Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. МЕСТО СМИ В СИСТЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СТИЛЕЙ

ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ СТИЛЬ В СИСТЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ РАЗНОВИДНОСТЕЙ ЯЗЫКА (О.Н. Григорьева)

КРИТЕРИИ ВЫЯВЛЕНИЯ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ЖАНРОВ (М.Э. Конурбаев)

Липгарт А.А.

К ПРОБЛЕМЕ ЯЗЫКОВЕДЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНАЛЬНОГО СТИЛЯ

Высокая языковедческая теория и реальная практика речеупотребления потенциально могут вступать в весьма разнообразные отношения. Общеизвестно, что идеальный вариант – когда теория объясняет и упорядочивает существующую практику – на деле нередко так и остается идеалом. С другой стороны, если в силу некоторых экстралингвистических обстоятельств теория в какой-то момент не имеет практического применения, это не отменяет необходимости разработки самой теории, поскольку не исключено, что однажды она все-таки окажется востребованной. И тогда объяснительная сила соответствующих теоретических построений станет решающим фактором, определяющим возможность их использования на практике.

Отечественные исследования в области функциональной стилистики принадлежат к числу тех теоретических разработок, которые при благоприятных условиях могут найти прекрасное практическое приложение. Они исчерпывающим образом объясняют природу стилистического варьирования и при всей каноничности и однозначности базовых постулатов обладают достаточной гибкостью, позволяющей описывать развитые национальные языки в их исторической изменчивости. Разумное и последовательное применение функционально-стилистической теории дает возможность разобраться во многих сложных, спорных и неочевидных вопросах, осмысление которых не в последнюю очередь будет способствовать сохранению национальных языков во всем их богатстве и разнообразии.

Каким образом функционально-стилистические исследования помогают понять природу такого явления, как, например, публицистика? Учитывая исключительную популярность данного стиля и фактическую неохватность материала, многие исследователи предпочитают сосредотачиваться на относительно частных проблемах и оставляют без внимания выявление онтологических свойств публицистики. Так, множество работ посвящено вопросу о жанровых классификациях, описанию конкретных условий коммуникации или выявлению чисто понятийных характеристик публицистических текстов (наличие – отсутствие идеологической подоплеки, объективность – субъективность, оценочность – нейтральность, истинность – ложность и т.п.); анализу подвергается, безусловно, также и языковая сторона текстов, но часто исследование сводится к простой констатации: в публицистике встречаются метафоры, риторические вопросы, парентезы, что способствует созданию экспрессивных текстов.

Однако все сказанное в равной мере применимо и ко многим научным текстам, и к некоторым образцам деловой речи, и, конечно, к художественной литературе. В результате получается некая мозаика из отдельных абсолютно верных наблюдений, тогда как целостного представления о природе названного функционального стиля и о его соотношении с прочими стилями все же не складывается. Возникает впечатление, что публицистика в общем и целом ничем особым и не отличается. Просто в одном случае, например, «идеологически нейтральный объективный текст с большим количеством парентез» публикуют в газете, в другом случае сходный текст помещают в научном журнале, а в третьем случае издают в виде отдельной книги и называют его романом или повестью. Вопрос о функционально-стилистическом варьировании при таком подходе в принципе снимается, и национальный язык предстает в виде некоей аморфной массы метафор и парентез, которая подлежит бездумному и недифференцированному использованию.

В данной ситуации очень хочется вернуться к истокам. Очень хочется понять, как основоположникам функциональной стилистики – в первую очередь академику В.В. Виноградову – удавалось создавать целостную картину стилистически дифференцированного функционирования языка на том или ином синхронном срезе.

И если действительно вчитаться в работы ученых такого масштаба, ответ оказывается самоочевидным: в результате многолетних поисков и дискуссий на каком-то этапе была сформулирована внутренне непротиворечивая теория очень высокого уровня абстракции, учитывающая наиболее существенные понятийные и языковые особенности материала; придерживаясь этой теории, можно одинаково успешно решать как глобальные, так и локальные проблемы функционально-стилистического плана.

Основу функционально-стилистической теории составляет предложенная В.В. Виноградовым категориальная трихотомия функций языка – «общение/сообщение/воздействие», разграничиваемых в зависимости от типа передаваемого понятийного содержания и одновременно от типа используемых языковых (речевых) единиц:

1) функция общения — неспециальное и неэмоциональное содержание, слова «основного словарного фонда», реализующие свои синонимические, полисемантические и омонимические языковые свойства и употребляющиеся в составе устойчивых морфо-синтаксических и лексико-фразеологических моделей, отсутствие специальных, формальных и экспрессивных слов и оборотов речи;

2) функция сообщения – специальное и неэмоциональное содержание, наличие специальных и формальных и отсутствие экспрессивных слов и оборотов речи, ограничение присущих словам «основного словарного фонда» синонимических, полисемантических и омонимических языковых свойств и правил сочетаемости в составе устойчивых морфо-синтаксических и лексико-фразеологических моделей;

3) функция воздействия – неспециальное и эмоциональное содержание, наличие экспрессивных и отсутствие специальных и формальных слов и оборотов речи, расширение свойственных словам «основного словарного фонда» синонимических, полисемантических и омонимических языковых свойств и правил сочетаемости в составе устойчивых морфо-синтаксических и лексико-фразеологических моделей.

Категориальная природа данного противопоставления проявляется в том, что оно распространяется на все факты и уровни языка, включая фонетику, просодию, морфологию и синтаксис (на этих уровнях варьирование все же менее очевидно, поэтому здесь в качестве основы сопоставления нами упоминается лексика). Языковые явления, воспринимаемые как случаи реализации одной из трех функций, в общем случае не соотносятся с двумя другими функциями, т.е. применительно к ним можно в предельно широком смысле говорить о наличии категориальных форм; эти явления рассматриваются в связи с взаимоисключающими типами понятийного содержания.

Как уже было сказано выше, трихотомия функций языка представляет собой предельный уровень абстракции. В реальной практике речеупотребления в чистом виде возможна реализация лишь функции общения как нейтрального члена трихотомии, составляющего основу любого текста, тогда как две другие функции реализуются в речи лишь в сочетании с этой онтологически первичной функцией языка.

На основе данной категориальной трихотомии производится дифференциация функциональных стилей. Под функциональным стилем понимается «исторически сложившаяся, осознанная обществом подсистема внутри системы общенародного языка, закрепленная за теми или иными ситуациями общения (типичными речевыми ситуациями) и характеризующаяся набором средств выражения (морфем, слов, типов предложения и типов произношения) и скрытым за ними принципом отбора этих средств из общенародного языка»[1].

Перечисленные функции языка наиболее естественным и органичным образом соотносятся в первую очередь с обиходно-бытовым (функция общения), научным (функция сообщения в сочетании с функцией общения) и художественно-беллетристическим (функция воздействия в сочетании с функцией общения) функциональными стилями.

Однако функционально-стилистическая система развитых национальных языков не сводится к трихотомии «обиходно-бытовой (разговорный)/научный/художественно-беллетристический стили». Функция сообщения, помимо научной речи, систематически реализуется также в официально-деловом функциональном стиле, а функция воздействия, помимо художественно-беллетристического стиля, – опять-таки в систематическом плане – представлена в текстах публицистического характера.

Разграничение функциональных стилей, реализующих одну и ту же функцию языка, производится на понятийно-языковой основе: научный и официально-деловой функциональные стили, где представлена (наряду с функцией общения) функция сообщения, используются в принципиально различных ситуациях, соответственно 1) при изучении неких областей знания и 2) при определении «должного» и «недолжного», и, несмотря на наличие некоторых общих языковых черт (тенденция к клишированности и др.), достаточно четко дифференцируются в плане систематически употребляемых языковых элементов (значительно большая терминологичность научных текстов и т.п.).

Публицистический и художественно-беллетристический функциональные стили, реализующие (наряду с функцией общения) функцию воздействия, также различаются, с одной стороны, в понятийном плане (рассуждение по поводу реальных фактов, событий и т.п. vs творческое переосмысление тех же фактов или вообще описание «реально не бывшего») и, с другой стороны, в плане языковом (при всей свободе употребления элементов функции воздействия в публицистическом стиле «порог насыщения» здесь будет в общем и целом значительно ниже, чем в художественно-беллетристическом стиле).

