Воронов В. Служба. РАЗДЕЛ I

Вообще Служба была всегда. Притом, уже сразу со всеми своими атрибутами: негласность, незамедлительность, неуклонность. Она бдела уже в незапамятные времена, когда Первая Провокация, учиненная Врагом рода человеческого, привела к первому посягательству на Устои. Подразделения наружного наблюдения умело отследили (с применением спецсредств) контакт Врага с Евой и Адамом и четко зафиксировали факт грехопадения. Затем оперативная информация была доведена до Всевышней Инстанции и, согласно полученной санкции, осуществлены: а) задержание и изоляция первопреступников; б) следствие, в ходе коего задержанные были полностью изобличены и дали откровенные показания. Все завершилось безукоризненно спланированной и реализованной акцией выдворения отщепенцев за пределы священных рубежей Эдема. Операция не оставила никаких явных следов участия Службы, кроме недвусмысленного результата.

Как видим, предназначение Службы изначально состояло в противодействии Злу, охранении Устоев и священных рубежей, пресечении преступных посягательств. Что и подтвердит вам всякий сотрудник Центра общественных связей.

Ясно, что по мере расселения рода человеческого, повсеместно распространилась и Служба. Что же до теории, будто Служба возникла там, тогда, и постольку, где, когда, и поскольку классово расслоилось общество и явилось государство, – это мы решительно отвергаем, как учение неверное и потому бессильное. Бессильное, прежде всего, изъяснить феномен Службы отечественной, так сказать, кровной.

«История ... есть ... завет предков к потомству...»

(Из Н.М. Карамзина)

Отечественная Служба поначалу так тесно сотрудничала со Службами ближнего (ныне) зарубежья, что даже составляла с ними единое целое. Уже тогда дело свое она знала. Во всяком случае, если верить летописцам из «Нашей гвардии» и «Молодого современника», врагами внутренними в священных рубежах и не пахло. Слабовато была поставлена лишь внешняя разведка. Из-за чего и приключился досадный эпизод с битвой при Калке и последующим временным пребыванием ограниченного контингента монголо-татарских войск в пределах наших священных рубежей. Впрочем, благодаря коллегам из этого контингента существенно обогатилась терминология Службы и пополнился арсенал средств активного ведения следствия.

Проходило все в рамках феодальной законности. Когда, к примеру, агент давал на кого-либо компромат, его, чтобы не оплошать на недостоверной оперативной информации (извете), вместе с обвиняемым самого привлекали к активному (на дыбе) расспросу. Агентура поэтому была отменно крепка. Хотя росла неспешно: каждый дошкольник знал, кому и за что уплатили некогда 30 сребреников, и что из того вышло. Провокацию же в любом обличии вовсе равняли с ересью. Ибо и Служба, и Инстанция хорошо помнили, кто был автором-исполнителем Первой Провокации.

Последнее обстоятельство фундаментальное: благодаря ему веками обновлялся состав сотрудников, вывески фирмы («Приказ великого государя тайных дел», «Преображенский приказ», «Тайная розыскных дел канцелярия», «Тайная при Правительствующем Сенате экспедиция»), но суть оставалась неизменною. Приемы, признаем, были своеобычны. Но достаточны: не устояли ни С. Разин, ни Е. Пугачев, и, притом, главное, к появлению на политической арене ни того, ни другого из них Служба касательства действительно не имела. Короче, от дела не бегали, но и дел себе не приискивали.

Опасный сдвиг наметился лишь когда Инстанция в лице Петра I (он же Великий, он же Отец Отечества) отечески учредила великий штат фискалов и к тому же общедержавную «Табель о рангах». Узаконив тем всеобщее наушничество вкупе с карьеризмом. Некое противоядие против плодов сего ядовитого семени поначалу все же было. Ежели кто, штатный сотрудник или доброволец, заявлял «Слово и дело государево!» (принятая тогда форма «стука») ложно и корыстно, то по вскрывшемуся факту дезинформации полагалось того «батогами бить нещадно», «ноздри рвать нарочно зделанными клещами» и уже в этаком виде посылать «в Сибирь, в дальние города, в государеву работу вечно». Может, именно эта угроза чересчур ретивым ловцам чинов и наград – потенциальным провокаторам, может что еще, но целый век Служба береглась от искуса. Но и Враг не дремал...

Юный Александр I, мучимый раскаяньем, что его батюшка скоропостижно скончался от апоплексического удара табакеркой, проявил несвойственную Инстанции мягкость: указал упразднить отдельные способы следствия – «чтоб самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено навсегда было из памяти народной». Меры, кои Служба признавала непрофессиональными, она всегда исполняла лишь так, чтобы обратить себе же на пользу. Короче, вопрос «бить или не бить» она решила однозначно: своих, безусловно, не бить. Так для внутреннего потребления вместо понятия «служебное преступление» появился термин «служебная ошибка». А не ошибается, как известно, тот, кто ничего не делает.

«Делать» приспело вскорости. Перед лицом надвигающейся французской агрессии для укрепления стратегического тыла учредили особое Министерство полиции. Инстанция поставила задачу чрезвычайную: максимальные результаты в минимальный срок. «Вот это – по-нашему!», – раздалось, верно, в кабинетах и иных помещениях Службы. Ведь всякая чрезвычайность – сроков, мер, прав – всегда мутит воду. А из мутной водички при некоторой ловкости обычно извлекаются самые «великия и богатыя милости». Что из этого вышло, живописал граф В.П. Кочубей, много позднее ревизуя это, как он выразился, «министерство шпионажа». Петербург, по его словам, «закипел шпионами всякого рода». Причем они «не ограничивались тем, что, собирали известия и доставляли правительству возможность предупреждения, – они старались возбуждать преступления...».

Итак, свершилось! Враг мог удовлетворенно потирать лапы. На Службу же пролился дождь чинов и орденов. В конце концов, она так увлеклась возможностью показывать свою пользу и незаменимость, что прямо у себя под носом проморгала подготовку настоящего военного переворота. Который, как известно, едва не увенчался успехом в декабре 1825-го...

Новая Инстанция в лице Николая I, решительно заключила, что за Службою отныне нужен глаз да глаз. Но, в самодержавных (никакого общественного контроля – Боже упаси!) традициях ограничилась переподчинением ее себе. Так в Собственной его императорского величества Канцелярии развернулось знаменитое впоследствии III-е Отделение с приданным Корпусом жандармов. Из затеи такого контроля вышло обратное – Служба на деле сама обратилась высшим контролем за контролем всякого предыдущего контроля. «Под покровом уничтожения зла в России и преследования злоупотреблений, – резюмировал позднее либеральный юрист Н.В. Рейнгардт, – III-е Отделение присвоило себе множество функций, действуя при этом без всяких установленных законом правил, что придавало его действиям произвольный характер, наводивший ужас не только на частных лиц, но и на должностных».

«Кадры решают все!»

(Из самых остроумных утверждений Инстанции)

...Настали вольнодумные времена. Установочный циркуляр шефа Службы о задачах на 1875 год гласил: «Особенное внимание... должно быть обращено на раскрытии и преследовании попыток к распространению вредных учений, клонящихся к колебанию основ государственной... жизни. Всякое явление в этом смысле должно быть строго наблюдаемо и немедленно доводимо до сведения Начальства, если бы даже и не заключало в себе по видимости ничего подозрительного...». Завершалось все неслабым предписанием «вообще наблюдать за духом всего населения». Разумеется, при столь обширной задаче некоторое значение приобретали нравственные и интеллектуальные свойства того, кому вменялось «вообще наблюдать за духом». Каков же он был – труженик Службы тех лет?

Заглянем в квалификационные требования к кадрам оперсостава. Для начала – младших сотрудников наружного наблюдения, «топтунам», коих именовали филерами, а официально «унтер-офицерами наблюдательного состава». Они должны были быть «во всех отношениях благонадежные, не бывшие в штрафах, не польского происхождения или католического вероисповедания, не женатые на католичках, не евреи или перекрещенцы, вполне здоровые, росту не менее 2-х аршин и 4-х вершков (160 см – авт.) и непременно настолько грамотные, чтобы могли... написать краткое донесение».

Как видим, требования к младшему оперсоставу трудно назвать высокими. От офицеров тоже не требовали чрезмерного. Послужной список кандидата помимо неизбежных «благонадежен, вероисповедания православного», ограничивался, как правило, лишь указанием о дворянском происхождении, образовании в объеме военного училища, 6-ти летнем стаже строевой службы и отсутствии долгов. Последнее особо проверялось при помощи агентуры – слову офицера и дворянина почему-то не верили. Остатки же образования подвергали экзаменам – устному и письменному. Таким образом, джентльменский набор необходимых анкетных данных не был обременителен. Более существенным представлялся именно моральный порог.

Дело в том, что в приличном обществе носителей голубых мундиров (этот цвет был официально присвоен Службе), мягко говоря, не жаловали. И вовсе не из-за расцветки – ничего такого! Просто, как деликатно признавался впоследствии один из «голубых», генерал А. Спиридович, – их «бранили и говорили... что все они доносчики». Он же обижался: «почтенный... русский человек, сын генерала – севастопольского героя» (короче, в связях порочащих его не замеченный), к дочери которого Спиридович сватался, «не хотел и слышать, чтобы его зять был жандармом».

Так что желание поступить в Службу явно предполагало некую природную или приобретенную небрезгливость и нравственную глухоту. Тем более, что общественное мнение в данном случае проистекало не из предрассудка. Свидетельство – убийственная, по сути, характеристика, которую обронил по адресу своих подчиненных в 1867 году тогдашний шеф Службы граф П.А. Шувалов. «Офицеры корпуса жандармов, – докладывал он Александру II, – между которыми есть много... заслуживающих репутацию честных людей, могут приносить надлежащую пользу только тогда, когда... получат возможность жить безбедно, даже несколько открыто...». Т.е., между строк, жандармский начальник соглашался: репутация жандармов, увы, сомнительна, да и пользы от них... На совести графа оставим утверждение о «бедности» сотрудников, хотя графская жизнь, и впрямь, не каждому из них была по карману. Но ведь, согласитесь, должен же оставаться стимул к служению Охране Устоев.

Что побуждало армейских офицеров, не смущаясь презрением общества и даже титулованных начальников, вожделеть голубого мундира? Допускаем идейность части кандидатов: кипел их разум, возмущенный злодействами бунтовщиков. Но ведь поначалу ни злодейств особливых, ни бунтовщиков не было, кроме тех, кто уже сидел «во глубине сибирских руд». Да и не в стиле Службы подбирать себе особ экзальтированных. Подозреваем, все дело в преимуществах, которые давал сей мундир. Облачаясь в него, вчерашний незаметный офицерик приобретал вес, непропорциональный собственному масштабу и возможности почти безграничные. Ведь пропорции и границы определялись для него отныне единственно секретными инструкциями Службы. А они и тогда готовились ею же, да и трактовали ее права предельно широко. Если же пределом полагать Законы Российской империи, то и вовсе запредельно. Законность и отечественная Служба были столь несовместны, что когда в 1874 году учредили при ней штатного юрисконсульта, все согласились, что это «равнозначно должности протоиерея при доме терпимости».

...В разгар эпохи Великих реформ – в 1867 году – свежая инструкция Службы попалась на глаза некоему барону А.П. Николаи – начальнику Главного Управления Наместника на Кавказе (т.е. руководителю аппарата главы региональной администрации). И вот этот-то благонамеренный чиновник однозначно заявил, что документ представляет собой «верх наглости», делая жандармских офицеров «судьями всех, распорядителями всем, давая права вмешательства во все и ставя... в полную от них зависимость все, без исключения, существующие и военные, и гражданские власти». «Такого управления государством (со стороны) тайной полиции, – заключал ошеломленный верноподданный, – я думаю, нигде и никогда не бывало...». И хотя это еще были цветочки, согласимся, что прогресс отечественной Службы уже достиг определенного градуса.

«Помилуйте, но при чем здесь Инстанция?!», – спросит иной читатель. Как при чем, а кто же указывал Службе цель и утверждал инструкции?

Но вседозволенность Службы умножала число врагов Инстанции – униженных и оскорбленных – в геометрической прогрессии. И глядишь, дело пришлось иметь уже не с либералами с их кукишами в карманах, а с противником посерьезнее – с бомбами и револьверами. С ежедневными докладами о блестящих результатах бдений Службы становилось все напряженнее. И дело бы обернулось касательно чинов и орденов совсем скверно, кабы не провокация. Организаторы, исполнители, жертвы провокаций сплелись в кровавый клубок. До сего дня не распутать, кому больше услужил один только Азеф – Инстанции или революции...

«Всякое государство лишь тогда чего-нибудь стоит, если оно умеет защищаться от собственного народа».

(Из заповедей Службы)

Доигравшись с провокацией до того, что чуть было не упразднила в марте 1917-го самое себя и, попутно посодействовав упразднению прежних Устоев, Служба быстро оправилась. Некоторые, впрочем, полагают, что в результате народилась НОВАЯ Служба. Это, разумеется, не так. Хотя в 1917-м в ее деятельности и впрямь наблюдалась 9-ти месячная пауза – с марта по декабрь – это еще не говорит о нарождении младенца. Ибо сводилось все даже не к ложной беременности, но лишь к отпуску без сохранения содержания. Другое дело, что Служба собралась с НОВЫМИ СИЛАМИ. Эти силы, согласно лозунгу: «До основанья, а затем...» – основание, т.е. провокацию, принялись преумножать и развивать с революционным энтузиазмом. Тем более пылким, что тогдашняя Инстанция прямо указывала: «Надо расширить применение расстрела». Неоднократно потом требуя «новых способов, новой жестокости кар» и напоминая: «усилить быстроту и силу... репрессий».

Инстанция эта и сама могла кого угодно поучить искусству провокации. Например, как-то присоветовала своим военным под видом одного из тогдашних противников забраться на территорию другого, «перевешать» там «побольше попов» и полицейских и затем, отойдя в сторонку, насладиться разборкой меж этими противниками. Излюбленный способ отхватить то, что поближе лежит, у этой Инстанции был такой: затеять в некотором царстве, некотором приграничном государстве «восстание» ужасно там «угнетенных масс» (пусть даже микроскопическое!), а потом оказать восставшим интернациональную помощь всей силой своих армий. Которые совершенно случайно прогуливались по соседству.

Или еще хорошая шутка. Пообещать замордованным подданным «всерьез и надолго» новую политику, т.е. послабления от всяческой чрезвычайщины. А втихую – оповестить соратников – «твердых большевиков»: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору».

В общем, все последующие Инстанции благодарно называли эту: «Великий Учитель». При этаких Инстанциях Служба расцвела вконец.

«Но при чем тут Служба?», – спросит читатель. Как при чем? – А кто же был лучшим учеником и выполнял все самые деликатные «предначертания»?

Уже за один только первый год охраны новых Устоев Служба так преуспела, что обеспокоились некоторые ревнители этих же Устоев. Небезызвестный «железный прокурор» Н. Крыленко даже поставил вопрос о последствиях: «Для революции опасно оставлять... органы в таком положении, в каком они существовали до сих пор... Чрезвычайные комиссии не... ограничены никаким законом». И что бы Вы думали? Правильно: ничего не изменилось. Вот только Служба, оскорбленная до глубины того, что заменяет ей душу, не забыла неосторожного оратора. И срок его пришел... А законностью Служба пренебрегала еще 72 года. Только когда очередная Инстанция по новой моде затеяла строить в священных рубежах правовое государство и попеняла, что впредь неприлично гулять без макияжа, Служба покряхтела, но в 1991 году родила-таки закон о самой себе. И отныне ее сотрудники наконец-то стали перлюстрировать, подслушивать, подсматривать, залезать в чужие дома, наконец, провоцировать – совершенно законно! Хотя, как и раньше, без санкции прокурора. Т.е., по собственному усмотрению.

Но не будем забегать вперед и сделаем пару необходимых замечаний. Во-первых, все то, что развернулось в наших священных рубежах с 1917-го, мы уверены, невозможно объяснить рационально. Точнее всех сказал молодой поэт: «Сатана гулял». (Только, полагая, что тот уже «гулять устал, гаснут свечи, кончен бал», поторопился он. Земля ему пухом...) Измышленная Врагом рода человеческого ПРОВОКАЦИЯ быстро стала воистину всеобъемлющей. А для Службы – главным стержнем всех ее дел. Во-вторых, как ни странно, внешние проявления бесовщины оказались недолговечны: излишний колорит облика службистов вскоре сменился столь характерным для Службы лоском чиновника. Совсем обычного чиновника: «как прикажете».

Приодевшуюся Службу оч-чень устроила Инстанция, которую еще называли «Хозяин». Та, как известно, предпочитала особо острые специи. При нем Служба и обзавелась специями, доселе неслыханными и в невиданных масштабах. СПЕЦтюрьмы и СПЕЦлагеря – оттуда клиенты Службы уже не выходили; СПЕЦучастки – где убивали и закапывали; СПЕЦпоручения и СПЕЦоперации – которые даже земной суд назвал «тягчайшими и бесчеловечными преступлениями, выражавшимися в производстве опытов над живыми людьми, похищениях и умерщвлении людей» и т.п. Но основным (для Службы!) были СПЕЦоклады и СПЕЦпайки, СПЕЦнаграждения – боевыми орденами за СПЕЦоперации, и даже СПЕЦзвания: «спецмайор» формально соответствовал целому армейскому полковнику, а фактически уже от «спецлейтенанта» зависело, когда и как замучить генерала. А вокруг всего этого – спецпропаганда «Славных Дел Наших Славных Службистов!» Службе уже мало было, чтобы ее боялись больше смерти. Она требовала к себе любви. И непременно – всенародной. Ибо именно «всенародная любовь» к Службе и Хозяину должна была обосновать спецзарплаты, спецнаграды и, главное, СПЕЦВЛАСТЬ над огромным народом гигантской страны. А там, глядишь, если постараться, всего мира!

Служба взяла важную роль: определять, кто Хозяина, а, значит, и ее – всенародно любить согласен, а кто – не готов и, тогда – на спецучасток... Так и укладывала пластами «контрреволюционеров» с женами и детишками, рабочих-«вредителей», крестьян-«кулаков», врачей-«отравителей»... Когда с материалом случались перебои, чтобы не останавливать процесс и не рисковать местом, годились и особо «твердые большевики» и даже собственные сотрудники.

Добиваться любви приходилось старательным трудом. Один из наиболее известных старателей, Н. Ежов, даже возмущался: «Меня обвиняют в морально-бытовом разложении. Я не отрицаю, что я пьянствовал, но я работал как вол». Задача, как видим, была тяжела. Как обойтись тут без апробированного способа – провокации! Учинили, к примеру, операцию «ЛЗ» («Ложный закордон»): понастроили вдоль священных рубежей ложных погранзастав: якобы чужих. И обставили - в полном секрете – все так, будто переправляют тебя на «ту сторону» с наиважнейшим заданием. А на якобы уже «той стороне» попадал ты в руки «врага»... Коли оставался жив, подлежал расстрелу за измену Родине.

Понятие вины в таких условиях уже вовсе не волновало: не виноват, так будешь... Очередной шеф Службы Ю. Андропов, выступая перед питомцами ее Высшей школы в 1967 году, разъяснял: «Противник ставит своей целью... не переступать наших советских законов, действовать в их рамках...». Вот ведь какой неудобный противник: не хочет он нарушать законы, не желает быть виноватым! Ну, да службистам не впервой: не умеет – научим, не хочет – заставим! Примечательно, что поучения Андропова озаглавлены «Каким должен быть чекист» и опубликованы в его книге «Ленинизм – неисчерпаемый источник революционной энергии и творчества масс».

Так и «творили». Неисчерпаемо...

«Политический сыск будет всегда»

(Из постулатов Центра общественных связей)

И вот произошла очередная смена Инстанций. И Устоев. Все изменилось? Ну, натурально... «Для успокоения народных волнений... принято решение объявить», что Служба «будет спешно» разделена «на какие-то самостоятельные ведомства», – утешал попритихших было коллег сотрудник ЦОСа. Окончательно успокоил промежуточный шеф – г-н Баранников: «Я не склонен в угоду какой-либо конъюнктуре отметать колоссальный опыт... накопленный российскими спецслужбами». Лучше и не скажешь! Правда, непосвященным оставалось гадать, в какой именно мере предполагается сохранять драгоценный опыт применения батогов, дыбы и более современных «активных средств». А главное, краеугольного метода – ПРОВОКАЦИИ.

Зато, какие кадры стали пополнять штат Службы! Ее официоз с восторгом извещает, что «к сотрудничеству привлекает проверенных, честных, интеллектуально развитых... граждан, желающих добровольно, в соответствии с обязанностями, определяемыми Конституцией, оказывать содействие в обеспечении интересов государства... предотвращать экологические катастрофы (!!)-». Во! Ну, как тут вслед за авторами «СБ» не прийти «к мысли, что интеллектуальный потенциал в органах... поистине огромен».

Впрочем, куда интереснее, в связи с подчеркнутой верностью традициям, потенциал морально-нравственный. В 1991 году социологический опрос тогдашних слушателей Высшей школы КГБ, т.е. нынешних функционеров Службы, засвидетельствовал: 35,5% из них уверены, что цель оправдывает средства, а 50% – что мораль для своих одна, а для остальных – другая. Такой вот потенциал... И как тут (в духе верности традициям) не вспомнить увещевания руководства Службы начала века: «для тайных розысков должны, СКОЛЬ ВОЗМОЖНО, быть употреблены люди умные и хорошей нравственности». И что реально получалось...

Суть, по нашему скромному разумению, не в том, чтобы люди, не соответствующие явно демагогическим декларациям своих трубадуров, отстранялись, увольнялись, сокращались. Тем более, что – именно в духе «верности традициям» – поувольняют далеко не самых худших. Куда важнее, чтобы вся система государственной безопасности наконец-то начала соответствовать своему истинному предназначению: оберегать не государство (которое: «Это – Я») от собственных граждан и не путем провокации по-преимуществу, а защищать именно этих самых граждан. Банально? Но почему же все еще не так?! Почему налицо недвусмысленные свидетельства уже сегодняшних провокаций? Почему исподтишка пакостят правозащитникам, пытающимся сказать правду о Службе сегодня? Почему под разными предлогами наглухо закрыты ведомственные архивы, хранящие нелицеприятную правду о «славных делах» прошлых лет? Почему придворные издания типа упомянутой «Службы безопасности», пытаются убедить, что Служба – де, не только «всех умней», но и неизменно «всех приятней и милей»? И прочая, и прочая...

В конце-то концов, не нужны покаяния, неизбежно лицемерные. Нужно, чтобы и общество, и власть предержащие, и, прежде всего, сами сотрудники знали истинную историю Службы. Потому что на все времена прав Александр Сергеевич Пушкин: знание истории, это то, что отличает цивилизацию от дикости.

...По утрам в крепостные двери Большого Дома на одной из центральных площадей столицы вливается поток деловитых людей. «Люди как люди, – мог бы сказать о них известный булгаковский персонаж. – Любят деньги, но ведь это всегда было ... Обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...». Не похоже, чтобы в доме этом уже наступало будущее. Но с каждым днем яснее, что отказа от прошлого не предвидится.

в начало

2. Наган Дзержинского

Перелистывая старые публикации, удалось найти ссылки на организованную лично товарищем Дзержинским провокацию. Еще в апреле 1989 года об этом писал историк В. Поликарпов, опубликовавший архивный материал о попытке сотрудника ВЧК П.Я. Березина сфабриковать «дело» против командующего Московским военным округом Н.И. Муралова и члена президиума Моссовета, комиссара по гражданской части Москвы М.И. Рогова.

26 апреля 1918 года под вечер к Председателю ВЧК Ф. Дзержинскому пришли на прием сотрудник отдела по борьбе со спекуляцией Березин и бухгалтер торговой фирмы Григорьев. Последний сообщил, что может приобрести подписанное Роговым разрешение на право ношения оружия на вымышленное имя. Документ уже изготовлен – нужно лишь 10 тысяч рублей для оплаты услуг. Феликс Дзержинский немедленно решил воспользоваться представившейся возможностью. Но для ареста и передачи дела в суд никаких улик у него не было. Поэтому председатель ВЧК дал «добро» на провокацию: приказал купить подложный документ (т.е. совершить преступление и подтолкнуть к нему человека, улик против которого не было!). Но требуемые агентом Березина Григорьевым деньги до получения бумаг выдать отказался.

Буквально через час Григорьев прибыл с разрешением на право ношения и хранения оружия. Он отдал сотрудникам ВЧК подложный документ, получил под расписку 10 тыс. рублей, но при выходе из здания ВЧК... был задержан чекистами! Его вместе с вещественными доказательствами: распиской, изъятыми при обыске деньгами, подложным документом – передали в комиссариат милиции Хамовнического района Москвы. Где он и был официально арестован сотрудниками московской уголовной милиции – с наганом тов. Дзержинского, точнее, бумагой на его ношение.

Как свидетельствуют документы, у Феликса Эдмундовича были свои виды на это дело, поэтому инициатор дела чекист Березин не был поставлен в известность о деталях предстоящей операции.

Самое интересное, что в июне 1918 года следственная комиссия Московского ревтрибунала прекратила дело против Григорьевых (был арестован и брат агента-провокатора), признав, что они не совершили преступления, так как действовали по поручению сотрудника ВЧК Березина. Эта же комиссия указала и на противозаконный характер действий Березина.

Но так как дело-то организовал не кто иной, как сам Железный Феликс, то рядовым сотрудником попросту пожертвовали, дабы отвести удар от руководителя ВЧК. В одночасье выяснилось, что Березин «представляет собой довольно темную в моральном отношении личность. Такие же отзывы о нем дал сам т. Дзержинский». Дабы «засветившийся» чекист не смог разболтать кое-какие подробности о личном участии Дзержинского в этой грязной провокации, дело Березина выделили в отдельное, самостоятельное производство и выводы о провокационной и противозаконной роли чекиста, «ввиду необходимости сохранения тайны следствия», так и не вошли в окончательный текст обвинительного заключения по делу Григорьевых.

Березина, естественно, быстренько арестовали, выяснив за ним целую кучу грехов: продажу конфискованного рома, кражу портсигара при обыске, убийство арестованного. Даже сотрудничество с царской охранкой навесили! Березин получил аж 13 лет принудительных работ.

Так завершилась одна из первых провокаций, организованных чекистами. С полным правом можно утверждать, что у истоков провокации по-советски стоял отец-основатель современных органов государственной безопасности Феликс Эдмундович Дзержинский, сделавший этот метод краеугольным камнем всей системы ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-МБ-ФСК.

в начало

3. Творцы лагерной пыли

Порой ловлю себя на том, что когда звучит дьявольская цифра «1937», хочется увидеть глаза людей в чекистской форме образца 1930-х, лица тех, кто все это творил. Странное желание, сравнимое разве лишь со стремлением заглянуть в бездну. Но ведь и по сей день нет ясного ответа: кто они, большие и маленькие организаторы террора, шестеренки и приводные ремни кровавого лубянского механизма, откуда они взялись, как стали такими, какими стали. Праздное любопытство? Быть может, да так ли уж в прошлом те глаза?

И вот теперь такая возможность есть: смотрите, читайте и думайте – надо только взять в руки выпущенный исследователями «Мемориала» – Никитой Петровым и Константином Скоркиным – справочник «Кто руководил НКВД, 1934–1941» (М., Звенья, 1999).

Издание поистине уникальное, ничего подобного в нашей стране еще никто не делал: в одной книге собраны краткие биографии и послужные свыше пятисот руководящих работников НКВД – те самые винтики, без которых не двинулась бы с места машина Большого террора. По сей день считается, что большая часть этих самых винтиков попала в жернова своей же собственной смертоносной мельницы – еще в конце 1980-х тогдашний председатель КГБ Виктор Чебриков пустил в оборот цифру: было репрессировано 20 тысяч чекистов. Сия статистика и по сей день звучит из уст уже чебриковских преемников: вот, мол, мы тогда и сами больше всех пострадали от сталинских беззаконий! Тут-то и начинается самое удивительное: авторы справочника на основе архивных данных убедительно доказывают, что слова о 20 тысячах уничтоженных ежовцами и бериевцами сотрудниках госбезопасности, не более, чем пустой звук. Вот сухая статистика: с 1933 по 1939 гг. арестовано 22618 сотрудников ОГПУ-НКВД, но собственно чекистов среди них ровно десятая часть – 2273, из которых 1862 арестовано за «контрреволюционную деятельность». Абсолютное же большинство из этих 22 тысяч репрессированных – сотрудники милиции, пожарной охраны, служащие войск НКВД, работники загсов. Так на наших глазах при помощи всего лишь нескольких документированных цифр и фактов рушится уже десятилетиями культивируемая Лубянкой легенда.

Заметим, что при этом немалая часть чекистов пострадала вовсе не за одни лишь мифические заговоры или шпионаж в пользу боливийско-зимбабвийской разведки, но и за вполне реальные уголовные и служебно-должностные преступления: от развала работы до бытового разложения и казнокрадства. Причем репрессирование далеко не всегда означало арест и неизбежную смерть «рыцаря щита и меча»: многие из них в 1939–40 гг. были просто выставлены из органов – при Берии именно увольнения были основным методом чистки. Справедливости ради добавим, что даже по сухим строкам официальных послужных списков иных расстрелянных чекистов видно, сколь сильно они успели порезвиться при жизни, причем так, что посмертно реабилитировать их не рискнули даже в эпоху хрущевской «оттепели».

Господи, а лица, лица-то – посмотришь на такие и больше уже никаких вопросов задавать не хочется – такими физиономиями впору справочник Ломброзо иллюстрировать! Но это не криминальные элементы, как может показаться на первый взгляд, а вполне добропорядочные чиновники госбезопасности, истово преданные делу Ленина-Сталина.

Бог с ними, с портретами, куда интереснее общеобразовательный уровень птенцов гнезда Феликсова. Открываем наугад и читаем подряд: два класса церковно-приходской школы, три класса сельской начальной школы, реальное училище, приходская школа, начальная школа, четыре класса еврейского казенного училища. О-о, вот это уже круто: комбриг Дреков, на финише своей карьеры руководивший УНКВД Сахалинской области, аж целых шесть лет провел в... двухклассном железнодорожном училище! Способный малый, раз так далеко пошел.

А вообще-то церковно-приходской школе чекисты должны памятник поставить: такого количества высокопоставленных сотрудников ВЧК-ОГПУ-НКВД не дало ни одно иное образовательное заведение. Хотя, конечно, встречается и высшее образование, ветеринарный институт, например, но это уже редкость – не профессия ветеринара, конечно, а наличие вуза в послужном списке. Однако преобладание выпускников церковно-приходских школ и ветеринаров вовсе не перекрывало путь к карьере и другим, например музыкантам. Возьмем, скажем, такого чекиста, как Семен Дукельский: во время гражданской трудился в особых отделах, потом в Одесской ЧК, Екатеринославском отделе ГПУ, замом полпреда ОГПУ по Белоруссии, был начальником УНКВД Воронежской области, возглавлял Комитет по кинематографии (!) и даже наркомат Морского флота СССР! Как вы думаете, с каким образованием лучше всего делать такую карьеру? С музыкальным! – Помимо трехклассного елисавет-градского еврейского казенного училища сей деятель учился в двух музыкальных школах – просто в музшколе и оперно-музыкальной! Теперь поняли, откуда это – «А я оперу пишу»? Чекист-музыкант, сумевший совладать даже с флотом – это же сюжет целого романа. И наглядное свидетельство того, что чекистскому ремеслу даже музыкальное образование не помеха.

Авторы справочника подсчитали: к осени 1938 года процент руководящих работников НКВД, имеющих лишь начальное образование (или вообще никакого), был максимальным – 42,67. Количество чекистов-начальников со средним или незаконченным средним в 1930-е гг. колеблется в пределах 36–44,5 процентов, а вот кадры с высшим или незаконченным высшим образованием начинают играть роль в органах лишь с 1939 года – их тогда набирается почти 38 процентов, тогда как в предшествующие годы не поднималось выше планки 10–15 процентов. Цифры очень любопытные: потихоньку вырисовывается коллективный портрет бойцов невидимого фронта. И трудно не согласиться с выводом Никиты Петрова и Константина Скоркина: «Ясно, чьими руками Сталин осуществлял массовый террор, – ставка делалась на полуграмотных исполнителей».

Стоит ли еще добавлять, что, как правило, первоначальные профзанятия боссов НКВД особым разнообразием тоже не блещут: наборщик, ремонтный рабочий, относчик посуды, баночник, приказчик, рассыльный, фармацевт, «мальчик в магазине», репетитор, пимокат, нагревальщик заклепок, батрак, конторщик, даже пианисты есть (тот же Дукельский). Прослежена и динамика изменения социального состава руководящих кадров НКВД: к концу 1930-х гг. резко подскочил процент выходцев из села – с 17 до 45 процентов, в то время как уровень тех, кто в анкетной графе писал «из рабочих», не столь резко колебался в пределах 25–34 процента. Тоже, между прочим, показательно: люди «от сохи» особо почитались в органах – за свою бездумную исполнительность.

Национальный состав руководящего звена НКВД тоже показателен. Правда тут уж на авторов легко могут посыпаться обвинения в антисемитизме: столь велика была доля «лиц еврейской национальности» в органах госбезопасности – 39 процентов в 1936 году. Однако к 1941-му «дисбаланс» ликвидировали, доведя эту цифру до пяти процентов – несложно догадаться, какими методами была достигнута национальная однородность. Впрочем, той же косой изрядно проредили и другие национальные грядки: вычистили, например, латышей, немцев, поляков...

