагогов. Дворяне хотят чинов, купцы – богатства через торговлю; они без сомнения будут учиться, но только для выгод своего особенного состояния, а не для успехов самой науки, не для того, чтобы хранить, передавать ее сокровища другим» (1803, № 8).

В статьях «Отчего в России мало авторских талантов?», «О книжной торговле и любви ко чтению в России» издатель «Вестника Европы» выступал как активный поборник просвещения, нравственного влияния литературы на общество.

Признавая целесообразность эволюционного пути развития государства с утвердившимся политическим устройством, сложившимися общественными и нравственными отношениями, каковым, по его мнению, являлась монархическая Россия, Карамзин вместе с тем знакомил русского читателя с республиканскими основами государственности. В повести «Марфа Посадница, или Покорение Новгорода» он показал Новгородскую республику с ее символом вольности – вече, высказался за восстановление республиканских порядков в Швейцарии[26].

Карамзин издавал «Вестник Европы» дважды в месяц в течение двух лет (1802–1803). Журнал оказался долгожителем и просуществовал до 1830 г. За это время не раз сменялись редакторы, обновлялся состав сотрудников. Неизменной оставалась проправительственная ориентация издания, признание монархии и крепостного права гарантами стабильности и процветания российского государства.

К числу изданий-долгожителей принадлежал и «Сын отечества», выходивший в С.-Петербурге с 1812 по 1852 гг. Основатель и редактор журнала Н. Греч получил на его организацию от царской фамилии 1 тыс. рублей. Название журнала подчеркивало патриотический замысел и гражданское назначение периодического издания, созданного в пору народного противостояния наполеоновскому нашествию. Содержание, жанры, иллюстрации «Сына отечества» служили главной цели – пробуждению в сердцах читателей патриотических чувств. Война трактовалась как освободительная борьба народа за национальную независимость. Таков был лейтмотив статьи «Послание к русским» А. Куницына. Мысль о непобедимости борющегося за свободу народа получила развитие в оригинальных и переводных публикациях «Сына отечества»: «Освобождение Швеции от тиранства Христиана II, короля датского» И. Кайданова, «Речь скифского посла Александру Македонскому» в переводе с латинского А. Куницына и др.

Ход военной кампании оперативно освещался в жанрах зарисовки и репортажа, героями которых являлись солдаты, готовые стоять на смерть за Отчизну, крестьяне-партизаны, с вилами в руках наводившие страх на врага. Рядом с этими материалами, иллюстрирующими народный характер войны, печатались басни И. Крылова, карикатуры А. Венецианова и И. Теребенева, ставшие живой летописью героических событий. Политические новости из Европы помещались в регулярных приложениях к журналу.

После завершения военных действий в «Сыне отечества» стали сотрудничать вернувшиеся с поля боя офицеры, будущие декабристы, молодые талантливые писатели и публицисты Ф. Глинка, А. Бестужев, Н. Муравьев, К. Рылеев, Н. Тургенев, В. Кюхельбекер, А. Грибоедов, А. Пушкин и др.

На титульном листе «Сына отечества» значилось: журнал исторический, политический и литературный (последнее слово появилось в 1814 г.). Как журнал исторический, «Сын отечества» обращался к знаменательным событиям прошлого России и прежде всего к «грозе двенадцатого года». В этой связи программное значение имела статья «Рассуждение о необходимости иметь историю Отечественной войны 1812 года» Ф. Глинки – участника военных действий, автора «Писем русского офицера», члена тайных обществ декабристов.

В своей статье Ф. Глинка делился соображениями о том, кто должен писать историю Отечественной войны, каково должно быть ее содержание и каков слог. Он предполагал в качестве авторов героической летописи непосредственных участников сражений, которые могли правдиво показать подвиг народа, отстоявшего национальную независимость. Подобно тому, как в зеркале вод озера отражаются большие деревья и маленькие кустарники, так и в будущей истории войны необходимо осветить участие всех народностей, защищавших Отечество. Писать о подвиге народа, по мнению Ф. Глинки, следует чистым и ясным слогом, доступным людям всякого состояния, ибо все сословия «участвовали в славе войны и в свободе Отечества» (1816, № 4).

Как журнал политический «Сын отечества» обращался к событиям внешней и внутренней жизни страны. В статье А. Куницына «О состоянии иностранных крестьян» (1818, № 17) ставились под сомнение доводы публицистов, считавших положение русского крестьянина предпочтительным по сравнению с иностранным, так как о его благосостоянии печется помещик. По словам Куницына, русский крестьянин лишен главного – личной свободы. Опубликованная в следующем номере «Сына отечества» (1818, № 18) статья Куницына «О конституции» продолжала заявленную тему и утверждала преимущества конституционного парламентского правления.

Состояние литературной жизни России находило постоянное отражение в журнале. В статьях А. Бестужева, В. Кюхельбекера, К. Рылеева рассматривались магистральные вопросы развития отечественной словесности, утверждалась идея самобытности литературы. В статье «Несколько мыслей о поэзии» (1825, № 22) Рылеев выступал против духа рабского подражания, за истинно национальную поэзию гражданской направленности. В полемике вокруг комедии Грибоедова «Горе от ума», поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», баллады Жуковского «Людмила» выявлялась литературно-эстетическая позиция «Сына отечества», его ориентация на народность, национальную самобытность искусства, гражданский романтизм.

После событий на Сенатской площади «Сын отечества» претерпел существенные изменения в направлении, составе сотрудников и сделался заурядным официозным изданием. Соредактором Н. Греча стал Ф. Булгарин, журнал постепенно растерял подписчиков (с 1200 до 300).

В рассматриваемый период активно формировалась отечественная отраслевая периодика. В качестве издателей специальных журналов выступали государственные учреждения: Министерство внутренних дел выпускало в свет «Санкт-Петербургский журнал» (1804–1809), Академия наук – «Технологический журнал» (1804–1815) и «Статистический журнал» (1806, 1808), временный артиллерийский комитет Военного министерства – «Артиллерийский журнал» (1808–1811). Среди частных изданий заявили о себе «Экономический журнал, издаваемый Васильем Кукольником» (1807), «Новый магазин естественной истории, физики, химии и сведений экономических» И. Двигубского (1820–1830). Последний представлял собой дайджест, в котором помещались перепечатки, чаще всего из французского журнала «Annales de Chimie et de Physique».

В соответствии со специализацией отраслевые журналы печатали научные и научно-популярные статьи, статистические материалы, практические советы, рекламу. Особое место в них занимала иллюстрация: чертежи новейших изобретений, рисунки технических новшеств, географические карты, таблицы, схемы. Авторами теоретических и практических публикаций являлись отечественные и зарубежные ученые, изобретатели. В ведомственных изданиях печатались правительственные распоряжения, разного рода официальные документы. Имелись библиографические отделы, где рецензировалась специальная литература.

К числу новых газетных изданий принадлежал «Русский инвалид», основанный в феврале 1813 г. в С.-Петербурге П. Пезаровиусом, выходцем из Лифляндии, окончившим курс в Иенском университете со званием доктора философии. Члены императорской фамилии субсидировали частное издание П. Пезаровиуса.

Число подписчиков на «Русский инвалид» быстро росло (к концу апреля 1813 г. их было 800), что объяснялось исключительной оперативностью, с какой освещался в нем ход войны. Видя огромный интерес читателей к военной информации, Пезаровиус стал выпускать «Чрезвычайные прибавления» к газете, в которых сообщалось о победоносных сражениях русской армии с наполеоновским войском. Издатель впервые применил необычную для России и популярную за рубежом форму распространения газеты: «Чрезвычайные прибавления» раздавались за наличные деньги (по 25 коп. медью за экземпляр) детям, преимущественно солдатским, которые продавали их на улицах и бульварах и получали, обыкновенно, вдвое или втрое более, тем самым Пезаровиус преследовал благотворительные цели.

По примеру французских изданий – «Journal des Débats», «Journal de Paris», «Gazette de France» – «Русский инвалид» первым завел у себя отдел фельетона (так называлась нижняя часть газетной полосы, как правило 1/3, отделенная сверху чертой и набранная мелким шрифтом). Однако это новшество не было принято русской периодикой. Критик «Сына отечества» упрекнул издателя «Русского инвалида» в непатриотичности. С 1816 г. газета под новым названием «Русский инвалид, или Военные ведомости» выходила ежедневно и публиковала, главным образом, приказы по армии, зарубежные и внутренние известия.

Новым жанром русской прессы стало обозрение – политическое и литературное. Оно появилось в «Вестнике Европы», «Сыне отечества», «Русском инвалиде». Под пером А. Бестужева жанр литературного обозрения обрел свою специфику: концептуальность, аналитичность, сюжетную стройность, четкие хронологические рамки. Литературные обозрения А. Бестужева открывали каждую из трех книжек альманаха «Полярная звезда» (1823–1825), в которых поместили свои художественные произведения лучшие поэты и писатели той поры: Пушкин, Баратынский, Жуковский, Батюшков, Рылеев.

Бестужев-обозреватель высоко ставил народность литературы, понимая под этим ее обращение к героической истории отечества, народному творчеству и языку – «звучному, богатому, сильному». Он осуждал «рабское подражание» иноземному, критиковал литераторов, творчество которых, не согретое народной гордостью, «вместо того, чтобы возбудить рвение творить то, чего у нас нет, старается унизить даже и то, что есть». К истинно народным писателям он причислял Грибоедова, Крылова, Пушкина.

Суждения А. Бестужева, высказанные в обозрениях словесности, находили художественное продолжение в публикациях «Полярной звезды», отдававшей предпочтение отечественной поэзии и прозе. В «Исповеди Наливайко» Рылеева звучали мотивы жертвенности во имя свободы народа: «Но где, скажи, когда была без жертв искуплена свобода?». Ф. Глинка в стихотворении «Песнь пленных иудеев» признавал пагубность деспотизма для общества: «Рабы, влачащие оковы, высоких песен не поют!». В повести «Роман и Ольга» А. Бестужев воспевал новгородскую вольность и подвиг ради народного блага.

«Полярная звезда» пользовалась значительным успехом у читателей. Первая книжка альманаха вышла тиражом 600 экз., вторая – 1500 экз., окупила все издержки издания и принесла прибыль. Издатели альманаха К. Рылеев и А. Бестужев ввели систему гонораров для оплаты труда авторов. Политической направленностью и публицистическим звучанием литературной критики и словесности, представленной произведениями прежде всего самих издателей – участников декабристского движения, тяготением к журнальному разнообразию материалов «Полярная звезда» существенно отличалась от первых альманахов Карамзина «Аглая» (1794, 1795) и «Аониды» (1796–1799) с их чисто литературным содержанием по европейскому образцу и ориентацией на круг любительниц и любителей изящной словесности.

