Целостность и связность как конструктивные признаки текста

 

В кругу вопросов, связанных с характеристикой текста, предполагающей всестороннее освещение данного феномена, вопрос о целостности и связности, пожалуй, можно считать одним из основных. Это объясняется тем, что текст как объект лингвистического исследования представляется прежде всего как информационное и структурное единство, как функционально завершенное речевое целое. Именно это качество текста в настоящее время дает возможность определить достаточно четкие закономерности текстообразования.

Целостность и связность эти, по существу, основные, конструктивные признаки текста отражают содержательную и структурную сущность текста. При этом исследователи, в частности, различают локальную связность и глобальную связность. Локальная связность это связность линейных последовательностей (высказываний, межфразовых единств). Глобальная связность это то, что обеспечивает единство текста как смыслового целого, его внутреннюю цельность.

Локальная связность определяется межфразовыми синтаксическими связями (вводно-модальными и местоименными словами, видо-временными формами глаголов, лексическими повторами, порядком слов, союзами и др.).

Глобальная связность (она приводит к содержательной целостности текста) проявляется через ключевые слова, тематически и концептуально объединяющие текст в целом или его фрагменты.

Связность текста проявляется через внешние структурные показатели, через формальную зависимость компонентов текста.

Целостность же текста усматривается в связи тематической, концептуальной, модальной.

Значит понятие целостности текста ведет к его содержательной и коммуникативной организации, а понятие связности к форме, структурной организации.

Вначале о связности. Структурная связь может быть эксплицитной и имплицитной. Например: Стало душно. И поэтому мы вышли на улицу. Стало душно. Мы вышли на улицу (причинно-следственная связь выражена словами или только логико-интонационными средствами).

Структурная связь может быть левосторонней и правосторонней, в зависимости от места расположения сигналов связи в компонентах текста.

Например: Я считаю, что ему в работе многого не хватает. Например объективности (форма ему отсылает нас к предшествующему контексту; так же как и слово например связано с впередистоящим высказыванием; с другой стороны, связь идет направо многого, т.е. по контексту справа объективности).

Еще пример: Юность это своего рода дар не уставать, не знать скуки, все воспринимать с воодушевлением. Но дар этот, если его понимать как естественный интерес к жизни, можно с годами и утратить, а можно и умножить (сигналы левосторонней связи но дар этот, его).

Еще пример: В таких случаях он вставал и, превозмогая боль, садился за пишущую машинку. (Левосторонний контекст: Мучительные боли в ампутированной ноге часто не давали Ивану Степановичу заснуть. А. Крон. Капитан дальнего плавания.)

Есть еще одна причина, почему я не вправе молчать. Количество публикаций, в том числе зарубежных, росло. Моя рукопись устаревала, не сходя с письменного стола. И я понял: от меня ждут не информации, а жизнеописания. Тогда я бросился в другую крайность. Начал писать биографический очерк (там же).

Сочетание есть еще одна причина указывает на правостороннюю связь (причина должна быть раскрыта); сочетание бросился в другую крайность тоже ориентирует на последующее разъяснение (правосторонне направленная связь).

Таким образом, левосторонняя связь это указание в тексте на ранее сказанное (анафора); правосторонняя связь это указание на последующее (катафора).

Левосторонняя связь особенно наглядно обнаруживается при цепной зависимости: У ольхи на ветках коричневые круглые шишечки. Это кладовые. В них дерево хранит свои семечки. Четко просматривается левосторонняя связь в следующем межфразовом единстве: После Пришвина осталось большое количество записей и дневников. В этих записях заключено много размышлений Михаила Михайловича о писательском мастерстве. В этом деле он был так же проницателен, как и в своем отношении к природе (К. Паустовский. Золотая роза).

Структурные сигналы связи можно обнаружить даже в вырванном из текста предложении, если они эксплицитно представлены. Например, предложения То был далекий мир, где самые простые предметы сверкали молодостью; И опять долго шли в темноте (В. Набоков) явно имеют текстовой фон, об этом свидетельствуют знаки связи: то, и.