Функция общения, понимаемая как общеязыковая норма, в свою очередь также не соотносится однозначно с обиходно-бытовым стилем: во-первых, она неизменно присутствует во всех остальных функциональных стилях, и, во-вторых, в самом обиходно-бытовом стиле она нередко подвергается определенным трансформациям, не в плане ограничения морфо-синтаксических и лексико-фразеологических моделей и т.д., как это имеет место в функции сообщения, но в плане упрощения их (ср. постоянно упоминаемые в учебниках по стилистике «установку на диалогичность», «незаконченность мысли», «простой синтаксис», отклонения от строгих грамматических норм, присущие так называемому «разговорному языку»).

В публицистическом и в художественно-беллетристическом функциональном стилях могут встречаться онтологически чужеродные им элементы функции сообщения (терминология и т.п.) – точно так же как в научном и официально-деловом стилях периодически используются элементы функции воздействия (экспрессивная лексика и т.п.) Однако во всех этих случаях элементы «чужеродных» функций не будут реализовывать свой семантический и экспрессивный потенциал в полной мере: например, в публицистике термины не включаются в соответствующую систему родственных понятий и утрачивают богатство своего собственного понятийного содержания, тогда как экспрессивные элементы в научном тексте выступают в роли простых усилителей и опять-таки не смогут реализовать всех своих потенциальных свойств. Таким образом, если элементы «чужеродных» функций попадают в несвойственный им контекст, наблюдается своего рода функционально-стилистическая переориентация речеупотребления.

Если исходить из трактовки публицистического функционального стиля как совокупности текстов, создаваемых путем сложного взаимодействия функций общения и воздействия, то становятся понятными вопросы

1) о содержательном и языковом варьировании в рамках публицистики, которое на уровне жанровых классификаций отражается весьма поверхностно, и

2) о границах публицистического функционального стиля, по определению не направленного на адекватную передачу информации специального характера (это является прерогативой либо научного, либо официально-делового стиля).

Тот факт, что в средствах массовой информации регулярно появляются сообщения специального или официального плана, не дает никаких оснований для причисления научной терминологии или формально-книжных оборотов к инвариантным языковым характеристикам публицистических текстов.

Отличительной особенностью публицистики как функционального стиля является то, что в силу ее содержательной и языковой специфики обсуждение специальных тем в рамках данного стиля неизбежно упрощает понятийный план и переводит дискуссию на более или менее популярный, неспециализированный уровень. Если же этого не происходит, если при наличии некоторой экспрессивности в тексте явно присутствует должным образом переданное специализированное содержание, значит, мы имеем дело с маркированной разновидностью научного или официально-делового стиля, но никак не с публицистикой.

В такой трактовке, кстати говоря, нет ничего унизительного ни для публицистики вообще, ни для каждого конкретного журналиста в частности. Журналист может быть хорошим специалистом в той или иной области знания и время от времени писать специальные работы; в свою очередь и у ученого может возникнуть желание изложить сложные теории в максимально доступном виде, апеллируя к повседневному опыту читателя и к его здравому смыслу. В таком случае журналист будет использовать научный стиль, а ученый – стиль публицистический. Важно только, чтобы авторы соответствующих текстов хорошо понимали, какие цели они преследуют, какое содержание хотят передать и какие языковые средства будут для этого наиболее подходящими.

Языковедческая теория в лице функциональной стилистики не претендует на то, чтобы разграничить «правильные» и «неправильные», «хорошие» и «плохие» стили. Роль ее заключается в другом: воссоздать по возможности полноценную картину использования того или иного национального языка, выявляя соответствие между определенным типом передаваемого понятийного содержания и способами его выражения.

ЛИТЕРАТУРА

Ахманова О.С. О стилистической дифференциации слов // Сб. статей по языкознанию. Проф. МГУ акад. В.В. Виноградову в день его 60-летия. М., 1958. С. 24–39.

Будагов Р.А. Литературные языки и языковые стили. М., 1967.

Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1963.

Гальперин И.Р. Очерки по стилистике английского языка. М., 1958

Кожина M.H. К основаниям функциональной стилистики. Пермь, 1968.

Комарова А.И. Язык для специальных целей (LSP): теория и метод. М., 1996.

Культура русской речи: Учебник для вузов / Под ред. Л.К. Граудиной и E.H. Ширяева. М., 1998.

Липгарт А.А. Основы лингвопоэтики. М., 1999.

Смирницкий А.И. Объективность существования языка. М., 1954.

Степанов Ю.С. Французская стилистика (в сравнении с русской). 2-ое изд., стереотип. М., 2002.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Роль функциональной стилистики в описании развитых национальных языков.

2. Категориальная природа трихотомии функций языка «общение – сообщение – воздействие».

3. Основные параметры описания функциональных стилей.

4. Языковые и понятийные характеристики публицистического функционального стиля.

5. Публицистика в ряду других функциональных стилей.

Григорьева О.H.

ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ СТИЛЬ В СИСТЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ РАЗНОВИДНОСТЕЙ ЯЗЫКА

Русский язык, как и любой другой национальный язык, имеет разные формы существования, разновидности речи. Эти формы подразделяются на нелитературные, ненормативные, и литературные, подчиняющиеся общим нормам, правилам, установленным в обществе.

К ненормативным формам относятся диалекты, просторечие, профессиональное и социальное арго, т.е. условный язык какой-нибудь обособленной группы, социальной или профессиональной. Наряду со словом арго используются слова жаргон и сленг. Например, студенческий сленг, воровской жаргон, московское арго. Некоторые семантические отличия у этих слов все же есть. Слово жаргон имеет оттенок неодобрительности и чаще относится к речи грубой, вульгарной или к социальной группе, которая вызывает отрицательное отношение в обществе, например: жаргон торговцев. Слово сленг может иметь коннотацию иронически-пренебрежительную и чаще характеризует особую манеру, иногда даже одного человека. Слово арго в этом ряду наиболее нейтрально. Нелитературные формы языка имеют свои нормы, свой «словарь», свои правила построения речи. Важно то, что они не являются общими, обязательными для всех носителей языка.

Литературный язык условно может быть представлен в виде нескольких функциональных разновидностей в зависимости от того, с какой областью деятельности человека соотносится, какая функция языка является ведущей, доминирующей: разговорная речь, функциональные стили (официально-деловой, научный, публицистический), язык художественной литературы. Предлагаем выделить следующие сферы общественной жизни человека: быт, право, политика, наука, религия, искусство. В каждой из этих областей существует свой, особый тип отношений между людьми. Быт – это неофициальные отношения, связанные с домашней жизнью. Здесь используется разговорная речь. Если жизнь проходит за пределами дома: в магазине, транспорте, на улице, в поликлинике, – все равно она так или иначе связана с Домом: поездка из дома куда-то, покупка продуктов для семьи, лечение «домашних».

Обращаясь при этом к официальным лицам, мы, с одной стороны, вступаем в область права, поэтому стараемся сделать свою речь более официальной, с другой стороны, продолжаем использовать разговорный язык, так как остаемся в сфере бытовых отношений. В области правовых отношений используется официально-деловой стиль. Здесь на первый план выходят официальные отношения между людьми. Где бы ни был написан официальный текст (заявление, отчет, доверенность): в домашней обстановке или в офисе, – он был составлен официальным лицом: заявителем, просителем, начальником, подчиненным, одним словом, гражданином.

Политика – достаточно широкое понятие. Оно включает и митинг, и заседание парламента, и рекламу, и даже тост, произнесенный на праздничном ужине. Это область, где все подвергается оценке, где важнее всего мнение, точка зрения, взгляд на вещи. Язык политики – публицистический стиль. Говорящий может выбирать и официальный, и неофициальный тон, отношения между собеседниками могут формально выглядеть как близкие или как деловые. Главное – не это, главное – приобщить своего адресата, в данном случае скрытого «оппонента», к необходимой системе оценок того содержания, которое сообщается; например, реклама какого-нибудь товара всегда допускает, что кому-то этот товар не интересен. Классический образец публицистического стиля – политическая дискуссия.

Споры происходят и в науке. Но цель научных споров иная. Здесь каждая из сторон предлагает свой путь познания мира, свое осмысление того или иного явления действительности, понимая, что этот путь не может быть единственно правильным, а истина относительна. Такова идеальная картина. В действительности же научный стиль достаточно часто сближается с публицистическим стилем, особенно в области общественных наук. Не случайно иногда мы можем слышать: «В науке не должно быть политики», «Это уже не наука, а политика».

