Л.Д. ТРОЦКИЙ

(1879–1940)

 

Лев Давыдович Троцкий (Бронштейн) – член РСДРП с 1897 г. В 1898 г. арестован, пробыл в заключении более двух лет и выслан на поселение в Восточную Сибирь. В ссылке писал корреспонденции, статьи в иркутскую либерально-демократическую газету "Восточное обозрение". В августе 1902 г. бежал в Самару с поддельным паспортом на имя Троцкого (впоследствии его общеизвестный псевдоним), затем за границу. В Лондоне состоялось знакомство с В.И. Лениным, Л. Мартовым, В.И. Засулич и с другими редакторами "Искры". С осени 1902 г. начал сотрудничать в "Искре".

На II съезде РСДРП примкнул к меньшевикам. После съезда продолжал сотрудничать в "Искре", перешедшей в руки меньшевиков. В 1905 г. вернулся в Россию. Вначале работал в Киевской социал-демократической организации, затем – в Петербургской. Принимал ближайшее участие в ежедневной меньшевистской газете "Начало".

В декабре 1905 г. был арестован, приговорен к ссылке, но в феврале 1907 г. бежал за границу. На V (Лондонском) съезде РСДРП в 1907 г. занимал центристскую позицию. В 1908–1912 гг. в Вене издавал газету "Правда". В ноябре 1914 г. уезжает в Париж, где входит в состав редакции газеты социал-демократов и интернационалистов "Голос" (в 1915–1916 гг. – "Наше слово"), постепенно становится ее ведущим публицистом. Вернувшись в мае 1917 г. из эмиграции, в составе группы "межрайонцев" на VI съезде РСДРП вошел в большевистскую партию и в состав ЦК. В сентябре 1917 г. был избран председателем Петроградского Совета. В 1917–1918 гг. – нарком иностранных дел. Один из организаторов Красной Армии и обороны страны в годы гражданской войны.

В 1918–1924 гг. – народный комиссар по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета Советской республики. В 1925–1926 гг. – член Президиума ВСНХ. Член ЦК партии в 1917–1927 гг., в 1919–1926 гг. – член Политбюро ЦК. В 1927 г. исключен из партии и выслан в Алма-Ату. В 1929 г. по обвинению в антисоветской деятельности выслан из СССР. Проживал в Турции, Франции, Норвегии, Мексике. В 1936 г. издал книгу "Преданная революция", в 1937 г. – "Преступления Сталина". В 1938 г. начал писать книгу "Сталин" (осталась незавершенной). 21 августа 1940 г. был убит на своей вилле в Койукане (Мексика).

 

СТАТЬИ Л.Д. ТРОЦКОГО

 

Ленина нет…

Мысли о партии

За качество – за культуру!

<Последняя статья Троцкого>

 

ЛЕНИНА НЕТ...[1]

 

Ленина нет. Нет более Ленина. Темные законы, управляющие работой кровеносных сосудов, оборвали эту жизнь. Медицина оказалась бессильной совершить то, чего от нее со страстью ждали, требовали миллионы человеческих сердец.

Сколько среди них таких, которые отдали бы, не задумавшись, свою собственную кровь до последней капли, только бы оживить, возродить работу кровеносных сосудов великого вождя Ленина – Ильича, единственного, неповторимого. Но чудо не совершилось там, где бессильной оказалась наука.

И вот Ленина нет.

Слова эти обрушиваются на сознание, как гигантская скала в море.

Можно ли верить, мыслимо ли признать?

Сознание трудящихся всего мира не захочет принять этот факт, ибо страшно силен еще враг, долог путь, не закончена великая работа – величайшая в истории; ибо Ленин нужен мировому рабочему классу, как, может быть, никогда никто не нужен был в человеческой истории.

Более 10 месяцев длился второй приступ болезни – более тяжелый, чем первый. Кровеносные сосуды, по горькому выражению врачей, все время "играли". Это была страшная игра жизнью Ильича. Можно было ждать и улучшения, почти полного восстановления, но можно было ждать и катастрофы.

Мы все ждали выздоровления, а пришла катастрофа. Дыхательный центр мозга отказался служить – потушил центр гениальнейшей мысли.

И вот нет Ильича. Партия осиротела. Осиротел рабочий класс. Именно это чувство порождается, прежде всего, вестью о смерти учителя, вождя.

Как пойдем вперед, найдем ли дорогу, не собьемся ли? Ибо Ленина, товарищи, с нами больше нет.

Ленина нет, но есть ленинизм. Бессмертное в Ленине – его учение, его работа, его метод, его пример – живет в нас, в той партии, которую он создал, в том первом рабочем государстве, которое он возглавлял, направлял.

Наши сердца потому поражены сейчас такой безмерной скорбью, что мы все, великой милостью истории, родились современниками Ленина, работали рядом с ним, учились у него. Наша партия есть ленинизм в действии, наша партия есть коллективный вождь трудящихся. В каждом из нас живет частица Ленина – то, что составляет лучшую часть каждого из нас.

Как пойдем вперед? – С фонарем ленинизма в руках.

Найдем ли дорогу? – Коллективной мыслью, коллективной волей партии найдем.

И завтра, и после завтра, и через неделю, и через месяц мы будем спрашивать себя: неужели Ленина нет? Ибо невероятным, невозможным, чудовищным произволом природы долго еще будет казаться его смерть.

Пусть тот же укол иглы, который мы чувствуем, который будет каждый раз чувствовать сердце при мысли о том, что Ленина более нет, – станет для каждого из нас напоминанием, предостережением, призывом:

– Твоя ответственность повысилась. Будь достоин воспитателя, твоего вождя! Скорбя в трауре, в горе, сомкнемте наши ряды сердца, сомкнем их для новых боев!

Товарищи-братья! Ленина с нами нет. Прощай, Ильич! Прощай вождь!

 

Л. Троцкий Тифлис, вокзал, 22 января 1924 г.[2]

 

Правда. 1924. 24 января

 

в начало

 

МЫСЛИ О ПАРТИИ

 

25 лет прошли как-то очень уж скоро. А между тем четверть столетия – срок немалый... Инициаторы I-го съезда партии, насколько знаю, собирались пригласить на него и нашу николаевскую организацию, но колебались: очень мы, николаевцы, были молоды. Но вопрос разрешился сам собою: в январе 1897 года николаевская организация была разгромлена начисто, а съезд собрался в марте. Мы о нем узнали уже в одесской тюрьме в мае: новость передавали криком из окошка в окошко. И вот прошло 25 лет, да каких! Войны, революции, потрясения, каких не было еще в человеческой истории. И хотя кажется, что 97 год был вчера, но как трудно в то же время охватить это 25-летнее прошлое, более богатое содержанием, чем предшествующие тысячелетия. Не лучше ли поразмыслить о будущем.

 

] ] ]

 

Первая мысль о молодежи, ибо она и есть будущее. Ныне руководящее в партии поколение воплощает в себе неоценимый опыт истекшего 25-летия, а наша революционная молодежь есть вулканический продукт октябрьского извержения. Ни европейская, ни тем более мировая революция, как бы скоро она ни началась, не завершится на глазах старшего поколения. Тем серьезнее, тем глубже вопрос о воспитании смены, которой предстоит доводить работу до конца.