Структурная связь может быть выражена и посредством синтаксического параллелизма, когда цепочки высказываний повторяют одну и ту же модель; связь осуществляется и однотипностью видо-временных форм глагола и другими средствами формальной организации:

Ботанический залив был скован льдом. Высокие сосны трещали от стужи. Непрестанный ветер сдувал со льда сухой снег. Залив угрюмо блестел по ночам, как черное стекло, и отражал звезды (К. Паустовский. Северная повесть). Здесь использованы одинаковые модели предложений, один и тот же порядок слов, одни и те же видо-временные формы глаголов (был скован, сдувал, блестел, отражал).

Целостность текста это прежде всего единство тематическое, концептуальное, модальное.

Смысловая цельность заключается в единстве темы микротемы, макротемы, темы всего речевого произведения.

Мельчайшая частная тема тема, заключенная в межфразовом единстве (она обычно дается в зачине, первой фразе единства). Межфразовое единство монотематично. Переход от одной темы к другой есть сигнал границы межфразовых единств. Единство темы проявляется в регулярной повторяемости ключевых слов через синонимизацию ключевых слов, через повторную номинацию. Единство темы обеспечивается тождеством референции, т.е. соотношением слов (имен и их заместителей) с одним и тем же предметом изображения. С единством темы, наконец, связано явление импликации, основанное на ситуативных связях. Наличие одних отображаемых предметов предполагает наличие и других, ситуативно связанных с ними.

Вот пример того, какова роль ключевых слов в создании смысловой цельности текста, в осуществлении активной связи их с другими словами, помогающими всесторонне раскрыть обозначенную тему:

Несколько дней лил, не переставая, холодный дождь. В саду шумел мокрый ветер. В четыре часа дня мы уже зажигали керосиновые лампы, и невольно казалось, что лето окончилось навсегда и земля уходит все дальше и дальше в глухие туманы, в неуютную темень и стужу.

Был конец ноября самое грустное время в деревне. Кот спал весь день, свернувшись на старом кресле, и вздрагивал во сне, когда темная дождевая вода хлестала в окна.

Дороги размыло. По реке несло желтоватую пену, похожую на сбитый белок. Последние птицы спрятались под стрехи, и вот уже больше недели, как никто нас не навещал ни дед Митрий, ни лесничий.

Лучше всего было по вечерам. Мы затапливали печи. Шумел огонь, багровые отсветы дрожали на бревенчатых стенах и на старой гравюре-портрете художника Брюллова. Откинувшись в кресле, он смотрел на нас и, казалось, так же как и мы, отложив раскрытую книгу, думал о прочитанном и прислушивался к гудению дождя по тесовой крыше (К. Паустовский. Прощание с летом).

Перед нами раскрывается тема осеннего холодного дождя и тех ощущений, которые он вызывает. Ключевое слово дождь связывает воедино весь фрагмент текста, состоящий из четырех межфразовых единств: лил дождь, холодный; мокрый ветер; глухой туман; темень и стужа; темная дождевая вода; дороги размыло; гудение дождя.

В сущности, это развертывание одной темы, темы дождя, которая помогает передать другой, глубинный смысл отрывка физическое и душевное состояние «наблюдателей» этого дождя. Так, ключевые слова создали не просто сюжетный фон отрывка, но и нечто большее глубинный смысл текста.

Ключевые слова, становясь доминантными обозначениями, создают вокруг себя единый смысловой контекст, вовлекая в него другие слова, ситуативно связанные со словом-понятием, избранным в качестве ключевого. Как, например, в следующем межфразовом единстве найденный писателем образ путешествия повлек за собой соответствующий словесный набор: дали и дороги; на каждом шагу; переплетение дорог.

Работа над этой книгой напоминает путешествие по мало знакомой стране, когда на каждом шагу открываются новые дали и дороги. Они ведут неведомо куда, но сулят много неожиданного, дающего пищу для размышлений. Поэтому заманчиво и просто необходимо хотя бы и неполно, как говорится, начерно, но все же разобраться в переплетении этих дорог (К. Паустовский. Золотая роза).

О доминантной роли ключевых слов, применительно к поэтическим произведениям, хорошо сказал в своих записных книжках 1906 г. А.А. Блок: «Всякое стихотворение покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за них существует стихотворение»[1].

Ключевые слова создают семантические текстовые поля[2].

