«КАК ЭТО
ДЕЛАЕТСЯ?»
Есть у замечательного чешского писателя Карела Чапека цикл юмористических рассказов, объединенных этим названием. Со знанием самого дела, правда, в его смешных, парадоксальных, а то и просто дурацких проявлениях в них рассказывается о том, как делается газета, фильм, спектакль... Над телевидением Чапек посмеяться не успел. А жаль.
«Над мелочностью нашей кабацкой гласности нельзя не смеяться, но в нашем жалком быту и она полезна», – писал в середине прошлого столетия критик Аполлон Григорьев. Полезна бедняжка «гласность» и поныне: чем жило и кормилось постсоветское телевидение, как не новостями о старом, о пережитом. Взламывались сундуки информации, и народ узнавал «такое?!..». Выпущенные на волю факты были, разумеется, снабжены комментарием (да-да, тем самым, что разъясняет смысл, значение и подоплеку). Народ ужаснулся, но благодарил всех, а телевидение – в первую очередь, и главным образом – за комментарий. Нет, не зря твердят про «загадочную русскую душу»! Попытки оценивать сообщения, растолковывать их смысл самолюбивые британцы, например, воспринимают как моральное оскорбление, как духовный нажим. На Би-би-си – крупнейшей в мире телерадиокорпорации – информационные сообщения идут в эфир в подчеркнуто нейтральном изложении. Нет комментариев, нет явной тенденциозности в подаче материала, нет и намека на то, что слушатель может что-то не понять. Он, разумеется, во всем осведомлен, ни в чем не уступает политическому эксперту. Если и нужны разъяснения, то только в особых рубриках, где выступают комментаторы. Однако они сообщают уже не факты, а собственные мнения. Правит бал все-таки новость. Западные теоретики предостерегают: информацию не надо комментировать, беспристрастное информирование – условие демократии (П. Гуревич. Приключения имиджа, 1991).
Однако возможно ли в принципе бесстрастное информирование или объективность информации – это миф?.. Ведь делала же это телекомпания Си-эн-эн в августе 91-го и в октябре 93-го в России!..
Предвижу возражения: мол, в мире ежесекундно происходит масса событий, но информационные агентства отбирают из них лишь некоторые. Да и то: кто, как и что из одновременного многообразия объектов съемки зафиксировано телекамерой – тоже абсолютно объективным не назовешь!.. Значит, создается панорама новостей не более объективная, чем тенденциозный комментарий? Что-то отобрано для «демонстрации», а что-то стало, так сказать, «вторым сортом»? А ведь новостей «второго сорта» в принципе не существует! Одна новость затрагивает интересы многих стран: полет в космос, всемирный конгресс, выдающееся научное открытие, новый очаг войны. Другая – уступает в значимости: смена правительства в конкретной стране, массовая забастовка, межнациональные конфликты. Наконец есть новости, имеющие локальный интерес: внутрипартийные дебаты, спортивные достижения, кончина известного человека.
Но кому дано право определять «масштаб фактов»? Ведь событие, которое сегодня кажется незначительным (допустим, разоблачение мошеннических подделок внутри некой корпорации), завтра может оказать воздействие на жизнь страны в ходе предвыборной борьбы. С другой стороны, такая «первоклассная» сенсация, как очередной скандал модной кинодивы, оказывается новостью-однодневкой, значимость которой раздута до мирового события. И это нелегкое бремя ВЫБОРА «информационного повода» среди изобилия фактов и событий «разного масштаба» несут журналисты (ну и, конечно, редакторы и еще целая «пирамида» руководителей «надстройки»). А еще надо суметь (знание? интуиция? талант?) заранее предвидеть, что именно заслуживает внимания с информационной точки зрения. А еще – как, какими средствами, а то и с чьей помощью их «освещать», чтобы тысячи ежедневных событий свести к десятку видеозаписей и так называемых «текстовых» сюжетов. И главным критерием этого ВЫБОРА является «телевизионность» информационного сюжета (убедительность происходящего на «картинке», его драматизм, минимальное использование «говорящих голов») при сохранении, конечно, общих для всех СМИ критериев – актуальности, оперативности, злободневности, учета потребностей аудитории и т.д. Разумеется, ведущим обстоятельством этого ответственного журналистского шага становится и «уровень» телевизионного канала – всемирный, федеральный, губернский, городской или локальный, региональный.
Поскольку «выпуск новостей представляет собой уникальный сплав слов, изображений и звуков» (как просто, а потому весьма убедительно сказано в «Справочнике для журналистов Центральной и Восточной Европы», изданном Русским Пен-центром), мне никак не удержаться от небольшого отступления в рубрику «из газет», где о слове, дикторе, читающем информацию ведущем говорят:
Евгений Александрович Смирнов – диктор Всесоюзного радио, а в 1970–1974 гг. – ведущий телевизионной программы «Время» («Общая газета», №40, 1966):
...За счет интонации исключительно текст можно повернуть таким образом, что он будет нести какую-то другую информацию, помимо словесного значения. Даже в таком деле, в жестких рамках дикторской работы, мы учились эзопову языку. Ведь, возвращаясь к Всесоюзному радио, после тяжелейшего конкурса, с огромным количеством претендентов (пробиться было безумно тяжело), мы – победители – только через год были допущены к микрофону, чтобы сказать всего одну фразу: «Говорит Москва! Московское время: 21 час», допустим. И все! И это после года учебы!
А сейчас? Подобрали с улицы безработного и буквально на следующий день сажают к микрофону, ведь это же недопустимо!»
Между прочим, сейчас, когда не стало информационного барьера и бывшие «вражьи голоса» «Голос Америки», «Радио Свобода»» свободно входят в наш эфир, я печально замечаю и у них те же болячки: фамильярное обращение со словом, интонационные неточности. Парадоксально, но при отсутствии запрета на вещание у «голосов» вдруг пропал облик, всегда присущая им индивидуальность.
Я вот наткнулся недавно на очень верные слова, принадлежащие, кажется, академику Дмитрию Сергеевичу Лихачеву: «Есть четкая взаимосвязь между языком и мировоззрением человека. Если знание мира сужается, сужается и язык».
...Порой кажется, что единственным спасением было бы вернуться к речи и впрямь спонтанной, без электронных подсказчиков. Пусть менее гладкой, зато обладающей неоспоримыми достоинствами действительно живого разговора. Если «мысль изреченная есть ложь», то мысль предварительно написанная и после «озвученная» – наверное, вдвойне...
Для комментатора чтение с телесуфлера – это как пение под фонограмму. «Под фанеру» говорят эстрадные халтурщики. И каждый эту фальшь чувствует.
Безупречнее всего в этом смысле – новостийные программы. Здесь нас не пытаются обмануть. Телесуфлер, приспособление техническое, здесь гармонирует с техническим характером задачи – бесстрастным чтением фактов...