В Европе молодое поколение пролетариата, пробужденное русской революцией, продолжает жить в условиях капиталистического режима. Сочетание этих условий: революционный пример России, и могущественный гнет империализма придают молодому поколению европейского пролетариата революционный закал, которого так не хватает в условиях империалистической войны.

Условия развития нашей молодежи глубоко отличны. Она выросла или вырастает в обстановке победоносной революции, которой не удалось сломить и не удастся. Для нашей молодежи революция уже не цель, а быт. Нет ли в этом новых опасностей? В своем практическом осуществлении революция как бы "разменялась" на частные задачи: надо починить мосты, учить грамоте, понижать себестоимость сапога на советской фабрике, бороться с грязью, ловить мошенников, проводить электрические провода в деревню и пр. и пр. Некоторые интеллигентские пошляки, из тех, у которых мозги набекрень (они считают себя по сей причине поэтами или философами), уже заговорили о революции тоном великолепнейшего снисхождения: учиться, мол, торговать (хи-хи) и пришивать пуговицы (хе-хе). Но предоставим пустобрехам брехать в пустоте. Сами же поставим вопрос критически: нет ли действительной опасности того, что молодежь наша незаметно сложится и окостенеет в атмосфере советских "малых дел" – без революционной перспективы, без широкого исторического горизонта – и в один злосчастный день обнаружится, что мы с ней говорим на разных языках? Отрицать эту опасность начисто не приходится. Но тем условиям, которые продолжают ее, противостоят другие, никак не менее могущественные условия, и прежде всего международное положение нашей страны, а следовательно, и нашей партии. От разрешенной нами большой задачи, завоевание власти, мы перешли к "малым" задачам не сразу, а через долгую гражданскую войну, и не навсегда, а только на известный период, который мы привыкли называть передышкой. Об этом свидетельствует, прежде всего, самый факт существования Красной Армии. Не мы одни живем на свете. Мы всего лишь крайний левый фланг большого и извилистого фронта, проходящего по всем пяти частям света. Тот отряд неприятельских сил, который непосредственно противостоял нам, мы за эти годы основательно сокрушили "всерьез и надолго". Но во всем мире еще идет борьба. И она в любой момент может перекинуться на нашу территорию, или наша прямая помощь может потребоваться – во имя нашего же самосохранения – на других участках. Понимание этого международного характера наших задач должно составлять стержень воспитания нашей молодежи. Если мы переживаем внутри как бы полосу малых дел, то Красная Армия есть наиболее зримое звено, соединяющее нас с еще неразрешенными революционными задачами мирового масштаба. Поэтому отношение молодежи к Красной Армии по существу выражает ее практическое отношение к революции, как к героическому подвигу. Мы видели вчера это отношение на примере Красного флота, завтра увидим на примере авиации. С другой стороны, то, что иногда называют демобилизационным настроением, есть по существу ликвидаторское настроение. Практическую революционную школу, какую давало подполье, – школу высокого самоотвержения, боевого братства – в наших условиях может заменить в первую голову Красная Армия.

 

] ] ]

 

Для этого нужно, повторяем, чтобы понимание связи нашей внутренней работы с борьбой мирового рабочего класса вошло в кровь нашей молодежи. Достигнуть этого можно только приблизив к нам мировое рабочее движение в гораздо большей степени, чем до сих пор. Как? Путем правильно поставленной, серьезной, добросовестно продуманной информации. Время суммарных лозунгов насчет призрака, который бродит по Европе, уже прошло и еще не наступило. Нужно, чтобы наша передовая молодежь изо дня в день через газеты, журналы, лекции следила за ходом революционного движения во всей его конкретности; чтобы она знала его силу и слабость, трудности и ошибки, успехи и поражения, его организацию, его вождей. Благодаря тюрьмам, ссылке и эмиграции старшее поколение нашей партии получало эти интернациональные знания, воспитывалось на них, впитывало их в себя. В этом его сила, которая и позволяет ему играть ныне руководящую роль в Коммунистическом Интернационале. Младшему поколению нет надобности для этого ни в тюрьме, ни в эмиграции. Задача может и должна быть разрешена в порядке плана партийным и государственным путем. Прежде всего, наша пресса должна научиться давать систематическую, конкретную, живую, непрерывную информацию о борьбе рабочего класса во всем мире. Довольно бессвязных, эпизодических, отрывочных, тараторящих и пустозвонящих сведений!

Нужно, чтобы сегодняшний день рабочего движения органически вытекал для читателя из вчерашнего дня. Нужны правильно поставленные корреспонденции из-за границы. Нужно тщательно следить за европейской печатью и выжимки из нее давать нашему читателю. Дело не в том, чтобы поучать, призывать, наставлять: этого слишком много и это утомляет; молодежь, выросшая с атмосфере лозунгов, призывов, восклицаний, плакатов, рискует перестать реагировать на них. Нужно дать ей фактические сведения в правильных пропорциях и в правильной перспективе. Нужно дать ей материальные элементы и методы самостоятельной ориентировки в ходе мировой революции. Как военный по призванию передвигает на своей карте флажки, напряженно вдумываясь в условия и шансы боев, происходящих от него за тридевять земель, так наша молодежь должна учиться на политической карте мира передвигать самостоятельно флажки классового фронта, взвешивать силы и средства борьбы, оценивать методы ее и проверять вождей. Нет более могущественного идейно-воспитательного средства – и против крохоборческого принижения, и против нэповского разложения, и против всех других опасностей.

 

] ] ]

 

Но и чисто практическая повседневная работа на почве советского культурно-хозяйственного строительства – даже и советская торговля в розницу – вовсе не является практикой "мелких дел" и не несет в себе необходимо психологии крохоборчества. Малых дел – без больших – в человеческой жизни сколько угодно. А больших дел без малых в истории не бывает вовсе. Точнее сказать: малые дела в большую эпоху, то есть как составная часть большой задачи, перестают быть "малыми делами". После разгрома "Народной воли"[3] впавшая в вялость и прострацию русская интеллигенция пыталась встать на путь "малых дел" культурнического и филантропического характера. Так вырос тип восьмидесятника – проповедника артелей и вегетарианства. После поражения революции 1905 года русский меньшевизм окончательно стал на путь отказа от революционной программы во имя "злободневных потребностей", т.е. малых дел. Так сложился тип ликвидатора, проросший насквозь буржуазностью и обернувшийся вскоре патриотом. В Европе во время между франко-прусской войной (1871) и великой империалистической свалкой (1914 года) социал-демократическая и профес-сионалистская бюрократия все больше и больше уходила в повседневную, чисто реформистскую, детальную работу, практически отказываясь от революционной борьбы с капитализмом, склоняясь ниц перед его могуществом. Так сложился оппортунист, националист, шейдемановец[4]. Во всех этих случаях дело шло о политической и моральной капитуляции перед врагом. "Малые дела" открыто или молчаливо противопоставлялись большой исторической задаче. Творились они в целях режима, установленного враждебным классом.

