Лазутина Г.В. Профессиональная этика журналиста. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Моя собеседница, говоря так, не шутила. Она высказывала свое мнение горячо, решительно, приводила аргументы и даже слегка сердилась, видя, что я с нею не соглашаюсь.

– На 100 процентов уверена, – говорила она, – журналист с позицией вызывает в редакции постоянные конфликты. Видела я подобных типчиков... Позиция журналистскому коллективу задается хозяином средства массовой информации. Не хочешь ее принимать – не надо, ищи другого хозяина, с другой позицией. И неважно, кто этот хозяин – государство или частный предприниматель. Он платит, значит, он и заказывает музыку. А от разговоров насчет собственной позиции один вред, они только подстрекают к противостоянию!

Существо возражений ее не интересовало. Во всяком случае, реплику о том, что принять или не принять чью-то позицию можно лишь тогда, когда имеешь собственную и можешь их сравнивать, она, как говорится, «пропустила мимо ушей».

– Между прочим, профессиональная позиция – не то же самое, что позиция политическая, – заметила я, надеясь, что она меня все-таки услышит.

Девушка на минуту задумалась, даже хотела что-то произнести, но только махнула рукой. Потом вдруг спохватилась – мол, давно пора убегать. И ушла, оставив меня наедине с мыслью, что как раз свою-то профессиональную позицию она и высказала в этом споре. Но высказала, сама того не понимая, поскольку, видимо, и не задумывалась никогда над словами «профессиональная позиция». А почему?

Мысль оказалась привязчивой. Я вдруг осознала, что и сама не вполне отчетливо различаю жизненную позицию человека, его политическую позицию и позицию профессиональную. В научной литературе тоже не обнаружилось четкого видения смысла этих понятий. Есть понятие «социальная позиция», разрабатываемое социологами. Независимо от него в литературе по этике встречаются обращения к понятию «жизненная позиция». Специалисты по профессиональной этике говорят о профессиональной позиции журналиста, имея в виду конкретизацию его позиции как автономной личности в условиях профессиональной деятельности, однако при этом в подробности они, как правило, не вникают.

Словом, необходимо последовательно рассмотреть данные феномены и установить, чем они отличаются друг от друга.

в начало главы << >> в начало части

Как складываются позиции?

Напомню: о жизненной позиции мы уже начинали разговор в первой главе. В частности, выяснили, что она формируется у человека на основе его обогащенной моральной установки в ходе тех нравственных исканий, которые сопутствуют освоению им накопленного обществом морального опыта. Процесс этот в жизненном цикле человека приходится в основном на время перехода от пятой к шестой стадии развития идентичности.

Что означает слово «идентичность»? Словарное его толкование – «тождественность», «одинаковость в чем-то»[1]. Психолог Э. Эриксон[2] обозначает им «твердо усвоенный и личностно принимаемый образ себя во всем богатстве отношений личности к окружающему миру...»[3]. Такой образ складывается не сразу и не у всех одинаково успешно. Достижение идентичности – результат решения возрастных задач, встающих перед каждым человеком на разных этапах его жизненного пути.

В чем особенность того периода в развитии идентичности, о котором идет речь? Пятая стадия – возраст от 11 до 20 лет, когда перед юношей или девушкой стоит задача объединения в некую целостность всего, что они знают о себе. Если эта задача решается успешно, то у человека формируется чувство идентичности; если нет – возникает спутанная идентичность, переживаемая как мучительные сомнения по поводу своего места в обществе, по поводу своего будущего. Шестая стадия (от 21 до 25 лет) – пора, когда человек на основе уже сложившейся психосоциальной идентичности решает «взрослые» задачи, в частности, создает связи, соответствующие потребностям основных направлений его самореализации: семейные, дружеские, профессиональные и др. В случае успешного решения их у него появляется социальная устойчивость, способность к соучастию в социокультурных процессах при сохранении перспектив саморазвития. Если же эти задачи человеку решить не удается (чаще всего из-за возникшей ранее спутанной идентичности), то у него начинает развиваться изоляционизм, усугубляющий процессы спутанности и подталкивающий к регрессу личности.

В контексте рассуждений Эриксона жизненная позиция представляется проявлением в самосознании личности достигнутого уровня идентичности. При этом в ней обнаруживается мера тождества человека не только с самим собой, но и с социумом (персональная и групповая идентичность). Тем самым предопределяется степень его моральности и степень включенности в социокультурные процессы. Отражая отношения и виды деятельности, которые человек воспринимает в качестве поля для самореализации, жизненная позиция интегрирует в себе соответствующий комплекс фиксированных установок в их рациональном, эмоциональном и волевом (поведенческом) аспектах. Иначе говоря, она берет на себя роль механизма, «запускающего» активность личности в той или иной сфере жизнедеятельности.

Очень важно при этом, чтобы собственный образ («образ себя») сформировался у человека без особых отклонений от эпигенетического принципа. Подчеркивая значение этого принципа, вытекающего из понимания развития организма в утробе матери, Э. Эриксон поясняет, что в обобщенном виде эпигенетический принцип заключается в следующем:

Все, что развивается, имеет исходный план развития, в соответствии с которым появляются отдельные части – каждая имеет свое время доминирования, – покуда все эти части не составят способного к функционированию целого. ...Появляясь на свет, ребенок меняет химический обмен в утробе матери на систему социального обмена в обществе, где его постепенно развивающиеся способности сталкиваются с культурными возможностями, благоприятствующими этому развитию или лимитирующими его[4].

Если «образ себя» складывается у человека согласно эпигенетическому принципу, то его жизненная позиция оказывается цельной, устойчивой, непротиворечивой и становится для него надежным средством самореализации. Обусловливая возможности дальнейшего многогранного развития личности, она в то же время обеспечивает согласованность ее поведения с общим нравственным законом.

Тот факт, что жизненная позиция интегрирует в себе установки на самореализацию личности в самых разных направлениях, дает основания рассматривать это понятие как общее, родовое для группы понятий, в которых отражаются элементы самосознания, связанные с конкретными направлениями самореализации. С этой точки зрения политическая и профессиональная позиции, равно как и другие, обусловленные ролевыми характеристиками личности, выступают в виде определенных граней жизненной позиции, так сказать, ее составляющих.

Однако отсюда вовсе не следует, что ролевые позиции являются просто результатом конкретизации жизненной позиции применительно к условиям того или иного направления самореализации личности. Формирование позиций, связанных с определенной социальной ролью человека, – достаточно автономный процесс. Бесспорно, на него влияет жизненная позиция, выступающая в качестве уже в некотором роде обозначившейся нравственной платформы личности. Но в то же время он и сам оказывает на нее влияние, поскольку представляет собой момент решения конкретных задач развития идентичности. В известном смысле сложившаяся жизненная позиция может считаться продуктом взаимодействия «ролевых» позиций с моральной установкой личности, а также друг с другом.

С учетом сказанного политическая позиция человека представляется отражением в его самосознании достигнутого им уровня идентичности с определенной политической идеологией и соответствующими политическими силами. Вызывая необходимые установки на соответствующие отношения и деятельность, она становится важным условием его успешной самореализации в этой сфере[5].

Аналогичным образом профессиональная позиция оказывается проявлением в самосознании человека достигнутого им уровня идентичности с профессиональной группой. Именно профессиональной позицией и задаются ему необходимые для его профессиональной деятельности психологические установки. В их ряду – и установки на систему профессионально-нравственных отношений, обусловленные мерой идентичности, соответствия его профессионально-нравственных представлений тем представлениям, которые аккумулированы в профессионально-нравственном сознании группы.

Профессионально-нравственные представления журналистской общности, определяющие основу профессиональной позиции журналиста, выступают в качестве доминанты его профессионально-нравственного сознания. По сложившейся в науке и практике языковой традиции эти представления отражаются в категориях «профессиональный долг», «профессиональная ответственность», «профессиональная совесть», «профессиональное достоинство», «профессиональная честь». Первая из перечисленных категорий играет особую, ключевую роль, причем не только в теоретическом, но и в практическом плане. В чем причина такой значимости категории «профессиональный долг»? В чем сущность профессионального долга?

в начало главы << >> в начало части

Каково содержание профессионального долга?

Слово «долг» в обыденном употреблении несет в себе отчетливое указание на определенную зависимость: «должен» бывает обязательно кто-то кому-то, «долг» всегда – кого-то перед кем-то. И это как бы наполняет его тяжестью, вызывает ассоциации с цепями, веригами, от которых хочется поскорее избавиться. Между тем у людей едва ли найдется более надежное средство обеспечить нормальное взаимодействие в общественной жизни, чем сознание долга, чувство долга, умение исполнять долг.

И совсем не случайно понятие долга в этике стало разрабатываться одним из первых. И. Кант, как мы помним, считал долг главным проводником нравственного закона. Добрая воля человека на согласование его действий с другими людьми, с обществом в целом направляется голосом долга, идущим из глубины души. Этот голос несет в себе самое сильное побуждение к действиям на благо себе и всем. Ориентация на такие действия возникает уже в первые годы жизни, если у ребенка успешно решаются его возрастные задачи, т.е. формируются чувство базисного доверия к миру, чувства автономии, инициативности[6].

Профессиональный долг входит в жизнь человека намного позже, когда начинается его профессиональный путь. Понятие о нем в индивидуальном сознании складывается в процессе взаимодействия с профессиональной общностью благодаря освоению представлений, отраженных в личностных и надличностных формах ее профессионально-нравственного сознания. При этом, поскольку интериоризация, «присвоение» индивидом содержания профессионального сознания трудовой группы происходит далеко не сразу и не в полном объеме, постольку не сразу приходит к человеку и осознание профессионального долга – системы предписаний, которым необходимо следовать.

На факультете журналистики МГУ каждая студенческая группа первого курса в соответствии с учебным планом самостоятельно готовит во втором семестре «газету новостей» – две полосы формата А-3, которые должны выйти в полном соответствии с графиком, воспроизводящим реальный редакционный режим работы над информационным выпуском. Студенты самостоятельно планируют номер, сами разрабатывают тематику публикаций и распределяют задания, набирают на компьютере материалы и готовят их к верстке. В большинстве случаев группе удается ощутить себя редакционным коллективом, делающим серьезное профессиональное дело, причем вполне плодотворно (случается, что некоторые из студенческих сообщений опережают появление новостей о тех же событиях в солидных изданиях и программах). И все-таки не обходится без того, чтобы в какой-нибудь из групп не нашелся студент, явившийся в час сдачи номера не с выверенным журналистским материалом, а с текстом, строки которого сразу показывают: не был человек на месте, не знает толком, каким образом происходило событие.

– Вы что, подготовили заметку по анонсам информационных агентств?

– А разве нельзя? Это же официальный источник.

– Но это анонсы – сообщения, опережающие событие. Вдруг что-то изменилось в предполагаемой программе? Вдруг событие вообще отменено?

– Да я пробовал дозвониться, не получилось...

Глубинная причина, стоящая за подобными объяснениями, всегда одна: у человека еще нет понятия о профессиональном долге. И хорошо, если подобные эпизоды удается сделать не поводом для внутригруппового конфликта, а ключом к открытию природы тех отношений, которые связывают членов профессиональной среды друг с другом и с обществом и без которых неминуемы хаос, разброд, развал группы, общества...

Так что же такое профессиональный долг журналиста? В первом приближении его можно определить так: это выработанное содружеством журналистов представление об обязательствах перед обществом, которые журналисты добровольно берут на себя, сообразуясь с местом и ролью своей профессии в общественной жизни. Содержание профессионального долга является результатом осознания трудовой группой журналистов социального предназначения и особенностей журналистской деятельности. Поэтому профессиональный долг неизбежно имеет две стороны: объективную[7] и субъективную.

Объективная сторона профессионального долга журналиста определяется теми реально существующими обязанностями, которые выпадают на долю представителей этой профессии в обществе, поскольку только так журналистика может выполнить свое предназначение, ответить на общественные потребности, вызвавшие ее к жизни. Субъективная же сторона связана с личностным началом профессии, с тем, что готовность к исполнению этих обязанностей изъявляется членами профессиональной общности добровольно и становится для каждого из них внутренним условием существования в журналистике. Так же добровольно, в конечном счете, осуществляется и выбор конкретного круга обязанностей, образующих для них поле внутрипрофессиональной специализации. Наконец, объем задач, решение которых берет на себя журналист, отвечая на требования профессионального долга, тоже у каждого свой, ибо видение обязанностей и возможности их реализации в достаточной степени индивидуальны.

В соответствии с этим процесс формирования профессионального долга у каждого конкретного журналиста также имеет две стороны. Одну из них образует изучение соответствующих представлений профессионального сознания, вторую – интериоризация тех из них, которые относятся к существу журналистской работы и непосредственно к области избираемой специализации – желаемому «полю самореализации». По сути дела, эта вторая сторона представляет собой личностное самоопределение профессионального долга, рождающее убеждение в необходимости лично участвовать в выполнении принятых общностью обязательств («Если не я, то кто?!»), а в итоге ведущее к возникновению системы внутренних побуждений, устойчивых профессиональных установок.

Содержание профессионального долга современного журналиста описано, в частности, в «Международных принципах журналистской этики», принятых на IV консультативной встрече международных и региональных журналистских организаций, проходившей в 1984 г. в Париже и Праге. Этот документ гласит:

«Первейшая задача журналиста – гарантировать людям получение правдивой и достоверной информации посредством честного отражения объективной реальности».

Именно в такой гарантии и заключена сердцевина общей формулы профессионального долга.

Однако, согласно «Принципам...», в эту формулу следует включить еще ряд чрезвычайно важных в современный период положений, а именно:

w заботиться о том, «чтобы общественность получала достаточно материала, позволяющего ей сформировать точное и связное представление о мире»;

w способствовать «общедоступности в работе средств массовой информации»;

w выступать «за всеобщие ценности гуманизма, прежде всего за мир, демократию, социальный прогресс, права человека и национальное освобождение»;

w всемерно противодействовать «тираническим режимам, колониализму и неоколониализму, а также другим бедствиям, причиняющим человечеству страдания, таким, как нищета, недоедание, болезни»;

w «способствовать процессу демократизации международных отношений в области информации и коммуникации, в особенности охранять и укреплять мир и дружеские отношения между народами и государствами»[8].

Данное представление о профессиональном долге журналиста отражает прежде всего функциональную природу журналистики, призванной снабжать общество достоверной информацией о мире и происходящих в нем изменениях, способствовать свободному выражению мнений людей, содействовать утверждению в общественном сознании и общественной практике всеобщих ценностей гуманизма. Вместе с тем такое представление о профессиональном долге журналиста содержит в себе и конкретно-исторические задачи человечества, при решении которых нельзя обойтись без журналистики. И это естественно, поскольку профессиональный долг, как и профессиональная мораль в целом, как и все моральные отношения, есть диалектическое единство вечного, сущностного, с одной стороны, и конкретно-исторического, изменяющегося в соответствии с конкретно-историческими условиями, – с другой.

Наверное, можно дать более широкий и более конкретный перечень обязательств, которые берет на себя журналистское сообщество в соответствии с функциями, вызвавшими журналистику к жизни. Однако едва ли в этом есть необходимость: сущность профессионального журналистского долга передается его общей формулой. Что же касается конкретизации, то она неизбежно происходит при самоопределении профессионального долга и на уровне личностном, и на уровне редакционных коллективов. Осознанно или неосознанно, но каждое средство массовой информации формирует в рамках общей формулы свое, приближенное к реальным условиям деятельности представление о профессиональном долге, ориентируясь на особенности отражаемой сферы действительности, на состав и ожидания аудитории, на свою идейно-политическую платформу. В этом и состоит субъективное начало долга. Оно определяет нюансы профессиональной позиции, проявляется в характере средства массовой информации, в творческой индивидуальности журналиста. Одно дело – профессиональный долг для сотрудников еженедельника «Аргументы и факты», ориентированного в первую очередь на удовлетворение конкретных запросов аудитории по поводу недостающей ей информации. Другое дело – профессиональный долг для коллектива редакции «Новой газеты», если судить по тем задачам, которые периодически формулирует её главный редактор:

w сделать прозрачной для читателей деятельность властных структур, поставив тем самым ее под контроль общественности;

w помочь человеку в условиях социального расслоения, социальной нестабильности и незащищенности выстоять, не потерять чувства человеческого достоинства, способности к сопереживанию и взаимодействию, ощущения радости жизни;

w вопреки тенденциям к засорению и обеднению речи, сопутствующим времени социальной неустроенности, нести в аудиторию яркий, живой, выразительный русский язык[9].

На понимание профессионального долга влияют и политические позиции журналистов. Скажем, сотрудники газеты «Сегодня», в силу своего понимания профессионального долга, настроены на разностороннее освещение сложных экономических и политических ситуаций, дающее читателю некоторую возможность составить свое мнение о происходящем. Совсем другое видение профессионального долга у членов редакционного коллектива газеты «Завтра», на страницах которой господствует однозначное отрицание существующего политического режима и затеянных в стране экономических реформ, имеющее целью организацию протестного движения.

Не исключены ситуации, когда мера субъективного в трактовке содержания профессионального долга оказывается настолько высокой, что говорить о возможности идентичности таких представлений и общей формулы долга оказывается бессмысленным. В этих случаях в деятельности журналистов (а иногда изданий и программ) неизбежны дисфункциональные эффекты. Примерами такого рода изобилует практика бульварной прессы (взять хотя бы газету «Мегаполис-экспресс»). Многие из сотрудников таких изданий видят смысл своей профессии в том, чтобы продуцировать слухи, сплетни, сочинять небылицы, идущие под знаком объективной информации, серьезно дезориентируя читателей.

Между тем наличие в ряду функций современной журналистики и развлекательной функции (а именно с ней прежде всего связывает свою деятельность бульварная пресса) отнюдь не предполагает, что выполнять эту функцию следует с помощью средств, принципиально не соотносимых с общей формулой журналистского долга. Связанная с потребностью человека в релаксации (ослаблении напряжения), в поддержании нормального жизненного тонуса, развлекательная функция прессы может успешно осуществляться и в рамках предписаний долга. Но такая ориентация требует от редакционных коллективов более глубокого понимания сущности журналистского дела, более высокой степени профессионализма. Обнадеживает в этом смысле высказывание одного из сотрудников «Экспресс-газеты» в ходе научно-практической конференции на факультете журналистики МГУ:

Да, мы работаем с материалом, который интересен для нашей аудитории: со сплетнями, слухами. Но мы видим свою задачу в том, чтобы проверить их и помочь людям понять, где правда, а где туфта[10].

Стоит обратить внимание: слова «профессиональный долг» и «задачи» нередко оказываются рядом, звучат почти синонимично. Однако это не синонимы. Задачи, которые коллектив или человек ставит перед собой, – производное от профессионального долга, продукт взаимодействия представления о профессиональном долге с конкретными обстоятельствами действительности, продукт «автоматического включения» предписаний профессионального долга в ситуациях, представляющих собой профессиональный интерес. Этот момент – назовем его «самовозложение долга» – имеет референтный характер: если он проявляется в поведении журналиста, значит, перед нами человек вполне зрелый в профессионально-нравственном плане. И чем выше уровень зрелости, тем глубже, сложнее, объемнее задачи, за решение которых берется такой профессионал, повинуясь голосу долга.

Очень показательна в этом смысле мотивация поведения журналиста Александра Хохлова при подготовке очерка «В окопах Грозного» во время военных действий в Чечне[11], когда возможности серьезно изучить ту или иную ситуацию были крайне ограничены. Судить о том, как и в каких условиях складывалась в данном случае мотивация, можно по тексту материала. Познакомимся с несколькими его фрагментами.

Журналист на передовой – лицо инородное. Его место в штабе, где информация, где видна общая картина боевых действий и где тебе расскажут только то, что сочтут нужным рассказать штабные начальники. Если же ты в окопах, где видны позиции противника в тридцати метрах за речкой, тебе вообще ничего не расскажут и не посадят за стол с фронтовыми ста граммами, пока не убедятся, что ты – свой, что ходишь, как и все, посреди войны под одним Богом.

Мы отчетливо видим здесь альтернативы, возникшие перед журналистом: либо остаться в штабе, и тогда ему придется довольствоваться односторонней сегментированной информацией; либо выйти в окопы и ограничиться той информацией, которую даст непосредственное наблюдение за полем боя; либо прожить часы командировки «на войне как на войне» – рискуя жизнью вместе с солдатами, чтобы получить право на информацию и от них. Александр выбрал третий путь.

Цепочкой, по одному, расстояние между людьми 4–5 метров, чтобы не накрыло одной миной или автоматной очередью, десант пошел.

... Пальба не прекращается ни на минуту. Рядом размеренно «стучат» 120-миллиметровые минометы, гулко бухает «Акация» – 152-миллиметровая самоходная артиллерийская установка...

...Обходим разрушенные до основания дома, спускаемся в подвалы, поднимаемся на руины. Последний участок пути – сорок метров простреливаемого и хорошо пристрелянного пространства.

– Первые трое, вперед! – командует ротный, беременная жена которого думает, что он охраняет генералов в Моздоке.

Перебегает первая тройка, вторая. Мне бежать в третьей.

Вот по нам-то и начинают стрелять пулеметчики и снайпер.

Очухиваюсь только под прикрытием стены. Пригибаясь и петляя, бегут солдаты. Пулеметчик на той стороне встречает каждую тройку длинной очередью. Последний солдат падает, и вместе с ним куда-то далеко вниз падает мое сердце. Но нет, не убит, просто споткнулся...

... Обратно из Совмина мы перебегаем с замполитом Витей под прикрытием огня танка. До этого два раза высовываемся на открытое место, и два раза под ногами ложатся пулеметные очереди. Виктору кирпичной крошкой посекло лицо, мне – руки...

... В тот день мы единственные смогли уйти из Совмина засветло. Остальным пришлось ждать ночи.