Оставим эти вроде бы необязательные две «информации к размышлению» без комментариев, отметив только, что СЛОВО, ЗВУЧАЩЕЕ с экрана, очень часто становится ключом (а то и отмычкой?!) к людским душам. Особенно если вспомнить шутку одного американского комика о том, что телевидение – это замечательное изобретение человечества: стоит убрать изображение – и такое впечатление, что слушаешь радио. Слова, слова, слова... Конечно, они важны!.. И еще как!.. Но не только они... Не менее важно и то, что стоит за ними. Даже независимо от языка. Ведь не имеет смысла вникать в такие, например, слова, как «Туруримбубия, сижу на тумбе я»?!.. А ведь по-русски вроде бы сказано!..
На этой прелестно-забавной «туруримбубии», вполне серьезно вброшенной в полемику «левым» поэтом 20-х годов А. Крученых, можно бы и закончить короткий «кивок» в сторону слова на ТВ, но... не получается. Язык, речь, слово в информационном телевидении, в тележурналистике самого широкого спектра ее действия столкнулись в наше перестроечное «постсоветское» время безудержной гласности и свободы с весьма неожиданными (или ожидаемыми?!), на удивление обескураживающими, последствиями (?) этого самого времени...
...Был когда-то милый старый анекдот: отвечая на вопрос друзей, чему они учат своего двухлетнего ребенка, родители радостно доложили, что учат его говорить. А на тот же вопрос лет через десять уже угрюмо отвечали, что теперь они учат его молчать.
Тележурналиста по определению нельзя учить молчать, ибо умение убедительно, аргументированно, точно, грамотно, этично говорить неотъемлемой составной частью входит в его профессию. Не случайно учебная дисциплина под таким «древнегреческим» названием РИТОРИКА есть в университетских программах, где этих самых журналистов и готовят. Замечу, что в журналистике нет обязательного требования всегда говорить В КАДРЕ, к чему в основном большинство из них и стремится. И понятно – почему это происходит: во-первых, будем честны, коллеги всегда на виду, популярность, звездность и все такое; во-вторых – и это, пожалуй, посущественней будет – есть счастливая возможность обойтись без видеосюжета о конкретном событии или факте, если они уже «проскочили» или вообще недоступны, а просто зафиксировать рассказ журналиста об этом на фоне неких «признаков» этого явления или факта или «в пределах его географии». Конечно, и такое сообщение может оказаться очень эффективным, сенсационным, оперативно-ошарашивающим, но ...это все-таки телевидение, а не радио, и в нашем разговоре хотелось бы иметь ориентиром ИДЕАЛЬНУЮ, а не «поелику возможную» МОДЕЛЬ...
Это – о «говорящих в кадре». Но такое «кадровое присутствие» ни в каких законах не записано. Журналист может остаться «за кадром» – чему много примеров в телевизионной практике, когда со зрителем остается лишь «закадровый голос». Но и это – не закон. За кадром может (и даже имеет право!) оказаться и журналист, и его голос – и это ни в коей мере не упрощает или вообще ликвидирует его функциональные профессиональные обязанности. Найти, выявить факт, событие, явление, разобраться в его существе, понять «зачем», «про что» и «как» решать его в телевизионном сюжете – вот фундамент профессии. Остальное – скорее приятный (и весьма производственно целесообразный и привычный) «десерт».
Фундамент же, если «копать» его по-настоящему, – труд. Труд большой, требующий и сил, и знаний, и умений, и удачи, и интуиции, и ... таланта! А десерт – он «на сладкое», как же без него в жизни? Поэтому-то тележурналистское «говорение», особенно «говорение в кадре», представлено на телевидении более чем громогласно (и ничего дурного в этом нет, когда оно, конечно, ЗЕЛО ДОБРО есть!), что и требует немного побеседовать об этом.
Сознаю, что тема моего монолога покажется многим далековатой от «проклятых вопросов» нашей повседневности. Утешаюсь, однако, мыслью, что великий Корнелий Тацит – историк «на все времена» – наверняка был бы другого мнения. Свидетельством тому скромное с виду сочинение под названием «Диалог об ораторах», где он остроумно и ненавязчиво объяснил своим согражданам (а заодно и нам), что судьбы ораторского искусства – его расцветы и закаты – нагляднейше метят моральное и культурное состояние общества.
И правда. Довелось великому историку спознать иные характерные «изделия» современной отечественной риторики – ну, хотя бы из иных популярных телепрограмм, – он без труда определил бы качество нашего общественного мироощущения.
Самая броская примета телевизионного красноречия – безостановочность словесного потока. Исстари известно, что обвальное словоизвержение, направленное горячечной интонацией, мимикой и жестикуляцией, расцвеченное безразмерно-витиеватым слогом, как нельзя лучше драпирует убожество мыслей и знаний. Жаль, что в ораторском творчеств нет термина, адекватного «графомании», искренне скорбит историк Марк Кушниров в своей заметке «Об упадке красноречия в Древнем Риме» («Московские новости», март, 1996), где он особенно опечален скандальным окрасом тележурналистских речей. (Тут и примеры из популярных в разное время «Акул пера» и «Один на один», «600 секунд» и прочего.)
Впрочем, у этой стихии, кроме чисто скандальной фактуры, есть и другие – «интеллигентные». Одна – суетливо-обходительная, галантерейно-угодливая. Вторая – наставительно-высокомерная, сурово-разоблачительная. Фактуры в сущности смежные, поскольку обе изобличают желание оратора потрафить... толпе – либо пряником, либо кнутом.
Льстивая угодливость обычно маскируется легкой, как бы добродушной хамоватостью, грубовато-кухонной шутейностью. Таким говорунам, как воздух, необходимо поминутное одобрение аудитории – зримое, шумное – как высочайшее дозволение на их развязность.
Спесиво-назидательные ораторы, напротив, склонны к трубному, апокалиптическому гласу, дабы потрафить иному, не менее банальному пристрастию «почтеннейшей публики» – попугать себя кошмарами, тайнами мадридского двора и мрачными прогнозами. (Повторяюсь, дело не во взглядах.)
И, наконец, едва ли не самая убийственная особенность нашего публичного краснословия: неумение (да и нежелание) считаться с возможностью возражения. На наших глазах ежедневно происходит то, что еще до новой эры признавалось за проступок, недостойный не только оратора, но и просто воспитанного человека – бранить оппонента за его спиной. Когда точно известно, что он не может выйти к микрофону и ответить.
Вообще ситуация, оставляющая тебя один на один с дружественной или даже нейтральной аудиторией (за таковую можно считать и телезрительскую), – самое что ни на есть коварное испытание для оратора. Телевидение сделало эту ситуацию обыденной, и, увы, мало кто из наших записных витий не соблазнился шансом свести счеты со своим заочным противником и представить себя носителем истины в последней инстанции.
Ну, да ладно, «свести счеты» – это одно, а вот каким языком? Русским? Ну, не знаю!.. Мало того, что на улицах рябит в глазах от «маркетов» и «фаст-фуда», от реклам на манер англоязычной прессы, а «готовое платье» давно превратилось в роскошное французское «прет-а-порте», что, наверно, и престижно, и классно, и, конечно, многим не по карману, хотя означает это не что иное, как именно ГОТОВОЕ ПЛАТЬЕ – не больше и не меньше. Что же касается всего того, что льется с телеэкранов, то порой волосы встают дыбом от того «воляпюка», в который превращается сегодня русский язык.