Совершенно очевидно, что совсем иного рода те злободневные потребности и частные задачи, которые требуют нашего внимания ныне. У нас дело идет о строительстве рабочего класса, который впервые строит для себя и по своему плану. Этот исторический план, хотя бы еще крайне несовершенный и сбивчивый, должен объединить все части и частицы работы, все углы и закоулки ее единством большого творческого замысла. Крохоборство реформистов не в заботе о частных реформах, а в том, что эти реформы заранее уложены в тесные рамки, какие отводит им враждебная воля. Если наши советские реформы имеют тесные границы, то это – границы нашего собственного хозяйственного могущества или нашей слабости. От нашей воли и настойчивости зависит расширить их. Все наши отдельные и малые задачи – вплоть до советской торговли в розницу – входят, как части, в план господствующего рабочего класса, направленный им на преодоление своей хозяйственной и культурной слабости. В конце концов – и самый героический баррикадный бой распадается на детали: доставка бревен, опрокидывателей, установка заграждений и пр., и пр. Но все это связывается высшим революционным напряжением борцов во имя большой политической цели. Единство большой цели и вырывает человека из мещанского крохоборчества, поднимает его над уровнем одних только мелких повседневных забот, окрыляет его жизнь даже при самой скромной доле его личного участия в общей работе.

Социалистическое строительство есть плановое строительство величайших масштабов. И через все приливы и отливы, ошибки и повороты, через все извилины нэпа партия преследует свой большой план, в духе этого плана воспитывает молодежь, учит каждого связывать свою частную функцию с общей задачей, которая требует сегодня тщательно пришивать советскую пуговицу, а завтра – бесстрашно умирать под знаменем коммунизма.

Советская техника поднимается на уровень революционной политики. Слесарь, ткач, мастер, инженер – сознательные участники общего хозяйственного плана – должны стать таковыми. Техническое обучение молодежи не только специализация, но и подготовка к участию в плановом строительстве, в социалистическом зодчестве, в революционном подвиге. Для техники Советская Россия – необъятное поле. И пролетарское студенчество – при правильной постановке дела – будет с таким же энтузиазмом изучать агрономию, термодинамику или электротехнику – уже изучает, – с каким наше поколение училось организации стачек, кружков и подпольных типографий. Специализация необходима, плодотворна, спасительна, как элементарная предпосылка всякого успеха. Но специализация в рабочем государстве вовсе не должна вести к сплющению личности, к замкнутой односторонности. От нашей молодежи мы должны и будем требовать серьезной и глубокой специализации, а стало быть, и освобождения от основного греха нашего поколения – всезнайства и всеумейства, – но специализации на службе общего, каждым в отдельности воспринятого и продуманного плана. Партия должна будет в ближайшие годы воспитать могущественные научно-технические кадры. Советская техника должна будет подняться на высоты коммунистической партийности.

 

] ] ]

 

Вопрос, однако, этими общими историческими соображениями не исчерпывается, ибо они являются решающими только в так называемом "последнем историческом счете". Практически же соотношение между специализацией и партийностью стоит (для сегодняшнего дня) сложнее и острее.

Конечно, и до октября большевики были не только большевиками, но и выполняли известную служебную, профессиональную работу. Разница, однако, с дореволюционным временем огромная. Во-первых, штабы партии были тогда заняты почти исключительно партийной работой: это так называемые профессиональные революционеры, и число их было довольно значительно. Во-вторых, члены партии, оставшиеся у станков, в конторах и пр., отдавали своей заводской и конторской работе только физические силы, только время, но не душу. Активной сознательной жизнью они жили вне своей профессиональной работы. А теперь? Штабы партии, и центральный и местные, состоят, за небольшими исключениями, из товарищей, выполняющих наиболее ответственную государственную работу, почти всегда специализованного типа. То же самое относится и к очень значительному числу членов партии, не принадлежащих формально к ее штабам, но составляющих ее основные кадры. В свою административную, хозяйственную, военную, дипломатическую и всякую иную работу коммунисты вкладывают теперь свою личность целиком, ибо дело идет не о службе, а о социалистическом строительстве, и чем дальше, тем больше члены партии специализируются, тем больше они входят во вкус – и так должно быть, ибо без специализации нельзя достигнуть ничего серьезного и дельного в таком колоссальном "предприятии", как построение нового государства и нового хозяйства. Но и опасность, отсюда вытекающая, велика – из-за пристального разглядывания деревьев можно разучиться видеть лес.

Три года тому назад мне как-то пришлось сказать, что будет большим для партии завоеванием, когда вместо внутрипартийных течений и фракций старого типа у нас создадутся группировки электрификаторов, торфистов, сланцистов и пр. В общем эта мысль остается правильной и сейчас. Но замедленное в мировом масштабе развитие революции означает для нас замедленное хозяйственное развитие, а это, в свою очередь, означает, что чисто политические вопросы: взаимоотношение между рабочими и крестьянами, партией и массами сохранят для нас еще долго свое решающее значение, и если бы раздробленная и поглощенная специализованной работой партия утратила способность быстрой ориентировки в этих вопросах и чуткость ко всяким изменениям в политической области, это грозило бы величайшими опасностями. Пытаться противодействовать этому, таща партию назад, к примитивным способам решения всех и всяких советских вопросов "партийным путем", на глаз, было бы, разумеется, реакционнейшим донкихотством. Мы только измотали бы на этом пути партию, заставляя ее голыми руками выполнять работу, для которой у нас уже существуют, хотя и не очень тонкие, но все же инструменты. Противодействовать ведомственному и всякому иному перерождению партии можно только сочетанием ряда методов, способных усиливать и сплачивать партию, расширять ее базу, улучшать советские "инструменты" и научать партию – то есть себя самих – лучше владеть ими.

Нужно прежде всего систематически увеличивать в партии число членов, работающих у станка. Промышленность получила сейчас большую устойчивость, чем в первые годы революции, и мы надеемся, что устойчивость ее будет расти. Вербовка членов партии на заводах может и должна принять строго систематический и притом индивидуализированный характер. Мы должны завоевывать в отдельности каждого рабочего, который заслуживает завоевания. Рабочая молодежь должна стать поголовно нашей. Это задача всех задач, ключ ко всем замкам. Кристаллизация в верхних слоях партии по линиям специальностей и ведомств будет тем менее угрожать партии бюрократическим окостенением, чем обильнее будут питающие партию подпочвенные родники.

Дальше следует повышение политической и теоретической квалификации партии и, как важнейшее к этому средство, улучшение партийной печати, которая должна лучше информировать, больше заинтересовывать, глубже захватывать, в частности – освобождение партийной печати от ведомственной вермишели и от однообразных прокламаций, которые не учат, не побуждают, а утомляют. Но об этом надо говорить особо – конкретно и настойчиво.

Наконец, очень важным и наиболее неотложным средством является усиление и улучшение партийного контроля не только в партийной, но и в советской работе. Ведомственность, бюрократизм, рыночная перелицовка человеческих отношений – все это развивает очень большую силу втягивания, обволакивания, разложения. Наша партия знает это гораздо лучше, чем ее критики со стороны. Но она не пасует перед этими тенденциями, а сознательно, планомерно, бдительно и непримиримо противодействует им. И не только своей общей работой, но и через специальные органы контроля, приноровленные к конкретным формам нынешней партийной и советской работы. Члену партии, который так "специализовался" на своей ведомственной работе, что утратил нравственную связь с партией, незачем оставаться в партии. Он может быть полезным советским работником, но ему нельзя давать голоса в определении общей политики партии. Коммуниста, которому грозит такое перерождение, должно вовремя остановить. Это очень важная задача, которая автоматическим действием советского аппарата не может быть решена. Партия, как партия, организована у нас очень солидно. Но в состав советского аппарата члены партии входят совсем на других началах – с иными взаимоотношениями и иной иерархией. Между партийной и советской организацией существует очень сложное взаимопроникновение, недостаточно, однако, организованное со стороны партии. Отсюда потребность в самостоятельном контрольном органе, имеющем задачей обеспечить партийную линию не только в партийной, но и в советской работе, – авторитетном, гибком, товарищеском, но и беспощадном, когда нужно. Вопрос этот, как все, разумеется, помнят, составляет главную часть темы двух последних статей т. Ленина[5].

