Глава 6

СЕМИОТИКА СОЦИАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ

6.1. Объект и предмет семиотики социальной коммуникации

6.2. Коммуникационные знаки и их классификация

6.3. Семиотика текстов

6.4. Семантика, синтактика, прагматика

6.5. Выводы

Литература

на предыдущую страницу <<< к содержанию >>> на следующую страницу

6.1. Объект и предмет семиотики социальной коммуникации

Стандартные словарные дефиниции сообщают, что семиотика (семиология) – научная дисциплина, изучающая природу, виды и функции знаков, знаковые системы и знаковую деятельность человека, знаковую сущность естественных и искусственных языков с целью построения общей теории знаков. Существуют две сферы бытия знаков (семиосферы): познание и смысловые коммуникации. Соответственно можно разделить семиотику на две части:

•           семиотика познания;

•           семиотика смысловых коммуникаций.

Семиотика познания естественным образом вливается в гносеологию (теорию познания), где ее предметом становятся природа знаков, познавательные функции знаков, соотношение знаков с обозначаемыми реальными предметами, использование различных знаковых систем в познавательных процессах и т.д. Семиотика познания остается за пределами нашего рассмотрения.

Семиотику смысловых коммуникаций в соответствии с их типизацией (см. параграф 1.1) можно поделить на семиотику генетической коммуникации, семиотику психической коммуникации, семиотику социальной коммуникации. Нас интересует последняя.

Согласно понятию коммуникационного канала, данному в параграфе 4.1, коммуникационный канал представляет коммуниканту и реципиенту средства для создания и восприятия сообщений, в том числе знаки, языки, коды. Эти семиотические средства будем называть коммуникационными знаками. Теперь можно определить семиотику социальной коммуникации как научную дисциплину следующим образом:

Семиотика социальной коммуникации – научная дисциплина, объектом изучения которой служат коммуникационные каналы, а предметом – коммуникационные знаки и методы их использования. Коммуникационные каналы довольно разнообразны (см. 4.1), соответственно, – велико разнообразие коммуникационных знаков. Наиболее важными являются:

•           вербальный (речевой) канал;

•           невербальный канал;

•           канал иконических документов;

•           канал символьных документов;

•           канал исполнительского искусства (музыка, танец, театр);

•           каналы литературы и литературного языка;

•           каналы радиовещания и телевидения;

•           мультимедийный канал.

Все коммуникационные каналы и соответствующие им семиотические средства являются предметом изучения различных конкретных социально-коммуникационных дисциплин. Установилось следующее распределение: вербальный канал изучается лингвистическими теориями; невербальный – паралингвистикой; художественные каналы – область искусствознания; символьные документы изучает этнология и социология общения; каналы литературы и литературного языка – предмет филологии и литературоведения; каналами радиовещания и телевидения занимается журналистика и теория массовых коммуникаций; мультимедийный канал – сфера информатики, вычислительной техники, телекоммуникационной техники и прочих технических дисциплин.

Проблему знаков и знаковости не могли обойти своим вниманием философы. Со стороны философии отцом-основателем семиотики считается Чарльз Пирс (1839–1914), американский логик, математик и естествоиспытатель, прославившийся в философии как родоначальник прагматизма. Основные понятия и принципы семиозиса – знаковой деятельности изложил в монографии «Знаки, язык и поведение» (1946) Чарльз Моррис, один из талантливых продолжателей идей Пирса. Помимо американских философов, исследовавших прагматические свойства знаков, языковые проблемы привлекали внимание западноевропейских ученых, что вылилось в становление самостоятельного направления философской мысли – аналитической философии.

Возникает вопрос: если так много различных научных дисциплин, включая философию, изучают проблематику знаков, то что остается на долю семиотики вообще и семиотики социальной коммуникации в частности? Чтобы ответить на этот вопрос, познакомимся с семиотическими аспектами этих наук.

1.        Структурная лингвистика. В конце XIX века лингвистика представляла собой описательную науку, заполненную рассказами о грамматиках и словарном составе традиционных и экзотических языков, наречий и диалектов, что, безусловно, имеет важное историко-культурное значение. Однако сравнительно-языковедческие исследования показали, что описательная лингвистика не в состоянии вразумительно ответить на вопросы: что есть слово? предложение? язык? Интуитивные представления разных исследователей не совпадали, в итоге в лингвистике оказалось столько же лингвистических воззрений, сколько лингвистов. Появление структурной лингвистики – реакция на кризис, испытываемый описательным языкознанием.

Основоположником структурной лингвистики считается швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857–1913). Его «Курс общей лингвистики», изданный учениками ученого после его смерти, стал поворотным пунктом в истории языкознания. Соссюр осознал, что язык – многоаспектное, можно сказать, многоликое явление: он служит средством общения и орудием мышления, является культурно-историческим феноменом, разделом социальной памяти, наконец, это сложная знаковая система. В качестве знаковой системы имеющийся в наличии язык можно изучать независимо от его истории, сосредотачивая внимание на уже сложившихся структурных элементах и способах их сочетания. Именно синхроничные языковые срезы стали излюбленной областью структурной лингвистики.

Немаловажно, что Ф. де Соссюр начал строго и последовательно различать речь (parole) как результат использования языка при индивидуальном говорении и язык (langue) как систему взаимосвязанных знаков (в разделе 4.2.2, рассматривая функции естественного языка, мы отталкивались от соссюровской дихотомии язык-речь). Языковой знак Соссюр трактовал как единство означаемого (предмет мысли) и означающего (звуки, буквы, изображения). Соссюру принадлежит идея о вертикальной и горизонтальной осях языка, вдоль которых можно располагать языковые единицы (фонемы, морфемы, лексемы). В результате получалась формально-логическая теория, оперирующая умопостигаемыми абстракциями, а не наблюдаемыми реально фактами. Эту лингвистическую теорию Соссюр включил в состав общего учения о знаках, названного им семиологией.

