Психологические феномены
рекламной взаимодеятельности
И.Л. Савранский
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ
РОЛЬ АССОЦИАТИВНОСТИ[1]
Слово-обобщение, слово-раздражитель связывается в коре головного мозга с хранящимися там «следами» предыдущих возбуждений от предметов и явлений, по отношению к которым данное слово выступает как знак.
Воздействуя на эти следы, слово-раздражитель приводит в движение целый комплекс ассоциаций, воспоминаний и эмоций, складывающихся в определенную картину, составленную из конкретно-чувственных образов предметов, явлений и свойств действительности, картину разной степени стройности, связности и цельности.
Слово-раздражитель, слово-обобщение всегда создает своеобразное «ассоциативное поле», сущность которого состоит в том, что все слова в структуре художественного текста ассоциативно соотнесены друг с другом и в то же время иерархически «восходят» к одному слову-стержню, являющемуся по отношению к ним центром притяжения, главным возбудителем ассоциативно-образной цепи.
В этом смысле вслед за Потебней можно говорить о художественном произведении как о едином слове, или, переводя на язык семиотики, – о знаке единого художественного содержания.
Взаимосвязь чувственного и логического моментов на начальной стадии процесса художественного познания, их «взаимокоординация» осуществляется при помощи так называемой ассоциации ощущений, материальную основу которой составляет условный рефлекс или временная связь (у Фрейда – импульсы).
Ассоциация ощущений выступает промежуточным звеном при переводе информации из нейрофизиологического плана в план психологический. В результате ассоциирования одноименных ощущений «увеличивается во много раз число связей, в которые входит каждое отдельное ощущение, а вместе с тем усиливается его влияние на поведение человека; накапливаются множественные взаимосвязанные ощущения, повторное ассоциирование которых образует первичные образы памяти и представления. Ассоциация ощущений и есть след, сохраняемый в индивидуальном опыте человека, т.е. представление».
Чтобы ассоциации, заложенные в художественном произведении, были адекватно восприняты реципиентом, необходимо известное совпадение индивидуальных особенностей «творца» с индивидуальными особенностями воспринимающего («публики»).
В индивидуальные особенности мы включаем психологические особенности «творца» и воспринимающего, их жизненный, социальный, нравственный опыт, национально-групповую принадлежность. И в случае совпадения процесс восприятия будет носить активный характер.
Структура художественного произведения представляет собой иерархию структур:
а) материальная структура, действующая на органы чувств реципиента;
б) ассоциативно-образная структура, служащая своеобразной «опорой» для реконструкции произведения воспринимающим субъектом;
в) семантическая структура (т.н. «внетекстовые связи»), поддающаяся описанию в понятиях, действительных и за пределами собственно эстетических отношений.
Художественное восприятие определяется не только информацией, содержащейся в сообщении, но и тем, как закодировано сообщение и насколько форма его передачи согласована с представлениями, сформированными у субъекта восприятия в процессе его развития.
Акт восприятия представляет собой соотнесение формирующегося у воспринимающего S образа с некоторым эталоном, т.е. системой представлений, хранящихся в памяти человека. Эти представления образуют своеобразную «субъективную шкалу», с которой соотносятся те или иные перцептивные образы.
Решающим моментом в процессе приема информации является «декодирование», имеющее целью восстановить сообщение для восприятия его индивидом. Оно осуществляется как перевод перцептивного образа в представление на основе механизма ассоциаций, а также путем более сложных преобразований на уровне логических операций (а может быть мыслительных).
В сознании воспринимающего субъекта постоянно присутствует некая «структура ожидания», базирующаяся на предшествующем опыте. Уже начальные моменты сообщения воспринимаются реципиентом в отношении к указанной структуре, и, если сообщение целиком уложилось в «структуру ожидания», создается «тотальная избыточность», т.е. реципиент утрачивает интерес и способность к восприятию данного сообщения и испытывает при этом чувство неудовлетворения.
Более сложное чувство, в котором переплетаются элементы неудовлетворенности, досады и даже враждебности, может испытывать реципиент, если семантико-эстетическая информация, заложенная в сообщение, так или иначе разрушает имеющуюся в его сознании модель действительности и создает новую, хотя и более совершенную, но чуждую, не совпадающую с мировоззренческой структурой реципиента, модель действительности.
Социальный опыт современного человечества, усложнение жизни, чудовищные потрясения, испытанные людьми XX в., потрясения, имеющие не только драматический характер, но осознающийся как трагедии века (Освенцим), являющиеся следствием отчуждения и с/отчуждения в условиях жесточайшего духовного и социально-политического террора, организованного коммунистами, дальнейшее «расчеловечивание» человека, проводимое планомерно и методически в широчайших масштабах властвующей элитой с помощью СМК, рекламы.
Один из приемов, употребляющихся в СМК, является прием ассоциативного параллелизма, основным звеном которого является мотивировка использования данного приема.
Ассоциативный образ не только носитель непосредственной художественной информации, воспринимаемой Рц, но и создатель дополнительной информации, получаемой им в процессе активного восприятия им ассоциативного образа, в процессе своеобразного сотворчества его с художником, создавшим этот образ.