Периодическая печать 1826–1855 гг. После восстания декабристов был принят новый цензурный устав (1826 г.), прозванный современниками «чугунным». Согласно уставу запрещалось пропускать в печать места, «имеющие двоякий смысл», если цензор заподозрил намерение автора высказать крамольные мысли. Новый устав 1828 г., хотя и отменил этот казуистический параграф, существенно ограничивал права журналистов. Разрешения на новые издания с 1832 г. утверждались Николаем I. В 1836 г., в соответствии с циркуляром министра просвещения, временно приостанавливалась выдача таких разрешений, что побудило журналистов перекупать право на издание частных журналов. Усилились позиции правительственной печати. С 1838 г. в губернских центрах России стали издаваться официальные ведомости по утвержденной правительством программе. Напуганные карательными мерами некоторые издатели частных газет и журналов открыто поддержали репрессивные действия правительства. В их числе были Ф. Булгарин и Н. Греч. После событий 14 декабря 1825 г. Булгарин сделался агентом Третьего отделения тайной полиции, призванной следить за общественным мнением. Газета «Северная пчела», которую он издавал с 1825 г., удостоилась привилегии, единственная из частных газет, публиковать политическую информацию и тем самым обеспечила себе широкий круг читателей (до 3 тыс. подписчиков). В 1829 г. журнал Греча «Сын отечества» слился с журналом Булгарина «Северный архив», а с 1831 г. они стали совместно издавать «Северную пчелу» и сделались монополистами в журналистике.

Русская периодическая печать испытывает в этот период тенденцию к разносторонности, энциклопедичности содержания. Раньше других запросы времени почувствовал Н. Полевой. Он объявляет целью своего журнала «Московский телеграф» «споспешествовать к усилению деятельности просвещения,... к сближению средних состояний с европейскою образованностию». В распространении просвещения, или в росте «невещественного капитала», заинтересованы «обладатели капиталов» и «производители капитала»[27]. Все большее число читателей, представителей умножающегося «третьего сословия» проявляет интерес к энциклопедическим знаниям. В осуществлении этой программы Н. Полевой видит высокий долг прессы и собственное предназначение.

Приступая в 1825 г. к изданию «Московского телеграфа», Н. Полевой учитывал опыт европейской периодики, традиции отечественной печати и современные общественные потребности. Первые полтора-два года «Московский телеграф» имел научно-литературный характер, а затем стал энциклопедическим, благодаря усилению общественно-экономической проблематики, разнообразию и популярности изложения материала, интересу к практическим знаниям.

Типологическое родство «Московского телеграфа» с «Revue Encyclopèdique» отмечал секретарь редакции французского журнала Э. Геро. В отзыве об издании Н. Полевого, перепечатанном «Московским телеграфом», Э. Геро признавал функциональную общность обоих изданий, которая открывала возможность французам делать «выгодные займы для пополнения... картин сравнительного просвещения»[28].

«Московский телеграф» включал в себя следующие отделы: «Науки и искусства», «Словесность», «Библиография и критика», «Известия и Смесь», «Моды». Структура журнала соответствовала его главной цели, заявленной Н. Полевым в официальном прошении об издании: «...сообщение отечественной публике статей, касающихся до нашей истории, географии, статистики и словесности, которые бы иностранцам показывали благословенное отечество наше в истинном его виде; сообщение также всего, что любопытного найдется в лучших иностранных журналах и новейших сочинениях или что неизвестно еще на нашем языке касательно наук, искусств, художеств вообще и словесности древних и новых народов».

Просветительская по своей сути программа была обширной, разнообразной и ориентированной на популяризацию научных знаний. В первом отделе журнала присутствовали история, археология, география, статистика, эстетика, изящные искусства. Во втором – новейшие произведения русских и иностранных писателей, переводы с арабского, китайского, английского, итальянского языков. В третьем – известия о новых русских и иностранных книгах, критические разборы и обозрения. В четвертом – коммерческие известия, научные открытия, заседания ученых обществ, жизнеописания знаменитых современников. Нацеленность на новые знания и их практическое применение нашла отражение в названии «Московского телеграфа» и рисунке на обложке. В России телеграфа еще не существовало, на обложке журнала был представлен известный европейцам семафорный оптический телеграф в виде башни с сигнальным устройством, возвышающейся на скале вблизи озера.

«Московский телеграф» выступал за преобразования отечественной экономики на буржуазных началах. Будучи родом из купеческой семьи, Н. Полевой общественный прогресс и благоденствие России связывал с развитием промышленности и торговли, с капитализацией государственного хозяйства. По мнению издателя, экономическое развитие страны откроет «народу иметь средства сбыть внутри государства свои произведения» и позволит «образовать, просветить народ».

В освещении литературной жизни России и зарубежья «Московский телеграф» твердо стоял на романтических позициях. Отечественные писатели-романтики, как А. Бестужев-Марлинский, печатали свои произведения, которые получали высокую оценку в критических статьях самого издателя. Из иностранных авторов предпочтение отдавалось творчеству В. Гюго. Буржуазная устремленность философии В. Кузена оказалась приемлемой для издателя. Журнал объявлял В. Гюго «философом романтизма», а В. Кузена – «романтиком в философии».

«Московский телеграф» проявил интерес к европейским событиям и прежде всего к буржуазной революции 1830 г. во Франции; увидел реализацию идеала конституционной монархии, близкого политическим взглядам самого издателя, в Июльской монархии. В обзорах международной жизни говорилось об освободительном движении в Греции, латиноамериканских странах, о личности Боливара. Эти материалы появлялись с цензурными купюрами, недомолвками и намеками. В некоторых случаях политическим бурям и «ослеплению страстей Западной Европы» противопоставлялась благоденствующая монархическая Россия, что, собственно, и позволяло состояться публикациям.

Журнал издавался раз в две недели, каждая его книжка имела объем от четырех до пяти печатных листов. В «Московском телеграфе» принимали участие писатели, историки, археологи, географы, филологи, педагоги, в том числе П. Вяземский, С. Полторацкий, С. Соболевский, Е. Баратынский, В. Одоевский, И. Киреевский, М. Максимович, П. Кеппен, А. Вельтман, А. Галахов, эпизодически А. Пушкин, В. Жуковский. В последние три года существования «Московского телеграфа» ведущую роль в нем играл брат издателя К. Полевой, а сам Н. Полевой занимался преимущественно драматургией и историей. Первоначальный тираж журнала составлял 700 экз., к третьей книжке он возрос до 1200 экз. «Московский телеграф», вызывавший беспокойство властей предержащих, был запрещен в 1834 г. за публикацию критической рецензии Н. Полевого на верноподданническую пьесу Н. Кукольника «Рука всевышнего Отечество спасла».

В числе изданий, подвергшихся гонениям, была «Литературная газета» А. Дельвига, в которой принял участие А. Пушкин в качестве автора, а в отсутствие своего друга поэта Дельвига – и редактора. В «Литературной газете» Пушкин впервые разоблачил литератора и журналиста Ф. Булгарина как агента Третьего отделения тайной полиции. Поэт использовал форму библиографической заметки, известив читателей об изданных во Франции записках начальника полицейского отряда, а до того – уголовного преступника Видока. Современники, знавшие биографию Булгарина, смогли без труда разглядеть его под личиной Видока. Правительство взяло под защиту Булгарина, запретив в печати упоминание имени Видока и даже продажу его портретов. Публикация пушкинского памфлета «О записках Видока» сказалась на судьбе газеты. В ноябре 1830 г. после опубликования на французском языке четверостишия Казимира Делавиня для памятника жертвам июльской революции 1830 г. в Париже шеф Третьего отделения А. Бенкендорф обвинил А. Дельвига в якобинстве, пригрозил Сибирью. В 1831 г. Дельвиг скончался, в том же году «Литературная газета» прекратила существование.

Пушкинское выступление против Ф. Булгарина согласовывалось с его суждениями о назначении журналистики и месте журналиста в обществе. В 1831 г. он назвал сословие журналистов «рассадником людей государственных». Пушкин считал, что журналистика управляет общим мнением публики и не признавал монопольного права «указателей общественного мнения» за официозными газетами и журналами, потому что сами эти издания не являлись голосом общественного мнения. «Спрашиваю, – писал он, – по какому праву «Северная пчела» будет управлять общим мнением русской публики; какой голос может иметь «Северный Меркурий»?»

Пушкин противопоставлял европейскую периодику русской и указывал на качества, которых лишена последняя, – широкий спектр политических направлений, свобода мнений: «Журнал в смысле, принятом в Европе, есть отголосок целой партии, периодические памфлеты, издаваемые людьми, известными сведениями и талантами, имеющие свое политическое направление, свое влияние на порядок вещей».

Ареной новых пушкинских сатирических разоблачений Булгарина стал журнал Н. Надеждина «Телескоп», где поэт напечатал в 1831 г. свои фельетоны «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов», «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем». Под ним стоял псевдоним Феофилакт Косичкин. В своих фельетонах Пушкин от имени простодушного почитателя таланта Булгарина завершил углубленную психологическую характеристику личности Ф. Булгарина, исследовал его биографию, показал сущность его литературных произведений и полицейскую деятельность в литературе, разоблачил возглавляемую им официозную прессу. Под пером Пушкина Булгарин сделался литературным типом, олицетворением корыстолюбия и доносительства. Прием литературной маски, использованный поэтом, получил дальнейшее развитие в отечественной сатирической журналистике. С именем Пушкина связано зарождение жанра фельетона в русской периодической печати.

Редактор «Телескопа» Н. Надеждин, опубликовавший пушкинские фельетоны, считал просвещение – важнейшей целью современной журналистики и отводил в этом деле особую роль энциклопедическому журналу. По его мнению, журнал «должен иметь твердую и основательную теорию, полную и цельную систему». Рассматриваемые в журнале предметы даются в строгой научной системе и в едином теоретическом ключе. Осуществить такой замысел на практике Н. Надеждин рассчитывал с помощью своих коллег, ученых Московского университета. В «Телескопе» печатались философские, юридические, исторические, филологические статьи профессоров М. Павлова, М. Погодина. М. Максимовича, А. Востокова и др.

Объявленный в 1831 г. как «журнал современного просвещения», «Телескоп» имел постоянные отделы: «Науки», «Изящная словесность», «Критика», «Современные летописи», «Смесь». Под рубрикой «Знаменитые современники» вниманию читателей предлагались биографические очерки о Канте, Манцони, Гегеле, Шатобриане, Петрарке, Берлиозе, Гизо, Талейране и др. Много места отводилось переводам из французских, немецких, английских периодических изданий – более 60 наименований, выбором которых занимался преимущественно сам Надеждин, выписывавший журналы и газеты для нужд университета.

В программной статье «Современное направление просвещения» Надеждин говорил о высоком предназначении монархической России, которая противостоит бунтарским настроениям Запада. В этой связи «Телескоп» осуждал события 1830 г во Франции, с русофильских позиций рассматривал польско-литовское восстание 1830–31 гг., находя в нем влияние идей французской революции.

Сын сельского священника, Надеждин прошел суровую жизненную школу, упорным трудом добился общественного признания и сохранил на всю жизнь неприязнь к сословному неравенству. Питая добрые чувства к терпящей нужду талантливой разночинной молодежи, он поддержал изгнанного из Московского университета Белинского, взял его в качестве переводчика в свои издания. После опубликования в газете «Молва» – приложении к «Телескопу» – статьи «Литературные мечтания», вызвавшей большой общественный резонанс, положение Белинского в изданиях Надеждина укрепилось, активизировалась их полемика с изданиями «торгового направления» в журналистике – с газетой «Северная пчела» и журналом «Библиотека для чтения».

