Журналистика как поступок. КАВКАЗСКИЕ ЗАМЕТКИ

Меня зовут Вадим (Владимирович) Речкалов, я специальный корреспондент газеты «Известия», работаю по Чечне. Все, как обычно, делается в последний момент, поэтому выдвигаю себя сам, сегодня суббота, в редакции никого нет, а завтра я улетаю в командировку. Предлагаю Вам свои заметки, написанные за последние полгода. Объясню, почему считаю их достойными Вашего внимания.

Извините, что публикаций больше семи. Это цикл. Вся моя работа – сплошной цикл. Моя любимая работает в пиаре. Каждое утро, накладывая макияж, она говорит мне. – Речкалов, твоя профессия умирает. Речкалов, иди работать ко мне, и я подарю тебе «Лексус». Что касается умирающей профессии, так долг профессионала как раз и состоит в том, чтобы умереть раньше своей профессии и желательно при исполнении служебных обязанностей.

Примерно до 21 ноября я буду работать в Чечне, так что звонить мне бесполезно. Если Вы примете мои работы до этой даты, или Вам потребуется что-либо уточнить, позвоните моей девушке. Зовут Аэлита. Она мне все передаст, к тому же ей будет приятно.

С уважением, специальный корреспондент «Известий» Вадим Речкалов

в начало

ИХ БЫ ВСЕ РАВНО УБИЛИ

В ходе успешной операции спецслужб в Грозном погибли десятки мирных жителей

Трагические события в Грозном 21 августа, когда около 150 боевиков устроили бойню в Старопромысловском и Октябрьском районах города (см. «Известия» от 23 августа) затерялись на фоне других событий. Обстреляны отделы внутренних дел, комендатуры, базар, перекрестки. По официальной информации убито 42 человека, 30 из которых состояли на государственной службе. Ранено 36. По неофициальным данным погибло до 120 человек. Сведения о потерях среди бандитов также противоречивы – от 4-х до 50-ти убитых. Власти попытались скрыть масштабы случившегося. Даже траура не объявили. Вылазку боевиков представили как «неудачную попытку дестабилизации обстановки». «Известия» провели расследование и выяснили, что спецслужбы заранее знали о нападении, подготовились к отпору, но не сочли нужным предупредить грозненцев о предстоящих боях на улицах города.

О том, что боевики планируют атаковать Грозный вечером 21 августа, спецслужбам стало известно недели за две. Но вместо того, чтобы взять город под усиленную охрану, федералы решили выманить бандитов на улицы и там нанести ответный удар. Спецоперация началась вечером 21-го в Грозном и завершилась вечером 23 августа на территории 15-го Молсовхоза. Боевики потеряли до 60 человек, спецоперацию можно было б назвать успешной, если б не жертвы среди мирного населения. «Известия» выяснили, почему все случилось именно так.

О том, что бандитов в городе действительно ждали и изрядно их там потрепали, свидетельствуют не только представители федералов, но и сами боевики. «Известия» располагают фрагментами их разговоров в эфире в тот вечер. Вот участники радиопереговоров и те, кто в них упоминается:

Центр – один из руководителей нападения, координатор действий боевиков;

Сидык – грозненский бандит примерно 25-ти лет, руководитель нескольких групп нападавших, единственный, кто в этих переговорах пользуется своим постоянным позывным, остальные бандиты, по-видимому, взяли свои позывные только на время одной операции;

4-й, 5-й, 7-й, 9-й, 13-й, 76-й – руководители отдельных мелких групп;

6-й – руководитель одной из групп, судя по радиоперехвату, действующий сотрудник милиции, либо внедренный в банду, либо оборотень;

Хамаз – руководитель одной из групп, возможно Юнади Турчаев, бандит с таким позывным грозненским оперативникам неизвестен, ранее Турчаев использовал позывные «Черный» и «Султан»;

Ричард, он же Апти – самый загадочный персонаж, вошедший в город вместе с бандитами и впоследствии вступивший с ними в бой. По информации «Известий», Ричард, возглавляющий небольшую банду, мог принимать участие в этой операции как агент федеральных служб. По свидетельству источников «Известий» в силовых подразделениях республики человек с таким позывным до 21 августа ни в сводках, ни в эфире, ни разу не появлялся.

– Экзотическое имя для чеченцев – Ричард, – говорят мои собеседники. – Подобных позывных у нас вообще не используют.

В эфире также присутствует некий Малыш, имеющий возможность выходить в эфир, но видимо не принимавший участия в самом налете, а также те бандиты, чьи позывные в ходе радиоперехвата не установлены (Н/У).

«Они ударили! – Слышу! Аллах Акбар...»

Перехват радиопереговоров членов бандгрупп с поста №102 за 21.08.2004 (159,245 МГц), перевод с чеченского.

19.20

Н/У: – Слышите?

Центр: – Сколько времени вам надо? Говори.

Н/У: – На два канала поднимись.

Центр: – 5-й, слышишь? Он говорит, что он на повороте, уже поближе. 6-й, вам говорят, чтобы вы побыстрее шли. 9-й в центре?

Сидык: – Сидык!

Центр: – Сидык, пока чуть подожди. 9-й, Центр слышишь?

Сидык: – Кто с Сидыком работает, все на общую переходите.

Центр: – 5-й, слышишь? 9-й, Центра слышишь? Чтоб пригнал «Камаз». Двоих видишь? Оттуда метров 200, двоих видишь? Слышишь, 7-й?

7-й: – Слышу.

Центр: – Хорошо, рядом с тобой кто-нибудь есть? Ты сейчас спустишься, да? Как ты спускаешься? Против тебя что-нибудь есть? Про которое ты говорил – большое, белое, – ты далеко от него? Ты слышишь меня?

Сидык: – Сидык!

Центр: – Я 7-го вызывал, он за вами шел.

Сидык: – 6-й есть там? Слышь, Центр.

5-й: – 6-й не выходит на связь.

Н/У: – Абат дошел. Пока мы выходим синхронно.

19.23

Центр: – Наверх посмотри. Ты там коров видишь? Там какая-нибудь дорога есть, которая наверх идет? Слышишь, 7-й?

7-й: – Есть дорога грейдерная.

Центр: – Во-во, по этой дороге чуть налево, и на хребет поднимись. 6-й говорит, что они начали. Ударили, говорит.

Н/У: – Слышу. Давай. Аллах Акбар!

В это время бандиты начали обстрел райотделов и комендатур. Выходили на дороги, останавливали машины, проверяли документы и убивали чиновников и милиционеров. А также просто стреляли по проезжающим автомобилям, которые им чем-то не нравились. Грозненцы не понимали, что происходит, движение по городу не прекращалось. По людям били из автоматов и гранатометов – подствольных и противотанковых.

«Переходили улицу, по виду – шайтаны...»

Некоторым горожанам, попавшим в самое пекло, удалось остаться в живых. Рассказывает Идрис, сотрудник государственного предприятия:

– Я в тот вечер с братом в Чишки собрался к родственникам, это на юге, в сторону Шатоя. Ехал по Грозному по проспекту Ленина, доехал до Романовского моста, стрельба на «Минутке». А там перед въездом в тоннель 16-й КПП стоит. Ребята ощетинились конкретно, оборону заняли, не попрятался никто. Машины, которые ехали от «Минутки», пропускали беспрепятственно, даже без досмотра, потому что видно было, что люди сматываются от стрельбы. А в сторону «Минутки» машины не пропускали, я два раза пытался рвануть, бесполезно. Выехали на параллельную улицу, и на ней нам то и дело попадались молодые ребята. Все в гражданке, но глаз-то у меня наметан, вижу – черти ваххабитские. Через дворы, по улицам-закоулкам куда-то идут. Четверо улицу переходили. На шайтанов похожи. Взгляд – кожаный, отрешенный. Ходят размеренно, спокойно. Чистенькие, аккуратненькие, ни помарочки на них, ни пылинки. Длинноватые волосы, бороды короткие, усы – вроде они есть, а вроде их нет. Младший брат мне говорит: «Посмотри, Идрис, стабильно шайтан чешет». Смеемся, еще не понимаем, что происходит. Минуем переезд, а там метрах в 200 от нас уже конкретно четверо в камуфляжной форме дорогу переходят. Я подумал, федералы. Поворачиваем на развилку Гудермесская-Ханкальская, навстречу выходят еще четверо. А там, на развилке, весь день пост стоял совместный – русский ОМОН и наши пэпээсники (патрульно-постовая служба – «Известия»), а раньше вообще блокпост был, поэтому мы и этих приняли за федералов. Метров с десяти мы их видели. Они машут рукой, мол, остановитесь. В масках, в камуфляжной форме. У одного из-под маски длинная борода торчала как приклеенная. Как-то неестественно она выглядела. Разворачиваемся. Едем. Через метров 50 нам навстречу попадается белая тонированная «семерка». Несется прямо на пост. Проезжаем еще метров двести, на перекрестке на улице Леонова, стоит БТР поперек дороги. Пушка на нас смотрит. И в этот момент позади нас стрельба. Притормозили инстинктивно, в зеркала смотрим – на посту стреляют по семерке. Люди из нее вышли и сразу же по ним начали стрелять. Двое падают, а третий, отбегает в сторону. Там блоки бетонные лежат, вот он туда и западает. И вот мы с братом сидим и кумекаем. Наверное, идет какой-то захват. Спецназ на развилке задерживает группу боевиков. Мало ли что дальше произойдет, но стоять под прицелом БТР не хочется, вдруг пальнет. Эти отстрелялись, трупов не подбирают, даже не подходят к ним. Что-то не то. Но и БТР доверия не внушает, мы разворачиваемся, едем обратно к развилке. Я-то всех ментов в Чечне знаю, думаю, договоримся как-нибудь, проедем. Подъезжаем к развилке, видим, эти стрелки уходят через дворы. Подъезжаем ближе. Лежат два трупа, дальше еще стоит обстрелянная бронированная «Нива» возле нее еще два трупа, за ней чуть дальше стоит расстрелянная белая «шестерка», возле нее труп, а со стороны переулка стоит расстрелянная «Волга» стального цвета, там трупов я не видел. Как потом рассказывали, они эту «Ниву» бронированную прострелить не могли, а там еще внутри люди спрятались, те, что не вышли из машины. Так боевики люк на крыше взломали и добили их. А третий пассажир «семерки», который в блоки-то залез, орал неистово. То ли о помощи просил, то ли говорил, чтобы мы дальше не ехали. Он по-чеченски кричал: «Собарде! Собарде!» То есть, «подождите», «остановитесь». У него были прострелены ноги. И лицо разбито. Почему его не убили, я не знаю. Может, пожалели. Кто знает, что взбредет им в голову. И вот стою я на этой развилке и не знаю что делать. Кто эти убитые, кто эти стрелки, кто этот раненый. Может гражданский, а может бандит. И прежде чем ему помогать, я решил позвонить знакомым ребятам из органов. Дозвонился до одного офицера, он дома отдыхал. Описываю ситуацию, тут, говорю, раненый, я бы его подвез, если бы вы меня встретили, потому что я не знаю кто он такой. Меня этот офицер спрашивает: «Кто такие, можешь различить?» Нет, говорю. Быстрей уматывай оттуда. Я, говорю, не могу, человек о помощи просит. А он – уезжай, и не встревай никуда. Братишка тоже говорит, поехали отсюда, сами разберутся. В общем, уехали мы, скрепя сердцем, а этот раненый, я слышал, до утра там просидел возле своих трупов. Выезжаем из Грозного, стоит блокпост, ни одной живой души. Люди, которые в город едут, заслышав стрельбу, сами у поста останавливаются, узнать что происходит, а спросить то и некого. Мы кого могли предупредили, фарами моргали, мол, разворачивайтесь... А у меня в тот вечер дядю убили, прямо во дворе дома. Там боевики рядом лазили, расстреляли какую-то «таблетку». Ну, и дядю, как свидетеля.

«Я уговаривал ихнего командира. Он не уговаривается...»

У большинства очевидцев было ощущение, что бандиты контролируют весь город. Однако с наступлением темноты федералы начали их методически уничтожать. Кроме того, боевики принялись воевать друг с другом.

Перехват радиопереговоров бандгрупп за 21.08.2004 г.

22.40

Центр: – Слышишь, 9-й, Хамаза знаешь? Передай ему, что Ваха с 6-м друг на друга направили оружие и стоят. Что мне делать, Хамаз. 9-й, слышишь? 6-й куда-то пропал. Что мне делать с Вахой. Он хотел покарать 6-го. Вниз к нему подошел и 6-й пропал у него.

9-й: – Центр, слышишь? Хамаз говорит, чтобы вы договорились и разошлись как-нибудь.

Центр: – Слышишь, 9-й. Я разговаривал с ихним командиром 30 минут. Он никак не уговаривается. Перестрелки начались. Говорит, у них уже многих ранило. А 6-й, когда выходил с автобуса – пропал. И не могут его найти. 4-й есть же там? Он говорит, круг какой-то есть с плитами. И они находятся в середине этого круга. Как понял, 9-й.

Хамаз: – 9-й говорит тебе, чтоб вы держали позиции и стояли, пока командиры не подойдут.

Центр: – Этого человека, с которым мы не можем договориться, зовут Апти. Позывной – Ричард. Слышь, Хамаз? И раньше он выходил на связь с 6-м. Говорил, что он где-то возле пекарни, где турбина. И он был там. После этого он пропал. Это было примерно час назад.

5-й: – 6-й, 5-го слышишь?

Центр: – 5-й, ты где находишься? Ребят Хамаза поранило. Их окружили ребята Мовлади (вероятно бойцы отряда Мовлади Байсарова, бывшего командира спецгруппы при Региональном оперативном штабе по управлению контртеррористической операцией, теперь командира милицейской роты по охране правительства – «Известия»). Им нужна подмога. А вы никто на связь не выходили. А 6-й вообще пропал.

5-й: – Мы выше в Грозном находимся. Куда нам прийти?

Центр: – Хорошо, тогда будьте на связи.

5-й: – Где я выходил, там дорога закрыта. Сильная стрельба по нам идет. Я не могу.

22.44.

Центр: – Хамаз, слышишь? 5-й и остальные где находятся?

Хамаз: (неразборчиво).

Центр: – Аллах Акбар! Это плохо. Жди, пока команда не подойдет, во что бы то ни стало. Хамаз, 9-го слышишь. Подойдут, где вы потом будете? 9-й, слышишь? Возле 4-го, там еще плиты стоят. Как понял, 9-й? 6-й, Центра слышишь? 5-й, слышишь? 11-й, 5-го слышишь? 5-й, 6-й, Центра слышите? Они вдвоем поймут друг друга. Хамаз, слышишь, что те говорят? Чтобы ты держал позиции во все стороны. Сегодня не получится, говорят, но позиции держи. И будь готов ко всему, что поделаешь. 9-й, тебе говорят держать позиции и быть начеку. 9-й слышишь? Его имя Апти, а позывной его – Ричард. Абу, говорят, ему навстречу пошел. Хамаз, слышишь, напарник 6-го спрашивает: возле пекарни есть какая-нибудь турбина? Знаешь, что-нибудь о том, кто выходил на связь ранее?

Хамаз: – Когда?

Центр: – Где-то полчаса-час.

Хамаз: – (неразборчиво).

Центр: – Аллах Акбар! Даст Бог, ничего не будет. Мы же видим, как нас мунафики мучают. 9-й на тебя выходит? 5-й, слышишь? Хамаз, что от 9-го слышно? Хамаз, Центра слышишь? 9-й, слышишь Центра? Что угодно делай. Ребят на окраине возвышенности держат. Постарайся ребят вытащить. 13-й, это ты?

13-й: (неразборчиво).

Центр: – Он говорит, что подойдет, иншаллах. Тебя не слышно, повтори. Абу, просят, чтобы ты на связь вышел.

Н/У: – Кто это такой, который Абу на связь вызывает?

Центр: – Хамаза пока нет. Он с моджахедами наверх пошел. Где ты, 5-й? Ребята в окружении. 27 убито, еще 18 ранены. Люди Хамаза обороняются от людей Мовлади. Там очень нужна подмога. Еще три группы со связи пропали. Сейчас как только танк выйдет, я скажу, что вы уходите. Как понял, 5-й? Хорошо, 5-й. 9-й, слышишь? 9-й, я с 5-м на связь выходил. Ему что сказать? 5-й сказал, что его люди спустились вниз от Грозного, а вам сказал, чтобы вы оттуда выходили. Если подниметесь к нему, хорошо... Но они далеко от села. Что сказать 5-му? 5-й, слышишь Центра? 7-й, погоди, не встревай. Я сказал, что их ребята Мовлади окружили. 27 убиты, 18 ранены. Они не могут сами выйти. Иншаллах, все будет хорошо. Должны на связь люди выйти. 7-й, не встревай! Да, их окружили, надо им помочь. Говорит, что уже в Грозном. С Собачевки (район в Старопромысловском районе Грозного – «Известия») люди уже рассредоточились. Засада здесь была. Некоторым ребятам помощь нужна, они отходят. Хамаз, что там произошло? Хамаз, ты с 5-м знаком? Хамаз, 5-й постарается наверх подойти, я свяжусь с тобой через 9-го. У вас что – идет бой, или вас окружили? Что с вами? 9-й, слышишь? У тебя спрашивают, что это за две машины, которые к вам едут? Это БТРы, быстро отходите. 76-й, Центра слышишь?

«Боевики не беспокоятся о своем здоровье...»

– Первого раненого привезли в больницу в 9-м часу вечера, – говорит Салман Яндаров, заведующий травматологическим отделением 9-й городской больницы. – И подвозили потом в течение полутора часов. Отовсюду: с «Минутки», с Октябрьского, с «Турбины». До шести утра мы их оперировали. Привозили, в основном, частным транспортом, попутками. Скорая помощь есть, да связи с ней практически нет. У нас в отделении 11 человек было. Лежали по коридорам, по перевязочным. Мальчишку лет 9 привезли, кость торчала из локтевого сустава, открытый перелом. Лежал так тихо, не жаловался, не плакал. Думали раненый, оказалось с дерева упал. Супьяна Ясуева привезли с Минутки, он в Аргуне в охране администрации работает. У него перелом двух бедер многооскольчатый, проникающее ранение в таз с повреждением прямой кишки – минимум четыре пули в него вошло. Чуть ли не добивали его на Минутке. Двое, что с ним ехали, погибли. Кто стрелял – не видел. Сейчас у нас здесь только четверо, остальных уже выписали. Кого к нам в отделение доставили, никто не умер. В приемном покое 21-го один умер, когда его привезли, он уже агонизировал, еще один на операционном столе. И двоих привезли уже мертвыми. Нам, проработавшим здесь последние десять лет, все это кажется банальным...

Всего в главную и практически единственную городскую больницу в тот вечер привезли 23 раненых. 18 мужчин и 5 женщин. 7 человек с тяжелыми ранениями до сих пор лежат в больнице.

По данным центра медицины катастроф Министерства здравоохранения Чеченской Республики (ЧР), от нападения боевиков 21 августа пострадало 78 человек, из них погибло и умерло 42: сотрудников МВД ЧР – 20, военнослужащих МВД России – 5, сотрудников патрульно-постовой службы МВД ЧР – 3, сотрудников прокуратуры ЧР – 2, гражданских – 12 человек.

Получили ранения различной степени тяжести 36 человек: сотрудников МВД ЧР – 3, военнослужащих МВД России – 15, работников прокуратуры ЧР – 1, гражданских лиц – 17 человек.

Однако, как сообщили корреспонденту «Известий» в Министерстве здравоохранения республики, эти цифры могут не соответствовать действительным потерям.

– Информация Минздрава дана по состоянию на 19.00 22 августа. Поэтому она может быть и не точна. Трупы с места происшествия могли забрать знакомые и родственники, – сказал «Известиям» сотрудник Минздрава. – А сообщить о гибели они могли уже после процедуры похорон.

Окончательными данными по потерям располагает только МВД республики, но оно с журналистами этой информацией не делится.

Легкораненого в грудь 19-летнего Заура Букиева, увезли в милицию прямо из больницы. Подозревали, что он участвовал в нападении. Разобрались, отпустили.

– Этот Букиев ко мне сегодня приходил, – рассказывает Ширвани Гадаев, заместитель главврача 9-й больницы. – Попросил справку о том, что обращался к нам в больницу с ранением. Это ему в милиции посоветовали такую справку взять. Потому что все люди со следами ранений вызывают подозрение, в дальнейшем по ним будет проводиться работа и лучше иметь при себе справку. Я считаю это оправданным. Я даже удивился, что в тот вечер никто не проверял наших пациентов. Потом-то, я на них посмотрел, в основном, пожилые мужчины, ясно, что не боевики. Это и по их обмундированию видно и даже по тем людям, которые их посещали. Абсолютные бедолаги. Боевиков я видел, их к нам военные под охраной привозили лечить. Боевики они отрешенные какие-то, и жалоб у них никогда нет. Как-то не беспокоятся они за свое здоровье. Но в принципе к нам ведь и боевики могут за помощью обратиться. Тем более что в Чечне тяжелораненого могут прооперировать только в нашей больнице. Днем, часов до трех, еще и в других больницах могут, а вечером или ночью работаем только мы. Свои врачи у боевиков может быть и есть, если только они их откуда-нибудь привезли. А наши все на виду. Если 5 часов кряду меня на работе или дома не будет, это сразу заметят.

«Эта свинья против! Будьте внимательны...»

Ближе к полуночи бои начали стихать. Боевики, потерявшие треть банды, пытались скрыться. Их бывший коллега Ричард уже в открытую воевал на стороне федералов.

Перехват радиопереговоров бандгрупп за 21.08.2004.

23.20

Хамаз: – Этот командир у них... Не могу никак. Кадыровцы-трусы сбежали, а этот уперся.

Центр: – Хамаз, 5-го знаешь? Я с ним выходил на связь. Он говорил, что они отходят, их сильно расстреливают. Я ему наше положение рассказал. Короче от вокзала они уйдут как можно быстрее. Как хочет Ричард – не получится. А что у вас там? Вы еще друг друга держите на прицеле?

Хамаз: – Разузнай у 9-го. Сзади нас стоят две машины с дальним светом. Кто это? Спроси у него? Наши они? И не могу найти 6-го никак. В ту сторону, куда он пошел, его нигде нету. Ты тоже вызови его. Рация должна у него работать.

Центр: – 6-й, Центра слышишь?

5-й: – Чьи это машины с дальним светом?

Хамаз: – А ты еще кто такой?

5-й: – 5-й я!

Хамаз: – 5-й, я Хамаз. Не знаю что за машины.

Центр: – Слышь, 5-й, наших братьев кто окружил? Его позывной – Ричард. Знаешь его?

5-й: – Не знаю.

Центр: – Его имя Апти. Он вообще не пропускает. Будьте внимательны. Это он окружил наших братьев. Эта свинья против. Будьте начеку!

5-й: – Понял! Это Маргоев, козел, что ли?

Центр: – Да-да! Никак с ним не могут договориться. И 6-й куда-то пропал.

5-й: – Понял. Мы, знаешь, где находимся? Мы почти в середине в Грозном. Мы обратно поехали, потому что нас окружают. Много раненых у меня.

Центр: – Отходи на юг!

5-й: – Пока никаких вариантов.

Центр: – Хамаз, слышишь? Пока никаких вариантов. 5-й говорит, что сам попал в окружение, с обеих сторон его бьют. 6-й пропал.

5-й: – Мы почти дошли, но пришлось развернуться. По нам стреляют. Центр, с 9-м свяжись.

Центр: – Понял! Хамаз, тебе говорят не спешить, но все-таки переместись. У 13-го батарея в рации села. 9-й, Хамаз спрашивает, что ему делать.

9-й: – Закончить.

Центр: – Хамаз, слышишь? Закончить! Если есть возможность, уходите.

Хамаз: – Они на расстоянии 200 метров стреляют. Много убитых.

Центр: – Хамаз, ты с Ричардом можешь связаться? Особо с ним не разговаривай, но если будет возможность, свяжись с Ричардом и скажи ему, что он, как бывший боевик, должен оставить моджахедов в покое, иначе... 5-й, Ричард по нашим людям открыл огонь, очень помощь нужна братьям. 6-й пропал и тем самым всех подвел. Кроме 9-го еще один на связь выходит, и все. Они с сопок огонь открыли. Хамаз в ответ в них два рожка выпустил, больше ничего не знаю. У них перестрелка была, там еще засада русских. 9-й, ты что-нибудь знаешь? А ты, Хамаз, постарайся посмотреть как можно дальше. С ближней стороны от 4-го там еще плиты поставлены у забора. Договориться не получилось, идет сильный огонь по ним. Он с ближней стороны, а они от него в 50 метрах. Уйти есть варианты? Ладно, будь на связи.

«А за школой целое стадо в масках...»

Сорокапятилетнего Сайдами Абдурзакова, промышляющего частным извозом, ранили неподалеку от того места, где находились бандиты Хамаза.

– У меня машина УАЗ-452, таблетка, цвета «белая ночь» – рассказывает Сайдами. – Своя собственная, застрахованная. Милиция тоже на таких ездит и ФСБ, вот по мне и пальнули. Примерно полвосьмого я ехал домой со стороны 36-го участка, это в Старопромысловском районе. У меня там тетка на элеваторе работает, навещал. Возле стадиона на дорогу вышла толпа – в масках, до зубов вооруженные, одетые, обутые. Крепкие, молодые ребята. Дорогу перекрыли. Стоять, кричат. Я говорю, что случилось. Они на меня оружие наставляют – автоматы, гранатометы. И в машину заглядывают. Видят, что пустая, я один, вроде уже не молодой человек. И вот эти пацаны кричат мне, человеку в возрасте – дергай отсюда быстро. И ругаются страшно. Куда, спрашиваю ехать? Куда хочешь, дергай. Я подумал, что это работники Структуры какую-то операцию здесь проводят. У нас ведь работники Структуры хуже ваххабитов с людьми обращаются. Хамят, хуже бывших фашистов. Я знаю, я три года почту возил по всей республике. Короче, прогнали меня, ну, я и притопил. У меня машина, хоть и восьмилетняя, но хорошая, подтянутая, до ста разогнался. Проезжаю мимо 10-й школы, через 50 метров поворот на поселок «Турбина», думаю туда и сверну. Мотор гудит. А там за школой целое стадо в масках – человек 15. И они оттуда по моей машине выстрелили, из подствольника. Вот пока граната летела, я понял, что никакие это не милиционеры. Четко в меня выстрелили, как снайперы. Машина летит на скорости, а попали точно в правую дверь, под моторный отсек. Я остановился резко. Ногу мне правую сильно задело осколками. Я уж подумал, все нет ноги. Схватил полотенце, перетянул бедро. Аптечка-то есть в машине, да сил нет до аптечки дотянуться. А у «таблетки» заводная рукоятка очень длинная – метра полтора, если не больше. Вот я беру эту рукоятку, кладу в карман документы на машину и вылезаю наружу. Хотел рукоятку вместо костыля использовать. Куда там, обе ноги оказывается ранены. Стою, держусь за дверь, опираюсь на рукоятку. Только попробую дверь отпустить, чувствую упаду. Больше в меня не стреляли, поняли, наверное, что не в того попали. Видят, что я человек пожилой, без формы, потеряли, короче, ко мне интерес. Мне, правда, тоже не до них было. А там, напротив школы, пекарня стоит. Оттуда мне парень кричит: «Держись, подожди, вон машина идет». И действительно едет белая «семерка». Этот парень ей машет. Стой, здесь раненый! Отвези его в больницу, он кровью истекает. А в «семерке» парень молодой с женой ехал. Положили меня на заднее сиденье. И он как дал – 100–120. Он меня сюда привез, снимки сделал, заставил, чтоб меня перевязали. Родным моим сообщил. А потом уехал домой. Как его зовут, я не спросил. Кафе «Сказка» знаешь? Вот там он живет. Встану на ноги, найду его. Если б не он, я б там кровью истек. Не каждый решится.

«Я 6-го ищу, у него есть удостоверение...»

Среди бандитских командиров был, по крайней мере, один действующий милиционер.

Перехват радиопереговоров бандгрупп за 21.08.2004 г.

23.23

Хамаз: – Скажи, еще одна машина сюда подтягивается. Ты скажи, куда мы должны были идти.

Центр: – Хамаз, если можешь уйти, то уходите. Рассасывайтесь и не давайте себя окружить.

Хамаз: – Знаешь, этот 6-й, он у нас командир и у него есть удостоверение. Он так уверенно говорил, что нет никаких проблем. Он говорил, когда мы ехали на автобусе, сидите спокойно. И мы сидели спокойно. Как он вышел, и непонятка там вышла. Этот человек исчез, а мы через заднюю дверь выскочили. Короче, заняли позицию сзади. Половина группы в сторону юга ушла, а с половиной группы я остался там и потому хочу выйти с 6-м на связь, так как у него есть удостоверение. Полчаса отстреливался и отошел, чтобы найти 6-го, а сейчас не могу найти 6-го, а их очень много подтягивается.

23.25

Хамаз: – Короче, я отошел от них метров на 150. И думаю подойти к ним или обождать. Тут не найти никого, я не знаю что мне делать.

Центр: – 9-й, что говорил Хамаз, ты слышал?

Хамаз: – 13-й, слышишь? Если ты меня слышишь, нажми один раз. Говоришь, что отпустят? Я не знаю, кто такой этот Зелимхан, но этот Ричард, оказывается, был странным человеком. Слышишь, Центр?

Центр: – Слышу.

Хамаз: – Ты скажи этому 9-му, что подошел Зелимхан какой-то и этот Ричард. Какая-то картина получается непонятная.

Центр: – Аллах нам поможет.

Хамаз: – Скажи этому 9-му, что 13-й говорит, что это не тот Зелимхан. Не тот. Со Старого поселка он.

Центр: – Хамаз, что там у вас?

Хамаз: – Я не знаю что там. Я оттуда метров 200. И не знаю, что мне делать. Кругом стрельба.

Центр: – Хамаз, ты по рации с ними говоришь?

Хамаз: – Нет, конечно. Они направили оружие друг на друга, у меня же нет с ними связи.

Центр: – 9-й говорит, что к ихнему большому командиру отправили человека и все будет хорошо. Если сможете, говорит, чтоб отошли и подождали. Как понял?

Хамаз: – Скажи ему, их уже окружили. И многих уже убили.

Центр: – С ним у меня нет связи, у меня есть связь с 9-м.

Хамаз: – Я им кричал, но пока я кричал, они уже постреляли друг друга. Тут кругом шквальный огонь и везде убитые.

Центр: – Вы друг друга постреляли?

Хамаз: – Метров за 200 отсюда. Этого 6-го командира я хотел найти, потому что у него есть удостоверение, и он лучше договорился бы с ними. Я подошел, кричал, что кто-нибудь слышит меня, называл имена, которые были со мной. Пока я кричал, большой шквал огня открыли.

Центр: – Я тоже слышал это. Ты можешь с этим Ричардом поговорить. Передай Ричарду, если сможешь, чтоб я вышел с одним правильным моджахедом на связь. И он говорит, чтобы Ричард отстал. Он знает про Ричарда – кто он и что. Он раньше, короче, был боевиком, пусть это нормально завершит. Моджахед говорит, что он его знает, как свои пять пальцев. Если что, Ричарду не поздоровиться.

Хамаз: – Скажи этому моджахеду, что все. Не договорились.

Центр: – Что там?

Хамаз: – Они постреляли друг друга. В том месте, где их окружили, сопка была. Оттуда огонь по ним открыли и спереди тоже. И я за кирпичами тоже открыл огонь по этой сопке. И какая там картина я не знаю. На связь никто не выходит. Все 36 моджахедов убиты.

Центр: – 5-й, по ним открыли огонь. Там им нужна подмога. Этот 6-й пропал вообще. Про 6-го и его товарищей ничего не знаешь?

5-й: – Не знаю ничего про него.

Центр: – Там только 9-й и еще один выходит на связь. И больше никого.

23.45

Н/У: – Слышь, Малыш? Вы кой о чем слышали? Тут в Грозном наших братьев много женилось (погибло – «Известия»)? Я серьезно говорю, слышали? Что там конкретно, что-нибудь знаете? Иншалах. Наши победят. Давай. Салам Алейкум.

«Кто ж знал, что эти черти окажутся подонками...»

Мой собеседник – сотрудник розыскного подразделения федеральной спецслужбы:

– Мы знали, что боевики нападут на город вечером 21 августа. Была разработана контроперация, о которой знал только определенный уровень – руководство милиции, руководство комендатуры, руководство войск. Но жертв избежать не удалось. В такой обстановке невозможно предусмотреть все. К тому же боевики, к сожалению, не дураки, и очень обучаемые люди. Они начали стрельбу на рынке, чтобы вызвать туда огонь федералов, а потом свалить убитых мирных жителей на них. Они обстреляли РОВД, в расчете, что все бросятся на помощь к милиционерам, а боевики встанут на дороге, и будут расстреливать подъезжающие машины, как это было в Ингушетии. Они ждали, что мы пустим бронетехнику. Заложили фугасы на базе 122-миллиметровых снарядов. На подходе к Октябрьскому РОВД было 2 фугаса. В Старопромысловском районе в тот день обезврежено 9 фугасов. Один фугас боевики рванули перед самым нападением около площади Дружбы. Жертв не было. Или у бандитов что-то не сложилось, или это просто был сигнал к началу операции. Так вот они ждали, что на помощь к милиционерам пойдет бронетехника, а они будут сидеть и нажимать на кнопки. А вместо этого пошли саперы под прикрытием, прочесали весь маршрут. И только после этого, уже ночью мы пустили технику. Раньше, кстати, мы вообще ночью не выходили, ждали утра.

– А почему милиция на блокпостах на въезде в город со стороны Шатоя, например, была не в курсе вашей спецоперации и не разворачивала людей прочь от города? Люди проезжали беспрепятственно и попадали под огонь боевиков.

– Ну, вот представь, мы перед мероприятием рассылаем циркуляр по всем милициям, и он попадает к 6-му. А он к нему обязательно попадет. И все наши планы раскрыты. И ГРУ и ФСБ и другие организации проводят спецоперации по своей линии и информируют о них лишь ограниченное число людей из других подразделений. Потому что мы знаем, что и в милиции и в Службе безопасности президента Чечни есть люди, которые перешли с той стороны на нашу, есть и те, кто вернулись обратно в банды. А среди тех, кто остался на нашей стороне есть такие, которые помогают бандитам.

– А почему нельзя было перекрыть город 21 августа, как он был перекрыт, начиная с 22-го. На всех перекрестках бронетехника, по ночам патрули.

– Ну, вывели бы мы танки, которые водили бы дулами взад-вперед, нагнали бы войск, у всех бы проверяли документы, запустили патрули, расставили секреты. Боевики бы тогда не стали нападать на Грозный...

– Ну и хорошо...

– Боевики бы отложили нападение, но не отменили. И где гарантия, что мы узнаем время следующего нападения, как мы знали время этого. А значит, следующее нападение могло случиться неожиданно и принесло бы гораздо больше потерь. А держать войска в городе постоянно невозможно. Невозможно изо дня в день проверять всех поголовно. Рано или поздно люди устанут, расслабятся и тут боевики ударят. Можно было ощетиниться и спугнуть, а можно было заманить и расфигачить. Суть операции – инициировать нападение боевиков и разбить их. Мы заманили и расфигачили. И таких потерь у боевиков давно не было.

– Среди гражданского населения тоже давно не было таких потерь.

– Если в город заходят 150 человек, заряженных на то чтобы воевать, как тут избежать жертв. Они входят с боевым оружием. Это не игрушки. Они стреляют настоящими гранатами. Наша задача была снизить потери среди мирного населения. И мы их снизили.

– Как вы их снижали?

– Мы проводили контроперацию по минимизации последствий операции боевиков. Главная цель операции – уничтожить вот этих тварей. Цель была достигнута.

– А с нашей стороны 42 погибших только по официальной информации, а по неофициальной за 100...

– Их бы все равно убили. Не 21-го, так 25-го. Но потерь среди боевиков не было бы вовсе. В этом принципиальное отличие между нападением боевиков на Ингушетию 22 июня и спецоперацией в Грозном 21 августа. Мирные люди в Чечне – заложники. Но они не наши заложники, они заложники боевиков. Я вот сам себя слушаю и понимаю, что говорю жестокие вещи. Это действительно жестоко, что поделаешь. Не мы планировали нападение на Грозный. Не мы расстреливали мирных людей. Кто знал, что эти черти окажутся такими подонками, и начнут стрелять в своих же соплеменников. Мы ведь не знали всех планов боевиков. Знали только их примерную численность, основные направления, а то, что они именно на развилке Ханкальской и Гудермесской улиц подвижный пост выставят, мы не могли знать. Может, боевики его спонтанно выставили. Они могли его и в другом месте выставить и в третьем. И что нам по всему городу предупредительные знаки развесить – сюда не ходи. Или по телевизору объявить: граждане во время секретной спецоперации 21 августа оставайтесь дома с 9 до 23 часов. Ты, кстати, в курсе, кого расстреляли на этой развилке. Милиционеров и военных.

– Их тоже жалко... И каких же результатов вы добились этой спецоперацией?

– Против нас воюют люди 80-го года рождения. Есть и моложе. Что нам делать? Ждать пока они вымрут естественной смертью? Вот такими операциями мы отобьем желание воевать у очень многих. У тех, для кого эта война – только заработок. Вот главарь послал их в такой косорез, треть отряда погибла. Глядишь, в следующий раз не подпишутся – хреновый бизнес, не разживешься. Это была хирургическая операция. Представь, у человека гангрена. И чтобы спасти ему жизнь, нужно пожертвовать рукой. Так вот у Чечни – гангрена. И мы эту руку отрубили.

(«Отрубленная рука» это не метафора. Малику Абдурашидову сорока лет подвозил на «Жигулях» знакомый. В Октябрьском районе их машину обстреляли боевики. Что было дальше Малика не помнит. Водитель, по ее словам, «наверное, погиб». Случайные прохожие погрузили Малику в попутную машину и отвезли в больницу. Там Малике ампутировали левую руку почти до подмышки. – Рука висела на кожном лоскуте, – говорит врач Салман Яндаров, – Видимо, пуля разрывная была. Одна такая пуля, и нет руки).

– А кто нападал-то 21 августа? Откуда люди, кто руководил?

– Есть такой главарь – Юнади Турчаев. Возможно, он и скрывается в Грозном. Думаю, это Турчаев орудовал в Старых Промыслах и именно он столкнулся с отрядом Мовлади Байсарова. То есть в этом радиоперехвате Турчаев, возможно, фигурирует под позывным «Хамаз». Банда у него до 20 человек. Под деньги может собрать и больше. Представь чеченскую семью. Пять сыновей. Младший не может жениться, пока не женится старший. А старший не женится, потому что денег на калым нету. И заработать негде. И одна пара калош на всю ораву. Пока один гуляет, остальные дома сидят. Пойдет человек из такой семьи пострелять за 300 баксов? Не каждый, но и тех, кто согласится найти можно. 300 баксов – это почти 10 тысяч рублей. И люди идут. А то, что они выглядят очень подготовленными, так они и в лагерь могут уйти на месяц, где их натаскают. И никто этого не заметит. Ну, спросят у матери, где Мовсар, скажет, на заработки поехал в Россию, семью надо кормить. Реальных бородачей, которые живут в горах – копейки. Остальные боевики живут здесь. И бород у них длинных нет и документы в порядке.

– А кто их в ту ночь бил?

– С аэропорта Северного выходил 46-й ОБРОН (отдельная бригада особого назначения – «Известия»), Чеченский ОМОН, комендатуры выезжали, Байсаров со своей ротой.

– А мне говорили в Октябрьском РОВД, что из комендатуры никто и носа и показал...

– Город разбит на квадраты, у каждого подразделения своя зона ответственности, куда оно в случае чего и выезжает. Чтоб хаоса не было, чтоб друг друга не порешили. Может в зоне ответственности Октябрьской комендатуры было тихо, мы ж не знаем где им квадрат нарисовали, вот они и оставались в расположении, а к Октябрьскому РОВД выезжали из другой комендатуры.

– А какие планы были у боевиков на 21 августа?

– Продержаться до утра, наделать как можно больше шуму, захватить какое-нибудь РОВД. Ну, представь, показывают город наутро. Старопромысловский или Октябрьский РОВД всю ночь был захвачен. Все сожжено, разгромлено, стекол нет, трупы милиционеров. Комплекс правительственных зданий обстрелян. Если бы мы не знали заранее об их нападении и не приняли мер, они бы вполне могли на какое-то время захватить РОВД. Собрали бы весь свой кулак в 150 человек и захватили бы. Атак у них силы были рассредоточены. Мало того, что приходилось воевать с войсками и милицией, так еще и Ричард против своих оружие повернул. Этот Ричард либо разборку какую-то затеял со своими, либо работает на нас. Залегендированный. Вместе со своей бандой. Его люди, может, и не знают на кого работают, а может, и знают. Какая им разница на кого работать, если деньги платят. Другой-то работы в Чечне все равно нет.

– То есть у федеральных спецслужб есть в Грозном чеченская бандгруппа, которая работает на них.

– Да. Только не бандгруппа, а боевая группа, легендированная как бандгруппа.

– А где трупы боевиков?

– Боевики уходили на двух «Камазах» по Южной дороге в сторону Аргунского ущелья. Эти «Камазы» уничтожили с самолета. Убито около 50 человек. Среди них, возможно, есть и дважды убитые, потому что скорее всего на «Камазах» боевики увозили только убитых и раненых, а все остальные рассосались в городе. 6 трупов нашли в городе, они опознаны уже все, а остальные видимо были в «Камазах». Кстати, 23 августа под Грозным в поселках Первомайском и Пригородном на территории 15 молсовхоза боевики понесли также большие потери. Это было окончанием контроперации, начатой 21 августа. Мы преследовали тех, что отошли. Точных цифр по потерям пока нет, проводилась доразведка, но там их нормально покрошили.

– А почему трупы боевиков по телевизору не показали?

– А зачем? В Грозном к выборам готовились, в Греции Олимпиада шла, зачем эту кровищу на свет вытаскивать.

– Как доказательство успеха федеральных сил...

– Или как доказательство их жестокости. Тут ведь кто что увидит. Просто не захотели показывать, и не показали. Установка такая. Да если бы захотели показывать трупы, их можно показывать хоть каждый день. Ты что, думаешь, в Чечне трудно найти три десятка свежих трупов? А не было свежих, сделали бы. Американцы, кстати, тоже трупы не показывают.

– У боевиков операция, у вас контроперация, а посредине маленький человек на «копейке». Что ему делать, чтоб выжить?

– Все погибшие оказались не в то время не в том месте. Что тут поделаешь. Удостоверением своим не размахивать, а лучше вообще держать его дома. Мы живем, как это ни цинично звучит, в цивилизованной стране. И мы играем по цивилизованным правилам. И когда мы убедились, что многие из боевиков легализовались, и по документам их не отличишь от мирных граждан, тут только разведка боем. Вот подозреваем кого-нибудь. Приходим к нему домой. Где был ваш сын в ночь на среду? – Спал. – А днем чего делал? – Клал тротуарную плитку в центре. Проверяем, действительно клал. Но мы то знаем, что он боевик. Но как такого взять. Только на факте.

P.S.: По ночам в Грозном стреляют. В городе – из автоматов, за городом – из пушек. С каждым выстрелом гаубицы от неуловимых человеком колебаний земли и воздуха с деревьев опадает несколько листьев.

Газета «Известия», 1 сентября 2004 г.