...Некоторое время назад телеведущий канала «Антенн-2» выпалил в эфир английское слово dispatch (направлять) в несколько офранцуженном виде – и тут же попал в «Музей языковых ужасов», управляемый Французской Академией. Ареопаг «бессмертных», как называют пожизненно избранных академиков, изящно и быстро поправил грешника: «Молодой и симпатичный журналист, без сомнения, проигнорировал тот факт, что аналогичный по смыслу глагол repartir существует в нашем языке с XIII века...»
А потом появилось заявление Верховного комиссариата по вопросам французского языка о принятии соответствующего закона: «Он является необходимым оружием в борьбе за сохранение национальной культурной самостоятельности, ибо величайшее из всех преступлений – это убийство языка нации».
Вот так, ни больше ни меньше!
Надо сказать, что этот поход в защиту родной речи французами воспринят вовсе не как насилие, более того – находит отклик в их ментальности. Знаете, какая книга всегда раскупается во Франции в самых больших количествах? Нет, не Библия. Каждую осень миллионным тиражом выходит очередное издание объемистого (2 тысячи страниц) «Малого иллюстрированного Ларусса» – знаменитого толкового словаря.
Вот так вот!.. Конечно, французы – они во Франции живут, а мы... А, может, то, как живем МЫ (какие мы?!), то и передаем своему прекрасному некогда (да и всегда – в подлинности своей!) языку? Как мудро сказал однажды наш петербургский настоящий интеллигент Дмитрий Сергеевич Лихачев: «Если бесстыдство быта переходит в язык, то бесстыдство языка создает ту среду, в которой бесстыдство уже привычное дело. Существует природа. Природа не терпит бесстыдства».
Природа – не терпит. А мы?.. Терпим?
«Ах, какие высокие материи!» – ухмыльнувшись, воскликнет, быть может, некий игривый оппонент. Да какие уж там «высокие», если специально просидев у экрана с карандашом в руках, я только за один вечер услышал из уст тележурналистов (!) с самых разных каналов и в самых разных передачах (преимущественно информационных) ворох одних неверных ударений:
· прИбывшая делегация посетила...
· нАчалась пресс-конференция...
· надо, наконец, прИнять решение...
· хозяева, прИнявшие делегацию...
· углУбить тему автор отказался...
· пЕредав письмо, мы...
· подвЕдена новая линия...
· провЕдено совещание...
· перевЕдено средств на сумму...
· перевЕзены грузы...
· передрАлись участники митинга...
· единодушны были Эксперты...
· решено облЕгчить...
· хорошее намерЕние...
· в столицу прИбыла...
· потом врУчат призы...
· он приобОдрил мальчика...
· потом взвИнтят цены...
· был неправильно оцЕнен...
· скоро вклЮчат рубильник, и...
Ну, а уж констаНтацию остается только констатировать!..
...Спешу уведомить образованного собеседника, что этим скромным перечнем удивительных ударений и одним милым словом констаНтация говорящий эфир, конечно, не ограничивается. Поэтому продолжить это увлекательное лингвистическое расследование настоятельно рекомендую Вам, мой доверчивый Читатель (хороший, доложу Вам, тренинг для будущего тележурналиста). Только не ограничивайтесь поиском неверных ударений и неточных слов – есть еще и такие характеристики речи, как словарный запас, логика изложения, характер построения фразы, интонация и т.п.
Д.С. Лихачев вспоминает, что в свое время эталоном русской речи был язык актеров Малого театра, хранившего традиции со щепкинских времен. Я еще застал времена подобных театров и таких актеров (достаточно упомянуть великую «Александринку» – им. Пушкина с Симоновым и Черкасовым, Фрейндлихом и Чесноковым...). А речь Стржельчика в БДТ?!.. И главное – народ валом валил в театры и ... учился речи? Да, учился речи!.. Конечно, и сегодня люди ходят в театры, но... много ли там спектаклей с подлинно русской речью, особенно если это современные пьесы с их сленгом, новоязом, а то и откровенным (художественным?!) матом?.. Замечу попутно, что именно писатели и журналисты первыми взяли на себя крайне вредную, даже опасную «миссию» – пропаганду матерщины. Писатели и журналисты в роли – по В.И. Далю – похабников и срамословов?! Каково?!
Отвечая на вопрос о своих ощущениях в связи с приближением конца XX века, Д.С. Лихачев грустно сказал: «К сожалению, я живу с ощущением расставания. Расставания с прежней культурой, прощания с нею. Прощание должно быть достойным и приветливым.
Прощание должно соединяться со встречей нового. А вот ощущения встречи новой культуры у меня нет. У нас нет еще идеалов, к которым мы должны были бы стремиться».
А люди продолжают учиться у той культуры, которая есть сегодня, и, несмотря на обилие театров и кинозалов, прежде всего (и, увы, в основном) у телевизора.
Особенно дети! Вот кто самый доверчивый и дисциплинированный ученик «электронного друга семьи». Взрослый сформировавшийся человек, думающий, образованный, ЛИЧНОСТЬ не поддастся наивно на его «культурные провокации». Дети – беззащитны! И не только, скажем так, от «содержательных» программ, но даже – весьма ощутимо – от почти не замечаемой взрослыми рекламы.
Реклама – это венец новой культуры! «Телеэкран души зашкален до помех», – с грустью заметил Андрей Вознесенский. А ведь известно, что лучше всего воспринимают рекламу как раз дети. Во-первых, они верят ей на 70 процентов, во-вторых, невзыскательны и не замечают халтуру, и, в-третьих, готовы без устали «заглатывать» все новые порции видеоклипов и роликов. Они, как губка, впитывают в себя все это, чтобы в едином «культурном порыве» проскандировать в толпе «телесоучеников»: «Будешь пить напитки «Хиро» – станешь чемпионом мира!» И все они ведь понимают про этот «Хиро» мгновенно – это ИХ ЯЗЫК. Откуда? Кто учил ему?.. Ящик, телевидение, телеработники, тележурналисты (чье время в эфире максимально приоритетно!). Это от них мы узнаем, что есть президенты, премьеры, сенаторы, «сникерсы», спикеры, губернаторы (хотя в России нет ни одной губернии), мэры, префекты, что самые модные профессии теперь – бизнесмен, продюсер, менеджер, брокер, что работаем мы нынче в офисах, продукты покупаем – в супермаркетах, что названия магазинов, ресторанов, фирм, обществ, всевозможных торговых точек сплошь на иностранный манер или без лишних церемоний попросту начертаны на английском – кому надо, тот поймет.
И вздумай сегодня подросток поучиться литературному русскому языку, сделать это будет ему не так просто. Раньше эталоном произношения, грамотности была речь дикторов. Верили и печатному слову, по газете справлялись, как по словарю. Сейчас что ни ведущий, то свои варианты ударения, а чуть ли не в каждом номере больших и малых изданий досадные «очепятки».
Особенно богат на речевые «прибамбасы» прямой эфир. Конечно, то, что расширился круг лиц, допущенных к микрофону, – явление, безусловно, отрадное и прогрессивное. Но как часто выступления приглашенных поражают обилием просторечий, вульгаризмов!.. Не стесняются и в употреблении «непарламентских» выражений. Только повернешь ручку приемника, как тут же услышишь: «тусовка», «крутой», «разборка», «отслеживать» и т.д. А на такие мелочи, как «памятный сувенир», «молодая девушка» или «постоянная константа», давно перестали обращать внимание.