Политическая и литературная газета «Северная пчела» имела следующие отделы: «Новости политические и заграничные»; «Новости внутренние»; «Новости не политические: о новых изданиях и предприятиях; о произведениях наук, художеств и ремесел»; «Известия обо всех выходящих в свет русских книгах»; «Нравы. Небольшие статьи о нравах; критические и нравоучительные замечания»; «Словесность. Легкие стихотворения и различные статьи в прозе»; «Смесь»; «Известия о новейших модах».

Редакторы газеты Ф. Булгарин и Н. Греч поставили издание как коммерческое предприятие, приносящее значительный доход. Они придали содержанию газеты занимательность, доступность, разнообразие, сориентировали его на вкусы и потребности широкой публики, преимущественно из «среднего состояния». В записке «О цензуре в России и о книгопечатании вообще» (1826) Булгарин рассматривал «среднее состояние» как опору правительства и относил к нему чиновников, промышленников, купцов, небогатых дворян, мещан.

Внутриполитический отдел газеты включал официальные распоряжения, представления к наградам, статьи для «успокоения умов», подготовленные в правительственных инстанциях. Зарубежная политическая информация, отличавшаяся оперативностью и разнообразием, не комментировалась.

Значительное место в «Северной пчеле» занимали статьи и заметки, посвященные государственному хозяйству, которые печатались под рубрикой «Наблюдения в отечестве». В поле зрения газеты находились промышленные выставки, торговые ярмарки, продукция фабрик и заводов в разных концах страны. При этом апология капиталистического прогресса сочеталась с рекламой различных товаров.

Отдел «Нравы», в котором господствовали фельетоны Булгарина, затрагивал бытовые вопросы, представлявшие всеобщий и повседневный интерес. В легкой сатирической манере автор повествовал о разного рода человеческих слабостях, жизненных невзгодах, мелких общественных недостатках, давал читателю советы и наставления, искусно вставляя в них скрытую рекламу.

Коммерческая направленность газеты Булгарина и Греча сближала ее с «Библиотекой для чтения» О. Сенковского. Эти издания дополняли друг друга: читатель энциклопедического журнала подписывался на политическую и литературную газету.

«Библиотека для чтения» была заявлена в 1834 г. как «журнал словесности, наук, художеств, промышленности, известий и мод». Программа энциклопедического журнала включала следующие отделы: «Русская словесность», «Иностранная словесность», «Науки и художества», «Промышленность и сельское хозяйство», «Критика», «Литературная летопись», «Смесь». Журнал выходил регулярно первого числа каждого месяца, объем одного номера составлял 25–30 печатных листов. «Библиотека для чтения» имела привлекательный внешний вид: отличная бумага, четкий шрифт, цветные картинки мод.

Основал «Библиотеку для чтения» известный книгоиздатель, хозяин самой популярной книжной лавки в Петербурге А. Смирдин. Редактором он пригласил О. Сенковского – университетского профессора-ориенталиста, хорошо знавшего Восток, много путешествовавшего. Эрудиция, редкая работоспособность, общительность, предприимчивость помогли Сенковскому быстро освоить новое для него дело.

«Библиотека для чтения» создавалась по европейскому образцу как коммерческое предприятие. Редактор получал значительное по тем временам жалованье – 15 тыс. руб. в год, помимо гонорара. Вводилась полистная оплата авторского труда – 200 руб., а для знаменитых писателей гонорар повышался до 1000 руб. за печатный лист. Преследуя рекламные цели, издатель платил до 1000 руб. за согласие известного писателя или поэта назвать свое имя в числе сотрудников журнала. Невысокая подписная цена – 50 руб. ассигнациями в год позволила расширить читательскую аудиторию, к концу третьего года «Библиотека для чтения» имела около 7 тыс. подписчиков.

«Библиотека для чтения» ориентировалась на средний класс населения, ставка делалась на семейное чтение, отсюда – внимание к разнообразию материалов, занимательности изложения, учету вкусов и повседневных интересов широких кругов читателей.

Художественные произведения отечественных и зарубежных авторов Сенковский перерабатывал, приспосабливая к цензурным требованиям и вкусам обывательской аудитории. В отделе «Науки и художества» приоритет отдавался естественнонаучным, экономическим статьям иностранных авторов, в которых популяризировались технические достижения. При этом редактор стремился придать им занимательную форму, исключая из них теоретические рассуждения и оставляя любопытные факты, полезные сведения. Практическую направленность имел отдел «Промышленность и сельское хозяйство», где содержались разного рода советы и рекомендации по уходу за скотом, использованию новых орудий сельского труда, приготовлению продуктов питания и пр.

Критический отдел журнала отличался фельетонным стилем, который исключал необходимость глубокого анализа содержания и художественных достоинств произведений. В своих статьях Сенковский превозносил участвовавших в журнале авторов – Н. Кукольника, А. Тимофеева и др. и бранил неугодных, например, Н. Гоголя. В «Литературной летописи» он в полной мере использовал журнальную маску барона Брамбеуса, от лица которого смешил и дурачил публику, развлекая ее анекдотами из жизни литераторов, мистификациями и пародиями на произведения современных авторов. Избегая политических и острых социальных проблем и в то же время не скрывая неприязни к революционным идеям, Сенковский развлекал публику, предлагая ей занимательное чтение и обилие полезных сведений.

«Библиотека для чтения» Сенковского и «Северная пчела» Булгарина и Греча утверждали тенденцию к развлекательности, беспринципности, спекулятивности в журналистике.

В статье «Публика и журналист» Ф. Булгарин заявлял от имени публики, что ее интересует только новость, а если таковой нет, ее нужно придумать: «Представляйте мне как можно более необыкновенного, удивительного, редкого, странного, сверхъестественного, страшного, смешного и вздорного». Журнал «Библиотека для чтения» стал для редактора средством извлечения доходов, и в этом деле Сенковский добился значительных успехов.

Попытку рассмотреть сущность «торгового направления» в журналистике предпринял на страницах «Телескопа» В. Белинский в статье «Ничто о ничем, или Отчет г. издателю «Телескопа» за последнее полугодие 1835 г. русской литературы» (1836). Сам факт оплаты авторского труда получает положительную оценку В. Белинского. Он рассматривает его как необходимое явление времени, несмотря на возможные отрицательные действия. Белинский воспринимает оплату труда журналиста как один из путей повышения профессионального уровня изданий и в этой связи апеллирует к опыту европейской прессы: «Разве не деньгами английские и французские журналы достигли той высокой степени совершенства, на которой мы теперь видим их?» С позиций профессионализации прессы он положительно отмечает высокую оплату труда авторов, точность выхода, умение привлечь внимание читателя, свойственные «Библиотеке для чтения». Одновременно он подчеркивает, что положительное само по себе явление может быть использовано в корыстных целях.

Изучив географию распространения издания, критик сделал вывод, что «Библиотека для чтения» пользуется успехом у провинциального читателя и слишком низко наклоняется к нему, потакая вкусам нетребовательной публики. Число подписчиков – не главное свидетельство ценности и успеха издания в обществе. «Под словом «успех», – пишет он, – мы разумеем не число подписчиков, а нравственное влияние на публику».

Статья Белинского появилась в «Телескопе» в канун запрещения журнала. В 1836 г. за публикацию «Философического письма» П. Я. Чаадаева, отрицавшего историческую роль России среди других государств, «Телескоп» был закрыт, Надеждин отправлен в ссылку, Чаадаев объявлен сумасшедшим.

Свое отношение к «торговому направлению» в журналистике высказал А. Пушкин на страницах собственного журнала «Современник» (1836). Напечатанная анонимно в первом номере статья Н. Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» своим острием была направлена против «Библиотеки для чтения» и «Северной пчелы». Обратившись к своему излюбленному приему журнальной маски, Пушкин поместил в третьем номере «Современника» письмо тверского жителя, отклик на названную статью, в котором указал на сметливость и аккуратность, с какой издавалась «Библиотека для чтения», отметил пользу платных объявлений, которые в английских газетах окупают издержки издания. Свою задачу Пушкин увидел в том, чтобы, используя позитивный опыт отечественной и зарубежной прессы, противопоставить коммерческой журналистике качественное издание. Для сотрудников «Современника» он установил значительный по тем временам гонорар – 200 руб. за печатный лист. Оплата авторского труда способствовала профессионализации журналистской работы, обеспечивала материальную независимость литераторов, и Пушкин активно участвовал в этом начинании.

Цель пушкинского журнала состояла в защите подлинно художественных ценностей, популяризации достижений науки и культуры, утверждении гуманистических начал в жизни общества. Среди его сотрудников были герой Отечественной войны поэт-партизан Д. Давыдов; начинающие талантливые поэты А. Кольцов и Ф. Тютчев; «кавалерист-девица» Н. Дурова, которая, переодевшись в мужское платье, воевала в 1812 г.; дипломат, популяризатор естественных наук П. Козловский; критик и публицист П. Вяземский.

В собственных публикациях Пушкин откликнулся на животрепещущие проблемы общественной жизни. В публицистическом очерке «Путешествие в Арзрум» содержалась красноречивая характеристика колонизаторской политики правительства на Кавказе. Публикуя в третьем номере «Современника» статью «Джон Теннер», он преследовал более важную цель, чем изложение записок Теннера, американца, девятилетним мальчиком похищенного индейцами и прожившего с ними 30 лет. Пушкинский перевод отрывка из записок Теннера имеет небольшое вступление и совсем маленькое заключение, в котором дана глубокая оценка американской действительности, описанной в книге. Пушкин осудил политику порабощения малых народов: «С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстью к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество, рабство негров посреди образованности и свободы». Книга Теннера послужила отправной точкой для публицистических размышлений Пушкина, иллюстрацией к его словам, осуждавшим рабство. Теннер приводил многочисленные примеры негуманного отношения цивилизованных американцев к индейцам, актуально звучавшие для русского читателя, который видел перед собой «белых негров» – крепостных крестьян.

Пушкинский «Современник» положил начало типу «толстого» журнала, ставшего властителем умов многих поколений читателей.

В 1840-е гг. роль и значение печати в общественной и культурной жизни России значительно возросли. В. Белинский писал: «Журналистика в наше время все: и Пушкин, и Гете, и сам Гегель были журналистами. Журнал стоит кафедры». Система печати в России претерпела глубинные изменения, которые свидетельствовали об усилении позиций демократических изданий. При этом внешняя картина, если иметь в виду число изданий и даже их названия, оставалась почти без изменений.

Лишенные возможности в силу официального запрета основать новый печатный орган, демократические журналисты добились руководящей роли в перекупленных А. Краевским «Отечественных записках», а затем закрепились в приобретенном этим же способом Н. Некрасовым и И. Панаевым «Современнике».

Журнал «Отечественные записки» А. Краевского, объявленный как энциклопедический, включал в себя отделы: «Современная хроника России», «Науки», «Словесность», «Художества», «Домоводство, сельское хозяйство и промышленность вообще», «Критика», «Современная библиографическая хроника», «Смесь». Критический отдел возглавлял Белинский, он опубликовал циклы критических статей, посвященных творчеству Пушкина, Лермонтова, Гоголя. В журнале сотрудничали Лермонтов, Тургенев, Достоевский, Даль, Герцен, Огарев и др. писатели. Западноевропейская литература была представлена именами Шекспира, Гете, Диккенса, Гейне, Ж. Санд. В. Белинский признавал существенное влияние демократических «Отечественных записок» на всю современную русскую прессу. По его словам, «в области журналистики «Отечественные записки» играют роль какого-то центра, куда направляются удары всех прочих повременных изданий и откуда новые слова и новые мысли переходят, хотя и в искаженном виде, в прочие повременные издания».