в начало

«Я ОДНАЖДЫ СПРОСИЛА, КАК МОЖНО СТАТЬ ШАХИДОМ»

«Так мы друг друга и проверяем»

Этим девушкам по 18 лет. В сентябре прошлого года они приняли ислам. Обе русские. Одну зовут Аня Куликова, она живет в ближайшем Подмосковье. Год проучилась в Российском новом университете на лингвиста. Бросила, потому что английский любит, а латынь нет. Сейчас нигде не работает и не учится, готовится поступать в РУДН на факультет туризма и гостиничного бизнеса. Имя другой, коренной москвички, я изменил по ее просьбе.

– Я в страховой компании работаю, – объяснила она. – Клиенты меня не поймут. Назовите меня как-нибудь по-другому. Машей, что ли.

На интервью Аня и Маша согласились сразу после того, как я их нашел.

– Если нас так запросто можно найти, то какой смысл скрываться, – сказала Аня. – К тому же мы хотим сказать правду, что никаких взрывов Зара не замышляла и нас к этому не побуждала, показаний против нее мы не давали, наши слова на допросе были искажены, а протоколы мы подписали от растерянности.

Зару Муртазалиеву, 21 года от роду, уроженку станицы Наурская Чеченской Республики, задержали вечером 4 марта 2004 года на проспекте Вернадского возле гостиницы МВД «Комета». Зара приехала в Москву осенью прошлого года и вскоре попала в поле зрения оперативников ГУБОПа МВД России. Собрав на девушку достаточное количество информации, ее остановили на улице и тихо доставили в отделение под предлогом, что у Зары нет справки о регистрации в Москве. В отделении при досмотре у Зары было обнаружено 196 граммов «пластита-4», взрывчатки, почти в два раза превосходящей по мощности тротил. Дело расследовала Никулинская межрайонная прокуратура. Сначала Муртазалиевой предъявили обвинение в незаконном приобретении, хранении и переноске взрывчатых веществ, и грозило ей от 2 до 4 лет колонии. Но 19 мая ей было предъявлено новое, куда более серьезное обвинение в подготовке теракта (от 5 до 10 лет) и вовлечении в совершение преступлений террористического характера (от 4 до 8 лет). Последняя статья появилась в Уголовном кодексе только в июле 2002 года. Сразу после предъявления нового обвинения Мосгорпрокуратура решила забрать дело себе для дальнейшего расследования. Официальный представитель Мосгорпрокуратуры объяснил мне это так: «Дело уникальное, и оно должно расследоваться без сучка и задоринки. Чтобы в суд ушло благополучно. И неизвестно, кто еще всплывет по этому делу и в каком качестве. Может, и новые обвиняемые появятся».

Пока обвиняемая одна – Зара. Аня и Маша проходят свидетелями. А уголовное дело теперь взялись расследовать чекисты.

Из обвинительного постановления, вынесенного 19 мая 2004 года в отношении Зары Муртазалиевой старшим следователем Никулинской межрайонной прокуратуры города Москвы Филипчуком П.И.: «В период времени с октября 2003 года по март 2004 года Муртазалиева во исполнение своего преступного умысла осуществляла моральную и психологическую подготовку Куликовой A.M. и Грачевой М.П. (последняя фамилия изменена. – «Известия»), которые проживали совместно с ней по адресу: г. Москва, ул. Б. Галушкина, д. 9, стр. 2, к. 315, к совершению террористического акта путем самоподрыва».

Мы встретились на Пушкинской площади. Сначала пришла Аня, потом Маша. Девушки поздоровались, приобняв друг дружку.

– Вы, – говорю, – прямо как чеченки здороваетесь.

– Да, – отвечают. – Приятно обнять человека при встрече.

– На самом деле, девочки, это пошло от того, что чеченцы демонстрировали друг другу, что у них за спиной не спрятан нож.

– Да?! – удивились они. – Вот, значит, так мы друг друга и проверяем.

«Мы тогда чеченцами увлекались...»

Из обвинительного постановления:

«Муртазалиева во исполнение своего преступного умысла, с целью приискания соучастников из числа русского населения Москвы, исповедующего ислам, в октябре 2003 года, находясь в помещении мечети по адресу: г. Москва, Выползов тупик, д. 1, с целью последующей вербовки в качестве террористов-смертников, вошла в доверительные отношения с двумя гражданами Российской Федерации – Куликовой Анной Михайловной и Грачевой Марией Петровной, исповедующими ислам».

– Как так получилось, что вы, крещеные русские девушки, вдруг приняли ислам? Аня: – Я всегда верила в Бога, но христианство мне было непонятно. Вот есть Бог, вот его сын Иисус Христос, а еще Святой Дух. Вот когда Бог один, тогда всем все понятно. Или, например, стоит человек перед иконой и молится. Это вообще идолопоклонство. Короче, я была верующей и подыскивала себе религию. А в новостях много говорили об исламе, в основном плохого. Что мусульмане, дескать, настроены агрессивно... И мне стало любопытно. А, может, думаю, это хорошая религия. Сидела в интернете, спрашивала, как можно принять ислам... И в один прекрасный день, 18 сентября 2003 года, мы с Машей пришли в мечеть. К нам вышел учитель. Иностранец из Бангладеш. Ну, мы и решили: а что тянуть, давай сегодня и примем...

Маша: – Бабушка моя была очень верующей христианкой, ну и я тоже была верующей христианкой. Каждый вечер молилась – «Отче наш», «Троица»... Псалтырь читала постоянно. Но как-то не находила я в этой религии упоения. Я думала, вот есть Бог, а вот Христос. Потом я начала думать, что Иисус Христос и есть Бог. Короче, я окончательно запуталась – кто Бог. Я ходила в церковь, примерно раз в неделю. Выходишь из церкви, должно вроде легче стать, а у меня, наоборот, тяжесть на сердце. Потом как-то так вышло, я тогда еще в университете училась, что жизнь начала сталкивать меня с мусульманами. Это были чеченцы. Мы как-то были у них в гостях, и там они делали намаз. На меня это произвело большое впечатление. Как это читалось, этот шепот... Мы тогда чеченцами увлекались, ну, и до сих пор как бы... На «Коньково» в студенческом городке с кем только не общались, кого там только не было – индусы, арабы, грузины, армяне, киприоты у нас были знакомые, негры. Но из всех наций самыми необычными и самыми интересными нам показались чеченцы. Эта их гордость чрезмерная... Короче, девушкам нравится. Я уверена, что мы не одни такие...

А.: – Чеченцы не такие, как их по телевизору показывают. Мне нравится, что у них все строго. Традиции соблюдаются, обычаи. Они, например, всегда встают, когда кто-то заходит. Парень при общении с девушкой соблюдает дистанцию. Они могут общаться, но он ее даже пальцем не трогает. А девушки чеченские не пьют, не курят. Жена с мужем при посторонних друг друга по именам не называют, своих чувств не показывают, зачем другим на это смотреть. Ребенка своего при чужих не приласкают, не похвалят. Племянника можно приласкать, а своего – ни-ни. Справедливая такая строгость. И я все это восприняла как свое. Я просто влюбилась в эти традиции, в эту страну, в этот народ. Я мечтаю поехать в Чечню.

М.: – Однажды я сидела в чате дома ночью, и ко мне зашел один чеченец. Я с ним общалась. Он из Каира. А я тогда еще была христианкой. Мы с ним разговорились про войну, про религию. Я уж не помню, что он такого особенного про ислам говорил, но на меня разговор произвел очень сильное впечатление.

– Извините, девушки, а у вас дома все нормально?

А.: – Ну, как сказать... Мама с папой вместе не живут уже лет десять. Но общаются. Папа приезжает в гости. Никто у нас не пьет. Нормально.

М.: – У меня тоже все хорошо. Семья благополучная. Мама, папа, младший брат, достаток. Мама просто верит в Бога, считает, что верить можно в душе, ну, без обрядовой стороны. Папа увлекался различными религиями. В Израиль даже ездил, хотел иудаизм принять. Передумал. А когда я ислам приняла, дома все докапывались, зачем я это сделала. А я не могла объяснить и до сих пор не могу. Разговоры были такие, что вот я отреклась от семьи, от христианства. Хотя ничего такого христианского никто в нашей семье не соблюдал. Так, иногда пропостится кто-нибудь. Мама говорила: зачем быть кем-то, верь в душе, Бог один. Тем более с мусульманами тебе не светит, другой менталитет, восточные нации, и сколько бы ты ислам ни принимала... А я отвечала: какая разница, кто они по нации. Они мусульмане, а значит, мои братья... восточные. Потом споры утихли, а сейчас вообще все нормально. Спокойно делаю намаз, никто мне ничего не говорит. Я, кстати, первый намаз неправильно делала. Косынку надела, а сама в футболке и шортах... Так что все у меня нормально в семье. Правда, когда я брату младшему что-то начинаю рассказывать об исламе, папа говорит: «Стоп! Не надо ничего ему впаривать!»

А.: – И моя мама недовольна. Она не верит, что есть там рай, ад. Зачем, говорит, тебе все это нужно. Жила бы как раньше, гуляла бы, веселилась. Я пытаюсь ей объяснить, но моих доводов не хватает, потому что я сама еще мало что знаю. Так и остались каждый при своем мнении.

– Вы сказали, что влюбились в чеченский народ. Может, все-таки не в народ, а в какого-то конкретного его представителя?

А.: – Да нет. Они мне все импонировали. Мне нравилось, как они танцуют лезгинку, как пошли воевать за родину – и дети, и мальчики молодые, и мужчины. У нас в институте парень был такой – чеченец. Мы сидели компанией в столовой. Он рассказывал, что из Нальчика приехал. Даже не знаю, что меня в нем заинтересовало. Чеченец – это так необычно. Он говорил, что никогда не позволит своей сестре куда-то ходить без него. Мне это было очень интересно.

– Я так понял, чеченцы обратили вас в ислам?

М.: – Да, мы приняли ислам благодаря чеченцам. Они нам его и преподали. Так получилось, что истинно верующих мы впервые увидели только среди чеченцев. Как они про Бога говорят! Он един, он всемилостив, он всепрощающий...

– Так все говорят...

М.: – Не-е-ет. Чеченцы говорят это особенно. Искренне. От сердца.

«Были такие мысли – стать чеченкой...»

– Вы бы хотели стать чеченками?

А.: – В каких-то вещах я чувствую себя чеченкой. Представляю, что я как будто бы чеченка. В душе я чеченка. И замуж бы хотела выйти за чеченца. Но не встретился мне пока никто. Я бы хотела в горах где-нибудь жить.

– А за православного вы замуж теперь уже не пойдете?

А.: – Ну почему же? Если он примет ислам...

– А чеченский язык вы уже выучили?

А.: – Так, некоторые выражения...

– Хо нохчи юи? (Ты чеченка? – «Известия»)

А.: – Ха, ха! Нохчи яц, гаскхи ю! (Нет-нет! Я не чеченка, я русская. – «Известия»)

Чеченцы считают, что для того, чтобы стать чеченцем, совсем не обязательно им родиться.

Муллой селения Мелчу Хе Гудермесского района Чечни служил Вилли Вайсерт – чеченец из ссыльных немцев. В 44-м году 14-летний сирота Вилли умирал от голода в Кзыл-Орде в Казахстане. Его усыновила ссыльная чеченская семья. Лютеранина Вайсерта обратили в ислам, дали ему новое имя – Магомет, женили на чеченке.

В 1956 году Вайсерт вместе с новой семьей переехал в Чечню, дважды побывал в Мекке, слыл мудрецом и справедливым третейским судьей, даже вроде основал новый чеченский тейп – немецкий. И считался он чистокровным чеченцем, потому что чеченец – не национальность, но звание.

Заслужить это звание, впрочем, не так просто. Например, аварцы Хаджиевы переехали из Дагестана в Чечню уже при Советской власти. Поселились в Шалях. Женились, выходили замуж, обрастали имуществом и связями, но так и оставались аварцами, местные не давали им об этом забыть. Есть такой чеченский обычай – время от времени напоминать чужакам, кто они есть. То окно в доме разобьют, то в беседе подденут. Чеченцами Хаджиевы стали в одночасье 23 февраля 1944 года, в день депортации. Они могли и не ехать в Казахстан – аварцев не ссылали. Но Хаджиевы сказали, что они чеченцы, и отправились в ссылку вместе со всеми. С тех пор никаких вопросов по поводу национальности Хаджиевых ни у кого не возникало. Сейчас это один из самых знаменитых и влиятельных чеченских кланов.

Что касается Ани и Маши, то им, для того чтобы стать чеченками, достаточно выйти замуж за чеченцев и родить им детей. Вот будут наши москвички жить где-нибудь в Итум-Кале, ходить на базар, торговаться по-чеченски и воспитывать детей-чеченцев – национальность ребенка в тех краях определяется по отцу.

Сторонникам доктрины «война до последнего чеченца» следует уяснить – чеченцы никогда не закончатся. В крайнем случае, Ани и Маши нарожают новых.

– Вы мечтаете съездить в Чечню. А как вы себе ее представляете?

М.: – Там различные горы. Ущелья скалистые. Серпантин. Люди. Я представляю таких старичков всяких, бабушек в платках. Ходят такие, с палочками. Крепкие, чистые. А мужчины... Я все время себя с чеченцем представляю. Ну, такой мужчина в черкеске, в папахе. А женщины в таких костюмах – платочки, прямые платья, а платок длинный, обвязывает как бы. Такие все красивые, нарядные.

– А мужчины еще и с кинжалами?

М.: – Да-да, конечно, с кинжалами. И в кирзовых сапогах...

– Что еще за кирзовые сапоги?

М.: – Ну такие военные, мягкие сапоги. Кожаные. У меня есть такая книжка «Чеченские сказки». Там вся эта их мудрость чеченская. Что настоящий чеченский герой – он такой гордый.

– Ну, приведите пример их мудрости, героизма, гордости. Только не из сказок, а из жизни.

М.: – Я знаю одного такого чеченца. Он такой мудрый, его друзья уважают, за советами к нему обращаются. Прислушиваются. Он разрешает любые споры. Хотя ему всего 22 года. И был такой случай. Один чеченец из его компании женился на русской. И вот он приводит свою молодую жену в дом к этому мудрому чеченцу. И эта жена что-то такое сделала неправильное. Нагрубила этому мудрому, что ли. И вот этот молодой муж свою жену выгнал. За то, что она нагрубила этому мудрому. Совсем выгнал. О чем это говорит? О том, что этот мудрый чеченец пользуется большим уважением.

«Я не говорю, что русские сволочи. Но жить я хочу среди чеченцев»

– А чего вам в русских не хватает?

М.: – У меня были русские друзья – компания целая. И если бы я продолжала с ними общаться, я бы очень быстро испортилась. Может, я такой человек, который поддается чужому влиянию... В общем, были у меня друзья, которые увлекались курением травки. Ну, я тоже увлеклась курением травки. И так серьезно увлеклась. Чуть ли не каждый день курила. Потом такие депрессии. Жизнь казалась поганой. И мне так надоело с ними общаться. Потом у меня появились друзья, которые увлекались хождением на дискотеки. Ну, я тоже начала с ними ходить. И контраст между буднями и выходными стал таким резким, что учиться было невмоготу. И я уехала за город на дачу, чтобы не видеть своих друзей с их травкой и дискотеками. А когда вернулась в Москву, стала общаться с чеченцами, приняла ислам, бросила университет и всех своих русских друзей. Раздражает эта их расхлябанность, бесполезность общения с ними.

А.: – В русских нет сплоченности...

– Вот вы чеченцев за сплоченность уважаете. А вас им за что уважать? От своей религии отказались, от своего народа. Перебежчики какие-то, ей-богу...

М.: – Я ж не говорю, что русские сволочи. Но жить я хочу среди чеченцев.

«Мы хотели пожить джамаатом...»

– Давайте поговорим о Заре Муртазалиевой. Как она с вами познакомилась?

А.: – Не она с нами познакомилась, а мы с ней. Где-то в начале октября прошлого года мы пришли в мечеть на проспекте Мира и там на втором этаже, где молятся женщины, увидели двух девушек. Мы подошли, поздоровались. Одну звали Света, она, как и мы, была русской и совсем недавно приняла ислам. А вторая представилась Альбиной. Это и была Зара. У чеченцев два имени – в порядке вещей.

М.: – Когда мы узнали, что она чеченка, то сразу начали ее расспрашивать. Мы ж интересовались этим народом. Обменялись телефонами, договорились встретиться в субботу.

– Следователь пишет, что Зара вошла с вами в доверительные отношения. Как она это делала?

А.: – Конечно, мы ей доверяли. Договорились встретиться – пришла. Очень пунктуальная.

– А какое «моральное и психологическое» воздействие она на вас оказывала?

А.: – О жизни рассуждала по-человечески, о дружбе. Говорила вещи, с которыми трудно не согласиться. Например, что друзья познаются в беде. Объясняла нам, как девушке вести себя с чеченцами.

– И как же?

А.: – Быть скромной. Никаких прикосновений. Не пить, не курить. В глаза не смотреть. Тему интима не затрагивать. Разговаривать на отвлеченные темы – о музыке, о фильмах. Нельзя интересоваться его семьей – сестрами, братьями. Если ты имеешь на человека какие-то виды, то все это надо узнавать окольными путями, через кого-то, а напрямую ни в коем случае. Мы были обычными девушками, ну и разговоры вели соответствующие. Мода, косметика. Одеваться у чеченцев принято опрятно, красиво. Никаких коротких юбок, глубоких декольте. Все должно быть скромно... Но со вкусом. Легкая косметика – ресницы, глаза. Губы блеском. Никакой красной помады. Чуть-чуть тонального крема...

М.: – А еще Зара рассказывала про чудеса Корана. Давным-давно жил в Чечне человек, у которого вот здесь, на руках и на лбу, было написано «Аллах акбар». Он прямо таким и родился, с надписями. И когда его фотографировали, самого человека видно не было, а только эти надписи.

А.: – По-моему, наоборот. Человека было видно, а надписи нет.

М.: – А еще Зара рассказывала, что в морях находят рыб, на которых по-арабски написано «Аллах». И даже на ладонях есть его знак. Вот смотрите, это цифра 1, а это 8, а на другой руке наоборот – 8 и 1. А 18 плюс 81 получится 99. Это 99 имен Аллаха. Вот и доказательство.

– А про войну, про террористок-смертниц Зара вам что говорила?

М.: – Это уже позже было, когда мы все вместе в общежитии поселились на улице Галушкина в феврале этого года. Там у нас была отдельная комната с санузлом. Мы давно хотели пожить вместе, таким мусульманским джамаатом. Вместе молиться, читать книги исламские, все делать правильно – по-исламски.

– Как проходил день в вашем джамаате?

М.: – Просыпались в шесть-полседьмого. Всех будила Зара. Делали намаз, зимой его можно поздно делать, часов до восьми. После намаза Аня опять спать ложилась, она не работала, а мы с Зарой красились, завтракали, одевались. После работы мы встречались с Зарой в городе – мы с ней по соседству работали: она в Китай-городе, а я на Чистых прудах – и вместе ехали домой. Там разговаривали, смеялись, болтали всякие глупости. После ужина, часов в 8–9, опять делали намазы. Нам еще три намаза, пропущенные на работе, восполнять приходилось, это примерно 15–20 минут дополнительных. Ане не надо было, она дома сидела.

– За комнату Зара платила?

М.: – А нам ее бесплатно предоставил один чеченец из московского РУБОПа, его Аслан зовут. Знакомый Зары. Они познакомились в декабре прошлого года. Зару тогда задержали у метро «Медведково» без регистрации, а этот Аслан ее вытащил. И потом все время ей помогал. Например, милиция Зару останавливает, она звонит с мобильного Аслану, и ее отпускают. А потом он и комнату нам нашел. Нам, говорим, платить пока нечем. А он говорит: ну и не надо.

А.: – А комната эта, оказывается, уже прослушивалась милицией. И все наши разговоры потом повернули против нас.

«Я думала, смогу ли стать шахидкой...»

– И что ж это были за разговоры?

А.: – Мы спрашивали у Зары про войну в Чечне. Она говорила, что федеральные войска бесчинствуют, а все, что показывают по телевизору, – это неправда. Потому что когда войско заходит на территорию другой страны, это уже не войско, а мародеры. Зара же чеченка, про войну все знает.

– Вообще-то Зара из Наура, там уже лет семь никто не воюет.

А.: – О ненависти к русскому народу Зара не говорила. Только к солдатам. Но я тоже говорила о своей ненависти к солдатам. А следователи восприняли это как ненависть ко всему народу.

М.: – Еще мы спрашивали у Зары, джихад ли в Чечне. Она говорила, что да. Потому что когда на твою территорию нападают, а ты защищаешься, то это джихад, это законно.

– Зара снабжала вас какой-то литературой?

А.: – Нет, книжки мы сами покупали. «Традиции, обычаи и культура чеченского народа», «Нахи и священная история», «Адаты». А книжку «Невесты Аллаха» про шахидок мне Аслан дал, она у него в машине валялась. Я спросила: можно почитать? Он: «А зачем тебе?» «Просто интересно». – «Бери».

– А что вам было интересно в этой книжке?

А.: – Ну столько об этом говорили по телевизору. Теракт, шахиды. Просто здоровый человеческий интерес. У меня эту книжку при обыске изъяли.

Из обвинительного постановления:

«Зара Муртазалиева, являясь активным членом бандитских формирований, ведущих боевые действия с федеральными силами, пройдя специальную подготовку в лагере террористов-смертников под городом Баку Республики Азербайджан, в сентябре 2003 года прибыла в Москву для организации террористических актов...»

– А про Баку Зара что-нибудь рассказывала?

А.: – Говорила, что у нее там есть какой-то знакомый по имени Муса. У него проблемы со здоровьем, не может ходить. Вроде это как-то связано с боевыми действиями. И деньги ему нужны на лечение. Вот это мы обсуждали.

М.: – А я однажды спросила у Зары, как можно стать шахидом.

– Вы, Маша, собирались стать шахидом?

М.: – Да нет. Но мне хотелось узнать. Просто интересно было, как эта система организована. И Зара мне сказала: едешь в Баку, там лагерь, там тебя подготавливают, а потом приезжаешь в Москву, ну и вот. А я еще спросила: «А нам можно так сделать?». А Зара говорит: «Да зачем вам это нужно, вам еще жить да жить». Зара собиралась нас в Чечню увезти, с родителями своими познакомить, с сестрами. Такие планы мы строили.

А.: – Я тоже у Зары про шахидок спрашивала. Просто было интересно. Вот девушки взрываются. Как это все происходит... Как вот они. Короче, мне это было интересно, потому что меня волновали проблемы Чечни.

– У вас шахидки какие чувства вызывают?

А.: – Была такая Хава Бараева, которая взорвала комендатуру в Алхан-Кале. То, что она совершила, очень похоже на самопожертвование ради народа Чечни. Во-первых, она взорвалась не в Москве, она пошла не против мирных жителей, а против вооруженных солдат. Сколько ей там было – 16 или 14 лет. Видимо, она очень страдала, что на ее родине происходят такие вещи, и хотела что-то сделать, чтобы все это прекратилось. И так выразила свой протест. Она вызывает у меня не то чтобы уважение... Восхищение!

– А Зулихан Элихаджиева, которая в Тушине взорвалась, вызывает у вас восхищение?

А.: – Нет. Ее взрыв был против людей. Хава, конечно, тоже против людей, но то были агрессоры. А здесь просто люди, которые пришли посмотреть концерт. То же самое касается и «Норд-Оста». А Хаве Бараевой я сочувствую искренне. Мне ее жалко.

М.: – Мне тоже Хаву жалко. А Зулихан Элихаджиеву не жалко. Она и лежала там, в Тушине, как... падаль.

– Вот уедете в Чечню, глядишь, и окажетесь на месте Хавы Бараевой.

А.: – Не думаю.

– Духу бы не хватило?

А.: – Духу бы, наверное, хватило. Я задумывалась об этом. Я думала: интересно, смогу ли я стать шахидкой. Но приходила к выводу, что мне это не нужно. Это ведь ничего не докажет. Чем больше будет взрывов, тем больше будет притесняться мусульманский народ.

– Хава Бараева в раю сейчас?

А.: – В раю сейчас никого нет. Судный день будет для всех одновременно. И все его сейчас ждут. А где они его ждут, я не знаю. А в раю и в аду пока нет никого.

22-летняя Хава Бараева – то ли племянница, то ли сестра Арби Бараева, резавшего головы иностранным заложникам, а также родственница Мовсара Бараева, захватившего «Норд-Ост», – самая первая и наиболее раскрученная вражеской пропагандой террористка-смертница. Вражеский бард Тимур Муцураев посвятил ей такие строки:

К комендатуре мчится грузовик,

Нагруженный пластитом и судьбою,

В его кабине виден нежный лик

Хавы, решившей жертвовать собою...

На самом деле было так. 7 июня 2000 года Хава Бараева и еще один террорист-водитель прорвались к воротам комендатуры на «уазике»-таблетке. У ворот на посту стояли омоновцы из Омска – 23-летний старшина Дима Сафронов и 37-летний старший прапорщик Анатолий Базылев. Сафронов открыл огонь по машине и уничтожил террористов, если бы не он, «уазик» прорвался бы к зданию, и жертв было бы гораздо больше. А так Хава даже «Аллах акбар» до конца прокричать не успела. «Уазик» взорвался. Сафронов и Базылев погибли. У Базылева в Омске осталась дочка. Сафронов еще не успел обзавестись детьми, дома его ждала невеста. Спустя неделю в госпитале в Ханкале умер от ран еще один омоновец – сорокалетний прапорщик Виталий Иванов. У него остались сын и дочь такого же возраста, что и мои собеседницы. Официально сообщалось о пятерых раненых, но дежурный по отряду по имени Олег сказал мне, что их было гораздо больше. «И тяжелых, и средних, и легких. Меня и самого тогда ранило, теперь вот память плохая», – пожаловался Олег.

«Зарочка, мы с тобой. Мы тебя не предали...»

– Если я правильно понял, разговоры о войне, о шахидах, о лагерях по подготовке смертников затевали вы. А Зара вам только отвечала.

А.: – Да. А милиция все это слушала. И построила на этом обвинения.

– Подставили вы свою подругу...

М.: – Получается, что так.

– А с чего вы взяли, что вас прослушивали?

А.: – А у следователя распечатка наших разговоров была. Он некоторые фрагменты нам показывал. Диалоги точь-в-точь. Так никто рассказать не мог. Все смешки, все ухмылки записаны. А еще был такой эпизод. Мы с Машей разговаривали, уже часов 12 ночи было. Маша говорит: вот хорошо бы, Аня, выйти замуж, родить детей, пожить семьей, а только потом пойти на джихад. А я ей отвечаю: «Ты что, Маш, в 80 лет в шахидки собралась». И вот все это у них записано.

– Когда вас задержали?

А.: – Через двое суток после того как задержали Зару. Мы после ее ареста в общежитии не появлялись, ключ только у Зары был. Так что за нами приехали домой. Сначала привезли на обыск в общежитие, потом на допрос в Никулинскую прокуратуру.

М.: – Помню, так было неприятно во время обыска. Я же дневники веду. Пишу всякие вещи. Они все это открывали, читали, смеялись, так это было неприятно, это же мои мысли. Какая разница – про терроризм я пишу или про любовь: это же личные записи.

– И что вы в дневниках про терроризм писали?

М.: – Была там такая фраза: «Я мечтаю воевать в далеком горном краю». Они читают и смеются. Вот, говорят, размечталась. Или еще я писала: «Терроризм – это закономерная вещь. Это месть за то, что творят русские солдаты на территории Чечни. Кровь за кровь. Чеченцы – народ горячий». Мои рисунки тоже забрали. Ну, я там рисовала мусульманок, шахидок. Ну как шахидок... Девушек в хиджабах. Для них это все шахидки. Луну там сверху нарисовала. Я этот рисунок, как назло, на полу оставила. А еще забрали мою фотографию. Рамочка такая в виде сердечка, и там была моя фотография с паспорта. Я ее взяла и разукрасила, как будто я в таком хиджабе черном. Ну, чтоб заметно было, белый же никак не нарисуешь. Еще фотографии забрали, которые мы в «Охотном Ряду» делали.

Из обвинительного постановления:

«Получив указание от не установленного следствием источника об организации и осуществлении теракта – взрыва эскалатора, расположенного в торговом центре «Охотный Ряд», с целью подготовки указанного теракта Муртазалиева осуществляла выезды в торговый центр, где 3 января 2004 года произвела ряд фотоснимков эскалатора...»

– А зачем вы эскалатор фотографировали в «Охотном Ряду»?

М.: – Да не эскалатор мы фотографировали, а чеченцев. Там их всегда много тусуется. Фотоаппарат мой, а фотографировала Зара. Просто потому, что нам нравятся чеченцы.

– А почему вы говорите, что ваши показания были искажены?

А.: – Все эти наши разговоры про смертниц, про войну, про Чечню можно ведь по-разному повернуть. Можно как болтовню праздную, а можно как умысел на преступление по предварительному сговору. И вот следователь так умудрился акценты расставить, что получилось, будто Зара все это организовывала. И все это записано с наших слов, подписи наши стоят. А на самом деле мы ведь не так говорили. Можно было, конечно, не подписывать, но откуда ж мы знали, что можно, что нельзя. Первый раз в такой ситуации оказались.

– А почему, как вы думаете, вами заинтересовались правоохранительные органы?

А.: – Ну, может, тем эфэсбэшникам, которые в мечети сидят, ситуация показалась подозрительной. Русские девушки приняли ислам, общаются с чеченкой. Да мало ли. И Аслан этот непонятный из РУБОПа, чего он с нами возился, может, тоже следил. Тем более что про него у нас никто в прокуратуре не спрашивал.

– А с вашими друзьями-чеченцами вы связь сейчас поддерживаете?

М.: – Большинство из них после задержания Зары уехало. Мы же в наших разговорах в комнате многие имена упоминали. И все они, естественно, попали под подозрение. Одного вообще подозревали в том, что он хотел на мне жениться, чтоб потом взорвать. А парень вообще не при делах.

– Когда вы вернулись домой после допроса, что вам родители сказали?

М.: – Сначала была такая напряженная обстановка. Потом родители стали следить за каждым моим шагом. Один раз я с папой поссорилась. Ты понимаешь, говорит папа, что подставила всю нашу семью? Я ему так грубо ответила, что мне в общем-то плевать. Мы поругались, неделю не разговаривали, а потом опять все нормально стало.

А.: – А я дома ни с кем не хотела разговаривать. Родители нервничали. Потом как-то все забылось. Я все это время думала, что дала показания против Зары. Там все так было написано, как будто я против нее, и я переживала, что получилось, будто я ее предала, и родственники ее подумают, что я такая-сякая. И Зара во мне разочаруется. Мы сегодня вот эту записку в тюрьму ей передадим.

Аня протягивает мне квадратик бумаги: «Зарочка! Мы с тобой, мы тебя не предали. Правда с нами! Айшат и Фатима».

– А кто это такие – Айшат и Фатима? – спрашиваю я.

– Айшат – это я, – говорит Аня. – Это имя я взяла, когда приняла ислам. Означает – «живущая». Красивое имя, правда? Почти как Аня.

– А я Фатима, – представилась Маша. – Так звали дочку пророка Мухаммеда.

«Я бы пошла, но не снайпером. Снайпером – это нечестно...»

Пару лет назад российские журналисты вдруг озадачились вопросом – что за поколение выросло в Чечне за десять лет почти непрекращающейся войны? Что это за юноши и девушки, которым в 1994-м было по восемь-десять лет? Как они относятся к русским, к России, каковы их ценности и чего от них ждать в будущем? Я и сам писал заметки на эту тему. Кавказская война представлялась этаким локальным конфликтом. Выезжая из Чечни, я кожей чувствовал географические границы этой войны – мир наступал сразу за перекрестком Ассиновская – Серноводск по федеральной трассе М-29 Ростов – Баку. Возвращаясь домой, я видел, что Москва живет собственной жизнью и никому нет дела до моих впечатлений. Опасался, что мое начальство почувствует это равнодушие публики и прикроет кавказские командировки, к которым я уже пристрастился. А вон как вышло... Локальный конфликт охватил всю Россию. Вошел в сознание не только тех, кто там побывал, но и тех, кто понятия о войне не имеет. Теперь, чтобы писать о войне, и ездить никуда не надо. Достаточно поговорить с Аней и Машей...

– Вы бы могли воевать в Чечне против русской армии?

М.: – Да. Я считаю, что русская армия творит в Чечне беззакония. Я бы пошла защитницей чеченского народа.

– Против народа своего.

М.: – А я не считаю тех, кто там воюет, русским народом. Там есть солдатики, а есть контрактники. Вот я бы пошла против контрактников. Которые ради денег не жалеют никого.

А.: – А я бы хотела помогать раненым чеченцам. Ну, то есть служить медработником. Воевать с оружием все-таки мужское дело.

М.: – А я бы воевала в действующей армии. Но не снайпером, мне кажется, это нечестно – быть снайпером. Простым солдатом. В руках бы у меня был пулемет, а вот здесь кинжал. Ходила бы в рукопашную.

А.: – А я вообще всегда на стороне слабых.

М.: – Они не слабые, Аня.

P.S.: Маша: – Они свободные, непокорные вообще. Они взрослые с детства. В моей семье нет такого мужчины. Главного нет. Отец – добытчик денег, но мягкий человек. Не то чтоб подкаблучник, но все равно как-то... Я вот иду по улице и не вижу среди русских ни одного парня с мужским взглядом. В этих своих серьгах, татуировках, с пивом и хвостиками. Жалкие все какие-то.

Газета «Известия», 18 июня 2004 г.

в начало

ЧТО ЕЩЕ МОЖНО СДЕЛАТЬ С ЗАРЕМОЙ МУЖАХОЕВОЙ

Смертницу Зарему Мужахоеву посадили на 20 лет. Судом присяжных. Это, наверное, справедливо, но недальновидно. Потому что Зарема не террористка, а бомба. Если бы на скамье подсудимых рядом с ней оказались убитый в четверг вербовщик шахидок Абубакар Висимбаев, его коллега Рустам Ганиев, непосредственный командир Мужахоевой, также убитый Руслан Сааев или ее взрывотехник Арби Жабраилов, то Зарема получила бы меньше всех. А так – за всех. Прокурор предложил для Заремы 24 года. Именно столько Зареме исполнилось в феврале. Не срока потребовал, а половины жизни. Такой вот прокурорский юмор.

В наши руки попала единственная живая смертница. Такого почти не бывает. Живая смертница – оксюморон. Смертницы – самые слабые и одновременно ключевые звенья террористических сетей. Без своих женщин все эти рустамы и абубакары ничего не могут. Они минируют своих женщин и посылают к нам. Минируют не только их пояса и сумки, но и мозги, которые мы должны разминировать за несколько мгновений до взрыва. Сколько таких заминированных женщин бродит сейчас по Северному Кавказу, мы не знаем. Мы вообще ничего о них не знаем, потому что в лучшем случае видим только их трупы или останки – на Дубровке, в Тушине, у «Националя». И вот мы поймали живую смертницу, которая выдала всех, кого знала. По ее показаниям арестовано и уничтожено более 10 террористов, разгромлена их база, обезврежено шесть шахидских поясов. Использовав Зарему, мы отправили ее гнить в зону на 20 лет. Это глупо, потому что мы не до конца ее использовали.

Зарема открыла нам, что чеченские террористки – кто угодно: брошенные любовницы, кровосмесительницы, матери-одиночки, изгои в своем патриархальном сообществе, но только не религиозные фанатички. Если мы не переманим их на свою сторону, как переманили дивизионного генерала Хамбиева или охранника Масхадова Турлаева, да и самого Кадырова, то они нас так и будут взрывать. Потому что женщине-парии в Чечне проще умереть, чем жить. Этим и пользуются террористы-мужчины.

Зарема могла бы стать главным парламентером на наших переговорах с потенциальными шахидками. Устроили бы ее телеобращение к чеченским женщинам, сняли большой репортаж о ее судьбе, прокрутили бы все это по чеченскому телевидению раз пятьдесят. Не решились. Не позволила смерть майора Трофимова. И другой такой живой Заремы больше может и не быть.

За Масхадова, самого большого начальника террористки Заремы Мужахоевой, Ахмат Кадыров пообещал похлопотать перед Путиным о помиловании, если Масхадов явится с повинной. За Масхадовым стоит сила. А за Заремой никто не стоит. Зачем просить за слабого, какая от слабого польза? Поэтому Ахмат Кадыров и не просит Владимира Путина помиловать Зарему Мужахоеву.

Владимир Владимирович, забудьте о Масхадове, не явится он. Дружки не позволят. Помилуйте Мужахоеву. Если после этого хоть одна потенциальная шахидка оценит Ваше великодушие и сдастся нам с бомбой...

Использование пленных в целях пропаганды – нормальная практика еще со времен Великой Отечественной войны. Пленный в наших руках, чего с ним воевать. Главное, чтобы остальные сдавались.

Ее ведь осудили не как «Мужахоеву Зарему Мусаевну, 9 февраля 1980 года рождения, уроженку станицы Ассиновской, гражданку РФ, вдову, невоеннообязанную, неработающую, несудимую», а как живое воплощение чеченского террора.

– У меня нет к ней личных претензий, – говорила во время процесса мать погибшего взрывотехника Трофимова. – Она не для того приехала в Москву, чтобы убить моего сына. Он погиб, выполняя свой долг. Но мой сын явился олицетворением всех русских, которых так ненавидит Мужахоева.

Прокурор показывал присяжным фотографии шести поясов шахидов, найденных на подмосковной базе террористов.

– Посмотрите, – говорил он присяжным, – сколько человек они собирались еще убить.

– Я помогла вам найти эти пояса, – кричала из клетки Мужахоева. Ее не слышали. Подсчитывали потенциальные жертвы. Прокурор показывал цветные фотографии с теракта в Тушине.

– Это не я взрывала, – кричала из клетки Мужахоева.

Ее не слышали. Какая разница, ты – не ты. Такие, как ты.

Двадцать лет дали некоему собирательному образу, абстрактной террористке, взорвавшейся в Тушине, Илисхан-Юрте, Грозном. А отбывать этот срок придется конкретной Зареме.

– В России тоже хватает женщин с неустроенной судьбой, – говорила мне мать погибшего взрывотехника Георгия Трофимова. – Но они не едут в Чечню, чтобы взрывать там людей.

Неустроенная судьба действительно не аргумент. В деле Заремы Мужахоевой есть убийственный факт. Она честно призналась, что в декабре 2002 года сама пришла к вербовщице-ваххабитке и попросилась в шахидки. Причем за деньги. Ей нужно было вернуть долг и хоть как-то смыть позор, которым покрыли ее родственники за эту ее «неустроенную женскую судьбу».

– Пойдешь взрывать русских, Зарема? – А 800 долларов дадите? — Дадим тыщу. – Дигду! (Хорошо, договорились – чеч.)

Потом она вроде как передумала, испугалась, это уже не важно. Поначалу она не видела ничего плохого в том, чтобы нас взорвать. Почему?

И тут надо рассказать то, о чем присяжные не знали. Когда Зареме было 15 лет, она жила в селе Бамут Ачхой-Мартановского района. Был я недавно в тех краях, нет там никакого Бамута. Наша армия стерла его с лица Чечни еще в 1995-м. И Зарема в то время была там. Пряталась с дедушкой Хамзатом Магомедовичем в подвале. «Сидела как мертвая», – вспоминает дедушка. С 15 до 22 лет она формировалась среди людей, явно или тайно, больше или меньше ненавидевших русских. Те из русских, кто регулярно бывает в Чечне, знают эти неловкие мгновенья, когда это чувство вдруг вылезает наружу. Чаще у женщин и детей. Мужчины сдержаннее. Это не оправдывает ее решения подзаработать на своей и нашей смерти. Но хоть как-то объясняет и показывает, что в ее преступлении есть малая доля и нашей вины.

...Сокамернице Заремы, москвичке, муж передал в «Лефортово» два пакета еды из «Макдоналдса». Та угостила Зарему.

– А я знаю, где этот «Макдоналдс», – сказала Зарема, пережевывая чикен-мак-наггетс с горчичным соусом. – Мне Руслан показывал, думал, может, его взорвать. Это на Тверской, за углом, рядом с памятником мужчине. Я и не знала, что там так вкусно готовят.

Газета «Известия», 10 сентября 2004 г.

в начало

«БУДУТ ЛОКАЛЬНЫЕ СТЫЧКИ С ЖЕРТВАМИ ДО СТА ЧЕЛОВЕК, А ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ...»

Бандформирования Северного Кавказа осваивают новую тактику

Захватив мост через сухое русло реки Хулхулау, двадцать боевиков удерживали Автуры с полуночи и почти до 11 утра следующего дня, не пуская в село ни милицию, ни военных, ни спецслужбы, ни бронетехнику. За все это время никто из федералов не форсировал речку, в которой и воды-то не было, чтобы прийти на помощь сражающимся в селе милиционерам и бойцам Службы безопасности президента Чечни (СБ). Ночь и все утро бандиты, находящиеся в Автурах, числом от 100 до 450, казнили людей, захватывали заложников, атаковали милицейские подразделения, жгли машины и жилье. А после затерялись в горах за несколько минут до того, как в село вошли федералы. Боевиками убито восемь человек, двое ранены, двенадцать взяты в плен, сожжены дом, школа и семь автомобилей. В селе найден труп одного из нападавших.

Это произошло в Шалинском районе Чечни на глазах мощной военной группировки в ночь с 12 на 13 июля, спустя три недели после нападения на Ингушетию. Федералы вновь оказались бессильны перед бандитами. Военная мощь обычно выражается в количестве солдат, танков, пушек и вертолетов, но опыт показывает, что в Чечне и вообще на Северном Кавказе вся эта сила малоэффективна и часто войска, кроме собственной безопасности, ничего не могут обеспечить.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что причина наших поражений кроется не в материальной, а скорее в духовной, психологической сфере – в запутанных, мутных взаимоотношениях между федералами и «кадыровцами», «кадыровцами» и боевиками, командированными и местными, местными и бандитами, родственниками своими и чужими, русскими и чеченцами, начальством и подчиненными, врагами, которые вдруг становятся союзниками, и союзниками, готовыми ударить в спину. Все, что на казенном языке называется «отсутствием взаимодействия».

Никто не знает, чего ждать от ближнего, поэтому все мои собеседники хоть и говорят под запись, но имен просят не называть. Попробуем же нащупать причины нашей слабости. Тем более что враги не намерены останавливаться на достигнутом. По информации «Известий», полученной в правоохранительных органах Чечни, до наступления холодов боевики намерены совершить рейды, аналогичные «ингушскому» и «автуринскому», на чеченские города и поселки – Грозный, Гудермес, Аргун, Урус-Мартан.

«Басаев хромал и покрикивал...»

Нападение на Автуры точно копировало ингушские события, но не имело такого резонанса и уже на следующий день казалось рядовым инцидентом в чеченском захолустье. Между тем Автуры – одно из крупнейших сел республики, с 20-тысячным населением, поболее некоторых райцентров. Один из главных стратегических пунктов, связывающий горную Чечню с равниной.

В Автурах боевики вели себя наглее. Если на Ингушетию они напали в ночь и скрылись еще затемно, то здесь орудовали и ночью, и днем. Тактика, впрочем, одна и та же. Сначала боевики блокировали основные дороги – мост через Хулхулау на въезде в село, улицу Ленина на подступах к школе и детскому саду, где дислоцировались две группы СБ (12 и около 20 человек соответственно), и улицы на подъезде к другой школе, где находилось 10 милиционеров Шалинского РОВД, направленных в Автуры из райцентра для усиления за две недели до событий. Окружив эти подразделения и подступив к КПП-116, где стоит сводный отряд милиции (СОМ) из Хакасии (50 человек), начали обстрел. Пока одни стреляли, другие в засаде ждали, когда кто-нибудь отчаянный бросится на помощь к осажденным. И дождались. К милиционерам пытались прорваться четверо сотрудников Шалинского РОВД. Боевики остановили их на мосту, проверили документы, вытащили из машины и расстреляли. Машину сожгли. К осажденным «кадыровцам» пытались проехать их командир Турпал-Али Юсупхаджиев и трое его товарищей. Их остановили по дороге, проверили документы, вытащили из машины и расстреляли. Машину также хотели сжечь, но родственники убитого попросили этого не делать. Тогда бандиты сожгли дом Юсупхаджиева.