По биографиям попавших в справочник персоналий четко вычленяются и пиковые моменты Большого террора: наибольшее количество кадровых перемещений в органах и арестов приходится на август 1937-го, декабрь 1938-го и январь 1939-го. Датировка массовых награждений орденами тоже весьма любопытна: в 1937-м самый обильный орденский дождь проливается на чекистские груди в июле-августе (особенно 11 и 22 июля) и 19 декабря, следующий наградной урожай пожинают уже 26 апреля 1940-го. Однако, например, тот же Лаврентий Павлович Берия в период между 1935 и 1942 гг. не получает ни одного ордена!

Но подобной скромностью запросов обладали далеко не все: многие лишились генеральских званий в конце 1940-начале 1950-х именно из-за собственной «нескромности». Одни за «злоупотребления во время проведения денежной реформы», другие – «за злоупотребление служебным положением», еще кто-то переборщил с трофеями, кто-то пострадал за то, что «привлекал оркестр из заключенных играть на торжественных собраниях сотрудников» (!), другие просто проворовались, учиняли махинации с облигациями займов...

Вот такой и получается собирательный портрет обладателей горячих сердец, холодных голов и чистых рук – тех самых рук, усилиями которыми миллионы людей обращены в лагерную пыль.

в начало

4. Загадка доктора Зорге

В пантеоне отечественной разведки имя Рихарда Зорге сияет над всеми прочими, в свое время его официально даже провозгласили величайшим разведчиком всех времен, народов и племен – как же, предупредил Сталина, что Германия нападет на СССР 22 июня 1941-го. Вождь, увы, не поверил. Зато поверил, когда тот сообщил, что Япония не ударит в спину СССР, что, мол, и позволило спешно перебросить войска с Дальнего Востока под Москву – спаситель!

Изумительно красочная легенда. Правда, о подвигах Зорге собственно в Кремле узнали лишь в начале 1960-х – из фильма француза Ива Чампи «Кто вы, доктор Зорге?». До того ни руководители государства, ни высшие чины армии и спецслужб знать не знали, кто на самом деле спас страну в 1941-м!

Странно и другое: если тов. Зорге действительно герой, блистательно сделавший свое дело, отчего по сей день у нас не печатают самый объемный документальный источник – многотомное «Дело Зорге», изданное в Токио еще аж в 1962-м? Японский, понятное дело, тяжел и непосилен, посему книгу перевели исключительно для нескольких товарищей, оснастив положенными грифами секретности, каковые не сняты и ныне. Черт с этим японским, уж английский-то проще – отчего не издать не менее содержательный, увлекательный и строго документальный труд Уиллоби, вышедший еще в 1952-м «Зорге: советский ас шпионажа»[1], или тома состоявшихся в 1951-м сенатских слушаний в США, посвященных делу Зорге?[2] Лишь несколько лет назад рискнули тиснуть куцые «Тюремные записки Рихарда Зорге» в журнал «Новая и новейшая история»[3], который широкая публика, естественно, не читает. В общем, товарищи в погонах и штатском, восславляя бессмертный подвиг Зорге, всеми своими рогами и копытами насмерть стоят на страже архивов и от идеи новых публикаций о разведчике кипятком восторженно не писают. Складывается впечатление, что дело совсем не так чисто, точнее, совсем не чисто.

Самое же любопытное, что главные певцы Зорге – товарищи в плащах лубянско-ясеневского покроя, хотя работал товарищ совершенно на иное ведомство – военную разведку. Собственно же военные разведчики говорят о Зорге и его успехах не то, чтобы без энтузиазма, но неохотно. А иные асы диверсионно-шпионского дела, как, например, покойный Судоплатов, отдавая должное мужеству агента, к результатам его работы относились скептически. Впору вновь задавать вопрос: «Кто вы, доктор Зорге?»

Не будем копаться в деталях биографии героя: о его детских годах, службе в кайзеровской армии, фронте, ранениях, увлечении марксизмом со всем, что из этого вытекало – Тельман, Коминтерн, Берзин – об этом не отписался только ленивый. Поговорим о тех мифологемах, благодаря которым он, собственно, обрел известность и место в пантеоне.

Миф первый: 22 июня

Именно на утверждении, что Рамзай – один из псевдонимов Рихарда Зорге – сообщил в Москву точную дату начала войны и построен главный постулат: величайший советский разведчик. Разберемся.

Итак, Рамзай сообщил о 22 июня, а товарищ Сталин ему не поверил, результат известен. А с чего вообще взяли, что сообщал? Да так со времен Хрущева дружно пишут писатели в штатском, обильно цитируя слитые им бумажки, не забывая добавить: «Какой глупый и недальновидный был товарищ Сталин, такому человеку не поверил!»

Откроем классический апокриф Михаила Колесникова «Таким был Рихард Зорге»: «18 ноября 1940 года он предупредил Центр о готовящейся агрессии»[4]. Круто, плана «Барбаросса» и директивы фюрера еще нет и в помине, а Рамзай уже предупреждает? Пророк! Документальных доказательств этого пророчества, правда, нет: ни в одной публикации архивных документов по делу Зорге на такую шифровку нет и намека.

Идем дальше. 28 декабря 1940 года Рамзай радирует: «На германо-советских границах сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков-Москва-Ленинград...»[5]. Дальше – больше: «Гитлер планирует вторжение в Россию на май 1941 года!»[6]. Доказательства? И 5 марта 1941-го Зорге отсылает их со спецкурьером[7].

А на самом деле текст той шифровки выглядел «немножко» иначе: «Каждый новый человек, прибывающий из Германии в Японию рассказывает, что немцы имеют около 80 дивизий на восточной границе, включая Румынию, с целью воздействия на политику СССР. В случае, если СССР начнет развивать активность против интересов Германии, как это уже имело место в Прибалтике, немцы смогут оккупировать территорию по линии Харьков, Москва, Ленинград. Немцы не хотят этого, но прибегнут, если будут принуждены на это поведением СССР... Новый ВАТ (военный атташе. – авт.) в Токио заявил мне, что цифра 80 дивизий несколько, видимо, преувеличена»[8]. Чувствуете разницу?!

Или вот еще. Согласно легенде 6 мая в Центр ушло: «Германский посол Отт заявил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР. Возможность войны весьма велика. Гитлер и его штаб уверены в том, что война против Советского Союза нисколько не помешает вторжению в Англию. Решение о начале войны против СССР будет принято Гитлером либо в этом месяце, либо после вторжения в Англию»[9]. На деле же это шифровка от 2 мая, и выглядит она совершенно иначе: «Отт завил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР и получить европейскую часть Советского Союза в свои руки в качестве зерновой и сырьевой базы для контроля со стороны Германии над всей Европой. ...После окончания сева война против СССР может начаться в любой момент... Возможность возникновения войны в любой момент весьма велика потому, что Гитлер и его генералы уверены, что война с СССР нисколько не помешает ведению войны против Англии. ...Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией»[10].

Ладно, вернемся к апокрифу. Шифровка от 21 мая: «Прибывшие сюда из Германии представители Гитлера подтверждают: война начнется в конце мая. Германия сосредоточила против СССР 9 армий, состоящих из 150 дивизий»[11].

Но именно эта-то вариация шифровки – чистой воды ложь и подтасовка, поскольку настоящая, за входящим №8298 от 19 мая 1941-го, не просто выглядит по-иному, но вместе с пометками начальника Разведупра Генштаба РККА генерала Голикова дает совершенно иную трактовку Зорге как разведчика. Цитируем: «Новые германские представители (не Гитлера! – авт.), прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая (уже не нападение, а «война между...», не начнется, а «может начаться...»! – авт.), так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени.

Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать (!!!). Они заявили, что Германия имеет против СССР 9 армейских корпусов, состоящих из 150 дивизий... Стратегическая схема будет взята из опыта войны против Польши»[12].

Апокриф пишет о 9 армиях, а Зорге-то – о 9 корпусах, ничего себе разница! Выходит, в немецком корпусе по 15–16 дивизий?! Первая реакция профессионалов-военных на такой откровенный ляп естественна. Резолюция начальника Разведупра предельно конкретна: «Запросить Рамзая. «На №125. Уточните – корпусов или армий. Если корпусов, то не вяжется с понятием корпуса»[13]. Это, уже не говоря о том, что сами сообщения туманны и противоречивы по сути, они не дают четкий ответы, а еще больше запутывают ситуацию: так будет война или все же «может миновать»?! Да еще и какие-то сев, сырьевая база – военные оперируют иными категориями.

Или вот еще: «Риббентроп заверил посла Отта в том, что Германия совершит нападение на Советский Союз во второй половине июня. Это не подлежит сомнению. Отт на девяносто пять процентов уверен, что война вот-вот начнется. Я лично вижу подтверждение тому в следующем: технический персонал германских воздушных сил получил приказание немедленно покинуть Японию и возвратиться в Берлин; военному атташе запрещено посылать важные сообщения через СССР»[14]. Эту телеграмму все издания цитируют уже свыше тридцати лет. Но вот как выглядит настоящая: «Берлин (не Риббентроп! – авт.) информировал Отт, что немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня. Отт на 95% уверен, что война начнется (а не «вот-вот начнется»! – авт.). Косвенные доказательства, которые я вижу к этому в настоящее время, таковы:

Технический департамент германских воздушных сил в моем городе получил указание вскоре (не «немедленно»! – авт.) возвратиться. Отт потребовал от ВАТ [военного атташе], чтобы он не посылал никаких важных сообщений через СССР... Причины для германского выступления: существование мощной Красной Армии не дает возможности Германии расширить войну в Африке, потому что Германия должна держать крупную армию в Восточной Европе. Для того, чтобы ликвидировать полностью всякую опасность со стороны СССР, Красная Армия должна быть отогнана возможно скорее. Так заявил Отт»[15]. М-м-да, Голиков, должно быть, крепко почесал свой бритый затылок: «Вот, теперь мы им еще и в Африке мешаем?! Бред!»

Что там еще про 22 июня? «Военный атташе Шолл заявил: следует ожидать со стороны немцев фланговых и обходных маневров и стремления окружить и изолировать отдельные группы. Война начнется 22 июня 1941 года»[16]. Потом опять: «Повторяю: 9 армий из 150 немецких дивизий совершат нападение на советскую границу 22 июня! Рамзай». «Радиограмму с последним предупреждением, – утверждает официоз, – Клаузен передал 17 июня»[17].

Да ничего подобного, даже следов подобных телеграмм в архивах нет! А рассекреченная версия совсем иная, причем без того пламенного пафоса, каковой совсем не свойствен стилю Зорге. В шифровках Зорге нет правильной даты, поскольку... ее вообще никто не знал – ни в германском посольстве, ни в японских правительственных кругах, не мог ее знать и Зорге.

Те же шифровки в документах ГРУ выглядят иначе: «Ожидание начала германо-советской войны базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привез с собой из Берлина, откуда он выехал 3 мая... В беседе с Шоллом я установил, что немцев, в вопросе об выступлении против Красной Армии, привлекает факт большой тактической ошибки, которую по заявлению Шолла, сделал СССР.

Согласно немецкой точке зрения тот факт, что оборонительная линия СССР расположена, в основном, против немецких линий без больших ответвлений составляет величайшую ошибку. Она поможет разбить Красную Армию в первом большом сражении. Шолл заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии»[18]. И где тут про 22 июня?

А даже, если и было (ну, положим, отчего-то не хотят публиковать ту историческую радиограмму, бывает), подсчитайте, сколько сроков и дат нападения называл Зорге Центру? То какой-то абстрактный май 1941-го, то конец мая, то «после вторжения в Англию», то вторая половина июня, то 15 июня, то «после сева», то «опасность может миновать», то «война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня», то война «неизбежна»... Чему прикажете верить? Помните про мальчика, который столько раз кричал «Волки, волки!», что когда волки появились на самом деле, ему никто не поверил – похоже?

Кстати, конкретные и уточняющие запросы Рамзай порой просто игнорировал. Чем приводил своих шефов в бешенство. Вот пример: 3 июля 1941-го он отвечает: «Теперь уже поздно Вам отвечать на вопрос в отношении удара левым флангом и некоторых тактических ошибок»[19]. А когда его об этом просили?! Вот разъяренный Голиков и пишет на той шифровке: «Доложите, сколько времени он не давал ответа на наше требование о левом фланге и саму телеграмму»[20].

И так постоянно: ляп на ляпе, точная информация перемежается с какими-то слухами из серии ОБС – «одна бабка сказала». Как бы вы поступили на месте начальника Разведупра, зная, что очень и очень многие другие сообщения специального агента Рамзая не только не отличались точностью и достоверностью, но были откровенным сливом дезы?

К примеру, уже после начала войны, 14 сентября, он со ссылкой на морского атташе сообщает: «Очередное большое наступление немцев будет направлено на Кавказ через реку Днепр… Бои около Ленинграда и Москвы являются более или менее для показа, а главная атака должна быть на Кавказ»[21]. Ох, если бы поверили, не миновать беды!

Конечно, у Зорге были шикарные источники: сам посол Ойген Отт, военный атташе, советник японского премьера... Но на точности сведений о Германии это никак не сказывается: они абстрактны, расплывчаты, неконкретны, порой это не информация, а собственная аналитика Рамзая. Анализ, конечно, прекрасно, но всегда и во всех спецслужбах от своих источников ждут не потока сознания, а только одного: имена, явки, фамилии...

Радист Зорге, Макс Клаузен, вспоминал, как они получили шифровку из Москвы: «Мы сомневаемся в достоверности вашей информации». И Зорге завопил: «Как эти недоумки могут игнорировать наше донесение?!»[22]. Любовница Рамзая, Мияко Ханако, вспоминает, что после таких нежных диалогов с Центром Зорге, как правило, зверски напивался и занимался сексом с ней особо яростно. А потом плакал и жаловался: «Я так одинок!»[23].

А вот известная реакция Сталина на сообщения Зорге: после доклада очередной шифровки из Токио об очередной дате немецкого нападения Сталин в гневе рявкнул, что это «просто засранец, который там, в Японии, занимается лишь своими маленькими фабриками и проводит все время в борделях!»[24].

Последнее, между прочим, совершенно соответствовало действительности: из злачных мест спецагент буквально не вылезал – кабаки, бордели, перманентные пьяные гонки на мотоцикле по ночному Токио, непрестанные драки[25]. Так что стоит ли обижаться на Центр, который делал известную поправку на все это при оценке информации?

Но куда интереснее изумительная проговорка знавшего Рамзая нашего разведчика Якова Бронина: «Когда Отт был еще военным атташе, Зорге иногда помогал ему также в шифровке телеграмм, узнав таким образом тайну германского шифра»[26]. Коды, шифры? Да не может быть, в любой спецслужбе шифровальное дело, шифровальная комната – святая святых, туда просто не могут пустить постороннего! Значит... Да, да, он не был посторонним, поскольку работал на абвер. Так что Зорге не верили по очень веской причине: он был... двойным агентом! Что, не вяжется с сусальным образом? Потому и молчали в тряпочку.

Впервые об этом написал Вальтер Шелленберг, шефа политической разведки СД: Зорге вербанули и тот «сообщил нам оценку общего положения, согласно которой он считал вступление Японии в тройственный пакт всего лишь политической манипуляцией, не имеющей для Германии никакого реального военного значения. После начала войны с Россией он также указал на то, что Япония ни при каких обстоятельствах не нарушит пакта о ненападении, заключенного с Россией; война в Китае, по его утверждению, предъявляет колоссальные требования к военному потенциалу Японии»[27].

Но Шелленберг получал объедки с барского стола, с абвером у Зорге отношения были лучше. И об этих связях с германскими секретными службами Центр знал, поскольку сам и санкционировал превращение Зорге в агента-двойника. Вот что вспоминает об этом Судоплатов: «Трагедия ЗОРГЕ в том, что он с санкции АРТУЗОВА, УРИЦКОГО, БЕРЗИНА, КАРИНА, БОРОВИЧА (его офицер связи) сотрудничал с немецкой разведкой в Японии. Это ставило его в положение неполного доверия»[28]. Если же точнее, то полного недоверия, «поскольку такого рода спецагентам традиционно не доверяют и регулярно перепроверяют во всех спецслужбах»[29].

Были и иные грешки. Например, в 1935-м, расслабившись после обильной дозы спиртного в гостинице «Новомосковская», Зорге выдал своему приятелю-нелегалу, что «уже невмоготу шпионить на русских, но он не знал – как вырваться, как начать новую жизнь»[30]. О Мать честная, да уже за одно такое... Ясно, что там, где надо, о таких взглядах и настроении агента прекрасно знали, небось, сам же приятель первым делом и настучал. К тому же он был еще и... натуральным троцкистом: ярым сторонником идеи развития мировой революции, а не строительства социализма «в одной отдельно взятой...». Супер, такого просто должны были поставить к стенке в 1937 или 1938-м! И хотели. Но хитрый Рамзай отказался тогда вернуться из Токио в Москву: не хочу отдыхать, работать надо, работать! На языке того времени это называется «невозвращенец». И такому верить?!

Миф второй: «Спас Москву»

Хорошо, говорят, его сведения о немцах не пригодились, зато он спас Москву: его информация, что Япония не собирается нападать на СССР, помогла перебросить войска с Дальнего Востока на запад.

Так ли это? Вот шифровка от 3 июля: «Он (военный атташе – авт.) думает, что Япония вступит в войну не позднее как через 5 недель. Наступление японцев начнется на Владивосток, Хабаровск и Сахалин с высадкой десанта со стороны Сахалина на Советском побережье Приморья»[31]. Следующая: «Прошу Вас быть тщательно бдительными потому, что японцы начнут войну без каких-либо объявлений в период между первой и последней неделей августа месяца»[32]. Что там еще? Ага, вот: «Начиная со второй половины августа Япония может начать войну, но только в том случае, если Красная Армия потерпит поражение от немцев»[33]. И так далее. Зато в октябре Инсон (такой очередной псевдоним Зорге) сообщает, что в этом году войны Японии с СССР не будет[34]. И войска двинулись к Москве?

Начнем с того, что части с Дальнего Востока и Сибири непрерывным потоком шли на запад с первых дней войны, а, если верить Виктору Суворову, процесс начался задолго до 22 июня. Так или нет, но Сталину было чихать на сводки Зорге или кого там еще, поскольку в 1941-м у него иного выбора нет: что бы там ни сообщали агенты, нападут японцы или нет, но на волоске судьба державы, тут не до Дальнего Востока. Думается, стоит верить Судоплатову, когда тот утверждает: «Зорге сообщал исключительно важные сведения, но в целом это были детали об уже известных намерениях противника... Не соответствует действительности, что мы перебросили войска с Дальнего Востока под Москву и выиграли битву под Москвой, так как ЗОРГЕ сообщил о предстоящем нападении японцев на США в октябре 1941 года. У нас были документальные данные о низких наступательных возможностях Квантунской армии; о том, что она увязла в длительной и бесперспективной войне с Китаем и не имела достаточно резервов топлива. У японцев не было современных танковых соединений»[35]. Все, точка!

По сей день одна из самых загадочных историй, как произошел провал группы Зорге. Все байки, как отечественные, так и импортные, сказочны на все сто: какая-то пожилая портниха, тетушка Тома, через которую японская контрразведка вышла на коммунистов, которые вывели еще на кого-то – и т.д., и т.п. Факты говорят об ином: японцы вдруг встрепенулись в октябре 1941-го и, стремительно вычислив всю цепочку, взяли группу Зорге 18 октября.

Японцы темнят по сей день, но сеть Зорге была обречена, поскольку Центр контактировал с ней через своих сотрудников в посольстве! И это при японской-то тотальной шпиономании, когда наружка вела каждого «белого человека», каждого иностранца, европейца. Макс Клаузен получал деньги от Будкевича и Зайцева, встречались сначала в театрах, затем Зайцев (второй секретарь посольства!) стал приходить к Клаузену в офис, а потом даже домой. Какая уж там конспирация! Да и Зорге не менее 14 раз встречался с тем же Зайцевым[36]. Причем советских спутать с кем-то еще, с немцами или американцами, было невозможно. Когда после войны жену Клаузена, Анну, спросили, как она однажды опознала в курьере русского, она ответила: это вовсе не сложно, «учитывая плохо уложенные волосы, мешковатые брюки с пузырями на коленях и весьма своеобразный английский»[37].

Что, в Центре резидентуре сидели идиоты? Да нет, наоборот, но, может, у них такой приказ был на финише, навести стрелку на Зорге?

Чушь? Отчего же: в мире тайных служб в обыкновении не только двойные и тройные агенты, но и сдача их противнику – если это необходимо. Отчего Зорге не могли сдать свои?

Вот примерная логика рассуждений Инстанции:

«Японцы нэ нападут, товарыщ Голиков? Интересно. А кто такой, этот Зорге, чтобы мы ему вэрили так, чтобы взять войска с Дальнэго Востока? А, это тот самыймалэнкий засранец, который из борделей не вылэзает, который нас так много дезинформировал о немцах? Сколько раз, товарыщ Голиков, он нам о нападении сообщал, сколько дат называл? И ему вэрить?! Да, мы помним, он отказался вэрнуться, не подчинился указаниям Центра, нэвозвращенец, получается? Товарищ Голиков гаварыт, что это наш едынствэнный развэдчик в Японии. Интэресно, товарищи, едынствэнный, да еще и нэвозвращенец, а мы должны ему вэрить, вэрить чэловеку, которого нэ может провэрить даже товарищ Берия, правда Лаврентий? Мы знаем, что он и на немцев работает? Но если он нэ врет, то это очень важная информация. Но если это ловушка? Как провэрить этого товарища? Лаврентий, помню, ты говорил, что есть только один способ провэрить информацию и чэловека... Ви согласны, товарищ Голиков? Я тоже согласен, к тому же ви говорили, товарищ Голиков, что группа этого Зорге уже сделала все и ничего нового мы от них уже нэ получим. И если японцы возьмут Зорге и сурово накажут его, значит, он не врет. И мы можем перебрасывать войска. А если не накажут, то накажем мы...».

И действительно, порой просто нет лучшего способа проверки информации, кроме как посмотрев на реакцию противника: взбешены – дело серьезно, ноль реакции – деза или агент работает под контролем! И чтобы провернуть дельце не нужно риска, достаточно послать к Клаузену и Зорге человека в мешковатых штанах с пузырями на коленях, остальное японцы сделают сами. Косвенное свидетельство того, что Зорге сдали, ажурное спокойствие руководства военной разведки: с корнем выкорчевана вся агентурная сеть в Японии, а они и в ус не дуют – ни разборок с оргвыводами, ни наказаний, ни попыток локализовать провал. Конечно, октябрь на дворе, а враг под Москвой, не до того. Но и дальше поведение Центра очень странно.

Миф третий: Страстотерпец

Сейчас говорят, что Зорге можно было спасти, поменять на арестованных японцев, например, была и такая практика. Только зачем это Центру: по стандартам того времени Зорге не герой, а... предатель – признался, что шпионил на СССР и сдал все, что можно было сдать.

О последнем тоже не любят вспоминать. Поскольку, согласно легенде, «стараясь затянуть время, Зорге первый месяц вообще не отвечал»[38]. И тогда «начинались пытки. На все изуверства Зорге отвечал холодной улыбкой. Он никогда не боялся боли»[39]. Палачи «выворачивали руки Зорге, вгоняли иглы под ногти, до хруста сжимали запястья в бамбуковых тисках. Но даже они пришли в изумление: Зорге молчал»[40].

Ту же версию выдает популярный ныне Ханс Кирст: «Его били, душили, пинали, прижигали огнем, ошпаривали кипятком, морозили и не давали спать. Но он решил все выдержать... Но Зорге молчал. Проходили недели, месяцы»[41]. И лишь «придя после упорного пятимесячного молчания (вместо месячного уже и пятимесячное! – авт.) к выводу, что больше отпираться не имеет смысла, поскольку его товарищи подробно рассказали обо всем»[42].

Товарищи, конечно, у нас всегда и во всем виноваты. Только вот резидентура уже чекистская сообщила из Токио буквально сразу после ареста (ага, была, выходит, и другая агентурная сеть, причем классная – аж до следственных материалов добралась!): «Один из арестованных немцев в Токио некий ЗОРГЕ (ХОРГЕ) показал, что он является...»[43]. В общем, все показал. Но Фитин, начальник внешней разведки, о Зорге не знает и запрашивает Димитрова, поскольку немец утверждает, что работал еще на Коминтерн. Насколько откровенен был на допросах Зорге, дает понять лишь одна фраза из письма Фитина: «В Токио поддерживал связь с советскими сотрудниками ЗАЙЦЕВЫМ и БУТКЕВИЧЕМ. Прошу сообщить насколько правдоподобны данные сведения»[44].

Судоплатов режет жестко: «ЗОРГЕ нарушил правила, он начал давать показания, рассказывать о своей работе на СССР»[45].

Но пытки же! Рамона Меркадера жестоко пытали в мексиканской тюрьме 6 лет подряд, но он так и не назвал свое имя, раскрывшись лишь тогда, когда его опознал один из испанских знакомых. Но и потом он так и не признался, что работал на СССР и убил Троцкого по приказу Сталина!

К тому же пыток... не было! Если точнее, пыткам не подвергали Клаузенов, Одзаки и самого Зорге – документально установленный факт[46].

Макс Клаузен вообще вел себя хуже всех: не просто сразу же раскололся, но буквально потек, сдав абсолютно все и всех. Даже один из полуофициозных источников вынужден был признать, что «Клаузен повел себя недостойно», почти рыдая в платочек японцам, что «был одурманен коммунистической пропагандой»[47]. Он даже сообщил, что саботировал шпионаж, как мог, не отправляя в Центр чуть ли не половину шифровок! Конечно, чего не сделаешь ради спасения жизни, тем паче, как проверишь, врет или нет. Но то, что немалую часть шифровок он действительно ленился или боялся отсылать, известно. Как и то, что сдал он всех без всяких пыток.

Зорге тоже «пел», хотя по-иному. Но чуть ли не сразу после ареста он сказал своему следователю: «Пожалуйста, передайте Сергею [В.С. Зайцев] в советское посольство, что Рамзай содержится в Токийском доме предварительного заключения»[48]. Что это, как не сдача связника и контакта?! «И Зорге, и Клаузен, и все остальные рассказали главное», – подтверждает исследователь Фесюн[49].

До последнего времени эту разговорчивость валили на другого агента Зорге, серба Бранко Вукелича: хлыщ лощеный, бабник, и вообще был на содержании женщин, оттуда и кличка – Жиголо. Вукелич якобы раскололся раньше всех и всех заложил. А вот материалы японского следствия доказывают, что именно «нежный» Бранко Вукелич, агент Жиголо, вел себя мужественнее всех остальных вместе взятых, именно его подвергли жесточайшим пыткам, но он устоял и никого не выдал. От пыток и погиб в тюрьме.

Значит ли это, что Зорге – не великий разведчик, не герой? Трудно ответить однозначно. Но заговорил он, когда понял, что его бросили и сдали свои, понимая, что молчать бессмысленно – организация разгромлена, взяли абсолютно всех, а русским не грозит ничего – у них диппаспорта, иммунитет.

Он заговорил, потому что верил: главное дело своей жизни он уже сделал. Если Зорге и герой, то трагический: он, как Кассандра, сделал все, что мог, но ему не верили, его информация шла в корзину, даже надежная.

в начало

5. Николай Кузнецов: разведчик или террорист?

Когда со словами «теперь об этом можно рассказать», спецслужбы сообщают о своих великих победах, за этим обычно скрываются легенды и мифы, если и вовсе не провалы. Впрочем, где в Зазеркалье шпионажа грань, отделяющая поражение от триумфа? История этого ремесла – сплошная мифология: англичан вдохновляет далекая от реалий легенда о Лоуренсе Аравийском, до сих пор гуляет бред о «великой шпионке» Мата Хари, святочный шпионский нимб сияет над головой Аллена Даллеса. А один из наших самых грандиозных мифов – сказка про великого разведчика всех времен и народов, героя-самородка и самоучку Николая Кузнецова.

Портрет Николая Ивановича Кузнецова висит в мемориальном зале Службы внешней разведки, его именем называли пионерские дружины, образ увековечен на почтовой марке. Естественно, снят и фильм – «Подвиг разведчика», посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. В общем, Кузнецову после смерти «повезло» – удостоился чести попасть в пантеон официальной славы. Явление исключительно редкое для действительно профессионального разведчика. Судя по всему, Кузнецов немало сделал и погиб как мужчина – в бою. Но вот был ли он разведчиком?..

О нашем герое реально известно... Впрочем, а что, собственно, известно?! – Только то, что, опять-таки, пожелал поведать лубянский официоз. Мы даже не знаем, как в действительности звали человека, увековеченного в памятниках, марках и чекистских мемуарах: где родился, когда и как стал сотрудником НКВД, какие задания и где выполнял, кого любил, как погиб – все в тумане. А многочисленные мемуары, статьи, исследования лишь усиливают дымзавесу неизвестности. Есть лишь красивая легенда о блестящем самоучке-инженере, самостийно (и в совершенстве) освоившем восточно-прусский диалект немецкого – где-то в уральских дебрях, добывшем план операции «Цитадель» под Курском, раскрывшем план покушения на лидеров антигитлеровской коалиции в Тегеране-43, мимоходом пачками шлепавшем нацистских бонз на оккупированной Украине, а в начале марта 1944-го подорвавшего себя гранатой, чтобы не попасть в руки украинских националистов. Героично и поэтично. Вроде все на месте, даже сестра Лидия и брат Виктор, соратники-партизаны, опять же. Но так и тянет воскликнуть – «Не верю!»...

Откроем официальную биографию: родился 27 июля 1911 года в деревне Зырянка Талицкого района Екатеринбургской губернии. Третий ребенок в семье. Социальное происхождение – из крестьян. С 1934 года живет в Свердловске. Но как он туда попал, собственно говоря? Беспаспортным крестьянам эпохи коллективизации путь в город был заказан. А что он делал лет этак с 17-ти до 23-х: работал в колхозе или пахал как единоличник? И как избежал армии – тогда призывали в 21 год? Это далеко не случайные и не риторические вопросы: тогда сложновато было улизнуть из села и отвертеться от армейской лямки – во враги и саботажники легче было загреметь. Не загремел, а умудрился поступить на заочное отделение Уральского индустриального института! Так просто, из села и без «крыши», да в студенты?! Что-то не сходится в анкете героя... И уральского ли он вообще происхождения – генерал Судоплатов обмолвился (а уж он склерозом не страдал и «забывал» лишь то, что положено забыть), что Кузнецов родом из... Сибири. Так Урал или Сибирь?! Разница, как вы понимаете, немалая. Родня официально на Урале. Но на Лубянке вам и поныне такую родню выдумают – закачаетесь.

Пойдем по официозу дальше. Немецкий выучил, вестимо, сам – познакомился с осевшим на Урале бывшим немецким пленным, потом стал практиковаться у другого экс-пленного – провизора местной аптеки, австрийца. «Казалось, сама судьба позаботилась о том, чтобы с детских лет будущий великий разведчик имел возможность изучить разговорный немецкий язык». Гм, но австрийский диалект так же далек от восточно-прусского, как русский от украинского! Да и видывали ли вообще провизоров в деревеньке Зырянка?! Как и учительниц немецкого в уральской сельской школе середины-конца 20-х... Все официальные биографы как-то странно путаются в главном: кто же, где и когда столь блистательно выучил Кузнецова немецкому языку. Отсюда и вывод: ни Урал, ни Сибирь тут ни при чем (если Кузнецов вообще был русским и его надо было учить языкам).

Далее легенда проторенной тропкой ведет нас в трест «Свердлес» – работал статистом, и на «Уралмаш» – расцеховщик в конструкторском отделе. Вот на «Уралмаше», мол, наш герой и усовершенствовал свой немецкий – общался с германскими специалистами, вместе проводил с ними свободное время, ходил в кафе, на семейные вечера, усваивал немецкую манеру одеваться, вести себя в обществе...

На дворе середина-вторая половина 1930-х, а некий молодой советский инженер свободно общается с гражданами нацистской Германии, проводя в их обществе чуть ли не 24 часа в сутки, с фашистами в кафе водку жрет! Да лишь за одну случайную беседу с иностранцем без соответствующей санкции тогда элементарно можно было под «вышак» залететь, да еще и в Свердловске – уральской кузнице военной промышленности. Такое дело о шпионаже можно было слепить – пальчики оближешь.

И еще: если родственники и даже школьная учительница Кузнецова как-то проявились, то почему за полвека ни одного реального школьного, студенческого товарища или сослуживца по «Уралмашу» по сию пору не прорезалось?

Кстати, диплом инженера Кузнецов в 1938 году защищал на немецком. И помимо немецкого в совершенстве владел еще английским, польским, украинским (галицийский диалект!) языками и языком... народа коми! Эти языки он тоже на «Уралмаше» изучал? Для чего, кстати? Официоз твердит: «сознательно и целенаправленно готовил себя к участию в борьбе с фашизмом». Ну-ну, боец-самоучка, однако, нашелся. Что же других таких нам больше не представляют?..

Чуть развеял туман товарищ Судоплатов, человечек оказался-то по его ведомству – из 4-го управления НКВД: «Его привлекло к работе местное НКВД и в 1939 году направило в Москву на учебу». 4-е управление ведало деликатными делами: разведывательно-диверсионные операции за кордоном. Проще говоря, ребята из этой конторы занимались физической ликвидацией «врагов Советской власти» – убрали лидера украинских националистов Коновальца (лично Судоплатов), Троцкого и еще многих, многих других. Вот, оказывается, где подвизался наш герой. И поэтому не верится, что на немецком он «бегло говорил... потому, что жил среди проживавших там (в глухой провинции! – авт.) немцев». Вряд ли так просто можно было попасть в цепкие лапы профессионального террориста Судоплатова.

