ПРИЛОЖЕНИЕ

 

1. ОЧЕРК ИЗ СЕРИИ «СТРАНСТВИЯ»

В. Песков «Слоновая пристань в Амбере»

 

2. ЭССЕ-ПРЕДСКАЗАНИЕ? ЭССЕ-ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ?

Андрей Новиков «Бумажный двигатель внутреннего сгорания»

 

3. СТАТЬЯ – СОВЕТЫ ПРОФЕССИОНАЛА

Александр Тертычный «Быть обозревателем»

 

4. ИНТЕРВЬЮ, СТАВШЕЕ МОНОЛОГОМ (ФРАГМЕНТ)

Диалог Андрея Караулова с Мерабом Мамардашвили

 

5. РЕЦЕНЗИЯ ИЛИ ПОРТРЕТНАЯ ЗАРИСОВКА?

И. Иванова о книге А. Кончаловского

 

6. РЕЦЕНЗИЯ В КОНТЕКСТЕ СОБЫТИЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

А. Минкин «Не судьба!..»

 

в оглавление

 

1. ОЧЕРК ИЗ СЕРИИ «СТРАНСТВИЯ»

 

В. Песков

 

СЛОНОВАЯ ПРИСТАНЬ В АМБЕРЕ[1]

 

«По улицам слона водили...» – вспомнился мне Крылов. Но тут никто слона не водил. Шел он сам в дымном потоке автомобилей, спокойный и рассудительный. У красного светофора остановился, из возка с горшками, который тянула тощая лошадь, украдкой вынул пучок соломы и отправил хоботом в рот. Шалость на дороге непозволительная, но погонщик лишь потрепал великана по голове, давая понять, что нарушение замечено. Возле стоянки туристских автобусов слон с дороги свернул и привычно остановился. Парню-погонщику не понадобилось даже прибегнуть к железному крюку-погонялке. Слон сам опустился перед автобусом на колени, что означало: «Приглашаю на мне прокатиться». Накрахмаленные старушки из далекой Европы не решились забраться на живую серую гору. Посуетившись с фото- и видеокамерами, туристы рассчитались с погонщиком, не перестававшим говорить «бакшиш, бакшиш!», и слон поднялся с колен. Тут на площадке к нему присоединился еще один великан, и они вместе тронулись по шоссе, возвышаясь над машинами, осликами и велорикшами, как серые дирижабли...

Эмблемой Индии раньше был лев. Сейчас эмблемой страны сами индийцы считают тигра, но, может быть, благодаря коробочкам с чаем символом Индии повсюду стал слон. Осталось ли место этим животным в большой, но крайне перенаселенной стране, где пашня год от года теснит леса? В Дели мне дали справку: «В Индии сейчас примерно пятнадцать тысяч диких слонов и пять ручных».

Слоны – самые крупные из сухопутных животных. Полагают, и самые разумные после обезьян. Обитают они в Африке и в южной части Азиатского континента. Образ жизни – стадный, хотя по разным причинам – болезнь, старость, строптивый характер – ходят и в одиночестве. Стадо водит опытная слониха. Молодые слоны, от рождения довольно беспомощные, школу жизни проходят под руководством матери и тетушек. В отличие от многих животных у слонов в стаде существует взаимопомощь, известны случаи, когда слоны, подпирая с боков, уводили из опасной зоны раненого товарища.

В природе врагов у слона нет. И в африканской саванне, и в джунглях Азии все уступают великану дорогу, хорошо зная мощь его бивней, хваткость хобота и способность ногами буквально втереть противника в землю.

Однако слоны оказались бессильными пред хитростью человека. Даже вооруженный только ножом африканский охотник, сильно, правда, рискуя, обездвиживал, а потом и приканчивал великана – гора мяса на всю деревню. Об охоте на слонов ради их бивней написано много. «Слоновая кость» стала проклятьем животных и могла бы привести в Африке к полному их истреблению, если б не строгие меры охраны.

А прирученье? Африканский слон для этого оказался слишком строптивым, хотя опыты прирученья известны – армия Ганнибала прошла по горной Европе на африканских слонах. Индийские слоны более спокойны, приручаются хорошо и издавна использовались на тяжелых работах как грузчики и тягловая сила. В здешних войсках слоны были чем-то средним между танками и кавалерией. На нынешних военных парадах в Дели – дань традиции – «боевые» слоны и верблюды проходят наравне с современной военной техникой.

Издавна слон олицетворял могущество и богатство здешних властей. Каждый магараджа обязательно держал при дворе стадо слонов. На них выезжали охотиться. Но главное, слоны были обязательным атрибутом многочисленных красочных праздников. Сегодня магараджи победнели – слоны не каждому по карману. И все же некоторые считают: без слонов магараджа – не магараджа. Хотя бы одного-двух заводят.

В бездорожных горных районах слоны по-прежнему трудятся на лесных разработках, и кое-где считают: живой механизм обходится дешевле подъемного крана. В заповедниках на слонах возят фотографов и туристов. Все живое в лесу с почтением относится к великанам. Для обитателей джунглей люди, сидящие на слоне, как бы не существуют, и можно подобраться вплотную к стаду оленей, приблизиться к тигру и носорогу. Защищая седоков, слон по сигналу погонщика может грозно предупредительно затрубить. И бывали случаи, затаптывали даже тигра.

Но главное назначение ручных слонов сегодня – служить забавой туристам. Слон с погонщиком на спине притягивает приезжих в Индию, как магнит. Друг мне рассказывал: в здешних краях есть местечко с названием Деревня Слона. (На картах так и обозначено.) Небольшое селенье, стоящее близ дороги, живет исключительно за счет великана, который куплен был вскладчину.

Настоящую слоновую пристань встретили мы близ Джайпура в городке Амбер. Над городком, на горе, открытая солнцу и ветрам из пустыни, стоит старинная крепость – дворец Великих Моголов. По склонам горы тянутся стены и башни, сохранилось сказочное убранство дворца. Но интересней всего дорога сюда – ее одолевают на слонах.

Туристский сезон (с октября по апрель) начался. Желающих посидеть на слоне – много. Слонов тоже немало – нам достался с номерным знаком «52», всего же их пятьдесят семь. И пятьдесят семь погонщиков в нарядных одеждах, в пышных чалмах. Слоны тоже, пожалуй, даже излишне наряжены. Из-под цветной попоны торчат лишь голова с хоботом да ноги.

Прозаична покупка билетов в кассе – как на автобус. С человека – шестьдесят рупий (два доллара), и пожалуйте на «пристань». Вбегаешь по ступенькам на возвышенье, и слон с твоим номером уже стоит у «причала». Плоская подушка-седло на спине – вровень с твоими ногами. Садимся на слона вчетвером. Двое свешивают ноги в одну сторону, двое – в другую. Погонщик, сидящий чуть впереди, проверяет, закреплены ли прутики у седла, предохраняющие путников от падения. И поехали.

Все, кто путешествовал на слонах, пишут, что это истинное мученье. Слон, в отличие от лошади, ступающей левой передней-правой задней и правой передней-левой задней ногами, приводит в движение попеременно пару левых и пару ног правых (иноходь). От этого качка, как на сейнере в шторм. При долгой езде, пожалуй бы, замутило. Но дорога недлинная. Слоны идут вереницей, неторопливо, степенно. Седоки же возбуждены. Одни сидят, вцепившись в предохранительный прутик, другие вертятся с фотокамерами. У кого-то кончилась пленка. Не беда. Многие босоногие бизнесмены знают, что пленка имеет свойство кончаться, и трусят рядом. Платить за пленку им надо в два раза дороже, чем в магазине. Но платят – дорога ложка к обеду.