У боевиков в Автурах, как и в Ингушетии, были пособники среди местного населения – проводники, информаторы, хозяева конспиративных квартир. И ушли боевики, выполнив задуманное, также быстро, скрытно и почти без потерь.

По рассказам местных жителей, операцией руководил Басаев, разъезжавший по селу в белой «Газели» с санкт-петербургскими номерами.

– Ходил с палочкой, хромал и покрикивал на своих бойцов, что много стреляют, не берегут патроны. Старый стал, скаредный, – рассказывают автуринцы.

Федералы в эти байки не верят, как не верили в то, что Басаев лично руководил нападением на Ингушетию. Пока тот не предоставил видеозапись.

Характерно, что федералы, дислоцированные в Шалинском районе, повели себя так же, как федералы в Ингушетии. Ни один БТР не решился до утра войти в Автуры, пока там находились бандиты. Также, напомню, бездействовал и 503-й мотострелковый полк в ингушской станице Троицкая, когда двадцать боевиков несколько часов блокировали это боевое полуторатысячное подразделение, не давая ему выехать в Назрань на помощь погибающим милиционерам. Аргументы военных совпадают слово в слово: «У боевиков кумулятивные гранаты, если мы выдвинемся на бронетехнике, нас пожгут. Расстрелять врага с безопасного расстояния мы тоже не можем, за ним жилые дома».

«Взятие Автуров», совершенное вскоре после «взятия Назрани» тем же методом, можно рассматривать как типичную диверсионную акцию. Именно поэтому и необходим анализ «автуринских» событий.

«Угрожающей информацией не располагаю...»

«ВРИО министра внутренних дел Чеченской Республики полковнику милиции Дакаеву А.С.

Спецсообщение

12.07.04 в 23.50 от дежурного КПП-116, расположенного в северной части села Автуры, поступило сообщение дежурному ВОГОиП (временная оперативная группа отделов и подразделений. – «Известия») по Шалинскому району о том, что в Автурах идет беспорядочная одиночная стрельба. С 00.30 стрельба полностью прекратилась. Затем в 4.00 от этих же сотрудников поступило сообщение, что в районе средней школы №1 идет бой. Через 20 минут они сообщили, что их обстреляли неизвестные вооруженные люди, а интенсивная стрельба идет в разных местах села Автуры, и запросили подкрепление. Руководство Шалинского РОВД приняло решение выехать на разведку. Около 5.15 выдвинутая вперед разведгруппа попала в засаду в районе моста, в результате чего погибли четверо сотрудников Шалинского РОВД: младший сержант Апти Акмурзаев, рядовой Рустам Акмурзаев, старший сержант Якуб Ельдаров и младший сержант Ислам Шахидов. Основная группа ОВД в количестве 18 сотрудников, увидев превосходящие силы НВФ (незаконные вооруженные формирования. – «Известия»), вернулась в РОВД за подкреплением. Взяв подкрепление, силы РОВД и военной комендатуры предприняли меры по блокированию бандгруппы...

Первый заместитель министра внутренних дел ЧР полковник милиции В.Г. Ефремов».

Сообщение хотя и специальное, но лукавое. Действия РОВД и комендатуры были куда более вялыми.

– Примерно в 23.00 с нами связался хакасский СОМ с КПП-116, – рассказывает старший офицер, участник и свидетель событий. – Доложили, что в Автурах слышна стрельба. Но не шквальная. Я связался с комендатурой. Комендант ответил: «Никакой информацией угрожающего характера не располагаю!» Тогда я связался с 1-й специальной следственной группой (ССГ-1), все-таки там ФСБ, ГРУ, да и стоят они прямо под Автурами, метров пятьсот не доезжая моста. Тоже, отвечают, ничего не знаем. Я связался с автуринским подразделением СБ. Все, отвечают, нормально. А вот с сотрудниками РОВД – десять человек, которые также стояли в Автурах во 2-й школе, – связи не было. Это от рельефа зависит, рации слабенькие. Если честно, большого значения этой стрельбе не придали. Примерно через час тот же хакасский СОМ доложил, что выстрелы отдаляются, стихают. И мы пошли спать. А в 2 часа ночи стрельба возобновилась. В принципе мы готовы были выехать на место, но решили подождать до утра. А вообще я привык действовать по команде. Меня не дергают – я и не дергаюсь. В 8 часов мы вышли на обычное построение.

– Да, мы слышали, что в Автурах стреляют, – рассказывает один из бойцов хакасского СОМа. – И нас обстреляли. Но выехать в село мы не могли. Да и не на чем – один «уазик» на отряд. А выдвинуться пешком? В ночь? Извините, мы таким вещам не обучены. У нас другие функции – днем контролируем проезд через блокпост, ночью охраняем свое расположение.

В 15 километрах от Автуров под Мескер-Юртом дислоцируется 19-й спецотряд внутренних войск, напрямую подчиняющийся Ханкале, то есть командованию Объединенной группировки. Очень сильное подразделение со своей бронетехникой, занимающееся спецоперациями. Позывной командира – «Кадет».

– Он без команды из Ханкалы и шагу не сделает, – продолжает старший офицер. – Я с Кадетом потом разговаривал. И Кадет мне сказал: о том, что в Автурах требуется помощь отряда, ему сообщили только в 9 утра 13 июля. Отряд подъехал к Автурам часов в 10, милиция из Шали подтянулась, СБ. Боевики ушли с моста почти сразу. Но это, видимо, была группа прикрытия, уходила последней. Когда мы вошли в село, боевиков там уже не было.

Ясно, что ни милиционеры, ни военные не собирались прорываться в Автуры через заблокированный мост ни ночью, ни на рассвете. Мост мог быть заминирован, за дамбой могли укрыться снайперы боевиков.

– Можно на кого хочешь наклепать, – говорит чеченец Сергей, сотрудник Службы безопасности президента. – На ментов накричать, на военных, на Ханкалу. Почему не вошли, почему село не окружили. Но жить каждый хочет, потому, наверное, и не вошли, потому и не окружили.

Вот и одно из объяснений, почему боевикам удалось безнаказанно провести свою операцию в Автурах. Бандиты знали, что большинство их противников, даром что носят погоны, не желают рисковать жизнью, а значит, не способны воевать. Исключение составили единицы. Восемь человек, которые бросились на помощь осажденным товарищам. Все восемь в ту ночь и погибли.

«Разведчиками их объявили посмертно...»

Имена героев – Апти Акмурзаев, Рустам Акмурзаев, Якуб Ельдаров, Ислам Шахидов, Турпал-Али Юсупхаджиев. Фамилии еще троих мне выяснить не удалось. В приведенном выше спецсообщении говорится о какой-то разведке, предпринятой «руководством Шалинского РОВД», и попавшей в засаду «разведгруппе». Это неправда. Никаких таких решительных мер руководство не принимало. Четверо милиционеров РОВД, жители села Герменчук, выяснили, что в Автурах в окруженной школе держат оборону их родственники. Взяли автоматы, сели в свою белую «семерку» и поехали выручать братьев, не желая ждать ни помощи 19-го спецотряда, ни федеральных вертолетов. На мосту их встретили боевики и расстреляли.

– Разведчиками их объявили посмертно, – сказал мне старший офицер. – Потому что за самовольный выезд подчиненных в Автуры начальника РОВД могли наказать. Но его и так накажут. Потому что постовых в разведку не посылают. Это не их функции.

Начальник автуринского подразделения Службы безопасности президента Турпал-Али Юсупхаджиев и трое его товарищей погибли, также прорываясь к своим в окружение.

Этот эпизод вызывает сомнение в том, что военное и милицейское руководство до позднего утра не знало, что происходит в Автурах. Получается, рядовой Рустам Акмурзаев знал, а его начальство – нет. В любом случае перед самовольным выездом на помощь родственникам милиционеры не посчитали нужным оповестить начальство, видимо, расценив ситуацию как собственную проблему, куда не стоит вмешивать посторонних, тем более русских.

Так же повели себя и оборонявшиеся в Автурах «кадыровцы», чем изрядно навредили военным. Вот что говорит один из русских офицеров из правоохранительных органов Шалинского района:

– Ну почему они не доложили сразу, еще ночью, что да, на нас напали бандиты? Почему мы должны черпать информацию из радиоперехватов? Окончательно все прояснилось только часам к десяти, когда боевики перед отступлением уже открыто говорили в эфире, что они и школу сожгли, и пленных захватили. Узнай мы обстановку раньше, глядишь, и вертолеты бы из Ханкалы вызвали, чтобы ударить по отступающим в горы боевикам.

«Я насчитала 43 трупа...»

Вертолеты утром прилетали. Привезли из Ханкалы руководителя операции по разблокированию Автуров – начальника штаба Центральной военной комендатуры генерала Абдулина – и обстреляли предгорье к юго-востоку от села.

– По потерям среди боевиков в Автурах 13 июля информация была очень противоречивая, – рассказывает старший офицер. – Рамзан Кадыров объявил о 24 убитых, Региональный оперативный штаб – о пяти. На самом деле в Автурах нашли только один труп боевика, который отправили в Курчалоевский РОВД. Но вот какая информация есть у меня. Около 11 часов утра 13 июля с КПП-116 сообщили, что в районе карьера на окраине Автуров наблюдается большое скопление боевиков. Я мгновенно передал это вышестоящему командованию, конкретно Ахмеду Дакаеву, исполняющему тогда обязанности министра внутренних дел. Сообщил ориентиры: мост, карьер, восточнее Автуров. Из Ханкалы прилетели три вертолета. Когда все наши подразделения зашли в Автуры, было уже часов 12. К Абдулину подходит местная женщина и говорит, что видела на окраине Автуров много трупов боевиков – они были убиты с вертолета. Я, говорит, их даже пересчитала, 43 трупа. Абдулин вроде бы выслал туда группу на БТР, но то ли они не нашли это место, то ли трупов было меньше, то ли вообще одно снаряжение осталось. Не знаю. Эта информация самая мутная. Я предполагаю, произошло следующее. Вероятно, среди нападавших было много местных – из Автуров, Курчалоя, Гелдагена, Цоцин-Юрта. И родственники просто по-быстрому, пока наши канителились, разнесли свои трупы по домам. Я так думаю потому, что информация о скоплении боевиков в карьере была из разных источников. Сначала ее передал КПП-116, а потом, после вертолетного обстрела, информацию косвенно подтвердила эта местная жительница. Может, и соврала, но какой смысл?

Жители Автуров утверждают, что чеченцев среди нападавших было немного. Зато, судя по речи и облику боевиков, среди них были кумыки, аварцы, ногайцы, арабы и даже украинец, раненный в плечо. О том, что среди бандитов в основном дагестанцы и арабы, рассказывали мне все чеченцы – и штатские, и милиционеры, и «кадыровцы». При этом обязательно вворачивали какую-нибудь подробность вроде ранения украинца. Ни подтвердить, ни опровергнуть это невозможно. Неожиданно примерно то же самое сообщил неофициально русский сотрудник одной из спецслужб:

– Среди бандитов действительно много приезжих, вроде командированных. Приезжают откуда-нибудь из Дагестана, Ингушетии или Калмыкии на 300 долларов в месяц. Идеологии тут нет – исключительно бизнес. А на зиму домой. Таких и вычислить труднее. А вот местному чеченцу приходится в горах всю зиму сидеть, потому что в родном селе его наверняка уже ждут. Или наши, или «кадыровцы», или кровники, или все вместе. А зимой в горах тяжело.

А ведь июньские события в Ингушетии и третьего дня в Кизляре объективно подтверждают эту информацию. О том, что не только в Чечне и не только среди чеченцев существует многочисленное и профессиональное подполье. Дагестанские милиционеры очень высоко оценили профессиональную подготовку уничтоженных в Кизляре в минувшую субботу боевиков-ногайцев из Ставрополья, восемь часов кряду втроем сдерживающих натиск всего спецназа республики. Если боевики имеют такие «филиалы» по всему Северному Кавказу, то ударов, аналогичных ингушскому и автуринскому, можно ждать где угодно за пределами Чечни.

«Они выходили, держа оружие над головой...»

Из спецсообщения МВД: «Установлено, что после долгого сопротивления вследствие исхода боезапаса членами незаконного вооруженного формирования взяты в плен 12 сотрудников полка ППСМ МВД ЧР».

На самом деле эти 12 – из Службы безопасности президента. Сейчас идет переформирование СБ в спецполк МВД имени Ахмата Кадырова, многие «кадыровцы» пока таскают в карманах по два удостоверения – милицейское и эсбэшное, – поэтому и происходит временная путаница в наименованиях.

Знающие люди сомневаются в официальной версии пленения

– Чеченцы любят не только оружие, но и боеприпасы к нему, – рассказал мне один из командированных в Шали старших офицеров. – Вы видели, как они ходят. На каждом не меньше восьми магазинов, то есть 240 патронов, подствольник и к нему штук десять гранат, да еще ручных гранат штук восемь. Подойди к любому, дерни чеку, по всему Шали стекла вылетят. Кроме того, в школе они сидели отдельным подразделением, у них был свой транспорт, то есть могли срочно выезжать на операции. А значит, и боеприпасы дополнительные у них в школе имелись, и пулемет. Я думаю, они попали в плен не потому, что расстреляли весь боекомплект, а просто сдались после переговоров с боевиками. Я слышал, они выходили из школы, держа оружие над головами. Это ерунда, что бывшим бандитам, перешедшим в СБ, нет дороги назад.

В июне «кадыровцы» застрелили в Автурах двух боевиков. В одном из убитых они с удивлением узнали своего товарища, бывшего сотрудника СБ Нурида Исраилова. Сначала, рассказывают, он был боевиком. Потом родственники вытащили его из леса и устроили в Аргун в СБ. Там Нуриду не понравилось и он вернулся в банду.

По предположению источника «Известий» в шалинских правоохранительных структурах, автуринское подразделение СБ заключило что-то вроде джентльменского соглашения с боевиками. Вы не трогаете нас, мы не трогаем вас. Главная проблема боевиков, скрывающихся в горах, отнюдь не боеприпасы – они тратятся не каждый день, – а продукты. Поэтому время от времени бандитские фуражиры должны спускаться на равнину. По агентурной информации, боевики по два-три человека периодически спускались в Автуры, чтобы пополнять запасы провианта. Их местные пособники передавали им еду и медикаменты. Встречались они на юго-восточной окраине села, у карьера, возле пилорамы. Восемь месяцев назад эти оперативные сведения были переданы в автуринскую СБ. Результатов не последовало.

– Это мы с вами можем не договориться, а чеченцы – народ гибкий, – продолжает мой собеседник. – Служба безопасности президента – это не подразделение высокоидейных, раскаявшихся боевиков, как они себя рекламируют, а возможность заработать. Много они бандитов убили или предотвратили терактов? Не припомню. А вот нелегальную перевозку нефти «кадыровцы» контролировали. Это сейчас, после смерти Ахмата Кадырова, они потише стали, а раньше на 112-м КПП возле Мескер-Юрта на пересечении федеральной трассы «Кавказ» и дороги Шали-Аргун постоянно стычки происходили. Останавливает наш ОМОН наливник с сырцом: ни документов, ничего, явно ворованное. Через пять минут подлетают «кадыровцы», начинают права качать, мол, это наш наливник, чуть не до боестолкновения доходит. По информации нефтяников, в Шалинском районе расхищалось до двухсот тонн нефти в сутки. Накануне ингушских событий мы наметили в районе спецмероприятие, хотели взорвать в Мескер-Юрте все незаконные самовары. Командовать операцией приехал генерал Савельев из Ханкалы. В самый последний момент пришла команда «отставить». Решили не нагнетать политическую обстановку, не портить отношения со Службой безопасности президента. Провели в Шали профилактическое мероприятие с нулевым результатом, а в Мескер-Юрте как стояли самовары чуть ли не в каждом дворе, так и стоят. Единственными конкурентами «кадыровцев» в незаконном нефтяном промысле являются бандиты. Возможно, что нападение на Автуры тоже имеет под собой нефтяную подоплеку. Ведь главной целью нападения была именно СБ. Террористы могли бы убить главу администрации, главу госхоза, председателя избиркома, но они охотились именно за «кадыровцами» и в плен увели тоже только их. Возможно, это не военная операция боевиков, а коммерческая разборка между боевиками и «кадыровцами». Есть тут одна наработка. Версия «Курдючное сало».

«Рамзан, верни сало – отдадим людей...»

– 13 июня, ровно за месяц до нападения на Автуры, группа сотрудников СБ выехала якобы на засаду в сторону гор на юг от Автуров, – рассказывает офицер. – Ехали в грузовике. По дороге машину якобы обстреляли, пятеро «кадыровцев» погибли.

– А почему вы все время добавляете «якобы»?

– Да потому, что я так и не понял, куда они ехали и зачем. Начинаю задавать конкретные вопросы (надо же расследовать, все-таки люди погибли) – где вы намеревались выставить секрет, где вас обстреляли, при каких обстоятельствах, – плывут, переводят разговор на другое, включают «дурака»: мол, по-русски не понимаем. Так что, может, они на засаду ехали, а может, и на «стрелку» по поводу той же нефти. А где-то через пару недель «кадыровцы» подняли неподалеку от села огромный продуктовый схрон боевиков. Что там было, я в подробностях не знаю, но чеченцы почему-то акцентировали внимание на огромном количестве курдючного сала. Сало это из схрона изъяли, нагрузили им целый «КамАЗ», и Турпал-Али Юсупхаджиев лично доставил это сало в Гудермес Рамзану Кадырову. Узнав про разоренный схрон, боевики потребовали от Турпал-Али вернуть сало. Тот отказал – видимо, был зол на бандитов за погибших пятерых товарищей. И тогда боевики напали на Автуры, чтобы отомстить за это украденное сало. И «кадыровцев» взяли в плен, чтобы на сало обменять. Есть информация, что Кадырову отправили послание: «Рамзан, верни сало – отдадим людей».

Версия эта снижает пафос нашего расследования, но, коль она верна, усугубляет ситуацию. Основной задачей Службы безопасности президента Чечни, созданной при жизни Ахмата Кадырова, была легализация бывших бандитов, по тем или иным причинам решивших прекратить сопротивление федеральным силам, едва ли не насильственное, как, например, в случае с дивизионным генералом Ичкерии Магомедом Хамбиевым, перетаскивание боевиков в мирную жизнь. Предположим, что Рамзан Кадыров – искренний и абсолютно лояльный человек. Но в СБ, по разным оценкам, от трех до пяти тысяч в основном малообразованных и строптивых бойцов с темным прошлым. Контролировать такую разнородную массу, даже выдав людям удостоверения единого образца, очень сложно. Тем более сейчас, после смерти Ахмата-хаджи, главного гаранта благополучия СБ. По информации «Известий», в СБ грядет грандиозная чистка, которая будет проводиться постепенно, без нажима, пропорционально уменьшению влияния Кадырова-младшего.

– В 2000 году после завершения активных боевых действий были большие проблемы с федеральными войсками, – продолжает мой собеседник. – Мародерство, убийства. Два года военная прокуратура с этим боролась. Теперь жалоб на федеральные силы практически нет. Служба безопасности президента – структура без юридического статуса. На определенном этапе она была необходима для того, чтобы люди выходили из леса. Надо же было куда-то их пристраивать. Но теперь пора вводить и эту службу в законное русло. Вот для этого и создается спецполк, чтобы с «кадыровцев» можно было спрашивать, как с милиционеров. Сколько уйдет времени на то, чтобы загнать в рамки этих людей, не знаю. Может быть, тоже года два, может, меньше.

Штатная численность создаваемого спецполка МВД имени Ахмата Кадырова – 1125 штыков. А остальных куда?

«Боевики предлагали воевать за них...»

Одному из захваченных в Автурах 12 пленных удалось бежать. Двое суток он добирался горными тропами до родственников в Сержень-Юрте. Этого героя «кадыровцы» мне не показали. Даже фамилию его не открыли.

– Парень он щуплый, невысокий, на него особого внимания не обращали, вот он и убежал от них, – говорит чеченец Сергей из СБ. – С какой целью их захватили – убить, обменять или взять выкуп, он не знает. Говорит, что боевики предлагали пленным присоединиться к их банде и воевать против нас. Уходили боевики из Автуров тремя группами в трех направлениях – в Ножай-Юртовский, Веденский и Шатойский районы. В той группе, где он находился, было около 200 боевиков, чеченцев человек 15, остальные из Дагестана, Кабарды, Карачаево-Черкесии, Ингушетии. С ним был еще один пленный – Минкаил Агамирзаев, куда увели остальных десятерых, он не знает. По нашей информации, непосредственно в селе в ту ночь было около 300 боевиков. Еще 150 прикрывали их с юго-востока. Там три дороги, по 50 человек на каждую. Когда мы утром 13 июля хотели начать преследование боевиков, нас в горы не пустили, сказали, что там сидят секреты ГРУ и мы можем попасть под их огонь. Но сбежавший из плена рассказал, что боевики отошли от села километра на три и заночевали, так что никакого ГРУ в горах не было.

Бывший пленный – бесценный источник информации, русские следователи хотят его допросить, но чеченцы скрывают его и от них.

– У «кадыровцев» вообще никакой информации не добьешься, – говорит мне один из офицеров. – Ни по личному составу, ни по вооружению. И пленного этого уже трое суток не можем допросить.

– Приехали бы к «кадыровцам» ваши «тяжелые» (группа захвата. – «Известия»), положили их лицом в землю, да и взяли кого надо. Как вы это в Москве делаете.

– Тут вам не Москва. Через час из Гудермеса приедут 150 серебристых «девяток» без номеров, будут бряцать оружием, в воздух стрелять. Такое здесь уже было, когда РОВД задержал сотрудника СБ, подозреваемого в убийстве. Приехали «кадыровцы», блокировали РОВД. Пришлось отдать.

«Взяли восьмерых, пригляделись – родственники...»

Сколько в Автурах сообщников боевиков – неизвестно. По словам того же чеченца Сергея, «там только процентов 20 на нас работает».

– Говорят же «в семье не без урода», – продолжает Сергей. – Вот и в Чечне не без урода. И Автуры – этот самый урод и есть. Раньше Цоцин-Юрт таким был. Кочегаром в школу нельзя было устроиться – убьют за сотрудничество с федеральными властями. А теперь Автуры – ваххабитское гнездо. Это все из-за географического положения: горы рядом, боевики в любой момент могут зайти, люди боятся.

После нападения на село сотрудники СБ задержали в Автурах восемь человек по подозрению в пособничестве боевикам.

– Вообще-то их задержали потому, что, по нашей информации, они являлись родственниками боевиков, нападавших на село, – рассказывает мне другой «кадыровец». – А у нас, если родственник боевика, значит, обязательно его сообщник. Значит, все про него знает, и примет его, и накормит, и перевяжет, если надо, и никогда не выдаст. Порядок здесь такой. Так что бери родственников, не ошибешься. Ну вот, взяли этих восьмерых, привезли к нам в Цоцин-Юрт, начали допрашивать. При допросе выясняется, что один из них – родственник нашего командира, другой – нашего бойца, третий – вообще мой. Ты смотри, невинные люди чуть было не пострадали. А у четвертого вообще одни дочери, какие у него могут быть родственники.

Смысл последней фразы я не понял, а мой собеседник так и не смог мне его растолковать. Задержанных отпустили.

Особенность чеченцев состоит в том, что родственные отношения для них выше любого писаного закона, включая Уголовный кодекс. К тому же круг близких родственников здесь расширен максимально, к таковым, например, относятся и троюродные братья. Чужих в Чечне практически нет. Именно поэтому ключевые должности – например, начальника уголовного розыска – должны занимать русские или еще кто-нибудь, но не чеченцы. Не потому, что чеченцы ненадежные или необразованные, а чтобы избавить их от необходимости принимать решения, которые они по определению принять не могут. Например, задержать троюродного племянника.

Но это утопия. Сыщик должен работать с агентурой, ориентироваться в местных обычаях, связях. За несколько лет, в течение которых я время от времени наведывался в Чечню, мне не встретился ни один русский опер, ни один военный, ни даже чекист, который хотя бы знал чеченский язык. Переводчиками при необходимости приглашают тех же чеченцев, но ведь и у них есть родственники, так что за точность их перевода тоже не всегда можно поручиться.

Впрочем, как рассказывают местные таксисты, русские милиционеры на блокпостах чеченский язык знают. Во всяком случае, фразы «открой багажник» и «двадцать рублей» произносят почти без акцента.

«Они выиграли у нас психологическую войну...»

– У меня такое ощущение, что боевики выиграли у нас психологическую войну, – говорит мне старший офицер. – Это началось с гибели Кадырова. И психологическое превосходство с тех пор на их стороне. Даже начальство это чувствует. Вот полюбуйся – шифротелеграмма из МВД: «Лидеры бандформирований не оставляют попыток переломить ситуацию в свою пользу...» Ну что это такое! То ли дело раньше циркуляры писали – «отдельные силы пытаются дестабилизировать» и т.д., а теперь, гляди, о переломе заговорили. Может, я придираюсь, но мне такая перемена лексики кажется тревожной. И еще один нехороший сигнал. Милиционеры-чеченцы начали писать рапорты об увольнении. Вот совсем недавно два сотрудника уголовного розыска написали. И ведь надежные, проверенные ребята, в ноябре прошлого года участвовали в захвате банды Хатуева. Был такой эмир в Шали, масса убийств за ним, очень подготовленный, очень серьезный, хотя от роду только 24 года. Не думаю, что этим ребятам бандиты велели уволиться, но родственников у всех много, может, кто-нибудь что-то узнал, подсказал им. Осенью у нас убили только назначенного начальника уголовного розыска Саламбека Бисултанова. Вместо него пришел Хусейн Хахаев. Убит этой весной, 12 мая. 24 апреля убили командира батальона ППС Хамидрашида Хаджиева. После его смерти и до недавнего времени батальон был практически неуправляем. Раньше, в 2003-м и начале 2004-го, у меня оптимизм был. Единственной реальной опасностью мы считали фугасы. И то, пока тепло, пока боевики могут скрытно передвигаться в «зеленке». Зимой вообще курорт. Никому не приходило в голову, что могут напасть. Расслабуха полная. Сейчас же наибольшую опасность представляют именно мобильные группы боевиков. И в такой ситуации мы начинаем сами себя пугать. Вот распустили боевики слухи, что нападут на Грозный или Аргун. Тут же идет милицейская оперативная информация о том, что несколько семей из Старопромысловского района Грозного спешно снялись и уехали из города. А в Аргуне закрылись два магазина и люди ушли в отпуск. Так сами себя и пугаем. А еще сверху спускают информацию о том, что, по оперативным данным, проведена большая вербовочная работа и большое количество молодежи влилось в незаконные вооруженные формирования. Это ж не наша информация, ее нам сверху спускают. Нет, психологический перевес явно на их стороне.

– Идеологически боевики нас тоже переигрывают, – вторит другой офицер. – У этой идеологической войны было два пика: убийство Кадырова и – второй пик, пониже – нападение на Ингушетию. А потом они начали нагнетать обстановку, и население боевикам верит после всех этих событий. В июне вообще ходили слухи, что вокруг Шали, как волки, рыщут банды по 150 человек, ждут приказа напасть. Листовки распространяют о своих успехах. Причем, в отличие от наших пропагандистов, о десятках убитых не пишут. Пишут как есть – убито, допустим, три оккупанта и два коллаборациониста, двое моджахедов стали шахидами. А наши объявят о 24 трупах, а потом найти их не могут. Почитай книжки про партизан Великой Отечественной. Один к одному. Все им вольно или невольно пособничают. А мы, получается, в роли оккупантов. Берем в Шали боевика с поличным. А он смеется. Вы, говорит, ребята, не того взяли. Я не боевик. Как не боевик, у тебя и пистолет, и радиостанция. А все равно, говорит, не боевик. Сейчас, говорю, поедем к тебе домой и откопаем автомат в кукурузе. Так что ты самый натуральный боевик. Хрен вы угадали, говорит. Я не боевик. Я пособник. У них тут пособничество вообще за преступление не считается.

После нападения на Автуры был приказ врио министра внутренних дел о возведении в поселке двух блокпостов. Одного возле моста, чтобы боевики больше не могли его заблокировать, а другого – на противоположной окраине села, чтобы перекрыть дорогу из Курчалоя, по которой боевики вошли в село. Построить блокпосты должна администрация района, а РОВД – укомплектовать их личным составом. Прошло три недели – стройка не начиналась, нет в районе на это денег. Но что Автуры. По федеральной трассе Ростов – Баку у поворота на Карабулак в Ингушетии стоит двухэтажный пост дорожно-патрульной службы. Боевики атаковали его в ночь на 22 июня. До сих пор не вставлено ни одного стекла, даже осколки не вынуты. Свободная смена отдыхает под открытым небом. В пресс-службе МВД Ингушетии сказали, что денег на стекла нет.

P.S. – Вот ты понапишешь про новый этап Кавказской войны, а ведь ничего этого нет, – наставлял меня на прощание один из моих собеседников в погонах. – Ну сидят по селам в Шалинском районе несколько десятков боевиков, ну пусть 100. Ну еще 500 в горах прячутся. Но для того, чтобы кардинально изменить обстановку, этих сил недостаточно. Все, на что их хватит, – фугасная война и попытки громких акций. Могут предпринять походы на Гудермес, Шали; даже на Грозный. Возможно, мы откатимся в 2002 год, но активной фазы боевых действий больше не будет. Так, локальные конфликты с участием нескольких десятков бойцов и жертвами с обеих сторон. Пусть даже с десятками жертв или, как в Ингушетии, до 100 погибших, но в целом это картины не изменит. Нельзя, конечно, говорить, что через год мы все закончим, ликвидируем лидеров бандформирований. Ликвидируем одного, придет другой. Все это пройдет, когда будет восстановлена экономика Чечни. Все пройдет. Лет через семь-восемь.

Газета «Известия», 11 августа 2004 г.

в начало

РУСЛАН ЮСУПОВ

В мирное время он не боялся вступать в конфликт с руководителями любого ранга, отстаивать права простых людей он начал с первых же шагов в журналистике. В период военных действий Руслан Юсупов вступил, имея известность исключительно честного, принципиального и мужественного журналиста.

В течение многих лет Руслан, безвыездно проживая в Чечне (в Гудермесе), подвергает реальной опасности свою жизнь, продолжая курс объективного освещения чеченских событий.

Это – человек с высочайшим чувством ответственности за свою работу, за свой народ.

Народный писатель Чечено-Ингушетии Абузар Айдамиров

в начало

БИШКЕК. ОТСТРЕЛ ЧЕЧЕНЦЕВ

Я проживал в г. Бишкек с 1982 года. Занимался бизнесом, купил дом, завел семью. В Бишкеке около 50 чеченских семей. 90% из этого числа жили в Бишкеке до первой чеченской войны, 10% добавилось во время первой войны. До 1999 года отношение властей к нам было относительно нормальное. Во время второй войны притока чеченцев почти не было, но отношение властей к нам резко ухудшилось.

За 22 года проживания в Киргизии у меня ни разу не было трений с правоохранительными органами. Первый раз меня задержали в 2000 году весной. Я ехал на своей машине с земляками Межидовым Зубайром и Исаевым Висханом. Нас обогнала автомашина «Мерседес» без номеров и блокировала движение, а сзади остановилась «Мазда» тоже без номеров. Нас посадили в разные машины и повезли в Чуйское УВД, которое находится в Бишкеке по ул. Алма-Атинская. Без предъявления обвинений, предварительно избив дубинками на улице на виду у прохожих, хотя мы не оказывали сопротивления, нас рассадили по одиночным камерам. Меня продержали трое суток, моих товарищей отпустили на вторые сутки. Мою автомашину раскурочили полностью, и я вынужден был восстановить ее на собственные средства. Меня отпустили через три дня. На вопрос, по какой причине меня держали, мне ответили: «Радуйся, что отпускаем, а то мы тебя так упрячем, что ты будешь умолять нас о снисхождении».

Все это происходило сразу после приезда Путина в Бишкек. Через две недели после вышеописанного случая были убиты 3 чеченца, молодые люди, уроженцы г. Аргуна Масаев Баудин, Ризван и Рамзан. Трупы нашли закопанными в 15 км от Бишкека.

В начале октября 2000 г. к чеченцам-бизнесменам пришли гонцы от местного криминального авторитета по имени Рысбек и назначили встречу в парке им. Фучика. Мы слышали об этом Рысбеке, но дел с ним не имели. Мы не пошли на эту встречу, будучи законопослушными гражданами – у налоговых органов к нам никогда не было претензий. Поэтому мы написали заявление на имя начальника ОБОП г. Бишкек полковника Байзакова. Писал заявление Адаев Шамиль, который позже будет убит. Через несколько дней люди Рысбека зверски избили троих бизнесменов-чеченцев, в том числе и двоюродного брата Адаева Шамиля. Один из них пролежал в больнице 25 дней, а после поехал на лечение в Бельгию и остался там.

В конце октября опять пришли гонцы от Рысбека и вновь назначили нам встречу напротив кафе «Алтынкуш» (Золотая курица), которое принадлежит чеченцу и находится на пересечении улиц Советская и Токтогула. На эту встречу мы пришли, и нам передали требования Рысбека. Они заключались в том, что мы должны были платить ему 50% от своей прибыли. В ходе не совсем дружеского разговора мы заявили, что не будем ничего платить, кроме налогов, установленных законом. Поняв бесполезность угроз, люди Рысбека позвонили куда-то, и через 10 минут нас всех окружили вооруженные люди в масках и камуфляжной форме. На всех нас надели наручники и, избивая прикладами автоматов, закинули в машины, а криминальных авторитетов, вооруженных до зубов, не тронули пальцем. Одному из нас, Асламбеку, разбили голову о дверной проем машины, и он доехал до места нашего заключения, истекая кровью. Помощи ему не оказали. Нас отвезли в ОБОП г. Бишкека, куда мы имели неосторожность написать заявление с просьбой защитить нас. Всех задержанных зверски избили. Освободили нас утром следующего дня. В больнице после освобождения Асламбеку наложили 6 швов на разбитую голову. Освободили всех в 7 часов утра. Сразу, как только мы отошли от ворот ОБОПа, к нам подъехали люди Рысбека на «Мерседесе» и назначили новую встречу в парке им. Дружбы, который находится на перекрестке улиц Ухунбаева и Молдыбаева, в 11 часов того же дня. Желая положить конец конфликту, мы пошли на эту встречу, но без оружия. В 10:30 к нам подъехали на джипах отморозки Рысбека в облике ОМОНа. Как по предыдущему сценарию, нас забрали в ГУУР МВД – 15 человек, откуда через 3 часа после выполнения милицейских процедур отпустили.

После этого было затишье, но только до февраля 2001 г. В феврале убили Мацаева Хаважи из Аргуна. Он был убит двумя выстрелами в затылок из автомата Калашникова, когда возвращался с автостоянки, где поставил машину. У него остались жена и сын 5-ти лет. Чеченцы хотели организовать пикет у дома правительства на площади, но им не разрешили. Газеты «Дело» и «Вечерний Бишкек», куда мы обращались, отказались публиковать правдивую статью о происходящем, наоборот, облили нас грязью на своих страницах. Спустя 2 месяца был убит Тагир (ингуш, мать чеченка) – крупный бизнесмен. Его убили в подъезде своего дома 6-ю выстрелами из пистолета «ТТ». Органы власти и пресса снова проигнорировали наши обращения.

В начале 2002 г. убили еще одного чеченца, уроженца с. Гихты – молодого предпринимателя. Осенью жертвой произвола стал Батукаев Кези. Он жил в г. Токмак.

Похоронили его в обед в г. Токмаке, а вечером его брат Азиз должен был уехать из Токмака в Бишкек. Но матери стало плохо, и он остался с ней, а жену свою Елену (русская) и двух друзей отправил на своей машине в Бишкек. Не успели они отъехать от дома, как их догнала незнакомая машина, из которой был открыт огонь из двух автоматов Калашникова. В результате Азиза и двое его друзей были убиты. После этих зверских расправ чеченская диаспора обратилась в правительство Киргизии, в Посольство России, в печать, но никакой реакции не последовало.

В конце 2003 г. был убит еще один чеченец – Хаважи. Он жил в Токмаке, а работал в Бишкеке. Его вызвали в Свердловское РОВД, где опросили и официально отпустили. В 30 метрах от РОВД нашли его автомашину со спущенным колесом, а труп с переломанными костями и ребрами и пулей в голове был найден через два дня за городом.

В начале января 2004 г. днем в 16:30 при выходе из своего кафе «Алтынкуш» был убит двумя выстрелами в затылок из пистолета «ПМ» Адаев Шамиль 45-ти лет – один из крупных бизнесменов Бишкека, уроженец с. Бачи-Юрт Курчалойского р-на. После этого убийства газета «Дело» решилась напечатать нашу статью обо всем происходящем. Другие русскоязычные газеты отказались это делать. После этого убийства чеченцев стали задерживать без причин и держать в милиции сутками. Многим бизнесменам приходилось платить работникам УВД, чтобы их оставили в покое.

8 марта 2004 г. в 12:45 был убит Межидов Балаудин 1959 г.р., тоже уроженец села Бачи-Юрт. В него стреляли из автомата с расстояния 40 метров. Балаудин стоял в окружении множества людей, а стрелок находился в автомашине БМВ темно-синего цвета 5 модели с затемненными стеклами и без номеров. Страховала эту машину белая «Ауди-100». Умер Балаудин на операционном столе от потери крови. Из больницы шестерых чеченцев забрали в УВД г. Бишкека. Офицер с большими звездами на погонах сказал им, что очень рад, что «мочат» чеченцев, «скорее бы вас всех переломили». В 3 часа ночи, продержав 12 часов, их отпустили. Труп Балаудина отвезли в морг, и у морга опять задержали 4-х чеченцев и отвезли в Бишкек, в Чуйское УВД.

На второй день чеченские женщины организовали пикет на площади у белого дома. Они вышли с детьми и плакатами. Но их разогнала дубинками милиция. В этот день в офисе чеченской диаспоры дежурил Агаев Аслан, По указанию зам. министра ВД Киргизии Нагайбаева, его забрали в милицию, обвинив в организации митинга. Благо, через 4 часа его отпустили. И вновь только газета «Дело» напечатала правду о случившемся.

Через два дня после убийства Балаудина меня вызвал знакомый генерал из МВД Киргизии и сказал, чтобы я в течение 24 часов ради моей безопасности покинул страну. Комментировать просьбу он не стал. В течение этого времени я за полцены продал дом, оставил имущество у знакомых и выехал в Чечню. Дома узнал, что не я один покинул эту некогда гостеприимную страну.

Человек, поведавший эту историю, обратился ко мне с тем, чтобы придать ей широкую огласку и, в конечном счете, найти понимание и поддержку на какой-либо властной инстанции. Права человека, в какой бы стране он ни проживал и какое гражданство ни имел, должны быть защищены институтами власти, как того требует международная декларация и законы общечеловеческой морали. Бесспорно также и то, что эти требования должны распространяться на всех граждан, независимо от национальной и религиозной принадлежности.

Однако с некоторых пор лица чеченской национальности стали исключением из этого правила. В тех или иных регионах России и, особенно, в Москве продолжается притеснение людей по вышеуказанным признакам. И если на территории Российской Федерации чеченцы, хотя бы теоретически, могут на кого-то рассчитывать, скажем, на наши представительства, на депутатов Госдумы, членов Совета Федерации от ЧР, правозащитные организации и т.д., то, как мы видим по ситуации в Бишкеке, в Киргизии они брошены на произвол судьбы. Казалось бы, как минимум столь драматической ситуацией должно было бы быть озабочено посольство РФ в Киргизии. Но, как свидетельствует наш соотечественник, неоднократные обращения потерпевших к послу России были проигнорированы.

Нам, жителям Чечни, конечно же, не привыкать к насилию, к правовому беспределу, к незащищенности, но это не означает, что мы должны смиренно подставлять головы под меч вседозволенности. Ни в Чечне, ни где бы то ни было. Было бы хорошо, если бы политическое руководство страны, в том числе Министерство иностранных дел РФ, с одинаковым рвением беспокоилось за судьбы российских граждан, проживающих в ближнем и дальнем зарубежье. Ведь для Москвы не должно быть разницы между притесняемыми русскими семьями в Прибалтике и истребляемыми чеченскими семьями в Киргизии. Однако мы прекрасно знаем, что убийство даже одного русского человека за границей вызвало бы немалый ажиотаж в кремлевских кабинетах и стало бы основной новостью российских телеканалов на целую неделю.

В нашем же случае либо посольство РФ не проинформировало Москву о бесчинствах в Бишкеке, либо убийство российских граждан чеченской национальности в Кремле по-прежнему не вызывает особой тревоги. В любом случае трагическое развитие событий в столице Киргизии требует того, чтобы тревогу забили хотя бы заинтересованные должностные лица. А таковыми, прежде всего, являются Президент ЧР, Председатель Госсовета ЧР, депутаты Госдумы и сенаторы от Чечни. Не сомневаюсь, что эти люди и, в первую очередь, Президент нашей республики А.-Х. Кадыров воспримут трагедию наших земляков как личную боль.

Во все инстанции должны быть направлены письма, в том числе и на имя заместителя министра иностранных дел России Д. Завгаева. Оставшиеся в живых и по тем или иным причинам не выехавшие из Бишкека наши соплеменники, а также те, кто вырвался оттуда, бросив дома и имущество, но должен вернуться, с огромной надеждой ожидают нашей помощи и вмешательства в ситуацию. Активисты чеченской диаспоры в Бишкеке в любое время готовы подтвердить изложенные выше факты.

P.S. Пока материал готовился к печати, стало известно о том, что в Бишкеке убит еще один чеченец.

Газета «Вести Республики», 30 апреля 2004 г.

в начало

НАДО БЫТЬ ГОТОВЫМ КО ВСЕМУ

Ситуация в республике все больше тревожит наших граждан. Не всегда все поддается объяснению и пониманию. Разные мнения и разные оценки осложняют восприятие происходящего, и в то же время помогают увидеть истину. Руководствуясь последним, мы попросили ответить на некоторые наши вопросы председателя правления Союза журналистов Чечни Руслана Юсупова.

– Обстановка в Чечне продолжает оставаться сложной. Масса нерешенных проблем, море вооруженных людей и жизнь, наполненная тревогой за близких. Может быть, мы имеем то, что заслуживаем?

– Все не так просто. Если бы мы имели самостоятельное государственное образование и варились лишь в собственном соку, мы могли бы бичевать себя за то, что допустили такую вакханалию на своей земле. Но львиная доля ответственности за чеченскую трагедию лежит на «старшем брате» нашем, историческом, веками принуждавшем Чечню к послушанию. Ведь сценарии многих чеченских событий написаны далеко за пределами нашей республики.

– Но почему авторы этих сценариев среди многих других республик Кавказа выбирают Чечню?

– Так уж сложилось исторически, что в силу территориальных, количественных и качественных признаков, говоря упрощенно, чеченцы больше, чем кто-либо, делали погоду на Северном Кавказе и соответственно мешали России делать погоду на юге страны. И эту ситуацию уже на современном этапе стали использовать против России ее заграничные недруги.