– Ну, ладно, журналист, – сказали мне потом офицеры-десантники. – Бегаешь ты хорошо. Записывай. Только давай договоримся: без фамилий. Нам-то уже все по фигу, но у нас семьи и дети.

Так и договорились. Фамилий я ни у кого не спрашивал.

Кто-то может сказать: и зачем было так рисковать? Какие уж такие бесценные сведения он получил в этих беседах? Что, без его рассказа об услышанных откровениях мы не прожили бы?..

Да, конечно, прожили бы, как жили в свое время без информации о ГУЛАГе. Но потому и ГУЛАГ жил, переламывая, перемалывая, уничтожая судьбы. Началом его конца стало людское прозрение. А началом прозрения явились откровения тех, кому удалось вырваться из ГУЛАГа. Я помню, каким потрясением для меня и моего окружения стал «Один день Ивана Денисовича», напечатанный в «Новом мире». Дело было даже не в литературном таланте Александра Солженицына. Дело было в правде, которую открывал рассказ. Будто спала вдруг с глаз повязка...

Журналист Александр Хохлов видел свой профессиональный долг в том, чтобы рассказать правду о чеченской войне. Для него это значило – надо все увидеть своими глазами, услышать своими ушами, понять своим умом. Так определились его задачи. И он их выполнил. Потому и родились у него слова, на которые мало кто из читателей не отозвался сердцем:

В нашей армии служат не убийцы и насильники. И в чеченских войсках не бандитов больше, а людей, которые не виноваты в том, что они сейчас не живут в своих домах с женами и детьми, а убивают и умирают на руинах Грозного. Я ненавидел тех, кто развязал эту бойню, кто наживается на ней, кто потом, довольный собой, уедет с пачками денег на Канары или в Лос-Анджелес, оставив нас всех добивать друг друга на пепелищах родных городов.

Имена некоторых из тех, кто стравил, кто втянул нас в месиво войны – положите руку на сердце, – известны. Думаю, когда-нибудь мы узнаем поименно всех, и тогда...

А что будет тогда? Сколько лет уже идет война в нашей бывшей единой стране. И – что?

Старшина разведроты, немолодой старший прапорщик с университетским дипломом учителя, утешал медика:

– Ну это же как всегда. Умный на войне насмеется, хитрый – наворуется, а дурак – навоюется. Вот мы все дураки и есть. Старшина помолчал и добавил:

– Пока мы сами себя уважать не научимся, нас никто уважать не будет. Никакие мадьяры.

Вот таким образом происходит самовозложение профессионального долга. Так исполняется долг.

В условиях, когда в силу экономических причин журналистика попадает в зависимость от финансово-промышленного капитала, процесс самоопределения и самовозложения профессионального долга самым серьезным образом осложняется и для редакций, и для отдельных журналистов. Это вызвано тем, что такая зависимость, как правило, превращает прессу в орудие борьбы враждующих экономических группировок и связанных с ними политических сил. Перед редакционными коллективами встают цели, обусловленные не столько исконно присущей журналистике функциональной спецификой, сколько интересами структур, в деятельность которых СМИ включаются поневоле. В результате естественный ход самоопределения долга в практике журналистов заметно деформируется.

Данное обстоятельство нередко приводит к тому, что возникают конфликты между профессиональным и служебным долгом журналиста (деонтологические противоречия). Служебный долг, выступающий в качестве регулятора взаимодействия членов производственных коллективов (в том числе творческих) на основе административно-должностных инструкций, в подобных условиях может потребовать от журналиста пренебрежения профессиональным долгом. Возникающие коллизии решаются по-разному, но чаще всего драматично. Одним участникам конфликта приходится по собственной воле или против нее оставлять редакцию. Другие постепенно превращаются в циников, для которых профессиональный долг – не более чем пустые громкие слова. Третьи обретают такую степень «пластичности», когда становится естественным убеждение, что «журналисту позиция не нужна» (помните запальчивый монолог моей собеседницы?).

Ситуации подобного рода служат признаком неблагополучия в отношениях СМИ и общества. Они говорят об утрате журналистикой ее самостоятельной роли. Мы уже переживали нечто подобное в советский период. Но тогда зависимость прессы от власти, от «руководящей роли Компартии» главным образом урезала общественные полномочия СМИ, препятствуя выполнению профессионального журналистского долга в полном объеме. Зависимость же от финансово-экономических структур чаще подменяет эти полномочия, провоцируя журналистов на пренебрежение профессиональным долгом. И не удивительно, что именно те, для кого профессиональный долг становится одним из нравственных императивов, чаще всего предпочитают статус «независимого журналиста», свободного от необходимости подчиняться предписаниям служебного долга, хотя это в большинстве случаев ухудшает их материальное положение.

Не нужно думать, однако, что профессиональный долг в принципе не совместим со служебным долгом. При коллективном взаимодействии в нормальных условиях служебный долг как бы опосредует выполнение профессионального, регулируя это коллективное взаимодействие. Конечно, и тут не исключаются противоречия, но они редко приобретают характер коллизий, поддаваясь разрешению в рабочем порядке.

Типичным примером этого может служить ситуация, попасть в которую может каждый. Допустим, Вы делаете материал в номер и должны сдать его не позднее 12 часов. Служебный долг требует от Вас пунктуальности, поскольку от нее зависит нормальное течение производственного процесса. А текст почему-то «не идет» – не пишется. Вы снова и снова перечитываете набранные на компьютере строки и вдруг понимаете, что для выводов, на которые Вы замахиваетесь, попросту недостает информации. Чтобы избежать ошибки, нужно срочно «доисследовать» одно из событий – так подсказывает Вам профессиональный долг. Но это значит, что сдать материал к 12.00 Вы не успеете... Так, может, махнуть рукой на качество текста, дописать кое-как?.. Только ведь Ваш текст о людях, о живых людях. Лучше уж не успеть! И Вы делаете выбор, который Вам подсказывает профессиональный долг.

При грамотной организации работы редакционного коллектива подобные ситуации должны быть предвидимы и разрешаемы безболезненно. Однако это в идеале. В реальности же чаще всего возникает опасность задержать рабочий процесс, сорвать график подписания номера, а вместе с ней появляется угроза предъявления редакции штрафных санкций. И все это по Вашей вине! Так что Вы должны быть готовы получить административное взыскание за нарушение производственной дисциплины и постараться впредь быть умнее. Согласовывать требования профессионального и служебного долга не только редакционная, но и Ваша личная забота. На Вас тоже лежит ответственность за такое согласование. Только вот приходилось ли Вам всерьез задумываться над тем, что стоит за словом «ответственность»?

в начало главы << >> в начало части

Что стоит за понятиями «профессиональная ответственность» и «профессиональная совесть»?

Категория «профессиональный долг», как мы уже знаем, отражает тот аспект профессионально-нравственных отношений, который восходит к сущности журналистского дела и проявляет себя в виде побуждения к действиям, необходимым для осуществления профессиональных обязанностей. С ним теснейшим образом связаны аспекты профессионально-нравственных отношений, обозначаемые категориями «профессиональная ответственность» и «профессиональная совесть».

Статистический характер общественных явлений и вероятностность наших знаний о будущем обусловливают невозможность однозначного предсказания развития событий во многих сферах окружающей человека действительности, предвидения будущего состояния во всех деталях и тонкостях[12].

Это означает, что любая профессиональная деятельность, если она имеет творческий характер, в той или иной степени обречена на непредсказуемость последствий от ее результата. И конечная цель, и поэтапные промежуточные задачи в процессе такой деятельности содержательно формируются в условиях неопределенности. Вот почему, при всей заинтересованности субъекта деятельности в достижении успеха и позитивных последствиях затраченных усилий, решения о действиях он неизбежно принимает с учетом вероятности их альтернативного исхода: успех – неуспех, позитивные последствия – негативные... И такой тип принятия решений, и сама деятельность с вероятностью альтернативного исхода могут быть определены как риск.

Понятие «риск» для нашей науки является сравнительно новым[13]. Однако накопившиеся уже материалы позволяют сделать несколько выводов, имеющих для нас при рассмотрении категории профессиональной ответственности весьма существенное значение.

Первый из этих выводов состоит в том, что риск, представляя собой особый тип принятия решений в процессе деятельности, является неизбежностью во всех случаях, когда мы имеем дело с творчеством. Дело в том, что творчество всегда направлено на создание реалий, не имеющих абсолютных аналогов в действительности, и, следовательно, по сути своей оно связано с неопределенностью. А раз риск неизбежен, значит, он принципиально оправдан и допустим.

Второй вывод: степень допустимости риска может меняться в зависимости от объективной необходимости деятельности в данный конкретный момент и значимости ее мотивов. Чем острее нужда в результатах деятельности и основательнее ее мотивы, тем обоснованнее принятие решений о действиях с альтернативным исходом.

Третий вывод заключается в том, что степень вероятности альтернативного исхода деятельности зависит от того, насколько удается при принятии решений учесть конкретные источники неопределенности, – назовем их факторами риска. Ученые выделяют следующие обстоятельства, способные выступить в роли таких факторов:

w противоречивость общественных явлений, их многовариантный, вероятностный характер, обусловленный элементами стихийности и случайности;

w относительность процесса познания человеком окружающей действительности, проявляющаяся в виде неполноты информации об объекте в тот или иной момент;

w невозможность однозначных оценок происходящего из-за различий в системах ценностей и социально-психологических установках людей, в их интересах, намерениях, стереотипах поведения;

w ограниченность временных, материальных, физических и психических ресурсов субъекта деятельности в момент принятия и осуществления решений[14].

Понятно, что в конкретных ситуациях деятельности все перечисленные обстоятельства проявляются с разной мерой очевидности, в разных формах и далеко не всегда поддаются учету. Отсюда – опасность неправомерного риска, допускаемого из-за недооценки той степени альтернативного исхода действий, которой он реально способен достичь. Если эта степень оказывается очень высокой, она может обернуться серьезными неприятностями, большими потерями и для субъекта деятельности, и для общества на том или ином его уровне (группа людей, регион, страна и т.п.). Неправомерный риск – недопустимый риск. Но где весы, которые позволили бы безошибочно определять, правомерно или неправомерно рисковать в каждом конкретном случае?

Сколь бы ни были содержательны разработки современных подходов к обоснованию критериев риска (количественный, качественный, аксеологический, интегративный), результаты таких исследований скорее всего пока имеют чисто теоретическое значение[15]. На практике же свою регулятивную роль в этом плане обнаруживает тот нравственный феномен, который обозначается категорией «ответственность». А когда речь идет о профессиональной деятельности и профессиональном риске, регулятором поведения выступает профессиональная ответственность. Косвенным подтверждением данного обстоятельства в определенном смысле может служить открытая в начале 60-х гг. закономерность, обозначенная исследователями как сдвиг риска. Вопреки распространенным представлениям о якобы большей консервативности, осторожности групповых решений, «опытным путем удалось установить, что человек, действующий в группе, как правило, готов принять решения с большим уровнем риска, чем индивид, действующий в одиночку»[16].

В ходе обсуждения этого неожиданного открытия, рассматривая причины данного явления, ученые высказали гипотезу, объясняющую сдвиг риска следующим образом:

Групповая дискуссия порождает эмоциональные контакты между членами группы и приводит к тому, что индивид будет испытывать меньшую ответственность (выделено мной. – Г.Л.) за рискованные решения, поскольку они вырабатываются всей группой. Групповая дискуссия ослабляет тревожность членов группы в ситуациях риска. Следовательно, если предполагаемые рискованные решения приведут к неудаче, индивид будет нести ответственность не один – она распространится на всех членов группы[17].

С психологической точки зрения предложенное объяснение сдвига риска достаточно убедительно, чтобы стать основой соответствующих экспериментов. Нас же в данном случае интересует именно выход участников дискуссии на размышления об ответственности, тем более что он представляется вполне закономерным.

Дело в том, что категория ответственности вообще и профессиональной ответственности в частности отражает, как и в случае с долгом, объективную и субъективную стороны рассматриваемого феномена. Если объективная сторона восходит к реально существующей зависимости между результатом деятельности и его последствиями (а в их числе, между прочим, могут оказаться и санкции по отношению к субъекту деятельности), то субъективная сторона складывается в процессе осознания членами профессиональной общности своей причастности к последствиям результата деятельности. На уровне личности она проявляется двояко: во-первых, в виде готовности к риску, стимулирующей стихийно-интуитивное определение его предельно допустимой степени, а во-вторых, в виде готовности «платить за риск», если степень его окажется превышена. Таким образом, личность, будучи персонально носителем профессиональной ответственности, выступает в качестве гаранта добросовестного выполнения профессионального долга[18] и минимизации отрицательных последствий своей деятельности. При этом, чем выше рискованность деятельности, тем выше профессиональная ответственность ее субъекта.

Все сказанное в полной мере относится и к профессиональной ответственности журналиста. В «Международных принципах журналистской этики», о которых уже шла речь, есть раздел «Социальная ответственность журналиста», акцентирующий внимание на социальной сути журналистской профессии и журналистской ответственности. В нем говорится:

В журналистике информация понимается как общественное благо, а не как предмет потребления. Это означает, что журналист разделяет ответственность за переданную информацию. Он ответствен не только перед теми, кто контролирует средства массовой информации, но, прежде всего перед широкой общественностью, принимая во внимание различные социальные интересы. Социальная ответственность журналиста требует, чтобы во всех обстоятельствах он действовал в соответствии со своим нравственным сознанием[19].

Принципиально важно, что в данных словах декларируется понимание той связи между общественным благом и журналистской информацией, которая возникает при готовности журналиста отвечать за качество этой информации и обеспечивать его.

Однако не менее важно понимать и то, что существуют объективные факторы, при которых может возникнуть связь между журналистской информацией и общественным злом. XX век уже не раз демонстрировал нам, что происходит, когда журналистика теряет свою самостоятельную роль и превращается в орудие тоталитарного режима: пресса становится средством манипулирования общественным сознанием. Вследствие этого общество надолго теряет ориентацию в социально-историческом пространстве, необходимую для того, чтобы адекватно определять путь развития.

В таких обстоятельствах среди членов журналистских сообществ неизбежно обнаруживаются разногласия в понимании профессионального долга и профессиональной ответственности. Возможны и предельные случаи, когда профессиональные долг и ответственность либо фактически вытесняются из сознания личности служебными долгом и ответственностью, либо, напротив, сводят для человека на нет значение служебного долга и служебной ответственности. Возникают серьезные конфликты, вплоть до разрыва деловых отношений данного сотрудника с редакцией, о чем, собственно, уже заходила речь.

Но и в ходе нормального функционирования СМИ возможны ситуации, когда деятельность сотрудника прессы влечет за собой последствия, которые точнее квалифицировать как проявления общественного зла (в той или иной мере). Так случается всякий раз, когда у журналиста «не срабатывает» профессиональная ответственность. Ведь в силу условий, в которых осуществляется журналистское творчество, журналистика входит в число наиболее рискованных видов деятельности. Эти условия отмечены наличием всех перечисленных факторов риска, причем выраженных едва ли не в крайней степени:

– журналист имеет дело с социальными явлениями, а они по определению противоречивы, вероятностны, богаты элементами стихийности и случайности;

– журналистское творчество основано на познании самых разных действительных событий, а познание неизбежно связано с неопределенностью, что грозит журналисту неполнотой и неточностью информации;

– журналистское исследование событий предполагает изучение оценок, даваемых происходящему его участниками и свидетелями, а оценки эти не могут быть однозначными, ибо основываются на разных системах ценностей, разных социально-психологических установках, разных интересах;

– для журналистской деятельности характерна высокая интенсивность интеллектуальных и эмоциональных процессов, поскольку чаще всего журналист работает в одиночку, то и дело попадая в поле разнонаправленных интересов и эмоций участников изучаемых им событий, да еще при недостатке исходной информации и времени; следовательно, он постоянно переживает стрессовые или стрессоподобные[20] состояния, истощающие его психофизические ресурсы.

Неудивительно, что вероятность исхода деятельности, альтернативного журналистским намерениям, очень велика, особенно при возрастающей степени свободы творчества. Естественный противовес этой вероятности – профессиональная ответственность.

Ошибочно думать, будто проявления профессиональной ответственности журналиста зависят только от его «морального согласия» быть ответственным. Дело гораздо сложнее: требуется еще и высокий уровень гражданской зрелости, а также профессионализма, чтобы заблаговременно определять, чем жизнь может ответить на наше слово («чем наше слово отзовется»...). Наблюдения, которыми делится в одном из своих материалов автор книги «Сны золотые. Исповеди наркоманов» С. Баймухаметов, весьма убедительно поясняют, сколь важно такое умение «просчитывать» развитие событий. Вдумаемся в слова коллеги:

Многие газеты молодежно-тусовочно-бульварного направления любят публиковать материалы из жизни эстрадных исполнителей, где те между делом упоминают и о своем якобы наркоманском прошлом. Причем подается это как некая легкая прогулка за острыми ощущениями: «посидел на игле немного да соскочил», покурил пару лет для кайфа да бросил...

На самом же деле никто из них наркоманом никогда не был. К счастью. Утверждаю это с уверенностью потому, что человек, хлебнувший наркоманского лиха, никогда не будет говорить об этом таким тоном и такими словами. Произносится сие по недалекости, да еще у них, эстрадников, нынче мода такая: прикинуться наркоманом, чтобы выглядеть все повидавшим, крутым...

Газеты же, тиражируя их словеса, как бы между прочим внушают мальчишкам и девчонкам, поклонникам эстрадных артистов, что ничего страшного в анаше и опии нет: захотел – попробовал, захотел – бросил. Глупые подростки пробуют и – попадают в гибельную ловушку на всю жизнь... И кто теперь виноват?

А почему бы не написать в тех же газетах, да не один раз, что наркотики загубили жизни великой певицы Эдит Пиаф и великого барда Владимира Высоцкого... Или же рассказать о том, что действительный кумир миллионов мальчишек на всей планете, настоящий герой, защитник слабых и борец за справедливость крутой Уокер – одним словом, Чак Норрис – возглавляет всеамериканское движение за избавление Америки от наркотиков. Нет, не встречал я таких материалов...

Да если бы только молодежно-тусовочная пресса позволяла себе такие преступно-легкомысленные пассажи. Респектабельный, авторитетный, многотиражный «АиФ» вдруг разразился заметкой о 48-часовом секс-марафоне, который провел некто, накаченный первитином. А после «всего лишь» потерял сознание. И ни слова о том, что такое первитин, какой это страшный наркотик. Видимо, в «АиФ» о нем просто не знали. А получилось, что прорекламировали. Мол, занимайте очередь на эликсир для секс-гигантизма.

Не ведаем, что творим? Или – не задумываемся?[21].

Скорее всего, и то, и другое: когда-то не ведаем, когда-то не задумываемся. Но в любом случае из этого следует, что по-настоящему не умеем быть ответственными. И речь идет, разумеется, не только о тех, кому доводится писать на темы, связанные с наркотиками.

Профессиональную ответственность надо не только воспитывать в себе, но и учиться ей. Быть профессионально ответственным – значит гарантировать обществу качественное исполнение своего профессионального долга и уметь находить возможности для этого в любых обстоятельствах.

Еще один гарант качественного исполнения профессионального долга – профессиональная совесть. Данная категория обозначает представления профессионального сознания, в которых хранится коллективная память профессиональной общности об эмоциональных состояниях, переживаемых человеком в ходе работы и образующих тем самым внутреннюю среду процесса деятельности. Будучи интериоризованы личностью, такие представления становятся фактором, способным играть побудительную роль, причем двоякую: стимулировать ответственное профессиональное поведение и предупреждать безответственное.

Объективное начало профессиональной совести – реально существующая зависимость между внутренним состоянием человека и оценкой его профессионального поведения, критерием которой для окружающих (а в данном случае – и для себя) является отношение к профессиональному долгу. Мера такой зависимости у разных людей разная, что во многом определяет и способность человека к интериоризации общегрупповых «моральных истин», и характер складывающегося на их основе субъективного представления о том внутреннем комфорте или дискомфорте, который возникает вследствие соответствующих профессиональных решений и действий.

На всю жизнь мне запомнился эпизод в больнице маленького районного городка в Татарии, куда привели меня мои журналистские дела. Мы сидели в кабинете главного врача – кто в пальто, кто в пуховой шали, а Римма А., молоденькая «гинекологиня», и вовсе завернулась в байковое клетчатое одеяло. Декабрь в том году выдался неровным: то оттепель, то мороз, и старая отопительная система не выдержала, лопнули трубы, пришлось делать внеплановый ремонт. Но не о том сейчас речь. В самый разгар беседы Римма вдруг аккуратно свернула свое одеяло, повесила на спинку стула и виновато встала:

– Простите, я должна уйти. Мне обязательно надо в Шали попасть, а скоро стемнеет...

Главврач махнул рукой в сторону окна:

– Гололед сейчас, Римма... Утром машина вернется, тогда и съездите.

И пояснил мне:

– У нее в Шалях послеоперационная больная, надо посмотреть и перевязку сделать. Так-то там все должно быть в порядке...

– Но человек ведь ждет, нервничать станет, – возразила Римма. – Не пойду я пешком, не бойтесь! Доберусь на «попутке».

– Знаю я тебя... – махнул рукой главный. И, дождавшись, когда Римма выйдет, опять повернулся ко мне:

– Вот моя головная боль! Вы считаете, запрети я сейчас ей – она бы спокойно дожидалась утра? Как бы не так! Не прилегла бы!

– Да-да, – подтвердила одна из его коллег. – Как-то раз она оперировала, а больная оказалась сложной, все затянулось, и на вызов, где ждали Римму, пришлось съездить терапевту, то есть мне. Вернулась к вечеру, в шутку ей говорю:

– Избаловала ты своих пациентов! Я к Петрашовой через порог, а она мне разочарованно: «Ой, а я Римму Наримановну вызывала!» И что Вы думаете? Утром – я еще глаза не открыла – стук в дверь. Лепечет: «Я вчера устала, не сообразила спросить, что Вы Петрашовой назначили, а мне все-таки съездить к ней надо, пока не начнется прием...» – «Да что тебе не спится-то?!» – заворчала я. Она вздохнула, пожала плечами: «Совесть точит...»