В российском обществе конца XX века, на наш взгляд, формируется особый, конфессиональный язык, который, вне зависимости от принадлежности человека к определенной конфессии, имеет характерные черты. Проповеди звучат не только в храме, но и в школах, в больницах, в армии, в местах заключения, по радио и телевидению. Это говорит о том, что церковная жизнь становится такой же частью жизни русских людей, как и наука, политика, право. Обычным становится присутствие священника при открытии детского дома, закладке здания, вступлении в должность политика. Главная особенность общения в этом случае заключается в том, что священник выступает как посредник между слушателями и высшей силой, тем, от имени кого он говорит. Он является носителем духовной истины, некоего абсолюта, его цель – восстановить духовную связь.

Церковному языку во многом близок язык художественной литературы, и это не случайно. Русская литература строилась на основе церковнославянского языка и вобрала в себя не только евангельские сюжеты, но и особенности языка Священного Писания. Язык художественной литературы играет исключительную роль в системе функциональных разновидностей русского языка. Он относится к области искусства и предполагает совершенно особые отношения между отправителем сообщения и адресатом, т.е. между автором и читателем. Это отношения, которые устанавливаются в «иной реальности», общение происходит в вымышленном мире, где и говорят вымышленные герои. Говорят по-разному и не всегда стилистически правильно. Язык художественной литературы может включать и просторечие, и жаргон, и диалектные слова. Мы понимаем, что автор использует эти слова специально, чтобы выразить художественную правду – свой нравственный идеал, свое представление о добре и зле. Являясь в каком-то смысле функциональной разновидностью языка, художественная речь в то же время – особый язык, «параллельный мир». Это зеркало, в котором отражается национальный язык, это и «Зазеркалье», где художник творит новые смыслы, познает тайную суть вещей.

Нет ни одного функционального стиля или функциональной разновидности русского языка, где не использовались бы элементы других стилей. Все они проницаемы. Границы между ними размыты. Важно то, что одно и то же слово, выполняя разные функции, «приспосабливается» к ситуации, несколько меняет свою семантику в зависимости от условий, в которые оно попадает.

Если слово закреплено за определенным стилем, то это не мешает ему использоваться в другом стиле. Оно будет восприниматься, например, как иностилевое и потому экспрессивное. Наконец, тексты одного стиля могут включать целые фрагменты из текстов другого стиля. Например, в научных текстах по лингвистике в качестве анализируемого материала используются любые тексты. В газетной статье обсуждается текст нового закона. В частном письме приводятся полюбившиеся стихотворные строки. Наиболее непроницаем в этом отношении официально-деловой стиль, однако деловая беседа может также включать элементы разговорной речи.

Таким образом, функциональная разновидность языка может быть определена по трем основным признакам:

1. Сфера общественной жизни.

2. Доминирующая функция.

3. Тип отношений между участниками речи.

Что касается языковых особенностей, здесь можно говорить о наборе характерных слов и выражений, об их комбинации с межстилевой лексикой, о предпочтении тех или иных грамматических форм или синтаксических конструкций. Каждая функциональная разновидность по-своему использует средства языка, выбирает те из них, которые в каждом конкретном случае наилучшим образом выражают намерение отправителя, ориентируясь при этом на собственные нормы, определенные правила и запреты. Но и эти нормы достаточно подвижны и касаются наиболее типичных случаев. Нормативные требования к разным формам речевой деятельности могут быть условно выражены как определяющие качества речи: эмоциональность, экспрессивность и свернутость разговорной речи, стандартизированность, бесстрастность официально-делового стиля, логичность абстрагированность научного стиля, апеллятивность, оценочность публицистического стиля, образность, метафоричность языка художественной литературы. Функциональные разновидности языка зависят не только от особенностей речевой деятельности, но и от представления об этой деятельности в данной культуре. Это представление может меняться. Публицистический стиль расширил границы норм, стал более «демократичным», разговорным. Элементы эпатажа, шока, нарочито вульгарная речь, грубая игра слов, смешение разных культурных традиций – новые черты языка газеты и телевидения.

В русском языке слово политика имеет три значения:

1. Деятельность органов государственной власти и государственного управления, отражающая общественный строй и экономическую структуру страны, а также деятельность партий и других организаций, общественных группировок, определяемая их интересами и целями.

2. Вопросы и события общественной и государственной жизни.

3. Образ действий, направленный на достижение чего-нибудь, определяющих отношения с людьми.

Публицистический стиль – речевая деятельность в области политики во всем многообразии ее значений. Он представлен во множестве жанров:

1) газетные жанры – очерк, репортаж, статья, фельетон;

2) телевизионные жанры – аналитическая программа, информационное сообщение, интервью, диалог в прямом эфире;

3) ораторские жанры – выступление на митинге, публичные выступления политиков, лозунги, тосты, дебаты;

4) коммуникативные жанры – пресс-конференция, саммит, встреча «без галстука»;

5) рекламные жанры – рекламный очерк, рекламное объявление.

Речь государственного деятеля, лозунги на митинге, аналитический очерк, реклама и тост, произнесенный во время праздничного застолья, – в определенном смысле политика. Главная цель отправителя речи в этих случаях – сделать все возможное, чтобы адресат встал на его точку зрения, принял его систему оценок.

Государственный деятель заинтересован в том, чтобы люди согласились: действия, им предпринимаемые, единственно правильные. Митингующие хотят, чтобы были приняты их требования. Создатель рекламного текста стремится доказать, что рекламируемый им товар – лучший из лучших. Провозглашающий тост надеется, что его отношение к виновнику торжества совпадет с отношением всех собравшихся за столом. Несомненно, что в любом публицистическом тексте заключена важная информация, он событиен, и коммуникативная функция в нем одна из ведущих.

Но никакая информация в публицистике не может передаваться беспристрастно, объективно, как, например, в научном стиле. Главная особенность ее языка – оценочность. Все языковые средства направлены на то, чтобы воздействовать на аудиторию. Регулятивная, воздействующая функция, являясь ведущей в публицистическом стиле, проявляется в речи: эмоциональной, образной, экспрессивной до эпатажа, шока. Язык средств массовой информации конца XX столетия отражает те бурные изменения, которые произошли и происходят в России в 1980–1990-е годы: смену общественной формации, экономические реформы, обретение новых свобод – и, прежде всего свободы слова. Русская культура обрела право быть разной, многоликой. Много новых театров открылось в Москве и провинции. В трех московских театрах одновременно ставят пьесу Шекспира «Гамлет» – три совершенно разных спектакля. Разнообразен и политический театр.

Отношение к политике как к театру свойственно и самим политическим деятелям. Президент Чехии Вацлав Гавел сказал в одном из интервью: «Опыт работы в театре применим в политике»; известно, что Гавел – драматург по профессии. Отношения между отправителем и адресатом в публицистическом стиле сродни отношению между актером и зрителями, публикой. Не случайно «театральная» лексика пронизывает язык средств массовой информации: политическое шоу; на политической арене; закулисная борьба; играть роль лидера; драматические события; на сцену вышли молодые реформаторы; известный в политике трюк.

Вот примеры из современных газет и телепередач:

«Костюмов [политику] нужно минимум два – не дай бог, один заляпаешь, как на публике показываться?» (МК. 1998. 27 нояб.).

«Ну а в один из месяцев 1999 года нас ждет дефолт. Причем не обрезанный кириенковский, а настоящий. Что же нужно для того, чтобы этот кошмарный сценарий не стал реальностью?» (Там же).

«Чубайс – знаковая фигура, в чем-то даже трагикомическая» (Новая газета. 1997. 13–19 окт.).

Не только театральная игра, но и игра вообще: шахматы, карты, футбол – составляет основу публицистической лексики: выиграть, преодолеть барьер, играть на поле, рокировка, расклад. Примеры из газет: «...даже при самом хорошем раскладе сил две лидирующие сейчас силы – Компартия и “Яблоко” – в совокупности могут набрать максимум 36% голосов...» (НГ. 1999. 22 янв.).

«Украинцы и турки удерживают первенство среди иностранных рабочих в Москве на протяжении последних трех лет» (Московская правда. 1999. 9 февр.).