Температура «за бортом» плюс сорок четыре. Каменистый путь в гору, надо думать, обжигает слону подошвы. Но он терпеливо идет, покачивая хоботом. Путь знаком ему до малейших подробностей, и суховатый с седеющей бородкой погонщик не прибегает к анкушу – короткому, с довольно острыми концами багорчику. Для туристов анкуш продается в изящном бронзовом исполнении. В натуре же это из стали кованный инструмент принужденья, хотя все погонщики говорят: «Мы живем со слонами, как братья».

Дорога в гору укачать как следует путников не успевает. Один за другим слоны проходят стрельчатые ворота дворца и направляются к здешней «пристани». Туристы, соскочив со слоновых насестов и дав погонщикам «на лепешки», разбредаются по дворцу. А слоны на стоянке проходят маленький техосмотр – одному подтягивают подпругу, другому из ступни выковыривают застрявший, как в резине, камешек. Можно и вниз по дороге пройти на слонах, но все предпочитают идти пешком. И слоны порожняком возвращаются к отправной точке. Сейчас они поспешают. Каждый внизу получит хороший пучок сахарного тростника. Ради этой подачки, закрепленной долгими тренировками, слоны безропотно каждый день позволяют расписать краской хобот и уши и по горячей дороге топают в гору...

За кулисами «слоновой дороги», как во всяком театре, было пыльно и тесновато. Слоны стояли, прижавшись друг к другу боками. Возле ног сидели, закусывали погонщики.

Слоны рождаются и в неволе. Но поголовье домашних слонов постоянно пополняется прирученными дикарями, пойманными в джунглях. Как удается пленить великанов? Об этом много написано. А в Дели мне посчастливилось встретить человека, который сам в детстве видел редкостную охоту. Рожденный в «слоновом штате» Ассам Пол Биджой учился и работал потом в Москве, знаком с передачей «В мире животных», и в Дели он встретил меня как давнего друга. Мы говорили о многом, в том числе о слонах.

«Ловят их так. Примечают тропу, по которой слоны ходят либо на водопой и купанье, либо в любимые ими банановые кущи. Охотники строят поблизости из толстых бревен загон. В поимке лесных собратьев непременно участвуют и ручные слоны. Их присутствие у тропы создает иллюзию безопасности для дикарей и маскирует людей-ловцов. Лежа в люльках, привязанных под животами ручных слонов, ловцы подстерегают идущих по тропе дикарей и стараются оттеснить от стада молодого неопытного слона. Подпираемый с двух боков ручными собратьями и подгоняемый хоботом третьего, сбитый с толку молодой слон почти без сопротивления позволяет увлечь себя в загон. Тут из люлек, кидая веревки туда и сюда, ноги слона быстро опутывают... стадо, пожелавшее узнать, что случилось с их молодым соплеменником, может лишиться еще одного молодого слона...

Пленника первые дни держат в черном теле – плохо кормят, изводят жаждой. А потом появляется человек и дает слону пищу. Постепенно еда и питье становятся неотделимы от образа этого благодетеля. Слон перестает его бояться и выполняет сначала маленькие, подкрепленные пищей пожелания воспитателя, а через шесть месяцев в руках человека уже совершенно покорный, послушный и кроткий зверь.

Бунтуют ли великаны-невольники? Очень редко. И все же либо недуг, например, зубная острая боль, либо причины внешние иногда «вселяют беса» в слона. Дикий, отбившийся по каким-то причинам от стада слон все в том же стаде Ассам в августе этого года, разъярившись, убил в лесной деревеньке почти полсотни людей. Бунтуют и ручные слоны. Недавно в одном из храмов Бомбея двое подростков, дурачась, прижгли сигаретами хобот слонихе по кличке Лакшми. (Такое отношение к животным в Индии – редкость.) Слониха не стерпела обиды – мальчишки были растоптаны. Разгорелись страсти – что с Лакшми делать? Непростая для Индии ситуация разбиралась в бомбейском суде. Чтобы утихомирить людей, было решено: «Из храма слониху изгнать, из города выдворить». Уже немолодую служительницу богов либо отдадут в зоопарк, либо обучат какой-нибудь другой работе. Кнут и пряник в руках умелого дрессировщика делают чудеса.

в начало

 

2. ЭССЕ-ПРЕДСКАЗАНИЕ? ЭССЕ-ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ?

 

Это эссе (цикл эссе?) молодого журналиста-культуролога Андрея Новикова[2] на тему «завтрашнего дня», но уже очень злободневную, решение которой не может быть однозначным...

Еще не накоплен эмпирический материал, еще недостаточно научных доказательств... А проблема «носится в воздухе» и кто-то первым должен написать о ней.

И здесь жанр эссе незаменим. Его информационно-дескриптивный признак – субъективная оценка, прогноз, предположение. Человечеству трудно оценить все последствия новых научных открытий и технологий – социальных изменений, которые могут быть ими вызваны... Долг и право журналистики: сформулировать проблему. Субъективно! Пока не выстраивая научных доказательств, руководствуясь личностным восприятием – пусть даже парадоксальным... Важно – разбудить мысль читателя (а может, и тревогу?), предложить версии, доводы, которые затронут за живое, не позволят отмолчаться.

 

Андрей Новиков

 

БУМАЖНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО СГОРАНИЯ

Mass-media против журналистики

 

Постмодернизм оказывается «постлитературой». Литература исчезает, превращается в журналистику. Но и журналистика как культурное явление, возникшее параллельно литературе и развивавшееся длительное время вместе с нею, – тоже исчезает.

«Постжурналистика» – это МАСС-МЕДИА, электронная журналистика нового типа.

Компьютер заменяет пишущую машинку так же, как та в свое время заменила перо. Происходит еще одна техническая революция в культуре, сравнимая с открытием Гуттенберга.

 

] ] ]

 

Сейчас мало кто вспоминает о том, что вся классическая литература писалась именно пером. Невозможно представить Пушкина, сочинявшего на пишущей машинке. Последняя ворвалась в письменную культуру как носитель новой, репортерской субкультуры, мгновенно изменив литературный язык.

 

] ] ]

 

Техническое исполнение слова так же важно, как и само слово. Писать от руки и писать на машинке – вещи совершенно разные...

Профессиональная болезнь журналиста – писать сразу на машинке. Не печатать, то есть не перепечатывать текст, написанный от руки, а именно писать, сочинять за клавишами. Но под стук машинки легко пишутся репортажи, труднее – эссе, еще тяжелее – проза. И что абсолютно невозможно делать на машинке, так это писать стихи.

Что касается КОМПЬЮТЕРА, то он пока дублирует пишущую машинку, но в его существовании чувствуется угроза авторскому перу. Эту угрозу я, классический графоман (то есть человек, имеющий дело с бумагой), ощущаю почти физически. В компьютере нет ЛИСТА – привычного смыслового пространства. Компьютерные страницы лишь имитируют лист.