 

Правда. 1923. 14 марта

 

в начало

 

ЗА КАЧЕСТВО – ЗА КУЛЬТУРУ![6]

 

Восемь лет диктатуры, т.е. исключительного режима. И в то же время – хозяйственный подъем! Как это возможно? Это возможно потому, что диктатура попрала и уничтожила лишь то, что созрело для гибели, и нашла, в общем и целом, способ сотрудничества с теми силами и формами, которых не могла еще заменить. В этом непобедимая жизненность пролетарской диктатуры: она беспощадна не по произволу, не по слепой страсти, а на основании научной оценки исторического процесса в целом, и не забегает вперед там, где не готовы еще условия.

Классический образец допролетарской революционной диктатуры дала Великая французская революция – в виде террористического режима якобинцев. Бабеф[7] и Бланки[8] стремились затем в идею революционной диктатуры влить социалистическое содержание. Маркс принял это большое наследство. Но он навсегда сочетал социализм с классовой борьбой внутри буржуазного общества и традицию революционной диктатуры превратил в программу диктатуры пролетариата.

Маркс впервые научил по-настоящему подходить к обществу, как к органическому продукту хозяйственного развития. Историческое общество, каким мы его знаем, есть основанная на эксплуатации организация производства. Восхождение буржуазии обусловливалось тем, что она организовала более высокие производственные отношения. Маркс учил, что ни один общественный строй не сходит со сцены, не исчерпав заложенных в нем возможностей. Из этого вытекает, что замена одного господствующего класса другим по самому существу своему связана с новой организацией общества. Всякая подлинная социальная революция – идет ли речь о революции буржуазии или пролетариата – мыслима только при том условии, если восходящий класс объединяет вокруг себя нацию против того класса, который увенчивал изжившую себя систему хозяйства. Пролетарская революция в каждой отдельной стране есть в то же время и национальная революция, ибо пролетариат не может ни завоевать власть, ни удержать ее, ни тем более применить ее для перестройки общества, если сам он не становится стержнем, вокруг которого кристаллизуются все жизнеспособные элементы нации, т.е. ее подавляющее большинство. Таковы первые буквы в азбуке марксизма.

Завоевав власть, пролетариат вступает во владение историческим наследством нации, и ему вовсе не предоставлена возможность отказаться в любой момент от любой части этого наследства. Правда, росчерком пера советская власть отказалась от уплаты долгов по старой собственности и по старым займам. Но эти долги представляли собой, в конце концов, лишь незначительную часть исторического пассива страны. Гораздо большее место в этом пассиве занимали: нищета, невежество, суеверие, алкоголизм, проституция и, прежде всего, противоречия города и деревни. Всего этого нельзя скинуть со счетов посредством декрета. Годы, последовавшие непосредственно за завоеванием власти, показали нам на суровой практике то, о чем мы теоретически знали и ранее: пролетариат не начинает по произволу новый счет со свежей страницы. Нет, он перенимает общественную механику на ходу, со всеми ее историческими напластованиями и противоречиями. Авангард пролетариата, непосредственно осуществляющий диктатуру, не может приказать массам населения, опутанным сетями прошлого: откажитесь от старых хозяйственных приемов и связей, пока я не переделаю все заново! Задача ставится иначе: строительство нового общества необходимо сочетать с поддержанием тех функций старого общества, приостановка которых неминуемо оставила бы огромные массы народа без огня, без воды, без хлеба. Отсюда проблема смычки. Это не какой-либо хитро надуманный тактический прием, а коренной вопрос революции. Он вытекает из того, что самый факт диктатуры возлагает на пролетариат ответственность – не формальную, т.е. юридическую или "нравственную", а практическую, материальную, непосредственную – за живое человеческое общество с его не терпящими отлагательства жизненными потребностями. Задача переходного периода в том, чтобы привычные и пока еще не заменимые рыночные способы удовлетворения нужд и потребностей увязать с построением нового общества. Таким образом, проблема смычки – в ее наиболее обобщенном виде не есть ни национальная особенность, ни, тем более, нарушение принципов марксизма. Это коренной и неотвратимый вывод из диктатуры пролетариата, как переходной государственной формы перестраивающегося человеческого общества, которое заключает в себе могущественные и притом разнородные пласты прошлого. В противовес бланкистскому, т.е. идеалистическому и механическому пониманию диктатуры, которое просто противопоставляло социализм старому обществу в целом и потому оставалось утопическим, марксово понимание диктатуры неизбежно предполагает ленинскую формулу "смычки".

Однако слово "смычка" имеет все же не только национальный звук, но и национальное содержание. Центральную задачу переходного периода Ленин формулировал в применении к такому исторически запоздалому обществу, где противоречия города и деревни особенно чудовищны, где пролетариат составляет небольшое меньшинство нации, а главную толщу ее образует раздробленный, едва захваченный культурой мелкий товаропроизводитель – крестьянин или кустарь. Ленинская формула, как и вся ленинская политика, глубоко национальна. Но это значит лишь, что они дают законченное применение интернациональных методов к конкретным условиям народа и эпохи. Без этого политики нет. Но если смычка есть национальная конкретизация основного в марксовом понимании диктатуры, то она же является развитием этого понятия в интернациональном масштабе. Ибо только из освещенного ленинской формулой опыта Советской Республики международный пролетариат может понять и усвоить, как следует быть, те новые задачи, которые лягут на него с первого часа взятия власти.

И в тех странах, где пролетариат составляет несомненное большинство, – а это вовсе не необходимое условие его диктатуры, как мы теперь твердо знаем, – ему придется с первых же шагов после захвата власти натягивать необходимые связи между обобществленными и необобществленными частями народного хозяйства. Проблема хозяйственной смычки с ремесленником, крестьянином, мелким торговцем будет иметь разный удельный вес и крайне разнообразные формы, в зависимости от социальной структуры каждой нации. Но большее или меньшее значение она сохранит повсюду. В такой стране, как Англия, где рабочие – составляют подавляющее большинство нации, проблема смычки примет сразу же интернациональный характер: английскому пролетариату придется договариваться с крестьянами Индии, Египта и пр., чтобы перевести на рельсы добровольного соглашения те необходимые для обеих сторон экономические связи, которые ныне имеют принудительно-колониальный характер.

 

] ] ]

 

Как оппозиционный класс старого общества, пролетариат выдерживает всякий экзамен тем, что ниспровергает старых владык и хозяев. Но только после этого для него начинается новый экзамен, уже как для правящего класса.

Свои права на власть рабочий класс должен обнаружить и вместе обосновать созданием новой государственной организации и обороной возглавляемого им общества от внутренних и внешних классовых врагов. Построение государственного аппарата и революционной армии является первым величайшим испытанием пролетариата как правящего класса. Новое государство и новая армия отражают перестроившуюся нацию. Советская конституция обеспечивает за пролетариатом руководящую роль в рабоче-крестьянском государстве. Коммунистический пролетариат образует стержень в Красной армии, которая пополняется главным образом из крестьянской толщи. В аппарате государства, как и в организации обороны, мы имеем смычку двух классов – руководящего и руководимого. Пролетариат доказывает делом, что он способен управлять и способен защищать. Этим самым он обеспечивает простейшие предпосылки для разрешения социалистических задач.