После первой мировой войны новаторские идеи Соссюра были подхвачены в различных школах структурной лингвистики, образовавшихся в Европе и в США. Наиболее оригинальными и продуктивными из них были: американская школа дескриптивной лингвистики (Л. Блумфильд и его последователи), копенгагская школа глоссематики во главе с Л. Ельмслевым, Пражский лингвистический кружок, связанный с русской лингвистической традицией (Н.С. Трубецкой, Р.О. Якобсон).

Отличительная особенность структурной лингвистики заключается в поиске объективных закономерностей, скрывающихся в массе разнообразного эмпирического материала. Для выражения закономерных связей нужна достаточно строгая и абстрактная терминология, позволяющая строить обобщения и типизации. Замелькали такие понятия, как «структура», «универсализм», «знак», «парадигма», «синтагма», «фонема», «морфема» и т.д., которые были чужды классической лингвистике. Помимо абстрактных терминов, вошли в обиход структурные формулы, символические модели, а в качестве идеала виделось использование математики, прежде всего – математической логики. Структурная лингвистика стала оперировать моделями текстов в виде графов – модель непосредственных составляющих, в виде множеств и операций над ними – порождающая грамматика. Математическая лингвистика открыла дорогу для вычислительной и компьютерной лингвистики, смело взявшейся во второй половине XX столетия за машинный перевод, автоматическое реферирование, автоматический поиск информации. Кроме лингвистики, структуралистские подходы получили признание в литературоведении и этнологии (культурной антропологии).

2.        Структурное литературоведение отличается стремлением к выявлению и систематизации повторяющихся филологических фактов и к обнаружению скрытых за ними закономерностей. Здесь первыми русскими исследователями стали Александр Николаевич Веселовский (1838–1906), разработавший историческую поэтику, понимаемую как смену сюжетов, поэтических формул, эпитетов, мотивов, и Александр Афанасьевич Потебня (1835–1891), изучавший соотношение слова и мысли, законы мифологического и поэтического мышления.

Символизм в европейской литературе и искусстве сложился в самостоятельное направление в конце XIX – начале XX века. Нельзя не вспомнить русских символистов «первой» и «второй волны», которые сами стали подлинными символами серебряного века русской литературы (К. Бальмонт, В. Брюсов, 3. Гиппиус, Д. Мережковский, Ф. Сологуб, А. Белый, А. Блок, Вяч. Иванов и др.). Особо следует обратить внимание на философские эссе А. Белого, посвященные символизму, и статьи Вяч. Иванова, которые можно включить в состав библиотеки по семиотике. Символизм можно назвать предшественником семиотики, ибо символ – один из видов знаков. Однако «символ» нельзя считать простым синонимом слова «знак», символ – знак особого рода.

Вяч. Иванов писал, что символ – это миф, «знамение иной действительности, которое содержится в окружающих вещах». В.С. Соловьев ту же мысль выразил стихами:

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами,

Только отблеск, только тени

От незримого очами...

По словам Ю.М. Лотмана: «Символ и в плане выражения, и в плане содержания всегда представляет собой некоторый текст, т.е. обладает некоторым единым замкнутым в себе значением»[1]. Действительно, книги, находящиеся в доме, имеют собственное определенное содержание, вместе с тем это содержание выражает вкусы, интересы, духовные запросы их владельца, становясь таким образом символом духовности (душой) дома.

Детальное изучение таинственной природы символа предпринял А.Ф. Лосев в книге «Проблема символа и реалистическое искусство», где приведена обширнейшая библиография русской и иностранной литературы по символизму (М., 1995. – с. 273–320). В книге подробно растолковываются отличия символа от аллегории, художественного образа, эмблемы, метафоры и других смежных понятий. Можно сделать вывод, что символ – это социально-культурный знак, содержание которого представляет собой концепцию (идею), постигаемую интуитивно и не выражаемую адекватно в словесных описаниях.

Отечественное структурное литературоведение имеет в своем активе Общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), созданное еще до революции. Из этого общества вышли виднейшие теоретики литературы В.Б. Шкловский, Ю.Н. Тынянов, Б.М. Эйхенбаум, которые образовали так называемую «формальную школу». В этой школе осознали, что предметом науки о литературе является не литература, а литературность, т.е. то, что делает данное произведение письменности литературным произведением. Для объективной оценки «литературности» семиотический подход незаменим. Ярким примером семиотического подхода является знаменитая «Морфология сказки» В.Я. Проппа (1928), переведенная на многие языки.

Формальные подходы плохо совмещались с принципом коммунистической партийности, поэтому в 30-е – 50-е годы они были отвергнуты в нашей стране. В обстановке интеллектуального подъема 60-х годов, когда были восстановлены в своих научных правах структурная лингвистика, математическая логика и кибернетика, дошла очередь и до семиотики литературы и искусства. Знаменательным явлением в жизни интеллигентской элиты 60-х – 70-х годов стала московско-тартуская семиотическая школа, которую удалось организовать Ю.М. Лотману. Опубликованные труды этой школы до сих пор находятся в научном обращении.

Таким образом, структурному литературоведению, как и структурной лингвистике, присуще стремление к использованию формализованных методов исследования литературных текстов (правда, до математики дело не дошло). Целевая установка на получение объективной, не зависящей от субъективных пристрастий истины свойственна семиотике, и она воспринята структурным литературоведением в полной мере, как впрочем, и семиотикой других художественных каналов.

3.        Семиотика искусства охватывает художественные коммуникационные каналы, разумеется, с учетом их специфики. Семиотика изобразительного искусства анализирует выразительные средства, использованные древнерусскими иконописцами и художниками-авангардистами советских лет, пытаясь постичь секреты мастерства (см. книгу Успенского Б.А. Семиотика искусства. – М., 1995).