Мы горазды изобретать и сами «русские» слова, отражающие нашу действительность: качок, видик, лох!
А, может быть, так и надо? Может, без этих слов не обойтись? Есть и научные мнения на этот счет. Некоторые специалисты в области языкознания утверждают, что процесс засилья в нашей речи иностранных слов – явление как раз прогрессивное, что таким образом происходит развитие языка. Другие, и их большинство, справедливо полагают, что подобным «внедрением» мы только размываем свой язык, наносим ущерб культуре. И нынешний американизированный сленг, на котором мы преимущественно и общаемся между собой, увы, еще одно подтверждение тому, что торжествуют западные ценности – от жвачки до образа жизни.
Что будет дальше, предсказать не берусь, хотя прогнозы специалистов полны тревоги за «наш великий, могучий».
«Скоро литературный язык станет ученой латынью, а русские будут говорить языком мата! Нация разделит судьбу языка. Рудиментируя вместе с ним», – столь мрачно пророчествует некий персонаж Филька – герой повести Леонида Бородина «Гологор».
И то правда – ведь сейчас, как утверждают некоторые, другие времена, иные нравы, меняются приоритеты, ценности, отношения. «Мы другими глазами смотрим даже на собственных детей – «новое поколение выбирает «пепси». Кстати, вы заметили, что все чаще в эфире стало звучать вместо «ребенок» – «бэби», «подросток» – «тинейджер». Любимые чада не остаются в долгу. Нас, родителей, они называют без фантазии – «шнурки», «чукчи», «марксы» – выбирайте кому что нравится. И не хватайтесь за ремень, если услышите в ответ на ваше очередное замечание кислое: «О, май гад!» Это всего лишь «Боже мой» по-английски. «Клево, правда?» – с плохо скрываемым беспокойством спрашивает Елена Данилевич («СПб ведомости», №41, 1996).
Вспомним: когда наступила гласность – захватило дух и радости не было предела. Но что это? Не успели нарадоваться, как словесная раскованность обернулась разгулом и вседозволенностью. Казенное слово сошлось с блатным. Однажды кто-то заметил, что Пушкин показался бы ныне инопланетянином – в этом повальном отступлении от нормы. В стертости границ между такими словами, как «спонсор» и «западло», чистый голос поэта – «Я вас любил так искренно, так нежно» – не стал бы странен и неузнаваем?
В который раз напомню, что прежде, чем стать бизнесом, ТВ изобреталось как средство коммуникации, способное собрать людей, независимо от их удаленности от центров, в полноценном культурном пространстве.
Быстро привыкнув к рыночной необходимости зарабатывать деньги, они стали только с этих позиций рассматривать перспективы развития нашего эфира, хотя ясно, что это означает рубить сук, на котором сидишь. ТВ – не частная сфера жизни, оно всепроникающе и не только откликается, в меру своего понимания, на интересы общества, но во многом их формирует. Оно уже создало атмосферу, культуре почти враждебную. Культуру легко затоптать, но вырастить людей, испытывающих в ней потребность, – дело столь же долгое и кропотливое, как возделывание английского газона. Культура существует только в движении вперед либо назад, и если не заботиться о направлении этого бега, если не готовить ей аудиторию, то есть риск, что и сегодняшняя попса станет для слушателей чересчур сложной и умной.
Стремясь «войти в цивилизованный мир», мы стремительно от него удаляемся. Невежество становится фирменным знаком многих теле- и радиопрограмм, газетных статей (в том числе «искусствоведческих»), целых редакционных коллективов, живущих так, словно с них и началась человеческая история. Результаты их деятельности имеют печальные последствия – незаметно для самих себя они уничтожают плоды деятельности целых поколений. И если успеют, это будет катастрофа страшнее сноса храма Христа Спасителя. Потому что грозит исчезнуть не символ духовности, а – духовность как таковая.
Культура – это не только филармония с театрами. Культура – этика нашего общества. Язык, которым говорим. Качество мышления. Естественное неприятие любой агрессии. Нравственная опрятность.
Культура может ужиться с рынком. Но она брезглива к базарным сварам. Базар – среда люмпенов, культуру он отрицает и уничтожает. ТВ страны сегодня дрейфует между этими двумя полюсами человеческого общежития, все чаще заигрывая с базаром.
То, что сейчас происходит с русским языком, – это катастрофа! Есть в лингвистике такое понятие – пиджинизация, то есть крайнее оскудение словарного запаса, язык опускается до такой степени, что превращается в эрзац. Как пример – язык портовых городов, где изъясняются на своеобразном сленге матросов, который включает сотни четыре английских, испанских, немецких слов плюс русские крепкие выражения – с помощью этого набора можно поддержать любую тему разговора. Русский язык стоит на пороге перехода в эрзац. Почему и как это конкретно происходит – тема отдельных – и серьезных – исследований.
Правда, находятся радетели нового жаргона, разглядевшие в нем древние корни подлинных народных языков. Остроумней всех на эту «уловку» ответила петербургская писательница Нина Катерли: «Если позволить себе изъясняться на смеси «французского с нижегородским», то я могла бы написать здесь применительно к уважаемому эксперту: «Не жопьтесь, урод!», поскольку слово «жопиться» на тамбовском диалекте РУССКОГО языка означает «кукситься», «плакать» (Макс Фасмер. Этимологический словарь русского языка. Т. 1). Что же до «урода», то это по-польски «красота». Я, таким образом, сказала бы эксперту всего-навсего «не плачьте, красавец».
Ну, скажете вы, телевидение-то здесь при чем?! Жизнь такова – вот в чем фокус!... Ан нет, при том! Не распространяй! Не заражай! Не учи несформировавшиеся души! НЕ ФИКСИРУЙ! Ибо по авторитетному утверждению Юрия Лотмана: «Появление средств фиксации устной речи кардинальным образом отражается на письменности». Неужели мы еще хотим иметь такую литературу в будущем, какую поможет нам создать и наше «разговорное», «журналистское» телевидение?!..
Говорят, что итальянский – это испорченная латынь. Чтобы ее испортить, итальянцам потребовалось 2000 лет. Мы оказались способней?..
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Фраза евангелиста Иоанна стала афоризмом – так сцепились в ней смысл, поэтичность, краткость. Человеку завещано помнить о божественной природе Слова, о его власти.
] ] ]
...Репортеры, корреспонденты, ведущие аналитических и прочих других информационных и не очень программ, а то и те из них, кого именуют уже не иначе, как замечательным «русским словом» шоумены!.. Сколько же их и сколько всего того, что связано с ними?!.. Вопрос, конечно, наивный – их очень много и очень мало, если иметь в виду «звезд». Но мало, пожалуй, не потому, что обеднела земля наша талантами, а потому, что «сито» очень мелкое, мест на вершине не густо, количество случайностей, которое должно свести все в нужное время и в нужном месте в одной точке, – слишком велико... А еще, к сожалению, работает старый афоризм: «Кто не умеет толкаться локтями, пусть их кусает»...
