Ксения (К.Г.Б.)
ЮЛЬКА
-1-
Мы – люди взрослые. Когда в сердце без спросу втыкают
шприц с едким ядом, мы даже не хватаемся по инерции за наш живой туз червей,
объятый болезненным огнем…
А только застываем на месте, парализованные (мы уже знаем
из опыта, что главное не дергаться), …а потом спокойно идем дальше, по дороге
швырнув беззащитную боль на растерзание мусорным воронам. Ничуть не жалея. Автоматизм.
Лучше чистота и холод скользкого кафеля, чем навязчивые горячие ладошки
истерик.
Душно…
Душа… это вообще атавизм. Ампутировать срочно это
уродство! К врачу.
Кстати, знаете, сейчас это также модно, как чистка
кишечника. Последний писк! Как, вы еще не удалили душу? Не выщипали нервы? Не
накачали силиконом сиськи своего самомнения! Так не откладывайте радость на
потом!
Мы люди деловые. Нам лишние беспокойства ни к чему.
Уверенность и импозантность.
Мы гладкие, словно отполированные.
И только зеркало в ванной знает все лабиринты наших
морщин.
Мы так любим рассуждать. Крик-крак. Повернул свой фейс
нужной стороной, и оно себе говорит, то что требует обстановка…Главное
вписаться в интерьер.
Красное к красному, голубое к голубому, серое к серому,
черное к черному, белое к белому…
У нас все относительно. Когда мы говорим «да», то может
быть и «нет», когда мы говорим «добро» может быть и зло…Классная игра. Любовь –
блядство, бизнес – кидалово, дружба – развод на …
Ах, какие мы разносторонние.
Загляни под крышу, и каждый раз будешь находить там новый
рисунок. Мы так многообещающи. Так успешны. Так хороши.
И нужно отойти на очень далекое расстояние, чтобы
увидеть, что все мы сломаны, и грубо, наспех, перемотаны изолентой…
И не можем простить своего унизительно смешного
положения, таким, как Ты. До тех пор пока не станешь нашей.
-2-
Ее ресницы, густо намазанные синей тушью (специально для
него) быстро-быстро заморгали…
Ах, нам дурно. Этого не может быть. Мы улетаем с этой
дурацкой планеты. Все, теперь нас уже ничего здесь точно не держит.
«Мы охотники за удачей птицы цвета ультрамарин»…
Синие ресницы превратились в птицу счастья, которая
показала всем язык, и весело упорхнула.
Остались только белесые мокрые прутики на слизкой розовой
почве.
Выше кустились две странные сферы. Они непрестанно
двигались…
Ниже плавали два яичных желтка, почему-то ярко голубых…
Как яйца дрозда.
Изредка они вспыхивали каким-то зловещим светом. Даже
микробам стало не по себе, и захотелось смыться. Вскоре их желание сбылось, и
они захлебнулись во вкусных соленых ручьях. Ручьи обжигали раздраженную холодом
почву. Но из «желтков» брызгало словно из душа. Ничего не поделаешь.
Даже улица Ее не жалела, и не включала снег. Только
задорно, хором зажглись фонари, и показали всем прохожим это антиэстетичное, но
очень занимательное зрелище.
-3-
Ее звали Юля. Юлька-кастрюлька. Юлька-пилюлька. Ни фига
себе, пилюлька, под восемьдесят кило. В свой 21 год – шикарная женщина в теле:
120-85-130. Мелкие светлые кудряшки, по-видимому, одинаковые на всех частях
тела. Синие томные глаза с тяжелыми загибающимися ресницами, от которых балдели
шестидесятилетние начальники, неизменно цокая натренированным языком. Такие же
томные, безупречно розовые щеки, похожие на два плюшевых кармана…
И невинные детские губки «бантиком». Наверное, очень
горячие и мягкие.
На день-рожденье мальчишки подарили ей огромную плюшевую
буренку, такую же большую, добрую и беззащитную, как она. Буренка была розовая
с большими вышитыми глазами, маленькими рогами и губами-бантиком. Юлька на
намек не рассердилась, а только звонко всех расцеловала, щекоча каждого по
очереди надушенными кудряшками, и сфотографировалась с буренкой.