Хорошо помню, как долго я не мог привыкнуть к необходимости СЧИТАТЬ СТРОКИ (то есть к тому, что привнесла газета в письмо). Казалось немыслимым написать статью на 200 или 300 строк – столько, сколько требовал от меня редактор. Теперь форма исчисления другая: МЕГАБАЙТЫ. Это даже не строки, а черт знает что, файлы, слово в которых запечатано, как джин в бутылке.

Компьютерная журналистика уничтожила человеческую соизмеримость информации. Газета, макетируемая на персональном «Макинтоше», с одной стороны, и, предположим, ленинская «Искра», набираемая деревянными литерами, с другой, – это не просто две печатные технологии, а ДВА УРОВНЯ СОЦИАЛЬНОЙ КИБЕРНЕТИЗАЦИИ ОБЩЕСТВА...

 

] ] ]

 

Интернет – это вершина информационного тоталитаризма.

Любой текст, любой фильм, любая передача, где бы она ни создавалась, будет попадать в Интернет. Не останется ничего, что не будет всосано этим чудовищем, не переварено им.

Интернет тотален – от его ока невозможно скрыться. Он считывает не только написанное слово... Все компьютеры в мире будут, вероятно, подключены к Интернету. Любая газета станет его частицей. Интернет станет всем. Он станет прежде всего синонимом Супертекста, но, став им, он неизбежно сотрет грань между текстом и контекстом.

 

] ] ]

 

А как же Автор?.. Он скорее всего станет недоразумением в этой супертехнологии будущего.

Исчезнет индивидуальное творчество. Любой сюжет, любая идея, созданная автором и попавшая в «виртуальную реальность», мгновенно подвергнется бесчисленной версификации. Романы будут «дописываться» самими читателями. Фильмы будут «доделываться» зрителями. Появится интерактивное ТВ, в котором зрители станут режиссерами. Тайна творчества станет анахронизмом...

 

] ] ]

 

Трудно даже подобрать определение этому новому типу информационных технологий. БУМАЖНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ (если говорить о феномене иллюстрированной журналистики)? Или БУМАЖНЫЙ КОМПЬЮТЕР (если иметь в виду распечатки телеграфных агентств)?

Собственно от журналистики в этом царстве масс-медиа осталась только БУМАГА. Да и она тоже, вероятно, скоро исчезнет, освободив место компьютерной газете, тележурналу, компьютеру-телевизору, подключенному к текстовому или визуальному Интернету.

Но это и будет конец журналистики.

 

] ] ]

 

Бумага – только материал. Дело не в бумаге. Первые эскизы нового всегда делаются из уже известных, опробованных материалов. Нелепыми и неудобными могут показаться деревянные часы, сделанные в XVII веке. Или, скажем, первый двигатель внутреннего сгорания, сотворенный из такой же неудобной материи.

Новая информационная технология XXI века также несовершенна. Еще нет формы, нет материала, в котором она смогла бы найти себя. Есть неуклюжие дайджесты, телеподобные журналы, компьютерные газеты – но все это только БУМАЖНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО СГОРАНИЯ. Только первая проба Будущего.

 

] ] ]

 

Бумага – отдельная тема. Старый графоман, я вижу в ее исчезновении что-то ужасное для себя.

Исчезновение бумаги как материала, на который нанесена информация, в буквальном смысле означает уничтожение прессы.

Компьютерный вариант газеты – это уже не газета. Интернет удобен, но его не возьмешь в руки, не развернешь в метро, не купишь в подземном переходе.

К тому же Интернет не периодичен. Он не выходит по средам, как «Литгазета», или по утрам, как «Известия», а поступает в компьютеры НЕПРЕРЫВНО.

У вас нет времени, чтобы сделать паузу. Одно событие наслаивается на другое. Вы тут же исправляете его, создавая тем самым уже не цепочку событий, а такого ЧЕРВЯ, которого непрерывно вытягиваете из своего компьютера.

Это невыносимо.

Будут ли в этой компьютерной «интернет-журналистике» СТАТЬИ, РЕПОРТАЖИ, ЭССЕ (которые сами в свое время появились из литературы, из предельно упрощенной прозы)? Статья в газете была маленьким трактатом, репортаж – маленьким рассказом. В сущности, даже чеховские рассказы были всего лишь газетным жанром.

А в Интернете?.. В нем останутся только НОВОСТИ. Новости, факты и еще цифры (слова, превращенные в цифры), которые читатель (зритель) будет поглощать непрерывно, подобно тому, как электроприбор поглощает энергию.

И сам читатель рано или поздно превратится в разновидность компьютера, питающегося ИНФОРМАЦИЕЙ.

Ситуация, неоднократно описанная фантастами: роботы, читающие роботов.

 

] ] ]

 

Бумага, быть может, – вот то последнее, что остается книжной цивилизации. Пластика слова, шуршание газетных страниц – то, что создавало человеческую соизмеримость информации. Газета в руках человека – это власть человека над информацией.

Газета была маленьким тотемом, который можно было скомкать. Выбросить в корзину. Сжечь. Сделать вырезку. Маркировать красным карандашом.

Газета – это символ частной собственности на информацию, то есть символ свободы, и одновременно – символ демократии, приватности и множественности информации.

При всех недостатках газеты в ней было нечто такое, что делает ее исчезновение экзистенциальной трагедией для современного человека. Демократическое общество так же невозможно представить без газеты, как традиционное – без молитвенника. При всей своей враждебности газете книжная культура все-таки подразумевает газету как свою актуализацию, как секундную стрелку самой себя. Журналист возникал от книги, а не от компьютера.

 

] ] ]

 

МОЖНО СКАЗАТЬ, что пресса и демократия – вообще одно и то же. Пресса демократична. Демократия – масс-медийна, она подразумевает газету как социальный ментал, как синергетику масс...

УНИЧТОЖЕНИЕ прессы равнозначно уничтожению Демократии.

Это хорошо показала псевдоморфоза, случившаяся с советской журналистикой в 20-х годах. Тогда пресса была заменена Идеологией и ее социально развернутыми пропагандистскими средствами: газетой «Правда» и тоннами пропагандистской литературы...

В 20-х годах печать была уничтожена Идеологией. Теперь она уничтожается ТВ. ТВ становится новой идеологией. Что в этом самое забавное – раньше все газеты перепечатывали речь Генсека или программу КПСС, а теперь они перепечатывают ПРОГРАММУ ТВ. Все как одна! Нет ни одной газеты, которая бы не печатала программу ТВ на следующую неделю...

 

] ] ]

 

С ЖУРНАЛИСТИКОЙ случилась псевдоморфоза.

То, что сегодня продается под видом газет и журналов, давно уже не является прессой. Это наш БУМАЖНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО СГОРАНИЯ. МАСС-МЕДИА. Первый эскиз новой информационной технологии.

Чудовищный парадокс заключается в том, что эта псевдоморфоза произошла в тот период (конец 80 – начало 90-х годов), когда в России институционально оформилась свободная пресса.

Но свободная пресса оказалась всего лишь куколкой, из которой в середине 90-х выпорхнула бабочка, называемая МАСС-МЕДИА...

НЕ новую ли империю информационного тоталитаризма мы порождаем?

Мне, приватному человеку, автору Самиздата, нет места в Интернете – этом ИНТЕРНАЦИОНАЛЕ нового времени. Я остаюсь верным бумаге.