Тенденции развития европейской прессы и русская общественно-политическая обстановка побуждали современников пристальнее вглядываться в процессы, свидетельствующие об идейном размежевании сил в журналистике. Сотрудник «Отечественных записок» К. Липперт пытался исследовать причины названного явления в статье «Современная периодическая литература во Франции, в Англии, Соединенных Штатах, Италии, Испании и Португалии». Он полагал, что «там, где общество разделено политическими мнениями, различные цвета его должны отражаться в своих органах»[29].

«Отечественные записки» публиковали художественные произведения и публицистические статьи острой социальной направленности, в которых обличалось рабство, доказывалась экономическая несостоятельность крепостного труда. В философских работах Герцена «Дилетантизм в науке», «Письма об изучении природы» защищались идеи материализма и диалектики. В выступлениях Белинского обосновывалась теория критического реализма, глубоко исследовалось творчество Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Активная общественная позиция журнала, его демократический настрой, популярность и влиятельность вызывали подозрения властей и цензурные гонения, что побуждало А. Краевского к осторожности, попыткам ослабить политическую остроту публикаций. Это обстоятельство, а также изнурительная черновая работа и скупость издателя в расчетах побудили Белинского покинуть журнал.

В 1846 г. Некрасов и Панаев приобрели основанный Пушкиным журнал «Современник», в нем Белинский возглавил отдел критики и библиографии. В журнале появилась художественная проза Тургенева, Герцена, Гончарова, а из зарубежных авторов – Диккенса, Мериме, Фильдинга и др. Публицистика Милютина, Сатина и др. отличалась антикрепостническим пафосом. В обозрениях литературы Белинский развивал идеи «натуральной школы», к которой причислял писателей, творчество которых отвечало обоснованной им теории критического реализма. Официальный редактор журнала А. Никитенко отмечал некоторую односторонность позиции «натуральной школы» во вред художественности. «Неистовый Виссарион», как называли Белинского современники, бескомпромиссно боролся с теми, кто пытался противостоять идеям социального обличения и протеста в литературе и журналистике. В нравственных и религиозных исканиях Гоголя, высказанных в «Выбранных местах из переписки с друзьями», Белинский усмотрел отступничество от прежней обличительной тенденции творчества писателя.

И. Киреевский в «Обозрении современного состояния словесности», напечатанном в «Москвитянине», констатировал усиление журналистики как отрасли словесности: «В наше время изящную словесность заменила словесность журнальная». При этом он имел в виду новый характер всей современной европейской словесности: «В самом деле, куда ни оглянешься, везде мысль подчинена текущим обстоятельствам, чувство приложено к интересам партии, форма приноровлена к требованиям минуты». Такое положение И. Киреевский объяснял активизацией различных общественных тенденций, столкновением разных взглядов на современную действительность. Он признавал руководящую роль прессы в формировании общественного мнения. По его словам, «перевес журналистики в литературе доказывает, что в современной образованности потребность наслаждаться и знать уступает потребности судить, – подвести свои наслаждения и знания под один обзор, отдать себе отчет, иметь мнение». Если прежде «литературные интересы были одною из пружин умственного движения народов», то теперь картина изменилась: «Господство журналистики в области литературы то же, что господство философских сочинений в области наук».

Однако современные русские журналы, по мысли И. Киреевского, не удовлетворяют стремления общества к определенному «мнению о предметах наук и литературы». Он считает, что в «движениях образованности нашей более потребность мнений, чем самыя мнения, более чувство необходимости их вообще, чем определенная наклонность к тому или другому направлению». Поэтому он выдвигает свою концепцию социального развития по пути к «живому, полному, всечеловеческому и истинно христианскому просвещению»[30], которая содержала в себе зерно славянофильской доктрины.

Славянофилов – И. Киреевского, А. Хомякова, Ю. Самарина, братьев Аксаковых – объединяла идея особого пути развития России на основе православия и общинности. Реформы Петра I, по их мнению, помешали движению России по этому пути. Они выступали против следования западному образцу.

Им противостояли западники – Белинский, Герцен, Грановский, Кавелин, – считавшие Россию и Европу единым культурно-историческим целым. Они выступали за права человека, попранные в крепостнической России, за утверждение демократических свобод. В «Письме к Гоголю» (1847) Белинский писал: «Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение, по возможности, строгого выполнения хотя тех законов, которые уже есть». Признавая прогрессивный характер демократических завоеваний в Европе, Белинский указывал на существующие там противоречия между трудом и капиталом, социальное неравенство.

Демократические журналисты активно выступали против защитников «официальной народности», охранительной прессы, представленной «Северной пчелой», «Сыном отечества», «Маяком» и др. изданиями. Полемика велась вокруг назначения популярных жанров той поры – физиологического очерка и фельетона.

На формирование физиологического очерка оказывали влияние западно-европейская словесность и традиции русского очерка. Ф. Булгарин обосновывал в «Северной пчеле» его неприемлемость для русской литературы. «Величайший писатель, – по его словам, – был бы утомительно скучен, если бы взялся описывать подробно житье-бытье и занятия какого-нибудь кузнеца, лавочника, извозчика». По его мнению, изображению подлежат лишь «занимательные черты» из нравов, и писатель обязан не развешивать всю ткань «на необъятном пространстве», а выставлять лишь «редкие узоры» на ней[31].

В противовес Булгарину Белинский считал, что писать о Кузьмах и Прохорах в данный момент важнее, чем о Неронах и Калигулах, и связывал будущее жанра физиологического очерка с социальным, а не антропологическим или натуралистическим подходом к человеку, что имело место в европейской журналистике.

В периодике 1840-х годов существовало несколько разновидностей фельетона: нравоописательный со скрытой рекламой (Ф. Булгарин, В. Межевич, П. Смирновский); фельетон – хроника новостей (В. Соллогуб, Э. Губер, Ф. Кони); сатирический фельетон (Н. Некрасов, А. Герцен). В. Белинский связывал перспективы развития фельетона с сатирическим направлением в русской литературе. По его мнению, фельетон должен иметь четкую направленность, остро и полемически выраженную, излагать живое слово ума в литературно-сатирической форме, носить злой, обличительный характер, скрытый под добродушной маской болтуна, уметь умолчать и в то же время дать понять читателям, что скрыто за этим умолчанием. «Что такое фельетон? – писал критик в 1847 г. – Это болтун, по-видимому, добродушный и искренний, но в самом деле часто злой и злоречивый, который все знает, все видит, обо многом не говорит, но высказывает решительно все, колет эпиграммою и намеком, увлекает и живым словом ума, и погремушкою шутки».

Рассматривая жанры русской периодической печати, Белинский исходил из признания их историчности, связывал перспективы их развития с реалистическим отражением окружающего мира.

В русской периодике сороковых годов возрастает роль иллюстрации. Этому способствовали совершенствование типографской техники (использование при печатании иллюстрации помимо оригинальной гравюры на дереве также копии деревянной доски, отлитой из гарта, – политипажа) и утверждение энциклопедизма в журналистике, демократизации которой содействовала иллюстрация. Отмечая «типическую оригинальность» и «верность действительности» иллюстрации, Белинский рассматривал ее развитие в русле становления русского реалистического искусства. Он признавал, что на развитии русской иллюстрации негативно сказывалось воздействие низкопробных зарубежных физиологии с политипажами.

В отличие от иллюстрации предвидеть будущее фотографии не удалось в эту пору ни русской, ни зарубежной прессе. «Художественная газета» писала: «Что касается до снимка, портретов посредством дагерротипа, то нам это кажется бесполезным»[32].

Революционные события 1848 г. на Западе побудили царское правительство принять упреждающие карательные меры против оппозиционной журналистики. Николай I учредил особый комитет под председательством князя А.С. Меншикова, который ревизовал столичные издания и потребовал от редакторов «Отечественных записок» и «Современника» «давать журналам своим направление, совершенно согласное с видами нашего правительства», за ослушание им грозила участь «государственных преступников». За публикацию в «Отечественных записках» повести «Запутанное дело» в ссылку в Вятку был отправлен Салтыков-Щедрин. Цензура запретила славянофильский «Московский сборник» и его сотрудников отдали под надзор полиции. Правительство жестоко расправилось с членами кружка Петрашевского, в котором обсуждались произведения французских социалистов и пути освобождения крестьян, приговорив к расстрелу 21 человека, среди которых был начинающий писатель Ф.М. Достоевский. В последний момент смертную казнь заменили каторгой.

В записке о цензуре, представленной на рассмотрение в высшие инстанции, П. Вяземский писал, что журналистика оказывает особенное влияние на молодежь, которая «везде легковерна и уносчива», и на средний класс, который «везде враждебен установленному порядку». Суть его предложения сводилась к умножению числа массовых официальных изданий и утверждению их привилегий: «Правительство, под ведением высшего управления цензурного, должно иметь свой всеобщий журнал политический и литературный, свою всеобщую ежедневную газету литературную и политическую, куда стекались бы все сведения, все указания, которые правительство хочет распространить в народе».

Этот проект мог послужить реальным прототипом сатирического «Проекта о введении единомыслия в России» К. Пруткова, предлагавшего с целью «установления единообразной точки зрения на все общественные потребности и мероприятия правительства» учреждение такого официального повременного издания, которое давало бы «руководительные взгляды на каждый предмет» и «благодетельные указания» подданным.

По подсчетам П. Вяземского, издание, имеющее 4 и 5 тыс. подписчиков, может иметь до 100 тыс. читателей, что «дает журналам и журналистам вес и значение в обществе, которое им иметь не следует». Он предлагал в «определенных границах допустить некоторый простор для выражения мнений и для рассмотрения общественных вопросов (здесь К. Прутков расходился с мнением П. Вяземского: «Истинный патриот должен быть враг всех так называемых «вопросов»!»), но оговаривал в качестве непременного условия, «чтобы эти мнения и разрешения вопросов согласовывались с началами, признанными самим правительством».

В годы «мрачного семилетия», как окрестили этот период современники, в журналистике на смену принципиальной полемике и анализу действительности пришел эмпиризм, описание частных фактов, объективизм.

Выходу русской журналистики из периода застоя содействовали важные политические события: поражение России в Крымской войне и смерть Николая I. В стране начинается общественный подъем, предшествующий крестьянской реформе 1861 г.

Журналистика 1855–1870-х гг. Новый император Александр II, воспитанный наставником писателем В. Жуковским, был настроен на скорое решение крестьянского вопроса. К этому побуждали волнения крестьян, непроизводительность подневольного труда, которая замедляла темпы экономического развития. Не последнюю побудительную роль играла и нравственная сторона проблемы: рабство единодушно осуждали просвещенные европейцы и россияне. Будучи страстным охотником, Александр II познакомился с «Записками охотника» И. Тургенева и признавал, что эта гуманистическая книга утвердила его в решении отменить крепостное право.