Но дела Кузнецова до 1942 года все еще засекречены. Один из отставных офицеров КГБ, полковник Виктор Кочетков, показав мне фото Кузнецова в форме лейтенанта вермахта на фоне какого-то замка в Восточной Пруссии, многозначительно произнес: 1940-й год...

И уж вовсе не случайно наш герой освоил «на Урале» польский и украинский – судоплатовская братия до 1938–39 годов активно занималась «разработкой» украинских националистов в Европе. Вот в этой-то работе точно был необходим не только галицийский акцент, но и чистый польский... Кстати, против украинских «оппонентов» наш герой однажды блестяще сработал как провокатор: во время одного из своих терактов «случайно» выронил бумажник с документами оуновской братвы. Посему гестаповцы подумали на них. И перешлепали немало крупных чинов ОУН. Выходит, «украинский» след – далеко не случайность.

Генерал Судоплатов, называя одно из кодовых имен Кузнецова – «Пух», прямо говорит, что его готовили индивидуально (пожалуй, могу даже показать домик, где того готовили – там же тренировался перешедший на Запад другой судоплатовский кадр – Хохлов). И готовили как специального агента (он так никогда и не стал кадровым офицером НКВД – умер лишь агентом) для возможного использования против немецкого посольства в Москве. У «Пуха», мол, была сеть осведомителей среди московских артистов, в качестве актера его самого подвели под немецких дипломатов, «личное дело агента Кузнецова содержит сведения о нем как о любовнике большинства московских балетных звезд, некоторых из них в интересах дела он делил с немецкими дипломатами». В деликатном деле общения с балеринами его якобы натаскивала известная прима Большого театра Лепешинская. (Тогда зачем его было с помощью двух немецких девушек-антифашисток просвещать, согласно официальной версии, «об особенностях обхождения с женщинским полом»?). Вроде бы «Пух» даже участвовал в операциях по перехвату немецкой диппочты в отелях «Метрополь» и «Националь»...

Но в достоверности сообщенного Судоплатовым заставляет усомниться последующий боевой путь «Пуха»: пальба, пальба и еще раз пальба. В НКВД существовало довольно четкое разделение ролей: агент-трахалыцик, специалист по балеринам и дипкорпусу совсем не тянет на профессионального боевика-убийцу и фанатика, коим в немецком тылу был Кузнецов. Трахалыцик так бы и тянул свою стукаческую лямку. Да и кто рискнул бы заслать в логово засвеченного перед абвером и СД еще в Москве человека – не держали же в НКВД контрразведчиков противника за идиотов: умели работать не хуже наших. Так, может, речь идет о разных людях, легендой объединенных в одного?

А вот некоторые выдержки из якобы принадлежащих его перу писем к близким – эти изыски эпистолярного жанра десятилетиями демонстрировали нам окололубянские писаки: «Наши отношения с Германией оставляют желать лучшего. Возможно, придется воевать с фашистами. Знание немецкого языка мне очень пригодится. Буду бороться против немецких нацистов, потому что люблю немецкий народ и его культуру», – это из письма сестре и брату. Вы так близким писать будете?! И я не буду, а уж профессиональный агент – тем паче. Да и не в ходу была тогда подобная стилистика в личных письмах людей «секретных»...

Или вот другой образец того же жанра, якобы написанный перед уходом на очередное задание: «...Я спустился с неба на парашюте, чтобы мстить беспощадно за кровь и слезы наших матерей и братьев... Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, пробирался в самое логово сатрапа – германского тирана на Украине Эриха Коха.

Теперь я перехожу к действиям.

Я люблю жизнь... Но если для Родины, которую я люблю как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик. Пусть знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце.

Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны.

«Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!»

Это мое любимое произведение Горького. Пусть чаще читает его наша молодежь... Ваш Кузнецов».

Блеск! Но такой бред можно сочинить только сидя в теплом лубянском кресле – через много лет после войны, матерый боевик-разведчик, даже агент-трахалыцик, такого не напишет. Если это официальная бумага, то где ритуально-дежурные слова про партию Ленина-Сталина и вождя всех времен и народов? И почему вместо официального псевдонима «Грачев» с полнейшим пренебрежением к конспирации прописано Кузнецов?! Липа все это, ребята, и весьма тухлая!

Полна глупостей и нелепостей и легенда, с которой он якобы работал в немецком тылу. Некий Пауль Зиберт до войны жил якобы в Прибалтике (в Литве, Латвии, Эстонии?). Откуда вернулся в Германию лишь в 1940 году в качестве репатрианта. И был мобилизован. Мало того, этот непроверенный фольксдойч не только призван в армию, так еще и умудряется сразу стать офицером и получить Железный крест за взятие Парижа! Все шито белыми ниткам: ну никак не мог репатриант 1940 года стать офицером и брать Париж в мае-июне того же года! К тому же, чуть ли не по той же легенде, Зиберт родом из Восточной Пруссии и служил в одном из замков помощником управляющего... Судя по всему, коллеги Судоплатова по каким-то своим причинам так и не хотят сообщить, под какой же легендой работал их герой, и где он прозябал до августа 1942 года. А ведь у Кузнецова явно уже был опыт ликвидаций, и немалый. Кого и где он «убирал» до 1942 года, на ком практику проходил?

Но иногда и на воре шапка горит. Ну, никто, скажем, не тянул за язык генерала Судоплатова, однако в свое время тот отчего-то засуетился и стал упорно отрицать связь Кузнецова с репрессиями 1941 года против немцев Поволжья. А кто бы про это вспомнил, если бы генерал-террорист сам не проболтался?! Вышло же, как в дурном анекдоте: «Я, мол, никого никогда сам не убивал, ничего не видел, но штаны на убитом были тогда не в клеточку, а в полоску, да и не кричал он – сразу кончился, хотя ножик тупым оказался...». Все дело в том, что именно подразделению Судоплатова (в коем числился и Кузнецов) тов. Сталин поручил создать предлог для депортации немцев. И чекисты устроили блистательную мистификацию-провокацию: с самолетов выбросили в немецком Поволжье десант парашютистов – в немецкой форме, с оружием, деньгами, рациями – все как положено. Все десантники блистательно владели языком – кто щеголял берлинским диалектом, кто баварским, а кто и восточнопрусским. Затем, в соответствии со сценарием, поволжских немцев обвинили в укрывательстве вражеских шпионов. С соответствующими оргвыводами и вывозом в Сибирь и Казахстан. И из проговорки Судоплатова ясно: тов. Кузнецов в той провокации принимал участие – иначе с чего так пылко отрицать то, о чем никто ни сном, ни духом?!

К работе в немецком тылу Кузнецова готовил оперативник Окунь – один из крупнейших в НКВД специалистов по убийствам (крупнее разве сам Судоплатов, Эйтингон и Шпигельгласс). Из чего следует: Кузнецова натаскивали не как разведчика, а как высококлассного террориста, убийцу.

Мне это подтвердил и работавший с Кузнецовым чекист, отставной полковник Виктор Кочетков: «Никакой разведкой мы не занимались. Наш отряд подчинялся лично наркому (Лаврентию Берии), и задачу нарком нам ставил лишь одну: терроризировать командный состав вермахта, убивать генералов. Мы были скорее террористами, чем классическими партизанами или разведчиками. Кузнецов потому и провалился, что был не разведчиком, а боевиком-исполнителем. Отряд же Медведева лишь обеспечивал прикрытие».

Судя по всему, основной мишенью Кузнецова должен был стать гауляйтер Восточной Пруссии и рейхскомиссар Галиции Эрих Кох. По крайней мере, именно такой приказ получил чекист от Берии и Судоплатова...

Официальная канва событий после выброски в районе Ровно известна: раскрытие полевой ставки фюрера близ Винницы, добытые сведения о предстоящем немецком наступлении под Курском, ряд убийств крупных чинов оккупационной администрации и вермахта...

Легенда, которой железно придерживаются по сию пору все чекисты – о деталях операции «Цитадель» «Зиберту» проболтался Эрих Кох: возвращайтесь, мол, лейтенант, в свою часть, через десять дней под Курском будет крупное наступление. Но прием у Коха (если таковой вообще имел место) был 31 мая 1943 года. Наступление же началось 5 июля – Гитлер менял сроки несколько раз. О планах же немецкого наступления Жуков доложил Сталину еще 8 апреля – Кузнецов тут явно не при чем. Точное же время операции советская разведка узнала лишь в ночь с 4 на 5 июля – от перебежчиков. И 31 мая Коху нечего было сообщить «Зиберту» – фюрер еще сам ничего не решил! К тому же часть, к которой якобы был приписан наш герой, находилась далековато от мест предстоящих боев – под Ленинградом: зачем Коху предупреждать о грядущей баталии офицера, по определению не могущего принять в ней никакого участия?!

Так что максимум, что мог сообщить в Центр Кузнецову – разве лишь то, что приказ о ликвидации Коха не выполнен. В подробнейших дневниках Коха (расписано по минутам и деталям что и когда ел, пил, с кем и о чем говорил) – ни слова о рандеву с «Зибертом». Впрочем, мог же наш герой послать в Центр свои наблюдения со ссылкой на Коха? Липачества в партизанстве и разведке всегда было хоть отбавляй.

Кузнецову приписывают и раскрытие мифического заговора с целью покушения на «Большую тройку» в Тегеране. При этом одни ссылаются на то, что об этом ему проболтался один из руководителей операции некий мифический штурмбанфюрер фон Ортель (наличие такого персонажа в СД не установлено) – сподручный Отто Скорцени. А Судоплатов пишет уже об Остере! Однако 26 ноября 1943-го Кузнецов награжден орденом Ленина.

К тому времени Кузнецов действительно отличился. Но не как разведчик – как ликвидатор. 20 сентября 1943 г. в Ровно он совершает покушение на заместителя Коха генерала Даргеля. Но вышла ошибочка – вместо Даргеля застрелен имперский советник доктор Гель с адъютантом. 8 октября Кузнецов повторяет покушение на Даргеля, на этот раз бросает гранату. И опять не то – погиб адъютант и какой-то подполковник, Даргель лишь ранен. 10 ноября Кузнецов с группой прикрытия убивает генерала Германа Кнута. 15 ноября похищает командующего группой карательных войск генерала фон Ильгена (после допроса расстрелян), а 16 ноября в собственном кабинете пристреливает председателя немецкого верховного суда на Украине Альфреда Функа. Вот за Функа, Ильгена и Геля Кузнецов-то и получил свой орден, а не за мифическое расстройство не менее мифического покушения против Сталина, Рузвельта и Черчилля!

Заслужил, молодец. Только вот каждое такое покушение оборачивалось казнями сотен невинных людей – жителей Ровно и окрестностей. За убийство Геля расстреляны все заключенные ровенской тюрьмы... Точно так же за ликвидированного в Минске молодцами судоплатовской конторы гауляйтера Кубе своими жизнями поплатились тысячи белорусов... Высока цена ордена!

В январе 1944-го Кузнецов с группой прикрытия отправляется во Львов: работать в Ровно он уже не может – раскрыт. Львов – все то же: 31 января – убит подполковник Ганс Петерс и ефрейтор Зайгель; 9 февраля – застрелены вице-губернатор Галиции генерал Бауэр, полковник, шофер и часовой; 12 февраля – застрелен майор Кантер и четверо солдат полевой жандармерии... О разведке уже ни слова. В начале марта – развязка: группу окружили бандеровцы. Так ли это было на самом деле – кто знает?

Известный физик Жолио Кюри назвал Николая Кузнецова «великим гуманистом»... Это сомнительно, как сомнительно и то, что Кузнецов был великим разведчиком. Ликвидатором вот и коммунистом-фанатиком – действительно. Хотя до Коха так и не добрался. Звезду Героя Кузнецов, может, и заслужил. Но не многовато ли на той звездочке крови не только немецких генералов и палачей, но и невинных людей. Или время такое было?

в начало

6. Заброшенные

...Из восьми солдат до своих окопов доползли лишь четверо – клочья остальных остались на минном поле да на колючей проволоке. Но четверо все же дошли! И за их спиной было три жутких месяца в немецких тылах. С трудом переваливший через бруствер сержант Бурондасов мог поздравить себя с новым днем рождения – все мытарства позади. Наивный – особисты 42-й стрелковой дивизии так не думали: «Ты, сука, нам зубы не заговаривай! Говори, какое тебе задание немцы дали? Как завербовали? Где готовили?». Задание действительно дали, но не немцы – сержант был из спецназа НКВД. Но его ответы вызывали лишь дружный гогот: «Тоже, понимаешь, «чекист» нашелся. А ну-ка, еще разок по зубам, чтобы поумнел». Так завершался тяжелый и кровавый рейд по тылам противника группы отрядов НКВД: вместо фанфар – намек на стенку.

При слове «спецназ» воображение традиционно рисует киношное: с ног до головы увешанные оружием бравые парни, последний инструктаж перед вылетом, полет в ночной мгле, хлопок парашюта, дерзкий рейд по вражеским тылам, прорыв к своим и блеск орденов. Если бы так!

Первым регулярным диверсионным формированием в СССР стала Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН) НКВД, созданная в 1941 году. Мы почти ничего не знаем об этих чекистах – заброшенных в тыл к противнику и честно сложивших свои головы в схватке с нацистами. А ведь были и такие...

Ранняя весна 1942 года. Контрнаступление наших войск под Москвой выдохлось. Восстанавливая свои силы, немцы готовили наступление на юге – к Сталинграду. Но наша разведка, увы, опять подкачала. И Ставка Верховного Главнокомандования была железно уверена, что группа армий «Центр» готова нанести удар по обескровленным войскам Западного фронта. [Кровь из носу, но командующий этим фронтом генерал армии Жуков позарез нуждался в передышке для своих измученных бойцов. Да хотя бы на несколько дней отодвинуть начало немецкого наступления, сорвать переброску подкреплений врага по железнодорожным магистралям «Смоленского треугольника» – Орша – Витебск – Смоленск!] Тогда все средства были хороши.

Авиация? Но бомбардировочная авиация не смогла решить проблемы. Партизаны? Да они сами нуждались в помощи. Если были... Но раз немецкие эшелоны нельзя было разбомбить, а партизанские руки до них тогда не доходили, оставалось надеяться только на диверсантов.

И Жуков запрашивает их по самому точному адресу – у наркома внутренних дел. В диверсиях чекисты толк знали. На базе ОМСБОН 4-е главное управление НКВД формирует группу из семи отрядов. Задача: парализовать передвижение по железнодорожным и шоссейным магистралям в оперативном тылу группы армий «Центр» на срок 7–10 дней. В конце марта 1942 года 259 спецназовцев на лыжах ушли за линию фронта.

Что из себя представляли омсбоновские диверсанты, да и вообще ОМСБОН? Костяк бригады – пограничники и добровольцы, московские студенты. Сегодня на показушных смотрах и учениях нам демонстрируют дюжих спецназовцев головой крушащих кирпичи и голыми руками укладывающих до зубов вооруженных противников. Тогда все было попроще. Формально программа подготовки омсбоновцев была солидной: минно-подрывное дело, стрельба из разных видов оружия, тактика боя в лесу, ночные прыжки с парашютом, самооборона с оружием и без, вождение автотехники...

Сухие же строки документов и воспоминания выживших свидетельствуют: спецназовцев готовили как всегда – чисто по-советски. Если спецподготовка, то эпизодически, преподавание разведдисциплин и вовсе на дилетантском уровне: бойцы не получили самых минимальных навыков ведения разведки в тылу врага. Оружие (отечественное и иностранное) изучалось устаревшее. Противотанковая подготовка? – Да хватит с них и знания гранат, да умения кинуть бутылку с зажигательной смесью! (Вот разве только с такой бутылкой и умела обращаться Зоя Космодемьянская, да и то – плохо.) Зато, уж как водится, на строевую муштру и караульную службу отцы-командиры времени не пожалели...

А вот опыт уже ставших к тому времени легендарными разведывательно-диверсионных операций конца 1930–1941 гг. «не проходили». Про то, как и почему похерили бесценные испанские уроки, умолчим – отдельная тема. Но уж можно-то было сделать «разбор полетов» 1939–1941 – одна немецкая десантная операция на Крите чего стоит! Но... Единственное, на что оставалась надежда, отменная подготовка и личный боевой опыт командиров (да и то не у всех): у кого образца 1941-го, у кого – испанский, а у некоторых и пораньше. Так что, воевать омсбоновцы все же умели получше «обычной» пехоты.

Умели с парашютом прыгать, а линию фронта пришлось преодолевать на своих двоих, плюс лыжи (а вот такой тактике перехода линии фронта не учили) – то ли самолетов не хватило, то ли, как обычно, командование перемудрило. И 31 марта 1942 года отряды под командованием майора Коровина по последнему снегу ушли в тыл врага. Тут и сказались недостатки подготовки – первые потери, еле-еле на второй день сумели оторваться от преследования противника.

Две недели шли только по ночам. Костров не жгли, горячего не ели, чаи не гоняли – давились мерзлыми сухарями, другой скудный сухпай берегли на будущее. Каждый нес на себе и на волокушах более 50 килограммов груза. И ладно бы тащили только то, что нужно в бою и на привале – оружие, боеприпасы, медикаменты, продукты, взрывчатку, батареи для раций. Сотни километров из последних сил волокли мало подходящий диверсанту груз – листовки и прочие изыски главпуровского творчества. Представьте себе спецназовца с пачками «Правды»: «Тук-тук, это я – почтальон Печкин...». А попробуй, брось макулатуру – тебя тут же политрук... Тут уж что-нибудь одно – либо поезда рвать, либо пропагандой заниматься. Сколько той же взрывчатки можно было взять вместо этого хлама, да и разве не тол – лучший пропагандист?!

Один из семи отрядов – капитана Артамонова – за 19 ночей прошел 370 километров. Другой, старшего лейтенанта Бажанова, одолел «лишь» сотню – в той оттепели лыжи годились разве что в качестве весел. Отряду лейтенанта Каминского вообще пришлось вернуться с полдороги – погибли 20 и пропали без вести двое бойцов.

Не все оказались в силах выдержать напряженный марш. Некоторые, обессилев, отстали. Отряды растянулись на марше и на отставшего обычно натыкался передовой дозор идущего следом отряда. Разговор был коротким: «Дезертир!». Приговор приводился в исполнение на месте. Так, например, на переходе убили радиста Юлия Лонского. Парнишке пришлось тяжелее всех: помимо оружия, взрывчатки и боеприпасов он тащил на себе рацию с грузом батарей для нее и, вестимо, «оружие пропаганды» – ту самую макулатуру. За четыре дня почти безостановочного пути ослаб и отстал от своего отряда. Нашедшие бойца даже не стали слушать: «Радист? Шифры? Родственники на оккупированной территории?! Сам поляк. Все ясно – хотел сбежать с шифрами к врагу. Расстрелять!» По свидетельству очевидцев, радиста зарезали ножом – патроны особисты берегли, да и шуму меньше. В отчете же указали: Лонский Юлий Станиславович пропал без вести в районе хутора Теребило во – бежал...

«Дострелен по мотиву сон на посту» – дословная цитата из оперативного донесения особого отдела ОМСБОН. Тот боец из отряда неудачника-Каминского во время боя был тяжело ранен в ногу и не мог передвигаться. Командир же оказался трусом и подлецом – так говорят выжившие в своих донесениях: трясся за свою жизнь, на боевые задания не ходил, предпочитая отсиживаться в безопасном месте. Каминский буквально возненавидел раненого. Еще бы, тот сковывал отряд, что угрожало личной безопасности чекиста. И лейтенант легко создал повод для расправы – раненого и ослабевшего от потери крови и голода бойца стал постоянно ставить в караулы. И подкараулил-таки, когда тот заснет. Потом быстрый и «праведный» «суд». Приговор в исполнение Каминский привел лично...

Когда отряды добрались к намеченному высоким командованием району базирования, обнаружилось, что штабисты попросту ткнули пальцем в карту. Один из лесов был затоплен паводком, другой на поверку оказался жиденькой рощицей, третьего вообще не было в природе. Но дисциплинированные омсбоновцы разместили базы точно там, где было указано – в затопленном лесу. Из шифровок в Центр: «Прибыл на базу назначения. Работа производится на лодках ввиду сплошной воды». Из радиограммы командира другого отряда, старшего лейтенанта Матросова: «Прибыл в д. Климово восточнее Смоленска в 40 км, объекты недоступны из-за половодья...». Другой же отряд понес потери и не смог форсировать Днепр из-за мощного пулеметного огня немцев. Но зато, по данным штаба фронта, противника там не должно было быть! В поисках более удобного для переправы места пришлось больше десятка километров пробираться по болотистым и половодным местам, таща с собой лодки. Не всем, видимо, хватило лодок – несколько бойцов утонули в ледяной воде...

А тут еще одна проблема, с едой – «пища духовная», даже и такая, как «Правда», хлеб насущный заменяла плохо. И к моменту выхода в намеченные районы есть было нечего. Отряды начинают голодать – только в показушных представлениях спецназовцы глотают змей и едят лягушек, да и много ли вы на лягушках навоюете? Надежды на помощь партизан развеялись как утренний туман – это как раз спецназовцам пришлось оказывать им помощь! Все попытки добыть продовольствие засадами на дорогах, в деревнях и поисками на поле успехом не увенчались – посланные группы обстреляны немцами и с трудом смогли уйти от преследования. Цитируем отчет о действиях отряда Артамонова: «С трудом удалось в поле набрать около 2 мешков мерзлого прошлогоднего картофеля». Только в начале мая отряды реально приступили к выполнению боевой задачи.

Первым делом, понятно, диверсии – за этим и посылали: стали минировать железные дороги. И пошли подрывы на собственных минах: то ли минная техника была еще та, то ли так хорошо ее знали десантники. Всего, судя по отчетам вышедших к своим, из-за небрежного обращения с минами погибли 10 бойцов спецотрядов...

Но все же и эти голодные и истощенные парни свое дело делали – как могли, как умели. Успешнее всех действовал отряд Бажанова – пустил под откос 11 эшелонов противника, подорвал 29 автомашин и 3 мотоцикла, 1 паровоз, да еще 53 раза рвал железнодорожное полотно и уничтожил около 1600 солдат и офицеров противника – при крушениях поездов. У других дела были пожиже. Но все же к середине мая было чем отчитаться перед начальством: главное сделали – парализовали-таки эту чертову магистраль на 15–20, а в иных местах и на 50 суток.

«Отряды... под общим командованием майора Коровина, поставленную задачу выполнили», – доложило их начальство штабу фронта. Командование бригады прямо не предлагает Жукову отозвать отряды, но намек сделало более чем прозрачный: «В настоящее время отряды израсходовали взятое с собой подрывное имущество, продовольствие и нуждаются в немедленном его пополнении».

Резолюция Жукова крута, как и он сам: «Тов. Орлову. Ближайшая задача:

1. Уничтожение жел. дороги Смоленск – Орша, Смоленск – Вязьма, Смоленск – Рославль, Кричев – Рославль.

2. Разведка и точный учет подхода по этим линиям к Запфронту.

3. Вскрыть сосредоточение войск районе: Минск, Бобруйск, Витебск, Гомель».

Все так просто – остатки отрядов без боеприпасов, взрывчатки и продовольствия должны ни много, ни мало – парализовать ключевые и наиболее охраняемые магистрали! Да если бы им хотя бы еды подбросили! Но об этом в приказе Жукова – ни слова.

Позже Жуков вроде спохватывается и отдает распоряжение: выделить транспортный самолет для снабжения разбросанных по немецким тылам отрядов. Но данных, что это распоряжение было выполнено, нет – ни один самолет так и не был задействован для помощи группам майора Коровина.

Спецназовцев попросту бросили на произвол судьбы: выплывайте, как хотите, но железные дороги рвите и не забудьте прихватить свежие карты в штабе группы армий «Центр».

Приказ есть приказ и его надо выполнять. А к тому времени отряды уже были в сплошном немецком кольце – за ними охотились. Еле передвигающие от голода ноги бойцы с трудом уходили от карателей, но прорывались к магистралям. Они уже и так наделали много шума – охрана железных дорог резко усилилась.

Даже и в таких условиях омсбоновцы еще пускали под откос поезда, рвали машины на дорогах и собирали разведданные. Где брали взрывчатку? Вытапливали тол из неразорвавшихся авиабомб и снарядов... Но в начале июня – все, выдохлись полностью! Взрывчатки больше нет, истощенные от недоедания спецназовцы уже еле волокли ноги. 6 июня Центр дает-таки приказ на выход к своим. Три недели отряды порознь и скрытно продвигались к линии фронта в самой гуще немецких войск. 26 июня 1942 года уцелевшие были в 10 километрах от линии фронта. Где и вляпались по самые уши. Заночевали в леске, а утром их разбудила немецкая речь. Оказалось, что ночью ребята влезли прямиком в штаб какой-то немецкой дивизии!

Для связи со своими выслали две группы бойцов. Одной приказали пробиваться на юго-восток, другой – на восток: выйти к своим и просить помощи фронтовой разведки для вывода отрядов.

К своим вышла лишь группа старшего сержанта Бурондасова. Как «тепло» встретили спецназовцев в особом отделе 42-й стрелковой дивизии – читайте выше. Когда же разобрались, время было упущено, и все попытки групп фронтовой разведки перейти линию фронта для помощи отрядам Коровина провалились. Так спецназовцев подставили еще раз. В августе командование ОМСБОН направило для выяснения судьбы своих товарищей в немецкий тыл еще один спецотряд. Безуспешно. А в апреле 1943 года приказом по ОМСБОН НКВД личный состав спецотрядов группы майора Коровина был исключен из списков бригады, как пропавший без вести.

Судьба самого Коровина известна только с его слов. Немцы так и не узнали, что перед ним офицер ГБ. Он выдал себя за окруженца – командира Красной Армии (что было несложно – документы перед рейдом сданы в штаб), потом бежал и добрался до ближайшего партизанского отряда. Оттуда в 1943 году вернулся в ОМСБОН. А вот «кадровый физкультурник» – бывший преподаватель института физкультуры старший лейтенант Матросов выбрал другой путь. Судя по оперсводке 4-го главного управления НКВД от 18 апреля 1944-го, Матросов, «будучи взят в плен согласился на сотрудничество с немецко-фашистскими захватчиками» и с сентября 1943 года служил в качестве инструктора в смоленской разведшколе Абвера.

Генерал Судоплатов спустя десятки лет будто сквозь зубы выдавил: в 1942–1943 годах «мы внедрили надежных агентов в абверовские школы диверсантов-разведчиков, забрасываемых в наши тылы под Смоленском, на Украине и Белоруссии...». Может, для того все и делалось – чтобы внедрить своего человечка в логово? Ценой двух с половиной сотен жизней...

Подвиг омсбоновцев не забыли: будущий маршал, а тогда еще генерал армии Жуков объявил благодарность в приказе – только выжившим и вышедшим. Генералов НКВД, в том числе и Судоплатова, пороху в немецких тылах не нюхавших, орденами одарили щедро. Ну а тех, кто пропал без вести, просто забыли – им награды не полагаются и по сей день...

в начало

7. «Голубые» агенты полковника Модина

Когда в какой-нибудь приличной английской компании вы произнесете словосочетание «кембриджская пятерка», не удивляйтесь, если лица ваших флегматичных собеседников передернет гримаса омерзения. Эта «пятерка» – самый известный в мире шпионский трудовой коллектив, много лет эффективно, по-стахановски трудившийся в пользу СССР на ниве второй древнейшей профессии: Ким Филби, Гай Берджес, Энтони Блант, Дональд Маклин, Джон Кэрнкросс. (Хотя кто знает: может, на деле была «шестерка», «семерка»...) В Англии, по понятным причинам, их считают предателями, изменниками – как у нас Гордиевского или Резуна-Суворова. В музее же Службы внешней разведки России их портреты – на почетном месте. В 1991 году Ким Филби даже удостоился посмертной чести попасть на почтовую марку!

А вот имя полковника КГБ Юрия Модина на первых полосах наших газет не появлялось. Хотя в Англии его хорошо знают! Откроем, скажем, опус все того же Гордиевского: «Юрий Иванович Модин... был одним из выдающихся кураторов агентов за всю историю КГБ». С Филби и Маклином, правда, Модин не работал. Зато уж с Блантом, Берджесом и Кэрнкроссом потрудился. Не знаете таких? А полковник Модин убежден: их роль так и не оценена по достоинству, все лавры достались Филби. И в своей книге «Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья» решил воздать им должное:

– Если исходить из того, что цель разведки – предоставление правительству информации, помогающей принять важные решения, тогда разведчиком века надо признать Дональда Маклина!

ГОМИНТЕРН

Из нашего досье:

Дональд Маклин. Сын министра в правительстве Болдуина. С 1934 года агент разведки НКВД – «Стюарт», «Уайз», «Лирик», «Гомер». Утверждают, что его завербовал другой агент – Гай Берджес, с которым у Маклина была короткая гомосексуальная связь. С октября 1935-го до мая 1951 года работал в английском МИДе. Наиболее ценную информацию поставлял с 1944 года, находясь в должности первого секретаря английского посольства в Вашингтоне. С 1949 года работает на грани нервного срыва из-за угрозы провала. Обследовавший его психиатр установил переутомление и подавленную гомосексуальность. В пьяном виде Маклин донимал посетителей бара заявлениями, типа: «Купи мне выпивку как предателю Англии». В конце мая 1951-го вместе с Гаем Берджесом бежал в СССР. (Этот побег, среди прочих, организовывал и наш герой, тогда еще не полковник, Юрий Модин. Бегство дипломатов-шпионов, кстати говоря, привел к изгнанию Филби из британской разведки). Первое время провел в Куйбышеве, где подвергся тщательной проверке и интенсивным допросам следователей госбезопасности. Потом ему предоставили жилье в Москве и работу в Институте мировой экономики и международных отношений. Его жена, Мелинда, вместе с детьми приехала в Москву. Но семейные отношения были порушены возникшим в 1965 году романом Мелинды с Кимом Филби. Умер Маклин 8 марта 1983 года. Прах перевезен в Англию.

Самым выдающимся интеллектуалом из всех полковник Модин считает Гая Берджеса:

– Это был одаренный от природы аналитик. Я не перестаю преклоняться перед ним. Все его предки служили в британском флоте, среди них были адмиралы – его семья вошла в историю Англии. А он искренне верил в коммунизм, хотя по нашим меркам таким и места-то там не было! Но Берджес не просто верил, он самым дотошнейшим образом изучил историю коммунистического движения, перерыл горы документов. И накопал там такого... Вот, например, он твердо убеждал меня, что когда в Англию из Бельгии перенесли съезд РСДРП, то в то же время в Лондоне произошло ограбление одного банка. Мало того, что Берджес связал эти два события в единую цепь, он даже сумел мне с фактами в руке доказать, что организатором этого ограбления был Сталин! Что, правда, вовсе не поколебало его убеждений.

Когда я ознакомился с документами на «пятерку», то обратил внимание: чуть ли не каждый приписывает себе честь ее вербовки. Даже вот Орлов – был такой изменник. Он так и в книжке своей писал: руководил, мол! А ведь когда Орлов бежал, то эти ребята ценности еще не представляли. Хотя иногда попадали в интересные ситуации и давали информацию. Особенно Берджес – он же педераст. И был приятелем секретаря тогдашнего премьер-министра Франции Даладье. И, значит, иногда получал информацию, поскольку у него связь была половая... – Тут Модин не выдерживает серьезного тона и смеется.

Из нашего досье:

Гай Берджес, псевдоним «Мэдхен» («Девочка»), родился в 1911 году. О его сексуальной распущенности ходили легенды. Многие серьезные исследователи утверждают, что обаянием своего блестящего ума и своей гомосексуальной ненасытностью он завлек в сети советской разведки не один десяток своих приятелей. Отчего та сеть – по аналогии с Коминтерном – и получила наименование Гоминтерн. Сам Гай любил объяснять свою нетрадиционную ориентацию психологической травмой, полученной в 11-летнем возрасте, когда ему пришлось извлекать свою истерически рыдающую мать из-под трупа отца, у которого случился сердечный приступ во время полового акта. «Многие черты его характера можно объяснить тем, что он педераст», – писал в отчете Центру его куратор в 1939 году. Благодаря своим связям был вхож в солидные круги не только в Лондоне, но и Париже. Короткое время работал в британской разведке (способствовав поступлению туда Кима Филби), потом в Форин Офисе. К осени 1949 года был на грани нервного срыва. Его тогдашнюю поездку в Гибралтар и Танжер называют «дикой одиссеей неприличия»: напившись, он не платил по счетам, на людях опознавал офицеров МИ5 (британской контрразведки) и СИС, пел в барах «Сегодня мальчики дешевле, не то что пару дней назад...». В мае 1951-го бежал в СССР вместе с Маклином. Прошел проверку и цепь допросов в Куйбышеве. Цитирую полковника Модина: «В этом провинциальном и консервативном городе оказалось очень трудно найти единомышленников в вопросах секса...». Потом получил жилье близ Москвы. Много пил. В 1962 году выразил желание вернуться в Англию, но не был выпущен КГБ. Умер 19 августа 1963 года в Боткинской больнице.

– Именно Берджес сумел передать свои убеждения Бланту, который, ну, никак к коммунизму не тяготел! Когда Сталин попытался прижать Турцию и взять проливы, Блант назвал политику СССР столь же империалистической, как и царской России. Но это не мешало ему работать на нас. А почему он честно работал? Да потому что ориентировался на Берджеса (Энтони и Гай были любовниками. – авт.). И когда Берджес умер, начали писать, что они были педерасты, но он так до конца и не отказался от своего приятеля.