«Ибо по всем опросам общественного мнения, во втором туре Зюганов всем проигрывает, а Лужков у всех выигрывает» (Московская правда. 1999. 9 февр.).

«Целесообразность и сроки данной рокировки и всех других вытекающих из нее перемещений еще будут обсуждаться в депутатских объединениях...»; «Впрочем, сам Владимир Рыжков в подобные игры, кажется, играть не намерен» (НГ. 1999. 22 янв.).

«Скорее всего, американская сторона ведет политическую игру с целью оказать давление на Россию» (НГ. 1999. 22 янв.).

В статье «Дела предвыборные» Игорь Харичев пишет: «Видный немецкий экономист Вильгельм Репке нашел весьма удачное сравнение: “Государство – это как футбольный судья. Он не играет сам, но он следит за соблюдением правил игры”. К несчастью, мы привыкли жить в системе, когда наше государство являлось и является игроком, причем не рядовым, а особым, который правила сам себе устанавливает и играет почти за всю команду» (НГ. 1999. 22 янв.).

Семантика игры, возможно, особенно близка русскому языковому сознанию еще и потому, что она косвенно связана с понятием судьбы – одним из главных русских культурных концептов. Политики гадают на страницах газет о судьбе России и о своей собственной судьбе: «еще остается так много неизвестного до выборов», «многие люди... чувствуют свою беспомощность что-либо изменить», «Зюганов... предрек, что нынешний год станет переломным для России», «это наш последний шанс», «остается отбиваться от напасти постом и молитвами» (о гриппе), «в одиночку искать счастья на выборах», «судьба “Яблока” – быть одиноким утесом в политическом океане».

Многие публицистические тексты насыщены лексикой «перепутья», восходящей к сюжету из русской народной сказки, где герой стоит в задумчивости у развилки дорог и гадает, куда пойти.

Приведем один из таких текстов:

«1 января 1999 года. До начала XXI века остался 731 календарный день. Вступит ли человечество в новую эпоху своей истории или останется навсегда на обломках своей цивилизации? История, культура, философия, мысли, мысли...!!! Однако какое нам дело до космологии, ведь мы живем всего лишь на планете Земля. К России мы особых притязаний не имеем, довольствуемся Костромской областью. Дальше и размышлять смысла нет: мой дом – моя крепость. На мой век хватит, а там хоть трава не расти. Правда, до боли знакомые формулировки? Позволим себе все же задуматься не только о собственном доме в рамках коммунальной квартиры, но и о собственном доме, в виде, хотя бы, административного деления или, в комплексе, о субъекте федерации. Итак, наше видение развития Костромской области в преддверии XXI века. В меняющемся мире, в условиях экономических и политических изменений и потрясений, с трудом удается прогнозировать предстоящие события, не говоря об устойчивом развитии. Тем не менее, разум должен возобладать, мысль не может стоять на месте, прогресс одержит победу. В этом наша сила и наши убеждения. Поэтому мы вновь возвращаемся к предвосхищающему события концептуальному видению устойчивого развития Костромской области. Мы считаем, что на Костромской земле, исторически, самой природой созданы условия для рождения выдающихся личностей. Обратите свой взор в историю, и вы увидите, что на нашей земле образовалась царская династия “Дом Романовых”, прославили нашу историю множество героев всех исторических событий, родились художники и писатели. Мы переживаем мучительное время, когда рушатся многие наши идеалы, устои человеческой морали; многие считают, что рушится само здание всемирной культуры, с таким трудом, с таким самопожертвованием возводившееся сподвижниками духа, титанами мысли, гениями нашей планеты – Земли. Во всяком случае, этот процесс очень ярко проявляется в нашей стране.

Десятилетиями мы отворачивались от мировых духовных поисков, высокомерно объявив наше марксистско-ленинское учение “самым верным”, нашу науку – “самой передовой”, а нашу личность – “самой идейной”. В результате мы не только многое утратили из сокровищницы культурного великого наследия нашего отечества, но и до обидного мало почерпнули от мировых культурных ценностей. В нашей стране сложилась, можно сказать, парадоксальная ситуация, когда мировое сообщество достигло поразительных высот в развитии цивилизации, мы оказались на краю гибели, вынуждены заняться поиском ответа на извечные российские вопросы “Что делать?” и “Кто виноват?”. А ведь нужно всего лишь отбросить идеологические догмы, мешающие мышлению, и довериться Природе. Она сама выведет нас к правильному решению. В последнее десятилетие в мире широко признано: решение глобальных экологических проблем может быть найдено только на основе принципиально нового подхода к проблемам развития. Все размышления на эту тему приводят к одному общему выводу: для реализации каких бы то ни было планов дальнейшего развития человечества необходима Стратегия. Сформулировать ее можно лишь с общего согласия всего сообщества.

В старинной русской сказке богатырь стоит на перепутье трех дорог, где на камне одна другой краше перспективы развития событий: “Налево пойдешь – коня потеряешь. Направо пойдешь – голову сложишь. По центру пойдешь – и коня потеряешь, и голову сложишь”. Казалось бы, мудрость заключена в том, что необходимо вернуться назад, сохранив все в целости, а может, и, приумножив нажитое. Так нет: “Иди вперед по уставу, заслужишь честь и славу!” Так и только так двигалась Россия по пути своего развития. Было ли оно устойчиво? Вряд ли! Было ли оно прогрессивно? Относительно. Знаем одно – проблемы были всегда! Мы часто говорим друг другу: “Дело дрянь! Беда! Во всем виноваты не мы, а система! Система мерило всего!” Вопрос остается открытым: “Как, каким образом наше разобщенное общество будет двигаться в сторону устойчивого развития? Будут ли предсказания В.И. Вернадского о сфере разума (ноосфере) пророческими, когда мерилом национального и индивидуального богатства станут духовные ценности и знания Человека, живущего в гармонии с окружающей средой?”».

Вера в предопределение, в то, что некая сила сама выведет нас на правильный путь, придание особого значения определенным «роковым» событиям представлены в этом тексте лексикой ожидания: до начала... остался; вступит ли... или останется; в преддверии XXI века; прогнозировать предстоящее события; довериться Природе.

Характер эпохи, особенности современного российского общества проявляются в «стремлении уйти, если к тому есть малейшая возможность, от всего того, что было вчера и что воспринимается как примета эпохи, с которой без сожаления расстаемся.

Традиционные устои общества, весь прежний строй жизни большинством населения воспринимаются как устаревшие – не только идеология, общественное устройство, но все, включая одежду, питание, бытовое поведение. И, разумеется, манеру общения, речь и даже самый язык. Постиндустриальная эпоха, в которую вместе со всем миром входит Россия, требует скорости, эффективности и непостоянства, точнее – перемен, непрерывного изменения. Новая парадигма общества и личности во главу угла ставит тезис, что не все в человеке детерминировано социально (вспомним классическое “среда заела”), важными признаются иррациональные и даже апокалиптические представления, судьба, случайность, духовность» [Костомаров 1999].

Переименования, перефразирование цитат, ссылки на известные источники, часто в виде намеков, подвижность оценочных коннотаций (одно и то же слово может употребляться с положительной или отрицательной оценкой в печатных изданиях разной политической ориентации – например, слова «коммунист», «демократ»), игра слов, «фразы дня» – все это требует специальных «фоновых» знаний, знаний реалий российской действительности.

Например, многие ранее часто употребляемые клише устарели: акулы империализма, болезнь роста, слуги народа, враг народа. Появляются новые устойчивые сочетания, которые называют новые политические, экономические и социальные процессы: пирог власти, дитя застоя, коридоры власти, деревянный рубль, тянуть на себя одеяло, инъекция лжи.

Рассмотрим ряд примеров из современных газет, в которых перефразируются устойчивые словосочетания и крылатые выражения (цитаты из известных художественных текстов и кинофильмов).

«Российский парламент утвердил налоги на имущество. О, сколько нам налогов чудных готовит просвещенья дух» (Коммерсант-daily. 1991. № 48). Вдохновенные пушкинские строки: «О, сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух, и опыт...» – приобретают горькое ироническое звучание. Сочетание официального термина налоги с эмоционально-образной лексикой: чудный, о, сколько!, абсурдная замена слова открытия словом налог – все это усиливает негативную оценочность текста.