А еще есть атмосфера жизни, атмосфера времени, которая требует видеть на экране именно ЭТОГО человека со всеми только ему присущими особенностями, достоинствами и... даже недостатками. Ну, и, простите, связи, дружеские узы, предварительная «раскрутка» извне, в том числе и материальная...
Полагаю, это еще не весь перечень, известный мне из самых разных источников, и в первую очередь (?!)– из самих СМИ. Понимая реальность всех этих «звездных» обстоятельств, остаюсь при своем наивном, но, убежден, абсолютно убедительном разумении, что ТАЛАНТ и ПРОФЕССИОНАЛИЗМ – это единственное, что делает тележурналиста тележурналистом. С большой буквы! И это главное! А «Как стать звездой?» (давным-давно фильм такой был моего коллеги Виталия Аксенова – там все сверкает, поет, взрывается фейерверками и поливается шампанским, там, быть может, и ответ содержится?)
Но, так или иначе, «звезды» тележурналистики – это все-таки наши (ваши!) ориентиры. Без ТАЛАНТА и ПРОФЕССИОНАЛИЗМА ими все равно не стать... или не удержаться на поверхности зрительского внимания больше недели. (Немало проскочило перед нами только за десять последних лет таких «звезд-однодневок», чудом напавших на «золотую жилу» одной краткосрочной сенсации, вспыхнувших в ее отблеске на день-два и тут же канувших в Лету. Ибо на «удержание себя» на экране больше просто не оказалось под рукой новых, «свалившихся на голову» чудес.)
Эту же проблему, но уже с «внешней стороны», телезрительской, анализирует известный (в том числе и по своим эпатажным газетным публикациям!) журналист Дмитрий Быков, видя истоки живучести такой журналистики в «рабской потребности» аудитории (и то верно: не было бы спроса – сгинуло бы в неизвестность и предложение):
«В том-то и дело, что рабу необходимо зрелище чужого унижения. Именно это (а не безграмотность или нищета) отличает раба от свободного человека. Рабом, смею сформулировать, называется существо, которое испытывает наслаждение при виде чужого позора. Потом это существо начинает даже сострадать, но в самый момент разжалования, разноса или расстрела оно испытывает восторг, в котором не признается даже себе и который все-таки явственно читается на лице.
Страна поставлена в настоящее время в ситуацию тяжелого выбора. Хотите посмотреть на счета Чубайса? А на его трусы? А послушать, как будут пороть его команду, – не желаете? А редкое зрелище – разъяренный начальник – не угодно ли? Очень рекомендуем! Здорово повышает самооценку: вот, не на меня одного орет багровое ничтожество, вознесенное судьбой надо мной! У людей побогаче и позначительнее тоже случаются аналогичные проколы.
Счастье у раба одно: увидеть, как бьют надсмотрщика».
Мд-а-а... Телевидение впрямь напоминает порой «сплошной кошмарный сон», с одинаковым успехом делая национальным героем и академика Сахарова, и Кашпировского, Жириновского, Леню Голубкова. Это значит, что ТВ может быть чем угодно – либо средством для достижения общественного согласия, либо жутким средством политической конфронтации. Можно придираться к понятиям, но нельзя не понимать, что телевидение должно всячески содействовать согласию в обществе, а это не идеологическая, а, если хотите, этическая, нравственная задача любого ТВ.
Разумеется, манипулировать сознанием, давать только хорошие новости, в надежде, что от этого станет хорошо на душе, – это бред, утопия. Такой контакт телевидения со зрителем будет фальшивым, пустым, опасным. С обществом у ТВ должны быть только доверительные отношения. «Окошмаривание факта», обилие «компромата» на телеэкране – еще одно завоевание современного «ящика» и его передового отряда – информационного вещания. И я совсем не исключаю, что, помимо не исчезающих со страниц газет и экранов намеков на «продажность», «ангажированность» и прочую нечистоплотность тележурналистов, вся эта чернуха потому пробивается на экран, что она САМА ПО СЕБЕ ДРАМАТУРГИЧНА, КОНФЛИКТНА (абсолютно профессиональные для любого телевизионного зрелища понятия, не так ли?), а значит, можно, не мучаясь профессиональными заботами о замысле и решении, драматургии, композиции, акцентах и прочих «завязках-развязках», завлечь зрителя в не выстроенную профессионалом, а найденную, «откопанную», а то и вовсе подаренную «готовую интригу».
Спасение компромата не в стыдливом молчании (кто умеет молчать, знает, что молчание оправдывается не застенчивостью, а энергичностью). Компромат противостоит обличению, компромат есть пародия на обличение, тень обличения, пытающаяся стать реальностью. Отличия бросаются в глаза. Компромат исходит из ненависти, обличение исходит от любви. Ветхозаветные пророки обличали своих, а не чужих, потому что своих любили, а чужих, увы, недолюбливали. Иоанн Предтеча обличал Ирода, а не собирал компромат на его придворных. Если сегодня журналисту «чешется» кого-то обличить, пусть обличает своего главного редактора. Или хозяина банка, содержащего телекомпанию. Доверие к таким обличениям и уважение к тому обличителю будет беспредельным, и заслуженно беспредельным.
Компромат нацелен на то, чтобы человек потерял лицо, обличье – на то, чтобы человек обрел лицо, чтобы грешник из безликого служителя зла превратился в личность. Отсюда, кстати, и само слово. На первый взгляд (точнее, слух), «обличение» и «разоблачение» – синонимы, на самом деле они – антонимы.
А пока... с удивлением отмечаю, что чуть ли не новый «класс» образовался в тележурналистике – ловких добывал «самоигральных» (как порой называют в театральных кругах выигрышные с точки зрения «кассы» пьесы) сюжетов (чернухи!), компромата и других «сенсационных крючков для лохов». Они и мир вокруг оценивают потребительски, как поставщика таких сюжетов.
У Мамина-Сибиряка есть хорошая сказочка про мух. С точки зрения мухи мир очень логично устроен. Зачем, например, нужна кухарка? Затем, что она им, мухам, провизию носит. Таким образом, у всех людей есть какие-то функции применительно к существованию мух – очень логическое мухоцентрическое строение мира. Может быть, и мухе можно вот так же задать вопрос, для чего она послана? Наверное, она тоже считает, что выполняет миссию...
И снова мы невольно вступили в ту трудноосязаемую область человеческого, а не только журналистского, нравственного бытия, которая называется этика.
Порой, простите, кажется, что сами понятия «журналист» и «этика» несовместимы. А классик французской литературы Оноре де Бальзак писал: «Всякий, кто причастен к журналистике, вынужден кланяться людям, которых презирает, улыбаться злейшему врагу, вступать в самые грязные сделки, чтобы заплатить обидчикам той же монетой».
А есть еще «виртуозы» второй древней профессии – это те, чьи ставки высоки; их женам дарят костюмы за полторы тысячи долларов, с ними нельзя ссориться, иначе вы будете обильно политы грязью и старательно изолированы от прессы и телевидения, – рассказывает журналистка Алиса Александрова («Общая газета», №5, 1998). – Как-то милейшая ведущая на телевидении, организатор собственного салона, пригласила на передачу известного московского модельера.