Знаю наверняка, что кто-то скажет: ну да, встречаются иногда болезненно совестливые люди, только профессия тут причем? Почему о профессиональной совести речь? Совесть едина: либо есть, либо нет ее у человека.

Полагаю все-таки, что совестливость как характеристика личности с точки зрения общей моральности не может полностью объяснить те особенности поведения, которые возникают у человека в связи с исполнением профессионального долга, в связи с индивидуальным представлением о его содержании. Тут проявляется особая установка личности, особый настрой – на профессиональные действия, способные вызвать состояние душевного спокойствия, внутреннего комфорта. И формирование этой установки начинается вместе с процессом профессионального становления человека. Бесспорно, степень совестливости, в которой обнаруживает себя общая моральность личности, сказывается тут самым существенным образом, однако она играет вполне определенную роль: является предпосылкой и условием успешности данного процесса.

Профессиональная совесть журналиста, формируясь таким же образом и на той же основе, так же и проявляет себя.

Во-первых, она – чуткий индикатор соответствия индивидуального поведения журналиста нравственным меркам профессиональной общности; своего рода термометр, фиксирующий «температуру» профессиональных поступков. Нормальная «температура» – и человеку хорошо, на сердце у него спокойно. Но вот пошли «температурные сбои» – и совесть на дыбы, грызет душу, лишает человека сна и покоя.

Во-вторых, профессиональная журналистская совесть – «подстрекатель» к оптимальному решению проблемных ситуаций, которых в ходе выполнения профессионального журналистского долга возникает немало. К одним профессиональным шагам она подталкивает, другим – препятствует.

Но все это, конечно, при непременном условии: если профессиональная совесть у журналиста есть.

«Исподволь у меня накопился интереснейший материал о человеке, ставшем организатором нового крупного дела в нашей стране. Но написать, видимо, так и не придется», – поделилась как-то со мной бывшая коллега (работали вместе в одной из сибирских газет). «Почему?» – удивилась я. Она ответила: «Сейчас он во власти, доступ к нему не прост. Мне никак не удается пробиться. У меня же теперь статус «независимый журналист», нет за мной «фирмы». А по «нахалке» не люблю, да и не умею». – «Без встречи-то обойтись нельзя?» – на всякий случай спросила я, хотя заранее знала ответ: мы с нею прошли одну редакционную школу. Она пожала плечами: «Кто-то бы, наверное, обошелся: фактов – гора, все проверены. У меня психологическое препятствие: совесть не позволяет. Мне легко и свободно о человеке пишется, если я его почувствовала, в глаза ему посмотрела».

В последнее время я частенько вспоминаю об этом разговоре, читая лихие разоблачительные тексты в той или иной газете. По строчкам их можно уверенно утверждать: автор видел своего героя разве что по телевизору и разборок в суде ему не избежать. А мне представляется, что Л. Никитинский, один из немногих «острых» журналистов, к которым почти не предъявляется судебных исков, глубоко прав, когда пишет:

Судебная ответственность всегда является последующей и внешней. Тогда как добросовестная журналистика предполагает ответственность в смысле внутреннем и предшествующем: она тождественна самоцензуре, но осуществляемой свободно, с оглядкой лишь на собственную совесть и репутацию. Всякий раз взвешивая, что сказать и о чем промолчать (от какого соблазна удержаться), исходить надо в первую очередь не из опасения за свой карман (хотя и за него тоже), а из того, как бы не сделалось стыдно. Это требует не только искать наиболее безопасные формы выражения, но и отвечать за слово по существу.

Надо отдавать себе отчет в том, что наше слово убить – не убьет, но ранить может больно[22] (Выделено мной. – Г.Л.).

в начало главы << >> в начало части

Кто поступается достоинством и честью?

Категории «профессиональное достоинство» и «профессиональная честь» тоже отражают доминантный ряд представлений профессионально-нравственного сознания, определяющий основу профессиональной позиции специалиста. Особенность данных категорий состоит в том, что они обозначают представления, имеющие отчетливо ценностный характер. С профессиональным долгом их связывают не менее тесные отношения, чем те, которые связывают с ним профессиональную ответственность и профессиональную совесть. Однако в данном случае эти отношения опосредованы самооценкой личности. Чтобы стало ясно, о чем речь, нужно четко представить себе, что именно содержит в себе рассматриваемая группа представлений, какова их объективная основа, в чем заключаются их объективная и субъективная стороны.

Категория «профессиональное достоинство» восходит, прежде всего, к такому объективно существующему обстоятельству, как реальная роль того или иного профессионального содружества, той или иной профессии в общественной жизни. Отражение этой роли в профессиональном сознании данного содружества образует достаточно устойчивое представление о значимости профессии для общества и о признании обществом этой значимости, тем самым приобретая характер профессиональной ценности, которую надо беречь, как всякую ценность. Такое представление может быть более или менее адекватным – все зависит от субъективного момента. Как правило, он связан либо с конкретно-исторической ступенью «разрешающей возможности» механизмов познания, либо с актуальными социально-историческими обстоятельствами. Однако в основе своей это представление несет объективное начало, в той или иной мере доступное для интериоризации каждым отдельным профессионалом.

На уровне индивидуального сознания более выражена субъективная сторона профессионального достоинства. Это объясняется прежде всего тем, что представление о социальной значимости профессии у конкретного человека дополняется представлением о собственной значимости – о своей роли в трудовой группе и признании группой данной роли. Иначе говоря, представление о социальной значимости профессии включает в себя в качестве обязательного момента самооценку личности. «Вычисляет» человек такую самооценку по степени соответствия своих профессиональных поступков, своего профессионального поведения критериям социальной значимости профессии, усвоенным им в ходе профессионального становления.

Однако, как мы помним, мера «присвоения» содержания профессионального сознания, интериоризованности его представлений у разных людей не одинакова. В данном случае тоже действуют «фильтры» субъективного свойства, «отсеивающие» для человека те или иные нюансы общественного значения профессии. Потому и получается, что мерило собственной профессиональной значимости не вполне совершенно: самооценка может оказаться либо завышенной, либо заниженной. Тем более что здесь дело не обходится без психологических «призм», влияющих на восприятие человеком своих поступков[23]. В подобных случаях мы говорим о раздутом или заниженном чувстве профессионального достоинства. При этом многое зависит от того, каким образом проявляет себя в поведении индивида его моральная установка, одним из инструментов реализации которой, как говорилось, является человеческое достоинство – представление о значимости человеческой жизни.

Отношения между сознанием своего человеческого достоинства и сознанием своего профессионального достоинства не всегда гармоничны, что нередко становится для человека причиной серьезных внутренних или внешних конфликтов. Когда мы имеем дело с личностью достаточно высокой степени моральности, такие конфликты разрешаются без ущерба для профессионального достоинства содружества. Если же общая моральность человека оставляет желать лучшего, то происходят события, от которых профессиональное достоинство данной трудовой общности может серьезно пострадать. Подумаем для начала над следующими двумя примерами из обыденной жизни.

В педагогический коллектив школы искусств пришел талантливый гитарист. К сожалению, он совсем не имел опыта преподавательской работы с детьми, и к первым его педагогическим неудачам в коллективе отнеслись с пониманием. А коллектив, надо сказать, был очень сильный, с хорошей репутацией и богатыми традициями. Коллеги не отказывались помогать новому педагогу, и он не пренебрегал их советами. Однако занятия не ладились, ученики один за другим покидали класс. И настал день, когда музыкант подал директору школы заявление с просьбой освободить его от работы. Примечательна была мотивировка просьбы. Педагог писал, что чувство человеческого достоинства не позволяет ему больше получать деньги за дело, с которым он не справляется и никогда не сможет справиться, ибо не чувствует в себе способностей заниматься с детьми, – тем более что его неудачи могут отрицательно сказаться на престиже школы.

«Понимаете, я знал уже, что все действительно так, нет у него данных для работы с детьми. Но прочитал это заявление и понял: нельзя нам такого человека терять. Уговорил его перейти на вечернее отделение, к взрослым. И все образовалось!» – рассказывал мне позднее директор школы.

К сожалению, в нашей сегодняшней действительности гораздо больше ситуаций иного толка. Об одной из них я до сих пор вспоминаю с горечью.

«Это правда, что, набирая учеников, ты гарантируешь им поступление в институт, и потому родители дороже оплачивают уроки?» – спросила я однажды у своей знакомой, опытной преподавательницы английского языка, занимавшейся репетиторством. «Конечно, – сказала она. – Я же даю им классные знания!» Дальше наш диалог выглядел так:

– Но ведь они имеют в виду под гарантией отнюдь не то!

– Это их проблемы.

– Ну, а если не поступит человек, будешь возвращать деньги?

– Ты что?!

– А тебе не кажется, что ты плюешь на свое профессиональное достоинство?

– Ха! Мне мое человеческое достоинство не позволяет чувствовать себя хуже этих новых русских. И выглядеть хочу не хуже, и есть-пить хочу не хуже, и машину хочу не хуже!

Обратите внимание: звучат одни и те же слова – «мое человеческое достоинство не позволяет»... Но смысл происходящего совершенно разный. В первом случае человеческое достоинство «вступается» за престиж профессии, за профессиональное достоинство. Во втором – попирает его. А все дело в том, что представления о человеческом и профессиональном достоинстве могут базироваться не только на ценностях, но и на псевдоценностях, иначе говоря – дело в разнице уровней общей моральности личности.

Попробуем теперь «воспарить» над обыденностью, ну, хотя бы таким нехитрым путем, как задавшись вопросами: сколько государственных чиновников прокурорского ранга в нашей стране брали на себя обязательства найти исполнителей и «заказчиков» громких убийств? Сколько минуло сроков? Хоть кто-то из них попросил отставки, честно признав, что не соответствует значимости своей профессии? Увы...

Профессиональное достоинство на уровне личности проявляет себя в виде установки на поступки, каждый из которых должен соответствовать социальной значимости профессии и общественному представлению об этой значимости. Вместе с падением профессионального достоинства падает и значение данной трудовой группы, снижается престиж данного рода деятельности.

Разброс представлений о роли журналистики в современном мире достаточно широк – в полном соответствии с теми обязанностями, которые она выполняет. Естественно, что не однородны и представления о значимости журналистской профессии. Периодически вспыхивающие в журналистской среде дискуссии на эту тему (о них уже упоминалось) не просто отражают многообразие взглядов спорящих. Они показывают, каким зыбким, не устоявшимся, неубедительным для новичков «цеха» является тот блок профессионального сознания журналистского сообщества, который составляет рациональную базу профессионального достоинства. «Власть, зеркало или служанка?» – так назвали свою работу авторы «Энциклопедии жизни современной российской журналистики»[24], справедливо обнажив сомнения, бытующие в профессиональной журналистской среде.

А почему, собственно, возникают эти сомнения? Почему мы в наших спорах прибегаем к формулировкам, включающим в себя категоричное «или – или»? Ведь журналистика на самом деле выполняет в обществе разнопорядковые обязанности. Но все они – социально обусловлены, социально необходимы. Оттого, что их много и они столь разные, социальная значимость профессии, ее достоинство только возрастают. Прозорливый А.С. Пушкин неспроста называл журналистов «сословием людей государственных». Объективно журналистика является необходимым элементом механизмов, обеспечивающих гомеостазис – устойчивость общества. Замкнутая малая группа (допустим, семья) способна прожить, не читая газет, не слушая радио, не включая «голубого экрана», как это было, например, с Лыковыми[25]. Общество же (человечество) как целостная система обойтись без них на современной стадии развития не может. Именно в этом заключается исходный момент представлений о профессиональном журналистском достоинстве, которые мы должны культивировать и в своей корпорации, и в обществе. Я чувствую себя оскорбленной всякий раз, когда слышу, как журналистов называют «щелкоперами», а в адрес средств массовой информации пренебрежительно бросают: «Собака лает, ветер уносит» или что-нибудь в этом роде. Но я понимаю, что основания к тому мы даем сами. Обыгрывая заглавие известной телевизионной передачи, журналист С. Митрофанов назвал в одном из своих материалов коллег по «цеху» «сообществом акул» и нарисовал такой типаж «постперестроечного» журналиста:

...в нем все как бы отгорело. В кожаной куртке, опустившийся, он ходит с одной презентации на другую, жрет на халяву, пьет на халяву, коррумпируется помаленьку под видом так называемых журналистских расследований... [26].

Персона отталкивающая – ни профессионального, ни человеческого достоинства... Надо думать, это крайний случай, а не обобщенный образ. Однако факт, что с достоинством у российского журналиста эпохи перехода к рынку не все в порядке. Стоит посмотреть на армию парламентских корреспондентов, когда они с диктофонами наперевес толпой кидаются к выходящему из зала заседаний депутату, едва не сбивая друг друга с ног. Ни дать, ни взять – папарацци! А ведь это в некотором роде профессиональная элита...

Но дело, разумеется, не столько в скудости внешних проявлений профессионального достоинства, сколько в том, что оно часто «дает сбои» по существу: не определяет мотивацию профессионального поведения. Если журналист позволяет себе предложить своей газете «джинсу»[27] или дать непроверенную информацию, то это однозначно свидетельствует о том, что мотивы его поведения не имеют ничего общего с ориентацией на профессионально-нравственные ценности его трудовой общности, что нет у него соответствующей психологической установки.

Установка отдельной личности на то, чтобы каждым поступком, каждым действием соответствовать высокой значимости своей профессии, может сформироваться только при условии, что эта высокая значимость осознана профессиональной общностью и стала для нее ценностью. В таком смысле профессиональное достоинство отдельного журналиста есть производное от профессионального достоинства журналистской корпорации, хотя между ними обязательно есть и обратная связь.

Категория «профессиональная честь» отражает еще один аспект профессионально-нравственных отношений, имеющий ценностную природу. Корни его – в реально существующей зависимости между нравственным уровнем той или иной профессиональной общности и отношением общества к этой профессии. Если профессионально-нравственные стандарты трудовой группы согласуются с общим нравственным законом и подтверждаются поведением ее членов, то моральный авторитет такого профессионального содружества становится фактором, усиливающим его общественное влияние и упрочивающим его положение. Поэтому в профессионально-нравственном сознании трудовой группы представление об уровне соответствия ее профессионально-нравственных стандартов общему нравственному закону закрепляется в качестве ценности.

Для членов группы становится необходимым ориентироваться на этот уровень, стремясь к безусловному выполнению профессионального долга, к деятельности без каких-либо «моральных прегрешений». Иначе говоря, определяется понятие о профессиональной чести. Воспринятое личностью, оно вызывает у нее готовность жить и действовать таким образом, чтобы не посрамить профессиональную честь, т.е. формируется соответствующая психологическая установка. Стремление поддержать профессиональную честь превращается в существенный мотив ответственного профессионального поведения. Представленная в самосознании личности своим рациональным звеном, установка на поддержание профессиональной чести выступает для профессионала и в качестве критерия при самооценке им собственных поступков.

Однако, как и во всех случаях освоения индивидом профессионально-нравственных представлений трудовой группы, и мера, и глубина интериоризованности содержания, стоящего за понятием «профессиональная честь», у людей не одинаковы. Естественно, неодинаковой оказывается и мера соответствия индивидуального профессионального поведения принятым в общности критериям профессиональной чести. На одном полюсе здесь находятся ситуации, в которых члены трудовых групп проявляют чудеса самообладания и мужества во имя поддержания профессиональной чести. На другом полюсе – ситуации, когда в поступках профессионалов обнаруживается разве что способность к защите «чести мундира» – действиям, ориентированным на сокрытие рассогласования между профессионально-нравственными подходами к выполнению профессионального долга и общим нравственным законом. «Честь мундира» представляет собой псевдоценность, выработанную в опыте конфликтных отношений трудовых групп и общества для защиты корпоративных интересов вопреки интересам других корпораций или общества в целом. Естественно, что при ориентации на нее у специалиста формируются «не те» установки, и поведение его неизбежно еще более расходится с общим нравственным законом.

В разных профессиональных содружествах соответственно особенностям содержания профессионального долга акцентируются Разные проявления профессиональной чести. Когда говорят: «дело чести врача – ...», «дело чести педагога – ...», «дело чести ученого – ...» и т.п. (ряд можно продолжать, пока не кончится перечисление профессий), имеют в виду необходимость поставить акцент на соответствии профессии общему нравственному закону по главному основанию: качеству выполнения профессионального долга. О специалисте, который высоко несет свою профессиональную честь, неизменно складывается устойчивое одобрительное общественное мнение. Чаще всего оно принимает форму репутации – спонтанно определившейся и широко распространившейся высокой оценки его профессионально-нравственного облика. Репутация специалиста – это реакция общества на результаты его профессиональной деятельности, обусловленные характером его профессиональной позиции и уровнем мастерства.

Дело чести журналиста – так выполнять свои профессиональные обязанности, чтобы массовые информационные потоки общества не засорялись «шумами», псевдоценностями и могли служить надежным инструментом, помогающим человечеству сохранять устойчивость во времени и пространстве. Ключевой показатель качества журналистской продукции – степень адекватности информационной картины мира его реальному состоянию, а она напрямую зависит от таких качеств личности журналиста, как честность, правдивость, добросовестность. Наличие же этих качеств выявляет уровень общей моральности человека и выступает предпосылкой профессионального поведения, ведущего к качественному выполнению профессионального долга.

Однако реальные возможности для этого появляются лишь тогда, когда сформировались установки на профессиональные действия, соответствующие высоким критериям профессионального достоинства и профессиональной чести. Если же трудовая группа не выработала таких критериев, то бессмысленно искать устремленность к ним в поведении индивида. Мы уже касались этого момента профессионально-нравственных отношений, рассматривая категорию «профессиональное достоинство». То же самое относится и к профессиональной чести. Разве можно ожидать ее проявлений у журналистов того редакционного коллектива, в этическом кодексе которого значится постулат: «Если сенсации не случилось – создай ее. Раздуй из простого факта!»? (Напомню: об этом эпизоде речь шла во вступлении ко второй главе.) Не исключено, конечно, что и в такой редакции найдутся честные люди, которые не боятся поспорить с коллегами, положив в основу своего поведения другие ориентиры. Но изменить устоявшиеся взгляды профессионального сообщества «белым воронам» бывает очень нелегко. Забота о формировании профессиональной чести, о поддержании ее должна быть общим делом профессионального журналистского содружества.

Главный редактор одной из популярных московских газет с большим сожалением рассказал в журналистском окружении, что ему пришлось освободить от работы талантливого сотрудника, поскольку тот допустил «двойную подлянку»: мало того, что подсунул редакции «заказуху», так еще и подтасовал в ней факты. «Идеалист ты однако! – заметил в ответ коллега такого же ранга. – Сегодня «джинса» сплошь и рядом идет, пиаровцы[28] уговорят на нее кого хочешь из журналистов; что ж теперь – всех гнать с работы?» – «Ну, если так на это дело смотреть, того ли еще дождемся! – вмешался в разговор еще один. – «Заказуха» – начало конца нашей профессии. Я тут высказываюсь за непримиримость!» Заспорили... Слов о достоинстве журналиста, о его профессиональной чести не произносили, но фактически речь шла об этом. И потому я спросила: «Так что, на ваш взгляд, «джинса» – пятно на журналистской чести или знак перемен в профессии?» Второй собеседник лукаво поглядел на меня и вкрадчиво задал ответный вопрос: «А с чем ее едят, журналистскую честь?»

Согласитесь, таких остроумцев в нашей профессиональной среде сегодня немало. Это – проявление нравственного климата российского журналистского корпуса конца 90-х гг. XX в., проявление профессионально-нравственного сознания нашей общности, свидетельствующее о необходимости большой и серьезной внутрикорпоративной работы по формированию профессионально-нравственных ценностей.

Журнал «Журналист» в одном из своих материалов предоставил слово московскому адвокату И.А. Троицкой, которая в течение многих лет работала судьей и вела процессы по искам против журналистов. Хорошо зная ситуацию в прошлом и сейчас, она обратилась к сотрудникам журналистского «цеха» весьма прочувствованно:

Друзья мои, за последние годы в профессиональном плане вы сильно сдали. Будь наши суды чуть взыскательнее, боюсь, многие средства массовой информации просто разорились бы. Кстати, грешат в абсолютном большинстве сотрудники новых газет и журналов, где работает много молодежи. Они, как правило, имеют чрезвычайно смутное представление о законах. Мне приходилось сталкиваться с журналистами, которые совершенно искренне недоумевали: почему ложь, оскорбление в средствах массовой информации – деяние наказуемое?

Далее: у вас укрепилась достаточно неприличная традиция. К примеру, суд обязывает газету, журнал опубликовать опровержение. Вместо того чтобы честно и прямо извиниться перед человеком, ваш брат пускается во все тяжкие, только бы читатели не восприняли это извинение как победу над газетой, журналом… [29].

Эти наблюдения опытного, умудренного жизнью человека свидетельствуют не только о слабой правовой подготовке работников средств массовой информации. Они говорят и о рассогласовании профессионального поведения журналистов с нравственным законом, о том, что понятие профессиональной чести в журналистском сознании нередко замещается представлением о «чести мундира».

Конечно, не на такие «образцы поведения» следует равняться молодому поколению журналистов. К счастью, примеры другого свойства в нашей профессиональной среде тоже нередки. Есть журналисты, которые могут сказать о себе:

...если я кого-нибудь обидел напрасно, то мне стыдно Мне не надо суда, чтобы извиниться, если я действительно виноват[30].

Есть редакционные коллективы, которые хорошо понимают, что «нравственность выше политики», а «репутация не имеет конвертации»[31].