Это смысловой лейтмотив. Как правило, ключевые слова связаны с темой текста, фрагмента текста, отдельного межфразового единства.

Если это фразовое единство, то ключевое слово обязательно присутствует в его зачине в качестве смыслового центра. И именно это слово семантически притягивает к себе другие слова, расположенные в пояснительной части сложного целого, раскрывающей данную микротему.

Ключевые слова как семантически важный элемент текста могут оказаться центральными в системе образов того или иного художника слова. Через них не только выражается основная идея произведения, но и авторская стилистика. Л.К. Чуковская в «Записках об А. Ахматовой» писала: «Чтоб добраться до сути, надо изучать гнезда постоянно повторяющихся образов в стихах поэта в них таится личность автора и дух его поэзии» (8 августа 1940 г.)[3].

Исследователь В. Виленкин, в частности, обратил внимание на то, что таким ключевым понятием-словом для А. Ахматовой можно считать образ «тени»[4]. Впервые «тень» появилась в «Белой стае»:

 

Там тень моя осталась и тоскует,

Все в той же синей комнате живет.

 

После смерти А. Блока и о гибели Н. Гумилева опять:

 

Из прошлого восставши, молчаливо

Ко мне навстречу тень моя идет.

 

В «Поэме без героя» и других произведениях метафора «тени» меняет свою природу, расширяет и углубляет свой смысл, часто превращается в шифр, разгадывание которого приводит к пониманию подтекста. Так ключевое слово, обрастая новыми оттенками значения, становится сигналом тайнописи.

 

Я иду навстречу виденью,

И борюсь я с собственной тенью

Беспощаднее нет борьбы.

Рвется тень моя к вечной славе,

Я как страж стою на заставе

И велю ей идти назад.

 

О ключевом слове «окно» в комментарии к «Евгению Онегину» очень тонко рассуждает В.В. Набоков. Это слово-образ оказывается значимым для понимания духовного облика и жизни любимой героини Пушкина Татьяны[5].

Образ-мотив горящей свечи играет важную роль и в содержательной структуре романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». Ведь свеча как бы «одерживает» победу над тьмой.

Роль ключевых слов может выходить даже на уровень жанра, например, существовал определенный подбор слов-сигналов для русской элегической школы (В. Жуковский, К. Батюшков). Стоило только появиться словам томиться, бледнеть, младость, радость, луна, роза, слезы, кипарис и др., как читатель сразу понимал, что перед ним элегия. Создавался лексический канон жанра. Элегия оставалась непроницаемой для простого бытового слова. Элегия как «песнь грустного содержания» (В. Белинский) тематически была ограничена. И следовательно, лексическая канонизация представлялась жанровообразующим признаком.

Связующим элементом текста на уровне содержания является и авторская оценка и осмысление отображенных предметов, связь авторского замысла и композиции, авторская позиция. Все это связано с целеустановкой текста и ее реализацией в стиле, в формах представленности в тексте авторства. Авторская модальность скрепляет все элементы содержания текста. Для художественного текста это «образ автора» (по терминологии В.В. Виноградова), для текста нехудожественного это авторская концепция, точка зрения. Нет этого нет и смыслового единства текста, его цельности. Организация речевых средств для передачи содержания под углом зрения, отражающего авторскую позицию, и определяет целостность текста.

Применительно к художественному тексту об этом хорошо сказал еще Л. Толстой: «Люди, мало чуткие к искусству, думают часто, что художественное произведение составляет одно целое, потому что в нем действуют одни и те же лица, потому что все построено на одной завязке или описывается жизнь одного человека. Это несправедливо. Это только так кажется поверхностному наблюдателю: цемент, который связывает всякое художественное произведение в одно целое и оттого производит иллюзию отражения жизни, есть не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету»[6].

Таким образом, текст состоится, если он обладает двумя признаками структурной связностью и содержательной цельностью. Причем оба признака неразрывны и накладываются друг на друга. Присутствие только одного из признаков еще не свидетельствует о целесообразно построенном тексте. В плане выражения текст может быть «связным» (использованы средства синтаксической связи; соблюдены тема-рематические последовательности), но в плане содержания такой текст может оказаться абсурдным. Подобный пример приводит С.И. Гиндин[7].