«Алкогольные преступления и наказания в 1996 году» (Коммерсант-daily. 1997. 21 марта). Название романа Ф. Достоевского «Преступление и наказание» могут узнать в этом тексте не только носители русского языка.

«Битва за лианозовское молоко успешно завершилась» (Комсомольская правда. 1997. 24 марта). Публицистический фразеологизм 1970-х годов битва за урожай сейчас воспринимается иронически.

«”Русский Рэмбо” как зеркало русской революции». В основе этой игры слов – название статьи В.И. Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции».

«Ночь. Улица. Фонарь. Тусовка» – заголовок статьи о жизни панков (Известия. 1994. 18 февр.). Авторы использовали здесь строчку из стихотворения А. Блока: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека». Разрушение поэтического текста делает заголовок броским, привлекает внимание читателей.

«Стучать всегда, стучать везде, вот лозунг мой...» (МК. 1997. 3 апр.). Строки из стихотворения В. Маяковского «Светить всегда, светить везде... вот лозунг мой и солнца» наполнены радостью. Глагол стучать в данном тексте употреблен в значении «доносить на кого-то, сообщать о ком-то». Это слово в сознании русских людей связано с мрачными временами репрессий.

Особое место занимают переделанные на новый лад коммунистические лозунги и песни:

«В царство моды дорогу грудью проложим себе» (Комсомольская правда. 1997. 24 марта). Здесь использован текст революционной песни «Смело, товарищи, в ногу...»: «В царство свободы дорогу грудью проложим себе».

«Влюбленные всех полов, соединяйтесь!» (Сегодня. 1994. 16 февр.); «Прапорщики всех стран, объединяйтесь» (Сегодня. 1994. 16 февр., заголовок). Фразы построены по модели коммунистического лозунга: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Е.А. Земская пишет о том, что ерничество (или стёб) является одним из наиболее выразительных средств современной публицистики. Интересно, что слово ерничество толковый словарь дает с пометкой «устаревшее» и «просторечное»; его значение – «озорство, беспутство». Стёб образовано от стебать в значении «хлестать» (метафорически – хлестать словом). Стёб – хлесткий язык.

«Пародирование, вышучивание официальной фразеологии, лозунгов, всем известных цитат, названий марксистско-ленинских статей и книг – одно из самых частых средств выразительности в современной публицистике. Текст сугубо официальный, идеологически нагруженный, известный всем деформируется вставкой элементов иных тематических пластов, иной идеологической ориентации и приобретает пародийное звучание» [Земская 1996, 22].

«Хроника пикирующего Березовского» (НТВ, «Сегодня», 5 марта 1999). В тексте обыгрывается название советского фильма «Хроника пикирующего бомбардировщика». Пикировать – маневрируя (на самолете), круто снижаться с нарастающей скоростью.

«Последняя капля, переполнившая чашу ооновского терпения» (НГ. 1999. 22 янв.). Фразеологизм, построенный на развернутой метафоре, обозначающий предел терпения, обновляется благодаря «вторжению» прилагательного с необычным графическим обликом и инородным смыслом.

«Какой же русский не любит быстрой езды? Смотрите же соревнование по быстрой езде» (TV Центр, реклама «Формулы-1», 11 апр. 1999). Цитата из поэмы Н. Гоголя «Мертвые души» включена в текст без изменений, но в новом контексте ее семантика меняется: быстрая езда – автомобильные гонки.

«Орган униженных и оскорбленных» – о газете «Горбатый мост», которую выпускали бастующие шахтеры (Новая газета. 1998. 26. окт. – 1 ноября). «Униженные и оскорбленные» – роман Ф. Достоевского. Замена официального термина (ср.: Орган Государственной Думы) художественным символом создает эффект иронии.

«А на эти титанические труды, позевывая, смотрит охрана. Встает она, как водится, рано» (Московская правда. 1999. 9 февр.). Цитата из детской песни (мультфильм «Бременские музыканты»): «Ох, рано встает охрана».

«Все мы или почти все, как говорится, вышли из “большевистской шинели” под именем партия, комсомол, пионерия, обязательный для всех марксизм-ленинизм и т.д.» (Московская правда. 1999. 9 февр.). Здесь перефразируется высказывание Ф. Достоевского: «Все мы вышли из “Шинели” Гоголя».

«”Тяжелая шапка” президента» (Московская правда. 1999. 9 февр.). Выражение «Тяжела шапка Мономаха» означает тяжесть власти. Русский князь Владимир Мономах, правивший в XII веке, получил в дар от императора Византии знаки царской власти, в том числе и царский венец – круглую шапку, украшенную собольим мехом и драгоценными камнями. Позже ее стали называть «шапкой Мономаха».

Интересны случаи взаимодействия между различными жанрами публицистического стиля. Например, рекламные штампы обыгрываются и в речи телевизионных обозревателей. «Все в одном флаконе» – так определил Н. Сванидзе в программе «Зеркало» объединение нескольких политических партий в одной по аналогии с известной рекламой шампуня и кондиционера.

Реклама детских памперсов использована в телевизионной публицистической передаче, посвященной войне в Югославии. «Не хотелось бы превращаться в этакий международный памперс для НАТО. НАТО надо, чтоб было сухо» («Постскриптум», Столица, 18 апр. 1999).

Публицистическая метафора обладает высокой степенью экспрессивности. Во-первых, она возникает на фоне штампов и стандартных речевых блоков: хорошо информированный источник: судя по имеющейся информации, откровенный провал, возыметь обратный эффект, баланс сил, борьба за президентское кресло и т.п. Во-вторых, она постоянно обновляется: быть одиноким утесом в политическом океане (о партии «Яблоко» – НГ. 1999. 22 янв.); дьявольское варево из домыслов и предположений (о доказательствах вины Б. Клинтона), интересные подробности из недр счетной палаты РФ (НГ. 1999. 22 янв.). Такие метафоры являются уникальными и, скорее всего, не будут повторяться в других текстах. Даже незначительное изменение словосочетания ведет за собой изменение семантического объема. Так, в последнем примере эффект новизны возникает в результате контаминации сочетаний подробности всплыли + добыть из недр.

Основой для создания метафоры в современном публицистическом стиле являются темы болезни, еды, войны, апокалипсиса, секса, криминала.

1. Болезнь: августовский финансовый коллапс, моральная реанимация, столичный истеблишмент лихорадит, температура в российском обществе нормальная: 36,6°, я болею этим краем, я патриот, проблема частных вкладов очень болезненна, лекарство в виде «шоковой терапии», больные вопросы нашей жизни, хронические проблемы, кризис как лекарство, правовой маразм.

2. Еда: всеядный в политическом плане, вкусная комбинация на 15-м ходу, сыроватость закона просто разит наповал (здесь перекрещиваются семантика еды и войны), пережарить очередное скандальное блюдо (производное от жареный факт), талантливого политика (Немцова) съели с кашей,

3. Война: редко отсиживался в обороне, нагнетание ненависти, форпост буддизма, рубеж обороны рубля, идеологическая «артподготовка», Дума торпедирует все начинания исполнительной власти, финансовое вторжение, финансовая агрессия, политический фронт, визовая война, информационная бойня.

4. Апокалипсис: трясина кризиса, крах экономики, на обломках дем-движения, катастрофа – национальная, экологическая, гуманитарная; обречены на поражение, беженцы, голодовка, нищета, беспредел, кризис, СПИД – чума XX века, обречены на вымирание, стоим на краю пропасти.

5. Секс: вторая половая война (о «половых» компроматах политиков), региональные структуры не готовы «лечь» под Лужкова, мы должны этим забеременеть, серьезно, от любви, а не от удовлетворения какой-то своей похоти (о спектакле).

6. Криминал: политические разборки, правовой беспредел, постоянно будем на игле (о кредитах запада), они навязывают свой кайф всему миру (об американцах, воюющих в Югославии).

Для политической речи характерно образование популярных перифраз «на злобу дня»: премьер и его «красные» переговорщики с МВФ (о политиках коммунистической ориентации), адамы смиты российской экономики (молодые реформаторы). Наряду с уже привычными автор перестройки (М. Горбачев) и железная леди (М. Тэтчер) возникают перифразы, обозначающие популярных, в данный момент обсуждаемых персон: главный олигарх России, Распутин конца XX века, магнат с политическими амбициями (все три перифразы относятся к Б. Березовскому).