Это достойные ориентиры на нелегком пути становления профессиональной нравственности, который начинается с формирования профессиональной позиции, – становления, сопряженного с трудной работой освоения и выбора накопленных журналистским сообществом ключевых профессионально-нравственных представлений. Позиция определяет готовность действовать в соответствии с этими представлениями, она – фундамент системы профессионально-нравственных регуляторов журналистского поведения, а такой системой является профессионально-нравственное сознание журналиста. Однако здесь указаны пока не все компоненты, которые входят в его структуру. Об остальных речь пойдет в последующих главах.

в начало главы << >> в начало части

ГЛАВА V.

«ДА ВАШИХ ПРИНЦИПОВ ПРУД ПРУДИ!»

По каким критериям определяются принципы?

На все случаи жизни?

Эта дискуссия разгорелась на семинаре газетчиков, точнее – перед ним. Стоило только участникам семинара узнать, что предстоит разговор о принципах профессионального поведения журналиста, как нашелся желающий уточнить:

– Начнем с принципа партийности?..

Аудитория заулыбалась. А ехидный любитель точности как ни в чем не бывало произнес:

– Я бы предложил другой подход: каждый – личность, и у каждого – свои принципы.

В ответ наперебой зазвучали ироничные реплики:

– Лучше – у каждого своя мораль!

– Тогда уж своя теория журналистики! Человек посолиднее и постарше возмутился:

– Кончайте базарить. И принцип партийности – не глупость, можно бы и с него начать разговор. Но принципы профессионального поведения, я полагаю, – нечто другое. Это этика!

И тут наш любитель точности завелся, как говорится, по-крупному:

– Ах, вы про этику?! Так тут ваших принципов – пруд пруди! Сколько умов, столько и принципов. Кому что в голову придет, то и принципом величают. А я считаю, что у журналиста должен быть только один принцип: честность, честность и еще раз честность!

Кто-то поддержал оратора. Кто-то заметил запальчиво, что честность – человеческое качество, а никакой не принцип. Кто-то стал доказывать, что и качество можно возводить в принцип. Люди все были умные, за словом в карман не лезли, однако ход спора определяли случайности: то в одну сторону его поведет, то в другую. И вдруг прозвучал вопрос:

– А в самом деле, что такое моральные принципы? По каким критериям они определяются?

Голос у женщины, которая его задала, был негромким, она никого не старалась перекричать, говорила, словно думала вслух. Но все на минуту-другую умолкли. Стало понятно: вопрос, заданный женщиной, превратился в общий. Теперь можно было приступать к беседе по существу.

в начало главы << >> в начало части

По каким критериям определяются принципы?

Словарных значений у этого слова три:

ПРИНЦИП (от лат. principium – начало, основа): 1) основное исходное положение какой-либо теории, учения, науки, мировоззрения, политической организации и т д.; 2) внутреннее убеждение человека, определяющее его отношение к действительности, нормы поведения и деятельности; 3) основная особенность устройства какого-либо механизма, прибора[32].

Если вдуматься, то оказывается, что все три значения тесно связаны между собой и восходят к смыслу, заключенному в латинском первоисточнике, представляя собой разные моменты бытия этого смысла.

На что указывает третье значение? – На объективно существующую особенность организации реалий, определяющую специфику их проявления, – их действия. Если реалии суть механизмы, приборы, которым эта особенность их устройства сообщается человеком, то мы можем уверенно говорить о принципе. А если речь идет о реалиях, особенности которых заданы им природой, к примеру, о человеческом сердце? Разве нельзя сказать, что принцип действия человеческого сердца – попеременное сокращение и расслабление мышц предсердий и желудочков? Вроде бы можно, однако мы в таких случаях предпочитаем другое понятие – закон. Следовательно, суть понятия «принцип» в его третьем значении – в том, что оно описывает определяющую, основную, исходную для функционирования объекта реальности особенность его организации (устройства), которая существует независимо от того, воспринимаем мы ее в данный момент или нет, но сообщена этому объекту человеком.

А на что указывает первое значение? – На основополагающие особенности отражения объективных реалий в тех или иных надличностных формах общественного сознания. Принципы как понятие науки, теории, мировоззрения есть результат познания явлений объективного мира на той или иной стадии его развития. В них, наряду с определяющими чертами, действительно присущими этим явлениям, отражаются особенности интерпретации их субъектом познания. Поэтому одно и то же явление принципиально может трактоваться в разных научных направлениях по-разному. Так, в диалектико-материалистическом учении объяснение многообразия мира основывается на принципе монизма, требующем от теории

раскрытия внутреннего единства и связи явлений, последовательного проведения определенной точки зрения на факты, систематического восхождения от абстрактного к конкретному, от общего закона к его конкретным проявлениям[33].

В ортодоксальном же картезианстве[34] трактовка многообразия мира связывалась с принципом дуализма, исходящего

из признания равноправными, не сводимыми друг к другу двух начал – духа и материи, идеального и материального[35].

Таким образом, первое значение понятия «принцип» содержит в себе объективную и субъективную стороны, несет в себе единство объективного и субъективного моментов в отражении основополагающих особенностей действительности.

Второе значение слова «принцип» указывает на «превращение», которое происходит, когда знание об основополагающих особенностях действительности в той или иной их интерпретации становится фактом индивидуального сознания. Под влиянием ряда условий оно трансформируется в убеждения и определенной своей стороной начинает играть для личности роль инструмента в ее отношениях с миром. Однако при этом возникает как бы еще одна «степень субъективности»: интериоризация знаний неизбежно сопряжена с их вторичной, личностной интерпретацией и выбором.

Этот «экскурс по словарям» предпринят не случайно. В движении смысла понятия становится видимой такая цепочка взаимосвязанных звеньев: закон действительности (объективный закон!) – концепт науки (субъективно-объективное отражение закона) – инструмент практики (субъективно-объективное правило применения закона). Логика вышеприведенных рассуждений – ключ к ответу на вопрос, поставленный в названии параграфа. О каких бы принципах ни шла речь, критерии, по которым они определяются, надо искать в действительности, в первостепенных, определяющих закономерностях явлений, а если мы говорим о деятельности, то в законах и закономерностях данной деятельности.

Исследователи отмечают высокую степень обобщенности, возникающую при отражении законов в принципах деятельности. Так, И.М. Дзялошинский пишет:

«Под принципами целесообразно понимать чрезвычайно обобщенные ориентиры профессиональной деятельности, указывающие на общую стратегию профессионального поведения, но не регламентирующие порядок конкретных операций»[36].

Разрабатывая представление о системе принципов журналистской деятельности, видный методолог в области теории журналистики Е.П. Прохоров высказал в связи с этим соображения, имеющие серьезное общенаучное значение.

Принципы, – пишет он, – относятся к той области правил и норм деятельности, которая определяет ее общий характер. Создание произведения регулируется и мерой владения жанром, и способами сбора начальных сведений, и требованиями законов композиции и т.п. Однако называть эти правила принципами некорректно. Принципы всегда лежат в основе какой-то определенной сферы человеческой практики: принцип реактивного движения положен в основу ракетостроения; принцип сохранения энергии – в основу физики; принцип невмешательства во внутренние дела – в основу межгосударственных отношений и т.д. И согласно принципам и «во исполнение» их отбираются и реализуются все более конкретные правила и нормы, способы действия, технические решения и т.п.

Таким образом, принципы строятся на базе знания очень высокого уровня, прежде всего знания общих законов данной сферы практики, составляющих ее концептуальную базу, играющих роль упорядочивающего начала, благодаря чему определяются способы подхода и методы деятельности. В принципе как бы соединяются «фиксирующее» знание высокого уровня (типа закона) и «работающее» знание, на основе применения закона задающее угол зрения и способ деятельности в практике. Образно принцип можно представить как единство «ядра» – знания и «оболочки» – метода[37].

Далее исследователь обращает внимание еще на одно немаловажное обстоятельство:

Разумеется, следование принципам будет плодотворным (и особенно в исторической перспективе), если в основе его лежит верное знание. Правда, в ряде концепций принцип просто постулируется или «доказывается» ложным образом (как, например, расистский принцип превосходства арийской расы, который пытался в идеологической и политической практике реализовать фашизм). Но век таких «принципов» не может быть долгим, хотя применение их способно принести большой вред. Значит, можно утверждать, что принципы верны лишь постольку, поскольку покоятся на верном знании[38]. Но не менее важно, чтобы перевод «знания» в «метод» также был проведен добросовестно и точно... [39].

Речь в данном случае не только о журналистике. По сути дела, здесь излагается трактовка принципа как понятия теории деятельности. В свете того, что уже сказано, такая трактовка представляется вполне убедительной и «работоспособной», тем более что она открывает возможности использовать структурный подход к содержанию понятия «принцип» и за рамками теории деятельности. Правда, для этого целесообразно несколько изменить формулу содержания, сделав ее более универсальной:

принцип = знание о законе + базисные правила использования

закона на практике (в деятельности, в отношениях того или иного типа).

В такой редакции понятие принципа оказывается применимо и к области профессионально-нравственных отношений, подсказывая пути выявления критериев для определения конкретных профессионально-нравственных принципов.

В сфере профессиональной этики понятие «принцип» строгого терминологического смысла пока не приобрело. Это относится ко всем профессиям, в том числе к журналистике. Чаще всего оно употребляется при кодификации стихийно сложившихся норм профессиональной морали для обозначения тех из них, которые представляются наиболее важными. Если мы перелистаем скопившиеся на сегодня в журналистском сообществе хартии, кодексы, декларации, то увидим: слово «принципы» выносится и в названия документов, и в заголовки отдельных разделов, встречается в тексте. Но что стоит за ним? Прочтем внимательно фрагменты из нескольких профессиональных документов, пронумеровав их в порядке предъявления.

«ПРИНЦИП 1. Право людей на получение правдивой информации.

Народы и люди имеют право получать объективное изображение действительности посредством точной и исчерпывающей информации, а также право свободно выражать свою точку зрения при помощи различных форм культуры и коммуникации». (Из «Международных принципов профессиональной этики журналиста»)[40].

«13. Репортаж о незавершенных расследованиях и судебных процессах не должен содержать предварительные приговоры. Поэтому прессе перед началом или во время таких процессов не следует принимать точку зрения одной из сторон.

Подозреваемый не должен объявляться виновным до вынесения судебного приговора. При рассмотрении судебных дел среди молодежи следует опускать по возможности публикацию анкетных данных и фотографий подозреваемого, принимая во внимание его будущее, если, конечно, речь не идет об особо тяжком преступлении. Без достаточных оснований не следует сообщать о решениях суда до их официального обнародования». (Из «Принципов журналистской деятельности (Кодекс прессы)», утвержденных Советом немецкой прессы)[41].

«6. Журналист полагает свой профессиональный статус несовместимым с занятием должностей в органах государственного управления, законодательной или судебной власти, а также в руководящих органах политических партий и других организаций политической направленности.

Журналист сознает, что его профессиональная деятельность прекращается в тот момент, когда он берет в руки оружие». (Из «Кодекса профессиональной этики российского журналиста»)[42].

Несмотря на то что все эти положения представлены в качестве принципов журналистской этики, даже при однократном прочтении данных фрагментов бросается в глаза, что по существу они весьма разнородны, ибо характеризуют разные стороны отношений, отмечены разной степенью общезначимости и универсальности. А если прочесть процитированный материал еще раз, то станет отчетливо видно следующее:

w первый из приведенных фрагментов по содержанию выходит далеко за рамки профессионально-этического документа и выглядит скорее положением хартии прав человека. Отношение к журналистике он имеет, но постольку, поскольку указывает на то право людей, обеспечение которого связано с продуктом журналистской деятельности;

w второй фрагмент заключает в себе профессионально-нравственные предписания по освещению в прессе конкретного жанрово-тематического направления, не имеющие никакого отношения к целому спектру других тематических направлений; значит, они не могут претендовать на роль общепрофессионального регулятора поведения;

w третий фрагмент касается статуса журналиста, а статус, как известно, – «правовое положение (совокупность прав и обязанностей) гражданина или юридического лица»[43] и, следовательно, требует определения в правовом порядке.

Понятно, что такой подход к формулированию принципов в кодексах этики журналистов разных стран нельзя назвать строгим. Эта «нестрогость» и создает впечатление, будто кодексы пишутся произвольно, значит, и следовать их предписаниям не очень обязательно. А причиной всему является размытость смыслового поля понятия «профессионально-нравственный принцип» («этический принцип», «принцип этики»). Поэтому представляется важным попытаться четко определить его.

Если, вслед за Е.П. Прохоровым, считать, что формулируемый наукой принцип деятельности есть представление, в котором синтезируются знания об основополагающем законе деятельности и о базисных правилах его использования, то смысловое поле понятия «профессионально-нравственный принцип» должно быть несколько уже. Ведь это понятие непосредственно связано не с деятельностью в целом, а лишь с ее определенной частью.

Эта часть – профессионально-нравственное поведение личности, т.е. система ее реакций в виде поступков на отношения с людьми, с обществом, со своей профессиональной общностью в ходе решения профессиональных задач, соотносимых с общим нравственным законом общества и профессионально-нравственными ценностями. Соответственно содержание понятия «профессионально-нравственный принцип» (принцип как понятие профессиональной этики) должно включать в себя и представление о законах взаимодействия профессиональной общности и каждого ее члена с обществом в целом, и базисные (основные, универсальные) правила использования его в моральном поведении, опосредующим успешное выполнение профессиональных задач.

Что касается законов, то представление о них складывается прежде всего в результате изучения причин, вызвавших появление профессии в обществе и обусловливающих ее развитие. Столь же важным для формирования такого представления является изучение функций деятельности, осуществляемой в рамках данной профессии, общественной роли этой деятельности и значения того продукта, который она поставляет обществу.

Относительно базисных правил морального поведения следует сказать, что представление о них может быть получено в результате изучения тех условий, которые определяют успешность деятельности и, следовательно, выступают в качестве факторов, формирующих оптимальные варианты профессионального поведения специалистов.

Выходит, что критериями, определяющими конкретные профессионально-нравственные принципы, выступают:

– объективные законы взаимодействия данной профессиональной общности и общества, с большей или меньшей точностью отраженные в науке;

– условия, диктующие такое профессионально-нравственное поведение, при котором эти законы во всех случаях профессиональной деятельности могут реализоваться наилучшим образом.

Отсюда и вытекает универсальность принципов, составляющая их главную особенность.

О каких же законах взаимодействия журналистики и общества правомерно в нашем случае говорить в первую очередь?

Понимая закон как «необходимое, существенное, устойчивое, повторяющееся отношение между явлениями в природе и обществе»[44], мы должны учесть, что законы взаимодействия журналистики и общества относятся к категории частных, представляющих собой конкретное проявление общих законов взаимодействия общества с разными видами профессиональной деятельности. Основной из этих общих законов состоит в том, что любая профессиональная деятельность возникает и развивается в силу необходимости стабильно и качественно удовлетворять соответствующие потребности общественного организма. Журналистика, соответственно, возникает и развивается из-за необходимости стабильно и качественно удовлетворять потребности общества в многообразной оперативной информации массового предназначения. Она выступает и в виде социального института, и в виде деятельности. Ученые выдвигают сегодня в центр внимания утверждение, согласно которому журналистика – деятельность,

опосредующая с помощью актуальной информации связь отдельных индивидов с совокупностью новых изменений в обществе, с динамикой окружающего мира. Она координирует темпы социальной жизни с ритмами индивидуального существования и, обеспечивая их параллелизм, синхронизацию и определенную интеграцию, выполняет разнообразные функции ориентации индивидов в социуме[45].

Во многом благодаря данным обстоятельствам человечество, разместившееся на громадных пространствах и разделенное на сегменты государственными границами, национальными языками и обычаями, групповыми интересами и ценностями, не перестает быть целостной, единой саморегулирующейся системой.

Вместе с тем уральский исследователь Ю.А. Ермаков отмечает:

Факт трансцендентности[46] мира по отношению к отдельным индивидам, составляющим аудиторию средств массовой информации, объективно содержит в себе возможность злоупотреблений монополией журналистики на повседневное оперативное сообщение информации о запредельной для этих индивидов реальности. Кроме того, этот факт, значение которого объективно усиливается нарастающей активностью журналистики в обществе, служит и основой своеобразного раздвоения личности реципиента: его повседневной ориентации не только на ощутимо близкий и реальный, но и на воображаемый мир, т.е. на знаково-символическую реальность, создаваемую средствами массовой информации.

Потому культивирование в индивидах данной ориентации на основе их потребностей в обновлении информационных связей с обществом открывает эффективный путь влияния журналистики на субъективность рецепиентов: создание у них истинных или ложных картин и образов, репрезентирующих трансцендентную реальность и, следовательно, неявным образом воздействующих и регулирующих их личное отношение к ней, а в конечном счете – и поведение, стиль жизни индивидов в социуме. Отсюда появляется возможность скрытого манипулирования чувствами, ценностными ориентациями, мышлением реципиента, которая связана, в первую очередь, с прагматическим аспектом функционирования журналистики в качестве общественного института[47].

Под прагматическим аспектом функционирования журналистики Ю.А. Ермаков имеет в виду те интересы органов информации, которые связаны с обеспечением возможностей их выживания и получением «собственного политического, социального и коммерческого капитала». Практически именно эти интересы толкают журналистику в объятия покровителей. То она попадает под крыло властных структур, деятельность которых она и так опосредует, обеспечивая прямую и обратную связь между субъектом и объектом управления. То ищет поддержки у влиятельных в имущественном или политическом отношении социальных сил, а они почти всегда заинтересованы в том, чтобы использовать ее

в целях пропаганды собственных ценностей и идеалов, которые включаются таким образом в духовный обмен и обретают легитимность в массовом и индивидуальном сознании[48].

В результате возникают серьезные опасности:

– для журналистики, поскольку из социального института, воплощающего в себе свободу слова, гласность и демократизм, призванного снабжать граждан правдивой, универсальной по охвату событий, оперативной и регулярной информацией, она превращается в средство манипуляции сознанием человека и тем самым утрачивает свою сущность;

– для социума, поскольку вместо адекватного отражения постоянно меняющейся действительности, сопровождаемого свободным обменом мнений, идей и помогающего тем самым укреплению институтов гражданского общества, он получает неравноценную замену. Ему предлагается, в основном, истолкование изменений, опирающееся на групповые интересы, и завуалировано несущее в себе пропаганду ценностей, соответствующих этим групповым интересам, нередко – в ущерб общечеловеческим;

– для индивида, поскольку его суверенный внутренний мир оказывается подвержен такому информационно-психологическому воздействию, при котором он лишается возможности самостоятельно формировать свое отношение к событиям, освещаемым в средствах массовой информации, хотя и не догадывается об этом. Дело в том, что специфические приемы, которые формируются в журналистике, принимающей на себя манипуляторскую функцию, рассчитаны на то, чтобы запрограммировать нужную духовно-психологическую реакцию реципиента, создавая при этом иллюзию его полной самостоятельности.

Каким образом, при каких условиях можно локализовать, уменьшить подобные опасности, обеспечив журналистике возможность действовать в соответствии с имманентно присущими ей законами?

Исторический опыт показывает, что путь к этому лежит через разрешение проблемы экономической самостоятельности системы средств массовой информации[49], и формирование в журналистской общности таких стандартов профессионального поведения, при интериоризации которых у журналиста возникают устойчивые внутренние запреты на отклонения от закономерных профессиональных шагов. Эти стандарты и получают отражение в профессионально-нравственных принципах творческого поведения журналиста. В чем конкретно они заключаются?

в начало главы << >> в начало части

На все случаи жизни?..

Анализ профессионально-этических документов мирового журналистского сообщества (российские входят в их число) показывает, что среди упоминаемых в них принципов строго соответствуют обозначенным выше критериям четыре принципа. (Формулировки их в разных кодексах несколько отличаются друг от друга, однако суть совпадает.)

По степени близости к «законам высокого уровня», по выраженности «инструментальной функции» и универсальности эти четыре принципа вполне могут претендовать на роль методологической базы профессионально-нравственного поведения журналиста, предрешающей воплощение его профессиональной позиции в конкретные профессиональные шаги. Важно подчеркнуть, что данные принципы предполагают использование их во всех случаях журналистской практики, касаются всех направлений деятельности журналиста и всех «линий» профессионально-нравственных отношений, в которые он вступает.

Рассмотрим последовательно каждый из этих принципов, выявив общий смысл, который они сохраняют на страницах кодексов несмотря на разные формулировки, и придав им общую логическую структуру. Оговоримся: каждый принцип включает в себя указание его сути и условий, которых он требует для своей реализации.

Принцип первый:

соблюдать приоритет общественных интересов и общечеловеческих гуманистических ценностей перед групповыми, проявляя во всех случаях профессионального поведения гражданскую зрелость.

Важность этого принципа обусловлена тем, что он ориентирует поведение журналиста на соответствие законам, определившим возникновение журналистики и ее суть как деятельности, призванной обеспечить такие потребности социума, от разрешения которых зависит его целостность и устойчивость. Иное поведение чревато тем, что может вызвать дисфункциональные эффекты деятельности и повлечь за собой нежелательные сдвиги в общественной жизни.

Говоря об общественных интересах, следует иметь в виду в данном случае интересы общечеловеческие: понятие «общество» употребляется здесь в своем предельном значении, выступая синонимом понятия «человечество».

Но что значит «соблюдать приоритет...»? Ведь это предписание предполагает умение понять, в чем заключаются общечеловеческие интересы, а в чем – групповые, чем общечеловеческие гуманистические ценности отличаются от групповых. Такое умение приходит к человеку лишь по достижению им довольно высокой ступени интеллектуального, общественно-политического, нравственного развития. Так что упоминание о гражданской зрелости при формулировании принципа возникает отнюдь не случайно: она оказывается той предпосылкой, тем необходимым условием, которое делает возможным следование данному принципу.

Вести себя в соответствии с этим принципом в реальности отнюдь не просто. Вот весьма показательная ситуация из журналистской практики, примечательная прежде всего тем, что она типична.