Я начинал Самиздатом и заканчиваю им. Социальная кибернетика будущего не властна надо мной. Ей не удастся расщепить мою мысль, превратить ее в килобайты, в писк компьютерных клавиш, в набор политических технологий...

 

ЗАДАНИЯ

Интернет и журналистика. Пресса и демократия. Информационный тоталитаризм и проблема авторства. Это – завтрашние проблемы журналистики или уже сегодняшние?

Вам хочется поспорить? Потребовать (или поискать?) дополнительных доказательств? Так ищите. Спорьте. Подумайте над такими вопросами:

ª     Какова возможная эволюция жанров журналистики? Насколько убедительно суждение автора, что они «появились из литературы»?

ª     Правомерно ли столь прямое сопоставление «технологии» политической и компьютерной?

ª     Какие качества массовой информации активизируются благодаря компьютерной технологии (оперативность и ...?)

ª     В каких ситуациях обращение к Интернету может означать утрату творческого личностного начала в журналистике?

Может ли исчезнуть потребность в творчестве?

ª     Как вы оцениваете стиль эссеиста А. Новикова? Насколько эффективно, например, использование топоса «подобие» (сравнение технологии «деревянной литеры» и «компьютерной верстки» и т.п.)?

в начало

 

3. СТАТЬЯ – СОВЕТЫ ПРОФЕССИОНАЛА

 

Александр Тертычный

 

БЫТЬ ОБОЗРЕВАТЕЛЕМ[3]

 

Начинающему (или будущему) обозревателю не грех знать свою родословную. Основоположником журналистского обозрения считают Луиса Себастьяна Мерсье (XVIII в.), поскольку первую из «глав» своего 12-томного «Обозрения Парижа» он первоначально опубликовал в газете. В качестве обозревателей в свое время выступали Белинский, Пушкин, Булгарин, Герцен и многие другие выдающиеся представители российской словесности.

 

Взвесь свои шансы

Как ни прискорбно, но иному нашему «литературному брату», решившему примерить амплуа обозревателя, прежде всего придется отказаться от пагубной привычки к строчкогонству. А привычка эта, не располагающая к серьезным размышлениям, без которых нет обозревателя, бывает очень сильна. Чеховский герой, журналист Шлепкин из рассказа «Два газетчика», страдавший этой болезнью, не мог справиться с собой, даже когда увидел своего друга-коллегу повесившимся: «сел за стол и в один миг написал заметку о самоубийствах, некролог Рыбкину, фельетон по поводу частых самоубийств, передовую об усилении кары, налагаемой на самоубийц, и еще несколько других статей на ту же тему. Написав все это, он положил в карман и весело побежал в редакцию, где его ждали мзда, слава и читатели».

К сожалению, ситуация в современной журналистике, уже давно называемая «рыночной», во многом напоминает ту, в которой действовал чеховский герой. Огромна очередь жаждущих «мзды, славы, читателей». А посему серийное воспроизводство шлепкиных просто неизбежно. И все же настоящая российская журналистика была, есть и будет. Она держится не на строчкогонах, но на людях «ученых, проницательных, справедливых и скромных», как называл серьезных журналистов Ломоносов («Рассуждение об обязанностях журналистов»).

Серьезный журналист для широкой публики – явление скучное. Уж очень он основателен в мыслях, въедлив, мелочен – проникает во все «поры» предмета выступления. Для постоянно спешащего (неважно, куда и почему) обывателя следить за всеми извивами его мысли – излишняя роскошь. Те же относительно немногие читатели, слушатели, зрители, которые охочи до обозрений, – люди, как правило, дотошные, придирчивые, угодить им трудно, а значит, рассчитывать на быстрый успех у публики, на «мзду и славу» начинающему обозревателю не стоит. Посему, следуя совету того же «великого мужа России» М.В. Ломоносова, стоит очень трезво взвесить свои возможности, прежде чем брать перо в руки и писать обозрения, дабы не насмешить народ и не впасть от того в уныние.

 

Найди свою нишу

Быть обозревателем «вообще» невозможно. Ибо «нельзя объять необъятное». У каждого работающего в этом жанре должно быть свое «колесо обозрения», то бишь тематико-проблемная сфера, своя творческая ниша. В ней он обязан быть незаменимым или почти незаменимым знатоком. Чем уже поле обозрения, тем больше возможностей «пахать» его глубоко. В XIX веке В.Г. Белинский в своих «обозрениях литературы» писал о всех значительных явлениях, происходивших в течение ряда лет. Эти обозрения публика ждала, как ждут сегодня последние новости. Жизнь все убыстряется, события следуют непрерывной чередой. Новости стареют, едва успев родиться. Нынешний обозреватель успевает обсуждать, как правило, лишь события последних дней. Да и в этом случае он способен глубоко проанализировать лишь немногие из них.

Это еще одна причина, побуждающая современных журналистов-аналитиков к глубокой специализации. Порой достаточно знать имя автора обозрения, чтобы понять, о чем он поведет речь. Раскрывая, например, «Известия», поклонники политических обозрений ищут имя А. Бовина, или Г. Герасимова, или М. Соколова. Любители театра – имя А. Филиппова, телезрители – имя И. Петровской, любители шоу – имя А. Мунипова, книгочеи – имя Ю. Буйды, спортивные болельщики – имя Д. Филипченко и т.д.

 

Заяви свою позицию

Огромное число событий, происходящих в мире, всегда делает актуальным вопрос: «О чем стоит рассказывать, что достойно стать предметом обозрения?» Упомянутый чеховский Шлепкин не только без остановки гнал строчки, но и все написанное считал исключительно важным, даже если речь шла о... выеденном яйце. При этом он рассуждал так:

«– Чем плохо выеденное яйцо? Масса вопросов! Во-первых, когда ты видишь перед собой выеденное яйцо, тебя охватывает негодование, ты возмущен!!! Яйцо, предназначенное природою для воспроизведения жизни индивидуума... понимаешь! Жизни!.. жизни, которая, в свою очередь, дала бы жизнь целому поколению, а это поколение – тысячам будущих поколений, вдруг съедено, стало жертвой чревоугодия. Прихоти!!! Это яйцо дало бы курицу, курица в течение всей своей жизни снесла бы тысячу яиц... – вот тебе, как на ладони, подрыв экономического строя, заедание будущего! Во-вторых, глядя на выеденное яйцо, ты радуешься: если яйцо съедено, то, значит, на Руси хорошо питаются... В-третьих, тебе приходит на мысль, что яичной скорлупой удобряют землю, и ты советуешь читателю дорожить отбросами. В-четвертых, выеденное яйцо наводит на мысль о бренности всего земного: жило – и нет его! В-пятых...»

Современная пресса тоже не обходится без публикаций о выеденном яйце. Однако не об этом речь. Вопрос в том, что порой из ряда по-настоящему интересных явлений авторы не могут выбрать нечто первостепенное. Между тем на явления, достойные стать предметом обозрения, указывает одно незаменимое их качество – симптоматичность, или «знаковость». Симптом, «знак» – сигнал действия какой-то, иногда не заметной на первый взгляд, проснувшейся силы, закономерности. Симптоматичное, «знаковое», явление может быть ярким, эффектным. А может быть и незаметным, «сереньким» для неопытного глаза фактом. Талантливый обозреватель обязательно заметит в потоке рутинных событий «золотую россыпь» симптоматичных фактов.