– И тем не менее, почему мы, конкретные люди, в отличие от наших соседей в других республиках, позволяем использовать себя в столь примитивных, ставших уже предсказуемыми, политических играх того же Кремля?

– То, что предсказуемо для одного человека, подчас бывает неожиданностью для другого. Мы, чеченцы, очень разные. Особенно наглядно это проявилось для нас в период дудаевщины, когда мы по степени своей образованности, общественного сознания и политической культуры (да и национальной культуры) раскололись на две части. Люди, имевшие элементарные понятия о возможном и невозможном, не ставившие сомнительные идеи впереди человеческих жизней, отговаривали народ от вооруженного противостояния с Россией. Остальные же, вооружаясь палками против истребителей и бомбардировщиков, создавая партии из толпы, учреждая новые газеты под весь этот абсурд, в конечном счете, загнали в кровавую пучину весь чеченский народ. Кстати, люди из этого числа и сегодня, занимая те или иные должности в министерствах и ведомствах ЧР, продолжают мнить себя учителями нации.

– А почему у нас добрая половина народа столь примитивна и безграмотна?

– На это есть ряд объективных причин. Очевидно, учитывая определенные исторические реалии, Кремль не желал себе головной боли в виде развитого гражданского общества в лице чеченцев. Поэтому нас держали в определенных рамках. Все национальное было принижено: язык, литература, культура и т.д. У нас было меньше всего в процентном отношении людей с высшим образованием, не говоря уже об ученых; была самая большая в стране безработица – словом, по многим важнейшим параметрам мы были в числе последних.

– Ну хорошо, мы запоздали с образованием, но ведь и жизнь должна была нас чему-то научить, сделать дальновиднее, мудрее. Ведь были две войны, почему они не сделали нас умнее, добрее?

– Ум и добро не витают сами по себе в воздухе. Их несут в себе конкретные люди. Часть общества многого объективно недополучила от своего времени: и знаний, и приобщения к духовным ценностям. Эти люди не испарились и не провалились сквозь землю. Они заняли определенную нишу и продолжают занимать ее по сей день. Будучи менее «продвинутыми» в цивилизованном мышлении, они агрессивны по природе своей, подвержены инстинкту толпы; их понятия о ценности человеческой жизни, как высшей ценности в природе, об основополагающих правах человека и гражданина, о личности, способной иметь свое мнение, весьма и весьма размыты.

Эти люди очень легко взяли в руки оружие, надели камуфляжную форму и также легко выстрелили в соотечественников. И даже тогда, когда им казалось, что стреляют во врагов, они стреляли по своим, по нам с вами, ибо российские войска открывали шквал огня по всему населенному пункту, встречая малейшее сопротивление на своем пути. И сегодня именно такая категория людей – при оружии. У них особая психология. Они сильны в своей массе, легко и цинично сметают все, что не так лежит или не так передвигается на их пути, у них все та же неограниченная власть, что была при Д. Дудаеве, поскольку повторился расклад сил в республике, когда первое лицо опирается не на МВД, а на созданную им армию.

В обозримом будущем мы не станем другими. Как в театре меняются декорации и актеры, так и у нас должна измениться ситуация и должны придти другие люди, наполняющие власть.

– И все-таки, я бы не снимал ответственность с населения в целом. Мы пассивно созерцали так называемый конституционный процесс в ЧР. Мы слепо голосовали за конституцию без ее всенародного обсуждения. Мы ленились посетить избирательный участок, а потом безмолвно проглатывали нереальные проценты президентских выборов. Не было ни протеста, ни возмущения. Звучал только голос международных правозащитных организаций...

– Во-первых, нужны условия, допускающие гражданский протест... Во-вторых, правозащитники, чью роль в становлении демократии я не умаляю, и разного рода люди-институты, больше работающие на свое имя, в своих оценках отталкиваются от идеальных позиций, от теории. Анализируя же ситуацию в Чечне, нельзя не быть реалистом. Реальной политике здесь не может быть альтернативы. Нам, жителям Чечни, бесполезно рассуждать о плюсах и минусах той или иной политической акции, если она де-юре признается Москвой. Приходится думать о том, как дальше направить ситуацию в разумное русло.

С точки зрения здравого смысла, все, что происходит на нашей территории в последние годы, это абсурд от начала до конца. И невозможно рассматривать с идеальных позиций какое-то отдельное событие из этого ряда. Несопоставимы, скажем, личности покойного Ахмат-Хаджи Кадырова и здравствующего Саламбека Хаджиева в смысле их компетентности для президентской должности. С. Хаджиев – великолепный хозяйственник, ученый, теоретик и практик, государственный муж. А.-Х. Кадыров же был арабистом, богословом, но в данный исторический момент, как показало время, именно он выполнил роль противовеса религиозному экстремизму, охватившему Чечню.

По логике же эту задачу давно должны были выполнить российские войска. Но либо это их полный провал, либо заданный ход событий, целью которых было стравить чеченцев с чеченцами (давнишняя мечта наших недругов). И последнее удалось больше, чем наведение конституционного порядка.

Да, много вопросов возникает по развитию ситуации в ЧР. Почему, например, считается, что сегодня (и вчера) республике выгодно иметь в президентском кресле ставленника Москвы? Что, средства выделяются под человека, а не республике? Почему восстановление Чечни должно зависеть от имен, ведь в бюджете все расписано по статьям? Но когда вспоминаешь утверждения разных специалистов-политологов о тотальной коррумпированности России, вопросы отпадают.

К тому же, в Чечне все еще есть ряд факторов, в том числе и наличие вооруженных формирований, не входящих в систему МВД, которые побуждают думать не столько об интеллекте или опыте государственной службы того или иного кандидата, сколько о соответствии его фигуры реальной обстановке в республике, дабы не вызвать новую напряженность и осложнение. Ведь столько лет мечтаем о стабильности. Таким образом, приходится думать: не как бы сделать лучше, а как бы не стало хуже. И это есть реальная политика.

– Так у нас что, практически нет выбора?

– Выбор в определенной мере всегда есть. Я чувствую, что у людей все больше падает интерес к предстоящим президентским выборам – есть мнение, что их результат предопределен. Но разве нет надежды на справедливый исход голосования, если каждый из нас, кто имеет избирательное право, принципиально пойдет на свой участок и проголосует за своего кандидата. В этом случае, как минимум, не будет свободных бюллетеней, которые заинтересованными работниками комиссий могли бы быть заполнены на их усмотрение, естественно, в нарушение закона. Вот вам и первый выбор: идти или не идти на избирательный участок.

А надо идти. Непременно. Как сказано кем-то из великих, «лучше зажечь маленькую свечу, чем жаловаться на большую тьму». И этот маленький шаг будет первым на пути к гражданскому обществу. Что касается выбора среди кандидатов, то еще есть время для появления большего числа реальных фигур, которых пока еще очень мало. Только наличие равноценных соперников обеспечивает истинную демократичность выборов. В этой связи не знаю, чем руководствуются, подавая заявления в избирком, некоторые наши соотечественники, известные разве что своим близким родственникам. В нашем сложнейшем положении их действия больше похожи на циничные игры, нежели на заботу о республике. Хотелось бы также, чтобы не было явных подставных фигур, раздражающих население и способных вызвать лишь обратный эффект в их скрытых благих намерениях.

А вообще я не переоцениваю роль выборов, как таковых, и ближайшие годы вряд ли нам принесут облегчение по большому счету. Кто бы ни стал президентом ЧР, он окажется перед таким сложным узлом проблем, что распутать его за год или два не представляется реальным. Надо быть готовым ко всему и набраться терпения – если оно еще осталось. В конце концов, все в руках Всевышнего. Надо воспринимать жизнь такой, какая она есть, и постараться относиться ко всему философски, иначе наши сердца не выдержат. И не выдерживают, как мы видим.

Надо радоваться тому, что есть: что проснулись утром живыми, что есть еще хлеб в доме и что день прошел без плохих вестей. Если прошел. И быть добрее друг к другу хотя бы тем, кому это чувство еще знакомо.

Газета «Грозненский рабочий», 29 июня 2004 г.

в начало

КОГДА ВЫБОРА НЕТ

17 марта, средь бела дня, в центре Грозного возле «Дома Моды» был застрелен молодой человек. Случайно. Какая-то неопознанная силовая структура проводила операцию по задержанию совсем другого человека. Он убегал от них. Автоматная очередь ему вслед скосила невиновного. Это – наша реальность. Мы беззащитны перед людьми с ружьем: бандитами, военными, спецназовцами...

Похищение людей – это словосочетание, будоражащее своей сутью разум, несмотря на определенное развитие политической ситуации в Чечне, так и не ушло из нашего лексикона, из нашей жизни. Словно гражданская власть в этой стране – сама по себе, а военные ведомства – сами по себе. Впрочем, либо это действительно так и обстоит, хотя обществом и армией в России правит один человек, либо этот человек продолжает пресловутую имперскую политику кнута и пряника.

Кое-кому может показаться неуместной такая постановка вопроса сразу же после президентских выборов. Но люди живут не выборами, а каждодневной жизнью, где, помимо всего прочего, все еще исчезают ни в чем не повинные люди, хотя исчезать не должны и виновные. Преступники должны сидеть в тюрьмах и нести заслуженную ими кару в соответствии с законами Российской Федерации. А законопослушные граждане должны чувствовать свою правовую и социальную защищенность, обеспечиваемую двумя конституциями и двумя президентами.

Думаю, что с этим никто не станет спорить, в том числе и переизбранный на должность президента РФ В. Путин. Но почему с начала года на территории Чеченской Республики похищено неизвестными структурами уже 70 человек и пропали без вести по неизвестным причинам 19? Ведь это – только начало года. И это – лишь официальные данные, наверняка, есть факты похищения людей, незарегистрированные в правоохранительных органах.

Что же происходит? Ведь военные действия давно окончены. Функционируют все органы власти. Народ Чечни определился в своем желании мирно жить и трудиться. Создана целая армия милиционеров. Цивилизованный мир занимается проблемой сохранения редкого вида бабочки, а у нас жизнь человека, по-прежнему, ничего абсолютно не стоит.

Можно ли считать данное преступление непредвиденным результатом стечения обстоятельств, если оно в том или ином сопоставимом количестве происходит из года в год? Почему прокуратура Чеченской Республики и военная прокуратура не исполняют возложенные на них надзорные функции по обузданию данного вида преступления, и почему им не удается добиться в этих целях координации действий всех правоохранительных органов и силовых структур, дислоцированных на территории республики?

Ни для кого не секрет, что военная прокуратура, призванная осуществлять надзор за законностью действий федеральных силовых структур, практически все эти годы занята ведением статистического учета происходящего. Отсюда – безнаказанность военных преступлений. Вседозволенность оборотней в погонах. Страдания невинных людей. И никакой персональной ответственности за искалеченные судьбы тысяч и тысяч граждан, что, увы, не ново для России.

Ужасней всего то, что в этой ситуации не проглядывается позитивная перспектива. При явной причастности военных к совершенным преступлениям и наличии свидетелей на все официальные запросы об установлении места нахождения похищенных граждан военная прокуратура ОГВ(с) дает стандартные ответы о том, что в ходе расследования причастность военнослужащих не установлена, хотя при похищении граждан использовались бронетехника и автомашины двойного назначения. Налицо – элементарное покрывательство.

Можно было бы привести множество примеров в подтверждение этому. Так, например, 18.10.03 в результате беспричинной стрельбы подразделением полка «ДОН-100» был смертельно ранен житель с. Кулары Лом-Али Макалов на глазах 10-летней дочери. 26–27 сентября 2003 года по радио и на информационном сайте «www.lenta.ru» появилось сообщение о том, что в результате успешной операции, проведенной сотрудниками ОГВ(с), уничтожен активный пособник террориста Абу Аль-Валида – Лом-Али Макалов. Эта информация вызвала всплеск возмущения у местного населения, и только вмешательство соответствующей службы правительства ЧР вынудило военную прокуратуру начать следственные мероприятия по данному факту.

Как показывает даже поверхностный анализ ситуации, причиной многих преступлений военных является месть. Вот один из красноречивых примеров. 13.08.03 сотрудники ОАО – «Нурэнерго» мастер Х.Р. Эльбуздукаев и электромонтер В.А. Хогаев, направленные руководством на устранение аварии на линии электропередачи, и житель села Махкеты С.А. Абубакаров были жестоко избиты военнослужащими и насильственно увезены на БТРах. В тот же день военнослужащие устроили бесчинства в Махкетах: избивали граждан, расстреливали их имущество и личный транспорт, поджигали дома, ларьки, сараи. Это было сделано в отместку за подрыв фугаса на мосту в с. Махкеты, в результате которого погибло несколько военнослужащих. А Х.Р. Эльбуздукаев, В.А. Хогаев, С.А. Абубакаров, не имевшие никакого отношения к преступлению, пропали без вести. Интересно, какими доводами можно было бы убедить их близких, которые, разумеется, не получили от властей ни материальную, ни моральную компенсацию, что мы живем в правовом государстве, что все равны перед законом и что руководство страны всерьез обеспокоено проблемами чеченских граждан.

Какими доводами успокоить или утешить родственников 510 жителей Чечни, похищенных (официальные данные) в течение 2003 года? Кстати, 141 человек из них были насильно увезены с применением военной техники. При этом раскрываемости таких преступлении практически нет, следовательно, нет видимых показателей работы военной прокуратуры в нашей республике.

Но об этом, в основном, говорят лишь журналисты, вернее, узкий круг журналистов, заинтересованных в объективном освещении чеченской реальности. Савики и Невзоровы сюда, конечно, не входят. Вот облить грязью целый народ да спровоцировать с помощью телеэкрана очередные гонения на «лиц кавказской национальности», это – пожалуйста. Без проблем.

А вот хотя бы изредка сказать о том, что больше всего от так называемых военных кампаний в Чечне пострадали и продолжают страдать мирные люди, женщины, старики, дети, желающих нет. Вернее, нет «зеленого света» свыше.

Ведущие телекомпании России откровенно обслуживают курс на оправдание, мягко говоря, неуклюжих, а подчас совершенно необъяснимых действий политического руководства России в Чечне, на оправдание колоссальных военных затрат, на отвлечение российского общества от глобальных внутренних проблем социального характера и т.д.

Чеченский народ же, продолжая страдать от этого курса, вынужден еще и оправдываться в не совершенных им преступлениях. Воистину наше положение, положение рядовых граждан ЧР, остается незавидным. И более всего угнетает насилие над человеком, неизвестность в отношении его судьбы. Жив или нет. Ждать или нет. Как он: где спит, что ест, измываются ли над ним... Уж лучше смерть, – все чаще говорят люди, потерявшие близких и не знающие ничего об их судьбе.

Сколько раз говорили и писали о том, что похищение людей – самое тяжкое преступление, которое очень негативно влияет на обстановку в республике, угнетающе действует на морально-психологическое состояние общества, вызывает у людей озлобленность и сомнение в способности властей обеспечить законные права граждан, что оно в корне подрывает доверие местного населения к федеральным органам власти, к государственной политике России, если о таковом после всего произошедшего в Чечне еще можно вести речь. Но, похоже, что нашим доверием, мягко говоря, не очень дорожат. Без него обходятся, что как раз усугубляет наше положение.

Однако выбора у нас нет. Жизнь продолжается. Уповать на предсказуемые выборы – несерьезно. Уповать мы можем лишь на себя. На свою гражданскую активность. Необходимо всеми доступными средствами (законными, разумеется) добиваться соблюдения наших конституционных прав. Реагировать на каждое преступление в селе, городе, республике. Писать, говорить, требовать. Принимать заявления и обращения. Выступать в средствах массовой информации. Добиваться от федерального центра признания нас, чеченцев, равноправными гражданами государства. Вдруг получится.

Газета «Грозненский рабочий», 18 марта 2004 г.

в начало

МАРГАРИТА КОНДРАТЬЕВА

ТУРЕЦКИЙ ИСХОД

Началось массовое переселение турок-месхетинцев из России в США

Вчера первая группа турок-месхетинцев из Краснодарского края вылетела на постоянное место жительства в США. Примерно за год океан пересекут все турки-месхетинцы с Кубани – от 10 до 15 тысяч человек. Народ Кубани радуется: выжили инородцев! За последние 60 лет это третье переселение многострадального народа. Бывшие граждане СССР не нужны России. Вынужденных переселенцев провожала специальный корреспондент «Газеты» Маргарита Кондратьева.

Свадьба в честь обрезания

Салема Свонидзе никогда не видела моря. Уже 15 лет она живет в 100 километрах от побережья, но доехать туда нет никакой возможности: всюду милицейские и казачьи патрули. В лучшем случае с лица без гражданства стребуют штраф – от 500 до 1500 рублей, в худшем – посадят в «обезьянник» и побьют.

Салема старательно трет казаны, тазы и чайники. Оттирает добела. Чистую и сухую утварь выставляет на столик у ворот. На заборе надпись: «Продается дом». Все, что в доме – тоже. С собой в Америку можно увезти только 60 кг личных вещей.

– Большие казаны не по размеру, в Америку их не пустят, –- разводит руками Тиеншон Свонидзе. Придется оставить.

Большой казан – на 200–300 человек. Только вчера в таком готовили плов. Была свадьба.

– Кого женили?

– Двум внукам делали обрезание, – говорит дед Тиеншон.

– А почему свадьба?

– У нас праздник в честь обрезания свадьбой называется.

Обрезание положено делать всем мальчикам до 7 лет. Эту операцию делает Кибар, профессиональный хирург. Кибара недавно уволили из Новороссийской горбольницы.

– Таких специалистов, как он, в крае по пальцам перечесть, – считает Тамара Карастелева, председатель Новороссийского комитета по правам человека. – Уволили со слезами на глазах. Надавили сверху.

Хирурга взяли в больницу станицы Холмская: здесь работать некому, и на его «неправильную» национальность пока закрывают глаза.

Свадьбу в честь обрезания 6-месячного Мустафы и трехлетнего Мурата гуляли широко. Гости съехались со всего Краснодарского края. Младшего «мужчин» носил на руках его кирва – крестный. Через две недели виновники торжества вместе с родителями, бабушками, дедушками и другими членами многочисленной семьи отправятся в США. Бабушка Салема наконец-то увидит море. Из иллюминатора самолета.

«В третий раз я все бросаю, еду, не знаю куда»

Старенькая мать Тиеншона – 75-летняя Мюлькия – тихо плачет:

– Куда нас везут? Дороги боюсь. Язык не знаю.

Правозащитница Тамара Карастелева обнимает старушку, утирает ей слезы:

– Бабуля, с вами же все дети и внуки будут. Вы полетите в сопровождении врачей. Вам там дом хороший дадут.

– Ой, – причитает старушка, – уже в третий раз я бросаю все, третий раз еду, не знаю куда! Мне было шестнадцать лет, когда нас из Грузии увезли. Как скот в вагоны понабивали. Сейчас мне семьдесят пять. Вот сколько мучаюсь!

Первая депортация турок-месхетинцев из Грузии, где их предки появились еще во II веке нашей эры, началась 15 ноября 1944 года. Женщин и детей, стариков и инвалидов погрузили в товарные вагоны. Все мужчины – от 16 до 60 лет – были на фронте: 46 тысяч турок-месхетинцев ушли на войну и лишь 20 тысяч оттуда вернулись. Тем временем руководство Грузии решило избавиться от мусульман. Власти республики поддержал нарком внутренних дел Лаврентий Берия, обратившийся с письмом к Сталину. Судьба мусульман на родине вождя была решена.

Непонятно было только, куда переселять турок. Три дня вагоны стояли на станции Баложары в Азербайджане. Окна забили. Люди плакали и ждали, что состав утопят в Каспийском море. Спас народ апологет хлопководства Усман Юсупов. «Они трудолюбивы, и нам нужны хлопководы в Средней Азии», – сказал он тогда Сталину.

Из Грузии вывезли 96 тысяч турок-месхетинцев. 15 тысяч умерли по дороге. Депортация завершилась в январе 1945 года. Мужчины, вернувшиеся с войны, долго искали свои семьи: никто не говорил им, куда делись целые деревни.

В Узбекистане, Казахстане и других республиках Средней Азии переселенцы начинали все с нуля. С собой в товарные вагоны запасливые женщины брали семена – ими питались по дороге, с них начиналась новая жизнь. Но и она не продлилась долго. В 1956 году для турок-месхетинцев отменили комендантский режим, но не реабилитировали и не дали права на возвращение на родину. 9 января 1974 года власти СССР издали указ о формальном праве турок на местожительство в любом районе СССР, однако власти Грузии активно препятствовали их возвращению. Вернуться в родные места можно было, лишь сменив веру и фамилию, – то есть признав себя грузином.

В конце 80-х в Узбекистане стали появляться экстремистски настроенные движения мусульман. Они призывали турок-месхетницев объединяться с ними и бороться за выселение иноверцев – то есть русских. Турки – миролюбивые крестьяне, в большинстве своем хлопководы и овощеводы, – отказались. Тогда началась травля самих турок. В 1989 году в Узбекистане случились первые погромы, на которые правительство республики сначала закрыло глаза, а затем предложило туркам депортацию – в Россию.

– Тех, кто жил в Ферганской долине (именно оттуда пошла волна погромов), свозили в резервации, заставляли бросать дома и, в чем были, вывозили вагонами, – вспоминает Свонидзе. – Мы жили в городе Наманган и решили не дожидаться погромов: начали готовиться к отъезду заранее. Охраняли свои дома, устраивали дежурства. Жены с детьми месяцами сидели в подвалах. Помощи от узбекского правительства так и не дождались: нам предложили выехать в пионерский лагерь, где обещали безопасность. Мы поняли, что это ферганский путь в резервацию. Нас вывезут, дома отдадут на разграбление толпе. Стали собирать вещи, готовиться к отъезду.

Информация о ферганских погромах с опозданием, но дошла до Москвы: около 70 человек были убиты, более 2 тысяч ранены. Две недели узбекские ваххабиты (тогда это слово еще не было общеупотребительным) бесчинствовали при полном бездействии властей и милиции. Тогдашний председатель правительства СССР Николай Рыжков подписал указ о переселении турок-месхетинцев в шесть областей Нечерноземья. Но этот климат не подходил для южного народа: дети стали болеть, крестьяне, привыкшие к южным культурам – хлопок, виноград, помидоры, – не могли возделывать скудную землю. Мужчины стали думать, куда ехать дальше. И придумали. В 1989 году из Краснодарского края в Крым переселялись крымские татары – освобождались сотни домов. Турки-месхетинцы стали покупать дома у татар и переселяться на Кубань.

Игра в солдатики

– Били, бьем и будем бить, – топорщит усы атаман Абинска Сергей Дягтерев. – Мы не трогали их первые две недели, как они к нам перебрались. А потом поняли, кто они такие. Мы их в стойла поставили, когда надо – дрючим.

Атаман молодой, горячий. В детском казачьем лагере атаман Дягтерев воспитывает смену. Военная палатка, плакат «Слава Кубани». За дощатым столом рослые дивчины в камуфляже — из девичьего казачьего взвода, учительницы местных школ, – седой помощник атамана Юрий Рожно: все пьют чай.

Рожно обстоятелен, старательно подбирает слова, на всякий случай интересуется фамилией корреспондента «Газеты» – наша ли? В Краснодарском крае принято интересоваться фамилией. «Определять, законный мигрант или незаконный, можно по фамилии, точнее, по ее окончанию, – заявил губернатор края Александр Ткачев. – Фамилии, оканчивающиеся на «ян», «дзе», «швили» и «оглы», – незаконные, так же, как и их носители. А «ов», «ев», «ин», «их» – наоборот».

– Наш атаман Ткачев – молодец, – гордятся казаки. – Он говорит, что у турок свои обычаи, свои взгляды. Они не только девчонок наших насилуют, но и стариков. Турки нигде не работают, берут без разрешения нашу землю, выращивают отравленные помидоры, огурцы. Я у них огурец купил – так он на второй день почернел! Рынки захватили, налоги не платят, занимаются теневым бизнесом. Пытаются Кубань сделать турецкой вотчиной.

– Школы захватывают, – добавляет учительница. – Нас не слушаются, язык русский учить не хотят. Вот сделают свои школы, а нас повыгоняют на улицу.

– Так они же уезжают, – не понимает корреспондент «Газеты».

– А я вам сейчас расскажу, что дальше будет, – заводится атаман Дягтярев. – Через десять, максимум пятнадцать лет начнется военный конфликт в России, и начнется он отсюда, с Черного моря. Пока не знаю, кто начнет – Америка или еще кто из НАТО. Но в США туркам, как неграм, не дадут работы, и у них останется только одна дорога – в армию. Они уже знают русский язык, турецкий, узбекский, фарси. Английский как раз подучат. За пятнадцать лет здесь они отлично разведали местность, нарисовали карты, изучили все наши слабые места. Вот они-то и будут руководить высадкой десанта, показывать огневые позиции и шахты с ракетами.

– К тому же не все уедут, часть останется здесь, – подсказывает помощник Рожно. – Они встретят и помогут на месте.

На высокой патриотичной ноте заканчивается наша беседа. Атаман строит пацанов и девичий казачий взвод в камуфляже. Лошади нервно прядают ушами. Начинается игра в войну. Россия готова дать отпор захватчикам с туретчины и американщины.

Имя на памятнике

Стратегическая дорога из Краснодара к морю. Вдоль дороги – бесконечные поля. Больше половины заброшены. Сельское хозяйство Кубани медленно умирает, колхозы загибаются.

– Это турецкие поля, – обводит рукой правозащитница Карастелева. – А там – казачьи.

– Как вы их отличаете?

– А вы посмотрите сами.

Выходим на поле: ровные ряды помидорных кустов тянутся к горизонту, ни травинки между ними. Три загорелые согбенные фигурки – между дорогой и горизонтом.

Турки работают с рассвета и до заката, – говорит правозащитница. – Обед в поле. Между грядок пробирается парень с мотыгой. Корреспондент «Газеты» пытается выяснить, уедет ли парень в Америку.

– Я Сейфидар Качиев, мне 23 года, я живу с метрикой, – горячится молодой турок. – Уехать никуда не могу – ни гражданства, ни паспорта. В армию не берут. А мой дед Кубань во время войны защищал. Его имя – на памятнике в станице Варенниковской.

Сейфидар Качиев – не единственный беспаспортный турок. Достигшим совершеннолетия юношам и девушкам по разным причинам отказывают в паспортах: ссылаются на отсутствие гражданства, на отсутствие регистрации.

Из 15 тысяч турок-месхетинцев, живущих в Краснодарском крае, только 4 тысячи имеют гражданство России.

– Это искусственно созданный межнациональный конфликт, – поясняет Тамара Карастелева. – Власти ссылаются на общественное мнение, но они сами же финансируют казачьи объединения, сами же спонсируют антитурецкие акции, заказывают производство антитурецких документальных фильмов на центральных каналах телевидения. Власти нужен враг, чтобы отвлечь общественность от реалий – нищеты, безработицы, развала агропромышленного комплекса.

В ЗАГСах не регистрируют браки между турками-месхетинцами, им отказывают в бесплатном лечении, даже в бесплатных родах. Они ущемлены во всех гражданских правах. В середине 90-х их машины клеймили специальными госномерами – с буквами «ЗКК».

Сельское хозяйство – единственный источник дохода турок-месхетинцев. Но и землю в аренду им не дают. Приходится арендовать ее через посредников.

– Каждый год дают другое, запущенное поле, – рассказывает Сарвар Тедоров, лидер Краснодарского отделения международного общества месхетинских турок «Ватан». – Мы его вычищаем, удобряем. Снимаем с гектара по 30 тонн помидоров. Были бы хорошие земли, поливные – собирали бы по 60–80 тонн. Продавать можем только здесь, в полях. Если куда-то везти – патрули, милиция. Арестуют, помидоры заберут: мы же без гражданства и регистрации. Вот и продаем по 3 рубля за килограмм на обочине.

– Кстати, первыми против дискриминации турок, против увольнения их с работы выступили руководители колхозов, – продолжает Карастелева. – А кто у нас в колхозах будет работать за копейки?

Еще один парадокс: в страду кубанские колхозы нанимают комбайны в Турции с турецкими комбайнерами в придачу. За валюту.

Стихийный рыночек у дороги. Половина продавцов – турки, половина – русские. Торгуют в основном женщины.

– Фарида, в Америку с собой деньги повезешь! – смеются русские над турчанкой, продавшей мне два ящика отборных помидоров, 40 рублей за кило.

– Зачем с собой? Вам отходную устрою, – смеется загорелая Фарида.

– Рады, что турки уезжают? – спрашиваю у русских торговок.

– Нет, жалко! Хорошие люди, работящие. И нам работу давали. 150 рублей в день – за прополку. Где мы теперь будем работать?

– Почему же их казаки не любят?

– А кого они, бездельники, любят?

– Говорят, у турок помидоры отравленные.

– Брешут.

«Нам дадут дома с мебелью и полными холодильниками»

Лидер общественной организации турок-ахыска (так себя называют сами турки-месхетинцы. – «Газета») «Турецкая община» Тиеншон Свонидзе живет бедно: саманный дом, сделанный из смеси соломы и глины. На 11 человек – две комнатки и терраса. Гостей ведут в парадную комнату: кошмы, подушки, низкий стол. Как в любом восточном доме, мужчины – с гостями, женщины подают чай и еду. Рассаживаемся по-турецки.

– Это исторический стол, – смеется правозащитница Тамара Карастелева.

– Конечно! – подхватывает Тиеншон. – Кто за ним только не сидел! Американцы из посольства, международные делегации, правозащитники.

Вопрос о переселении целого народа в буквальном смысле решался на коленках: представители ООН, госдепартамента США приезжали посмотреть, как живут турки-месхетинцы в Краснодарском крае.

«Вопрос с вынужденными переселенцами всегда можно решить тремя способами, – пояснили «Газете» в посольстве США. – Первый и наиболее благоприятный вариант – возвращение на историческую родину. Второй – успешная ассимиляция в стране пребывания. И третий, когда первые два варианта невозможны, – переселение в третью страну».

Первые два варианта для кубанских турок невозможны. Остается переселение. В США готовы принять любого. Но с одним условием: это должен быть турок-месхетинец, депортированный из Узбекистана, проживающий в Краснодарском крае и пораженный в правах гражданина России.

«Великим переселением» турок-месхетинцев занимается Международная организация по миграции (MOM).

«Уже подали анкеты более 1700 семей, – сообщили «Газете» в офисе MOM. – Это примерно 5 тысяч человек. Но многие турки не верят в реальность происходящего, боятся, что опять ничего не получится. Как не получилось их переселение в Турцию в середине 90-х. Их привезли туда по туристическим визам, и вскоре турки-месхетинцы вынуждены были вернуться обратно в Россию. Мы договорились с Тиеншоном Свонидзе – он едет первым и снимает фильм о том, как их примут в США. Тогда пойдет вторая волна заявлений. К тому же есть много непростых ситуаций. Есть семьи, где, скажем, муж – турок, а жена – русская, гражданка Российской Федерации. Мы надеемся, что примут всех желающих. Даже наличие российского гражданства не дает туркам-месхетинцам, живущим в Краснодарском крае, гарантий, что будут соблюдены все их права».

Первопроходцы ездили в Москву на собеседования. С грудными младенцами и стариками, правдами и неправдами, не имея документов, Тиеншон Свонидзе и его семья добрались до столицы страны, которая их выдворяет. Остальным будет проще. MOM открыла офис в Краснодаре, где проходят собеседования, медосмотры, встречи с сотрудниками госдепартамента США, которые и решают – принять ли. Переселенцам показывают видеофильмы о будущей жизни.

– Нам дадут дома с мебелью и полными холодильниками, – мечтает Сарвар Тедоров. – Нас встретят представители религиозных организаций. Восемь месяцев мы будем на гособеспечении, нам помогут устроиться на работу, мы выучим язык. А потом – сами. Но мы справимся.

Уезжают турки, как повелось, «в чем были». Казаны не проходят по размеру, а продавать дома не позволяет местная администрация. На столбе объявление: «Станичники и казаки! Просим вас на сход для решения важных вопросов: 1. Возвращение турок в места постоянного проживания. ...3. Признание через суд незаконными актов купли-продажи и строительства новых домов турками-месхетинцами. 4. Передача этих домов в муниципальную собственность». Турки находят покупателей, идут в местную администрацию, к нотариусам, в суды, но сделок по продаже им не оформляют.

Из местной газеты «Восход»: «Вопрос продажи турецких домовладений так и не решается. Скорее всего, в этом не заинтересованы сами турки».

Краснодарское «ноу-хау» по «выдворению»

15 лет дважды депортированные граждане СССР пытались получить российское гражданство. Закон гласит, что все граждане бывшего СССР, проживавшие на территории России на 1 июля 2002 года и имеющие паспорт СССР, автоматически становятся гражданами России. В Краснодарском крае свои законы.

Ксенофобия – это краеугольный камень политики края. Спекулировать этой темой начал еще экс-губернатор Краснодарского края Николай Кондратенко и с удовольствием продолжил его преемник Александр Ткачев. Пару лет назад он даже предлагал создать фильтрационные лагеря для мигрантов, к коим он относит и турок-месхетинцев. Губернатор гордится миграционной политикой края, называет ее «ноу-хау» краснодарцев и предлагает, опробовав на южном рубеже России, экспортировать в другие регионы России. В Краснодаре даже появилось новое понятие – «выдворянин», говорящее само за себя. Год назад была запущена американская программа переселения турок-месхетинцев из Краснодарского края.

Газета так и не смогла добиться внятных комментариев по поводу ситуации с турками-месхетинцами от чиновников из администрации края. В МВД России от комментариев тоже отказываются. «Вы же понимаете, что любой, кто будет об этом говорить, подставится, – сказал источник «Газеты» в силовых структурах. – Мы же знаем, что это нарушение закона».

Зато губернатор Ткачев вчера вздохнул с облегчением. «Мы этого процесса ждали давно, и начало его будет в пользу и самих турок-месхетинцев, и местного населения края, – заявил он на пресс-конференции в Краснодаре. – Турки-месхетинцы так и не смогли адаптироваться в дружной кубанской семье народов, объединяющей более 80 национальностей, и жили обособленно, анклавами, не принимая ни традиций, ни уклада, ни языка народа, среди которого жили».

«Турки еще должны сказать нам спасибо за то, что едут в Америку», – вторят атаману Ткачеву казаки.

Кто такие турки-месхетинцы

Турки-месхетинцы, или, как они сами предпочитают себя называть, турки-ахыска, происходят от гунно-болгарских и других тюркских племен, появившихся на Кавказе во II веке нашей эры. Название турки-месхетинцы, или месхи, появилось у этого народа во второй половине XX века после первой сталинской депортации из Грузии в Среднюю Азию – по названию местности, где они компактно жили: Месхетия.

Есть и другая версия происхождения этого народа, предлагаемая грузинскими учеными. Согласно этой теории историческая грузинская область Месхетия в 1578 году была завоевана османскими турками, и в результате местное население приняло ислам, было отуречено и утратило грузинское самосознание. В качестве доказательств ученые приводят грузинские фамилии некоторых современных турецких семей. Но, как удалось выяснить «Газете», грузинские фамилии турки получили во время Второй мировой войны: когда мужчин отправляли на фронт, им давали грузинские фамилии и записывали в армию как грузин – «для отчетности». Сами турки-ахыска категорически отрицают какую-либо связь с грузинами – это одна из причин отказа им в возвращении в Грузию.

По данным ряда исследователей, к началу 1998 года на территории бывшего СССР проживало 320–380 тысяч турок. При этом расселены они следующим образом: в Азербайджане – 100–135 тысяч человек; в России – 65–70 тысяч; в Казахстане – 90–105 тысяч; в Киргизии – 30–35 тысяч; в Узбекистане – 10–15 тысяч; на Украине – 7–10 тысяч. Незначительное их количество проживает и в других республиках бывшего СССР.

«Газета», 22 июля 2004 г.

в начало

АНДРЕЙ ОРЕХОВСКИЙ

«На протяжении последних 14 лет я являюсь фронтовым корреспондентом Кемеровской областной газеты «Кузнецкий край» и осознаю себя журналистом-миротворцем. С самого начала ввода федеральных российских войск в Чечню являюсь убежденным противником развязанной войны. Как остановить этот вселенский кошмар? Как положить конец войне? Как вернуть исстрадавшимся народам мирную жизнь и избавить планету от пожара в пороховом погребе? Эти вопросы я задаю себе постоянно и ставлю их на страницах родной газеты «Кузнецкий край»», – писал о себе Андрей Ореховский.

Он опубликовал более ста материалов на эту тему – очерков, репортажей, корреспонденции, аналитических статей.

В 2004 году издан его труд – «Найди и спаси». Книга представляет собой исследовательскую работу: методика деятельности журналиста-миротворца по поиску солдат, пропавших без вести в Чеченской Республике. В этой книге журналист поднимает важную для общества проблему поиска военнопленных. Будучи в Чечне, Андрей не раз видел, как матери солдат пытаются отыскать своих пропавших сыновей, живых или мертвых. Видел и поиски чеченцами своих пропавших родных. Он не мог оставаться в стороне. Выезжал в места расположения боевиков, сопровождал матерей в их поисках. Весь свой опыт он изложил в этой книге, где так же анализирует и проблему появления и неприятия властью самого понятия «военнопленный» при выполнении контртеррористической операции в Чечне.

3 октября 2004 года, когда Андрею было всего 48 лет, у него остановилось сердце.

...Он родился 13 сентября 1956 года в городе Кемерово. Закончил с отличием филологический факультет Кемеровского государственного университета (1974 год).

В журналистике – с июля 1979. Фронтовой корреспондент – с 1989. В качестве журналиста прошел большинство горячих точек СССР, России и стран СНГ. Последние 25 лет работал в областной газете «Кузнецкий край».

Четырежды организовывал мирные посреднические и поисковые миссии – Нагорный Карабах, Приднестровье, Чечня (два раза). Всего в Чечню за период с 1994 по 2003 год выезжал шесть раз.

Победитель и лауреат более 12 региональных, всероссийских и международных журналистских конкурсов в 1999–2004 годах.

Награжден медалью «За особый вклад в развитие Кузбасса 3 степени» и медалью «За честь и мужество».

С уважением, Евгения Владимировна Ореховская

в начало

К ДЕВЯТОЙ ГОДОВЩИНЕ «ФАКЕЛЬНОЙ НОЧИ»

Страна вздрагивает от все новых и новых актов насилия и террора, связанных с чеченской войной. Приближающийся Новый год знаменует собой девятилетие ее самой страшной страницы. Памятной ночи на 1 января 1995 года – ночи штурма Грозного

Дорогами войны и мира

По своим пожарам, разрушениям, человеческим жертвам и по числу сожженных танков эта ночь получила название «факельной». Самая кровавая ночь в истории новой России. Она же – самая трагическая и по количеству пленных и пропавших без вести. Тех, кого мы искали и продолжаем искать.

Русские солдаты, попавшие в начале 95-го в чеченский плен, не имели тогда с российской стороны фактического признания их статуса военнопленных. Согласно точке зрения тогдашнего руководства страны, в Чечне шла не война, а «защита и восстановление конституционного строя и целостности государства». И поэтому никаких военнопленных не должно было быть. Могли быть лишь взятые в плен боевики-«сепаратисты», «члены незаконных вооруженных формирований». А вот наших солдат, плененных чеченцами, российская сторона считать пленными не собиралась. Не могло быть, следовательно, ни их поиска на государственном уровне в Чечне. Ни переговоров по их обмену. Ни требований к противнику содержать пленников в соответствии с нормами международных конвенций. Ни аналогичного признания военнопленными захваченных в плен чеченцев и обязательств соблюдать международные права и конвенции в отношении их.

Тогда об этом и речи не шло. Лишь впоследствии, под давлением общества, военные и государственные чины вынуждены были об этом заговорить. А тогда, в 95-м, позиция руководства России была ясна. С одной стороны – прикрываясь «государственными интересами», развязать бойню руками Вооруженных Сил, а с другой – бросить в ней своего же солдата, по сути, на произвол судьбы. А перед этим превратить его в винтик нерассуждающей военной машины. Заставить его убивать таких же, как он, чеченских мальчишек – за то, что они встали поперек пути, за то, что защищают свой дом.

Именно в этой беспросветности и безысходности, в постановке перед армией изначально губительных задач я вижу первопричину трагедии российского воина в Чечне.

И в особенности трагедию тех, кто пропал без вести. Мало того, что человек исчез в огне сражения, которое не имело ни малейшего оправдания. И что эта потеря – неизмеримое горе для его родных и близких. Так ведь надо еще и запятнать имя воина. Российских солдат, пропавших без вести в Чечне, военное командование склонно было рассматривать как дезертиров (!), как самовольно оставивших место службы.

Пойти – и не вернуться. Взойти на костер братоубийственной бойни. Да при этом еще оказаться с каиновой печатью, с клеймом изменника. Вот трагедия солдата современной России, защитника Родины. Молодые жизни, ушедшие от нас в небытие. Утраченные, стертые в окопный песок, превращенные в дым, в пепел – ради военного Молоха, во имя антинародных интересов узкой политической группы лиц.

Российскому обществу, пребывавшему в шоке, было на первом этапе чеченской войны не до пленных. Активная организаторская работа по их поиску развернулась позже, главным образом, силами общественности... А тогда, насколько я это видел и знаю, лишь матери солдат со всех уголков России, в том числе из Кузбасса, устремились в Чечню на выручку своим сыновьям. Их были сотни, тысячи, великих женщин – богородиц и мироносиц.

С кого началось становление науки миротворчества в России? С них – с солдатских матерей. Горжусь, что какую-никакую, а все же часть их крестного пути прошел по Чечне вместе с ними.

Куда только не вел нас наш жребий ради того, чтобы найти хоть какую-либо зацепку о воинах, пропавших без вести! Грозный, Гудермес, Новогрозный, Шали, Аргун, Старый Ачхой, Курчалой, Сержень-Юрт, Шатой, Итумкали, Хачарой... Разве можно забыть, например, помощь, которую оказали мне чеченские дети в селении Ведено. Всего-то помогли найти разыскиваемый мною дом, но с какой готовностью это сделали, с каким желанием!

Как подсказывает мой опыт, детям в Чечне следует доверять. Но при этом в отношении их раз и навсегда отказаться от «партизанских» методов добывания информации. Не задавать вопросов, которые могли бы навредить им в глазах взрослых чеченцев. Да и вообще кредо журналиста-миротворца – это безусловная безопасность доверившихся ему людей. Идеальный журналист-миротворец – это, в моем видении, трепетный и тонкий психолог, «инженер человеческих душ». К приобретению этих качеств необходимо стремиться.

Уметь охватывать все

Разыскивая с матерями Натальей Бобарыкиной и Людмилой Кравченко их пропавших без вести сыновей, мы в Грозном вышли на след другого нашего земляка – рядового внутренних войск Александра Шмакова из Таштагола.

Где его искать, нам подсказал сотрудник чеченского департамента госбезопасности, доброжелательно настроенный к матерям из России. Наш земляк содержался в плену у полевого командира по имени Бауди, с которым мы встретились в Старопромысловской комендатуре Грозного. Бауди, общительному и приветливому, было лет 35. Стало ясно, что относятся чеченцы к пленному Шмакову достаточно хорошо, судя по тому, что не держат за семью печатями ни его имени, ни региона, откуда он был призван, ни нынешнее его местонахождение.

К сожалению, нам не удалось тогда встретиться со Шмаковым. Но по возвращении я написал в «Кузнецком крае» о том, что он жив и находится в плену, и это привлекло внимание военного ведомства, представитель которого звонил мне и спрашивал дополнительную информацию.