Со времен Серебряного века развиваются семиотические воззрения на театр, яркими выразителями которых были известные режиссеры Всеволод Эмильевич Мейерхольд (1874–1940) и Николай Николаевич Евреинов (1879–1953). Они уделяли большое внимание сочетанию языков театрального действия: речи и движения актеров, декорациям и освещению, музыкальному сопровождению. Характерно следующее рассуждение Н.Н. Евреинова как режиссера-семиотика:

«Режиссер прежде всего детальный толкователь автора и, главным образом, толкователь с чисто театральной точки зрения. Режиссер – переводчик книжного текста на живой язык жестов и мимики. Режиссер – художник, набрасывающий первоначальный эскиз декорации, прежде чем поручить ее работу тому из живописцев, который наиболее подходит к характеру инсценируемой пьесы; режиссеру же принадлежит и общий красочный замысел, а стало быть, и иллюминационные планы. Режиссер – композитор, сочиняющий мелодию сценической речи, ее общую музыку, т.е. музыку ансамбля, темпы, нюансы, паузы и пр. Режиссер – своего рода скульптор живого материала, созидающий самостоятельные ценности в области пластического искусства. Режиссер, наконец, актер-преподаватель, играющий на сцене через душу и тело других»[2]. Когда Евреинова попросили однажды назвать лучших декораторов в мире, он ответил: «Это я сам и моя верная помощница – госпожа Темнота». Действительно, и темнота, и пауза являются выразительными театральными знаками.

Семиотическое направление в отечественном музыкознании ставит задачей определение языка музыки и звукоэлементов, которые используются композитором, раскрытие «музыкальной семантики» (Б. Асафьев); влияние социальной аудитории и места исполнения на восприятие музыкального произведения; выявление сходства музыкального канала с другими коммуникационными каналами, например, с публичной ораторской речью. Оно развивается с начала XX века благодаря основополагающим трудам Бориса Асафьева (1884–1949) и Болеслава Яворского (1877–1942).

4.        Паралингвистика («пара» – греч. около) – относительно молодая семиотическая дисциплина, изучающая невербальные средства устной коммуникации и их использование в реальном общении. Фридрих Ницше заметил: «Наиболее понятным в языке бывает не самое слово, а тон, ударение, модуляция, темп, с которым произносится ряд слов, – короче сказать, музыка, скрывающаяся за словами, страстность, скрывающаяся за музыкой, личность, скрывающаяся за страстностью, т.е. все то, что не может быть написано».

Большой интерес вызывают национальная обусловленность жестов, сознательные и бессознательные паралингвистические действия. Образовалось даже семиотическое учение о кинемах (движениях, имеющих смысл), получившее название кинесика. Кинесика установила, к примеру, национальное своеобразие походки, манеры общения, позы стояния и т.п. Поэтому кинесику рекомендуется изучать параллельно с освоением иностранного языка. Большое, иногда экзотическое разнообразие имеется в кинемах отрицания и согласия; высовывание языка может быть демонстрацией презрения и насмешки, либо удивления и замешательства (небольшое высовывание и оттягивание языка), либо знаком уважения, либо признаком мудрости, силы и изобилия (на статуях предков в Новой Каледонии)[3].

Обобщая, можно сказать, что невербальный канал обладает следующими паралингвистическими средствами:

•         просодия – система вокализации речи – тон, интонация, темп, громкость произношение речи;

•         эсктралингвистика – эмоциональное звуковое сопровождение – смех, плач, паузы, вздохи, покашливание, звукоподражание[4];

•         кинесика – мимика (выражение лица), жесты, позы, походка, пантомимика (выражение тела), визуальный контакт (взгляд);

•         знаки приветствия (такесика) – рукопожатие, поцелуй, похлопывание, объятия;

•         проксемика – дистанция между партнерами.

Различаются следующие нормы дистанцирования, принятые в североамериканской культуре:

•         интимное общение – от 15 до 45 см;

•         деловое – от 45 до 120 см;

•         официальное – от 120 до 400 см;

•         публичное – от 400 до 750 см – при выступлении перед различными аудиториями.

В других культурах, например, латиноамериканских, нормы делового и официального общения меньше.

В паралингвистику часто включается темпоральная семиотика – отношение ко времени. У одних народов заблаговременное приглашение в гости понимается как проявление вежливости и учтивости, у других приглашать нужно накануне, потому что время планируется в пределах 1–2 дней. У одних народов опоздание принимается как признак неуважения («точность – вежливость королей»), у других своевременный приход есть знак подобострастия, униженности.

К паралингвистике примыкает также семиотика костюма, изучаемая этнологией (культурной антропологией). Костюм демонстрирует пол и возраст, семейное положение и сословную принадлежность, род занятий (форма, мундир) и т.д. Особенно большое значение имел костюм в палеокультуре. Не случайно Петр I приказал дворянам брить бороды, носить голландские камзолы, а Павел I, борясь с либерализмом, запретил носить круглые шляпы и сапоги с отворотами, фраки и трехцветные ленты, бывшие в моде во Франции.

Не будем останавливаться на семиотике телевещания и мультимедийных визуальных мирах, дающих иллюзию личного присутствия в фантастических ситуациях. Сказанного достаточно для того, чтобы сделать следующие выводы:

а.        разнообразие знаков, используемых в коммуникационных каналах, очень велико и нуждается в систематизации;

б.        в некоторых каналах обнаруживаются аналогии в знаковой деятельности, например, музыкальный канал и ораторское искусство;

в.        обособленность конкретных коммуникационных наук препятствует развитию межнаучных контактов между ними и, следовательно, тормозит их развитие.