– Вы не могли бы помочь мне подобрать костюм на передачу? – спросила ведущая. Художница согласилась, а потом стала избегать журналистку, поскольку эта и последующая передачи обошлись модельеру в двенадцать костюмов, каждый из которых оценивается примерно в триста долларов. Кстати, салон у ведущей – раз в неделю, и на встречу к ней приходит обычно пять-шесть человек.
С другой стороны, и журналист должен иметь навыки бизнесмена и терпение гадюки. Ведь стоит ему позвонить на фирму – договориться об интервью, как в ответ вкрадчивый голос спрашивает: «Сколько?» И здесь важно... или не прогадать, или сохранить достоинство.
Деньги, деньги, презренный металл!.. Конечно, счастье человеческое не в деньгах, но вот их количество... А «компромат», «замочная скважина» и всякая чернуха, увы, пока оплачивается... пардон, востребована зрителем, и «заказная журналистика», увы, тоже. Ведь пока ты не стал редкой звездой, мало-мальски приличной зарплаты (увы!) ждать не приходится!.. А вот, к примеру в Скандинавии экономика это позволяет делать практически безболезненно – чего не скажешь о России, которая, если помните, аршином общим не измеряется, и потому ее отдельным наивным жителям остается только в нее верить. И надеяться, что все проблемы, как рубцы на теле после сеанса Кашпировского, рассосутся сами собой.
А зарабатывать (и хорошо зарабатывать и сейчас, и потом) хочется, ох как хочется! Не потому ли толпы страждущих «рыщут на помойках и изнанках жизни», стремясь продлить в зрительском внимании скромное мерцание случайно вспыхнувшего на небосводе огонька? В журналистике даже появился «жанр» – «замочная скважина». О популярных людях страны известно почти все – про жен, про интерьеры дач и кто в семье выгуливает собаку... А уж если «повезет», то и «кто с кем» спит, пьет и в какой канаве после возлияния прилег отдохнуть в непотребном виде.
Точно опоенные беленой свободы, мы оплевываем сами себя, втаптываем друг друга в грязь компроматов, вызываем, как Ленский Онегина, на дуэль (чтобы потом пропеть «убив на поединке друга...»).
А ведь во многом наивная вера миллионов людей в правдивость и неподкупность печатного или эфирного слова, в действенность прессы – один из тех постулатов, что достался нам в наследство от «советского образа жизни». Досталось новому поколению журналистов и редакторов в сущности даром. Еще год-полтора назад социологические опросы фиксировали очень высокий уровень доверия населения к прессе и журналистам. Инерция того доверия отчасти действует и сегодня.
Сегодня мы легкомысленно, если не сказать – преступно, растрачиваем этот капитал. В сущности – основной капитал средств массовой информации.
Хотя, если подумать, этот капитал не стопроцентно «чистого свойства». Вспомним Наума Коржавина: «Куда спокойней раз поверить, чем жить и мыслить каждый день»...
Предпочтительней, согласитесь, все-таки «жить и мыслить каждый день»! Но... такой капитал, доставшийся нам от твердо зацементированного идеологического прошлого, впрямь был. Инерция его сильна, но ухабы современных СМИ изрядно этот капитал порастеряли.
Сегодня свобода убивает свободу, СМИ убивают СМИ, журналисты – журналистику. Не ведая, что творим, мы разрушаем то, что лежит в основе доверия, в основе нашей профессии: профессиональную этику, ответственность, чувство корпоративной солидарности, понятия достоинства, чести. Все чаще говорят о продажности журналистов. Боюсь, что в последние месяцы коррозия журналистской этики, профессионализма и достоинства достигли терпимого предела. Некоторые публикации стали формой доносительства, сведения счетов, шантажа. У большинства журналистов это вызывает чувство протеста. Но иные бравируют этим. Открыто угрожают людям, иногда коллегам – «а вот я тебя оболью компроматом». Возникает горькое желание учредить в журналистике номинацию высшей степени продажности – «Тридцать сребреников». К сожалению, многие понимают, что «канализация» подчеркнутого компромата решает не просто чужие задачи, но чаще всего и задачи, чуждые демократической прессе.
Конечно, наша «новейшая журналистика» не изобрела ничего нового. Образ лихого, продажного журналиста с бульвара – не меньшая классика, чем «бальзаковская женщина». Но на Западе существует четкая грань между бульварной, желтой и качественной журналистикой – это мнение настоящего знатока «новейшей журналистики» Вячеслава Костикова («Московские новости», №44, 1997), имевшего возможность «рассмотреть» ее, так сказать, «со всех сторон», в том числе и с высот президентского ближайшего окружения.
А тут еще это чертово искушение – выборы, да чуть ли не каждый месяц! Так что же делать? С одной стороны – есть свобода слова и есть понятие «компрометирующих материалов» на того или иного идущего во власть человека. Публичная политика – штука жесткая, и неотъемлемая обязанность журналиста доводить до общества все, что ему становится известно о представителях власти. Обнародованию подлежат и все подробности самих предвыборных технологий. Однако если журналист распространяет заведомо ложные сведения – ему по суду грозит до двух лет заключения. А если уклоняться от «политической грязи», общество пострадает серьезней, чем от любого компромата. Вот, собственно, и вся этика.
...Однако продолжим все-таки нашу беседу о «новостях», информации и о том, что «рядом с ними», но в несколько необычном ракурсе. А неожиданность эта в том, что предстоит короткий отдельный разговор о таком явлении, как «ТЕЛЕВИДЕНИЕ И НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ». Нет, нет, совсем не о традиционной «технике безопасности» пойдет речь, хотя там, на телевидении, и напряжение высокое, и излучения всяческие, и декорации на голову падают, и осветительные приборы взрываются – все бывает. Хотя и весьма редко. И для того, чтобы такое случалось еще реже или не случалось совсем, есть «техника безопасности». Здесь же речь – о другой безопасности, ибо опасным может стать (и становится!) бесконечный поток разнообразной экранной продукции, обваливающийся на нас, входящий в наши глаза и уши, в души и сердца, даже в поры, может быть!.. Обволакивая, дуря или просветляя, разочаровывая или призывая... Одним словом – ВЛИЯЯ на нас, миллионы, а через нас – на... наших родных и близких, коллег и соратников, случайных встречных и всю власть разом!., да мало ли на кого и что еще, включая здоровье свое и окружающих – вплоть до... ЗДОРОВЬЯ СТРАНЫ! Впрочем, это проблема не только и не столько тележурналистики, но всей нашей телеиндустрии.
Мерило человека – отношение к родине и народу? Сегодня это кажется таким старомодным. Теперь поют песни, где «родина» рифмуется с «уродина», печатают статьи, где Россия – «нищая старуха», а уж о любви к народу говорить – и вовсе моветон. Известный литератор пишет статью «Хроника безвременья». Хроника почерпнута из газет и, разумеется, исключительно разоблачительного толка: убийство, самоубийство, воровство, разгильдяйство и т.д. и пр. И вывод: народ плох. Но ведь даже при нынешнем характере масс-медиа можно при желании выстроить другой ряд: взял на воспитание сирот, спас лес от пожара, да просто прожил честную трудовую жизнь – и что, сделаем другой вывод: народ хорош? – пишет Инна Руденко («Общая газета». №35. 1996). – Включаю телевизор – и первое, что слышу: «Ныне, когда народ безмолвствует...» И это в то время, когда идут голодовки, забастовки, а явка на выборы опрокинула предсказания социологов!.. Будто «не ныне» у нас было сплошное народное вече... Зачем так? А незачем! Это ж постоянная присказка – иначе какой ты прогрессист? Вчера клялись родиной и народом, сегодня – клянем их.