Не исключено, что готовились шаги к освобождению Шмакова – может, в рамках обмена пленных. Вероятно, привлечение внимания к судьбе земляка и способствовало косвенно его вызволению. Когда Александр во время пребывания в плену заболел, боевики не стали рисковать его здоровьем и поместили его в грозненскую больницу, причем без охраны. Оттуда он сумел уйти (по его словам – сбежать) и после долгих мытарств добраться до дома. О судьбе солдата Шмакова, возвратившегося с войны, «Кузнецкий край» рассказал 22 сентября 2000 года в очерке Ларисы Леонтьевой «Вернулся солдат домой».

Таким образом, можно, наверное, признать, что нам удалось тогда найти следы одного пропавшего без вести солдата, нашего земляка. И косвенно содействовать вызволению его из плена и возвращению домой. А провел наш земляк Александр Шмаков в чеченской неволе два с половиной года.

Мы не продвинемся вперед ни на шаг без организации поиска не только пленных солдат, но и пропавших без вести жителей Чечни. Без досконального расследования и выяснения их судеб.

В этой связи с горечью вспоминаю, как ждал от меня помощи в октябре 1996 года в Грозном один чеченец. У него пропал племянник – молодой парень, которого задержали русские солдаты, после чего он исчез и больше его никто не видел.

Чеченец искал своего племянника. Он узнал, что я журналист, и не просто из России, а из российской глубинки, то есть никем не ангажированный и не предвзятый. И узнав об этом, попросил меня о помощи – попробовать разузнать «по моим каналам», что стало с дорогим ему родственником.

И вот он каждое утро приезжал к нам на КПП Ханкалы – к последнему остающемуся еще в масхадовской Чечне городку российских войск, звонил с КПП дежурному по роте, в казарме которой мы проживали, и спрашивал меня. Но больше ни разу не смог меня застать: я ведь тоже не сидел на месте и уже успевал выехать в другие населенные пункты Чечни для выполнения задач.

И я так и не сумел ему передать, доверившемуся мне чеченцу, что и для него мне удалось кое-что сделать. Точнее, все, что, как мне казалось, было в моих журналистских силах. Имя и фамилию его племянника и обстоятельства, при которых он пропал, я сообщил в Ханкале в штаб наших войск, в отдел розыска. Офицеры этого отдела занимались поиском в Чечне наших солдат или мест их захоронения. Но они приняли от меня сведения и о пропавшем чеченце, пообещав по мере сил разобраться и выяснить его судьбу. Увы, выполнить это тогда было маловероятно: российские военные комендатуры и штабы МВД, где отдел розыска мог бы навести справки о пропавшем или захваченном чеченце, к тому времени уже эвакуировались из Чечни – и отсутствовали вплоть до осени 1999 года, до так называемой второй чеченской войны.

Так и не знаю, нашелся ли тот молодой чеченский парень, один из тысяч жителей Чечни. Ведь я даже фамилию его не смог сохранить ни в памяти, ни в блокноте, за что до сих пор казню себя. Можно же было самому сделать запрос в Москву, в МВД, ФСБ, и как знать...

Но этого не было мною сделано. А когда мысленно ставлю себе в оправдание то, что все охватить невозможно, что перед журналистом на войне – и без того целое море риска, мне становится еще больнее. Ведь сама суть нашей профессии как раз в том и заключается, чтобы уметь охватывать все. Или уж, во всяком случае, стремиться к этому, невзирая ни на какие препоны.

Дело, которому служишь

Хотя ведь риска в Чечне и в самом деле более чем достаточно. Сколько наших братьев журналистов уже отдали свои жизни!

Всего лишь один пример. Нас было 40 (сорок) – журналистов, победителей грантового конкурса Фонда Сороса 2000 года на поездку в Чечню. Все мы съездили туда по этому гранту летом 2000-го (мне, к примеру, довелось ехать туда уже в пятый раз, моему коллеге Дмитрию Толковцеву, ныне журналисту газеты «Кузбасс», – в третий). И один из нас – фотокорреспондент Александр Ефремов из Тюмени – не вернулся, погиб. Вот такое соотношение – один к сорока – и есть, как мне кажется, сегодняшняя реальность: из сорока журналистов, приезжающих в командировку в Чечню, по меньшей мере один наш коллега погибает. Таков наш крест, такова наша миссия в несении правды людям.

Такова и сама суть профессиональной деятельности журналиста на войне. Находясь на переднем крае, он уязвим, является постоянным объектом пристального и далеко не всегда доброжелательного интереса. На этой «бочке с порохом» защита журналисту – его внимательность, его чувство ответственности – перед теми, кто его ждет дома, перед всем миром. А еще – профессиональный опыт, чутье, интуиция. Возможно, в определенной степени – интеллект. Ну, и оберегающая нас репортерская «аура».

И все. В остальном он, с оливковой веткой мира в руках, – голый человек на голой земле. Один на один с пушками, с самим богом войны Марсом.

Но если бы гибель или ранение нашего брата-журналиста объяснялись только событиями войны и сопутствующими ей «естественными» военными опасностями! Так ведь нет. Случается, что наш брат еще и сам усугубляет свое положение тем, что бывает готов лезть на рожон ради нескольких строчек в газете, а то и лишь для поднятия уровня адреналина в крови, что недопустимо, поскольку реальных угроз жизни в Чечне и так через край.

Помню, как в ноябре 1995 года испугались мои грозненские знакомые, когда увидели, что я в одиночку – в глубокой задумчивости и отрешенности – расхаживаю по развалинам города, впитывая в себя весь его непередаваемый ужас. Как они ругали меня, что ходить вот так – это сродни камикадзе. Что вообще сворачивать здесь с дороги чрезвычайно рискованно. Ибо на каждом шагу можно наступить на мину или еще на какой-либо боеприпас. Или попасть в лапы злоумышленнику с той или другой стороны. И пополнить число погибших или пропавших без вести.

Тем более актуальным становится вопрос создания Фонда воспоминаний тех, кто прошел Чечню вдоль и поперек. В первую очередь – солдатских матерей. Как хотелось бы, чтобы создающийся сегодня и нашими, журналистов, усилиями документальный материнский Фонд послужил воцарению мира не только в России, но и на всей планете.

Газета «Кузнецкий край», 25 декабря 2003 г.

в начало

ИГОРЬ ЦАГОЕВ

Преступность, коррупция, словно раковая опухоль разъедающие основу нашего общества, давно уже отобрали пальму первенства у исторически сложившихся бед России – дураков и, скажем прямо, неважных дорог.

На сегодняшний день, пожалуй, лишь журналистика – «четвертая», наименее коррумпированная из отечественных ветвей власти, – в состоянии с большим или меньшим успехом противостоять этой напасти. Полностью искоренить преступность на данном этапе развития нашего общества не удастся – лишний пример тому высокоразвитые, процветающие страны Запада, на протяжении многих лет безуспешно пытающиеся решить эту проблему, – но свести ее уровень к каким-то разумным, социально-оправданным показателям мы можем и обязаны всячески стремиться к этому.

На волне борьбы с «оборотнями в погонах» возникло опасное явление, которое несет скорее обратный желаемому эффект: преступный мир вкупе с коррумпированными представителями силовых ведомств на «законных» основаниях избавляет наши правоохранительные органы от честных, принципиальных сотрудников, что в свою очередь отбивает всякую охоту бороться с преступностью.

Несмотря на многочисленные угрозы, в том числе, и от представителей правоохранительных и надзорных органов самого высокого ранга, мы продолжаем бороться с этим явлением. Все опубликованные материалы мы направляли руководству Генпрокуратуры, МВД России, Главного управления собственной безопасности МВД РФ, но пока удалось добиться лишь освобождения «дагестанских оборотней». Их коллеги из оперативно-розыскного бюро №1 Северо-Кавказского оперативного управления ГУ МВД РФ продолжают оставаться за решеткой.

Заведующий отделом журналистских расследований

газеты «Северный Кавказ» Игорь Цагоев

в начало

КТО ТЫ, МАСКА?

Вместо преступников на скамье подсудимых оказались борцы с преступностью

История конфликта

В 1997 году в структуре Северо-Кавказского регионального управления по борьбе с организованной преступностью было создано Управление по борьбе с похищениями людей (УБПЛ) штатной численностью более 100 человек. Начальником Управления был назначен полковник Ахмед Хасамбеков.

В те годы УБПЛовцы не страдали от безработицы – в правоохранительные органы то и дело поступали заявления о похищениях людей на сопредельных с Чечней территориях.

Увы, результатами своей чрезвычайно нужной работы сотрудники Управления не баловали. Фактически УБПЛ превратилось в посредническую фирму по выкупу заложников. С начала 1990 до 1999 года по подозрению в похищении человека было задержано всего 55 человек, из них непосредственно Управление задержало лишь 1(!). Летом 1999 года по ходатайству начальника СК РУБОП было принято решение о расформировании УБПЛ.

Взамен «коммерческого» Управления в структуре РУБОП создали Отдел по борьбе с похищениями людей и захватом заложников. Началась живая работа. Силами подразделения был ликвидирован целый ряд преступных группировок, специализирующихся на похищении людей (банды Арсамакова, Сулбанова и т.д.). В одной только Кабардино-Балкарии на осень 1999 года числилось 12 заложников. Последний из них был освобожден весной 2000 года.

Тем временем в Чечне была восстановлена «советская власть» и отправленный на пенсию полковник Хасамбеков был вновь востребован. Он возглавил сформированное в ЧР оперативно-розыскное бюро (ОРБ-2) теперь уже Северо-Кавказского оперативного управления ГУ МВД РФ по ЮФО, проще говоря, того же РУБОПа. По словам сотрудников СКОУ, с этого момента и начались проблемы с оперативной работой на территории Чеченской Республики. Сами сотрудники ОРБ-2 с ситуацией в республике явно не справлялись (показатель похищений людей в ЧР оказался даже выше, чем в период правления Масхадова), однако и «пришлым», даже из числа своих коллег из ОРБ-1 СКОУ, работать в своей «вотчине» не давали.

Вскоре отношения между двумя подразделениями одного управления переросли в откровенный конфликт – сотрудниками ОРБ-2 были арестованы 2 командированных в Чечню офицера ОРБ-1. Оперативники СКОУ обвиняют в сложившейся ситуации начальника ОРБ-2 полковника Хасамбекова...

] ] ]

По версии следствия, жителя станицы Ассиновской Сунженского района Чечни Умара Чигаева похитили в ночь с 12 на 13 июля 2002 года, удерживали 2 недели, требуя выкуп в 500 тысяч долларов, и освободили, удовольствовавшись 20 тысячами «зеленых». 31 июля, уже после освобождения Чигаева, в один день рождается его заявление в милицию, возбуждается уголовное дело и возникает отдельное поручение следователя прокуратуры Чечни Э.И. Солтаханова на имя начальника ОРБ-2 Хасамбекова о проведении оперативно-розыскных мероприятий по установлению лиц, совершивших данное преступление.

5 августа появляется письмо за подписью Хасамбекова: «В ходе проведенных ОРМ получены данные, что к похищению Чигаева могут быть причастны сотрудники ОРБ-1 СКОУ, дислоцирующего в г. Нальчике.

Еще через несколько дней информация уточняется: «В ходе проведенных ОРМ добыты данные о возможной причастности к похищению Чигаева сотрудника СКОУ, старшего оперуполномоченного старшего лейтенанта милиции Вахи Базгиева».

Вскоре был «назначен» и второй участник похищения Чигаева – оперуполномоченный по особо важным делам того же ОРБ-1 СКОУ старший лейтенант Дзуев. В это время Мурат Дзуев находился на излечении в медчасти МВД КБР в г. Нальчике и приехал в г. Грозный по вызову прокуратуры. Через черный ход его тайком вывели из здания и перевезли в ОРБ-2. Здесь, в нарушение всех международных норм, российских законов и приказов МВД России, Хасамбеков создал собственную тюрьму, в которую и были водворены задержанные оперативники.

За гранью закона

Полагаю, после такой предыстории нет смысла утруждать читателей перечислением многочисленных нарушений закона, допущенных в ходе следствия. В качестве примера достаточно привести лишь 3–4 факта, которые в полной мере характеризуют и качество проведенного расследования и «незаинтересованность» следственной бригады:

4 старших офицера милиции из разных уголков России подтверждают, что на момент совершения преступления старший лейтенант милиции Дзуев неотлучно находился вместе с ними в казарме аэропорта «Северный» на окраине Грозного. Их показания – показания свидетелей, просто не были приняты во внимание.

] ] ]

Опознание Мурата Дзуева «потерпевшим» Чигаевым проводилось по всем правилам: подобрали двух статистов примерно такого же возраста как и Дзуев, в таких же как у него камуфляжах и... масках (по утверждению Чигаева, он запомнил в лицо похитителя, который был в обычной «омоновской» маске). Разница была лишь в обуви – на Мурате были «гражданские» туфли.

После того как, рассадив опознаваемых, один из сотрудников ОРБ-2 вышел за Чигаевыми, адвокат попросил Мурата Дзуева поменяться обувью со «статистом». Как оказалось, не напрасно. Войдя в кабинет, жена Чигаева, указывая на солдатика в туфлях Дзуева, заявила: «Это вроде он». Следующим вошел сам Умар Чигаев и практически с порога бросился на того же парня, с ненавистью восклицая: «Это он, он меня похитил!» На вопрос адвоката, уверен ли он в том, что опознал похитителя, Чигаев ответил: «Да!».

Через 2 часа после опознания на свет появился протокол допроса Умара Чигаева, в котором он признался, что ...узнал похитителя – Мурата Дзуева, но специально его не опознал, так как ему пообещали вернуть деньги, полученные в качестве выкупа. Никакой юридической оценки данное следственное действие не получило.

] ] ]

На допросе Савд-Хасан Адуев (еще один «похищенный», заявление которого о похищении его Муратом Дзуевым в 1999 году появилось на следующий же после вышеуказанного опознания день) перечислил в качестве похитителей едва ли не весь личный состав ОРБ-1 СКОУ. Более того, он указал машины, на которых были похитители, а свидетель Бекхан Нальгиев назвал даже их номера (завидная память у человека, вспомнившего номера машин спустя три года после похищения). Как оказалось, указанные машины действительно закреплены за ОБПЛ, но... Одна из указанных машин 2000 года выпуска, то есть появилась на свет лишь через год после похищения. Вторую машину управление получило и оформило через 2–3 месяца после похищения. Названные Адуевым сотрудники отдела в период совершения похищения находились в разных местах, в большинстве случаев за пределами региона. Тем не менее никаких сомнений в показаниях «потерпевшего» и «свидетеля», на основании которых и был, в конце концов, арестован старший лейтенант Дзуев, у следственной бригады не возникло.

] ] ]

Ваху Базгиева задержали 14 августа 2002 года. В тот же день у него изъяли машину, предполагая, что на ней перевозили похищенного Чигаева. По словам Чигаева, в одну из ночей, когда его перевозили с места на место, у машины сломалась вилка и ее ремонтировали. На предмет выяснения этого факта назначается экспертиза, которая проводится в марте 2003 года, спустя 7 месяцев после задержания. Все это время машина находилась в «распоряжении» подчиненных полковника Хасамбекова. Экспертиза подтвердила, что вилка менялась. Когда, где и кем? – теперь уже никто выяснять не станет.

А судьи кто?

«У нас на исполнении было несколько отдельных поручений о задержании подозреваемых в похищениях людей – Умара Чигаева и Саид-Хасана Адуева (в мае 2003 года поступило поручение Генпрокуратуры России, а последнее поручение прокуратуры КБР было получено 23 сентября), – рассказывают оперативники отдела по борьбе с похищениями людей СКОУ. 14 октября 2003 года под усиленной охраной и в сопровождении работников УГП РФ на СК Чигаева привозят в г. Пятигорск на суд по факту его похищения. Чтобы не возникло предположений о попытке оказания давления на свидетеля, мы решили не вмешиваться в это дело и задержать его уже после дачи показаний. Операцию проводил Кавминводовский УБОП, который и должен был доставить задержанного в УГП РФ на СК.

Дабы избежать при задержании конфликта с охраной Чигаева (его сопровождали сотрудники подразделения МВД Чечни по охране нефтепровода. По словам начальника «конвоя», поручение об охране Умара Чигаева он получил лично от министра внутренних дел Чечни), из зала суда вызвали заместителя начальника УГП РФ на СК Б.П. Маркова. Тот, явно превышая должностные полномочия, запретил исполнять поручение следователей Генпрокуратуры и прокуратуры КБР. На отдельном поручении Борис Петрович собственноручно написал: «Задержание Чигаева не осуществлять до особого распоряжения». В итоге Чигаев благополучно убыл в Чечню.

] ] ]

По ходатайству руководства СКОУ объединенные дела по похищениям Умара Чигаева и Саид-Хасана Адуева были переданы для расследования в Северо-Кавказское управление Генпрокуратуры России. «Переданы», мягко говоря, странно. В имеющуюся следственную группу чеченской прокуратуры просто прислали своего старшего – следователя по особо важным делам В.И. Лозицкого, который и довел дело до «победного конца». Уже в ходе судебного заседания несколько свидетелей отказались от своих показаний, а один и вовсе заявил, что следователи Лозицкий и Солтаханов, а также брат Умара Чигаева принуждали его давать показания против арестованных рубоповцев. Где гарантия, что показания остальных «свидетелей» были добыты не аналогичным путем? Впрочем, принуждать всех прочих фигурантов дела к лжесвидетельству не было особой необходимости.

Потерпевшие и свидетели

Итак, кто же они такие, наши «потерпевшие» и «свидетели»? В апреле 2000 года один из «потерпевших» Саид-Хасан Адуев был задержан старшим лейтенантом милиции Дзуевым по поручению Прохладненской межрайонной прокуратуры по подозрению в похищении жителя Кабардино-Балкарии К. Тхалиджокова. Через 2 недели следователь прокуратуры, взяв с Адуева расписку о том, что он вернет деньги, полученные в качестве выкупа за похищенного им К. Тхалиджокова, освободил задержанного («СК» №7 2004 г.).

Как нам стало известно, Саид-Хасан Адуев был и первым подозреваемым по делу похищения Умара Чигаева, однако, после полутора недель, проведенных в ОРБ-2, он из подозреваемого самым неожиданным образом превратился в... жертву преступления, совершенного 3 года назад.

Еще один «потерпевший» – Умар Чигаев разыскивается правоохранительными органами по подозрению в организации похищения жителей г. Моздок супругов Долгалева и Котляровой в 1999 году («СК» №4 2004 г.) и совершении ряда аналогичных преступлений. По оперативным данным, именно Чигаев был заказчиком похищения Лауры Лихтман и участвовал в переговорах по ее выкупу.

Третий фигурант этой истории – Муса Мержоев, которого, по его словам, старший лейтенант Базгиев задержал в 2000 году, также признан потерпевшим. Стоит пояснить, что при расследовании похищения супругов Долгалева и Котляровой, оперативное сопровождение которого как раз осуществлял Ваха Базгиев, Мержоев действительно задерживался, но, отсидев 3 месяца, был освобожден судом за недоказанностью вины. Муса Мержоев заявил, что Базгиев каждый день приезжал в ИВС Моздокского РОВД и избивал его, требуя 10 тысяч долларов. Однако на запрос адвоката Базгиева в ИВС был получен официальный ответ, что Базгиев ни разу не работал с ним. Более того, оперативники, принимавшие участие в задержании Мержоева, утверждают, что Базгиев не участвовал в этой операции.

Родной брат Мержоева, как и трое его родственников, действительно задерживался Базгиевым по подозрению в похищении Долгалева и Котляровой, и впоследствии был осужден на 10 лет. Еще один брат Мержоева находится в федеральном розыске. Что можно сказать о беспристрастности людей с такой «мотивацией»?

Основной свидетель обвинения Бекхан Нальгиев... Трудно осуждать этого человека. Отсидев 1,5 месяца в личной тюрьме начальника ОРБ-2 Хасамбекова, он, спустя несколько дней после освобождения, скончался в реанимации Владикавказского военного госпиталя. Вот выдержка из официальной справки Оперативно-координационного управления ФСБ России по Северному Кавказу:

«Установлено, что 25 октября 2002 г. умер свидетель по уголовному делу Нальгиев Бекхан Туганович. Об обстоятельствах смерти известно следующее:

17 августа 2002 Нальгиев Б.Т. был задержан сотрудниками ОРБ-2 СКОУ ГУ МВД РФ по ЮФО под руководством полковника милиции Якубова Рукмана.

...После задержания Нальгиева Б.Т. до 1 октября 2002 г. содержали в г. Грозном, где его систематически избивали сотрудники ОРБ-2, требуя от него дать показания в качестве свидетеля в отношении похищения жителей Чеченской Республики, в частности, Чигаева Умара Ахмедовича. Основанием для его содержания в ОРБ-2, г. Грозный, якобы явилось собственноручно написанное заявление о том, что он опасается за свою безопасность и просит сотрудников милиции его защитить. Возглавлял группу «работавших» с Нальгиевым сотрудников милиции зам. начальника ОРБ-2 Р. Якубов.

После освобождения Нальгиев прибыл домой смертельно больным, в связи с чем 9 октября 2002 года через родственников был определен на лечение во Владикавказский гарнизонный госпиталь. Врачи, согласно имеющихся данных, констатировали у него множественные повреждения внутренних органов – печени, почек и, как результат, внутриполостной отек (в брюшной полости начала скапливаться жидкость), от чего в реанимации Нальгиев умер».

«Меня заставили оговорить этих рубоповцев, заставили оговорить вас. Простите, если сможете. Меня так пытали, что просто не было выбора. Отомстите за меня этим подонкам», – завещал родным перед смертью Бекхан Нальгиев.

Краснодарский краевой суд в числе многих не принял во внимание и это обстоятельство.

Газета «Северный Кавказ», 23 марта 2004 г.

КТО ТЫ, МАСКА?

(часть 2-я)

В Краснодарском краевом суде вынесен обвинительный приговор по делу о похищениях людей. Подсудимые Ваха Базгиев и Мурат Дзуев, офицеры отдела по борьбе с похищениями людей СКОУ ГУ МВД РФ по ЮФО, приговорены к длительным срокам лишения свободы. Настоящие преступники по-прежнему гуляют на свободе...

В эти дни Фемиде нелегко было сохранять присущую ей невозмутимость. То, что происходило в зале Краснодарского краевого суда, вызывало недоумение даже у откровенных профанов в юриспруденции. Люди же сведущие лишь с пониманием переглядывались – ребят «приговорили».

Безусловно, утверждать, что члена Краснодарского краевого суда Андрея Коннова «заинтересовали» и теперь он осудит офицеров-рубоповцев несмотря ни на что, решился бы только сумасшедший. Для подобных заявлений необходимы веские основания, неопровержимые доказательства, которых нам пока никто не предоставил. Возможно, Андрей Анатольевич просто из личных симпатий решил помочь представителю обвинения – заместителю начальника Управления Генпрокуратуры России на Северном Кавказе Борису Петровичу Маркову, действительно проявляющему не совсем понятную заинтересованность в этом деле.

Показания многочисленных свидетелей, в том числе и свидетелей обвинения, подтверждающие невиновность подсудимых, невозможность их практического участия в совершении инкриминируемых преступлений, воспринималась судом не более чем удачная шутка – весело, с игрецой. В то же время все доводы, подтверждающие позицию обвинения, проходили «на ура».

Судебное разбирательство (да не обвинят нас добродетельные читатели в неуважении к суду) напоминало плохой фарс, в котором роли злодеев исполняли актеры совершенно другого амплуа. И режиссер – гений, и суфлер, потеющий в прокурорском мундире, своевременно подсказывает актерам забытые вдруг слова, ан нет... Зритель, уподобившись великому Станиславскому, с горечью бросает на сцену: «Не верю!».

] ] ]

Как известно, конституционный порядок в мятежной Чечне наводили сотрудники правоохранительных органов России. Среди них были и сотрудники Северо-Кавказского регионального управления по борьбе с организованной преступностью старшие лейтенанты Ваха Базгиев и Мурат Дзуев. Оба служили на совесть, не щадя живота своего. В их послужных списках – награды от Президента России, поощрения руководства МВД РФ, благодарственные письма.

Тем не менее доблестные офицеры оказались заложниками в той самой Чечне, на территории которой занимались раскрытием преступлений – освобождали заложников, разоружали бандформирования, задерживали похитителей людей. Офицерам было предъявлено обвинение в совершении тяжких преступлений. По сумме вменяемых статей Уголовного кодекса обоим набегало лет 50 заключения.

Изменить ситуацию вполне могли бы показания свидетелей – бывших заложников Долгалева и Котляровой из г. Моздока («Мы будем бороться», «СК» №4) и отца похищенного в Прохладном Казбека Тхалиджокова («Кого защищает Генпрокуратура?», «СК» №10), по делам которых нынешние потерпевшие – Саид-Хасан Адуев и Умар Чигаев, похищение коих и вменили офицерам милиции, проходят уже в качестве подозреваемых. Но судя по всему такой расклад менее всего отвечал интересам работников Генпрокуратуры России. Это лишний раз подтверждается письмом заместителя Генпрокурора России по ЮФО С.Н. Фридинского, которым он информирует руководство Главного управления МВД РФ по ЮФО о том, что «...в настоящее время не имеется оснований для доставления в прокуратуру Чигаева У.А. и Адуева С.-Х.Х. следователем Солженицыным А.Н., в производстве которого находятся уголовные дела, возбужденные по фактам похищения Долгалева В.В. и Котляровой В.Г, а также Тхалиджокова К.С.». Из приведенного письма следует, что без ведома и согласия вышеуказанных заложников дела против их похитителей прекратили и справедливости им уже не добиться. А их освободители Ваха Базгиев и Мурат Дзуев оказались за решеткой.

] ] ]

Пока прокурорские чины, отдавая дань моде, заняты поисками «оборотней в погонах», истинные похитители Умара Чигаева по-прежнему гуляют на свободе. Похищение же Саид-Хасана Адуева вообще под большим вопросом. Имело ли оно место быть? Никто, кроме обвиняемых и их защитников, даже не пытался задаться этим вопросом. Стороне обвинения было не до таких «мелочей»: два дня обвинители потратили на «работу» со своими свидетелями – осужденными, этапированными из РСО–Алания. Потратили, надо сказать, впустую. В суде свидетели отказались от своих первоначальных показаний, заявив, что оговорить Ваху Базгиева их «попросил»... руководитель следственной группы Генпрокуратуры В.И. Лозицкий, который допрашивал их в тюрьме.

Участие в процессе самих потерпевших – Саид-Хасана Адуева и Умара Чигаева выглядело более чем странно. Их появление в судебном заседании было запоздалым и краткосрочным. Чигаев в сопровождении вооруженной охраны прибыл 14 октября 2003 года на выездное заседание Краснодарского краевого суда, проходившее в Пятигорске. В зале суда он провел полтора часа и был таков.

Визит Адуева в Краснодар 16 декабря 2003 года оказался не менее быстротечным – его допросили за двадцать минут. Затем объявили перерыв в заседании, и, не поставив участников процесса в известность, не дав возможности сторонам выяснить многие детали дела, Адуева увез с процесса все тот же старший следователь Генпрокуратуры Лозицкий. Адвокаты обвиняемых расценили отъезд потерпевшего как бегство под прикрытием следователя, работавшего над этим делом.

Блиц-допрос Саид-Хасана Адуева не убавил вопросов у участников процесса. Потерпевший не помнил подробностей его похищения, не смог разъяснить причину многочисленных противоречий в своем заявлении о похищении, а также в показаниях. Кроме того, он совершенно перепутал факты задержания его Дзуевым по заданию Прохладненской межрайонной прокуратуры в апреле 2000 года и собственного похищения, которое якобы произошло в октябре 1999 года. Создалось впечатление, что Адуева похищали чуть ли не каждый день, каждый месяц, каждый год – он так и не смог назвать даты похищения. На этот вопрос не смогли ответить и его многочисленные родственники.

То, что Адуев оговаривает Дзуева, становится ясно, если элементарно вникнуть в материалы дела. Мурат Дзуев не имел реальной возможности его похитить, так как в этот период проходил учебу в центре подготовки сотрудников СК РУБОП. Кроме того, свидетель обвинения, заместитель начальника ОРБ-2 А.А. Елбазов подтвердил, что попасть в Чечню в сентябре-октябре 1999 года сотрудникам российских правоохранительных органов даже теоретически было невозможно, так как федеральные войска вошли туда лишь в конце ноября – начале декабря.

Алиби обоих обвиняемых не были опровергнуты ни в ходе предварительного, ни в ходе судебного следствия. И если Дзуев был краток в своих показаниях и в последнем слове, то Базгиев с педантичной последовательностью зачитал суду свои показания, изложенные на 15 листах, заполненных мелким, но четким почерком.

Из последнего слова Вахи Базгиева:

«Ваша честь! На всех этапах предварительного следствия меня унижали, оскорбляли, подвергали насилию и пыткам. Это было обусловлено тем, что в ходе проводимых расследований я занимался задержанием и привлечением к уголовной ответственности преступников, в том числе и чеченской национальности. Избивая меня, сотрудники ОРБ-2 и следователь И. Солтаханов не уставали повторять: «Русские убивают чеченцев, а ты им служишь. Мы убиваем русских, а ты им помогаешь. Ты вместе с русскими свиньями уничтожаешь чеченский народ, и ты будешь судим своими русскими, которых ты защищаешь и которым служишь, уничтожая чеченцев. Тут закон – мы, чеченцы».

Моя «вина» состоит лишь в том, что я исполнял свой долг, невзирая на материальное положение и национальную принадлежность преступников.

Ваша честь, я прошу Вас объективно взвесить все обстоятельства дела и, руководствуясь законом, вынести единственно правильный, справедливый, оправдательный приговор. Не дайте преступникам воли и свободы действий. Не дайте им и дальше обманывать правосудие и закон. Не дайте победить злу!».

Из последнего слова Мурата Дзуева:

«Хочу обратить Ваше внимание на речь Президента Путина на коллегии Генпрокуратуры 30 января 2004 года, где он говорил о необходимости усиления надзора за следствием и пообещал взять под личный контроль эти проблемы – наши с Базгиевым проблемы! Меня такая позиция радует. Радует потому, что завтра на моем месте и на месте Базгиева по вине некачественного следствия не окажется другой человек! Не будут страдать его родные и близкие. Ваша честь! Я горжусь тем, что работаю в отделе по борьбе с похищениями людей. Думаю, что смог заработать честное имя, и никто не может оговорить меня. Мои заслуги были оценены Президентом и правительством России. Неоднократно я награждался за освобождение, подчеркиваю, за освобождение людей, находящихся в плену, а не иначе!!! Я прошу Вас восстановить справедливость...»

Рассмотрение дела завершилось. В этом судебном состязании, где счет шел не на очки, а на годы лишения свободы, дуэт гособвинителей потребовал осудить Мурата Дзуева на 9 лет лишения свободы с содержанием в колонии строгого режима, а Ваху Базгиева – на 12. Квартет адвокатов требовал только оправдательного приговора. Судья Коннов принял воистину соломоново решение – ни нашим, ни вашим – и приговорил Мурата Дзуева к пятилетнему «строгачу», Ваху Базгиева – к семилетнему. Краснодарский краевой суд с подачи прокуратуры породил на свет еще двух «оборотней в погонах». Преступный мир получил еще одно эффективное средство для борьбы с правоохранительными органами.

Газета «Северный Кавказ», 30 марта 2004 г.

в начало

ТИМУР АЛИЕВ

Тимур Алиев родился в 1973 году. С золотой медалью окончил среднюю школу в Грозном. В 1995 году – с красным дипломом – Грозненский нефтяной институт, по специальности – инженер по автоматизации процессов переработки нефти. Одновременно с обучением работал в институте инженером-программистом и преподавателем вычислительной техники и программирования.

Далее – информагентство «Вайнахпресс» и «Чеченпресс». В последнем являлся также начальником компьютерного отдела, затем – заместителем директора. В течение последующих четырех лет (2000–2004) Т. Алиев – специалист по разработке новых материалов в НТО «Голос Гор», председатель МРОО «Институт общественного развития Тимура Алиева». С 2003 года – главный редактор газеты «Чеченское общество».

в начало

ЧЕРНОЕ ЗОЛОТО АХМАД-ХАДЖИ

Предлагаемый Кадыровым план создания чеченской нефтяной компании позволит оставлять доходы от добычи и переработки нефти в республике, что сделает президента Чечни финансово и политически более независимым от Москвы.

До сих пор деньги, получаемые от реализации добытой в Чечне нефти, уходили из республики через основного эксплуататора чеченского нефтекомплекса – российскую компанию «Роснефть» и ее дочернюю структуру – «Грознефтегаз».

Республика, по мнению Кадырова, «не получала от деятельности «Грознефтегаза» даже те налоги, которые идут в бюджет других регионов с развитой нефтяной отраслью».

«Фактически «Грознефтегаз» не играет даже малозаметной роли в восстановлении республики. Сегодня 70 процентов налогов от реализации нефти оседает в Москве», – заявил на заседании правительства в Грозном Кадыров. Кроме того, по словам чеченского президента, ни «Грознефтегаз», ни «Роснефть» не занимаются ни возрождением нефтяной отрасли республики, ни инвестициями в ее социальную сферу.

В предложениях по проблеме добычи и переработки нефти в Чечне, которые Кадыров поручил разработать генеральному директору «Грознефтегаза» Баудину Хамидову, предусматривается создание на базе того же «Грознефтегаза» отдельного нефтяного холдинга, независимого от «Роснефти».

«Чечне будет выгоден этот особый статус. Мы – разрушенная республика и работаем на получаемые инвестиции. Заработанные «Грознефтегазом» средства сейчас уходят в Минэнергетики РФ, оттуда – в Минфин и лишь потом – обратно», – заявил в телефонном интервью один из разработчиков этих предложений бывший в 1992–1993 годах министром нефтяной и химической промышленности Чечни Зайнди Дурдиев.

В то же время в самом «Грознефтегазе» скептически относятся к возможности реализации этой идеи. «Маловероятно, что получится – в России на уровне правительства против. Потому для нас сегодня необходимо хотя бы увеличить процент отчисления на экспорт», – отметил Дурдиев.

Создание новой нефтяной компании в Чечне станет возможным с принятием Договора о разграничении полномочий между Чечней и Россией. В варианте проекта, предложенного Кадыровым, заложено равное участие в эксплуатации нефтяных залежей республики. «Предприятия топливно-энергетического комплекса Чеченской Республики имеют равное право на получение государственных заказов на поставку и отгрузку нефти и нефтепродуктов для государственных нужд», – сказано в проекте договора.

При этом объемы добычи и поставки нефти, а также вопросы ее транспортировки, в том числе и на экспорт, будут производиться при согласовании с органами государственного управления республики, указывается в проекте договора.

В «Роснефти» не возражают против создания нефтяной компании в Чечне. «Если государство сочтет нужным создавать там еще одну нефтяную компанию, то пускай создает», – заявил в телефонном интервью сотрудник пресс-центра «Роснефти» Дмитрий Пантелеев.

«Наша деятельность в Чечне полностью определена государством и правительственными документами и не носит коммерческого характера. Правительство поручило нам создать «Грознефтегаз», чтобы он там работал и часть средств реинвестировал для поддержания или увеличения нефтедобычи», – отметил он.

В то же время в «Роснефти» отвергают обвинения в свой адрес в том, что они не финансируют подрядные работы по восстановлению нефтегазового комплекса и не производят отчисления в Минэнерго РФ на развитие социальной сферы Чеченской Республики. По данным Пантелеева, инвестиции компании в прошлом году составили более 3 с половиной миллиардов рублей. При этом, по его словам, на счет Минэнерго РФ в Федеральном казначействе было направлено свыше 550 миллионов рублей на восстановление экономики и социальной сферы Чечни.

Некоторые финансовые аналитики уверены, что у Кадырова есть запасной вариант «выдавливания» «Роснефти» с чеченских нефтяных полей. По их мнению, конфликт «Нефтехимпрома», считающегося правопреемником прежнего владельца нефтекомплекса Чечни – компании ЮНКО, с его временными арендаторами – «Роснефтью» и «Грознефтегазом», инициировано именно Кадыровым.

Объединение «Грознефтегаз» было создано по постановлению федерального правительства в конце 2000 года. Компания получила годичные лицензии на нефтедобычу на территории Чечни, но в 2002 году они были переданы «Роснефти». Кроме того, «Грознефтегаз» должен был получить в аренду находившиеся в федеральной собственности объекты нефтегазового комплекса Чечни. Но на деле эти активы были переданы созданному в том же 2002 году государственному унитарному предприятию «Чеченнефтехимпром».

В начале этого года кредиторы «Чеченнефтехимпрома» решили взыскать с него дожи. И в обеспечение своих требований они попытались получить активы предприятия. «Арестовали имущество, которым на правах аренды пользовался “Грознефтегаз” и были проведены даже некоторые конкурсы по передаче этого фактически государственного имущества в руки частных лиц», – рассказал Пантелеев. «Причем, на торги были переданы самые ликвидные предприятия нефтекомплекса», – отметил он.

По мнению же ряда финансовых аналитиков, за главным кредитором «Чеченнефтехимпрома» – компанией «Крекинг» – стоит Кадыров. «Для него главное успеть создать чеченскую нефтяную компанию до начала приватизации Чечни», – полагают они.

В самой «Роснефти» отказались комментировать подобные заявления. «Нам не хотелось бы поднимать эту тему – мы хотим быть политически корректными. Это пусть уже аналитики думают, что за кем стоит», – заявил Дмитрий Пантелеев.

По мнению аналитика из информационно-исследовательского центра «Панорама» Владимира Прибыловского, создание чеченской нефтяной компании относится скорее к политическим вопросам. «Сама нефть для Кремля и руководителя “Роснефти” Богданчикова не так уж и дорога. Для Кремля это вопрос не экономический. Это вопрос о том, стоит ли Кремлю “умасливать” Кадырова нефтью, или он и так перебьется», – полагает он.

Окончательное решение о создании или несоздании чеченской нефтяной компании будет зависеть от соотношения сил между кремлевскими кланами, полагает он.

«Иванов и Сечин Кадырова не любят из идейных «государственнических» соображений, защитником же Кадырова и энтузиастом политики опоры на коллаборационистов была прагматически-космополитическая «Семья» (Волошин-Касьянов). С другой стороны, Медведев и Козак – тоже прагматики, и могут счесть меньшим злом ублаготворить Ахмеда-хаджи нефтью, лишь бы он продолжал «мочить» соплеменников и признавал, хотя бы на словах, свой сюзеренитет», – утверждает Прибыловский.

Газета «Чеченское общество», 5 апреля 2004 г.

в начало

СЕМЕРО «СМЕЛЫХ»

Пост президента Чечни – должность почетная. Частые гости президента – представители ООН, ПАСЕ и ОБСЕ. Также президента Чечни постоянно донимают вниманием журналисты со всего земного шара. Все это для лидера небольшой по мировым меркам территории – большая редкость. Но при всей своей почетности эта должность еще и крайне недолгая – все чеченские президенты не только не сменяются легитимным путем, но и обычно умирают не своей смертью. Джохар Дудаев – был взорван российской ракетой, Зелимхан Яндарбиев – также взорван, но в машине в Катаре. Аслан Масхадов до сих пор находится практически в бегах. Ахмат Кадыров – взорван на стадионе всего через полгода после начала своего президентства.

Фактически чеченский президент ошибается, как сапер, один раз в жизни – когда решается стать во главе республики. Тем не менее желающих возглавить нашу многострадальную родину по-прежнему остается достаточное количество. И хорошо, что есть республиканский ЦИК, который «не позволяет» погибнуть во цвете лет многим потенциальным «смертникам».

В эти выборы ЦИК не допустил смерти почти полутора десятков неудавшихся кандидатов – от первоначального количества заявивших о своем желании участвовать в выборах к началу предвыборной кампании осталось менее трети – всего семеро.

Это – министр внутренних дел Чечни Алу Алханов, генеральный директор федерального унитарного предприятия «Чеченнефтехимпром» Умар Абуев, предприниматель из Толстой-Юрта Магомед Айдамиров, сотрудник Госсовета Чечни Мухамед Асаков, директор представительства «Современной гуманитарной академии» Абдула Бугаев, советник президента Чечни Ваха Висаев и бывший вице-премьер чеченского правительства Мовсар Хамидов.

Буквально в самый последний момент были сняты бывший вице-премьер Ичкерии Яраги Мамадаев, юрист Адам Эдилов и бизнесмены Зура Магомадова и Малик Сайдуллаев. У первых трех избиркомом были найдены нарушения в подписных листах – количество недостоверных подписей в их поддержку превысило допустимый 20-процентный барьер.

Но если их случаи практически не привлекли внимания прессы или общественности при всей своей серьезности для самих кандидатов, то снятие одного из основных кандидатов на лидерство в Чечне вызвало немало разговоров.

Одним из аргументов в пользу снятия Сайдуллаева было признание недействительным его паспорта. В нем было указано место рождения – село Алхан-Юрт, Чечня. Однако на момент рождения Сайдуллаева село Алхан-Юрт было расположено на территории Чечено-Ингушской Республики. То есть в паспорте должно было стоять – «место рождения – ЧИАССР».

Кроме того, в избиркоме посчитали, что при проверке данных 61 физического лица, которые сделали добровольные взносы в избирательный фонд Сайдуллаева (общая сумма – 1600 тысяч рублей), в 51 документе выявлены нарушения. В них не полностью указаны сведения о физических лицах, которые внесли деньги.

Искать объяснения случившемуся смысла нет: как гласит латинская пословица «Qui proudest» (Ищи, кому выгодно). Но при этом ясно одно: налицо недоработки кадровой политики Сайдуллаева. Учитывая горький опыт его прошлогодней попытки стать президентом Чечни, когда всего через несколько дней после начала предвыборной кампании была забракована большая часть подписей в его поддержку, в этот раз Сайдуллаев должен был быть осторожным вдвойне. Особенно важным для него был подбор команды, в том числе, квалифицированных юристов, для работы в предвыборном штабе.

Но, видимо, понадеявшись на денежный залог, внесенный им вместо собирания подписных листов, Сайдуллаев этого не сделал и был снят с предвыборной гонки даже раньше, чем в прошлом году.

Впрочем, существует и еще одна – почти невероятная – версия. По ней Сайдуллаев намеренно допустил эти проколы, так как не хотел участвовать в выборах. В то же время он пытался и не ударить в грязь лицом – демонстративное нежелание участвовать в них могло обернуться для него потерей народного доверия. Сейчас же получается так, что Сайдуллаев укрепил свой имидж человека, неугодного власти – образ, наиболее любимый электоратом.

Как бы то ни было, уже в самом начале предвыборной гонки среди претендентов на лидерство в Чечне существует лишь одна известная фигура – Алу Алханов. Попытавшийся позиционировать себя представителем от силовиков Мовсар Хамидов явно не смог это сделать. Со всеми остальными еще хуже. Учитывая же то обстоятельство, что рейтинг Алханова будет по-прежнему продолжать расти, хотя бы потому, что на него работает очень много сил и ресурсов, то всем остальным кандидатам даже близко не получится подобраться к его известности. То есть выбора у нас снова нет.

Газета «Чеченское общество», 29 июля 2004 г.

в начало

МАГИЧЕСКИЕ ЦИФРЫ

(совместно с Р. Жадаевым)

Уже официально объявлено: инаугурация нового президента республики Алу Алханова пройдет 5 октября. То есть его победа не ставится ни под малейшее сомнение. А между тем выборы президента Чечни, прошедшие 29 августа, по мнению наблюдателей от ряда кандидатов и представителей правозащитных организаций, сопровождались массовыми нарушениями. По их словам, реальная явка составляла от 10 до 20 процентов, возможно, 30. Как же совершенно магическим образом эта цифра превратилась в конечную – 85 процентов? Ответ очевиден, но толку от этой очевидности никакого.