Я пошел в кино. Кино на Остоженке. Остоженка одна из самых старых улиц Москвы. Москва центр всех железнодорожных путей страны. Железные дороги артерии народного хозяйства. Такой «текст» не раскрывает обозначенную в зачине тему (Я пошел в кино), а уводит от нее, хотя структурные правила построения текста здесь соблюдены строго четко представлены тема-рематические последовательности на уровне высказываний. Текст как бы утратил смысловую ориентацию, которая обычно определяется конкретной целеустановкой, коммуникативным заданием[8].

Правда, подобная «абсурдность» может быть запланирована автором и являться своеобразным литературным приемом. Это можно встретить в текстах Н.В. Гоголя. Например, связная по форме, но несвязная по существу речь полицейского чиновника («Нос»):

Но, к счастью, были со мной очки, и я тот же час увидел, что это был нос. Ведь я близорук, и если вы станете передо мною, то я вижу только, что у вас лицо, но ни носа, ни бороды, ничего не замечу. Моя теща, то есть мать жены моей, тоже ничего не видит.

Еще пример, когда абсурдность планируется как установка автора:

Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие из окна в одно время два лица: женское, в чепце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают на Руси балалайки, двухструнные легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня, мигача и щеголя, и подмигивающего и посвистывающего на белогрудых и белошейных девиц, собравшихся послушать его тихоструйного треньканья (Н. Гоголь. Мертвые души). Так после сравнения головы Собакевича с тыквой текст «поплыл» в неопределенном направлении: тыква, балалайка, деревенский парень в кругу девушек.

Не создают текста как такового и тематически подобранный, но грамматически не связанный ряд слов. Например, такие ряды используются при обучении иностранному языку, когда дается задание из слов составить предложения и объединить их в текст (Я, подойти, остановка, трамвай, ехать, институт).

Использование отдельных слов, вне грамматических связей, может послужить особым литературным приемом. В частности, у В. Сорокина в книге «Норма» (М., 1994) через перечень слов рассказывается вся жизнь «нормального» с точки зрения определенных социальных устоев человека от рождения до смерти: этот перечень как наплывы сознания значительные события и мелкие детали; предметный мир и событийный, социальный и индивидуальный. По этому перечню можно безошибочно определить типичность намеченной пунктирами социальной среды, неизбежную этапность жизненного пути; стереотип жизненных условий и потому стереотип поведения отдельного индивидуума. Вот некоторые из этих слов (слова даны избирательно, общий перечень автора составляет 23 страницы: 7598):

 

Нормальные роды

Нормальная самоволка

Нормальный мальчик

Нормальный Калашников

Нормальный животик

Нормальный отпуск

Нормальные ползунки

Нормальный дембель

Нормальная погремушка

Нормальная Марина

Нормальная песочница

Нормальный стимул

Нормальная ссадина

Нормальные квартальные

Нормальный озноб

Нормальное начальство

Нормальный страх

Нормальный субботник

Нормальный детсад

Нормальная целина

Нормальные песни

Нормальный райком

Нормальная учительница

Нормальное большинство

Нормальная промокашка

Нормальное предательство

Нормальный двор

Нормальная свекровь

Нормальные ребята

Нормальные выборы

Нормальные спички

Нормальная свобода

Нормальный самопал

Нормальный курс

Нормальный вывих

Нормальное выпрямление

Нормальная больница

Нормальная пенсия

Нормальная тетка

Нормальный миокардит

Нормальная сумочка

Нормальный кашель

Нормальная затяжка

Нормальные воспоминания

Нормальный участковый

Нормальное равнодушие

Нормальный побег

Нормальный орденок

Нормальный портвейн

Нормальный цирроз

Нормальная разборка

Нормальный юбилей

Нормальная повестка

Нормальная водка

Нормальная армия

Нормальный диванчик

Нормальная панель

Нормальный наркоз

Нормальные политзанятия

Нормальная смерть

 

Как литературный прием используется цепочка номинативов-наименований в ироническом плане и в следующем зарифмованном тексте[9]:

 