Эти выводы свидетельствуют о потребности в обобщающей семиотической теории, или метатеории, которой и должна стать семиотика социальной коммуникации. Предмет этой теории следует уточнить следующим образом: она изучает не непосредственно знаки и знаковую деятельность во всех коммуникационных каналах, а то общее и закономерное, что присуще коммуникационным знакам. В качестве обобщающей теории (метатеории) семиотика социальной коммуникации решает следующие задачи:

1.        Обеспечение преемственности между философской теорией семиотики, выясняющей сущность знака, и конкретными коммуникационными дисциплинами;

2.        Разработка типизации и классификаций коммуникационных знаков;

3.        Анализ и обобщение текстовой деятельности; выявление структурных элементов текстов и взаимоотношений между ними;

4.        Создание унифицированной системы понятий, категорий, терминов, которые могут использоваться для описания знаковых ресурсов различных коммуникационных каналов, демонстрируя их общность и различие.

в начало

6.2. Коммуникационные знаки и их классификация

В семиотике исторически сложились два понимания сущности знака: одно – логико-философское, восходящее к Ч. Пирсу; другое – лингвистически-коммуникационное, восходящее к Ф. де Соссюру. Согласно первому, знак представляет собой предмет (слово, изображение, символ, сигнал, вещь, физическое явление и т.п.) замещающее, репрезентирующее (Ч. Пирс) другой материальный или идеальный объект в процессах познания и коммуникации. Объект, репрезентируемый знаком, логики стали называть денотат; концептом (десигнантом) именовалось умственное представление о денотате, точнее, – о всем классе денотатов, сложившееся у субъекта знаковой деятельности. Г. Фреге (1848–1925) представил отношение между денотатом, концептом, знаком в виде треугольника (см. рис. 6.1).

Рис. 6.1. Логический треугольник Г. Фреге.

Треугольник Фреге демонстрирует зависимость знака как от объективно существующей действительности (денотат), так и от субъективных представлений об этой действительности (концепт).

В семиологии Соссюра знак – это единство означаемого и означающего, иначе, – «соединение понятия и акустического образа». Акустический образ – это имя (слово, название), присвоенное людьми тому или иному понятию или психическому образу, т.е., говоря языком логики, концепту. Соссюровское понимание знака связывает концепт и имя, другими словами, план содержания и план выражения знака. Причем имя и обозначенный им предмет связаны друг с другом условно, конвенционально (Соссюр), в силу соглашения между людьми. Соссюр ссылался на тот очевидный факт, что слова, обозначающие одну и ту же вещь, например, «стол», в разных языках звучат по-разному.

Лингвисты-теоретики, разрабатывая новаторские идеи Ф. де Соссюра, в 20-е годы столкнулись с проблемой значения, которая стала камнем преткновения не только для лингвистов, но и для психологов и философов. В 1923 г. американские семиотики С.К. Огден и И.А. Ричардс опубликовали книгу с характерным названием: «Значение значения: Исследование влияния языка на мышление и научный символизм». В этой книге предложен семантический треугольник (треугольник Огдена-Ричардса), который представляет собой удачную модель взаимосвязи трех уже известных нам логико-лингвистических категорий: 1) данный в ощущениях объект реальной действительности или явление психического мира, именуемые в логике «денотат», а в лингвистике «референт»; 2) возникающий в сознании людей мысленный образ (психологическое представление) о данном объекте, которое в логике называется «понятие» или «концепт», а в лингвистике «значение» или «смысл»; 3) принятое в человеческом обществе наименование объекта – «имя» (слово, лексема, символ). На рис. 6.2 воспроизведен знаменитый треугольник с некоторыми дополнениями. Его преимущество перед треугольником Г. Фреге в том, что он разграничивает материальную и идеальную сторону знака (план выражения и план содержания); Фреге же отождествляет знак и имя, что неприемлемо для естественного языка.

Рис. 6.2. Семантический треугольник

Введенное Ф. де Соссюром отношение «означаемое – означающее» соответствует отношению «значение (концепт) – имя», или «содержание – выражение», и именно это отношение называется семантическим. В логике, где используется треугольник Фреге, считается семантическим отношение «денотат – знак». Для коммуникационной семиотики предпочтительнее первое понимание, ибо социальная коммуникация – это движение смыслов, а не денотатов. Здесь уместно остановиться на различиях в понятиях «смысл» и «значение».

В параграфе 1.2 мы условились понимать под смыслом те знания, умения, эмоции, стимулы, которые образуют идеальное содержание коммуникационных сообщений. Согласно рис. 6.2, получается, что содержание знаков, а всякий знак в принципе может быть сообщением, – это значение (понятие, концепт), а не смысл. Можно было бы попросту отождествить смыслы, значения, концепты, понятия, добавив к ним психологические представления и другие образы. Но такое отождествление затрудняется тем, что в отечественной психологии понятие «значения» и «смысл» жестко разграничиваются.

А.А. Леонтьев формулирует различие между ними следующим образом: смыслы – это личностная, субъективная форма знания, а значение - «объективная, кодифицированная форма существования общественного знания»[5]. Другой психолог, А.Ю. Агафонов, написавший монографию, посвященную психологической теории смысла[6], приходит к выводу, что смысл – это «психический продукт», он принадлежит психическому миру (существует в психическом пространстве и времени), а значение в логико-лингвистическом понимании принадлежит внешнему относительно психики социальному миру, характеризующемуся социальным временем и пространством. В результате между понятиями «смысл» и «значение» воздвигается непроходимая стена, ибо они относятся к разным мирам; получается, что смыслы не имеют значения, а значения – бессмысленны.

С предложенным психологами разграничением «смыслов» и «значений» согласиться нельзя. Мы полагаем, что смыслы – универсальная категория, которая может обнаруживаться во всех мирах, а не только в субъективной психической реальности. Социальная коммуникационная деятельность и социальная память есть движение смыслов, которые можно, конечно, называть «значениями», но научное познание от этого не выиграет, а скорее заплутается в терминологической путанице. Мы полагаем, что содержанием всех видов смысловой коммуникации – генетической, психической (внутриличностной), социальной есть смыслы, т.е. знания, умения, эмоции, стимулы. Значение – это смысл знака или сообщения как в субъективном, так и в объективном (социальном) мире. Источником значений, как и всех вообще смыслов служит психический мир живого человека, поэтому всякое значение такой же «психический продукт» (А.Ю. Агафонов), как и личностный смысл. Семантический треугольник Огдена-Ричардса есть дословно треугольник «смысловой», а не треугольник значений («сема» – смысл), и это оправдано.