Из нашего досье:

Энтони Блант – «Джонсон», «Тони», «Ян» – сын викария, родился в 1913 году. Его мать состояла в родстве с королевской семьей. В отличие от Гая Берджеса, Блант свой гомосексуализм старался не афишировать. Завербован НКВД через Берджеса. В 1939-м добровольцем ушел в армию, откуда при помощи своих связей быстро перевелся в контрразведку. Поставлял Лубянке ценную информацию о действиях британской контрразведки против советской агентуры в Англии. После войны ушел со службы. С советской разведкой окончательно порвал в середине 1950-х. Несмотря на настойчивые просьбы чекистов, отказался бежать в СССР – он слишком хорошо знал, как там живут люди. Юрий Модин вспоминает реакцию Бланта на подобное предложение: «Конечно, – иронически промолвил он, – вы сможете гарантировать мне и экскурсии в Версаль, если это понадобится для моей работы...». В 1979 году Бланта публично назвали агентом Москвы и он был лишен рыцарского звания. Умер 26 марта 1983 года.

Кураторов госбезопасности сексстранности агентуры особо не смущали – пока они поставлял информацию:

– Лично для меня это не имело значение. К тому же Англия в этом отношении страна куда более терпимая, чем наша. Хотя при нашей первой встрече в краску он меня все же вогнал – когда я пытался пояснить ему, как следует себя вести, при встрече с полицией. Вот и в книге об этом написал:

«Гай... глядя мне прямо в глаза, сказал:

– У меня есть идея получше. Вы – симпатичный молодой человек, а все в Лондоне знают, что я – большой охотник до хорошеньких мальчиков. Просто скажем им, что мы – любовники и ищем кроватку». Тут чекист запаниковал: «Но, Гай, я же дипломат... Так не пойдет... У меня жена...». Ответ агента оказался ошеломляющ: «Чего только не сделаешь ради мировой революции, не правда ли?»

История умалчивает, на что именно решился тогда чекист ради этой самой революции. Однако Юрий Модин вспомнил любопытные детали отношения агентов к родине своих хозяев:

– В книге не сказано, как они относились к нашей стране. Обычно про них пишут: коммунисты – потому, мол, и помогали России. А они русских, в общем-то, за коммунистов и не считали! – Модин громко смеется. – Не держали нас за коммунистов. Вот, скажем, никто из них не стал изучать русский язык (только Маклин уже в СССР выучил). Они были глубоко убеждены, что в России коммунизм невозможен, что мир к коммунизму придет не через Россию, а только лишь через англо-саксонские страны! И никогда, считали они, языком коммунизма не будет русский – только английский. Почему я не мог это написать в книге? Так сразу найдутся люди, которые скажут: «Докажи!»

– Что же двигало этими людьми? Почему они работали на нашу страну?

– Только не корысть. Обычно считают, что раз шпионы, то все – это продажный человек. Я, например, много раз имел возможность, то есть, не то, что возможность – мне поручали, и я передавал миллионы и миллионы валюты, от которой не взял ни копейки. И они точно такие же. В 1944 году было принято решение о выплате им крупных ежемесячных пособий – что-то вроде пенсий. Так ведь никто не взял, все отказались! Не для этого они работали.

«Британская разведка – лучшая в мире»

– В своей книге вы несколько раз делаете комплименты в адрес английских спецслужб – «секретная разведывательная служба Англии – очень эффективная организация, может быть, гораздо в большей степени, чем КГБ», «Я даю очень высокую оценку английской секретной службе вообще: она всегда занимала первое место в мире». На чем все это основано?

– Предъявить доказательства невозможно. А почему я так считаю? Ну, это же не снизошло на меня ниоткуда. Возьмем лишь один пример. Получаем мы от Филби информацию, что английской разведке удалось получить сведения о предстоящей поездке начальника Абвера адмирала Канариса в Испанию. Там было указано все: когда и во сколько шеф германской разведки прибудет туда-то, в каком отеле остановится на ночь, весь маршрут расписан по часам! Когда этот материал попал в руки Филби, он немедленно доложил руководству, прибавив, что отлично знает тот отель: «У нас в том районе работает секретная группа и мы запросто можем его угробить». Англичане быстренько сообразили что к чему и в тот же день план ликвидации Канариса был готов. Побежали к Мензису – начальнику службы. Когда Мензису доложили, тот побледнел. Потом разразился страшной бранью, обзывая своих сотрудников ослами, идиотами. Потом приказал: «Ни в коем случае таких операций не проводить!» Кто-то потом вспомнил, что Мензис знаком с Канарисом. А позже пришло сообщение: Канарис казнен, как предатель рейха... А в чем суть? Да в том, как быстро английская разведка, получив такие сведения (а их тоже надо уметь добыть!), среагировала! Тут же подготовила план. Чтобы мы так, в течении одного дня все это могли соорудить – невозможно! Это уже подход. Который и говорит о стиле работы. Я вам ведь только один пример привел, хотя сталкивался с этим регулярно. Или, скажем, другой пример. По долгу службы я имел представление, как у них проходит информация. А проходит она очень быстро, четко, ясно. И поступает в руки именно тем людям, которым надо с этим документом ознакомиться. И уже никто другой к этой бумаге доступ иметь не будет. Там был порядок! Английская разведка очень эффективна!

Впрочем, вся книга Модина пестрит примерами блистательной работы джеймс бондов. Вот, скажем, Джон Кэрнкросс...

Из нашего досье:

Джон Кэрнкросс, шотландец, родился в 1913 году. В отличие от своих коллег по шпионажу, в аристократический круг не входил. Учился в Кэмбридже и Сорбонне. С 1933 года симпатизировал коммунистам. Завербован НКВД в 1936 году. Главный стимул работы на Советы – личная ненависть выходца из низов к элите. Работал в Форин Оффисе, казначействе, личным секретарем лорда Хэнки – одного из основателей британской секретной службы. Его звездный час пришелся на период пребывания в Правительственной шифровальной школе в Блетчли-парке. Работал на СССР до начала 1950-х. В 1951 или 1952-м, видимо, признался английским контрразведчикам в измене. Но осужден не был. Умер во Франции в 1995 году.

Утверждают, что именно данные Кэрнкросса о люфтваффе позволили нашим ВВС завоевать господство в воздухе и, в конечном счете, выиграть сражение на Курской дуге. Но откуда он взял эти ценнейшие сведения? Да просто взял то, что своим потом и кровью добыла у немцев британская разведка! Которая, выходит, работала на Кремль...

Лондон, конечно, делился с «дядей Джо» кое-какими разведданными. Но далеко не всеми. И этот пробел активно восполнял Кэрнкросс. Когда Модин пожаловался, что, мол, англичане не все нам передавали, я спросил: «А мы им?» – И получил в ответ веселую улыбку. В глазах полковника явственно читалось: «Дорогой, ну кто же будет передавать все – даже и союзникам, даже и во время войны?! Нет и быть не может дружественных разведок...». Вслух профессионал, естественно, таких слов не произнес. Но и опровергать высказанную мною мысль тоже не стал – лишь коротко хохотнул.

А еще в книге меня очень заинтересовала фраза, что даже в разгар войны с Германией «нас в первую очередь интересовали английские шпионы, действовавшие в Советском Союзе». Не немецкие! Но Юрий Иванович опять ничего не стал пояснять, слегка изумившись: «Неужели я так и написал?»

Судьба агента

В 1948 году лубянские руководители Филби и «пятерки» вынесли вердикт: все они – дезинформаторы и провокаторы. Один из тогдашних руководителей органов – Райхман – был до конца жизни уверен, что «пятерка» – провокаторы.

– Еще во время войны этот вопрос был тщательно изучен нашим сотрудником Модржинской, – вспоминает Модин. – Она тогда была крупным аналитиком нашей Службы. Вот она и выдвинула идею, что все это – игра английской разведки. Ей говорили, что это слишком дорогая игра и на нее англичанам пришлось бы отвлечь уйму народу... Но она стояла на своем. Докладная попала на стол к Берии. Но он не стал принимать никаких решений, а обратился к Меркулову. Тот сказал: «Как работали с материалами, так и работайте». Но одновременно дал команду контрразведке: «Кровь из носа, но добудьте мне документы английского посольства, чего бы вам это ни стоило!» Контрразведчики поднатужились и пролезли-таки туда, добыли телеграммы Форин Оффиса послу в Москве. И оказалось, что все эти документы у нас уже есть – получены от «пятерки»! Это стало еще одним подтверждением подлинности их материалов...

Но все же до конца своим агентам Лубянка так и не поверила. Даже Киму Филби! Вся добравшаяся до Москвы тройка – Маклин, Берджес, Филби (как впоследствии и Блейк) попала под неусыпный контроль органов. Прошлые заслуги в зачет не шли.

На вопрос – каково им было в Советском Союзе – Юрий Модин, выдержав паузу, нехотя признал: «Тяжко». К оперативной работе в КГБ их, естественно, и близко не подпустили. Так, изредка советовались по проблемам внешней политики. Да на исходе жизни иногда консультировались с Филби. Но о доверии даже не было и речи! Люди, отдавшие жизнь Лубянке, оказались ей не нужны. Отставных агентов обслуживали сотрудники КГБ (Берджесу даже сделали послабление: закрыли глаза на его сексуальные приключения, пособили с партнером, хотя это дело в СССР строго каралось!), жилье «героев» стояло на постоянном «слуховом контроле», за ними повсюду топала (или ездила) наружка, несанкционированные контакты с кем-либо не поощрялись. Унылая советская действительность 1950–1960-х наводила на некогда блестящих шпионов тоску. Уж про их впечатления от посещений наших магазинов умолчу... Единственным утешением было пьяное забвение: пил Маклин, спивался Берджес, не просыхал Филби. Маклина из трясины вытащила работа: единственный из всех выучил русский, писал статьи, книги. Берджес сгорел раньше всех. Филби от белой горячки спасла последняя любовь... Могли ли их утешить, заменить родную Англию советские ордена?

Блант и Кэрнкросс в СССР бежать отказались. И не прогадали: английская контрразведка так и не смогла добыть весомых доказательств их измены – знать-то все знали, но вот на суд выйти было не с чем. Хотя лет десять и таскали подозреваемых на допросы. Не сомневаюсь: будь на месте британских чиновников наши умельцы из «СМЕРШа» или КГБ – запели бы ребята, ой как запели бы – мумия бы фараона во всем призналась! Это и полковник Модин признает:

– Там, где Бланту задавали вопросы, он отвечал правильно, не врал. Но сам инициативы не проявлял. Англичане лишь в 1951-м начали набирать в контрразведку людей из средних слоев – пожестче, погрубее. Раньше у них все проще было, контрразведчики свое дело честно делали, но из кожи не лезли, чтобы карьеру сделать, не было у них карьеризма... А у нас – совсем другое. Попадаешь, как в машину, как какая-то шестерня, и все, попал и пошел крутиться. А Блант, прежде чем признаваться, потребовал письменное распоряжение генерального прокурора о непривлечении его к ответственности: даете такой документ – кое-что скажу... Что англичанам делать? Надо же получить информацию о нашей работе – дали. Возможно ли такое у нас? – Модин лишь смеется. – ...Кстати, выданные «пятерочником» Филби английские агенты в СССР кончали плохо – стенкой (как и те, кого выдал, скажем, Эймс). Англичане же наших шпионов к стенке не ставили и не вешали, за сбежавшими охотничьих спецкоманд не высылали. Конечно, кто-то сел, кого-то поменяли, но большая часть от возмездия ушла. Ибо, как уже сказано выше, методы «СМЕРШа» на британской почве не прививаются. Выходит, агентом Москвы быть выгоднее, да и шкура целее?

Странно, но отчего-то вовсе не героичными вышли герои советской разведки в мемуарах полковника. Их хочется пожалеть: впустую прожитая жизнь, отданная ложным идеалам и совсем не любимой стране, так и не востребованный в полной мере блистательный интеллект... Впрочем, многие считают, что разведчика, шпиона, агента в наши дни неправильно называть героем (речь не о тех, кто добывал информацию с риском для жизни во время войны). Шпионаж, даже в благих целях, развращает душу человека. И профессия эта аморальна по определению. Шпион всегда кого-нибудь, но предает – друзей, любимых, родных, страну. Разведчик, шпион – прежде всего охотник на человека. Англичане считают «кембриджских друзей» предателями. Но не полковник Модин: «Все они, а Гай Берджес в особенности, питали глубокую и страстную любовь к Англии. ...Ни один из них не собирался принести вред своей стране». Однако же принесли и еще какой (впрочем, сие их дело, об ущербе судить-рядить)! И в разговоре со мной Юрий Модин нехотя признал это, хотя и заметил, что не стал бы кричать об этом на каждом перекрестке. Юрий Иванович считает, что если разведчики аморальны, то во сколько раз безнравственнее боссы и политические лидеры, посылающие их выполнять свою тяжелую миссию в интересах государства? И с этим трудно не согласиться. Была ли нам реальная польза от ведомых нашим героем агентов? Да кто там разберет! Один из блестящих исследователей мира секретных служб Филипп Найтли считает, что «по существу, в шпионаже вообще нет необходимости». Естественно, в СВР думают иначе, как и в ЦРУ, в СИС – мир шпионажа и шпионов живет по своим законам и для себя (за наш счет). А что думает по сему поводу Юрий Модин?

– Сейчас нет опасности какого-то столкновения, какого-то конфликта с тяжелыми последствиями, нет такой опасности. И, в общем-то, острой необходимости ведения разведывательной работы, получения секретов – тоже нет...

Но как будет уныл и скучен мир без этих веселых искрометных шпионских забав и интриг!

в начало

8. Дело Берия: спустя полвека

О Лаврентии Берии вновь вспомнили спустя почти полвека после его краха. Вспомнили, по совпадению, случайному или не очень, но именно тогда, когда Кремль по-хозяйски стал осваивать еще один выходец с Лубянки. Что это, тревожный симптом? Да и как вообще могла прийти в голову мысль подумать о реабилитации палача? Об этом и шла беседа с Никитой Петровым – исследователем «Мемориала», автором нескольких книг по истории советских органов госбезопасности и экспертом Конституционного суда по делу КПСС. Никита Петров интересен еще и тем, что один из немногих, кто действительно знаком с материалами пресловутого «Дела Берии».

– Никита, на твой взгляд попытка реабилитации Берия и его подручных (прошу прощения за лексикон, но иного термина не смог подобрать) – это симптоматичное явление или нет?

– Нет, если честно, его не стоит увязывать с изменением политической ситуации: попытка реабилитации – сама по себе. По той простой причине, что уже были обращения родственников – и по поводу Абакумова, и по поводу Ежова. Их дела рассматривала также Военная коллегия Верховного суда, и были и отказы, и пересмотр – например, дела Абакумова. Родственники имеют право подавать на пересмотр дела, на реабилитацию – это их право. В любом случае, когда суд рассматривает подобные дела, он при этом руководствуется законом.

В случае с Абакумовым так и произошло: статья «Измена родине» была заменена на статью «Служебные злоупотребления». Поначалу приговор был оставлен в силе – высшая мера наказания, но потом выяснилось: в 1954 году, когда судили Абакумова, по той статье – 193-й – уже нельзя было дать высшей меры. И новым решением суда ему дали 25 лет.

Конечно, можно смеяться, когда расстрелянному давным-давно человеку дают 25 лет, но родственники, по всей видимости, были удовлетворены, потому что в таких случаях также снимается и решение о конфискации имущества – оно, как известно, привязано только к определенным статьям УК. Следовательно, какие-то выгоды для родственников от этого есть.

То же самое пытались сделать и потомки осужденных по делу Берии: самого Берии, Меркулова, Кобулова, Мешика, Гоглидзе, Деканозова и Влодзимирского – все эти фигуранты расстреляны в декабре 1953 года. И статьи обвинения им были как раз за измену родине – вариации известной ст. 58, хотя в обвинительное заключение самому Берии добавили еще и статьи за изнасилование.

Вполне понятно, что ни Берия, ни его сообщники не были шпионами и не выдавали никому военной или государственной тайны, не переходили на сторону врага и, тем более, не готовили бегства или перелет за границу. Ну, не подходят тут чисто юридические строгие дефиниции, поэтому их дети, вчитываясь в обвинения своих отцов, понимали: на реабилитацию подать можно – хотя бы исходя из буквы закона.

Суд в данном случае поступил половинчато: для трех человек принял во внимание эту букву закона, а для Берии, Меркулова, Кобулова и Гоглидзе почему-то посчитал невозможным изменять меру, хотя обвинения против них выглядят точно так же абсурдно. Но даже если говорить о букве законов, то Берия и его люди не подпадают под Закон о реабилитации. Поэтому пересмотр дела Берии, как и его осуждение, тоже могут подвергаться критике.

Дело действительно нужно пересматривать и менять статьи обвинения. Но вместо механического анализа того, что есть в следственном деле, необходимо проводить полное изучение обстоятельств деятельности Берии и его подручных, вообще деятельности Советской власти, компартии и органов государственной безопасности против собственного народа. Преступления Советской власти не заключаются только в преступлениях Берии, все гораздо шире. Берия и его сообщников обвиняли в проведении репрессий 1937–38 гг. и, вне всякого сомнения, в материалах дела это есть, в этом он повинен – в репрессиях на территории Грузии. Но других секретарей обкомов и республик не обвиняли, и Берия в данном случае отвечал как за свои собственные преступления, так и вообще за преступления Советской власти в целом.

Чего не сделала Военная коллегия? Она не потрудилась выявить новые обстоятельства, для того, чтобы понять, какие же собственно преступления реально совершил Берия и его люди. И вот это-то и есть симптом нынешнего времени – то, как они отнеслись к делу Берия: поверхностно, формально, чтобы только закрыть вопрос. На самом деле они не закрыли вопрос, а поставили его!

Дело Берии до сих пор недоступно, закрыто и никто не в состоянии с ним ознакомиться. Это тоже симптоматично, это и есть знамение нашего времени: начиная с середины 1990-х годов говорить о преступлениях советского режима стало немодным – не запрещено, но непопулярно. Власть, в частности, препятствует в доступе к архивам, которые содержат сведения об этих преступлениях.

– В чем это выражается?

– В том, что приостановлен процесс рассекречивания документов связанных с репрессиями. И это вопреки указу Ельцина, принятому еще в 1992 году – о рассекречивании всех материалов, связанных с массовыми репрессиями. Указ есть, но не выполняют! Это находится в противоречии с законом о государственной тайне, где содержатся точно такие же интенции: рассекречивать все, что связано с нарушением прав человека, все, что связано с совершенными преступлениями. Нарушаются и хронологические рамки, которые устанавливают законы для рассекречивания – тридцатилетний срок хранения секретных документов. Ничего не делается! Увы, к сожалению, и историческая общественность, и общество в целом с этим мирятся.

Но вернемся к героям нашего повествования: Мешик, Влодзимирский и Деканозов – в данном случае их потомки – оказались счастливее – в их отношении были сняты все эти 58-е статьи и заменены на статью 193-ю – злоупотребления властью... В 1953 году не могла применяться и высшая мера, отсюда исходит и логика суда, которая дала Мешику, Влодзимирскому и Деканозову 25 лет, но уже без конфискации имущества. Так что потомки могут торжествовать, у них есть шанс вернуть нажитое – вот вопрос, честным ли трудом?

Какова суть их злоупотреблений? Они проводили следствие с нарушением законности, убивали заключенных, людей убивали либо по их приказу, либо с их участием. Влодзимирскому вообще можно было предъявить обвинения именно в убийстве, есть материалы, но не предъявили.

Вот здесь и возникает вопрос: как же работает Военная коллегия Верховного суда? Она только формально меняет одну статью на другую, не разбираясь с материалами дела. А с этими материалами надо бы разобраться, сделав их предметом открытого разбирательства, как и предлагается многими общественными организациями, в том числе и «Мемориалом»: гласно разобрать дело Берии.

Ведь никто не запрещает Военной коллегии рассмотреть и такие преступления, которые в 1953-м не были поставлены Берии в вину. Например, расстрел польских офицеров и граждан в 1940 году. Решение принимало Политбюро, но выполнял это решение Берия, и инициатором был также Берия – именно его докладная записка лежала в основе этого решения. Берии можно инкриминировать и расстрел в Куйбышеве осенью 1941-го 25 человек без решения суда – это фигурирует в качестве эпизода в обвинительном заключении.

Вполне понятно, в каких условиях и в какой обстановке велось дело Берии, по сути это было сведением счетов, борьба за власть. Мы можем критически и даже с юмором относиться к тому, что было ему предъявлено. Но не должны забывать: есть его реальное архивное следственное дело, состоящее почти из сорока томов, и в этом деле есть немало свидетельств и доказательств преступлений Берии и его подручных. Эти люди не могут быть реабилитированы по определению.

Но, к сожалению, у нас моральные критерии смещены и размыты, поэтому стала возможной реабилитация тех же Судоплатова и Эйтингона – людей, которые на самом деле совершили преступления и против правосудия, и против человечности. Между прочим, в отличие от дела Берии, которое велось весьма топорно (в смысле юридической процедуры), в приговоре в отношении Судоплатова есть эта фраза – «преступления против человечности». Она есть, она записана у него в приговоре! И в деле имеются доказательства совершения им таких преступлений. Но он был реабилитирован, причем вопреки законам – решением только прокуратуры, без судебного разбирательства. Реабилитация Судоплатова состоялась, несмотря на то, что он лично разрабатывал планы и присутствовал при убийствах людей. И ему, как тому же Влодзимирскому, можно спокойно переквалифицировать обвинение на убийство при отягчающих обстоятельствах. По отношении к Берии совершенно правильно не применялся закон о реабилитации – это и прокуратура понимала, но к Судоплатову-то он был применен! Абсурд: человек, в деле которого есть немало доказательств совершенных преступлений, тем не менее, реабилитируется!

– Но говорят, Судоплатов – великий разведчик, а Берия – великий организатор!

– Можно согласиться, что Берия немало сделал для развития атомной отрасли страны, совершенно точно, что он был очень крепкий хозяйственник и сильный руководитель. Но он действовал методами, которые неприемлемы для цивилизованного государства. То же можно сказать и о Судоплатове: он хороший организатор диверсионных вылазок в годы войны, но ведь не за военные действия он осужден, а за то, что все эти военные действия он продолжал после окончания войны. Скажем, он совершенно легко расправился с немецкими военнопленными, чтобы скрыть следы своих оперативных игр с немецким командованием в ходе операции «Березина»: составил специальный список военнопленных на имя Берии – и они все были расстреляны. А ведь там были и люди, которые на самом деле ни к разведке, ни к контрразведке, ни к боевым действиям не имели отношения! Это преступления против человечности, это военные преступления, это подпадает и под тогдашний уголовный кодекс – жестокое обращение с военнопленными, есть такая статья и в современном УК. Да и к самому Берии можно эту статью применить – он дал санкцию на уничтожение этих военнопленных.

Я ознакомился с материалами, будучи экспертом Конституционного суда и экспертом комиссии Верховного совета по архивам КПСС и КГБ. И, хотя целиком дело не читал, хорошо понимаю, что там есть, и чего там нет.

Депортацию и убийства чеченцев, ингушей ему не инкриминировали, крымских татар – тоже, а вот расправы с различными руководящими деятелями коммунистической партии, которые Берия совершал по указанию Сталина, там есть. Хрущев, Маленков и тогдашнее руководство КПСС, вне всякого сомнения, использовали только те факты, которые им были удобны. При советской власти нормального уголовного процесса просто быть не могло. Все, как правило, было предопределено.

В деле Берия описаны не все его преступления и не все преступления Сталина. И, второе, в деле Берия есть достаточно описаний различного рода злоупотреблений, нарушений, преступлений, которые не дают возможности подчистую его реабилитировать. Как не дали возможности подчистую реабилитировать Мешика, Влодзимирского и Деканозова: каждый из них участвовал в проведении допросов и избиениях заключенных, каждый. А Влодзимирский, к тому же, и в прямом исполнении убийств. И, тем не менее, налицо очередная попытка отделаться от истории, не вглядываться внимательно в прошлое – а это уже симптом.

– Всех судили не за то, что они в действительности совершили. И этот абсурд сохранен...

– К сожалению, это так: и в судебной системе, и по состояние права в России мы ничуть не приблизились к правовому государству.

– Возвращаясь к материалам дела Берии, с которыми ты ознакомился, касательно проблем: а был ли вообще процесс, а был ли Берия вообще жив в декабре 1953 года?

– Для меня нет никаких сомнений: Берия действительно дожил до суда, осужден и расстрелян. По одной лишь простой причине: властям незачем было подделывать архивные документы для хранения их в архивах. Т.е., писать рукой Берия письма из заключения, подписывать за него протоколы допросов, которые прочитаны Берией и подписаны, ставить следствию неудобные вопросы, которые ставил Берия. Берия, между прочим, вел себя достаточно грамотно, он же опытный человек. Сначала он вовсе не признавал предъявленных ему обвинений, ну, а, в конце концов, конечно же, стал признавать. Сначала он отрицал все. Когда ему предъявили факты расстрелов 1941 года, он сказал: да, это было грубым нарушением советских законов – он это прекрасно понимал в 1953 году, когда Берии рассказали о лаборатории Майрановского по испытанию ядов на людях, тут Берия, конечно, не смог отрицать что это является прямым преступлением. Но на все отвечал, что это были указания Сталина.

Так вот, нужно ли было хрущевцам, маленковцам, работникам прокуратуры все это придумывать? Для чего? Ведь это абсолютно секретные материалы, которые никто не собирался при Хрущеве и после его смещения обнародовать! Так не бывает. Наконец, есть живой свидетель, участник процесса над Берией – представитель грузинских профсоюзов Кучава, который сидел в Военном присутствии. Есть акты о приведении приговора в отношении Берии – для чего их понадобилось бы подделывать? Для чего, ведь их не собирались публиковать. Любая экспертиза докажет, что эта бумага составлена в то время и теми людьми, исполнена по правилам делопроизводства того времени, подписана необходимыми подписями. Кому нужно было тогда столь тщательно подделывать все эти документы? Кого они собирались убедить, если и тогда не собирались обнародовать эти документы, не обнародуют их и по сей день?!

Вполне понятно, что сын может придерживаться любых точек зрения и в отношении виновности отца, и в отношении его судьбы... Но мне непонятно другое: почему он не верит тем бумагам, которые существуют и подлинность которых достаточно легко проверить? Поверить подлинность подписи Берии несложно. Более того, есть и другой критерий: показания, которые давал Берия на следствии, могли быть даны только им и никем другим, потому что там содержатся реальные детали реальных событий, они подтверждаются другими людьми.

– Значит, миф будет существовать до тех пор, пока дело будет закрыто?

– Разумеется. Я не понимаю, почему дело Берии не открыто, почему материалы дела не показаны его сыну. Увы, мы продолжаем антиправовые традиции советского времени. Могут сказать, могут быть раскрыты некие государственные тайны. Нет, там не содержится сведений о «ракетно-ядерном щите Родины» или о засланной в разные страны советской агентуре – ничего подобного. Тупо, примитивно, из материала в материал речь идет о совершенных преступлениях против правосудия, о нарушениях. Надо было осудить Берию, надо было найти против него материалы – и этих материалов было навалом. Конечно, там много демагогии вокруг службы Берия в мусаватистской контрразведке... Нет никаких оснований считать, что это не Берия: он активно вступал в полемику со следствием, он доказывал, что он вступил в мусаватистскую контрразведку по заданию партийных органов... Все это весьма туманно, потому что реальных подтверждений этому конечно не было.

Участие Берия – и физически, и интеллектуально – в этом процессе абсолютно видно. Никакой подставной человек не смог бы владеть этой информацией и убедительно ей оперировать, ни один артист такого не смог бы. Эту роль мог написать только сам Берия.

А эти письма – их нельзя читать без некоторой жалости к писавшему их человеку, где он молит своих бывших коллег о пощаде. Это не выдумка, я их видел, они реально существуют.

Мы проявляли настойчивость и очень большой комплекс документов рассекретили к заседанию Конституционного суда по делу КПСС, чтобы рассекретить разом и все, чтобы рассекречивание прошло автоматически, без формальных даже решений комиссии – это был бы логический шаг. Но российские власти не вняли этим предложениям. Причины? Опять же корпоративная солидарность: внутреннее глубокое родство с прежним режимом не позволило с такой легкостью рвать пуповину. Это был бы решительный шаг, так же как и закон о люстрациях, который был необходим. Мы не имели бы всего этого безобразия сегодня, всего этого сращивания криминального и государственного, если бы запретили бывшим сотрудникам спецслужб занимать государственные посты, если бы мы запретили бывшим партийным функционерам занимать государственные позиции – морально и функционально было бы чище.

Однако нынешние российские власти не приветствуют раскрытие преступлений прошлого. Может, им вообще неприятен разговор о вине КПСС и органов госбезопасности в преступлениях против народонаселения страны?

Но тут возникает коллизия. Если мы объявим, что КПСС действовало не в интересах собственного народа, а органы госбезопасности являлись преступной организацией, которая проводила в жизнь эту преступную политику, – отсюда и вопрос: а где же тогда светлые страницы нашей истории? Тогда абсурдным становится утверждение Путина в инаугурационной речи, что у нас были и светлые, и темные страницы. Я хотел бы, чтобы мне конкретно назвали годы, которые у нас были светлыми. Могут мне сказать: 1945 год. Но я сомневаюсь: с одной стороны светлый, а с другой стороны очень темный – и население ГУЛАГа увеличивалось, и необоснованные репрессии, в том числе выселения целых категорий населения, продолжались. Террор и репрессии не ослабевали, что ж тут светлого? Что ж за интерес жить в этом 1945 году, где каждый мог быть под подозрением?! Это ведь тот же известный советский подход, который заключался в двух словах: «с одной стороны... с другой стороны...». Эти «с одной стороны» и «с другой стороны» входили и в биографические справки, которые публиковались о Сталине – тем самым, словно уравновешивая злодейства человека. Как будто если злодейство совершалось якобы во имя так называемых интересов страны, оно уже и не такое уж страшное злодейство. К этому двоемыслию население приучили давно. И вот время от времени возникающий спор: как нам сегодня понимать все советские годы – как славное прошлое или череду сплошных преступлений? – Нам пытаются навязать, что не должно быть черно-белого подхода – «цветное видение мира», как они говорят. На самом деле это глубоко аморально по своей сущности. Потому что зло не может служить добрым делам: в какие бы одежды оно не рядилось, оно остается злом. Это, как деготь портит любое количество провизии, даже самой замечательной – не может уже быть съедобной! Так вот эта советская еда – она несъедобна до сих пор, потому что в ней есть изрядная доля отравляющих веществ – в виде террора, репрессий, убийств и многого другого.

в начало

9. Бомба замедленного действия

Как известно, в октябре 1941 года, во время наступления немецких войск на Москву, в столице воцарилась паника. И был поставлен вопрос об эвакуации Сталина из Москвы. Сталин, как председатель ГКО, отдал приказ о минировании не только дальних подступов к Москве, но и всех трасс, по которым немцы могли кратчайшим путем пройти к Кремлю. В первую очередь, Ленинградского шоссе, Ленинградского проспекта и улицы Горького (ныне Тверская). Заминировать-то заминировали, а вот разминировать...

Делалось все, конечно, под покровом строжайшей секретности. А секреты, как известно, хранят архивы. И работающие там люди... Один из них – мой нынешний собеседник – оказался причастен к той зловещей тайне. Но его имени называть не буду – таково условие беседы. Ведь нам важен факт, не правда ли? А все нижесказанное в высшей степени достоверно и документально подтверждено.

– В конце января или начале февраля 1981 года я работал в одном из важных государственных архивов. К тому времени мне пришлось очень много заниматься историей спецвойск, спецподразделений, спецслужб, которые, в том числе, участвовали и в обороне Москвы. И когда меня в очередной раз вызвал начальник, поставив задачу обеспечить срочную подготовку материалов, связанных с обороной Москвы, я совершенно не удивился. Итак, звонит начальник: «Пулей ко мне». Лечу к нему в кабинет, а там сидит полковник инженерных войск. Начальник мне говорит: «Поступаешь в распоряжение товарища полковника, он тебе поставит задачу, ты у нас человек знающий – болтать не должен».

Поднялись мы с этим полковником в мой кабинет. И ставит он мне задачу в общих чертах:

– В кратчайшие сроки по указанию директивных органов (тогда это было только одно – ЦК КПСС) нам с вами, вдвоем, без привлечения кого-либо, надо максимум за три дня найти ту информацию, которая мне нужна.

– А какая информация нужна? – Мне нужны документы дивизии имени Дзержинского, связанные с обороной Москвы в 1941 году, от сентября до ноября 1941-го. Я ему в ответ:

– Товарищ полковник, позвольте вам заметить, что дивизия им. Дзержинского по данным, подтвержденным документально, с сентября по ноябрь 1941-го если и участвовала в обороне Москвы, то только в виде «драп-грабь-армии» – тикала по Волоколамскому шоссе за пределы Москвы и в обороне города не участвовала – была выведена во второй эшелон. – Отставить! Выполнять, что сказано!

Больше дня мы угробили на поиски боевых успехов дивизии имени Дзержинского, которых не было. На следующее утро, когда я пришел на службу, полковник уже стоял в вестибюле и нервно топал каблучком. Из чего я сделал вывод: да, «директивные органы» действительно не дремлют. Когда мы вновь начали работу, он мне говорит: «Ну, ладно, ваши соображения».