В редакцию одной из популярных в городе газет поступили сведения о том, что руководителями самого крупного муниципального округа допущены серьезные финансовые злоупотребления. Из-за них возникла угроза состоянию жилищного фонда округа: и без того скромные средства на проведение ремонтно-профилактических работ в текущем году «ушли» не по назначению уже в первом квартале.

Корреспондент, которому было поручено расследование, слыл человеком основательным и начал, что называется, «копать» глубоко. Он уже «перелопатил» гору добытых с трудом документов, переговорил не с одним из участников событий. И вдруг его пригласил к себе редактор. Спросил, как продвигаются дела, не очень внимательно выслушал, а потом, не глядя в глаза, проговорил:

– Бог с ней, с этой историей... Я попросил бы тебя заняться другой темой. Видишь ли...

– Не понял! – вопросительно посмотрел журналист на шефа. Они работали вместе не первый год, и по неуверенной интонации редактора он быстро вычислил, что за словами шефа кроется отнюдь не актуальная необходимость «переключить» внимание сотрудника на более важное задание.

– А что тут понимать?! – в голосе редактора послышалось раздражение. – Говорят – не надо, значит не надо!

– Нет уж, позволь... – заупрямился журналист. – Ты не темни, объясни толком.

– Объясни ему... Маленький, что ли?! Знаешь, кто главбух в твоем округе?..

– Представь себе, знаю. Родственница какого-то влиятельного лица.

– Да не просто родственница, а жена! И не какого-то там лица, а нашего... – и редактор назвал фамилию одного из «друзей газеты», владеющего солидным процентом ее акций.

– Ого!.. – выдохнул из себя журналист и замолк.

Редактор тоже молчал, глядя куда-то в окно...

Много дней спустя мы встретились с участниками этой истории у нашего общего знакомого, и мне бросилось в глаза, что отношения между ними как-то странно изменились. «Какая кошка между вами пробежала?» – спросила я у одного из них. «Кошка, говоришь?.. – усмехнулся он. – Просто мы теперь как-то стыдимся друг друга. Ничего, это пройдет. Жизнь не дистиллированная водица, в ней и не такое случается». И он рассказал мне, что произошло.

Наверное, есть люди, способные осудить наших героев. Ведь оба поступили вразрез с принципами, оба выглядят не лучшим образом. Но и понять их тоже можно: жизнь предложила им не самое легкое испытание профессиональной нравственности. Вот оно – влияние «прагматического аспекта функционирования журналистики» (помните, о нем пишет Ю.А. Ермаков?). Этот «прагматический аспект» то и дело подталкивает журналистов к нарушению профессионально-нравственного принципа, о котором идет речь. И невольно возникает вопрос: так, может, и не нужен такой принцип?

Но обратим внимание: и редактор, и журналист – герои рассказанной истории – испытывают чувство стыда. Это значит, их мучает совесть. Так что в следующей подобной ситуации им (или хотя бы одному из них), возможно, удастся найти в себе силы сделать иной моральный выбор, а именно тот, на который ориентирует журналистское сообщество рассмотренный нами принцип. Ориентир же, заметим, есть указатель пути. Без указателей цивилизованных дорог не бывает.

Принцип второй:

соблюдать международные правовые акты и законы своей страны, соблюдать права человека, проявляя уважение к демократическим институтам общества.

Уровень цивилизации, достигнутый человечеством, во многом обеспечен законом, правом[50]. Мы уже знаем: право возникло в общественной жизни в связи с необходимостью разрешения противоречий, не поддающихся «доброй воле». Иначе говоря, оно выступило средством принуждения к разрешению таких противоречий. Однако право – не просто «сильная сила», утверждают исследователи.

Оно, – по мнению автора работы «Право в нашей жизни», – организатор, призванный упорядочить, урегулировать общественные отношения, внести в них необходимую организованность. Право – важный дисциплинирующий фактор. При помощи права обеспечивается такая государственная и гражданская дисциплина, которая выражена в строгом порядке, отточенной организованности общественной жизни[51].

В качестве особо важной задачи для развития правосознания общества исторический опыт человечества выдвинул осознание необходимости закрепления и защиты неотъемлемых прав человека. Идея гарантировать естественные права человека со стороны государства родилась еще в глубине веков, получив серьезное обоснование в трудах многих передовых мыслителей. В XVIII в. она была отчетливо провозглашена в документах, вошедших в золотой фонд развития гуманистической мысли, – в американских Декларации независимости и Билле о правах, во французской Декларации прав человека и гражданина. Многие положения этих документов получили отражение в законодательствах европейских стран. Однако особенно серьезно международное и внутригосударственное нормотворчество в сфере прав человека стало развиваться во второй половине нашего века, когда Генеральная Ассамблея ООН провозгласила Всеобщую декларацию прав человека. Настоящий момент примечателен тем, что права человека не просто провозглашаются в хартиях и декларациях, но и фиксируются в конституциях государств, в международных пактах, направленных на осуществление и защиту прав человека во всем мире (хотя происходит это отнюдь не без сложностей).

Журналистика является не только информационным посредником в процессах укрепления правопорядка и правозащиты. Она и сама выступает в качестве силы, осуществляющей эту работу. Для того чтобы журналист мог справляться с ней наилучшим образом, он должен иметь развитое правосознание, придерживаться прогрессивных правозащитных концепций, а главное – демонстрировать собственным поведением и умение действовать в согласии с законами, и уважение к правам человека, а также ко всем демократическим институтам, которые призваны быть гарантами соблюдения этих прав.

Однако, несмотря на то, что соблюдение прав человека провозглашается лидерами российской журналистской корпорации главным принципом прессы, случаев пренебрежения правами людей со стороны журналистов немало. Много и примеров пренебрежения законами, в том числе Законом о средствах массовой информации. Так, Закон о СМИ однозначно утверждает, что при осуществлении профессиональной деятельности журналист обязан «проверять достоверность сообщаемой им информации», «уважать права, законные интересы, честь и достоинство граждан и организаций»[52]. А в судопроизводство месяц за месяцем поступают дела, возбуждаемые в связи с публикацией непроверенных данных или оскорблением чести и достоинства личности, и очень многие из этих дел журналисты проигрывают. Не случайно даже «звезды эстрады», привычные к вторжению прессы в их личную жизнь, теряют терпение и выходят «на тропу войны» против журналистов.

Далеко не всегда законопослушны журналисты и при получении сведений в процессе подготовки материалов. Сталкиваясь с нарушениями закона со стороны чиновников, необоснованно препятствующих доступу работников прессы к информации, журналисты идут на риск, добывая сведения обходными путями. Это, конечно, не дело. Здесь есть проблема, ее надо решать, но не таким образом.

Подталкивают журналистов к нарушению границ правового пространства и противоречия в законодательстве, создающие коллизии, найти решение которых весьма сложно. Это так называемые «серые зоны»: выход из них практически всегда оказывается выходом за правовое поле. Типичный пример подобной коллизии – ситуации с «личной жизнью». Как известно, законы многих стран, и российские в том числе, запрещают «сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия»[53]. С другой стороны, есть и такой закон:

Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом[54].

Что получается, когда журналист оказывается в точке столкновения двух законов, мы уже видели на примере Елены Масюк.

Уважение к закону и правам человека – залог стабильности, безопасности страны, которых у нас стало меньше. Кто из журналистов хочет, чтобы стало еще хуже, найти трудно, а вот кто из них не уважает закон и права человека, найти не представляет никакого труда...

– с горечью замечает в своей книге «Права человека» Ю.В. Трошкин[55]. И с ним невозможно не согласиться.

Второй профессионально-нравственный принцип потому и важен, что он предполагает перевод внешней для журналиста необходимости в его внутреннюю потребность. Это достигается не сразу и только при том условии, что в сообществе журналистов складывается соответствующая атмосфера.

Принцип третий:

соблюдать общепринятые нормы морали, а также стандарты культуры взаимоотношений, проявляя глубокую человеческую порядочность, воспитанность, уважение к чести и достоинству личности.

В одном из номеров журнала «Журналист» был опубликован материал, подготовленный Международным центром для журналистов (США). Он начинался так: «Некоторые считают, что «этическая журналистика» – это оксюморон, то есть сочетание противоположных по значению слов»[56].

– Почему некоторые?.. Да большинство людей так думают! – заметил, отложив журнал в сторону, мой гость – опытный газетчик, с которым мы довольно долго работали вместе. – И это похоже на правду. Помнишь Т.? (Он назвал фамилию хорошо известного мне человека.) Лучший репортер из всех, которых я знал. А как он выглядел и как действовал?.. Я не уверен, умывался ли он хоть раз в неделю и знал ли, что надо спрашивать разрешение, входя к кому-то в комнату или кабинет.

Т. действительно был весьма примечательной фигурой – чтоб не сказать одиозной. В журналистских кругах не уставали рассказывать байки о нем. Информацию мог добыть из-под земли – и в прямом, и в переносном смысле. Тексты его, конечно, приходилось править (не хватало грамотности), но в них всегда была «изюминка» и, что самое главное, они точно схватывали суть событий, фактических ошибок в них почти не бывало. Зато их появлению чуть ли не всякий раз предшествовала какая-нибудь нетривиальная история – то скандальная, то потешная. Рассказывали, например, что фактуру для одного из своих материалов он добыл, сидя под столом в номере гостиницы, где остановилась приезжая знаменитость. Официально в аудиенции ему было отказано, и он «пошел неофициальным путем»! Самое пикантное в том, что подслушивал Т. беседу, которую вела со знаменитостью молодая журналистка, на контакт с которой гостья города пошла довольно охотно.

– Как ты думаешь, – спросила я коллегу, – почему ни одна газета так и не взяла его в штат? Услугами пользовались все, а в штат редакции не брали.

Он хмыкнул, повел бровями:

– Время было доперестроечное! Не больно ценили талант.

– А может, и потому, что с такими «оригиналами» нормальному человеку свойственно избегать общения?

– Таланту многое нужно прощать. Круг замкнулся.

– Смотри, что получается, – сказала я. – Сначала мы таланту многое прощаем, потом начинаем думать, что в журналистике так и должно быть, а потом рождается мнение: «этическая журналистика – оксюморон».

– Вроде бы да... – неохотно согласился он. А я протянула ему номер «Общей газеты», где было напечатано поданное не без иронии интервью Сергея Варшавчика с одним из ведущих ежедневной аналитической программы на ТВ, тоже человеком талантливым (чуть было не получил «Орфея» на ТЭФИ). В интервью этот аналитик весьма своеобразно высказывался о приличиях. Заметив, что судиться с газетой «МК» по поводу ее публикации не намерен (неприлично – «все равно что драться с пьяной бабой»), он заявил: «Лучше я их оскорблю, и пусть они со мною судятся». И дальше добавил: «Я оскорбляю людей, с которыми считаю ниже своего достоинства выяснять отношения содержательно»[57].

Здесь уж мой гость не выдержал:

– Ну, тут чисто трамвайные нравы! Если это просматривается с экрана (а оно, конечно, просматривается), – представляешь, какой образуется «вирус хамства»!

Мне очень понравилось это его выражение – «вирус хамства».

Положение журналиста в обществе таково, что он всегда привлекает к себе внимание и, хочет того или нет, воздействует на аудиторию не только своими текстами. А если это журналист телевидения, то и подавно. Ведь любой его жест, любое слово, выражение лица, даже взгляд (не говоря уж о передачах в целом) могут стать источником «вирусов», добрых или злых – это зависит от уровня его моральности и культуры.

Тот факт, что в профессионально-нравственные отношения трудовой группы журналист вступает в пору, когда у него уже сложилась определенная традиция моральной регуляции своего поведения в обществе, создает немало сложностей. Повторимся: уровень моральности у людей разный, несмотря на то, что нравственный закон, требующий согласованности действий каждого отдельного человека и общества, един. Будь это по-иному, не могло бы быть и речи о принципе, который мы рассматриваем. Но коль скоро реальность такова, коль скоро в профессиональную общность журналистов приходят люди разной степени моральности, принцип этот очень важен. Он способен стимулировать моральное и культурное развитие каждого отдельного члена общности, улучшая, оздоравливая тем самым ее профессионально-нравственный климат. Конечно, это не может служить абсолютной страховкой от превращения понятия «этическая журналистика» в оксюморон, но в некоторой степени помогает разрешать противоречия, возникающие между требованиями общей морали и состоянием профессионально-нравственной атмосферы журналистской среды. В результате создается возможность для укрепления авторитета журналистики в обществе, для расширения области позитивных последствий ее деятельности.

Ориентировать журналистов на соблюдение этого принципа сегодня – задача очень существенная. Ведь в период бурного развития информационного рынка, непрерывного возникновения все новых средств массовой информации и стремительного совершенствования электронной техники журналистский корпус интенсивно пополняется людьми из самых разных отраслей деятельности. Для многих из них профессионально-нравственные ценности журналистики – вовсе не факт, а представление о свободе творчества не имеет ничего общего с грамотным профессиональным представлением. Между тем надежной гарантией от вольного или невольного произвола может быть именно высокий уровень человеческой порядочности и культуры журналиста.

Принцип четвертый:

выполнять все профессиональные действия обдуманно, честно, тщательно, проявляя добросовестность и настойчивость, а при необходимости – мужество.

Этот принцип тесно связан с предыдущим. По сути дела, он является детализацией третьего принципа, но детализацией особого рода. Заключенные в нем предписания восходят непосредственно к предписаниям трудовой морали. А трудовая мораль, как мы помним, представляет собой особый блок моральной установки, возникший для того, чтобы закрепить в поведении человека, независимо от его места в социуме (независимо от профессии!), добросовестное отношение к труду. Так проявила себя в ходе общественного развития необходимость гарантировать бесперебойное поступление в фонды общества качественных жизненно важных продуктов, обеспечивая выживание человека и общества. Профессиональная мораль журналистской общности призвана ориентировать своих членов на такое отношение к постулатам трудовой морали, при котором не должно даже возникать вопросов по поводу качества журналистской продукции. Однако они, увы, возникают.

Раньше местное телевидение было менее популярно, но более профессионально. Выстроенный кадр, нормальный свет в студии, хорошо одетый ведущий. Кому теперь это нужно? – размышляла в беседе с корреспондентом журнала «Журналист» одна из звезд нашего телеэкрана... – Когда-то говорили: «Энтузиазм уже ушел, а профессионализм еще не появился». Молодые мальчики и девочки приходят на телевидение, чтобы их узнавали. И за деньгами, конечно. Но того и другого можно добиться на любительской камере, ничего не продумывая заранее. Девчонки с канала «Волга» называют альтиста Башмета на Сахаровском фестивале скрипачом, причем изо дня в день. Все им кажется так легко. Действительно, нажал на кнопку – получил картинку. Подсунул микрофон – получил интервью. Гостям говорят: сами напишите вопросы. И вот ты уже на экране, тебя узнают на улицах, ты – звезда. Зачем писать сценарий? Зачем какой-то кадр, который надо выстраивать?[58].

В данных наблюдениях отразились настолько характерные приметы сегодняшних «телебуден», что однажды, когда я прочла приведенный отрывок на журналистском семинаре, ситуацию приняли за свою представители трех приволжских городов!

А прямой эфир на радио иной раз и вовсе похож на «балдежный» разговор двух не вполне трезвых балагуров, позволяющих себе без обиняков обсуждать свои и чужие интимные привычки. И пусть бы себе обсуждали, если бы это был просто «телефонный треп для двоих». Но это – передачи для массовой аудитории, продукт, предлагаемый слушателям в качестве результата работы!

Заметно снизилась тщательность и в деятельности газетчиков. Это проявляется даже в количестве опечаток, «оседающих» на газетных страницах. Но что опечатки по сравнению с историями, вокруг которых разгораются судебные страсти именно из-за того, что журналист позволил себе быть небрежным. То не проверил сведения, которые принесла молва; то не продумал, как лучше проаргументировать свою позицию; то не дал себе труда поискать слово, которое не оскорбляло бы персонажей публикации.

Показательна в этом смысле судебная тяжба между прокурором Архангельской области и автором статьи «Ну-ка, отними!», опубликованной в «Криминальной хронике»[59]. Справедливый по своей сути материал был не особенно тщательно подготовлен (автор выслушал только одну из конфликтующих сторон) и написан с «эмоциональными перехлестами» (упомянутый прокурор и взятая им под защиту сотрудница прокуратуры были без достаточных оснований названы «настоящими грабителями»). Кончилось тем, что Тверской суд Москвы принял решение обязать редакцию опубликовать опровержение и взыскать с редакции в пользу истца более чем кругленькую сумму...

Разумеется, немало в практике наших СМИ и примеров противоположного свойства. Они говорят о том, что мастера эфира и пера не чужды добродетелей, благодаря чему массовые информационные потоки постоянно пополняются текстами, позволяющими журналистике справляться со своей ролью. И это относится не только к тем, кто ведет репортажи из «горячих точек» или с мест чрезвычайных происшествий. Люди, которые просто не умеют делать дело спустя рукава, по счастью, есть в самых разных подразделениях журналистского «цеха». Важно, чтобы именно они «определяли погоду» в средствах массовой информации. В сущности, именно на это и должен ориентировать журналистскую общность четвертый принцип.

Подчеркнем еще раз: особенностью профессионально-нравственных принципов является их универсальный характер. Работает ли журналист с источниками информации, выходит ли на контакт с действующими лицами будущих публикаций, обращается ли к аудитории, взаимодействует ли с представителями власти или коллегами – во всех таких случаях он (если считается достойным профессионалом) сознательно или бессознательно опирается на рассмотренные принципы. Это профессиональные нравственные заповеди, следуя которым никогда не потеряешь чувства ответственности, не уронишь своего профессионального достоинства, не запятнаешь чести, словом, будешь жить в ладу с совестью.

Но профессионально-нравственные принципы – не приказ командира, а именно заповеди. Журналисты делятся на тех, кто им следует, и тех, кто ими пренебрегает. И если профессиональная среда лояльна к последним, если она не кипит возмущением, когда сталкивается с наплевательским отношением к принципам, значит, она больна, и причем серьезно: потеря ориентиров грозит «дорогой в никуда». Слава Богу, в нашем журналистском корпусе начинают появляться признаки выздоровления. Обнадеживает в этом смысле и факт создания Большого жюри при Союзе журналистов России, уже рассмотревшего в 1999 г. несколько конфликтных ситуаций, вызываемых неблагополучием в сфере профессионально-нравственных отношений.

Однако полиструктурность, многослойность профессионально-нравственных отношений, в которые журналист включается в ходе своей деятельности, обусловливает неизбежность конкретизации побуждений, обобщенно заложенных в принципах. Возникает необходимость в профессионально-нравственных регуляторах отдельных аспектов профессионального журналистского поведения. Что же они собой представляют?

в начало главы << >> в начало части

ГЛАВА VI.

«НОРМЫ – ВСЕ РАВНО ЧТО ЦЕНЗУРА!»

На чем строить отношения с адресатом?

Раскрывать источник или скрывать?

«Не навреди!» – что это значит?

Кто такой автор?

Кем создается «нравственный климат»?

Зачем регламентировать «игры с властью»?

Закончив систематизировать профессионально-этические положения, извлеченные из прочитанных кодексов, я попросила коллегу-газетчика посмотреть результаты работы. Было важно выяснить, легко ли улавливаются различия между тремя группами представлений, образующих основную часть профессионально-нравственного сознания журналиста. Он взял листочки, вчитался, подумал. Потом стал уточнять:

– Выходит, профессионально-нравственные категории – это представления, которые задают журналисту систему основных психологических установок на деятельность, определяют профессиональную позицию? Пожалуй, да...

Принципы... Имеется в виду другой ряд представлений – те, что определяют главные, универсальные для профессии правила поведения. Они вроде бы указывают на условия, при которых журналист всегда будет на высоте. Допустим!

А вот третья группа... Не обижайся, но я сразу тебе скажу: у меня она вызывает резкое отторжение, воспринимается как покушение на свободу. Все равно что цензура! И посмотри, сколько там этих норм! Прямо колючая проволока в шесть рядов!

Я даже рассмеялась: нормы действительно выстраивались в шесть рядов (мы еще это увидим). Попыталась было сослаться на то, что их столько в кодексах, не сама ведь я их придумала. Но собеседник резонно заметил, что по кодексам-то они рассредоточены, а тут оказались все вместе и превратились...

– Во что превратились? – переспросила я, побуждая его все-таки закончить мысль.

– Говорю же, в цензуру! Мне только того и надо было:

– Может, все-таки в ориентиры для самоцензуры!

И мы начали обсуждать, нужна журналисту самоцензура или нет. «Внутренний цензор» – кто он, враг творческой свободы или мудрый советчик журналиста, болеющий душой и за него, и за журналистику, и за общество, и за каждого человека, с которым сводит сотрудников прессы профессиональный путь? Сошлись на том, что советчик. Тогда возник новый вопрос: а должны ли быть у «советчика» какие-то основания для «советов»? И опять легко достигли согласия: есть такие основания – прошлый опыт журналистской общности, так сказать, «уроки истории».

– Но ведь в основу профессионально-нравственных норм и ложатся такие «уроки истории»! – проговорила я. – Ты вдумайся в определение: нормы – это выработанные в опыте профессии представления, подталкивающие к таким вариантам поведения в ходе деятельности, которые позволяют в конкретных условиях с наибольшей вероятностью достигать оптимальных отношений и добиваться хорошего результата.

– Да, – сказал, наконец, коллега. – Убедила. Но все равно их не должно быть так много!

Теперь была моя очередь согласиться. И я принялась снова перечитывать извлечения из кодексов, пытаясь избежать излишней дробности норм. Оказалось, что коллега был прав, основания для этого нашлись, и я ими воспользовалась. Тем не менее, пресловутые «шесть рядов» сохранились: именно шесть направлений профессионально-нравственных отношений сходятся в журналистской деятельности. О них и пойдет речь далее.