Основной проблемой для подавляющего большинства избирательных участков была низкая явка избирателей. На некоторых участках этот недостаток устранялся довольно простым и эффективным способом – подвозом «своих» людей на автобусах. Такие факты имели место в нескольких местах. Например, в селе Толстой-Юрт Надтеречного района очевидцем подобного нарушения стал чеченский журналист Муса Мурадов, который, кстати, 29 августа сумел 4 раза «изъявить свою волю» на различных избирательных участках. Подобное же было зарегистрировано наблюдателями от кандидатов президенты и в Ленинском районе Грозного (Участковая избирательная комиссия №382, расположенная в здании 1-го городского лицея). Следует отметить, что в обоих случаях людей для голосования на избирательные участки привозили сторонники Алу Алханова.

В том же районе, по свидетельствам очевидцев, днем 29 августа к одному из избирательных участков, расположенному в здании средней школы №48, незадолго до приезда туда европейских делегатов Тадеуша Ивинськи и Андреаса Гросса были организованы «народные гуляния». Прибывшие к УИК Ивиньски и Гросс стали свидетелями зажигательных танцев, устроенных прямо перед входом в здание «ликующим народом». Сразу же после их отъезда «мероприятие» возле данного избирательного участка прекратилось за ненадобностью.

Когда представители ПАСЕ зашли внутрь помещения, сидевшие в помещении около 20-ти человек (доставленные туда заблаговременно) тут же встали и пошли к урнам, чтобы «проголосовать». Затем, в течение 30–40 минут здесь проголосовал всего 1 избиратель.

По информации, которую распространил ряд электронных СМИ, со ссылкой на предвыборный штаб кандидата в президенты республики Мовсура Хамидова, в день голосования в станице Серноводская Сунженского района Чечни ими был отмечен факт подкупа избирателей. Здесь же одна из местных жительниц стала свидетельницей того, как в 7 часов утра одна из сотрудниц участковой избирательной комиссии, располагавшейся в здании школы на улице имени Ахмата Кадырова, внесла внутрь 2 больших пакета с уже заполненными избирательными листами.

В Шалинском районе, в 9.15 утра наблюдателей не пустили на территорию воинской части для контроля за ходом голосования. Военные заявили наблюдателям, что такой приказ отдал кто-то из вышестоящих начальников, некий Александр Яковлевич.

Несколько случаев нарушений были отмечены наблюдателями от хамидовского штаба и в Старопромысловском районе Грозного. К примеру, в УИК №406 наблюдателей впустили внутрь помещения не в момент открытия избирательного участка в 8.00 утра, а только спустя 15 минут после этого. Наблюдателям только осталось документально запротоколировать тот факт, что к этому времени урны для голосования на этом участке были уже практически заполнены. К 12 часам дня на избирательном участке №405, расположенном в здании цеха №4 ГУП «Грозводоканала» где в списках избирателей числится 2 тысячи 656 человек, проголосовало всего около 10-ти избирателей. Тем не менее это не помешало членам УИК вечером 29 августа отчитаться о том, что «явка избирателей была высокой».

В октябрьском районе Грозного наблюдателями из штаба Мовсура Хамидова был отмечен факт массового вброса бюллетеней в урны на избирательном участке №397 (территория обувной фабрики).

На некоторых избирательных участках старики призывали людей голосовать за Алу Алханова, несмотря на то, что агитация за кого-либо из кандидатов в день голосования категорически запрещена. Информация о таких фактах имеется у сотрудников ПЦ «Мемориал». На некоторых УИК главе семейства разрешалось проголосовать за всех членов своей семьи. Правда, при наличии у него документов последних.

Сотрудники ПЦ «Мемориал» среди прочего отметили низкую явку граждан на избирательные участки в городе Гудермес. Например, в течение часа (с 10 до 11 дня) на избирательном участке №105 в г. Гудермес проголосовало всего 8 человек. На соседней 104-й УИК – 5 граждан. Между тем, согласно официальным данным, только в первой половине дня 29 августа в городе Гудермес исполнило свой конституционный долг не менее 10% граждан (от 64 тысяч 231 зарегистрированного здесь избирателя), т.е. более 6-ти с половиной тысяч человек.

Примерно то же самое происходило и в Курчалоевском районе Чечни. Во второй половине дня большинство из 25 избирательных участков были практически пустыми. На участке 147 с 15.55 до 16.45 проголосовало 9 человек. На участке №149 явка избирателей с 16.45 до 17.15 составила 4 человека.

Поздно ночью 29 августа, в то время как участковые и территориальные избирательные комиссии подводили итоги голосования, представители штаба Мовсура Хамидова сообщили журналистам о том, что на их наблюдателя, находившегося в УИК с. Закан-Юрт Ачхой-Мартановского района, оказывалось прямое давление. Под угрозой физической расправы его заставляли подписать протокол о том, что никаких нарушений в ходе выборов здесь не было. Между тем на участке с общим числом зарегистрированных избирателей в 2000 человек проголосовало всего 350 граждан. Однако в итоговый протокол была внесена цифра в 1500 человек, что составляло почти 72 процента явки. Опасаясь за жизнь своего представителя, сотрудники предвыборного штаба Хамидова порекомендовали тому поставить свою подпись под заведомо фальшивым документом. При этом сотрудники предвыборного штаба попросили журналистов не указывать чьих-либо имен, опасаясь репрессивных акций в свой адрес.

Вообще, предвыборный штаб Хамидова изначально собирался опротестовывать результаты выборов. Об этом в день выборов говорил и сам Хамидов.

По его словам, участковые избирательные комиссии поступали по заранее расписанной схеме. «Если у них записано, что в 10 часов должно быть столько-то проголосовавших, то они и дают такие цифры, несмотря на низкую явку в реальности», – сказал Хамидов, ссылаясь на приватные высказывания самих глав территориальных комиссий. В то же время Хамидов сообщал, что на выборах голосовали даже люди с московской пропиской или вообще без документов, если они сказали, что отдадут свои голоса за Алханова.

«Наших же наблюдателей не допустили, например, в воинские части. По нашей информации, там 90 процентов проголосовали за Алханова прежде всего потому, что 4 дня назад туда прибыли генералы: Харьковских, от пограничников, и Булгаков, от внутренних войск, которые и обеспечили подобное голосование своих подопечных, – рассказал Хамидов. В итоге в голосовании приняли участие около 25 тысяч военнослужащих из частей, постоянно дислоцированных на территории республики.

Кроме того, по данным Хамидова, на 14.30 часов дня в станице Мекенской Наурского района не было зарегистрировано ни одного избирателя, а по официальным спискам их проголосовало уже 35 процентов.

Но в итоге Мовсар Хамидов все же «капитулировал» и не стал опротестовывать результаты выборов. На второй день после голосования его штаб распространил заявление, в котором было сказано, что бывший кандидат в президенты Чечни полковник ФСБ Мовсар Хамидов считает результаты выборов нечестными, но не собирается их обжаловать.

«По нашим данным, официально оглашенные данные не соответствуют действительности. Выборы проводились не совсем честным путем», – сказано в заявлении. Хамидов также отмечает в заявлении, что его «наблюдатели были во всех УИКах и ТИКах и вели собственный подсчет голосов». «Я и моя команда сделали все возможное, чтобы эти выборы прошли строго в рамках действующего законодательства и демократических принципов. Но, к сожалению, наши возможности были ограничены, и мы не смогли противодействовать многочисленным нарушениям законодательства», – утверждает он в документе.

Тем не менее Хамидов не будет обжаловать результаты выборов в суде, как заявлял ранее. «Я заявляю, что во имя своего народа отказываюсь от дальнейшей борьбы за восстановление справедливости и готов сотрудничать с новыми властями», – говорится в заявлении бывшего кандидата. «В данной конкретной ситуации было бы недальновидным шагом ведение с властью политической борьбы, создающей дополнительную напряженность в обществе», – объясняет в своем заявлении Хамидов.

Дополнительно

Татьяна Локшина, исполнительный директор Московской Хельсинкской Федерации:

«Грозный был абсолютно пустой. На тех участках, где мы были (по 15–20) минут, можно было застать 2–3 человек. Что интересно, силовиков (людей в камуфляже и с оружием) было больше, чем простых жителей. И то же самое на избирательных участках».

Их присутствие объясняется усилением, которое было предпринято после 21-го августа. Простых же избирателей нет потому, что неинтересно. Люди, которые голосуют, делают это просто так.

То, что мы видели, соответствовало нашему ожиданию. Очень похоже на ту картину, что мы наблюдали на президентских выборах в октябре 2003 года, когда победил Кадыров. Тогда тоже были невыборы, но тогда была новость, интрига, а сейчас – чудовищно скучно».

Антуан Аракелян, независимый наблюдатель из Санкт-Петербургского центра «Стратегия»:

«Я проводил мониторинг на избирательных участках в селах Ведено, Ца-Ведено, Шали, Герменчук. И везде одновременно было не больше двух-трех голосующих.

Григорий Шведов, представитель российской правозащитной организации «Мемориал»:

«Явка была очень мала. Кроме того, существует несколько особенностей этих выборов.

На всех участках не совпадали цифры проголосовавших избирательной комиссии и наблюдателей – в 4–5 раз больше у председателей УИКов. Вторая особенность – обилие военных, больше, чем голосовавших. Также, хотя не было агитационных материалов на участках, очевидно, что все муниципальные здания заклеены листовками Алханова. Остальные кандидаты, конечно, тоже были представлены агитматериалами, но в несопоставимых масштабах.

Мы были в субботу в станице Серноводской. Там убили парня в больнице и около 200 человек вышли на митинг, и они собирались бойкотировать выборы. В ряде мест не было на месте представителей избирательных комиссий – девушки, видимо, отвлекались на завтраки и обеды.

По моему мнению, низкая явка была следствием нападения боевиков на город в субботу 21 августа, когда, по данным МЧС, было убито и ранено почти 50 мирных жителей. Моя личная гипотеза – произошедшее 21-го августа было настоящим приемом контрпропаганды. Люди не были напуганы – просто это подорвало их доверие к МВД, которое не может обеспечить ничего. То есть это был подрыв доверия к самой власти или ее дискредитация».

Андреас Гросс, докладчик Парламентской ассамблей Совета Европы по Чечне, отказался комментировать прошедшие выборы, ссылаясь на тот факт, что они не были официально признаны Советом. В то же время в приватной беседе на этот счет с несколькими правозащитниками он обронил слово «фарс».

Газета «Чеченское общество», 13 сентября 2004 г.

в начало

ВСТРЕТИМСЯ В РАЮ

Написала «шахидка» в прощальном письме подруге

Дом, где до октября прошлого года жила 21-летняя Зарета Байракова – одна из террористок, участвовавших в захвате «Норд-Оста», – находится почти на окраине Грозного. Остановку «Новая» от центра города отделяет километров восемь – для чеченской столицы расстояние немалое. В прежние, «советские» времена добраться до этого места можно было минут за 30 на троллейбусе. Сейчас даже на машине получается дольше. По утрам Старопромысловское шоссе перекрывается возле Дома правительства. Поэтому путь к матери Зареты – Мадине – получается неблизким.

Район «Новой» – не из фешенебельных. До войны жить здесь считалось совсем непрестижно. По сравнению с центром квартиры в этих местах стоили раз в пять дешевле. Но нынче, когда весь город лежит в руинах, наименее пострадавший Старопромысловский район – один из самых густонаселенных. Трудно сказать, как представляет себе обыватель жилище «шахидки из «Норд-Оста», но на самом деле это обычные муниципальные кирпичные 5-этажки, которые можно встретить в любом российском городе. Разве что уж очень неухоженно вокруг.

Не похожа на «мать террористки» и открывающая дверь невысокая полноватая женщина – Мадина Байракова. Лишь совершенно седые волосы и глаза «на мокром месте» выдают, что за последний год ей много пришлось и поплакать, и пережить. Реакция ее на журналиста оказывается бурной. Общаться и отвечать на вопросы Мадина отказывается наотрез. «Уходите, ничего нового добавить мы вам не можем», – говорит она и закрывает дверь.

Зарета Байракова

«С тех пор как стало известно, что в захвате «Норд-Оста» участвовала Зарета, к Байраковым просто потоком зачастили журналисты, – рассказывает независимая правозащитница Тамара Узумхаджиева. – Корреспонденты самых разных изданий досаждали им, заставляли вспоминать заново все подробности, в очередной раз причиняя боль».

Узумхаджиева сама неоднократно посещала Байраковых, сопровождая, как правило, иностранных журналистов. «В последний раз отец Зареты просто выгнал меня, добавив: «Вы роетесь в нашей беде, делаете на ней деньги, а нам зачем это нужно?», – рассказывает она. За это время Тамара буквально выучила наизусть историю ухода Зареты из дома и появления ее уже в театральном комплексе:

«Это произошло вечером 29 сентября 2002 года. Мать и дочь совершали намаз, когда раздался звонок в дверь. Зарета открыла дверь, прямо в прихожей стала с кем-то разговаривать. Мать, чтобы не отвлекаться от молитвы, не стала прислушиваться к беседе. Слышно было лишь, что собеседник Зареты – женщина. Причем по тону дочери Мадина поняла, что они знакомы. Затем, не заходя в комнату, Зарета вышла, крикнув матери, что она вернется через пятнадцать минут. Мадина заметила лишь, что на ногах гостьи были сухие тапочки, хотя на улице шел дождь, из чего сделала вывод, что та приехала на машине.

Но через пятнадцать минут вместо дочери в квартиру Байраковых поднялись двое вооруженных мужчин в камуфляже. Они вызвали отца Зареты и сообщили ему, что их дочь вышла замуж за их родственника, и они будут жить в одном из сел Веденского района».

Подобные методы сватовства в Чечне не редкость, но, как правило, через какое-то время муж обязан с подарками показаться у родных жены. Учитывая тот довольно-таки опасный период, и особенно что ехать нужно было из Ведено, ничего странного в этом не было.

«Через несколько недель Мадина смотрит трансляцию из «Норд-Оста» и в одной из убитых узнает свою дочь. «Я никогда ее ни с кем не перепутаю», – позже говорила она. Родители не могут поверить, что их дочь могла самостоятельно решиться на подобное».

По словам соседей Зареты, она была очень воспитанной и внимательной девочкой, отличалась редкой красотой. Школу закончила на «четверки» и «пятерки». Правда, учиться дальше не пошла – помогала родителям-инвалидам торговать на базаре.

Сейчас Байраковы больше всего боятся за младшего сына – 15-летнего парня стараются не выпускать из дома. Из некогда большой семьи лишь он один живет с родителями. Остальные – еще трое сыновей и дочь – разъехались по российским городам.

Из досье Федеральной службы безопасности РФ:

«Байракова Зарета Долхаевна, 1976 г.р.

29 сентября 2002 года ушла из дома и не вернулась. По словам родных, якобы вышла замуж в селе Дарго Веденского района.

...Братья Байраковой – Бауди, 1979 г.р., и Мурад, 1982 г.р., – подозреваются в причастности к НВФ. В настоящее время их местонахождение неизвестно. По словам родных, якобы занимаются лесоразработками в Иркутской области».

Асет Гишлуркаева

«Асет была из обеспеченной семьи, ни в чем не нуждалась. По характеру – достаточно свободная, не поддающаяся ничьему влиянию, да и вообще придерживалась светского образа жизни, – рассказывает Тамара. – В свое время закончила экономический факультет Чеченского государственного университета с «красным» дипломом».

Асет Гишлуркаева уехала из дома в начале октября. Родным сказала, что едет в Ростов на лечение. По ее словам, грозненские врачи поставили ей диагноз – злокачественная опухоль груди. Далее все то же, что и в случае с Заретой Байраковой. Родные до последнего не подозревали, где находится Асет. И лишь через две недели после «Норд-Оста», как рассказывают, в дом Гишлуркаевых в Ачхой-Мартане ворвались вооруженные «федералы». Дома была семья одного из братьев Асет. Всех, в том числе и двухмесячного малыша, погрузили в «уазик» и повезли в неизвестном направлении. Полуодетые, они были выведены на мороз и построены. Солдаты уже передернули затворы автоматов, когда главный из них приказал отставить и сказал: «Запомните этот день навсегда. Сегодня я подарил вам жизнь».

После этого семья Гишлуркаевой продала все свои вещи и уехала за границу.

Из досье Федеральной службы безопасности РФ:

«Гишлуркаева Асет Вахидовна, 1973 г.р.

В 1997–1998 гг. – секретарь начальника Ачхой-Мартановского РОВД...

Состояла в гражданском браке с лидером ПГ (преступной группировки) Канта-шевым Тимуром...»

Зура Бициева

22-летняя Зура Бициева из Самашек была достаточно современной девушкой. Окончила училище по специальности секретарь-референт, могла надеть и мини-юбку, и брючный костюм.

«Все эти девушки обычно делились с родными своими проблемами и тревогами. Но все семьи «шахидок» из «Норд-Оста» утверждали, что не знали заранее о намерениях своих детей», – говорит Тамара Узумхаджиева.

Из прощального письма Зуры подруге:

«...Я уехала по воле Аллаха ты знаешь куда. ...Я сильно плакала и, клянусь Аллахом, не могла есть и вообще ни с кем общаться. Но вдруг нашла хадис, где Пророк запретил держать траур больше трех дней, и с трудом успокоила себя. И то, что мы, инша Аллах, скоро с ним встретимся в раю. ...Есть одно важное дело, начатое Ибрахимом и мной по воле Аллаха. И сильно прошу, доведи это до конца. ...Не горюй. ...Инша Аллах, встретимся в раю».

По словам одного офицера ФСБ, после штурма здания «Норд-Оста» опознано восемнадцать женщин. Кроме трех вышеперечисленных это:

1. Хаджиева Марьям, 1980 г.р. 2. Хаджиева Айман, 1974 г.р. 3. Хаджиева Коку, 1976 г.р. 4. Эльмурзаева Седа, 1984 г.р. 5. Бисултанова Марина, 1983 г.р. 6. Ганиева Фатима, 1975 г.р. 7. Ганиева Хадчат, 1986 г.р. 8. Алиева Секилат, 1977 г.р. 9. Мутаева Малижа, 1971 г.р. 10. Хусенова Лиана, 1979 г.р. 11. Юнаева Заира, 1978 г.р. 12. Дугаева Мадина, 1978 г.р. 13. Курбанова Райман, 1964 г. р. 14. Виталиева Миси (Рашид-ханова Малика), 1960 г.р. 15. Бакуева Луиза, 1968 г.р.

Газета «Московский комсомолец», 23 октября 2003 г.

в начало

РУСЛАН ЖАДАЕВ

Руслан Жадаев родился в 1968 году. Закончил факультет правоведения Грозненского политехнического техникума. В 2005 году заканчивает филологический факультет Чеченского Государственного университета. Руководил пресс-службой «Чеченского комитета национального спасения»; в настоящее время является заместителем руководителя Информационного центра общественного движения Совет неправительственных организаций САНО» и заместителем главного редактора независимой газеты «Чеченское общество». Одновременно – корреспондент чешского информационного агентства «Caucasus Times», «Кавказский узел», «Вестник ЛАМ», журнала региональных правозащитных движений «Защита прав и свобод человека», постоянный автор Института по освещению войны и мира (Великобритания).

Все статьи, заявленные на конкурс, можно назвать поступком хотя бы потому, что поднятые в них проблемы – острые и злободневные как для Чечни, так и для всей России. Но если в России, опубликовав подобный материал, ты рискуешь своей свободой или «кошельком», то в Чечне за это можно поплатиться жизнью.

в начало

НЕСКОНЧАЕМАЯ ВОЙНА

Новый год не принес никакой надежды на скорое прекращение конфликта

37-летний житель Ачхой-Мартановского района Чечни Усман – командир среднего звена чеченских боевиков, или, как он сам называет себя, офицер вооруженных сил ЧРИ. В армии Ичкерии он имеет звание майора.

Усман худощав, высок ростом и носит короткую, аккуратную бороду. «Русская армия сделала здесь за эти 4 года все, что смогла, но победы не достигла, – говорит он. – Военные гарнизоны стоят практически в каждом селе, но это ничего не меняет. Полная оккупация территории не означает победы над противником, а победить партизанское движение еще никому и никогда в мире не удавалось».

Таких людей, как Усман, уже, если верить московским версиям происходящего, вроде бы не должно быть. Кремль неоднократно выступал с заявлениями о переходе к процессу политического урегулирования и окончания в беспокойной республике активных боевых действий.

Между тем, как утверждает Усман, борющиеся за независимость повстанцы не намерены складывать оружия. Каждый день приносит новые доказательства их упорства.

Особую активность боевики проявляют в столице Чечни – городе Грозном, а также высокогорных районах на юге республики, где, как считается, в труднодоступных ущельях и лесных массивах располагаются их секретные базы. Так, 14 января в высокогорном Шатойском районе Чечни на фугасе подорвались военные саперы, проводившие инженерно-саперную разведку местности на автотрассе Шатой-Итум-Кале. В результате подрыва погибли 4 военнослужащих, 2 с тяжелыми ранениями были госпитализированы. А за день до этого в том же районе на мине подорвались еще четверо саперов, трое из которых погибли на месте. 9 января в Веденском районе (на юге Чечни) попала в засаду группа морских пехотинцев. Один из них был убит, двое получили ранения. Одним из событий последней недели стал также обстрел неизвестными из гранатометов комплекса правительственных зданий в Грозном.

Группа под командованием Усмана, как и десятки других мобильных групп чеченских боевиков, проводит диверсионные акции и совершает нападения на военные колонны и даже небольшие гарнизоны российских войск. «Если численное соотношение сил слишком неравно, и вам необходимо уберечь своих людей и выжить, то необходимо дробить силы на множество мелких групп и вести войну на изматывание противника, что в конце концов принесет свои результаты», – считает Усман.

Офицер российской военной комендатуры по имени Виталий также признает, что война не закончена.

«Не проходит и дня, чтобы наши бойцы, осуществляющие инженерно-саперную разведку местности, не находили на дорогах мины, фугасы и различные СВУ (самодельное взрывное устройство), – говорит он. – В Грозном, других городах и крупных населенных пунктах продолжаются нападения на военнослужащих. Здесь идет самая настоящая партизанская война. В условиях зимы активность действий чеченских боевиков несколько снизилась, но весной и летом для нас наступает действительно «жаркая пора».

Борьба эта отличается от противостояния более раннего периода. Формирования боевиков действуют более разрозненно и независимо друг от друга, чем во время конфликта 1994–96 годов. Кроме того, на стороне федеральных сил сегодня воюют несколько бригадных генералов и бывших руководителей ичкерийских силовых структур, в том числе Руслан Ямадаев, Абу Арсанукаев, Ибрагим Хултыгов.

По словам Усмана, повстанцы остаются преданными мятежному президенту Чечни Аслану Масхадову и способны в случае необходимости в течение 2–3 дней собрать в единый кулак практически все отряды и группы для проведения крупной операции.

Если верить Усману, у лидеров чеченского Сопротивления нет каких-либо серьезных противоречий по вопросам ведения войны. Небольшие разногласия существуют только по поводу акций смертников. Так, Шамиль Басаев – один из лидеров чеченских боевиков, которого особенно боятся в Чечне – выступает за перенос военных действий на территорию России, активное использование смертников-камикадзе и уничтожение лиц, сотрудничающих с российскими властями и работников местных силовых структур, с чем не соглашаются Масхадов, Руслан Гелаев и ряд других командиров.

«Басаев считает, что Россия ведет против нас тотальную войну на уничтожение, т.е. террористическую войну, а это значит – чеченцы имеют право отвечать террором на террор, – говорит Усман. – В том числе и диверсионно-террористическими акциями на ее территории с использованием добровольцев-смертников. Но в остальном разногласий нет».

«Война не завершится до тех пор, пока русские войска не уйдут. Мы не торопимся. Как говорил Басаев: «Моджахед спит, Джихад идет»!

Виталий считает, что разобщенность чеченских вооруженных отрядов в действительности невыгодна российской стороне. «Группы, действующие автономно, без единого центра управления, намного опаснее, – считает он. – Их трудно обнаружить и нейтрализовать. Их действия практически непредсказуемы. После того как весной-летом 2000 года федеральные силы разгромили в Чечне практически все крупные бандформирования, война перешла в стадию диверсионно-террористических действий. Это может продолжаться годами, как в Афганистане».

За последний год Москва, кажется, стала больше полагаться на своего назначенца Ахмада Кадырова, который в октябре 2003 года по итогам получивших крайне критические оценки выборов стал главой республики. Действительно, большая власть сегодня сосредоточилась в руках чеченских милиционеров и сотрудников службы безопасности чеченского президента – так называемых «кадыровцев», которые вместе с федеральными силами принимают участие в боевых акциях против повстанцев. Местные жители говорят, что теперь они больше боятся кадыровских «силовиков», чем российских военных.

Виталий, однако, не доверяет этим новоявленным «союзникам». «Служба безопасности Ахмада Кадырова почти сплошь состоит из бывших боевиков, – говорит он. – Многие из них перешли на нашу сторону не по идейным, или каким-то патриотическим мотивам, а только для спасения собственной шкуры. Они с оружием в руках воевали против российской армии, и я не верю, что бывшие боевики так резко изменили свои взгляды и убеждения».

«Чечня – это очень маленькая территория, где все знают друг друга, имеют родственные, клановые и другие связи. Поэтому пользы от чеченцев в силовых структурах очень мало», – добавляет он.

И вправду, достижения чеченских «силовиков» пока не слишком впечатляют. В ноябре прошлого года Ахмад Кадыров на одном из совещаний заявил, что «Чечня должна встретить Новый год без таких имен как Масхадов и Басаев». Руководители местных силовых структур активно поддержали это мнение, но дальше слов дело не пошло. Единственным достижением военных в Чечне стал захват двух принадлежащих Басаеву знамен времен военных действий в Абхазии в 1992–1993 годах. Однако значение этого трофея представляется не столь важным, когда вспоминается, что в те самые 90-е годы Басаев возглавлял так называемый «абхазский батальон» – формирование чеченских добровольцев, примкнувших к российским солдатам и воевавших на стороне абхазцев против Грузии.

Усман подтвердил, что многие «кадыровцы» являются перебежчиками. «То, что некоторые из моих бывших товарищей перешли на службу к Кадырову, не означает, что они стали моими врагами, – говорит он. – Если понадобится их помощь, я не думаю, что они мне в ней откажут».

Между тем продолжающаяся бесконечно война в Чечне вызывает у ее жителей все больше вопросов. Людей удивляет, почему, имея столь впечатляющее численное превосходство в живой силе и технике, на небольшой территории Чечни, которую можно за сутки пройти вдоль и поперек, российские военные не могут добиться поставленных целей и задач.

«Чечня – не Вьетнам, которому в войне с Соединенными Штатами помогал Советский Союз, и не Афганистан, который в войне против Советской армии поддерживали США», – говорит один чеченский политолог.

«У нас нет границ с другими государствами, а территория наша в тысячу раз меньше, чем территория России. Откуда боевики получают оружие и деньги? Почему, если это так необходимо, российские спецслужбы до сих пор не задержали Басаева или Масхадова?»

«Это не война, а грязная игра, которую ведут обе стороны, а страдает чеченский народ».

Газета «Чеченское общество», 27 января 2004 г.

в начало

ЧЕЧЕНСКИЕ БЕЖЕНЦЫ: НЕРЕШЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Ситуация с беженцами, проживающими на территории Ингушетии, до настоящего времени не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Она, как была весьма тяжелой осенью 1999 года, когда в Ингушетию хлынул многотысячный поток вынужденных переселенцев из Чеченской Республики – примерно таковой до сих пор и остается. Если что-то и меняется сегодня в положении беженцев, то только в худшую сторону. Десятки тысяч семей, как и раньше, ютятся в рваных палатках или фанерных комнатках пунктов временного размещения (ПВР), а более-менее обеспеченные – снимают комнаты в частном секторе. Никаких положительных сдвигов в плане улучшения условий жизни вынужденных переселенцев не произошло и вряд ли произойдет в будущем.

До сих пор российские власти сознательно занижают численность чеченских беженцев, проживающих на территории Ингушетии. По данным неправительственных организаций на начало октября 2003 года здесь находится свыше 100 тысяч вынужденных переселенцев. В УВКБ ООН имеются другие цифры – около 100 тысяч, однако чиновники Федеральной миграционной службы России утверждает, что общая численность чеченских беженцев в Ингушетии не превышает 58 тысяч человек. Таким образом, число беженцев приуменьшено не менее чем на 40%.

В российских, а также официальных чеченских и ингушских средствах массовой информации постоянно утверждается, что чуть ли не ежедневно в Чеченскую Республику добровольно возвращаются десятки семей беженцев. В этой связи довольно странным выглядит факт увеличения мест компактного проживания чеченских беженцев. Если в прошлом году на территории Ингушетии насчитывалось 187 точек компактного размещения чеченских беженцев, то к осени 2003 года их число (по данным общественной организации «Совет вынужденных переселенцев») возросло до 202. В связи с этим возникает закономерный вопрос: если (по утверждениям властей) сотни семей чеченских беженцев ежемесячно возвращаются на Родину, то почему в Ингушетии наблюдается рост ПВРов?

Что действительно имеет место, так это процесс методичного и планомерного выдавливания чеченских беженцев. За четыре года власти уже опробовали в отношении вынужденных переселенцев целый ряд методов: временные прекращения поставок гуманитарной помощи; прекращение выдачи бесплатного хлеба; исключение людей из списков вынужденных переселенцев; отключение газо- электро- и водоснабжения в лагерях беженцев, а теперь и насильственная ликвидация палаточных городков и ПВР. Но результатом стало не столько возвращение беженцев в Чеченскую Республику, сколько их постоянное перемещение внутри Ингушетии.

Чеченские правозащитные организации уже сообщали о первом случае насильственной ликвидации лагеря беженцев на территории Ингушетии. Осенью 2002 года представители федеральных структур и местные власти шантажом и угрозами вынудили около двух тысяч обитателей палаточного городка «Иман», расположенного на окраине селения Аки-Юрт, покинуть его территорию. В 2003 году примерно по той же схеме расформирован небольшой лагерь беженцев на территории ОАО «Автодор» в городе Карабулак и планируется ликвидировать палаточный городок «Бэлла» на окраине ст. Орджоникидзевская Сунженского района Республики Ингушетия.

С позапрошлого года проблемами вынужденных переселенцев занимается МВД, ведомство, призванное решать совсем другие задачи. Люди в мундирах, привыкшие бороться с преступниками и бандитами, ведут себя с беженцами соответствующим образом и относятся к ним, как к потенциальным нарушителям закона. Это можно наблюдать и в ходе посещений лагерей вынужденных переселенцев работниками Федеральной миграционной службы. Практически все чиновники этого ведомства, по словам вынужденных переселенцев, ведут себя крайне грубо и игнорируют любые попытки людей довести до них свои проблемы. Их абсолютно не волнует положение десятков тысяч беженцев, основную массу которых составляют старики, женщины и дети. Главное для работников ФМС от милиции – не вдаваясь в подробности выполнить любое распоряжение вышестоящего начальства и своевременно доложить о его исполнении.

При таком отношении властей не может не возрастать количество различных инцидентов, связанных с беженцами из Чечни. Так, в конце лета нынешнего года произошел вопиющий случай правового беспредела в отношении большой группы чеченских беженцев. 7 августа, не выдержав постоянного давления и угроз со стороны чиновников, 40 семей беженцев согласились переехать из палаточного городка «Бэлла» в новый ПВР, построенный в ст. Орджоникидзевской, на территории т.н. «оскановских гаражей». Каждой семье была предоставлена небольшая фанерная комнатка внутри бывших складов. В тот же день, ближе к вечеру, у некоторых беженцев, в основном детей, отмечены симптомы странного недомогания, сопровождавшегося головокружением, тошнотой и появлением на теле сыпи. Заболевшие были в 5 семьях: Темирсултановых (4 человека); Улубаевых (6 человек); Атабаевых (7 человек); Хамзатовых (4 человека) и Умаевых. Как выяснилось позже, раньше на территории «оскановских гаражей» располагались склады ядохимикатов. И, по всей видимости, причина заболевания заключалась именно в этом. Несмотря на явную угрозу своему здоровью, «химический» ПВР покинули только несколько семей вынужденных переселенцев, остальные готовы были жить здесь дальше. Однако их ждало новое горькое разочарование.

10 августа (примерно в 11 часов утра) к ПВР «оскановские гаражи» подъехала большая группа сотрудников местной милиции в сопровождении нескольких грузовиков «КАМаз». Без всяких объяснений милиционеры велели людям грузить вещи на грузовые автомашины и возвращаться обратно в лагерь «Бэлла». При этом «блюстители правопорядка» не только угрожали беженцам физической расправой, но и применили ее: были жестоко избиты четыре женщины – Хамзатова, Абдулазимова, Израилова и Зизиева, пытавшиеся противодействовать произволу. Когда пострадавшие обратились в больницу станицы Орджоникидзевская, врачи отказались провести медицинское освидетельствование на предмет нанесения им травм и побоев.

Тем не менее факт избиения женщин был зафиксирован группой чеченских правозащитников, которые вместе с журналистами утром 11 августа посетили лагерь «Бэлла», куда были вновь депортированы беженцы. Таким образом, в течение 3 дней 40 семей вынужденных переселенцев пережили две депортации: сначала «добровольно-принудительную» из лагеря «Бэлла» в ПВР в станице Орджоникидзевская, а затем уже исключительно принудительную – обратно в палаточный городок. Сейчас этих людей ожидает третья депортация, поскольку с 1 августа 2003 года вступило в силу распоряжение руководства ФМС России о закрытии ПВР «Бэлла». До сих пор ингушские власти не дали объяснения по поводу случившегося. Можно, однако, предположить, что фарс с созданием ПВР в «оскановских гаражах» был разыгран для того, чтобы провести ремонт этой территории за счет средств, выделенных для обустройства беженцев.

Немало странного происходит и вокруг лагеря «Бэлла». Из четырех крупнейших палаточных городков, расположенных на окраине станицы Орджоникидзевская («Алина», «Спутник», «Сацита» и «Бэлла»), ликвидируется почему-то последний – один из самых благоустроенных ПВРов на территории Ингушетии, в котором созданы нормальные санитарно-бытовые условия, имеется прекрасная 2-этажная школа и хороший пищеблок. Не исключено, что именно поэтому власти стремятся ликвидировать его в первую очередь, рассчитывая, что обитателей менее благоустроенных городков легче будет склонить к выезду в Чечню.

Одновременно с политикой «кнута» федеральные и местные власти применяют и своеобразный «пряник», заманивая беженцев в Чеченскую Республику обещаниями выплаты компенсаций за утраченное жилье и имущество. При этом в выступлениях чиновников различного уровня постоянно отмечается, что рассчитывать на получение компенсаций могут только те беженцы, которые согласны немедленно перебраться в Чеченскую Республику. Но и в случае добровольного возвращения на Родину вынужденные переселенцы не могут быть до конца уверены в том, что не окажутся брошенными на произвол судьбы. Наглядным примером этому служит ситуация, сложившаяся вокруг ПВР по улице Чайковского в Заводском районе Грозного.

В середине августа текущего года в Грозный из палаточных лагерей в Ингушетии была перевезена очередная партия беженцев. Людям обещали разместить их в благоустроенном и отремонтированном здании по ул. Чайковского, 24. Однако уже на месте выяснилось, что дом, отведенный под ПВР, является многоквартирной многоэтажкой и хозяева квартир не намерены пускать туда беженцев, поскольку в этом случае им самим придется оставаться на улице. Более двух суток свыше 100 человек, включая женщин и детей, со всем своим домашним скарбом провели на улице, дожидаясь, пока власти найдут им временное пристанище.

Основной лейтмотив заявлений российских и местных высокопоставленных чиновников сегодня сводится к одному – до зимы текущего года все палаточные лагеря на территории Ингушетии должны быть ликвидированы, а вынужденные переселенцы возвращены на Родину. Уже никто особо и не скрывает, что руководители различных уровней действуют по принципу: есть беженцы – есть проблемы, не будет беженцев – не будет и проблем.

Правда, нет никакого сомнения и в том, что ликвидировать все лагеря беженцев не удастся. Хотя бы потому, что людей просто некуда везти. А вся шумная пиар-кампания вокруг, якобы, набирающего силу процесса возвращения чеченских беженцев – не что иное, как пропагандистское прикрытие для президентских выборов, намеченных в Чечне на 5 октября 2003 года.

В этой связи уместно напомнить принципиальную позицию чеченских правозащитных и иных неправительственных организаций в вопросе о возвращении на родину чеченских беженцев. Их возвращение возможно только после того, как в самой Чеченской Республике будут созданы все условия для приема и размещения вынужденных переселенцев, а также гарантирована полная личная безопасность. И в этом случае чеченских беженцев не нужно будет «выдавливать» из оборванных палаток и не обустроенных ПВРов – люди действительно добровольно захотят вернуться к родным очагам.

Бюллетень «Вестник ЛАМ», №5 за 2003 г.

в начало

ПОДЛОЕ ОРУЖИЕ ВОЙНЫ

Несмотря на объявленное завершение войны в Чечне продолжают подрываться на минах сотни людей

На сегодняшний день Чеченская Республика, по мнению ряда специалистов, является самым минноопасным местом на территории бывшего СССР. По данным ООН, на настоящий момент на территории Чечни находится более полумиллиона неразорвавшихся мин. Несмотря на это, ни российские военные, ни представители международных организаций не занимаются вопросами разминирования в республике.

После завершения первой военной кампании разминированием на территории Чеченской Республики занимались представители британской организации «HALO TRUST», знаменитой тем, что ее патронировала сама принцесса Диана. С 1997 по 1999 годы специалисты этой организации провели огромную работу, в основном в Ачхой-Мартановском районе республики, по обезвреживанию мин и других взрывоопасных предметов. Вместе с тем работники «HALO TRUST» готовили и специалистов из числа местных жителей.

Однако осенью 1999 года (с началом второй военной кампании) российская сторона обвинила «HALO TRUST» в шпионаже и подготовке боевиков, специалистов минно-взрывного дела и выдворила представителей этой организации с территории Чеченской Республики. Фактически с тех пор и по сегодняшний день в Чечне нет ни одной службы, которая грамотно и целенаправленно работала бы над очисткой территории республики от мин, что продолжает приводить ко все новым трагедиям.

В июне 2002 года спецпредставитель генерального секретаря ООН Олар Отунну на пресс-конференции по итогам визита на Северный Кавказ, касаясь ситуации в Чеченской Республике, заявил: «В ходе конфликта... от семи до десяти тысяч человек подорвались на фугасных минах, из них больше половины составляют дети». «Около 1300 детей погибли от мин и более 2 тысяч получили увечья», – отметил он. С тех пор эти цифры только возросли.

На сегодняшний день более 80 процентов территории Чечни фактически превращено в огромное минное поле. Главная проблема заключается в том, что и российские военные, и чеченские боевики ставили ППМ и самодельные фугасы практически во всех местах своего размещения (будь то временное или постоянное место дислокации), без составления необходимых в таких случаях карт минных полей и привязки к местности.

Плюс к этому военными активно применяются такие запрещенные международным правом мины, как мины-сюрпризы, мины-игрушки, прежде всего калечащие и убивающие детей. Вместе с тем используемое российской армией в катастрофических масштабах и неизбирательным образом оружие наносит огромный ущерб также и природе Чечни, ее флоре и фауне, создавая невыносимые, нежизнеспособные условия обитания.

Осенью 2003 года российское военное руководство объявило о сокращении контингента федеральных сил в Чечне. Первой воинской частью, выведенной тогда с территории Чеченской Республики, стал почему-то инженерно-саперный батальон, то есть подразделение, которое должно было заниматься разминированием. Сегодня российские военные фактически не проводят какие-либо серьезные мероприятия, направленные на разминирование территории Чечни, и вместе с тем в республику не допускаются представители международных организаций, которые взялись бы за решение этой проблемы.

Мины считаются оружием пассивного ведения боевых действий. Они широко применяются сражающимися сторонами во время войн и локальных конфликтов. По оценкам международной организации HANDICAP INTERNATIONAL на каждых 48 жителей Земли (или на каждых 16 детей) приходится по одной установленной мине.

Каждую неделю в результате подрыва на минах погибают или становятся инвалидами около 500 человек. Ежегодно во всем мире погибают или получают увечья примерно 26.000 человек.

Российская Федерация входит в число мировых лидеров по производству противопехотных мин (ППМ). Наряду с Россией противопехотные мины, признанные ООН негуманным видом оружия, продолжают выпускать 13 стран мира – США, Китай, Куба, Египет, Северная и Южная Корея, Ирак, Иран, Пакистан, Индия, Бирма, Вьетнам и Сингапур.

В декабре 1997 года в Канаде была принята международная Конвенция о полном запрещении ППМ, получившая название Оттавского договора. Оттавский договор является одним из важных международных документов, который регламентирует процесс решения глобальной минной проблемы, связанной с присутствием в мире огромных запасов этого вида оружия и большого количества заминированных территорий. На сегодняшний день 141 страна мира заявила о своем согласии выполнять положения Конвенции. Россия вошла в число тех немногих стран мира, которые отказались подписать Конвенцию о полном запрете противопехотных мин.

Немедленное присоединение к Оттавскому договору, по мнению военного руководства страны, приведет к тому, что Вооруженные силы России лишатся одного из самых дешевых и эффективных видов оборонительного оружия, «заменить который в настоящее время альтернативными системами не представляется возможным». Военные делают особый упор на то, что огромная протяженность сухопутной границы России, которая в настоящее время в основном прикрыта минными полями, в случае отказа от этого оружия станет весьма уязвимой для проникновения десятков и сотен тысяч террористов и нелегальных эмигрантов.

Однако массовое применение противопехотных мин российскими военными на территории Чеченской Республики нельзя оправдать ни попытками «предотвратить проникновение террористов, ни тем более борьбой с нелегальными мигрантами». Федеральные силы ставили мины практически везде: в городах, вокруг населенных пунктов, в горах и на равнине.

В мире противопехотные мины называют также «оружием бедных». ППМ дешевы в производстве и удобны в транспортировке. Один солдат в течение дня способен установить несколько сотен мин, а с помощью вертолета за несколько минут можно рассеять тысячи ППМ.

Подлость противопехотных мин как вида оружия заключается не только в их неизбирательности (они одинаково опасны и для солдат, и для мирных жителей). Дело в том, что, как правило, мощность многих современных ППМ такова, что они не убивают, а только калечат свою жертву. При взрыве в раны попадают грязь и бактерии, пострадавшим срочно требуется донорская кровь и антибиотики, а ведь главной мишенью для мин зачастую становятся сельские жители, которым просто негде получить своевременную медицинскую помощь. Вместе с тем появление большого количества граждан, получивших увечья, будь то военнослужащие или мирные жители, создает дополнительные социальные проблемы.

ПРОТИВОПЕХОТНЫЕ МИНЫ предназначены для поражения живой силы противника осколками и ударной волной. Они, как правило, устанавливаются под землей, либо на растянутой проволоке. Мины срабатывают при наступлении на них ногой (есть варианты при снятии ноги с них), либо при натяжении проволоки («растяжки»). По данным из военных источников, в последнее время в армии широко разрабатываются и внедряются ППМ, имеющие сейсмические, инфракрасные и акустические датчики и самостоятельно поражающие живую силу противника направленным зарядом в радиусе 50–100 метров, без непосредственного нажатия на них. (Примером тому может послужить российский минный комплекс «Охота», который уже поступил на вооружение армии. Он реагирует на движущуюся цель и автоматически срабатывает при ее приближении на определенное расстояние.)