Мои соображения заключались в том, что задачу установления инженерных заграждений на подступах к Москве по Волоколамскому направлению, по направлению на Московское море и по Ленинградскому шоссе была поставлена лишь одной воинской части – Отдельной мотострелковой бригаде особого назначения войск НКВД, которая тогда действовала в личном подчинении наркома внутренних дел тов. Берии.

Тут полковник сразу заинтересовался: «А что же, – говорит, – вы раньше молчали?» На что было отвечено, что тов. полковник ни о чем не хотел слышать, окромя дивизии Дзержинского. Документы которой, особенно по инженерной части, он перерыл носом. И тогда мы обратились к этой бригаде...

На ОМСБОНе следует остановиться подробнее. Существовала такая Особая группа – диверсионная и сугубо законспирированная группа диверсантов-террористов, находившаяся в личном подчинении наркома внутренних дел со времен, видимо, аж товарища Ягоды. К 1940 году она была в распоряжении уже Берия. Об этой Особой группе по сей день не известно ничего – ни имен людей, ни их количество. И пресловутая бригада также изначально задумывалась как воинская часть, выполняющая диверсионно-террористические задания особой важности и сугубой секретности. Именно с этим связана одна маленькая, но немаловажная деталь: в этой бригаде документация велась не так, как в обычных частях, а по принципу: «два пишем, восемь – в уме». Именно поэтому совершенно невозможно обнаружить документальных свидетельств пребывания в этой бригаде Николая Кузнецова, хотя известно, что именно через нее Кузнецов забрасывался в отряд Медведева. Я год потратил на изучение этих документов, но так ничего и не нашел. Потому что очень многие вещи в этой бригаде выполнялись на основании устных распоряжений. Которые никоим образом не фиксировались.

Когда мы с полковником все это начали искать, я еще не знал, что ищу, вот в чем фортель: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»! Видимо товарища полковника эти «директивные органы» в лице вышестоящего начальства поставили в позу прачки и пару раз так трахнули на почве секретности, что он боялся что-либо вообще сказать. Полдня мы искали неизвестно что. В конце концов, товарищ полковник отчаялся и понял, что никак ему не выполнить задания директивных органов, пока реальный исполнитель не будет знать свою задачу. Но пока из трех дней в запасе у него не осталось полтора, он не раскололся.

Поворачивается ко мне и грустно-грустно вопрошает: «Скажите, пожалуйста, а вот у вас такая фамилия – вы не родственник такого-то?» – «Да я, – говорю, – в общем-то, его сын».

– Знаете, я с вашим батюшкой служил вместе, когда услышал вашу достаточно редкую фамилию, сразу подумал: и отчество подходит, и возраст. Ну, тогда я вам доверюсь! – Видимо, это была последняя заначка полковника – больше терять уже было нечего. От услышанного можно было обалдеть...

Перед готовящимся XXVI съездом КПСС проводилась очередная зачистка Москвы. А незадолго до этого в стране пошли взрывы – начинался, так сказать, ренессанс терроризма. Ну и на этот предмет службы безопасности проверяли весь центр Москвы. И в ходе рутинной проверки правительственных сооружений, в здании тогдашнего Госплана в Охотном ряду – там, где сейчас находится Государственная дума – совершенно случайно, при проверке электропроводки, в подвале обнаружили какие-то лишние проводки, не обозначенные ни в одной схеме электропроводки. Все было просто: кто-то слишком сильно хлопнул крышкой электрощита и отвалился кусок штукатурки, а за ним – пучок проводов, уходящий в никуда. Тут же выяснили, что эти провода никак не подходят к задействованной в здании проводке. Более того, кто-то из бывалых людей – не пионервожатые же проверяли состояние электропроводки – понял, что это не просто так: детонирующий шнур, да еще и трофейный – немецкий, образца 1930–1940-х годов! Тут народ обалдел. Простучали всю эту проводку и дошли до того, что оказывается, в самых «интересных» – опорных – местах подвала здания (который, между прочим, соседствует с сооружениями метрополитена) заложены огромные запасы взрывчатого вещества. Несколько сот килограмм! Да еще и в тех точках, одновременный подрыв которых попросту развалил бы здание Госплана на две стороны. Одна часть непроходимыми преградами завалила бы весь Охотный ряд – до гостиницы «Москва», а вторая – улицу Горького до гостиницы «Националь»...

В общем, когда простучали это дело, вызвали специалистов из Главного военно-инженерного управления министерства обороны – лучшие саперы были там. Видимо, в тот момент КГБ такими делами еще не занимался, по крайней мере, разминированием – если бы у них были свои спецы, они бы к военным не обратились. А тут пришлось, по бедности... Изначально к этому делу привлекли, что называется, «узкий круг ограниченных лиц». В том числе и этого самого полковника, специалиста по взрывчатым веществам.

Как он мне сказал, что установили эти штучки в годы Великой Отечественной войны, догадались сразу: упаковка взрывчатки была с соответствующей маркировкой, шнур и т.д. Сразу подумали, что это был период минирования Москвы – слухи же ходили, что ее минировали. И тогда была поставлена задача: найти схемы минирования. Во-первых, чтобы искать закладки не вслепую. Да и нашли-то не все: думали, что может быть еще. А самая главная печаль заключалась в том, что за эти годы, без малого за 40 лет, произошли необратимые изменения в структуре вещества – взрывчатое вещество, как сказал полковник, кристаллизовалось. Короче, любое прикосновение было чревато! И было неясно, что произойдет дальше: взрывчатка вела себя неадекватно и непредсказуемо. Можно было коснуться и взлететь на воздух, детонация же привела бы к тому, что и все остальное сработало бы. В том числе и то, что не нашли. Впору было в столице полный аврал объявлять и ЧП вводить.

Но ведь у нас не какая-то там нибудь гнилая Америка или демократическая Франция, где сразу бы эвакуировали весь центр, да еще раззвонили бы по всему миру! Посему все эти несколько тысяч сотрудников Госплана, которые продолжали дружно пахать на своих рабочих местах, ни о чем оповещены, вестимо, не были. Как не были оповещены те сотни гостей столицы, проживавших в гостинице «Москва», и «Национале», с примкнувшим к нему «Интуристом». Уж промолчу про тысячи курсировавших мимо машин и тех сотнях тысяч пассажирах метро, которых от этих самых фугасов отделяло 20 сантиметров воздуха и 40 – бетона. Никто об этом знать не должен был! И товарищ полковник пошел на это служебное преступление, доверив мне эту жуткую тайну, лишь оттого, что просто выхода у него иного не оставалось. Задание исходило с самого верха, и его надо было выполнять не просто срочно, а в обозначенные установленные сроки. Вынужден был товарищ полковник проболтаться...

Разъяснив мне ситуацию в этих общих фразах, полковник умоляющим взором посмотрел на меня, доверительно положил свою руку на мою и сказал: «Ну, что, сделаем?» – «Сделаем!», – бодро ответствовал ваш архивист. Хотя это было чрезвычайно сложно: документы ОМСБОНа я знал весьма подробно, а фонд огроменный. Но знал и то, что многие вещи там даже не упоминаются, в лучшем случае лишь подразумеваются. На протяжении полутора рабочих дней мы честно перерыли с полковником все, что можно и чего нельзя. В самый последний момент, когда полковник, пригорюнившись, собирался уходить, вяло пробормотав, что отрицательный результат – тоже результат, попалась мне в руки бумажка – не за 1941-й, а за 1944-й год.

Рукописный документ, в единственном экземпляре исполненный каким-то унылым штабистом, представлял из себя сводную таблицу – подготовительный материал к отчету о деятельности бригады за годы войны. И там была графа: «Деятельность бригады в период обороны Москвы». Пункт номер «раз» – «Обеспечение революционного порядка на улицах Москвы»: центр Москвы был отдан ОМСБОНу. Который и оборудовал две огневые точки на Красной площади: на храме Василия Блаженного установили фугасный огнемет, на Арсенальной башне поставили пару станковых пулеметов. Да еще одна огневая точка была в районе нынешнего совместного выхода на станции метро «Театральная» и «Площадь Революции» – двухорудийная противотанковая батарея. Весь этот прилегавший центр патрулировал и обеспечивал ОМСБОН. Как обеспечивал – смотри фильм «Рожденная революцией»: народу расстреляно было порядком – ставили к стенке всяких там паникеров, которые болтали, что немец уже возле Москвы... А вторым пунктом значилось: «Подготовка спецмероприятий по личному устному указанию Наркома Внутренних Дел».

Но самое-то интересное, что под это мероприятие была выделена группа комсостава ОМСБОНа под командованием майора Шперова – начальника инженерной службы бригады (его специально отозвали с Ленинградского шоссе, где он руководил установкой фугасов). Он возглавил группу примерно из двух десятков командиров. Им выделили несколько километров бикфордова шнура, несколько километров детонирующего электрического шнура, сколько-то там взрывателей и порядка двух-трех тонн взрывчатки!

Мероприятия проводилось в самый пик той паники начала октября. Где, что, как – не обозначено. И ясно было лишь то, что в зоне ответственности бригады – в самом центре Москвы – заложено несколько тонн взрывчатки. И все это делалось по личному, устному и совершенно секретному распоряжению Берии. И, самое главное, искать схемы минирования – дохлый номер, поскольку делалось все, видимо, на живую нитку. Но раз ни схем, ни карточек минирования нет, то все – полный абзац: мы поставили, а вынимать, пока нам не прикажут, не будем...

Ушел товарищ полковник, на прощание сказав мне: «Напоминать тебе, что на эту тему распространяться не стоит, не буду. Но на всякий случай посоветуй своим (кому «своим», не уточнял), да и сам учти: в ближайшие 10–12 дней в этом районе ни ездить в метро или в машинах, ни ходить пешком не надо. Понял меня?!» – «Понял, товарищ полковник!» И не ходил... В советской печати не появилось, конечно, ни строки о героическом разминировании. Надеюсь, что ордена и медали получили те ребята, которые действительно рисковали, а не только их начальники, которые осуществляли операцию по пусканию дымовой завесы. Мне же достаточно было и того, что никто не вспомнил, что я слишком много знал.

Но прошло два года и является к нам в архив руководитель съемочной группы документального фильма «Не отдали Москвы». Направление к нам у них было аж от самого управления КГБ по Москве и Московской области. В заявке было сказано примерно следующее: согласно заказу КГБ СССР готовится съемка фильма о героических защитниках Москвы. Идею же кино сформулировали по-киношному идиотски: «Так же, как солдат бережет последнюю гранату для того, чтобы взорвать врага вместе с собой, так и Москва, готовясь к почти неизбежному вторжению германца, подложила под себя несколько десятков тонн взрывчатки, желая поднять на воздух колонны врага». Солдат – он солдат, а вот взрывать-то город собирались вместе с мирными жителями! Ведь их ни в 1941-м, ни в 1981-м никто не предупреждал, что им под жопу подложили тонны взрывчатки! Конечно, директора и прочая номенклатурная пакость убежала бы. И тут бы Москва, как тот солдат, рванула под своей задницей – и задницами оставшихся в неведении людей – эти тонны взрывчатки...

Идея была изначально гнилая, но раз была дана команда... Нашел я эти документики – те самые. И предложил вниманию съемочной группы. Они сразу сильно возбудились. Но проходит два-три дня и выясняется: вышестоящее руководство КГБ, узнав, что они нашли какие-то материалы на эту тему, рекомендовало им забыть, что они когда-либо что-либо видели и в архиве сказать, что ничего не видели! Что и сделали. После этого документы были положены в глубокую задницу – никогда больше не доставались.

Чего испугались на Лубянке, почему велели забыть? Прошли годы и вышла книжка матерого диверсанта и террориста сталинской эпохи – тов. Судоплатова. И вычитал я в ней, что в 1953 году ему инкриминировалась задуманная вместе с товарищем Берия идея использования заминированных правительственных дач для ликвидации неугодных тов. Берии руководителей партии и правительства... Тут-то и дошло: ведь в действительности вовсе не дачи имелось в виду взрывать!

Сюжетик мог быть хотя бы такой: товарищ Берия баллотируется куда-нибудь, или товарищ Берия приходит к власти, или товарищ Берия никак не может прийти к власти, но очень хочет. И вдруг в центре Москвы одновременно рвутся несколько десятков фугасов, взрываются правительственные здания. Хаос! Введение чрезвычайного положения! – Дезорганизация жизни и совершенно непонятно, кто сделал. Обвинить в этом можно было кого угодно – никто и не вспомнил бы, что эти фугасы лежат с 1941 года, никто!

В 1953-м инкриминировать-то инкриминировали, найдя, видимо, какие-то кусочки, но ведь нашли не все. А Судоплатов молчал как рыба, хотя мимо него это пройти не могло – он был тогда куратором ОМСБОН! Вырисовывается очень интересная политическая интрига, какая-то громадная по замыслу подлость государственного масштаба, сымпровизированная Берией по принципу «не было бы счастья, да несчастье помогло», поскольку именно он лично и в устной форме отдавал приказ. И содержание этого приказа нигде не зафиксировано, а исполнителей его уже к концу войны практически не осталось в живых.

Любопытно было бы проследить судьбу всех этих майоров Шперовых, этих нескольких десятков необозначенных офицеров – остались ли они в живых? Очень сомневаюсь... Проследить бы, какой смертью они умерли, потому, как такие секреты надо было прятать в могилу. К тому моменту, когда было принято решение НЕ разминировать, их либо уже не было в живых, либо они в очень скором времени ушли в мир иной. Никто не должен был помнить: куда закладывал, кто, когда, зачем и по чьему приказу. Никто из них, думаю, не дожил даже до 1953 года. Дожили, наверное, товарищ Судоплатов, который передавал приказ товарища наркома и дожил сам товарищ Берия. А к 1981-му в живых был уже только Судоплатов, которому об этом рассказывать было совсем не с руки. Но ушел в могилу и этот кровавый дед, унеся тайну с собой.

Но эта тайна – лишь одна из многих тайн, лишь чуть-чуть приоткрывающая щелочку, ведущую в адовы пропасти секретов нашей спецслужбы, нашего Госужаса. Господи, где, когда и в какой стране можно найти подобный сюжет?! Представляете себе, где-нибудь в районе Потомака, рядом с Белым домом лежат несколько тонн тротила, причем лежат со времен подготовки к японскому вторжению! Или представь себе аналогичную ситуацию во Франции – в районе Елисейского дворца или где-нибудь в Британии? Представить себе нельзя!

Это ж тебе не какашка, которую можно положить и забыть, где ты ее положил и – вляпаться. Это ж не просто положили и забыли – это положили и оставили! Не на всякий случай, вовсе не на всякий случай, а оставили на тот случай, который будет очень-очень нужен. Товарищ Берия, о котором в последнее время начали писать, что очень большой администратор, светлый ум и великий реформатор, готовил себе соломку на всякий случай и мог так тряхнуть, так хлопнуть дверью перед уходом!

Меня больше всего интересует: было ли возбуждено по этому поводу военной прокуратурой уголовное дело в 1981-м. Взрывчатка же, и в любом случае это проходит по УК! Даже если ее ПРОСТО забыли! Но есть большие сомнения, что ее просто забыли – это не зажигалка, которую можно положить и забыть. О том, что ее не просто «забыли», как раз и свидетельствует молчание тех, кто участвовал в том деле. Кстати, уверен, что служба безопасности нынешней Думы совершенно не в курсе дела...

Что ж, теперь пришло время открыть и «мумуар» пресловутого генерала Судоплатова. Мастер диверсий и террора открытым текстом пишет: «мне было поручено руководить минированием дорог и объектов в Москве и Подмосковье, чтобы блокировать немецкое наступление в октябре 1941 года под Москвой. Но после того как немцев отбили, мины были сняты... делалось все это под строгим контролем по детально разработанному плану». И добавляет: когда в 1953-м группа специалистов обследовала правительственные резиденции в районе Минского шоссе, то «никаких мин не обнаружили». Одно на это можно сказать: хорошо закладывали!

Ведь если поверить относительно «снятия мин», как объяснить набитые взрывчаткой аж до 1980-х подвалы нынешней Думы?! Понятно, что какие-то фугасы сняли. Но ключевые объекты так и остались заминированы – на всякий случай. Вполне возможно, что именно на тот, о котором упоминал мой собеседник. Для чего тогда Судоплатову было в 1953-м утаивать те «маленькие» детали, о коих он впервые обмолвился лишь в своей книге? – «Наша бригада заминировала в Москве ряд зданий, где могли бы проводиться совещания высшего немецкого командования, а также важные сооружения как в столице, так и вокруг нее. Мы заминировали несколько правительственных дач под Москвой... Меня вызвали в кабинет Берии... и приказали заминировать наиболее важные сооружения в Москве... главные железнодорожные вокзалы, объекты оборонной промышленности, некоторые жилые здания, некоторые станции метрополитена и стадион «Динамо». И после всего отставной террорист жалуется на злых следователей, которые «заявляли, что мины могут быть приведены в действие дистанционным управлением по приказу Берии для уничтожения преемников Сталина. Все это было грубым вымыслом». Если «вымысел», отчего же так и не разминировали центр Москвы?!

Но все это, скажете вы, ныне лишь глубокая история. Если бы! Схем-то минирования не найдено, а из тонн заложенной чекистскими диверсантами в Москве взрывчатки обнаружено лишь несколько сотен килограмм, да то и лишь в подвалах нынешней Думы! Можно смело предположить, что мины ждут своего часа. Тонны тротила, динамита и черт знает еще чего могут по сию пору таится под вокзалами, «некоторыми жилыми зданиями» и станциями метро. Знает ли об этом мэрия, упорно воюющая лишь с кавказцами? Или, когда рванет, доблестные наследники диверсантов привычно найдут «чеченский след»?

в начало

10. Музей в «лесу»

Можно ли удивить музеями? Но ведь они столь разные, порой неожиданные. Таких, как этот – по всей планете по пальцам сосчитать. И с улицы в него не попасть, даже очереди нет – экскурсантов со стороны сюда привозят на служебной «Волге» с сопровождающим. А музейная экспозиция начинается с многочисленных КПП и вооруженных охранников, внимательно изучающих пропуск. Но самым первая линия обороны, его предмостье – не эти стражи, а милая улыбка обаятельной Татьяны Самолис, пресс-секретаря директора Службы внешней разведки, и европейский лоск Юрия Кобаладзе – шефа пресс-бюро СВР.

Машина преодолела очередной заслон, можно пошутить: «Едем в гости к Штирлицу». А что – похоже, только вместо коттеджа – двадцатидвухэтажная башня в «лесу». «Лес» – штаб-квартира СВР в Ясенево. Музей – и не музей вовсе, а что-то вроде комнаты боевой и трудовой славы.

Мысль о посещении мемориального уголка отечественных «рыцарей плаща и кинжала» будоражила меня едва ли не после каждого очередного и внеочередного показа «Семнадцати мгновений весны». Тень Штирлица приходила во сне, аппетитный до осязаемости образ радистки Кэт не давал заснуть. И так хотелось хоть кончиками пальцев бережно коснуться священных реликвий – плаща (шинели Железного Феликса) и кинжала (прервавшего земной путь Троцкого ледоруба), краем глаза бросить взгляд на пожелтевшие шифровки «Юстаса» «Алексу» (Филби, Эймсу...).

О посещении можно было лишь мечтать. Но когда таинственный Примаков, укрывающийся от вражьего взора бронированными стеклами темных очков, сменил форменный плащ на тогу дипломата и передал скипетр (кинжал) преемнику, Центр дал согласие на визит. Запретив брать фотоаппарат.

Если театр начинается с вешалки, разведка – с пресс-бюро и КПП, то мемориальная комната – с кинжалов и револьвера. Но, увы, это не наган Дзержинского. Сверкающая никелем «волына» крупного калибра – дар некоего арабского шейха или эмира Примакову. Да и кинжалы – не профессиональное снаряжение – тоже дары восточных владык прежнему директору Службы. Подарков европейского или заокеанского происхождения не заметно – чувствуются давние и тесные связи Евгения Максимовича с Востоком. Не зря же в своих друзьях его числил сам Саддам Хусейн!

Сначала кажется, что попал в типичный заводской музей – не слишком просторный зал, стенды с портретами передовиков социалистического соревнования, что-то вроде образцов продукции, фото директоров фабрики. Специфика подчеркивается лишь седовласыми экскурсоводами, ветеранами разведки, вежливо и дипломатично уводящими от некоторых стендов: «Об этом пока нельзя...».

Нельзя, например, взглянуть на латиноамериканский раздел, а любопытство гложет: «Что же там – тайные операции в Гватемале времен правительства Арбенса, в Панаме Торрихоса и Норьеги, Никарагуа и Куба? Или некие интимные связи с Альенде?» Занавес тайны приподнимает в своих мемуарах генерал Леонов: захотелось, пишет он, «доказать, что мы в состоянии проводить боевые операции, способные иметь большой политический резонанс» – решили вырвать Луиса Корволана из лап Пиночета. К острову-лагерю, где томился лидер чилийских коммунистов, планировали снарядить торговое судно с тремя боевыми вертолетами на палубе и две субмарины. Все должно было быть просто: геликоптеры «на бреющем полете атакуют казармы охраны и радиостанцию лагеря. Внезапность и мощь удара должны... подавить всякое сопротивление». Потом десант, «который довершает дело». Корвалана на подлодку, вертолеты «взорвать, чтобы они рассыпались на куски и затонули на большой глубине». «Резонанс» вышел бы на славу, если б не руководящие перестраховщики! Вот и «обменяли хулигана на Луиса Корволана...». Это ли скрывает стенд? Остается лишь гадать.

История тут столь осязаема, что это поначалу ставит в тупик. Вдруг доходит – по музею идешь, как по галерее киноафиш с названиями знакомых фильмов и портретами известных актеров. Вот сериал про Дзержинского-Казакова, а вот и киноверсия книги Никулина «Мертвая зыбь» – операции «Синдикат» и «Трест». Подальше – «Подвиг разведчика», те же «Семнадцать мгновений весны», «Сатурн» почти нее виден». Их сменяет «Мертвый сезон» и «Возвращение резидента», вдали отсвечивает «ТАСС уполномочен заявить» – будто попал в старый и хорошо знакомый кинотеатр, где тебя окружает все привычное.

Но все время кажется, что чего-то не хватает. Доходит – самое интересное тут как раз за кадром. Дзержинский с Андроповым есть, а вот Ягоды с Берия – нет! Почему? Экскурсоводы мнутся. Не слишком симпатичные фигуры? – Так заслуг перед разведкой у них никак не меньше, чем у Феликса Эдмундовича и куда уж побольше, чем у Юрия Владимировича. А если бы в историю разведки вписывали лишь за моральную чистоту и высокие человеческие качества, зиять бы этим стендам пустотой.

С основателя ЧК начинается путь по музею, но разве с него берет свое начало российская разведка, неужели столь бедна и скупа ее родословная? Музейная экспозиция ответа на этот вопрос не дает, коротко сообщая: 20 декабря 1920 года создан Иностранный отдел (ИНО) ГПУ. Не будь ЧК, ГПУ и лично тов. Дзержинского – быть нам без разведки?! А как же опыт, традиции, кадры, агентура за кордоном – неужели все с нуля?

Но не на этом ли стенде скрыт ответ: портреты высоких чинов старой армии, перешедших на сторону новой власти. И почти ничего про них, а ведь судьбы их – романы можно писать, там такие сюжеты и повороты – Юлиану Семенову с Пикулем не снились. Вот, к примеру, Николай Иванович Потапов. Что тут о нем: принимал участие в операции «Трест». И все? В «Очерках истории российской внешней разведки» немногим более подробно: генерал-лейтенант старой армии, начальник отдела генерал-квартирмейстерской службы, ведавшей вопросами разведки, служил в Красной Армии, с 1938-го на пенсии, умер в 1946-м. Что за этими сухими строчками? – Царский генерал не был репрессирован в страшные 1930-е годы, дожил до глубокой старости в почете и уважении. Чем не сюжет! И ведь не простой же генерал – начальник российской военной разведки! Что же, в Ясенево столь скупо знают о своем коллеге? А ведь он занимался агентурной разведкой против Германии и Австро-Венгрии, возглавлял резидентуру на Балканах. Может, именно он и «вел» русского агента, сотрудника австро-венгерской разведслужбы полковника Редля? Если, конечно, Редль был «нашим» агентом. Так или иначе, но агентурная сеть Потапова ловила рыбку аж до начала второй мировой...

Впрочем, может о заслугах Потапова и его коллег хорошо осведомлены, но поведай о них и рухнет чекистская легенда о «с нуля» создаваемой разведке, отдай должное коллегам из военной службы в деле становления политической разведки, кто тогда поверит в миф о «непорочном зачатии» Лубянки святым Феликсом?

Сомнительно, что не имеющие опыта оперативной работы большевик Трилиссер и недоучившийся аптекарь, сын швейцарского сыродела Фраучи-Артузов, без помощи профессионалов, без опоры на агентурный аппарат смогли бы разработать операции «Синдикат» и «Трест». Но молчат на сей счет и музейная экспозиция, и заботливые экскурсоводы. Кстати говоря, не ясно и как погиб захваченный в итоге тех акций Борис Савинков. Официальная версия – бросился в окно, недоглядели. Но кому он был нужен живым после суда? Мавр сделал свое дело, но не выпускать же! И столкнули Бориса Викторовича в мае 1925-го в лестничный пролет...

Мелькают страны, спешат во все концы света курьеры, резиденты, вербуется агентура, плетется паутина – Кремль должен знать, чем дышат друзья и враги. Друзей, впрочем, в этом деле не бывает. Даже своим, казалось бы, проверенным в самых горячих делах, и то нельзя доверять. И одним за другим взмахами косы прореживаются ряды разведчиков, бесследно исчезают в подвалах Лубянки вызванные в Москву резиденты, агенты, оперативники. Не всем из них нашлось место на стендах: где веселый проказник Яша Блюмкин – немалый чин ИНО ОГПУ, резидент в Турции, клюнувший на наживку своих же коллег в виде обаятельной и сексапильной агентессы Лизы Горской?!

Зато есть снимок Михаила Шпигельгласа. До начала 1938-го он заместитель начальника разведки НКВД. В феврале, после ликвидации шефа ИНО ИНКВД Слуцкого (прикончили отравленной инъекцией за чашкой чая прямо в кабинете наркома, но об этом тоже ни гу-гу!) занял его место. Пока не пришла и его очередь нести свою голову на плаху. Любовно поглядывая на портрет, ветеран-экскурсовод с гордостью заметил: один из лучших наших вербовщиков. Да, Михаил Шпигельглас был великолепным оперативником, но в историю он не вошел, а форменным образом попал – как один из руководителей тех самых спецгрупп НКВД, которые и прореживали советский агентурный аппарат в Европе, отправляя в небытие не особо благонадежных, охотясь за перебежчиками и прочими «врагами народа». Разве до Троцкого Шпигельглас так и не успел добраться – пришлось уже его ученикам довершать.

Вот и его питомец – Леонид (Наум) Эйтингон. Славу крупного спеца по спецоперациям приобрел во время войны в Испании (хотя крупно отличиться успел много раньше: чего стоит, например, убийство Чжан Цзолиня в 1928 г., но о сем – молчок). Где и подобрал будущего убийцу Троцкого – Рамона Меркадера. На нашу разведку работала и мать Рамона – Каридад. Утверждают даже, что она была любовницей Эйтингона. Успешно тюкнувший Троцкого ледорубом Меркадер на двадцать лет угодил в мексиканскую тюрьму, а его матушку удостоили ордена Ленина. Впрочем, нашла награда и террориста – по выходу из тюрьмы и прибытию в Москву получил он золотую звездочку Героя Советского Союза – вот она, лежит под стеклом. А это последний приют боевика советской разведки – снимок надгробия на Кунцевском кладбище. Только нет тут никакого Меркадера, есть лишь гражданин Лопес Рамон Иванович. Даже после смерти собственного имени лишили – к чему лишнее напоминание о той славной эпохе терроризма? Жаль вот, нет на этом стенде другого экспоната – того самого ледоруба...

А наставнику террориста тоже не слишком повезло: мастер «мокрых дел» генерал Эйтингон, пройдя всю войну и став замом шефа службы ДР (диверсии и террор), загремел в тюрьму в качестве... «сиониста». Сидел при Берии, потом уже как его сподвижник. Вот судьба-злодейка, никогда не знаешь, где и как она тебя стукнет! Служил, служил – верно и преданно, делал все, что прикажут. И где благодарность?

Схож путь и другого аса разведки (хотя, скорее уж, терроризма) – генерала Павла Судоплатова: целая череда спецакций и – тюрьма. Где справедливость?! Увы, справедливость искать можно где угодно, но в мире спецслужб – в последнюю очередь. Да и так ли безгрешен страдалец? Не он ли в 1938-м вручил в роттердамском ресторане коробку конфет лидеру украинских националистов полковнику Евгену Коновальцу? Может, конфетка-другая там и была, но остальное – взрывчатка. И нет больше Коновальца. Да и иной крови на Судоплатове хватает...

Другому бойцу невидимого фронта – Станиславу Ваупшасову – повезло больше: никаких тюрем, звезда Героя на грудь, почет, уважение и уголок в музее – в назидание подрастающему спецпоколению. А ведь и не разведчик вовсе он – типичный террорист. Музейная экспозиция стыдливо умалчивает, чем занимался Ваупшасов в 1920–30-е годы. Чекист Ваупшас (такова его подлинная фамилия) действовал в составе спецподразделения, уже после советско-польской войны вырезавшего представителей администрации на территории Восточной Польши. Убивали безоружных, нападали из-за угла на отдельных военных. Припекало – убегали на советскую территорию: отсыпаться, отъедаться, вооружаться. Сильно отличается от прибалтийских «лесных братьев» конца 1940-х? Потом работа во внутренних органах НКВД, Испания. Где чекист отличился больше по части ликвидации «неблагонадежных» в республиканском тылу, чем по части рейдов по тылам франкистов. Чем снискал себе славу возглавляемый Ваупшасовым в годы Отечественной спецотряд, для историков партизанского движения загадка и по сей день. В ветеранско-партизанских кругах вполголоса проговаривались: тот чекистский отряд не немцев бил, а бдительно охранял драгоценную шкуру тов. Градова (псевдоним Ваупшасова). «Проверку на дорогах» он доверял прочим, действительно партизанским отрядам, кои подчинял себе и гнал на гибель. А их успехи текли на текущий счет чекиста (так идущий в побег уголовник берет с собой напарника-«корову», которого можно съесть). Собственно же спецотряд не потерял ни одного человека! И «болотное сидение» Ваупшасова обернулось звездой, не простой – Золотой.

На испанском стенде портретов много, но одного не хватает: нет легендарного Орлова-Никольского-Фельдбина – резидента НКВД в Испании. Почему? Предательски не пожелал отдаться на заклание – не поехал летом 1938-го из Мадрида в лубянские подвалы. Невозвращенец! Но бежать-то бежал, а ни агентуры, ни своих связей врагам не выдал. А знал Орлов много, даже слишком – был оператором знаменитой «кембриджской пятерки» – держал на связи Филби, участвовал в создании известной «Красной капеллы» в Германии, работал с агентурной сетью в США. Разве этого мало, чтобы его снимок попал на стенд? Кто скажет, что вклад Орлова в дела Службы меньше вклада Шпигельгласа или того же Абеля?

Есть, конечно, и за ним грешки – у кого их не было? Немало невинной крови пролил он в Испании. Вот случай с генералом Скоблиным – был такой агент у НКВД, способствовал похищению лидера РОВС генерала Миллера в Париже. Засветился, пришлось вывозить его из Франции в Испанию с помощью Орлова. И где-то на этом пути «потерялся» Скоблин – ставшего ненужным агента хозяева выбросили за борт – в прямом смысле: выкинули с самолета в воздухе! А Орлов себе на память скоблинское колечко оставил... Этого, разумеется, вы тоже не найдете на стендах и фильмы про это еще не сняты. Но было же это ведь, было! Такова жизнь разведчика: сегодня ты нужен, завтра – мусор. И все, забвение.

Смотрю на эти лица: слава и гордость советской разведки, но, одновременно, ее не самые лучшие страницы. Они не были опереточными злодеями – искренне верили в то, что делали, сами писали и сами же точно следовали инструкциям и приказам: «Так надо, по-иному нельзя, такое было время». Их не поделишь на плохих и хороших – они «просто» профессионалы: «Сегодня белое, завтра – черное, а дело делать надо». Жаль, но большей частью труды их пошли прахом: в 1937–38 гг. развалена такими трудами созданная блестящая агентурная сеть, уничтожены лучшие кадры. Все пришлось создавать едва ли не заново. Что толку, Центр все равно не верит, боится провокаций. Вот и выдают Кремлю то, чего желает левый мизинец товарища Сталина...

Снимок Николая Кузнецова вызывает ассоциации с «Подвигом разведчика»: одна лишь легенда, нет ни человека, ни его работы. Да и была ли работа? Разведчик ли Кузнецов или лишь высококлассный террорист-ликвидатор?

«Красная капелла» – про нее у нас тоже кино не снимали. Ну, не любят делать фильмы про провалы! Но рано или поздно проваливаются почти все. Про непровалившихся тем паче «кина не будет». Что же делать, не вынесли радисты гестаповских пыток, выдали шифры, согласились вести «функшпиль» – радиоигру. Но, в конце концов, кто, кроме Центра виноват, что о провале стало известно лишь в феврале 1944-го, что немцы полтора года водили за нос советскую разведку?..