Пруст нуждается в чисто поэтическом элементе, вызывающем у воспринимающего комплекс ассоциаций; этот элемент должен обладать свойством выражать сущность поэтических предметов.
Есть однако целая категория слов, в высшей степени отвечающая этому требованию, а именно – категория имен собственных. Имя собственное обладает тремя свойствами ассоциации; характеристическим свойством (оно обозначает соответствующий предмет), свойством собственно ассоциативным (упоминание имени сразу «вызывает» все заключенное в нем значение), познавательным свойством (подобно реминисценции, или собственное может быть «развернуто»).
Имя собственное – социокультурный знак. В качестве такового имя собственное поддается исследованию, «расшифровке». Это и «среда», в которую необходимо погрузиться, проникнуться атмосферой, и это одновременно драгоценный, благоухающий, скрытый от постороннего взора предмет, который нужно раскрыть, как раскрывают цветы.
Имя (собственное) – это ЗНАК, но знак объемный, всегда наполненный смыслом, в противоположность имени нарицательному, предлагающему в зависимости от синтагмы только одно из своих значений.
Семантическая «толща» Имени такова, что делает возможным настоящий анализ заключенных в нем смысловых единиц, к которому стремится и который начинает сам повествователь.
То, что он называет разными «лицами» Имени, представляет собой истинные, полноправные смысловые единицы. Эти смысловые единицы лишь образы, порожденные силой воображения, но в катастрофическом сознании они не теряют ни йоты своего почти трансцендентального значения, будучи связанными со всем чувственным ассоциативным комплексом.
Каждое Имя имеет свой семантический спектр, изменяющийся во времени, поэтому читатель по ассоциации может дополнять этот спектр новыми значениями или изымать из него старые, что происходит и с языком в его развитии во времени.
Имя можно «расширить», его семантическую структуру можно наполнить бесконечным числом значений. И здесь возникает важнейшая проблема: мотивировка знака. Мотивировки возникают в двух планах – естественного и культурного (национального). Но наступает момент, когда начинаешь приобщаться к миру, учишься расшифровывать, «декодировать» его сущность (знака – имени).
Между вещью и ее явленностью развивается авторская субъективность, точно так же, как между предметом и его обозначением возникает данное ему автором значение. Имя превращается в ничто, если оно соприкасается с предметом непосредственно. «Его творчество не плод наблюдений, а интеллектуальная конструкция. Каждая черта, которая кажется добытой наблюдением, на самом деле лишь оболочка, доказательство, основанное на иррациональности.
По Юнгу, «архаико-мифологическая форма бессознательного» возникает не из личного познавательного опыта, но формируется в коллективном бессознательном и передается психике последующих поколений как «коллективное бессознательное». В этом своем качестве она «тождественна самой себе у всех людей и поэтому составляет существующую у каждого всеобщую духовную основу, имеющую сверхличную природу».
В коллективном бессознательном содержатся извечные образы, мотивы и изобразительные формы созерцания, первоначальные типы или архетипы, т.е. коллективные представления, идеи, возникшие в те первобытные времена, «когда сознание еще не мыслило, но лишь воспринимало». В конечном счете все, чем живет современное человечество, уже заложено в архетипах.
«Великие жизненные проблемы всегда стоят в отношении к исконным образам коллективного подсознания» (психол. Типы). Мифологическо-символические свойства архетипов объясняются тем, что они, подобно снам или видениями, нередко хаотичны, разрознены и аллогичны, т.е. говоря о мифах, мы должны иметь в виду не мифологическую структуру в ее стройности, целостности и единстве образующих ее элементов, но скорее «составные части мифа», например, архетип отца, архетип матери и т.д.».
Р. Чейз
«Миф или мифология – это то, в чем нуждается современная культура, потому что, утратив руководство христианской догмы, мы блуждаем в хаосе науки и секуляризма. Новый миф или новая версия старого мифа должны быть созданы, чтобы поддержать и вести нашу веру и наше творчество». “Миф – это эстетическая активность человеческого интеллекта”, “религия в литературной форме”, “непременное основание всякой поэзии”».
Ч. Блеккер «Новая
действительность»
«Достигнув середины XX в., мы ощупью спускаемся к тем пределам, где зарождались величайшие проявления всех времен. Не субъективный опыт, не психология, не эксперимент с действительностью интересует нас прежде всего в произведении искусства, но дикое, непосредственное соприкосновение с первоэлементами, чистый ритм бытия».
«Странная вещь происходит со смыслом слова, с его значением, когда оно разнообразно преломляется в уме, подобно тому, как свет, проходя сквозь облако, разлагается на все цвета радуги. Ведь достаточно одному из этих преломлений связаться со злом, стать проклятием, чтобы такое слово приобрело дурную славу в любом своем значении, сделалось мерзким в любом своем смысле и обозначало только какую-нибудь мерзость, уже осужденное обозначать всякие мерзости».
Т. Манн «Иосиф и его братья»