Семантический треугольник хорошо выполняет свои иллюстративные функции, когда в качестве знака выступает полнозначное слово (лексема). Слово в тексте, помимо лексического значения (концепта), приобретает грамматическое значение (род, число, падеж существительных, глагольные формы и т.п.). Грамматические значения, наряду с лексическими, входят в план содержания речи и фиксируются при помои суффиксов, окончаний (как говорят лингвисты, – морфов) в плане выражения. Грамматические отношения плохо вписываются в семантический треугольник, но упускать их из виду ни в коем случае нельзя.

Теперь можно дать семиотическую (логико-лингвистическую) дефиницию коммуникационного знака: коммуникационный знак есть социально признанное единство значения и имени, т.е. содержания и выражения. Условие социального признания, или конвенциональности, обеспечивает понятность знаковых имен для реципиентов. Эту дефиницию нельзя распространить на знаки-образы, не обладающие конвенциональностью (Ч. Пирс называл их индексами или иконическими знаками).

Всякий коммуникант, знак и т.д. с. 183–189.

Теперь обратимся к классификации знаков. Знаки, как уже отмечалось, используются в двух семиосферах: познании и смысловой коммуникации. В познании оперируют знаками-образами, воспроизводящими отличительные признаки обозначаемого предмета или явления в силу причинно-следственной связи с ним. В социальной смысловой коммуникации используют коммуникационные знаки, создаваемые специально для хранения и распространения смыслов.

Знаки-образы делятся на симптомы (знаки-индексы) – наблюдаемые явления, свидетельствующие о наличии других, непосредственно не наблюдаемых явлений (дым – признак огня, повышенная температура – признак болезни, народные приметы и т.д.) и модели – материальные предметы или тексты (записи), воспроизводящие внешний вид или внутреннее устройство объекта с целью его познания. Модели в виде материальных предметов представляют собой копии (в том числе – фотографии), а текстовые модели – описания (словесные портреты) моделируемых объектов. В моделях-описаниях используются те же знаки, что и в коммуникационных текстах, и таким путем познавательные знаки-образы сливаются с искусственными коммуникационными знаками. Знаки-копии относятся к иконическим документам и могут выполнять документальные функции[7].

Коммуникационные знаки делятся по способу воплощения на две группы: поведенческие, нестабильные, представляющие собой акты действия в реальном масштабе времени, и стабильные, документальные предметы, способные сохраняться с течением времени. Устная коммуникация и исполнительское искусство пользуются поведенческими знаками, а письменная речь и изобразительное искусство – знаками документальными.

Кроме того, коммуникационные знаки делятся на:

а)        одиночные, единичные знаки-символы, например, обособленные жесты (не пантомима или жестикуляция, а отдельный жест), вещественные символы типа амулета, обручального кольца, фирменного знака, государственной символики;

б)        языки – знаковые системы, в которых из кодов (букв, цифр, условных обозначений) при помощи грамматических правил строятся осмысленные лексические единицы и предложения. Язык задается в виде кодов – членораздельных звуков (фонем) или алфавита букв (графем) и правил оперирования с кодами – грамматики (синтаксиса). Языки делятся на естественные (русский, английский и т.д.) и искусственные – химические символы, дорожные знаки, ноты, языки программирования, эсперанто и т.п. Отличие одиночного знака от языка состоит в том, что первый находится вне грамматики, а второй включает в свой состав некоторую простую или сложную грамматику.

Этнографы и культурологи давно обратили внимание на специфические отличия коммуникационных знаков, используемых в разных культурах. Для учета этих отличий было введено понятие язык культуры, под которым понимается совокупность всех знаковых способов вербальной и невербальной коммуникации, которые демонстрируют этническую специфику культуры этноса и отражают ее взаимодействие с культурами других этносов. На стыке этнографии и семиотики образовалась этносемиотика, предметом которой является язык культуры. На рис. 6.3 приведена классификация знаков и языков, обобщающая сказанное.

Рис.6.3. Классификация знаков

в начало

6.3. Семиотика текстов

Принятое большинством ученых стандартное толкование определения Ч. Пирса, согласно которому знаком является тот предмет, который репрезентирует (представляет, замещает) другой объект, нуждается в уточнении и развертывании. В соответствии и этим толкованием, всякий символ есть знак, поскольку он репрезентирует нечто «незримое очами», или, по цитированным словам Ю.М. Лотмана, «выражает другое, более ценное содержание». Вместе с тем Лотман утверждает, что «символ и в плане выражения, и в плане содержания всегда представляет собой некоторый текст». Тот же Лотман в другой своей работе отождествляет художественное произведение с отдельным знаком, репрезентирующим замысел художника и имеющим целостную структуру. Текст, допустим, «Анны Карениной» превращается в литературоведческий знак, что создает условия для развития семиотического подхода в литературоведении[8]. Таким образом, водораздел между знаком и текстом оказывается размытым, и это обескураживает прямолинейно мыслящего исследователя. Кроме того, «литературоведческий знак», ту же «Анну Каренину», нельзя признать согласно приведенному выше определению коммуникационным знаком, ибо этот роман – не «социально признанное единство значения и имени», а напротив, новаторское, «социально неожиданное» единство замысла писателя и его художественного воплощения. Получается, что логико-лингвистические, коммуникационные знаки и литературоведческие, искусствоведческие, науковедческие коммуникационные знаки, то бишь – законченные произведения, – вещи качественно различные, но связанные друг с другом, как слово и текст. Итак, где кончается «знак» и начинается «текст»?