Дальше идут вопросы хозяйства и в связи с ними и на их основе – вопросы культуры.

Возрождение промышленности упиралось с первых шагов в продовольствие и сырье, т.е. в сельское хозяйство. Проблема смычки предстала тут в своей экономической сущности. Именно с этого времени входит в наш оборот крылатое ленинское слово. На первых порах смычка имеет примитивнейшее содержание: что-нибудь, как-нибудь обменять на что-нибудь, чтобы спастись от голодной смерти, чтобы не дать потухнуть последним заводам. Но отсюда вырастает более упорядоченный обмен промышленных продуктов потребления на сельскохозяйственные. Развитие этих связей составляло важнейшее содержание последних лет. Ныне проблема смычки все больше передвигается в область обмена сельскохозяйственных орудий и машин на производимое сельским хозяйством промышленное сырье. Это тот путь, на котором тяжелая промышленность непосредственно входит в цепь смычки через звено сельскохозяйственного машиностроения. Только в меру разрешения этой задачи будет создаваться широкая база для производственного кооперирования деревни, т.е. для социалистического земледелия. Эта работа еще впереди.

Если взятием Перекопа и очищением советской территории пролетариат окончательно доказал, что дело обороны в твердых руках, то приближением к довоенному уровню промышленности он неопровержимо доказывает свою способность руководить хозяйством. Исключительное значение контрольных цифр Госплана не в том просто, что они намечают основные элементы нашего быстро растущего народнохозяйственного баланса, – это вопрос бухгалтерии, – а в том, прежде всего, что внутри этого баланса они с несомненностью устанавливают растущий перевес социалистических элементов над капиталистическими в области промышленности, торговли и финансов. Именно этим и только этим оправдывается – под социалистическим углом зрения – известное расширение рамок капиталистических и полукапиталистических отношений в деревне. Что в этих последних заложены новые опасности, незачем напоминать после свежей резолюции пленума ЦК. Но эти опасности могут быть преодолены – при наличии всех необходимых политических, административно-хозяйственных, фискальных и иных мероприятий – только при условии дальнейшего могущественного развития государственной промышленности и ее растущей способности не только одеть и обуть крестьянина, но и перестроить его хозяйство.

Эта великая работа еще вся впереди. Государство, армию, хозяйство мы до сих пор строили, в сущности, начерно. Впереди предстоит работа набело.<...>

Наше строительство, особенно хозяйственное, опиралось до сих пор главным образом на старые технические навыки. Мы пользовались во всех областях тем уровнем культуры, который достигнут был старым режимом. В политике, в общественном строе мы сделали скачок огромного исторического значения. В других областях продвижка не сравнение меньше. В хозяйстве в смысле производства материальных ценностей мы не достигли и старого. Развитие общества – это тоже одно из его противоречий – не идет равномерно по всем колеям. Но теперь мы достигаем того этапа, когда надо выравнивать производственный и культурный фронт с общественно-политическим. Те производственные и культурные знания, приемы и навыки, какие достались нам в наследство от прошлого, мы исчерпали. Дальше накатанных капитализмом не только дорог, но и тропинок почти нет. Чтобы продвигаться, нужно пролагать новые пути, закладывать новые технические основы, вырабатывать новые навыки, искоренять безграмотность, повышать квалификацию, учиться и учиться у врагов поднимать культуру. Нам нужно одновременное повышение культурного "качества" во всех областях. Дело идет о переводе руководимой пролетариатом нации – точнее, семьи наций – в более высокий исторический класс. Это осуществимо лишь путем напряженной подготовки по всем предметам человеческой культуры. Закон Гегеля о переходе количества в качество правилен и с другого конца: качество превращается в количество. Охватывая нашу хозяйственную жизнь в целом, мы можем проверить силу этого закона всем нашим опытом. Последний год гражданской войны и первый год нэпа был тем временем, когда все запасы вышли и страна перебивалась поскребышами. Никто не смел справляться о качестве. Побольше продуктов, хоть каких-нибудь! Но по мере того как в каналах обращения появлялось дополнительное количество продуктов, само производство автоматически становилось лучше. Лишняя кипа плохого хлопка улучшала работу на полубездыханной текстильной фабрике. Лишний пуд прелой муки или дюжина плохих карандашей улучшали постановку преподавания в совсем было замиравшей школе. И так по всей линии. Качество работы само собою повышалось вследствие возрастания количества. Но только до известного уровня.

После того как нестерпимый голод во всех областях хозяйственной и культурной жизни был хоть несколько ослаблен, создалась возможность более критической самооценки. Устами передовых своих элементов страна сказала, что мы работаем неумело, неряшливо, плохо, дорого. Вопросы научной организации труда начинают интересовать все более широкие круги. Создаются производственные совещания. Вопрос о качестве продукции, материальной и духовной, в том числе и канцелярской, все более выдвигается на передний план. Задача увеличения количества материальных благ ни на минуту не отступает на задний план. Наоборот, никогда еще она не ощущалась с такой остротой, как сейчас. У нас всего мало. Всего не хватает. Но сама борьба за количество на каждом шагу упирается в вопросы качества. Для повышения производительности труда необходимы лучшая техника, более научная организация производства, лучшее сырье, более высокая выучка. Чем полнее мы пускаем в оборот последние унаследованные ресурсы, тем больше обнаруживается, что путь к количеству лежит через качество.

Программа электрификации строилась на старых резервах, прежде всего старых инженерах. Но этот ресурс на исходе. Осуществление электрификации прямо упирается в вопрос о том, как наши школы готовят новых инженеров, техников и рабочих. Мало того. Развитие электросиловой сети прямиком приводит к вопросу о таком сельском учителе, который умеет разъяснить детям и родителям значение электропроводов и тем обеспечить их охрану. Сельская школа в свою очередь ставит вопрос о дешевом и прочном учебнике, о бумаге, о карандаше, поднимая снова все еще далекие от разрешения вопросы издательства и полиграфической промышленности. Смычка города с деревней по-новому ставит вопрос о путях сообщения, о шоссе, проселках и мостах.

Повышение качества сельскохозяйственных машин – их прочности, легкости, заменяемости частей – повысит доверие крестьян к внутреннему машиностроению и расширит спрос. Повышение качества зерна, льняного волокна и пр. естественно увеличит объем экспорта. Повышение техники газет – более прочная бумага, более четкий шрифт – увеличит число читателей на каждый экземпляр газеты. Улучшение литературно-политического содержания прессы – больше живости, разносторонности, внутренней связи с аудиторией – родит новый набор читателей. Простое повышение качества пищи в общественных столовых ускорит перестройку нынешнего замкнутого семейно-хозяйственного быта. Коренная борьба с некоторыми отрицательными чертами молодежи, прежде всего с распущенностью всех видов, идет через повышение качества личности. А средства к этому: наука, техника, литература – настоящая, не маргариновая, – спорт и пр. Так во всех областях и в разных видах проблема "качества" становится ключом новой культуры.