Сближение с разговорной речью, просторечием, жаргоном соединяется с увлечением книжной и даже церковнославянской лексикой. С одной стороны, напрочь дискредитированы, заполучить валюту, помешанное на контроле правительство, споры запросто возникнут, нацепив на руки повязки, старорежимная «кондовость», с другой стороны – храм искусства (Малый театр), дары Мельпомены (спектакль), владелец экипажа (шофер), благочинное общество, паче любой гордости. Деформация стилевых различий характерна для всех сфер общения современного человека.

В 1980-е годы серьезные опасения лингвистов вызывал поток заимствований-американизмов, в конце 1990-х он начал приобретать разумные очертания. Большинство слов нашло свое место в системе языка, адаптировалось: импичмент (отрешение от должности высшего должностного лица), инаугурация (торжественная процедура вступления в должность главы государства), стагнация (застой), консенсус (согласие, соглашение), имидж (образ), коррумпированный (продажный), презентация (представление), брифинг (пресс-конференция), саммит (встреча в верхах), паблисити (реклама), мониторинг (наблюдение), спонсор (меценат), рейтинг (авторитет, популярность), офис (контора), эксклюзивный (исключительный).

Примером адаптации может служить сосуществование в языке таких слов, как мэр и градоначальник, дума и парламент. Использование некоторых из этих слов в иронической речи уравновешивает негативное отношение части говорящих к заимствованиям. Вот, например, шутливое поздравление женщин с праздником 8 марта в «Литературной газете» (1990. № 10): «Сударыни! Женщины! Гражданочки! Просто леди и железные леди! Миссы и миссисы!.. Желаем вам счастья в менеджменте, хорошего семейного консенсуса и плюрализма в личной жизни! И чтоб у вас никогда не было стагнации, а, наоборот, презентации по всем статьям! Крепкого вам имиджа в труде, красивого фейса и отличного спонсора в быту! Короче, отличной вам альтернативы в семейной жизни...»

Центральное место в публицистическом стиле занимает социально-оценочная лексика. Если в советскую эпоху оценочные коннотации были относительно устойчивыми, то в новое время происходит постоянное движение коннотаций, изменение отношения к обозначаемым реалиям приводит к изменению стилистической окраски слова, а это, в свою очередь, к замене слова. Так, вместо революция употребляют слово переворот, вместо коллективизм – соборность, вместо единомыслие – тоталитаризм, вместо коммунист – партократ.

Язык – это духовная среда, она изменяется в зависимости от характера эпохи, изменяется и «языковой идеал». Слова, как и одежда, могут быть авангардными, модными и старомодными (это не то же, что устаревшие). Речевая мода причудливо отражает характер времени, иногда даже небольшого периода. Какие же слова модны для официальной риторики конца 1990-х годов? Это, например, слова элита, элитарный (элитарные части, борьба элит, элита отечественного криминального мира, высшая финансовая элита), дистанцироваться (от левых), раскручивать (скандал начинает раскручиваться, раскручивание инфляционной спирали), прокручивать (деньги), артикулировать (он артикулирует ожидания народа), виртуальный (виртуальная личность), теневой (теневая экономика, теневой алкогольный бизнес, теневой кабинет), харизматический (лидер), имидж, знаковая фигура.

Реклама – для России явление относительно новое – к концу XX века стала неотъемлемой частью массовой культуры, оказывает на нее заметное влияние. Например, тексты телерекламы становятся расхожими речевыми формулами (реклама памперсов, отбеливателя «Асе» – знаменитая тетя Ася). Слоганы включают в свою речь маленькие дети. Язык рекламы родился из языка газет, а слоган – из газетного заголовка. Слоган – яркий рекламный девиз, рассчитанный на быстрое запоминание и в емкой форме выражающий выгодность рекламного предложения: «Шоколад “Stripes” – светлая полоса в твоей жизни». В рекламном тексте используются своеобразные речевые средства. Оценочность в рекламе имеет неопределенное значение. Оценочная шкала размыта благодаря, например, таким словам, как самый, полный, любой (самый лучший шоколад, полное оформление документов, любая форма оплаты). Эти оценки выступают как свойства самих предметов.

Противоречивость рекламного текста заключается в том, что, с одной стороны, отправитель стремится передать адресату точную информацию, а с другой – манипулирует адресатом, воздействует на него так, что он не получает истинной информации. Одной из подобных стратегий является так называемое «затуманивание» – передача небольшого количества информации в сложной запутанной форме: «Опытные юристы обеспечивают грамотную договорную базу».

Интересная особенность рекламы – моделирование образа адресата: «Только для богатых людей», «Для тех, кто любит рисковать», «Одежда для деловой женщины». Стремление заинтересовать адресата может проявляться во введении интригующего элемента, в утаивании рекламируемого предмета – он обнаруживается лишь в конце текста.

В заключение следовало бы сказать о том, что публицистический стиль является речевой основой языка СМИ, но в то же время ему не тождественен. Язык СМИ все более и более захватывает различные Функциональные разновидности русского языка, превращаясь в мощную информационную систему. Публицистический стиль обслуживает лишь одну из сфер этой системы, связанной с политической жизнью. С другой стороны, публицистический стиль имеет и самостоятельное поле деятельности. Это касается в первую очередь ораторских жанров, а также форм устной речи, пограничной с бытовой сферой. Функциональные стили русского языка находятся в тесном взаимодействии. Существуют жанровые формы смешанного типа, такие, как научно-публицистические статьи, комментарии к законодательным документам. Некоторые дипломатические документы имеют черты публицистического стиля.

ЛИТЕРАТУРА

Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. М., 1999.

Земская Е. А. Предисловие // Русский язык конца XX столетия (1985–1995). М., 1996.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Каковы основные параметры выделения функциональных стилей?

2. Перечислите основные черты публицистического стиля.

3. Почему оценочность является одним из важнейших качеств речи в публицистическом стиле?

4. Какие темы характерны для создания публицистических метафор? Приведите ваши примеры.

5. Как соотносятся понятия «публицистический стиль» и «язык СМИ»?

Конурбаев М.Э.

КРИТЕРИИ ВЫЯВЛЕНИЯ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ЖАНРОВ

Существует значительное число определений жанра, и ни одно из них нельзя признать вполне универсальным – применимым ко всем категориям публицистических текстов. Единственное, что подчеркивается всеми без исключения исследователями, – это некая устойчивость и повторяемость той или иной разновидности текстов во времени и в различных типах газетных, журнальных изданий, теле- и радиопередач.

Журналист, готовящий материал для СМИ, всегда руководствуется неким изначально заданным – иногда в форме конкретных инструкций, а иногда в виде негласного кодекса – набором требований к стилю, форме, содержанию и объему своего материала. Без учета этих требований материал не может быть опубликован или выпущен в эфир, ибо любое отклонение от некоей заданной нормы (которая, кстати, важна тем, что она привлекает определенные категории читателей) выбивает этот материал из тонкой ниши жанра и неизбежно переводит его в другой разряд. В этом смысле безжанрового материала не бывает.

В самом общем виде жанр можно охарактеризовать как определенное сочетаний понятийных и формальных характеристик. Однако такое понимание термина все же слишком широко. Оно не позволяет с достаточной очевидностью выявлять типы текстов, которые публикуют СМИ и нуждается в уточнении. Достаточно взглянуть лишь на общий перечень публицистических жанров, приводимый в книге А.А. Тертычного «Жанры периодической печати»[2]:

Аналитический отчет	Журналистское расследование
Аналитическая корреспонденция	Обозрение
Аналитическое интервью	Обзор СМИ
Аналитический опрос	Прогноз
Беседа	Версия
Комментарий	Эксперимент
Социологическое резюме	Письмо
Анкета	Исповедь
Мониторинг	Рекомендация (совет)
Рейтинг	Аналитический пресс-релиз
Рецензия	Очерк
Статья	Фельетон
Памфлет	Эпиграф
Пародия	Эпитафия
Сатирический комментарий	Анекдот
Житейская история	Шутка
Легенда	Игра

Эти жанры в свою очередь подразделяются исследователем на информационные, аналитические, художественно-публицистические.