Она никогда не щурилась, не сжимала губы в ниточку, не
насмехалась, не огрызалась, не злилась…Наивная, добрая, нежно-грубая, большая
расписная кастрюлька…
Но, всегда открытая для любви, она позволяла себе лишь
багроветь и млеть под неуклюжими поцелуями пьяных ухажеров, а когда
беспорядочная, волосатая рука ползла ниже, она бледнела, и, оставляя
незадачливого Казанову остывать, резко эвакуировалась в туалет.
Юлька-пулька.
-4-
Мы вместе работали.
«Есть курить?» - обычно она встречала меня этим вопросом.
Густой, деревенский говор…
«Ну что у тебя за сигареты…Что курю, что радио слушаю», -
смачно затягиваясь, и закусывая дым острой лапшой быстрого приготовления, ныла
она.
- Ах, Оксанка, - вздыхала, повисая у меня на шее, -
мужика хочу-у…
- Она такая мягкая, как воздушная перина. И теплая как
грелка…Странно, что нет у нее мужика, - думала я, когда еще была не в курсах ее
Romantic Story.
- Мужика, хачу, а низя… - повторяла она, пытаясь
накормить меня с ложечки своей острой куриной лапшой.
Но я сигареты не заедала, и курила натощак…
- Забирай меня скорей, увози за сто морей, и целуй меня
везде, двадцать с лишним мне уже, - напевала она, перебирая документы,
выписывая счета, бросая телефонную трубку…
Материлась, как сапожник, хлопая своими завитыми
ресницами.
А я думала, надо же, какая она! Душою, словно только что
из бани, нетронутая этим миром, беззлобная…
Так мужика хотела, что аж курить начала.
-5-
Иногда он писал ей письма. На желтой бумаге. Короткие и
примитивные. Она в каждой букве умудрялась узреть высший смысл, и за день
настолько свыкалась с этим нехитрым листочком, что ей казалось, она уже
чувствует буквы пальцами…
Она гордилась перед нами его письмами. Письмами солдата.
А в армию Юлька отправляла его неказистым дворовым
пареньком…
Но перед своим уходом, он проявил свои мужские
способности и наполовину лишил ее девственности. Чтобы вторую половину бережно
хранила, познав радость мужских ласк. Садист. А она его любила и берегла
остаток невинности как святыню…
И курила, курила, курила…запивая дым супом, молоком и
пивом, и заедая булками с марципаном.
Два года воздержания…
- Юль, а ты чего с Михаил Николаевичем в ресторан-то не
пошла?
- Я одна не пойду, только с тобой
- Но меня-то он не приглашал, это ты у нас – знойная
женщина.
- А как же мой Володя? Нет, скоро он придет, и…
забирай меня скорей, увози за сто морей, и целуй меня везде,
двадцать с лишним мне уже!
Володя пришел. Потемневший, понаглевший и чужой. И
деловито оценив взглядом расплывшиеся Юлькины формы, на перенаселенном
обнимающимися парочками перроне, он только вымолвил, м-да…
И это моя награда.
А Юлька, радостная и легкая, как пушинка, уткнула его
острое лицо в свое горячее тело, и заплакала от счастья. Задышала на него
сигаретным дымом.
Наконец-то! Забери меня…
А уставший как собака, простуженный Вовка высморкался
чуть ли ей не в ухо, и со страстностью хищного ловеласа горячо прошептал
«Юлька-а-а…Й-я хочу тебя». Чмокнул ее в нос сухими, холодными губами, коснулся
алчным языком ее языка, и ледяной рукой достал прямо до юлькиной души. А-ах.
-6-
«А-ах, любимый!»
Юлька торопливо рассказывала ему, как она его ждала. Как
она его хотела. И в ту же ночь он проверил сохранность заветной пленочки.
Юлька первый раз в жизни не ночевала дома. И даже не
позвонила маме. Она полностью отдалась чувству. «Нет не хватит, еще и еще, нет,
не хватит, ведь было такое…»
-7-
А утром, очнувшись, он грубо отпихнул ее от себя…
Сердито потопал в кухню, курить. А Юлька даже не
проснулась: она мирно храпела на замасленных подушках в цветочек и видела
эротические сны.