Мама, сказка, каша, кошка,

книжка, яркая обложка,

Буратино, Карабас,

ранец, школа, первый класс,

грязь в тетради, тройка, двойка,

папа, крик, головомойка,

лето, труд, река, солома,

осень, сбор металлолома,

Пушкин, Дарвин, Кромвель, Ом,

Гоголь и Наполеон,

Менделеев, Герострат,

бал прощальный, аттестат,

институт, экзамен, нервы,

конкурс, лекция, курс первый,

тренировки, семинары,

песни, танцы, тары-бары,

точность знаний, чет-нечет,

радость, сессия, зачет,

стройотряд, жара, работа,

культпоход, газета, фото,

общежитье, взятка-мизер,

кинотеатр, телевизор,

карандаш, лопата, лом,

пятый курс, проект, диплом,

отпуск, море, пароход,

по Кавказу турпоход,

кульман, шеф, конец квартала,

цех, участок, план по валу,

ЖСК, гараж, квартира,

теща, юмор и сатира,

детский сад, велосипед,

карты, шахматы, сосед,

сердце, печень, лишний вес,

возраст, пенсия, собес,

юбилей, часы-награда,

речи, памятник, ограда.

 

О. Молотков

 

Как видим, своеобразная канва из слов способна передать некоторое содержание, однако это лишь окказиональный случай построения текста, запрограммированный его создателем на оригинальность формы, это своеобразный эксперимент, рассчитанный на эффект неожиданности. Что же касается обычного текстообразования, то здесь действуют определенные правила и закономерности, определяемые логико-грамматическими, языковыми категориями.

Кстати, перечень может вписаться и в обычный, грамматически связанный контекст, и тогда он воспринимается как структурный элемент сложного целого. В следующем примере даны однородные номинативы-высказывания, завершающиеся традиционно оформленным обобщающим предложением:

Город отражался в воде рейда всеми своими огнями. Блеск пламени достигал морского дна, так прозрачна была вода севастопольских бухт.

Что происходит? спрашивал я себя.

Верди. Венеция. Старинный рояль и вино. Песенки студентов, седые актеры и молодая женщина с красной камелией, приколотой к корсажу.

Предательство, любовь, печальный поцелуй в висок.

Севастополь, красная эскадра, матросы-комсомольцы, якоря, цепи. Советские гюйсовые флаги, тончайшая музыка и слушатели, которым мог бы позавидовать Бетховен.

Все это произвело в душе радостное смятение. Только к концу спектакля оно сменилось ясным ощущением неповторимого времени, переживаемого нами, и небывалого будущего, идущего ему на смену (К. Паустовский. Черное море).

Перечисление номинативов здесь тематически сгруппировано, что отражено при помощи абзацного членения.

Итак, чтобы текст был оформлен как осмысленное целесообразное структурное единство, необходимы оба признака признак связности и признак целостности.

Последнее включает в себя и такое качество, как коммуникативная установка. Гиперсвязность текста достигается именно его коммуникативной (целевой) установкой.

 

◄◄ в оглавление ►►



[1] Судьба Блока: По документам, воспоминаниям, письмам, заметкам, дневникам, статьям и другим материалам/ Сост. О. Немеровская и Ц. Вольпе. Л., 1930. С. 128.

[2] См.: Новиков Л.А. Художественный текст и его анализ. М., 1988. С. 31.

[3] См.: Книга 1. 1938–1941. М., 1989. С. 140.

[4] См.: Виленкин В. Образ «тени» в поэтике Анны Ахматовой// Вопросы литературы. 1994. Вып. 1.

[5] См.: Фенина Г.В. О некоторых аспектах комментирования В.В. Набоковым романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»// Филологические науки. 1989. №2.

[6] Полн. собр. соч. Т. 30. С. 18–19.

[7] См.: Гиндин С.И. Внутренняя организация текста: Автореф. канд. дисс. М., 1972.

[8] Сравни с примером, приведенным в параграфе «Единицы текста – высказывание и межфразовое единство»: Кинотеатр находился на Пулавской улице. Пулавская улица – это одна из улиц Варшавы. Улицы в Варшаве имеют определенную форму. Такую форму можно описать при помощи следующих уравнений...

[9] Пример взят из кн.: Акимова Г.Н. Новое в синтаксисе современного языка. М., 1990. С. 98–99.

Hosted by uCoz