в начало главы << >> в начало части

На чем строить отношения с адресатом?

Доминирующими в профессиональной морали журналистов являются отношения с адресатом информации – аудиторией СМИ. Читатель, радиослушатель, телезритель – для них мы работаем, им предназначаем плоды своих трудов, не уставая следить за изменениями действительности, чтобы вовремя сообщить о важных новостях и помочь разобраться в них. Но, как мы уже могли убедиться, продукция журналистики для адресата не всегда безопасна. Мотивируя необходимость исследовать практику потребления массовой информации аудиторией, социолог Л.Н. Федотова пишет:

С тех пор, как между личным опытом индивида и остальным мирозданием появилась фигура Интерпретатора, человека (или института), впрочем, не с Луны свалившегося (хотя по специфичности и важности его роли человечество издавна склонно было его обожествлять), отношения между ними стали проблемой: предметом для осмысления, а может быть, и трансформации – как выполняет свою функцию Интерпретатор, какую картину мира рисует он своему окружению, в какую сторону горизонта вглядывается при этом... [60].

Чрезвычайное практическое значение этой проблемы определило стихийное стремление аудитории (по крайней мере, наиболее просвещенной ее части) защитить себя от чрезмерного влияния прессы. Концентрируя внимание на личностном взаимодействии человека с системой средств массовой коммуникации (СМК) под таким углом зрения,

можно говорить о действиях аудитории как избирательной деятельности по отношению к СМК, активном поведении-выборе, и, наконец, барьерах, которыми индивид защищается, которые индивид противопоставляет воздействию СМК, или, если угодно, фильтрах, через которые индивид просеивает потребляемую информацию[61].

Что это значит для конкретных средств массовой информации в условиях рынка, пространно пояснять не требуется. Мы уже знаем: всплеск профессиональной журналистской рефлексии по этому поводу обернулся для стран, вставших на путь рыночного развития давно, интенсивным процессом кодификации профессионально-нравственных норм, стихийно сложившихся с целью оптимизации отношений журналистики с обществом. Россия приступила к рыночным реформам лишь в последнем десятилетии уходящего века, так что наша журналистика только еще осваивает особенности взаимодействия с аудиторией в новой экономической, социально-политической, социально-психологической ситуации (к тому же во многом кризисной). В связи с этим опыт мирового журналистского сообщества по предотвращению нежелательных осложнений в отношениях с адресатом массовой информации, зафиксированный в виде положений этических кодексов, имеет для нас очень большое значение. Чем же, какими именно нормами регулируются отношения «журналист – аудитория» в наше время и насколько эти нормы помогают установить оптимальный режим взаимодействия производителя и потребителя массовой информации?

Анализ профессионально-этических документов, высказываний работников пера и эфира, научных трудов по профессиональной этике журналиста позволяет сделать вывод, что сегодня определяющими в этой группе являются нормы, содержащие следующие требования-ориентиры:

Ø всемерно защищать свободу прессы как одно из неотъемлемых прав человечества и всеобщее благо;

Ø уважать право людей знать правду, своевременно предоставляя им максимально объективную и правдивую информацию о действительности, четко отделяя сообщения о фактах от мнений, противодействуя намеренному сокрытию общественно значимых сведений и распространению ложных данных;

Ø уважать право людей на участие в самоопределении общественного мнения, помогая им свободно выражать свою точку зрения в печати, по радио и телевидению, содействуя общедоступности средств массовой информации;

Ø уважать моральные ценности и культурные стандарты аудитории, используя их в качестве ценностной основы произведений и не допуская в тексте смакования подробностей преступлений, потворства порочным инстинктам, а также утверждений и слов, оскорбляющих национальные, религиозные или нравственные чувства человека;

Ø укреплять доверие людей к средствам массовой информации, содействуя открытому диалогу СМИ с читателями, зрителями и слушателями, публично принимая справедливые претензии общественности к своей деятельности, предоставляя возможность ответа на критику, оперативно исправляя существенные ошибки, не допуская намеренного манипулирования сознанием адресата информации, а также дезориентации его в содержании материалов посредством их неточных заголовков.

Перечень этих требований-ориентиров, конечно же, не исчерпывает всех представлений профессионального журналистского сознания, касающихся возможностей оптимизировать взаимодействие с аудиторией. Мы назвали лишь те из них, которые служат непосредственно реализации профессиональной позиции и профессионально-нравственных принципов журналиста. Они помогают ему в ситуациях морального выбора остановиться на действиях, которые не наносят адресату журналистской продукции сколько-нибудь существенного вреда.

Следование норме, предъявленной в нашем ряду первой, стало устойчивой традицией для Mass Media всего мира. Проявляя редкую солидарность, журналисты разных стран видят свою задачу – в высшей степени благородную – в том, чтобы отстаивать автономность прессы от власти, не допускать введения цензуры, поддерживать коллег из тех государств, где средства массовой информации еще не утвердились в своих демократических правах.

Однако факт наличия такой традиции вовсе не означает, что есть хоть одна страна на планете Земля, где достигнута абсолютная свобода печати. Даже в США, где гарантом функционирования демократического правительства и свободы граждан считается именно свободная пресса, абсолютной свободы печати нет и быть не может, поскольку понятие «абсолютная свобода» применительно к социальным институтам и человеку как социальному существу – нонсенс. Абсолютная свобода означает полный обрыв, полное отсутствие связей. Носителя абсолютной свободы можно представить себе только в торичеллиевой пустоте, да и то условно, ибо пустота и есть пустота. Любопытна логика рассуждений, выстроенная профессором Джоном Мэрриллом для доказательства утверждения о том, что в Америке есть свобода печати.

Слово «свобода», – пишет он, – не означает, что человек свободен от всего. Быть свободным от всего – от других людей, от законов, от морали, от мыслей и эмоций – в реальности невозможно, и здравомыслящий человек не может желать такой свободы. Истина в том, что любая необходимая и желаемая свобода должна иметь ограничения. Реальная свобода должна иметь смысл или почву. Примеры такой основы свободы можно обнаружить в конфуцианской этике. Здесь основой ограничения свободы является добро. Человек должен выбирать добро, а не зло. Если побеждает зло, то свобода, скорее всего, перестанет существовать. Таким образом, если мы будем следовать этой этике, то мы должны разрешать свободу только ради добра, но не ради зла[62].

Так и хочется подписаться под этими словами, мешает лишь одно: историей доказано, что иногда добро не сразу открывает свое лицо, а зло любит рядиться в одежды добра, поэтому нетрудно и ошибиться.

Да, реальная свобода должна иметь смысл или почву. И этот смысл, эту почву, когда мы говорим о свободе прессы, составляют имманентно присущие ей законы. Свобода прессы есть возможность строить деятельность прессы в соответствии с ее внутренними законами, не допуская насилия над ее природой. Именно эту возможность в условиях, когда на нее «перманентно (непрерывно, постоянно. – Г.Л.) покушаются те, кто хотел бы использовать уникальную духовную всеобщность данного социального института, масштаб и оперативность влияния прессы в партикулярных (частных. – Г.Л.) интересах и целях»[63], и пытаются защищать журналисты в соответствии с профессионально-этической нормой, о которой мы говорим.

Уважение к праву людей знать правду – следующая норма в нашем ряду – предполагает совершенно определенные проявления этого уважения. Они складываются из:

– своевременности, правдивости и максимально возможной объективности предъявляемой информации;

– стремления к тому, чтобы адресат информации мог составить себе отчетливое представление о том, что произошло в действительности и что думает по этому поводу журналист;

– готовности идти на конфликты, даже на осложнение служебных отношений во имя необходимости донести до аудитории важную для нее информацию или, напротив, воспрепятствовать распространению ложных сведений.

Часто ли нарушается эта норма в практике средств массовой информации? Увы, нередко. Но вместе с тем у нас немало журналистов, которые действуют в соответствии с ней автоматически, не задумываясь. Александр Хохлов, о котором мы говорили, вовсе не единственный тому пример.

А вот третьей нормы этого ряда, предусматривающей уважение к праву граждан участвовать в обмене мнениями, способствуя самоопределению общественного мнения, работники электронной и печатной прессы сегодня придерживаются в разной мере. Телевидению и радиовещанию в поиске новых форм вовлечения аудитории в этот процесс помогают возможности современной техники. Прямой эфир с видными государственными и общественными деятелями, представителями науки и культуры, многочисленные ток-шоу, прямая телефонная связь, интерактивный опрос... Правда, не всегда при этом выносятся на обсуждение действительно общезначимые и важные проблемы. Не всегда бывает представлен достаточно богатый спектр мнений, плюрализм позиций. Но в плане форм участия аудитории в создании массовых информационных потоков электронная пресса, пожалуй, опережает печатную.

На газетных полосах господствуют мнения профессиональных журналистов. Публикация читательских писем стала редкостью, хотя в некоторых изданиях и сохранились рубрики типа «Мнения». Организация «авторских материалов» в том виде, какой практиковала советская печать, слава Богу, отошла в прошлое (вместе с нею постепенно уходит в прошлое и такое явление, как «заавторство»[64]). А вот новые варианты «попадания» читательских выступлений на страницы печатных изданий рождаются с трудом.

Наблюдения показывают, что сегодня слово читателя можно найти в газете едва ли не в трех случаях:

– если этот «читатель» – представитель какой-либо из служб паблик рилейшнз, и тогда его тексты идут под рубриками «бизнес-информация», «на правах рекламы» и т.п.;

– если он – создатель какого-нибудь «экспресс-метода» или «экстра-крема», рекламирующий свой товар;

– если он – влиятельная или эпатирующая окружение персона, которую газетчики просят дать интервью или приглашают принять участие в сеансах прямой телефонной связи с читателями.

В такой ситуации заслуживает внимания практика изданий, вовлекающих в свою работу широкий «круг друзей редакции». В него входят яркие творческие личности из самых разных сфер деятельности, обладающие талантом публициста. Они ведут постоянные рубрики, выступают в качестве экспертов, делятся соображениями по поводу тех или иных проблем, переживаемых ими вместе со всей страной. Это достойный ответ журналистов на требование профессии, заложенное в рассматриваемой норме.

Пожалуй, чаще всего мы сталкиваемся в практике журналистов с нарушением нормы, представленной в нашем списке четвертой. Казалось бы, она предписывает само собой разумеющиеся вещи: опираться в своих произведениях на тот материал культуры, на те ценности, в которых аудитория ориентируется, не подталкивать ее к порокам, жестокости, не оскорблять национальное, религиозное, нравственное достоинство человека, позволяя себе неразборчивость в средствах выражения информации. Тем не менее, именно эти предписания оказываются трудно выполнимыми.

Однажды на семинарском занятии мы рассматривали материалы, идущие в одной из московских газет под рубрикой «Срочно в номер!». Студенты задались целью определить, удается ли авторам так организовать заметки, чтобы авторская оценка не деформировала факт. Вдруг одна из девушек возмущенно воскликнула: «Какой-то кошмар! Они пишут о гибели людей и при этом смеются. Выходит, жизнь человека никакой ценности для них не представляет». И было уже бессмысленно предлагать посмотреть, как передан факт и выражена оценка. В аудитории закипели страсти. Отношение сотрудников редакции к жизни, основной из общечеловеческих гуманистических ценностей, вызвало у молодых людей дружное неприятие. А когда волна возмущения спала, я задала вопрос: «Неужели и вправду у авторов заметок не было сострадания к потерпевшим, сочувствия их близким? Неужели и в самом деле жизнь человека в их глазах гроша ломаного не стоит?» – «Нет, конечно, это все ради красного словца!» – наперебой заговорили девчата. Парни снисходительно усмехались. Потом один сказал: «Острили бы где-нибудь на лесной полянке. Это же все-таки газета!»

С тех пор почти всякий раз, когда мне приходится вести разговор о сути нормы, ставшей в данном случае предметом нашего внимания, я начинаю с предложения познакомиться с материалами рубрики «Срочно в номер!». Выводы у тех, кто участвует в беседе, появляются сами собой.

Особый случай представляет собой пятая норма. Дело в том, что укреплять доверие людей к средствам массовой информации столь же важно, сколь и опасно. Мы уже знаем, что в истории бывали ситуации, когда журналистика, отягощаемая в силу тех или иных причин манипуляторской функцией, используя доверие аудитории, превращала ее в объект манипулирования. И это не было безобидным. Суть заключается в следующем:

Манипулирование является весьма своеобразным способом социальной регуляции, управления, контроля и детерминации индивидуальной жизни людей. В тоталитарном обществе оно служит необходимым дополнением к открытому насилию и террору, выполняя прежде всего функции идеологического «наркоза» и духовного «обезболивания» их разрушительной практики, маскируя ее под «партийную линию», «высшие государственные интересы» или «революционную целесообразность». В условиях цивилизованного общества, где насильственное подавление человека морально порицается и в большинстве случаев запрещено законом, манипуляция служит его своеобразным заменителем. При этом сила и эффективность этого заменителя подчас гораздо выше, чем открытого насилия, ибо манипулирование совершается скрыто и анонимно в духовно-психологическом мире человека, охватывая как сознательные, так и бессознательные слои его личности[65].

Надо полагать, что манипулирование, будучи по своей сущности явлением деструктивным, как и любой другой феномен, имеет и некие позитивные стороны, еще мало исследованные наукой. Однако даже если допустить, что они есть, нельзя не видеть, что в основе этого явления лежит обман. Следовательно, журналистике манипулирование противопоказано по определению. Его трудно избежать, поскольку для него есть объективные предпосылки, но оно противопоказано, ибо журналистику вызвала к жизни необходимость человечества уверенно ориентироваться в действительной динамике социальных процессов. Судя по всему, это противоречие – еще одно из проявлений того основного, движущего противоречия журналистики, которое связано с включенностью ее в два контура регулирования социума, о чем мы уже достаточно говорили.

Отсюда вывод: основой укрепления доверия аудитории к прессе должны быть те особенности профессионального поведения журналистов, которые одновременно предупреждают усиление манипуляторской функции журналистики. Их и декларирует данная профессионально-нравственная норма, максимально «нагруженная» побуждениями к защите адресата массовой информации.

Профессиональная журналистская мораль, как видим, обязывает строить сферу отношений «журналист – адресат информации» прежде всего на всестороннем уважении к аудитории, причем уважении, которое предполагает необходимость изучать ее, дорожить ее ценностями и правами, понимать ее озабоченность, интересы, проблемы. Данные российско-американских социологических исследований, проведенных в 1992–1996 гг., показали, что представления российских и американских журналистов об аудитории существенно различаются. Американцы гораздо менее склонны считать свою аудиторию легковерной и не интересующейся серьезными проблемами. Они думают о ней много лучше, чем российские журналисты о своей[66]. Не здесь ли надо искать ответы на многие «трудные вопросы» нашей сегодняшней журналистики?

в начало главы << >> в начало части

Раскрывать источник или скрывать?

Чрезвычайно важны для журналистики отношения «журналист – источник информации», благодаря которым изо дня в день средства массовой информации получают сведения о происходящем в мире. Действительность для журналиста, с этой точки зрения, есть совокупность источников информации. Их надо уметь находить и правильно использовать. Существуют три типа источников, и у каждого из них – свои особенности.

Первый тип – документ – примечателен тем, что он представляет собой продукт чьей-то деятельности по переработке первичной информации. Она «законсервирована» в документе с помощью тех или иных знаков на том или ином материале для хранения и передачи во времени и пространстве.

Второй тип – предметно-вещественная среда – обладает способностью нести на себе естественные «отпечатки» контактов с людьми и событиями. Эти «отпечатки» предстают перед нами в виде деталей обстановки, на фоне которой происходили события, и могут рассказать о них не меньше, чем документ. Но... Предметы, вещи «разговаривают» только с теми, кто умеет их разглядеть и хочет понять их язык.

Третий тип источников – человек, ключевое для журналиста звено в информационной среде. В американской научной традиции это звено называется «живой источник». Это название имеет не только прямой, но и переносный смысл. Ведь человек – субъект деятельности, он включен в природные и социальные процессы множеством связей и потому как источник информации неиссякаем. Во-первых, он всегда является свидетелем или участником каких-то событий и потому выступает в качестве держателя информации о них. Во-вторых, он – носитель информации о себе, о своем внутреннем, субъективно созданном мире. В-третьих, он – транслятор информации, полученной от других.

Особенность этого типа источников состоит в том, что они могут открыться или не открыться для журналиста, поскольку человек, будучи существом социальным, сам программирует свое поведение и побудить его к контакту не очень просто.

Может ли журналист заинтересовать людей в сотрудничестве с органами информации? Не только может, он должен сделать это! Но как? Однозначный ответ здесь едва ли найдется: сколько людей – столько мотивов поведения. Журналисту, заинтересованному в привлечении того или иного человека к сотрудничеству в качестве информатора, прежде всего необходимо понять, чем в первую очередь определяются поступки этого человека. Есть люди, которые мечтают стать журналистами, даже если имеют другое высшее образование; они охотно начнут сотрудничать с прессой в качестве нештатных авторов. Есть люди с публицистической жилкой, всегда готовые принять участие в обсуждении важных проблем и помочь их решению. Есть желающие подработать журналистским трудом или стремящиеся к известности – они тоже потенциальные нештатные авторы. А есть такие, кто склонен помогать органам информации, хотя ни к славе, ни к деньгам не стремится. Чаще всего это те, кому совесть не дает смириться с коррупцией, несправедливостью, произволом, а возможностей помешать злу без огласки у них не хватает. В подобных случаях люди идут на сотрудничество с прессой из гражданских побуждений, рискуя многим, и потому они нуждаются в определенных гарантиях неразглашения имени, что и предусматривается законодательством.

Но в целом, надо сказать, отношения журналистов с источниками информации законодательно отрегулированы слабо, и потому здесь возникает много проблем. Так, например, Закон Российской Федерации о средствах массовой информации вроде бы обязывает должностных лиц, выступающих в качестве держателей информации, предоставлять журналистам необходимые сведения «по запросам редакций», а также путем проведения пресс-конференций, рассылки материалов и т.п. В Законе даже подчеркивается, что «отказ в предоставлении запрашиваемой информации возможен, только если она содержит сведения, составляющие государственную, коммерческую или иную специально охраняемую законом тайну»[67]. Однако ни порядок предоставления информации пресс-службами, ни порядок аккредитации журналистов конкретными законодательными актами не обеспечены.

В результате на пути к информации у работников прессы возникает множество искусственно создаваемых барьеров, преодолевать которые законными путями оказывается достаточно трудно. Журналист то и дело попадает в ситуации морального выбора, выйти из которых достойно можно только в одном случае: если ты при всех сложностях придерживаешься принятых в профессиональном сообществе стандартов поведения, существующих в статусе профессионально-нравственных норм, и не забываешь о профессиональном достоинстве и чести.

На какие же стандарты в данном случае следует ориентироваться? В целом этот ряд профессионально-нравственных норм сегодня выглядит так:

Ø при работе с источниками информации использовать для получения сведений исключительно законные, достойные действия, допуская отступления от требований права и предписаний морали (использование «скрытой камеры», «скрытой записи», нелегальное получение документов и т.п.) только в обстоятельствах, когда налицо серьезная угроза общественному благополучию или жизни людей;

Ø уважать право физических и юридических лиц на отказ в информации, если ее предоставление не является обязанностью, предусмотренной Законом, не позволять себе бестактности, давления, шантажа;

Ø указывать в материалах источники информации во всех случаях, кроме тех, когда есть основания сохранять их в тайне;

Ø хранить профессиональную тайну относительно источника информации, если есть основания для его анонимности, отступая от этого требования только в исключительных обстоятельствах: по решению суда или согласию с информатором в случаях, когда разглашение его имени является единственным способом избежать неминуемого ущерба для людей;

Ø соблюдать оговоренную при получении информации конфиденциальность, выполняя просьбу информатора не делать определенные сведения или документы достоянием гласности во всех случаях, кроме тех, когда информация была искажена намеренно.

Почему данный список норм содержит в себе два, по сути дела, противоположных предписания: с одной стороны, обнародовать источник информации, с другой – хранить его в тайне?

Объяснение этому можно найти в следующем. Обозначение в тексте источника информации является для ее адресата свидетельством истинности сообщения, оно дает возможность проверить его, если возникают сомнения, служит аргументом в пользу объективности журналистики, а потому представляет собой ценный компонент материала. Однако тот факт, что в нашей действительности «живой источник» из-за контактов с прессой может подвергаться серьезной опасности, ставит журналистское сообщество перед необходимостью поддержать требование законодательства, берущего информатора под защиту, силой профессиональной морали.

Отметим, что обе рассматриваемые нормы нарушаются в практике современной российской журналистики едва ли не реже других. По всей видимости, дело заключается в том, что они отражают те моменты профессионально-нравственных отношений, которые непосредственно влияют на сохранность благоприятных условий деятельности.

Что касается остальных предписаний, то приходится констатировать, что они часто не «работают», и не только у нас, но и в других странах. Обратимся еще раз к данным российско-американских исследований, проведенных в 1992–1996 гг. Авторы посвященной им книги пишут:

Иногда американские журналисты, судя по их ответам, добывают необходимые сведения, нарушая определенные нормы и правила. Они в два раза чаще, чем сотрудники российских СМИ, оправдывали использование без получения специального разрешения секретных документов, принадлежащих правительственным или коммерческим учреждениям (первое место в ответах), считали допустимым публиковать без разрешения личные документы (в 9 раз чаще) и не отвергали возможность оказывать давление на источник информации (почти в 3 раза чаще). Американские журналисты оправдывают публикацию имен лиц, которые по соображениям права и этики не должны быть оглашены[68] (в 43 раза чаще).

Судя по данному исследованию, на этом фоне российские журналисты выглядят более приверженными этическим нормам. И все-таки российские журналисты почти в равной степени с американскими коллегами не считают большим грехом пользоваться скрытыми микрофонами и кинокамерами, не осуждают практику устройства на работу в фирму или другую организацию с целью получения информации для внутреннего пользования[69].