Он вернулся и ущипнул ее за бок. Она проснулась, и
спросонья увидев любимое лицо, прилепилась к нему склеившимися за ночь губами.
- Мне снилась наша свадьба… - сладко пробормотала она. Мы
венчались голые, и все на нас так смотрели.
Голый Вовка молча помял голые юлькины складки, повернул
ее набок и трахнул.
Потом они в неглиже выпили чаю на кухне. Он мрачно
рассказывал ей армейские истории. Она таяла…
Ей все еще снилась свадьба.
А он, глядя на румяные кармашки юлькиных щек, уже
мысленно представлял себе, как они будут дрожать, когда он ей все скажет…
Но в его душе не было жалости. В голове мелькали
воспоминания пресловутой дедовщины, и чувство мести и странного опустошения
яростно сжимало остатки самолюбия. Сосущая изматывающая пустота…
Он подумал, что хорошо бы было сгонять Юльку за водкой…
Такие, как Вовка, часто превращаются в алкоголиков,
которые думают, что в этом мире плохо только им одним. Парадокс: женщины их
любят, и готовы терпеть пьяные дебоши, побои, измены и полное отсутствие
внимания к собственной персоне. Многие из них похожи на Юльку. Я бы причислила
их к лику святых, прости меня Господи…
-8-
Суббота. Вечер. Как чернила. В облаках, напившаяся
синевы, отравленная бледная луна…Красная полоса заката еще дразнится на
горизонте, не хочет скрыться.
Звон на кухне, где до приезда Вовки обитала его
пыльно-белая бабушка в дореволюционном халате, все не умолкал…Стопка за
стопкой, вилки об тарелку, чавк-бульк…
Вовка все еще был голый, но уже непотребный…
Юлька куталась в мужское полотенце, и дрожала от
выпитого…
Форточка оставалась открытой, и в нее каркали вороны и
лаяли собаки.
Пахло кислыми ватрушками, дымом и старостью. И только из
этой дурацкой форточки лилась необузданная, но беспокойная свобода.
- Проваливай…- закатывая глаза, заявил пьяный Вовка, - ты
толстая. Да еще и дура.
Ик. Еще один ик. Вовка пожалел Юльку. Не женился на ней.
- Что? Почему? Ведь мы…– только и пролепетала жалобно
обескураженная Юлька.
- Я так и знал, что ты, ***, сохранишься до меня, потому
что никому не нужна, ***…
Синяя тушь потекла с ресниц.
Пощечина. Еще пощечина.
И пьяный равнодушный смех. В армии его еще и не так били.
Выдумала, тоже мне...
Ду-ра.
Дрожали карманы румяных щек. Их бороздили водопады слез.
Под пьяное паясничанье Вовки Юлька ушла. Униженная.
На улице был ветер. Фонари дрожали. А ей казалось, что
этот проклятый вечер трясется от смеха над ней.
Откормленной, добродушной, безобидной маменькиной дочкой,
которая два года упорно оказывала ухажерам, чтобы получить такую оригинальную
благодарность.
*******************************
Кукла пустая за решеткой пальцев
Рот открыт тоннелем
Пялится на танцы
В мутный телевизор
Голова седая
От зимы и пыли
Сумрачной постелью
Прошлое застыло…
Кукла пустая
А в глазах – мерцанье
Кровяные искры-
Как в телеэкране
Кукла пустая
Соскользнула на пол.
Куклу истаскали
И послали на…
Юлька пришла домой и наглоталась димедрола…
Чтобы сдохнуть.
Ревела, пока не отключилась. Ей снилось, что Вовка ее
насилует. Прямо на свадьбе.
Четырех таблеток димедрола оказалось мало.
-9-
Юлька выплакала все глаза…
А потом, когда слушать мамины расспросы стало невыносимо,
побрела в церковь. Она, несмотря на свою грубость, всегда верила в Бога.
Но сегодня у нее был к Господу серьезный разговор…
За что? Разве она не имела права на счастье?