Пахнуло ароматом благородного шотландского виски и трубочного табачка – Ким Филби, его трубка под стеклом. Филби, Берджес, Маклин, Блант, Кэрнкросс – гордость и слава советской разведки, лучшие агенты в Великобритании. Но и о них не снимают кино – они остались просто агентами, хоть и обласканы орденами. Для Филби, Берджеса и Маклина бегство в СССР обернулось крахом иллюзий об обществе социальной справедливости. Первым не вынес разлада между идеалом и реалиями Берджес – спился и умер. Распалась семья Маклина – его супруга Мелинда загуляла с запившим Филби. Нет, жизнь «великолепной пятерки» никак нельзя назвать счастливой: одна ее половина прошла в страхе разоблачения, другая – полузатворничество под опекой КГБ. Лубянка так и не рискнула задействовать интеллектуальный потенциал этих выдающихся людей на полную мощность: ордена-то давали, а не доверяли. В глубине души, порой и открыто высокопоставленные чекисты считали их двойными агентами. Они отдали Лубянке свои сердца, свою честь, запродали души дьяволу, но своими так и не стали. Печально. Но об этом говорят лишь грустные глаза Кима Филби на лоснящемся от гордости стенде.

Утверждают, когда умирал знаменитый Абель (он же Фишер), у его смертного одра дежурили оперативники – ну, как признается, что был двойным агентом! Таков спецмир разведки: к умирающему экс-заместителю шефа британской контрразведки Грэму Митчеллу тоже послали опера, пытаясь вырвать у полупокойника признание в работе на русских...

Зато разведка может с гордостью демонстрировать свои успехи в деле «атомного шпионажа». Грандиознее операции, наверное, не было (вот где к месту был бы портрет куратора операции тов. Берии). Успехи – налицо: американские атомные секреты перестали быть таковыми для нашей Службы. Макет выкраденной бомбы, снимки резидентов и агентов, а тут – лишь псевдонимы. Кто скрывается за ними – не супружеская ли чета Розенбергов, казненная на электрическом стуле? Пожимают плечами «экскурсоводы». Причастны ли к «атомному шпионажу» Розенберги или нет, но кто оспорит их работу на СССР – не пора ли воздать им должное? Один из высокопоставленных в прошлом офицеров КГБ как-то обмолвился мне: секретным указом им посмертно присвоено звание Героев Советского Союза. Миф, легенда?

Афганский, китайский стенды, если они существуют, мне не показали: для разведки это день не вчерашний, а сегодняшний. А может, и нечем там похвалиться? Покидаю музей с мыслью: подлинную и без прикрас историю разведки познать не дано. Можно лишь приблизительно и произвольно вычленить некоторые вехи: охота на эмигрантов – продолжение отгремевшей гражданской войны; затишье – и агентурной паутиной покрывается Европа, вербуется перспективное поколение типа Филби – надо же знать, что замышляют в Берлине, Риме, Варшаве, Лондоне, Токио, Париже; террор захлестывает страну – и за кордон устремляются спецкоманды ликвидаторов, гибнут лучшие офицеры советской разведки... Заканчивается война и спецоперации плавно уступают дорогу научно-технической разведке. Впрочем, процветает и политическая...

Перечитывая мемуары отставников, понимаешь: добыть информацию сложно, но можно; проблема в ее использовании. А это уже зависит даже не от Центра – от политиков. Музейные стенды наглядное подтверждение: разведка знала многое, о многом предупреждала. Но все ушло в песок – и не по вине разведчиков: что может сделать даже самый лучший ас шпионажа, если генсек или президент желает слышать и видеть лишь то, что желает? Не столь важно, кто стоит во главе разведки – Крючков, Шебаршин, Примаков, Трубников – важно, кто сидит в Кремле. Разведчики же служат государству, каким бы оно ни было. Так, как служил генерал Потапов: царь, «временные», большевики приходят и уходят, а Россия и ее интересы остаются.

в начало

11. Шпион, которого не было

Олег Пеньковский, полковник советской военной разведки, «англо-американский шпион». На Западе он стал человеком-легендой, героем тайных схваток «холодной войны», борцом против советского режима. А для наших людей продолжает оставаться изменником и предателем. Но кого же все-таки предал Олег Пеньковский, кому изменил и изменил ли вообще?

1962 год, октябрь. Мир на грани ядерной войны. Спровоцировал кризис Никита Сергеевич Хрущев – именно его авантюрная и необдуманная акция по размещению на Кубе советского ракетно-ядерного оружия едва не столкнула мир в пропасть. 22 октября 1962 года президент США Джон Кеннеди вводит карантин – морскую и воздушную блокаду Кубы. Америка требует удаления советских ракетно-ядерных средств с острова. Хрущев приводит советские ядерные силы в полную боевую готовность – готовность к нанесению удара по территории США...

27 октября не выдержали нервы советских зенитчиков на Кубе – ракетным залпом сбит самолет-разведчик ВВС США. Казалось, это первый залп третьей мировой... Но Кеннеди не отдал приказ. И был прав.

Почему Кеннеди не дрогнул, почему не сорвался? Он мог, если бы... твердо не знал: русские не нападут первыми – они блефуют. Да, все было блефом, мыльным пузырем – за спиной Хрущева не было той реальной военной мощи, которая могла бы заставить отступить Кеннеди. Мир был заворожен, шокирован советскими успехами, и только узкий круг руководителей США и Англии тогда, в октябре 1962-го, знали: СССР еще не способен к нанесению первого ядерного удара. И дело было не только в огромном дисбалансе сил – 17:1 в пользу США по ядерным средствам, 5000 американских ядерных зарядов против 300 советских. Нет, советские ракеты были мощны, но малоуправляемы и малонадежны – системы их наведения тогда еще толком не отработаны. Советы в данной момент абсолютно не готовы к войне, за акцией Хрущева на Кубе нет абсолютно ничего – абсолютно никакой подготовки. На чем же базировались эти выводы администрации Кеннеди, что позволило ей действовать столь уверенно и решительно, что Хрущев впервые дрогнул и отступил? Уверенность вселила та информация, которую с апреля 1961 года передавал ценнейший и крупнейший источник информации в Москве – Алекс, он же полковник ГРУ Олег Пеньковский.

По официальным данным его арестовали 22 октября 1962 года, в самый критический момент карибского кризиса. Но он уже сыграл главную игру своей жизни.

Неужели один человек мог добыть и передать информацию столь глобального уровня? Да. Косвенно это признал и советский суд: там сообщалось, что с апреля 1961 по осень 1962 года полковник Пеньковский отснял и передал потенциальному противнику 110 кассет фотопленки – более 5 тысяч снимков документации, более 7,5 тысяч страниц секретнейших материалов попало в руки экспертов Запада...

Военные эксперты НАТО, подчеркивая вклад Алекса в укрепление обороноспособности своего блока, сообщили: полученная от него информация привела к кардинальному переосмыслению всей стратегии НАТО в Европе и ее пересмотру. И практически все западные исследователи единодушно увязывают имя Пеньковского именно с ракетным кризисом вокруг Кубы в 1962 году.

А мы? Что мы знаем о Пеньковском, какой портрет нарисовала официальная пропаганда? «Лицемерие, двуличность, обман»; «Свидетели Пеньковского показали на суде, что он был близок со многими женщинами, прожигал жизнь в питейных заведениях»; «Пеньковский был человеком с крайне ограниченными интересами, с крайне узким кругозором, он не проявлял интереса ни к литературе, ни к музыке, ни к искусству. Он не читал книг». Чекистская логика вечна и неизменна: шпион должен соответствовать высочайше утвержденному клише и образу. Он обязательно должен быть бабником, развратником, пьяницей.

Но реальный Пеньковский далек от образа, карикатурно очерченного судом. Олег Владимирович родился 23 апреля 1919 года в городе Владикавказе в интеллигентной и благополучной по дореволюционным меркам семье. Его отец, Владимир Флорианович, выпускник Варшавского политехнического института, инженер по профессии, в 1918 году стал офицером белой армии. Поручик Пеньковский погиб или пропал без вести в боях против Красной Армии незадолго до рождения сына. Нам трудно подтвердить или опровергнуть этот факт. Родной дядя его отца, напротив, пошел служить к красным. В начале 1960-х Валентин Антонович Пеньковский был уже генералом армии, командующим войсками Белорусского военного округа. А у Олега Пеньковского была типичная советская жизнь: школа, комсомол, артиллерийское училище в Киеве... В сентябре 1939 года политрук батареи Пеньковский участвует в боевых действиях против поляков. В январе 1940-го он уже на Карельском фронте, воюет с финнами, в марте вступает в партию. Затем война с Германией: фронт, ранения, награды. Артиллерийский офицер Пеньковский воевал очень неплохо, о чем говорят хотя бы его награды: два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Отечественной войны I степени, орден Красной Звезды, восемь медалей...

В 1948-м он оканчивает одну военную академию, а через год его направляют уже в другую – Военно-дипломатическую – кузницу кадров советской военной разведки. В 1950-м Пеньковскому присвоено звание полковника – в 31 год! В 1953-м он попадает в центральный аппарат ГРУ – в управление, занимающееся странами Ближнего и Среднего Востока. 1955-й – первая командировка за рубеж в качестве помощника военного атташе в Анкаре. Но его реальная должность – старший помощник резидента ГРУ в Анкаре...

1958-м годом датируется его первый контакт со спецслужбами Запада. По версии западных исследователей и советских следователей именно тогда Пеньковский и замыслил перейти на «их» сторону: он пытается заинтересовать резидентуру ЦРУ в Анкаре своей информацией об операциях советской разведки на Ближнем Востоке, о советском проникновении в Египет и Турцию. Но эксперты по контрразведке ЦРУ классифицировали тогда эту активность советского полковника как типичную операцию КГБ. ЦРУ информировало посольства стран НАТО в Анкаре об опасности контактов с этим полковником. Скорее всего, это и была одна из операций, только не КГБ, а ГРУ.

В том же году его направляют в военную академию (уже третью!) – на высшие курсы по новой ракетной технике. После окончания которых в мае 1959-го он снова возвращается в аппарат ГРУ: его направляют уже в отдел, работающий против США, Великобритании и стран Британского содружества – Канады, Австралии, Новой Зеландии...

В круг друзей и знакомых Пеньковского входят высшие армейские генералы, маршалы... Очень неплохо относится к своему подчиненному шеф ГРУ Серов, маршал Варенцов вводит Пеньковского в круг руководства ракетных войск. Такой человек действительно мог обладать доступом к уникальной информации. Но почему он решил работать на Запад, что толкнуло его на это?

Естественно, что столь рекламируемая гэбистами его страсть к женщинам, выпивке и деньгам выглядит явно неуместно. Слабо могу себе представить полковника военной разведки, бегающего по бабам и кабакам, а в перерыве шпионящего для Запада. А ведь и прямые обязанности еще были. И КГБ бдил, следя за своими «военными соседями», бдила и служба безопасности самого «Аквариума». И, тем не менее, Пеньковский принимает решение о сотрудничестве с английской разведкой?!

Англичане решают рискнуть и принять предложение. Затем они подключают к операции и американцев – слишком важными оказались данные Алекса (такой псевдоним взял себе Пеньковский) для стратегии всего западного сообщества. В иные моменты до двадцати офицеров ЦРУ обеспечивало работу Алекса в Москве. А в Лондоне и Париже с Пеньковским беседуют во время его визита буквально днями: допрашивают, инструктируют, обучают приемам связи. Затем известный нам финал: арест, следствие, суд, расстрел.

Однако загадки Пеньковского здесь только начинаются. Одна из них: как он провалился и каковы обстоятельства его ареста? Вызван ли провал только работой контрразведки или его вызвал некий источник в Лондоне или Вашингтоне? Почему Пеньковского просто арестовали, а не взяли с поличным – на контакте, при пересъемке, закладке тайника и т.п.? Почему его связник Винн арестован не в Москве, а в Будапеште – 2 ноября 1962 года, тоже не «на деле», не с поличным взят, а на улице? Почему Пеньковский вообще пошел на поддержание связи через Винна, который был хорошо известен советским спецслужбам (в т.ч. и Пеньковскому) как экс-разведчик? Почему Пеньковский продолжал наращивать интенсивность работы тогда, когда уже все говорило о предстоящем провале: в 1962-м КГБ трижды отказало ему в выездных визах – в США, Бразилию и на Кипр. Разведчик в таких случаях должен рвать все концы, обрубать контакты, давать сигнал провала и «ложиться на дно». Почему вообще сообщили об этом деле, а не повели скрытую игру по дезинформации противника – обычный прием всех разведок? Ведь огласка внутри страны задевала целый эшелон высших командиров армии...

А может быть, именно поэтому оно и прогремело? Как удар по некоторым военным, удар по конкурентам из военной разведки... Может быть, это вообще была не столько контрразведывательная акция, сколько политическая, направленная на достижение неких целей в кремлевских интригах? Некоторые детали ведь вообще нелепы. Например, суду предъявлялся снимок Пеньковского в форме британского полковника – ему, мол, обещали чин полковника армии Британской империи... И профессионал Пеньковский снялся в этой форме?! И привез снимок в Москву?! Хранил дома?! Нонсенс!

А с Винном Пеньковский где встречается и беседует? В отеле «Националь»! Стоит ли объяснять, что номера «Националя» для таких, как Винн, были набиты спецаппаратурой?! И уж это-то полковник советской военной разведки это знал, если и не лучше всех, то уж точно не хуже.

Но если его вполне устраивали встречи именно в этой вотчине Лубянки, значит, у него были на то свои резоны. Какие? Профессиональные, вероятно.

Все это наводит на мысль: контакты Пеньковского с англичанами и американцами проходят с ведома и с санкции, по крайней мере, его непосредственного руководства. Это игра, которую ведет ГРУ с ЦРУ и СИС через своего полковника. Тогда можно объяснить очень многое, почти все.

Почему же суд? Приговор? Разведчик, ведущий такую игру даже с санкции руководства, всегда ходит по лезвию ножа, он всегда может стать жертвой таких обстоятельств, которые ведут к срыву в пропасть. Игра может зайти далеко настолько, что даже собственное руководство заподозрит измену и примет меры для подстраховки. А если игру засекают «соседи» из КГБ? Тогда они совсем не обязаны подыгрывать своим конкурентам и фактическим противникам на политических подмостках Кремля. Ведь это такая великолепная возможность сыграть свою партию, поставив дело так, что ГРУ видит: лучше бросить своего человека, предав его, отречься, нежели поставить под удар людей высшего ряда. И предают, и отрекаются – вполне в традициях наших спецслужб. Не наших – тоже.

Были люди, которые немало выиграли бы от того, что Хрущев потерпел бы сильную неудачу на международной арене и был бы дискредитирован. И в первую очередь – это все руководство Вооруженных Сил СССР, не говоря уж о складывающейся антихрущевской оппозиции в ЦК КПСС. Ведь к концу правления Хрущева положение дел в армии было весьма плачевным. Осенью 1957 года Хрущев выбрасывает из армии Жукова – грязно, по-заговорщически. Вместе с ним вышвырнута целая группа генералов. Маршалам дали понять: так может быть с каждым! Впав в эйфорию от успехов советских ракетчиков, Хрущев настолько переоценил роль ракетного оружия, что приступил к реорганизации и ломке сложившейся структуры армии. Удар наносился по ВВС, флоту и артиллерии. Реорганизованная, озлобленная, деморализованная армия была не способна к реальной схватке с таким противником, как США. И лучше всех это понимали военные верхи – Генштаб, ГРУ. В случае реального конфликта с Америкой и ее союзниками – хоть на Кубе, хоть в Европе, хоть на Дальнем Востоке – на победу рассчитывать мог только кретин. И, понимающие это, совсем не жаждали ввязаться в какой-либо реальный конфликт.

Апокалипсиса не произошло. И ключевую роль в этом сыграл Пеньковский и переданные им материалы. Они позволили Кеннеди разгадать игру Хрущева, понять ее абсурд. И если военной верхушке СССР нужно было найти такой ход, который позволил бы выйти на контакт с Америкой, дать ей понять, что Советский Союз не желает войны и не готов к ней, то лучшего инструмента, чем ГРУ, у нее не было. И лучшего канала, чем Алекс.

Это лишь версия. А если вернуться к реальному Пеньковскому, то он не мог выжить в любом случае – слишком много знал.

в начало

12. Жандармская мадонна

В ноябре 1982-го на Лубянке наступила «бесконечная Рождественская ночь, – как сочно выразился полковник Семенихин, укрывшийся за псевдонимом Евг. Григ, – многим казалось, что теперь для КГБ настанут какие-то необыкновенные времена». Еще бы, Андропов стал генсеком!

С каким придыханием отзываются о нем его лубянские соратники! Крючков: «Юрий Владимирович поражал собеседников своей эрудицией, легко мог вести разговор на философские темы, демонстрировал недюжинные познания в области истории и литературы». Бобков: «Он унаследовал лучшие качества революционеров старой закалки... был настоящим строителем нового общества... высокообразованным человеком ...много читал и следил за литературой (это уж точно, следил! – авт.), любил музыку, писал стихи». Докучаев: «На всех советских людей Юрий Владимирович сразу же произвел самое приятное впечатление. Все увидели в нем жизнеспособного государственного и политического деятеля, о каком они мечтали долгие годы». Леонов: «Приход к власти Андропова был воспринят всей страной с облегчением... Непосредственно для разведки и Комитета госбезопасности наступили светлые дни».

Не могу позволить тот же пиетет: лично не знал, под началом не трудился, лишь изучал его «труды» на студенческой скамье. Но пишу эти строки еще и благодаря тому, что Андропов очень своевременно призван Творцом: никогда мир не был так близок к Третьей мировой, как при нем, а мы для него были лишь статистическим материалом, палочками для графы «приемлемые потери». Которым, в отличие от восторженных мемуаристов и их кумира, место в комфортабельном противоатомном бункере не светило.

Эрудит-недоучка

Все в один голос твердят об исключительно высокой образованности нашего героя и его эрудиции – разбирался во всем: музыка, живопись, литература, история, философия, стихи сочинял! Слухи приписывали ему знание в совершенстве иностранных языков. Гигант мысли, интеллектуальная глыба, матерый человечище... Который среди членов Политбюро выделялся самым низким образовательным цензом: не закончил даже средней школы. Какие уж там языки!

Начало трудового пути героя затянуто туманом недомолвок: телеграфист в Моздоке, ученик киномеханика, моряк в Волжском речном пароходстве. И если бы не сталинские чистки... В 1938-м 24-летний Юра возносится до поста 1-го секретаря Ярославского обкома комсомола, не будучи даже членом ВКП(б)! Своему взлету Юрий Владимирович целиком и полностью обязан НКВД: комсомольский вожденок областного масштаба шагал по трупам своих предшественников. В той Вальпургиевой ночи у него было свое место: обличать и разоблачать врагов на собраниях и заседаниях. Без соблюдения сего обязательного ритуала он не мог обойтись, если не хотел последовать за предшественниками. Потом новый карьерный прыжок: 1-й секретарь комсомола Карело-Финской республики.

Легенда гласит, что «в годы войны Юрий Владимирович возглавлял партизанское движение в Карелии». Но в научной и мемуарной литературе нет и намека на его причастность к сему. «Партизанство» Андропова не отмечено даже медалью «За победу над Германией»! Что явно противоречит «партизанской» биографии. Выходит, отсиживался в тылу на хороших пайковых харчах? Из-за плохого, скажем, здоровья. Или выполнял задания столь таинственные, что за них и наградить-то нельзя было не то, чтобы открыто, а даже и секретным указом?!

Дипломат-каратель

Благодаря протекции Отто Куусинена к началу 1950-х провинциал-аппаратчик сподобился попасть в столицу. Московский дебют был недолгим: умер Сталин, очередная кадровая чехарда. Ю.В. выпал не самый удачный билет посла в Будапеште: перевод из аппарата ЦК в МИД сродни ссылке. Посол Андропов запомнился многим: стройный, холеный, элегантный, он завораживал всех умением слушать. Собеседники уходили в полной уверенности, что дипломат с ними согласен. Хотя тот лишь молчаливо поблескивал стеклами очков. Об истинных взглядах посла догадаться несложно: Юрий Владимирович был убежденным сталинистом. Кем еще мог быть чиновник, сформировавшийся во время Большого террора, сделавший карьеру благодаря кровавым чисткам, карьеру которого заморозила хрущевская «оттепель»?

Его час пробил осенью 1956-го, когда на улицах Будапешта затрещали автоматы. А что же посол: слал депеши, ждал инструкций или пытался урегулировать конфликт дипломатическим путем? Ничего подобного! За маской элегантного дипломата скрывался изощренный, честолюбивый интриган с хваткой бульдога. Как свидетельствуют документы, именно «совпослу в Будапеште» принадлежало реальное решение вопроса. Он не только завалил Москву угрожающими донесениями, заставив матерых кремлевских мужей вновь взяться за оружие, но и предложил четкий, предельно конкретный и жестокий план подавления «мятежа»: набор военных, политических и чисто чекистских мероприятий. Это был тот самый универсальный рецепт, коим впоследствии и «лечили» подобные болячки: под прикрытием переговоров произвести перегруппировку войск и снова ударить по всем центрам страны; воспользовавшись той же паузой, сформировать просоветское правительство, которое тут же попросит помощи у советских войск для отражения натиска «фашистов, империалистов и контрреволюционеров»; после – классическая чекистская «зачистка» страны – массовые аресты, интернирование на территории Советского Союза и, – образцово-показательные военно-полевые суды и казни.

Стремительное появление этого чисто сталинского рецепта означает, что он возник в голове посла не спонтанно: все было продумано заранее и в нужный момент обросло плотью конкретики – имен, дат, цифр. Выходит, Андропов прогнозировал события и, прогнозируя, не направлял ли в нужное русло, провоцируя именно тот их ход, при котором лекарями неизбежно становились танкисты и чекисты?

Рецепт был подан так, что ветераны сталинской школы не затаили обиды на выскочку: мальчишка дает советы Президиуму ЦК! План не просто был принят, самому послу в нем отведена ключевая роль. Пока маршалы подтягивали свежие части, а шеф КГБ Серов изготавливался к «зачистке», совпосол сладкими речами убаюкивает венгров, тихо формируя марионеточное правительство. До последнего часа Андропов убеждал венгерского премьера Имре Надя: «Это явное преувеличение – говорить о массовом вторжении. Просто одни части заменяются другими. Но скоро и они будут выведены. Весь вопрос не стоит выеденного яйца». Венгерским же военным Андропов предложил немедленно начать переговоры о выводе войск на советской военной базе в пригороде Будапешта. Где они, получившие личные гарантии совпосла, были предательски захвачены офицерами КГБ: план Андропова сработал блестяще, повстанцы обезглавлены. Так он впервые на практике отработал свой излюбленный вариант, наконец-то попав в родную стихию, где раскрылись его истинные задатки – карателя и инквизитора.

В 1957 году гауляйтер Венгрии возвращен в родимое лоно – ЦК – да с повышением: завотделом, курирующим компартии соцстран. В 1961-м – член ЦК, в 1962-м – уже секретарь ЦК.

Великий Инквизитор

Став в мае 1967-го председателем КГБ, уже через месяц Андропов – кандидат в члены Политбюро: впервые после Берии шеф тайной полиции на равных вошел в партийный ареопаг. Своих пристрастий к чекистским методам он боле не скрывал.

«Пражская весна» 1968-го неожиданно явила Кремлю какой-то там «социализм с человеческим лицом». Непорядок! У социализма физия могла быть лишь такой, какой прикажет Москва. В СССР полным ходом довершали демонтаж хрущевских реформ, а тут на тебе, «с человеческим лицом»! Опытные кремлевские бизоны животным инстинктом чуяли: любая демократизация смертельна для их власти.

Андропов времени зря не терял: рецепт-то ведь уже был. Начал, естественно, с обработки членов Политбюро. И по каналам КГБ в Москву пошла нужная информация: в ЧССР активно действуют агенты западных разведок, из-за рубежа идет поток оружия и подрывной литературы, контрреволюционеры готовы выйти из Варшавского пакта, войска НАТО уже на подходе к Чехословакии – чистой воды Будапешт-56. Фактов не хватало – выдумывали: в Москву слали такие депеши, от которых в Кремле волосы дыбом вставали – у кого еще были. Своего Андропов добился: так неназойливо убедил коллег, что его решение они приняли за свое.

Пока Брежнев уговаривал Дубчека вернуться в лоно, Андропов подыскал кадры для марионеточного правительства, сочинил «обращение трудящихся», провел необходимую работу с пражскими чекистами. В час «X» его люди арестовали руководство страны. За спецотрядами КГБ последовали десантники, через границы покатили танки. Все, разумеется, «по просьбе трудящихся», которых не могут найти по сей день. Хотя главная заслуга принадлежала КГБ, «лавры» оккупантов достались армии: Андропов предпочел остаться за кулисами и на авторстве не настаивать.

После «пражской весны» главной заботой Андропова стали диссиденты. А главным оружием – 5-е управление КГБ. Генерал Бобков вспоминает, как Андропов вызвал его к себе, долго говорил о том, что главный противник – идеологический: «мы обязаны знать их планы и методы работы, видеть процессы, происходящие в стране, знать настроения людей... И здесь очень важна роль чекистских методов работы... Андропов не скрывал, что ощущение необходимости такого подразделения вынес из венгерских событий 1956 года... Чекистские методы у многих отождествляются с тем, что именуется «политическим сыском», «охранкой». Да так оно и было, на все один ответ – эти самые методы, военно-полицейский рецепт от всех болезней: «тащить и не пущать».

Собственно диссидентское движение он мог разгромить с легкостью. Но зачем тогда нужен колоссальный аппарат госбезопасности? Короче, если врагов нет, их создают. И андроповская машина делает гениальный ход: от тактики полного разгрома диссидентов переходит к тактике их подконтрольного взращивания. Как в парнике, чтобы в нужное время сорвать плод, преподнести высокому начальству и доложить: враг не дремлет, но и мы бдим. Тут важно не перестараться: нет диссидентов – за что ордена получать? Много – плохо работаете, товарищи! Гений Андропова позволил держаться золотой середины: кого-то высылали, кого-то сажали в лагеря, кого-то – в психушки, иных просто убили. Целая серия таких убийств в начале 1970-х прокатилась по Украине. Убивали и в Москве. Крепкие люди в штатском хватали намеченную жертву на улице и увозили в машине. Потом людей находили повешенными, зарубленными, со следами зверских пыток. Цель была достигнута: интеллигенцию вогнали в страх. И вербовать стукачей стало куда как проще. Конечно, такая борьба не была для Андропова самоцелью, хотя и создавала фронт работ. Все служило главному: Советский Союз зримо превращался в полицейское государство. А в полицейском государстве кто главный? Правильно – Главный Жандарм!

Но ведь все это во имя великой идеи социальной справедливости и порядка (полицейского). А такой порядок, по мысли Андропова, можно было установить, лишь изменив структуру власти: стержнем ее должна была стать уже не партия, а госбезопасность. Вся власть КГБ? К 1977-му он этого практически добился: в новой конституции СССР вместо «КГБ при Совете Министров СССР» появилось «просто» КГБ СССР, без всяких там «при»! Лаврентий Павлович мог завистливо ворочаться в гробу: его НКВД был лишь ОДНИМ из множества наркоматов, пусть и формально, но подчиненным премьеру. При Андропове КГБ стал подчинен... А кому, собственно говоря, он был подчинен и подконтролен? ЦК? Политбюро? Полноте, это ведомство уже само всех контролировало. Слуга превратился в хозяина.

Афганский капкан

Когда речь заходит об Афганистане, чекистская мемуаристика напоминает неслаженный оркестр. Но в одном все едины: апрельский переворот 1978 года в Кабуле КГБ просмотрел. Хваленая советская разведка совершила крупный зевок, что попытались исправить направлением в Кабул крупного контингента сотрудников КГБ в качестве советников нового режима. Советы, видимо, пригодились: афганская служба безопасности действовала исключительно чекистскими методами 1937-го: массовые аресты, пытки, казни. И вполне логично, что глава афганской ЧК Хафизулла Амин взял власть в свои руки, придушив симпатичного Кремлю Тараки. С точки зрения Москвы это был непорядок, ибо без спроса старших товарищей так поступать нельзя. Надо было навести порядок, благо у Юрия Владимировича, опытного фельдшера, всегда был наготове испытанный рецепт и группа «Альфа».

Дальнейшее известно: чекистская операция по уничтожению Амина, вторжение, марионеточное «народное» правительство. Вот с быстрой зачисткой не вышло. Но это уже была не чекистская проблема – втянув СССР в Афганистан, тяжесть войны и ответственность КГБ переложил на плечи армии. Так что за те цинковые гробы, «груз 200», родные погибших благодарить должны Юрия Владимировича.

Пропагандистский предлог для «интернационального долга» аналитики Андропова искали недолго: Амин-де агент ЦРУ, а сами янки вот-вот готовы были высадить свой десант в Афганистане! Даже сейчас эти дикие бредни озвучивает генерал КГБ Широнин. Вспомним: в 1956-м и 1968-м тоже говорили, что ввод советских войск опередил готовящееся вторжение бундесвера в Венгрию и Чехословакию, что Имре Надь и Александр Дубчек работают на западные разведки. Афганский сценарий Андропова ни на йоту не отличался от венгерского и чехословацкого. Поразительная «твердокаменность» взглядов и методов!

Главное решение принял именно он, а не старческий синклит, как это пытаются изобразить птенцы гнезда андроповского. Есть свидетельства телохранителей Брежнева, как Андропов накачивал недееспособного старика негативной информацией, буквально выколачивая из него согласие на интервенцию. С этой задачей Андропов прекрасно справился, до смерти запугав всех ужасными сказками об «агентах ЦРУ» и американском десанте.

Сам Юрий Владимирович подстраховался, отгородившись ширмой «коллективного решения»: «это не я тебя посылаю», сказал он по ВЧ 27 декабря 1979-го одному из руководителей акции генералу Дроздову, и «перечислил мне всех членов Политбюро, находившихся в переговорной комнате». Это тоже часть фирменного стиля Андропова: подставить коллег, вынудив их «самих» принять нужное ему решение. Следы же своего решающего вклада Юрий Владимирович постарался замести. Генерал Шебаршин утверждает: «секретных документов, освещающих процесс принятия решения о свержении Х. Амина, создание правительства во главе с Б. Кармалем и ввод советских войск в Афганистан, в КГБ не существует... Немногие документы... были уничтожены по личному распоряжению Ю.В. Андропова».

«Наблюдатели не могли понять, – вспоминает генерал Леонов, – зачем для решения оперативных задач борьбы с партизанскими формированиями потребовались ракеты, предназначенные для ударов по целям стратегического характера... Внешне создавалась ошибочная картина, будто русские вошли в Афганистан... для дальнейшего броска к югу, например к Ормузскому проливу». А вот из слов генерала Широнина следует, что картина не столь уж «ошибочная»: «Мы разместили в Кандагаре эскадрильи бомбардировщиков, способных через пятнадцать минут после взлета бомбить акваторию Персидского залива». Спасибо, генерал, без вас мы еще не скоро бы узнали про эти бомбардировщики! Выходит, южному соседу отводилась лишь роль стартовой площадки? Но площадка оказалась болотистой.

Спецоперации

Передо мною копия любопытного документа середины 1970-х: Уго Пекьели, видный деятель итальянской компартии, просит лично товарища Андропова помочь в подготовке спецов подпольно-диверсионного профиля: радисты-террористы и прочие массовики-затейники подпольного жанра. Ну и, само собой, набор юного диверсанта. Не отказали. Еще совсем недавно тот деятель возглавлял парламентский комитет своей страны по контролю за... секретными службами. Во как сеять умели, по сей день нива плодоносит!

Всплеск международного терроризма в лубянско-кремлевский период жизни Юрия Владимировича, разумеется, чистой воды совпадение. Совершенно случайно тогда известные террористы типа Карлоса-«Шакала» под руководством офицеров КГБ прошли подготовку либо в советских, либо в кубинских, либо в восточноевропейских спецлагерях, либо на палестинских базах. Со временем таких случайных совпадений становилось все больше и больше, все чаще после очередного теракта след вел на Восток: бандит арабский, взрывчатка чешская, пистолет польский, инструктор немецкий, хозяин – советский...

В начале апреля 1983-го Франция чохом выслала 47 советских разведчиков с диппаспортами. Мог ли Юрий Владимирович снести подобное оскорбление?! Не прошло и месяца, как в Западном Берлине взлетает на воздух французское консульство. Бывает. Но вот подготовку к взрыву террорист Карлос осуществил в ГДР. И взрывчатку ему вручили офицеры МГБ. «Штази» и чекисты – известные приятели. Как не помочь друзьям?

В конце 1978 года офицеры КГБ помогли своим болгарским коллегам ликвидировать осевших на Западе болгарских диссидентов Маркова и Симеонова. «Консультировали» же болгар генералы Голубев и Калугин. После на Олега Даниловича дождь наград обрушился: ордена советские и болгарские, дорогое оружие. Славная была охота...

Иногда приходилось прибегать к помощи «чужих» террористов, используя их «втемную» – не от своего имени. 13 мая 1981-го турок Али Агджа стрелял в папу Римского Иоанна Павла II. На Западе твердили про «болгарский след» и «руку Москвы», на Востоке – про происки ЦРУ (См. подробнее следующий материал. – авт.) И поныне многие чекисты охотно вспоминают, с каким радостным оживлением в Центре встретили сообщение о покушении, как сожалели, что поляк Кароль Войтыла лишь ранен... Во всяком случае, кому еще, кроме Москвы, была выгодна его смерть? После августа 1991-го Бакатин пытался найти следы возможной причастности КГБ к покушению. Наивный! Заглянем в мемуары Шебаршина: «Приказ не уничтожать документы был отдан... но проверять его исполнение я не собирался, и если что-то и ушло в печку или канализационные трубы, то не мне об этом жалеть».