Всякий знак – это свернутый текст, скрытый в его значении, а всякий текст – элемент смыслового диалога, дискурса, постоянно ведущегося в обществе и между обществами, включая прошлые поколения. Вырисовывается семиотический континуум – последовательность плавно переходящих друг в друга знаков, символов, текстов, документных потоков, дискурсов. Классическим примером континуума является цветовой спектр, где один свет незаметно переходит в другой и невозможно установить границу между голубым и зеленым, красным и оранжевым цветами. Точно так же не видно границы между знаком и текстом, словом и предложением (устойчивые словосочетания, идиомы, поговорки – это слова или предложения?). Спаянность семиотического континуума затрудняет его анализ, выявление уровней, классифицирование знаков. Тем не менее, мы не можем отказаться от препарирования семиотического континуума, ибо только таким путем возможно его познание.

Для начала уточним соотношение между понятиями «код» и «знак», которое довольно запутано. Некоторые авторы определяют код как «совокупность знаков (символов)», а знак – как «отдельный символ алфавита». Выходит, что буквы «м» и «а» – это знаки, а слово «мама» – это код. Такое понимание кода укоренилось в технике связи (код Морзе, телеграфный код), в вычислительной технике, информатике, математике, даже в генетике (вспомним «генетический код»). С этой точки зрения кодом является естественный язык, имеющий алфавит букв (звуков), представляющих собой «знаки», и образующий слова-коды. Перевод с английского языка на русский понимается как перекодирование, переход с одного кода на другой. Именно такие взгляды были заложены в методологию машинного пословного перевода, оказавшуюся неэффективной. Технические преимущества «кодовой интерпретации» естественных языков в том, что можно абстрагироваться от значения слов, оперируя только «совокупностями знаков (символов)», т.е. планом выражения. Такое «оперирование» не годится в смысловой коммуникации, которая имеет дело со смыслами, а не с техническими кодами. Поэтому мы не можем принять техницистское решение проблемы соотношения «знака» и «кода».

Однако проблема определения «тела знака», т.е. тех материальных единиц, из которых складывается план выражения коммуникационного знака, все-таки остается. Решим ее следующим образом: знак – единство содержания и выражения; код – единица плана выражения – буква алфавита, фонема, условное обозначение, музыкальная нота, фигура танца, цвет в живописи.

Теперь можно отграничить коды от знаков и текстов: знаки и тексты в качестве материально-идеальных единств имеют две стороны, или два плана – план выражения и план содержания; коды же плана содержания не имеют, они служат «строительным материалом» для плана выражения знаков и текстов. Остается открытым вопрос о разграничении знаков и текстов. Чтобы найти семиотически приемлемое решение, обратимся к идеям одного из основателей глоссематики, замечательного датского лингвиста Людвига Ельмслева (1899–1965).

Вслед за Л. Ельмслевым[9] будем в плане содержания коммуникационных сообщений различать:

1)        субстанцию плана содержания – аморфный, несформулированный замысел, мысленный образ будущего текста;

2)        форму содержания – результат наложения на аморфный замысел структуры и выразительных возможностей данного языка, формулирующих мысль в границах лингвистической относительности Сепира-Уорфа.

В плане выражения обнаруживаются:

3)        субстанция плана выражения – звуки, изображения, пантомима и другие материальные носители сообщений;

4)        форма плана выражения – фонетический состав разговорного языка, алфавит письменности, выразительные средства живописи, музыки, танца и т.п.

Получается, таким образом, 4 уровня семиотического континуума, из которых четвертый уровень – это коды, а третий – их материальные носители. Второй уровень – поверхностный смысл текста, представляющий собой сумму значений знаков, образовавших текст; первый уровень – глубинный смысл, исходный замысел автора, определивший выбор знаков и способов кодирования.

Соотношение между глубинным и поверхностным смыслами – это психолингвистическая проблема соотношения мысли и слова. Л.С. Выготский писал по этому поводу: «Мысль не есть нечто готовое, подлежащее выражению... Мысль есть внутренний опосредованный процесс. Это путь от смутного желания к опосредованному выражению через значения, вернее, не к выражению, а к свершению мысли в слова»[10]. Мысль, таким образом, рождается в результате оперирования субъективными, не доступными другим людям смыслами. Отчетливо разграничены глубинные смыслы (мораль) и поверхностные смыслы (повествование) в баснях, притчах, загадках, поговорках. Любое художественно-литературное произведение обладает идейно-эстетическим замыслом, не сводимым к сумме значений используемых знаков. Литературная критика, кстати говоря, как раз занимается выявлением глубинных, а не поверхностных смыслов.

Теперь можно, наконец, предложить критерий разграничения понятий «текст» и «знак». Знак – кодовое выражение, обладающее только поверхностным смыслом (значением). Например, взятое вне контекста слово с его словарным толкованием является подобным знаком. Текст есть отдельный знак или (как правило) упорядоченное множество знаков, объединенных единством замысла коммуниканта и в силу этого обладающих глубинным смыслом. Именно отсутствие глубинного смысла разделяет текст и знак. Символы потому и считаются текстами, что они обладают глубинными, иногда мистическими смыслами.

Семиотика позволяет дать и формальное определение текста. Ю.А. Шрейдер предложил следующую формулировку «Текстом называется четверка из словаря V, множества мест М, набора отношений на этом множестве и отображения О множества мест в словаре. Символически это записывается так:

Т = <У, М, φ1,... φm, 0>

φ1, φ2,… φm – отношения на множестве М, именуемые синтаксическими отношениями[11].

Формальное определение имеет то достоинство, что исчерпывающим образом перечисляет все составляющие текста. Дело в том, что всякая формализация остается на уровне плана выражения, не выходя в туманные просторы смысла.