Маятниковое сознание? Вокруг дорогих понятий столько ведь нагромождено казенных пошлостей!
А вот Валерий Кичин болезненно реагирует на очередную «просветительскую передачу» об экстрасенсах, белых и других цветов колдунах, шаманах и прочем «мистически-потустороннем», заметно заполонивших сторону ЭТУ:
«Итак, мы встретили утро с новым НТВ, развесили, по его совету, по кухне связки чеснока от злых духов и положили у двери клок собачьей шерсти – от воров. Хорошенький нас ждет, судя по всему, день.
Дали также совет, как избавиться от неприятных гостей: надо энергично замести веником их следы и сказать: «Неждан, неждан, пошел вон, иди кривой дорогой с нашего порога».
И громко захлопнуть дверь».
А вот еще: «Добей! Задуши! Размажь его!», «У него левая рука висит, а челюсть открыта!», «У синего руки длинней!» – эти крики не из американских боевиков третьего сорта. Это реплики, которыми обмениваются между собой во время программы «Русский бой», идущей с некоторых пор на втором канале, комментатор и ведущий.
А еще на телевидении началось поветрие на воспаленно-светскую жизнь. Изысканные дамы без возраста и с причудливым силуэтом принимают в салонах изысканных гостей, пугая их экстравагантными манерами. Похоже, что единственной задачей такого рода журналистики стало дать возможность новоявленным княгиням Шерер явить себя публике. И вообще, наш отечественный экран все больше начинает напоминать эдакий джентльменский набор лакированного журнала для «новых русских»: деньги, криминал, автомобили, политика, моды, рынок, астрология, пища, клуб рогоносцев, погода, бриллианты... Люди искусства если и присутствуют, то – как аксессуары светской тусовки. Премьера в Вахтанговском – через призму скандала. Кино – через цифры затраченных миллионов. Удачное замужество актрисы, гастроли «серебряного принца» – вот первое утро жизни нашей культуры в интерпретации кокетливой дамы, представившейся как Мила Шварц. «Блин, у меня интервью берут», – сказал нам деятель культуры на утро второе. На утро третье сюжеты и тексты становятся насквозь знакомы: тусовка, Дом кино, шоу-бизнес, рейтинг, клип, презентация, скандал – вот вся культура.
И уж совсем вроде бы «ни к чему» небольшая реплика Светланы Сорокиной, ОПУБЛИКОВАННАЯ (!) в «Московских новостях» (№4, 1997):
«Сегодня ни для кого не секрет, кто и какие интересы представляет. Я наблюдаю за работой других каналов. Мне интересно, как они обходят щепетильные для них вопросы и выполняют целевые установки, о которых я знаю. И искренне радуюсь за коллег, если у них получается это не топорно».
Вам не кажется, что это о-о-очень неприкрытый намек на так называемую «ангажированность», а то и – уличным языком говоря – продажность?! А ведь таких «нервных вскриков» опубликовано немало! Продолжать?
Вы скажете: «Ну, это частности?.. Мелочь!..» Но ведь целое, как ни оригинально это прозвучит, складывается как раз из частностей, мелочей.
В противном случае не стали бы еще в 1997 году собирать единственную пока влиятельную неправительственную организацию «Совет по внешней и оборонной политике» (каково название – ощутили?!), чтобы рассмотреть вот это самое целое, состоящее из частностей, под лозунгом: «ТВ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ». Многие часы обсуждений и споров «родили» в итоге весьма настораживающий и строгий документ, некоторые тезисы которого я и приведу в заключение этой темы нашего большого разговора.
Ø В России нет информационной войны, но есть информационный разброс. Это болезнь неустоявшегося общества.
Ø Нельзя забывать о культурной функции ТВ в обеспечении национальных интересов России. Экспансия масс-культуры – это важно. Если утрировать, то Микки-Маус, скажем, это то, что объединяет Америку, кроме всего прочего.
Ø Политическая элита должна вывести ТВ из сферы политической борьбы.
Ø Нельзя игнорировать опыт ряда цивилизованных стран, в частности Франции, где существует контролируемый баланс при демонстрации национальной и зарубежной телепродукции.
Ø Резкое сокращение вещания из России на страны СНГ не соответствует ее национальным интересам.
Ø ТВ может создать в обществе «революцию притязаний».
Ø Не стоит забывать, что одна из специальных зон работы разведки – давление через ТВ на умонастроение конкретных людей власти.
Ø Не решена проблема публичного контроля над государственным телевидением.
Ø Нельзя отрицать, что даже приспособившийся, изменивший свои потребности человек все-таки требует, чтобы ТВ учитывало, хотя бы в развлекательных передачах, его прошлый жизненный опыт.
Ø Государственное управление ТВ неэффективно – чиновник не заинтересован в качестве.
Ø Наивно считать, что ТВ разрушает армию и ФСБ. Тележурналисты чаще идут вслед уже свершившемуся. Хотя справедлив и опыт: вьетнамская война была проиграна после того, как эта война стала телевизионной; с другой стороны, войну в Заливе в немалой степени выиграло телевидение.
Ø Журналистика катастрофизма порождает катастрофизм сознания.
Ø В ближайшее время кнопка к международным телекоммуникациям станет важнее ядерной кнопки.
Однако что же это мы все о «замочных скважинах», компромате, продажности и вообще... жутких проблемах нашего телевидения? Есть ведь в ней и масса привлекательного, даже манящего, иначе бы не стремились к телеэфиру сотни и тысячи молодых людей в надежде оказаться «по ту сторону экрана». В надежде стать ... ЗВЕЗДОЙ ТЕЛЕЖУРНАЛИСТИКИ.
А эти ЗВЕЗДЫ, НАСТОЯЩИЕ ЗВЕЗДЫ, мучительно барахтались в ОКЕАНЕ ФАКТОВ, в неисчислимых причинно-следственных связях, чертах, гранях ОДНОГО ФАКТА, «функциональными своими обязанностями», долгом своим полагая эти факты раскрывать, анализировать, сопоставлять, делать выводы – то есть заниматься подлинной профессией, которой надо служить КАЖДЫЙ ДЕНЬ, вне зависимости от периодичности появления «подарочных» сенсаций. Да так, чтобы захватывать, заставлять задуматься, а для этого и ТАЛАНТ нужен, которого, как известно, ни за какие деньги...