А в сентябре 1981-го, к вящей радости Кремля, на параде был расстрелян египетский президент Анвар Садат. Может, и с его ликвидаторами перед тем не без успеха поработали все те же специалисты, что и с Агджой? И отчего эти спецоперации дьявольски совпадали с чаяниями нашего героя: одни, отступники и враги, получали пули, другие – ордена?

Таинственным образом уходили в небытие не только открытые враги, и не только за рубежом. В ночь с 16 на 17 июля 1978-го загадочно скончался соперник Андропова по кремлевской битве под коврами член Политбюро Федор Кулаков: «острая сердечная недостаточность». Ох уж эта «острозаточенная недостаточность», как ее любят на Лубянке – специалисты по ней там ого-го какие! Федор Кулаков отличался железным здоровьем и кипучей энергией. Однако же встал на пути Юрия Владимировича и сердце этого, видимо, не выдержало. А в октябре 1980-го в автокатастрофе погиб тоже, увы, мешавший Андропову кандидат в члены Политбюро Петр Машеров. Обстоятельства той аварии туманны, только генерал Докучаев обмолвился: «Петр Миронович... не послушал совета руководства службы безопасности».

Схожая проблема возникла и у болгар: тамошние чекисты не сработались с дочерью Живкова. «Болгары... говорили о вреде, который наносит авторитету партии поведение Людмилы Живковой», – вспоминает генерал Бобков. Жалоба, видимо, дошла до адресата. И в 1981-м Людмила Живкова погибает в столь же таинственной катастрофе.

19 января 1982 года «застрелился» первый зам Андропова генерал Семен Цвигун, приставленный Брежневым для догляда за шефом могущественной службы. Жизнелюб и фронтовик Цвигун никак не мог лишить себя жизни, убеждены хорошо знавшие его люди, не было к тому причин. Крючков утверждает, что Семен Кузьмич взял у охранника пистолет и выстрелил себе в лоб. Очень убедительно! Не существеннее ли, что бойкий брежневец мешал Андропову? А что до «самоубийства», так специалистов по сему профилю на Лубянке успешно взращивали аж с 1918 года! Тех самых, которые в августе 1991-го помогли «повеситься» маршалу Ахромееву, «выпасть из окна» Кручине, а то и Пуго «застрелиться»...

Фельдшер на троне

Наконец Андропову удалось то, чего еще никогда не было в отечественной истории: шеф тайной полиции самолично воссел на трон и стал хозяином государства. Еще в 1968-м он проговорился: стать генсеком – его «голубая мечта». Сбылось! У Андропова вышло то, что не выгорело у Берии. Да по большому счету Юрий Владимирович не просто один из формальных преемников Лаврентия Павловича, а его духовный наследник и продолжатель. Единственное, пожалуй, отличие: Ю.В. был примерным семьянином и обладал более изысканными манерами. Но это лишь внешняя оболочка. Как и Лаврентий Павлович, наш герой был полицейским по «мозгу костей», образу жизни и призванию. И пусть не смущает, что на Лубянку он пришел с «партийной скамьи»: чекистами не рождаются. Требовал же Ленин: «каждый коммунист должен быть чекистом». Да и товарищ Сталин – «коммунистов, косо смотрящих... на работу ЧК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец». Юрий Владимирович запачкаться не боялся.

Его не зря в один голос все сравнивают с большевиками начала века: он был фанатиком наведения порядка в сыплющемся государстве. Да, как глава тайной полиции он обладал исключительной информацией о состоянии дел в стране: разваливалась экономика, все исчезало с прилавков, падает дисциплина, коррупция разъела партию, милицию, министерства. И Андропов охотно принял на себя обязанности главного лекаря – чтобы реализовать свое, гэбешное представление о порядке в стране. Но был он не врачом, а лишь околоточным фельдшером. С единственным рецептом на все случаи жизни: тащить и не пущать, и – резать, резать, резать!!!

Кем же он был? Умный? Безусловно, – но умный непрофессионал во всем. Он обладал колоссальной информацией, но распорядиться ею не мог. Ибо ничего не понимал в экономике. Это признает даже Крючков: «Единственное, в чем он, пожалуй, не без некоторых оснований, считал себя профаном, – так это область экономики». Помимо экономики, он не разбирался ни в социальных, ни в национальных проблемах. В иных – тоже.

Поступавшую информацию он неизменно накладывал на кальку своих чекистских догм: все беды от расхлябанности и происков врагов! Отсюда рукой подать до традиционного чекистского: порядок надо наводить железной рукой, каленой метлой, ежовой рукавицей! Что система неэффективна по своей сути – такая крамола ему и в голову не могла прийти.

Он начал с массовых облав на прогульщиков: их выискивали по баням, ресторанам и кафе, выгребали из кинотеатров. В продажу поступила дешевая (и дерьмовая) водка. Самое же кардинальное нововведение заключалось в выдвижении лозунга: увеличить на полпроцента производительность труда и снизить на полпроцента себестоимость производимой продукции. И это на полном серьезе предложил генсек-чекист, лучше, чем кто-либо, знавший о масштабах приписок!

Как же примитивно он понимал чаяния народа (сиречь – «населения»)! Генерал Леонов вспоминает, как на одном из совещаний в КГБ Андропов поразился: чего это поляки бунтуют – ну, подорожало у них мясо, так ведь все равно они съедают его в год по 70 кг на душу, «почему же не бунтуют тогда наши люди, которые едят вдвое меньше?» В общем, «дадим народу колбасы – не захотят никакой свободы».

Чем еще мог вдохновить своих подданных чекистский бог? Естественно, борьбой с коррупцией. Народ понял правильно: «начальников бьют» – для быдла ничего нет слаще прилюдного унижения чиновника. А раз огонь по штабам, значит он свой, в доску, как Сталин! Сталина народ любил, ибо те, кто не любил, давно сгинули в Куропатах, снегах Колымы и Магадана, «Белых Столбах». Такой народ не мог не желать сильной руки и с тусклых времен брежневских «сисек-масисек» жаждал этого страстно. Сразу же после воцарения Андропова пошел слух: расконсервируют северные лагеря, снова порядок наводить будут, как при Сталине. И ведь общество было к этому готово!

Как готово было и к иному: другой слушок говорил о близкой войне. После уничтожения южнокорейского «Боинга» стало понятно: часовой механизм запущен. С одобрения Хозяина Генштаб открыто ратовал за превентивный ядерный удар: полицейская доктрина Андропова не могла быть только для внутреннего потребления, а «навести порядок» в нищем соцлагере без ликвидации внешнего раздражителя уже не представлялось возможным. И тянуть с таким ударом дальше было нельзя. Ибо Андропов прекрасно понимал, сколь велико технологическое отставание СССР от Запада, понимал, что экономика уже не выдержит нового витка гонки вооружений. Ответный удар? Да что нам терять-то, нищим и голоштанным?! Половину поубивает, зато другая-то останется и пойдет дальше, по пути строительства самого справедливого общества. Под руководством отсидевшихся в бункерах генералов КГБ.

Чем разумным, человеческим объяснить эту дьявольскую убежденность моего героя в своем праве решать все и вся за сотни миллионов людей? Пожалуй, он считал нас лишь безликой массой, которую надо силком тащить к «счастью». Не желающие идти, были психами и врагами, которых надо наказывать психушками, лагерями и танками. Как дешево он ценил нас. Но мы того стоили, радуясь колбасным обрезкам, дешевой водке и надвигающейся чистке. Он не успел чуть-чуть. Нашей заслуги в том нет, есть высшая справедливость, есть Бог...

Но остались продолжатели «дела», не потерявшие надежд на реванш чекистской «справедливости». «Если же очередная попытка демократизировать Россию завершится по нашей исторической традиции диктатурой, разорванные части структуры госбезопасности в мгновение ока сольются в единый организм», – пророчествует генерал Шебаршин. 20 декабря каждого года с помпой отмечают именины Лубянки. И собравшиеся в клубе Дзержинского проводят очередной сеанс спиритизма, вызывая дух своего кумира. А так не хочется, чтобы забитый в кремлевскую стенку призрак когда-либо вновь обрел плоть.

в начало

13. «Папу – убрать!»

«Наши враги никогда не укроются от нашей руки.

Мы не знаем границ!»

(Из выступления 18 мая 1983 года по радио

министра внутренних дел Болгарии Димитра Стоянова)

13 мая 1981-го турок Али Мехмет Агджа на площади Св. Петра в Ватикане выстрелами из «браунинга» тяжело ранит папу римского Иоанна Павла II. Та история вроде таким уж быльем поросла, только истинная подоплека покушения столь же загадочна и по сей день, как и двадцать лет назад. Все так бы и осталось в тумане, не оставь товарищи в штатском слишком уж много следов. Каковые, впрочем, к делу не пришьешь...

КГБ всегда хотел убрать Войтылу

Иоанна Павла II на Лубянке ненавидели пылко и страстно, еще с тех времен, когда тот был краковским кардиналом Каролем Войтылой. А уж пришествие поляка в Ватикан вызвало у чекистов форменный шок. К известнейшему британскому исследователю спецслужб Найджелу Уэсту (Nigel West) не столь давно попали в руки некогда добытые ЦРУ и ныне рассекреченные документы КГБ за подписью Крючкова: «Бросается в глаза откровенная обеспокоенность деятельностью римского понтифика. В них проводится мысль, что Папа якобы угрожает стабильности всей коммунистической системы... Сейчас из болгарских источников стало известно, что именно Крючкову принадлежала идея «активных мероприятий» против Ватикана с целью уменьшить растущую угрозу советской системе через устранение Иоанна Павла II». В наших архивах таких бумаг не найдено?

Зато они обнаружились в других: слова Уэста подтверждают документы чехословацкой разведки. В Праге нашли предельно четкое указание КГБ о начале серии акций по дискредитации Папы и планы спецопераций под кодовыми наименованиями «Погода» и «Инфекция». В случае провала которых не исключалось и «физическое уничтожение» понтифика!

Но самое пикантное подтверждение мы находим у... генерала Виталия Павлова, возглавлявшего представительство КГБ в Польше: «Все, кто знал Карола Войтылу, как одного из наиболее активных противников социалистического режима, прежде всего, испытали большую тревогу за будущие позиции Ватикана. Ведь стоило только представить, как К. Войтыла попытается повернуть всех более 800 миллионов католиков и весь аппарат католического мира острием против коммунистических режимов, чтобы понять возникшую угрозу превращения Ватикана в серьезную опасность для всего прогрессивного мира». Но это же почти дословное изложение именно тех самых указаний Крючкова, существование которых яростно отрицают на Лубянке!

Поскольку генералы не оговариваются, неся отсебятину, а проговариваются в рамках полученных некогда установок, то в переводе со служебного это звучит так: Войтыла опасен настолько, что его надо, гм, тормознуть – не в рамках же утренней политинформации Крючков будет слать шефу представительства КГБ такое. И не один лишь Павлов получил подобное – все главы представительств КГБ в Берлине, Будапеште, Праге и Софии. Каковые, в свою очередь, довели эту обеспокоенность до высшего руководства секретных служб Польши, ГДР, Венгрии, Чехословакии и Болгарии. Которое, в свою очередь, прекрасно поняло: если это и не приказ, то руководство к действию.

К тому же Павлов признает, что кардинал Войтыла «часто фигурировал в графе оперативных сводок о подрывной антиправительственной деятельности». Что нам еще надо, если генерал КГБ открытым текстом пишет: это враг. А с врагами, как известно, разговор короткий. Так что сам факт наличия у Москвы желания устранить папу любыми методами можно считать доказанным.

Все дело было в самом зловещем для Кремля тех лет слове – Польша. Поскольку просоветский режим там трещал по швам под натиском «Солидарности», а душой всего дела была польская католическая церковь. И ее ключевые фигуры: примас Вышиньский и краковский кардинал Войтыла. Генерал КГБ Павлов с плохо скрываемой ненавистью выдавил: «Кардинал К. Войтыла был одним из самых воинственных антикоммунистов, инспиратором различных антиправительственных и антисоветских выступлений с церковного амвона». А поскольку за церковью шли почти все поляки, режим был обречен. Но мог ли Кремль позволить себе потерять Польшу? Никогда! Это означало неизбежно быстрый крах всего Варшавского пакта. Польшу следовало удержать любой ценой.

Пока Войтыла сидел в Кракове, это была головная боль, прежде всего, польской ГБ. Но когда он пересел в папское кресло... Первый же визит Иоанна Павла II в Польшу летом 1979-го был столь триумфален, что аналитики пришли к выводу: следующий просто сметет коммунистов. Меры надо принимать срочно.

«Серые волки» с красной подложкой

На первый взгляд турок Агджа меньше всего подходил на роль «наймита КГБ». Родился в 1958-м в маленькой деревушке Хекимхан, уже в восемь лет вынужден был начать зарабатывать на жизнь, несмотря на припадки эпилепсии: водонос, рабочий на стройке. В школе отмечали его литературный дар, что и позволило получить стипендию в учительском лицее. В 1976-м поступает на историко-географический факультет университета Анкары, но через два года оказывается в высшей школе экономики и торговли Стамбульского университета. Тогда же стал боевиком «боскуртов» – «серых волков».

«Серые волки» – молодежные террористические группы боевиков возглавляемой пантюркистом Тюркешом Партии национального действия, действовавшие под девизом «Пусть прольется наша кровь, но восторжествует ислам» – аналог отрядов СА периода борьбы Гитлера за власть.

И в этой бандитской когорте Агджа был своим: в мае 1977-го он убивает лицейского преподавателя философии в Малатье, а в феврале 1979-го – редактора влиятельной стамбульской газеты «Миллиет» Абди Ипекчи. Тогда же он участвует еще и в вооруженном ограблении, но в июне его берут. Однако уже в ноябре Агджа со второй попытки бежит из военной тюрьмы Картал-Малтепе и 26 ноября пишет открытое письмо, угрожая убить Иоанна Павла II, если тот не отменит свой визит в Турцию. В январе 1980-го Агджа нелегально пробирается в Иран, где и отсиживается несколько месяцев. А тем временем в апреле военный суд заочно приговаривает его к смертной казни. В мае 1980-го по документам индийца Йогиндера Сингха Агджа появляется в... Болгарии. Мог ли такой человек остаться незамеченным?!

Тем паче, что и «боскурты», и известнейший их боевик, носивший титул террориста №1 Турции и кличку «Одиночка», прекрасно были известны болгарским чекистам и их старшим товарищам в штатском. Ибо «серых волков» эти самые товарищи отслеживали самым тщательнейшим образом по целому ряду причин.

Что такое Турция в рамках глобальной стратегии? Ключевая страна южного фланга НАТО. А НДП и ее боевые отряды – именно та сила, которая могла коренным образом изменить политическую ситуацию в Турции. То, что «волки» стремятся построить фундаменталистское мусульманское государство, товарищей со Старой площади и в штатском волновало мало. Главное, нанося удары по светскому государству, турецкие нацисты вносили бесценный и реальный вклад в дестабилизацию всего южного фланга атлантического блока и благодаря террору «волков» к началу 1980-х Турция находилась в состоянии такого перманентного кризиса, что ее уже трудно было рассматривать в качестве надежного оплота США.

Посему спецслужбисты СССР и Болгарии за действиями «волков» наблюдали очень пристально. И не только наблюдали: с соблюдением строжайшей конспирации налаживались доверительные связи и взаимные деловые контакты. Одними лишь познавательными целями все не ограничилось: «Враг моего врага...». Точно так же и с теми же целями аналогичная работа велась и на курдском направлении – с боевиками Оджалана.

И вот в разгар представления в Болгарии появляется дорогой гость, которого обыскался Интерпол – турецкий террорист №1, только приговоренный к смерти у себя на родине...

Болгарский плацдарм

Когда твердят о полной непричастности болгарских спецслужб к этому делу, как-то забывают «маленькую» и ключевую деталь: Болгария 1981-го – не проходной двор для всяких туристов, а «нормальная» соцстрана со всеми положенными заморочками. В том числе с крайне жестким режимом въезда-выезда, пограничным контролем и бдительными органами: не зря Болгарию именовали «шестнадцатой советской республикой», а ее госбезопасность считалась самым верным союзником КГБ во всем соцлагере, вернее и быть не могло.

Хотел ли Агджа незаметно отлежаться в Болгарии или проследовать через нее транзитом, будь у него хоть марсианский паспорт, но за визой в консульство идти пришлось. Представьте, приходит в болгарское консульство, бывшее скорее филиалом разведки, нежели МИДа, человечек, будто сошедший с плакатов Интерпола, и вежливо просит визу на англо-турецком языке (не на хинди же или фарси он размовлялся!).

Товарищи забирают документы и сносятся с софийским Центром. Каковой незамедлительно дает «добро». И человек, приговоренный к смерти, спокойно получив визу из рук сотрудников госбезопасности соцстраны, 23 мая 1980-го спокойно въезжает в Болгарию. Турпоездка затянулась до 30 августа.

Только не надо думать, что болгарские товарищи прошляпили его: три месяца Агджа банкует в их обществе – факт доказанный. Террориста взяли под белы ручки сразу после пересечения границы и, с соблюдением мер секретности, отвезли куда надо. С каким именно «Сингхом» они общаются, чекистам также было ведомо, минимум четыре болгарских разведчика напрямую работали с ним: беседы, больше похожие на допросы, уговоры, угрозы, посулы. Есть основания полагать, что Агджу, попавшего на заметку сразу после обретения им всетурецкой известности, пасли особенно тщательно после его угроз разобраться с папой: на столе лежит указивка из Москвы, а тут мужик сам хочет с нашим фигурантом разобраться – поможем? И, скорее всего, давно интересуясь «Одиночкой», его специально пригласили погостить на Слынчев Бряг, может статься через его «волчье» командование.

Сомнительно, что с Агджой работали «втемную», или, как говорят профессионалы, «под чужим флагом»: какая уж там «темная», когда его, дабы не артачился при вербовочном подходе, на время помещают в кутузку – охолонись, подумай на досуге. Выбор, надо сказать, у «волка» был не ахти: либо сотрудничество с болгарами (и КГБ!), либо депортация в родные края, где, как известно, Агджу с нетерпением поджидал палач. Без следа исчезнуть можно было и в самой Болгарии: посудите сами – к чему чекистам нежелательный свидетель, который та-акое брякнуть может – мол, меня Папу убрать просили?!

Конечно, можно было согласиться на все, лишь бы удрать из Болгарии, а там... Только не настолько уж глуп Агджа, чтобы не понять: ЭТИ достанут везде. Так что можно не сомневаться: уж агентом-то болгарской секретной службы Али Мехмет Агджа стал точно – иного при том раскладе и быть не могло. Кроме летального исхода. А уж насколько все было добровольно, вопрос второстепенный.

Только вот не одни болгары вальсы кружили вокруг Агджи: любопытствовали и товарищи из представительства КГБ в Софии, даже из Москвы прилетали – ходили вокруг, изучали подающую надежды птичку, вели долгие беседы, хоронясь под болгар. И еще вопрос, кто конкретно завербовал Агджу: болгары или люди Крючкова под болгарским флагом. Уж выбор мишени для Агджи самим болгарам принадлежать никак не мог, да и в надежности исполнителя столь щекотливого дела Центр обязательно должен был предметно убедиться. А как иначе?

Язык Крючкова

В 1991-м Бакатин пытался искать в лубянских архивах документы о причастности КГБ к покушению на Папу, о чем ехидно и вспоминает Леонид Шебаршин: «Никаких признаков этого обнаружено не было». Еще бы! Кто ж на бумаге оставляет такие следы, или Вадим Викторович надеялся найти папирус с собственноручно начертанной Андроповым и Крючковым резолюцией «Папу – убить!»?

Но лучший наш свидетель тут сам... Владимир Крючков. Каковой мог, конечно, в мемуарах вообще обойти скользкий вопрос. Мог ограничиться традиционной фразой в своем стиле – «До сих пор продолжают муссировать слухи о мнимой причастности спецслужб Болгарии, а заодно и Советского Союза к покушению в 1981 году на главу римской католической церкви Папу Иоанна Павла II».

Так нет, Владимир Александрович проявил несвойственную ему говорливость: этого «Остапа понесло» так, что он вдруг выкладывает то, что все столь упорно отрицали много лет. Обратимся к источнику:

«Должен признаться, что на определенном этапе целенаправленные действия, в первую очередь, американских спецслужб заставили кое-кого даже в Москве засомневаться, а до конца ли искренни наши болгарские друзья, нет ли хоть малейшей, пусть даже опосредованной связи между Софией и тем инцидентом, который произошел в Ватикане. Вопросы эти поднимались в контактах с болгарами на высшем уровне. Мне тоже поручили провести откровенный разговор с министром внутренних дел Болгарии Стояновым, что я и сделал, хотя сам, разумеется, полностью исключал причастность болгарских коллег к покушению». – Спрашивается: к чему такая суета, если все чисто и такую возможность исключаешь в принципе?!

И как проходили такие «беседы»: «Димитр, дорогой, не ты, часом, такого криворукого к Папе послал, что с двух шагов мажет? – Володя! Да ты что! Да разве ж наши ребята так хреново работают?! – Нет? Ну, смотри. Но стрелковую подготовку все же подтяни, а то разбаловались, понимаешь, с этими отравленными зонтиками...».

В общем, по Крючкову выходит, что полного доверия к болгарам отчего-то не было, посему «дополнительную проверку с использованием наших оперативных возможностей (т.е., через внедренную к братушкам агентуру. – авт.) мы все же провели. Вывод был однозначным – болгары здесь ни при чем. Хотя, должен признаться, что масштабы умело раздуваемой истерии достигли таких размеров, что однажды я поймал себя на мысли, что и меня настораживает чрезмерное волнение болгарских коллег после ареста Антонова».

Ух ты! Что же это за «истерия» такая, если в подлинность «болгарского следа» начинает верить информированнейший глава мощнейшей разведки в мире?! Посему «последовала команда еще об одной проверке, результаты которой уже не оставляли никакого места для сомнений». Да кто бы усомнился!

Отметим: Крючков признает, что советские спецслужбы провели, по меньшей мере, ТРИ проверки болгар, что уже беспрецедентно, трижды Андропов приказывает своему лакею: «Ищи, Вова! Ищи! Ищи!».

Резюме: если Кремль и КГБ пошли на такую проверку друзей, значит, там допускали, что БОЛГАРЫ СПОСОБНЫ НА ПОДОБНОЕ, были основания, прецеденты, факты! Зная специфику взаимоотношений между спецслужбами двух стран в те времена, пофантазируем: выходит, болгарская ЧК была столь самостоятельна, что, закусив удила, могла позволить столь экстравагантные выходки – сама, без совета и указки старших товарищей? Да все спецы по болгаро-советским чекистским связям в один голос рявкнут: «Невозможно!» Ибо не было в соцлагере более послушной, более сервильной, более дрессированной, более покорной КГБ тайной полиции, нежели болгарская! Что подтверждает и крючковский зам, генерал Грушко: «В нашем сотрудничестве с разведками стран Восточной Европы наиболее сердечными были отношения с болгарами. ...Велся лишь один спор: кто кого больше любит». О чем красноречиво свидетельствуют и воспоминания еще одного чекистского генерала, Вадима Удилова, работавшего с «братушками». Да об этой специфической особенности вспоминает едва ли не каждый! Так что без указки Москвы София и близко бы к Агдже не подошла. И если уж его завербовали, запустив на большой оперативный простор, значит, не могло на то не быть недвусмысленных указаний старших братков.

Тогда зачем Андропову и Крючкову весь этот спектакль с «проверкой»? Да когда поступают такие команды, то это как раз тот случай, когда, говоря «ищи», подразумевают иное – «найди и уничтожь все следы – бумаги, свидетелей...». Так что вывод тут только один: кровь из-под ногтей вычищали. Значит, было, что чистить и наследили товарищи из Москвы в Софии прилично, зачем иначе дергаться?

Особенно заерзали, свидельствует Крючков, когда за жабры взяли сотрудника болгарской авиакомпании «Балкан» Сергея Антонова – явного опера болгарской резидентуры в Риме: слишком близко подошли к разгадке итальянские контрразведчики... Владимир Александрович, дорогой вы наш, огромное вам спасибо, вы даже не представляете, как много вы сказали! Кроме шуток, но Владимиру Александровичу при жизни памятник надо ставить за одну лишь эту проговорку: как иначе мы бы узнали, что перепуганные чекисты несколько лет бегали по Болгарии, затаптывая свои следы!

И не ему одному: вляпался по самые уши даже осторожнейший генерал Вадим Кирпиченко, зам Крючкова, впоследствии советник шефа СВР Примакова. Описывая свою встречу с шефом госбезопасности Димитром Стояновым 18 сентября 1984-го, среди перечня обсуждаемых вопросов назвал и такой: «разоблачение через возможности советской и болгарской разведок вздорных обвинений о причастности Болгарии к покушению на папу римского и оказание разносторонней помощи по освобождению болгарского гражданина Антонова, арестованного по этому сфабрикованному делу». Эх, засветили парня: или вы думаете, что генералы стали бы базарить о каком-то сотруднике авиакомпании, не будь он их человеком? Ни в жисть! И лишь затем у товарищей пошел «обмен мнениями о работе по «главному противнику». Выходит, для высоких чинов спецслужб двух стран «вздорные обвинения» куда важнее и опаснее, нежели все прочие козни «главного противника»! Во как лезли наружу следы даже спустя три с половиной года после покушения...

Попутно, по иному поводу, Кирпиченко подсветил фигуру, очень даже возможно игравшую ключевую роль в той игре – главу представительства КГБ в Болгарии генерала Владилена Федорова: «Федоров свободно говорил и по-болгарски, и по-турецки, прекрасно знал Турцию, так как был там в свое время резидентом КГБ». А еще в свое время Федоров специализировался на разработке болгарских турок – столько совпадений, просто блеск! Можно предположить, что именно Федоров и был одним из тех таинственных русских, которые общались с Агджой.

В принципе, именно сейчас и именно благодаря нескольким болтливым генералам КГБ ребус разгадывается. В сухом остатке у нас следующее:

1) Взошедшего на папский престол поляка Кароля Войтылу на Старой и соседней площадях боялись и ненавидели столь сильно, что с радостью ухватились бы за любую удобную возможность его убить.

2) Более тесно связанной с КГБ охранки, нежели болгарская, просто не было: пожелания советских товарищей там понимали даже не с полуслова. Именно Болгария была ключевым плацдармом для работы против южного фланга НАТО, через болгарские же службы товарищи из КГБ налаживали связи с «серыми волками».

3) Агджа въехал в Болгарию с согласия болгарских чекистов и их патронов: очень мало сомнений, что его вербанули, а то и спецподготовку обеспечили. С согласия, ведома и при помощи секретных служб НРБ он через Югославию выезжает в Италию. Уже только поэтому отрицать причастность болгарских служб к покушению невозможно, значит – и советских.

Пока не ведомо, когда именно и через кого, в какой форме болгары получили столь прозрачный намек, что снарядили Агджу. Но ведь получили. Хотя и вряд ли в виде прямого письменного приказа: такое не фиксируется. Зато зафиксированным оказалось многое другое – следы пребывания Агджи в Болгарии и интенсивной работы с ним чекистов. Каковые и пришлось заметать.

...6 января 1992-го застрелился (по официальной версии), быть может, самый информированный человек – шеф болгарской разведки генерал Стоян Савов, человек, общавшийся с Андроповым, Крючковым и непосредственно работавший по Агдже. Он слишком много знал?..

Когда-нибудь вся правда о подоплеке выстрела на площади Святого Петра возможно и выйдет наружу. Но не приходится сомневаться, что пока над спецархивами страны простерта длань подполковника КГБ, из них не просочится НИ-ЧЕ-ГО...

в начало

14. Автопортрет шпиона в интерьере Лубянки

Писать мемуары – занятие приятное и престижное. Кто только не радовал нас признаниями и откровениями. Мемуарный зуд не дает покоя и лубянским генералам.

Заговорил Павел Судоплатов – ветеран международного терроризма сталинской эпохи, участник не одного громкого «мокрого дела». Он потешил американских читателей рассказом о том, как воровал в США бомбу, и не простую – атомную. Но та история уже стала преданьем старины глубокой.

И вот четверо других асов того же ведомства, едва успев оформить пенсионные удостоверения, поспешили поделиться сокровенным. И какие люди – мастера, генералы от шпионажа: Леонид Шебаршин – последний шеф советской разведки, один день даже возглавлял КГБ (две книги – «Рука Москвы» и «Из жизни начальника разведки»); Николай Леонов – 12 лет во главе информационно-аналитического управление разведки, семь лет – заместитель начальника ПГУ, последний начальник аналитического управления КГБ («Лихолетье»); Юрий Дроздов – начальник управления «С» – нелегальной разведки («Нужная работа») и Олег Калугин – возглавлял управление внешней контрразведки («Прощай, Лубянка»).

Приступая к трудам отечественных spymasters, ждешь некоторой романтики, приобщения к тайным пружинам мира, проникновения в святая святых власти. Что ж, плащей и кинжалов, мечей и щитов хватает. А вот с романтикой и тайнами – сложнее.

Особых фактографических открытий после того, как о Лубянке и Ясенево миру поведали перебежчики из КГБ Лялин, Левченко, Кузичкин, Гордиевский, в трудах новых мемуаристов, отдавших ум, честь и совесть второй древнейшей профессии, не содержится. Но типажи любопытны. Вольные перья советских Флемингов рисуют некоторого обобщенного разведчика. Так сказать, автопортрет в интерьере Лубянки.

Особым достоинством слога блещет генерал Леонов. Ему первому и слово:

«...Мужик с физиономией плакатного кулака-мироеда был бы находкой для Ломброзо. Жидкие... волосы еле скрывают расползающуюся лысину. Узкий лоб подпирается резко вздутыми надбровными дугами, которые сразу настораживают: «Берегитесь, перед вами пещерный человек!» Глаза цвета застиранного... исподнего белья, выпученные... ничего не выражающие, как у лягушки. Мигают редко... как бы выискивая, что можно схватить длинным липким языком.

Приплюснутый, хрящеватый нос вкупе с увесистым подбородком говорит, что этому неандертальцу «все по плечу»... – Это «сотрудник управления внешней контрразведки М. (того самого, которым тогда руководил молодой генерал О.Калугин)».

За что генерал Леонов так взъелся на коллегу? Оказывается, когда вскрыли папку М. с секретной документацией, «из нее вывалились пачки банкнотов, золотые, платиновые украшения, изделия из драгоценных камней». Выяснили, что чекист недавно оформил покупку второй «Волги», пошерстили багаж на таможне – «50 пар обуви, 50 костюмов, 50 плащей, 50 отрезов...». Стали разведчика на парткоме разбирать – он и вовсе обнаглел: «Многие делают, как я!»

Судили? Нет: «Ограничились его исключением из партии и... увольнением из разведки».

Все тот же Леонов сообщает нам, что «желание во что бы то ни стало продлить командировку, чтобы получать валютную зарплату, жить красиво, делало из людей (советских разведчиков – авт.) трусов и потом даже подонков». Отсюда, по мнению генерала, и предательства: «К стыду приходится признать, что таких случаев бывало много».

Стяжательство масштабное – это, пожалуй, еще полбеды. Удивительнее воровство мелкое, друг у друга, о котором пишут едва ли не все. Леонов: «То начнутся систематические кражи часов в раздевалке спортивного бассейна, и приходится проводить целую сложную оперативно-розыскную комбинацию, чтобы обнаружить злоумышленника, который окажется больным человеком – клептоманом (больной в разведке?! Сильно! – авт.). То вдруг некий изувер начинает резать бритвой пальто в раздевалке...». О том же у Калугина: «в здании ПГУ в Ясенево крали меховые шапки в гардеробе, импортные часы в спорткомплексе, колеса с машин на автостоянке... Когда в бассейне пропали двенадцатые по счету часы, Крючков возмутился... Пришлось нанести радиоактивную метку на специально закупленные в Японии часы, чтобы по излучению найти злоумышленника. Им оказался капитан из Управления научно-технической разведки. Его сразу же уволили из КГБ без огласки и передачи дела в суд!» Прочих же охотников до чужих шапок, колес и спецов по взрезыванию пальто, судя по мемуарам, так и не нашли. Но была у подобных мелких происшествий и, так сказать, положительная сторона: они стимулировали бдительность и постоянную проверку сотрудников разведки «с использованием слежки, подслушивания и других специальных средств. В ходе этих мероприятий нередко выявлялись неблаговидные поступки отдельных лиц, и их без шума и объяснений выпроваживали из органов» (Калугин). На то и щука в реке... Подторговывали разведчики и африканскими «камешками» на черном рынке в Москве (Калугин пишет) – кто, их знает, тоже, может быть, для поддержания формы.

Как и все советские люди, разведчики отдали дань анонимкам – «вирус анонимных писем частично поразил и разведку» (Леонов). Об анонимщиках пишет и Шебаршин: «Раз в несколько лет в ПГУ появляется анонимщик...».

Из мемуаров становится ясно, что, совершив обыкновенное преступление, чекист на скамью подсудимых попасть не мог: ему следовало отмочить нечто действительно экстраординарное! Вот как такой случай описывает Леонов: сотрудник разведки «вдруг в одночасье стал уголовным преступником... завел себе любовницу из числа сослуживиц» (пока все как у людей! – авт.). Но завершился роман тем, что «герой» прибил даму бутылкой от шампанского и попутно прирезал случайного свидетеля. Получил 15 лет («обычному» дали бы «вышку»!). А после суда вдобавок выяснилось: любитель сослуживиц работал на французскую разведку – сам вдруг решил признаться! Впрочем, как пишет Калугин, признанию незадачливого шпиона не поверили, подумав, что «его шаг продиктован тщеславием». Но тут уж все-таки на всякий случай расстреляли...