«Зрение» обозревателя обостряется по мере становления его социальной позиции. Говорить о том, у какого обозревателя верная позиция, у какого неверная, не имеет смысла. Каждый из них служит определенным социальным группам, партиям и пр. Важно говорить лишь о том, чтобы позиция журналиста была ясна аудитории. Позиция – это «лицо» автора...

 

Зри в корень

Но в чем же, собственно говоря, смысл выступлений обозревателя? Ведь то, о чем он собирается рассказать, обычно уже всем известно из оперативных информационных сообщений. Очевидно, аудитория ждет от журналиста того, что ей не всегда удается установить, в чем суть тех явлений, которые обозреватель изберет в качестве симптоматичных? О чем они свидетельствуют?

Как разворачивается ответ на эти вопросы? Опытный журналист не задумывается над тем, что и как сказать аудитории, чем начать и чем кончить. Все у него получается как бы само собой. Ну а начинающему обозревателю можно напомнить совет Козьмы Пруткова «зри в корень!»

У «корня» этого, из которого вырастает все обозрение, три основных ответвления. Первое можно постичь, ответив на вопрос: «Что породило данное явление (ситуацию)?». Разумеется, обозреватель может рассказывать о нескольких событиях, происшедших за месяц, неделю. Поэтому, если он будет описывать причины каждого из них, обозрение может получиться очень громоздким. Но в любом случае автор должен разобраться с причиной каждого из рассматриваемых явлений. Если он уверен, что относительно некоторых из них у аудитории ответ уже есть, то должен – в рабочем порядке – сформулировать его лично для себя. То есть в процессе осмысления происходящего он может и должен выстроить цепочку ответов о причине каждого из событий. Это, несомненно, позволит ему более четко увидеть причинно-следственные связи обозреваемых явлений.

Второе ответвление «корня» постигается в ходе ответа на вопросы: «Какова значимость обозреваемых событий? Как они влияют на разные стороны общественной жизни, на жизнь отдельных граждан или их групп?». Обычно ответы на вопросы именно этого плана и составляют львиную долю практически каждого обозрения (если, разумеется, оно является аналитическим выступлением, а не детализированной информационной подборкой).

Третье ответвление «корня» можно познать, ответив на вопросы: «Как будут развиваться обозреваемые явления или ситуация и что надлежит в связи с этим предпринять?» Эти вопросы наиболее трудные для обозревателя. Пытаясь дать прогноз, авторы обозрений часто опираются не только на свою интуицию, чье-то мнение, но и на знание тенденций, закономерностей, которые порождают то или иное явление, управляют им. Выручает журналиста и знание аналогичных событий, явлений в смежных сферах или в прошлом.

 

Выработай свой стиль

Обозреватель превращается в профессионала, когда становится ясно, что у него есть свой стиль. Прежде всего в глаза бросается то, что лежит на поверхности. Скажем, просматривая телепередачи, мы перво-наперво замечаем, что один обозреватель в конце каждого речевого периода выдает протяжное: «-э-э-э-э-э» (очевидно, так ему легче родить новую мысль). Другой, по примеру одного из российских премьеров, после каждой фразы смачно причмокивает губами. Третий, произнося тираду в адрес политического оппонента, грозно хмурит брови. Четвертый к месту и не к месту повторяет «импортное» словечко «о кей!».

Но, конечно же, в полной мере творческий стиль обозревателя проявляется в более существенных чертах.

Это, в первую очередь, лейтмотив творчества – некая, постоянно заявляющая о себе «сверхидея», или, если позволите, «идефикс», которая озаряет каждое выступление автора и, может быть, помимо его воли становится ясной для аудитории. Такой лейтмотив, например, ярко проявляется в передачах трех телеведущих и одновременно обозревателей – Н. Сванидзе, Е. Киселева, С. Доренко.

Если говорить о лейтмотиве творчества Н. Сванидзе, то, как представляется, он заключается в проступающей сквозь «упаковку» его выступлений вере в несовершенство форм государственного правления не только в России, но и в мире вообще. Именно это объясняет в известной мере то снисходительное отношение к вывихам в деятельности правительства и иронически-язвительное – к его политическим оппонентам.

Творчество Е. Киселева, наверное, перестало бы восприниматься как таковое, если бы он не давал каждый раз своей аудитории понять, что все, что делают власть предержащие, диктуется одним – желанием получить еще большую власть. И, кажется, эта мысль придает ему силы в каждой своей передаче выступать убедительно, спокойно, подавляюще компетентно по отношению к своим, как правило, высокопоставленным собеседникам.

А вот лейтмотив выступлений С. Доренко можно было бы условно обозначить так: «Все они – под подозрением!» Слово «все», разумеется, относится к тем деятелям разного калибра, которые вызывают интерес журналиста. Потому-то, вероятно, все, что происходит в сегодняшнем бурном мире, в его обозрениях приобретает детективную окраску. Пока Доренко делится своими мыслями о разных событиях, кажется, не́кто зловещий выглядывает у него из-за спины, представляя собой действительное объяснение того, что трудно бывает объяснить самому журналисту. Обозреватель знает, по его словам, что аудитория «тащится» от того, что он «кроет всех и вся». И он «кроет». По мнению другого обозревателя, редактора «Нового времени» А. Пумпянского, данная черта стиля Доренко – «худшее, что есть в современной отечественной журналистике, агрессивное и по-своему убедительное доказательство того, что свободная пресса есть не что иное, как переход от табу к беспределу»...

Стиль автора проявляется и в привязанности к каким-то определенным методам анализа (индукции, дедукции, ассоциации и т.п.). Пример – обозрения М. Соколова на страницах «Известий». Вот одно из них: «Постсоветская осень» (от 31 июля 1998 г.). Прогнозируя трудную политическую осень-98, он устанавливает неизбежность ее методом аналогии:

«Осень 1990-го – «война законов» между Россией и Союзом...

Осень 1991-го – послепутчевый развал всего и вся...

Осень 1992-го – стремительный обвал рубля...

Осень 1993-го – Указ 1400 и «черный октябрь»...

Осень 1994-го – «черный вторник»...

Осень 1995-го – «черный четверг»...

Осень 1996-го – президент при смерти. Паралич государственной машины...

Осень 1997-го – «информационная война». Драка наверху...

До наступления осени всего месяц, и уже стало ясно, что в этом году события будут развиваться аналогично...»

Аналогия – излюбленный метод этого автора. Очевидно, приверженность ей была замечена в газете, поскольку Соколова публикуют обычно под рубрикой «Аналогии».

 

Не забывай о языке

Любое выступление выигрывает, если оно изложено хорошим языком. К сожалению, не каждый обозреватель может определенно ответить на обращенный к самому себе вопрос: «язык – друг мой или враг мой?» Не знаешь, что и думать, когда, например, в одной из московских газет натыкаешься на такое выражение: «Управление организованной преступности УВД Московской области пополняет свои ряды...» Вероятно, автор пассажа все-таки хотел сказать, что свои ряды укрепляет управление по борьбе с преступностью. Но сказал покороче и «сморозил» нечто несусветное...