Поэтому «долгоиграющие» звезды, (неважно, какими счастливыми случайностями вытолкнула их судьба к звездному небу) – это прежде всего люди талантливые и профессиональные. И – как правило – непростые, что называется, с характером. И уж коли наши беседы – это еще и своеобразная ЛЕТОПИСЬ этого времени, у которого и звезды, как и время, свои, уделим на этих страницах немного места для короткого знакомства... Нет, не с Вами, наглядевшийся на сегодняшний экран Читатель, вы и так с нынешними телезвездами знакомы, а с Читателем будущим, для которого, возможно, и некоторые из сегодняшних фамилий уже и не скажут ничего. Телевидение, а особенно тележурналистика – продукт скоропортящийся! Это лет эдак через тридцать–пятьдесят сегодняшние экранно-информационные «хиты» обретут ценность устоявшегося коньяка, а пока... Пока они «в силе» только в данную конкретную минуту.
– А где же афоризмы? – почувствовав завершение разговора о тележурналистике, удивится уже привыкающий к особенностям нашей беседы Читатель. – Где этот «экстракт мыслей и чувств» – по поводу тележурналистики?! Неужто про него забыли?
Спешу исправиться, но адресую эту подборку исключительно из глубокого уважения к тележурналистике и признания ее особой важности в наше непростое время. А эти «мудрые мысли» – достойный повод для размышлений моих мужественных телеколлег. И начну с фразы Мольера: «Язык дан человеку для того, чтобы излагать свои мысли», которую Талейран произнес, заменив слово «излагать» словом «скрывать». Парадокс? Ну, конечно, парадокс, а куда же журналистам без него?
ª Парадоксы нужны, чтобы привлечь внимание к идеям (М. Крейтон).
А вот о метафоре:
ª Когда прибегают к старому слову, то оно часто устремляется по каналу рассудка, вырытому букварем, метафора же прорывает себе новый канал, а порой пробивается напролом (Г. Лихтенберг).
А уж как надо прозорливо предвидеть, «как слово наше отзовется», точно ощутить, на что оно, слово, «направлено»: на разум того, кому предназначено, или... Впрочем, об этом пусть лучше скажет тот же Г. Лихтенберг:
«Впечатление от десяти изречений, действующих на ум, легче изгладить, чем от одного, действующего на сердце».
Не потому ли столько обид среди соратников в творческой группе, что норовим словами – да прямо в сердце, потому как природа творчества вроде бы именно к этому и обязывает? А так ли это необходимо – в сердце? И всегда ли?.. Впрочем, только ли в «рабочем обиходе» такое случается? И не происходит ли это порой в тележурналистике – в разнообразных интервью и ток-шоу? Да еще в прямом эфире – когда не исправить, не переснять, не вырезать... Да еще когда неожиданной жертве для достойного ответа и времени не отвели...
Для подавляющего большинства телезрителей журналист – это прежде всего человек, лично говорящий ему (с ним) с экрана телевизора (что, заметим, совсем не обязательно, но чаще всего так и происходит!). Именно об этом, о ГОВОРЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ сказал Сократ:
ª Заговори, чтобы я тебя увидел.
Ну, и далее без комментариев:
ª В то время как люди умные умеют выразить многое в немногих словах, люди ограниченные, напротив, обладают способностью много говорить – и ничего не сказать (Ф. Ларошфуко).
ª При многословии не избежать греха, а сдерживающий уста свои – разумен (царь Соломон).
ª Где мало слов, там вес они имеют (У. Шекспир).
ª Язык – дикий зверь: как вырывается на волю, нелегко посадить снова на цепь (Б. Грасиан).
ª Много говорить и много сказать не есть одно и то же (Софокл).
ª Достаточно слова, остальное – слова (С. Лец).
ª Истинное красноречие – это умение сказать все, что нужно, и не больше, чем нужно (Ф. Ларошфуко).
ª Величайшее из достоинств – не только сказать то, что нужно сказать, но и не сказать того, что не нужно (Цицерон).
Хотя надо заметить, что:
ª Во всех изречениях точность приходится в известной мере приносить в жертву краткости (С. Джонсон).
Впрочем, всегда можно избежать нареканий за пустое многословие, если помнить, что:
ª Или как можно короче, или как можно приятнее (Плутарх).
Но говорящий человек – это не только «слова»:
ª В звуке голоса, в глазах и во всем облике говорящего заключено не меньше красноречия, чем в выборе слов (Ф. Ларошфуко).
Вы полагаете, что все это «комплексное красноречие» возникнет как бы само собой, были бы «слова»? Не тут-то было:
ª Разговаривая, редко высказывают качества, которыми обладают; и очень часто дают знать о тех, которых недостает (Г. Лессинг).
Так, к примеру:
ª Курица, снесши яйцо, часто клохчет так, будто она снесла небольшую планету (М. Твен).
Но мы еще не сказали о главном – о том, почему и как возникают те самые нужные (или ненужные?!) слова:
ª Когда суть дела обдумана заранее, слова приходят сами собой (Гораций).
ª Мысли часто приходят сами собой. Но мы можем не давать хода одним мыслям и давать ход другим (Л.Н. Толстой).
Разумеется, и тонко мыслящий журналист не застрахован от ошибок, но:
ª Человек, по-настоящему мыслящий, черпает из своих ошибок не меньше познания, чем из своих успехов (Д. Дьюп).
Собственно говоря, уверенный в своих силах тележурналист отнюдь не застрахован от ошибок, а чувство уверенности никак не противоречит таким понятиям, как сомнения, нелогичность, стыдливость:
ª Сомнение – один из видов преклонения перед истиной (Э. Ренар).
ª По правде говоря, люди, которым чужда нелогичность, внушают мне страх; я не могу допустить, что они никогда не ошибаются, а поэтому начинаю бояться, что они ошибаются постоянно (А. Франс).
Все это профессионал непременно узнает если не из этих строк, то непременно из собственного (и не только) опыта, ибо:
ª Огонь не гаснет от того, что от него зажгут другой (Лукиан).
ª Опыт – дитя мысли, а мысль – дитя действия (Г. Дизраэли).
ª Мудрость есть дочь опыта (Леонардо да Винчи).
А вот это словно прямо адресовано говорящему в кадре журналисту:
ª Лучше ничего не сказать, чем сказать ничего (А.Ф. Кони).
ª Речь нуждается в захватывающем начале и убедительной концовке. Задачей хорошего оратора является максимальное сближение этих двух вещей (Эразм Роттердамский).
ª Правда обычно лежит где-то посередине. Чаще всего без надгробья (С. Лец).
И вряд ли несовременно звучит мысль Д. Рескина:
ª Сущность всякого проявления вульгарности состоит в стремлении к сенсации.
А это – чуть ли не результат наблюдений за нынешними многочисленными телеинтервью:
ª Слово принадлежит наполовину тому, кто говорит, и наполовину тому, кто слушает (М. Монтень).
ª Бросая утопающему якорь спасения, не старайтесь попасть ему непременно в голову (Дон Аминадо).
ª Спасательный круг оказался ошейником (С. Лец).
ª На шее жирафа блоха начинает верить в бессмертие (С. Лец).
И вконец уже запутанного мудрыми откровениями будущего тележурналиста, сжавшегося в ожидании неминуемого провала, утешу словами Ромена Роллана:
ª Беда не приходит одна, но и удача тоже.
Так что УДАЧИ ВАМ, ДРУЗЬЯ!