Следуя это же логике, другие ученые выявляют почти 400 (!) газетных жанров (и этот список, вероятно, тоже едва ли можно считать конечным). По-видимому, осознавая неудобоваримость и безграничность такой тяжеловесной классификации, ученые пытаются поделить их по уже упомянутому выше чрезвычайно широкому основанию понятия и формы[3]:

1) собственно информационные жанры;

2) собственно публицистические;

3) информационно-публицистические;

4) художественно-публицистические;

5) собственно художественные;

6) рекламные;

7) официально-деловые;

8) остальные.

Совершенно очевидно, что в приведенной классификации незримо и удивительно, без всякого разбора эклектично переплелись критерии понятийные, языковые, стилистические, а вершиной всего является бесконечность, нашедшая выражение в пункте 8 – «остальные».

Если подходить к вопросу строго логически, в большинстве существующих классификаций жанров отсутствует единое основание для деления. В одних случаях во внимание принимаются языковые характеристики текста, в других – понятийные. Однако, как правило, в конце концов, все они оказываются в едином списке жанров, выделяемых по разным основаниям. При этом часто подчеркивается, как бы в оправдание такой бессистемности, что газетные жанры отличаются многообразием и взаимопроникновением: «Строгое разделение по жанрам существует лишь в теории, – пишет Ирина Кадыкова на страницах Интернет-издания «Медиаспрут», – и, в определенной степени, в информационных материалах. Вообще жанрам свойственно взаимопроникновение, и на практике границы между ними часто размыты (особенно в так называемых “бульварных” изданиях)»[4].

В упомянутом выше делении публицистических жанров на информационные, аналитические и художественно-публицистические исследователи руководствуются, по-видимому, неким абстрактным принципом доминанты (в одних доминирует чистая информация, в других анализ информации, а в третьих образность). Позволю себе привести в этой связи пространную, но достаточно показательную цитату из уже упоминавшегося выше издания «Медиаспрут», где автором дается попытка объяснить, как же все-таки необходимо делить материал по жанрам:

«Газетные жанры, – пишет исследователь, – отличаются друг от друга методом литературной подачи, стилем изложения, композицией и даже просто числом строк. Условно их можно разделить на три большие группы: информационные, аналитические и художественно-публицистические. <...> Главная цель информационного материала <...> – сообщить о факте (в ежедневных изданиях и выпусках во главу угла ставится “свежий” факт – новость). Факт для журналистики так же важен, как человек для анатомии. Это – основа основ, без фактов журналистика немыслима.

Различные способы освещения фактов и приводят к созданию разных жанров. Посмотрим, как подается факт в конкретных информационных жанрах.

Хроника – факт без подробностей. Небольшие (порой из одной-двух фраз) сообщения, не имеющие заголовка. Чаще публикуются подборками.

Информация – короткая информация или заметка. Содержит сам факт и некоторые подробности. Состоит из десяти-тридцати строк, имеет собственный заголовок. Чаще публикуется в подборке.

Расширенная информация предполагает более широкое и подробное изложение событий. Возможны: историческая справка, сравнение, характеристика героев и т.д. Включает в себя вступление и концовку. Содержит 40–150 строк, заголовок. Допустим подзаголовок.

Интервью – изложение фактов от имени того, с кем ведется беседа. Предполагает совместное творчество: журналист предвосхищает вопросы читателей, тщательно готовится к интервью, непременно владеет ситуацией. Необходимо указать, с кем ведется беседа (фамилия, имя, отчество, служебное или общественное положение), тему разговора, каким образом получено интервью (в личной беседе, по телефону, по факсу и т.д.).

Отчет – по заданию редакции журналист рассказывает о том, что видел и слышал. Размер материала зависит от значимости события.

Общий отчет содержит изложение фактов в хронологическом порядке, тематический – освещает 1–2 наиболее важных вопроса, отчет с комментариями – изложение основных событий и высказывание совей точки зрения.

Зарисовка – обобщение фактов и описание обстановки. Короткий, живой и образный рассказ о своих впечатлениях.

Обозрение – важнейшие события жизни города, завода, школы и т.п. за определенный период (сводки, итоги).

Репортаж – наглядное представление о том или ином событии через непосредственное восприятие журналиста-очевидца или действующего лица. Репортаж сочетает в себе элементы всех информационных жанров (повествование, прямая речь, красочное отступление, характеристика персонажей, историческое отступление и т.д.). Репортаж желательно иллюстрировать фотоснимками. Репортаж бывает: событийный, тематический, постановочный.

Аналитические жанры – это широкое полотно фактов, которые трактуются, обобщаются, служат материалом для постановки определенной проблемы и ее всестороннего рассмотрения и истолкования. К аналитическим жанрам относятся: корреспонденция, статья, обзорная рецензия. Корреспонденция анализирует группу фактов. Это делается с помощью описания фактов, их анализа и соответствующих выводов. Здесь очень важны примеры, оперативность, конкретность темы, четкий адрес. Статья – это обобщение и анализ фактов и явлений. Если в корреспонденции события рассматриваются от частного к общему, то в статье все происходит наоборот – от общего к частному. Статья берет факты в глобальных масштабах, анализирует их, поднимая до научно обоснованных выводов.

Художественно-публицистические жанры – здесь конкретный документальный факт отходит на второй план. Главным становится авторское впечатление от факта, события, авторская мысль. Сам факт типизируется. Дается его образная трактовка.

В очерке факты преломляются в свете личности автора. Важен не факт сам по себе, а его восприятие и трактовка героем или автором. Факт переосмыслен в образ, близок к малым формам художественной литературы, конкретен, построен на фактическом материале. Цель очерка – дать образное представление о людях, показать их в действии, раскрыть существо явления.

Очерк бывает сюжетным (портрет, проблема) и описательным (событийный, путевой).

Фельетон – это литературный материал, проникнутый духом острой злободневной критики, с особыми приемами изложения. Для фельетона обязательны: живость, легкость, образность, юмор, ирония, насмешка.

Памфлет – злободневное публицистическое произведение, цель и пафос которого – конкретное гражданское, преимущественно социально-политическое обличение»[5].

В описанной выше классификации понятны и достаточно очевидны лишь традиционные названия жанров, но не критерии их выделения, и многие из них с успехом могут быть применены друг к другу. Здесь, к сожалению, также отсутствует строго научный подход, хотя в повседневном обиходе начинающим журналистам такие научно-популярные объяснения могут служить своего рода начальным ориентиром.

Бесспорно интересным является подход к определению жанров СМИ известного теоретика кино и литературы В.Б. Шкловского[6], подробно рассмотренный в статье Л. Шибаевой «Жанры в теории и практике журналистики»[7]. «Постоянно установленные обычаи – этикеты порядка осмотра мира (как мне кажется) называются жанрами», – пишет В.Б. Шкловский. Здесь во всей полноте и ясности предстает разница между пониманием жанров в теории функциональной стилистики и в практической журналистике. Если в первом случае жанр является классификационной характеристикой в пределах функционального стиля и характеризуется неким инвариантным составом языковых и понятийных характеристик[8], то во втором случае речь идет именно об «этикете»[9], т.е. обычаях и правилах представления информации, в котором собственно языковой критерий хотя и важен, но все же занимает подчиненное положение, по отношению к «правилам поведения», которые каждый журналист должен знать, как «Отче наш», иначе он неизбежно растеряет читательскую аудиторию и его как нарушителя дисциплины (читай – жанра-этикета) просто выдворят из общества.

В.Б. Шкловский выделяет три главных критерия этого «порядка осмотра мира», в соответствии с которыми весь журналистский материал классифицируется по жанрам-этикетам: предмет, функция, метод. «Предмет, функция, метод – три несущих кита, три нерушимых столпа, на которых держится жанр. При сохранении необходимых связей и зависимостей между ними возникает та самая “устойчивая форма”, в которой читателю удобнее всего воспринимать авторскую мысль»[10]. Иначе говоря, материал распределяется по жанрам журналистики, в зависимости от того, как он отвечает на три главных вопроса: что освещается, для каких целей и каким образом. Вот как описывает этот процесс, опираясь на Шкловского, Любовь Шибаева[11]:

«”Человеческое сознание исследует внешний мир, не восстанавливая каждый раз всю систему поиска. Внутренние связи становятся настолько привычными, что как бы отсутствуют...” – так описывает Шкловский процесс установления в общественном сознании “порядка осмотра мира”. Сказывается и входит в обычай определенная система познавательных операций, закрепляется система сигналов, общая для тех, кто исследует действительность, и тех, кому будет об этом рассказано.