Обозреватель должен говорить не только грамотно. Но и понятно. «В стихотворении Гринберга ночь, улицы, море, звезды задают большое открытое пространство, в котором разворачивается смысл целого. Однако «космизм» Гринберга неотделим от того, что человек смотрит в космос из конкретных мест в пространстве и во времени... Поэмы Гринберга... принципиально строятся как мозаичные композиции разных происшествий, воспоминаний, озарений. В них проступают свои ритмы, но еще и активно работает пространство между словами и событиями».

Какой потаенный смысл заключен в данной триаде, трудно понять, наверное, не только простому российскому десятикласснику, который пожелает приобщиться к современной поэтической критике, но и профессиональному филологу. Так и хочется в этом случае, вслед за известным литературным героем, воскликнуть: «Аркадий! Не говори красиво!»

 

ЗАДАНИЯ

1.      Выберите возможную тему для обозрения. Выпишите вопросы, выделенные автором в микротексте «Зри в корень», и подготовьте ответы на них, учитывая тему.

2.      Как автор определяет «лейтмотив творчества» журналиста-обозревателя ТВ? Согласны ли вы с оценочной характеристикой журналистской манеры названных в статье обозревателей?

в начало

 

4. ИНТЕРВЬЮ, СТАВШЕЕ МОНОЛОГОМ (ФРАГМЕНТ)

 

ДИАЛОГ АНДРЕЯ КАРАУЛОВА С МЕРАБОМ МАМАРДАШВИЛИ[4]

 

Андрей Караулов. Как вы думаете, что с нами происходит, что с нашим обществом? Почему мы, победив в такой войне, как Отечественная, с трудом справляемся сегодня с нашими собственными мирными проблемами? Не произошло ли в послевоенный период определенное снижение уровня культуры?

Мераб Мамардашвили. В каком-то смысле это несомненно. Только не думаю, что это впрямую связано с войной. Здесь не прямая связь культуры с войной, а связь с ней, я думаю, через феномен личности. Ведь смотрите, непосредственно после войны культура пополнялась людьми более интересными, чем сейчас. Почему? Да потому, что это были люди, осмелившиеся самостоятельно, на свой собственный страх и риск, быть перед лицом уничтожения и порабощения. Огнем дышали два дракона: один – в лицо, другой – в спину. Люди обрели совершенно четко очерченный и выраженный личностный хребет. А последующие поколения, молодежь... Я не вижу у них как раз того личностного хребта, той туго натянутой струны духа и характера, которые были у военного поколения. Они, может быть, и умнее, начитаннее, свободнее, более раскованны и уж, во всяком случае, более мобильны. Мы в свое время и мечтать не могли о тех достижениях НТР, которые сегодня доступны, например, любому студенту. О таком количестве книг, информации. Да и контакты у них разнообразнее. Словом, их можно увидеть везде, где можно получить какой-то интеллектуальный и нравственный заряд. Но беда в том, что все это в основном носит потребительский характер: молодежь не работает. А что такое работа, любая действительно работа? Это самостоятельность, ответственность, риск и готовность за все платить. Работа вообще взрослое дело. Неработающий в этом смысле – ребенок. Он инфантилен.

Но дело в том (и я к этому веду), что такая «проблема молодых» в действительности есть проблема взрослых. Проблема их инфантильности. Общество-то за послевоенный период успело сползти в онемение, в некий цепенящий абсурд. Откуда молодым людям быть личностями и уметь работать, если социальное омертвение и анемия лишили их интенсивной и полной жизни? Нам-то такую службу сослужила война. А как молодым открывать себя, свою судьбу, если это можно сделать только на своих собственных испытаниях?

А.К. То есть взрослеть?

М.М. Да, конечно. Но я хочу сказать, что этого не может быть без открытого и граждански защищенного поля свободного движения, о котором никто заранее или извне не может знать, для чего оно и к чему. Без свободного прохождения человеком этого оставляемого ему люфта не может быть личности. Это очевидно. Я бы сказал так, что личность – это «крупная мысль природы». Самонастраиваемость ее проявлений не зависит от всезнания или каких-либо высших ориентиров. В этом все дело – в определении культуры. Сказал ведь один умный человек, что культура – это то, что остается после того, как я все забыл. То есть она именно живая! Феномен личности не менее таинствен, чем, например, такие великие находки эволюции, как лист растения, локаторное устройство у летучей мыши, глаз человека, копыто лошади, или такие же формы в технике и общественной жизни – колесо, купольный свод, национальный язык, правовое общественное состояние, крестьянская семья и т.п. В этом смысле одинаково, я думаю, можно говорить как о личностной культуре, так и о культуре земледелия, культуре генетических форм и вообще всего живого и свято оберегаемого (т.е. почитаемого в смысле «культа», от которого, кстати говоря, и происходит слово «культура»).

Таким образом, под культурой я понимаю определенность формы, в которой люди способны (и готовы) на деле практиковать сложность. Культура для меня есть нечто необратимое, что нельзя ничем (в том числе и знанием, умом, логикой) заменить или возместить. Но ее можно легко разрушить. Например, закрыв тот люфт, о котором мы говорим, и оказавшись тем самым в мире исторического бессилия. Или, если угодно, в доисторическом и доценностном мире.

Поэтому, возвращаясь к тому, о чем я говорил, могу сказать, что молодые люди лишены чувства ответственности еще и потому, что у них нет даже возможности выбора. Поскольку выбор-то (в смысле: «жизнь моя, а вместе с ней и весь мир, здесь решается») делается всегда в лоне предшествующих образцов для поступков, а никто вокруг или перед тобой их не совершал. Так что? Жить на общественном и моральном иждивении или, еще хуже того, молодым и старым вместе, в тщательно огороженном закутке бесформенного райского бытия? Это и есть инфантилизм, вернее, состояние переростков.

Естественно, что в сложном XX веке инфантилизму нет места. Он удобен, может быть, только для текущих задач близорукой власти, равнодушной к дальним целям культуры, национальной истории и государственности.

Действительно, пора мыслить по-новому, что равнозначно, видимо, тому, чтобы просто мыслить.

А.К. Неужели можно преодолеть инфантилизм?

М.М. В определенном смысле – да. Но при условии, что все будет додумываться и договариваться до конца.

Опасность здесь тем более серьезная, что в самой основе российской государственности уже был заложен отказ от внутреннего развития в пользу развития внешнего, экстенсивного. Как известно, в свое время Петр I сделал рабство фундаментом бурного расцвета экономики страны и ее государственной мощи и объема. В то же время он требовал от людей проявлений изобретательности и инициативы, чудес предприимчивости. Он действительно, видимо, ожидал этого от них, не замечая явного противоречия. В эпоху Петра I (и затем все больше) Россия достигла многого из того, к чему общество не было готово. А когда государство и его военная и экономическая мощь опережают общество и культуру (в том числе и культурное действие в экономике), за это всегда рано или поздно приходится расплачиваться. Расплачиваться за отставание внутреннего развития, за пренебрежение ко всякому правосознанию и частному правопорядку, в том числе и к недвижимому порядку: «Я мыслю и не могу иначе». То есть ко всякому существованию из собственного убеждения. И свободные люди это понимали. Поэтому, например, когда Пушкин представлял царю нечто вроде «предупредительной» записки «О народном воспитании», то он имел в виду не просвещение в смысле распространения суммы позитивных знаний, а распространение и размножение живых и автономных очагов действия и воплощенного существования.