Первые годы нового царствования свидетельствовали о грядущих реформах общественной жизни: были возвращены из ссылки декабристы и петрашевцы, частным журналам дозволили иметь политический отдел и обсуждать крестьянский вопрос.

В предреформенное пятилетие возникло свыше полутораста новых газет и журналов. Расширился и окреп лагерь демократической прессы, изменился его типологический характер. Примером для других изданий послужил некрасовский «Современник». В объявлении о подписке на 1858 г. Н. Некрасов замечал: «Если определить одним словом, который редакция желает иметь характером своего журнала, – это слово «общественный»». Через год «Современнику» разрешили открыть отдел «Политики», и он стал литературным и политическим. Ведущую роль в нем стали играть Н. Чернышевский и Н. Добролюбов; либерально настроенные писатели и публицисты Дружинин, Толстой, Григорович, Тургенев покинули журнал. На страницах «Современника» Чернышевский излагает программу урегулирования крестьянского вопроса: освобождение крестьян с землей без выкупа. Крестьянская община, по его мнению, станет ячейкой социалистического устройства общества, началом перехода к коллективным формам труда.

Н. Добролюбов считал необходимым обратиться к актуальным вопросам общественной и культурной жизни, отказаться от крохоборства и мелкого обличительства, делать из фактов выводы. В письме к С. Славутинскому он писал: «Нам следует группировать факты русской жизни, требующие поправок и улучшений, надо вызывать читателей на внимание к тому, что их окружает, надо колоть глаза всякими мерзостями, преследовать, мучить, не давать отдыху – до того, чтобы противно стало читателю все это богатство грязи и чтобы он, задетый наконец за живое, вскочил с азартом и вымолвил: «Да что же, дескать, это, наконец, за каторга! Лучше уж пропадай моя душонка, а жить в этом омуте не хочу больше».

Обращение «Современника» к актуальным проблемам общественной жизни было положительно встречено читателями, о чем свидетельствовал рост тиража с 3 до 4,5 тыс. экз. Это явление Чернышевский связывал с возрастанием социальной активности населения. Такой вывод стал возможным благодаря специальной методике изучения читателя, примененной публицистом. Он рассматривал сведения о подписчиках на журнал в связи с общей численностью грамотного населения, учетом географии распространения издания, социального состава читателей, общественно-политической ситуации в стране. Это позволило ему преодолеть узость способа статистического наблюдения, преобладавшего на предшествующих этапах изучения читательской аудитории и заключавшегося в фиксировании количества подписчиков на издание.

Постоянной темой «Современника» стала критика либералов. Чернышевский в статье «Г. Чичерин как публицист», Добролюбов в «Литературных мелочах прошлого года» и др. осуждали мелкое обличительство, свойственное либеральным изданиям, указывали на неспособность дворянской интеллигенции активно бороться за освобождение народа.

Критика либералов велась на страницах сатирического приложения к «Современнику» под названием «Свисток» (1859–1863), основателем которого стал Добролюбов. Он использовал ряд сатирических образов-масок – Аполлона Капелькина, Якова Хама, Конрада Лилиеншвагера, пародируя стихи современных поэтов, прославлявших казенный патриотизм или уводивших читателя в царство идеальной красоты. В «Свистке» раскрылось сатирическое дарование А. Толстого и братьев Жемчужниковых, создавших журнальную маску Козьмы Пруткова. От его имени печатались афоризмы, «Проект о введении единомыслия в России» и др. произведения.

Изменения в содержании и структуре претерпел журнал «Русское слово» (1859–1866) с приходом на пост редактора летом 1860 г. Г. Благосветлова. Человек демократических взглядов, испытавший влияние идей Герцена во время трехлетнего пребывания за границей, он реорганизовал издание по примеру «Современника», привлек к участию демократически настроенных публицистов, в том числе Д. Писарева, открыл страницы для пропаганды естественнонаучных знаний.

В статьях «Схоластика XIX века», «Реалисты» и др. Писарев ратовал за свободу мысли, указывал на насущную цель общества – накормить и одеть голодных и раздетых. По его мнению, задачу перестройки современной жизни способны решить реалисты – прогрессивно мыслящие люди, которые дадут новый импульс социальному развитию. Он видел два возможных пути преобразований – механический, т.е. радикальный путь изменения общественного строя, и химический – постепенное переустройство общества с помощью знания, которое всемогуще и правит миром. В прокламации «Русское правительство под покровительством Шедо-Ферроти» Писарев высказался за революционные действия и призвал к свержению династии Романовых: «То, что мертво и гнило, должно само собой свалиться в могилу; нам останется только дать им последний толчок и забросать грязью их смердящие трупы». Писарев был заключен в Петропавловскую крепость на четыре года. В русле поисков демократическими публицистами более оперативного, чем ежемесячный «толстый» журнал, типа издания, обращенного к широкому кругу читателей, в том числе из провинции, можно рассматривать появление «Искры» – тонкого иллюстрированного еженедельника с карикатурами, основанного в С. -Петербурге в 1859 г. В. Курочкиным и Н. Степановым. На оформление и структуру сатирического еженедельника оказал влияние герценовский «Колокол».

Герцен, основавший вольную русскую прессу в Лондоне, выступал против «кровавых методов борьбы». В журнале «Полярная звезда» (1855–1862) и газете «Колокол» (1857–1867) он призывал Александра II вступить на путь реформ, освободить крестьян с землей, выкупленной государством, осуществить демократические свободы. Он критиковал некрасовский «Современник» за непримиримое отношение к либералам, предлагавшим путь мирного решения крестьянского вопроса и активно участвовавших в журнале периода «мрачного семилетия».

Опубликованное в «Колоколе» «Письмо из провинции» за подписью «Русский человек» призывало к революционным действиям. «К топору зовите Русь», – таков лейтмотив письма. В комментарии к нему Герцен высказался против насилия и выдвинул лозунг «К метлам», т.е. мирным преобразованиям. Он признал необходимость использовать все возможности, чтобы избежать крайних мер. В «Записке об освобождении крестьян» либерал К. Кавелин высказывался за освобождение крестьян и учет правительством при разработке выкупной операции интересов как помещиков, так и крестьян. Эта записка была опубликована в «Современнике» по инициативе Чернышевского, однако последний и его единомышленники разошлись с либералами в путях решения крестьянского вопроса. Реформистская позиция либералов сближалась с планами правительства.

«Каждая мысль, не высказанная гласно, остается скрытою пружиною общественного мнения», – говорилось в предисловии «От редакции» к статье «Крестьянский вопрос», помещенной в «Русском вестнике» М. Каткова. Редактор журнала обосновывал идею гласности в пределах, установленных правительством: «Наметив самые общие пределы, в которых должно совершиться преобразование, правительство предоставляет обществу участие в деле и свободу в его обсуждении. В указанных пределах есть простор для самых разнообразных мнений»[33]. Последнее слово по крестьянскому вопросу осталось за правительством. Согласно подписанному 19 февраля 1861 г. Александром II манифесту об отмене крепостного права, бывшие крепостные крестьяне становились «свободными сельскими обывателями». За землю они должны были уплатить помещику и государству, платежи последнему растягивались на 49 лет. Получив в качестве надела участки земли, мало пригодные для хлебопашества, лишенные орудий труда, крестьяне бунтовали, на подавление высылались войска. Крестьянскую реформу 1861 г. «Современник» встретил молчанием. В обозрениях внутриполитической жизни Елисеева, Панаева лишь отмечалась «обманчивая призрачность» манифеста. В прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» Чернышевский оценил реформу как грабительскую, признал нежелание и неспособность властей дать подлинную свободу народу и призвал крестьян завоевать ее. Чернышевского арестовали и сослали в Сибирь.

Вслед за манифестом был утвержден закон о земском самоуправлении, проведена судебная реформа, обеспечившая гласное судопроизводство, реформирована армия, отменена рекрутчина. Реформы 1860–1870-х гг. содействовали движению России по европейскому пути становления цивилизованных форм государственности.

В эпоху «великих реформ» появились новые сатирические, библиографические, педагогические журналы, специальные издания по фотографии и издательскому делу, иллюстрированные еженедельники. На «своего» читателя ориентировались новые детские, женские, военные журналы; возникли «народные» издания для крестьян и солдат. Рост численности периодических изданий происходил преимущественно за счет газет: общественно-политических, энциклопедических, политических и литературных, театральных, музыкальных, отраслевых. Выходили вечерние и воскресные газеты. Появилась «народная» газета, ориентированная содержанием, языком, ценой на читателей из городских мещан, ремесленников.

Великие русские писатели, признанные духовными выразителями нации, выступали в качестве редакторов, активных сотрудников изданий, истолкователей целей и задач прессы. Они обосновывали просветительскую роль журналистики и считали ее действенным средством культурного и нравственного совершенствования общества.

Ф.М. Достоевский обращался в своем творчестве к сложным, драматическим проблемам современности и пытался определить этические перспективы становления «мировой гармонии», «царства правды и света» на земле. По его мнению, идея «всемирного общечеловеческого единения» достижима при слиянии национальных и общечеловеческих интересов на пути «истинной широкой любви», братства людей, отказа от индивидуализма. «Но только чтоб без скачков и без опасных salto mortale совершался этот выход на настоящую дорогу», – писал он в объявлении о подписке на журнал «Время» на 1863 г. Истина для Достоевского существует «в виде Божеской правды», «Христовой правды» как высший идеал народных масс.

Характеризуя современные периодические издания, он отмечал их «спекулятивный дух», «коммерческий характер». Однако он не считал, что в подобных случаях журналисты поступаются своими убеждениями исключительно ради денег: «Можно продавать свои убеждения и не за деньги». При этом он имел в виду добровольное холопство, врожденное подобострастие, страх прослыть глупцом за несогласие с литературными авторитетами. Он писал, что «слово – та же деятельность», и видел цель периодического издания в том, чтобы «принести пользу обществу, указать ему путь к жизни, уничтожить разъедающую его фальшь». Приступая к составлению журнала «Эпоха» на 1865 г., он заявлял: мы научились многое бранить в нашем отечестве, но не знаем того, что именно должно не бранить на Руси; «не хулить, не осуждать, а любить уметь, – вот что надо теперь наиболее настоящему русскому».

Среди различных типов изданий главенствующую роль играл политический и литературный «толстый» журнал, структуру и задачу которого обосновали демократические публицисты и реализовали в «Современнике», «Русском слове», реорганизованных «Отечественных записках», перешедших в руки Некрасова по договору с А. Краевским в 1868 г. после запрещения в 1866 г. «Современника» и «Русского слова». В официальном министерском отчете о состоянии книгопечатания в 1864 г. отмечался рост числа произведений «в духе материализма, социализма». Сказанное относилось прежде всего к вышеупомянутым «толстым» журналам, в которых закрепились разночинные демократы. В 1860–1870 гг. демократические журналы сочувственно относились к восставшим за независимость полякам в 1863 г., освободительной борьбе болгарского народа в связи с войной 1877–1878 гг.