Семантический треугольник (рис. 6.2) относится к отдельным коммуникационным знакам, но его можно трансформировать в текстовой треугольник, где представлены уровни поверхностного и глубинного смысла. Замысел автора возникает в результате осмысления ситуации, представленной рядом денотатов – Д1, Д2, Д3. Каждому денотату в соответствии с знаковым, семантическим треугольником ставится в соответствии свой концепт (значение). Совокупность концептов K1, K2, K3 образует поверхностный смысл, который на речевом уровне, в плане выражения представляется именами И1, И2, И3. Текстовый семантический треугольник показан на рис. 6.4.

Рис. 6.4. Текстовый семантический треугольник

Реальные научные, художественные, в принципе – любые литературные тексты представляют собой сложный монолог автора, который может быть представлен в виде текстового коммуникационного сообщения, соответствующего текстовому семантическому треугольнику (рис. 6.4). Эти текстовые сообщения и образуют те «литературоведческие знаки», которыми, по мысли Ю.М. Лотмана, должно заниматься структурное литературоведение. Можно легко представить живописные, музыкальные, сценические, кинематографические тексты, которые войдут в предмет различных отраслей семиотики искусства. В своих исследованиях они могут отталкиваться от семантических треугольников и других семиотических закономерностей, обнаруженных обобщающей семиотикой социальной коммуникации.

в начало

6.4. Семантика, синтактика, прагматика

Среди методологических приемов, успешно применяемых во всех случаях обращения к арсеналу семиотики, нельзя не назвать введенное еще Ч. Пирсом и развитое Ч. Моррисом разделение семиотики на три части: семантика, синтактика, прагматика, подобно тому, как лингвистика подразделяется на фонетику, грамматику (в свою очередь, состоящую из морфологии и синтаксиса), лексикологию.

Семантика имеет дело с отношениями знаков к тому, что они обозначают, т.е. с денотатами, значениями, именами, представленными в классическом семантическом треугольнике (рис. 6.2). Синтактика рассматривает способы сочетания знаков, ведущие, в конечном счете, к порождению текстов. Ее предметом являются синтаксис и грамматика разных знаковых систем. Прагматика занимается отношением знак – человек (коммуникант или реципиент).

Если вернуться к текстовому треугольнику (рис. 6.4), то выясняется, что глубинный смысл (замысел), в соответствии с которым коммуникант подбирает и организует знаки, относится к компетенции прагматики. Замысел зависит от намерений и целей, преследуемых коммуникантом, его понимания важного и полезного в коммуникационной деятельности, поэтому глубинный смысл можно постичь только с позиций прагматики, учитывая ситуативно изменяющееся отношение человек – знак. Поверхностный смысл доступен всякому человеку, владеющему семантикой языка текста. Этот семиотический уровень – область семантики. Синтактика имеет своим предметом план выражения сообщений, где ею определяется порядок следования (расположения) знаков, т.е. отношения знак – знак, примером которых могут служить грамматические согласования между словами предложения.

Еще один пример семиотических аналогий дает общение людей, в котором, согласно социальной психологии, различаются три действия: перцепция – восприятие партнерами друг друга, текстовая (коммуникативная) деятельность – передача друг другу смыслов, интеракция – практическое взаимодействие (сотрудничество или конфликт) (см. параграф 2.4). Перцепцию можно соотнести с синтактикой, имея в виду упорядочение взаимоотношений партнеров; семантику - с текстовой деятельностью, где происходит оперирование смыслами; прагматику – с интеракцией, где преследуются практически важные цели.

Учет семантических, синтаксических, прагматических аспектов в социальной коммуникации весьма полезен в различных ситуациях. При анализе задач коммуникационного обслуживания оказалось необходимым ввести специальные понятия – релевантность и пертинентность, которые связаны с семантикой и прагматикой. Дело в том, что библиографы, подбиравшие литературу в соответствии с читательским запросом, зачастую сталкиваются с тем, что читатель отвергает документы, казалось бы, бесспорно лежащие в тематических рамках запроса, а другие, явно не имеющие отношения к теме, с энтузиазмом принимает. В чем причина этого парадокса: неквалифицированность библиографа или капризы читателя? Семиотика помогает ответить на этот вопрос.

Читатель обращается в библиотеку с тематическим запросом из-за дефицита знаний по данной теме, который переживается им как коммуникационная (информационная, познавательная – не будем здесь уточнять) потребность. Потребность существует объективно, она осознается в виде субъективного образа предмета потребности, а данном случае – представления читателя о тех знаниях, которых, по его мнению, ему не достает. Это представление (субъективный образ потребности, иногда называемый «интерес») выражается в запросе. (Причем формулировка запроса, как правило, задается шире тематических рамок нужных знаний, чтобы избежать потерь информации). В результате получается семантический треугольник (см. рис. 6.2), где в качестве денотата выступает объективная потребность, которая отражается в ее субъективном образе (концепте потребности), а осознанный субъектом образ выражается в тексте запроса, который направляется в библиотеку.

Библиограф, получивший запрос, может его уточнить и конкретизировать, сделать более адекватным объективной потребности, но в конечном счете запрос остается с явно выраженным поверхностным смыслом и сокровенным глубинным смыслом (представления читателя о своих потребностях), о котором известно лишь читателю, но никак не библиографу. Библиограф в результате библиографического поиска получает множество документов, представляющих собой тексты, также имеющие два смысловых уровня.

В процессе библиографического отбора библиограф сопоставляет поверхностные смыслы текста запроса и текстов документа и на этом основании решает вопрос о релевантности документа данному запросу. Поскольку всякое оперирование смыслами есть операция семантическая, понятие релевантности относится к области семантики. Его можно определить как субъективно (т.е. независимо от читателя и библиографа) существующую смысловую близость между содержанием двух текстов, в частном случае – текста документа и текста запроса.