Напомню старое определение действительной природы Просвещения. Просвещение – это взрослое состояние человечества, то есть способность людей думать своим умом и ориентироваться без внешних наставников и авторитетов, не ходить на помочах.

Между прочим, эта проблема культуры (т.е. внутреннего развития) относится и к технической мощи страны, к ее техническому потенциалу и вооруженности. Мы часто теряем представление, какой богатый и сложный мир идей, моральных и гражданских навыков, внутренней развитости стоит за теми техническими новинками и достижениями, которые мы наблюдаем у соседей, на Западе. И думаем воспользоваться ими как внешними, готовыми продуктами. Но даже «просто техника», как это ни парадоксально, всегда является продуктом культуры. Культурное сознание неделимо, и, как уже замечено в литературе, не может один и тот же мозг, который в своих собственных нравственных и социальных делах оказывается недорослем, дитем малым, вдруг взять и в физических науках, в сложнейшей технике и т.п. проявить чудеса изобретательности, самостоятельности и отвлеченного интеллектуального мужества. Доказательством служат и многочисленные неудачи механического переноса разных технических новинок из одной страны в другую. Мы часто по-обезьяньи копируем что-то, а потом это все у нас ломается и выходит из строя, простаивает или вообще оказывается какой-то неподвижной потусторонностью в наших условиях, как, например, компьютеры. Между тем это закономерно и понятно, ибо мы берем только сами вещи, но не то, что за ними стоит. Мы отнимаем их от духовного зерна, их родившего, оказавшись сами вне его и его человеческих условий. Можно взять все технические достижения – и ничего из этого не получится.

 

ЗАДАНИЯ

1.      Оцените формулировку первой реплики интервьюера: как соотносятся три вопроса, предопределяющие тему беседы?

2.      Почему, на ваш взгляд, интервью воспринимается как монолог известного философа Мераба Мамардашвили?

3.      С точки зрения содержания и формы изложения основных положений монолога М. Мамардашвили как можно определить жанр этого публицистического произведения?

в начало

 

5. РЕЦЕНЗИЯ ИЛИ ПОРТРЕТНАЯ ЗАРИСОВКА?

 

И. Иванова

 

О КНИГЕ А. КОНЧАЛОВСКОГО[5]

 

«Он оказался крайне привередливым автором», – пожаловался на Андрея Кончаловского президент холдинга «Совершенно секретно» Артем Боровик. Когда книгу Кончаловского готовили к печати, Андрей Сергеевич по поводу любой правки и качества художественного оформления звонил издателям: из Лондона, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Парижа...

В издательстве «Совершенно секретно» к такому не привыкли: политики и видные государственные деятели, чьи мемуары сейчас постоянно появляются на книжном рынке, относятся к своим рукописям достаточно равнодушно. Но такое непривычно трепетное отношение известного режиссера к своей рукописи объяснимо. Отметив однажды удивительную точность известной пушкинской строки («Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»), Кончаловский не побоялся назвать свою книгу – «Низкие истины». И дело тут не столько в оригинальном названии, сколько в самом содержании. На пресс-конференции, посвященной выходу «Низких истин» в свет, Андрей Кончаловский сказал: «Есть вещи общепринятые. Их говорить можно. А есть общепринятые вещи, о которых говорить нельзя». О том, о чем обычно не говорят вслух. Иногда пишут в книгах. Так поступил и автор «Низких истин».

Когда журналисты налетели на него с вопросом: «Да как же вы решились так обнажиться?» – режиссер сказал: «Господа, прочитайте Руссо. Все давно написано, 300 лет назад. Человек про себя такое рассказал...» А на вопросы: «Что вас заставило?..» – Кончаловский ответил: «Мне захотелось свести счеты с самим собой. Это как психотерапия. Ведь я не хожу к психотерапевту и не занимаюсь психоанализом. А рассказать о себе – это иногда освобождает».

В «Низких истинах» режиссер на удивление откровенно рассказывает о своей семье, друзьях и знакомых, о женщинах, которых он любил в своей жизни, и о кино, вернее, о том, что остается обычно за кадром. Достаточно вспомнить, что его мать Наталья Кончаловская – поэтесса и писательница, отец Сергей Михалков – знаменитый детский писатель, брат Никита – один из ведущих российских режиссеров, дед Петр Кончаловский был одним из мастеров знаменитой художественной группы «Бубновый валет», а прадед – известный художник-передвижник Василий Суриков. В роду Андрея Кончаловского встречаются такие знаменитые фамилии, как Пушкины, Толстые, Ржевские, Одоевские. Не менее знамениты и его Прекрасные Дамы: любимыми женщинами режиссера были Марианна Вертинская, Наталья Аринбасарова, Мария Мериль (княжна Гагарина), Ширли Мак-Лейн... Трудно перечислить всех знаменитых и незнаменитых друзей и знакомых Андрея Кончаловского, потому что на это уйдет слишком много времени. Так же, как трудно решить, кого из них ставить по значимости на первое место. И обо всех этих людях зрители (Андрей Сергеевич считает, что его читателями в первую очередь будут его зрители) узнают в подробностях, которые и называются «Низкими истинами».

О своей книге Андрей Кончаловский говорит не столько как о воспоминаниях, сколько как о размышлениях. Он отметил, что в его книге можно заметить влияние таких философов, как Кьеркегор, Ницше и Достоевский. Вероятно, без философских размышлений не получилось бы по-настоящему «низких истин».

 

ЗАДАНИЯ

1.      Определите жанровую принадлежность этого материала. Обоснуйте свое мнение.

2.      Какова функция биографических фактов в данном произведении?

3.      Как оценивает автор книгу А. Кончаловского «Низкие истории»? Насколько отчетливо проявляется авторская позиция? Какие средства оценки использует автор?

в начало

 

6. РЕЦЕНЗИЯ В КОНТЕКСТЕ СОБЫТИЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

 

А. Минкин

 

НЕ СУДЬБА!..

 

Словно девочки-сестры

Из непрожитых лет...

(Иосиф Бродский)

 

В первый раз Юрий Погребничко ставил «Три сестры» на Таганке. В 1980 году. В новом (к Олимпиаде-80) роскошном здании. Долго мучился. Спектакль взял в хозяйские руки главный режиссер Таганки Юрий Любимов. На ночной генеральной репетиции переполненный зал грохнул от смеха: на реплику старой няньки «Полковник! Из Москвы!» – полковник Вершинин появился с двумя авоськами: в одной – апельсины, в другой – колбаса. Эту и подобные «таганские штучки» цензоры приказали из спектакля убрать. Премьеру сыграли в апреле 1981-го. Успех был огромный, весь достался Любимову. В финале артиллерийский дивизион отправился в Царство Польское. Чеховская реплика звучала грубым намеком: ограниченный контингент Сороковой армии уже трудился в Афганистане. А Польша ввела военное положение, лишь бы избежать братской помощи.

...Теперь русские артиллеристы из Царства Польского вернулись.

Во второй раз Юрий Погребничко поставил «Три сестры» в собственном театре – в аварийном полуподвале Вознесенского переулка. В 1990-м. Десять лет спустя. И каких!