Н. Чернышевский признавал первостепенное значение публицистики в воздействии на общественное сознание, воспитании стойких борцов с режимом. Писарев оценивал путь развития журналистики в соответствии с рассмотрением ею насущных проблем современности. Главными он объявлял материальные потребности: «Конечная цель всего нашего мышления и всей деятельности каждого честного человека все-таки состоит в том, чтобы разрешить навсегда неизбежный вопрос о голодных и раздетых людях; вне этого вопроса нет решительно ничего, о чем бы стоило заботиться, размышлять и хлопотать». Особую роль в осуществлении этой задачи он отводил пропаганде, понимая под нею не пассивное восприятие читателем новых идей, а активную встречную работу мысли: «Умственная и нравственная пропаганда есть до некоторой степени посягательство на чужую свободу. Мне бы хотелось не заставлять читателя согласиться со мною, а вызвать самодеятельность его мысли и подать ему повод к самостоятельному обсуждению затронутых мною вопросов». Д. Писарев признавал важнейшей целью публицистики популяризацию научных знаний, прежде всего тех отраслей, которые дают «верный, разумный и широкий взгляд на природу, на человека и на общество». Контакт с читателем, по его мнению, может быть достигнут за счет диалогической формы изложения, умелой постановки вопросов и верного их разрешения. Публицист «должен постоянно предвидеть все вопросы, сомнения и возражения своего читателя; он сам должен ставить и разрешать их». По мнению Писарева, либеральные журналисты отвлекают общество от борьбы за разрешение коренных проблем. На почве либерального кодекса журналистики «выросли как теория «Голоса» о том, что честному писателю незачем быть честным человеком, так и теория г. Альбертини о систематической несолидарности сотрудников журнала между собой».

А. Герцен видел успех пропаганды в ее соотнесенности с насущными потребностями народа. Он призывал публицистов вести за собой массы и не отрываться от них: «Мы должны хору уяснить его собственные стремления, его смутные мысли, ставить силлогизмы его посылкам, ставить точки над его i. Если мы уйдем от него далеко – он не пойдет за нами, если уклонимся – он оставит, если отстанем – он задавит или обойдет нас. Интересов его нельзя выдумывать или «конструировать», как делали немцы, их надобно брать у него и развивать... Ни отвлеченное мышление, ни дальние идеалы, ни логическая строгость, ни резкая последовательность сами по себе не помогут делу житейской пропаганды, если в ней не будут уловлены ближние идеалы, сегодняшние стремления, сомнения масс». Герцен обосновал цель и задачи нового для отечественной прессы жанра – передовой статьи, организующей номер, ставящей актуальные общественные проблемы. Он в теории и на практике показал многообразие форм использования читательских писем, определил их роль и значение для издания.

Свой взгляд на роль литературы и критики в журнале высказал Салтыков-Щедрин: «Литература и пропаганда – одно и то же»[34]. За открытую тенденциозность литературы, благодаря которой достигается «высшая объективность» творчества, высказывался Н. Михайловский[35].

Салтыков-Щедрин отметил появление в среде нарождающейся буржуазной интеллигенции «пенкоснимателей», которые превыше всего чтут наживу и заняты, главным образом, поисками безопасных способов ограбить ближнего. Он создал сатирический образ такого «культурного человека»: «Я сидел дома и по обыкновению не знал, что с собой делать. Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать. Ободрать бы сначала, мелькнуло у меня в голове; ободрать, да и в сторону. Да по-нынешнему, так, чтоб ни истцов, ни ответчиков – ничего. Так, мол, само собою случилось, – поди доискивайся! А потом, зарекомендовавши себя благонамеренным, можно и об конституциях на досуге помечтать». В галерее щедринских сатирических образов представлен тип продажного журналиста бульварной газеты, готового в случае денежного вознаграждения получать оплеухи за свои клеветнические статьи. Это редактор ассенизационно-любострастной газеты «Краса Демидрона» Очищенный.

В среде журналистов-разночинцев созревает идея о коренном преобразовании издательского дела на артельных началах. Они не только публично осуждали беспринципность, продажность капиталистической прессы, но и пытались на практике противопоставить ей печать, организованную на коллективных началах, внедрить артельные принципы при издании газеты «Народная летопись». В русле борьбы с капитализацией прессы находились высказывания Н. Соколова об экономической зависимости журналистов от издателей: «Журналистика – публичная содержанка»[36]. Чтобы изменить положение, он предлагал отделить редакционную часть журнала от издательской, установить плату за объявления в соответствии с типографскими расходами на их печатание, помещать рекламу в особой газете.

Погоня за барышами побуждала издателей увеличивать объем коммерческой рекламы, совершенствовать формы ее подачи и способы привлечения рекламодателей. Складываются предпосылки для появления посредника между периодическим изданием и рекламодателем – профессионала рекламного дела. В 1870-е гг. Московская Центральная контора объявлений Торгового дома «Метцель и Кº» принимала объявления для публикации в столичных и провинциальных изданиях.

В 1875 г. в столичном демократическом журнале «Дело» появилась статья Д.Л. Мордовцева «Печать в провинции», вызвавшая бурную реакцию местной периодики. По мнению автора статьи, закон роста больших городов оказывал влияние на печать, которая сосредотачивалась в крупных центрах, а областная и национальная печать должна была в таком случае играть скромную роль, заниматься исключительно местными вопросами. Автор сделал вывод о бесперспективности провинциальной прессы.

Многочисленные отклики местных газет и журналов на статью Д.Л. Мордовцева содержали несогласие с его мнением. Наиболее страстно и вместе с тем со знанием дела, с подробным анализом условий существования местной прессы выступил А. Гацисский в работе «Смерть провинции или нет? Открытое письмо Д.Л. Мордовцеву» (Нижний Новгород, 1876): «Разве областная провинциальная печать не может иметь своего мнения, и не по одним областным, но и по государственным вопросам?» Оппоненты Мордовцева отмечали трудные цензурные условия существования местной прессы. Согласно «временному» закону о печати от 6 апреля 1865 г. столичная пресса освобождалась от предварительной цензуры, судебная ответственность за нарушение закона возлагалась на автора и редактора. Однако эта уступка не касалась провинциальной прессы. С идеями крестьянской революции и социалистической утопии выступили в 1860–1870-е гг. народники, основавшие свои издания за границей: бакунисты или анархисты («Народное дело»), лавристы или пропагандисты («Вперед!»), разделявшая бланкистские настроения группа Ткачева («Набат»). Нелегально в России народники издавали газеты «Начало», «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля» и др. Тактика индивидуального террора, которую пытались реализовать народники в надежде на последующие революционные перемены в стране, завершилась убийством Александра II в марте 1881 г.

Пресса 1880–1890-х гг. Правительство Александра III приняло меры по укреплению порядка в стране. Частично реставрировались дореформенные структуры. Были введены институт земских начальников и правительственный контроль над земством, новое земское положение, упрочившее власть поместного дворянства в деревне, поколебленную крестьянской реформой. Чтобы приостановить распад общины, принимались ограничительные законы о семейных разделах и переселениях, об условиях найма сельскохозяйственных рабочих и выходе крестьян из общины.

Новые «Временные правила о печати» от 27 августа 1882 г. ликвидировали те послабления, которые имели место при Александре II. Отныне четыре министра, среди них министр внутренних дел Д. Толстой и оберпрокурор Синода К. Победоносцев, решали вопрос о закрытии неугодного издания, не заботясь о ссылках на параграф и букву закона. А однажды приостановленное издание мог вновь подвергнуть такой же санкции сам цензор единолично. В дополнение к этим нововведениям временные правила вменяли в обязанность редакторам не только знать авторов публикуемых материалов, но и давать в случае необходимости сведения о них карающим органам. Гонениям подверглись прежде всего столичные частные демократические журналы – «Отечественные записки», «Дело». В 1884 г. комитет четырех министров запретил «Отечественные записки» за «вредное направление».

Развитие промышленного производства, увеличение численности рабочих свидетельствовали о перегруппировке общественных сил в стране, возрастании роли пролетариата. На него возлагают надежды бывшие народники Г.В. Плеханов и др., объединившиеся в 1883 г. в Женеве в группу «Освобождение труда». Социалистическое движение в России, как и на Западе, обретало марксистскую направленность. В 1883 г. под руководством болгарского студента Д. Благоева марксистский кружок возник в Петербурге, в 1885 г. вышло два номера его газеты «Рабочий».

После кончины в 1894 г. императора Александра III на престоле воцарился Николай II – последний русский самодержец. О нем У. Черчилль сказал: «Он не был ни великим полководцем, ни великим монархом. Он был только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшимся в своей жизни на веру в Бога».

Последнее десятилетие века было отмечено экономическим ростом, по темпам среднегодового прироста промышленной продукции Россия сравнялась с США, обогнав европейские страны. С именем министра финансов С. Витте была связана денежная реформа, стабилизировавшая русский рубль и укрепившая государственные финансы.

Вместе с тем усиливается рабочее движение в стране, формируются его организационные структуры, выдвигаются новые лидеры. В 1895 г. В.И. Ульянов, после встречи за границей с Плехановым, организует в Петербурге «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». По инициативе «Союза» в 1898 г. в Минске собрались представители марксистских кружков (всего 9 человек), объявившие о создании Российской социал-демократической рабочей партии.

В эту пору заметную роль в русской периодике играли журналы либерально-народнической ориентации «Русское богатство», «Русская мысль», либерально-буржуазный «Вестник Европы». Увеличиваются тиражи газет, среди наиболее массовых – «Новое время» А. Суворина, «Голос» А. Краевского, «Московские ведомости» М. Каткова. Тираж «Нового времени» в 1889 г. составлял 35 тыс. экз., в 1897 г. уже 50 тыс. экз., газета печаталась в собственной типографии А. Суворина, оснащенной ротационными машинами, словолитней, цинкографией, гальванопластикой, современным импортным оборудованием.

Из либерально-демократических изданий, выходивших за границей и ориентированных на русскую читательскую аудиторию, примечателен периодический сборник «Свободное слово» (1898–1899), организаторами которого стали единомышленники Л. Толстого В. Чертков и П. Бирюков. Тем самым для великого русского писателя открылась возможность публиковать свои статьи, минуя цензурные рогатки.

«Единственный истинный путь к улучшению жизни людей – это путь нравственного совершенствования», – к такому выводу пришел Л. Толстой. Рассуждая о смысле жизни, он определил его словом «истина». Для него истинно то, что нравственно. Причины зла он призывал видеть не вовне, а в себе, и путь к устранению зла называл один – нравственное самосовершенствование. По Л. Толстому, журналистика призвана служить нравственному совершенствованию личности и – как следствие – всего человечества. С этих позиций он более всего осуждал в журналистике то, что дает повод называть ее второй древнейшей профессией: «Нет более великого греха, как прелюбодеяние словом».

В № 10–11 журнала «Русская мысль» на 1893 г. и № 2, 3, 5–7 на 1894 г. появились очерки Чехова, посвященные русской каторге, в 1895 г. они вышли отдельной книгой – «Остров Сахалин». Чтобы собрать достоверный материал на эту тему, Чехов совершил с риском для жизни путешествие на каторжный остров, побеседовал почти с десятью тысячами сахалинцев и заполнил на каждого статистическую карточку с их ответами на составленную им опросную анкету.

Перед поездкой Чехов сказал слова, подводившие итог его размышлениям о каторге и ссылке и объяснявшие причину опасного путешествия: «Сахалин – это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски». Он охарактеризовал особенности русского и европейского законодательства о смертной казни и пожизненном заключении и пришел к выводу: «Смертная казнь в Европе и у нас не отменена».