“Жанр-конвенция-соглашение о согласовании сигналов”. Так называет Шкловский негласный, незаметный договор между авторами и читателями о том, «в какой системе расположены те явления, которые подвергнуты анализу». Медленно, усилиями тысяч известных и неизвестных творцов, общество вырабатывает наиболее эффективные «порядки осмотра мира», отбирает методы познавательной деятельности... И закрепляет в жанрах лучшие технологии работы с информацией и наборы интеллектуальных операций, используемые всеми “договаривающимися сторонами”».

В указанном смысле журналист обладает достаточно большой свободой и ограничен в представлении материала не языковым, а «поведенческим» критерием, т.е. критерием соответствия материала трем указанным выше параметрам. При этом собственно языковой, стилистический критерий оказывается как бы включен в состав второй составляющей этикета, а именно «функции», т.е. для чего, для достижения каких целей представляется материал. Именно этот критерий определяет ситуацию, которая в свою очередь является основой выбора языковых средств. Для журналиста параметр «предмет», т.е. «о чем написан материал», значим, для языковеда же этот параметр нерелевантен. Для журналиста параметр «метод», т.е. то, как добывается материал (в процессе интервью, исследования архивных материалов и т.д.), значим, для языковеда этот критерий имеет подчиненное значение – лишь как дополнительный критерий более четко описывающий нюансы ситуации.

Любопытно, что полный состав собственно языковых жанров журналистики с четкой формулировкой функционально-стилистических критериев никто никогда (насколько мне известно) не выявлял, за исключением тех случаев, когда речь идет материалах, в которых достаточно активно реализуются элементы функции воздействия (фельетон, памфлет, пародия, анекдот).

Говоря о функциях языковых, мы, конечно же, руководствуемся в первую очередь лексико-стилистическими и морфосинтаксическими характеристиками текста, а затем анализируем, как эти языковые критерии используются в текстах разной понятийной направленности. На данную тему имеется достаточно обширная литература, и мы не станем в данном разделе учебника подробно описывать состав этих функций. Отметим лишь, что без практического знания того, каковы языковые составляющие публицистического стиля и его жанров, опираясь лишь на достаточно абстрактные импрессионистические описания жанров, типа: «материал проникнут духом острой злободневной критики, с особыми приемами изложения» или «для этого жанра обязательны живость, легкость, образность, юмор, ирония, насмешка», невозможно создать по-настоящему профессиональный материал.

Кстати сказать, многие современные российские периодические издания, а также теле- и радиопередачи, в отличие от многих западных изданий, страдают именно этим недостатком. При всей злободневности, остроте и актуальности публикуемых материалов они полны языковых ошибок и неточностей. Объясняется это, по-видимому, тем, что сегодня профессиональные стандарты журналистики стали менее строги к использованию русского языка. Основной упор делается на сенсационности, скандальности и претензии на новизну и необычность. В журналистику пускают всех, чье мышление и взгляды не отличаются банальностью и шаблонностью, при этом языковые способности пишущей личности все-таки остаются на втором плане.

Исследования журналистских жанров с языковедческих позиций сегодня идут полным ходом; с их результатами можно будет познакомиться в последующих изданиях настоящего учебного пособия.

ЛИТЕРАТУРА

Акишина А.А. Структура цельного текста. М., 1979.

Ампилов В.А. Современный газетный очерк. Минск, 1972.

Бекасов Д.Г. Корреспонденция, статья – жанры публицистики. М., 1972.

Березена В.Г. Жанр годового обозрения литературы в русской журналистике первой половины XIX в. // Русская журналистика XVIII–XIX вв. (из истории жанров). Л., 1969.

Бойко К.Г. Репортаж в газете. М., 1964.

Верховская А.И. Письмо в редакцию и читатель. М., 1972.

Виленский М.Э. Как написать фельетон. М., 1982.

Воскобойников Я.С., Юрьев В.К. Журналист и информация. М., 1993.

Газетные жанры. М., 1971.

Герхард М. Искусство повествования. М., 1984.

Горохов В.М. Критика и библиография в газете. М., 1970.

Горохов В.М. Основы журналистского мастерства. М., 1984.

Гребенина А.М. Обзор печати: Проблемы теории жанра. М., 1980.

Гуревич С.М. Репортаж в газете. М., 1963.

Дзялошинский И.М. Проективная деятельность в структуре журналистского творчества // Деловая пресса России: настоящее и будущее. М., 1999. С. 185–227.

Журбина Е. Теория и практика художественно-публицистических жанров. М., 1969.

Ивин А.А. Искусство правильно мыслить. М., 1990.

Кашинская Л.В. Эксперимент как метод журналистской деятельности // Вестник Моск. ун-та. Сер. 11. Журналистика. 1976. С. 17–27.

Киш Э.Э. Опасный жанр литературы // Репортажи. М., 1964.

Колосов Г.В. Поэтика очерка. М., 1977.

Канторович В. Заметки писателя о современном очерке. М., 1973.

Коппервуд Р., Нельсон Р.П. Как преподносить новости. М., 1998.

Крикунов Ю.А. Рецензия в газете. М., 1976.

Кройчик Л.Е. Современный газетный фельетон. Воронеж, 1975.

Кройчик Л.Е. Система журналистских жанров // Основы творческой деятельности журналиста / Под ред. С.Г. Корконосенко. СПб., 2000. С. 125–168.

Лазутина Г.В. Основы творческой деятельности журналиста. М., 2000.

Лазутина Г.В. Технология и методика журналистского творчества. М., 1985.

Магай И.П. Структура произведения журналиста // Проблемы теории печати. M., 1975.

Майданова Л.М. Структура и композиция газетного текста. Красноярск, 1973.

Маслова Н.М. Путевые заметки как публицистическая форма. М., 1977.

Мезенцев М.Т. Особенности недокументального очерка // Филологические этюды. Ростов, 1974. С. 71–83.

Поспелов Г.Н. Теория литературы. М., 1978.

Пронин Е.И. Выразительные средства журналистики. М., 1980.

Прохоров Е.П. Журналистика. Государство. Общество. М., 1996.

Прохоров Е.П. Публицистическое обозрение. М., 1963.

Прохоров Е.П. Эпистолярная публицистика. М., 1966.

Роот А.А. История жанра передовой статьи. Казань, 1980.

Свинцов В.И. Смысловой анализ и обработка текста. М., 1979.

Симкин Я.Р. О публицистической пародии // Филологические этюды. Ростов, 1974. С. 71–83.

Симкин Я,Р. Сатирическая публицистика. Ростов-на-Дону, 1976.

Солганик Г.Я. Стиль репортажа. М., 1970.

Солганик Г.Я., Вакурое В.Н. и др. Стилистика газетных жанров. М., 1978.

Социальная практика и журналистский текст. М., 1990.

Справочник для журналистов стран Восточной и Центральной Европы. М., 1993.

Стрельцов Б.В. Аналитычныя жанры. Минск, 1974.

Стюфляева М.И. Образные ресурсы публицистики. М., 1982.

Тертычный А.А. Жанры периодической печати: Учебное пособие. М., 2000.

Уемов А.И. Логические ошибки. М., 1975.

Ученова В.В. Современные тенденции развития журналистских жанров // Вестник Моск. ун-та. Сер. 11. Журналистика. 1986. № 6.

Ученова В.В. Метод и жанр: диалектика взаимодействия // Методы журналистского творчества. М., 1982. С. 89.

Феллер М.Д. Структура произведения. М., 1981.

Шандра В.А., Попова М.Ф., Макашина Л.П. Аналитические жанры газеты. Екатеринбург, 1996.

Шибаева Л. Жанры в теории и практике журналистики // Журналистика. 2000. № 17 (47). 8 сент.

Шкловский В.Б. Тетива: О несходстве сходного // Собр. соч. Т. 3. М., 1974. С. 755.

Шумилина Т.В. «Не могли бы вы рассказать?»: Метод интервью в журналистике. М., 1976.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Какие существуют определения жанра?

2. Каковы основы выявления жанра в журналистике?

3. В чем основное отличие журналистских жанров от жанров собственно языковых?

4. Приведите примеры текстов, демонстрируя разницу между двумя подходами.