Основные задачи социалистической организации общества встают перед нами на новом этапе по-новому и, главное, с возросшей конкретностью. Вопрос всех вопросов таков: как избегнуть бюрократизма, мертвящего безразличия, удушающей казенщины. Государственное хозяйство захватывает огромный круг предметов, людей и процессов. Этим оно чрезвычайно удаляет основное руководство от непосредственного исполнения. Социализм хочет победить производственно-торговую конкуренцию, параллелизм, лишние трения, встречные товарные потоки – словом, анархию в хозяйстве, как и во всем жизненно-культурном обиходе, – посредством руководства, основанного на плановом учете и предвидении. Но социалистические методы лечения таят в себе свои собственные болезни, которые с полным основанием можно назвать болезнями детства, нисколько не умаляя при этом их злокачественности. Вся трудность состоит в том, чтобы достигнуть сочетания личной активной заинтересованности с общественно-плановым характером хозяйства. На этом пути мы сделали серьезные успехи, прежде всего уже тем одним, что поставили заработную плату в известную, далеко еще не совершенную зависимость от производительности труда. Но мы еще очень далеки от разрешения задачи в целом.

Гнилость бюрократизма в том, что он проходит мимо дела, скользит по касательной к существу. А между тем никакое время не повелевало так, как наше. В каждом отдельном случае, большом и малом, добраться до материи, до живого, до ядра. Циркуляр, едущий на циркуляре и циркуляром погоняющий, не решает вопроса, хотя без циркуляров и не обойтись. Нужно, чтобы зубчатые колеса заинтересованности и ответственности, личной и коллективной, плотно цеплялись друг за друга. Такой законченной системы сразу создать нельзя – ее нужно выработать и ее должно вырабатывать изо дня в день. Строительство социалистического хозяйства есть в то же время постоянное общественное творчество. В состав творчества столь широкого масштаба, как наше, входит необходимой частью экспериментирование, т.е. производство опытов, испытание на деле разных систем контроля, побуждения, материального и морального премирования, кары, взаимной страховки и пр. Не давать рутине оседать и уплотняться. Пробивать в ней повседневно просветы – к более совершенным методам и творческим возможностям. Во всей этой работе опираться на пробужденное стремление масс к лучшей жизни, к материальной обеспеченности, к более высокому духовному уровню, ко всему тому, что укрепляет тело, обогащает сознание, поднимает и окрыляет мысль, – к культуре.

В отношении крестьянина, как мелкого товаропроизводителя, задача состоит в том, чтобы, опираясь на его собственническую заинтересованность в количестве своей продукции и в ее качестве, вводить его постепенно, через ряд посредствующих ступеней, в систему обобществленного хозяйства.

Основной рычаг к этому – социалистическая промышленность. Ее дальнейшие успехи позволят поставить перед нею задачу: взять сельское хозяйство на буксир. Это – новый этап смычки. В первые годы промышленность почти ничего не давала крестьянину, требуя и получая от него взаймы. Мужицкие авансы шли на растопку фабричного котла. Когда, наконец, колеса завертелись, промышленность на первых порах снабжала кое-как крестьянина, как потребителя, почти не вторгаясь в крестьянское хозяйство. Последнее оттаивало и жило силой – или бессилием – прошлого. Смычка имела преимущественно потребительский характер: хлеб рабочему, ситец крестьянину. Но этого ныне уже недостаточно для обеих сторон. Город требует от деревни во все возрастающих массах промышленного сырья. Деревня требует от города орудий, машин, электрической энергии. Промышленность, хоть и медленно, продвигается к величайшей своей задаче: взять на буксир сельское хозяйство, чтобы вытащить его из тех ужасающих условий, которые Маркс и Энгельс назвали некогда идиотизмом деревенской жизни. Буксир соединяется с баржой канатом. Канат должен быть крепок, чтобы не оборвался. Машинизация сельского хозяйства, внедрение смычки в самый процесс производства означает туго затянутый стальной трос между тяжелой промышленностью и сельским хозяйством.

Каждый трактор есть малый буксир промышленности, которому поручено вытаскивать крестьянское хозяйство из болота чересполосицы и бессмысленной трудовой расточительности. Около 20000 тракторов должна, по намечающемуся плану, получить деревня в нынешнем хозяйственном году. Это немного, но это уже кое-что. Это значит, отметим тут же, – 20000 трактористов и тысячи ремонтных пунктов с квалифицированными рабочими. Трактор – не только технический, но и культурный буксир. Коммунист на тракторе – лучший руководитель деревни завтрашнего дня. Индустриализация сельского хозяйства создает наиболее естественную базу для внедрения пролетарского руководства в жизнь деревни. "Шефство", осуществляемое через пролетарский корпус трактористов, монтеров, механиков, которых город даст деревне по тщательному отбору, будет куда выше тех нередко искусственных и не всегда удачных форм шефства, к каким город вынужден прибегать ныне.

Но не забудем, что из 20000 тракторов львиная доля должна быть ввезена из-за границы. Советская промышленность даст в ближайшем году менее 2000 штук. В этом нет ничего страшного. Наша промышленность должна дать деревне в первую голову более простые машины. Придет черед и для массового производства тракторов. Но все же приведенные числа – около 2000 своих тракторов и около 18000 ввозных – измеряют грандиозность стоящих перед нами и еще не разрешенных задач. Буксир ведь должен быть не капиталистический, а наш, советский, с маркой серпа и молота.

Поднять эту гигантскую задачу можно, только качественно подняв нашу технику, производственную организацию, административную и культурную работу. Дело идет о новом этапе, который требует более высокой квалификации от всех и во всем. Этого нельзя достигнуть иначе, как сочетая личную заинтересованность и ответственность с организованным общественным контролем. Выделка хороших сапог, плугов и карандашей, как и воспитание пригодных инженеров, техников, квалифицированных рабочих, учителей, командиров, чиновников, будут обеспечены лишь в том случае, если будут совершаться под давлением активного общественного контроля, твердого спроса, умелого отбора. Борьба с казенщиной и бюрократической фальшью должна быть заложена во внутреннюю механику отношений. Нужно, чтобы по-настоящему организованный кооперацией потребитель контролировал производственника. Промышленность должна контролировать подготовку техников в специальных учебных заведениях. Крестьянин должен учинять последний и решающий экзамен агроному, воспитанному Тимирязевской академией. Каждая отрасль промышленности выступает как приемщик и потребитель по отношению к другим отраслям. Эту цепь взаимозависимостей надо изучать и извлекать из нее в ней же самой заложенные элементы взаимного контроля. Организовать этот контроль, вооружая его наиболее действительными методами; умерщвляя конкуренцию, укреплять соревнование: побуждая изобретательство, премируя и стимулируя его, вести беспощадную борьбу с секретничеством; воспитывать социалистическую трудовую мораль не голой проповедью и не административными предписаниями, а продуманным сочетанием интересов и, где нужно, их противопоставлением друг другу в узловых пунктах производства и общественного строительства, – таковы наметившиеся методы и пути. Работать на потребителя, а потребители – это все. Профессиональные союзы являются организациями не только производителей, но и потребителей. В основной своей борьбе за лучшие условия жизни для объединяемых им рабочих союз металлистов должен требовать более дешевых тканей, лучшей кожи сапог, лучшей школы, более компетентной медицинской помощи. Только в сочетании и противопоставлении различных организаций и общественных группировок лежит путь действительного, жизненного, небюрократического контроля.