Объяснить столь высокую степень «свободы от норм» можно только тем обстоятельством, о котором уже упоминалось: существующая правовая база не обеспечивает журналистам получения необходимой информации. Доступ к ней должен быть гарантирован подробным, хорошо разработанным законодательством, учитывающим весь комплекс особенностей журналистики как деятельности и социального института. До тех пор, пока этого не будет, ненормативное поведение работников СМИ не изжить. Как показывает опыт США, оно имеет тенденцию превращаться в традицию, разрушить которую гораздо труднее, чем не допустить ее формирования.

в начало главы << >> в начало части

«Не навреди!» – что это значит?

Эпизод, рассказанный в журнале «Журналист» обозревателем Хабаровского ТВ, хорошо запомнился мне потому, что когда-то давно и я получила от жизни похожий урок. Суть «хабаровской истории» в следующем. Снимая одну из передач, бригада краевого телевидения «открыла» замечательного человека. Работал он шорником и в передачу попал мельком, попутно – так, несколько кадров. А внимание журналистов на себя обратил:

он покорил нас и страстной любовью к лошадям, и весьма своеобычной философией своего дела, и удивительным мастерством в изготовлении седел, уздечек. И собеседник он оказался – что надо[70].

Словом, телегруппа решила приехать в село еще раз, чтобы сделать передачу специально о нем. Но увы... Автор материала делится с читателями:

Встретил нас совсем другой человек, необщительный, замкнутый. Сниматься наотрез отказался. Как мы ни бились – ни в какую разговаривать не захотел. Что случилось? Что произошло? Молчит – и все тут! Перед самым отъездом одна разговорчивая селянка объяснила нам что к чему: после передачи заела шорника жена. А виной всему мой вопрос, заданный в шутку и, как назло, вошедший в тот первый крошечный эпизодик. Что бы сделал шорник, случись новый всемирный потоп? Кого бы в первую очередь посадил в ковчег? Догадываетесь, что он ответил? Ну, конечно, лошадь. Как на это отреагировала законная супруга, тоже наверняка догадываетесь. С тех пор и замкнулся человек, с коварными телевизионщиками дела иметь не желает. Так что напрасно мы приехали[71].

Конечно, корреспондентка не хотела причинить неприятность этому замечательному человеку, а получилось, что причинила.

Наверное, мало кому из журналистов на заре профессиональной карьеры удается обойтись без таких эксцессов. Потому и сконденсировался подобный исторический опыт журналистской профессии в группу профессионально-нравственных норм, призванных регламентировать отношения «журналист – герой».

Для журналиста такие отношения неминуемы. Ведь какой бы ситуацией ни заинтересовался работник СМИ (она может быть позитивной, проблемной или конфликтной), участники событий на объекте, куда он попал, неизбежно становятся действующими лицами его материала – персонажами, «героями», положительными или отрицательными. А они, между прочим, живые люди, им и дальше жить в том самом окружении, которое прочтет, увидит или услышит посвященное им журналистское произведение. Нередко от этого зависит их дальнейшая судьба. Ладно, если все ограничится обидой жены («Значит, лошадь тебе дороже?!») или подтруниванием друзей («А ну, кузнец-молодец, покажи, какие там у тебя миндалевидные глаза?..»). Но ведь бывает, что после неловкого слова в прессе человек с хорошей репутацией вдруг превращается в объект подозрений и пересудов, способных надолго отравить ему жизнь. Речь в данном случае идет не о справедливой критике в адрес героя, а именно о журналистских «неловкостях». Что касается критических материалов, то при работе над ними главная опасность для журналиста – впасть в предвзятость. Человек может пережить любую критику, если она справедлива, доказательна и корректна (неприятно, конечно, но сам виноват!). А вот если журналистские оценки предвзяты, поверхностны, рождены профессиональной недобросовестностью, тогда и случаются с героями сердечные приступы.

Все это вместе взятое и определяет исключительное значение профессионально-нравственных норм данного ряда. Наиболее существенны среди них следующие:

Ø заботиться о непредвзятости своих публикаций, избирая в качестве будущих персонажей лиц, отношения с которыми не могут быть признаны корыстными и противоречащими общественному благу или пристрастными;

Ø уважать как личность человека, ставшего объектом профессионального журналистского внимания, проявляя в ходе общения с ним корректность, такт и выдержку;

Ø уважать право человека на неприкосновенность частной жизни, не позволяя себе вторжения в нее без согласия будущего героя во всех случаях, кроме тех, когда герой является публичной персоной и его частная жизнь вызывает несомненный общественный интерес;

Ø быть верным реальности, не искажать в материале жизнь героя, помня, что это – лицо реальное, а потому любая попытка приукрасить или очернить его будет замечена и не только осложнит отношения героя с его окружением, но и дискредитирует в глазах этого окружения автора публикации и средство массовой информации, в котором он работает;

Ø воздерживаться в материале от любых пренебрежительных замечаний или намеков, способных унизить героя, а именно: от иронического обыгрывания его имени, фамилии, деталей внешности; от упоминания о нем как преступнике, если это не установлено судом; от недоброжелательных реплик по поводу расы, национальности, цвета кожи, религии, болезней и физических недостатков.

У многих возникает вопрос: что же, опасаясь упрека в предвзятости, вообще нельзя писать материалы о знакомых людях? («А если я хочу написать о любимом школьном учителе?» – спросил, например, меня один из студентов.) Ответ тут простой: есть ведь такой вид творчества, как публицистика – деятельность, профессионально не замкнутая. Вам хочется написать об учителе? Вы всегда можете подготовить публицистическое эссе, в котором на опыте ваших собственных отношений с учителем поделитесь своим мнением о нем с другими людьми. Но если в вашей бывшей школе сложилась в данный момент конфликтная ситуация, требующая непредвзятого анализа и журналистского выступления, то тут надо серьезно подумать, стоит ли вам лично делать такой материал. Лучше, если им займется кто-то из беспристрастных коллег, а вы можете выступить для него в качестве одного из источников информации.

Из поколения в поколение передается в журналистской среде давно родившийся мудрый завет: закончил писать материал – прочти его глазами своего героя, а потом представь себе, что встретился с ним взглядом. Если ты можешь смотреть ему в глаза, значит, все в порядке. А если тебе хочется отвести свой взгляд, если почувствовал вдруг неловкость, то плохо дело: в чем-то согрешил. И не так-то просто обнаружить такую погрешность!

в начало главы << >> в начало части

Кто такой автор?

Почти всякий раз, когда в студенческой аудитории заводишь разговор о том, что важной линией профессионально-нравственных отношений в журналистике являются отношения «журналист – авторы», в ответ раздается вопрос: «А что Вы имеете в виду?..» Для человека, который еще не работал в прессе, такая дихотомия[72] кажется диковатой. Судите сами: мы только и делаем, что говорим о творческой деятельности журналиста, следовательно, о его авторских работах, и вдруг какие-то особые отношения «журналист – автор»... Кто такой в этом случае автор? Пояснение, действительно, требуется.

Вспомним: профессиональные обязанности журналиста связаны не только с созданием его собственных материалов. Он принимает участие и в организации массовых информационных потоков. Это означает, что ему приходится вступать в контакты с представителями самых разных профессий. Журналист привлекает их к обсуждению важных общественных проблем и ситуаций, заказывает им публикации и проекты передач для радио и телевидения, помогает приводить их тексты (и, кстати, тексты, пришедшие «самотеком», – письма) в соответствие с нормативами цивилизованного общения в средствах массовой коммуникации. Особое поле взаимодействия – авторские работы деятелей самых разных видов творчества. Иногда это развернутые, сложные по структуре масштабные произведения, представляющие собой результат кооперации творческих усилий художников разного профиля, по отношению к которым журналист выступает в качестве то автора идеи, то художественного (музыкального) редактора, то продюсера. А иногда это «всего-навсего» интервью, которое дал теле-, радиожурналисту или газетчику бизнесмен, политик, деятель науки или культуры[73]. Варианты множественны. Но в любом случае речь идет о «поле взаимодействия» – поле реализации профессионально-нравственных отношений, одну сторону которых представляет журналист, другую – его «контрагент» (персонально или в виде целого коллектива). Ему-то и присваивается «титул» автора («нештатный автор», «нештатник»). Заметим: помимо скромного экономического интереса и моральных факторов, эти отношения не поддерживаются никакими иными социальными институтами – ни правом, ни административной властью, ни силой общественного мнения. Организация духовного сотрудничества в обществе во имя создания массовых информационных потоков как функция журналистики реализуется при максимуме «свободного волеизъявления» людей.

Но там, где есть взаимодействие, да еще столь свободное от всякого рода дисциплинарных мер, неизбежно и возникновение противоречий, проявляющихся в виде проблемных ситуаций, из которых необходимо искать выход. Такие противоречия могут обнаружиться в самые разные моменты взаимодействия, они создают множество непредвиденных осложнений в организации массовых информационных потоков. А ведь она связана с жесткой схемой регулярного периодического пополнения и выпуска этих потоков «в свет» и «в эфир». Естественно, журналисту при этом приходится и нервничать, и уставать из-за постоянного напряжения, ведь почти каждый профессиональный шаг связан у него с моральным выбором.

Вот почему столь важно систематизировать представления, которые сложились в журналистской практике и хранятся в профессиональном сознании журналистского содружества как ориентиры для грамотных решений в подобных проблемных ситуациях. Эти представления образуют особый ряд профессионально-нравственных норм:

Ø строить отношения с авторами на основе взаимного уважения, ориентируясь на добровольность сотрудничества, терпеливо добиваясь взаимопонимания и обязательности, избегая «заавторства»[74];

Ø ценить самобытность автора, при редактировании материала стремиться сохранить его авторское своеобразие как в мыслях, так и в лексико-стилистическом решении, не допуская «вкусовой правки» – вмешательства в произведение, продиктованного не объективной необходимостью, а вкусом редактирующего;

Ø согласовывать с автором все изменения в его произведении, вплоть до стилистических поправок, а в случаях, когда это невозможно (например, сокращение материала в момент верстки или монтажа), обязательно объяснять после публикации причины самовольного журналистского вмешательства в произведение, принося при необходимости извинения;

Ø самым тщательным образом аргументировать автору отказ в публикации его произведения, когда это неизбежно, стараясь не нанести обиды, не ранить авторского самолюбия;

Ø беречь свою профессиональную репутацию, не позволяя себе заимствовать из авторских материалов идеи или факты и навязывать создателю произведения соавторство (за исключением случаев, когда такое соавторство необходимо в интересах дела).

С точки зрения соответствия этой группе норм более всего уязвима в нашей прессе практика интервью, записываемых для радио и телевидения. Причина такого положения заключается в том, что авторские права лиц, привлекаемых к этой форме участия в массовых информационных потоках, и сегодня еще не осмыслены должным образом, не отражены сколько-нибудь вразумительно в законодательстве, скажем, в законе «Об авторском праве и смежных правах»[75]; не регламентируются они и специальными служебными инструкциями. В результате нередко возникают серьезные претензии интервьюируемых к средствам массовой информации, поскольку обнародованные в эфире варианты интервью заметно отличаются от тех, которые были записаны журналистом в момент, когда велась беседа. И дело не только в технологически неизбежном сокращении материала; умышленно или не умышленно, но смонтированный текст иной раз существенно отличается от авторских высказываний в смысловом плане. Пока взаимодействие журналиста и автора в подобных ситуациях не будет отрегулировано правовым или административным образом, следует хотя бы журналистским организациям специально обратить внимание коллег на необходимость соблюдения второй и третьей норм данного ряда.

в начало главы << >> в начало части

Кем создается «нравственный климат»?

Прочитав в свое время в «Литературной газете» статью академика В.М. Глушкова, в которой он высказал мысль, что целью управления и критерием его качества должно быть комфортное состояние личности, включающее в себя ее благосостояние и «душевный комфорт»[76], я предложила студентам обсудить проблему «душевного комфорта», в частности, выяснить, от чего он может зависеть. Ребята тогда еще не читали статью, но в разговор включились охотно. В конце концов, пришли к выводу, поразившему меня двумя особенностями: степенью единодушия и близостью к размышлениям академика. Самое главное, на чем молодые люди настаивали, заключалось в следующем: человек чувствует душевный комфорт, когда он живет в ладу с собой и окружением. А потом я спросила, комфортно ли им было летом в редакциях (они только что возвратились после первой производственной практики). Кто-то сразу и категорично ответил: «Нет!» Кто-то замялся, пожимая плечами. И только один из 15 человек сказал «да»: «Мне очень понравилась атмосфера в редакции. До университета я работал в газете, у нас тоже было неплохо. Но тут – какой-то особенный нравственный климат. Уезжать не хотелось».

Нравственный климат редакции... Мы уже касались этого, когда вели речь о состоянии профессионально-нравственных отношений в журналистике стран с развитыми демократическими традициями. Заметили, что роль нравственного климата велика: если с ним все в порядке, то он стимулирует уважительное отношение членов редакционных коллективов к профессиональным стандартам поведения, помогающим укрепить престиж и профессии, и свой собственный, законно упрочить свое материальное благополучие. Во многом именно он и создает у человека чувство душевного комфорта. Но что он такое по сути? Что его определяет?.. Размышляя над этими вопросами, я пришла к выводам, поделиться которыми считаю важным, хотя они, конечно же, не бесспорны.

Как всякий климат, профессионально-нравственный климат редакции есть устойчивое, чаще всего – многолетнее, сочетание условий (в нашем случае – прежде всего внутренних), которыми характеризуются основные параметры жизни редакционного коллектива. Здоровый профессионально-нравственный климат – здоровая жизнь коллектива, хорошие результаты работы.

Качество профессионально-нравственного климата редакции зависит от многих обстоятельств, но более всего на редакционную атмосферу влияют:

w доминирующий в редакции характер жизненной позиции сотрудников;

w степень близости профессиональной позиции у разных членов коллектива – и рядовых, и руководящих;

w характер целевых установок, выработанных редакционным руководством;

w характер отношений между руководителями и рядовыми творческими сотрудниками;

w характер отношений между рядовыми творческими сотрудниками;

w принятые внутри коллектива формы общения;

w формы взаимодействия редакционного коллектива с окружающим миром, в том числе с коллегами из других журналистских организаций.

В определенном смысле все эти обстоятельства есть проявление того или иного уровня моральности и профессионально-нравственной зрелости каждого из сотрудников, а также уровня культуры служебных взаимоотношений. Следовательно, здоровый нравственный климат произведен от высокого уровня профессионально-нравственной зрелости коллектива и высокой степени этичности служебных взаимоотношений.

Этика служебных взаимоотношений – не то же самое, что профессиональная этика. Это особый свод правил поведения в трудовом (в том числе творческом) коллективе, общий в своей основе для организаций и учреждений любого профиля. Специфика деятельности влияет на характер этих отношений, но опосредованно, через профессиональную мораль и профессиональную этику. Вот почему оказывается, что в сфере профессионально-нравственных отношений «журналист – коллеги» действуют два вида нормативов: нормы профессиональной морали и нормы служебной этики. Мера приверженности им и определяет качество нравственного климата редакционных коллективов, а в конечном счете – и дух всей журналистской общности. Объединенные в один ряд, эти нормы выглядят следующим образом:

Ø поддерживать профессиональную солидарность, уважать общность интересов и целей журналистского содружества, предпочитая их интересам и целям политических или других общественных организаций, в которые может входить журналист;

Ø заботиться о престиже профессии, не допуская действий, подлежащих уголовной ответственности и наносящих ущерб авторитету журналистики, а именно: не принимать подарков, услуг, привилегий, которые могут скомпрометировать моральную чистоту журналиста; не использовать служебного положения в личных целях; не отказываться от публикации материалов в угоду чьим-то корыстным интересам и не писать «заказных статей»; избегать отступлений от требований права и предписаний морали в личной жизни;

Ø незамедлительно приходить на помощь коллегам, оказавшимся в трудных обстоятельствах или попавшим в беду, особенно в случаях нарушения их прав или создания кем-либо препятствий к выполнению ими профессиональных обязанностей;

Ø уважать нормативы служебных отношений, принятые в редакционном коллективе, ориентируясь на такое сочетание дисциплинированности и творческой инициативы, конкуренции и взаимопомощи, при котором редакционный коллектив способен к оптимальному функционированию;

Ø заботиться о поддержании в редакционном коллективе достойного нравственного климата, утверждая своим поведением честность и добропорядочность отношений, готовность к взаимопониманию, взаимовыручке, содействию друг другу в развитии творческих способностей, повышении знаний и мастерства;

Ø уважать авторские права коллег и отстаивать свои авторские права, не допуская произвольного, несогласованного вторжения в материал (особенно если оно искажает его содержание); быть непримиримым к плагиату;

Ø уважать право коллеги на мотивированный отказ от задания, если оно противоречит его профессиональной позиции или убеждениям.

Отступления от этих норм в повседневной жизни журналистов случаются чаще, чем хотелось бы. Потому, собственно, и немного у нас редакционных коллективов, нравственному климату которых можно позавидовать. Но противоречия между минусами практики и тем, как должно быть, имеют тенденцию разрешаться, – этим журналистика и движется, и развивается. Библейские заповеди, между прочим, тоже периодически кем-то нарушаются. Но они живут в веках, являясь точкой отсчета в определении добра и зла для огромного множества людей, и уберегают их от ошибок. Профессионально-нравственные стандарты поведения, воспринятые в дни профессионального становления, тоже превращаются в точки отсчета при испытаниях, которые готовит журналисту жизнь.

в начало главы << >> в начало части

Зачем регламентировать «игры с властью»?

С этим вопросом я как-то обратилась к своим коллегам.

– Отношения «журналист – власть»?.. – переспросил меня один из них. – Считаю, тут нет предмета для этики. Это чисто институциональные связи...

Соображения такого рода я уже слышала. Профессиональная этика журналиста, действительно, не рассматривала отношения журналистики с властью как «свою» проблему, хотя с других точек зрения эти отношения изучаются наукой давно и обстоятельно. Журналистской общественностью они обсуждаются тоже давно и тоже без учета этического аспекта.

Между тем взаимодействие власти и журналистики – очень ответственный сегмент общественных отношений, и регулироваться оно должно не только законодательством, но и моралью, причем с обеих сторон – и со стороны власти, и со стороны журналистики. При этом речь идет не о подчинении прессы властным структурам, не о ликвидации независимости прессы от власти, а о необходимости обеспечить оптимальную работу того и другого института в интересах всего общества. Исследовать нравственную сторону отношений журналистики и власти – одна из важнейших задач современной профессиональной этики, ибо нужда средств массовой информации в научных рекомендациях на этот счет очень велика.

Процесс формирования профессионально-нравственных норм такого плана в журналистской практике, естественно, уже начался, но идет он медленно и трудно, поскольку существующие между прессой и властью противоречия имеют столь устойчивый характер, что нередко оборачиваются настоящей борьбой. И все-таки появляются факты, свидетельствующие о том, что в журналистском сообществе заметно усилилось осознание необходимости морального регулирования этих многогранных, существенных для общества отношений.

Принципиально важные в этом смысле соображения высказал в одном из интервью журналист Алексей Венедиктов (радио «Эхо Москвы»). С одной стороны, он признал, что видит суть прессы в ее оппозиционности власти и потому «Эхо Москвы» чаще всего занимает в отношении власти жесткую позицию. С другой стороны, Венедиктов подчеркнул: «Мы оппонируем всегда, не обижая и не оскорбляя. Просто задаем такие вопросы, чтобы слушатель понял, кто перед ним. Но предельно корректно». И объяснил, почему «Эхо Москвы» внимательно слушают и в посольствах, и во властных структурах: «Мы доносим всю полноту информации до людей, которые принимают решения, независимо от масштаба их деятельности»[77].

За этими признаниями отчетливо просматриваются продуманные профессионально-нравственные ориентиры.

Неоднократно формулировала такие ориентиры Судебная палата по информационным спорам при Президенте Российской Федерации, выражая надежду, что

рекомендации, которые аккумулируют мнения участников слушаний, помогут в решении некоторых конкретных вопросов, послужат делу продвижения России к столь необходимым цивилизованным отношениям прессы и власти в современных условиях[78].

В кодексах профессиональной этики зарубежных средств массовой информации тоже встречаются отдельные положения, фиксирующие наметившиеся в данной области профессионально-нравственные стандарты. Соотнеся сегодняшние поиски журналистской практики и некоторый исторический опыт, отразившийся в кодексах, можно выстроить эту группу представлений профессионально-нравственного сознания журналистской общности в такой ряд норм:

Ø проявлять уважение к власти как важному социальному институту, предназначенному для управления общественной жизнью;

Ø оказывать информационную поддержку властным структурам в выполнении их функций, осуществляя прямую и обратную связь между органами управления и народом;

Ø отстаивать право журналистики на независимость от власти, рассматривая его в качестве важнейшего условия для ответственного контроля общества за деятельностью властных структур, в том числе за поведением государственных органов всех уровней;

Ø отстаивать право общественности на доступ к информации о деятельности властных структур, способствуя их открытости и доступности для конструктивной общественной критики;

Ø разоблачать злоупотребления и проступки лиц, работающих во властных структурах общественного и частного сектора, добиваясь совершенствования системы общественного управления;

Ø опровергать фактами заявления представителей властных структур и утверждения политиков, не соответствующие действительности, не допуская, чтобы они вводили общество в заблуждение;

Ø заботиться о точности и доказательности критики властных структур в публикациях, не отождествляя власть как социальный институт и ее конкретных представителей, проявляя необходимую корректность.