Почему же читатель отказывается от некоторых (не всех, конечно!) релевантных документов, отобранных библиографом, и приветствует документы, вовсе не релевантные? Анализ показывает, что причинами отказа являются неточная формулировка запроса, недоступный научный уровень, незнание языка документа, изменения в коммуникационных потребностях, знакомство с документом ранее. Обобщая, можно сказать, что читатель всегда и непроизвольно ориентируется не на релевантность, а на пертинентность, исходя из субъективной оценки полезности данного документа в качестве источника информации, а не из смысловой близости его текста и текста запроса. Пертинентность относится к области прагматики, она связана с глубинными, а не поверхностными смыслами и лежит в иной плоскости, чем понятие релевантности (см. рис. 6.5).

Рис.6.5. Соотношение релевантности и пертинентности

Различение понятий релевантности и пертинентности важно для того, чтобы четко уяснить требования, предъявляемые к библиографическому поиску. Нельзя требовать от библиографических служб, чтобы они выдавали пертинентные документы, т.е. те и только те документы, которые признал бы полезным автор запроса, если бы лично просмотрел все библиографические фонды. Назначением библиографической службы общественного пользования (личные справочные аппараты не в счет) является выдача релевантных запросу документов, и не более того. Проникнуть в глубинные смыслы читателя, не выраженные явно в его запросе, никакая библиографическая служба не в состоянии. Достаточно, если она будет хорошо функционировать в области семантики и незачем стараться перетащить ее в чуждую ей область прагматики.

в начало

6.5. Выводы

1.        Семантика социальной коммуникации входит в состав метатеории социальной коммуникации в качестве обобщающей теории коммуникационных знаков. Вместе с тем она является частью семиотики – научной дисциплины, изучающей все вообще знаки, а не только знаки коммуникационные.

2.        Для семиотического подхода к познанию коммуникационных знаков свойственно использование абстрактных моделей, структур, логико-математического аппарата. Лидером в этом отношении среди коммуникационных дисциплин является структурная лингвистика.

3.        Семиотические абстракции при разумном их осмыслении могут помочь в разрешении практических проблем, что показало использование понятий релевантности и пертинентности в коммуникационном обслуживании.

4.        Terra incognita. Семиотика социальной коммуникации может внести свою лепту в разрешение следующих проблем:

4.1.          Построение сущностной типологии естественных языков. Описательная лингвистика в качестве типологических признаков использует: связность (спайку, соединение) морфологических элементов слова, – получаются три типа языков изолирующие, агглютинативные[12], флексивные; синтез (оформление) слов языка позволяет разделить языки на четыре типа: изолирующие (как и в первом случае в этом качестве выступают китайский, вьетнамский, кхмерский, сиамский языки), слабосинтетические – большинство европейских языков, вполне синтетические – арабский, санскрит, латинский, греческий, полисинтетические – эскимосский и языки ряда индейских племен. Ясно, что типологии такого рода нельзя назвать сущностными.

Кроме того, описательная лингвистика не смогла разработать критерии, которые позволили бы разграничить наречие, диалект, национальный язык. В результате количество языков, существующих сейчас на планете, оценивается от 2500 до 5000. Лишь формально семиотические подходы могут разрешить проблему.

4.2.          Современная лингвистика признала свое бессилие в раскрытии тайны происхождения естественных языков. В отличие от прошлых времен, даже новые гипотезы по этому поводу не вьщвигаются. Тупиковая ситуация возникла потому, что происхождение человеческого языка нельзя разрешить средствами лингвистической науки; здесь нужен более широкий социально-коммуникационный контекст, который создается семиотикой социальной коммуникации.

4.3.          В отличие от всех биологических и социальных образований не обнаруживается никакой эволюции, никакого совершенствования человеческих языков. Более того, оказывается, что языки примитивных народов сложнее, логичнее и семантически богаче, чем языки высокоцивилизованных наций. Этот казус объясняется тем, что дарованный человечеству Богом «язык Адама», отличавшийся божественной красотой и силой, постепенно деградировал по мере развития человечества. Других объяснений пока нет.

4.4.          Обширной и недостаточно освоенной областью приложения семиотики социальных коммуникаций является искусственный интеллект вообще и машинный перевод в частности, где требуется моделирование свойственных человеку процессов обработки, хранения и выдачи социально значимых смыслов.

4.5.          Структурное литературоведение и семиотика искусства нуждаются в развитии своего научного потенциала.

в начало

Литература

1.           Белый А. Символизм как миропонимание. – М.: Республика, 1994. – 528 с.

2.           Голан А. Миф и символ. – М.: Русслит, 1993. – 375 с.

3.           Естественный язык, искусственные языки и информационные процессы в современном обществе / Под ред. Р.Г. Котова. – М.: Наука, 1988. –176 с.

4.           Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. – М.: Наука, 1976. – 303 с.

5.           Пиз А. Язык жестов: Что могут рассказать о характере и мыслях человека его жесты. – Воронеж: НПО «Модэк», 1992. – 218 с.

6.           Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года. – М.: Лабиринт, 1998. – 333 с.

7.           Семиотика /Общ. ред. Ю.С. Степанова. – М.: Радуга, 1983. – 636 с.

8.           Соломоник А. Семиотика и лингвистика. – М.: Молодая гвардия, 1995. – 352 с.

9.           Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. – 696 с.

10.       Чертов Л.Ф. Знаковость. Опыт теоретического синтеза идей о знаковом способе информационной связи. – СПб. – Изд-во СПбГУ, 1993. – 378 с.

11.       Штангель А. Язык тела. Познание людей в профессиональной и обыденной жизни. – М.: Прогресс, 1986. – 206 с.

12.       Щекан Г.В. Как читать людей по их внешнему облику. – Киев: Украина, 1992. – 237 с.

в начало

на предыдущую страницу <<< к содержанию >>> на следующую страницу