 

] ] ]

 

Каждый человек может сделать одно и то же дело и лучше и хуже. Это зависит от многих причин. Одна из них, сейчас еще наиболее действительная, – это личная заинтересованность. Другая, более высокая, – внутреннее чувство ответственности. Об этом последнем военные уставы говорят: действовать за глазами начальника так же, как и на его глазах. Внутренняя дисциплина не падает с неба. Она есть кристалл общественного мнения в отдельном сознании. Лучше делает человек тогда, когда знает, что с него спросят лучшей работы, и когда сам склонен спрашивать того же с других. Дело – в общественном мнении, в его критической требовательности, в его бдительном контроле, в его культурной активности.

Частный предприниматель действует личной заинтересованностью и "хозяйским глазом". Личную заинтересованность мы можем и должны организовать гораздо совершеннее, чем частный предприниматель, ибо у нас для этого неизмеримо больше источников и возможностей в смысле повышения лучшего – способного, деятельного, добросовестного. С так называемым хозяйским глазом дело на первых порах труднее. Его-то и должен заменить общественный контроль. Активность, своевременность и гибкость контроля зависят от культурности контролирующих и контролируемых.

Но ведь для поднятия культуры потребуется ряд поколений? Конечно, до социалистической культуры нам далеко. Мы проходим только через приготовительный и потому именно самый тяжкий класс. Дело идет об усвоении простейших сведений, знаний, приемов и навыков. Когда они станут общим достоянием, развитие к социализму пойдет, как по рельсам. Как и в хозяйстве, здесь труднее всего период первоначального культурного накопления. Но не нужно думать, что плодов придется дожидаться десятилетиями. Усилия, как и успехи, пойдут концентрическими кругами: от тысяч – к миллионам, от миллионов – к десяткам миллионов.

На наших глазах потребность в лучшем становится тем более острой и всеобщей, чем яснее обнаруживается возможность его достижения. На этом можно строить. Инициатива и пример передового меньшинства могут, как и в других областях, совершать чудеса, если методы меньшинства идут в ногу с опытом массы. Борьба за культуру означает повседневный, упорный, настойчивый, непримиримый отпор бескультурности во всех ее проявлениях: нечистоплотности, неграмотности, неряшливости, неаккуратности, невнимания к делу или к чужой личности. Не просто агитировать за культуру, – голой агитацией не возьмешь, – а в своей собственной хозяйственной и культурно-бытовой сфере вести борьбу за "качество". Ничего не упускать. Ни на что не закрывать глаза. Не попустительствовать. Предъявлять наивысшие в данных условиях требования к себе и к другим. Каждое куриное яичко — на сквозной свет. Каждую сорную травинку – из грядки вон. Чувство личной ответственности и профессиональной чести будет расти параллельно с формированием социалистического общественного мнения, которое есть не пассивная надстройка над хозяйственным базисом, а важнейшее его орудие.

Нам нужна будет в гораздо большей степени, чем до сих пор, культурно-техническая помощь наших европейских и американских друзей. Иностранные делегации, приезжающие, чтобы посмотреть, как мы живем, и противопоставляющие затем у себя на родине правду лжи, совершают огромное политическое дело, укрепляя одновременно международное положение нашего Союза и позицию рабочего класса у себя. Но, наряду с этими политическими делегациями, нам нужны будут в возрастающем числе "делегации" технического, производственного характера. Пусть приезжают к нам одиночками или группами, высококвалифицированные рабочие, техники, инженеры, пусть приглядываются к тому, как мы работаем, и пусть помогают нам работать лучше. Такого рода иностранные "интервенции" прекрасно дополняют учебные поездки за границу наших собственных инженеров, техников и рабочих. К стволу и ветвям нашего хозяйства надо прививать одновременно в разных местах черенки передовой технической и производственной культуры. Ствол достаточно прочен уже, чтобы выдержать такую прививку.

Во всех без изъятия областях перед нами годы напряженных улучшений и суровой выучки. С законным возмущением говорим мы о чересполосице крестьянского хозяйства. Но и в промышленности мы страдаем, в сущности, жесточайшей чересполосицей, унаследованной от капиталистического хозяйства. Мы беспощадно осуждаем архаическое трехполье, которое истощает землю и держит крестьянина в нищете. Но и во многих отраслях нашей промышленности царят методы, которые сродни трехполью. Неоднородность материала или несогласованность частей в наших промышленных изделиях происходят по той же причине, по которой кончающий среднюю школу плохо знает русский язык; по той самой причине, по которой в наших канцеляриях царит подчас волокита, а на лестницах и в коридорах общественных учреждений наткнешься нередко на окурки и плевки. Это все явления разного масштаба, но одного порядка. Мы малокультурны. Нам еще только предстоит провести подавляющее большинство населения через школу простейших навыков, которая давно вошла в обиход передовых капиталистических стран. Тут, как и в других областях, не нужно – по выражению Ленина – "ни тени фальшивой идеализации". Нам нужно перестроить хозяйство снизу доверху. Нам надо переучиваться, доучиваться, выучиваться. Надо повышать качество оборудования, руководства, исполнения. Надо учиться у капиталистической Европы и Америки. Ни тени фальшивой идеализации! Но и ни тени уныния!

Исторически наши задачи не измеряются календарными годами или юбилейными датами. Девятый советский год будет продолжать работу восьмого. Но в то же время есть основания сказать, что восьмая годовщина совпадает с намечающимся глубоким переломом во всей нашей хозяйственной и культурной деятельности. Восемь лет мы работали наспех и начерно. Конечно, это не сразу переменится: еще слишком многие области дожидаются у нас первого, хотя бы "чернового" удара заступа. Но в то же время в головных отраслях хозяйства и культуры пора уже переходить к работе набело.

Одним энтузиазмом этого достигнуть нельзя. Энтузиазм масс – драгоценная сила, которая показала себя в прошлом и на которую будет еще великий спрос в будущем. Но то, что нам ныне нужно больше всего, это – выдержка, система, сознательно регулированное упорство. Эти качества не отрицают энтузиазма, наоборот, в сочетании с ним обещают исторические результаты небывалого масштаба.

Два года остается до первого советского десятилетия. Они должны стать годами дальнейшего крутого подъема. Экономический, если не военный, нажим наших врагов будет возрастать. Ответом на него – наряду с ростом революционного движения на Западе – может явиться только высокий темп нашего хозяйственного и культурного подъема. Вопрос темпа есть вопрос нашей обороны, нашего самоутверждения, нашей победы.

 

Правда. 1925. 7 ноября

 

в начало

 

<ПОСЛЕДНЯЯ СТАТЬЯ ТРОЦКОГО>[9]

 

За 10 лет моей жизни в изгнании литературные агенты Кремля систематически освобождали себя от необходимости отвечать по существу на то, что я писал о СССР, ссылаясь на мою "ненависть" к Сталину. Но нас со Сталиным разделяют такие огненные события, в пламени которых сгорело и превратилось в пепел все личное. Сталин мой враг. Но Гитлер – тоже мой враг и Муссолини тоже, как и многие другие.

В этой статье я излагаю поразительные факты из истории о том, как провинциальный революционер стал диктатором великой страны. Все факты, о которых я пишу, все ссылки и цитаты могут быть подтверждены официальными советскими публикациями или документами, которые хранятся в моем архиве.