По поражающему воздействию мины подразделяются на осколочные, шрапнельные, поражающие ударом взрывной волны (обычные и объемного взрыва), кумулятивные, зажигательные (термические) и другие.

По способам приведения в действие – на мины нажимного, часового, вытяжного (натяжного) и комбинированного действия.

По принципу действия мины делятся на управляемые (которые могут быть взорваны или приведены в боевое положение в любой момент по желанию их применяющего) и автоматические (которые взрываются при непосредственном воздействии на них либо по истечении определенного, заранее установленного срока).

По срокам действия – на мины мгновенного действия и мины замедленного действия.

По уровню установки мины подразделяются на подвешенные (выше человеческого роста), на уровне земли (по силуэту человека), закопанные в землю (вмонтированные в строения и т.д.). По материалу корпуса ППМ делятся на металлические, деревянные, стеклянные, пластмассовые, бумажные и не имеющие корпуса (штампованная взрывчатка).

Противопехотные мины часто бывают направленного действия, например такие, как советские мины МОН-100 и МОН-200 (мины осколочные направленные, дальность поражения осколками, соответственно, до 100 или до 200 метров); выскакивающие из земли с помощью вышибного заряда на высоту до полутора-двух с половиной метров и поражающие осколками сверху (типа немецких «прыгающих» мин-лягушек (шпринг-минен) периода Второй мировой войны). Другой разновидностью ППМ являются т.н. «пальчиковые». Они содержат в себе один пистолетный патрон калибра 9 мм и поражают жертву выстрелом в ступню в тот момент, когда она на нее наступает.

Обнаружить наличие противопехотных мин можно по просевшему грунту, выцветшей (в летнее время) траве, торчащим из-под земли усикам антенн, натянутой над землей проволоке, по бугоркам земли, наличию небольших воронок и некоторым другим признакам.

Мины могут устанавливаться практически везде, однако наибольшая вероятность их наличия возможна в местах дислокации военных, местах боестолкновений, в окрестностях населенных пунктов, в развалинах домов, на лесных тропинках, вблизи автомобильных трасс, в местах выпаса скота и т.д.

Рассмотрим некоторые виды ППМ, которые чаще всего встречаются на территории Чеченской Республики.

Противопехотная мина ПМД-6М

Основное отличие – деревянный корпус. Срабатывает при нажатии на крышку мины, если усилие составляет более 1 кг. Срок боевой работы мины ограничивается сроком службы деревянного корпуса. При его разрушении от гниения взрыва может и не произойти. Очень высокая чувствительность взрывателя делает эту мину чрезвычайно опасной.

Противопехотная мина ПМН

Обычно при взрыве мины отрывается полностью стопа ноги, которой человек наступил на мину, и, в зависимости от расстояния второй ноги от места взрыва, она также может быть значительно повреждена или не получить повреждения вовсе. Кроме того, ударная волна достаточно большого заряда ВВ лишает человека сознания, высокая температура взрывных газов может причинить значительные ожоги нижним конечностям.

Противопехотная мина ОЗМ-3

Может применяться как мина натяжного действия, как управляемая или же одновременно и натяжного действия и управляемая. Поражение человеку (или нескольким одновременно) наносится осколками корпуса мины при ее подрыве на высоте 40–140 см. от поверхности земли после подбрасывания ее пороховым вышибным зарядом, который срабатывает в тот момент, когда человек, зацепившись ногой за проволочную растяжку невольно выдернет боевую чеку взрывателя.

Противопехотная мина ОЗМ-72

Поражение человеку (или нескольким одновременно) наносится готовыми убойными элементами (шарики или ролики) и осколками корпуса мины при ее подрыве на высоте 90–110 см от поверхности земли.

Противопехотная мина ОЗМ

Поражение человеку (или нескольким одновременно) наносится осколками артиллерийского снаряда при его подрыве на высоте 60–80 см. от поверхности земли после подбрасывания пороховым вышибным зарядом, который срабатывает при подаче электроимпульса с пульта управления. Замечено, что при вмерзании в грунт силы порохового заряда может не хватить для выбрасывания мины. Однако взрыв произойдет во всех случаях.

Противопехотная мина ПМП

Из-за особенностей строения стопы ноги человека (большое количество мелких и тонких костей) любое ее ранение является тяжелым. От 35 до 45% пораженных впоследствии остаются инвалидами.

Противопехотная мина МОН-50

Поражение человеку (или нескольким одновременно) при взрыве мины наносится готовыми убойными элементами (шарики или ролики), вылетающими в направлении противника. Мина обычно устанавливается на грунт, для чего используются складные ножки. Или же может крепиться к различным местным предметам или поверхностям.

Другие типы мин

Помимо вышеназванных типов мин, российские военные использовали в Чеченской Республике и множество других видов ППМ. Среди них такие, как пластиковая 80-граммовая мина-«лепесток» (или мина-«бабочка»), размером примерно с коробку из-под сигарет, имеющую разные цвета и оттенки, внешне напоминающие зеленых бабочек, внутри которых находится жидкое взрывчатое вещество, различные виды мин-«сюрпризов» в виде авторучек, зажигалок, пластмассовых и плюшевых детских игрушек и т.д.

Не меньшую опасность для людей представляют различные виды боеприпасов, оставшихся в местах боестолкновений. Это могут быть неразорвавшиеся снаряды и ракеты различного калибра, гранаты, выстрелы к гранатометам, самодельные взрывные устройства, гранаты и их запалы, пулеметные, автоматные и другие патроны к огнестрельному оружию, что вызывает особый интерес у детей различного возраста, тротиловые шашки и многое другое.

Понятно, что меры предосторожности, объяснения и предупреждения об опасности мин и иных взрывоопасных предметов не способны полностью уберечь людей (в особенности детей) от беды. Только масштабная работа по очистке территории Чеченской Республики от ППМ с одновременным обучением населения правильным действиям при обнаружении мин и других опасных предметов (в школьных учреждениях, к примеру, можно было бы ввести уроки специально посвященные этой теме) может в какой-то мере обезопасить граждан Чечни от повсеместно и повседневно грозящей им опасности – угрозы стать жертвами подрыва на минах.

Газета «Чеченское общество», 5 мая 2004 г.

в начало

АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

День открытых дверей

В пятницу бой в школе номер 1 продолжался до ночи. Школа горела. И уже тушили пожар. Пожарные машины въезжали во двор соседней 6-й школы, заправлялись водой и уезжали обратно. Возле одной машины, прислонившись к дереву, стоял осетин лет тридцати в грязной, местами обгоревшей одежде.

– Вы оттуда? – спросил я. Он кивнул:

– Мы зашли туда вместе с «Альфой», когда начались взрывы. «Вы пожарный?» – хотел уточнить я и не стал. Он сам сказал:

– Ну, я где-то между пожарным и еще кем-то, не надо спрашивать. Ну давай, зови Анзор меня, – предложил он. – Работа у меня не очень тебе понятная, могут потом претензии предъявить.

В школе летом был ремонт, и одну водопроводную трубу, ведущую в спортзал, даже не заложили кирпичом и цементом. Вокруг нее была довольно большая брешь. Вокруг этой бреши пожарные и работали ломами и кувалдами.

– Долго пробивали стену?

– Нет, быстро пробили. Влазили долго. Но это был еще не сам спортзал, в котором держали детей, а коммерческий такой спортзал, там занимались атлетической гимнастикой, по-моему. Уже был один взрыв в том спортзале, где были люди, и все горело. Вошли, а там горы женщин и мужчин, детей были. Дети все раздеты по пояс. Наступить некуда было, а нам же идти надо. Мы пошли.

Он признался, что как-то странно слышит свой собственный голос.

– Это все я говорю? – с каким-то сомнением спросил он.

– Конечно.

– Непонятно. Вроде слова мои, и со мной все было, а слышу как-то со стороны, издалека. Может так быть?

– Конечно, – успокоил я его. Он и в самом деле успокоился.

– Мы из спортзала нескольких человек вытащили. Я четверых вытягивал. С другой стороны альфовцы кого-то выносили. Люди лежали сгустками такими... В углах взрывной волной очень многих прижало. Или они сами туда бросились. Живых было мало. Надо было же понять, кто живой, а как? Я ошибся два раза. Когда вытащил одну девушку, был второй взрыв. Перед этим нам из окна две девочки кричали, платком махали, одна постарше, другой лет семь, наверное. Над ними «духи» сидели, из подствольников работали по алъфовцам. Я девочкам махнул, что сейчас приду, они засмеялись, такие счастливые были! Потом взрыв, и вот больше девочек я не видел вообще. Буду искать их в школе, они же там остались.

Командир пожарного подразделения отдавал команды:

– Все, машины дозаправляем – и в школу! Тушить второй этаж! Идут все! Боевиков убили! Там никого нет! Что, кто-то не хочет идти? Все идут? А чего стоим тогда?!

– Там еще трое на втором этаже засели, – бубнил, казалось, про себя Анзор. – Они его до сих пор защищают. Там был какой-то железный пулеметчик, все удивлялись. И НУРСами его били, и чем только не били, а он все живой был. Сидел в таком промежутке между крышей и вторым этажом... а, ну да, чердак... Он людей из «Альфы», по-моему, снял. Спец какой-то попался, хорошо оборонялся. И из соседнего дома автоматчик спуску не давал. Вот с ними большие проблемы были. Они сейчас внизу лежат. Я видел семерых. Один негр, один араб лежит... Тут раздались несколько мощных взрывов.

– Ни фига себе! – удивился Анзор и даже ожил. – Из танков по ним бьют. Видать, серьезные проблемы. А людям работать же надо, пожар вон тушить. Негра два дня назад еще убили, когда они школу брали, его черви поели, он так и лежал. А араба они положили на дверь, забинтовали по своим обычаям, вытащили на солнце – чтобы высох. Мумифицировать, гады, хотели! – вдруг разозлился Анзор. – А один хотел выбежать, впереди себя ребенка лет двенадцати толкал и не успел, нервы сдали, подорвал себя.

– А ребенок?

– Ну тоже, конечно, не выжил. А одного боевика полуживого вытащили, чуть раненого, повели в отдел, и люди его чудом не растерзали, но его отбили и довели до отдела. А кого-то, говорят, не довели. Я согласен, что надо было отбить, он еще пользу должен хоть какую-то принести обществу.

– По машинам! – я услышал команду пожарным.

– Ну ладно, мне пора, – сказал Анзор. – Посмотрим, что там и как.

Я пошел к ДК, где все эти дни работали журналисты. Была половина третьего ночи. Перед домом культуры почти никого к этому времени не осталось. Из палатки, разбитой на траве, вышел сонный парень в рубашке, поверх которой болталась карточка аккредитации, и в трусах и пошел к кустам. Видеоинженер «Первого канала» мотал свои провода. Взрывов больше не было. Еще через час начали возвращаться пожарные машины. Пожарные сказали, что от этажа спортзала ничего не осталось, а второй этаж школы они тушили спокойно: боевиков там и в самом деле больше нет.

Я остановил попутную машину (они в это время останавливались даже по просьбе случайных прохожих). Мы выезжали из Беслана и уже повернули к Владикавказу, когда увидели, что по дороге навстречу нам идет большой кортеж машин. Беззвучно работали мигалки, горели все мыслимые фары. Кортеж довольно медленно прошел, буквально проплыл мимо нас. В нем было не меньше полутора десятка автомобилей. Я удивился: кто это сюда в такое время? Мы развернулись и пристроились в хвост кортежу. Но там, конечно, дураков не было. Одна из милицейских машин отстала и отсекла нас от остальных. Из нее никто не вышел. Из нашей тоже. Постояв, милицейская машина умчалась. Кортеж встал метрах в двухстах, около оперативного штаба. Вокруг мгновенно выстроили оцепление. Нам пришлось все-таки уехать. Потом выяснилось, что в одной из машин был президент России, прилетевший из Москвы в аэропорт Беслан.

Родительский день

Ранним утром на моих глазах вокруг школы выставили оцепление. Дальнее его кольцо проходило у стен ДК. Даже в первые дни захвата заложников и вплоть до штурма оцепление не ставили так далеко от школы. Я попытался обойти оцепление по периметру. Оно было довольно надежным. Осетины не понимали, в чем дело. Они хотели подойти к школе. Там были их дети. В Беслане не осталось, по-моему, ни одной семьи, которой не коснулась эта беда. Они хотели увидеть своих детей. Я понимал: именно поэтому их и не пускают.

– Вы знаете, что там происходит? – спросила меня средних лет женщина и показала рукой в сторону школы. – Там продолжается страшное, иначе они не выставили бы оцепление.

Она и ее соседки по двору не могли найти своих детей, шестилетнюю Мадину Бухаеву, тринадцатилетнего Coco Бигонашвили и других – всего шестерых.

– Мы везде ходили, в морги, в больницы, досконально проверяли... – устало говорила эта женщина. – Я плакала, подошел солдат из оцепления, спросил, кто у меня погиб, как зовут, а я говорю, что, может, и не погиб. Он и ушел.

– Агунды больше нет, Азы нет, – как-то машинально перечисляла эта женщина, – что они с нами сделали?

В другом месте оцепления ко мне подошла еще одна женщина:

– Вы знаете, что там в подвале происходит? Там боевики с заложниками опять сидят, – негромко сказала она, – Идут переговоры, пока безрезультатные. Они не хотят разговаривать, требований не выдвигают. Там наши дети! Мы их найти не можем, а они же там сидят с ними! Господи, когда же это кончится!

Я пытался ее успокоить и говорил, что нет там никаких боевиков, и заложников не может уже быть, а оцепление выставили просто потому, что там все заминировано. Она жадно слушала. А я ловил себя на том, что верю ей, а не себе.

Я обошел по периметру почти все оцепление. В одном месте мужчины были сильно раздражены происходящим. Анзор Маргиев разыскивал племянницу Эльвиру двенадцати лет.

– Она с матерью стояла в спортзале, когда плита рухнула после взрыва, – рассказывал он. – Мать осталась стоять, а девочку прижало так, что вытащить было нельзя. У матери не получилось. Потолок рушился, она схватила трехлетнего мальчика чужого, ну не чужого, конечно, там чужих не было, и побежала. Вон, видите, отец Эльвиры сидит на скамеечке, второй день он вообще ни с кем не разговаривает, постарел очень. А девочка там лежит. Я место знаю, я ее найду, но нас не пускают туда!

– Как вы с чеченцами и ингушами будете жить теперь? – спросил я.

– Посмотрим, – сказал пожилой осетин, – что с ингушами теперь делать. Нам надо сначала со своими разобраться. Что за люди ремонт в школе делали? Какие ингуши? Почему их пустили ремонт делать? Да еще власти гордились, что сэкономили, недорого с них ингуши эти взяли. А они же арсеналы свои под полами в спортзале запрятали, об этом все знают! Может, за это откат еще получили? Мы все узнаем. У нас свои методы.

Я остановил одного пацана и спросил у него, как пройти поближе к школе. Он показал. На самом деле это было не сложно. Чей-то двор, забор, тропинка... Дверь следующего двора вывела прямо к центральному входу школы номер 1.

Пять носилок в минуту

Было хорошо видно, что происходит во дворе. Спасатели на носилках выносили из спортзала черные полиэтиленовые мешки и сгружали их на асфальт, туда, где три дня назад должна была начаться школьная линейка. На таких же носилках из спортзала выносили мусор. Мусор складывали налево, мешки – направо. Спасателей было много, и работали они быстро. За минуту они выносили примерно пять носилок с телами. Работали они уже больше часа. Но несколько раз перекуривали.

У входа в школу стояло оцепление из бойцов осетинского ОМОНа. Они не пропускали внутрь никого, кроме следователей прокуратуры и спасателей. Несколько больших милицейских чиновников рычали на них, но те начинали разговаривать с ними по-осетински, и разговор получался коротким. Между собой бойцы говорили на русском.

По их словам, выходило, что первые выстрелы и взрывы действительно застали всех врасплох. У нескольких боевиков созрел было план: заманить на территорию школы нескольких сотрудников МЧС (якобы забрать трупы), убить их, переодеться в их форму и на их машине вырваться из окружения. Но потом те, кто это придумал, поссорились с «идейными», которые хотели умереть в школе не только сами, но и вместе со всеми остальными, и между ними возникла перестрелка. Пули попали в самодельные бомбы, развешенные по залу. Бомбы стали взрываться. Заложники побежали из здания. После этого ситуация стала неконтролируемой.

Между тем в здание школы пропустили наконец посторонних – депутата Госдумы Арсена Фадзаева и его многочисленных помощников (по-моему, добровольных). Потом на красном Mitsubishi Pajero приехал министр образования Андрей Фурсенко. Он вышел где-то через полчаса. Вид у него был такой, что я тогда даже не стал подходить к нему. Но вечером мы поговорили. Он говорил очень сбивчиво:

– Я еще в госпитале потом был, там лежат дети раненые, вы были в госпитале? Мы должны все сделать для них, мы должны хоть что-то... Вы знаете старую притчу про морскую звезду? Ну, там был шторм, и на берег выбросило очень много морских звезд, а один старик ходил и собирал их, его спросили, зачем он это делает, тут же их тысячи, а он ответил, что надо сделать хоть что-то, хоть для одной... Я, может быть, неудачный пример привел. Но как-то хочется объяснить, что мы должны для них очень стараться, для всех, у нас есть центр в «Орленке» реабилитационный, мы становимся профессионалами в этом деле, к сожалению.

Спасатели продолжали выносить тела. Спасатели были одеты по-разному: одни в синюю форму и белые каски, в респираторах, другие – в разноцветные майки, а лица были обмотаны полотенцами. Запах доносился и до нас. Белобрысый солдат-омоновец только что вышел из спортзала, встал в оцепление и рассказывал своим товарищам:

– Там, короче, такой тесак лежит, как сабля! И что они им делали?

Он говорил, что в школе есть места, куда еще вообще не заходили спасатели. – Нашли гранату только что неразорвавшуюся. Там много гранат таких.

– Ты знаешь, – спросил я его, – что говорят люди за оцеплением? Они думают, их не пускают потому, что в подвале остались какие-то люди.

– Да нет там никого уже часа полтора, – сказал этот парень. – Вынесли всех и упаковали.

Из машины «скорой помощи» вышли два сотрудника МЧС. У одного была перевязана рука, у другого голова. Они прошли за оцепление, а через несколько минут буквально выбежали. За ними гнался их коллега:

– Я вас на койки положу! Вчера без сознания лежал, а сегодня опять пришел! Стойте!

Но больные уже скрылись в соседних гаражах. Я увидел Анзора Маргиева, дядю пропавшей Эльвиры. Он прошел той же дорогой, что и я. До спортзала ему осталось 50 метров. И он хотел их пройти. Я сказал ему, что, наверное, уже поздно, многих вынесли и занесли уже в рефрижераторы – от школы отходил уже второй. Он с тоской посмотрел на рефрижератор:

– А как же мы ее теперь найдем? Вы не знаете, куда идет этот рефрижератор? – обратился он к солдату из оцепления.

– Куда надо, – ответил тот.

Он сказал, похоже, больше, чем мог.

Прокурорский позор

Площадь перед зданием ДК была заполнена журналистами и жителями Беслана. Встреча с властями должна была начаться уже четверть часа назад.

– Вы что, фотографировать нас сюда пришли? – кричали осетины журналистам, которые и в самом деле отчаянно снимали их сверху, с крыльца. – Уберите камеры, разобьем все к чертовой матери! Из-за вас боевики озверели! Зачем вы передавали, что в школе 354 человека?! Их же больше тысячи! Они же заложникам из-за вас сказали, что раз передают, что их 354, то, значит, и будет 354! Уходите отсюда!

– К нам вообще, что ли, никто не придет? – тихо говорила молодая осетинка. – Они в своем уме?

В руках она держала школьную тетрадку, в которую была вложена большая фотография ее десятилетней дочери.

В это время толпа колыхнулась в сторону оцепления. Истошно закричала женщина, потом еще одна.

– Там кого-то раздавили! – охнули рядом со мной.

Подойдя вплотную к оцеплению, люди застыли на месте. На земле сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками, пожилая осетинка. Она стонала и раскачивалась из стороны в сторону. Лицо у нее было бледным, просто белым, в крупных каплях пота.

– Три внука у нее в школе погибли, – говорили люди в толпе. – И один без вести пропал. Она ждала, что ей скажут, где он. Но, видно, сил у нее больше не осталось ждать.

Зарыдали еще две женщины, их на руках вынесли из толпы и посадили на деревянные ящики. На крыльце так пока и не появился никто из тех, кого ждали. Люди не уходили, словно надеясь на чудо. За три дня они привыкли ждать чуда на этой площади. И чудо произошло. В половине второго дня на крыльце ДК появился прокурор Северной Осетии Александр Бигулов.

– В настоящее время на территории школы продолжается осмотр места происшествия, – сказал он. – Продолжаются оперативно-розыскные мероприятия.

– Пошел ты! – крикнули ему из толпы. – Там наши дети! Он сделал вид, что не услышал.

– Вход на территорию школы запрещен. Списки погибших и раненых уточняются. Это все, что в моей компетенции и что я вам могу сказать.

И он пошел с крыльца.

– Негодяй! – кричали ему снизу, но не трогали.

– У меня девочка пропала! – крикнула одна женщина. – Как ее найти? Как нам их всех найти?!

– Приходите ко мне, поговорим, – ответил он через плечо.

– А телефон твой, гад?! – простонала она ему в спину.

Прокурор вышел из толпы, огляделся и озабоченно спросил одного из своих помощников:

– У вас вода есть? Только холодная.

– Холодной, кажется, нет, – упавшим голосом ответил ему помощник.

– Плохо, – покачал головой прокурор. – Стоял там как мудак.

Информация наверх

Я проверенной дорогой вернулся к школе. Там уже работала тяжелая техника. Людей во дворе стало больше. Я увидел, что ко входу идут несколько человек в гражданском и, пристроившись к ним (они не обратили на меня вообще никакого внимания), без труда прошел за ворота.

Экскаватор собирал мусор, вынесенный из спортзала. В самом спортзале было более или менее чисто. Под ногами был сгоревший пол. На стенах, иссеченных осколками, много спортивных лестниц. Обгоревшие баскетбольные корзины, уцелевшие мячи. Зал показался мне очень маленьким, поразительно маленьким. Я не мог понять, как тут могли три дня находиться больше тысячи человек.

Запах был просто нестерпимым. Спасатели спокойно работали, разбирая актовый зал и столовую. Они считали, что там тоже могут быть люди. Во двор опять въехал рефрижератор, и до сих пор лежавшие на асфальте трупы стали загружать в него. Многие черные мешки только казались большими. Спасатели поднимали их как пушинку. В них были трупы детей.

Метрах в сорока за небольшой пристройкой на асфальте, со стороны железной дороги, лежали трупы боевиков. Почти все в мешках. Но два лица были открыты. Одному в рот засунули десятирублевую купюру. Другому засовывать было некуда: полголовы у него было снесено. Спасатели равнодушно проходили мимо трупов, а осетины, в основном прокурорские работники и солдаты из оцепления, плевали на них. А некоторые стояли и смотрели долго и внимательно, словно запоминали.

В какой-то момент прокурорские подвели к трупам двух человек. Один был худой и маленький, в джинсах, на удивление чистых, и футболке; другой высокий, в грязном и рваном спортивном костюме. Лица их были замотаны майками с прорезями для глаз. Милиционеры держали этих людей за руки.

Прокурорские начали опознание. Оба что-то оживленно забормотали, показывая на трупы. Причем делали они это как-то странно, нашептывая свои показания следователям на ухо, словно боялись, что их услышит кто-нибудь еще.

– Дайте их нам! – услышали мы истошный крик из толпы, которая стояла на железнодорожной насыпи за оцеплением. Как-то люди разглядели, что тут происходит. Следователь посмотрел на пленных и отрицательно покачал головой; как мне показалось, с сожалением.

– Дайте нам! – опять крикнули из толпы. Тогда следователь громко крикнул в ответ:

– Не могу!

Пленных увели.

Метрах в тридцати от входа в спортзал были свалены вещи боевиков. Рядом стояла «Газель» с надписью «Прокуратура России». Из большого обгоревшего рюкзака следователь достал кеды, потом маленькую толстую книжку.

– Так, записывай: брошюра с синей обложкой с надписями на арабском языке... А это что за шарики? – следователь вытащил пакетик с золотистыми шариками. – Экстази какой-нибудь, что ли? Ну ладно, разберемся. Эх, запаслись они, етит твою мать.

Принесли еще носилки, наполненные вещами боевиков, и свалили рядом (как-то успевали же их сортировать). Следователь поглядел на эту гору вещей с тоской. Метрах в десяти от него на травке сидели еще несколько человек. Двоим, правда, на моих глазах принесли стулья.

– Ну давайте считать, – сказал один. – Надо наверх информацию давать. На самый верх.

– Ну а что? На эту минуту все ясно. 224 плюс 18 тех, кого выбросили из окна, они лежат отдельно, плюс 79 вчерашних. Сколько получается? 328? Ну и плюс четыре мешка с фрагментами тел.

– Нет, 321. Но еще плюс в больницах тела лежат. И 28 негодяев этих.

– Нет, негодяев 26. Но их не надо плюсовать. А вот выброшенных не 18, а 21, по-моему.

– Сколько из окна выбросили, срочно уточните! 18? А боевиков вы вместе с их бабами считаете?

– Конечно, вместе.

– Ну вот и все пока. Звоните наверх!

– Так мы же не знаем, сколько в больничных моргах.

– Да это не наше дело. Давай, звони!

Тут к этим людям подошел спасатель и сказал:

– Там еще одного боевика нашли. Идите, заберите его.

Но его уже несли на носилках к остальным его боевым товарищам и сгрузили рядом с ними на асфальт. Вокруг сразу собралась толпа из спасателей и следователей. Я тоже хотел было подойти, но раздумал: очень уж интересным был разговор у людей на траве.

– Говорят, кто-то ушел? – спросил один следователь другого.

– Ушел, – подтвердил тот. – Они черный верх снимали, под ним была гражданская одежда, они в ней и уходили. Но далеко не могли уйти... я надеюсь. Местности не знают.

– Такси могли взять, – сказал другой следователь.

– Такси? – переспросил тот. – С оружием?! Ну да, могли.

– Кто вообще знает, какие у них сообщники и где? Мент, которого они привезли на машине, говорят, на самом деле с ними заодно был, сопровождал их.

Тут они наконец обратили на меня внимание. Мне было пора.

Скорая беспомощность

Вечером на стенах ДК появились, наконец, списки раненых. Люди напряженно изучали их, перечитывали по много раз, и даже когда стемнело, всматривались в эти листочки. Рядом посадили на всякий случай женщину-врача. Мне казалось, эта женщина, сидевшая на стуле, вот-вот заснет и сползет с него.

– А что, разве можно им чем-нибудь помочь сейчас? – спросил я ее.

– Ну... можно хотя бы загрузить их лекарствами. На некоторое время поможет. – А потом?

– Потом они все равно придут в себя. Она закрыла глаза.

– Слушайте, – сказал я, – по-моему, вам тоже нужна помощь.

– Да, – устало согласилась она. – А вам разве не нужна?

Мертвая вода

На следующий день в Беслане были первые похороны. Во второй половине дня я шел по городу, как по кладбищу: казалось, рыдания слышатся из каждого дома.

Очень тихо было в школе. Вчера вход в нее был уже свободным. В центре спортзала на стульях стояли свечи и открытые двухлитровые пластиковые бутылки с минеральной водой, пять бутылок. В нескольких пластиковых стаканчиках тоже была вода. Рядом лежали цветы и стояла мягкая детская игрушка, желтый слоник с поднятым хоботом. Цветы были везде: на подоконниках, в классах, в коридорах. Там же, на подоконниках, было много женских туфель и детских сандалий. Стояла просто мертвая тишина. Люди боялись даже шаркнуть ненароком.

На второй этаж вели две лестницы в разных концах здания. Школа была довольно большая. В классах валялись тетради, книги, учебники, разбитые магнитофоны, пластинки, рефераты. В кабинете русского языка и природоведения на стене висела табличка: «Сигнал тревоги 4 звонка! Немедленный выход к двери, кабинеты 1, 2, 3, 4, 5». Висела «Карта промышленности СССР, 1928–1978 гг.». На подоконнике стояли пробитые пулями глобусы. И цветы, и детские игрушки.

В другом кабинете я увидел доску почета. На ней под надписью «Умники и умницы» были десять фотографий школьников и школьниц младших и средних классов. Еще четыре снимка кто-то вытащил. Под доской почета тоже лежала гора цветов. И я понял, что вытащили фотографии тех, кто остался жив.

Пошел дождь, он быстро перешел в ливень, и я подумал, что свечи в спортзале, в котором не было крыши, погаснут. Но люди уже накрыли их зонтами и стояли рядом, держа их над стульями.

Соседний спортзал, коммерческий, про который рассказывал Анзор, оказался совсем маленьким. На полу стояли гири, лежали гантели, валялись поваленные тренажеры. В стене, как и говорил Анзор, была не очень большая брешь. В нее мог протиснуться человек. Стена была широкая, в пять кирпичей.

Рядом был туалет. Из крана лилась вода. Она затопила уже весь пол в душевой. Я мог бы закрыть кран. Но я понимал, что это мог бы сделать и любой на моем месте, если бы хотел. Никто не хотел. Кран открыли по той же причине, по какой поставили на стулья бутылки с минеральной водой.

Газета «Коммерсантъ», 6 сентября 2004 г.

в начало

КЛАДБИЩЕ НОМЕР ОДИН

Казалось, ты и сам на том свете, что ли. Утром возле каждого дома в Беслане – тишина, гробы и люди в черных одеждах. Ты идешь по городу – и на улицах одно и то же: тишина и гробы. На асфальтовых дорогах возле домов на металлических стержнях растянуты длинные шатры. Сквозь них можно проехать на машине. Эти шатры будут заставлены скамейками и столами, когда люди вернутся с похорон на поминки.

Я стою возле одного дома. Альбине Цокаевой через семь дней исполнилось бы 12 лет. Она погибла, получив две пули в лоб и осколок в рот. И все-таки гроб открыт. С ней все хотели проститься. Ее отец ходил от огромных чанов, в которых варилось мясо (ранним утром родственники принесли в жертву двух бычков), к дому, не зная, чем помочь родственникам, которые взяли на себя похороны. Обычно это делают, не давая ни к чему прикоснуться родителям, соседи, но у соседей тоже кто-то умер. И к ним тоже кто-то приехал, и делал все за них.

Рядом со мной стоял двоюродный брат отца Альбины Руслан. Он живет в Геленджике. Летом у него гостила еще одна девочка из Беслана, его племянница Залина Албегова. За неделю до отъезда она сделала себе татуировку на плече. Если бы она посоветовалась с дядей, он бы запретил. Но когда он увидел, что татуировка в виде солнца, успокоился. К тому же девочка сказала: через две недели сойдет сама. Он все-таки договорился с ней, чтобы она постаралась не говорить об этой татуировке маме: сойдет и сойдет.

Уже несколько дней у них вся надежда на эту татуировку. 1 сентября Залина пошла в школу номер 1. Ее не нашли ни среди живых, ни среди мертвых. Она пропала без вести. Руслан объездил все морги и все больницы, и уже не по одному разу – ее нет нигде.

– Я перерыл все фрагменты тел, – тихо говорил он, стоя в тридцати метрах от гроба Альбины. – Мы бы узнали ее. Узнали бы по зубам, по татуировке, но ее нигде нет. Ну сколько из фрагментов можно сложить людей? Мы, родственники, собирались, прикидывали: ну 30, ну 40, но не больше. А пропало без вести почти 250, как нам сказали. Где наши дети? Есть одно предположение.

Он даже оглянулся, не подслушивает ли нас кто-то из тех, кому не нужно про это знать:

– Люди видели, как нашу Залину боевики выкинули в окно. Но на земле ее не нашли. Где же она?

Он внимательно посмотрел на меня. Я молчал, конечно. Я не понимал, к чему он клонит.

– Говорят, эти животные забрали с собой наших детей, – сказал он. – Не всех, конечно. Но кого-то явно забрали. Им же надо было обезопасить себя.

– И где же, вы думаете, ваши дети?

– Могли выбросить их по дороге, когда стали им не нужны. Ну сами посудите, зачем им лишний груз? А дети настолько в шоке, что просто не знают, куда им идти. А может, увезли с собой совсем. Но главное, они живы, понимаете? И мы все равно найдем их. Вы поможете? Вы опубликуете ее фотографию?

На столе возле стоящих на огне чанов с мясом лежали осетинские пироги.

– Вы наши обычаи знаете? – спросил меня высокий пожилой осетин. – Если два пирога – это горе. Три – радость. А знаете, что мясо нарезают по-разному, если похороны и если свадьба? Если похороны, то куски больше, а если... ну, в общем, много у нас тонкостей. Вам не обязательно обо всем знать. Вот, например, Александр Сергеевич к нам приезжал, так вообще не понял.

– А как фамилия? – уточнил я.

– Да Пушкин. Пушкин фамилия. Поэт. Он это потом подробно описал. Стоят люди, руками машут, плачут, а в чем дело – непонятно. А просто гроб в доме был. Он и сейчас в доме. Там с Альбиной женщины сидят.

– А где мать? – спросил я.

– А она в больнице лежит, – объяснил Руслан. – Она тоже среди заложников была и дочку собой прикрыла, когда взрыв раздался. На нее плита упала и позвонки с ребрами переломала. Ребра в легких застряли. Она не говорит ничего, потому что ей очень больно, но в глазах у нее один вопрос: что с Альбиной? Мы хотели сказать, но врачи говорят: если вы хотите и мать потерять, скажите, конечно.

– Парни когда уехали могилу копать? – подошел к Руслану молодой осетин.

– Да с раннего утра. Уже должно быть все готово. Вы знаете наши могилы? – спросил меня Руслан. – Они как дом. Мы обкладываем их кирпичами под расшивку. Ну то есть с узорами красными.

– А вот смотрите, человек идет, – подошел к нам старик. – Видите, видите? Он тоже девочку свою ищет. Знаете, что с ней случилось? Страшное горе: он ее вытащил из спортзала, посадил в белый «Шевроле», побежал спасать других – и вот уже третий день найти ее не может. Она жива была, она говорила с ним. Где же она?

Парень в камуфляже принес кожаный чемоданчик средних размеров, положил на стол и достал из кармана брюк несколько свернутых в трубочку тетрадок. Ему начали давать деньги. Он складывал их в чемоданчик и записывал фамилии и имена в тетрадку. Давали по 50 рублей и по тысяче.

– Не думаешь, что мало людей соберется? – озабоченно говорил Руслан своему соседу. – Я знаю, что еще подойдут, но мне кажется, везде в Беслане похороны, и все к кому-то должны прийти. Если бы только у нас похороны были, людей было бы больше.

Но людей было и так много. И они все подходили. Молча стояли перед отцом и дедом Альбины, потом обнимали их и отходили в сторону, уступая место другим. – Дед у Альбины – герой, – ни с того ни с сего рассказывал мне еще один осетин. Души этих людей были поразительно открыты даже в этот день.

– Он герой, но не потому, что воевал и в плену в Италии был, а потому, что когда старший сын у него умер, он ни одной слезинки не проронил. А вот теперь он тоже герой. У него внучка умерла, и он все время плачет, ты видишь, слезы текут у него сейчас, а он выдержал, не умер, – говорили мне уважительным полушепотом.

Когда собралось, мне показалось, около двухсот человек, гроб вынесли из дома, и началось прощание. Женщины плакали навзрыд. Мужчины, впрочем, тоже. Один из родственников сказал, как полагается в этих случаях, короткую речь. Говорил по-осетински.

– Что он говорит? – спросил я у соседа.

– Благодарит всех, что пришли. Никакой политики, – ответил он и посмотрел на меня, мне показалось, с сочувствием.

Снова прощались с девочкой. Потом пошли за гробом на главную улицу. Проходили мимо 1-й школы, и никто даже не взглянул в ее сторону. Этой школы больше нет для этих людей. Альбину повезли на кладбище.

Рядом с 1-й школой стоят две пятиэтажки. У них общий двор. Вчера в этом дворе хоронили шестерых: двух взрослых и четырех детей.

Пошел дождь. Люди стояли под навесами, такими же, как и у дома Альбины, и под открытым небом. Места под навесами не хватало. Женщины плакали, обхватив руками гробы. Одна из них потеряла сознание, и ее оттащили под навес. Я удивился, что рядом нет ни одной скорой помощи или хотя бы врача. Нигде в Беслане я в тот день не увидел врачей. Все врачи дожидались людей на кладбище.

Женщине прикладывали ко лбу мокрый платок и натирали ей кончики пальцев. Принесли три стакана воды. Больше ей ничем помочь не могли.

Здесь, во дворе, тоже говорили короткие речи по-осетински и прощались, потом понесли гробы к машинам.

А на улицах уже были заторы из машин, людей и гробов. Поверх голов и капотов на руках плыли гробы. И мне казалось, что начался хаос и люди не понимают, куда идут и что делают. Гробы не могли пробиться к машинам, которые должны были отвезти их на кладбище. Никто не управлял происходящим. Никто словно не знал, что в Беслане в этот день будут хоронить столько людей и что отовсюду в этот город приедут родственники, друзья и обычные, не имеющие никакого особенного отношения к погибшим люди.

Те, которые несли гробы, останавливались в нерешительности, им кричали, что надо поворачивать, и они, плача, поворачивали и снова останавливались. А те, которые кричали им, разводили руками и тоже плакали, бессильно. А в это время из дворов подходили и подходили.

Я пешком дошел до кладбища. Единственное в Беслане кладбище – в полукилометре от города. Эти полкилометра надо пройти по федеральной трассе Ростов-Владикавказ. На ней обычно много машин. Вчера я увидел на ней такой же поток из машин, гробов и поднятых рук. Все хоронили всех в один и тот же час, как заведено.

Прямо к кладбищу примыкает пустырь. На этом пустыре и были выкопаны могилы. Огромное поле было уже усеяно могилами и людьми, стоявшими вокруг них. Все это время дождь не прекращался ни на минуту и уже давно превратился в ливень. Те, кто добрался, не замечали его. Почти все гробы были закрыты, а больше им не о чем было беспокоиться.

Не было никакой музыки. Позади одного гроба шел оркестр, но он замолчал, как только ступил на пустырь.

Люди стояли в разных концах пустыря и, плача, опускали детей в могилы, обложенные кирпичом под расшивку, накрывали гробы бетонными или металлическими плитами, засыпали землей. Над пустырем стояли рыдания и стоны.

Через час поток тех, кто уходил с кладбища, стал больше того, который только еще двигался к нему. Я тоже собирался уйти. Из-за дождя я уже почти ничего не видел впереди себя. И тут я услышал, как кто-то сказал кому-то:

– Смотри, это что за ребята там стоят?

Я невольно посмотрел по сторонам. И я был ошарашен. Я не видел этой трибуны из-за ливня. Она возникла из ниоткуда, как в кино. Я даже отшатнулся, когда поднял глаза и увидел ее слева, в двадцати метрах от себя. Трибуна была обтянута черным и стянута красной полосой. На этой трибуне прямо перед собой я увидел человека, похожего на генерального прокурора. Он стоял, держа в руке зонтик. Честно говоря, я и подумал только одно: ну до чего похож. Я посмотрел на тех, кто стоял рядом с ним, и мне вдруг стало ясно: да, это генеральный прокурор. Он это, он. Ведь рядом с ним стояли председатель Госдумы России Борис Грызлов, председатель Совета Федерации России Сергей Миронов, глава администрации президента России Дмитрий Медведев, представитель президента в Южном федеральном округе Владимир Яковлев, мэр Москвы Юрий Лужков, губернатор Санкт-Петербурга Валентина Матвиенко, президент Северной Осетии Александр Дзасохов... Не было только членов правительства страны и ее президента, который, впрочем, заезжал ведь сюда уже днями, а значит, в этот раз его присутствие и не считалось необходимым.

Известный осетинский поэт с фамилией, которую я не смог запомнить, уже открывал, тоже стоя на трибуне, траурный митинг.

– Мы будем искать тех, кто это сделал, – говорил президент Северной Осетии господин Дзасохов, – и тех, кто их направил, а пока не найдем, мы должны быть вместе и держать себя в руках...

Юрий Лужков объяснял, что тех, кто это сделал, нельзя назвать зверями, потому что это нелюди, которые подняли руку на детей, и мы, москвичи, может быть, больше, чем кто-нибудь другой, понимаем их боль, потому что у нас произошел теракт в «Норд-Осте» и мы потеряли тех, кого должны были оберегать. У нас, говорил он, взрывались дома со спящими людьми. Да, мы чувствуем вашу боль и понимаем, что главная их цель – посеять панику. Вот мы, москвичи, не поддались, а консолидировались, повторял он, не стали осуществлять внутренние разборки, а противостояли злу, которое пришло в нашу вселенную... Так он говорил, и я понимал, как важно дать понять всем этим людям, копающим внизу, в каких-нибудь ста метрах от них и не слышащим их, что не надо мстить, а надо успокоиться.

А люди почти не обращали на них внимания. Вокруг трибуны стояли журналисты, сотрудники службы безопасности и человек шестьдесят из тех, кто, как и я, шел от могил к дороге и задержался, случайно увидев в стороне эту трибуну.

Господин Грызлов рассказывал им, как большинство граждан нашей страны и представить себе не могли, что может случиться такая трагедия, и я делал вывод, что меньшинство-то, он отдает себе отчет, представляло. Сегодня по всей нашей стране проходит линия фронта, утверждал председатель Государственной Думы, и я соглашался с ним. Но правду, говорил он, надо защищать на земле, в воздухе, в горах и на равнине, и здесь, именно в этом месте, говорил он, уместно вспомнить слова президента России о том, что обеспечение безопасности – предмет заботы всего общества и что... И я снова, как в тот момент, когда только увидел эту трибуну, начинал сомневаться в реальности происходящего.

Потом митинг объявили закрытым, и его участники сошли с трибуны. Поразительно, но никто, кроме журналистов, к ним не подошел. Людям от них ничего было не нужно. От них никто уже ничего не ждет. Никто даже не ждет, что они подойдут к могилам на кладбище Беслана. Я понимал в этот момент: люди, которые прилетели из Москвы в Беслан на траурный митинг, просто никому не нужны.

Я потом спрашивал: почему? Ну все-таки – почему они даже не подошли? Ну просто положить цветы? Раз уж все равно прилетели? Только батюшка, тоже стоявший на трибуне, сойдя с нее, пошел, чавкая по грязи ботинками, к могилам.

Я потом от них самих услышал, почему они не пошли. Во-первых, из соображений безопасности. Они очень хотели, но им не разрешили.

И грязно же было, ответили мне. Ты же видел, сказали мне, что дождь лил как из ведра.

Газета «Коммерсантъ», 7 сентября 2004 г.

в начало

УЙДИ, ТЫ НАС ДОСТАЛ!

Как увольняют всенародно избранных президентов

Первая победа

Этот митинг, как и накануне, организовали коммунисты. В тот день, правда, инициативу у них чуть не перехватили энтузиасты некоего патриотического движения (пока без названия), которые требовали убрать из республики всех ингушей, евреев и армян и только потом отделиться от России. Инициативу тогда им, впрочем, перехватить не удалось, потому что милиция арестовала их лидера Заура Тигиева. Ночь юноша провел в СИЗО.

В полдень на площади было, как и накануне, около тысячи человек. Над крыльцом кинотеатра «Октябрь» реяли два красных знамени. На одном золотом было вышито: «Ударник коммунистического труда». Коммунисты умеют беречь боевые знамена.