Вокруг медленно скользили по воздуху люди…
С нимбом вокруг головы. Они морщили лица при виде Юльки.
Тьфу, какая грешница…
Но это были не люди, а столпы пыли в светлом храме, а из
застывших, красных глаз Юли катились крупные слезы. Она громко шмыгала носом.
Забыла дома платок…
И носовой, и на голову. Кудряшки делали ее карикатурой на
ангелочка…
И голубое небо услужливо улыбалось Юльке из окон церкви,
словно она тут не очень талантливо разыгрывает разрекламированную комедию. Поп
смотрел на нее осуждающе.
Мол, что натрахалась? Получай.
И где тут Бог, и где тут справедливость?
Чем больше любишь, тем больней удар…
Но помни, испытанье – божья милость,
От мук душевных – мудрости навар.
Но помни, подставляй другую щеку,
Когда уж проштампована одна…
А коль меня насилуют жестоко?
Что, поддаваться? Участь решена.
На все здесь воля Божия, запомни…
Унизили? Смиренно улыбнись.
Слыла в миру ты девушкою знойной.
Тебе и казнь назначена – держись.
Ведь ты открылась для любви до брака,
Не согласилась с горечью судьбы
Одна сожгла своей души бумагу
В аду тебя все те же ждут – дыбы.
Прощай наивность и надежд химеры
Прощай мечты, теперь ты будешь мстить…
Но не забудь, что глас всесильной веры
Тебе велит склониться и простить…
-10-
Вовка загремел в больницу. Психиатрическую. Что он
вытворил, Юлька так и не узнала до конца…
Ходили только слухи, что он резал себе вены, мазал кровью
стены в доме и старую пыльную бабушку. Орал, что он Каин. Орал, что он не
мужик. Орал все подряд…Орал про Юльку…
Бабушка совсем слегла. Высовывается из-под одеяла только
испуганный, высохший кончик ее носа…
И если коснуться порезанным пальцем края ее подушки,
почувствуешь боль. Вся подушка соленая насквозь… От неслышных бабушкиных слез.
Бабушка, как ни странно, была теплой на ощупь и дышала….Все притихло в этом
доме, все насторожилось…
И только весенняя изморось на окнах, стекая по синему
стеклу, напоминала о случившемся кошмаре.
-11-
А Юлька стала бледная. Осунулась на лицо. И больше не
походила на буренку.
Скорее измученную некрасовскую музу напоминала она своим
скорбным видом…
Она перестала улыбаться, материться, петь…
Казалось, в ее голове зрели планы.
Но на самом деле в ней стучалась вовкина фраза
-Я так и знал, что ты, ***, сохранишься до меня, потому что никому не нужна, ***
Не нужна…
В душе жужжала и жалилась пчела. Юлька отходила, и ей
становилось все равно.
Вовка содрал резьбу на крышке бутылки ее стыда.
***
Азбука – база
Азбука боли
Лаз тем, кто сразу
Болен любовью
Разные стразы
Звезд разбросали
На зрячесть
Частых
Женских вуалей
Зубы себе мастерили кусаться
Белые вилы
Мерзлые пальцы
Грузные веки,
Треснули лица
Некогда зыбко перекреститься
Некогда плакать
Лакать повседневность
Точатся зубы, ножи…
Точит бледность
Сомкнутых черт
Чёрт -
директор сей школы,
Где дают базу –
Азбуку боли.
Был вечер. Похожий на Тот, только теплее…
Юлька шла по улице в длинной юбке с вызывающими разрезами
и косухе, накрашенная, как театралка перед выходом.
Ей казалось, так она будет более защищенной. Души-то не
видно. «А могет быть и пасмотрит хто, гы?»
Уже 11 часов, а до дома еще – бог знает сколько. На
улицах – только пьяные.
Закрыты все магазины. Пустота и жуть…Юлька не плакала в
этот день, но чувствовала себя так, словно рыдала, рыдала и рыдала…
Дышать было тяжело, в груди зудело, глаза болели…
Разбитый мир. Разбитые сердца.