Для того чтобы данные нормы стали «работать», необходимо и ответное движение со стороны властных структур. Интонация непримиримости, с которой иногда выступают по отношению к ним средства массовой информации, во многом объясняется неуважительным, подчас дискриминационным отношением власти к прессе, непониманием ее функций в обществе и особенностей журналистской деятельности. Об этом с определенностью говорит отсутствие внимания к выступлениям журналистов, сколь бы доказательными такие выступления ни были:

Сейчас, что бы ни писала печать, какие бы острые материалы ни появлялись на ее страницах, – власть не реагирует (если только сие не касается каких-то личностей) И это – позиция, но позиция противоестественная, ибо трудно найти какую-либо развитую страну, где такое было бы возможно[79].

До тех пор, пока сохраняется такое положение, общественное мнение профессиональной журналистской среды едва ли станет строго судить нарушения сформулированных здесь норм.

А вообще «неработающие нормы» – серьезная проблема для профессиональной этики как науки. Чаще всего они бывают результатом «сплетенья причин», в которых проявляют себя болезни общества.

в начало главы << >> в начало части

ВЫВОДЫ

Итак, мы рассмотрели профессионально-этические представления, направляющие поведение журналистов. Что же следует из этого рассмотрения?

1. На основании анализа профессионально-этических документов мирового сообщества журналистов можно сделать вывод, что профессионально-нравственные представления, направляющие поведение журналистов в ходе их профессиональной деятельности, неоднородны. Такие представления поддаются систематизации, образуя три четко выраженные группы, которые могут быть обозначены традиционными для профессиональной этики понятиями «категории», «принципы» и «нормы».

2. Первая группа представлений, обозначаемая понятием «категории», выступает в качестве доминанты профессионально-нравственного сознания журналиста. Она определяет основу его профессиональной позиции как проявления в самосознании человека достигнутого им уровня идентичности с профессиональной общностью, задающего ему базовые психологические установки на данный род деятельности.

Ключевой среди этих категорий является категория профессионального долга – выработанное содружеством журналистов представление об обязательствах перед обществом, которые содружество добровольно берет на себя, сообразуясь с местом и ролью своей профессии в общественной жизни. Объективную сторону профессионального долга определяют реально существующие обязанности, выпадающие на долю журналистов в обществе. Субъективная же сторона его связана с уровнем осознания этих обязанностей содружеством, с существующей внутрипрофессиональной специализацией и, наконец, с личностными особенностями журналистов. Она проявляется в виде самоопределения долга у отдельных журналистских коллективов и отдельных личностей. Именно это самоопределение долга рождает убеждение в необходимости определенным образом лично участвовать в выполнении принятых общностью обязательств, и как следствие – внутреннее побуждение к деятельности в виде устойчивых профессиональных установок.

Объективную основу содержания категории «профессиональная ответственность» составляет реально существующая зависимость между результатом профессиональной деятельности журналиста и теми последствиями, которые он может иметь для общества, для конкретных людей. Субъективная же сторона складывается в процессе осознания членами профессиональной общности своей причастности к последствиям результата деятельности. На уровне личности эта сторона проявляется двояко: в виде готовности к риску, стимулирующей стихийно-интуитивное определение его предельно допустимой степени, и в виде готовности «платить за риск», если степень его окажется превышена. Личность, персонально выступая носителем профессиональной ответственности, оказывается, таким образом, гарантом качественного выполнения профессионального долга и минимизации отрицательных последствий своей деятельности. Однако ошибочно думать, будто проявления профессиональной ответственности журналиста зависят только от его «морального согласия» быть ответственным. Нужен еще высокий уровень гражданской зрелости и профессионализма, чтобы человек мог «просчитать», чем жизнь способна ответить на его слово.

Профессиональная совесть журналиста тоже ориентирует его на качественное исполнение профессионального долга. Эта категория отражает представления профессионального сознания, интегрирующие в себе накопленное профессиональным содружеством знание о тех эмоциональных состояниях человека, которые рождаются из реакций организма на восприятие его действий внешним миром и сопровождают процесс деятельности в качестве его внутренней среды. Интериоризованные личностью, такие представления оказываются фактором, способным играть побудительную роль, причем двоякую: стимулировать ответственное профессиональное поведение и предупреждать безответственное.

Категории «профессиональное достоинство» и «профессиональная честь» примечательны тем, что отражают ценностно ориентированные представления. Своей объективной стороной профессиональное достоинство восходит к такому обстоятельству, как реальная роль профессии в общественной жизни. Отражение ее в профессиональном сознании журналистской общности образует более или менее устойчивое представление о значимости профессии для общества, о признании им этой значимости и тем самым обретает характер профессиональной ценности, которую надо беречь, как всякую ценность. На уровне индивидуального сознания представление о социальной значимости профессии дополняется представлением о собственной значимости для журналистского содружества – самооценкой, а проявляет себя в виде установки на поступки, каждый из которых должен соответствовать социальной значимости профессии и общественному представлению об этой значимости. Такая установка может сформироваться у личности только при условии, что значимость профессии осознана трудовой группой и стала для нее ценностью.

Объективные корни категории «профессиональная честь» кроются в реально существующей зависимости между нравственным уровнем профессии и отношением к ней со стороны общества. Представления о степени соответствия профессиональных стандартов журналистского содружества общему нравственному закону, о необходимости ориентироваться на эту степень соответствия, стремясь к выполнению профессионального долга без каких-либо «моральных прегрешений», закрепляются в профессиональном сознании в виде ценности и становятся существенным мотивом ответственного профессионального поведения. Забота о формировании профессиональной чести, о поддержании ее должна быть общим делом журналистского содружества.

3. Представления второй группы объединяются понятием «профессионально-нравственные принципы».

Принципы основываются на объективных законах взаимодействия профессиональной журналистской общности и каждого ее члена с обществом в целом. Они содержат в себе базисные (основные, универсальные) правила использования этих законов в моральном поведении журналиста, опосредующим выполнение его профессиональных задач.

С большей или меньшей точностью отраженные в науке, эти законы образуют один ряд критериев, по которым правомерно определять принципы. Другой ряд критериев представляют собой условия, диктующие журналисту такое профессионально-нравственное поведение, при котором эти законы во всех случаях профессиональной деятельности могут реализоваться наилучшим образом. Отсюда – универсальность принципов. В сущности, в них воплощаются сформированные журналистским содружеством стандарты поведения, при интериоризации которых у журналиста возникают устойчивые внутренние запреты на отклонение от закономерных профессиональных шагов в любом случае журналистской деятельности.

В силу этого принципы оказываются средством защиты журналистики, общества, каждого индивида, потребляющего журналистский продукт, от целого ряда опасностей, возникающих из-за особенностей социальных и психологических обстоятельств, в которых функционируют средства массовой информации.

Из принципов, фигурирующих в профессионально-этических документах, необходимым критериям отвечают четыре. Они вполне могут претендовать на роль методологической базы профессионально-нравственного поведения журналиста, опосредующей воплощение его профессиональной позиции в конкретные профессиональные шаги во всех случаях журналистской практики.

4. Третью группу профессионально-нравственных представлений журналистской общности составляют нормы. Их назначение – подсказывать журналисту такие варианты поведения, которые позволяют ему с наибольшей вероятностью достигать оптимальных отношений во время деятельности в конкретных условиях и тем самым помогают добиваться хорошего результата.

В то же время нормы – это ориентиры для самоцензуры: они ограничивают пространство творческой свободы журналиста, но ограничивают его собственной волей, причем настолько, насколько того требуют внутренние законы журналистики, осознанные как воля профессиональной журналистской общности. Можно сказать, что профессионально-нравственные нормы являются правилами поведения журналиста с людьми, на контактах с которыми строится его профессиональная деятельность.

5. Профессионально-нравственные нормы, направляющие поведение журналиста, образуют шесть групп – соответственно тем профессионально-нравственным отношениям, которые неизбежно складываются у журналиста в его профессиональной жизни: «журналист – аудитория», «журналист – источники информации», «журналист – герои публикаций», «журналист – авторы», «журналист – коллеги», «журналист – власть».

В каждой из этих групп есть нормы, ставшие для работников СМИ привычными стандартами поведения, в том числе и в нашей стране. Но в каждой из групп есть и такие нормы, которые практически не «работают». На вопрос «почему?» убедительного ответа пока нет. Поиски его – очередная задача профессиональной этики.

в начало части

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

К главе IV

1. Что такое профессиональная позиция? Чем она отличается от жизненной позиции человека? Как профессиональная позиция проявляется в поведении человека? Какова структура профессионально-нравственного сознания? Было бы хорошо, если бы ответы на эти вопросы побудили Вас к рефлексии, сформировалась ли на сегодня Ваша профессиональная позиция?

2. Чем определяется объективное начало профессионального долга? Почему приходится говорить и о его субъективной стороне? Как сказывается диалектика объективного и субъективного на формировании профессионального долга журналиста? Попробуйте дать себе отчет: завершился ли для Вас процесс самоопределения профессионального долга? При каких условиях самовозложение профессионального долга происходит у журналиста автоматически? Можете ли Вы привести примеры самовозложения профессионального долга из жизни журналистов?

3. В чем общее и в чем специфика профессионально-нравственных представлений, обозначаемых категориями «профессиональная ответственность» и «профессиональная совесть»? Чем можно объяснить разную меру ответственности у журналиста? В каких случаях у журналиста «спит» профессиональная совесть? Проведите самонаблюдение, удается ли Вам расслышать голос профессиональной ответственности, голос профессиональной совести, когда Вы включаетесь в профессиональную деятельность?

4. Что объединяет категории «профессиональное достоинство» и «профессиональная честь»? В чем их различие? Как Вы считаете, можно ли сегодня утверждать, что профессиональное достоинство и профессиональная честь журналиста – ценности, которые наша профессиональная общность культивирует и в своей среде, и в общественном сознании?

К главе V

1. Чем понятие «принцип» отличается от понятия «категория», когда речь идет о профессиональной этике? Как возникают принципы? По каким критериям они определяются? Как соотносятся профессионально-нравственные принципы журналиста с общими принципами журналистики как деятельности?

2. Почему в учебном пособии рассматриваются только четыре принципа профессионально-нравственного поведения журналиста, тогда как в кодексах журналистского сообщества их фигурирует гораздо больше? Охарактеризуйте каждый из них. В чем проявляется их универсальный характер?

К главе VI

1. Что общего в содержании таких понятий профессиональной этики, как «принцип» и «норма»? Каково различие между ними? По каким основаниям группируются профессионально-нравственные нормы журналистского поведения и сколько групп они образуют?

2. Охарактеризуйте нормы, регламентирующие профессионально-нравственные отношения журналиста и адресата информации (аудитории). Вспомните известные Вам примеры, когда эти нормы нарушались. В чем особый смысл данной группы норм?

3. Какими нормами регулируются профессионально-нравственные отношения журналиста с источниками информации? Почему и в каких случаях законами и нормами охраняется тайна источника? Случалось ли Вам переживать ситуации, в которых приходилось обращаться к профессионально-нравственным ориентирам данного ряда?

4. Хорошо ли Вы помните нормы, которыми направляются профессионально-нравственные отношения журналиста с героями публикаций? Какие из них Вам представляются самыми трудными для соблюдения? Почему? Продумайте тактику своего поведения впредь на этот случай.

5. Что означает для Вас понятие «автор»? В каком смысле оно употребляется в учебном пособии и почему? Какими нормами регулируются отношения журналиста и автора?

6. Как соотносятся понятия «профессиональная этика» и «служебная этика»? Почему можно рассматривать в одном ряду нормы профессиональной этики и нормы служебной этики журналиста, регламентирующие его отношения с коллегами? Как выглядит этот ряд? Что такое достойный профессионально-нравственный климат в редакции и от чего он зависит?

7. Есть ли профессионально-нравственный аспект в отношениях журналиста с властью? В чем заключается его значение? На какие именно нормы целесообразно ориентироваться, выстраивая профессионально-нравственные отношения журналиста с властью?

в начало части

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ РАЗДУМЬЕ. ЧТО ДЕЛАТЬ?

И опять перед нами извечный русский вопрос...

Существует серьезная общественная необходимость в том, чтобы журналистика жила и работала по своим внутренним законам. По правилам чести.

Есть и знания об этих законах. Накопилось много представлений о правилах чести. Не хватает только одного: чтобы идея чести «овладела массами» российских журналистов.

Увы, она наталкивается на стену сопротивления. Правда не очень ярко выраженного, не очень активного, но именно сопротивления, поскольку нет пока в нашей стране в пользу «правил чести» того аргумента, который существует у большинства цивилизованных народов мира: по чести и почет.

Исторический опыт показывает: эффективны те корпоративные кодексы чести, которые способствуют улучшению состояния человека – его благосостояния и состояния души. В таких обстоятельствах пренебречь профессионально-нравственными стандартами – значит, многое потерять и в моральном, и в материальном плане. Признак цивилизованных отношений – их гармоничность. Это распространяется и на область профессионально-нравственных отношений.

Что нам делать для того, чтобы в журналистской корпорации сложился достойный нравственный климат?

Ответ есть: строить в стране цивилизованную жизнь. Участвовать в этом по мере сил и возможностей. Пусть ваш Внутренний Голос не даст вам заблудиться в дебрях социальных неурядиц.

в начало части

в оглавление << >> на следующую страницу

[1] Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1975. С. 219.

[2] Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996.

[3] Толстых А. Неизвестный классик/Дам же. С. 12.

[4] Эриксон Э. Указ. соч. С. 101–102.

[5] Драма политической жизни в нашей стране во многом связана с тем, что нередко при вступлении в объединения, партии и движения общественные деятели руководствуются не столько идентификацией себя с определенной политической силой (иначе говоря, своей политической позицией), сколько соображениями конъюнктуры. У них, как иногда говорят, «дриблинговая» политическая позиция.

[6] Чувство базисного доверия Э. Эриксон понимает как формирующуюся у ребенка на основании опыта первого года жизни установку по отношению к себе и к миру, в которой он видит «фундаментальную предпосылку витальной ментальности» (См.: Эриксон Э. Указ. соч. С. 106.), во многом предрешающую течение последующей жизни человека. Чувство автономии является итогом благополучного прохождения второй, а чувство инициативности – третьей ступени в развитии идентичности (См.: там же.).

[7] Именно необходимость обстоятельного изучения объективной стороны профессионального долга предопределила возникновение особой области этики – деонтологии, которая рассматривает общие и частные проблемы долга и должного.

[8] Право и этика в работе журналиста. Екатеринбург, 1996. С. 198–201.

[11] Хохлов А. В окопах Грозного.//Комсомольская правда. 1995. 2 февраля.

[12] Алъгин А.П. Риск и его роль в общественной жизни. М., 1989. С. 9.

[13] Первое в отечественной научной литературе основательное исследование риска как объективно существующего явления действительности предпринято в работе А.П. Альгина «Риск и его роль в общественной жизни», изданной в конце 80-х гг. Автор весьма мотивированно выдвинул проблему риска в центр исследовательского внимания, однако новых обстоятельных работ на эту тему пока не появилось (См.: Алъгин А.П. Риск и его роль в общественной жизни. М., 1989. С. 9.).

[14] Алъгин А.П. Риск и его роль в общественной жизни. М., 1989. С. 30.

[18] В такой связи совсем не безобидным выглядит факт сдвига риска в условиях группового принятия решений. Да, он обусловлен диффузией («растеканием», распространением вширь) ответственности, но тем самым он говорит и о снижении ответственности. Не этим ли объясняются многие неувязки в нашей социально-экономической и социально-политической практике, ориентированной на «коллегиальную ответственность»? Между прочим, народная мудрость давным-давно зафиксировала исходящую отсюда угрозу в пословицах: «У семи нянек дитя без глазу», «Чем больше начальников, тем меньше толку» и т.д.

[19] Право и этика в работе журналиста. С. 198–199.

[20] Не стоит воспринимать понятие «стрессоподобные» как строго научный термин; однако оно представляется достаточным, чтобы передать необходимость различения подлинного стресса и пограничных с ним состояний.

[21] Журналист. 1998. № 3. С. 42–44.

[23] Вспомним хотя бы о рационализации – свойстве человеческой психики, позволяющем индивиду задним числом «улучшать» свои действия, оправдывая их более убедительными мотивами.

[24] Власть, зеркало или служанка? М., 1998.

[25] Лыковы – герои документальной повести В Пескова «Таежный тупик», родившейся как серия публикаций в «Комсомольской правде» о затерявшейся в алтайской тайге старообрядческой семье, из которой в настоящее время жива одна только «младшенькая», Агафья, получившая к своим пятидесяти годам понятие о благах цивилизации, но так и не принявшая их.

[26] Митрофанов С. Человек эпохи СМИ//Среда. 1996. № 3. С. 31.

[27] Напомним: «джинсой» или «заказухой» на профессиональном журналистском сленге называют материалы, выполненные журналистами по заказу заинтересованных лиц за вознаграждение втайне от редакции, но предлагаемые к публикации на общих основаниях, как результат независимого профессионального анализа.

[28] «Пиаровцы» – работники служб по связи с общественностью (Паблик рилейшнз – PR). Одна из их задач – распространение информации о предприятии, К которому относится данная служба.

[32] Энциклопедический словарь. М., 1984. С. 1057.

[33] Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 386.

[34] Философское и естественно-научное направление XVII–XVIII вв., восходящее к идеям Декарта и названное его именем (Cartesius – латинизированное имя Декарта).

[36] Дзялошинский И. Российский журналист в посттоталитарную эпоху. С. 92.

[37] Прохоров Е.П. Введение в теорию журналистики. М., 1998. С. 121–122.

[38] Существенным представляется следующее дополнение: когда обнаруживается историческая ограниченность знания, и создаются возможности для его уточнения (или пересмотра), неизбежно возникают и основания для пересмотра принципов, в которых оно было отражено.

[40] Авраамов Д.С. Указ. соч. С. 233.

[42] Право и этика в работе журналиста. С. 204.

[43] Энциклопедический словарь. С. 1263.

[45] Ермаков Ю.А. Манипуляция личностью: смысл, приемы, последствия. Екатеринбург, 1995. С. 142.

[46] Трансцендентный – запредельный по отношению к какой-либо определенной сфере, к миру в целом (противоположность имманентного – внутренне присущего).

[49] Этот аспект рассмотрения проблемы не имеет непосредственного отношения к задачам учебного пособия и потому остается за границами авторского внимания.

[50] Подчеркнем, что право и закон – понятия не тождественные, однако в этом случае во имя простоты представляется возможным употребить их как синонимичные, обозначающие нечто единое. В понятии «права человека» слово «право» употребляется в ином смысле: оно «характеризует возможности людей в экономической, социальной, политической, культурной, правовой сферах» (См.: Хоруженко К.М. Культурология. Энциклопедический словарь. Ростов-на-Дону, 1997. С. 392.).

[51] Алексеев С.С. Право в нашей жизни. Свердловск, 1975. С. 27.

[55] Трошкин Ю.В. Права человека. М., 1997. С. 233.

[57] Общая газета. 1998. 25 мая.

[60] Федотова Л.Н. Массовая информация: стратегия производства и тактика потребления. М., 1996. С. 4.

[62] Дэннис Э., Мэррилл Д. Беседы о масс-медиа. М., 1997. С. 38–39.

[63] Ермаков Ю.А. Указ. соч. С. 144.

[64] Имеется в виду написание (или полное переписывание) материалов, публикуемых за подписями внештатных авторов, самими сотрудниками редакций. «Заавторство», о котором уже упоминалось на страницах этой книги, – явление отечественной журналистики периода СССР. Оно родилось как ответ на экономическое принуждение журналистов периодической печати к привлечению нештатных авторов в плановой пропорции (60% публикаций должны были принадлежать перу «нештатников», 40% – перу журналистов; соответственно распределялся гонорарный фонд). Суть «заавторства» заключалась в том, что журналисты сами писали тексты, публиковавшиеся за подписью какого-либо лица по договоренности с ним; гонорар начислялся «нештатному автору», который на самом деле автором не являлся. В настоящее время «заавторство» если и практикуется иногда в редакционных коллективах, то не в такой откровенной форме.

[66] Журналист: российско-американские социологические исследования. С. 22–23.

[67] Закон РФ о СМИ. Ст. 38, 40 («Право и этика...»). С. 28, 29.

[68] В данном случае имеются в виду лица, не являющиеся собственно источниками информации (например, жертвы насилия), что явствует из таблицы 6 цитируемой книги (См.: Журналист: российско-американские социологические исследования. С. 29.).

[69] Под словами «информация для внутреннего пользования» имеется в виду внутренняя информация организации (См.: Журналист: российско-американские социологические исследования. С. 30.).

[70] Журналист. 1996. № 11–12. С. 10.

[72] Способ классификации, при котором объекты (явления, предметы, свойства и т.д.) разбиваются на пары сопоставляемых элементов.

[73] В принципе интервью традиционно и вполне обоснованно считается жанром журналистики. Однако современное состояние этого жанра таково, что дает основания рассматривать интервью как продукт совместной деятельности журналиста и его «контрагента», партнера по общению. Нередко при этом интервьюируемый выступает в качестве главного действующего лица диалога, поскольку не только сообщает какие-либо сведения, высказывает оценки и мнения, но и предлагает вниманию аудитории идеи, в том числе – новые, способные претендовать на статус значительных общественных ценностей.

[74] «Заавторство», о котором уже упоминалось на страницах этой книги, – явление отечественной журналистики периода СССР. Оно родилось как ответ на экономическое принуждение журналистов периодической печати к привлечению нештатных авторов в плановой пропорции (60% публикаций должны были принадлежать перу «нештатников», 40% – перу журналистов; соответственно распределялся гонорарный фонд). Суть «заавторства» заключалась в том, что журналисты сами писали тексты, публиковавшиеся за подписью какого-либо лица по договоренности с ним; гонорар начислялся «нештатному автору», который на самом деле автором не являлся. В настоящее время «заавторство» если и практикуется иногда в редакционных коллективах, то не в такой откровенной форме.

[76] Глушков В.М. Бразды управления//Литературная газета. 1970. 6 мая.

[79] Трошкин Ю.В. Указ. соч. С. 183–184.