Гробовые годы. Мор на правителей, мор на мальчишек; позолоченные – у Кремлевской стены, цинковые – на остальной территории СССР.

По ужасной печали этот спектакль не наследник Таганки. Он – от «Трех сестер» Эфроса. Та печальная постановка родилась весной 1968-го и предсказала август 1968-го, и запретили ее вместе с Пражской весной. За чеховские постановки Анатолий Эфрос получил ярлык пессимиста – тогда опасный.

«Три сестры» Эфроса – комедия отчаяния.

«Три сестры» Погребничко – шутовство обреченных.

Каким-то чудом, каким-то чутьем Погребничко осенью 1990-го угадал и предсказал тоску, разбитые надежды и траур января 1991-го.

Спектакль переполнен сценами прощания. Он весь – бесконечное прощание. Без надежд на встречу впереди. Разве что там, где ни плача, ни воздыханий.

(Сытая бюргерская постановка Петера Штайна, где все правильно. Все хрестоматийно, все по Станиславскому. Где даже птички поют по ремаркам. Где трогательные Schwesttern старательно страдают по немецкому учебнику о русской душе, – спасибо, Штайн, вы сделали нам красиво. На Западе нам все время делают красиво: красивого доктора Живаго – в Голливуде. Красивого Ивана Денисовича – в Лондоне... Полезный безвкусный фарш в красивой упаковке – спасибо.)

Дивизион уходит. Офицеры зашли попрощаться.

Четырежды подряд повторяют актеры сцену прощания! С теми же объятиями, с теми же репликами. Но это типичное для Погребничко театральное хулиганство не ощущается ни как телевизионный повтор, ни как кинодубли. Это не четырехкратный повтор одной сцены. Это просто одна сцена. Где нелепые люди. Обнявшись. Поцеловавшись. Простившись. Заплакав. Начинают. Произнося те же слова. Прощаться и плакать снова. И снова. И снова. Нелепая сцена. Смешно до слез.

За шутовством – горечь. Офицеры действительно уходят навсегда. И не потому только, что это царские офицеры – белые, как их скоро назовут красные. И впереди: кому стенка, кому – Париж. Ушло время, ушла эпоха, а не только белые люди. И нам никогда не дождаться, чтобы самая интеллигентная женщина города сказала:

– Самые порядочные. Самые благородные и воспитанные люди – это военные!

Не дождаться, не дожить. И дело уже не в белых, не в красных, не в личном благородстве честных майоров и пылких полковников.

Кого сейчас опечалит уход гарнизона. Кого осчастливит приход.

Никогда прежде не замечал (замечали ли чеховеды?), сколько раз звучит в «Трех сестрах» усталое обреченное «Все равно!». Больше двадцати! Слишком много для случайного повторения.

Пьеса пишется долго, мучительно. Десятки раз читается вслух. Будь бесчисленные «все равно!» случайными, профессионал Чехов их, конечно, заметил бы и сократил.

Оставил. Более того, поставил в финал Чебутыкина – запойного алкоголика, врача-убийцу, усталого циника, который десять минут назад спокойно рассудил: «Одним бароном больше – одним бароном меньше, – все равно!» – а теперь заканчивает весь спектакль тем же безнадежным равнодушным «Все равно!» и бессмысленной, как вся эта жизнь, «тара-ра-бум-бией».

Из Киева в Москву, в Москву, в Москву приезжает актриса Наталья Рожкова, чтобы потрясающе по-ресторанному, по-шантанному, по-парижски-эмигрантски, с огромной силой, с надрывом, но без грана пошлости петь в спектакле Погребничко сумасшедшие романсы времен первой мировой войны в третьей русской революции. Что же, режиссер в Москве не нашел певичку? Такую – не нашел. Такая нашлась только в Киеве. Ездит. Три дня в дороге, три минуты на сцене. Я ее понимаю. В таком спектакле играть – хоть на край света.

Прощаются с Ириной и бароном офицеры дивизиона. Издалека еле слышно доносятся команды – там уже построились:

– Пара-ад!.. Смир-на!.. К торжественному маршу!.. Побатальонно!....

Господи! Какой немец, какой иностранец в этих, чуть слышных, тише комариного звона, с края света летящих криках узнает маршальскую оттяжку и ни с чем не схожее эхо главной площади. Мечущееся между главным магазином и зубчатой стеной: ия! ия! ия!.. аю! аю! аю!.. Они в Москве! Я знал, что они в Москве! Еще когда Ирина просила: «В Москву! В Москву!» – по ее блуждающей, полубезумной, полусмущенной улыбке я догадался, что это – старая, давно никому не смешная семейная шутка; слова, когда-то с рыданием звучавшие в провинции. Потом – со счастливым смехом – в Москве, а потом... все равно. От себя не убежишь. Да и что в той Москве, если живешь в аварийном подвале, и нет надежд, и забыт с трудом выученный, но так и не пригодившийся итальянский, и некрасивого нелюбимого жениха холодный офицер зачем-то убьет через полчаса.

Но пока – прощание. Пока еще живы. Хотя и сидят (на дорожку!) на длинном цинковом прозекторском столе. И длинная худая женщина в белом несет мимо них поднос с шампанским в высоких бокалах. Ирина и Тузенбах доверчиво потянулись к бокалам, но желанный поднос проплыл мимо, не остановившись, и они, удивленные, еще не понимая, в чем дело, застыли с протянутыми пустыми руками, удивленно глядя вслед уплывшему вину.

– Пара-ад!.. Смир-на!.. – пропел маршал на невидимой далекой площади.

И опять прошла женщина с шампанским, и опять – не дала; и протянутые руки опять остались пустыми, но теперь Тузенбах и Ирина, кажется, что-то поняли. И когда шампанское поплыло мимо в третий раз, они рук уже не протянули, даже не взглянули в сторону счастья, даже отвернулись. Они поняли. И не хотели просить даже взглядом. Зачем унижаться, если не судьба.

Я понимаю. Я с ними. И если Бог приведет дожить до третьей оттепели – я даже головы не поверну.

Но не грустите. Не все так печально. Кому-то везет, жизнь меняется к лучшему, и Наташа, которая во втором акте говорила по-французски ужасно, в четвертом – парле франсэ безукоризненно. Парфэтман.

 

(«ОГОНЕК» №27, июль 1991).

 

P.S. «Траур января 1991-го» – это танки в Вильнюсе, уничтожившие все надежды. А рецензия вышла в июле. А Погребничко прочел ее в августе, в Одессе, в день когда по улицам Москвы плыли танки, а по TV – лебеди. Он рассказывал потом. Что прочел и – призадумался. После такой рецензии возвращаться в Москву, в Москву казалось опасно. Сейчас легко шутить, а 19 августа 1991-го весь мир вздрогнул[6].

 

ЗАДАНИЯ

1.      Каковы причины, побудившие А. Минкина обратиться к рецензии на разные постановки пьесы А. Чехова «Три сестры»?

2.      Что дает для понимания авторского отношения к теме пьесы и жизненным перипетиям ее постановки прием сопоставления?

3.      Прокомментируйте лексические средства выражения оценки на наиболее ярких, на ваш взгляд, примерах (например, «полезный безвкусный фарш в красивой упаковке»).

4.      Определите основную мысль автора рецензии.

в начало

 

в оглавление << >> на следующую страницу