Портрет каторги писал художник, озабоченный судьбой отчизны, глубоко страдающий от несовершенства жизни и мечтающий о том, чтобы на островах и материках люди были счастливы. В письме к А.Н. Плещееву он признавался: «Мое святая святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались». По капле выдавливать из себя раба, воспитывать культуру чувств и поведения, совершенствовать нравы – таков его завет потомкам.

Мултанское дело, связанное с судебным приговором по обвинению 11 крестьян-удмуртов в жертвоприношениях языческому богу Курбону, побудило В. Короленко с целью проверки данных следствия провести собственное расследование, которое выявило фальсификацию документов, подкуп свидетелей и др. процессуальные нарушения, о чем поведал журналист и писатель в 13 номерах «Русских ведомостей» в октябре-ноябре 1895 г. Автор побывал на месте событий, сделал снимки, беседовал со свидетелями. Повторное судебное разбирательство вынесло оправдательный приговор.

В 1892 г. в «Ростовских-на-Дону известиях» появились эссе А. Свирского «Ростовские трущобы». Автор знакомит читателя с историей создания эссе, раскрывает творческую лабораторию журналистского расследования. Нарядившись соответствующим образом и поборов в себе чувство гадливости, он отправляется скитаться по ростовским трущобам.

Странствие по трущобам дает возможность Свирскому исследовать социальные и нравственные проблемы жизни современного общества. Автор встречается со своими героями в тот момент, когда они оказались изолированными от привычного уклада. Причиной их падения на дно жизни стали внешние обстоятельства, механизм воздействия которых тщательно изучается журналистом. Потеря работы, болезнь, неудачное замужество, утрата кормильцев разрушают хрупкий мир личного благополучия и неумолимо подталкивают пострадавшего к горестному финалу.

Немаловажную роль играют нравственные качества личности, способность противостоять жизненным невзгодам. Сломленный морально, человек не в состоянии бороться за свое будущее, погружается в пучину пьянства и разврата, – считает А.И. Свирский.

В «Самарской газете» активным сотрудником в 1895–1896 гг. стал начинающий писатель М. Горький. Героями его фельетонов являлись продажные журналисты, банкиры-хищники, кабацкие аристократы, фабриканты-грабители. Автор пишет о «рабском положении» женщины, которую «бьют, как лошадь», «развращают и морально, и физически», о непосильном труде, калечащем малолетних детей на фабриках.

В газетах 1880–1890-х гг. – «Московский листок», «Русские ведомости», «Россия» и др. – раскрывается репортерский талант В. Гиляровского. Такие качества его репортажей, как оперативность, сплав рассказов очевидцев с реальными описаниями событий, включенность журналиста в действие, расследовательский характер, принесли ему широкую известность. Репортажи о полете Д.И. Менделеева на воздушном шаре, катастрофе на Ходынском поле во время коронации Николая II, пожаре на фабрике Хлудова в Егорьевске становились сенсациями.

Реклама в прессе России обретала черты, присущие журналистике капиталистических стран. В 1896 г. доходы от объявлений в столичной газете «Новое время» составляли без малого полмиллиона рублей. Заголовки рекламных материалов тяготели к сенсационности, в тексте присутствовала разного рода мотивация (выгода, зависть, страх), использовались различные оформительские приемы (изобретательная верстка, иллюстрация), применялись изобразительно-выразительные средства для эффективного эмоционального и логического воздействия на читателя. Реклама располагалась на всех страницах газетного номера.

В конце XIX в. эволюционный период развития капитализма завершался и постепенно уступал место острым политическим баталиям, социальным катастрофам, которые назревали в российском обществе. Легальная и нелегальная печать России представляла собой широкий спектр политических взглядов и отражала сложную и противоречивую картину общественной жизни на рубеже столетий.

в начало

 

СТАНОВЛЕНИЕ ЖУРНАЛИСТИКИ В СТРАНАХ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ, АЗИИ И АФРИКИ

 

В период после открытия Нового Света многие страны и территории земного шара стали объектами колониальных захватов. В большинстве стран Латинской Америки, Азии и Африки, составляющих ныне группу развивающихся государств, журналистика возникла в условиях колониального господства европейских метрополий. В отличие от Европы, где зарождение периодической печати явилось закономерным следствием вызревания комплекса внутренних социальных, экономических, технологических предпосылок и условий, в колониях и полуколониях, находившихся на докапиталистических стадиях развития, первые периодические издания появились под воздействием внешнего фактора – колониальной экспансии европейских держав. Это наложило специфический отпечаток на облик журналистики в колониях и зависимых странах (полуколониях).

Зарождение периодической печати в колониальных владениях происходило в различные исторические сроки. В испанских колониях в Новом Свете первые газеты появились в XVIII в., в британской Индии, на Цейлоне, а также в Южной Африке и на части территорий Западной Африки – на рубеже XVIII–XIX вв. В Восточной и Центральной Африке, где колониальная экспансия происходила в более поздний исторический период, появление первых периодических изданий (британских, германских, французских) относится к последней трети XIX в. В португальских владениях в Африке зародившаяся в 1860-е гг. печать развивалась крайне медленными темпами.

Возникновение и развитие прессы во многом определялось характером и степенью интенсивности деятельности метрополий в заморских владениях, особенностями их колониальной политики. На эволюции печати сказывались также различия в уровне социального и экономического развития колоний, в степени зрелости национального самосознания их коренного населения. Однако сходство экономических, политических и социальных последствий колониальной политики европейских метрополий создавало объективную основу для проявления сходных черт и в процессах развития периодики в колониях и полуколониях, в какой бы географической точке мира они ни находились.

Экспансия европейских государств сопровождалась перенесением в колонии и полуколонии более передовых по тому времени общественных отношений и институтов (к числу последних относится и журналистика). Позднее эта же экспансия косвенно способствовала вызреванию в колониальном обществе сил, мобилизовавших коренное население на борьбу за национальную независимость. Общей специфической чертой развития журналистики в странах Латинской Америки, Азии и Африки до достижения ими независимости явилось наличие двух противоборствующих отрядов прессы: с одной стороны, в колониях были представлены издания, выступавшие на стороне метрополий и проводимой ими политики (т.е., собственно колониальная пресса), с другой стороны – органы печати, отразившие в той или иной форме, с той или иной степенью адекватности интересы и устремления коренного населения, его зреющее национальное самосознание.

Созданные колонизаторами периодические издания дифференцировались в зависимости от характеристик издателя, аудиторной предназначенности и закрепленной за ними роли в воздействии на колониальное общество. Колониальная пресса была представлена тремя основными группами изданий:

– издания для колонизаторов;

– светские издания для коренного населения;

– религиозная (миссионерская) пресса для коренного населения.

Издания для колонизаторов. Подавляющее большинство первых периодических изданий, появившихся в колониальных странах и полуколониях, представляли собой привнесенный извне элемент. Созданные и направляемые европейцами, действовавшие в русле колониальной политики метрополии, они имели своим главным предназначением информационное обслуживание колонизаторов. Подавляющее большинство читателей этих изданий, публиковавшихся на языках метрополии, составляла верхушка колониального чиновничества и коммерческих кругов, несколько позже – образованные представители местной элиты, допускаемые в средний и низший эшелоны аппарата управления колониями. Основное предназначение прессы для колонизаторов заключалось в информировании европейцев и их местных пособников о событиях в метрополии, о действиях колониальной администрации. Подобные издания помогали выходцам из метрополий поддерживать контакты с родной для них культурой, преодолевать ностальгические настроения. Публикации в прессе для колонизаторов были выдержаны в духе европоцентризма, на их страницах пропагандировались идеи расового превосходства европейцев.

Первые газеты, появившиеся в XVIII в. в испанских колониальных владениях в Новом Свете, в полной мере отвечали этим признакам. Основанная в 1722 г. в Мехико ежемесячная «La Gaceta de México y Noticias de Nueva Espana», гватемальская «La Gaceta de Goatemala» (1729–1731), издававшаяся в Перу с 1743 г. «La Gaceta de Lima» и другие газеты этого периода представляли собой смесь опубликованных указов, распоряжений колониальных правителей и перепечаток из мадридских изданий, благодаря которым испанцы узнавали (с большим опозданием) вести с родины. Доля новостей о жизни испанских колоний была минимальной. Неграмотное коренное население – индейцы, в большинстве своем не знающие язык своих угнетателей, были лишены возможности использовать эти газеты как источники информации.

К группе изданий для колонизаторов относится и франкоязычная газета «Le Courrier d'Egypte» («Курьер Египта»), которую некоторые арабские историки журналистики ошибочно именуют первой египетской газетой. В действительности же это издание, которое выходило с 1798 г., предназначалась исключительно для французов – главным образом солдат и офицеров наполеоновской армии. «Le Courner d'Egypte» выпускалась по распоряжению Наполеона в походной типографии французской колониальной экспедиции, имевшей целью покорить Египет при помощи военной силы. Она не оказала сколько-нибудь заметного влияния ни на население Египта, ни на развитие собственно египетской прессы, возникшей в XIX в.

Историко-культурное значение изданий, созданных европейцами в колониях, заключалось главным образом в том, что благодаря им коренное население получило первичное представление об институте журналистики, о предназначении и потенциале периодической печати.

Светские издания для коренного населения. Миссионерские школы и светские европеизированные образовательные учреждения в колониях способствовали насаждению среди «туземцев» настроений лояльности к метрополии, преклонения перед ее политическими, общественными, культурными, религиозными институтами и ценностями. По мере расширения круга грамотных людей из числа представителей коренного населения формировалась потенциальная аудитория «туземной» прессы. Миссионерская деятельность и европеизированное образование дополнялись в колониальном обществе выпуском периодических изданий, адресованных местным жителям и призванных воспитывать их в духе покорности иностранному господству.

Именно с этой целью в Алжире в колониальный период издавались газеты «Al Mubashir» («Радостная весть») и «Al-Akhbar» («Новости»). Их арабоязычные издания, распространявшиеся среди коренных жителей, прославляли цивилизаторскую миссию Франции, в приукрашенном свете характеризовали результаты деятельности колонизаторов на территории страны.

Миссионерские издания. Однако коренному населению были адресованы и издания религиозного содержания, созданные и поддерживаемые европейскими миссионерами. Выпуск периодических изданий на местных языках являлся одной из форм миссионерской деятельности в среде коренного населения с целью духовной переориентации жителей колоний на ценности европейской христианской цивилизации, распространения представлений о «богоданности» иноземного господства. Среди миссионеров было немало честных, самоотверженных людей, которые добросовестно стремились помочь коренным жителям, обучая их детей, обустраивая школы, больницы, разрабатывая письменность для тех народов, которых ее не имели (например, французские миссионеры разработали современную вьетнамскую письменность).

Несмотря на это, деятельность религиозных миссий и выпускаемых ими периодических изданий объективно совпадала с основными целями колониальной экспансии европейских метрополий. Иногда миссионеры направлялись с ту или иную страну впереди солдат колониальной армии, призванных ее оккупировать. Так, Германия при поддержке миссионеров и их религиозных газет на языках местных народностей подготовила в конце XIX в. почву для последующего установления своего господства над частью африканских территорий в Восточной Африке (это господство сохранялось вплоть до поражения метрополии в первой мировой войне).