– Те, кто творит зло, – говорил лидер коммунистов, седой усатый старик невысокого роста, – не будут жить. Но они живут, пока мы, народ, безмолвствуем.

– А почему мы безмолвствуем? – громко спросила женщина, подойдя к нему. – Потому что мы такие твари?

– Нет, – ответил старик. – Потому что у нас микрофона нет. Но сейчас принесут. Будет звукоусиление – начнется митинг.

– Народ! – закричала женщина. – Когда вас много, вас боятся!

– Что вы кричите? – спросил ее подошедший мужчина. – Горе у нас. О горе надо говорить. Политика нам не нужна.

– Я не о политике, а о том, как Дзасохов себя вел, – неожиданно спокойно сказала эта женщина.

– Товарищи! – воскликнул лидер коммунистов, постояв без дела еще пять минут. – Наша доблестная милиция отобрала у нас мегафон. И его все не отдают и не отдают те, которые виноваты за все. Помогите отобрать средства усиления у нашей доблестной милиции!

И он очень бодро для такого почтенного возраста зашагал в один из переулков. За ним пошли человек пятьдесят. По дороге он кричал прохожим:

– Помогите отобрать мегафон! За мной!

Мне эта затея с самого начала казалась безнадежной. Но подойдя к оцеплению (милиционеры из оцепления довольно тщательно обыскивали всех участников митинга перед входом на площадь и отобрали мегафон), коммунист уверенно показал на одного майора и сказал:

– Он отнял!

– Я не брал! – быстро сказал майор.

Он только что не покраснел и не спрятал руки за спину.

– Отдай мегафон, а то вам п...ц! – сказал ему молодой, уверенный в себе осетин. Майор попросил подождать минутку, куда-то убежал и потом, к моему безграничному удивлению, вернулся не с автоматом, а с мегафоном в руках.

– И больше так не делай, – сказал ему осетин.

Майор кивнул, а когда отряд с трофеем отошел на пять метров, забормотал в рацию: «501-й, у нас проблема...»

Так вчера была одержана первая победа над властями.

«Будем сидеть, как наши дети сидели!»

– Товарищи! – воскликнул лидер коммунистов, вернувшись на площадь. – Великое горе собрало нас здесь. Мы не скажем, что наша земля никогда такого горя не знала. Это будет неправда: горем полита наша земля. Но боюсь, не все люди поняли характер происшедшего. Все плачут. Но одной слезой горю не помочь. Митинг считаю открытым и предоставляю слово третьему секретарю ленинско-сталинско-маоцзэдунской партии Алексаеву Николаю Игнатьевичу.

Вот зря он сказал, что партия маоцзэдунская. Было понятно, что он давно не выступал перед такой большой аудиторией и уже в первые слова попытался вложить всю свою душу.

– Уберите его! – крикнули из толпы.

– Все, кто живет этой бедной, несчастной жизнью! – сказал Николай Алексаев. – Нам обещали златые горы. И где они? Вот во что вылилась демократия по-американски!

– При чем тут Америка! Она не убивала наших детей!

К коммунистам из толпы прорвался молодой осетин, вырвал флаг с трогательной вышивкой, переломил древко.

– На фронте отцы и деды твои под этим флагом погибали! Что ты делаешь! – кричал Николай Алексаев.

– Ты не на партсобрании! – отвечали ему.

На крыльце уже кто-то держал над мегафоном бело-красно-желтый флаг Алании.

– Мы, осетины, должны дать один час президенту Дзасохову. Пусть он уходит в отставку! – сказал в мегафон молодой осетин.

Раздались аплодисменты.

– Что вы делаете! Какие аплодисменты?! У нас траур! – крикнул он. – Это наше национальное горе. Мы люди или кто?

– Мы товарищи! – крикнул Николай Алексаев.

– Какие мы товарищи? Уйди отсюда со своим значком!

– Каждый может получить слово! – кричали коммунисты.

– Сограждане, – говорил молодой осетин. – На сегодняшний день все слова сказаны на похоронах. Надо переходить к делам! А дела наши такие. Международный картель из Закаева, Дзасохова, чеченцев, ингушей и евреев захватил наших детей. Вся шайка была здесь! Надо провести расследование, чтобы все бабки были налицо!

Я наконец узнал в этом осетине товарища арестованного Заура Тигиева, который был на вчерашнем митинге. Что ж, эти парни способны были действовать и без своего лидера...

К мегафону протиснулся батюшка. Его я тоже узнал. Это был отец Феофан, друг всех религий и вождей и профессиональный борец против не согласных с режимом. Отец Феофан – москвич. Откуда он здесь взялся?

– Дорогая моя, возлюбленная осетинская паства! – сказал он. – Я был в другой республике у ее президента, а потом, когда узнал о происходящем, не сомневаясь оставил президента и приехал сюда, к вам. Первое, что надо сделать, – объединиться, чтобы не повторилась трагедия Беслана! А что касается политических разборок – не надо! Не перебивайте меня... Помните, что было в Америке после 11 сентября?

– Опять Америка? Уберите его! Эй, уйди оттуда!

К мегафону пробился бородатый осетин лет тридцати пяти в темных очках.

– Мы из-за наших детей пришли сюда, не для политики, бля... Нам надо, чтобы правоохранительные органы ответили. Последний раз детоубийство было при царе Ироде! Убрать всех министров и замминистров МВД! Убрать всех министров и замминистров ФСБ! Пока мы не будем убирать Дзасохова. Пусть он нам ответит сначала! Такого кровавого президента в мире не было еще! Пускай меня закроют на 50 лет в тюрьме, но я буду бороться!

– Мы должны любой ценой стоять тут до утра, – крикнул один старик. – Иначе мы не аланы, а самые последние люди!

– Дзасохов внедрял ингушей и чеченцев в Осетию. Он продавал им наши земли. Я не поднимаю сейчас национальный вопрос.

– А мы поднимаем!

– Москва дала его нам внаглую!

– Народ! – крикнул друг Заура Тигиева. – Через десять лет нас такими путями вообще не будет! Заур бы лучше сказал, но его нет с нами. Надо отпустить парня! Мы сами туда пойдем за ним и заберем!

– Когда страдает народ, виноваты его правители, – сказал еще один молодой осетин и прочитал стихи про Беслан: – Пусть вечно содрогается душа! В Осетию пришел Армагеддон, Остановите, боги, ход планет...

– Вы слышали? – спросил бородатый осетин в темных очках. – Нельзя терпеть, нельзя смотреть. Весь народ должен встать и пойти! Мы идем к Дому правительства! За каждого ребенка мы отомстим трижды! Мы хотим спросить Дзасохова, как это произошло! Пусть выйдет к нам! Не может? Может, у него там стены слишком толстые и он не слышит нас? Может, карманы слишком тяжелые и ему трудно подняться?

– О чем вы говорите? Он к детям даже не пришел в спортзал! – крикнула пожилая осетинка.

– Я хочу обратиться к людям в форме, – говорил бородатый осетин. – Это и ваши дети тоже! Почему вы молчите? Не надо нас охранять. Надо было охранять наших детей. Мы пойдем к Дому правительства и будем сидеть так, как наши дети в спортзале сидели!

И он пошел к Дому правительства. Он был на этой же площади, метрах в ста.

– Позорище жизнь... – бормотала старуха, спеша мимо меня за всеми.

Президент ждет

Я оглянулся. Сзади нас уже была толпа в 8–10 тысяч человек. Вокруг здания не было, казалось, никакого оцепления.

– Четырех человек ко мне, быстро, – услышал я команду по рации вышедшего майора.

Тут же вышли четверо спецназовцев с железными щитами. Толпа оценивающе смотрела на них. Появились многообещающие кривые улыбки.

– Так, назад, – правильно оценил ситуацию майор.

Еще через минуту из здания вышли несколько десятков милиционеров, вооруженные только дубинками, и в несколько рядов заняли оборону около центрального входа в здание. Оттуда вышел средних лет человек в хорошем костюме и попытался поговорить с людьми. Он вышел за оцепление, что-то сказал, его несколько раз больно ударили по лицу, и он, обиженный, ушел обратно.

– Пусть Дзасохов выйдет! Что, во власти нет мужчин? – кричал бородатый осетин. – Тогда мы сами пойдем. 10–15 человек нас пусть войдут!

– Вы хотите войти? – спросил его еще один человек в гражданском, вышедший из здания. – Я передам.

– Пусть Заура выпустят! – кричали его друзья.

Эти парни, человек 20, были очень активны. Они напирали на оцепление.

– Давайте войдем, уберем Дзасохова и все там сломаем! – кричал очень больших размеров осетин из этой группы.

Он один, пожалуй, мог бы сделать и первое, и второе, и третье.

– Народ, чего ждем? Чтобы они армию собрали?! – кричал еще кто-то.

Я увидел, что над толпой появились плакаты. «Коррупция – пособник террора!» – было написано на одном по-русски. Митинг, кажется, принимал цивилизованные очертания. Я на это очень надеялся.

– Так, заходят десять человек. Президент ждет! – подошел тот, в гражданском, который обещал передать Дзасохову требования.

Люди рванули внутрь здания. В результате за оцеплением оказались совсем не те, кто до сих пор руководил митингом. Бородач в очках остался у входа.

– Вы что же не вошли? – спросил я его.

– Меня не пустили, потому что я умею говорить! – гордо ответил он.

– Пустите его, он умеет говорить, – предложил я полковнику из оцепления.

Тот ушел, посовещался с кем-то за дверями, и харизматичного осетина пропустили внутрь вместе с его папой (так, по крайней мере, осетин отрекомендовал этого человека милиционерам из оцепления).

Из здания вышел еще один хорошо одетый человек и бесстрашно пошел в толпу. Его не трогали, но он и сам не задержался среди людей и так же бесстрашно пошел обратно, крикнув им напоследок от дверей:

– Пусть никто не разжигает, и все будет хорошо!

– Кто это? – спрашивали друг друга осетины.

– Я знаю его, это Олег Тезиев, бывший премьер-министр Южной Осетии, – сказала одна женщина. – Он вообще никто. На него у нас в Цхинвале уголовное дело заведено. Он стеклянный дом построил на берегу моря.

Толпа вдруг разволновалась. Дело было, видимо, в том, что от тех, кто ушел, уже минут десять не было никаких известий. Люди не могли простаивать так долго.

– Вот вы кто? Журналисты? – закричали они фотокорреспондентам, стоявшим в толпе у центрального входа перед оцеплением. – Ну вот уберите камеры! Не надо тут снимать! Сами разберемся!

Эти люди не понимали, с кем надо делать революцию. Я попытался объяснить им эту простую истину.

– А ты кто? – спросил один меня. – Пишешь? Ну пиши тогда, что я говорю. Не пишешь?

– А что писать-то? – спросил я его.

– Пиши что хочешь, – обиделся он.

Осетины показывали себя очень восприимчивой нацией.

Первое столкновение

– Где наши ребята?! – закричал кто-то. – Отпустите Заура!

И толпа его поклонников стала напирать на оцепление. Было 14.20. Это было первое лобовое столкновение толпы с милицией. Милиционеры устояли. Дубинки они не применяли. Такого приказа им, видимо, не дали.

Тут в открытом окне на втором этаже показался один из тех, кто зашел в здание. Он крикнул, чтобы все замолчали и отошли на несколько шагов.

– Минут через пятнадцать выйдет к вам президент, – сказал он.

Еще через десять минут уже на балконе третьего этажа появился еще один делегат, рыжий парень в спортивном костюме, и крикнул, что поехали в СИЗО за Зауром – будут освобождать, президент разрешил.

– А зачем забирали? – спросили ненасытные друзья Заура.

– Сейчас идет разговор с Дзасоховым, – продолжил рыжий в спортивном костюме с надписью «Россия» на спине. – Он согласен с нами пока.

– На нас смотрит весь мир сейчас! – кричал с балкона еще один делегат, в хорошем джемпере. – Я не могу говорить громко, у меня пуля почти в сердце.

Он двумя руками держался за сердце в подтверждение правдивости своих слов.

– Дзасохов выйдет! – крикнул он, превозмогая сердечную боль.

– Он говорил, что и к детям выйдет! – крикнули из толпы.

На балкон вышел бородатый осетин в очках, которому я протежировал.

– Дзасохов согласен уволить начальников всех силовых структур! – крикнул он. – Сейчас делаем так: идем в кинотеатр «Октябрь» и ждем его там. Он через десять минут выходит. Что, не хотите? Пусть сюда выходит, на балкон? Ну ладно, я ему скажу!

Толпа стала скандировать:

– На бал-кон! На бал-кон!

– Отойдите на несколько метров дальше! – надрывался рыжий в костюме. – Чтобы он дальше наши требования выполнял, мы должны выполнить его требование: отступить!

– Тогда он уйдет? – спросили его из толпы.

– Конечно! – крикнул рыжий осетин. Люди отошли.

«Вывожу президента!»

– Заур уже дома! – закричал тот же рыжий через несколько минут. Он, видимо, был признан у властей хорошим переговорщиком.

– Там с мамой плохо, он домой уехал. Привезем его потом! – кричал рыжий с балкона.

Он ушел. На балконе осталась бойкая старушка с авоськой. Она, видимо, забежала вместе с другими делегатами и теперь просто получала удовольствие, стоя у всех на виду и счастливо размахивая своей авоськой.

– Иди домой! – кричали ей.

Она мотала головой, не соглашаясь.

– Ну все, давайте по беспределу войдем внутрь! – крикнул кто-то.

До этого было совсем недалеко. Толпа снова попыталась прорвать оцепление. Милиция снова не воспользовалась дубинками, и оцепление опять устояло. Из этого оцепления выскочил полковник и вдруг набросился на журналистов:

– Пошли отсюда со своими камерами!

Он кого-то ударил. Журналисты не ответили, но и не отошли. Опять вышел Олег Тезиев и что-то сказал полковнику. Тот успокоился. Бывший премьер Южной Осетии пользовался тут неким влиянием.

В 15.25 объявили, что сейчас подъедет машина с громкоговорителями.

– Сейчас на балкон проведут микрофон и выступит Александр Сергеевич! – приветливо крикнул рыжий парень.

Я лишний раз обратил внимание на то, что делает с людьми близость к власти. Враг народа на площади и его собственный враг еще два часа назад был для него теперь уже Александром Сергеевичем.

Толпа мгновенно успокоилась. Люди стали ждать со странным для них хладнокровием. Они шутили друг с другом на осетинском, смеялись. А ведь в решающие минуты, я обратил внимание, говорили на русском. Может быть, потому, что понимали свою ответственность: они помнили, что на них смотрит весь мир. Впрочем, телекамер на площади было мало. И вряд ли какая-то из них вела прямую трансляцию происходящего.

Я удивился, когда машина с динамиками через пять минут и правда пробилась почти к центральному входу. Еще через десять минут на балконе заработал микрофон (его поднимали с машины на толстой синей веревке, спущенной с балкона). Туда же, на балкон, вынесли стол. Президент Северной Осетии не мог выступать перед людьми без стола. С ним он чувствовал себя, видимо, гораздо уверенней.

– Ну все, я его вывожу! – крикнул рыжий парень. Неужто и правда выведет, подумал я. И правда вывел. «В от-став-ку!»

В 15.55 на балконе показался Александр Дзасохов. Он взял в руки микрофон.

– Вы хотели, чтобы я пришел? – спросил он.

Я, как любитель словесности, предпочел бы, чтобы они ответили: «Мы хотим, чтобы ты ушел». Но они молчали. Это было странно. Их действительно интересовало, что он скажет. Они в этот день уже добились многого. Их действия казались совершенно хаотичными, у них не было никакого лидера, но президент Северной Осетии уже стоял перед ними с микрофоном в руках и уже отвечал на их вопросы.

– Я познакомился с вашими требованиями, – говорил господин Дзасохов. – Многие вопросы, которые ставите вы, совпадают с нашими!

Нет, я погорячился. Ему уже не давали говорить.

– У-у-у! – загудела толпа.

Ему надо было просто сменить тон. Но он не понимал этого. Или не считал нужным.

– Не потому, что вы пришли, а потому, что я и сам так думаю, сообщаю вам... Ему не давали говорить.

– Да дайте сказать человеку! – кричал в мегафон делегат в джемпере.

– Человеку?! – переспрашивали его из толпы.

– В ближайшие два дня, – продолжил президент, – будет издан указ, по которому все правительство будет отправлено в отставку.

Я понимал, о чем он говорит. Александр Дзасохов не мог уволить своих силовых министров, их назначают из Москвы. Но он сказал: будет издан указ. Похоже, этот вопрос был и в самом деле согласован.

– Мы это сделаем, потому что накопилось много сложных вопросов, – говорил господин Дзасохов. – Второй вопрос: мы добьемся, чтобы все, независимо от званий, кто виновны в происшедшем, от генерала до офицера, были тоже по требованию руководства республики отстранены. Третье! Сегодня в первой половине дня достигнута договоренность о том, что будет создана высокая государственная комиссия по расследованию всех обстоятельств трагедии! Как могло случиться, что на территорию республики въехали бандиты с оружием?!

Он адресовал толпе вопрос, с которым она пришла к нему.

– Когда здесь находился председатель Госдумы, мы договорились создать независимую комиссию из депутатов... Я обращаюсь ко всем, кто воспринял меня, поддержать по этим вопросам.

Толпа дослушала его и начала скандировать в ответ:

– В от-став-ку!

– Я слышу, что вы требуете моей отставки. Я вам и всем говорю, что обдумаю ваше предложение, но я должен хотя бы решить эти вопросы.

Александр Дзасохов сказал уже, может быть, даже больше того, что хотел.

– Задавайте вопросы! – крикнул в мегафон один делегат.

– Первый вопрос: когда вы уйдете в отставку, Александр Сергеевич? Все этого очень хотят! – сказал в микрофон с машины молодой осетин.

– И не закрыто дело по Зауру, говорят, хотя его и отпустили! Так не идет! Александр Дзасохов предпочел ответить сразу на второй вопрос.

– Мне доложили, что он уже находится дома. Если дело не закрыто, я буду требовать этого вместе с вами, – сказал он.

Толпа возмущенно загудела, хотя президент ответил как и положено цивилизованному гражданину своего общества.

– Там среди террористов были одни ингуши! – крикнула женщина. – Неужели вам не жалко наших детей?!

– Ни один осетин из руководства не говорил, что среди террористов были арабы и негры! – Он первый раз явно сорвался и прокричал эти слова что было силы. – Наоборот, я сегодня требовал, чтобы прекратили говорить об арабах и неграх!

– Народ требует: Осетия без ингушей! – кричали с машины.

– Я вам предлагаю съездить в Пригородный район и спросить людей там: какие при Дзасохове приехали ингуши?

Толпе ответ не понравился.

– Вы свой народ не считаете за людей! – кричали ему. – Почему наш президент не зашел к заложникам?

Он услышал.

– Вы хотите знать? Я уже в десять часов двинулся туда. Это единственное, что я мог. Вы создайте свою комиссию и расспросите людей!

А что же не дошел-то, возникал вопрос.

– Я сейчас не хочу вас отговаривать, но я хочу повторить: я предложил конкретный план. Если я не решу чего-то, можем собраться. И в любом случае можем собраться через три дня!

– Кровь на вас будет, если не соберемся! Если кто-то попробует не пустить нас! Вы хоть понимаете? – кричали ему.

– Уйдите, пожалуйста, в отставку! – просили его.

– Да, мое решение принято. Но дайте мне время.

– Отставка!

– Я же сказал об этом! – буквально взмолился этот человек. Большего от него и правда, похоже, нельзя было требовать.

– Так почему вы не соизволили пойти к террористам? – догадался кто-то повторить вопрос с машины.

– В десять утра я готов был пойти, – повторил и он. – Меня не пустили правоохранительные органы...

– Пустили... Не пустили... Вы мужчина или нет?

– Я хотел. Но мы имели дело с бандитами...

И он кому-то неожиданно даже погрозил пальцем.

– Эти люди пришли услышать одно: что вы уходите! – крикнул еще кто-то от микрофона снизу.

Президент несколько раз кивнул.

– Уйди, ты нас достал! – крикнул еще кто-то. Александр Дзасохов долго молчал.

– Я думаю, вы станете со мной согласны. Есть несколько конкретных дел... Вы же мне в душу не можете заглянуть! Я же не буду против вашей воли президентом!

– Ура! Он уходит!

– Вы услышите меня скоро, что я собираюсь уйти.

– Мы пришли за тобой! – кричали отовсюду. – Когда ты уйдешь?!

– Я еще раз хочу сказать, – ответил он, – вы требуете, чтобы я ушел, и понимаете, что я ухожу.

– Ура! Победа!

– Вот вы, в белой кофточке, – Александр Дзасохов показал пальцем с балкона на парня в светлой футболке, – запомните: три дня будете ждать решения всех этих вопросов. Я ведь все-таки сказал вам всю правду. Такую правду! Моя программа не связана ни с месяцем, ни с неделями. Три дня! Я никуда не улетаю, вы никуда не уезжаете. Вы хотя бы проанализируйте то, что я сказал!

– Зачем ты не пошел к заложникам?

– Мой сын собирается построить в Беслане спортзал и школу! – крикнул господин Дзасохов, буквально свесившись с балкона.

Он мог упасть. Толпа взвыла:

– Заткнись! Не имеешь права! Сами построим! Ты должен ответить по суду!

– Я услышал, что должен ответить по суду. Я согласен, чтобы меня судили!

– Дайте слово, что отправляете в отставку правительство и потом уходите сами. Когда это будет?

– В течение двух-трех дней правительство будет в отставке, если, конечно, вы не соберетесь здесь снова и не потребуете оставить кого-нибудь! – ответил он.

– Уходи!

– Уйду! Я дам вам решать вопросы без меня! Будете без меня решать! В этих словах была угроза. Ее не услышали.

– А когда?

– Когда я? Скоро. Совсем скоро. Уйдет.

Газета «Коммерсантъ», 9 сентября 2004 г.

в начало

БЕЗ ВЛАСТИ ПРОПАВШИЙ

Кто работает за Александра Дзасохова, пока тот совещается в Кремле

«Долой президентов к черту!»

– В Осетии нет мужчин! – кричала худая женщина в черной юбке и черной блузке и в зеленом платке. – Где мужчины?

Она и еще несколько женщин, тоже в черном, стояли у входа в Дом правительства. В полдень должен был начаться митинг, насчет которого три дня назад несколько тысяч человек на этой же площади Свободы договорились с президентом Северной Осетии Александром Дзасоховым. Он обещал выйти и отчитаться перед ними, как выполняются их требования. Среди требований была отставка правительства республики, создание независимой комиссии по расследованию обстоятельств теракта в Беслане и просьба в центр о наказании генералов, виновных в случившемся. Президент республики пообещал митингующим то, что и так планировал сделать. Но было еще одно требование, которое Александр Дзасохов не выполнил и уже не собирался выполнять: они требовали его собственной отставки.

Сначала говорили, что митинг начнется в десять утра. В десять площадь была пуста. В двенадцать часов на ней стало многолюдней: появилось оцепление из милиционеров, которые, впрочем, пропускали желающих на площадь. Желающих почти не было. Это выглядело очень странно: три дня назад сюда приходили люди, которые не пришли бы сюда снова вчера, только если бы их арестовали. Ходили слухи, что активистов митинга идентифицировали и провели с каждым индивидуальную работу. Мне, впрочем, казалось, что и этого должно быть недостаточно, чтобы они не пришли.

Но зато я увидел на площади несколько женщин, которых три дня назад не было. Из Беслана приехали матери погибших. Их было восемь. Это были женщины из одного двора. Они прочитали объявление, вывешенное кем-то за окном дома культуры в Беслане, и теперь стояли перед входом в Дом правительства.

– Вы хотите чего? – спрашивал их полковник на входе.

Милиции было немного: человек семь-восемь в форме рассредоточились у входа. В штатском тут же, у входа, было, мне показалось, гораздо больше.

– Нам нужен Дзантиев (министр внутренних дел республики Казбек Дзантиев) и Дзасохов, – сказала та же женщина, которая кричала, что в Осетии не осталось мужчин. Женщину, я потом выяснил, звали Анета.

– Нет Дзасохова. Он в Москве, а с Дзантиевым я сейчас свяжусь, – сказал полковник и ушел, закрыв за собой тяжелую деревянную дверь с квадратными окошечками.

– Он же обещал быть здесь! – закричала Анета. – Почему в Москве?! Он обманул нас! Он опять нас обманул! Долой президентов к черту! Я сама буду президентом! Буду защищать детей!

Другие женщины тоже подошли ко входу. Они уговаривали ее успокоиться. Но они на самом деле нервничали еще больше нее.

– Где ты, Дзасохов?! – крикнула еще одна, лет сорока пяти, Сусанна.

Анета вдруг разбежалась и ударила ногой в стеклянное окошко двери Дома правительства. Окошко разбилось, а она засунула в него руку. Ее оттаскивали. Она била майора по щекам. Он пытался скрутить ей руки за спиной.

– Говнюк, – сказал осетин у меня за спиной. – Надо их рвать.

– Я убью кого-нибудь! – кричала Анета. Остальные женщины плакали.

– Не плачьте, – сказала им еще одна, Рита. Она была старше других.

– Все, хватит! Плакать больше не будем.

– Нас всю жизнь успокаивали!

– Не надо между собой ругаться!

– А с кем нам еще ругаться? Пусть придет Дзасохов, мы будем с ним ругаться! Дайте мне платок, – сказала Сусанна.

Ни у кого из них не оказалось платка. Немецкий журналист достал из кармана свой и отдал Рите. Она вытерла уголком мокрые глаза и сказала:

– Ну вот выходят милиционеры из этого дома, хотят с нами бороться. А что толку от них? Кого они могут победить? У них патроны холостые. Когда школу захватили, они к нам в дом пришли и долго стреляли, я потом три ведра патронов вынесла. И половина холостые. Они холостыми стреляли по террористам!

– Я сейчас сознание потеряю, – сказала одна из женщин в черном платке.

Она прислонилась к стене Дома правительства.

– Зайдите в здание, – предложил еще один полковник. Они категорически отказались.

– Никого из нас там не будет! Пусть к нам кто-нибудь в белой рубашке выйдет! Где Дзантиев? – кричала Рита. – Пусть выйдет! Я на него молилась!

Она встала на колени. На самом деле ее просто больше не держали ноги. Ей вынесли стул.

– Где мой ребенок четырнадцати лет? – кричала Сусанна. Пусть ответят! Мы не шахидки! Пусть он выйдет! Мои дети мочу пили, а Дзасохов нам говорил, что все нормально!

Она стояла, закрыв глаза, а другие женщины хлопали ее по щекам и говорили ей:

– Береги свои силы, береги!

– Если Дзасохов в Москве, мы подождем, – повторяла она, – мы постоим.

– Успокойтесь, – тихо говорил им пожилой мужчина, – вы уже затеяли, дело пошло, кричать не надо, люди будут здесь.

Она не реагировала.

– Позвони, скорую вызови, – негромко сказал он стоявшему рядом майору. Одна женщина услышала:

– Они нас в больницу хотят отправить!

– Пока не придет Дзасохов, никуда не уйдем! Восемьсот женщин надели черные косынки. Мы ждем!

Все зло, от которого погибли их дети, персонифицировалось для этих женщин в одном человеке. Он должен был прийти к ним. Он не должен был их обманывать.

– Рита, успокойся! – говорила Сусанна. – Я тебя отправлю домой, если ты будешь так беспокоиться.

– Я за сына отомщу, – повторяла Анета. – Я буду мстить здесь. Я просто так не умру. Я не умру, пока не отомщу. Во мне проснулась кровь предков. Вот сейчас она проснулась, с потерей моей дочери!

Она поднимала руки к небу и что-то бормотала.

– А я террористам говорю: «Ну что вы нас взяли? Вы бы парламент наш взяли», – заговорила еще одна женщина.

У нее было совершенно белое лицо даже по сравнению с лицами других женщин.

– Если бы моя дочка ко мне сейчас пришла, я бы в тайгу пошла с ней и не уходила бы, – говорила еще одна женщина в черном.

Другая разговаривала по мобильному телефону:

– Мы у Дома правительства, пусть все едут сюда, скажи всем, чтобы приезжали, мы тут долго стоять будем.

– Хватит плакать! Ты возле гроба плакала? Ну вот и все, а теперь хватит, а то домой тебя отправлю, – повторяла Сусанна Рите.

Подошли врачи.

– Пойдемте с нами, – предложила женщина в белом халате.

– Никуда мы отсюда не уйдем, лучше дайте нам нашатырки.

– Какой вам нашатырки! Вы же в сознании! – сердито сказала врач.

– Где Дзантиев?! Где Дзасохов?!

Человек мог умереть героем

Врачи ушли. Из дверей Дома правительства вышел немолодой грузный человек в костюме и подошел к ним.

– Чего вам надо? – спросили его женщины.

– Может, зайдем туда и поговорим? – предложил он.

– Вы кто?

– Меня Алан зовут.

– Нам страшно, Алан! Отчего-то они доверились ему.

– Это я с вами согласен, – сказал Алан. – Это по всему миру терроризм идет.

– Алан, вы знаете, как хорошо вели себя наши дети? – сказала женщина с белым, как вата, лицом. – Они молились. И я себя корю, что я младенца вынесла, а сама не вернулась туда, мне не дали, Алан.

– Это его по телевизору показывали? Это наш новый премьер, что ли? – спросил кто-то.

Алан Борадзов кивнул.

– Я хочу, чтобы наша нация процветала... – начал он.

– Мы тоже хотим, чтобы нация процветала, – неожиданно спокойно сказала ему Сусанна. – Помните, королева Елизавета когда-то сказала: «Я замужем за Англией!» Вот что должен человек во власти делать. Вот так должен думать.

– Я понял, – сказал премьер.

– У меня не было квартиры двадцать лет. И я все думала, что я скажу детям, когда они вырастут, где они будут жить, – говорила бывшая заложница. – А там, в зале, я думала, что мне ничего не надо, я хотела, чтобы они жили. И мою дочку убили, ей было девять лет, она сгорела, у меня брюки в черном испачканы, видите, это от моего ребенка, ясно вам?!

– А что вы хотите? – спросил премьер.

– Я не могу простить смерть моей дочери, я должна поговорить с президентом, – повторяла она. – Почему он не зашел к ним? Я себя все время спрашиваю об этом.

– Я тоже спрашиваю, – ответил премьер. – Вы же там, в зале, были отдельно, а он -отдельно. Поэтому так и получилось.

– Почему не приняли меры, чтобы освободить детей?

– Какие меры, там же были дети? – переспросил он.

Он старался перехватить у них инициативу в деле заботы о детях.

– Почему Дзасохов не пошел?

– Мне полковник Панков лично говорил: он шел.

– Пусть бы пять чьих-то детей спас, пусть бы за него одного отпустили. Человек мог умереть героем! Разве он не хотел?

– А ты что, сам с чистой совестью живешь? – спросила его одна женщина, до сих пор молчавшая.

– Я с чистой совестью жил, живу и буду жить, – неожиданно зло ответил ей премьер.

– Аушев ведь зашел, – сказала Рита.

– Не трогайте Аушева (бывший президент Ингушетии Руслан Аушев. – Ъ), он с ними заодно, – поддержал разговор полковник МВД, стоявший за спиной премьера.

– Я попросила, можно моя взрослая девочка выйдет тоже вместе со мной? – говорила бывшая заложница. – Они говорят: «Нет, один младенец – одна мать». Я вышла. Фатима тоже с грудничком вышла, она вернулась в зал, а меня не пустили.

Премьер посмотрел вокруг и увидел несколько мужчин, стоящих вокруг.

– Тебя как зовут? – спросил он одного. – Володя? Пойдем отойдем – поговорим, Володя.

Он и еще несколько человек отошли в сторону.

– Никто, Володя, не может простить горе. Это же все не так просто. Я поэтому и других пригласил. Вот вас как зовут? Роберт? Я и Роберта поэтому пригласил. Какие у вас вопросы ко мне?

– Почему говорили, что среди террористов арабы? – мирно спросил Володя.

– Вчера парламент был. Задали этот вопрос ФСБ. Они расследуют этот вопрос.

– А ингуши были там? Везде есть ингуши! – в сердцах сказал Роберт.

– В системе, где я работал, их ни одного не было и нет, – твердо сказал премьер. – На транспорте.

– А Дзасохов где?

– В Москве. Его Путин вызвал на Совет безопасности. Решают.

– Понимаете, – сказал Володя, – у людей личная боль. Премьер кивнул.

– Давайте пройдем ко мне и поговорим об этом, – просто предложил он. Мужчины закивали. Это была первая победа Алана Борадзова в новой должности.

– Есть один вопрос, Алан Георгиевич, – протиснулся к нему мужчина лет сорока пяти с нервным и, я бы даже сказал, умным лицом. – Надо, чтобы к ним замгенпрокурора Колесников пришел. Ведь он где-то здесь. Пусть он поговорит. Он на их вопросы ответит. А женщинам, Володя, надо объяснить, что их главная задача – с Колесниковым встретиться, а не с Дзасоховым. Все-таки замгенпрокурора.

Володя кивнул. Премьер ушел в здание.

– Мы бы такие ужасы не выдержали, какие наши дети выдержали, – говорили между собой женщины.

– Сейчас Колесников подъедет, – сказал им вышедший из здания немолодой человек, не Володя.

– Нам не нужен Колесников! – сказала Сусанна.

– Как это не нужен? – обиделся он. – Это большой человек.

– Мое сердце обожжено, – ответила ему Сусанна, – а вы мне про Колесникова говорите.

– Да просто не надо провоцировать таким поведением, – сказал ей этот человек. – А вы хотите провоцировать, чтобы к власти пришли те, кому вообще безразлична судьба ваших детей.

– У моего сына нет судьбы, он умер, – сказала женщина. – И мы не хотим провоцировать.

– А вам не кажется, что мы наше горе превращаем в фарс? – спросил он.

– Я не фарсую, – сказала ему Сусанна. – Это у Дзасохова получился фарс. Вся его жизнь фарс теперь.

– Мы сочувствуем вашему горю, – сказал ей этот человек. Кто хоть это был такой?

Как вести себя в горе

– Вы же знаете меня, – произнес он. – У меня погибла дочь. Мою историю освещали по телевидению на всю страну.

– Да, мы вас знаем. Вы Валерий Гизоев. Мы тоже сочувствуем вашему горю. 23-летняя дочь Валерия Гизоева Инна погибла 9 декабря 2003 года в Москве при взрыве у гостиницы «Националь». Потом одна из газет написала, что Гизоева была одной из погибших шахидок и находилась в федеральном розыске как подозреваемая в причастности к взрыву на рок-фестивале в Тушине. Родители Инны через суд добились опровержения этой информации.

– Я молчал в моем горе, – сказал Валерий Гизоев.

– Вы неправильно себя вели в вашем горе, – сказала Сусанна.

– По моему горю дело вели, поэтому я молчал. Давайте цивилизованно решим, по-человечески, пройдем в здание... Вам нужна эта толпа?

– Это наша толпа, – сказала Анета.

Валерий Гизоев помолчал и ушел обратно в здание, не справившись со своей задачей. Вместо него вышел еще один. Его тоже знали. Это был Теймураз Кусов, бывший министр по делам национальностей Северной Осетии и сопредседатель смешанной трехсторонней контрольной комиссии по Южной Осетии. Он только начал говорить, как Рита буквально взмолилась:

– Ну оставьте нас!

– Я вам что, мешаю? У вас есть вопросы?

– Террористы сказали нам, что мы должны молиться, чтобы у них все получилось, тогда и мы, и они живыми останутся, – сказала бывшая заложница. – Значит, это вы что-то не так сделали.

Он пожал плечами:

– Все так.

– Дзасохов восьмого обещал нам, что придет сегодня. Где он?

– Так он же Совет безопасности в Москве созвал. Он что, не должен был туда ехать?

– Но он же нам обещал! Он просто обманул нас всех. Опять он обманул.

– Вы допускаете, что я чего-то знаю, а вы не знаете? Ну так вот, он должен был поехать!

– Такая система, что сделаешь, они по двадцать лет сидят, породили эту систему... – тихо говорила Анета.

– Я не сидел!

– Я не хочу вас обидеть.

– Но вы меня обижаете!

– Уважаемый, зачем вы на нас так кричите? – спросила Сусанна.

– Да я же объясняю...

– Я вам тоже объясняю: оставьте нас.

Узнать и изменить

– Жить-то как не хочется, – сказала Рита.

– Когда мы сидели в зале, – ответила бывшая заложница, – террористы нам сказали: «Вам хочется есть? Ну так считайте, что вы объявили сухую голодовку, и вам будет легче». И мы сейчас тоже объявим. И они говорили нам: «В Норд-Осте нас обманули, а это вам не Норд-Ост». Они не были смертниками, они не хотели умирать, они могли умереть, но они не хотели. Я спрашивала их, чего они хотели, они говорили, что вывести войска из Чечни, а я говорила, что ничего про это не знаю, что я не убивала, а они говорили, что я же плачу налоги на армию и внутренние войска, значит, убиваю. Я спрашивала, что за бог у вас, что вы с детьми так поступаете, а они говорили, что ничего страшного с ними не случится, они ангелочки и сразу улетят на небо. И один говорил нам, мы с грудничками стояли, что зря мы думаем, что нас выпустят и нас ничего не коснется. Ничего, говорил, не переживайте, я успею забежать к вам и взорвать вас и себя.

– Мы должны все узнать и все изменить, – говорила Рита.

– Что изменить? – спросил отлучавшийся куда-то и, видимо, присланный обратно господин Кусов.

– Власть изменить. Президентскую власть. Дзасохов не должен быть президентом.

– Они директора водили звонить, чтобы она связалась с Дзасоховым, – говорила бывшая заложница. – А она вернулась и сказала, что там никто не отвечает.

– А телефон они сами давали? – спросил Кусов. – Ну вот! На них никакой надежды!

– Я хотела вернуться, а меня не пустили, – повторяла бывшая заложница. – Где Дзасохов? Где Дзантиев? Прежде чем это люди в погонах и в должностях, это мужчины. Мы вызываем двух мужчин!

– Один сейчас должен вообще-то подъехать, – озабоченно сказал Кусов.

Из здания вышел еще один парламентер, бывший премьер Южной Осетии Олег Тезиев. Он был на митинге восьмого, пытался успокоить людей, и ничего тогда у него не вышло.

– Надо попытаться завести их в здание все-таки, – тихо сказал он своему соседу.

– Уже пытались, – ответил тот.

– Ну так еще раз! – сказал Олег Тезиев.

– Вам же холодно, пойдемте туда! – начал он, обратившись к женщинам.

– Нашим детям тоже холодно сейчас, – сказала Рита. Олег Тезиев повернулся и пошел обратно в здание.

– Мы дождемся Дзасохова, – повторяла Сусанна. – Он плевал на меня, когда я была живая. Теперь я на него хочу плюнуть.

Почти ко входу подъехал Mercedes с тонированными стеклами и синими номерами. Из него вышел усталый и, казалось, пожилой человек. Это был министр внутренних дел Казбек Дзантиев. Правительство накануне было отправлено в отставку, но насчет него и остальных силовых министров приказ должен был подписать президент страны. Господин Дзантиев, таким образом, пока исполнял свои обязанности, а требование оппозиции об его отставке не было выполнено.

Министр подошел к группе людей, стоявших метрах в двадцати от входа, и я узнал в одном из них замгенпрокурора Владимира Колесникова. Они о чем-то поговорили минуты три.

– Видите, там Дзантиев подъехал, – сказала Анета.

– Мы что, кричать ему будем? – спросила Сусанна. – Подождем. Но министр и замгенпрокурора уже шли к ним.

С кого начать

– Я пришел по зову сердца, – сказал замгенпрокурора. – Задавайте ваши вопросы. Готов ответить.

– А можно не с вас начать? – спросила Сусанна и посмотрела на министра. Господин Колесников кивнул.

– Почему в этот день наши дети были не защищены?

– Мы разослали людей, сколько могли, сколько у нас было, по всем школам, – сказал министр. – Где-то дежурили сотрудники ГИБДД, где кто-то еще.

– А почему райотделы милиции так мощно охраняли? Там не по два человека были.

– Поступила информация, что их будут захватывать, террористам нужно было оружие, поэтому было усиление.

– А почему они прошли?

– Граница такая, – сказал министр. – На каждый метр человека не поставишь. Сто километров. Разве вы не понимаете таких простых вещей?

Стало довольно тихо.

– Не надо уходить, – сказала бывшая заложница. – Надо ответить.

– Я отвечу, – сказал министр. Прозвучало как угроза.

В тот же вечер президент России подписал указ о его отставке. Уволен был и начальник УФСБ по Северной Осетии генерал-майор Валерий Андреев.

«Дайте нам слово!»

– Мы должны дать правильную оценку происшедшему, – вступил в разговор Владимир Колесников. – Это трудно. Среди сотрудников правоохранительных органов есть мои друзья.

– Такие же продажные, – сказала бывшая заложница. Он сделал вид, что не услышал.

– Я стараюсь, чтобы все получали информацию. Я буду говорить, чтобы все знали, что сделано и как. Есть еще ко мне вопросы? Да, и те, кто еще не сдал анализы на кровь, вы сделайте это, и может быть, найдете кого-то из близких...

– Да мы уже опознали своих.

– А, понятно.

– Дайте нам слово, что вы придете и расскажете, что делаете. Нас восемьсот женщин в трауре. Приедете в Беслан?

– Я буду встречаться регулярно с представителями СМИ, – ответил господин Колесников. – А вам просто не могу обещать. Я не выполню потом, а вы скажете. Всему обществу надо быть бдительней. Вчера мы были на Госдуме. Не скрою, я сказал: я против ваххабизма. Я за то, чтобы наши дети были вовлечены в процесс производства... Нехватка рабочих мест...

– У вас же есть штаб. Пусть кто-то из штаба встретится с нами. Замгенпрокурора пожал плечами. Глава МВД сказал, обращаясь к женщинам:

– Вы нас правильно ругаете. Но у нас, если честно, к вам тоже есть вопросы. Вот мы два раза в год перекапываем границу. Но ее кто-то закапывает каждый раз. Кто? Кто ездит? Разве из Беслана не ездят? Разве не зарабатывают на нефти?

– Да их мало, кто в Беслане на нефти зарабатывает. Вы их всех знаете. Почему не боретесь? С ними, с террористами?

– Так, – произнес замгенпрокурора. – Дайте я скажу. Пришли не преступники, а людоеды, которые в наши головы не влезают!

Он внезапно очень разволновался.

– Вы не застрахованы, что с вашими детьми этого не произойдет, – сказали ему. Он кивнул и попрощался:

– Всего вам доброго. Остался министр.

– А когда Дзасохов вернется? – спросили его женщины.

– Может быть, завтра.

– А если завтра не вернется?

– Я не знаю точно, – признался он.

– Мы соберемся послезавтра в Беслане, и будем ждать его в двенадцать часов у ДК, – сказала Рита. – И не заставляйте нас идти сюда снова. Будет гораздо хуже.

– Мы поговорим с ним как с мужчиной, – сказала Сусанна.

Я думаю, он опять не придет. В Москве в это время будет идти историческое заседание правительства с участием руководителей регионов. Господин Дзасохов приглашен. Пойдет.

– А ваши милиционеры очень испугались моего зеленого платка, – сказала главе МВД Анета.

– Вы еще что-то хотели у меня спросить, – произнес министр.

– Я уже забыла. Мы пойдем.

– У вас машина есть?

– Нет. Так приехали!

– Подождите, я вам дам. Стойте, не уходите! Куда же вы?!

Газета «Коммерсантъ», 13 сентября 2004 г.

в начало

к содержанию << >> на следующую страницу