Вообще, надо заметить, женщины до добра разведчиков не доводили. Даже канадские спецслужбы, блюдя нравственность советских граждан, сообщали советским (шпион шпиону – человек, товарищ и брат) «о моральном разложении, поразившем часть советской колонии». – «Среди постоянных клиентов одной замужней дамы оказались сотрудники резидентуры.., – сокрушался Олег Калугин. – Вызванные в Москву... категорически отрицали участие в амурных похождениях, однако согласились отдать на заклание двух рядовых работников резидентуры».

Все же полное умерщвление непокорной чекистской плоти представлялось делом хотя, возможно и желательным, но едва ли выполнимым. Посему «в спортивном комплексе немалым успехом пользовалась массажистка, которая... не только растирала начальству спины. Дело было поставлено на конвейер, и в нем оказались замешаны два заместителя Крючкова, один начальник управления и другие начальники меньшего калибра». Меры, вестимо, были приняты самые суровые – «Крючков провел воспитательные беседы с шалунами...». Искусительница, разумеется, была отлучена от щита и меча. Так или иначе, читателю ясно, что «вторая древнейшая» шла рука об руку с первой даже и у стражей завоеваний.

И горячие сердца наследников железного Феликса, случалось, заводили их, а также их спутниц жизни и даже руководство очень далеко. Калугин описывает, как Юрий Владимирович Андропов вынужден был лично заняться серьезнейшей проблемой: противник разработал план шантажа жены резидента ГРУ. «Дама очень любила свою собаку, огромного кобеля, исполнявшего не только сторожевые функции. Собака отвечала даме пылкой взаимностью, и на базе этой документально зафиксированной патологии контрразведка намеревалась завербовать неверную подругу резидента». В общем, собачку решили отравить – по приказу председателя КГБ: Андропов лично подсказал, «что крысиный яд вроде стрихнина может сработать». Псина, правда, выжила, но на врага боле не могла работать – беднягу парализовало...

Какой-то чекист погорел на специфических религиозных пристрастиях. Его общение с миром горним заключалось в том, что он брал со священнослужителей взятки. Поскольку знал он немало и к тому же давал и сам – наверх, то поспешили «избавиться от него раз и навсегда» – расстрелять по-быстрому (Калугин). Во многой мудрости много печали...

Еще одно горячее сердце, проникшись, очевидно, идеей возмездия за жестокую гибель Лазо, дало волю чистым рукам. Сей деятель щита и меча «изнасиловал у себя в каюте, а затем зверски убил и выбросил в иллюминатор молодую японку», – вспоминает генерал Калугин.

Но, конечно, в целом от родимой почвы разведчики и контрразведчики не отрывались. И пороки их были не только романтического или стяжательского свойства: о частых ЧП, связанных со «злоупотреблением алкоголем» упоминает несколько нехотя, генерал Леонов. Не чурался рюмки и сам председатель: «вдруг Крючков предложил выпить по бокальчику», – вспоминает Леонов. Ему вторит Калугин: «Не успели мы сесть в самолет... как Крючков, достав из портфеля бутылку шотландского виски, предложил выпить. «Вы же любите виски, наливайте», – приказал Крючков... Я не успел открыть рта, чтобы похвалить чудесный напиток, как Крючков предложил повторить. ...На следующее утро Крючков не вышел на работу».

Жажда одолевала не только больших начальников... Читаем у того же Калугина: филеры индийской контрразведки «зафиксировали факт распития «из горла» в автомашине сотрудника резидентуры перед тем, как он с товарищем зашел в ресторан». Это проняло даже видавших виды руководителей. «Дикий случай, – прокомментировал Сахаровский (руководитель ПГУ в 1956–1971 гг. – авт.), – как можно пить до ресторана, ведь для того туда и идут, чтобы выпить там!»

Из пламенных строк Шебаршина вообще можно составить целую поэму: «зеленый змий» и извечное российское «пить или не пить» красной нитью проходит через две его книги. Чувствуется, что человек проблему знает не понаслышке, разбирается в ней досконально и отдал ее разрешению немало сил, выбрав первый вариант ответа. И конечно, память матерого разведчика хранит немало ярких эпизодов. Запали они в душу. На первых же страницах «Из жизни начальника разведки» описано задержание милицией пьяного преподавателя развединститута. «В разведке пили ничуть не меньше, чем в любом другом советском учреждении...», – констатирует преемник Крючкова. Но вот попался Шебаршину в Пакистане резидент, который «не брал в рот спиртного. Это... не укладывалось в привычные рамки, даже противоречило традиции». Хуже того, резидент даже не ругался матом! Не то, что начальники в Центре, которые «не стеснялись высказывать свое отношение к жизни, начальству и особенно к подчиненным с помощью всем известных русских выражений» («Рука Москвы»).

Но прошло время, появился новый резидент и все, слава КПСС, наладилось: «Резидент питал неодолимую тягу к спиртному, пил в любое время суток, быстро хмелел и во хмелю нес околесицу, густо пересыпанную матом».

Радует глаз и греет душу описание Шебаршиным армейско-чекистской попойки в Афганистане с участием мемуариста, маршала Соколова и афганских вояк: «...сервировка скромная, походная, еда обильная, но еще обильнее выпивка – добротное шотландское виски и русская водка». Да и дома, в Ясенево, «в непринужденной и подогретой алкоголем атмосфере выносились суждения о том или ином человеке...». То есть зря мы ломали голову: как в разведке решаются кадровые вопросы? А так же решаются, как и везде.

Откровенность бывшего шефа всесильной разведслужбы поражает настолько, что начинаешь опасаться за него – упекут ненароком под видом белой горячки в психушку за разглашение гостайны! Вот, открываю страницу 163-ю «Из жизни начальника разведки»: «Не хочется отрывать голову от подушки...». Причина? – «Ясна постольку, поскольку утренние последствия вечернего приема алкоголя всем хорошо известны. Еще ни один человек не пожалел утром, что накануне мало выпил. Выпил нормально...». Читаем дальше: «Вечером же было выпито сомнительного коньяку с армянской этикеткой...». При таком образе жизни нет ничего удивительного, что даже у начальников разведки порой бывают галлюцинации: «кажется, вот-вот из-за угла появятся всадники в папахах – персонажи из... фильма о Махно, толпа закричит и ринется во все стороны, бросая мелкий товар на панель». Оно конечно, в таком состоянии, с утра, не то что Махно привидится, а и сам Калугин! «Ваша бы воля, господин Калугин. Вы не аресту, а пыткам бы подвергли своих бывших коллег, а потом бы их расстреляли, правда?» Но гнев и ярость (можно понять человека – утро, а то еще и понедельника!), быстро сменяются скупой чекистской слезой и новыми глюками: «Со стены смотрит на меня с укоризной Феликс Эдмундович Дзержинский. Я перед ним виноват»!

Недурно бы разведчику и завязать: Махно, Феликс, пресса проклятая – «Правда» Шебаршину «напоминает курицу с отрубленной головой: мечется, панически хлопает крыльями и... истерически кудахчет... «Московские новости», «Огонек» брызжут ядом...». Так и зеленых человечков с обшлага начать смахивать недолго!

К бутылке частенько прикладывались и прославленные нелегалы – Ким Филби, например. Вот как описывает свою первую встречу с ним Олег Калугин: «От хозяина дома несло перегаром, он едва стоял на ногах и, не успев познакомиться со мной, стал изрыгать бессвязные ругательства по адресу власти, КГБ и всех на свете». Но тут пьянство было лишь следствием стандартного отношения руководства КГБ к своим же сотрудникам – «паранойя подозрительности, присущая всей системе, а органам госбезопасности в особенности, сказалась и на отношении к Филби». Руководство считало, что он «возможно, заслан в СССР английской Интеллидженс Сервис на длительное оседание». По тем же причинам пил и другой известный нелегал – Маклин.

Вообще отношение к нелегалам в разведке и в Управлении «С», в частности, много даст для портрета нашего разведчика. Генерал Дроздов в «Нужной работе» поет дифирамбы Абелю и пестрит примерами заботы о нелегалах. А вот тот же Абель и не менее известный разведчик Гордон Лонсдейл (Молодый), по словам их коллеги Владимира Станченко, именовали Центр не иначе, как «корабль дураков» (Известия. 1994. 2 сентября)! Когда же Абель умирал от рака, в Управлении «С» создали спецгруппу, дежурившую у постели умирающего с микрофонами. Чекисты надеялись: на смертном одре «Абель признается, что был когда-то перевербован...».

Изучение мемуаров героев невидимого фронта на предмет, скажем, выяснения их культурного уровня, может привести к горьким разочарованиям: развеивается легенда о разведчике-джентльмене. И наибольший материал нам предоставит все тот же г-н Шебаршин. Грубость его, особенно во второй книге, изумительна. Чекиста Шебаршина раздражает «даже мысленная полемика с «демократами» – «осатаневшей стаей», которая «еще устроит свой 1937 год...» («Из жизни...»). Для него существует «уверенность лишь в одном – Бог не выдаст, но Бакатин съест...». Из лощеного дипломированного дипломата (МГИМО закончил как-никак) нет-нет да вылезет подлинное лубянское нутро: «Пишущие девушки «Московских новостей» с каким-то прозелитским новомышленническмим пылом набросились и на разведку... Я пытался найти защиту (!) у редактора и получил еще один плевок от той же пишущей девушки. ...Мне кажется, что кто-то излил на меня свою досаду за неудавшуюся личную жизнь» («Рука Москвы»). Вообще-то, даже за меньшее хамство в приличном обществе шандалами били морду и вызывали на дуэль...

Какого мазка еще не хватает в этом коллективном автопортрете? Как же, стукачества! Друг на друга, коллега на коллегу. Калугина «заложили» впервые в ленинградском институте КГБ, когда тот на ночь сбежал на свидание к любимой девушке – выдал однокашник: «Из Коли получился бы верный чекист, не отдай он Богу душу вскоре после окончания Института». Начальники и тут были примером подчиненным: «Крючков видел в Соломатине серьезного соперника. Получив через своих осведомителей информацию, что Соломатин не дурак выпить, Крючков тут же донес об этом Андропову. Карьера еще одного аса разведки закончилась», – опять Калугин.

Живописную картину наушничества в разведке оставил потомкам и Шебаршин: во время утренней ежедневной зарядки Крючкова «догонит быстрой пробежкой кто-то из генералов ПГУ, живущих в том же поселке, наспех горячим шепотом поделится последними новостями из разведки и получит одобрительный кивок начальства. ...Начальник разведки не должен забывать, что каждое его слово, каждое действие, каждый жест будут... доведены до председателя. Шептуны мне не нравятся... В конце концов, они несут информацию не на сторону, а нашему самому высокому начальству».

Какой резон обижаться на стук, если и сам... Но пусть об этом вместо меня скажет генерал Калугин: «А разве не интересен взлет бывшего начальника ПГУ и зампреда КГБ Л. Шебаршина? В разведку он пришел из осведомителей...».

Правда, Калугин тут же страхуется от возможного судебного иска (учтен опыт суда с Бабуриным по аналогичному поводу?): «Это не означает, конечно, что ему обязательно нужно было стучать на своих коллег из МИД (выделено мной. – авт.), где он работал до КГБ. Он мог просто снабжать органы госбезопасности... информацией, ...выполнять разовые задания». Умри, лучше и не скажешь.

Вот такое это полотно работы четырех генералов. Автор же сих строк лишь разглядывал автопортреты кисти великих мастеров искусства малоизящного – шпионажа.

в начало

15. Пенсионеры особого назначения

В комедии «Старики-разбойники» ветераны уголовного розыска, дабы отсрочить уход на пенсию, придумывали «преступления», которые и раскрывали. Наши «бойцы невидимого фронта» так сроднились с любимым делом, что не прекращают свое сражение и на пенсии. Оперработа «в поле» им уже не по силам, но остаются «активные мероприятия». Это не так почетно, как «литерное дело» (Коновальца рвануть, Троцкого ледорубом тюкнуть) или спецоперация (дворец какой штурмануть или телебашню), но тоже работа ответственная. «Активные мероприятия» – это когда по голове не ледорубом, а словом – оно порой даже поувесистее будет. Бьет без промаха, как оружие массового поражения, разом несколько сотен тысяч человек накрывает. И никакого риска – ползком к поражаемому объекту незачем пробираться.

Незыблемые устои

Начинают пенсионеры, вестимо, с главного – защиты незыблемых устоев и славных традиций. «Совместно со спецслужбами западных стран... следуя установкам Троцкого на террор, внутренняя оппозиция делала все, чтобы... реставрировать в России капитализм... Самой зловещей жертвой оппозиционеров был С.М. Киров... О готовящемся покушении на Кирова знали... представители «право-троцкистского блока». Это не передовица «Правды» 1937-го – труд генерала Докучаева, в больших чинах служившего в «Девятке» – Девятом управлении КГБ. И его «Москва. Кремль. Охрана» написана не три-четыре десятилетия назад – сегодня. Но это только начало, самый писк – про «заговор Тухачевского»: «Заговорщики часто встречались с германскими военными... или имели родственников за границей... Большая дружба связывала Тухачевского с Троцким... оппозиция твердо встала на путь совершения государственного переворота... Этот факт красноречиво подтвердили в своих показаниях на процессе 1938 года... Крестинский, Рыков, Бухарин... Основная надежда при совершении государственного переворота возлагалась на Тухачевского... Тухачевский и другие... приняли решение ускорить подготовку переворота, который они наметили на начало мая 1937 года... Однако заговорщики слишком долго совещались и готовились», – профессионально отмечает чекист. Да, органы хорошо бдили: «было арестовано и осуждено около 10 тысяч человек... В такую цену обошлись для Красной Армии и советского народа авантюра и заговор Троцкого-Тухачевского и их ближайших сподвижников». Во как – во всем сами жертвы НКВД виноваты (число которых в армии к тому же наш мемуарист лихо срезает аж в четыре раза)!

В общем, традиции были славные – нечего на них поклеп возводить. И как прекрасно было при тов. Сталине – «с ним легко было работать» и рубать врагов. А если и летели щепки – по делу. «И.В. Сталин правильно предупреждал в 1937 г. на февральско-мартовском Пленуме партии: «Чем больше мы будем двигаться вперед... тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем сильнее они будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству». И «это положение подтвердилось всем ходом внутренних и международных событий в нашей стране в последние годы». Незыблемость устоев генерал защитил.

Славные традиции

Теперь надо оборонить славные традиции (а то ведь клевещут враги, монстра из КГБ делают). Эту задачу возложил на себя Филипп Денисович Бобков – некогда начальник печально знаменитого Пятого управления КГБ. Одна из глав его книги так и называется – «Как утверждалась неправдивость»: «Очень много пишут, а еще больше говорят о зловещей роли КГБ в жизни общества, о различных преступлениях... в которых, якобы повинны органы безопасности». И все это «ложная информация... слухи, которые будоражат умы и определенным образом воздействуют на общественное сознание». (Чистой воды определение «активного мероприятия»!)

Что за слухи? Ну, например, «о том, как КГБ использовал психиатрические больницы для изоляции «неугодных лиц». Бобков возмущен до глубины того, что у чекиста заменяет душу: «эта версия обрела до такой степени стойкий характер, что даже решительно отвергая ее, не надеюсь разрушить стену лжи... Однако обойти молчанием эту тему... значит подтвердить лживую версию, уже принесшую немало вреда». Так что в психушки диссидентов не определяли. Да если и определяли, то психов натуральных, и Лубянка тут ни при чем: «КГБ не вмешивался в эти медицинские заключения, и я никогда не считал их тенденциозными. Зачем это медикам?». Ясное дело, только ненормальный пойдет против советской власти, других в 37-м... – см. труд генерала Докучаева. Да что там, «когда некоторые из них (диссидентов. – авт.) оказались на Западе, они и там попадали в соответствующие больницы».

Вот и западные психиатры подтвердят: потребовали они как-то раз показать им правозащитника генерала Григоренко. Да, пожалуйста! Привезли экскурсантов в «Белые Столбы», а там Григоренко «сидит перед выключенным телевизором и активно «реагирует» на только ему видимые события на экране», – не без удовольствия вспоминает Бобков. Только ветеран политического сыска при этом не уточняет, какие препараты перед «экскурсией» вкололи пациенту «врачи» в штатском для достижения желаемого эффекта...

«Не раз приходилось слышать: КГБ занимается политическим сыском и прослушивает телефонные переговоры... вплоть до ЦК КПСС», – подходит к главному Бобков. Клевета! И «странно, что об этом говорят лица, занимавшие высокие посты», но «опровергать досужие вымыслы очень сложно, ибо в последнее время стали появляться лихие «свидетели» из спецслужб». Не экс-председатель ли Крючков такой «лихой» свидетель: «Я дал указание установить телефонный контроль в отношении следующих лиц: Ельцина, Бурбулиса, Хасбулатова, Силаева»? Все было прекрасно: «мы не дали разгореться страстям вокруг так называемого «еврейского вопроса», Андропов «решительно высказался за воссоединение семей», «мы постоянно помнили, что межнациональные отношения – вопрос деликатный и болезненный», «мы стремились... глубоко вникать в проблемы религии», «органы КГБ поворачивались лицом к законности, соблюдению прав человека» (чем же до того были повернуты?!). И потому, «когда говорят о преследовании инакомыслящих... нередко рассказывают об арестах за анекдоты, за стишки, за безответственную болтовню... в практике 5-го Управления такого не было». В общем, милейшая контора по защите униженных и оскорбленных. А если кто и был мальчишом-плохишом, так это глупые и недалекие дяди из ЦК КПСС, почти открытым текстом шпарит Филипп Денисович.

Героические будни

Традиции были славные, будни – героические – афганские. И люди в штатском могут только гордиться, считает бывший руководитель управления «С» (нелегалы) генерал Дроздов: «Стыдно за все должно быть другим». Кому?

Впрочем, он все же обмолвился – ввод войск в Афганистан «вне всякого сомнения, был ошибкой». Чьей? Да уж не нашей, не чекистской, вестимо, дружно мурлыкают мемуаристы. «Могу заверить, – это уже генерал Леонов (аналитическая служба КГБ), – что в разведке, в информационно-аналитическим управлении, никто ничего не знал о готовящейся акции... Подготовка велась только в военном плане, чем занимался Генеральный штаб». Ага, вот кто, виноват! Точно, продолжает Леонов, «какая-то часть военных не возражала против политического приказа начать подготовку к вводу войск, рассчитывая поразмять мускулы...». Вот и бывший шеф разведки КГБ Шебаршин в своей «Руке Москвы» туда же: «Андропов был против этого шага». А что на сей счет у андроповского фаворита, у Крючкова? – «По моим наблюдениям, Андропов не был инициатором ввода советских войск в Афганистан... Вряд ли кого вообще можно назвать автором такого решения». Ребенок налицо, а папы нет, и алименты не с кого взыскать? Шебаршин намекает на «депеши... ГРУ» и Крючков о том же: «по линии... ГРУ поступали тревожные данные». Да и, вообще, армейцы, если верить чекистам, в Афганистане оказались такими бяками. Генерал Леонов даже к месту вспомнил слова Хрущева: «Вдохновеннее, чем рыбаки и охотники, врут только военные». И продолжил: «в Афганистане сокрытие правды высшими чинами армейского руководства было распространенным явлением». Все ясно: военные в Афганистане были не на высоте, зато вот мы, бойцы незримого фронта, солдаты невидимых сражений, если б нам дали развернуться...

Жалко только, что они между собой эту версию позабыли согласовать. Телохранитель Брежнева, генерал Медведев, прекрасно помнит, как на его подопечного давил именно Андропов: «Ю. Андропов, Д. Устинов, А. Громыко... они внушали Брежневу мысли об опасности соседства войск стран Североатлантического блока на южных границах. Решили: введут «ограниченный контингент», и все встанет на свое место». Да и знакомый нам генерал Докучаев «заложил» Андропова: «Он... считал этот акт абсолютно правильным, даже не сомневался в этом». (Бывший сотрудник международного отдела ЦК КПСС Анатолий Черняев вспоминает: люди Андропова «систематически обкладывали «фактами», доказывая, что иного выхода нет... По линии КГБ депеши – уря! Гром победы раздавайся!»).

Какими «фактами» обкладывали? А такими: «В США был... заготовлен план высадки по просьбе Амина крупного военного десанта... Планировавшийся ввод в эту страну американских войск представлял собой серьезную угрозу национальным интересам СССР». – Это генерал Широнин из Пятого управления – на полном серьезе! Крючков лишь осторожно мямлит про «тревожные данные о далеко идущих военных замыслах США по использованию территорий, непосредственно прилегающих к нашей южной границе».

Но важнее иное: Амин – агент ЦРУ! Что там у Широнина? «Амин давно вошел в контакт с американской разведкой и взял ориентир на США... С ним поддерживали тесные отношения сотрудники ФБР, а затем и ЦРУ». Захватывающе, словно генерал со свечкой стоял. Поскольку страшнее ЦРУ зверя нет, на охоту с ним меньше, чем с «ограниченным контингентом», идти глупо. Кстати, Крючков выдает интереснейшие подробности смерти Амина: «Амин и Якуб (сподвижник Амина. – авт.) …оба были застрелены афганскими патриотами при попытке оказать вооруженное сопротивление при аресте». Чего только спустя годы не узнаешь...

Итак, с «Гавнистаном» (так, по словам Леонова, именовали эту страну в КГБ) у наших активных мемуаристов полная ясность: Амин – агент ЦРУ, военные – в дерьме, чекисты – в белом фраке. Боевые будни и героические традиции от клеветников защитили.

Враги и агенты

Теперь можно и с врагом разобраться, внутренним. Например, с Олегом Калугиным. Генерал Леонов сводит все дело к «бюрократической интриганской борьбе за влияние и власть внутри разведки» между двумя «К» – Крючковым и Калугиным. Но объяснение не соответствует славным традициям, а потому должно быть отвергнуто, как политически неверное. Вот Докучаев, твердо следуя решениям февральско-мартовского (1937-го) пленума ЦК ВКП(б), докапывается-таки до истины: «Калугин – агент ЦРУ». Широнин более детален: «Зафиксирован «визуальный контакт» Калугина с хорошо известным для КГБ американским разведчиком». Да и раньше, смотрите, побывал у коллег в Праге, а после бац – их человека взяли. «Значит, – резюме «идеологического контрразведчика», – «продать» ЦРУ этого разведчика мог Калугин»!

Но не мог же Олег Данилович без «крыши»! И «в Москве была зафиксирована встреча Калугина с... членом Политбюро ЦК КПСС А.Н. Яковлевым», – делится страшным секретом Широнин. – «В КГБ Яковлева тогда посчитали резидентом ЦРУ». Вот это Широнин, точно со свечкой стоял!

Враги, всюду враги. И агенты влияния... Но первым разоблачил их Крючков – 13 февраля 1993-го в «Советской России», в опусе «Посол беды». Главный злодей, вестимо, Александр Яковлев. Все подробности в крючковских мемуарах: «Начиная с 1989 года в Комитет госбезопасности стала поступать крайне тревожная информация, указывающая на связи Яковлева с американскими спецслужбами. Впервые подобные сведения были получены еще в 1960 году». Куда Крючков, туда и Широнин: «Гражданин России Александр Николаевич Яковлев на протяжении 30 лет сотрудничал с ЦРУ США». Доказательства? Да вы что, так можно и ценную агентуру «засветить»! Но как вовремя выделил свой секрет Крючков – как раз Верховный Совет «наехал» на «так называемых демократов», уже и к импичменту шло. Дорога ложка к обеду...

Но Яковлев не самый главный – есть агенты и поглавнее. Откроем Широнина: «Можно вспомнить закрытую встречу один на один Горбачева с Бушем в капитанской каюте американского военного корабля – а Буш-то в свое время был директором ЦРУ, это опытнейший разведчик!». Ясно, как пить дать: вербанули, гады!

Какая команда собралась – Калугин, Яковлев, Горбачев. И это еще не все. Заглянем в книжку экс-начальника Второго Главка КГБ Грушко: «Может быть, Горбачев, Яковлев или Шеварднадзе и не были прямыми агентами влияния американцев». А читается-то – были, были!..

«Декабристы»

С агентами разобрались, на очереди август-91. Господь с вами, какой путч?! Не было ничего! И вообще, попрошу выбирать выражения – не путч, а «так называемый «путч»! Лишь генерал Докучаев в порыве открыто ляпнул, что «в целом переворот был задуман и в начальной стадии осуществлен неплохо». Но тут же и поправился – «очень похож на восстание декабристов, которые тоже дружно выступили против царского самодержавия». Гм, гэкачеписты-декабристы – это что-то новенькое... Да и вообще, «эти люди не могли самолично выступить против Горбачева, а он пошел против них, подвел их под арест».

Но чаще всего, не мудрствуя лукаво, наши пенсионеры говорят, что ни сном, ни духом, ни о каком путче... Из телевизора узнали! Читаешь мемуары – и такое ощущение, что в канун 19 августа весь КГБ дружно ушел в отпуска. Леонов: «Отпускная пора была в самом разгаре... Никаким заговором в наших коридорах не пахло... Рано утром 19 августа дежурный по управлению разбудил меня, сообщив, что по телевизору передают документы об объявлении чрезвычайного положения». «О создании ГКЧП я услышал лишь из сообщения по радио» – это уже Широнин. Грушко: «В 6 часов утра 19 августа мне стало известно, что в Москву вводятся войска...». Шебаршин: «В шесть тридцать пять собираюсь на прогулку с собакой, включаю приемник...». Позже он даже, кажется, сожалеет, «почему Крючков не пытался вовлечь в свои замыслы начальника разведки, хотя бы предупредить меня». Так может и Крючков о ГКЧП тоже по радио узнал?!

До этого Владимир Александрович все же не дописался. У него все благостно и героично: «Цель... принятие срочных мер по уборке урожая, налаживание снабжения населения продовольственными и промышленными товарами». Широнин подтверждает: Крючков в день путча говорил, что «надо бы сформировать бригады чекистов... и послать их на помощь селу»! Какой там переворот – урожай спасать надо! Для уборки этого урожая, видимо, и получил Шебаршин приказ привести в боевую готовность личный состав отдельного учебного центра, группу «Вымпел» – «боевое подразделение, предназначенное для действий в особых условиях за рубежом... Это подразделение посылали в Баку... его же собирались в январе 1991 года послать в Вильнюс». Для сельхозработ – самое то. Как и «Альфа»...

Да пишет же Грушко, что никакого штурма Белого дома не готовилось. А вот Широнин как-то неловко обмолвился про план атаки Белого дома: «С земли и с воздуха, с использованием гранатометов и спецсредств... Мы занимаем дом». Но «Альфа» – спецподразделение для борьбы с терроризмом, ее бойцы обучались защищать людей от пролития крови, а не убивать» (сравним с широнинской же оценкой закордонных аналогов: «американские коммандос... обучены совсем другому – убийству или похищению»). В общем, «кое-кто... жаждал «подставить» «Альфу», но миролюбивый «командир «Альфы» Виктор Карпухин... не поддался на грубую провокацию», «не допустили пролития крови сотрудники сверхсекретного подразделения КГБ «Альфа»: они отказались штурмовать баррикады вокруг Белого дома». Значит, приказ-то о штурме был?!

Что там у Крючкова? – «Вопрос о так называемом штурме... ни разу не обсуждался на заседаниях ГКЧП» (а где обсуждался?), а что «якобы группа «Альфа» намеревалась арестовать Ельцина» – домыслы.

Откроем Коржакова: сотрудники группы «Альфа» «должны были выполнить приказ руководства ГКЧП – арестовать Ельцина. На случай сопротивления с нашей стороны президент просто бы погиб в перестрелке. Вроде бы случайно... «Альфисты» потом рассказывали, что только один Карпухин – начальник спецгруппы – по рации кричал, требовал остановить машины... Он по рации кричал: «Почему еще не арестовали Ельцина?!» Клевещет, выходит, Александр Васильевич?

Пока «Альфа» саботировала призывы ГКЧП насчет урожая, совсем разошлись хулиганы. Или, следуя терминологии наших пенсионеров, «так называемые защитники Белого дома». «Бушевала людская масса, – пишет Докучаев. – Снабжение ее спиртным осуществляли владельцы кооперативов и коммерческих банков». «На плечи Железного Феликса забрались опытные скалолазы, – вспоминает Широнин, – ...из «Скорой» раздавали бутылки водки – все было продумано... Вот кто-то разбил о постамент только что распитую из горла водочную бутылку». Надо же, как все легко переврать! Будто в небытие уже свидетели и участники тех событий. Но у нас есть и иной ценный свидетель, генерал Шебаршин: «Доложили, что с какой-то машины... бесплатно раздают водку. Это уже из области фантастики – водка драгоценна, и любой купил бы ее по госцене. Тем не менее прошу проверить. Сообщают, что никакой раздачи водки нет... На площади не буйная толпа, а митинг... Шум толпы праздничный, не угрожающий, она охотно подчиняется командам, усиленным микрофоном. Выезжает на площадь машина «скорой помощи» (ага, сейчас будут водку раздавать! – авт.), но лишь для того, чтобы осветить фарами...».

Читаешь наших пенсионеров и словно в тыл противника попадаешь: всюду агенты, одни агенты, куда пальцем ни ткни – агенты! И просто враги. Да что же это такое, куда же КГБ смотрел?! Проморгали, проморгали, не следовали, выходит, заветам бдительного тов. Сталина и незабвенного Андропова!

«Я тебя никогда не забуду...»

Но ничего, найдется и на них управа, на ворогов. Не зря же после амнистии Крючков, встретив Собчака, торжественно пообещал ему: «Вы зря торжествуете. Думаете, что победили? Мы вас поименно и поштучно... Все будете сидеть!» Гуманист, а ведь мог и что покруче наобещать, ледоруб, скажем. Вот и генерал Докучаев намекает: «За это должна быть и соответствующая расплата». А уж каким соловьем заливается про «расплату» Широнин, чувствуется, любимая тема (не зря же в Пятом управлении служил): тут и «потомки никогда не забудут их деяний» и «придет время, когда они станут предметом глубокого разбирательства, ибо измена Родине не прощается и не забывается».

И особо, видимо, «вспомнят» нашего брата: «журналист не должен забывать, что его слово – не воробей... Пройдут годы, десятилетия, и следующие поколения обязательно вернутся к пожелтевшим подшивкам, чтобы понять, кто был кто, кому было выгодно разрушать великую державу и какие именно авторы особенно усердствовали в этом... Многие журналисты... не задумывались... что потомки могут спросить с них за былые разрушительные публикации». Помню, брал интервью у Калугина и Олег Данилович произнес: «У КГБ длинная память». В последовавшей же паузе явно читалось продолжение: «...и длинные руки». Да кто же в этом сомневался?!

Дедушки-чекисты активны, как и их мероприятия. Они пишут книги и пачками раздают интервью (не каждому – «своим»). Они не на пенсии – на задании: историю переписывают, реальные факты подтасовывают, спеша на груду старых мифов навалить свою кучку легенд – авось в этом смрадном завале правду-то и не раскопают. Будто заброшенные в тыл противника, они воюют и воюют, как заблудившиеся в джунглях японские солдаты Второй мировой, довоевывают в мемуарах, лихо выявляя там тех, кого не успели в свое время... Ветераны активных операций, виртуозы политического сыска, чиновники от провокации не старческой дури ради ведут эту войну – месть так сладка, реванш так близок, еще немного, еще чуть-чуть...

в начало

к содержанию << >> на следующую страницу

[1] Willoughby Ch. A. Sorge: Soviet Master Spy. London, 1952.

[2] Hearing on American Aspects of the Richard Sorge Spy Case. House of Representatives Eighty Second Congress. Washington, 1951.

[3] Новая и новейшая история. 1994. № 4–5.

[4] Колесников М. Таким был Рихард Зорге. М., 1965, с. 165.

[8] Дело Рихарда Зорге. Неизвестные документы. Публ. А.Г. Фесюна. М., 2000, с. 111.

[9] Колесников М. Указ. соч., с. 168.

[10] Дело Рихарда Зорге, с. 116.

[11] Колесников М. Указ. соч., с. 168.

[12] Дело Рихарда Зорге, с. 117–118.

[14] Колесников М. Указ. соч., с. 169.

[15] Дело Рихарда Зорге, с. 119.

[16] Колесников М. Указ. соч., с. 169.

[18] Дело Рихарда Зорге, с. 119–120.

[22] Эндрю К., Гордиевский О. КГБ. История внешнеполитических операций. М., 1992, с. 281.

[25] Дело Рихарда Зорге, с. 171.

[27] Шелленберг В. В паутине СД. Минск, 1999, с. 182–183.

[28] Цит. по: Дело Рихарда Зорге. М., 2000, с. 137.

[29] Судоплатов П. Разведка и Кремль. М., 1996, с. 167.

[30] Дело Рихарда Зорге, с. 14.

[35] Цит. по: Дело Рихарда Зорге. М., 2000, с. 137.

[36] Дело Рихарда Зорге, с. 19–20.

[38] Колесников М. Указ. соч., с. 191.

[41] Кирст Х. Зорге, которого мы не знали. М., 2001, с. 359, 361.

[43] Дело Рихарда Зорге, с. 134.

[45] Судоплатов П. Указ. соч., с 167.

[46] Дело Рихарда Зорге, с. 136.