Колониальный характер миссионерских изданий косвенно подтверждается и тем фактом, что они обычно издавались с одобрения и при поддержке администрации колоний. Так, в британской Индии в первой половине XIX в. английские издатели У. Корей и Дж. Кларк выпускали на бенгальском языке газету «Samashar Durpan» («Новости»), которая вела миссионерскую пропаганду среди европеизированных местных чиновников и образованных индийцев, пользуясь при этом негласной официальной поддержкой.

К выпуску миссионерских изданий на языках коренных народностей нередко привлекались образованные представители местного населения – как правило, священники, обученные миссионерами. Для них религиозная пресса становилась школой журналистики, пройдя которую, они начинали самостоятельную издательскую и публицистическую деятельность. Так, южноафриканские священники Рубусана и Дубе стали руководителями оппозиционного колонизаторам Африканского национального конгресса, выступали в прессе с требованием коренных реформ системы британского правления на Юге Африки.

Первые патриотические издания. Появлению в колониях печати, отчетливо выразившей требования национального самоопределения и самоуправления, провозгласившей антиколониальные лозунги, предшествовала деятельность первых изданий патриотического направления, отражавших интересы коренного населения в самом общем, «неразвернутом» виде. Критические выступления патриотических изданий против системы угнетения, насаждаемой метрополией, еще не сопровождались призывами добиться освобождения от колониальной зависимости. Тем не менее эти органы прессы стали действительными предшественниками современной национальной журналистики бывших колоний и полуколоний.

Деятельность патриотической прессы, способствовавшая духовной подготовке местного общества к приятию идеи самоопределения и к будущему независимому развитию, имела большое значение в условиях незрелости национального самосознания коренного населения. В патриотических изданиях публиковались работы о доколониальной истории, о героях и мыслителях прошлого, о тысячелетних цивилизациях, существовавших до прихода европейцев. Эти публикации были призваны утвердить в сознании аудитории мысль о возможности и желательности самостоятельного развития. Контакты с европейской цивилизацией вызвали появление публикаций, отразивших отношение интеллигенции колоний к культурному наследию Европы, к достижениям современных наук и философской мысли.

Патриотической печати и публицистике были свойственны отчетливо выраженные просветительские тенденции. Это ярко проявилось в деятельности первых изданий патриотов в британской Индии. Бенгальский просветитель Рам Мохан Рой создал в 1821 г. в Калькутте газету «Sambad Kaumudi» («Светоч разума»), выходившую на персидском языке, который служил в тот период языком-посредником в общении между народами Индии. Это издание, как и выпускавшаяся впоследствии газета Роя «Mirut ul Akhbar» («Зеркало новостей») – также на персидском языке, – использовалась издателем не только для борьбы против миссионерской пропаганды, против сохранившихся в Индии религиозных предрассудков и изуверских средневековых обычаев, но и для ознакомления читателей с европейским опытом, для популяризации идей социального реформирования и синтеза высших достижений европейской культуры с моральными и культурными ценностями индийцев.

Рой использовал печать как средство распространения патриотических идей. Его газеты осуждали кастовое деление, присущее индийскому обществу, и призывали преодолеть это разъединяющее людей архаичное явление, мешающее патриотическому сплочению всех индийцев. Вместе с тем Рой признавал право английских монархов на управление Индией. Такая позиция довольно характерна для первых патриотических изданий. Осуждение системы угнетения, насаждаемой «своей» метрополией, могло сочетаться в них с выражением надежд на милость иноземных правителей или тщетных упований на помощь других колониальных держав в борьбе против угнетателей.

Несмотря на умеренность патриотических изданий, колониальные власти рассматривали их деятельность как нежелательную и враждебную интересам метрополии. Газеты, стоявшие на стороне коренного населения, нередко подвергались разного рода репрессиям. Выход в свет в Камбодже первой патриотической газеты на кхмерском языке «Нагараватта» («Страна пагод») способствовал пробуждению национального самосознания камбоджийцев. Однако ее деятельность вызвала раздражение французской колониальной администрации. Газета была закрыта, а ее создатели подверглись тюремному заключению. Эту судьбу разделили и десятки других патриотических изданий и журналистов в различных колониальных странах.

Патриотические, просветительские издания появились и в полуколониальном Китае на этапе становления китайской периодической печати. В XIX в. Китай, оказавшийся в состоянии острого кризиса вследствие изоляционистской политики императорской династии Цин, стал объектом экспансии нескольких европейских колониальных держав и США. Из-за изоляционизма, насаждавшегося феодальными властями, периодическая печать в Китае получила распространение лишь в последней трети XIX в., когда многие страны мира уже имели свою периодику.

В конце XIX в. в китайской печати формируется группа реформаторских изданий, выступавших за возрождение и модернизацию Китая. На их страницах публиковались материалы о жизни и общественном устройстве стран Европы и США, переводы выдающихся произведений западной науки и литературы, оказавшие большое влияние на состояние тогдашней интеллектуальной жизни Китая. Большинство реформаторских изданий много внимания уделяло событиям за рубежом, главным образом в европейских странах и США. Все это способствовало преодолению пагубных последствий государственного и духовного изоляционизма.

Появившиеся в этот период патриотические газеты провозглашали необходимость просвещения китайцев, убеждая читателей, что распространение научных знаний будет способствовать укреплению самостоятельности страны, осуществлению ее модернизации путем радикальных реформ на основе овладения достижениями европейской науки и техники. С 12 января 1896 г. в Шанхае выходила реформаторская газета «Цянсуэбао» («Газета усиления государства»). Ее издатель Кан Ювэй в редакционной статье, открывающей первый номер, провозгласил просветительскую направленность деятельности этого издания: «Лучше поделиться знаниями с группой людей, чем пользоваться ими одному, но еще лучше делиться знаниями с миллионными массами, чем пользоваться ими в пределах своей группы».

Большую роль в углублении реформаторского движения сыграл патриотический еженедельник «Шиубао» («Дух времени») – неофициальный орган шанхайской Ассоциации укрепления государства, выходивший под этим названием с августа 1896 г. «Шиубао» издавался под руководством Лян Цичао. Этот публицист – просветитель убеждал китайцев осознать необходимость реформ и совершить их собственными силами – иначе перемены будут произведены иностранцами насильственно, в результате окончательного превращения Китая в колонию. Лян Цичао призвал к созданию в стране широкой сети «научных обществ» – просветительских организаций, которые были бы способны справиться с задачами распространения научных и технических знаний, пробуждали бы интерес молодежи к образованию. Просвещение народа публицист считал обязательным условием приобретения массами политических прав. Пока же в стране царит невежество, введение демократии и парламентаризма по западному образцу, по мнению Лян Цичао, будет означать только торжество анархии. Публицист писал: «В нашем непросвещенном народе мало кто понимает истинный смысл свободы. Если вспыхнет революция, она не только не принесет успеха, как в США, но причинит разрушения больше, чем во Франции и Испании». «Шиубао» превратился к апрелю 1898 г. в одно из крупнейших китайских изданий: он выходил тиражом свыше 10 тыс. экз. и имел общекитайское распространение.

В 1898 г. императрица Цыси совершила дворцовый переворот, за которым последовали гонения на сторонников реформ и их печать. Указом императрицы от 8 октября 1898 г. в Китае была запрещена периодическая печать современного образца. В результате репрессий многие реформаторы были казнены, а издание на территории Китая реформаторских изданий прервалось. Части публицистов-реформаторов, в том числе Лян Цичао и Кан Ювэю, удалось бежать в Японию. В дальнейшем произошла радикализация оппозиционной китайской журналистики, приведшая к появлению в эмиграции антиколониальных национальных изданий, которые активно пропагандировали требования независимости, республиканские и демократические идеи (одним из ведущих изданий такого рода стала «Минь Бао» («Народная газета»), созданная в 1905 г. в Токио Сунь Ятсеном – будущим первым президентом независимой китайской республики).

Национальная пресса в колониях и полуколониях. По мере развития самосознания коренного населения на смену умеренным оппозиционным реформаторско-просветительским изданиям приходили обращенные к коренному населению органы прессы, открыто провозглашавшие и отстаивавшие лозунги национальной независимости, отражающие политические и идейные позиции антиколониальных сил.

Становление национальной прессы в колониях и полуколониях в разных географических регионах отличалось своеобразием, определяемым многовариантностью и асинхронностью исторического развития этих стран, различиями в темпах вызревания и в состоянии субъективного фактора антиколониального движения в каждой отдельно взятой стране.

В Латинской Америке первые национальные издания появились еще в период антиколониальных войн первой четверти XIX в., которые закончились освобождением большинства бывших испанских и португальских колоний, вышедших из-под контроля ослабевших метрополий. Одним из ярчайших примеров национальной прессы этого периода явилась газета «El Despertador Americano» («Пробудитель Америки»), созданная в 1810 г. мексиканским священником, инициатором вооруженной антиколониальной борьбы Мигелем Идальго. Она сыграла важную роль в распространении идей освобождения и немало способствовала преодолению настроений апатии и покорности, господствовавших в Мексике в колониальный

период. Выдающийся политик, полководец и публицист периода антиколониальных войн Симон Боливар, именуемый в Латинской Америке Освободителем, использовал газету «El Correo de Orinoco» («Почта Ориноко», 1818–1821 гг.) для пропаганды целей и действий сторонников независимости в период войн за ликвидацию испанского господства в Южной Америке.

Издания, отчетливо выразившие стремление коренного населения к освобождению от господства европейских метрополий и к самоуправлению, в конце XIX – начале XX вв. появились в колониях и зависимых странах Азии и Африки, в арабских странах. В 1881 г. радикальный деятель индийского антиколониального движения Тилак приступил к изданию двух газет – «Kesari» («Лев») на маратхском языке и «Mahratta» – на английском языке, которые сразу же приобрели большую популярность. Оба издания, первоначально выступавшие за развитие образования коренного населения, требовавшие реформ и политических свобод для индийцев, в дальнейшем перешли на позиции непримиримой борьбы против британского колониализма, за национальное освобождение, в результате чего Тилак неоднократно подвергался тюремному заключению. Впоследствии борьбу, начатую изданиями Тилака, продолжили газеты Индийского национального конгресса – организации, возглавившей антиколониальную борьбу. Существенный след в истории индийской национальной прессы оставила газета Махатмы Ганди «Young India» («Молодая Индия»), статьи из которой в период борьбы за независимость перепечатывались десятками газет и сыграли важную роль в организационном сплочении участников антиколониального движения.

В конце XIX – начале XX вв. национальная пресса формируется на Юге и Западе Африки, в других регионах Черного континента. Газеты на мальгашском языке «Ни Ирака» («Послание») и «Ни Мазава» («Свет»), созданные в 1890-е гг. на Мадагаскаре, осудили намерения метрополии заселить остров переселенцами из Франции, выступили против массового изъятия земель у коренного населения с целью их последующей передачи французским компаниям и колонистам. Публиковались статьи с протестами в адрес колониальных властей. В них провозглашались требования политических и экономических свобод, антиколониальные лозунги. Первые национальные малагасийские издания способствовали радикализации антиколониальной борьбы.

в начало

 

в оглавление << >> на следующую страницу