Расставив полные ноги, как футбольный вратарь, она
принялась ловить машину. Вот мигнула фарами, скользнула в ее сторону зеленая
«Волга» из которой высунулось сладострастное, морщинистое лицо…
-Сколько?
- Это не вы сколько, а я сколько, - изобразила улыбку
Юлька.
- Ах, какое разочарование. Ну что ж, садитесь, подвезу.
Юлька, для которой в жизни наступил период ступора,
послушно села…Волга скользнула в темноту вместе с рукой сладострастника,
который едва машина тронулась, влез под блузку равнодушной девушке и принялся
щекотать ее курносые упругие груди. Потом полез дальше и дальше, в тепло
юлькиного тела…
Между ног.
А Юлька испугалась «не надо», но не сопротивлялась. Она
слишком устала. Слишком мертва была…
Да и для кого сопротивляться?
Лучше – хотя бы иллюзия, что она кому-то нужна…
Что ей хотя бы кто-то пользуется…
Задаром. Старый ублюдок в зеленой машине. Изнывающий…
А-ах. У Юльки случился оргазм.
ГОРЕЧЬ
Горечь димедрола
Горечь сигарет
Горечь моей боли
Горький тусклый свет
Я сижу больная
В скомканной квартире
И не понимаю,
Для чего любила…
И качусь, качусь я
Долго по наклонной
Ни конца, ни края
Одно чувство – больно.
БольНоБольноБольНо ………..
Прошел год… Юлька вышла замуж. За директора магазина.
Одного из ресторанных приставал.
Теперь она одевается только в «Покровском пассаже», носит
часы, как у Синди Кроуфорд и делает прическу у лучших стилистов города…Юлька
поступью богини выходит из Мерседеса своего обожаемого лысого Стасика, и
чмокает его в гладкую выбритую щечку…
- Пока!
Она спешит на работу. Стасик помог ей устроиться
замдиректора в одну преуспевающую фирму. Юлия Александровна больше не курит
«Яву», не ест лапшу и не трахается в машинах.
Она – бизнес-леди.
Очень нужная…никому и в голову бы ни пришло, что она
никому не нужна.
– Стасик, я тебе
нужна? - спрашивает она своего муженька каждую ночь…
– Конечно, – захлебываясь от желания выдыхает Стасик, -
ты - моя муза.
И, Юлька удовлетворяет своего компактного любовника,
мысленно уносясь в вовкины объятья. Словно Стасик не человек вовсе, а весьма
неприятный на ощупь вибратор. Но сносный…
М-да. «Как молоды мы были, как искренне любили…»
-11-
А теперь мы – люди взрослые. Когда в сердце без спросу
втыкают шприц с едким ядом, мы даже не хватаемся по инерции за наш живой туз
червей, объятый болезненным огнем…
А только застываем на месте, парализованные (мы уже знаем
из опыта, что главное не дергаться), …а потом спокойно идем дальше, по дороге
швырнув беззащитную боль на растерзание мусорным воронам. Ничуть не жалея. Лучше чистота и холод скользкого кафеля, чем
навязчивые горячие ладошки истерик.
Душно…
Что? А…Вы сказали душа…
Душа… это вообще атавизм. Ампутировать срочно это
уродство! К врачу.
Кстати, знаете, сейчас это также модно, как чистка
кишечника. Последний писк! Как, вы еще не удалили душу? Не выщипали нервы? Не
накачали силиконом сиськи своего самомнения! Так не откладывайте радость на
потом!
Нужно отойти на очень далекое расстояние, чтобы увидеть,
что все мы сломаны, и грубо, наспех, перемотаны изолентой…
И мы не можем простить своего унизительно смешного
положения, таким, как Ты. До тех пор пока не станешь нашей.
-12-
Юлька, тебя приняли в люди. Поздравляем. И в хороводе,
который мы водим вокруг горящих обломков мечты, я держу ее за руку…
А она смотрит на меня прежними наивными коровьими
глазами, подмигивает, и напевает «Забирай меня скорей, увози за сто морей, и
целуй меня везде, я ведь взрослая уже»…
Но никто, кроме меня, ее не слышит.