Последний период жизни Ленина был наполнен острым конфликтом между ним и Сталиным, кульминацией которого был полный разрыв между ними. Шло время, и Сталин все больше использовал возможности, которые ему давал его пост, чтобы мстить своим противникам. Мало-помалу Ленин пришел к убеждению, что некоторые черты характера Сталина вредны партии. Отсюда созрело его решение сделать Сталина просто рядовым членом ЦК. Состояние здоровья Ленина внезапно ухудшилось в конце 1921 года. Первый удар случился в мае 1922 года. В течение двух месяцев он не мог двигаться, говорить и писать. В июле он начал медленно поправляться. В октябре он вернулся в Кремль и снова взялся за работу. В декабре он начал критиковать преследования, к которым прибегал Сталин. Он выступил против Сталина в вопросе о монополии внешней торговли и готовил для предстоящего съезда партии выступление, в котором собирался обрушиться на Сталина.

Давайте говорить откровенно, писал Ленин 2 марта. Рабоче-крестьянская инспекция сегодня не обладает ни малейшим авторитетом... У нас нет худшего института, чем Рабоче-крестьянская инспекция. Во главе инспекции стоял Сталин. Он прекрасно понимал, что значат такие формулировки.

В середине декабря 1922 года Ленин по состоянию здоровья не мог присутствовать на конференции. Сталин немедленно скрыл от Ленина многую информацию. Были введены меры блокады ближайшего окружения Ленина. Ленин был охвачен тревогой и возмущением. Несколько строчек, продиктованных Лениным 5 марта 1923 года стенографистке, которой он доверял, говорили о том, что он порывает все личные и товарищеские отношения со Сталиным. Эта записка – последний оставшийся от Ленина документ.

Так называемое "завещание" Ленина было написано в два приема, когда он заболел во второй раз: в декабре 1922 года и 4 января 1923 года. "Сталин, сделавшись генсеком, – говорилось в завещании, – сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью". А 10 дней спустя Ленин добавил к этому: "Я предлагаю товарищам обсудить способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека", который был бы более лоялен, менее капризен.

Когда Сталин впервые прочитал этот текст, он разразился бранью в адрес Ленина. Завещание не только не положило конец междоусобной борьбе, но и накалило ее. Сталин не мог уже сомневаться в том, что возвращение Ленина к активной деятельности означало бы его политическую смерть. Только смерть Ленина могла открыть ему путь.

На встрече членов Политбюро – Зиновьева, Каменева и меня – Сталин проинформировал нас, когда секретарь вышел, что Ленин вызвал его и просит дать ему яд. Ленин снова утратил дар речи, считал свое положение безнадежным, предвидел новый удар, не доверял врачам. Он сохранял полную ясность ума и безумно страдал.

"Естественно, мы не можем даже подумать о том, чтобы выполнить его просьбу, – воскликнул я. – Гетье (врач Ленина) не теряет надежды. Ленин еще может поправиться".

"Я сказал ему все это, – ответил Сталин не без раздражения, – но он не внемлет разуму. Старик страдает, он говорит, что хочет иметь под рукой яд. Он воспользуется им, если будет убежден в том, что его положение безнадежно".

Никакого голосования не было, потому что не было официального заседания. Но мы расставались с сознанием того, что не можем даже подумать о том, чтобы послать Ленину яд.

Всего за несколько дней до этого Ленин написал свой безжалостный постскриптум к завещанию. А через несколько дней он порвал все личные отношения со Сталиным. Почему же он обратился именно к Сталину с такой трагической просьбой? Ответ прост. Он видел в Сталине единственного человека, который мог дать ему яд, поскольку Сталин был в этом непосредственно заинтересован. Возможно, он хотел проверить Сталина: с какой готовностью Сталин захочет воспользоваться такой возможностью? В те дни Ленин думал не только о смерти, но и о судьбе партии.

Но просил ли действительно Ленин у Сталина яд? Не было ли все это выдумкой Сталина, чтобы подготовить себе алиби? У него не было оснований бояться проверки, ибо никто не мог спросить больного Ленина.

Более чем за 10 лет пресловутых московских судебных процессов Сталин признался Каменеву и Дзержинскому, своим союзникам в то время, что самое большое удовольствие в жизни ему доставляет внимательно следить за врагом, все тщательно подготовить, безжалостно отомстить, а затем спокойно пойти спать.

На последнем крупном судебном процессе в марте 1938 года особое место на скамье подсудимых занимал Ягода.

Какая-то тайна связывала Сталина с Ягодой, который 16 лет работал в ЧК и ГПУ, вначале помощником, а затем руководителем, и все это время он был самым доверенным помощником Сталина в борьбе против оппозиции. В 1933 году Сталин наградил Ягоду орденом Ленина, в 1935 году он сделал его генеральным комиссаром государственной безопасности, то есть маршалом политической полиции.

Во время большой "чистки" Сталин решил ликвидировать соучастника своих преступлений, который знал слишком много. В апреле 1937 года Ягода был арестован и в конечном итоге казнен.

На судебном процессе выяснилось, что у Ягоды, который был раньше фармацевтом, был специальный кабинет, где хранились яды, откуда он выносил пузырьки и передавал их своим агентам. В его распоряжении было несколько токсикологов, для которых он создал специальную лабораторию. Разумеется, невозможно представить себе, чтобы Ягода создал такое предприятие для своих личных нужд.

Ленин просил дать ему яд – если он действительно просил об этом – в конце февраля 1923 года. В начале марта его снова парализовало. Но могучий организм при помощи его несгибаемой воли оправлялся от болезни. К весне он начал медленно поправляться, более свободно передвигаться, он слушал, как ему читали, способность речи восстанавливалась. Прогнозы врачей становились все более обнадеживающими.

Сталин стремился к власти любой ценой. Он уже довольно крепко держал ее в руках. Цель была близка, но еще ближе опасность, исходящая от Ленина. В его распоряжении был фармацевт Ягода.

О смерти Ленина мы с женой узнали по дороге на Кавказ, где я надеялся избавиться от инфекции, происхождение которой до сих пор остается тайной для моих врачей. Я немедленно телеграфировал в Кремль: "Я считаю необходимым вернуться в Москву. Когда похороны?" Ответ был получен примерно через час: "Похороны состоятся в субботу. Вы не успеете вернуться. Политбюро считает, что, учитывая состояние вашего здоровья, вы должны ехать в Сухуми. Сталин". Почему такая спешка? Почему именно в субботу? Только в Сухуми я узнал, что похороны были перенесены на воскресенье. Было безопаснее держать меня подальше, пока тело не было забальзамировано, а внутренние органы кремированы.

Когда я спросил у врачей в Москве, какова непосредственная причина смерти Ленина, которую они не объясняли, они не могли ответить мне на этот вопрос. Вскрытие было произведено с полным соблюдением ритуала, об этом позаботился сам Сталин. Но хирурги не искали яд. Они поняли, что политика стоит выше медицины.

Когда обваливается крыша, а стены и окна рушатся, в доме трудно жить. Сегодня порывистые ветры дуют на всей нашей планете. Все традиционные принципы морали все больше попираются, и это происходит не только от Сталина. Но историческое объяснение – это отнюдь не оправдание. Нерон[10] был тоже продуктом своей эпохи. Но после его смерти его статуи были разбиты, а имя стерто отовсюду. Месть истории страшнее мести самого могущественного генерального секретаря.

 

Вечерняя Москва 1990. 1 сентября

 

в начало

 

к содержанию